Кратос

Даниил Андреевич Данин

Улицы Версай-нуво напоминают аллеи загородной королевской резиденции, давшей название столице Тессы. Много зелени, фонтанов и цветочных клумб, каждая из которых – произведение искусства. Иногда улица ныряет под огромную стеклянную крышу причудливой формы: то с хитросплетениями сияющих металлоконструкций, то с вкраплениями зеркальных панелей и витражей. Дома архитектуры столь же причудливой и смелой. Ни один не похож на другой, но вместе они образуют некое художественное целое.

Сумасшедшее здание, в котором нет ни одного одинакового окна, ровного пола и прямой стены: все искривлено самым неожиданным образом, а на балконах и верандах растут деревья, вполне гармонично вписывается в общую картину. По словам Юли, здесь самые высокие цены на жилье, а обитает высший слой местной богемы. Впрочем, почему местной? Богема Тессы – богема Империи. Если Кратос – политический центр, то Тесса – культурный.

Среди магазинов преобладают салоны модной одежды, парфюмерные лавки, винные погребки и кондитерские. А речь местного населения является причудливой смесью французского, испанского и немецкого языков.

Юлия радуется как ребенок. Забегает вперед, поворачивается ко мне лицом, раскидывает руки, словно стремясь обнять этот город. И я из Даниила вдруг превращаюсь в Даниэля.

– Версай-нуво, Даниэль! Моя родина.

Даже акцент появился, хотя Юлия прекрасно говорит по-русски. На Ските акцента не наблюдалось.

– Я жила здесь с родителями, пока мы не переехали на Кратос. Моя бабушка до сих пор здесь.

– На блины зайдем? Тессианцы едят блины?

– Еще как! Всем блинам блины, толстые, вкусные. У вас их зовут «оладьями», а у нас «блинами».

Вместо бабушкиного дома Юля затаскивает меня в модный магазин. Ну, ничего. На моем счету остались деньги, а казино здесь есть в немалом количестве. Но оказывается, она собирается разодеть меня, причем по своему вкусу и, естественно, за мой счет. Мои требования к одежде состоят всего из трех пунктов: она должна быть чистой, не рваной и соответствовать температуре забортного воздуха. На отслеживание модных тенденций мне хронически жаль времени.

Юля выбрала запредельно узкие черные штаны и нырнула со мной в примерочную. Заставила покрутиться перед зеркалом так и сяк, тонкие руки обняли за талию, носик ткнулся в грудь. Подняла глаза, преданно посмотрела на меня и прошептала:

– Классно!

Из салона я вышел одетым, как вельможа или представитель той самой части богемы, что обитает в доме с разными окнами. Атласные штаны дополнила свободная белая рубашка с жабо и кружевами почти женской пышности, шитый серебром камзол и трость черного дерева, инкрустированная перламутром. Суммы, оставшейся на счету, не хватило бы даже на обед. А значит, вперед, в казино! Никуда мы от него не денемся.

Законодательство Тессы отличается умопомрачительным либерализмом, если не либертерианством. «Баба Настя» снисходительно относилась к вольностям «самого изысканного бриллианта в своей короне», возможно, потому, что и сама была дамой далеко не чопорной. Но крепкий православный мужик «Дядя Вова» вполне может навести здесь шороху, так что «бриллиант» пребывает в ожидании перемен к худшему и веселится напоследок со всем размахом, на который способен. Открыты казино и рестораны всех национальных кухонь, идет театральный фестиваль: спектакли далеко не целомудренного содержания играют прямо на улицах и площадях, а на вечер обещан карнавал.

Я подумал о мрачноватых последствиях местного либерализма. Казалось бы, веселая штука свобода, но только здесь, на Тессе, узаконено право граждан на самоубийство. Изнанка либертерианского общества, от которой хочется поежиться.

Впрочем, я гоню от себя эти несвоевременные мысли. Ну, кому в таком прекрасном городе захочется наложить на себя руки? Наверное, суицид для них проблема чисто умозрительная. Потому и разрешили.

Бхишма остался в гостинице, причем почти добровольно. У них нашлись общие темы для разговора с Юлиным бортврачом Геной. Медицина, что ли? И слава богу!

Ближайшее казино называется «Дворец Локи» и стилизовано почему-то под средневековый замок. Правда, материалами для строителей послужили стекло, искусственный мрамор и металл, так что стилизация вышла достаточно далекой от оригинала. «Дворец» велик и полон посетителей. По сравнению с ним казино на Ските – так, мелкая лавочка. Публика сплошь в вечерних нарядах почти придворной роскоши. Думаю, что в наших с Бхишмой скромных костюмах, купленных на Ските, нас бы сюда просто не пустили. Зато теперь я нисколько не выделяюсь из толпы.

Мы с Юлей сели за стол с рулеткой и пару раз выиграли. Перешли к другому столу.

– Дим, обрати внимание вон на того мужика в сером костюме, – шепнула Юлия. – Он перешел за нами.

Обращение по вымышленному имени, вероятно, означает крайнюю степень конспирации.

Я посмотрел на вызвавшего подозрение мужчину. Парень как парень. Играет, проигрывает. Попытался поймать его взгляд. Он быстро отвел глаза. Я почувствовал, как тепло поднимается по позвоночнику, и спрятал пальцы в кулаки. Нет! Не здесь. Не сейчас. Обойдемся пока обычными методами.

– Давай еще раз поменяем стол, – тихо сказал я.

На новом месте парень появился с задержкой на пару минут и не сел за стол, а остался стоять за спинами зрителей, но я его заметил.

– Ты права, – шепнул я Юле. – Уходим.

Мы быстренько сдали фишки в кассу и вышли на улицу. Выигрыш был маловат.

– Попробуем оторваться, – сказала Юлия.

Мы бросились на стоянку городских гравипланов и нырнули в полупрозрачное яйцо летательного аппарата. Оно сорвалось с места и бесшумно воспарило вверх. Внизу замелькали улицы. Я отметил, что техника здесь гораздо лучше, чем на Ските. Даже самый совершенный вертолет не сравнится с гравипланом ни по удобству, ни по скорости. Зато последний и дороже. Тесса все-таки богатая планета.

Мы сделали круг почета над казино и еще успели увидеть нашего знакомца, закуривающего и тут же бросающего сигарету перед входом во «Дворец Локи». Шпион тоже отправился на стоянку.

Не догонишь! Мы прибавили скорости и скоро затерялись в рое таких же сияющих элипсоидов.

– Здесь есть еще одно неплохое казино, – заметила Юля.

В заведении под названием «Волшебный котел» мы добрали недостающую сумму и отправились ужинать в ресторан тессианской кухни «Мулен де Виалет». Я затруднился с переводом: то ли «фиолетовая мельница», то ли «мельница Виалеты».

– Мельница Аннибала Виалета, – пояснила Юля. – Это хозяин.

Мельница действительно имеется, причем сиреневая. Это сооружение вращает на крыше расцвеченными лампочками лопастями из цветного стекла.

Ресторан окружает сад, обнесенный железной оградой в старинном стиле. Над аркой входа сияет фиолетовая же надпись с названием заведения. В саду, под навесом, стоят столики. Есть и основной зал под крышей с мельницей, но мы решили остановиться здесь.

Сумерки, дует теплый ветер. На столиках горят свечи. Пламя слабо колеблется, отражаясь в лужицах парафина. Звучит негромкая музыка. Подают местное вино.

Я беру руки Юлии в свои, поочередно целую пальцы. Она улыбается. Берет бокал, смотрит сквозь него на пламя свечи. Вино краснее сердолика.

Приносят острый салат с крабами. Огромный шницель, мягкий и сочный. Бутылка подходит к концу. Я стремительно пьянею.

Ее улыбка плывет перед глазами, лицо вписывается в рисунок созвездий. Замечаю оранжевое сияние возле пальцев, привлекаю ее к себе, целую.

Меня словно ударило в спину струей холода. Я чувствую чей-то взгляд и мгновенно трезвею.

Оборачиваюсь. За соседним столом сидит широкоплечий грузный мужчина. Свеча потушена, но я догадываюсь, кто это. Герман Маркович Митте. Генерал службы безопасности Кратоса и друг моего отца.

Я аккуратно отстраняю Юлю, губы касаются ее руки.

– Прости. Похоже, мне предстоит серьезный разговор.

Встаю и иду к его столу. Слегка презрительный изгиб губ, маленькие глазки на широком лице. Я не ошибся.

Сажусь напротив.

– Что же вы в темноте, Ваше превосходительство. По мою душу?

– По твою. Не хами, – угрюмо говорит он. – Как ты выжил?

– Милостью бога Шивы, – усмехаюсь я.

– Не хами. Твое положение более чем серьезно.

– Догадываюсь, Герман Маркович.

– Насколько?

– Давайте без обиняков, Ваше превосходительство. Я не виновен. Не думаю, что это для вас тайна. А значит, у кого-то на меня зуб. У кого? У кого настолько высокопоставленного, что он мог организовать мой расстрел?

Он повертел в руках вилку, буркнул:

– Ни о чем ты не догадываешься.

– Так просветите, Герман Маркович. Вы же хотели этого разговора. У вас же наверняка здесь полк эсбэкашников, которые явятся по сигналу вашего устройства связи. Ведь так?

– Я хотел дать тебе шанс, Даня. У тебя Т-синдром.

Я приподнял брови:

– Это еще что?

А в памяти тут же всплыла таинственная «Т-проблема».

– Болезнь. Нечто вроде одержимости. Как-то связана с деятельностью цертисов. Точнее никто не знает – одни предположения. Человек на короткое время обретает паранормальные способности. Видит ближайшее будущее, рукой плавит камень, подносы серебряные уродует, – он ухмыльнулся. – К сожалению, это ненадолго. Сгоришь меньше чем за год. Еще более прискорбно, что успеешь натворить дел. Помнишь орбиту Скита?

Я кивнул.

– Это была агрессия таких же, как ты. Дарт – тоже ваших рук дело.

В памяти всплыло «Проблема Дарта».

– Герман Маркович, я впервые увидел цертиса на орбите Скита. Через полторы недели после ареста! – сказал я. – Он прятался за нашим кораблем от имперского линкора и исчез, когда мы прошли гипер.

– Ты уверен? Цертисы способны принимать различные формы. Взгляни на свои руки!

Возле пальцев горело синеватое пламя. Я даже не успел отследить, когда оно зажглось.

– Ну, что дальше? – спросил я.

– Я могу дать тебе возможность сохранить честь. Обвинения на людей с Т-синдромом возводятся для того, чтобы придать казни видимость законности. Обвинения будут сняты, если ты сделаешь все сам.

– Пулю в висок? – спросил я.

– Пуля тебя не спасет. Возьми аннигилятор.

– Я не цертис, – усмехнулся я.

– Ты так думаешь?

Я вспомнил Иглы Тракля в руках гвардейцев, которые собирались меня расстреливать. Все вроде бы вставало на свои места. Все или не все?

– Я говорю об этом, пока ты способен слышать, – продолжил Герман. – Надеюсь, что способен. Пока для тебя что-то значит слово «честь». Еще немного и ты так опьянеешь от своей силы, что любые слова будут бесполезны.

Я вспомнил, как несколько часов назад думал о том, что на этой планете не может возникнуть мыслей о самоубийстве, несмотря на законность этого действия. Здесь все можно юридически оформить. Пойти к нотариусу, оставить посмертную записку. Что-нибудь про ложные обвинения, невыносимость позора и надежду на посмертную реабилитацию.

Ну уж нет! Сейчас, когда у меня появилась свобода, любовь, деньги, наконец, умирать из-за какой-то мифической чести?

Я увидел усмешку в глазах Германа, словно он прочел в моих мыслях словосочетание «мифическая честь». Не может быть честь мифической, не должна.

– Пойми, Даня, – сказал Герман Маркович. – У тебя нет другого выхода и этот наилучший. Ты все равно погибнешь. Неужели ты хочешь взять с собой несколько сотен человек?

Я посмотрел на улицу сквозь решетку сада. Кривая улица, мощенная булыжником в старинном духе. Напротив кафе под названием «Кошачий хвост». Окна украшены цветами и фонариками. Над оградами домов нависают кисти глицинии, цветет жасмин. Тихий ветер доносит запах. И еще аромат духов Юлии. Она взволнованно смотрит на нас. В огромных глазах играют отсветы свечи, зажигают красный камень в перстне.

– Герман Маркович, – говорю я. – Возможно, вы правы. Но я хочу быть уверенным в том, что не совершу фатальной ошибки. По старой дружбе ответьте на несколько вопросов.

Он кивнул.

– С больными Т-синдромом всегда расправляются так? Ложные обвинения, затем расстрел из Игл Тракля. Зачем так сложно? Это же целая история приговорить человека к смерти! Когда была последняя эвтаназия в Психологическом центре? Тридцать лет назад?

– Тридцать пять, – холодно заметил Герман. – В случае Т-синдрома совершенно другая процедура.

– То есть никакой процедуры! – усмехнулся я. – И где сообщения о казнях? Почему либеральные журналисты не гремят об этом по всей Сети?

– Было несколько казней, Даня. О них еще сообщат, услышишь.

– Эти люди считаются живыми? Постфактум сообщат? Чтобы не шокировать общественность?

– Да. Чтобы не гремели.

– А все же, почему не нанять убийцу?

– Последнее незаконно. Государство достаточно сильно, чтобы сделать все законным путем. Впрочем, ты прав. Бывают и специальные операции.

– Спасибо за откровенность. Тогда еще. По чьему приказу со мной было решено поступить именно так?

– Ты знаешь это не хуже меня. Три дня назад я разговаривал с императором. Он лично интересуется этим делом.

– Так вот откуда пятая степень секретности!

– Пятая? Третья. Т-проблемы – третья степень секретности.

– А мое дело – пятая, – я усмехнулся. – Вероятно, вам тоже не все известно. Людям, которые достали эту информацию, незачем было меня обманывать. А теперь обратите внимание, Герман Маркович: здесь несоответствие, там несоответствие. Цертис появился слишком поздно, уровень секретности не тот. Вам не кажется, что здесь что-то не так? Что мы чего-то не знаем. Допустим, кому-то понадобилось не только убить меня, но и непременно опозорить.

Генерал поморщился.

– Я так понимаю, что разговора не получилось.

Я пожал плечами.

– Тогда я вынужден тебя арестовать, – сказал он.

Он молниеносным движением выложил на стол короткую трость.

– Это аннигилятор. Проверять не советую.

– У меня альтернативное предложение, Герман Маркович. Я хочу добраться до истины, а для этого мне надо быть на свободе. Оставьте при мне своего агента. Если я предам и присоединюсь к армии агрессоров – пусть он убьет меня.

Он хмыкнул:

– Ты расправишься с ним в два счета и раньше, чем он успеет что-либо сообразить.

– Я не буду о нем знать.

Он задумался. И я взглянул ему в глаза и увидел душу.

– Герман Маркович, вы же не зря отправили ваших людей на Дарт и на Махди искать меня. Все думали, что я отправлюсь туда к врагам империи и моим возможным союзникам. И только вы поняли, что я попытаюсь добраться до Кратоса. Сколько с вами агентов? Двое? Трое?

Из тьмы за его спиной выступили две тени. Никакой формы, одежда средних горожан, не пытающихся выделиться из толпы. В руках – Иглы Тракля.

– Ничего не могу поделать, Даня, – сказал Герман. – У меня нет таких полномочий. Ты арестован.

Я начал вставать из-за стола, когда раскрылось небо. Ало-золотая вспышка заняла полнебосвода и ушла за горизонт. Вечер обратился рассветным утром, раздался грохот и вой. Заложило уши. Я схватился за голову и упал обратно на стул. Слава богу, что Герман и его агенты не выстрелили от неожиданности.

Небо угасло и вспыхнуло вновь.

– Что это? – воскликнул я.

Но перстень связи уже услужливо доставил информацию: «Несколько секунд назад Тессу атаковали метаморфы». Я вопросительно взглянул на Германа.

– Твои друзья, – холодно прокомментировал он.

Юля бросилась ко мне. Обняла, прижалась.

– Даня, что делать?

– Это бой в космосе, – сказал я. – Пока, думаю, ничего.

Люди в ресторане повскакивали с мест. Самые нервные подхватили вещи и ринулись к выходу. Любопытные остались глазеть на зрелище.

Юля вцепилась в мою руку и как загипнотизированная смотрит на зарево. Герман спокоен, как имперский линкор, только чуть расширенные ноздри и морщинка возле губ: «Ну, чего и следовало ожидать!» Агенты застыли за его спиной, как манекены.

Снова загрохотало и завыло. Значит, шибанули по атмосфере – в космосе звук не распространяется. А значит, было по чему стрелять, и ситуация действительно становится опасной, поскольку нам на головы вполне может упасть здоровый кусок металлолома с высоты в триста километров. И не факт, что весь сгорит по пути.

Вой перешел на более высокие ноты и превратился в визг. Через все небо с севера на юг прошло скопление горящих обломков, словно туча огненных мух. Снова загрохотало, на этот раз где-то за городом.

Наконец проняло и любопытных. Столики стремительно пустеют.

– Пойдем отсюда! – взмолилась Юля.

Честно говоря, не вижу смысла. При такой высоте разброс осколков может охватывать континенты. Все зависит от направления скорости подбитого корабля. Возможно, здесь самое безопасное место.

Зато какая соблазнительная мысль в суматохе оторваться от Германа и его присных!

– Пошли, – сказал я, и мы бросились на стоянку гравипланов.

Краем глаза я успел заметить, что и генерал встал из-за стола и поспешил к выходу. Надеюсь, он не выстрелит из аннигилятора мне в спину. Не в его характере стрелять в толпу.

Посадочная площадка уже полупуста. Еще немного, и нам бы не хватило машины.

Мы с Юлей плюхнулись на сиденье, и гравиплан взмыл вверх.

– Туда, на запад! – крикнула она, и я повел машину в том направлении. Оно все равно значения не имеет.

Сквозь прозрачную крышу видно зарево битвы. Оно стремительно уменьшается в размерах, но становится ярче, словно стягиваясь в одну точку. А на темной стороне неба появился десяток ярких звезд, плывущих к зареву.

«На нашей орбите – чужой флот, – прокомментировали в непрерывных новостях. – Он опознан как флот Дарта».

Я тут же вспомнил сражение на орбите Скита. Там тоже был флот Дарта и корабли имперского флота из системы потерянной планеты. Об имперских кораблях новости умалчивали.

«Флот, который оставался на поверхности планеты и на орбите, когда связь с Дартом была потеряна, – пояснили в новостях. – Корабли исчезли и считались погибшими».

Воскресшая эскадра подошла к красному зареву и засияла сотней мелких звездочек – легкие корабли.

А наша с Юлей скорлупка начала медленно снижаться. За нами, отставая менее чем на сотню метров, шел гравиплан Германа.

– В чем дело? – нервно спросила Юлия.

– Вероятно, граница города. У вас на общественном транспорте ставят защиту от угона?

– Да, конечно, – упавшим голосом сказала она.

Городской транспорт не предназначен для междугороднего сообщения.

За нами стремительно снижается еще несколько машин.

Я приказал жару течь вверх по позвоночнику, и пальцы мгновенно засияли синим. Перед глазами возникла якобы недоступная вшитая программа управления гравипланом. Я коснулся рукой панели бортового компьютера и отключил ограничитель облетной территории. Мы снова поднялись вверх.

Под нами слоем лежат посаженные гравипланы. Стеклянные бока отражают алое зарево, как красная икра.

Я оборачиваюсь. За нами туча машин, и все опускаются на то же место, поверх других. Люди не успевают выйти. Стекло на гравипланах прочное, но и у него есть предел. Слышен треск и крики.

Вот бы отключить блокировки на всех машинах. Пытаюсь, но не могу. Для этого я должен быть рядом. Вспоминается сияющая девушка из сна: «Ты еще не вполне владеешь своей силой».

Не могу я лететь дальше. Поворачиваем, описываем дугу.

Там, где должен быть космодром, небо разрывается и на землю бьет столп красного пламени, разветвленный наверху, как молния. Колонна, держащая небеса! Мировое древо Иггдрасиль!

И ночь становится ярче полдня. При этом свете я вижу внизу Германа. Он лежит на земле. Наверное, ранен. Пытается ползти. Прямо на него медленно опускается очередной гравилёт.

И я понимаю, что не прощу себе его смерти. Есть такая статья в кодексе Кратоса «неоказание помощи». Он друг моего отца. Он уговаривал меня покончить самоубийством. Ну и хрен с ним!

Направляю гравиплан вниз, прямо к нему, оттираю падающую на него машину, она отлетает в сторону, резко торможу и впечатываюсь в землю в десяти сантиметрах от его руки.

Открываю дверь.

– Герман Маркович, подняться сможете?

Он смотрит почти без удивления, словно так и должно быть.

А разве не должно?

Подаю ему руку, он обхватывает мое предплечье. Спрыгиваю на землю, помогаю забраться на заднее сиденье. Аннигилятор, висевший у него на поясе, мгновенно оказывается в моих руках. Я не жду от Германа удара в спину, я не помню за ним подлости, но так спокойнее. Он замечает, конечно, но не протестует, не до того. На лице гримаса боли.

– Насколько плохо? – спрашиваю. – Врач нужен?

– Пусть пока биомодераторы работают, – тихо говорит он. – Там посмотрим. Ты лети, лети, куда летел.

Сзади доносится гул. Включаю внутреннее зрение и все равно оборачиваюсь, пораженный увиденным. На космодром величаво опускаются корабли Дарта.

Летим над лесом. Сияние почти угасло, красноватые сумерки. Деревья клонятся под ветром. В этой пасторальной картине есть что-то зловещее. Лес кажется почти черным. Пепелище и кровь.

Встряхиваю головой. Прочь! Прочь! Видение это кажется картинкой из будущего. Ерунда! Будущее – только вероятность.

Юлия смотрит на меня. Касается руки. И я совершенно четко понимаю, что она видела то же самое. Возле ее пальцев слабое голубоватое свечение. Показалось? Или это отсвет моего?

Лес сменяют фруктовые сады и виноградники, мы подлетаем к маленькому городку.

Гравиплан приземлился возле кирпичной ограды небольшого особняка. Юлия подошла к двери, положила руку на радужную полусферу, выступающую из стены. Сказала вслух по-тессиански:

– Здравствуй, Алисия!

Неплохо знаю этот язык, но какую-нибудь редкую лексику могу и не понять. Чтобы не возникло недоразумений, я переключил устройство связи в режим перевода – хотелось чувствовать себя совсем свободно.

– Это твоя бабушка? – спросил я.

– Угу, – она улыбнулась. – Сейчас откроет.

«Бабушка» являет собой полную противоположность внучке: резковатые черты лица, нос с горбинкой, тонкие губы, темные волосы. Прическа мужская, даже присутствует коса, украшенная черным бантом. Правда, коса на дюйм длиннее традиционной мужской, а бант шире. Она невысока ростом и несколько склонна к полноте. Одета модно, но сдержанно. Узкие черные брюки, белая блуза под пояс, черный камзол с серебряным шитьем. На вид ей можно дать лет сорок, но выдают, как всегда, глаза, темные, глубокие, властные. Больше раза в два.

– Это Алисия Штефански, – представила Юля. – Моя… родственница.

– Здравствуй, Джульетта, – сказала она.

И окинула меня совершенно бабушкиным взглядом: что за нового хахаля завела внучка?

Торопливо протянула руку для поцелуя.

– Это Дмитрий Левицкий, – сказала Юля. – Еще с нами раненый.

Алисия кивнула.

– Тащите его сюда и пойдемте в дом. Помощь нужна?

– А где Артур?

Кто это? Дед? Брат? Племянник?

– В Версае. У них в колледже вечеринка. Собирался вернуться утром.

По тому, как Юлия побледнела, я понял, что он может быть только сыном.

– Выходил на связь минут пятнадцать назад, – сказала Алисия. – Все живы.

Юлю это не успокоило. Я понял, что она пытается его вызвать.

– Я должна его вывезти, – прошептала она. – У них паника. Выгружай своего генерала! Быстро!

– Я не отпущу тебя одну, – спокойно сказал я.

И направился к гравиплану.

Герман терпеливо ждал.

– Биомодераторы считают, что у меня перелом, – сказал он. – И трубят о необходимости операции. Здесь есть хирург?

– Госпожа Алисия! В вашем городе есть хирург? – переадресовал я вопрос.

– Да, я сейчас с ним свяжусь.

Ответа мы не услышали, потому что вновь вспыхнуло небо. Золотое зарево с горизонта до горизонта.

– Что это? – воскликнула Юлия.

Хотел бы я знать!

Угасло так же мгновенно, словно сам Господь прошептал: «Да не будет света!».

И навалилась тишина. Страшная, неестественная. Я не сразу понял, что нас отрезало от Сети.

– Связи нет, – тихо проговорила Алисия.

– Далеко до больницы?

Бабушка взглянула на гравиплан.

– Пять минут.

– У вас есть другой транспорт?

Она кивнула.

– Гравиплан. Есть еще мини-вертолет, но на нем улетел Артур.

– Одолжите?

– Берите. Я отвезу вашего друга.

Она пропустила нас в сад и махнула рукой в сторону посадочной площадки. Гравиплан был красный, сияющий, с изящными обводами, не чета простенькому городскому транспорту. У бабушки есть вкус и деньги.

Я положил руку на его гладкий бок и тут же сообразил, что Алисия не могла передать машине приказ подчиняться мне. Связи же нет! А как мы его вверх поднимем?

– Он меня знает, – сказала Юля, и ее рука легла рядом с моей.

Двери не дрогнули. Юлия побледнела, сжала губы и дернула за механическую ручку, которые до сих пор ставят на машинах на случай отказа электроники. Дверь открылась, Юля нырнула внутрь, положила ладонь на панель управления. И побледнела еще сильнее.

– Не отвечает! – воскликнула она. – Связи нет! Вообще нет, понимаешь! Даже контактной!

Я почувствовал взгляд и обернулся. На садовой дорожке, опираясь на узловатую яблоню, стоит Алисия. Она тоже не смогла поднять гравилёт.

– Выгружайте вашего друга, – говорит она. – От этой стекляшки сейчас не больше пользы, чем от консервной банки. Доеду до больницы на велосипеде.

Герман Маркович пытается идти сам, морщась всякий раз, когда ему приходится наступать на больную ногу. Так что по большей части тащу его на себе.

Алисия выделила гостю кровать и пошла за велосипедом. Пока она ездила, я пытался утешить Юлю. Все равно не можем добраться до колледжа. Ну, никак!

– На велосипеде, – сказала Юля. – У Артура тоже есть велосипед.

– За сколько доедем?

– Если поторопимся – то за час.

Госпожа Штефански вернулась минут через пятнадцать в настроении хуже некуда.

– Раненых полно, – бросила она. – Некогда им. Больница перегружена. В саду ставят навес и кладут маты. Сказали: привозите. На чем интересно?

Я задумался. Можно попытаться довести Германа пешком, точнее донести на себе. Но это займет не меньше часа. Можно соорудить носилки из подручных материалов и дотащить на себе, возможно, подключив к работе обеих дам. Тоже долгая история. Я посмотрел на то, как Юля ломает руки, и понял, что не обреку ее на это мучение.

– Ладно, попробую, – сказал я.

Подошел к Герману. Из пальцев вырвалось зеленое пламя.

Очень не хочется тратить на него Силу. В душе червоточинка, гнев, обида. Как бы целительный зеленый огонь не сменил цвет независимо от моей воли. Как бы мне его не убить.

– Что ваши биомодераторы, Герман Маркович? – спросил я.

– Молчат, – усмехнулся он. – Ты еще не понял: внутренней связи тоже нет.

Зеленое пламя пролилось на него и окутало больную ногу.

– Так вот как это выглядит! – прошептал он.

Биомодераторы в крови есть и в рабочем состоянии, утеряна только связь. Ставить на место осколки кости не в их компетенции. Не уверен, что в моей.

Зеленое сияние не восприняло ткань как препятствие и втекло в мышцы через поры кожи. Мне не хватает знаний, я не врач, зато полная картина перелома перед глазами. Нужна информация. Я отнял руки и позволил энергии течь вверх, пальцы засияли фиолетовым, и знание пришло.

– Что, слабо? – спросил Герман. – Вы умеете только разрушать.

Я не ответил.

Пламя снова обрело зеленый цвет.

– Теперь терпи, – приказал я. – Не уверен, что смогу полностью обезболить.

Осколки костей медленно поползли друг к другу. Герман откинулся на подушку и закусил губу. Я холодно отметил, что боль терпимая, если не теряет сознания.

Я не торопился, давая биомодераторам восстановить поврежденные ткани, отыскивая мельчайшие частички костей и ставя их на место. Вся операция заняла минут пятнадцать. Наконец я смог перевести дух. Вытер пот со лба тыльной стороной ладони. У Германа тоже на лбу крупные капли пота и мокрая подушка.

– Все, – сказал я. – Сегодня лучше не вставайте, а завтра – ваше дело.

Обернулся к дамам:

– Пойдем, Юлия. Где велосипеды?

– Даня! – окликнул Герман.

– Да?

– Спасибо, – сказал он. – Хотя, честно говоря, ты поставил меня в положение, когда древние самураи вспарывали себе живот. Ну, ты понял.

– Не торопитесь, Герман Маркович, все очень быстро меняется, – усмехнулся я.

Взял под руку Юлю.

Госпожа Штефански проводила нас взглядом, который показался мне странным. Словно что-то подобное она уже видела.

Колледж находится в университетском городке на окраине Версай-нуво. Ехали мы действительно около часа. Городок построен явно в подражание Оксфорду или Кэмбриджу, тот же серый камень строений, стилизованных под средневековье. Никакого барокко Сорбонны, перестроенной при Ришелье.

Довольно далеко от космодрома. Другой конец города. Студиозусы и профессура растеряны, но паники удалось избежать, и вроде все живы. Вечеринку, конечно, давно свернули, и участники разбрелись по комнатам кампуса.

Юлия уверенно направилась на третий этаж. Лифт не работает.

Наверху постучала в первую попавшуюся дверь. Открыло юное существо с длинными темными волосами, закрывавшими пол-лица. После некоторых колебаний я заключил, что пол у существа женский.

– Мы ищем Артура Бронте, – сказала Юлия. – Где он может быть?

Существо задумалось. Потом просияло:

– А-а! Вийона! А вы ему кто?

– Сестра, – не моргнув глазом, заявила Юля.

Девушка посмотрела с некоторым подозрением, однако выдала:

– Они у Шляхтича квасят, в четыреста пятом.

Юля кивнула:

– Спасибо.

В четыреста пятом собралась теплая компания из дюжины шельмецов лет пятнадцати. По кругу ходит сигарета явно не с тессианским табаком, запах красноречивый. Я про себя посетовал на юное поколение, которое чуть что – и травит себя искусственными стимуляторами. Звучит гитара. Гитарист имеет светлые волосы, собранные в приличную косу, но зато с двумя свободными широкими прядями, висящими по бокам, тонкий прямой нос и крупные серые глаза. Портретное сходство очевидно. На гитаре надпись «Свободная Тесса!» и довольно качественная голографическая фотография Анри Вальдо, борца за независимость Тессы, «томящегося в застенках Кратоса». На мой взгляд, там ему самое и место.

Артур Бронте передает соседу сигарету с травкой и наконец поднимает глаза.

– Привет, Джульетта!

– Привет! Привет! А ну, вставай!

– Да ладно тебе! Лучше присоединяйся. Ребята, это Джульетта, моя сестра.

У матери с сыном явная договоренность. Ей хочется казаться моложе, а ему не нужна репутация маменькиного сынка.

– Артур! Ты что не понимаешь, что творится?

– А ты понимаешь?

Юлия сжала губы и решительно направилась к нему. Я думал, что даст пощечину. Она оказалась лучшим психологом.

– Артур, мне надо найти мою команду. Они остались в гостинице при космодроме. Дмитрий вызвался помочь, но нужен еще один мужчина. Для уверенности и защиты.

Мальчишка оценивающе посмотрел на меня, ну прямо, как бабушка.

– Красивый у тебя любовник, Джульетта, – заметил он. – Дай бог, чтобы этим не ограничивались его достоинства. Ладно, пошли. Извините, ребята, дела.

Он развел руками.

– Одолжи у кого-нибудь велосипед, – посоветовала Юлия.

– Без проблем.

Одолженный велосипед раздолбан, обшарпан и частично покрыт ржавчиной, зато украшен сразу двумя портретами Вальдо: на передней и на задней раме. Возрастное, подумал я, пройдет. А я чем увлекался, за какую хрень сражался в его возрасте? Вспоминать стыдно.

Теория национального самоопределения – одно из величайших заблуждений человечества. Да и о каких нациях сейчас может идти речь? Тессианцы? То бишь на треть французы, на треть немцы, на треть испанцы с примесью западнославянской, итальянской, еврейской и еще бог знает какой крови? Обитатели Кратоса? Ну, это вообще полный коктейль. Чего здесь только не намешано. Русский православный император Владимир Юрьевич Страдин имеет предками итальянских старокатоликов, а бывший последний фаворит императрицы Леонид Хазаровский наполовину русский, наполовину тессианец. Что с ним, кстати? В перманентной суматохе последних дней мне так и не довелось подробно выяснить политическую обстановку в любимой столице.

В наше время важна не национальная, а культурная принадлежность. Народы цивилизации, когда-то именовавшейся европейской, объединены в Кратос Анастасис, и их культура теперь называется «культура Кратоса». Есть и представители национальностей, к этой цивилизации отношения не имевших, но принявших ее для себя: много японцев, есть китайцы, индусы. Независимые планеты (Махди, Чжун го, Микадо, Майтрейя) – просто анклавы других культур. Или заповедники маргинальных социальных учений, как, например, Анкапистан – пристанище анархо-капиталистов. Русский и француз, испанец и итальянец, немец и поляк, несмотря на всю сложность отношений и загруженность давними обидами исторической памяти, скорее всего, поймут друг друга. А вот если один призывает к свободной любви, а другой считает, что за оную нужно до смерти побивать камнями – им нечего делать в одном государстве с одним законодательством.

Мои размышления прервал голос нашего студиозуса:

– Гостиница космопорта горела, мам, мы все видели с башни.

Юля гневно взглянула на него. Так это для меня был спектакль? А то я не понял!

Под средневековую башню закамуфлирована, скорее всего, станция местного телевидения или приемная антенна быстрой связи. Мы как раз проезжаем мимо, и Артур указывает на нее рукой. Я представил кучу студентов на верхней смотровой площадке, окруженной серыми зубцами. Да, пожалуй, отсюда можно многое увидеть: университетский городок на холме.

Очевидно, что Тессу постигла судьба Дарта, но что это за судьба? И вроде бы ничего не изменилось. Тихо шумит ночной лес. Резковато пахнет местной сосной. Даже небо утратило красноватый оттенок. Видны звезды, яркие, чистые глаза небес. Только я знаю, что небо слепо.

– Кажется, связь восстанавливается, – говорит Юля.

Я прислушиваюсь к своим биомодераторам. Да, слабый-слабый ответ.

Вдоль шоссе вспыхивают фонари: сначала слабым сиреневым светом, затем разгораясь до привычного солнечного спектра. И тут только я понимаю, что мы ехали в полной тьме, и что это ненормально. Не такая уж глубинка здесь, чтобы не освещать дороги.

Мы свернули к городку Юлии. На указателе ярко освещенная надпись: «Шенье». Я подумал, что не стоило давать населенному пункту имя поэта, который так плохо кончил.

Беспокойство я почувствовал метров за двести до дома.

Юля тоже уменьшила скорость.

– Там что-то случилось, – сказала она.

– Давай сойдем с дороги.

Мы свернули на обочину, положили велосипеды и отступили в тень. Артур удивленно посматривает то на маму, то на меня, но не возражает. Интересно, это передается по наследству? И что «это»? Т-синдром? Смертельная болезнь, сжигающая человека за год? Или возможность хоть на короткое время встать над собой, быть больше чем просто человеком. И что у Юли? Она видит ближайшее будущее, чувствует опасность, но, может быть, это еще не болезнь? Дай бог!

Под ногами смялась упругая тессианская трава, в канаве – кустарник с белыми мелкими цветами. Аромат, похожий на жасминовый, мешается с запахом хвои. И что-то почти неуловимое в воздухе, непередаваемое, но неприятное.

Я вызываю фиолетовое свечение, и дом словно надвигается на меня.

Ворота не заперты, одна створка качается под ветром. А потом – стенка. Я понимаю фразу «планета закрыта». Дом закрыт.

– Юля, я не могу там ничего увидеть. Возможно, нас ждут, и не те, кого мы там оставили.

– Засада? – спрашивает Юля.

Артур заинтересованно смотрит на меня.

– Я пойду один, – говорю я. – Вы только помешаете.

– Это я помешаю? – возмущается юноша.

– Ты должен охранять мать. Здесь тоже небезопасно.

Юля закусила губу. Профессиональной контрабандистке не по душе пассивная роль, но сын важнее. Это она будет его охранять.

– Ладно, иди, – сказала Юля. – Проверь связь.

На близком расстоянии есть слабый сигнал, с выходом в глобальную Сеть по-прежнему глухо, к тому же я уверен, что в доме не будет вообще никакого сигнала.

Снова захожу в ворота, теперь в реале. В метре за ними связь исчезает. Заставляю жар течь по позвоночнику, сияние возле пальцев усиливается, приобретает сине-серебристый оттенок. На астральном плане дом заполнен густым серым туманом – ничего невозможно рассмотреть.

Поднимаюсь по ступеням, открываю дверь в дом – не заперто. Позаимствованный у Германа аннигилятор держу наготове. Нащупываю выключатель: щелчок – загорается свет. В прихожей – следы разгрома: разбросанная обувь, обожженные обои, разбитое зеркало. Я взглянул на свое отражение, расколотое на куски, и тут же отвел глаза. Я не суеверен, но все же.

Серебристое сияние пробивает серый туман, и я понимаю, что ни Германа, ни Алисы в доме нет. Зато есть некто другой. В библиотеке.

Поднимаюсь на второй этаж, касаюсь ручки двери.

– Не стреляй! – фраза звучит скорее в моей голове, чем на самом деле. – У меня тоже есть Игла Тракля. Заходи. Нужно поговорить.

Открываю дверь, сжимая аннигилятор, быстро, целясь в ту и другую стороны. Мой собеседник стоит у окна спиной ко мне, его тело окружено золотым сиянием. Игла Тракля лежит на подоконнике в десяти сантиметрах от его руки, и я не стреляю.

– Спасибо! – говорит он. – На всякий случай предупреждаю, что я здесь не один. Убьешь меня – не решишь проблему. Садись!

