Kremlinkam.com

Константин Плешаков Kremlinkam.com

Рассказы

Ученый монах сказал ей, что виртуальная реальность — это подлинная реальность. Это ее расстроило. Во–первых, она не очень поверила монаху: по его словам, так выходило, что то дикое общение, которое они с сыном теперь имели, и было–то на самом деле подлинной реальностью, во что она яростно отказывалась верить всем своим до сих пор стойким сердцем. Во–вторых, она вообще не полюбила монаха, потому что завидовала его матери.

В самом деле, отчего ее сын не сделался таким же, как этот самый ученый монах? Он бы отучился в семинарии или бурсе, или духовной академии — как она там называется. Из окна его кельи (она предполагала, что монахи все–таки живут в кельях) открывался бы умиротворяющий вид на клумбы бархатцев, похожие на занавес Большого театра. Он бы читал толстые умные книги, ходил бы на службу в церковь и пламенно проповедовал бы там с амвона. Конечно, в его жизни имелись бы и неприятные стороны. Ему приходилось бы рано вставать, тогда как сейчас он поднимается не раньше полудня. Его одежда пахла бы затхлым азиатским ладаном, а не новейшим парфюмом от Готье или Сен–Лорана. Он никогда не женился бы, в то время как сейчас ему нет отбоя от женщин.

Правда, войдя в церковную роль и продвинувшись по службе, сделавшись иеромонахом или епископом или папой, он мог бы посылать к заутрене какого–нибудь сладкого юного прелата. Одежда отлично отстирывается в новейших американских порошках. А что до женитьбы, то она не видела ничего, кроме горя, от всех его экс–подруг, в то время как тысячи достойнейших женщин мечтают о том, чтобы скрасить досуг одинокого аббата. По ее мнению, он мог бы легко завести себе гарем из отборнейших прихожанок. Для этого ему было бы достаточно назваться их духовным отцом.

Но нет, ее сын не стал монахом, из его окна открывался вид на бетонную пустыню тропических крыш, и если он и читал толстые книги, ей об этом было ничего не известно. Он действительно поздно вставал, встречался с непотребной женщиной–порномоделью, а какие запахи исходили от его одежды, она просто боялась думать, потому что он жил безумно далеко от нее, в диком Майами, во Флориде.

Действительно, чем теперь пахли его рубашки? Морской водой? Но ведь в море легко утонуть. Горькими сигаретами? В кругу, где он общается, чрезмерно много курят. Какими–то жесткими южными цветами? Но мало ли разнообразных гадов живет в тропических рощах! Несомненно, от него пахло алкоголем. Ах, как она плакала от этого.

Когда в Майами убили Версаче, она просидела у компьютера всю ночь, добиваясь от сына, не задела ли его рикошетом злодейская пуля. Он ответил под утро (в Майами была полночь, и он, должно быть, только что вернулся домой): нет, никакая пуля его не задела. За некоторое время до этого над Флоридой пронесся торнадо; это стоило ей трех бессонных ночей и бог знает на сколько укороченной жизни.

Она погостила у него в Майами — один раз. Она так много плакала, что все, что осталось у нее в памяти от этого края кокоток, миллионеров и отставных бухгалтеров, — это какие–то жестяные вечнозеленые кустарники, похожие на комнатные растения, душные розовые закаты и отвратительный стоматологический хруст песка под ногами. Он же частенько посылал ей весьма лиричные описания тамошней природы. Вечернее море, по его словам, походило по цвету на брюхо семги — радужное, розово–зеленое, в мелких чешуйках прибоя. Над водами носились пеликаны — зобастые, базедовые, тяжелые, первобытные, как само море. Если смотреть на вечернее море или, точнее, на океан очень долго, прижавшись щекой к остывающему песку, то начинало казаться, что море стоит вертикально и что жизнь вообще, оказывается, имеет особую перспективу.

Некоторые строки его посланий повергали ее в ужас и тоску. Чего стоило, например, описание чемоданистых зубастых аллигаторов, нагло лезших на сушу из жарких болот Эверглэйдза! Что ей было до того, что Эверглэйдз был всемирно известным заповедником и что в его трясинах плавали реликтовые полосатые рыбы, а в ярких манграх скрипичными ключами стояли цапли, белоснежные, как ландыши. Все ее мысли были об аллигаторах величиной с автомобиль и более опасных, чем новорусский московский джип.

Однажды сын вообще сделал непозволительную в его возрасте промашку: он в юмористических тонах описал ей майамский пляж ночью. Сама она, пока гостила в Майами, на пляж не ходила ни ночью ни днем: до того ли ей было! Его же описание было просто кошмарно: лукавый свет отдаленных фонарей, придающий пляжу вид лунной равнины, густая чаща цветущих кустов с шуршащими в них насекомыми и, возможно, змеями, одинокие мужчины, бредущие по пляжу, затравленно озираясь по сторонам, юношеские огоньки разбойничьих сигарет, вспыхивающие по обочине кустов...

