Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина

Глава 18. ПРЕЗИДЕНТСТВО БЕЗ ПРЕЗИДЕНТА

Все пошло не так, как предполагал Ельцин. Он надеялся, победив на выборах, получить еще четыре года для решительного движения вперед в экономике. Ему хотелось завершить президентство, предъявив миру и истории вполне благополучное государство. Но он вдруг обнаружил, что у него нет больше сил для радикальных преобразований.

Беда не только в том, что он то и дело оказывался на больничной койке, — воспаление легких, ангина, трахеобронхит, язва желудка... Он как-то сразу постарел и ослабел, лишился той кипучей энергии, которая позволяла ему встречаться с огромным количеством людей и поглощать приносимую ими информацию. Он вынужден был сократить круг общения и как-то замкнулся у себя в кремлевском кабинете.

Что изменилось в общении с президентом после того, как он начал болеть?

Андрей Николаев, бывший директор Федеральной пограничной службы, рассказывал мне:

— Вокруг президента появились люди, которые стали играть роль фильтра. Это и привело меня к отставке. Пока я мог выполнять свои обязанности, представлять президенту соответствующие решения и обеспечивать интересы государства, многое можно было прощать. Когда между мною и президентом появились десятки людей, которые пытались давать указания вместо главы государства, я просто счел это недопустимым...

Генерал Николаев сказал президенту:

— Борис Николаевич, вы единственный руководитель в стране, которому я подчинен по службе. Вы должны принимать политические решения, мы должны их исполнять. Но я не подчинен вашему окружению и не буду подчиняться.

Генерал Николаев пользовался телефоном прямой связи с президентом, добивался личного приема и не представлял документы людям из ельцинского окружения, когда они этого требовали. Для этого в аппарате Николаева документам нарочито присваивали высший гриф секретности, чтобы иметь формальный повод их никому, кроме президента, не показывать...

— Но когда президент начал болеть, вы тем не менее по-прежнему могли попасть к нему на прием?

— Да, но продолжительность встреч сократилась до получаса. Все встречи по тридцать минут, не больше. Может быть, с кем-то он беседовал более долгое время, не знаю...

Наступила эпоха нового застоя. И Ельцин, как когда-то Леонид Ильич Брежнев, стал предметом насмешек.

Президентская команда сменилась почти полностью. Из Кремля ушла вся блистательная группа помощников Ельцина — Сатаров, Батурин, Краснов. И причина заключалась не только в том, что команду, организовавшую избрание Ельцина на второй срок, следовало отблагодарить высокими должностями.

Георгий Сатаров объяснял это так:

— Наша команда перестала быть необходимой. Мы были востребованы в 1992—1993 годах, потому что была непонятная ситуация: столкновения, конфликты, полнейшая неясность в отношении будущего. А президента окружали два тйпа людей: классические чиновники и политики новой волны — Станкевич, Шахрай, Бурбулис. Чиновник мало чем способен помочь в нестандартной ситуации. А политики — не командные игроки, они работают только на себя. Вот и понадобились интеллектуалы, способные стать чиновниками.

После президентских выборов ситуация перестала быть такой острой и непредсказуемой. И мы стали неудобными. Кому нужен самодостаточный интеллектуал, которого ни за что не зацепишь, который лепит правду-матку?..

Ушел даже самый близкий к президенту первый помощник Виктор Илюшин. Он ожидал получить пост руководителя администрации. Но Ельцин окружил себя новой командой. Илюшина назначили первым вице-премьером, но в правительстве он проработал недолго — это не его стезя.

Администрацией президента теперь управлял Анатолий Чубайс. Он предпочитал иметь под рукой не разрозненную группу помощников, избалованных вольницей, а исправно функционирующий аппарат. Анатолий Борисович сделал своими заместителями Максима Бойко, с которым прежде работал в Госкомимуществе, Евгения Савостьянова и Алексея Огарева, лучшего друга Алексея Дьяченко, второго мужа младшей президентской дочери.

Сама Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев стали советниками президента. Постепенно они стали играть ключевую роль в кремлевских делах.

При больном и неработоспособном президенте Чубайс пытался наладить механизм государственного управления.

Тогда, во время одной из бесед в Кремле, Чубайс говорил мне:

— Власть должна быть властью, добиваться того, чтобы ей подчинялись. Сейчас губернаторы деньги получают от Москвы по разным каналам, а мы эти деньги сведем в один поток и тем самым будем держать губернаторов в руках. А Евгений Вадимович Савостьянов занимается сейчас тем, чтобы местные органы Федеральной службы безопасности, милиции, прокуратуры подчинялись Москве, а не губернаторам...

Заместитель Чубайса в президентской администрации Евгений Савостьянов вспоминает:

— Весь второй срок Ельцина — это непрерывная болезнь. Он отсутствовал на рабочем месте и практически не работал. Начиная с 1996-го задачей администрации в значительной степени было создать образ работающего президента. И там, где это возможно, заменить его.

— Как часто вы видели президента?

— Нечасто. Регулярно с президентом общались глава администрации, руководитель секретариата, пресс-секретарь, руководитель протокола. Все остальные видели президента либо на редких совещаниях с его участием, либо когда он вызывал. Меня Борис Николаевич вызывал всего несколько раз.

— Какое он на вас производил впечатление?

— Очень уставшего человека.

— Человека полностью разбирающегося в ситуации илц уже отдалившегося от практических дел?

— Об этом легче судить по тем документам, которые через него проходили. Это огромное количество бумаг! Иногда он просто ставил в тупик. Возвращается бумага, которую я считал выверенной, вычищенной. А напротив чьей-то фамилии стоит восклицательный знак или галочка. Это значит: либо надо еще раз проверить эту кандидатуру, либо вовсе от нее отказаться. Поток информации, который к нему стекался, не имеет аналогов. По всем ключевым вопросам его нашпиговывали информацией в таком объеме и из таких источников, о которых мы порой даже не догадываемся.

— Как в такой ситуации полновластия ощущали себя руководители администрации? Ведь это вы все решали в стране. Наверное, и на министров свысока смотрели?

— Нет, мы прекрасно понимали, что министры — это политические фигуры, и в конечном счете повседневная жизнь варится на министерском уровне. Конфликты с правительством, конечно, случались. Но считать себя суперэлитой, которая над всеми? Такого у нас не было.

Что характерно, удавалось бороться с коррупцией. Нашему сотруднику предложили взятку в размере пятисот тысяч долларов за назначение на должность заместителя министра. Причем сделано это было так. Посетитель, играя визитками в руках, положил одну из них перед нашим работником. На визитке от руки было написано: пятьсот тысяч долларов. Естественно, на этой кандидатуре был поставлен крест...

— Президентская администрация, как когда-то ЦК КПСС, контролирует кадровые дела, назначения на все важные должности. А что такое президентская номенклатура должностей, которая заменила номенклатуру политбюро и секретариата ЦК? Кто в нее входит? — спросил я у Савостьянова.

— Президентская номенклатура — это военнослужащие в звании генералов и все, кто назначаются на должности, которым соответствуют такие звания. Скажем, если полковник назначается на генеральскую должность, он попадает в сферу внимания президентской администрации... Это судьи — восемнадцать тысяч человек. Это послы, потому что они назначаются указом президента — при согласии Федерального Собрания. И — при разных премьер-министрах это было по-разному — мы участвовали в подборе кандидатур на министерские посты. Мы оценивали президентскую номенклатуру в двадцать семь—двадцать восемь тысяч человек.

— А каков же круг работников аппарата, который обслуживает такое количество?

— Управление кадровой политики администрации насчитывало примерно девяносто—сто человек.

— На каждого, кто входит в президентскую номенклатуру, у вас заводили личное дело?

— До нас этого не было. Мы поставили вопрос о том, что нужно вести сокращенный дубликат личного дела и хранить его в администрации.

— В советские времена при назначении на высокую должность запрашивали КГБ. И оттуда иногда приходила бумага, на которой было просто написано «Не рекомендуется». Карьере конец, а за что — непонятно.

— Такого у нас не было. Фигуры умолчания исключались. Отсутствие мнения рассматривалось как положительное заключение. Нам не нужна была лишняя переписка. Нам нужны были какие-то знаковые факты, характеризующие человека, не только негативного, но и положительного свойства.

Долго пришлось возиться с представителями президента на местах. Они привыкли отделываться писульками: «По мнению местного руководителя такого-то, человек такой-то...» Мы всегда задавали им вопрос: а ты сам знаешь людей на местах? Тогда высказывай свое мнение. Мы создали собственную систему региональных представителей, то есть управление кадровой политики располагало своим аппаратом на местах.

Задача кадровиков состояла в том, чтобы оценивать кандидатов на высокие назначения и следить за работой тех, кто уже вошел в президентскую номенклатуру. Эта многоканальная система сбора оценок позволяла избежать совсем уж фатальных ошибок...

Президент присваивает генеральские звания и определяет место службы всех генералов (судьбу остальных офицеров решает министр обороны). Это мощный рычаг влияния на армию и специальные службы. Первоначально администрация президента просто штамповала бумаги, поступавшие из министерства обороны. Канцеляристы проверяли, правильно ли они составлены, и писали указ, который шел на подпись к президенту.

— Мы ввели иную систему, — рассказывал мне Савостьянов. — Встречались с кандидатами на высокие должности, старались понять их уровень подготовки, амбициозность, стремление продвинуться. Ни один генерал не мог быть назначен без визита в администрацию президента.-

С одной стороны, это, конечно, удлиняло процедуру принятия решения. Но часто это был результат ошибок в заполнении бумаг. Ведь обычно вносится на утверждение не одна кандидатура, а целый пакет — сразу несколько офицеров назначаются на новые должности. То выясняется, что в самом министерстве обороны решили кого-то в последний момент притормозить, то у нас появились материалы, свидетельствующие о неприемлемости назначения... Зато генерал, который перед назначением побывал на Старой площади, ощущал себя в определенном смысле политической фигурой. Он назначается не министерством, а самим президентом.

— А бывало так: вы отказали в назначении, а министр обороны обратился напрямую к президенту и уговорил его подписать указ?

— На первых порах такое случалось. Потом от этого излечились. Бывало, к сожалению, другое. Самый яркий пример — история с отстранением от должности главкома сухопутных войск генерала Владимира Семенова, который в 1999 году был избран президентом Карачаево-Черкессии. Тогдашнему министру обороны Игорю Родионову положили на стол некие материалы о генерале Семенове.

Министр оказался чересчур доверчивым и материалы, которые носили сугубо предварительный характер, воспринял как истину в последней инстанции. Доложил об этой информации президенту и добился от него согласия на отстранение генерала Семенова. А потом стал говорить, что это приказ президента. В администрации президента возразили: нельзя отстранять высшего воинского начальника только потому, что ты с ним не сработался.

— Говорили, что компрометирующие генерала Семенова материалы принес министр внутренних дел Куликов?

— Куликов показал Родионову сугубо предварительные материалы. Я министра внутренних дел потом спросил: «Анатолий Сергеевич, как же так?» Он мне объяснил: «Если у меня есть материалы, я не имею права не показать их министру обороны». Но никто не заставлял Родионова сразу идти к президенту: мол, надо убрать нехорошего человека Семенова...

Когда Родионов уговорил президента, то прислал в администрацию представление об отстранении Семенова, ссылаясь на то, что это поручение Ельцина. Савостьянов сказал министру:

— Так дело не пойдет, президент перед вами этого вопроса не ставил. Берите на себя ответственность. И если считаете нужным, то пишите, в чем именно Семенов виноват... Мы будем разбираться.

Игорь Родионов и написал: мол, генерал сам торгует, жена тоже занимается коммерцией и так далее. В администрации проверили. Оснований для того, чтобы отстранять главкома, не было.

Другое дело, считает Савостьянов, что надо было разобраться по существу его работы, то есть изучить роль Семенова в период первой чеченской войны. Он как главком сухопутных войск допустил просчеты в комплектовании подразделений, частей, соединений, воевавших в Чечне. Людей, которых посылали на театр военных действий, не учили тактике ведения боевых действий -в тех условиях. Собирали бойцов с бору по сосенке, формировали чуть ли не временное подразделение и посылали воевать без боевого слажи-ванйя. Это вело к большим потерям. Вот это было действительно огромным просчетом...

— Так какие же материалы представил министр внутренних дел Куликов?

— Это были обычные оперативные материалы. «По сведению источников таких-то...» Таких материалов в МВД и ФСБ много. И если один министр не сообщает о таких материалах другому министру, то это надо рассматривать как интригу: значит, что-то затевает, намерен нанести удар в спину коллеге. Куликов правильно поступил, предупредив министра обороны, что у главкома есть проблемы. Эти материалы сугубо предварительные, они требуют проверки, но ты знай, что он попал в поле зрения МВД и что такая работа ведется...

Администрация президента контролировала назначение не только генералов, но и судей. Реально существующий статус самоуправления судейского корпуса привел к тому, что судьи неуязвимы, а претензий к ним бывает достаточно много.

— Задача министерства юстиции, судейской коллегии давать профессиональную, ведомственную оценку кандидату на должность или действующему судье, — объяснял у не Савостьянов. — Мы в это не лезли. Это не наше дело — оценивать, хорош судья или нет. Наше дело — давать общественно-политическую оценку, поэтому мы старались связаться с правозащитными организациями, с адвокатскими коллегиями, с МВД, ФСБ, чтобы понять, что представляет собой тот или иной судья.

Иногда выяснялись весьма неприятные факты. Например, к судье претензий вроде нет, а ее муж фигурирует как глава местной преступной группы. Формально жена за мужа не отвечает, но в реальности лучше, согласитесь, подыскать другую кандидатуру...

— Как именно осуществлялась проверка президентской номенклатуры: с помощью оперативных возможностей Федеральной службы безопасности?

— Не только. Мы запрашивали представителей президента на местах, общественные организации. Скажем, к нам поступают материалы на награждение орденами и медалями — это чисто президентская функция. До нас наградные листы просто подмахивали. Мы стали проверять каждое представление. Например, представляется к награждению директор завода. Мы спрашиваем местную профсоюзную организацию: нет ли задолженности по выплате зарплаты? Налоговую службу — не должник ли директор? Если ты не платишь зарплату и налоги, то извини, друг, награждать тебя не будем. А то, конечно, директор и его семья будут счастливы, а в коллективе скажут: ну, они там в Москве совсем дураки.

Администрация президента под руководством Анатолия Чубайса и сменившего его в марте 1997 года Валентина Юмашева сделала все, чтобы отсутствие президента на рабочем месте было незаметным. Государственный механизм функционировал, но никакой аппарат не мог заменить главу государства с огромными полномочиями.

Наконец наступил момент, когда Ельцин, видимо, осознал: его силы исчерпаны, то, что он предполагал, ему уже не сделать, и задумался о преемнике. Говорил-то он об этом давно. Сначала он пошутил и сказал:

— У него должен быть рост такой, как у меня.

Шахрай и Гайдар обиделись. Все решили, что Ельцин имеет в виду статного Владимира Шумейко, вице-премьера... Но настал момент, когда поиск преемника перестал быть поводом для шуток. Он явно перебрал много кандидатов на эту роль. Одно время казалось, что остановился на Черномырдине, который был рядом с ним столько лет и преданно ему служил.

Потом Ельцину понравился молодой нижегородский губернатор Борис Ефимович Немцов.

Весной 1997 года Ельцин несколько взбодрился и произвел большие перемены в правительстве. Выступая перед Федеральным собранием с ежегодным посланием, сказал:

— Недоволен правительством. Исполнительная власть оказалась неспособной работать без президентского окрика. Большинство обещаний, которые давались людям, и прежде всего по социальным вопросам, не выполнены. Мною подготовлен пакет важных и неотложных мер. Изменится структура и состав правительства.

Он вновь назначил первым вице-премьером Анатолия Чубайса, на сей раз с особыми полномочиями. Затем появился еще один первый вице — Борис Немцов — тоже с большими полномочиями и, как тогда думали, с большим будущим. Уговаривать Немцова перейти в правительство в Нижний Новгород прилетела дочь Ельцина Татьяна Дьяченко.

О Борисе Ефимовиче, который молодые годы провел в Сочи, ходило множество рассказов: что играть в карты он научился раньше, чем читать, и этим зарабатывал на жизнь, что в юности вел жизнь веселую и привольную, как положено приморскому плейбою. Но в Нижнем Новгороде Немцова любили и провожали в Москву с болью в сердце.

Борис Николаевич, созвав журналистов, торжествующе объявил о новом назначении Черномырдину и Чубайсу. При этом лицо главы правительства осталось непроницаемым — он понимал, как ему трудно будет иметь дело сразу с двумя полновластными замами. А Чубайс был, очевидно, доволен:

— Сильный ход, Борис Николаевич!

Ельцин и сам таял от удовольствия, думая о том, как он все здорово придумал. Он и в самом деле стал похож на заботливого, хотя и непредсказуемого дедушку, как его теперь за глаза именовали в Кремле.

Президент прилюдно обещал Немцову, что тот останется на этой должности до 2000 года. И все поняли, что Борис Николаевич примеривает Бориса Ефимовича на свою роль.

Но столичная карьера у нижегородского губернатора не сложилась. Вероятно, преодолевая некоторую неуверенность провинциала, он с первого дня повел себя чересчур самоуверенно, совершил несколько непростительных ошибок, заботливо преданных гласности, и сильно повредил своей репутации. И даже разумную затею Немцова, который хотел пересадить чиновников на отечественные машины, высмеяли.

Немцов мне потом так говорил:

— Белый дом — опасное место. Многие в него входили улыбаясь. Но никто из него с улыбкой не выходил.

Борис Федоров так отозвался о Немцове: «Он всегда мне казался самым энергичным и одновременно бесцеремонным человеком России, который мог выкинуть все, что душе угодно. С другой стороны, в нем чувствовалась такая редкая в высших слоях власти позитивная энергия и желание действовать».

Немцов извлечет уроки из своих ошибок и позднее, в правительстве Кириенко станет главной действующей силой. Он не боялся принимать самые непопулярные решения, например даже потребовал, чтобы «священная корова» российской экономики — «Газпром» платил налоги.

Борис Федоров проникся к нему симпатией/ «Я тогда очень зауважал Бориса Ефимовича как единственного члена правительства, который был способен на мужественные поступки и проявил себя в минуты кризиса действительно крепким парнем».

— Мы заставили чиновников заполнять декларации о доходах, — говорил Немцов журналистам. — Благодаря этому народ узнал, сколько дач, квартир, машин и самолетов есть у наших чиновников, в том числе у Татьяны Борисовны, у Бориса Николаевича и у Юрия Михайловича... С каждым годом чиновник вынужден писать все больше и больше правды... Этот процесс запущен, и его невозможно остановить...

Но прежняя популярность к Немцову уже не вернется. Работа в правительстве, можно сказать, едва не погубила его как политика. В 1997-м он считался одним из вероятных кандидатов в президенты, а через два года с трудом прошел в депутаты Государственной думы от Нижнего Новгорода, своей недавней вотчины...

С 1997 года начинается быстрая, даже слишком быстрая смена ведущих фигур в Москве. Ельцин перебирал варианты в поисках фигуры, которой он может доверить страну. Но это станет ясно позднее. А пока что страна недоумевает, злится и обращает свое раздражение против президента: с какой стати он постоянно меняет правительство, вновь и вновь ввергая страну в кризис? Он, понимаешь, утром не с той ноги встал, решил очередного премьера выгнать, а нам страдать...

Со стороны казалось, что Борис Николаевич пытается вновь запустить экономические реформы. В действительности ему нужен был преемник.

21 марта 1998 года, в субботу, Ельцин принимал Черномырдина у себя на даче в Горках. Во время разговора неожиданно сказал:

— Виктор Степанович, я недоволен вашей работой.

Вечером президент вызвал к себе руководителя своей администрации Валентина Юмашева и пресс-секретаря Сергея Ястржембского. Распорядился подготовить указ об отставке Черномырдина. Юмашев и Ястржембский уговорили Ельцина отложить обнародование указа до понедельника, 23 марта, чтобы не портить стране выходные дни. Кем он заменит Черномырдина, Ельцин в тот день не сказал. Колебался, никак не мог сделать выбор?

23 марта Черномырдин был отправлен в отставку — в восемь утра Ельцин объявил ему об этом. Отставка была неожиданностью для всей страны. Осведомлено было только ближайшее окружение президента, которому было поручено составить список молодых реформаторов, способных возглавить правительство. Никто не мог понять: что случилось?

Одни были удивлены уходом Виктора Степановича, который был надежным союзником президента, другие считали, что его давно пора убрать из правительства.

На публике Борис Николаевич многозначительно сказал, что поручил Виктору Степановичу готовить выборы. И кто-то даже наивно решил: Ельцин втайне выбрал в преемники Черномырдина и, заботливо убирая его из правительства, развязывает ему руки для ведения активной предвыборной кампании...

Один политик всерьез уверял меня, что Черномырдину при отставке твердо обещали:

— Виктор Степанович, сейчас финансы грохнутся, поэтому давай мы тебя отведем. Пусть они грохнутся при подставном каком-то дурачке, а ты потом вернешься разгребать то, что без тебя натворили...

Другие уверяли, что Виктор Степанович — такой опытный аппаратчик! — сам совершил непростительную ошибку, поверив, будто сменит Ельцина в Кремле, и потерял осторожность.

Это проявилось, когда глава правительства улетел в Америку на переговоры в рамках межправительственной комиссии Гор—Черномырдин.

Черномырдин и вице-президент Соединенных Штатов Альберт Гор вели себя как два будущих президента. Но в их положении была разница. Президент Юшнтон поощрял амбиции Гора, потому что сам выбрал его на эту роль и обещал помочь на грядущих выборах. А Ельцин Черномырдину таких авансов не выдавал, поэтому и отправил в отставку. Но был и другой мотив. Экономика топталась на месте, и сам президент признавался, что главу правительства следовало сменить еще год назад.

Евгений Савостьянов вспоминает:

— Уже в начале 1998 года стало ясно, что пирамида ГКО вот-вот рухнет, как рушатся все пирамиды. А правительство Черномырдина вообще ничего не делало. Виктор Степанович уклонялся от принятия решений. И вот тогда, кстати, от Бориса Березовского я услышал фразу: «Мы будем менять Черномырдина» (характерно это «мы»). Видимо, президенту докладывали, что ситуация ухудшается, а Черномырдин ничего не делает. Надо ставить новых людей...

Борис Николаевич, видимо, уже решил, что Черномырдин в преемники не годится, и потерял к нему интерес. Никакой личной обиды не было. Ельцин вскоре придет к уже отставному премьеру на пышно отмечаемое шестидесятилетие и произнесет длинную хвалебную речь. А через полгода — в критической ситуации — еще раз призовет возглавить правительство...

Президент, сообщив об отставке Черномырдина, сказал, что берет на себя исполнение обязанностей председателя правительства. Но уже через несколько часов новым главой правительства назначил мало кому известного Сергея Кириенко, которого Борис Немцов привез из Нижнего Новгорода и сделал заместителем министра топлива и энергетики.

Замену Черномырдину искали с начала года, рассматривались разные варианты — среди кандидатов наиболее вероятным казался недавний директор Федеральной пограничной службы генерал Андрей Николаев, которому Борис Николаевич всегда симпатизировал. И все-таки в последний момент президент остановился на Кириенко (через год Ельцин точно так'же будет выбирать между Степашиным и Аксененко).

Невысокий, худенький Сергей Владиленович казался маленьким рядом с Борисом Николаевичем, который сам за руку отвел его в кабинет главы правительства. Президент хотел дать Кириенко шанс: а вдруг это новый Гайдар, столь же энергичный и Твердый в преобразованиях? Ельцину понравился «стиль его мышления — ровный, жесткий, абсолютно последовательный».

Кириенко действительно олицетворял новое поколение — людей, которые формировались в перестроечные времена и законы рыночной экономики постигали на деле.

Само назначение столь молодого человека вселяло надежду. Ельцин передал власть сразу от дедов внукам, пропустив поколение отцов. Кириенко было тридцать шесть лет. Борис Немцов стал первым вице-премьером в тридцать восемь, Михаил Задорнов — министром финансов в тридцать четыре года.

Между ними и поколением Черномырдина не просто большая разница в возрасте. Эти люди в реальности принадлежат к разным мирам.

Когда Черномырдин родился, Сталин и Гитлер еще с интересом присматривались друг к другу, впереди была огромная война, годы страданий и разрухи. А Кириенко родился в год, когда «Новый мир» напечатал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Разница между теми, кто всю жизнь прожил при советской власти, и теми, кто просто не знает, что такое райком, горком, ЦК, огромна. Образ мыслей, отношение к внешнему миру, жизненные цели и методы работы — все у них разное.

Самый радикальный руководитель старого поколения привык к определенной роли государства — оно обязано предоставить жилье, образование, медицинское обслуживание, обеспечить работой да еще и спасти в случае неудачного вложения денег.

Годы зрелости Кириенко и его сверстников совпали с крушением государственного всевластия. Они взрослели, зная, что им предстоит самостоятельно принимать решения и полагаться на самих себя. У Кириенко рыночное мышление — не книжного происхождения, не заемное, он усвоил его на практике, занимаясь собственным бизнесом.

Это поколение желает преуспевать в жизни и зарабатывать деньги. Молодые руководители ценят знания, умения и образование. Все остальное не имеет значения для успеха. Бизнес — демократичная сфера. Никакой номенклатуры. Любой может подсесть к этому карточному столу и попытаться сорвать куш. И казалось, что новое правительство может двинуть дело вперед.

Кириенко рассказывал мне, что 23 марта, в день назначения, разговор у них с Ельциным был такой:

— Вы понимаете, что происходит в стране? — спросил его президент.

— Понимаю, — ответил Кириенко. — Вкатываемся в долговой кризис. Если не принять срочные меры, последствия будут самые печальные.

— Вы считаете, что выйти из кризиса можно?

— Можно. Но для этого придется пойти на самые жесткие действия.

— Беритесь и делайте, Сергей Владиленович.

Кириенко счел нужным оговорить только одно условие:

— Борис Николаевич, я политикой не занимаюсь и заниматься ею желания не испытываю.

Ельцин одобрительно кивнул:

— Правильно, и не надо! Главная ошибка прежнего правительства — оно слишком лезло в политику. А дело правительства — это хозяйство, экономика. Займитесь экономической программой, а политику оставьте мне, — напутствовал Ельцин нового премьер-министра.

После отставки Кириенко придет к выводу, что отнюдь не решения, принятые 17 августа, а сознательный отказ от политики был его главной ошибкой.

— Экономические проблемы в России не имеют чисто экономического решения. Они решаются только политическими средствами.

Кириенко и его кабинету не повезло. Ровно месяц ушел у Сергея Владиленовича на то, чтобы добиться утверждения его кандидатуры в Думе. Депутаты от оппозиции не хотели видеть в этом кресле еще одного молодого реформатора.

Месяц страна жила без правительства, а ситуация ухудшалась буквально на глазах. Депутаты проголосовали только с третьего захода, испугавшись, что Ельцин и в самом деле может распустить Думу.

12 мая Кириенко закончил формировать правительство. Тут началась рельсовая война, когда шахтеры перекрыли движение на железных дорогах. И почти сразу страна попала в финальную стадию долгового кризиса.

Выступая в Государственной думе с программной речью, премьер-министр Сергей Кириенко предупредил, что экономике России нанесен тяжелый удар азиатским финансовым кризисом. Последствия этого кризиса страна еще просто не заметила.

Люди слушали и не верили: о каком азиатском кризисе он говорит? У них в Таиланде и Индонезии что-то стряслось, а мы-то здесь при чем? На самом деле ситуация была еще хуже, чем первоначально предполагал Кириенко.

Сергей Владиленович рассказывал мне потом, что когда он обосновался в кабинете премьер-министра в Белом доме, то обнаружил, что доходов государства не хватает даже на текущие расходы. Долги же просто не из чего было выплачивать. Это оказалось главным для него сюрпризом.

— При мне люди жили как люди, — несколько раз после августовского кризиса укоризненно скажет Черномырдин.

Он имел в виду твердый курс рубля, которого добилась команда Чубайса. Инфляция почти остановилась, цены перестали расти. Казалось, жизнь улучшается. Но этот благоприятный период быстро закончился.

В 1995 году правительство отказалось от кредитов Центробанка для финансирования бюджета, то есть перестало печатать деньги всякий раз, когда государственный карман пустел.

Надо было одновременно и сокращать расходы, чтобы жить по средствам: тратить не больше, чем зарабатываешь. Но не получалось — по политическим причинам: то война с Чечней, то выборы — парламентские и президентские. Невозможно отказать и губернаторам с депутатами, которые требуют денег для своих регионов и избирателей...

Три года правительство вело такую политику — взять кредит, с его помощью пережить несколько месяцев и взять новый. Деньги занимали и за границей, и внутри страны, продавая ГКО — государственные краткосрочные обязательства. Это была жизнь взаймы.

Когда разом упали и цены на нефть, и разразился азиатский кризис, и инвесторы потеряли доверие к России, оказалось, что отдавать нечем.

Финансовый кризис вызревал постепенно. Деньги стали уходить из страны. Центральному банку, чтобы поддержать рубль, приходилось продавать 200—300 миллионов долларов в день. 20 июля 1998 года Международный валютный фонд принял решение выделить России стабилизационный кредит. Первые 4,8 миллиарда долларов поступили в конце июля на счета российского правительства. Атаки на рубль прекратились. Казалось, получение кредита стабилизирует страну.

Кириенко считал, что выход один — резко сократить государственные расходы. Он просил депутатов либо санкционировать секвестр бюджета, либо, если они не хотят брать на себя такую ответственность, разрешить правительству сделать это самостоятельно.

Дума отвергла антикризисную программу правительства, которое лишилось возможности что-то сэкономить. Запад отказался помогать: вы просите нашей помощи, а между собой не можете договориться.

Если бы в июле была принята антикризисная программа, не было бы 17 августа. Страна жила бы с таким же жестким бюджетом, который с большим опозданием пришлось готовить уже правительству Примакова, но обошлось бы без тех страданий, через которые страна прошла осенью.

В начале августа 1998 года из-за падения цен на российские валютные бумаги банки оказались на грани банкротства. Частные банки и фирмы не могли вернуть кредиты, взятые в твердой валюте. Валютные запасы таяли на глазах. Помощь, которую Чубайс выбил из Международного валютного фонда, уже не помогала. Инвесторы испугались и стали забирать деньги. Это был прежде всего кризис доверия.

14 августа, в пятницу, российский валютный рынок практически прекратил существование. В понедельник от рубля могло остаться одно воспоминание.

В субботу и воскресенье на даче Кириенко руководители правительства и Центрального банка решали, что делать. Вариантов было два: либо выложить все резервы, напечатать побольше денег и расплатиться с владельцами ГКО — государственных краткосрочных обязательств, либо девальвировать рубль и частично отказаться платить долги.

Кириенко решил спасти банки и заодно пощадить государственную казну, которой надо было расплачиваться по ГКО. Он объявил то, что стали именовать английским словом «дефолт» — мораторий на выплату долгов.

Правительство разрешило частным заемщикам в течение ближайших девяноста дней ничего не платить своим зарубежным кредиторам. Одновременно ввели мораторий на выплаты по государственным краткосрочным обязательствам и облигациям федерального займа. Трехмесячная отсрочка должна была спасти экономику.

16 августа, в воскресенье, приехав к президенту, Кириенко сказал, что правительство готово уйти в отставку, приняв на себя ответственность за все.

— Если есть возможность заменить нас правительством, обладающим большей политической поддержкой... Ему не надо будет нести ответственность за уже принятые непопулярные решения.

Ельцин сказал, что уходить в отставку не надо, надо работать. Он не мог предположить, что на следующий день начнется в стране.

17 августа, в понедельник, после обнародования правительственных решений страну охватила паника. Рубль обвалился. Все бросились скупать валюту, у кого было на что покупать, конечно. Обменные пункты закрылись. Вкладчики побежали в банки забирать свои сбережения. Вернуть всем деньги банки не могли.

Реакция на решения правительства была в большей степени психологической. Кириенко не ожидал, что начнется настоящая паника. С экономическими проблемами можно было совладать. Но как успокоить общество? 21 августа, в пятницу, все фракции Государственной думы выразили недоверие правительству и потребовали отставки Кириенко. Только потом станет ясно, что его решения были не такими уж пагубными.

Кириенко девальвировал рубль — в общей сложности в четыре раза — и тем самым открыл дорогу для развития отечественной промышленности. Импорт сразу подорожал, и возник спрос на более дешевые товары российского производства. Вырос экспорт. Рухнула и пирамида ГКО, которая высасывала деньги из экономики. Доходы в бюджет увеличились, и это позволило платить зарплаты и пенсии. Плодами решений, стоивших Кириенко карьеры, в полной мере воспользовались его сменщики — Примаков, Степашин и Путин.

А в августе 1998 года на голову Кириенко обрушились все проклятия за тяжкие социальные последствия — девальвация бьет по тем, у кого нет больших доходов.

22 августа, в субботу вечером, глава президентского аппарата Валентин Юмашев привез Ельцину на дачу проекты двух указов — об отставке Кириенко и назначении Черномырдина.

23 августа, в воскресенье утром, Ельцин вызвал к себе на дачу Кириенко. Кириенко рассказывал мне потом, что он понимал: назад он наверняка вернется уже не главой правительства. Так и произошло. Немцов, который тоже ушел в отставку и был обижен на президента, говорил:

— Ельцин сдавал всех и всегда. Президент уволил пятерых премьер-министров, сорок пять вице-премьеров и сто шестьдесят министров.

Борис Немцов напрасно обижался. В увольнениях не было ничего личного. Ельцин расставался с людьми не потому, что ему кто-то разонравился. Он освобождался от тех, кто переставал быть нужным. Личные привязанности для политика такого уровня не могут быть сильнее политической целесообразности.

Однажды, еще до кризиса, Ельцин искренне сказал своему любимцу Немцову:

— Знаешь, устал вас поддерживать.

Борис Ефимович воспринял эти слова как свидетельство общей усталости президента от жизни. Ельцин же явно имел в виду другое: он нуждался в политиках и министрах, которые бы поддерживали его, которые бы приносили ему политические дивиденды, укрепляли его позиции...

Попрощавшись к Кириенко, Ельцин сразу пригласил к себе Черномырдина, который жил по соседству:

— Только что у меня был Кириенко. Я отправил его в отставку.

Ельцин предложил Черномырдину сформировать новое правительство.

Это был акт отчаяния. Президент не верил в таланты Виктора Степановича, но чувствовал себя слишком слабым, чтобы удержать Кириенко и противостоять напору Думы. Рубль продолжал падать. Страна ожидала еще больших потрясений, полной экономической катастрофы, исчезновения еды и лекарств.

Сам Черномырдин первым делом поехал в Государственную думу договариваться с депутатами. Он говорил им:

— Пора действовать. Товарищ Кириенко растерялся, его ребята разбежались.

Когда в апреле Кириенко боролся за утверждение своей кандидатуры и торговался с депутатами, Александр Николаевич Шохин, который был лидером фракции «Наш дом — Россия», попросил только одно: утвердить оставшегося без работы Черномырдина председателем совета директоров РАО «Газпром».

Перед вторым голосованием в Думе Кириенко сказал, что готов подписать бумаги. Но Черномырдин отказался: он намерен баллотироваться на пост президента и других должностей ему не надо. Черномырдин, похоже, ждал, что у Кириенко ничего* не получится и его опять кликнут на премьерство. Так и произошло, но счастья самому Черномырдину это не принесло.

Во второй раз он находился на посту премьера всего восемнадцать дней и запомнился несколькими фразами:

— Какие тут прогнозы? Надо кое-кому врезать как следует, всех поставить на место, привлечь людей, поставить хозяина и вперед!..

Виктор Черномырдин, вспоминает Борис Федоров, появился в Белом доме бодрым, энергичным, помолодевшим. Он буквально торжествовал: наконец-то увидели, что без него не обойтись!

Виктору Степановичу не терпелось взяться за дело. Отставка и несколько месяцев вне правительства помогли по-новому взглянуть на происходящее. Ему, как говорил другой персонаж недавней истории, чертовски хотелось поработать.

Черномырдин с удовольствием принял предложение Ельцина, но поставил Борису Николаевичу свои условия. Он получает значительно большие полномочия, чем прежде, а президент'соглашается ограничить свою власть, Виктор Степанович старался не только для себя. Он должен был получить поддержку Думы и брался добыть для оппозиции то, чего она тщетно добивалась много лет — отказа президента от своего всевластия.

Он полагал, что это предел мечтаний оппозиции — конституционная реформа, передел полномочий в пользу Думы и правительства. Черномырдин предложил основным думским фракциям подготовить политическое соглашение. Если президент его подписывает, то Дума автоматически утверждает Черномырдина.

Президент был в таком состоянии, что соглашался на все. В те дни казалось, что Борис Николаевич настолько болен и слаб, что вообще вот-вот сам подаст в отставку. Ельцин действительно подписал политическое соглашение. Думу охватила эйфория: наша взяла, президент сдался, кризис закончился.

Черномырдин предлагал депутатам коалиционное правительство. Партии отказываются от политической борьбы, делегируют самых толковых в правительство и общими усилиями вытаскивают страну из кризиса. По словам Черномырдина, лидер коммунистов Геннадий Андреевич Зюганов его поддержал. Поддержал и Николай Иванович Рыжков, лидер фракции «Народовластие»: Черномырдин хорош тем, что ему не надо освайвать новое дело, он все знает.

Но произошло непредвиденное: несмотря на некие предварительные договоренности, 30 августа, в воскресенье вечером, коммунисты неожиданно отказались от этого соглашения и, следовательно, от поддержки Черномырдина.

31 августа, в понедельник, при голосовании в Государственной думе Черномырдин получил голоса всего 94 депутатов. Против проголосовал 251 депутат.

Черномырдин не мог понять, что произошло. Те, на кого он полагался, отказали ему в поддержке. Он уверен, что соперники боятся пускать его в правительство, потому что это открывает ему дорогу к победе на президентских выборах 2000 года. Есть и другое мнение: депутаты не хотели голосовать за возвращение в правительство старого премьера, который за столько лет так и не добился никаких успехов.

Ельцин сразу же вновь внес его кандидатуру на утверждение Думой.

2 сентября, в среду, Черномырдин встретился с губернаторами, обещал пойти навстречу их просьбам.

4 сентября, в пятницу, Черномырдин выступал в Совете Федерации и попросил неограниченных полномочий в борьбе с кризисом. Совет Федерации поддержал кандидата в премьеры.

Черномырдин предложил Примакову и Маслюкову пойти к нему первыми замами. Примаков согласился.

Но и это не помогло.

7 сентября, в понедельник, Дума еще раз отказалась утвердить Черномырдина: 138 голосов «за», 273 — «против».

Вероятно, у коммунистов возникла надежда на то, что Ельцин предложит им более приятную кандидатуру. А может быть, просто боялись опозориться. Ведь они весь тот год, несмотря на свои принципиальные речи и ненависть к «антинародному режиму», одобряли все, что от них требовало правительство. Над ними уже откровенно смеялись.

«На Черномырдина было тяжело смотреть, — вспоминал Борис Федоров. — Он был вымотан физически и обескуражен предательствами. От триумфального возвращения до провала прошло всего несколько дней, но они оказались вечностью. Второе пришествие в правительство обернулось для него большими политическими потерями».

Россия опять осталась без правительства, стране грозил теперь не только экономический, но и политический кризис.

Курс доллара стремительно подскочил. Торги на валютной бирже пришлось остановить. Казалось, что страна погружается в глубочайший экономический кризис, в хаос. Потом, после утверждения Примакова, станет ясно, что объективных причин для такого падения рубля не было. Просто действовали внеэкономические категории — общество охватила паника.

Оставалось последнее, третье голосование по кандидатуре Черномырдина. Если Дума вновь говорит «нет», президент по конституции распускает Думу и назначает досрочные выборы. В ответ депутаты лихорадочно готовились к процедуре импичмента — это лишит президента права разогнать их.

В понедельник Ельцин не представил Черномырдина на третье голосование. Проходит вторник — Ельцин молчит.

Становится ясно, что президент и его окружение не знают, что им делать: рискнуть и настоять на своем или же подыскать новую кандидатуру?

Одни считали, что надо выставлять кандидатуру Черномырдина в третий раз: в последнюю минуту депутаты как пить дать испугаются роспуска и проголосуют «за».

В этом предположении был резон. Депутаты не хотели роспуска Думы. Одно дело готовиться к выборам, располагая мощным думским аппаратом, депутатскими привилегиями, другое — в решающий момент оказаться на улице и начинать все с нуля.

Но депутаты весной уже дали слабину, когда после всех протестов и негодования с третьего раза проголосовали все-таки за Кириенко. Они боялись вновь проявить губительное отсутствие принципиальности, накануне возможных выборов опозориться в глазах избирателей. Поэтому риск третьего отказа был велик.

В ответ на роспуск Думы депутаты могли начать процедуру импичмента, и тогда страна попала бы в ужасающее положение, когда власти не признавали бы друг друга. Страна стала бы неуправляемой. В Кремле на этот риск не решились. Ельцин был уже слаб и болен.

В кабинете главы администрации Валентина Юмашева лихорадочно тасовали политическую колоду, перебирая возможных кандидатов. Прозвучало и имя московского мэра Юрия Лужкова. Юмашев и Татьяна Дьяченко с порога отвергли это предложение, причем, судя по словам участников этой дискуссии, весьма эмоционально.

Если другие кандидатуры можно было рассматривать, взвешивая плюсы и минусы, то Лужков воспринимался как какой-то монстр; не то что обсуждать, но и произносить саму его фамилию в главных кабинетах Кремля считалось неприличным.

Валентин Юмашев твердо стоял за Черномырдина, видимо полагая, что старый конь борозды не испортит. Личная преданность Виктора Степановича президенту вне сомнений.

А в Москве уже объявился Александр Лебедь, застоявшийся в своем красноярском далёко, и сразу на двух каналах телевидения предложил себя в спасители Отечества — по своей ли инициативе или по чьему-то совету. Говорили, что известный предприниматель Борис Березовский настойчиво предлагает поручить правительство Лебедю — более слабый политик просто не справится.

В конечном счете Бориса Николаевича уговорили не просить в третий раз Думу утвердить Черномырдина. А кого же назначать? Президент задумался и думал несколько дней.

Государственная дума проявила инициативу и предложила президенту свой набор кандидатов на пост премьер-министра: глава парламентского комитета по экономической политике Юрий Маслюков, министр иностранных дел Евгений Примаков, известный банкир Виктор Геращенко, спикер Совета Федерации Егор Строев, московский мэр Юрий Лужков.

Лидер фракции «Яблоко» Григорий Явлинский вдруг заявил с думской трибуны, что есть кандидатура, которая устроила бы все политические силы, — это министр иностранных дел Евгений Максимович Примаков.

Сначала это показалось очень странным выбором: академика Примакова — в прошлом журналиста, директора академического института, советника Горбачева, начальника разведки — меньше всего можно было считать хозяйственником.

Но были аргументы и в пользу Примакова: в партии не входит, к финансово-промышленным группировкам не принадлежит, в президенты баллотироваться не собирается, в прежних экономических реформах не участвовал.

Явлинский разъясняет свою позицию:

— Евгений Максимович — это компромиссная фигура. Это не кандидат «Яблока». Мы с ним как с министром иностранных дел не во всем были согласны.

Депутаты подхватили эту идею. Примаков ни у кого не вызывал аллергии. Спокойный, основательный, надежный, он казался подходящей фигурой в момент острого кризиса. Более того, он понравился не только политикам, но и значительной части общества.

Ельцин пригласил Примакова на дачу:

— Евгений Максимович, вы меня знаете, я вас знаю... Вы — единственный на данный момент кандидат, который всех устраивает.

Примакову нравилось быть министром иностранных дел и не хотелось браться за практически неразрешимую задачу.

— Борис Николаевич, буду с вами откровенен. Такие нагрузки не для моего возраста. Вы должны меня понять. Хочу доработать нормально, спокойно. Уйдем на пенсию вместе в 2000 году.

8 сентября, во вторник, Примаков сделал заявление:

— Признателен всем, кто' предлагает мою кандидатуру на пост председателя правительства. Однако заявляю однозначно — согласия на это дать не могу.

Черномырдин продолжает работать в Белом доме.

Что решил Ельцин, все еще неясно.

Глава президентского аппарата Валентин Юмашев сообщил Явлинскому, что разговаривал с Примаковым, но тот отказался. Это совершенно естественно, отвечает Явлинский, о таких вещах должен говорить сам президент, а не его помощник.

Правительства по-прежнему нет, и возникает ощущение, что страна идет вразнос. Эти первые сентябрьские дни — худшие за несколько последних лет. Банки закрываются. Люди на все деньги скупают еду, лекарства и вещи. Настроения в стране упаднические. Предприятия закрываются, платить нечем.

Все ждут увольнений, безработицы, пустых полок, очередей', холодной и тяжелой зимы, социальных потрясений, диктатуры. Кончившаяся 17 августа жизнь теперь уже представляется если не прекрасной, то по крайней мере вполне нормальной. Люди готовы согласиться на любого премьера, лишь бы он начал действовать.

На дачу к Ельцину приехали Валентин Юмашев, секретарь Совета безопасности Андрей Кокошин и Ястржембский. Ястржембский предложил выдвинуть кандидатуру Лужкова:

— Лужков всегда был за президента. На всех этапах своего пути, при всех сложных ситуациях. Говорят, что сейчас он против вас. По-моему, это оговор. Я лично разговаривал с Юрием Михайловичем. Он попросил передать, что Борис Николаевич для него святое понятие. Но дело не только в этом. Лужков — реальный кандидат в президенты на следующих выборах.

Андрей Кокошин поддержал Ястржембского. Не был согласен Юмашев:

— Лужков рвется к власти, со своим грубым напором, не брезгуя никаким скандалом. Кроме того, если Лужков станет премьером, неужели он удержится от попыток захвата власти до выборов 2000 года? Конечно нет.

Ельцин всех отпустил, сказав, что подумает, и почти сразу перезвонил Юмашеву в машину:

— Уговаривайте Примакова.

Во всяком случае, так это изложено в последней книге Ельцина «Президентский марафон», которую за него написал Валентин Юмашев. Для Ястржембского и Кокошина этот визит на дачу закончился увольнением — Ельцин заподозрил в них «тайных агентов» Лужкова.

Ельцин вел тройную игру: давил на Думу («У меня нет другой кандидатуры, это вопрос решенный, с вами или без вас, премьером будет Черномырдин»), убеждал Черномырдина не настаивать на своей кандидатуре («Виктор Степанович, нельзя вносить вашу кандидатуру в третий раз, в сегодняшней политической ситуации мы не имеем права распускать Думу») и через Юмашева уговаривал Примакова стать премьером.

Юмашев несколько раз встречался с Примаковым.

— Евгений Максимович, какие ваши предложения, что будем делать?

Примаков отвечал:

— Давайте предлагать Юрия Дмитриевича Маслюкова, это хороший экономист.

— Борис Николаевич ни за что не согласится на премьера-коммуниста, вы же знаете,.Евгений Максимович. И что же, будем распускать Думу?

На самом деле от отчаяния Ельцин был готов на любой вариант.

Юрий Дмитриевич Маслюков рассказывал позднее журналистам, что его прямо из отпуска пригласили к президенту. Утром 10 сентября он был в Кремле. Сначала с ним разговаривала президентская дочь Татьяна Дьяченко. Она сказала:

— Сейчас папа будет предлагать вам пост премьера. Нив коем случае не отказывайтесь.

Ельцин действительно предложил Маслюкову стать премьером. Он ответил, что в силу его принадлежности к коммунистической партии назначение будет недоброжелательно встречено частью политического спектра страны.

Маслюков сказал, что сейчас нужна такая фигура, как Евгений Максимович Примаков, а он готов работать под его руководством в качестве первого вице-премьера, ответственного за экономику.

В общей сложности Ельцин трижды предлагал Примакову возглавить кабинет. Последняя беседа состоялась 10 сентября. Евгений Максимович искренне отказывался. Ему не хотелось браться за практически неразрешимую задачу..Ельцину он сказал:

— Борис Николаевич, буду с вами полностью откровенен. Такие нагрузки не для моего возраста. Вы должны понять меня.

Даже Черномырдин стал уговаривать Примакова согласиться. Виктор Степанович уверял, что, еще когда они летом одновременно отдыхали в Сочи, он сказал Примакову:

— Евгений, в правительстве очень тяжело, нет там, по сути, хозяина. Не придется ли тебе за хозяина сесть? А ребята пусть отдохнут.

Примаков, считая, что разговор окончен, вышел в президентскую приемную. К нему подошли Юмашев, Татьяна Дьяченко и глава службы президентского протокола Владимир Николаевич Шевченко. Шевченко говорил особенно горячо:

— Как вы можете думать о себе! Разве вам не понятно, перед чем мы стоим? 17 августа взорвало экономику. Правительства нет. Дума будет распущена. Президент может физически не выдержать. Мы на грани полной дестабилизации!

Слова Шевченко произвели на Примакова сильное впечатление. Он спросил:

— Но почему я?

— Да потому, что Думу и всех остальных устроит именно ваша кандидатура. И потому, что вы сможете.

И Примаков согласился...

В эти утренние часы я был в министерстве иностранных дел. Заместители Примакова ничего не знали, но, предчувствуя расставание с министром, заранее горевали.

Один из заместителей министра при мне позвонил главному помощнику Примакова Маркаряну:

— Роберт, что происходит?

Маркарян осторожно ответил, что ему самому пока точно ничего не известно. Примаков не в министерстве.

— Где он?

— У президента...

Стало ясно, что Примаков, видимо, согласится. Пока мы разговаривали в здании на Смоленской площади, Ельцин подписал указ о назначении Примакова, и об этом мгновенно сообщили информационные агентства. В министерстве иностранных дел печальные настроения. В стране — единодушный вздох облегчения.

Примаков еще должен был утверждаться Думой, сформировать правительство, предложить программу действий, но главное было уже позади — угроза роспуска Думы, импичмента президента, без-властья, политических схваток с неизвестным результатом на фоне экономической катастрофы.

Все политические партии, кроме либерал-демократов Жириновского, единодушно поддерживают Примакова. Геннадий Зюганов говорит: Примаков — это надежда...

Евгений Максимович честно сказал в Думе:

— Я даже не знаю, что для меня лучше: чтобы вы меня утвердили или провалили.

Еще никогда премьер-министром России не становился человек, который бы столь искренне отказывался от этой должности. Примаков не хотел быть премьер-министром. Он никогда не стремился к высшей власти. Он прекрасно чувствовал себя на посту министра иностранных дел и считал, что эта должность будет прекрасным завершением его политической карьеры. Через месяц после назначения премьер-министром ему исполнилось шестьдесят девять лет. Он полагал, что это неподходящий возраст, чтобы начинать новое дело.

Любопытно, что больше всех Евгения Максимовича уговаривали те, кто потом его и уберет с должности. Но в тот момент они все зависели от Примакова — не согласись он тогда, они вообще могли лишиться власти. Но чувство благодарности — не самое сильное чувство у обитателей Кремля.

Предчувствия у Примакова были верные: и он тоже уйдет из Белого дома не по своей воле и не под аплодисменты... Но в тот момент подобный исход никому не мог прийти в голову. Выдвижение Примакова казалось счастливой находкой — ему доверяла вся страна.

Когда Государственная дума утвердила Евгения Примакова на посту главы правительства, страна начала успокаиваться — у нас вновь есть правительство.

Но сразу стало ясно, что самое трудное впереди. Что может и чего не может сделать Примаков? Как поведет себя новый премьер-министр?

Достоинства Евгения Максимовича Примакова очевидны. Но возник один важный вопрос: в состоянии ли он физически и психологически справиться с такими невероятными перегрузками? Когда он работал в академических институтах, потом у Горбачева, потом в разведке, это все же была более спокойная, размеренная жизнь. А у главы правительства, наверное, ощущение, что он сидит на вулкане.

Сталин и Косыгин занимали пост главы правительства, будучи старше Примакова, но пришли на эту должность в более молодом возрасте.

Примаков стал премьер-министром в шестьдесят восемь лет. 29 октября 1998-го он отметил шестидесятидевятилетний юбилей. В нашей стране это серьезный возраст. В таком возрасте не так просто быть энергичным и напористым. С годами люди меняются — и не всегда к лучшему, появляется непоколебимое спокойствие, равнодушие, нежелание идти на рискованные и смелые шаги.

Близкие друзья уверяли, что Примаков сохранил прежний темперамент и энергию, ненавидит равнодушие и цинизм. А что касается его физической формы, то люди знающие рассказывали, что каждое утро он проплывает в бассейне полкилометра и чувствует себя достаточно бодро. Так и оказалось, проблемы у Примакова возникли вовсе не по причине слабого здоровья.

Евгений Максимович много раз бывал в кабинете премьер-министра, так что, став его хозяином, ничего нового он там не увидел. Ему только пришлось освоить огромный пульт, на который заведены все телефоны. Главе правительства не надо самому набирать чей-то номер, а достаточно нажать нужную кнопку с фамилией министра.

Но эти кнопки расположены совершенно бессистемно — не в алфавитном порядке и не по функциональному признаку, скажем, силовые министры отдельно, руководители госкомитетов отдельно. Этот пульт создавался годами: Черномырдина напрямую соединяли то с одним, то с другим начальником... Кириенко хотел пульт переделать, но оказалось, что это долго и дорого, так что легче приспособиться и запомнить, где какого министра искать.

Кроме того, премьер-министру полагается аппарат экстренной связи с министерством обороны. По этому телефону можно запросить обстановку в вооруженных силах, поговорить с дежурным генералом на центральном командном пункте Генерального штаба.

Но вообще-то у главы правительства более приземленные заботы — например, связаться с помощью этого телефона с отдаленной воинской частью и переспросить, действительно ли там получили переведенные на зарплату деньги, как это написано в справке министерства финансов и министерства обороны, или подчиненные просто не хотят огорчать главу правительства дурными новостями?

Новые атрибуты власти — усиленная охрана, машины сопровождения — на Примакова впечатления не произвели. Если от Белого дома до Кремля он может доехать не за пятнадцать минут, а всего за пять, значит, еще десять минут выгадываются для дела.

Глава правительства — в меньшем, чем президент, объеме, но тоже получает информацию от специальных служб. В этих сводках анализ внутриполитической ситуации, действий отдельных политиков и, как выразился один из предшественников Примакова на этом посту, всякие сплетни — кто, что и кому сказал.

Есть другая сторона дела. Премьер-министр сам становится объектом пристального профессионального внимания. Его со всех сторон изучают, контролируют каждый шаг. Впрочем, Евгений Максимович человек опытный и осторожный. В баню с девочками не ходит, внешнеторговые фирмы на имя жены не открывает, акциями не владеет, так что ему тревожиться не о чем.

Его предшественники исходили из того, что к ним не только присматриваются, но и прислушиваются, то есть их разговоры, в том числе телефонные, слышат чужие уши, поэтому не всякую беседу вели в собственном кабинете и не всякому телефону доверяли.

Но все это мелочи и чепуха в сравнении с реальными проблемами, которые стоят перед главой правительства.

Я спрашивал тогда людей, которые часто бывали у премьера в кабинете, как чувствует себя Примаков, когда на него не направлены телевизионные камеры, когда его не видит никто из посторонних?

Отвечали, что растерянность с его характером вовсе не вяжется. Он много работает, но чувствует себя уверенно и уже научился управляться с таким сложным механизмом, как правительство.

— Вот я только что был у него в кабинете и наблюдал, как за минуту он расщелкал труднейшую ситуацию, — рассказывал мне один человек в ранге министра. — Я видел, сколько он успел сделать всего за тридцать минут — отправить людей, получить сведения о том, что уже сделано. И было видно, что гигантский маховик заработал оттого, что глава правительства стал его потихоньку раскручивать, а потом уже машина начала действовать сама по себе.

— То есть он не похож на советского хозяйственного руководителя, который работает с криками, с матерком: навались, ребята?!

— Нет, это не его стиль. Ни крика, ни мата от него не услышишь. Все-таки он ученый. Во-первых, он видит развитие ситуации в перспективе. Во-вторых, он видел, что и как делалось в прежние времена и к чему все это приводило. Поэтому он ищет иную методологию и иные механизмы для того, чтобы выйти из кризиса.

— Следов растерянности не видно?

— Нет, нет. Озабоченность большая, восемнадцатичасовой рабочий день. Но такого, чтобы руки опускались, — этого нет. Просто много трудной работы, много такого, что не вызывает улыбок, а наоборот. Но он оптимист.

— Он еще продолжает улыбаться, встречаясь с людьми?

— Да, безусловно.

По свидетельству предшественников Примакова, нужен минимум месяц только для того, чтобы представить себе, что происходит в экономике страны. А от Примакова стали требовать программы действий уже через неделю. Через неделю плана не было. И через две недели, и даже через три...

Примакова упрекали в том, что он ничего не делает, что работа над программой заняла неприлично большое время, что правительство никак не может ответить на вопрос: где взять деньги, если Запад нам ничего не одолжит?

Говорили, что Примаков свои обещания не выполняет, что это не работа, а бег на месте, а сам он медлителен, нерешителен и вообще какой-то сонный.

Ему советовали сразу в сентябре напечатать побольше денег, расплатиться со всеми, а потом с 1 января 1999 года остановиться и договариваться с Международным валютным фондом о новых займах. А он, дескать, промедлил — Кутузов! — и упустил шанс... Правда, такие советчики, видимо, не вполне представляют себе, что произошло бы со страной, если бы он напечатал столько денег, сколько просят.

Потом Примакова стали обвинять в том, что он сознательно откладывает экономические дела в долгий ящик. В этом увидели хитрый расчет, нежелание раньше времени раскрывать карты... Пока он не представил программы, им все довольны. Вот он, дескать, и лавирует, не спешит с программами, формулами, лозунгами, чтобы не спровоцировать атаку на правительство. Как только он сделает выбор, то попадет под огонь критики... Даже родилась красивая формула: Примаков добился политической стабильности за счет экономической.

Но главная причина кажущейся медлительности — отнюдь не дальний расчет Примакова. Ему действительно нужно было время: понять ситуацию в экономике и решить, что можно сделать.

Что такое быть премьер-министром?

Человек приходит в огромный кабинет на пятом этаже Белого дома и садится за стол. Он знает, какие решения необходимо принять сегодня, а какие завтра. Предполагает, что именно может свалиться ему на голову в любую минуту, и должен заранее подумать, что с этим делать. И одновременно он понимает, что невозможно спланировать свой день так, чтобы хотя бы полчаса спокойно подумать. Потому что в стране постоянно что-то происходит. Есть люди, начиная с президента, на телефонный звонок которых необходимо ответить. И есть люди, которых надо принять в любой день и час.

Для премьера самый страшный дефицит, страшнее бюджетного, — это дефицит времени.

Главу правительства, как любого человека, может охватывать отчаяние, усталость, безудержное раздражение, желание послать все к чертовой матери. Но при этом премьер-министр понимает, что он наделен счастливым правом действовать. Ругать происходящее могут все, но только он способен что-то изменить.

Это тяжкая профессия. Премьер-министр понимает, что он должен сократить расходы. Но, взявшись за ручку, чтобы поставить свою подпись, он осознает, что, когда этот документ станет законом, жизнь многих людей станет совсем тяжелой. Эти конкретные люди совершенно не виноваты в том, что бюджетные расходы приходится сокращать. Ему не хочется портить им жизнь. Он ищет другого выхода. Проходит время. Он убеждается в том, что другого выхода нет.

В приемной главы правительства сидят люди, которые мечтают попасть к премьер-министру, чтобы решить с ним разного рода вопросы.

Поток людей делится на две категории. Одних вызывает глава правительства, они ему нужны — он дает им поручения, спрашивает об исполнении.

Общение с людьми помогает понимать, чем дышит страна. С одной стороны, глава правительства получает бездну информации — сил нет ее переварить. С другой, ему не хватает личных впечатлений, потому что сам он видит страну из окна правительственного лимузина и, как правило, общается с чиновником рангом не ниже, чем министр или губернатор.

Другие посетители приходят к премьер-министру, потому что это надо им. Приятно, когда можешь помочь. Но это бывает редко, возможности не безграничны. Необходимость принимать людей и говорить им «нет» тяжка. Иногда возникает желание произвести на людей приятное впечатление и дать им, что они просят. Примаков не из таких.

Известный кинорежиссер, тогдашний председатель думского комитета по культуре Станислав Говорухин рассказал в «Новых известиях»:

«Я пришел к Примакову и полтора часа требовал у него денег на культуру, искусство и кинематограф. Он отказал мне по всем позициям. И все подробнейшим образом объяснил. Даже на пушкинскую программу не дал. Вице-премьер Матвиенко ему говорит: «Всего 78 миллионов рублей!» А он отвечает: «Это не так мало. Это половина того, что мы должны студентам!» И я вышел от него довольный, потому что увидел: во главе правительства стоит спокойный, рассудительный, бережливый человек».

Примаков получил в свое распоряжение исправный и налаженный правительственный аппарат. Аппарат правительства состоит из высококвалифицированных специалистов. Но этот гигантский бюрократический механизм совершает множество ненужных оборотов, бумаги движутся в аппарате с черепашьей скоростью, они ходят от одного чиновника к другому. Даже премьер-министр не знает, что именно произойдет с его поручением: когда оно дойдет до исполнителя и будет ли выполнено?

Огромное количество документов движется по иерархической лестнице не потому, что это необходимо, а потому, что чиновник, который мог бы принять решение сам, не хочет брать на себя ответственность и с удовольствием переправляет документ вышестоящему начальнику.

Система родилась еще в сталинские времена, когда старались собрать побольше виз на документе — труднее потом найти одного виноватого.

Прежде Примаков имел дело с более компактными и налаженными аппаратами разведки и министерства иностранных дел. И надежными! Можно ли доверять аппарату правительства?

При той зарплате, которую платят рядовому чиновнику, неудивительно, что тот или иной документ несет в себе следы чьего-то личного интереса. Или же просто чиновник поленился и не собрал всей нужной информации. С этим в разведке и в МИДе Примаков тоже не сталкивался. Так что он не должен был забывать о том, что поступивший к нему документ может содержать в себе неправду, сознательную или неосознанную.

Когда в конце октября 1998-го Григорий Явлинский в интервью британской газете «Дейли телеграф» сказал, что в правительстве существует коррупция, Примаков на пресс-конференции отпечатал:

— Я могу сказать совершенно твердо и однозначно: господин Явлинский должен назвать этих людей. Если не публично, то пусть напишет в прокуратуру. Иначе либо он укрывает преступление, либо клевещет.

И это при том, что Явлинский выдвинул кандидатуру Примакова на пост премьер-министра!

«Яблочные» депутаты отправили Примакову запрос по некоторым фамилиям и получили отлуп от главы правительства по всем пунктам. Заканчивалось ответное письмо Примакова повторным обращением к Явлинскому:

«Прошу Вас представить конкретные факты взяточничества при назначении на работу в Правительство, о наличии которых Вами было заявлено публично».

Некоторые бумаги, поступающие в Белый дом, вовсе бессмысленны. Например, министерства знают, что дополнительных денег им все равно не дадут, но, получив от кого-то просьбу о помощи,, пересылают ее главе правительства.

Он, разумеется, отказывает, ответ пересылается в министерство, министерство передает отказ дальше... Это симуляция деятельности, но таким образом министры снимают с себя часть неприятной обязанности говорить всем «нет». Кроме того, обилие бумаг устраивает клерков, которые благодаря этому документообороту имеют работу.

Есть и другая причина, по которой поток бумаг захлестывает Белый дом. Опытный чиновник знает, что надо обо всех проблемах своевременно докладывать начальству и чем больше проблем вывалить на стол премьер-министру, тем чиновнику спокойнее. Раз доложил, то вроде уже и не он должен их решать, а начальник.

Потрк бумаг настолько чудовищный, что глава правительства может превратиться в каучуковый штемпель. Только сидеть и подписывать то, что приносят, — и на это рабочего дня не хватит. И не остается времени размышлять над стратегией.

Как бы ни был опытен премьер-министр, все равно он ставит подпись на множестве бумаг, смысл которых остается для него неясен. Он просто вынужден доверять тем, кто читал этот документ до него — своим заместителям, помощникам. Это касается постановлений и решений по каким-то непринципиальным проблемам.

Главная заслуга Евгения Максимовича состоит в том, что он добился стабилизации политической ситуации в России. С его вступлением в должность исчез страх перед тем, что будет распущена Государственная дума, что президент решится вновь применить силу против парламента, что страна пойдет вразнос и воцарится диктатура. И как-то сразу спало напряжение.

Люди увидели, что митинги проблем не решат, надо работать. Правительство получило несколько месяцев относительного спокойствия — для того чтобы что-то сделать.

Примаков сформировал коалиционное правительство.

Борис Ельцин сам предложил Сергею Кириенко остаться первым вице-премьером. Это был частично акт вежливости, но не только. Ельцину жаль было терять очевидно талантливого и умелого человека. И получилось бы неплохое сочетание: опытный политик Примаков и динамичный экономист Кириенко.

Но Сергей Владиленович отказался. Объяснил: не верю в коалиционное правительство вообще и не вижу экономической программы действий нового кабинета в частности. Возможно, дело в другом: побывав в роли первого человека, не захотел быть вторым. Гайдар в свое время пытался работать в кабинете Черномырдина вице-премьером, но быстро ушел, считал, что его держат для ширмы.

Сам Черномырдин тем более не захотел остаться первым вице-премьером у Примакова.

Отказался и Григорий Явлинский. Он был готов прийти в правительство со своей командой, которая заняла бы все должности в финансово-экономическом блоке. Но это уже было бы правительство не Примакова, а Явлинского.

Молодой вице-спикер парламента Владимир Рыжков сначала согласился было пойти вице-премьером по социальным вопросам, в его годы это весьма почетное предложение. Но он быстро забрал свое слово назад, сообразив, что социальные вопросы при жестком бюджете — это дело рискованное. А ему не хотелось ломать свою столь многообещающую карьеру. Печальный пример Бориса Немцова перед глазами — до назначения в правительство его считали возможным кандидатом в президенты, год в правительстве погубил его политическую репутацию.

Примаков прямо в Думе остановил Александра Шохина:

— Хочу предложить вам пост вице-премьера по социальным вопросам.

Шохин засомневался:

— У вас правительство будет левым, что мне в нем делать?

Примаков справедливо заметил:

— Потому и будет левым, что вы все отказываетесь.

Потом Примаков перезвонил и предложил Шохину должность вице-премьера по финансам. Он принял должность — знакомое для него дело, он был вице-премьером в кабинете Гайдара, но проработал в правительстве считанные дни, увидел, что Примаков намерен контролировать все сам, в первую очередь кадровые вопросы, и ушел назад в Думу, благо его депутатский мандат еще не аннулировали.

Евгений Максимович остался с теми, кто не отказался работать в правительстве. Первый вице-премьер Юрий Маслюков представлял коммунистов. Вице-премьер Геннадий Кулик — аграриев. Министр финансов Михаил Задорнов — «Яблоко». Министр труда Сергей Калашников был человеком Жириновского. Глава налоговой службы Георгий Боос — Лужкова.

Когда Примаков представил публике свой кабинет, его называли розовым, красным, коммунистическим. Первые заявления новых министров насчет управляемой денежной эмиссии, национализации, поддержки военно-промышленного комплекса просто пугали.

Да еще Примаков обещал прислушаться к советам академиков-экономистов, своих старых знакомых, среди которых наиболее известны Леонид Иванович Абалкин, вице-премьер в правительстве Рыжкова, бывший помощник Горбачева Николай Яковлевич Петраков и бывший заместитель председателя Госплана Степан Ара-маисович Ситарян.

Восемь лет с начала реформ никто не приходил к ним за советом. В Отделении экономики Академии наук столько академиков — и все невостребованы! Оскорбленные и обиженные, они, видимо, с горечью наблюдали за тем, цто и наукой, и экономической практикой занимались какие-то «мальчики» — Кириенко, Гайдар, Чубайс, Шохин и другие.

Предложения академиков были опубликованы сразу после назначения Примакова и на людей, которые разбираются в современной экономике, произвели гнетущее впечатление. Если бы правительство прислушалось к этим советам, страну постигла бы катастрофа.

Академики предлагали смело печатать деньги — по их мнению, все беды экономики в недостатке денег. Наверное, если раздать большое количество купюр, то люди будут счастливы.

Академикам возразили: напечатанные волей государства деньги будут просто бумажками, на которые ничего нельзя купить. Инфляция есть ограбление человека государством.

Создавалось ощущение, что советчики Примакова не^понима-ют, как в современной экономике функционируют деньги. В этом нет ничего удивительного. Всю свою жизнь они изучали и преподавали политэкономию социализма. Но такой науки просто не существует!

Усиление государственного регулирования? Ничего нового в этом нет. Это уже было, и страна потерпела экономическую катастрофу. Социальная ориентация экономики — вещь хорошая, но ни одна страна не начинала с этого. Сначала добивались подъема экономики, потом на этой основе осуществляли социальные программы.

Людям все кажется, что государство достает деньги из не известных никому источников и проблема состоит в том, чтобы заставить правительство потрясти мошной.

Эти иллюзии сохраняют и люди на высоких постах. Председатель Государственной думы Геннадий Селезнев после очередного раунда переговоров с представителями Международного валютного фонда сказал в сердцах, что надо напечатать рублей, расплатиться со всеми долгами и больше с МВФ дела не иметь.

Иначе говоря, председатель Думы искренне полагает, что работа на фабриках Гознака сродни искусству алхимиков — печатники берут простую бумагу и превращают ее в золото. И что деньги имеют ценность потому, что на них напечатана цифра с каким-то количеством нулей, а не потому, что они соответствуют строго определенному объему общественного богатства. И если денег напечатано больше, то они ничего не стоят.

Черномырдин же знал, что этого делать нельзя:

— Вы думаете, я не хотел вовремя платить зарплату, рассчитываться с пенсионерами, студентами? Еще как хотел. Что я, не мог бы напечатать денег? Мог бы. Но я понимал, что это была бы катастрофа...

Более искушенные сторонники печатания денег говорят, что экономике просто не хватает оборотных средств.

— Мы потратим их не на потребление, а на производство. Не зарплату выплатим, а дадим кредиты производителям. Они начнут работать, и вложенные деньги будут обеспечены товаром...

Так не получается. Эти кредиты обязательно разворуют, потому что дармовые государственные деньги обязательно разворовывают. Льготные кредиты Центробанк раздавал в 1993—1994-м, пока не убедился, что это напрасная трата средств. Если директор получит деньги от государства, он тут же переправит их в коммерческий банк, чтобы получать приличный процент, и будет заинтересован не в том, чтобы вложить их в дело, а в том, чтобы они подольше лежали на счете. Проценты-то идут ему в карман.

Считается, что за последние месяцы 1998 года было напечатано примерно тридцать миллиардов рублей. Они привели только к падению курса рубля. Напечатанные, то есть пустые, деньги знают один путь — они идут на скупку долларов. Больше денег нужно тогда, когда реально растет конкурентоспособное производство. А производство не растет.

Добиться роста производства, оживления экономики — это и есть главная задача правительства. Но она требует колоссальной многоплановой работы, законодательной прежде всего, а не работы печатного станка.

Директор-распорядитель Международного валютного фонда Мишель Камдессю по-своему реагировал на планы правительства Примакова: «Предоставление России кредитов сейчас не только невозможно, но и вредно. Лучшее, что мы сейчас можем сделать для России, — это помочь правительству понять, что они сами должны делать в условиях рыночной экономики».

Но в Москве были уверены, что МВФ кобенится для виду, а деньги все равно даст. Первый вице-премьер Вадим Густов сформулировал это просто: куда они денутся!

Густов много лет работал на урановых рудниках, потом стал партийным работником средней руки и, наконец, был избран губернатором Ленинградской области. Примаков сделал его одним из двух первых вице-премьеров после короткого телефонного разговора. Густова президент первым уберет из примаковского кабинета...

Коммунисты, оппозиция были довольны: наконец-то появилось правительство, которое отбросило монетаристские бредни и займется развитием реального сектора.

Но прошло несколько месяцев, и о программе академиков благополучно забыли. Экономические ориентиры правительства Примакова радикально переменились. При назначении министры говорили одно, а делали совсем другое. Если закрыть глаза, то казалось, что слышишь Гайдара или Кириенко, а не Примакова или Маслюкова.

На правительство оказывали колоссальное давление губернаторы, военно-промышленный комплекс, крупные производители. Они требовали денег и были уверены, что именно это правительство пойдет им навстречу. И ошиблись. Денег правительство Примакова печатать не стало.

Как выразился один из коллег Примакова: когда становишься министром, нельзя не быть монетаристом. Нельзя раздать денег больше, чем есть в казне. Нельзя давать кредиты, если очевидно, что их не вернут.

Глава правительства и его министры осознали свою ответственность. Одно дело на митинге или с думской трибуны сулить избирателям златые горы. Другое — понять, что от одного неверного шага может пострадать вся страна.

Примаков много лет работал в правительстве и получал всю необходимую информацию. Но только оказавшись в кресле премьер-министра, он увидел, насколько велики проблемы. Он знал, что бюджетники не получают столько денег, сколько им выделено. Но и не предполагал, что они получают так мало.

Открытый, видимый дефицит бюджета — это лишь часть реальности. Проблема не только в том, что в министерство не приходит обещанного бюджетом. Составление бюджета до такой степени не воспринимали всерьез, что туда изначально закладывали лишь малую часть истинных потребностей. Когда это узнаешь, становится ясным масштаб проблемы.

Примаков стал премьер-министром, потому что два его предшественника — Черномырдин с его огромным хозяйственным опытом и Кириенко с явно разумными идеями — не добились поддержки.

Беда в том, что разумная экономическая программа отвергается политическими силами — это произошло с правительством Кириенко. И нужна сильная политическая фигура, чтобы поддержать и попытаться осуществить такую программу.

Глава правительства должен убедить общество и депутатов по собственной воле сделать то, чего они делать не хотят, принять свободную рыночную экономику, осознать важность привлечения иностранного капитала.

Поддержка, которую получил Примаков, — результат того, что он с первого своего шага в большой политике сделал упор на стабильность и на согласие в обществе.

Причина того, что Примаков прошел на ура в Думе и пользовался поддержкой левой оппозиции, не только в том, что он взял Маслюкова и Кулика вице-премьерами, а в том, что он с самого начала искал согласия и пытался найти компромисс.

Секрет Примакова, как говорят, состоял в том, что в его речах все слышали то, что хотели услышать. Либерально настроенные граждане — обещание рыночных реформ и свобод. Коммунисты — государственное регулирование и контроль.

И верно. Некая двойственность постоянно присутствовала в высказываниях Примакова.

Он рассуждает о необходимости чрезвычайных мер, но тут же говорит, что это отнюдь не введение чрезвычайного положения. Он обещает «круто взять курс на то, чтобы продолжить движение к демократии, к реформе общества, к строительству многоукладной экономики, плюрализму политической жизни».

И тут же бросает фразу: «Мы не можем идти дальше, рассчитывая, что все решит рыночная стихия».

Примаков убедил коммунистов резко изменить свое отношение к закону о разделе продукции. Этот закон дает правовую основу для иностранных инвестиций в добычу природных ископаемых. Поскольку инвесторы получают право на часть добычи, депутаты возражали против закона.

Примаков заявил, что соглашения о разделе продукции — приоритетная задача правительства. А откуда еще брать иностранные деньги? Накануне голосования в Государственной думе Примаков пригласил к себе лидеров думских фракций и групп и попросил их о поддержке законопроекта. Депутаты к Примакову прислушались, и против проголосовало всего шесть депутатов.

Примаков со своими министрами поехал в Белгород, где собрались губернаторы «красного пояса». Как водится, прошлись по молодым реформаторам, порадовались тому, что с новым премьер-министром можно говорить на одном языке.

Примаков сначала рассказал о том, что делает правительство, как бы отчитался перед губернаторами. Выступая, не поучал их, вел себя на равных. Но совершенно не поддавался на давление:

— Я не согласен, что нужен Госплан. Возврата к планированию быть не может. Но вмешиваться в экономику необходимо. Вот канцлер Эрхард в Германии — какие жесткие меры принимал, и никто пикнуть не смел.

У него просили денег на развитие местной промышленности. Он отвечал:

— Никто вам ваши производства не запустит. Если у вас такая хорошая продукция, почему ее никто не берет? Не умеете продавать? Учитесь.

Примаков сказал, что он против массовой эмиссии, что страна будет платить долги иностранным кредиторам, и даже пообещал пустить в страну иностранные банки, на что никто из его предшественников не решался, потому что российские банки такой конкуренции конечно же не выдержат.

Выступая перед западными финансистами, Примаков сказал, что готов разрешить российским гражданам размещать деньги на номерных счетах иностранных банков, работающих в России.

— По самым мягким подсчетам, — сказал Примаков, — из России ежегодно уходит около пятнадцати миллиардов долларов. В этом есть и вина правительства. Она заключается в том, что правительство не создало условий для размещения этих капиталов в России.

Пусть не вывозят, а оставляют здесь, а государство закроет глаза на источник этих денег.

Вопреки первоначальным обещаниям, правительство Примакова не так уж сильно вмешивалось в экономику. Людям не мешали работать. Не сбылся ни один из катастрофических сценариев, которые сулили правительству Примакова.

Его кабинет, впервые за десять лет, составил честный бюджет, в котором доходы превышают расходы, и фактически удержал рубль, и через несколько месяцев наступило некоторое улучше-ние'ситуации в стране, начался рост производства.

Девальвация рубля помогла отечественному производителю, и от этого выиграли села и небольшие города России, где сосредоточены производители.

После долгих споров в правительстве отказались от мысли, что в Международном валютном фонде сидят мальчики в коротких штанишках, ничего не смыслящие в российских делах. Выяснилось, что разумные предложения МВФ совпадают с целями правительства.

И вообще оказалось, что в стране уже все-таки сформировалась рыночная экономика, которая уже не так сильно зависит от правительственных решений и постановлений.

Примаков был очень осторожен, он продумывал каждый шаг, двигался как по минному полю, поэтому на посту премьер-министра он допустил куда меньше ошибок, чем кто-то другой сделал бы на его месте. Но одновременно его упрекали в том, что он не идет на решительные, радикальные, но непопулярные меры, которые только и могут вытащить нас из кризиса.

Либеральные экономисты ругали Примакова за пассивность. Если к хирургу пришел больной с нарывом, хирург, конечно, должен подумать о том, как сделать операцию максимально безболезненно, но вскрывать нарыв необходимо, иначе будет заражение крови. Примакова обвиняли в том, что он, ссылаясь на волю пациента, не решается вскрыть нарыв, а дает только обезболивающее. Но пациент-то может и умереть...

Вот и президент Ельцин в мае 1999 года объяснил стране, что расстался с Примаковым потому, что его правительство не преуспело по экономической части.

Некоторые экономисты согласились с президентом. Другие напоминали, что Примаков стал премьером, когда страна находилась в кризисе, люди были в панике. От этого он страну спас и дал экономике возможность восстановиться. А провинция была ему благодарна — ей стало легче. Кроме того, при Примакове стали выплачивать зарплаты и пенсии — без опозданий. Это связывали с его именем.

Примаков — человек честный и некорыстный, поэтому никто и не пытался искать у него счета в швейцарских банках или недвижимое имущество за границей. Но говорили, что он набрал в правительство коррупционеров.

Однако из всех премьер-министров именно Примаков менее всего поддавался давлению лоббистов. Сергей Генералов, министр топлива и энергетики в кабинете Примакова, рассказывал журналистам: узнав, что его заместитель Виктор Калюжный дал льготы нефтяным компаниям «Лукойл» и ТНК, решил его уволить, да не успел — сменился премьер.

Генералов добавил:

— Если бы Примаков остался еще хотя бы на месяц, Калюжный был бы уволен.

Новый премьер-министр Сергей Степашин чувствовал себя не так уверенно и уволил министра Генералова. Буквально через час после увольнения Генералова его недавний заместитель Виктор Калюжный облагодетельствовал еще одну нефтяную компанию, а вскоре сам стал министром.

Евгений Примаков приступил к работе с большим, невиданным кредитом доверия.

Начиная с сентября 1998 года опросы общественного мнения показывали, что Евгений Примаков — самый популярный и влиятельный человек в стране. Раньше эту позицию занимали только два человека: как правило, Борис Ельцин и в порядке исключения Виктор Черномырдин. Теперь же президент России отступил на второе место.

В конце октября 1998-го рейтинг доверия Примакову был самым высоким в России. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения, ему доверяли 14 процентов россиян. На втором месте — Зюганов (10 процентов), на третьем-четвертом — Явлинский и Лужков (7 процентов). Пятое место — Лебедь (5 процентов).

В середине ноября 68 процентов опрошенных одобрили идею исполнения Примаковым обязанностей вице-президента. На вопрос о том, кто из политиков способен объединить политические силы, люди ответили так: на первом месте оказался Примаков — 30 процентов опрошенных. На втором Юрий Лужков — 21 процент.

В конце года опрос общественного мнения показал, что число одобряющих действия Примакова с 50 процентов в октябре выросло до 54 процентов в декабре. Многие назвали Примакова самым популярным политиком года.

Ни один глава правительства не имел такой массовой поддержки. Это создавало ему запас устойчивости в отношениях с Кремлем. Примаков был достаточно тактичен и умен, чтобы не покушаться на прерогативы президента, пусть даже и больного. Он ни одной минуты, что бы на сей счет ни писали, не работал заместителем президента. Он старался не возбудить в Ельцине ревность, зная, что тот не любит успехов других политиков.

Но почти сразу начались разговоры о toMj что Примаков захочет баллотироваться в президенты на выборах 2000 года. Специалисты стали прикидывать, есть ли у цего шансы на победу, кто именно за него проголосует, какие силы поддержат нынешнего главу правительства. Заговорили о том, что Примакову и Лужкову нужно объединиться, потому что они, собственно, почти единомышленники, программы у них сходные, делить им нечего. За каждым сила, вместе они непобедимы.

Председатель Государственной думы Геннадий Селезнев уверенно сказал:

— Если у правительства все получится, у Примакова будут все шансы баллотироваться на пост президента.

Когда Примаков' назначил своего бывшего заместителя по Службе внешней разведки Григория Рапоту генеральным директором компании «Росвооружение», все решили, что он готовится к выборам. Через «Росвооружение» идут миллиарды долларов, получаемых от торговли оружием. Выходит, Примаков намерен развернуть финансовый поток в свою сторону. А зачем ему нужны деньги? На будущую президентскую кампанию...

Но Примаков понимал, что он может спокойно работать до тех пор, пока не скажет, что намерен заняться политикой и готов выставить свою кандидатуру в президенты.

Первоначально Ельцин зависел от Примакова и даже в определенном смысле заискивал. Примаков потом расскажет, что через две недели после его назначения президент вдруг многозначительно и доверительно заговорил с ним:

— Давайте думать о стратегических вопросах. Я мыслю вас на самом высшем посту в государстве!

Примаков благоразумно отказался развивать эту тему:

— Я не готов к такому разговору. Не готов и не хочу его вести...

Борис Ельцин назвал Примакова «самым сильным, самым надежным премьером, которого поддерживает президент, поддерживает правительство, поддерживает Государственная дума, поддерживают региональные власти на местах». Ельцин сказал, что получает удовольствие, видя, как Примаков решает проблемы, находя удачные компромиссы...

Но едва кризис миновал, стало ясно, что Примаков неприятен Ельцину. Очень быстро заговорили о том, что между Ельциным и Примаковым пробежала черная кошка, что президент обижен на премьер-министра, который за его спиной договаривается с Государственной думой о том, чтобы вывести правительство из-под контроля президента. Известно, как Ельцин «любит», когда в его окружении кто-то занимается самостоятельной политикой...

Говорили и другое: что в момент обострения президентской болезни Примаков пытался взять под контроль силовые министерства. Это не так. Министры обороны, внутренних дел, директор Федеральной службы безопасности подчиняются только президенту. Это не значит, что они никогда не появляются в кабинете премьер-министра и не выполняют его просьб. Просто о каждом таком поручении премьер обязан поставить в известность президента.

Другое дело, что с Примаковым силовые министры явно сотрудничали с большим удовольствием, чем с его предшественниками. И он, уйдя из разведки, не утратил контакта и с бывшими подчиненными, и со смежниками.

В реальности назначение Примакова премьер-министром и сам президент, и его окружение воспринимали как свой проигрыш: Ельцин дал слабину и позволил сделать главой правительства не того человека, которого хотел.

Евгений Максимович пытался установить рабочие отношения с Татьяной Дьяченко, но она не хотела откровенничать с главой правительства и делиться с ним своими планами.

9 апреля Ельцин публично сказал:

— Не верьте разговорам о том, что я хочу Примакова снять, правительство распустить и так далее. Все это домыслы и слухи. Я считаю, что на сегодняшней стадии, на этом этапе Примаков полезен, а дальше будет видно.

Это было болезненное для Примакова заявление — президент говорил стране, что он в любую минуту может расстаться с Евгением Максимовичем.

Примаков тут же ответил, выступив по телевидению:

— Пользуясь случаем, хочу еще раз заявить, особенно тем, кто занимается этой антиправительственной возней, — успокойтесь, у меня нет никаких амбиций или желания участвовать в президентских выборах и я не вцепился и не держусь за кресло премьер-министра, тем более когда установлены временные рамки моей работы: сегодня я полезен, а завтра посмотрим...

Примакова пытались отговорить от этих слов, но он вел себя уверенно и смело.

Знатоки кремлевской жизни поняли, что и Евгений Максимович не задержится в своем кресле. В 1998 году сменилось три премьер-министра. На то, чтобы сменить главу правительства, у президента в любом случае сил хватит. Так и получилось. В 1999-м тоже сменилось три премьера.

В книге Ельцина «Президентский марафон» так объясняются причины отставки Евгения Максимовича:

«Примаков с каждым днем становился для огромной части бизнеса, а значит, и для среднего класса, средств массовой информации, для многих политиков и целых думских фракций раздражающим фактором. Вольно или невольно Евгений Максимович консолидировал вокруг себя антирыночные, антилиберальные силы, вольно или невольно наступал на свободу слова, и журналистов не могло это не волновать.

Той весной многие российские граждане в массовом порядке начали паковать чемоданы... Возбуждались непонятные уголовные дела. Под арест попадали невинные люди. Часть сотрудников спецслужб не скрывали при допросах и обысках бизнесменов, что ждут реванша за прежние годы...

Дальнейшее пребывание Примакова у власти грозило поляризацией общества. Разделением на два враждующих лагеря. Это была тяжелая тенденция. Затягивание этого процесса, сползание к прежним, советским, методам руководства могли превратить его отставку в настоящий гражданский конфликт. Стало понятно, что ждать до осени, тем более до 2000 года, как я запланировал раньше, просто нельзя».

Странно сейчас читать эти ельцинские слова.

Наступление на свободу слова, реванш спецслужб, возбуждение непонятных уголовных дел, аресты и обыски — все это, скорее, описывает то, что стало происходить уже после отставки Примакова, когда президентом стал ельцинский преемник Владимир Владимирович Путин.

Примаков возглавлял правительство восемь месяцев.

12 мая 1999 года, когда глава правительства пришел к Ельцину с очередным докладом, оживленный и приободрившийся президент внезапно сказал:

— Вы выполнили свою роль. Теперь, очевидно, нужно будет вам уйти в отставку. Облегчите мне эту задачу, напишите заявление об уходе с указанием любой причины.

Примаков в эти недели чувствовал себя очень плохо, страдал от тяжелого радикулита, нуждался в операции. Но присутствия духа не потерял и твердо сказал:

— Нет, я этого не сделаю. Облегчать никому ничего не хочу. У вас есть все конституционные полномочия подписать соответствующий указ. Но я хотел бы сказать, Борис Николаевич, что вы совершаете большую ошибку. Дело не во мне, а в кабинете, который работает хорошо: страна вышла из кризиса. Люди верят в правительство и его политику. Сменить кабинет — это ошибка.

Характер Примакова в Кремле знали, поэтому предусмотрели все варианты. Ельцин вызвал нового главу администрации Александра Волошина, который вошел в кабинет с уже готовым указом об отставке главы правительства.

Ельцин вдруг спросил Примакова:

— Как у вас с транспортом?

Примаков равнодушно ответил, что для него все это не проблема, может и такси взять.

Президенту стало нехорошо, вызвали врачей. Прима1фв хотел уйти, Борис Николаевич удержал его. Когда медики вышли, Ельцин встал, обнял Примакова и сказал примирительно:

— Давайте останемся друзьями.

Еще одна цитата из книги «Президентский марафон»:

«Еще раз посмотрел на Евгения Максимовича. Жаль. Ужасно жаль. Это была самая достойная отставка из всех, которые я видел. Самая мужественная. Это был в политическом смысле очень сильный премьер. Масштабная, крупная фигура».

Так почему же Ельцин его уволил?

Самый очевидный ответ — Борису Николаевичу не нравилась самостоятельность премьер-министра. Не в том примитивном смысле, что Примаков не слушался Бориса Николаевича или принимал решения, противоречащие указаниям президента. Просто премьер-министр вел себя независимо, не спешил по каждому поводу кланяться Кремлю и советоваться с президентским окружением — у Примакова в прямом и переносном смысле оказался негибкий позвоночник. От радикулита его спасла операция, а характер остался прежним.

Евгений Максимович никогда не был единомышленником Бориса Николаевича.

Примаков сожалел о распаде Советского Союза и о соглашениях, подписанных Ельциным в Беловежской Пуще.

Примаков не был сторонником гайдаровских реформ и не скрывал своей точки зрения, только его мнением тогда не интересовались, потому что он возглавлял разведку.

Примаков не разделял страстного желания Ельцина сблизиться и подружиться с Западом. И Примаков не питал такой ненависти к коммунистам, к лидерам левой оппозиции.

Одним словом, Примаков был первым непрезидентским премьер-министром. Его и выбрал-тο не Ельцин. Примаков был ему навязан ситуацией. У президента осенью был выбор: либо распустить Думу, либо принять кандидатуру Примакова. Ельцин согласился на меньшее зло, потому что был в очень плохой форме, сильно болел.

Примаков сам сформировал правительство, чего не было ни до него, ни после, и в минимальной степени зависел от президентской администрации.

Примаков с первого дня опирался на поддержку левой оппозиции, во-первых, потому, что она составляла большинство в Государственной думе, во-вторых, потому, что — в отличие от президента — не видел в коммунистах ничего опасного.

Говорили: премьер-министр позволяет оппозиции использовать себя, он слишком ей удобен. В Кремле считали, что Примаков блокируется со злейшими врагами президента. Коммунисты готовили импичмент, а Примаков продолжал заседать вместе с ними, обсуждать дела.

У коммунистов в руках был сильный козырь: если отправим Ельцина в отставку, то управлять страной по конституции будет такой уважаемый человек, как Евгений Максимович Примаков. Со стороны казалось, что на сей раз давно готовившийся импичмент может увенчаться успехом.

В июне 1998 года Государственная дума единогласно приняла постановление «О Специальной комиссии Государственной думы Федерального собрания Российской Федерации по оценке соблюдения процедурных правил и фактической обоснованности обвинения, выдвинутого против Президента Российской Федерации».

Депутаты-коммунисты предъявили Ельцину пять обвинений: государственная измена (Беловежские соглашения 1991 года), государственный переворот (события осени 1993-го), военные действия в Чечне, нанесение ущерба обороноспособности и безопасности страны, геноцид народа, ставший результатом президентских реформ.

Коммунисты были уверены, что депутаты, как минимум, согласятся признать Ельцина виновным в чеченской войне.

Еще никто не знал, что затея с импичментом лопнет как мыльный пузырь, поэтому контакты премьер-министра с оппозицией воспринимали в Кремле как враждебные.

Несколько человек из высшего эшелона власти говорили мне, что были против увольнения Примакова. Не потому, что его любили, — боялись народного возмущения. Евгений Максимович был очень популярен. И как выяснилось позднее, уходу Примакова в отставку предшествовала некая попытка организовать восстание против президента.

Глава компартии России Геннадий Зюганов рассказал «Независимой газете», что накануне отставки правительства у Примакова было совещание с лидерами фракций, с руководством Государственной думы:

— Затем мы остались — я, Рыжков и Харитонов — и еще два часа вели с Примаковым и его заместителями обсуждение ситуации в стране. Мы прямо сказали, что Ельцин и его команда пойдут на отставку Примакова...

У Примакова была редкая возможность. Мы ему сказали, что завтра Ельцин отправит его в отставку, и просили рассмотреть сложившуюся ситуацию на совместном заседании Федерального собрания и правительства. К сожалению, правительству не хватило мужества это сделать. Мы пригласили их в Думу, но они не появились. А затем не появились и в Совете Федерации. Если бы тогда они решились, уверен, две палаты и правительство Примакова нашли бы выход...

Если бы законодатели и правительство обратились ко всем силовым ведомствам с совместным призывом соблюдать спокойствие и не поддаваться на провокации, уверял Зюганов, то ни один солдат, ни один генерал не выступили бы против законного правительства, поддержанного' народом... Тогда была реальная возможность рассмотреть поправки к конституции и перераспределить полномочия. Тогда была стопроцентная возможность поставить правительство под контроль двух палат...

Почему же, спросили Зюганова, коммунисты, как они это обещали, не вывели людей на улицы в знак протеста против отставки Примакова?

— Это можно было сделать при одном условии. Если бы Примаков сказал: «Да, я приду в Думу» — и официально обратился к стране. А когда он сказал, что уходит в связи с тем, что этого требует Ельцин, ситуация поменялась кардинально... Мы собрали Совет Федерации, но и там не хватило мужества честно оценить происходящее. Звать людей на улицы, когда сами отставляемые не делают шагу навстречу Думе, — смысла нет...

Ельцин опять рискнул и опять выиграл. Абсолютно непопулярный президент избавился от необыкновенно популярного премьер-министра, и ничего в стране не произошло — ни демонстраций, ни забастовок, ни массового возмущения! Примаков безмолвно ушел, невероятно страдая от унижения. Дума покорно проголосовала за нового премьер-министра Сергея Степашина.

Убрав Примакова, Ельцин нанес левым тяжелый удар. Они увидели, что президент абсолютно уверен в себе, но не могли понять почему и растерялись. Поэтому и импичмент провалился. Коммунисты потерпели катастрофическое для них поражение. Еще вчера громогласно говорили о «полевении» России, о том, что вся страна поддерживает коммунистическую оппозицию, и вдруг замолчали.

Коммунисты даже не решились сопротивляться назначению Степашина на пост главы правительства, хотя Сергей Вадимович — президентский премьер, полностью ему преданный человек и единомышленник.

Отставка едва ли была для Евгения Максимовича неожиданностью. Примаков помнил незавидную судьбу всех своих предшественников и наверняка понимал, что президент его не очень любит. Хотя обставлен был его уход с должности отвратительно — люди, которых он, по существу, спас в критические дни осени 1998 года, не нашли в себе силы сказать положенное в таких случаях спасибо.

Отставку Примакова одобрили всего два процента опрошенных. У многих в стране осталось ощущение, что с ним поступили непорядочно. Еще ни один глава правительства не уходил со своего поста в ореоле народной любви. Примаков поставил рекорд. И сменщик не смотрел ему презрительным взглядом в спину, а говорил, что продолжит курс Примакова.

Глава 19. ОПЕРАЦИЯ «НАСЛЕДНИК»

Наверное, все началось с того, что Генерального прокурора России Юрия Ильича Скуратова попросили подать в отставку. Но лишь много позже, когда уже закончилась не только скандальная история бывшего Генерального прокурора Скуратова, но и завершилась вся эта запутанная интрига, стал понятен ее истинный смысл.

Скуратов стал четвертым по счету Генеральным прокурором самостоятельной России. Ни один из четырех не снискал себе лавров на этом посту. Всех перепробовали на посту Генпрокурора — и праведника, и грешника, и человека от сохи, и высоколобого профессора. Ни у кого не получилось. Один из них сам ушел в отставку, остальных выгнали. Не везет России с генеральными прокурорами.

Общее в прокурорах только одно — все они обожают носить служебный вицмундир, наслаждаясь маршальской звездой на погонах. Возможно, потому, что они провинциалы, приехавшие завоевывать Москву и добившиеся невероятного успеха.

Валентин Степанков, юрист из Перми, стал Генеральным прокурором России в декабре 1990 года, когда еще существовал Советский Союз. Степанков втянулся в политическую борьбу и в момент яростного противоборства между парламентом и президентом сделал неверный выбор и потому утратил свой пост сразу после октябрьских событий 1993 года.

Вместо Степанкова назначили Алексея Казанника, юриста из Омска. Казанник известен тем, что когда-то уступил Ельцину свое место в Верховном Совете СССР. Стыдливый и застенчивый человек, Казанник продержался всего полгода.

Прекраснодушного Казанника сменил на диво практичный Алексей Ильюшенко, юрист из Красноярска и мастер спорта по вольной борьбе в полутяжелом весе. В 1993 году его поставили во главе контрольного управления президента. Он очень активно участвовал в политическом противоборстве президента Ельцина и вице-президента Александра Руцкого. Борьба эта велась сомнительными средствами^ Но Ильюшенко отличился и был поставлен во главе прокуратуры. Совет Федерации его кандидатуру не утвердил. Он некоторое время исполнял обязанности, а потом его — молодого человека — отправили на пенсию.

А вскоре Алексея Ильюшенко арестовали. Два года он просидел в Лефортовском следственном изоляторе по обвинению в получении крупных взяток от руководителя нефтяной компании «Балкар-трейдинг» Петра Янчева.

Следствие утверждало, что Генеральный прокурор лоббировал интересы нефтяной компании, а взамен родственники Ильюшенко получили задешево два джипа и «Жигули». Следствие по делу Ильюшенко закончилось в 1996 году. Предельный срок содержания Ильюшенко под стражей до суда истек в 1998 году. Выйдя из тюрьмы, он лег в больницу лечиться от туберкулеза. Почему это дело так и не попало в суд — загадка.

В прессе появились распечатки телефонных разговоров Ильюшенко со своим другом, хозяином нефтяной компании. Это были поразительные по откровенности разговоры. Если это не фальшивка, а запись подлинных разговоров, то понятно, почему было возбуждено уголовное дело, и совершенно непонятно, почему оно не было доведено до конца.

Предположения строились разные. Ильюшенко убрали с поста Генерального прокурора перед началом второй избирательной кампании Бориса Ельцина. Президент тем самым показывал, что он избавляется от коррумпированных чиновников. Но прошли годы, власть потеряла интерес к делу Ильюшенко, и прокуратура не знала, что же с ним делать. Прокуратура должна была утвердить обвинительное заключение и передать дело в суд. Но заместитель Генерального прокурора Василий Колмогоров направил дело на дополнительное расследование. А потом нашли повод и дело вообще прекратили.

Кстати, уголовное дело по обвинению Алексея Ильюшенко в получении взяток возбудил его сменщик Юрий Ильич Скуратов. Он трудился в Свердловске, потом его перевели в ЦК КПСС. Вадим Бакатин, став председателем КГБ, пригласил его на Лубянку консультантом. Генеральным прокурором Скуратова назначили с поста директора Научно-исследовательского института проблем укрепления законности и правопорядка. Ну, думали, уж этот не подведет — профессор, интеллигент. Но и со Скуратовым не получилось.

1 февраля 1999 года Генерального прокурора попросил приехать в Кремль тогдашний глава президентской администрации и секретарь Совета безопасности генерал Николай Николаевич Бордюжа.

На столе у него лежала обычная видеокассета с любительской записью сюжета, который вскоре станет знаменитым, — голый человек, очень похожий на Генерального прокурора, познает радости жизни под руководством опытных профессионалок. Когда появился Скуратов, Бордюжа показал ему эту кассету. Генеральный прокурор был потрясен и в тот момент, по словам Бордюжи, даже и не пытался отрицать, что на видеопленке запечатлен именно он.

Но как кассета попала к самому Бордюже? Запись, как выяснилось, была сделана годом ранее, в январе 1998 года. Кто ее передал в Кремль? Ну не почтальон же ее притащил... Кроме того, на кассете не портретная съемка и вообще качество записи неважнецкое. Прежде всего следовало точно установить, кого именно снимали, то есть провести профессиональную экспертизу.

Ни прокуратура, ясное дело, ни министерство внутренних дел в этом не участвовали. Есть только одно ведомство, которому все это под силу, — Федеральная служба безопасности. Как же должно действовать это ведомство, получив такого рода информацию? Я спросил об этом предшественника Путина на посту директора ФСБ Николая Ковалева.

— Мы проверяем информацию, — ответил Ковалев. — Основанием для взятия человека в проверку являются признаки преступлений, находящихся в компетенции ФСБ. Если информация подтвердилась, следует доклад президенту.

Но если речь о высокопоставленном лице, разве не обязана госбезопасность немедленно, еще до окончания проверки, которая потребует времени, сообщить президенту, что у одного из высших чиновников государства возникли серьезные проблемы?

— Мы не обязаны это делать и не делаем, потому что неизвестно, чем закончится проверка, а доклад президенту повлечет за собой, если пользоваться старой терминологией, некоторое поражение в правах. К человеку будут относиться с сомнением: на него что-то есть у ФСБ. Это абсолютно неправильно и незаконно. Я всегда старался этого избежать. Вот если есть документы, подтверждающие его вину, тогда следует докладывать президенту.

Когда возникло дело Скуратова, ФСБ уже возглавлял Владимир Путин. Путин с самого начала вошел в узкий круг людей, которые принимали такие решения. Его предшественник на посту директора ФСБ Николай Ковалев не был допущен в этот круг, у него не было личных отношений ни с президентом, ни с его ближайшим окружением.

После совместного просмотра кассеты Бордюжа сказал Скуратову, что обязан доложить обо всем президенту, и посоветовал Генеральному прокурору написать заявление об отставке и уйти тихо.

В принципе, если Генеральный прокурор балуется с проститутками — за чужой счет, кстати, — да еще позволяет, чтобы его фотографировали, то есть становится беззащитным перед элементарным шантажом, он конечно же должен немедленно покинуть свой пост.

Но рискнул бы Бордюжа по собственной инициативе отправлять Генерального прокурора в отставку? Не было у него таких полномочий. Значит, выполнял поручение? Тогда возникает другой вопрос: почему в Кремле решили избавиться от Скуратова?

Это были очень тяжкие месяцы для Бориса Ельцина. Будущее было совершенно неясно. На ключевой должности Генерального прокурора — на случай всяких непредвиденных обстоятельств — хотелось иметь надежного союзника. Скуратов тоже не знал, как сложится будущее, и держался отстраненно, поэтому в Кремле не считали, что могут на него положиться.

Но Бордюжа не справился с поручением.

Сначала, правда, обескураженный Скуратов написал заявление об отставке:

«Уважаемый Борис Николаевич!

В связи с большим объемом работы в последнее время резко ухудшилось состояние моего здоровья (головная боль, боли в области сердца и т. д.). С учетом этого прошу внести на рассмотрение Совета Федерации вопрос об освобождении от занимаемой должности Генерального прокурора РФ.

Просил бы рассмотреть вопрос о предоставлении мне работы с меньшим объемом».

Но уже на следующее утро Скуратов отказался от своего заявления и попросил Бордюжу сохранить за ним должность Генерального прокурора.

В Кремле думали, что Скуратов уйдет тихо — как в свое время министр юстиции Валентин Ковалев, которого запечатлели на видеопленку во время банных развлечений. Но Ковалев никому не был нужен, за него даже товарищи-коммунисты не вступились. А Скуратов стал говорить, что его преследуют по политическим мотивам, не дают расследовать громкие коррупционные дела в президентском окружении. И у него тут же появились союзники.

Скуратова отстранили от должности, его перестали пускать в здание прокуратуры. Против Скуратова возбудили уголовное дело при очень странных обстоятельствах — ночью, в Кремле, куда внезапно вызвали заместителя московского прокурора. Обвинили в злоупотреблении служебным положением.

Но доказательств, похоже, не хватало: все та же видеокассета да еще четырнадцать костюмов, которые, как уверяет Скуратов, ему распорядился сшить сам президент, да еще бесплатно — то есть за счет налогоплательщиков. Но потом выяснилось, что костюмы прокурору подарил не заботливый президент, а хитрый заграничный бизнесмен.

Скуратов, кстати, хотел расплатиться: дал управляющему делами президента Павлу Бородину десять тысяч долларов — это зарплата Генерального прокурора за два года.

Дело Юрия Скуратова не имело, как говорят юристы, судебной перспективы, это было ясно с самого начала. Никто его, впрочем, судить и не собирался — его надо было убрать с должности Генерального прокурора.

История с костюмами оставила, конечно, неприятный осадок. Трудно представить себе, что должность Генерального прокурора может занимать человек, который позволяет себе принимать в подарок дюжину костюмов — бесплатно — и искренне считать, что .он имеет на это право. Но в высших эшелонах власти творились дела и похуже. Почему именно со Скуратова начали?

Странно и другое. Бывший министр юстиции Валентин Ковалев отчаянно защищался, уверяя, что съемки в бане — это фальшивка. Скуратов ни разу не сказал, что снимали не его. А ведь эта видеопленка делала позиции Генерального прокурора столь уязвимыми. Любое его решение будет вызывать сомнение — а не шантажируют ли его? А не действует ли он под влиянием тех, кто владеет оригиналом этой пленки?

И чего теперь может добиться какой-нибудь провинциальный прокурор, если ему, смеясь, в лицо говорят: твой генеральный ходит по девочкам и не отказывается от борзых щенков, то есть от костюмов... Чего же ты от нас хочешь?

Идеальный прокурор, видимо, должен был однолюбом и богатым человеком. Он не должен участвовать в политике и быть абсолютно независимым от власти. Да разве это возможно?

Генерального прокурора постоянно вовлекают в политическую борьбу и ставят перед жестким выбором: если ты не с нами, значит, ты против нас. И прокурор понимает, что ему не надо ссориться с властью, а надо позаботиться о личных интересах — от получения квот на экспорт нефти до замечательно сшитых костюмов из импортного материала.

Видеопленку, на которой человек, похожий на Генпрокурора, развлекается с профессионалками, показали по Российскому телевидению. Но и это не помогло. Совет Федерации не согласился на увольнение Скуратова — губернаторы надеялись, что он выдаст важные кремлевские тайны и поможет им в борьбе с Ельциным.

Ничего важного Скуратов так и не поведал, чем напомнил незабвенных Гдляна и Иванова. Страна жаждала разоблачений, даже их требовала, но ни знаменитые в прошлом следователи, ни отставленный Генпрокурор так ничего и не рассказали.

Но скандал, крайне болезненный для Бориса Ельцина, разразился. И ответственность за провал операции со Скуратовым возложили на Николая Бордюжу. В апреле 1999-го его отправили в отставку. Так завершилась многообещающая карьера человека, на которого в окружении Бориса Ельцина в какой-то момент делали очень крупную ставку.

Последние месяцы 1998-го и начало 1999 года были временем отчаяния и тревоги в жизни обитателей Кремля. Это было время, когда стало ясно, что президент Ельцин настолько тяжело болен, что неизвестно, сколько времени он продержится.

В октябре 1998-го Борис Николаевич полетел в Узбекистан и Казахстан. Но чувствовал себя очень плохо. Прямо под прицелом телевизионных камер в аэропорту он едва не упал. Его удержал Ислам Каримов, президент Узбекистана. Поездку свернули, и президент досрочно вернулся в Москву. Врачи сообщили, что у президента трахеобронхит с высокой температурой. Но по Москве поползли слухи, что президент совсем плох, что у него развилась болезнь Паркинсона.

И страшная мысль: кто придет после него? и как он себя поведет? — не покидала ни самого Ельцина, ни его окружение. Ведь тогда сильны были позиции тех, кто говорил, что Ельцина надо судить за развал страны. И в устах некоторых политиков это звучало угрожающе.

В какой-то момент Ельцин, кажется, даже был готов передать государство Примакову. Евгений Максимович благоразумно отказался развивать эту тему. Да и Ельцин быстро понял, что Примаков слишком самостоятелен.

Идея подыскать преемника самому казалась самой разумной. Но кого выбрать? Эскизный портрет преемника набросать было несложно: молодой, энергичный, располагающий к себе, желательно из военных, из тех, кто в политике недавно и еще не успел примелькаться. Такие качества, как верность и надежность, обязательны. Он должен сохранить верность своему крестному отцу в политике и после того, как сменит его в Кремле.

Вот первым на этот пост и опробовали Николая, Николаевича Бордюжу. Казалось, он подходит идеально. Из военной семьи, двадцать лет прослужил в военной контрразведке КГБ, занимался кадрами, политико-воспитательной работой, потом в ФАПСИ — Федеральном агентстве правительственной связи и информации — и в пограничных войсках.

Дорогу наверх ему очистил генерал армии Андрей Николаев, который, не согласившись с Ельциным, по принципиальным соображениям ушел в отставку с поста начальника Федеральной пограничной службы.

Вместо Николаева назначили Бордюжу. Он стал регулярно приходить в Кремль и многих буквально очаровал. Худощавый, подтянутый, улыбчивый — военная косточка, спокойный, внимательный, умеет ладить с людьми. Чем не кандидат в преемники?

В сентябре 1998 года нового ельцинского фаворита сделали секретарем Совета безопасности, а в декабре еще и поставили во главе президентской администрации. Такой концентрации власти не было ни у кого из кремлевских администраторов. Даже у Анатолия Чубайса, когда он возглавлял президентский аппарат, потому что ему приходилось вести незримую войну с секретарем Совета безопасности Александром Лебедем. А Бордюжа стал одновременно и Чубайсом, и Лебедем.

Генерала призвали в Кремль в тот момент, когда Ельцин был очень слаб и левая оппозиция требовала его отставки. В книге «Президентский марафон» мотивы назначения Бордюжи изложены весьма откровенно:

«Легко стучать кулаком по думской трибуне, в очередной раз «отправляя в отставку» ненавистного Ельцина, выводить на площади колонны демонстрантов под красными флагами, когда он лежит в больнице.

Труднее это сделать, когда рядом с президентом возникает фигура генерал-полковника, который одновременно совмещает две важнейшие государственные должности — и главы администрации, и секретаря Совета безопасности».

Ельцин и его окружение возлагали на Бордюжу большие надежды, надеялись, что молодой генерал-полковник станет им надежной защитой. .

Но исполнительный и доброжелательный офицер оказался непригодным к этой работе. Он не только не разобрался в сложнейших кремлевских интригах, но и не проявил к ним интереса. Он совершенно не понял, чего от него ждут.

Бордюжа, условно говоря, был Путиным номер один. Но Бордюжа подкачал. У него не оказалось лидерских качеств, которые сразу же проявились у Путина. Не проявил генерал и других искомых черт — беспредельной жесткости и твердости. Не хватило ему, видимо, и политического кругозора. Ельцин в Бордюже разочаровался.

К тому же Бордюжа еще имел несчастье тесно сотрудничать с Примаковым, которого уважал и которого в Кремле многие ненавидели и боялись. О контактах Примакова и Бордюжи соответствующим образом докладывали президенту Ельцину.

Ельцин в своей книге объяснил, что к чему:

«Я вызвал Юмашева и сказал:

— Валентин, а вы уверены, что нет ошибки? Что-то я не чувствую Бордюжу.

Юмашев удивился. Внешне все шло гладко. Бордюжа старался изо всех сил, пытался стать командным человеком. Но я с самого начала видел — с ним что-то не то.

Позднее мне стало ясно, что же происходит с Бордюжей. Офицер, сделавший прекрасную карьеру в строгой военной системе, он плохо понимал устройство современной политической жизни, не улавливал ее тонких нюансов, не замечал подводных течений. Вся работа главы администрации была, с его точки зрения, нелогичной, нерегламентированной, странной. И он растерялся... Единственным, с кем Бордюже было комфортно, оказался Евгений Максимович Примаков...»

19 марта 1999 года Ельцин позвонил Николаю Бордюже, который в результате всех переживаний попал в больницу:

— Николай Николаевич, я принял решение разъединить должности секретаря Совета безопасности и главы администрации, так как считаю, что совершил ошибку, объединив эти должности. На пост главы администрации думаю назначить Волошина, а вас оставить на посту секретаря Совета безопасности.

Бордюжа поблагодарил и отказался:

— Это решение не ваше, а навязанное вам вашей дочерью — Дьяченко — по рекомендации группы лиц. Причина этого кроется не в ошибочности объединения двух должностей, а в том, что я инициировал снятие Березовского с поста исполнительного секретаря СНГ и отказался участвовать в кампании по дискредитации Примакова и его правительства. Остаться работать в Кремле — значит принимать участие в реализации тех решений, которые вам навязывают Дьяченко, Юмашев и другие...

Положив трубку, Бордюжа записал разговор и передал его содержание Примакову.

В тот же день вечером Бордюжа потерял обе должности. Примаков удивленно спросил президента:

— Борис Николаевич, зачем вы Бордюжу уволили?

Президент ответил коротко:

— Не справляется.

С чем именно не справился Бордюжа, стало ясно, когда выяснилось, что на посту руководителя администрации его сменил широко известный в узких кругах экономист Александр Сталье-вич Волошин, который был в контрах с Примаковым. По указанию президента Александр Стальевич позвонил Примакову:

— Евгений Максимович, это Волошин. С сегодняшнего дня президент назначил меня главой администрации.

Примаков понял этот демонстративный звонок так: администрация президента начинает борьбу с главой правительства.

На Волошина обратили внимание в Кремле после августовского финансового кризиса.

Татьяна Дьяченко, дочь Ельцина, в газетном интервью говорила о Волошине:

«На работе он напоминает какую-то сложную, хорошо отлаженную, не знающую усталости машину. Я иногда просто не понимала, как он выдерживает. Вот идет подготовка послания президента к Федеральному собранию: папа звонит в два часа ночи, в четыре ночи, когда угодно — и он бодрым голосом отвечает. Волошин до двух ночи непрерывно работал, в четыре его папа поднимал, давал задания, а в восемь утра он уже снова на работе».

В советские времена Волошин работал в отделе исследований текущей конъюнктуры Всесоюзного научно-исследовательского конъюнктурного института. Этот институт обслуживал министерство внешней торговли, и его сотрудники хорошо представляли себе механизм работы западной экономики.

После перестройки Волошина приметил Борис Березовский. Александр Стальевич трудился у Березовского в «ЛогоВАЗе», занимался ценными бумагами. Потом занялся чековыми инвестиционными фондами, приватизационными аукционами и тендерами. Газеты прямо обвиняли его в соучастии в уводе из бюджета многих миллионов долларов.

Считается, что Березовский и привел Волошина в администрацию президента. Рассказывают, впрочем, что, когда отношение к Березовскому в Кремле изменилось, Волошин перестал узнавать своего бывшего покровителя.

В кресле секретаря Совета безопасности Бордюжу сменил директор ФСБ Владимир Путин.

Один из бывший коллег Путина сказал мне, что Владимир Владимирович за месяц до увольнения Евгения Примакова с поста премьер-министра точно назвал день, когда это произойдет. Коллега возразил:

— Этого нельзя делать, ведь тогда Дума объявит президенту импичмент!

Путин уверенно сказал:

— Не беспокойся.

Угол поиска у Ельцина сузился. Борис Николаевич подбирал людей определенного склада: офицер Бордюжа, офицер Степашин, офицер Путин. В какой-то момент мелькнуло еще одно имя — министр иностранных дел Игорь Иванов. Он из военной семьи, окончил Суворовское училище, сохранил офицерскую выправку. Иванова прощупали по поручению Ельцина. Игорь Сергеевич категорически отказался возглавить правительство и не захотел отречься от Примакова.

Время уходит катастрофически быстро, а окончательный выбор все еще не сделан. В полуфинал выходят двое — генерал Степашин и путейский генерал Аксененко, министр железнодорожного транспорта. У каждого свои достоинства.

Сергей Степашин тоже военный человек, достаточно молод, предан Ельцину, надежен. Известно, что он своих не выдает. Николай Емельянович Аксененко — новый человек, и это плюс. Он всю жизнь проработал на железной дороге, чистый хозяйственник. Политикой не занимался, ни в депутаты, ни в губернаторы не баллотировался.

Сергея Вадимовича Степашина президент знал давно. Преподаватель Высшего политического училища МВД полковник Степашин в 1990 году выиграл выборы в Ленинграде и стал народным депутатом РСФСР. В Верховном Совете Степашин возглавил Комитет по обороне и безопасности, стал членом президиума Верховного Совета. Он всегда поддерживал Ельцина, и Борис Николаевич обратил на него внимание. В 1994 году Степашин получил пост директора Федеральной службы контрразведки.

Но его карьеру погубил буденновский рейд Шамиля Басаева. Он подал в отставку и четыре месяца сидел без работы. Он уже думал заняться преподаванием, благо докторская диссертация защищена. Но о нем вспомнил тогдашний первый вице-премьер Олег Сосковец и, заручившись поддержкой Виктора Черномырдина, предложил ему номенклатурную, хотя и невидную должность начальника административного департамента аппарата правительства в ранге первого заместителя министра.

Степашин согласился. Ему поручили заниматься Чечней. Но когда Александр Лебедь в 1996 году стал секретарем Совета безопасности и помощником президента, он отставил Степашина от чеченских дел, которыми занялся сам.

В газетном интервью Степашин говорил с уважением о незаменимом опыте работы в аппарате правительства. Есть такие нюансы, тонкости, о которых, даже будучи министром, не узнаешь. Это все еще пригодится, заметил Сергей Вадимович, и не ошибся... Его опыт показывает, что никогда не надо отчаиваться.

Летом 1997 года разразился скандал из-за министра юстиции Валентина Ковалева. Путин, который работал тогда в администрации президента, предложил кандидатуру Степашина, которого хорошо знал по Ленинграду. Он позвонил Степашину:

— Сергей, надо встретиться.

Разговор происходил в парке возле Белого дома. Путин прямо сказал:

— Ковалев ушел. Почему бы тебе не стать министром юстиции? У тебя опыт. К тому же ты доктор юридических наук.

Степашин ответил, что с удовольствием станет министром, а то надоело бумажки носить, но поинтересовался:

— А как отнесется президент?

— Не знаю, что получится, — уклончиво ответил Путин, — но я готов тебя поддержать.

Через два дня Степашина вызвал Черномырдин и официально предложил возглавить министерство юстиции.

Назначение не всем понравилось. Одна из газет писала так: «Генерал-лейтенант действующего резерва ФСБ Сергей Степашин — человек, по сути дела спровоцировавший бойню в Чечне, вместо скамьи подсудимых занял кресло министра юстиции».

Но очень быстро его деятельность стали оценивать положительно. До него министерство юстиции считалось второразрядным и незаметным. Степашин с его административным даром и нерастраченной энергией сразу же стал заметным. Он хотел показать, что справится с любой должностью. Министерство получило большие полномочия. В частности, он добился передачи тюрем и колоний из МВД в ведение министерства юстиции.

Весной 1998 года вслед за Черномырдиным в отставку отправили министра внутренних дел Анатолия Куликова. Это было неожиданностью для всех, прежде всего для самого министра, который стал генералом армии, вице-премьером и считал, что Ельцин у него в долгу хотя бы за операцию с Лебедем. Но в Кремле считали, что Куликов придерживается ястребиных взглядов, недостаточно гибок и не улавливает настроений президентской команды. А на такой должности нужен свой человек.

Кем его заменить? Вспомнили о Степашине.

Его вытащили прямо из-за праздничного стола и вызвали в Кремль. Глава президентской администрации Валентин Юмашев сказал, что Борис Николаевич предлагает Степашину возглавить министерство внутренних дел. Сергей Вадимович для порядка сказал, что он и в министерстве юстиции совсем недавно, и неудобно так быстро менять место работы.

Юмашев выслушал Степашина и обещал передать его слова президенту. Это была суббота, а в понедельник утром его вызвал президент. Борис Николаевич был крайне любезен и тут же подписал указ о назначении Степашина. Юмашев отвез его в министерство и представил членам коллегии.

Степашин оказался первым министром внутренних дел, которого почти не критиковали. Он вел себя активно и разумно. Расставил на ключевые должности профессионалов с большим опытом оперативной работы. Проводил масштабные операции по очистке отдельных территорий от преступных элементов и нещадно боролся с преступниками в собственном ведомстве. Возможно, это был лучший министр внутренних дел за последние годы.

И тут Ельцин еще раз к нему пригляделся и решил, что надо бы попробовать Степашина в роли премьера.

27 апреля 1999 года Сергей Вадимович был назначен первым заместителем главы правительства, оставаясь на посту министра внутренних дел. Стало ясно, что он и заменит Примакова. Это произошло через две недели, 12 мая, когда Степашину было поручено возглавить правительство.

В этот день Степашин выступал на Высших академических курсах МВД для руководящих сотрудников местных аппаратов. Он призывал своих подчиненных к смелости:

— За каждым из вас стоит и министр, который никогда никого не бросит и никого не предаст.

Сергей Степашин однажды произнес ключевую фразу: «Я пришел с этим президентом, я с ним и уйду». Но одной только искренней преданности президенту оказалось недостаточно, чтобы остаться на посту главы правительства.

Его назначение произошло при очень странных обстоятельствах. Ельцин до последнего момента колебался и не знал, кого предпочесть — Степашина или министра путей сообщения Николая Емельяновича Аксененко.

Сначала Ельцин вроде бы остановился на Аксененко и даже назвал его фамилию в телефонном разговоре с председателем Государственной думы Геннадием Селезневым. А потом все-таки прислал в Думу письмо с просьбой одобрить кандидатуру Степашина. Селезневу оставалось только развести руками:

— У нашего президента семь пятниц на неделе.

Аксененко, говорят, чисто внешне приглянулся Ельцину. Он симпатизирует высоким, статным мужикам с рабочей биографией, которые так напоминают его самого в молодости. По этой причине в Кремле пользовались особым расположением Владимир Шумейко, который был вице-премьером и председателем Совета Федерации, Павел Бородин, управляющий делами президента...

Задним числом Ельцин с помощью Валентина Юмашева, написавшего ему книгу «Президентский марафон», уверяет, что изначально брал Степашина на очень короткий срок:

«Да, уже внося кандидатуру Степашина, я знал, что сниму его. И это знание тяжким грузом висело на мне. Честно говоря, чувство страшноватое... Я знаю это чувство — когда посреди разговора, посреди обычной встречи вдруг как черная тень по комнате пробежит. Предрешенность того или иного поступка, той или иной политической судьбы дает о себе знать постоянно. И ты вынужден держать эту ношу, не выпускать наружу свои мысли».

Едва ли это было так. Ельцин в ту пору подбирал себе наследника, каждому из возможных кандидатов он давал шанс. Степашин фигурировал в этом списке, и ему тоже дали шанс. Следующим в списке, надо понимать, значился Аксененко. Вот поэтому Сергей Степашин при назначении услышал мало вдохновляющее напутствие:

— Надо еще посмотреть, как у вас получится...

Иначе говоря: пока побудешь премьер-министром, но, если не справишься, тебя сменит Аксененко.

А в разговоре с Аксененко Ельцин, видно, произнес нечто утешительно-обещающее:

— Вы будете первым заместителем главы правительствы, единственным первым замом и будете заниматься всем. Поработайте немного на этой должности, а потом...

На новичка в политике Аксененко интимное общение с президентом и такие громкие слова, видимо, произвели неизгладимое впечатление. Неискушенный в кремлевских интригах, Аксененко с прямотой и решительностью путейского генерала взялся проводить слова Ельцина в жизнь.

Бывший первый вице-премьер Борис Немцов говорил мне:

— Это я предложил его сделать министром. Аксененко в своей области талантливый человек. Поставил дело. Он жесткий руководитель, у него дисциплина. Николай Емельянович в семь утра начинал с летучки в Белом доме, где не привыкли собираться раньше девяти часов...

Дебют первого вице-премьера Аксененко произвел на публику невыгодное впечатление. Он с трудом формулировал свои мысли, зато громогласно заявлял, что будет заниматься решительно всем, даже тем, что входит в обязанности главы правительства. Николай Емельянович вел себя так, словно не Степашин, а он премьер, и преспокойно отменял распоряжения главы правительства.

Скоро станет ясно, что Николай Емельянович на премьера не тянет. Но Степашин-то оказался в неудачном и неприятном для него положении. Много ли может сделать премьер-министр, если ему в затылок жарко дышит дублер и тикают часы, неумолимо отсчитывая отведенное ему время?

Степашин давно бросил курить, но когда стал главой правительства, как он сам говорит, «сорвался и выкуривал по две пачки в день».

Еще никогда общество не видело, чтобы администрация президента так откровенно командовала правительством, решала, кому быть министром, а кому нет. Именно в тот момент стало понятно, что все важнейшие кадровые решения в стране принимает узкая группа лиц, не наделенная никакими государственными полномочиями. Тогда и возник термин «Семья», обозначавший окружение Ельцина, которое обрело самостоятельность и проводило свою политику.

Ельцина когда-то поддержали как человека, выступившего против привилегий, готового разделить с людьми тяготы их жизни. А кончилось это святочным рассказом о том, что он будто ест котлеты, купленные в магазине, чему уже никто не поверил, и красивой жизнью его окружения, которое даже не стеснялось демонстрировать свое процветание. Вот это, наверное, больше всего отвратило людей от Ельцина.

Да сможет ли Степашин, даже лишенный права подобрать себе заместителей, нормально работать? — многие тогда задавались этим вопросом. Борис Немцов говорил:

— Мы когда работали в правительстве, то вместе с Чубайсом спорили, конечно, с Черномырдиным, но все-таки не претендовали на его кресло. По закону министров предлагает глава правительства. А тут дурацкая история. Если Татьяна Дьяченко хочет работать в правительстве, пусть идет...

Вместе с тем Сергей Степашин с такой легкостью прошел утверждение Думой, что далекие от кремлевских интриг люди задумались о том, каким будет его следующий политический пост — а не станет ли он баллотироваться в президенты? — и заранее подсчитывали его шансы на победу...

И даже Борис Березовский завел речь о будущих президентских выборах. Степашин сказал, что пока перед собой такую задачу не ставит. Березовский призвал его быть более решительным:

— Чего ты волнуешься? За три месяца я гориллу выберу президентом.

Сергей Степашин прислушался и попытался сформировать свою партию. Придумал для нее название — «Клуб губернаторов». Почти полсотни губернаторов были готовы его поддержать. Летом 1999 года восемнадцать из них собрались в кабинете главы президентской администрации Александра Волошина и прямо сказали:

— Мы готовы «выстроиться» под Степашина, но долго ли он пробудет премьером?

Волошин, который уже знал, что вскоре произойдет, ничего им не ответил.

Степашин привел губернаторов к президенту. Они задали Ельцину тот же вопрос:

— Надолго ли правительство?

И снова никакого ответа.

Это был дурной признак. Примакову сулили еще более блистательное будущее, а он и года не пробыл на посту премьера. Так что и Степашин, говорили скептики, возможно, не станет последним премьер-министром президента Ельцина.

Сергей Степашин очень старался честно исполнять свои обязанности и в первые же дни успел вызвать симпатии в обществе. Когда все видели, что ему ставят палки в колеса, навязывают не очень достойных министров, это вызывало ненависть к кремлевской администрации.

Со Степашиным, искренне преданным президенту Ельцину, вели себя столь пренебрежительно, будто хотели от него отделаться. Зачем тогда назначали?

Борис Немцов:

— Обидно, когда Степашина вынуждают говорить, что он хозяин. Это крик отчаяния. Я не понимаю, почему в Кремле топят честного человека. Можно подумать, у них в резерве есть кто-то еще...

Борис Ефимович как в воду смотрел. Сергея Степашина сменили на Владимира Путина. Степашин продержался в Белом доме три месяца, восемьдесят два дня.

Так чем же Степашин не угодил Ельцину?

Ельцин и его окружение были недовольны тем, что Степашин не в состоянии помешать Лужкову формировать свою партию, устанавливать контакты с другими губернаторами. Московский мэр воспринимался Кремлем как главная опасность, на борьбу с ним были мобилизованы все силы.

Ельцин выговаривал Степашину:

— Ведь это же очезидно, Сергей Вадимович. Нужно создать твердый центр власти, собрать вокруг себя политическую элиту страны. Проявите решимость, попробуйте перехватить у них инициативу.

Но Степашин не сумел помешать Лужкову.

«Степашин слишком мягок, — говорится в последней книге Ельцина. — Я не уверен в том, что он будет идти до конца, если потребуется, сможет проявить ту огромную волю, огромную решительность, которая нужна в политической борьбе...»

Вот этого никто, кроме Ельцина, не уловил: Степашину не хватает характера. Властители такой страны, как наша, делаются из другого, куда более жесткого материала.

Степашин говорил:

— Я не Пиночет.

Вот поэтому с ним и расстались.

Рано утром 5 августа Ельцин вызвал к себе Путина:

— Я принял решение, Владимир Владимирович, и предлагаю вам пост премьер-министра. Вы примерно представляете, почему я вынужден отставить вашего предшественникал Я знаю, что Степашин ваш друг, тоже петербуржец, но сейчас нужно думать о другом. Ваша позиция должна быть твердой.

— На кого будем опираться на выборах? — поинтересовался Путин.

— Не знаю, — ответил Ельцин, — будем строить новую партию. Но главное — ваш собственный политический ресурс, ваш образ.

У Путина был неудачный опыт политической борьбы в Санкт-Петербурге.

— Предвыборной борьбы не люблю. Очень. Не умею ею заниматься и не люблю.

— А вам не придется этим заниматься, — утешил его Ельцин. — Главное — ваша воля, уверенность в себе. Вы готовы?

— Буду работать там, куда назначите, — сказал Путин.

Президент сказал Путину, что ему придется не просто сменить нерешительного Степашина, но и действовать предельно жестко. Теперь Ельцин мог распрощаться со Степашиным. Эта сцена тоже описана в «Президентском марафоне». Борис Николаевич вызвал в кабинет Степашина и Волошина. Степашин, уловив, о чем пойдет разговор, разволновался, покраснел.

— Сергей Вадимович, сегодня я принял решение отправить вас в отставку, — сказал Ельцин. — Буду предлагать Владимира Владимировича Государственной думе в качестве премьер-министра. А пока прошу вас завизировать указ о назначении Путина первым вице-премьером.

— Борис Николаевич, — с трудом выговорил Степашин, — это решение... преждевременное. Я считаю, это ошибка.

— Сергей Вадимович, но президент уже принял решение, — заметил Волошин, Желая поскорее избавить Ельцина от неприятных объяснений.

Степашин, не обращая внимания на главу администрации, обратился к президенту:

— Борис Николаевич, я очень вас прошу... поговорить со мной наедине.

Ельцин кивнул, Волошин вышел, и они остались один на один. Сергей Вадимович говорил в основном о своей верности президенту:

— Я всегда был с вами и никогда вас не предавал.

Но Ельцин уже принял решение, хотя и выдавил из себя:

— Хорошо, идите, я подумаю.

Когда Степашин ушел, Ельцин вызвал Волошина:

— Несите указы! И сами скажите Степашину об отставке. Я с ним встречаться больше не буду.

Волошин резонно ответил:

— Вы лучше меня знаете, что только президент может говорить премьер-министру об отставке.

А Степашину показалось, что он сумел переубедить президента, снять все его замечания и развеять сомнения. Разговор с президентом, по словам самого Сергея Вадимовича, получился «просто замечательный».

Ни сам Степашин, ни люди со стороны, даже очень искушенные политики, не подозревали, что замена ему найдена.

Скоро станет ясно, что на сей раз Ельцин не промахнулся. Он нашел того, кого столько времени искал. История, которая началась с увольнения Генерального прокурора, завершилась. Множество людей, которые мечтали стать президентом, остались у разбитого корыта. Впервые главой России стал человек, который этого совершенно не ожидал.

И Бордюжа, и Степашин были искренне расстроены и потрясены тем, что с ними так обошлись. Они не понимали, что механизмы власти не знают никаких человеческих чувств. Действует только один принцип — политической целесообразности. Как только человек перестает быть нужным, с ним расстаются без колебаний и даже не говорят на прощанье спасибо.

Путин, как говорится в книге «Президентский марафон», понравился Ельцину «холодным взглядом и военной точностью формулировок». Владимир Владимирович — в отличие от своего предшественника — не смущался и не краснел, было ощущение, что он «готов абсолютно ко всему в жизни, причем ответит на любой вызов ясно и четко». И главное — его не смущали постоянные столкновения президентского окружения с Примаковым и Лужковым.

Люди знающие уверяют, что важнейшую роль в выдвижении Путина сыграл Александр Волошин, который убедил Ельцина, что Владимир Владимирович — тот самый человек, который им нужен. Путин об этом знает и благодарен Волошину, поэтому он сохранил свой пост и после ухода Ельцина.

А обнадеженный Степашин — еще в роли премьер-министра — отправился в поездку по стране. В эти дни началось вторжение чеченских боевиков под командованием Шамиля Басаева и Хаттаба в соседний Дагестан. Казалось, вот-вот заполыхает весь Северный Кавказ. В воскресенье премьер-министр прилетел в Махачкалу, оттуда позвонил президенту, получил санкцию на ведение военных действий против боевиков, прорвавшихся в Дагестан. Вернулся в боевом настроении в Москву, а на следующий день, 9 августа, в понедельник, рано утром Ельцин отправил его в отставку.

На сей раз разговор был очень коротким. В восемь утра на президентской даче в Горках собрались Степашин, Аксененко, Волошин и Путин.

Ельцин сразу сказал:

— Сергей Вадимович, я подписал указы о назначении Путина первым вице-премьером и о вашем уходе в отставку. Прошу завизировать.

Для Степашина это был страшный удар. Он-тο считал, что гроза миновала, и сначала отказался визировать указы. Но в отличие от Примакова ему не хватило характера, и он все-таки поставил свою подпись.

— Из уважения к вам, Борис Николаевич, — сказал он.

На прощанье Борис Николаевич, как всегда многозначительно, сказал бывшему премьер-министру:

— Сергей Вадимович, мы с вами остаемся в одной команде.

Президент произносил эту фразу всякий раз, когда с кем-то расставался. Но каждый увольняемый слышал ее впервые и испытывал благодарность к Ельцину. Так и Степашин искренне ответил:

— Борис Николаевич, я ни в какой другой команде не состою, а с вами я остаюсь — это факт.

Добавил, как положено офицеру:

— Честь имею!

Приехав в Белый дом, Степашин, прощаясь с министрами, сказал очень достойные слова. Видно было, что он никак не ожидал .отставки и потрясен, сильно переживает, чрезвычайно расстроен, еле сдерживается, чтобы не дать волю своим эмоциям. Он рассказывал, как рано утром его вызвал президент Ельцин, поблагодарил за работу... и отправил в отставку.

При этом Степашин произнес:

— Я был, есть и буду с президентом — до конца. Я благодарен ему за то, что он меня, мальчишку, ввел в большую политику.

Уже потом разочарованный и обиженный Степашин откровенно скажет журналистам, что разговоры о возможности, находясь во власти, оставаться порядочным — это чепуха. Надо быть абсолютно циничным человеком.

— Я никого обслуживать никогда не хотел, меня никто никогда не покупал. Не все же продаются и не всё же покупается в нашей стране... Ошибка это или не ошибка, но меня просто нельзя переделать. Я не стал обслуживать интересы определенной группы, которая посчитала, что в этой ситуации я ненадежен.

Степашин признавался журналистам, что у него есть одна слабость как у политика:

— Я доверяю людям. За неделю до снятия ко мне в гости приезжала, как говорится, группа товарищей. Жена приготовила ужин. Все было замечательно, а потом они же меня снимали. И ведь они в тот момент уже об этом знали, понимаете? Хотя бы сказали по-дружески!.. Не пришло еще время таких, как я. В очках, да еще и улыбается... Не пришло пока. Березовский так прямо мне и сказал: «Быдлу сейчас нужен Лебедь. А твое время еще не пришло»...

Борис Березовский несколько ошибся. Настало время не Александра Лебедя, а Владимира Путина.

Когда Ельцин снял с должности Степашина — без причин, без объяснений, — реакция общества была возмущенно-презрительной: да что же президент опять творит? Совсем опозорился. Почему Ельцин сместил Примакова — понятно: Евгения Максимовича трудно назвать единомышленником президента. Но Степашин всегда был исключительно предан Ельцину.

Неужели его убрали из-за того, что в роли премьер-министра Сергей Вадимович показался излишне независимым? Он вел себя самостоятельно, оспаривал кадровые назначения, на которых настаивала президентская администрация, очень успешно съездил в Соединенные Штаты, где произвел хорошее впечатление.

В реальности были и другие причины, определившие его отставку, но о них мы узнаем позднее.

Борис Ельцин своим указом ввел в состав кабинета министров должность третьего первого заместителя премьер-министра, назначил на этот пост Владимира Путина, поручил ему временно исполнять обязанности главы правительства и отправил в Думу письмо с просьбой дать согласие на назначение Путина главой правительства.

Владимир Владимирович стал третьим подряд — после Примакова и Степашина — руководителем спецслужб, добравшимся до кресла главы правительства.

За три дня до назначения Путин похоронил отца — Владимира Спиридоновича. Путин-старший почти два года провел в онкологической больнице. Они легли в больницу одновременно с женой, но Мария Ивановна быстро умерла. Владимира Спиридоновича лечили от радикулита, а оказалось, что он поражен раком, который уже дал метастазы. Онкологи продлили ему жизнь на полтора года. Он вновь смог ходить. Сын прилетал к нему почти каждую неделю. Но Владимир Спиридонович так и не успел порадоваться за сына...

Родителей Путина похоронили на Серафимовском кладбище, где потом найдут вечное упокоение моряки затонувшей подводной лодки «Курск». Несмотря на смерть отца, Владимир Владимирович в первый премьерский день держался, как всегда, спокойно и уверенно.

Выступая по телевидению по случаю назначения Путина премьер-министром, Ельцин сказал:

— Ровно через год будут президентские выборы. И сейчас я решил назвать человека, который, по моему мнению, способен консолидировать общество, опираясь на самые широкие политические силы, обеспечить продолжение реформ в России. Он сможет сплотить вокруг себя тех, кому в новом XXI веке предстоит обновлять великую Россию. Это секретарь Совета безопасности, директор Федеральной службы безопасности Владимир Владимирович Путин...

Нового премьер-министра Владимира Путина никто всерьез не воспринял. Казалось, пришел еще один калиф на час, думали: ну и этого через неделю уберут. До выборов все равно придется терпеть ельцинские трюки...

В Думе Путин набрал всего 233 голоса — меньше всех своих предшественников. Это была унизительно маленькая цифра. Слова Ельцина и назначение Путина всерьез никто не воспринимал. А потом стало ясно, что на сей раз Ельцин не промахнулся. Он нашел того, кого столько времени искал.

В конце августа 1999 года Наина Иосифовна рассказывала корреспондентам:

— Это просто глупо думать, что президент снимает премьер-министра, потому что на него кто-то влияет. Это было (назначение Путина. — J1. М.) абсолютно продуманное решение. Сейчас его трудно объяснить, но пройдет некоторое время, и все поймут, что решение было правильным...

Когда Путин возглавил правительство, закончилась, собственно, эпоха Ельцина. Ни мы, ни он сам об этом еще не подозревали. Но в тот день, когда удивленная и раздраженная страна узнала, что появился новый глава правительства, началась эпоха пока еще никому не известного Путина.

Путь Владимира Владимировича к власти вовсе не был таким уже легким. Самым тяжелым для него был 1996 год, когда Анатолий Собчак и его команда проиграли выборы в Санкт-Петербурге и потеряли все. А Собчак едва не потерял свободу. Несколько лет Путин был большим начальником в родном городе, а после выборов оказался, как он сам выразился, «безработным без всяких перспектив на трудоустройство».

Владимир Путин не захотел работать в команде нового губернатора Владимира Яковлева, которого публично назвал «иудой». Яковлев был заместителем у Собчака, а потом выступил против него. Путин уволился из Смольного и ушел в никуда. Это было катастрофой, крахом всех надежд. Его жена, Людмила Александровна, в тот момент находилась в Германии, звонила домой и, по словам ее немецкой подруги Ирен Питч (она написала книгу о жене Путина), «безысходная душевная мука отпечатывалась на ее лице».

Собчак пытался пристроить его в министерство иностранных дел, даже звонил Примакову, просил взять Путина на дипломатическую работу. Собчак не понимал, что и его самого никуда не возьмут. Полтора месяца Путины провели на даче — пока она не сгорела. Еще один удар.

Вспомнил о нем управляющий делами президента Павел Павлович Бородин, позвал в Москву. Сам Бородин рассказывал в газетном интервью, что когда-то Путин оказал ему услугу. Теперь Бородин предложил ему место у себя в управлении делами. Но Путин хотел попасть в администрацию президента.

Тогда Бородин познакомил его с главой президентской администрации Николаем Егоровым. Тот предложил Путину место своего заместителя. Сказал, что на следующей неделе подпишет указ у Ельцина. Путин улетел в Питер собирать вещи, но тут Егорова сняли. Сменивший его новый глава президентской администрации Анатолий Чубайс просто ликвидировал должность, обещанную Путину.

Опять Владимир Владимирович остался без работы. Но у него было много хороших друзей среди влиятельных питерцев, перебравшихся в Москву. Его коллега по мэрии Алексей Кудрин возглавлял Главное контрольное управление президента Российской Федерации. Он пригласил Путина и сказал, что Чубайс готов дать ему место начальника управления по связям с общественностью.

Путину такая работа не очень нравилась, но все-таки президентская администрация, и он согласился. Но тут о нем вспомнил еще один выходец из Питера — Алексей Алексеевич Большаков, которого тогда сделали первым заместителем главы правительства. Он поговорил с тем же Бородиным: Путину надо как-то помочь. Бородин предложил Владимиру Владимировичу кресло своего заместителя. В августе 1996 года Путин приступил к работе в Москве. Он поначалу чувствовал себя не слишком уютно, а вот Людмиле Путиной Москва сразу понравилась — она, видимо, всегда хотела жить в столице.

В управлении делами Путин занимался российской собственностью за границей. На этой должности он просидел всего восемь месяцев. Чубайс вернулся в правительство, вслед за ним в министерство финансов ушел Алексей Кудрин, и Путина в марте 1997 года все-таки взяли на его место в президентскую администрацию — руководителем Главного контрольного управления.

Со временем Путин сделает Кудрина вице-премьером и министром финансов. И Кудрин высокого мнения о президенте. Он говорил журналистам:

— Я ушел из правительства, когда пришел Примаков и его окружение. Потом Путин стал председателем правительства — меня это сильно воодушевило. Я Путина хорошо знал. Нас было три первых зама у Собчака: нынешний губернатор Яковлев, Путин и я. Путина все представляют спецслужбистом. А ведь его основное образование — юридический факультет Ленинградского университета. Это человек, выросший в свободолюбивом университете, абсолютно современный.

Новому руководителю Главного контрольного управления сразу же поручили разобраться с обвинениями генерала Льва Рохлина в адрес министерства обороны. Рохлин, избранный председателем думского комитета по обороне, заявил, что прежнее руководство министерства обороны во главе с Павлом Грачевым бесплатно передало Армении большое количество танков, б.оевых машин пехоты и запасных частей, причинив стране ущерб чуть ли не на миллиард долларов.

Путин доложил, что контрольное управление выявило нарушения, но «в ходе проверки мы не нашли документов, которые бы свидетельствовали о том, что Грачев давал прямые указания или распоряжения на сей счет».

Работа в Главном контрольном управлении, вне всякого сомнения, была полезной, хотя Путину она не нравилась, он даже подумывал об уходе. Но этот опыт потом пригодится президенту Путину. Скажем, именно в роли начальника Главного контрольного управления он убедился в том, что министерство обороны не сможет само себя реформировать. И публично сказал об этом.

Главное же состояло в том, что он попал в кремлевские коридоры, в высшую номенклатуру. Все эти люди на виду, к ним присматриваются, из них состоит резерв на выдвижение.

Через год, в мае 1998 года, стал первым заместителем руководителя администрации президента. Он занимался отношениями с регионами, выяснял, как используются кредиты, куда уходят деньги, получаемые губернаторами. Но на этом посту он пробыл каких-нибудь два месяца — пока его не отправили на Лубянку директором Федеральной службы безопасности

Как именно происходило его назначение, он сам рассказывал журналистам. Ему сказали, чтобы он поехал в аэропорт и встретил главу правительства Сергея Кириенко, который возвращался от президента, отдыхавшего в Карелии.

Кириенко вышел из самолета со словами:

— Володя, привет! Я тебя поздравляю!

— С чем?

— Указ подписан. Ты назначен директором ФСБ.

Путин говорил потом, что не очень обрадовался: «У меня не было желания второй раз входить в одну и ту же воду». Едва ли назначение произошло так уж внезапно. О том, что Путин возглавит органы госбезопасности, заговорили чуть не за год до того, как это назначение состоялось. Тогда полагали, что назначения Путина желает влиятельная питерская команда во главе с Чубайсом, потому что молодые реформаторы хотят иметь своего человека в силовых структурах. Сам же Путин в сентябре 1997 года заявил журналистам, что вопрос о переходе в ФСБ с ним «никто из руководства администрации президента и правительства не обсуждал и даже не намекал на такую возможность»... Есть люди, которые компетентно утверждают, что с Путиным, естественно, заранее, за несколько месяцев, обсуждали это назначение. Что он не очень хотел идти на Лубянку — это похоже на правду. Путин вел интересную и насыщенную жизнь, ездил с семьей за границу, свободно общался с иностранцами, а надо было вернуться в закрытую сферу. Тем более, что ни один из предшественников хорошо с Лубянки не ушел. Да и думал, наверное, как примут человека, который в 1991 году так демонстративно ушел из КГБ?

Проницательный Руслан Хасбулатов, бывший председатель Верховного Совета России, заметил в газетном интервью: «Только не преувеличивайте его чекистское прошлое. Мне кажется, что он больше играет в чекиста, чем является им».

25 июля 1998 года Путин был утвержден директором Федеральной службы безопасности. Коллегии ФСБ его представил премьер-министр Сергей Кириенко.

— Задачи ФСБ очень серьезные, а наиболее важным сейчас является обеспечение экономической безопасности. Назначение Путина директором ФСБ не случайно, — сказал Кириенко. — Новый руководитель службы — профессиональный разведчик, имеет опыт работы в спецслужбах. Деятельность Владимира Путина в Главном контрольном управлении администрации президента помогла ему накопить знания и опыт в борьбе с экономическими преступлениями.

Новый директор сказал, что вернулся в родной дом. Став директором ФСБ, Путин сократил центральный аппарат госбезопасности и поменял руководство. В кадровой политике он следовал одному и тому же принципу: рядом должны быть люди, которых он знает и которым доверяет. Он перевел в Москву на видные должности нескольких петербуржцев, среди них Сергея Иванова, нынешнего министра обороны, и Николая Патрушева, которого потом сделает своим преемником. Обилие питерцев на Лубянке вызвало раздражение москвичей, но Путина это не смутило.

Заместителем Путин назначил начальника санкт-петербургского управления ФСБ Виктора Черкесова, своего однокурсника по юридическому факультету. Начальником оперативного управления стал еще один выходец из Ленинграда — генерал Борис Мыльников. Он два десятка лет проработал в питерском управлении госбезопасности. Уже став президентом, Путин поставил генерал-лейтенанта Мыльникова во главе единого Антитеррористического центра стран СНГ.

Декларируя свои принципы, Владимир Владимирович Путин заявил, что одно только укрепление карательных органов не принесет вожделенного порядка, хорошо, что есть у нас гражданское общество, что существуют различные точки зрения... Эти слова произвели благоприятное впечатление.

Как объяснил тогда Владимир Путин, ФСБ ставит перед собой три главные задачи.

— Это, прежде всего, — сказал он, — добывание упреждающей информации об угрозах безопасности страны с последующим докладом об этом президенту и правительству. