Глава четвёртая
в которой даются кое-какие сведения о вечной мерзлоте, а также описывается загадочная находка Пети

Усков и Борис нащупали интересную россыпь, и теперь вся партия продвигалась по её следам, вверх по течению Бешеной реки.

Орочко и Петя отдалялись от стоянки на пять, а то и на десять километров и проводили в тайге целые дни. Агроном отмечал общий подъем долины. С высотой менялся и окружающий мир. Лес заметно редел. Исчезли многие представители лиственных пород, реже встречались черёмуха, рябина и тополя. То тут, то там среди леса попадались болотистые места с растительностью, присущей тундре. Толстые мхи-сфагнумы сплошным ковром покрывали хлюпающую торфяную почву на этих тундровых пятнах и почти полностью вытесняли весёлую шелковистую траву вейник. Лиственницы редко и печально стояли кое-где среди болот; на их стволах висели лохмотья лишайников; искривлённые сучья говорили о трудной жизни деревьев. Вокруг них гнездились редкие кустики карликовой берёзки, совсем уже не напоминавшие обычную берёзу, какую разведчики видели в низовьях реки.

— Вот, Петя, что значит Север! Мы отошли всего каких-нибудь километров двадцать от устья реки, и какая перемена! В начале долины растительность напоминает Подмосковье, а здесь уже тундровая марь. Интересно, как глубоко залегает здесь вечная мерзлота?

С этими словами Орочко вонзил в почву острый железный щуп. Метровый стержень мягко ушёл во влажную землю почти на две трети. Дальше вдавить его, однако, никак не удавалось. Пробовали в другом, в третьем месте — результат все тот же. Всюду на глубине шестидесяти — семидесяти сантиметров начиналась непроницаемая, вечномёрзлая толща.

— Вот, пожалуйста! Слой оттаивания здесь очень невелик. Если верить гипотезе Ускова, долина в этом месте уже не согревается внутренним теплом земли и поэтому грунты здесь не оттаивают, должно быть, с незапамятных геологических времён. Все та же мерзлота, лишённая всякой жизни.

— Объясните мне, Александр Алексеевич, в двух словах, — попросил Петя, — почему вдруг вечная мерзлота? Откуда она взялась?

— Этого в двух словах не объяснишь, — ответил агроном. — Есть целая наука — мерзлотоведение. Она родилась у нас, в Советском Союзе, что, впрочем, вполне попятно. Под огромными площадями земли, главным образом в Азиатской части СССР, за Уральским хребтом, лежит слой вечной мерзлоты. Учёные считают, что в пределах нашей страны вечная мерзлота занимает больше десяти миллионов квадратных километров, почти половину территории.

— Ого!

— А насчёт причин возникновения геологической мерзлоты надо сказать, что они ещё не совсем установлены.

Покойный Сумгин — создатель науки мерзлотоведения — высказывал на сей счёт несколько предположений. Одно из самых достоверных, на мой взгляд, это — постепенное накапливание наружной оболочкой земного шара холода из межпланетных пространств. Начало замерзания грунтов восходит к ледниковому периоду. В те времена почва в течение целой геологической эпохи круглый год оставалась скованной льдом. Заметь, в северных широтах, а в Сибири и в более низких, отрицательные температуры ещё и теперь преобладают над положительными. Так что и по сей день происходит накапливание холода в почве. Она является огромным аккумулятором холода и заряжается непрерывно. Вот почему такого рода мерзлота и называется «вечной».

— А как глубоко земля промёрзла?

— В разных широтах по-разному. Есть места, где вечномёрзлый слой превышает двести метров. Глубина шергинской шахты в Якутске сто шестнадцать метров. И все — мерзлота. По-моему, и здесь лежит такой же, если не больший, слой. В других местах он тоньше: метр, полметра… Бывает, что мерзлота лежит не сплошным пластом, а островами, которые окружены талыми грунтами. Иногда, наоборот, сплошную толщу мерзлоты прорезает лента «талика» — например, по руслу какой-нибудь крупной реки, вроде Лены или Енисея. В нашей долине тоже, видимо, существует постоянный талик, но на ограниченном пространстве. Вода — вот кто злейший враг мерзлоты. Где много воды, мерзлота всегда отступает. Вообще говоря, явление это интересное, но для нас, агрономов, весьма и весьма неудобное. Видишь ли, холод выстуживает почву, а корни культурных растений не могут работать в почве, если её температура близка к нулю. Понимаешь? Представь себе: надземная часть растения находится в теплом слое воздуха, нежится под солнцем. Июль, жара, кажется, все хорошо, жди урожая. А смотришь, растения начинают хиреть. Почему? Сухо слишком, что ли? Проверяешь — нет, не сухо: воды в почве много. И пища есть. А растения вянут на глазах. Оказывается — холодно в земле. Корни бастуют, они прекратили деятельность, не подают растениям воду.