Бог мой, как можно было написать такое матери!..

После поездки в Майами сын убедил ее купить компьютер. Вот почему она в конце концов спросила неприветливого ученого монаха про виртуальную реальность. Согласившись на электронную почту, она не знала, какое несчастье ее ждет: как только на ее столе появился компьютер, письма от сына прекратились.

Он заявил, что он современный человек, не выносящий вида бумаги, и что отныне он будет общаться с ней исключительно по проводам. С тех пор она больше ни разу не видела его почерка. Правда, он слал почтой свои фотографии, так как компьютер ее был старенький и маломощный и принимать электронные изображения не умел. Однако сын ни разу не написал адрес на конверте от руки. Все было набрано все тем же проклятым латинским шрифтом, roman draft.

Сын вообще предложил ей было переписываться по–английски, наподобие того, как аристократические семьи в девятнадцатом веке переписывались на французском. Она пришла в отчаяние: дело было даже не в том, что она была нетверда в языке, а в том, что переписка на английском превратила бы их отношения попросту в какую–то мыльную оперу. Впрочем, на этот раз он уступил. Правда, некоторое время он колебался, и она ощутила небывалую колющую враждебность к сыну, который предлагал ей общаться на чужом дипломатическом языке, словно они были Александр I и Меттерних.

В их дуэте Александром I была она: прекраснодушное существо, молящееся всем известным богам. Сын же был Меттерних — настойчивый, изворотливый, искушенный, старший не по чину, а по уму. И откуда только в нем взялась эта габсбургская лисья хитрость! Он же был таким послушным, светлым, чистым и искренним ребенком — до тех самых пор, пока не отгородился от нее океаном и не засел в этом городе с двусмысленным названием: Майами–Бич!

О–о, она хорошо, очень хорошо усвоила, что в Майами темные ночи! Они поразили ее, как будто перед ее глазами распахнулось чрево Будды или детство Мухаммеда. Неужели ее сын, русский мальчик, которого она возила в детский сад по снегу на санках, мог полюбить эту темную, необъятную, непроглядную жаровню?!

По совести говоря, она проклинала компьютер. Да, конечно, именно эта сплющенная коробка позволяла ей подчас получить ответ от сына за пять минут. Но как же вискозна была эта связь! Письма несравненно лучше: бумага теплей. Вообще, думала она, будь проклята техническая революция.

Если бы сын поехал в Америку по старинке, на корабле, путешествие бы заняло долгие недели, если не месяцы, и у него был бы стимул вернуться, чтобы написать о путешествии книгу. Теперь же он застрял в этом безвидном Майами навеки, как будто время было пустяком, которым можно пренебречь! Не в пренебрежении ли ко времени и пространству как раз и заключается та самая виртуальная реальность, о которой ей поведал окаянный монах?

Ее сын, напротив, компьютеры боготворил. Может быть, ему в самом деле надо было избрать церковную карьеру, раз он все равно всю жизнь только тем и занимался, что творил себе кумиров. По его словам, компьютеры позволяли, не сходя с места, путешествовать по парижским офисам и кабакам Праги, нью–йоркским мостам и садам Рима. В этой связи он и сообщил ей, что нашел удивительный сайт: kremlikam. com.

Она ничего не понимала в сайтах. Ей стоило немалого труда освоить даже электронную почту. В конце концов, она родилась еще до войны, когда электричество существовало исключительно в подпотолочных абажурах, а письма писались чернилами и стальным пером. Теперь же сын твердил об Интернете, который оставался ей все равно малодоступен.

Итак, сын пригласил ее на сайт kremlikam.com., как когда–то приглашал во МХАТ. Про этот сайт он писал ей всякие чудеса.

Сын сидит в своей квартирке в городе Майами–Бич и набирает в Интернете адрес: kremlinkam. com. Через несколько мгновений на экране его мощного компьютера возникает цветная картинка — Васильевский спуск, восточный склон кремлевской стены, пряничный собор. Москвы–реки не видно, камера установлена где–то на набережной Замоскворечья, верней всего — на здании Мосэнерго. Да, перед ним возникает четкая, однако неподвижная картинка. Она обновляется каждую минуту. Иными словами, ее сын видит Москву такой, какой она была от 1 до 60 секунд назад.

Он часто посещает этот сайт и радостно сообщает ей, что в Москве, оказывается, пасмурно или, напротив, солнечно, что движение по мосту начинается в половине седьмого утра, что при ясной погоде он может даже рассмотреть русский флаг на куполе кремлевского дворца, в котором работает Ельцин. Она не знает, верить ему или нет. Что это — та самая виртуальная реальность или обыкновенная ложь, спровоцированная чувством вины и ностальгией?