Я остаюсь стоять, держась за спинку кресла. Он поворачивается. Сияние мешает разглядеть черты лица, но я в состоянии, когда обычное зрение не доставляет и сотой части информации. Я вижу его тем, другим зрением. Думаю, ему лет сорок, а значит, по старым меркам выглядит лет на двадцать. Высок, темноволос. Губы тонкие, злые. Глаза смотрят пронзительно.

– Что с людьми? – спрашиваю я.

– Ничего ужасного. С ними беседуют. Поговорят – отпустят.

– А вы кто такой?

– Самуэль.

– Ангел? – усмехаюсь я.

– Нам больше нравится слово «теос», – серьезно говорит он.

– Не высоко ли замахиваетесь?

– Нет, – он улыбается. – В самый раз. Думаю, ты нуждаешься в объяснениях. Что ты знаешь?

– Я бы предпочел выслушать вас.

– Хорошо. Ну, во-первых, это не болезнь. Во-вторых, цертисы ни при чем. Терпеть не могу термин «метацеры», впрочем, «метаморфы» не лучше. «Теос», или «Преображенные». Твое преображение почти завершилось – все твои ляпы от недостатка информации.

– Что вы сделали с Дартом?

– Мир несовершенен, – изрек он. – Мы слегка подправляем ошибки творца, который был до нас, и людей, которые возомнили себя творцами. Дарт преображается.

– Тесса тоже будет «преображена»?

– Да.

– Что это за преображение?

– Долго рассказывать. Увидишь. С тобой уже разговаривал цертис?

– Они же «ни при чем»!

– Они не имеют отношения к преображению, но, как только процесс начинается, пытаются взять его под контроль.

– Нет, не разговаривал.

– Странно, – он задумался. – Ладно, поехали.

– Куда?

– К нам. Тебе нужно найти место среди Преображенных.

– А если я откажусь?

– Мы не можем потерпеть теоса, который не входит в наше сообщество. Это слишком опасно.

– Убьете, значит?

– Ликвидируем, – сказал он.

Постановка вопроса типа «кто не со мною, тот против меня» всегда казалась мне неприятной, несмотря на происхождение из Евангелия. Но пойти с ним – это потенциальная возможность выяснить истину. Соблазнительно, что ни говори.

Я подумал о Юле и Артуре. Как я их оставлю? Если я собираюсь поиграть в шпионов, их бы надо спрятать понадежнее, чтобы развязать себе руки.

– Дайте сутки на размышление, – сказал я.

– Хорошо, – кивнул он. – У нас и поразмышляешь.

– Не пойдет, – отчеканил я. – У меня остались незавершенные дела.

– Отложишь.

У библиотеки есть второй ярус, мы разговариваем на первом, в трех шагах от меня начинается лестница наверх. Там наверху какое-то движение. На астральном плане я вижу два красных пятна. Люди. Точнее Преображенные. И они вооружены.

– Ты пойдешь с нами, хочешь ты или нет, – сказал Самуэль. – У тебя нет выхода. Ты под прицелом.

Минуту назад я колебался, но теперь сомнений не осталось: нет уж, ребята, эта игра не по мне!

Я слегка качнулся в сторону, зная, что последует выстрел. Я предвидел куда, выстрелил сам, за секунду до того, как передо мной в огне аннигилятора растаяла часть пола, а излучение из воронки Тракля испарило четверть потолка. Мой соперник медленнее, может быть, на долю секунды, и его предвидение отстает от моего. Я упал на колено, выстрелил, почти не видя лица – только аннигиляционную вспышку там, где стоял книжный стеллаж, перекатился на спину, прицелился вверх. Там, на верхнем ярусе, остался еще один теос. Я уже знал, куда он рванется, но он в последний момент изменил решение и отклонился в противоположную сторону. Кажется, ткань времени трещит по швам, и стонет будущее, которое мы с остервенением меняем каждую секунду, стараясь уйти не туда, куда предвидит противник.

Я все-таки достал его, едва удержавшись на краю очередного провала в подвал. Враг превратился в излучение и исчез в пространственно-временной дыре. И тогда я повернулся к Самуэлю.

Было поздно. Невозможно одновременно контролировать четырех врагов, даже двух тяжело. Игла Тракля вспыхнула в моих руках и исчезла в сиреневом огне, текущем из пальцев. Этот огонь спас меня от смертельного ожога и слепоты, окутав холодным облаком.

– Встать! – крикнул Самуэль, направляя на меня аннигилятор. – Встать, идиот!

Я медленно поднялся на ноги.

– Жаль, – сказал Преображенный. – А могли бы быть на одной стороне.

В его голосе слышится искренняя печаль.

– Руки за голову! Вперед!

Почему он так упорно пытается меня арестовать? Почему не убить сразу? Даже если целью был арест, разборка – достаточное оправдание для более простого и эффективного решения.

Я нехотя поднял руки, сложил за головой, спиной чувствуя нацеленную на меня черную иглу.

Ситуация кажется безвыходной.

Не более безвыходной, чем на «Святой Екатерине».

То, что произошло потом, случилось почти помимо моей воли. Я увидел, как разгорается и становится белым пламя вокруг меня.

– Стой! Не смей! – в отчаянии крикнул Самуэль.

Но я не здесь: на короткий миг я увидел кружение звезд под ногами и всю сцену со стороны. Враг жмет на курок.

Он не успел: я возник из ничего рядом с ним и заломил ему руку. Простейший прием из программы любого военного и полицейского училища вдруг оказался самым эффективным. Аннигилятор Самуэля лег ко мне в ладонь.

– А вот теперь поговорим, – устало сказал я.

Развернул, бросил в кресло.

– И только дернись!

Чем бы привязать? Не уверен, что поможет. Но так спокойнее.

Держа его под прицелом, осторожно подошел к окну, содрал веревку со штор. Пойдет!

Мой враг кажется пришибленным и не сопротивляется. Я прочно притянул его руки к подлокотникам кресла. Он поднял голову. Я поймал взгляд. Пожалуй, страха нет – только обреченность.

Я отошел на пару шагов, повернул к нему стул. Сел, положив на колени Иглу Тракля.

– Как вы меня нашли? – спросил я.

Он усмехнулся.

– Не ожидал от тебя такого простого вопроса. Ты работал на Анахате. Только слепой мог не заметить выплеск энергии четвертого уровня.

– На чем работал?

– Ты даже этого не знаешь? Анахата – чакра сердца.

– Никогда не увлекался йогой, – сказал я.

Действительно не увлекался, хотя, кажется, испробовал все. Йога казалась мне чем-то типа руководства по оздоровлению, а эту роль прекрасно выполняли биомодераторы. Я более склонен верить технике, чем восточным учениям.

– Кто он тебе? – спросил он. – Мужик, которого ты штопал?

– Не важно.

Видимо, я поморщился или как-то иначе выдал свое отношение к Герману.

Самуэль усмехнулся.

– Значит, враг. Ну, тогда мы нарвались. Впрочем, и так ясно.

– Что ясно?

Он закрылся, замкнулся в себе, улыбка осталась на губах безжизненной гримасой.

– Этого я не скажу. Не бойся, объяснят.

И я понял, что добровольно он больше ничего не скажет. Попробовал дотянуться до его сознания – стенка. Ну, еще бы!

Он почувствовал и усмехнулся.

Я знаю несколько способов заставить человека говорить, хотя от их применения с души воротит. Проще всего применить биопрограммер. Перепрограммирование биомодераторов может вызвать любую боль. В том числе иллюзорную. Вытерпеть ее невозможно. Ущерба для организма никакого. Последнее – великое оправдание для того, кто допрашивает. Но биопрограммера у меня нет.

Есть способ более изуверский и не менее эффективный. Игла Тракля вполне подойдет.

– Сними сапоги, – приказал я.

Он посмотрел недоуменно. Значит, нет у тебя военного опыта. Впрочем, и мне не приходилось применять это на практике. Слава богу!

– Давай! Давай! – прикрикнул я, помахивая аннигилятором.

С души воротит уже сейчас. Видимо, он заметил мою тщательно скрываемую неуверенность и не торопится.

– Ты хочешь, чтобы я их сжег? – спросил я.

Луч аннигилятора скользнул по голенищу. На самой малой мощности Иглой Тракля можно нарезать хлеб тонкими ломтиками, причем сразу поджаренными.

Черная кожа исчезла, будто испарилась, он взвыл от ожога.

– Ну?

– Сейчас! Сейчас!

Он остался босиком, в одних носках.

– Что ты собираешься делать?

– Носки тоже, – сказал я.

– Тогда развяжи, – усмехнулся он.

– Обойдешься. Это вполне можно сделать без помощи рук.

Я посмеялся над парой неудачных попыток, но задача и впрямь оказалась выполнимой.

– Ну, теперь что? – спросил он.

– А теперь я буду отстреливать у тебя по одному пальцу, пока ты не скажешь все. Еще ни один человек этого не выдерживал.

Он хмыкнул.

– Два часа назад ты лечил здесь своего врага. И ты считаешь, что после этого я поверю, что ты будешь отстреливать мне пальцы?

– Герман мне не враг, – сказал я. – Он друг моего отца.

Он поморщился.

– Кого ты хочешь обмануть?

Я не ответил. Направил тонкий ствол аннигилятора ему на мизинец, тщательно прицелился.

– Знаешь, – сказал я. – Ведь ущерб для организма минимальный. Без одного пальца на ноге вполне можно жить, а до второго мы вряд ли дойдем.

Но его и так понесло:

– Ты не умеешь врать! – он изо всех сил старается выглядеть спокойным, но я чувствую, что сейчас скажет лишнее, сам того не желая. – Не можешь ты врать! Ты инициирован цертисом. У тебя верхние каналы пробиты! Никто не может работать на восьмом уровне без инициации.

Я слушаю, всего лишь не перебиваю.

– На восьмом уровне, значит? – задумчиво повторяю я. – Что же вы избегаете инициации?

Он снова закрылся, молчит.

– Я жду!

Выполнять угрозу крайне не хочется. На каком-то глубинном уровне не хочется, словно кто-то держит руку и не дает нажать на курок.

– Вот! Вот! – усмехается он. – Связавшись с цертисом, ты обрел силу, но утратил свободу.

И я жму, почти через боль, ломая себя, скручивая в дугу. Аннигиляционный заряд активизируется на его мизинце. Дымится и испаряется кровь. Он кричит.

– Вот так! – говорю. – Я свободен!

И чувствую себя гаже некуда.

– Сволочь! – с трудом говорит он, и конец слова теряется и обращается в стон.

По его телу проходит дрожь. Дрожат руки. Он откидывается назад, запрокидывает голову.

Хрипит:

– Сволочь! Сволочь!

Я вскакиваю с места, еще не понимая, что происходит. Его окружает красное сияние, по которому идут алые волны, и веревка начинает дымиться. Тело бьется в конвульсиях в такт этим волнам.

Аннигилятор падает на стул, я поднимаю руки над своим врагом и вызываю зеленое пламя. Я не осознаю, что делаю, это почти на уровне инстинкта. Но зеленое сияние разгорается чудовищно медленно, я уже понимаю, что не успею.

Его тело вздрагивает в последний раз, веревки вспыхивают и осыпаются пеплом. На миг я пугаюсь, что он освободится, что это хорошо продуманный спектакль, манифестация силы с одной целью – вырваться, но его тело вспыхивает вслед за веревками.

Белый огонь. Он исчезает, словно от выстрела аннигилятора. Только пепел и обугленное кресло.

Минуту я стою над тем, что не заслуживает даже имени останков. «Ты сгоришь за год…» Эта фраза Германа – первое, что вспоминается. Неужели так буквально? Или это просто попытка самооправдания, попытка объяснить убийство последствиями Т-синдрома. Даже не знаю, сколько времени он болел. Что если значительно меньше года?

Но аннигилятор не мог его убить. Слабенький направленный заряд. Это же не цепная реакция. Сколько антивещества образовалось в зоне выстрела – столько и вещества будет уничтожено и обратится в поток излучения. Не больше и не меньше.

Может быть, следствие радиации. Гамма-кванты. Могут они инициировать процесс? Черт его знает! Я, кстати, тоже схватил дозу. Игла Тракля не оружие для ближнего боя.

Энергия восьмого уровня… Я вдруг понимаю смысл фразы. Если они выследили меня по применению энергии четвертого уровня – восьмой для них, как прожектор. Значит, уже знают. Значит, будут здесь. Вопрос, насколько быстро.

В любом случае надо убираться.

Я выскочил из дома, попутно стараясь выйти на астральный план и понять, не спешат ли сюда гравипланы Преображенных.

Спешат. Но пока далеко.

Я метнулся к красному гравиплану Алисы. Коснулся двери. Ближняя связь работает и давно.

Изящная машина поднялась в воздух и тут же заскользила в метре над шоссе, едва преодолев забор. Я затормозил возле Юли с Артуром и распахнул дверь.

– Залезайте! Быстро!

Они нырнули в машину.

– Что там случилось? – тут же спросила она.

– Не время! Надо уходить.

Мы поднялись очень высоко для гравиплана, километра три, и против всех правил выключили сигнальные огни. Теперь я уверен, что с машин теосов нас не заметят.

Они проплыли далеко внизу: дюжина маленьких огоньков. А впереди миллионами огней сияет Версай-нуво. Эти огни успокаивают: хоть энергосистема в порядке. Есть надежда, что полностью восстановится связь. Но вряд ли останется прежней. Не упустят они случая взять под контроль Сеть!

В небе сияет тонкий серп Эвтерпы – первой тессианской луны. А на востоке встала желто-красная половинка второй – маленькой Эрато, и за ней спешит третья: большая и почти полная Каллиопа. Я подумал о романтических первооткрывателях Тессы, назвавших луны именами муз поэзии. Планета хранит им верность: по-прежнему утонченная, богемная и вольнолюбивая. По крайней мере, была такой до вчерашнего вечера. О боже! Сколько же случилось за эти несколько часов!

– Даня, что там было? – наконец не вытерпела моя спутница.

Я рассказал, не особенно вдаваясь в подробности. Без теосов и попытки попрактиковаться в работе палача. Но с энергетическим поединком. Она все равно видела, как я заживлял раны Германа.

– Юля, ты никогда не увлекалась йогой? – спросил я.

– Увлекалась.

Это было неожиданно. Ей бы больше подошла стрельба по движущимся мишеням.

– Раскладку по чакрам знаешь?

– Конечно.

– Что такое Анахата?

– Четвертая чакра. Чакра сердца. Зеленая энергия. Точно! Как я сразу не догадалась? Это же чакра целителей.

– Юль, скинь мне раскладку.

Она коснулась моей руки. Глобальная Сеть еще не работает, даже в рамках планеты, и мы воспользовались ближней связью. В память моего перстня перетекла информация, и перед глазами возникла картинка: человек, сидящий в позе лотоса, и семь разноцветных цветков вдоль позвоночника – семь чакр. Как же все ладно укладывается в эту картинку! Пожалуй, кроме одного…

– Юлия, что такое энергия восьмого уровня?

– Белая энергия. Что-то очень крутое. Чуть ли не уровень бодхисатвы.

Я задумался. Не о собственной предполагаемой крутизне, скорее о том, что делать дальше.

– Юля, у тебя есть какое-нибудь место, где можно укрыться? – спросил я.

– Есть. Но не сейчас. У меня тоже есть долг. Я должна собрать экипаж «Вийона».

Я покосился на Артура. Мальчишке явно рано в этом участвовать.

Но вслух сказал:

– Два часа ночи. Не время для поисков.

Она поняла. Покусала губы, но кивнула:

– Поворачиваем.

Мы повернули на восток и начали снижение.

– Ты был когда-нибудь на Хрустальной Горе? – спросила Юля.

– Нет.

– Тогда смотри!

Каллиопа плывет к зениту, заливая все молочно-белым светом. Там впереди, на склоне холма сияет нечто, больше всего напоминающее кристаллы аметиста. Небоскребы, связанные мостами, широкие посадочные площадки, словно хрустальные блюда, приклеенные к зданиям на разной высоте, и парковые деревья на мостах, площадках и широких террасах. Судя по всему, архитектора вдохновляла легенда о висячих садах Семирамиды.

Мы зависли над одной из площадок. Ее поверхность под нами заколебалась и исчезла, пропуская нас в ангар.

Публика здесь явно не бедная: гравипланов много и притом хороших, ничуть не хуже машины Алисии Штефански. На всякий случай есть и прокатные машины, штук пять прозрачных элипсоидов, но и те новые и не заезженные.

Мы вошли в лифт, сияющий и украшенный зеркалами, и он взмыл вверх, вынырнул из ангара и оказался укрепленным с внешней стороны стены. Я улыбнулся: жилье для отважных романтиков. Этаж пятидесятый. Да еще склон холма: высота головокружительная. Не каждый обрадуется ежедневному путешествию на этом лифте. Отрадно, что на Тессе таких людей набралось на огромный жилой комплекс.

Восемьдесят первый этаж. Мы оказались в длинном коридоре, залитом теплым желтоватым светом. Коридор оканчивается круглым окном, похожим на огромный иллюминатор. Юля остановилась возле него и положила ладонь на радужный шар замка.

Окно во всю стену от пола до потолка. И так во всех комнатах. Вид на космодром. Наверное, отсюда прекрасно видны огни стартующих и садящихся кораблей. Но сейчас темень и тишина: ни одного огня.

Юли хватило только на то, чтобы выпить с нами чаю, после этого она упала на кровать как подкошенная и мгновенно заснула, лишив меня надежды на хорошую ночь. Зато Артур не проявляет ни малейшего желания лечь спать. Сидит на кухне, пьет чай и слушает музыку. Хорошо еще, что ему хватило чувства такта не лезть в спальню.

Я у окна: мертвый космодром, еще пара темных районов – только с большой высоты город может показаться благополучным. На душе мерзко. Это не первое убийство в моей жизни: когда я учился в академии, нас всех отправляли на пару недель «нюхать порох». Как-то всегда находилось, куда отправлять: террористы, сепаратисты, пограничные конфликты. Практически не опасно для огромной империи, жертв немного, но и единственная смерть – все равно смерть. Оттуда и знаю специфику военно-полевых пыток. Приходилось наблюдать со стороны. Больше всего меня угнетает именно смерть Самуэля – первые три жертвы легко подпадают под определение «самооборона». Но убить связанного и плененного врага – нечто куда более греховное. И классическое самооправдание «не хотел я его убивать, да и вообще не с чего ему было сдохнуть» кажется слабой отговоркой. А кто пытал?

Сдохнуть действительно не с чего. Человеку. Мы не люди. Пора признаться в этом хотя бы самому себе. Что может убить Преображенного? Известно что – аннигилятор. Может быть, достаточно контакта с аннигиляционным лучом? Или Т-синдром? Мрачная перспектива, нарисованная для меня Германом, заодно дарила оправдание.

Неужели это правда? Мне осталось жить не больше года?

Все! Хватит! Я тряхнул головой. Действовать, а не нюни распускать!

Пошел на кухню, хлопнул Артура по широкому молодецкому плечу.

– Ты меня слышишь?

Он поднял голову, посмотрел туманными глазами. Трудно общаться с человеком, у которого в голове звучит музыка, транслируемая устройством связи. Взгляд прояснился – значит, отключил.

– Да, Даниил Андреевич, – он впервые называл меня по имени-отчеству, значит, Юля успела представить.

– У тебя есть карта города?

– Да, конечно.

– Скинь.

И я накрыл его руку своей.

Похоже, Артур большой любитель картографии: передо мной раскинулась подробнейшая картинка с мельчайшими переулочками и номерами домов.