— Как парник, только наоборот, — заметил Петя. — Там земля теплее воздуха, а тут она холоднее воздуха…

— Совершенно точно! И вот мы, агрономы, все ищем, как бы в таких местах примирить растение с вечной мерзлотой.

— Ого! Разве это возможно? Ведь природа… — пытался рассуждать Петя. Но агроном перебил его:

— Природа подсказывает путь для «примирения». Местные растения, или, как их называют, «аборигены Севера», сами вырабатывают в себе привычку брать воду и пищу в почве почти при нуле градусов. Например, та же лиственница, или клюква, или морошка живут себе и беды не знают. Вот над чем надо поработать нашим селекционерам. Растения с холодостойкими корнями… Как это помогло бы продвинуть на Север чудесную флору Юга! Но пока что надо совершенствовать агротехнику. Надо так обрабатывать землю, чтобы верхний слой почвы оттаивал как можно более быстро и глубоко. Вот почему я так рад нашей находке. Ведь долина Бешеной реки — приятное исключение для Севера. Тёплая почва! Что ещё нужно растениеводу?

Петя задумался. Вспомнив что-то, он улыбнулся:

— А помните, в Хамадане вы так грустно рассматривали маленькие деревца на улицах? Вам их жалко было, да? Посадили, ухаживали, старались, а они не могут жить и засыхают! Что же, и там мерзлота мешает?

— Правильно! И там мерзлота мешает. Я тогда как раз об этом и думал, но не находил выхода. А вот теперь…

— Что теперь?

— Теперь нашёл. — Какой же выход?

— А вот какой. Для озеленения нашего города и вообще для посадки деревьев в суровых местах не годятся саженцы, выращенные в питомниках, потому что в питомниках они изнежены. Эта перемена условий — от лучшего к худшему, — особенно в области температуры почвы, сказывается на растениях губительно. Они чахнут, перестают расти. Нужно брать саженцы, которые воспитывались в самых суровых условиях, в тайге, в маленьких долинах; с первого дня жизни деревце приучается там переносить всяческие невзгоды, привыкает к холодной почве, накапливает в своём организме навыки, приучается противостоять морозам и резким переменам температуры. Пересади такого юнца в другие, благоприятные условия, увидишь, как он развернётся, как быстро начнёт расти…

— В чем же дело? Давайте именно так и делать.

— Так и сделаем… Вот увидишь, город мы озеленим!

— Ещё как!..

Этак беседуя, они дошли до небольшого, но очень прозрачного озера. В озере спокойно плавали два гуся. Орочко и Петя выстрелили почти одновременно. Один гусь перевернулся. Но другой, подранок, выскочил на берег и понёсся по болоту, помогая себе крыльями.

— Не уйдёшь!.. — закричал Петя и, быстро сбросив рюкзак, бегом бросился за ним.

Орочко остался. Раненый гусь добежал до реки и бросился в воду. Река делала в, этом месте широкий полукруг, и течение било прямо в берег. Петя подбежал. но вовремя остановился. Опасное место! Берег невысокий, но крутой и обрывистый.

Гусь, подхваченный течением, плыл уже далеко, тревожно гогоча и оглядываясь. Вот неудача! Не плыть же за ним! Петя вздохнул, постоял немного и повернул обратно. И тут он увидел то, чего не заметил сразу в азарте погони. В двадцати метрах от берега стояло какое-то сооружение, похожее на каркас большого шалаша. Просто несколько лёгких жердей, вбитых конусом в землю и скреплённых наверху обручем из ивняка. Жерди почернели от времени, покрылись серым мхом. Давненько, видно, стоят они тут…

— Сюда, Александр Алексеевич! Сюда! — закричал Петя,

— Иду-у… — откликнулся агроном и скоро показался сам. Широко улыбаясь, он тащил за лапы тяжёлого гуменника — темно-серого крупного гуся.

— Смотрите, Александр Алексеевич! Что это? Выходит, тут и до нас были люди?!

Орочко внимательно осмотрел место. Да, сомнения не могло быть! Они находились на стоянке, давным-давно покинутой людьми. Вот чистое пятно обожжённой земли: здесь когда-то горел очаг. Сохранились ещё камни от камелька. Вокруг торчали полусгнившие пни — остатки порубок, валялись короткие бревна со следами топора.

— Старое стойбище якута или ороча, — уверенно сказал Александр Алексеевич.

— Остов из жердей — бывшая яранга. Значит, долина давно известна местным жителям. Гм… Это меняет дело. Выходит, мы здесь не первые. Однако люди ушли отсюда и больше как будто не возвращались. Что же заставило их уйти? Ведь здесь есть все для охоты, да и пастбище какое! Лучшей долины не найти во всем крае. Да! Интересно… Очень интересно!

Петя носком сапога разгребал пепел, камни, битые черепки.

— А хорошее стойбище было. С толком выбрано, — продолжал размышлять вслух агроном. — Гляди, ведь мы стоим как бы на кургане. Вон та возвышенность вся покрыта мхом-ягельником. Замечательное пастбище для оленей, к тому же близко и на виду. Справа лес, в нём много сухостоя на дрова, И река под боком.

— Она сильно размывает берег, — напомнил Петя. — Вода бьёт прямо сюда и отрывает большие куски дёрна…

— Ну, это не причина для того, чтобы бросить такое место. Кочующие роды хоть и часто меняют места кочевий, но возвращаются на старые пепелища куда более худшие, чем это.

— А вот ещё стойбище, — воскликнул Петя, отошедший чуть в сторону. — И ещё одно, нет — два…

Действительно, на опушке леса виднелось ещё несколько полуразрушенных жердевых конусов, окружённых высокими травами и фиолетовым цветом кипрея — растения, которое любит селиться на бросовых пустырях. Целый посёлок. И не маленький…

— О, тут надо поработать, — сказал озадаченный агроном.

А Петя обрадовался.

— Может, наткнёмся ещё на какую-нибудь находку! — воскликнул он. — Ведь они тоже могли знать о нашей россыпи?

— Вряд ли. Якуты довольно равнодушны к золоту. По крайней мере, были равнодушны до встречи с хищниками-искателями…

Наши разведчики обошли всю возвышенность, нашли несколько крупных оленьих костей, медвежью лопатку, заточенную с одного конца, видно служившую каким-то инструментом, постояли, подумали и вернулись к берегу. Агроном с интересом осмотрел свежий крутой откос и показал Пете границу вечной мерзлоты.

— Видишь, до каких пор пробиваются корни деревьев и трав? Ниже этой линии ты остатков корней не най-дешь. В зоне мерзлоты жизни нет. По концам корней, по их загибам нетрудно определить глубину сезонного оттаивания земли.

— А это что? — удивлённо спросил Петя и показал на странный тёмный предмет, выглядывающий из серого песка обрыва.

— Посмотрим… — Орочко быстро зашагал вдоль берега.

Из осыпи торчал угол какого-то ящика. Сколоченный из широких, но тонких полубревен-горбылей, почерневший от времени, ящик больше чем на треть висел сейчас над водой, готовый вот-вот сорваться в речку. Видно, немало пролежал он в мёрзлой земле, пока вода не подобралась к нему.

Орочко был крайне озадачен. Что за ящик? Кто его здесь зарыл? Что в нём содержится?

Однако самого беглого осмотра было достаточно, чтобы отказаться от мысли найти немедленный ответ на этот вопрос. Мерзлота крепко держала свою добычу и не собиралась отдавать её без сопротивления.

Орочко быстро снял свой рюкзак, вынул оттуда верёвку и набросил петлю на выступающий угол ящика Другой конец он привязал к дереву.

— Вот что, Петя… Ты оставайся здесь и следи за находкой. А я побегу в лагерь за людьми. Вдвоём нам не вытянуть. Упускать же ящик никак нельзя. Находка позволит нам многое узнать о жителях этой долины Только смотри, не упусти. Ведь он еле держится и легко может соскользнуть с галькой вниз. Как это мы заметили!.. Завтра его уже не было бы. Через два часа мы все будем здесь. Жди и наблюдай.

Петя не терял времени даром. Вооружившись сапёрной лопаткой, какую они всегда брали с собой в поход, он стал рыть землю над той частью берега, которая ещё не была обнажена своенравной рекой. Сначала копалось нетрудно. Лёгкий, песчаный грунт подавался быстро, песок непрерывно сыпался в воду. Ему удалось углубиться почти на метр, когда лопата вдруг больше не полезла. Дальше была мерзлота. Она, как панцирем, сковала песчаный грунт и прочно удерживала в своих холодных объятиях ящик. Петя вытер лоб и облегчённо вздохнул. Нет, находка не упадёт в реку. Напрасно Александр Алексеевич так беспокоился. Много ещё надо трудов, чтобы освободить ящик от обледеневшей земли…

Так рассуждая, он все же нет-нет да и трогал верёвку, проверяя, крепко ли она держит ящик. Осторожность никогда не помеха. Это Петя усвоил достаточно хорошо.

Завечерело. Юноша уселся на траву на краю обрыва и задумался. Конечно, это гроб. Несомненно, гроб. Но кто похоронен в этой безвестной таёжной дали? Один из тех людей, что жили в ярангах? Возможно. Но он читал и слышал от Ускова, что кочевники севера в старину не хоронили своих людей лёжа, да ещё в деревянных гробах. Ведь гроб сделать не так-то легко. Может быть, здесь похоронен русский казак, один из тех отважных людей, которые почти столетие назад ходили по северному безлюдью с Черским и Хабаровым? Безвестный первооткрыватель, северный Робинзон? И ничего особенного в том нет, если прошло с тех пор два столетия. Мерзлота может хранить нетленными такие находки буквально тысячелетия. Отрывают же целые мамонтовые туши в мерзлоте? Его воображение рисовало картины одна другой фантастичнее. Здесь непременно лежит казак в кольчуге ермаковских времён, с тяжёлым обоюдоострым мечом у бедра и в старинном железном шеломе… Или неудачник-золотоискатель, сложивший голову в глухой долине. А может быть, беглец, ушедший из ссылки в дальних поселениях, нашёл здесь свою могилу…

Стало темно и… жутко. На фоне потемневшего неба молчаливо стояли в строю великаны лиственницы, стальным блеском отсвечивала река, мрачно чернели на горизонте скалистые горы. Тишина объяла засыпающую долину. Только шуршала галька, да плескалась у обрыва жадная вода. Брр… Ощущение одиночества сжало его сердце. Петя вскочил на ноги и что-то сказал вслух. Звук собственного голоса всколыхнул тишину и пропал, поглощённый ею. Но на сердце будто полегчало. Петя быстро насобирал валежника и разжёг костёр. С огнём всё-таки уютнее. Темнота сразу расступилась, но зато стала теперь совсем густой. Скорее бы пришли… Сколько ещё их ждать? И тут он услышал далеко в лесу знакомый лай Кавы. Обрадованный юноша вскочил и призывно, во всю мочь, засвистел. О, это он умел. Два пальца в рот и… Воздух словно вздрогнул. Лай послышался ближе, громче, а через минуту в светлый круг влетела и сама Кава, а за ней Туй. Обе собаки, вывалив языки, сразу же легли на землю и задышали часто-часто, поглядывая на Петю ласковыми озорными глазами. Немедленно исчезли все страхи. С верными друзьями темнота уже не казалась такой густой и загадочной, а лес не пугал своей молчаливой суровостью.

Вскоре подошли Любимов, Усков, Борис и Хватай-Муха, вооружённые лопатами, кирками, верёвками и фонарями. Но в эту минуту, как бы торопя их; от берега отвалилась и сползла подмытая водой глыба.

— Спешите, товарищи, берег осыпается! — тревожно закричал агроном.

Дружными усилиями они освободили ящик и осторожно перенесли ближе к костру, к свету.

— На гроб, однако, похоже, — сказал Любимов.

— И по-моему, всё-таки гроб, — согласился Усков.

— Домовина, домовина, тут и гадать нечего! — уверенно заключил Хватай-Муха.

Проводник вынул из-за пояса топорик и осторожно поддел крышку. Пластины легко оторвались: они держались на деревянных шипах. Проводник не спеша снял их, и все обнажили головы.

На сухой моховой подстилке лежал человек. Лицо его спокойно, глаза закрыты, чуть потемневшие щеки ввалились. Тёмная с сильной проседью большая борода закрывала грудь. Аккуратно расчёсаны длинные, седые волосы. Как будто человек спит, сложив на груди натруженные руки. Вечная мерзлота оказалась надёжной защитой от тления. Под головой ещё зеленел пучок свежего, будто только что сорванного мха. На покойнике была широкая суконная рубаха, аккуратно застёгнутая на все пуговицы, простые брюки и якутские ичиги.

Кто был этот русский человек, гость якутских кочев-ников? Какой злой недуг уложил его в последнюю постель из мягкого сухого мха, сорванного руками друзей? Как долго пролежал он здесь?

Ничего не расскажет молчаливый прах… Разведчики долго и молча рассматривали покойника Потом Любимов, видимо, заметив что-то неожиданное, осторожно приподнял замороженные руки старика и вынул из-под них тонкую тетрадку. Он сдунул с неё соринки мха и передал Ускову:

— Смотрите, Василий Михайлович, может, тут что-нибудь интересное написано…

Загрузка...