Однажды сын просит ее прийти на виртуальное свидание. Она должна появиться на Васильевском спуске в 17:30 по московскому. Он говорит, что разрешающая способность камеры пока невелика, и просит надеть яркий желтый плащ, чтобы он смог ее различить.

Она надевает желтый плащ (цвет разлуки), не пойми зачем красит губы и идет на свидание. Ей шестьдесят лет. Когда умер Сталин, она заканчивала школу. Теперь ее сын живет в Майами и просит ее прийти на виртуальное свидание, как на переговорный пункт! Она идет. На свете нет такой вещи, которой она не сделала бы ради сына.

На Васильевском мосту полно машин. Солнце бьет ей в лицо. Она прищуривается на здание Мосэнерго, но, конечно, не может рассмотреть никакой камеры. Интересно, что себе думает Ельцин. Может быть, какая–нибудь камера похитрее способна пронзать стены Кремля насквозь? Не запретит ли Ельцин в связи с этим Интернет? Ее охватывает ужас. Она машинально переводит взгляд с Мосэнерго на Кремль и обратно. Она проклинает Интернет, но если его закроют — сын вообще перестанет ей отвечать!! В этот момент она ненавидит Ельцина, хотя всегда голосовала за него.

Она пытается сосредоточиться и смотрит прямо перед собой. Она делает усилие и улыбается. Кто знает, может быть, камера покажет и это! Она проводит на мосту два часа. Вечером, озябшая, измучившаяся, почти плачущая, она возвращается домой.

Дома ее ждет электронный мессэдж от сына. Он разглядел ее на мосту. Он просит ее прийти на то же место завтра. Потом послезавтра. Кончается тем, что она ходит к Мосэнерго каждый день.

По непонятной причине она теряет сон. Не разумнее ли было бы сыну забрать ее в Америку? Она не будет ему в тягость. Она готова пойти в беби–ситтеры или вовсе в уборщицы. С нее хватит какого–нибудь темного угла на чердаке и двух баночек йогурта в день! Может быть, еще немного сладкого белого хлеба — и все. Но сын не предлагает ни Америки, ни йогуртов, ни хлеба. Он просто аккуратно посылает ей деньги. Еще он просит ее надеть желтый плащ и отправиться на виртуальное свидание к Кремлю. Боже мой, думает она, глядя в упор на мрачное здание Мосэнерго и неуверенно помахивая камере рукой. Боже мой, и это мой сын! Что же, выходит, я теперь — виртуальная мать?!

Ее тошнит от слова виртуальный и от одного вида компьютера, Она отдала бы все на свете за то, чтобы поговорить с сыном по телефону. Но он не дает ей своего номера, уверяя, что телефона у него нет и что он входит в Интернет нелегально. Ее сын — нелегал?! Тому ли она его учила?! Ей снятся всяческие страхи. Она знает, что порномодель — подружка сына работает в ночном клубе. Где стриптиз, там и пули, и наркотики — она так считает. Она не в состоянии сделать сыну внушение. Как можно сделать внушение по электронной почте, особенно когда это слово читается сыном как vnusheniye? Нет, это невозможно. Она в отчаянии.

В ее простую душу закрадывается подозрение. А вдруг с сыном что–то случилось, вдруг его больше нет и перед исчезновением он запрограммировал свой компьютер на пустые бодряческие письма и на весь этот самый kremlinkam.com.? Она помнит, что мать Роже Гари устроила так, что сын получал от нее письма на протяжении двух лет после ее смерти. Что если... Она рыдает навзрыд и пишет сыну, как она считает, душераздирающее письмо. Он холодно предлагает ей менять одежду: всякий раз он будет говорить, какой цвет она избрала. По всей вероятности, он взбешен.

Она пробует красное и синее. В красном он ее разглядел. В синем она потерялась. Что ж, вполне вероятно. Погода в тот день была пасмурная.

Дальше начинают происходить вовсе дикие вещи. Она приходит к Мосэнерго, даже когда ее сын совсем не назначал ей никакого свидания. Она машет гипотетической камере рукой. Скорей всего, прохожие принимают ее за сумасшедшую. Сама же она думает о другом: примерно так же она когда–то заглядывала к сыну в комнату, когда он спал.

Эта пытка мучает ее все ужасней. Почему–то виртуальные свидания по Интернету, которые так важны сыну, ей невыносимы. Может быть, ей стоило родиться луддисткой?

Подруга, которая, впрочем, пользоваться компьютером не умеет, загадочно пересказывает ей историю про молодого человека, который пропал в Интернете. “Как пропал?” — спрашивает она. “Очень просто,— отвечает подруга таинственно.— Ушел и не вернулся”.