– Спасибо, – сказал я. – Охраняй мать. Я скоро вернусь.

Я не стал слушать возражений и изучать его реакцию – просто вышел и закрыл дверь.

Надо многое узнать, но не здесь, не хочу навести сюда врагов. Придется отыскать другое место.

Я взял прокатный гравиплан (еще не хватало оставить Юлю с Артуром без личного транспорта) и поднялся в воздух.

Хрустальная Гора была бы идеальным местом для получения информации. Я ищу что-то похожее – площадку, откуда видно город и можно сопоставить пятна затемненных районов с астральной картинкой и желательно картой города.

Такая точка есть. Это башня связи, возвышающаяся в центре Версай-нуво. По старинной привычке ее кличут телебашней.

Строение это больше всего напоминает танцующего дервиша или мага. Две посадочные площадки, как раскинутые руки с широкими ладонями, офис связи – голова, увенчанная остроконечным колпаком. Это антенна «два в одном»: радужный шпиль быстрой связи и торчащая из него игла медленной. И одеяние танцора – расширяющееся книзу основание.

Поражает тьма и тишина. Освещена всего пара окон. Значит, персонал, бесплодно промучившись с попытками восстановления связи, оставил охрану и удалился спать.

Я мягко приземлился на площадку и вышел из машины. Я один. Только далеко, на противоположном крыле-руке стоит гравиплан охраны.

Ну что ж, тем лучше. Я отошел от гравиплана, остановился и раскинул руки, уподобившись танцующему дервишу. Сила, которой я владею, смиренно подчинилась безмолвному приказу и потекла вверх. Между пальцев зажегся синий огонь, ладони окутал холод. Теперь я знаю, как это называется. Энергия шестого уровня. Аджна – чакра космической силы. Третий глаз.

Астральная карта города возникла перед глазами и наложилась на обычную. В двух кварталах от башни – яркое красно-желтое пятно. Вероятно, штаб Преображенных. Самоназвание метаморфов сразу захотелось закавычить. Энергии не выше третьего уровня. Неужели? Может быть, не штаб? Может быть, казарма?

На обычной карте этому месту соответствует район ратуши.

Слишком прямолинейно. Штаб, скорее всего, защищен. Вот, темное пятно на юге, довольно далеко от космодрома. Полностью закрытая область. Городские огни там есть, но немного. Спальный район? Как бы не так! Я сверился с картой города.

Центр психологической помощи социально дезадаптированным гражданам. Я хмыкнул. Читай: «тюрьма». В старинном английском романе «Едгин» преступников клали в больницы, а больных сажали в тюрьму. Славные тессианцы с успехом воплотили в жизнь первую часть древней идеи. Тессианская тюрьма – больница не только по названию. Это сочетание крепких стен, медицинского персонала, психокоррекционных методов и мощных стационарных биопрограммеров с толпой биопрограммистов. Некоторые осуждают сей метод наказания: насильственное вмешательство в сознание – ужас! Другие восхищаются – ну наконец-то найден гуманный и разумный метод борьбы с преступностью. У последних есть веский аргумент – эффективность. Рецидивисты составляют десятые доли процента от «получивших психологическую помощь», и по улицам Тессы можно без опаски гулять хоть в три часа ночи.

Правда, бывают безнадежные случаи. Тогда Центр поступает с лицемерием, достойным испанской инквизиции. На Тессе нет смертной казни. Как можно убить человека только за то, что он болен, даже если болезнь опасна для общества! Зато смертная казнь, не менее лицемерно именуемая «эвтаназией», есть на Кратосе, куда и отправляют «безнадежных», чтобы в более продвинутом и лучше оснащенном столичном Центре им оказали более квалифицированную помощь.

Я подумал, что именно здесь, наверняка, Герман Маркович и Алисия, и у меня мигом пропало желание иронизировать. Надо спешить!

Просмотрел еще несколько темных пятен: ничего особенного. Пожарища, завалы, аварии электрической сети. После поражения в орбитальном бою власти сдали город. Иначе разрушений было бы гораздо больше. Язык не поворачивается их осуждать, стоит представить груду камней на фоне очаровательного Версай-нуво.

От красного пятна в районе ратуши оторвались три пятнышка поменьше и полетели к телебашне. По мою душу. Десять минут на сборы. Теперь буду знать.

Я не торопясь подошел к гравиплану. Успею! Десять раз успею!

Сел в машину и бросил ее вверх. Меня вжало в кресло.

Болезнь, опасная для общества… Т-синдром – именно такая болезнь, по крайней мере, это мнение доминирует в службе безопасности Кратоса. Почему бы не осуществить вторую часть древнеанглийской идеи? От лечения преступников до казни больных – один шаг.

Здание тюрьмы являет собой компромисс между стремлением местного населения к архитектурным изыскам, необходимостью соблюдения правил безопасности и страстным желанием обосновать тот сомнительный факт, что это не тюрьма, а больница. Строгий серый прямоугольник с большим внутренним двором, разгороженным на несколько секторов. Никакой запущенности и облезлой штукатурки: очень чисто и прилично. Действительно можно принять за медицинское учреждение, если бы не отсутствие окон по внешнему периметру и высокая стена.

«Внимание, запретная зона», – сообщил компьютер гравиплана и наотрез отказался лететь вперед.

Я поплыл по дуге, огибая здание. Как гоголевская ведьма вокруг Хомы Брута, скрытого магическим кругом. Но у этого цилиндра должна быть крыша. Интересно, насколько вверх простирается закрытая зона?

Панель управления перестала мигать красным и ругаться на высоте около километра. Недурственно! Бомбу, конечно, сбросить можно, но ведь и ракету можно послать с соседнего материка. Зато десант расстрелять на такой высоте – раз плюнуть. И побег организовать затруднительно. Да, продвинутый программист легко заставит гравиплан презреть запрет и влететь в зону, но ведь не зря же предупреждают: наверняка будут стрелять на поражение.

А проверить? Опомнись, парень, куража в тебе много, а разумения на грош. Я усмехнулся, залил кураж ведром холодной рассудочности и решил, что прежде всего нужно достать план тюрьмы. Причем прежде, чем я сунусь летать над зданием и отслеживать огневые точки, потому что потом его могут засекретить так, что даже я не докопаюсь.

Тот, кто придумал сделать штаб в тюрьме, обладал своеобразным юмором, но, похоже, это действительно самое защищенное здание в городе. А что до местных подопечных – в средневековых замках тоже имелся подвал для узников, – так они не помешают.

План тюрьмы оказался документом всего лишь второго уровня секретности и покорно всплыл перед моими глазами. Я отправил его в память перстня. Они, конечно, заметят выброс энергии шестого уровня, но, как всегда, опоздают.

Я положил ладонь на панель управления гравиплана и заставил его забыть о существовании запретных зон. Ну, теперь быстрее. Синее пламя возле пальцев.

Я бросил гравиплан сквозь границу зоны и тут же вильнул вправо. На том месте, где я был минуту назад, вспыхнул луч лазера. Значит, даже не Игла Тракля.

Немного влево и вверх – слепящий луч прошил воздух.

Я ворвался под защитный колпак и теперь чувствую всех, кто находится в здании. Людей согнали в дальнее крыло: около сотни человек. Остальная часть тюрьмы сияет в холодной части спектра: зеленый, синий, фиолетовый. Значит, все-таки штаб! Я наложил полученную картинку на план здания и еле успел увернуться от очередного выстрела. Уже не луч. Вспышка аннигилятора. Он один и поставлен сюда буквально накануне. Цертисов боятся?

Уходить все труднее. Резко вниз, машина легла на бок, как яхта под ветром. Еле удалось выправить. Кто-то внизу подключился к атаке, кто-то из Преображенных, умеющих видеть будущее. А сверху уже падают гравипланы теосов, пытавшихся поймать меня на башне.

Я чудом успел вылететь из зоны и нырнуть вниз в лабиринт маленьких переулков к северу от тюрьмы. Но меня заметили. Три гравиплана мчатся следом. Я резко свернул в подворотню, чуть не царапнув брюхом асфальт.

Других выходов двор не имеет. Вокруг дома этажей по семь-восемь. Я пулей взлетел вверх и бросил машину через конек двускатной крыши, словно через перевал. Снова вниз. Направо и назад в очередной переулок. Где-то там я краем глаза заметил символ метро. Вызвал карту города. Да, триста метров.

Гравипланы висят на хвосте. Но вряд ли они ожидают того, что я собираюсь сделать.

Пять часов утра. Еще слишком рано.

Я нащупал рукой аннигилятор и приоткрыл окно.

Двери станции растворились в ослепительной вспышке выстрела, и я нырнул в трубу эскалатора и понесся вниз почти под потолком.

Внизу пустынно. Ни одного человека. До открытия около получаса.

Я свернул в тоннель и увидел на экране панели управления гравипланы преследователей. Они летят над неподвижным эскалатором. Разделятся, конечно. Вероятность того, что все свернут не туда, невелика: двадцать пять процентов.

Не повезло. Один из них нырнул в мой тоннель и тут же заметил мою машину. Сейчас и другие явятся, не сомневаюсь.

Зеркальные стены тоннеля отражают огни, вытягивают их в тонкие светящиеся нити, искривляют и замыкают в кольца. Так и летим в ореоле гигантских сияющих колец: и я, и преследователи.

Впереди на нас мчится еще одно широкое белое кольцо и яркий огонь в его центре. Черт! Рано же еще! Перегоняют, что ли?

Скорости здесь почти самолетные. И время между станциями измеряется секундами. Не метро, а скоростной лифт.

Ладонь ложится на панель управления. Терпи, старая общественная железяка, сейчас я избавлю тебя еще от одной защиты от дурака. Другой рукой наскоро застегиваю ремни безопасности. Главное, не сорваться с места раньше времени.

До поезда остается метров десять. Вот теперь вперед. Гравиплан выстреливает вверх, меня вдавливает в кресло, машина прижимается к потолку тоннеля, трещит стекло. И тогда я заставляю гравиплан выжать максимум антигравитации. Верх и низ меняются местами, и я повисаю на ремнях безопасности. Зато сила трения что надо. Хорошо, что здесь стык панелей, темная матовая полоса. Мы словно прилипли к потолку тоннеля, и никаким воздушным потоком нас не сорвать. Давление на потолок такое, что по стеклу ползут и ветвятся трещины. Ничего! Надо продержаться где-то секунду.

Поезд прошуршал внизу, увлекая за собой гравипланы преследователей. А я спокойно переключил антиграв и снова упал в кресло. Почти не торопясь вывел машину с другой стороны тоннеля. На станции уже появился народ и дико смотрит на гравиплан, парящий над платформой. Но меня это не волнует. Выплываю вверх по трубе эскалатора и вылетаю в город.

Юля еще спит, в соседней комнате сном младенца дрыхнет Артур.

Над Тессой занимается рассвет. Окна квартиры выходят на запад, так что солнца не видно – только подсвеченные алым высокие облака.

Тесса! Тесса, Изумруд в короне империи, что же с тобой стряслось?

Спать не хочется совсем. Мне и раньше было достаточно шести-семи часов сна, а после катастрофы «Святой Екатерины» потребность во сне неуклонно уменьшается. Хотя, возможно, все дело в загруженности мозга информацией и взведенном состоянии.

Зато есть хочется. Холодильник совершенно пуст. Чего еще ждать от квартиры, пустующей большую часть года? Мы и накануне пили пустой чай. Внизу наверняка есть магазины. Как я, интересно, собираюсь расплачиваться? Глобальная Сеть заблокирована, а значит, нет доступа к счетам. Ни у кого нет.

Ну, что ж. Разведаем обстановку.

Вылез в местную Сеть и поискал «заказ продуктов». Чего и следовало ожидать! «Заказы временно не принимаются». Как под копирку. Зато уточнил картографию ближайших магазинов: Хрустальная Гора напичкана ими как семечками, по всем трем измерениям.

В висячих садах дует ветер, шуршит в листве, гонит и закручивает вихрями лепестки цветов возле закрытых дверей супермаркета. Это третьи закрытые двери. Оно и понятно. Господа коммерсанты выжидают. Если обстановка не изменится, к обеду откроют, не сомневаюсь. И начнется натуральный обмен. Так можно в три дня разрушить экономику!

Я вернулся ни с чем. Юля уже проснулась: щелкнул замок, она повисла у меня на шее:

– Ну, наконец-то!

В руке у нее половник, с которого капает нечто белое и густое. Я не предполагал, что она знает, с какой стороны берутся за этот прибор. Пахнет рисом и изюмом.

– Пойдем!

– Все магазины закрыты, – сказал я.

– Еще бы! Не будут же они бесплатно торговать! У меня есть некоторые скромные запасы, но через неделю здесь начнется голод.

– Раньше, – заметил я.

Артур уже сидел за столом и уплетал за обе щеки плов с изюмом, и я решил составить ему компанию, поражаясь способности женщин приготовить нечто весьма съедобное практически из ничего.

Через час мы вылетели на поиски Юлиной команды.

Черный остов гостиницы еще дымится. Погода испортилась, идет мелкий дождь, добивая остатки тонких струек дыма, поднимающихся над развалинами. Юля смотрит на это, сжав кулаки.

– Может быть, они живы, – говорю я. – Наверняка большая часть постояльцев успела выйти из здания.

Она закусывает губу, кивает.

– Пойдем!

У входа в космопорт дорогу заступил крупный молодой человек в форме космического флота Дарта. Или не человек?

– Вход к кораблям закрыт, – сказал он. – Вы торговцы?

– Да, – сказала Юля.

Молодой человек подозрительно посмотрел на Артура. Вероятно, моя принадлежность к торговцам не вызвала у него сомнений.

– Это мой сын, – пояснила Юля.

Он кивнул и мило улыбнулся.

– Вы должны пройти регистрацию. Там! – он махнул куда-то влево. – Тогда вы получите доступ к вашим счетам и станете полноправными гражданами Новой Тессы.

Он улыбнулся еще притягательнее, и я понял: метаморф. Лицо и пальцы окружает слабенькое золотистое свечение. Я теперь знаю, что это энергия манипуры, чакры власти. Всего лишь третий уровень, и хиленький, но и этого достаточно, чтобы манипулировать людьми.

– Вот это дело! – сказала Юля и потянула меня за руку. – Пойдем!

– Пойдем.

По крайней мере, стоит посмотреть.

После обещания доступа к деньгам настроение моей спутницы здорово улучшилось, и она с готовностью встала в конец длиннющей очереди. Артур постоял с нами секунд десять и пошел «посмотреть». Юля оказалась не намного терпеливее сына, отошла на шаг, окинула взглядом это чудовище, из груди вырвался тяжкий вздох.

– Мне Алисия об этом рассказывала, – заметила она. – Было такое во время войн за независимость Тессы. За хлебом стояли.

– Нашли, за что воевать! – скривился я.

И тут до меня дошло, что войны эти закончились восемьдесят три года назад. Правда, потом был Анри Вальдо, но он ограничивался стычками на орбите и терроризмом, что не слишком подрывало экономику.

– Алисия! – воскликнул я. – Сколько же ей лет?

– Ты, медведь, как можно спрашивать о возрасте дамы!

И мне ничего не оставалось, как заткнуться, точнее, перевести разговор на другую тему.

– А ты уверена, что тебе нужна эта их регистрация? – спросил я.

– Я не привыкла жить без гроша в кармане!

Очередь двигается очень споро, несмотря на чудовищную длину. Я оставил Юлю стоять и пошел искать устье этой речушки. Она упирается в дверь, которая время от времени кого-нибудь выпускает и впускает следующего. Возле двери стоят трое милых улыбчивых метаморфов. Говорят публики нечто успокаивающее и неизменно извиняются перед каждым выходящим за доставленные неудобства. Тишь да благодать!

Артур беседует с одним из них, тот держит юношу за руку. Артур оборачивается, улыбается мне. Подхожу к ним. Не думаю, что очень рискую, главное, не работать с Силой, и не вычислят.

Метаморф кивает и приветливо улыбается.

– Вам повезло, – говорит он. – Вы первыми пройдете регистрацию. Потом могут быть проблемы. Как видите, мы очень быстро работаем и стараемся минимизировать неудобства населения. Но все равно регистрация займет некоторое время. К сожалению, это необходимо.

– Так уж? – спросил я.

– Конечно, – метаморф посмотрел на меня так, как будто это было достаточным ответом, не допускающим никаких сомнений, возле пальцев мелькнуло и погасло золотое пламя.

Я прикинулся убежденным и скопировал его улыбку. Ха! Да я невооруженным глазом вижу все, что ты делаешь! Шито белыми нитками! Точнее, золотыми.

– Никаэль уже объяснил мне, как все происходит, – сказал Артур. – Пойдем, Джульетте расскажем.

– Пусть лучше она сама придет сюда, – улыбнулся метаморф. – Позови ее.

– Ага, конечно! – кивнул Артур и бросился к Юлии.

– И как все происходит? – спросил я.

Никаэль протянул руку, но я отступил на шаг и сложил руки на груди. Почти поймал его мысль: «Телесный контакт, конечно, лучше, но, видимо, пройдет и так».

– Хорошо, – кивнул он. – Дело в том, что ваши биомодераторы нуждаются в некоторой модернизации, чтобы вы могли входить в модернизированную нами Сеть Тессы и управлять своими счетами. Мы делаем инъекции модернизирующего штамма. Операция совершенно безопасна и занимает две секунды. Ни о чем не беспокойтесь.

Он словно играет на клавишах души, нажимая на кнопки желаний. Манипура. Я понял, что тоже на это способен, но почему-то почти не применяю эту часть силы. Моя стихия – энергии Анахаты, Аджны и Сахасрары. Возможно, я пока не испытываю потребности в энергии манипуры просто потому, что могу добиться желаемого самыми обычными человеческими методами – люди и так идут за мной.

Я взглянул на очередь: люди охвачены эйфорией, словно регистрация – их самое заветное желание, которое наконец-то осуществится, а над головами висит еле заметный золотистый флер.

– Спасибо за информацию и за заботу, – вежливо поклонился я, изо всех сил стараясь, чтобы Никаэль не уловил иронии в моих словах. – Я, пожалуй, пойду к своим, у нас скоро подходит очередь. Еще раз спасибо! – и я попытался изобразить счастливую улыбку облагодетельствованного человека.

Он воспринял это как должное.

– У вас очень хорошая семья.

– Юля, Артур, надо немедленно уходить отсюда, – шепнул я, вернувшись к «семье».

– Еще чего? – возмутилась Юля. – Ты хочешь, чтобы я без копейки осталась?

– Я не уйду, – надул губы Артур.

– Слушай, ты уверен, что они колют не цианистый калий? – усмехнулся я.

– Уверен, – хмыкнул он. – При мне человек пятнадцать вышли. Живы, здоровы и улыбаются.

– Ну, не цианистый калий, так мышьяк, – предположил я.

– Ты выдумываешь, – безапелляционно заявила Юля.

Но по мере приближения заветной двери ее настроение меняется. На это и надеюсь: ее дар предвидения не может подвести. Я стараюсь не работать с Силой, тем более седьмого уровня, но все это мне слишком не нравится.

Перед нами еще человек десять. Юля стоит мрачная и покусывает губы, Артур улыбается вполне искренне, я тоже улыбаюсь, но это не более чем маска.

К одному из людей перед нами подходит Никаэль, берет за руку, но не начинает обычный успокаивающий разговор, а выводит из очереди.

– Вы должны пройти с нами, – тихо говорит он.

К нему присоединяется еще один метаморф. Через стеклянную стену космопорта я вижу, как они сажают его в гравилёт, он поднимается в воздух и направляется куда-то на юг. Почти не сомневаюсь, куда он держит путь. Там, на юге городская тюрьма, то бишь Центр психологической помощи.

Никаэль возвращается, внимательно оглядывает голову очереди, взгляд останавливается на мрачной Юлиной физиономии, и он делает шаг в нашем направлении.

Я даже не успеваю среагировать. Юля хватает меня за локоть, Артура за руку и тащит из очереди.

– Быстрее же! Бежим отсюда!

Я не заставляю себя уговаривать, зато Артура тянем почти силком. Вылетаем из здания космопорта и прыгаем в гравиплан. Машина взмывает в воздух, и краем глаза я успеваю заметить золотое свечение у нас за спиной. Поздно! Не возьмете!

Артур чуть не плачет:

– Зачем вы сбежали? Надо непременно пройти регистрацию! Верните меня!

Юля обнимает его, целует волосы:

– Не надо, Артур. Я вижу, что не надо.

– Нас будут искать, – говорю я.

Нас не преследовали, вероятно, у метаморфов и без того дел по горло, или они решили, что мы и так никуда не денемся. Команда нашлась в ближайшем ресторане под названием «Храбрый заяц». Впрочем, название вызывает разногласия. Трактир держат поляки, и, скорее всего, они имели в виду «Постоялый двор „Храбрый"», в честь короля Болеслава Храброго, основателя Польского государства. По-польски Болеслава называли «Chrobry», a «zajazd» – это корчма, постоялый двор. Но с легкой руки русскоязычных торговцев Кратоса, привычным образом истолковавшим знакомые слова, кроме как «Храбрым зайцем» сие заведение давно никто не называет. Так и на тессианский перевели.

Компания сидит за деревянным столом, стилизованным под средневековье, потребляет шницели и острые салаты. В центре стоит бутылка местного красного вина, бутылка водки и графин с томатным соком. Столик на четверых, и одно место пустует. Там, по обычаю Кратоса, стоит стопка водки, накрытая черным хлебом. Правда, хлеб местный, жирный, рассыпчатый и изысканно инкрустированный кусочками орехов, как темная столешница светлым деревом. Нет Сержа. За столом: Витус, Геннадий и Бхишма.

Витус вскакивает нам навстречу, берет два стула от соседнего стола.

– Здравствуй, Юлия! Садись, Дима! Молодой человек, возьмите себе еще один стул.

Гена улыбается и кивает. Бхишма восхищенно смотрит на меня:

– Здравствуйте, господин!

Еще верит в Шиву?

– Что с Сержем? – спрашивает Юля.

– Погиб в гостинице, – говорит Геннадий. – Все помогал другим выйти из огня. А сам не успел.

Юля садится, плескает себе водки. Артур пытается последовать ее примеру, но она отбирает рюмку и ставит мне.

При других обстоятельствах я бы предпочел вино, но сейчас хочется чего-то быстродействующего.

– Спасибо! – говорю я.

– А то я не пробовал! – возмущается Артур.

Юля молча наливает ему томатного сока.

Встает, поднимает рюмку.

– За помин души!

Выпиваем, на минуту повисает молчание, нарушаемое только звоном вилок команды.

– В долг гуляем? – спрашивает Юля.

– Нет! – говорит Витус. – Мы все зарегистрированы. Сегодня утром обернулись. Так что качаем со счетов.

– Вам дали выход в глобальную Сеть?

– И еще раз нет! Они просто скопировали наши счета. Все операции в Тессианской Сети.

– К инфляции, – заметила Юлия тоном заправской гадалки.

– Ну и хрен с ней! – сказал Витус. – Пока живем.

И зажег трубку.

Я смотрю на эту компанию. Уж больно не похоже на то, что у них мышьяк в крови: здоровые радостные люди. Но что-то здесь не то. Может быть, радость? Так не гуляют на поминках. Гуляют вообще на свадьбах.

– Покормите в долг своего капитана? – спрашивает Юля.

– Без проблем, – мгновенно отвечает Гена. – И даже вместе с сыном.

– И даже вместе с другом, – со вздохом добавил Витус.

Принесли шипящее мясо с золотистой корочкой и гарниром из нарезанного соломкой местного овоща, напоминавшего картофель и называемого «Пом де Тесс».

Чередовать водку с вином – дело рискованное, но я решил попробовать красного. Недурственно! После первого бокала вспомнил, что мечтаю напиться с самого шиваитского монастыря.

Юлия раскраснелась и стала чуть веселее, но в глазах прячется грусть. Я заметил, что перед ней стоит все та же уполовиненная рюмка водки, и ее количество не уменьшается уже минут пятнадцать, а в бокале – томатный сок.

Водка после вина оказывает странное действие. Будто трезвеешь. Опрокинул еще одну стопку, и в голове прояснилось. «Не порядок!» – подумал я.

– Они восстановили старинный рецепт, – откуда-то издалека донесся голос Витуса. – В первоначальном виде!

Официант в рубашке с пышным белым жабо и в серебристом камзоле – все вместе напоминает взбитые сливки в блестящей вазочке – поставил на стол хрустальный графин с чем-то коричневым и полупрозрачным. В странной жидкости плыли вверх мелкие пузырьки.

– Это что? – хрипловато спросил я.

– Называется «кока-кола»! – гордо сказал официант.

– Кока? – переспросил я.

– Именно, – подтвердил Витус. – Очень рекомендую! Кокаин и алкоголь антагонисты.

А-а! Мы же на Тессе. Здесь и опиум могут в вино накапать по желанию клиента.

В антагонизме я усомнился, но все же сказал:

– Да не хочу я трезветь, Витус! Ну ее!

– А ты с водкой смешай, – сказал он.

По обеспокоенному взгляду официанта я понял, что вот это сделать стоит. Допил из бокала остатки вина, плеснул туда коричневой жидкости и долил водкой. Ладно, будем надеяться, что биомодераторы смогут поддержать безопасный уровень токсинов в крови, и до рвоты в унитаз дело не дойдет.

Бхишма, из верности религиозным принципам весь вечер пивший пресловутый томатный сок, взглянул на меня с опаской, но промолчал. Шиве в образе грозного Рудры-разрушителя пить положено.

Гена слегка улыбается, одними глазами. Пьет он примерно, как Юля, то есть почти не пьет. «Старый интриган!» – подумал я. Почему старый? Лет сорок не больше. Почему интриган? Не знаю я его интриг. Темная лошадка! Но впечатление от его взгляда именно такое – Мазарини чертов!

И я опрокинул кокаино-водочный коктейль. Пьется легко, как газировка, и изменений в мировосприятии сразу не замечаешь. Налил еще.

Артур покосился на меня, стянул бутылку водки и плеснул себе в томатный сок.

– А где мать твоя? – грозно спросил я.

Юли нет.

– Джульетта ушла навещать Алисию, – сказал мальчишка. – Она же только что с вами простилась.

– А-а. Ну, может быть.

Я, хоть убей, не помнил, кто такая Алисия и где ее надо навещать.

– Ну, кто так «Кровавую Мэри» делает! – возмутился я, перелил себе в стопку содержимое его бокала, часть жидкости перелилась через край, оставляя на скатерти красные следы. Залпом выпил, поморщился. – Не «Мэри», а похабщина какая-то! Смотри, как надо!

Я аккуратненько налил ему томатного сока, взял нож и водку. Нож звякнул по краю бокала, и я заметил, что их два: и ножей, и бокалов. Водка медленно потекла по ножам. Бутылок тоже две, и струй – тоже. Я подумал, та ли струя течет на тот нож? Интересно, какой из них настоящий?

– Вот так! – резюмировал я. – Вот так делается «Кровавая Мэри»!

Юлия Бронте

У меня вполне тессианское понимание долга: сначала сын, потом команда и, наконец, тот долг, который иные подданные Кратоса сочли бы первым и наиглавнейшим. И поэтому только сейчас я оказалась перед воротами Центра психологической помощи, а иначе городской тюрьмы.

Голова совершенно ясная, полрюмки водки не могли вывести из равновесия, а значит, смогу сделать то, что должно.

Молодой человек на проходной ненамного старше Артура, но нисколько на него не похож. Выше, шире в плечах, крупный нос, тяжеловатый подбородок. Я бы не назвала его красивым, хотя в его возрасте трудно выглядеть непривлекательным.

– Добрый день! Не могли бы вы посмотреть, не здесь ли моя… родственница Алисия Штефански?

Он внимательно изучает меня, задумывается, наверное, делает запрос. И вдруг его лицо преображается. Может быть, дело в улыбке? Неужели она так меняет черты, две секунды назад казавшиеся некрасивыми? В комнате словно становится светлее, и моего собеседника окружает слабый золотистый ореол. Такое оранжевое свечение исходило от ладоней Даниэля перед тем, как мы занялись с ним любовью. И такое же золото сияет, когда он принимает решения и берет ответственность на себя. Хочется назвать это «сиянием власти». Но свет этого парня чем-то неуловимо отличается. Словно мне подсунули подделку старинного шедевра, убедив, что под современной мазней древняя живопись, а там ровно ничего не оказалось.

Он улыбается очаровательно и вместе с тем властно.

– Да, ваша родственница здесь. Но передачи пока не принимаются. Да вы не беспокойтесь, все будет хорошо. Просто им надо пройти регистрацию.

– Заключенных тоже будут регистрировать?

– Пациентов, – исправил мой собеседник. – Да, конечно.

Меня захлестнула волна непонятного страха, так же как в очереди на регистрацию, но я снова услышала его голос. Спокойные, бархатные интонации, словно гладит. А может быть, берет на поводок.

– Вот адрес. Летите сейчас туда. Получите дополнительную информацию.

– Спасибо, – только и сказала я, даже не поинтересовавшись судьбой Германа.

Села в гравиплан и направилась по указанному адресу.

В душе борются непреодолимое желание подчиниться и страх. Точнее твердое убеждение, что подчиняться ни в коем случае нельзя. Но первое пока побеждает.

Лететь недалеко. Гравиплан снижается почти помимо моей воли.

Это Реабилитационный центр для тех, кто прошел лечение в предыдущем заведении. В общем-то логично… Здесь могут что-то знать.

Но, боже мой, как же бьется сердце. Как оно кричит об опасности. Но меня ждут. Человек моих лет или несколько старше опирается о ворота Центра, и я не могу ни поднять машину, ни свернуть в сторону. От него исходит золотое свечение, почти такое же яркое, как от Дани. Интересно, видят ли его остальные.

Как сомнамбула, выхожу из гравиплана, и человек берет меня за руку.

– Оставьте ваши страхи, – говорит он. – Они совершенно необоснованны.

Не могу я их оставить! И они обоснованны, уверена! Я знаю, что сейчас произойдет непоправимое, но не могу сопротивляться.

Он поворачивает мою руку запястьем вверх, отодвигает пышную манжету, ткань шуршит и сминается. Запястья касается кончик инъектора. Мгновение – и в душе воцаряется какой-то черный покой.

– Все, – говорит он. – Вы зарегистрированы. Дней через пять вы можете почувствовать себя плохо. Это нормально. Не пугайтесь. Просто переждите, пройдет.

– Спасибо, – говорю одними губами, они выдавливают звуки медленно и неуклюже, словно чужие.

Он пожимает плечами.

– __Всегда рады помочь. Можете идти.

И сам поворачивается и идет в направлении Центра.

Первая мысль: немедленно лететь к Даниэлю, но я тут же понимаю, что могу привести на хвосте преследователей, и кружу над городом, пока не убеждаюсь в отсутствии погони.

Даниил Андреевич Данин

Из пьяного полусна меня вырвал голос Юли.

– Просыпайся, пьяная свинья! Ты так все проспишь! Даже собственную смерть!

Я приоткрыл один глаз и увидел смутный образ разгневанной возлюбленной.

– Ты еще и ребенка напоил!

Я собирался возразить, что шестнадцать лет – это уже не совсем ребенок, но успел протрезветь настолько, чтобы спросить:

– Что там стряслось?

– Всех пациентов Центра будут регистрировать!

– Конечно, будут, – спокойно сказал я. – Если успеют.

Я протянул ей руку.

– Помоги!

Она вывела меня на воздух, и я убрал руку с ее плеча и сделал шаг вперед, на середину улицы, стараясь не упасть. Я знаю, что делать. Развел руки в стороны и повернул ладонями вверх, поднимая тепло по позвоночнику.

Руки стали ледяными, словно вымыты в жидком азоте, на лбу выступил холодный пот. «Врач, излечи себя сам». От меня поднялся пар, пропитанный алкоголем и кокаином, возле пальцев возникло зеленое свечение, стало теплее. Я почувствовал себя трезвым как стеклышко и совершенно вымотанным – впору падать в обморок. А далеко в небе уже появились точки гравипланов теосов, почувствовавших энергию четвертого уровня.

– Бери в охапку парня и немедленно возвращайся, – сказал я Юле. – Думаю, остальных они не тронут.

Мы ушли переулками и подворотнями. Когда подлетали к Хрустальной Горе, «хвоста» уже не было.

После полудня погода испортилась, пошел мелкий дождь. Потянуло прохладой и запахом хвои от туй в висячих садах. Через открытое под потолком окно в комнату втекает влажный воздух. На миг Юлино лицо приобрело отсутствующее выражение, и стекло медленно поползло вниз, открывая еще пять сантиметров – окна управляются через устройство связи.

Через полчаса у нас назначен общий совет: Юля наконец решилась выйти на связь со своими и пригласить их сюда.

– Только смотрите, осторожнее!

То есть смотрите, чтобы не было слежки.

Теосы зашли в «Храброго зайца» минут через десять после нашего бегства, проверили у всех регистрацию и вежливо распрощались.

Может быть, зря паникуем, и не так страшен черт? Я, признаться, решил, что сыворотка, которую вводят метаморфы, дает им возможность абсолютного контроля над сознанием. Видимо, нет. Не изобрели еще такого. Для контроля над сознанием в двух шагах должен сидеть сотрудник службы безопасности Кратоса с нацеленным на тебя включенным биопрограммером. Или тебя самого должны привязать к столу под стационарным вышеупомянутым устройством, как это делают в пресловутых центрах психологической помощи.

Тогда зачем им эта бодяга? Для того чтобы стянуть деньги со счетов тессианцев и перевести их в местные банки, достаточно собрать заявления по Сети. Поток информации, конечно, чудовищный, но Сеть выдерживала и не такое. Времени займет час.

Очереди на инъекции. Огромный медицинский штат с препаратом и инъекторами. Время, наконец!

Такое впечатление, что они просто метят своих. Каких своих? Препарат вводят всем тессианцам. Отсев шпионов Кратоса? Слишком сложно и дорого!

Юля рассказала о своей регистрации, отчаянно, чуть не заламывая руки.

– Не нервничай, – сказал я. – С чего ты взяла, что это опасно?

А про себя подумал: «Жаль, что меня не было рядом».

– Видела, – сказала она. – Я же вижу будущее. Там тьма и покой, Даня. Они просто убивают нас!

– Ерунда! Брось! Зачем им это нужно? Да и твоя команда вроде в порядке.

– Он говорил о пяти-семи днях. Через пять дней у нас может ухудшиться самочувствие. Это значит, что сыворотка начнет действовать. У нее есть скрытый период. А через пять-семь дней она нас всех убьет.

Я поцеловал ей руки, синеватые дрожащие губы, полные слез глаза.

– Успокойся, Юлия. Это только догадки. Я ничего такого не вижу.

– Тебе не вводили эту гадость!

– Я был рядом и должен был почувствовать. Я сильнее тебя!

Она опустила голову.

Я лгал, я тоже чувствовал приближение беды. Но не так конкретно, не так осязаемо, как она. Все же она в чем-то ошибается… Или нет?

– В любом случае надо действовать и искать выход, а не слюни распускать, – сказал я. – Пока ты жива, ты можешь выжить.

– Надо освободить Алисию, – проговорила она.

Мне показалось, что она хочет добавить что-то еще, но не решается.

– Это очень важно, – сказала Юля.

– Хорошо, – кивнул я. – И надо сматываться с этой проклятой планеты.

Из прихожей раздался грохот. Я обернулся, крикнул:

– Кто там еще?

В комнату заглянул Артур. Он бледнее серого неба за окном.

– Это я, – проговорил он с неожиданной хрипотцой. – Вешалка упала, – он нашел в себе силы улыбнуться.

– Где ты был? – прошептала Юлия, бросилась к нему, схватила за грудки. – А ну, говори, где ты был?

Он нежно убрал ее руки.

– В супермаркете, мама. Купил продукты.

– Что с тобой случилось? – не унималась она.

– Ничего, все в порядке.

– Да? Ты бледный как смерть! Ты зарегистрировался?

– Нет, конечно. Просто я случайно слышал ваш разговор.

– А-а, – она отошла к окну, коснулась лбом холодного стекла. – Даня, иди сюда.

Я подошел.

Внизу, между деревьями сада, разбитого на уровне пятидесятого этажа, вилась очередь. Слишком редкое явление для Тессы, чтобы с чем-нибудь спутать.

– Ты зарегистрировался? – глухо спросила Юля.

– Нет, – сказал Артур. – Я туда не спускался, мама. Супермаркет выше. Снял деньги с твоего счета. Извини!

Она сделала шаг от окна, все еще опираясь на него рукой, на стекле остались следы от пальцев, опустилась в кресло.

Она не поверила.

Потом, ночью, когда она спала, Артур рассказал мне все, сидя на кухне и обжигаясь чаем. Его даже не пришлось особенно уговаривать, сам хотел с кем-нибудь поделиться.

– Как это произошло? – спросил я.

– Что?

– Как ты зарегистрировался? Я понимаю, что ты не хочешь, чтобы знала мать, и правильно делаешь, но я знать должен. Удар меня не хватит, но, возможно, я смогу помочь.

– Думаешь, возможно помочь?

– Не знаю. Будем искать способ. Ты рассказывай.

– В супермаркете вдруг закрыли все кассы, кроме двух, образовались очереди. Потом объявили, чтобы все, кто платит не со своего счета, становились в одну кассу, а остальные в другую. Мне пришлось поменять очередь. Понять, со своего ли счета платишь – проще простого.

Я кивнул.

– Возле кассы нас ждал мужик с инъектором. Говорил с каждым, успокаивал. Вокруг него было золотое сияние, как тогда в космопорте. И все шли, как загипнотизированные, никто не попытался бежать. Я даже не заметил, как мне коснулись запястья инъектором. Услышал только: «Поздравляем с регистрацией!» – он усмехнулся. – Даниэль, это правда, что нам осталось не больше недели?

– Не знаю, – сказал я. – Во всяком случае поборемся!

Первым на совет явился Витус. Вошел, сдержанно поклонился Юле, вопросительно посмотрел на своего капитана. Она кивнула. Витус отошел к окну и закурил трубку. Юля обрезала сигару и тоже нервно закурила, подумав, предложила мне. Я последовал примеру. Минут через десять здесь можно будет вешать топор.

– Джульетта, можно мне? – Артур сел рядом с матерью и потянулся за сигарой.

Как ни странно, она позволила, даже протянула коробку. Да, пожалуй, сегодня он стал взрослым. Невозможно относиться как к ребенку к человеку, который считает, что ему осталось жить несколько дней. Я хотел было его выгнать с совета, но передумал. Это дело его касается не меньше, чем всех нас и, возможно, более чем меня.

Геннадий и Бхишма пришли вместе. Интересно, что же их связывает? Я краем уха слышал о религиозном прошлом бортврача Гены, вроде как он расстрига. Тогда понятно, сходство судьбы.

Гена страдальчески посмотрел на облако сизого дыма и спросил:

– Нельзя ли побольше открыть окно?

Бхишма кашлянул. Оба не курят.

Юля с наслаждением затянулась, выпустила дым и зло потушила недокуренную сигару.

– Все! Туши дымы, ребята. Курить на веранде.

Команда расселась по кругу, только я остался стоять у окна, я не совсем в команде и на равных с капитаном.

– Мы должны покинуть планету, – сказала Юля. – Любой ценой.

Витус поморщился и пыхнул трубкой.

– Космопорт закрыт. Они никого не выпускают.

– Знаю. Иначе бы не говорила о цене.

Витус хмыкнул.

– Что ты предлагаешь? – спросил Гена.

– Прежде всего мы должны освободить Алисию Штефански.

– Кто она тебе? – спросил Витус.

Вопрос меня удивил. Если Алисия – ее бабушка, как он может ее не знать? Не первый год вместе летают, не в первый раз на Тессе. Я – так сразу угодил к Алисии в гости.

– Родственница, – сказала Юля. – Это для меня очень важно. К тому же будет отвлекающий маневр. Пока мы орудуем в тюрьме, кто-то должен пробраться на корабль и подготовить его к старту.

Но я понял, что дело не в этом.

– Я проберусь на корабль, – сказал Артур.

– Сможешь? – спросил я.

– Вон, мать знает. Смогу.

Юлия закусила губу, но смолчала. Другой альтернативы нет. Витус – личность малоартистичная и слишком заметная.

Гена склонил голову набок и приподнял брови.

– Побег одного человека вряд ли сможет отвлечь внимание, – протянул он.

– Точно, – сказал я. – Ты прав. Поэтому мы должны освободить всех. И желательно поднять в воздух не один корабль, а несколько. Вот тогда мы, возможно, и улизнем в общей суматохе.

– Он сумасшедший, – проворчал Витус, не вынимая трубки изо рта. – У нас всего два человека, которые могут водить корабли.

– Три, – заметил Артур.

– Четыре, – сказал я.

– Ты хочешь отправить нас на разные машины? – возмутилась Юля. – Я Артура не оставлю.

Угу! Да я в общем-то и не сомневался, что занимаю далеко не главное место в ее сердце.

– Нам бы хоть один корабль захватить общими усилиями, – заметил Гена.

– Не спорю. Но есть два момента. Во-первых, чтобы поднять корабль в воздух, не обязательно там находиться. Приказы кораблю можно отдавать через Сеть. Главное, разблокировать его устройство связи. Во-вторых, похоже на то, что в Центре находится штаб метаморфов. Мы сможем захватить заложников.

– Штаб в тюрьме? Бред! – бросил Витус и выпустил кольцо дыма.

– Это самое укрепленное здание в городе, – заметил я.

– Надо торопиться, – сказала Юля. – Они собираются регистрировать заключенных. Мы должны их опередить. Сейчас семь часов. Мы успеем начать после полуночи?

– Лучше завтра, – сказал я. – На свежую голову. К тому же нам надо достать оружие. Одной Иглы Тракля на всех слишком мало, а надеяться на разоружение охранников тюрьмы – авантюризм.

Юля встала, махнула нам рукой.

– Пойдемте!

Она привела нас в гардеробную и открыла встроенный шкаф с многочисленными платьями. С чего бы это? Нашла время хвастаться нарядами!

Юля раздвинула платья, на задней стене шкафа, повинуясь сигналу с ее перстня связи, отошла маленькая панелька, открывая радужный шарик. Тонкие Юлины пальчики коснулись блестящей поверхности замка, и задняя стенка отъехала в сторону, открывая нашим глазам сияющую коллекцию бластеров, биопрограммеров и гамма-лазеров. Присутствует даже одна Игла Тракля.

– Ничего себе! – воскликнул Артур.

Витус с Геной усмехаются. Существование этой коллекции для них явно не новость.

– Биопрограммеры нас, скорее всего, не спасут, – сказал я. – Только против людей. Берем Иглу Тракля и гамма-лазеры.

В эффективности против метаморфов бластеров и гамма-лазеров я тоже сомневаюсь. Не зря же меня пытались убить именно с помощью Игл Тракля. И бластер, и гамма-лазер куда более экономичное и безопасное оружие. Последние я предпочел потому, что ими можно резать камень и металл, не создавая столько ненужного шума и грохота, сколько дают бластеры.

Операцию назначили на завтра. Витусу с Артуром достались корабли, и они ушли на кухню обсуждать свою часть плана.

В гостиной остались я, Юля, Гена и Бхишма. Я окинул взглядом свою «великую армию»: женщина и два бывших монаха – православный и индуист.

– Я служил в армии Дарта, до того, как обрел веру, – сказал Бхишма.

Ого! Это радует.

– В каких войсках?

– В авиации.

Я не удивился. В общем-то романтизм проявляется по-разному: можно на истребителях летать, можно в Шиву верить. Я попытался представить Бхишму до того, как он сел на лакто-вегетерьянскую диету, и решил, что он был когда-то статным парнем.

– Пойдет, – сказал я. – Истребителя не обещаю, а боевые лазеры добудем, а может быть, и Иглы Тракля. Приходилось в руках держать?

– Да, приходилось.

– И как насчет того, чтобы снова взять в руки оружие?

– Когда боги боролись с демоном Махишей, они призвали богиню Дургу, и каждый вручил ей свое оружие: Шива – трезубец, Вишну – диск, Ваю – лук, Агни – копье, Инра – ваджру и Варуна – петлю. И демон был побежден.

– И к чему это? – спросил я.

– К тому, что направить оружие против демонов не грех, а долг. Метаморфы не люди.

Я прикусил губу. Неужели для него не ясно, что природа моей Силы и Силы метаморфов одна и та же?

Бхишма улыбнулся, словно прочитал мои мысли:

– Демоны многое могут, иногда они могущественны почти как боги и могут притвориться последними, но им не победить.

Геннадий слушает, склонив голову набок, и загадочно улыбается. Наверное, забавно звучит для бывшего православного монаха?

– А у тебя, Гена, как с военным опытом? – поинтересовался я.

– Не жалуюсь. Служил священником в войсках Кратоса во время одного из восстаний на Тессе. Всякое бывало.

Я прикинул, сколько же ему лет. Он, похоже, не моложе Алисии. Ага! Еще и дед.

– Кто первым войдет в Центр? – спросил он.

– Первым войду я. Держитесь поближе, я кое-что умею, – сказал я. – Бхишма видел. Думаю, с охраной мы справимся. Дальше посмотрим по обстановке.

Я вывесил в пространство образ плана тюрьмы. Это всего лишь иллюзия, созданная нашими устройствами связи, но полное впечатление, что карта висит в воздухе над столом. Я обвел одно из строений сияющей фиолетовой линией.

– Штаб, скорее всего, здесь. На первом этапе надо держаться от него подальше. Просто открываем камеры.

Я на мгновение вспомнил о Дон Кихоте, освободившем каторжников, и о том, как плохо это кончилось, но успокоил себя тем, что постояльцы Центра наверняка будут под действием медикаментов и особого зла причинить не смогут. Зато суматоху создадут.

Когда мы обговорили детали будущей операции и гости разошлись, я подошел к окну. Там, где стекла коснулись тонкие пальчики Юли, оно было проплавлено насквозь, пропуская узкие струйки влажного воздуха. Началось! У меня тоже так начиналось. Я знал, что так будет, еще когда впервые увидел ее в казино Скита и понял, что она видит будущее.

Я велел людям посвятить день тому, чтобы отдохнуть и отоспаться. Но все слишком на взводе. Вечером Юля согласилась заняться со мной сексом, но, судя по всему, из чистого альтруизма. Процесс занял где-то час и закончился успешно, но практически не доставил удовольствия. Национальный тессианский спорт «погоня за оргазмом». Это уже не в плюс, это в минус. Так, нерациональные затраты энергии. Лучше бы сразу отпустил спать.

Но спать она не легла и после этого: пошла на кухню пить чай и даже позволила себе кусок торта. Артур с вечера смиренно удалился в свою комнату, но я уверен, что и он не спит: смотрит кино через устройство связи или слушает музыку, или играет в виртуалку.

Часа в четыре, когда мне удалось наконец усыпить Юлю, и она засопела, свернувшись калачиком под моей рукой, я еще слышал его шаги. Ладно! Завтра можно спать до вечера: начало операции назначено на два часа ночи, как только закроют метро. Это для нас важно. Я тщательно изучил карту подземных коммуникаций и план тюрьмы и пришел к выводу, что проникнуть в Центр лучше всего через канализационный коллектор, в который надо войти из метро вблизи энергетического преобразователя.

Около полуночи все снова собрались у Юли. Обговорили подробности, окончательно распределили роли и вышли в коридор. Лифт спустил нас на стоянку гравипланов. Я поколебался, брать ли гравиплан Алисии или обойтись общественным транспортом. Решил, что летные характеристики сейчас важнее сохранения инкогнито, и мы с Юлей, Геной и Бхишмой погрузились в сияющую красную машину. Артур с Витусом заняли общественный гравиплан. Иглы Тракля разделили: по одной на команду. Я взял аннигилятор Германа, а Артуру с Витусом выдал коллекционный экземпляр Юли. Ну и по гамма-лазеру на брата.

Я волновался за Юлиного сына и бортинженера. Как они смогут проникнуть на корабли? Витус только усмехнулся:

– Я знаю космопорт как свои пять пальцев, даже эта штука не понадобится, – он кивнул на Иглу Тракля.

Прямоугольник крыши растаял, пропуская машины. Мы одновременно поднялись вверх, но второй гравиплан качнулся вправо и начал стремительно уходить на север, к космопорту.

Метро закрыто. Мы проплыли над лестницей к стеклянным дверям. Зависли рядом. Чтобы не создавать лишнего шума, я опустил стекло кабины и аккуратно срезал замки гамма-лазером. Двери медленно открылись.

На станции ни души, и свет приглушен – экономят. В полумраке колонны напоминают сталагмиты, и тень гравиплана скользит за нами по темно-красному полу. Ощущение жутковатое, впрочем, скорее тут виной наше нервное напряжение, а не внешняя обстановка.

Влетаем в тоннель. Поезда не ходят и не будут ходить еще часа три. Время есть. Поворачиваем налево. Здесь тоннель должен подходить к подземному энергетическому комплексу, куда стекаются городские нечистоты. Здесь они должны быть подвергнуты аннигиляции, превращены в излучение, а последнее в электроэнергию – самый простой и экономичный способ осветить город. Правда, комплекс в целях безопасности вынесен за городскую черту. Должно быть, за толщей земли, высоко над нами шумит лес. Мы южнее тюрьмы на пару километров.

Зеркальные стены тоннеля отражают свет в кабине гравиплана, и он летит вместе с нами, скользя по стенам узким сияющим кольцом. При всем эстетизме тессианцев последний здесь ни при чем. Тоннели прожигают в толще земли с помощью Игл Тракля по особой технологии вращающейся воронки малой мощности: эффект, как от подземного взрыва атомной бомбы, – гладкие оплавленные стены, по прочности не уступающие титанобетону.

Я вывешиваю в пространство карту подземных коммуникаций, одновременно посылая ее на устройства связи моих спутников, так, чтобы видели все.

– Здесь, – говорю я.

Вдали, прямо по курсу, на потолке тоннеля расположен большой полупрозрачный диск, от которого отходят толстые кабели, напоминает гигантского паука, висящего вниз спинкой. Подстанция. Здесь подается электричество ко всей системе подземного транспорта: метро и скоростные пригородные поезда. Достаточно шарахнуть по этому диску из Иглы Тракля, и все встанет по крайней мере на несколько дней. Но надо ли это? Метаморфы совершенно независимы от метро, пострадают местные жители и никто больше.

Вот если бы обесточить весь город…

В груди холодеет. Почему я не додумался до этого раньше? У нас под боком не только подстанция, здесь, в пятистах метрах – энергетическое сердце города – подземная аннигиляционная электростанция. Один выстрел из Иглы Тракля…

Надо тщательно отрегулировать ориентацию воронки, чтобы нас не спалило вместе с ней. И хорошо бы найти какой-нибудь рукав в тоннеле, чтобы успеть нырнуть туда. До города не дойдет. Не зря станцию запихнули на такую глубину. Вместо нескольких тоннелей и станции здесь будет гладкая сфера с оплавленными стенками. Насколько мощным может быть взрыв? В принципе, топлива для аннигиляции городских нечистот должно быть не так много…

Будем надеяться, что нас не вплавит в стену подземной полости вместе с гравипланом. И тогда мы получим не менее часа полной тьмы. Конечно, на Тессе есть другие электростанции, и они возьмут на себя нагрузку, но не думаю, что быстро.

Я вспомнил, что за похожий теракт сел в тюрьму столь любимый Артуром повстанческий вождь Анри Вальдо. Правда, он спалил космический лайнер вместе с пассажирами. И я понял, почему эта мысль пришла так поздно. Все мое существо, все мое имперство, давно ставшее второй натурой, костным мозгом моей души, яростно восставало против подобного метода решения вопроса. Не я строил – не мне взрывать. Террорист не лучше проклятого Вальдо!

Я сжал губы. Они враги. Не тессианцы, конечно. Метаморфы, отхватывающие от Кратоса кусок за куском, планету за планетой. И они у меня попляшут!

– Что с тобой? – спросила Юля и тем самым вернула меня к действительности.

– Задумался, – я не собирался пока посвящать ее в свой грандиозный план, все-таки она тессианка.

И подвел гравиплан вплотную к стене. Именно здесь канализационный коллектор подходил к тоннелю ближе всего. Мы даже слышим шум воды.

Я вынул гамма-лазер и выставил мощность. На стене появилась сияющая нить расплавленной породы, и тонкая струйка жидкого камня заструилась куда-то вниз. Стало жарко. Я вытер пот со лба и начал снова, аккуратненько, слой за слоем снимая породу и освобождая нам проход. По дну тоннеля загремели куски разрезанной скалы. С помощью Иглы Тракля было бы гораздо быстрее, но и опаснее. Здесь важна точность, и мы не можем отлететь от стены настолько далеко, чтобы нас не задело аннигиляционным излучением или гравитационной воронкой. А если заденет – нам конец.

Я надел темные очки, припасенные на этот случай, и посоветовал моим спутникам поменьше смотреть на ручейки рукотворной лавы. Иначе ослепнем.

Работа была закончена через полчаса. Мы вплыли в новый узкий тоннель, длиной около трех метров, соединяющий тоннель метро и канализационный коллектор. Стенки его получились почти такими же гладкими, как стены тоннеля.

Коллектор на порядок уже тоннеля метро, так что мы плывем, почти касаясь стен и зловонного потока под нами. Последнее гораздо опаснее: перед станцией в нечистоты добавляют растворитель, чтобы придать им однородность, и от этого вещества не поздоровится и металлопластику нашего гравиплана. Как бы машина не развалилась под нами.

– Зачем нам туда? – спросила Юля. – Тюрьма в другую сторону.

Впереди коллектор сужается, превращаясь в широкую трубу, поворачивающую куда-то вниз. Судя по карте, это не последний поворот, коллекторы закручиваются вокруг станции многоуровневой спиралью. Отсюда до энергетического центра остается метров пятьдесят. Ничем, кроме Иглы Тракля, это сооружение не возьмешь, разве что управляемой мини-ракетой с ядерной боеголовкой. Вся остальная взрывчатка разнесет только трубу. Умно построено, ничего не скажешь.

А Игла Тракля в частных руках – случай редкий. Если бы кто-нибудь узнал о Юлиной коллекции, хозяйку оной давно бы отправили в то заведение, постояльцев которого мы намерены освободить.

– Да, поворачиваем, – сказал я.

Теперь нужно найти боковой тоннель или хотя бы крутой поворот, чтобы скрыться от излучения.

Карта предоставляет такую возможность. До подходящего коллектора остается метров десять.

Когда мы оказались у развилки, я вынул Иглу Тракля и вызвал через устройство связи изображение будущей пространственно-временной воронки.

– Что ты делаешь? – спросила Юля.

Воронка подчинилась сигналам с Иглы и заняла нужное положение: нижний раструб направлен на станцию, верхний – в противоположную сторону под острым углом к вертикали. Надеюсь, здесь достаточно толстая земная кора и до магмы мы не доплавим. Не дай бог нам еще извержения новорожденного вулкана. Увы, для того чтобы пробить пятьдесят метров скалы, минимальной мощности, на которой я работал в доме Алисии, явно мало. Здесь нужна мощность выше среднего. Так что велика вероятность пробить тоннель до поверхности излучением верхней воронки. Но домов там нет. В худшем случае запалим лес.

– Нужно обесточить город, – наконец сказал я.

Она тут же поняла. Взглянула на меня полными Ужаса глазами.

– Ты с ума сошел!

Но я уже направил аннигилятор на станцию и нажал на спуск.

И тут же бросил гравиплан в ответвление коллектора.

Позади послышался гул, стены задрожали, и на них задрожал свет огней гравиплана.

Нас ускорило взрывной волной, и мы еле отвернули от стены.

Воздух раскалился и поплыл. Стало трудно дышать, обжигает легкие. Нательный крест нагрелся настолько, что я подумал: будет ожог.

По карте получалось, что мы уже под тюрьмой – надо искать выход наверх.

В изначально темном коллекторе невозможно понять, вырубили ли мы свет в городе.

Надо оставлять машину и спешиваться: вправо отходит более узкая труба, которая и должна привести нас к цели. Мы надели шахтерские каски с мини-фонариками и зажгли свет.

Дерьмо течет вонючей неоднородной массой. Отвратительно, зато не опасно. Здесь еще не добавлен растворитель. Я посмотрел на черные сапожки и коричневый с черными разводами комбинезон Юли и вспомнил историю о последнем платье Марии Стюарт. Оно было красным, в тон крови.

Мы залезли в узкую трубу и пошли, согнувшись в три погибели и держась за стены. К счастью, этот отрезок пути был недолгим. Перед нами возникла решетка, доходящая почти до пола и запертая намертво. Для гамма-лазера не препятствие. Я провел лучом по периметру и легко выдавил ее рукой. После решетки мы прошли шагов двадцать. Здесь в нашу трубу открывается еще одна, диаметром сантиметров тридцать.

– Над нами тюремный подвал. Метрах в полутора, – сказал я.

И направил гамма-лазер на участок стены рядом с трубой.

– Давайте вместе!

Четыре гамма-лазера вырезали из стены аккуратный оплавленный конус. Он с плеском и грохотом упал к нашим ногам.

Работа шла легче и быстрее, чем в метро. Во-первых, стоя на твердой земле, резать камень оказалось гораздо сподручнее, чем с борта гравиплана, и во-вторых, земля здесь гораздо податливее: не скальная порода, а глина. Мы управились минут за пятнадцать, и наши фонарики осветили основание бетонной тюрьмы.

Я вполз в получившийся узкий лаз и затаился, прислушиваясь: тишина. Выставил гамма-лазер на среднюю мощность и начал резать бетон, плита стала стремительно нагреваться. Появилось первое сквозное отверстие, не больше булавочной головки. Я обнаружил это по изменению работы гамма-лазера. Наверху темно, как в склепе.

Вскоре слой бетона по краям будущего люка стал настолько тонким, что я начал придерживать глыбу рукой в теплоизолирующей перчатке. Почти не помогает, все равно обжигает ладонь, плита слишком раскалена.

Наконец, плита подалась, я выдавил ее вверх, потом аккуратно спустил в лаз и передал Геннадию, а тот Бхишме. Кусок бетона мягко и почти беззвучно съехал на гору остальных обломков, загородивших трубу.

Я подтянулся на руках и оказался в подвале. Огонек фонарика заскользил по трубам канализации, водопровода и отопления и цветным кабелям.

Я склонился над лазом и махнул рукой остальным.

В подвале пусто. На потолке потухшие лампы, похожие на вытянутых медуз, матово поблескивают в свете фонариков. Значит, удалось. Электричество мы вырубили. Вопрос, насколько…

Из подвала ведет массивная металлическая дверь. Никаких признаков замка я не обнаружил, но после трехметровой толщи земли это уже не препятствие.

Я подумал, не стоит ли посмотреть здание на астральном плане. Нет! Они тогда сразу нас вычислят. Хватит пока тех сведений, что есть. Судя по карте, дверь ведет на нижний ярус тюрьмы. Здесь должны быть камеры.

Луч гамма-лазера на мгновение коснулся участка двери в районе предполагаемого замка, и она легко приоткрылась, на пару миллиметров, не больше.

Здесь свет есть. Лампы горят вполнакала и натужно мигают, норовя погаснуть. Ах, черт! Значит, в тюрьме есть автономный генератор. А по потолку коридора и в стенах – микроскопические бусинки видеокамер. Я их не вижу, естественно. Но знаю, что они есть. Им много мощности не надо, хватит и половинной. А значит, нас обнаружат тут же, как только мы окажемся в коридоре.

Свет становится совсем тусклым, гаснет, но тут же загорается.

Господи, помоги!

Ну, погасни ты хотя бы на пару секунд, мне хватит. В конце коридора за решеткой двери сидят за столиком два охранника и о чем-то спорят. Лица освещены круглой белой лампой над столом. Горит ярко и ровно. Вероятно, на аккумуляторах. Столик вполне в больничном стиле. Место дежурной медсестры на этаже в какой-нибудь клинике. Поверить в медицинское назначение сего учреждения мешает только решетка и биопрограммеры на поясе охранников. А так чистенько и не мрачно.

Лампы приобретают коричневый оттенок и наконец вырубаются. Приоткрываю дверь настолько, чтобы прошел ствол гамма-лазера и бью по ним. Плавится и трещит стеклопластик. Думаю, исчезновение сигнала от видеокамер при данных обстоятельствах никого не удивит: он у них и так блинькающий.

Луч скользит по потолку с бешеной скоростью, слишком быстро, чтобы позволить охранникам успеть встать. За мгновение до того, как он доходит до них, я понимаю, что это люди, не теосы, и на секунду жалею, что мы не взяли биопрограммеры, тогда можно было бы не убивать. Но это война!

Луч касается одного тюремщика, и он падает на каменный пол, потом другого. Пахнет горелой плотью.

– Сюда!

Мы врываемся в коридор. Замки на дверях камер заблокированы, и мы вскрываем их, как консервные банки, с помощью гамма-лазеров. Распахиваем настежь. Они пусты. Свет фонариков выхватывает столы с ремнями для фиксации, металлические шкафы и прямоугольники стационарных биопрограммеров, похожие на блоки ламп дневного света. Как это назвать? Камеры пыток? Лаборатории? Процедурные кабинеты? По крайней мере, заключенных здесь нет.

Мы проходим мимо трупов охранников, я бросаю короткий взгляд на сожженную одежду, ожоги и остановившиеся глаза, подбираю биопрограммеры и отдаю их моим монахам. Мне кажется, с этим оружием они справятся лучше.

– Чтобы только отключить человека, не убивая, нужно настроить так, – на ходу объясняю я.

И мы бросаемся дальше.

В другой части коридора – то же самое: ни одной камеры с заключенными. В общем-то этого следовало ожидать от «гуманной» тессианской тюрьмы. Это же подвал. Разве можно держать людей в подвале!

Поднимаемся на следующий этаж, под ногами гулко стучат ступени. Здесь два поста, первый снимаем сразу, второй успевает опомниться, и я уклоняюсь от луча биопрограммера.

Второго выстрела не последовало. Юля выстрелила из-за моего плеча, и охранника не стало. Я положил второго. Гена и Бхишма бросились вскрывать камеры.

– Вы свободны! Выходите! – говорю я.

В коридор вываливает толпа изможденных, голодных, полусонных людей. Человек по двадцать в камеpax три на четыре. Вонь и грязь. До теосов такого не было, не сомневаюсь. Тоже мне боги!

Ни Германа, ни Алисии среди заключенных нет.

– Наверное, выше, – говорит Юля.

Я киваю:

– Пошли!

Теперь приходится продираться сквозь толпу, люди лениво и неохотно расступаются, зато им нас и не опередить. Снова бросаемся на лестницу, на второй этаж.

Здесь нас встречают. Начинается перестрелка. Гена стонет и хватается за плечо. Я перебрасываю оружие в левую руку и легко касаюсь раны, зеленая энергия начинает течь из пальцев, мгновенно, без всякой подготовки. Все равно нас заметили. Можно работать с Силой.

Гена удивленно смотрит на меня.

– Не болит? – спрашиваю, одновременно стреляя из биопрограммера.

– Нет.

И меня окутывает золотое сияние. Энергия Манипуры, чакры власти.

Здесь тоже люди. Люди охраняют людей. Они еще не подчиняются мне, но уже растеряны и парализованы. Они не могут поднять оружие и нажать на спуск. Гена и Бхишма стреляют из биопрограммеров. Я выставил их на несколько часов сна.

Вскрываем камеры. Та же вонь и скученность. Из второй двери вываливается похудевший и осунувшийся Герман.

– Доброе утро, Герман Маркович! – кричу я. – Не пора ли покинуть это место?

Он подходит, молча жмет мне руку.

– Где Алисия? – спрашиваю я.

– Не здесь. Ее увели куда-то в другую часть тюрьмы.

Одну женскую камеру мы уже обнаружили, но госпожи Штефански там не было.

– Герман Маркович, с вами сидели люди, которым можно доверить оружие?

– Да, пожалуй!

– У нас есть несколько лишних биопрограммеров. Раздайте.

Около десяти штук, считая оружие охранников с этого этажа. Но и то дело.

Тепло поднимается по позвоночнику, холодеют руки, и в золотом сиянии вокруг меня вспыхивают синие всполохи. Я ищу Алисию. Да, она не здесь. Вообще в другом корпусе. Том, что светится фиолетовым. Что она делает в штабе? Допрос на высшем уровне?

– У всех конфисковали устройства связи? – спрашиваю я.

– Да, – за всех отвечает Герман.

– Где они могут быть?

– В тюрьмах обычно есть что-то вроде камеры хранения. Скорее всего…

Я хотел было их оставить, идти на поиски Алисии и громить штаб, но нет, без меня толпа превратится в стадо. Сейчас они идут за мной, как овечки, повинуясь энергии Манипуры, но стоит мне отлучиться, и будет хаос.

– Пойдем, Герман. Куда?

– Внизу. Скорее всего, на первом этаже или в подвале.

Неужели не заметили?

– Тогда потом, – говорю я. – Еще один этаж. Нельзя оставлять в тылу врага.

Теперь мы можем задавить числом. Этаж освобождаем молниеносно, но мне приходится восстанавливать троих людей, задетых лучом биопрограммера.

Все повторяется. Открываем камеры. Раздаем оружие.

Я окинул взором свою разношерстную армию. Интересно, по какому принципу теосы производили аресты? До них здесь не было и сотни заключенных. Теперь целая армия, около тысячи человек.

Я стараюсь прощупать всех, увидеть их души. В золотом сиянии бьются синие и фиолетовые сполохи, и люди смотрят на меня, как на живого бога. Теос! Не так уж неадекватно. Только я не с ними, не могу быть с теми, кто разрушает Кратос, кто ради своих непонятных целей пихает по двадцать человек в маленькие камеры и закрывает планеты, словно камеры тюрьмы.

В космопорте было много арестов. Космолетчики народ независимый и своенравный. Кому-то не понравилась регистрация, кто-то был слишком недоволен финансовыми потерями и хотел немедленно покинуть планету.

Я ищу этих людей. Мне нужны те, кто умеет обращаться с кораблями.

Выделяю человек пятнадцать, громко объявляю имена.

– Подойдите!

Они окружают меня.

Торговцы, транспортники, пленные офицеры, командиры побежденного тессианского флота.

– Возьмите людей, тех, кто захочет сопровождать вас, – говорю я. – И летите в космопорт. В пятистах метрах от тюрьмы – стоянка гравипланов. Генерал Митте, – я киваю Герману Марковичу, – будет координировать ваши действия. Надо захватить военный флот. Часть кораблей уже захвачена моими людьми.

Я преувеличиваю. От Артура и Витуса до сих пор нет вестей.

– Герман Маркович, ведите людей. Сначала вниз. Раздайте устройства связи.

Он кивает.

Добровольцы находятся быстро. То ли энергия Манипуры тому причиной, то ли всеобщее воодушевление, охватившее бывших заключенных.

– А ты? – спрашивает Герман Маркович.

– У меня еще есть дела, идите!

В моей армии остается на двести человек меньше.

– Нужно двадцать добровольцев, – говорю я. – Остальные могут идти на все четыре стороны.

Ко мне тут же шагают несколько человек.

– Что надо делать?

– На крыше лазерные установки, – говорю я. – Мы должны их захватить. Это опасно.

Добровольцев все равно больше, чем нужно. Я смотрю их души, я могу выбирать. Объявляю имена.

– Все, остальным лучше покинуть здание. И чем скорее, тем лучше. Здесь будет бой.

И вот мы снова поднимаемся наверх. Судя по схеме, лестница ведет на чердак. Именно оттуда управляют лазерными установками. На крыше есть еще Игла Тракля. Но она на том корпусе, где штаб, что осложняет дело…

Здесь главное скорость, о какой-либо скрытности уже смешно говорить. Я выставляю гамма-лазер на полную мощность и вышибаю дверь, а потом стреляю в полутьму чердачного помещения. Мои люди врываются вслед за мной. И мы падаем на пол, потому что нас встречают выстрелами.

Я считал, что гарнизон здесь меньше. Встреченное нами сопротивление говорит о том, что к нашим врагам присоединилось подкрепление. Здесь основной пункт охраны Центра. На стене осколки монитора, оружейных панелей управления нет. Значит, в следующем помещении. Ранено двое моих людей.

И тогда я беру Иглу Тракля и настраиваю воронку. Она должна пробить весь чердачный этаж и пробиться с двух сторон потоками излучения. Стреляю.

Только здесь, возле основания воронок, можно спастись. Надеюсь, что крыша выдержит.

Слышен низкий, почти инфернальный гул, потом свист, исчезающий на волнах ультразвука, и треск одной из поддерживающих потолок колонн, сломавшейся у основания.

Я поднимаю голову. Чердак представляет собой открытый с двух сторон бетонный пенал, пустой, выжженный и продуваемый ветром. Местами крыша повреждена, и в проломы видны приближающиеся к тюрьме гравипланы, окруженные свечением, красным и золотым.

– Вставайте! – ору я. – К лазерным установкам.

От панелей управления не осталось ровно ничего, но обычно такое оружие имеет и ручное управление. Надо только подняться на крышу. И раньше, чем гравипланы теосов смогут сами накрыть нас огнем.

После этого боя я не досчитался пяти человек. Пока я готовил Иглу Тракля, их успели расстрелять. Итого нас осталось восемнадцать человек, считая меня, Юлю и Геннадия.

Я разделил свою армию. Всего три установки. И по пять человек на каждого из нас.

Я кивнул на лазерную пушку, сиявшую на фоне черного неба в ближайшем проломе крыши.

– Гена, справишься?

– Не беспокойся.

Относительно способностей Юли я не беспокоился и так.

– Ко второму орудию, – приказал я ей.

А сам бросился в дальний конец чердака – к третьему. Подтянулся на руках и оказался на крыше. За мной встали мои люди.

Гравипланы гражданские, на них может быть только ручное оружие, дальнобойность небольшая, но для надежности их хочется подпустить поближе.

Около тридцати гравипланов. Целая стая.

– Стреляйте! – приказал я через устройства связи.

И небо прорезали ослепительно-яркие лучи. Несколько гравипланов вспыхнули и начали падать. Остальные рассредоточились. Не так-то легко в них теперь попасть.

И тут я почувствовал угрозу с другой стороны. Обернулся. На соседней крыше в нашу сторону поворачивается еще два станковых гамма-лазера и Игла Тракля. Ситуация кажется безвыходной. Я отчаянно прокручиваю в уме различные варианты.

У меня тоже Игла Тракля. Выстрелить! Немедленно! Но мое предвидение мгновенно ответило: нет, они будут раньше.

То, что произошло потом, было скорее результатом нового, неведомого мне раньше инстинкта, чем разумного действия.

Движение пушек чудовищно замедлилось, они двигаются, как черепахи. Я сначала не понял, что происходит, и скомандовал своим людям:

– Ко мне! Быстро!

Они, видимо, услышали, но двигаются еще медленнее пушек, словно вязнут в воздухе, вдруг превратившемся в плотную и липкую трясину, а я ничего не могу поделать.

Зато сияние вокруг меня стремительно светлеет и разрастается. Думаю, что со стороны это выглядит, как мгновенная ярчайшая вспышка. Я совершенно четко осознаю, что замедлились не пушки и люди – замедлилось время, и что оно не имеет ко мне никакого отношения.

Из моего сияния выстрелили белые шнуры энергии и, словно щупальца, потянулись к моим друзьям. Обхватили их, приподняли и потащили ко мне. Сияние осветило полкрыши и накрыло и их. И тогда произошло то, что случилось со мной в доме Алисии и практически не было мною осознано, оставшись смутным воспоминанием, в которое я сам верил не до конца. Я вместе с моими людьми, накрытыми свечением, исчез на крыше одного корпуса и появился на крыше соседнего, рядом с Иглой Тракля. И тогда прогремел выстрел, снося и выжигая все на пустой крыше, где мы стояли меньше мгновения назад.

Мои люди лежат рядом и с трудом поднимают головы, ошарашенно глядя на меня.

– Все в порядке, – сказал я. – Вниз! На чердак!

И снова замедляю время. Теперь я умею управлять этой способностью. Иначе мы не захватим орудия. Здесь ими управляют теосы.

Все здесь кажется заполненным вязкой серой ватой. Ощущение, как в доме Алисии. Местные хозяева пытаются заблокировать мою Силу. Но я понимаю: не выйдет. Слабо!

Останавливаемся перед дверью в чердачное помещение, и я снова делю свой отряд.

– Юля, Гена, возьмите половину людей и останьтесь здесь. Если будет атака снизу, попытайтесь удержать лестницу.

Они кивают.

А иным зрением я вижу, как к корпусу приближаются гравипланы теосов.

Не успеть!

– Подойдите ко мне ближе! – говорю я своей части отряда. – Оружие на изготовку. Спина к спине!

Хватит ли сил? Я чувствую себя совершенно вымотанным.

Сияние светлеет и окутывает людей, стоящих рядом со мной, но не жжет, как когда-то на линкоре «Святая Екатерина», в храме Шивы и на улице Шамбалы. Я теперь могу с ним управляться. Оно ласково и легко, как снежное покрывало. Происходит что-то похожее на объединение сознаний, я совершенно четко знаю, что если я отдам мысленный приказ стрелять, они его выполнят так, как будто это их воля, а не моя.

Теперь главное попасть в цель. Мы должны оказаться точно под Иглой Тракля. И стены вокруг исчезают и появляются снова.

– Стреляйте! – мысленно кричу я.

И от нас расходятся лучи гамма-лазеров и скользят по стенам. А в следующее мгновение я активизирую воронку Тракля, и она выжигает все вокруг, кроме панели управления станковой Иглы Тракля над нами.

Я успеваю увидеть опустевшее помещение с вывороченными и снесенными стенами и обугленными останками оборудования и людей, которых задело краем воронки и не затянуло внутрь, и рука ложится на панель управления. Я ставлю воронку Тракля под острым углом к вертикали, так чтобы затянуло гравипланы, но прошло мимо корпусов тюрьмы. Не получается, машины слишком близко, и в последний момент я понимаю, что задену здание, но другого выхода нет.

Чудовищный гул и свист. За нашими спинами срезает крышу и часть следующего этажа. Где-то за стенами Центра вспыхивает лес, и небо отражает алое зарево.

И все стихает. Я без сил опускаюсь на заваленный осколками бетона и засыпанный бетонной пылью пол прямо под участком выжженной крыши. Надо мной чистое небо, без всяких гравипланов, уже светлеющее перед рассветом.

Кто-то трясет меня за плечо. Поднимаю голову.

– Вставайте, командир! Там бой, за дверью. Слышите?

Я тупо смотрю на запертую дверь. Я просто забыл про нее. Но оказывается, стены для меня не препятствие. И я вдруг понимаю, как я преодолевал переборки на гибнущей «Святой Екатерине», тогда еще не осознавая, что происходит.

– Вставайте! – в голосе моего солдата слышится отчаяние.

И я наконец тоже начинаю воспринимать звуки боя. До сих пор я не слышал ничего, кроме этого голоса, наверное, не слышал и его, просто воспринимал мысль.

С трудом поднимаюсь на ноги. Воронка прошла совсем рядом от той стены, и здесь коридор открывается в рассветное небо, а рядом запертая бронированная дверь соседнего помещения.

Я открываю дверь аккуратным лучом гамма-лазера, слабеньким, почти не светящимся в видимой области, боясь навредить своим.

Юля обороняется отчаянно, то и дело скрываясь за выступом стены, но остальные ей не помощники, двое мертвецов и семеро полусонных клуш, с трудом поднимающих оружие. Мои люди словно заражаются этой проклятой сонливостью и становятся неповоротливы, как разбуженные зимой медведи. Внизу, на лестнице, разгорается золотое сияние и плывет к нам.

И тогда мне на перстень связи приходит сообщение. Радостный голос Артура:

– Задание выполнено, господин полковник! Корабли наши! Корабли наши, Джульетта!

Я гляжу на Юлю. Она кивает, слабо улыбается мне.

– Только торопитесь, – кричит Артур. – Возле космопорта идет бой.

– Ждите, – приказываю я. – Это наши. Они прорываются к вам. С ними Герман.

Раздаются выстрелы, и мы с Юлей снова ныряем за стену, а рядом падают наши люди, парализованные светом Манипуры. И я понимаю, что стреляют из аннигиляторов на самой малой мощности. На потолке выжжено черное пятно верхним раструбом одной из воронок.

– Отступайте сюда! – ору я своим людям, тем, кто еще остался. – За стены.

Я могу прикрыть моих людей, но для этого они должны быть рядом.

Вокруг меня разгорается золотое сияние, накрывает моих товарищей, и они приходят в себя.

И тогда мы слышим голос. Кажется, что он звучит в моей голове, переданный непосредственно, без устройства связи, словно под черепной коробкой включили динамик на полную громкость. От сигнала перстня связи ощущение другое, не такое давящее и неприятное.

– Сдавайтесь! – приказывает голос.

И сила этого приказа трогает даже меня, только я могу сопротивляться.

– Вы не выстоите! Сдавайтесь! – повторяет голос, и он кажется мне похожим на голос теоса Самуэля, погибшего в доме Алисии Штефански, и голоса других Преображенных, с которыми мне приходилось встречаться на Тессе, тех, кто проводил регистрацию.

Но мои люди уже владеют собой и не собираются подчиняться. Увы, не потому, что они сильны – потому, что я сильнее.

Я зажигаю в своем золотом ореоле синие искры и вижу тех, кто стоит на лестнице. Пять Преображенных с Иглами Тракля. Я тоже достаю и настраиваю Иглу. Накрыть всех пятерых, спастись самим и не слишком разворотить здание в принципе можно, но беда в том, что теосы видят будущее, а значит, знают, что я собираюсь делать.

Но я тоже вижу будущее, а потому жду. Я уже вижу, как внизу в здание входят вооруженные люди и поднимаются по лестнице. На потолке видны отсветы лучей гамма-лазеров и слышно шипение кипящей краски на стенах и низкое жужжание биопрограммеров. К сожалению, они здесь практически бесполезны, но перестрелка началась, и это заставило теосов отступить и повернуться к нам спиной. Они спускаются навстречу новым врагам, ища более выгодную и защищенную позицию. А значит, время выстрела из Иглы Тракля нами упущено.

Хочется передышки. Сесть прямо на пол, прислониться спиной к стене, положить Иглу Тракля к себе на колени и погасить сияние золота и синевы. Больше не тратить энергию. Отдохнуть.

Или преодолеть себя, преследовать их, взять в тиски?

Я смотрю варианты, будущее течет и изменяется, сияя, как радуга на поверхности мыльного пузыря.

Ждать! Иначе угодим в воронку Тракля. Положу людей – и больше ничего.

Ждать пришлось недолго, расслабиться так и не пришлось.

Наши союзники уже теснят их, они отступают, но сразу, только поднявшись на лестничную площадку, стреляют вверх из Игл Тракля, они знают, что и я собирался стрелять. В метре от нас проносится чудовищный поток излучения, скрытый черной воронкой, и прожигает крышу. С рваных краев капает превращенный в жидкое стекло бетон.

Здесь выиграет тот, кто дальше увидит будущее и сумеет его изменить, все решают даже не секунды, а доли секунд. Замедляю время и на мгновение появляюсь из-за стены. Воронку я выставил, и Игла Тракля формирует ее в пространстве, а я исчезаю там и появляюсь на пятачке, защищенном выступом стены. Главное, не задеть людей.

И через секунду понимаю, что без жертв не обошлось. Там, на лестничной площадке лежит распростертое тело юноши, не пройдет и минуты, как я смогу увидеть его воочию и даже прикоснуться к нему энергией Анахаты, увы, уже бесполезной.

– Путь свободен, – говорю я. – Пойдемте!

Бхишма лежит у основания лестницы, возле огромной дыры в стене, созданной двумя выстрелами из Игл Тракля: моим и теосов. Половина его тела обуглена, глаз вытек. Второй неподвижно и бессмысленно смотрит в развороченный потолок. Я не впервые вижу труп человека, которого зацепило выстрелом из аннигилятора, но все равно к горлу подкатывает тошнота и холодеют руки.

Опускаюсь на корточки рядом с ним, зеленое пламя течет из пальцев, хотя я прекрасно понимаю бессмысленность моих усилий. Рядом со мной склоняется еще один человек, из освобожденных нами заключенных.

– Он попросил генерала Митте дать ему людей и повел нас к вам на помощь.

Я киваю.

– Вы нас спасли.

Да, Преображенные видят будущее, и я такой же, как они. Но мы видим не дальше, чем на десять-пятнадцать секунд вперед. Я не мог этого предвидеть. А впрочем, все это слабое оправдание. Я взял на себя ответственность за этого мальчика и не смог уберечь его. Он останется лежать здесь. Я даже не смогу вынести его отсюда. Мы повстанцы, мы беглецы, и нам некогда выносить трупы.

Надеюсь, ты сядешь со своим Шивой на горе Кайлас или станешь Его частью. С истинным Шивой, не со мной.

– Даня, здесь тоже камеры! – говорит Юля. – Идите сюда!

Я подхожу. Коридор ничем не отличается от такого же в соседнем корпусе. Ряды запертых дверей, и то, что за ними сияет в холодных тонах спектра: от зеленого до фиолетового.

Там теосы. Но для штаба этот корпус плоховато охранялся.

– С кем вы сражались на первых этажах? – спрашиваю я. – Там были люди?

– И люди, и метаморфы, – отвечает парень, который говорил о Бхишме. – В основном люди. Иначе бы мы не справились.

Моя армия не так уж мала. Четвертая часть от освобожденных нами людей, уведенных Германом. Все вооружены, на пальцах сияют перстни связи.

– Откуда оружие? – спрашиваю я.

– Нашли. Там же, где устройства связи. И взяли с боем.

В основном биопрограммеры, но есть и гамма-лазеры. Неплохо.

Вскрываем первую камеру. Люди здесь мало отличаются от заключенных первого корпуса, так же измучены. Нет только медлительности и покорности. Их меньше, в первой камере всего пятеро. И они не люди, они теосы.

Интеллигентный парень моего возраста, одетый скромно, но недешево, пожимает мне руку:

– Александр Прилепко.

Скорее всего, врач или преподаватель, думаю я.

– Даниил Данин. Не думал, что здесь тоже тюрьма.

– Тюрьма, как видите. Но здесь Преображенные.

Я кивнул.

– Мы собираемся покинуть планету. Здесь кто-нибудь знаком с космическим флотом?

– В моей камере нет, но, думаю, никому не захочется оставаться на Тессе. Вон там есть, – он кивнул в сторону следующей двери.

– Вы могли общаться?

– С трудом. Они очень старательно блокировали все проявления Силы.

– Я видел здесь только пятерых теосов, – сказал я, а Александр поморщился при слове «теос». – Как они могли удержать вас? Они же выше Манипуры не работают.

– Они все выше Манипуры не работают. Но их много. На чердаке возле орудий сидело человек пятьдесят. Плюс замки. И еще есть бункер. Людей они выпустили, потому что удержать нас гораздо важнее. Так что сражение не закончено, Даниил Данин.

– Вы знаете, где бункер?

– Да.

Подходим к пролому в стене, осторожно, стараясь не высовываться. Близится рассвет, бледнеет небо, но на земле еще лежит густая тень.

– Во-он там! – показывает Александр.

Я бы никогда не заметил бункер, если бы не внутреннее зрение.

– Он пуст, – понял я.

– Конечно.

Теосы ждут нас у выхода из корпуса, скрытые мелкими строениями Центра.

– Освобождайте всех! Прорвемся! Теперь у нас численное преимущество.

– А у них Иглы Тракля, – заметил Александр.

– Мы тоже не безоружны.

Я выбрал из освобожденных теосов пятерых, которые, по моим ощущениям, могли работать с Аджной и Сахасрарой. Назвал по именам.

– Подойдите!

Они вышли вперед.

– Господа, вы владеете искусством телепортации?

Смотрят недоуменно.

– Вы можете исчезнуть в одном месте и появиться в другом, скажем, метров за десять? – пояснил я.

– Мы поняли, – за всех ответил Александр. – Нет. Вы хотите сказать, что это возможно, Даниил?

– Давай на «ты», не до церемоний. Возможно. Держитесь поближе, мы идем на крышу. Юля, Гена, остаетесь здесь. Открывайте камеры!

– Они выстрелят прежде, чем мы дойдем по крыше до Иглы Тракля, – заметил Прилепко.

– А мы не пойдем.

Здание вздрогнуло, где-то наверху посыпались камни. Они опередили нас. Чердачный этаж словно срезало ножом вместе с аннигилятором и двумя гамма-лазерными установками. За дверями камер зияют провалы и течет оплавленный бетон. Снесло часть потолка и верхнюю половину стены.

– Мы не успеем, – сказал мой новый знакомый. – Они будут срезать этаж за этажом.

– Всем вниз, – приказал я.

– На засаду?

– Вниз, я сказал!

И теосы послушались. Юля с Геной давно уже спустились на следующий этаж и открывают камеры.

А вокруг меня разгорается белое пламя, и время замедляет ход. Я знаю, я вижу: до выстрела теосов еще полминуты. Успею!

Коридор исчезает, проявляется провал в стене. Вывожу туда Иглу Тракля, она уже запрограммирована. Динамическая воронка странно медленно вращается вокруг своей оси. Там все будет выжжено, мышь не ускользнет.

Стреляю, исчезаю здесь и падаю на пол коридора второго этажа, под ноги освобожденной Алисии Штефански и других Преображенных, толпой стоящих вокруг. А наверху уже сносит третий этаж, и снова открывается небо, и течет бетон. Я исчез оттуда за сорок наносекунд до этого. Я выстрелил на наносекунду позже них.

– Вставай, герой, – говорит Алисия и подает мне руку. – Видно, я в тебе не ошиблась.

Тогда я не понял, что она имеет в виду.

Нас человек семьдесят, точнее семьдесят Преображенных. Мы спустились на первый этаж и застыли у выхода: перед нами огромный оплавленный котлован, сияет сферическим вогнутым зеркалом, прямо под ногами обрезанная бетонная плита с обтекаемым краем и подтеками плавившейся и кипевшей железной арматуры… Не пройти! И другого выхода нет. Это тюрьма – с выходами не густо. Возвращаемся вырезать дверь с другой стороны – резать стену гамма-лазером. Сияющая линия разреза пересекает шершавую сиреневую плитку напротив внутренней двери с красной литерой F. Блок особого режима, обиталище серийных убийц и террористов. Не знаю, сидел ли здесь кто-нибудь до прихода метаморфов. Мы нашли только Преображенных.

Линия описывает арку и загибается к полу. От сияния болят глаза.

Это не долго, не три метра. Мы надавливаем на раскаленную бетонную глыбу, и она с грохотом падает наружу:

Дует утренний ветер, и небо окрашено цветами зари. Алые облака стоят высоко в необозримой дали.

Выбегаем за ворота.

Гравипланов на стоянке нет, до нас тут побывали освобожденные нами люди. Приходится идти до следующей. Это напрягает, я все еще на взводе. Меня пугают любые потери во времени. Мы бежим.

Устройство связи передает голос Артура:

– Ваши прорвались. Захвачено еще пять кораблей. Надо трогаться. Они наверняка пришлют подкрепление и попытаются отбить космопорт обратно.

– Минут пятнадцать продержитесь?

– Постараемся.

Я даю себе фору. Думаю, мы доберемся до гравипланов раньше. А лету здесь минут пять.

Рядом со мной идет Александр.

– Ты крут немерено, – замечает он и улыбается.

– Преувеличиваешь. У вас у всех пробиты верхние чакры.

– Даже Аджна и Сахасрара у единиц. В основном не выше Анахаты. А с белой энергией не работает никто!

Я не спорю, не до того.

– Лестно. Но объясни мне, в чем отличие, почему вы не с ними? Почему они у власти, а вы в тюрьме?

– Потому что, как только Преображенный начинает работать хотя бы с Анахатой, он теряет интерес к разрушению мира. Он уже может созидать.

– Так, ладно. А почему одни могут работать с верхними чакрами, а другие нет?

Он улыбнулся.

– Причина номер один: контакт с цертисом. Цертис может открыть верхние чакры.

– Мне говорили, что цертисы вызывают Т-синдром.

– Забудь. Бред. И очень вредный бред. В результате цертисов расстреливали на орбитах планет, где начиналось это самое «заражение». Хотя никакое это не заражение. Моего цертиса тоже убили имперцы. Идиоты!

Мы наконец дошли до стоянки и погрузились в гравипланы.

Я оказался в одной машине с Александром, Алисией, Юлей и Геннадием. Гравиплан пожаловался перстню связи на перегрузку, однако тяжело поднялся вверх. За нами летит целая стая таких же перегруженных машин. Но и они не смогли вместить всех. Остальным пришлось искать другую стоянку.

В машине мы продолжаем разговор.

– Говорят, к цертисам очень привязываются, – сказал я. – Как ты пережил его смерть?

– А я не пережил. У меня было оформлено самоубийство, когда началась агрессия. Она и вернула меня к жизни. Теперь я намерен мстить.

– Империи?

– Боже упаси! Я же не Анри Вальдо. Создание Кратоса – величайшее достижение человечества. Я намерен мстить идиотам!

– О чем речь? – осведомилась Юля.

Я ей пересказал.

Больше всего меня удивила реакция госпожи Штефански. Она изменилась в лице так, словно потеряла близкого человека или совершила самую чудовищную ошибку в своей жизни.

– Не может быть, – прошептала она. – Цертисы вызывают Т-синдром, а вовсе не исправляют ситуацию! Этому есть множество свидетельств.

Александр не успел возразить, потому что внизу появилось горящее здание космопорта и стало не до разговора. Нам снова предстоит бой.

Я понимаю еще одну вещь, о которой не упомянул даже Александр. Среди освобожденных нами теосов есть несколько с непробитыми верхними чакрами, немного, человек десять. С одной стороны, это радует, значит, враг не так един, как кажется. Но и беспокоит. Не станут ли пятой колонной?

– Артур, – позвал я через устройство связи. – Где наши враги?

– В правом крыле космопорта, том, которое не горит. На крыше и верхних этажах.

– Выше! – заорал я, и перстень связи услужливо передал приказ.

Машины взмывают вверх.

Если там есть теосы, вооруженные Иглами Тракля, надо оставить им возможность стрелять только под острыми углами. Тогда нижний раструб воронки сожжет корабли и часть здания, где они находятся. Хочется верить, что на это они не пойдут.

Не успеваем! Слишком перегружены. Под нами закручивается воронка Тракля и слизывает треть наших машин.

Остальным удается взлететь выше.

По нам скользят лучи гамма-лазеров. Значит, сработало! Значит, не решились больше применить аннигилятор. Три наших гравиплана вспыхивают и стремительно падают вниз. Но и я знаю, что надо делать.

– Ко мне! – командую я. – Минимальная дистанция.

Скученная стая гравипланов представляет собой прекрасную цель для гамма-лазеров, но я не собираюсь давать им возможность прицеливаться. Замедляю время и настраиваю Иглу Тракля. Пока мы рядом с вершиной воронки, есть надежда, что она не заденет никого из нас.

Воронка вырастает рядом, охватывая космопорт своей нижней частью, а верхней раскрываясь в рассветное небо. Мгновение, и на месте полусгоревшего здания зияет глубокий оплавленный котлован. Я все-таки задел один из кораблей. Он покачнулся на опорах и рухнул в пропасть.

– Артур! Ты жив? Кого я задел?

– Все в порядке, господин полковник. Это пустой корабль.

– Слава богу! Дай мне ориентировку, какие корабли наши, где ты, где Витус, где остальные.

Передо мной возникает план космопорта с пометками.

Мы приземляемся, спрыгиваем на землю.

Бетонное покрытие стучит под ногами. Бегу к кораблю Артура, со мной Юля, Алисия, Александр Прилепко и еще несколько Преображенных. Гену посылаю на корабль Витуса, остальных распределяю по другим машинам, передавая через перстень связи рекомендации по взлому панелей управления. Впрочем, теосы смогут это и без меня.

И тут я понимаю, что мы захватили почти весь флот Тессы, около тридцати кораблей. Конечно, все корабли легкие. Еще три-четыре линкора висят на орбите, они слишком велики, и никогда не опускаются вниз. И они будут нас ждать.

И вот мы внутри корабля.

Плюхаюсь в мягкое кресло перед мониторами, из соседнего меня приветствует Артур. По правую руку садится Юля и позади – остальные. Мы стартуем.

Слегка вжимает в кресло, антигравитационная установка компенсирует перегрузки, так что ощущения неадекватны ускорению. На одном из мониторов стремительно уменьшается изображение космопорта, и та же картинка транслируется на перстень связи через устройство связи корабля.

На втором мониторе: стая кораблей, стартовавших одновременно с нами.

Я приказываю кораблю увеличить изображение космопорта. Лучше быть в курсе того, что там происходит. Из Иглы Тракля нас еще можно достать с земли.

Третий монитор показывает то, что перед нами, – ослепительно синее небо Тессы.

Несколько секунд все идет хорошо, но вдруг скорость начинает стремительно падать, и так же тормозят все корабли флота. Небо над нами окрашивается алым. Я не понимаю, что это такое, но не сомневаюсь, что именно этот красный слой мешает нам прорваться в стратосферу.

И тогда происходит то, что уже было со мной в храме Шивы, на улице Калапы и на скале в лесу планеты Скит. Все исчезает, и я вижу черное небо, звезды и огромный шар Тессы подо мной. Он словно затянут багровой пленкой с утолщением над нашими кораблями. Здесь пленка толстая, похожая на слой мусса, а в остальных частях – бледная, почти розовая и полупрозрачная. Это энергетическое образование, созданное метаморфами. Именно эта пленка не пропускает с планеты сигналы устройств связи и не позволяет принимать сигналы из космоса. Хотя именно сейчас, думаю, это возможно. Они стянули так много энергии в одно место, что остальные теперь практически не защищены. Вот что значит закрытая планета!

А на орбите медленно поворачиваются и разворачивают орудия линкоры Тессы. Мы для них несерьезная цель. Сгорим в воронке Тракля, как пчелиный рой в луче гамма-лазера. Одна короткая вспышка! Остается единственная надежда – опередить их. Прорваться, проскочить мимо, сбежать!

Я знаю, что делать. Из моего тела вырываются сияющие нити и тянутся к кораблям. Я ощущаю себя гигантским пауком в центре энергетической паутины или шелкопрядом, разматывающим сразу три десятка нитей.

Я связываюсь со всеми Преображенными на моих кораблях. Давайте, делайте то же самое, пусть вы слабее меня, как можете, хотя бы попытайтесь! Мне трудно одному.

Вспоминаю, что на трех или четырех кораблях нет теосов. Это значит, что они погибнут. И ничего с этим поделать я не могу.

Получаю ответ. Преображенные влили свою Силу в мои нити. Стало легче. На красной поверхности «желе» появились концентрические круги и побежали по пленке.

Движение линкоров замедлилось, они словно вошли в нечто вязкое и плотное. Иллюзия! Это замедлилось время.

И тогда пленка наконец прорвалась и показались носы кораблей, и выплыли корпуса, кромсая и разбрасывая остатки пленки.

И тогда я осознал себя сидящим в кресле перед монитором. Облизал пересохшие губы и почувствовал вкус крови на языке. Опустил глаза: рубашка закапана кровью. У меня еще хватило сил поднести руку к носу и увидеть каплю крови, стекавшую по тыльной стороне кисти.

– Быстрее, – прошептал я. – Ребята, только быстрее!

И потерял сознание.

Александр Прилепко стоит передо мной на коленах, его ладони лежат поверх моих. От них исходит тепло.

– Все в порядке, Даниил Андреевич, мы прорвались.

– Там линкоры…

– Не догонят. Уже не пытаются. Скоро мы войдем в гипертоннель.

Он отнимает руки, ладони окружены зеленым сиянием Анахаты.

– Спасибо. Скольких мы потеряли?

– Четыре корабля.

Гораздо больше. Еще были сожженные гравипланы на подлете к космопорту и около сотни убитых в тюрьме. Стоит ли этого Тессианский флот?

Закапанное моей кровью роскошное жабо на купленной Юлей рубашке (боже, как давно это было!) снова плывет перед глазами.

– Вам надо прилечь, – говорит Саша.

Я пытаюсь встать, опираясь на его плечо, второе мне подставляет Юля.

Прямо передо мной на мониторе искажаются звезды, и пространство искривляется чудовищной лупой – гиперпереход.

Тессианский флот – просто гора напичканного электроникой железа. Но он поможет Кратосу. Гора железа не стоит жизней людей, но свобода нынешняя и грядущая, свобода этого стоит.