Дальше больше. Выясняется, что молодой человек исчез из дома физически. Только что он сидел перед компьютером — и вот его больше нет.

Можно ли уйти в экран, думает она. Может ли человек шагнуть в эту самую виртуальность своей смертной ногой? Но с другой стороны, куда, если не в экран, делся ее любящий сын? Одна Америка не могла разорвать ту связь, которая соединяла их тридцать лет!

Она вызывает домой компьютерного мастера. Он объявляет, что свободный доступ в Интернет для ее старенького компьютера невозможен, и берет с нее 50 тысяч. Она безропотно расстается с деньгами, хотя это означает, что в следующие три дня ей не видать йогурта. Что делать, виртуальная реальность важнее.

Чем больше она думает про Интернет, тем больше ей кажется, что ее сын заблудился в нем, как Машенька в лесу. Все, что она читает про Сеть, убеждает ее: никто не знает, что творится в глубинах World Wide Web. Нет, Интернет — не лабиринт. Он — море, не подвластное никому. Люди, которые создают его чудеса, как они, например, создали этот самый kremlinkam. com., не более чем кораллы, наращивающие интернетовские рифы. Само море им неподвластно. В его глубинах живут страшные чудовища, порождения электронного мрака. Интернет темней и опасней, чем Марианская впадина. Что проплывает, что дрейфует в нем? Лукавая мысль Эйнштейна? Череп Марbb Кюри? Пуговица Мартина Бормана? Проклятие апостола Иоанна? Нет–нет, в Интернете водятся не одни только электронные сводни, атомные террористы и виртуальные поэты. Его глубины полны монстров, и в этих глубинах действительно исчезают люди.

Сама аббревиатура — WWW — начинает ей казаться зловещей, как звериное число из Апокалипсиса: 666. Она просит сына прислать ей распечатку с kremlinkam.com. Через некоторое время она получает письмо с цветной картинкой, отпечатанной на лазерном принтере: Кремль, Васильевский спуск — и она в желтом плаще. Во всяком случае, какая–то крохотная фигурка в желтом. Возможно, это в самом деле она.

Потом наступает зима. От сына начинают приходить тоскливые послания. Москву окутали вечные сумерки; он больше не может различить мать на покрытой мраком мостовой. В мороси и метели, пишет он, даже кремлевские звезды и огни светофоров кажутся серыми. Что ей сделать для того, чтобы он различил ее на своем сайте? Она готова взмыть в небеса, чтобы руками развести тучи. Но это не в ее власти.

Она решает действовать. Ей кажется, что сын попал в беду. Неужели он действительно забрался в те самые глубины Интернета, из которых нет возврата?

Она звонит на работу подруге. Той самой, что рассказывала ей про исчезновение в Интернете. Сама подруга компьютером не владеет. Но ее коллега готова сдать свой компьютер в аренду за умеренную плату и даже научить ее пользоваться World Wide Web.

Она приходит в назначенное время. Компьютер уже включен. Как выясняется, войти в Сеть проще, чем казалось. Но просто ли из нее выйти? Ее этот вопрос не очень волнует. Она обязана войти в Интернет, чтобы найти сына. Это то же самое, что пойти за мальчиком в лес.

Она бьется с компьютером три дня. Она попадает на какие–то совершенно дурацкие сайты, вроде петушиных боев в Мексике и течения Эль Ниньо. Потом она начинает приближаться к Кремлю, но медленно, очень медленно: реклама “Кремлевской” водки (отвратительно). Кремль–анекдот–on–line (глупо), gremlin.com. (“gremlin” означает “злой дух” по–английски). На четвертый день она наконец побеждает глобальную паутину и набирает: kremlinkam.com.

Как нарочно, компьютер зависает на минуту, потом на экране, медленно, сантиметр за сантиметром, начинает раскрываться картинка. Она не верит своим глазам. В самом деле, ее взору открывается заснеженный Васильевский спуск. Выходит, сын ее не обманул?! Выходит, он в самом деле каждый день включает свой мощный компьютер в Майами и смотрит на стремительно стареющую московскую мать? Мать машет ему рукой, он видит это, но сам не отвечает никак. В каком–то смысле для нее он не только невидим, но и всемогущ и загадочен, как Бог. Только сейчас до нее начинает доходить весь ужас ее положения, и, по инерции продолжая бесцельно дрейфовать по гибельным водам Интернета, она наконец убеждается, что все, что происходило с ней и с ее сыном, вовсе никакая не виртуальная реальность, а самая настоящая правда. Ей хочется нажать клавишу Delete, самоуничтожение. Однако это почти невозможно. Как она теперь понимает, и в Интернете, и в любви легче потеряться, чем погибнуть.

1999 г.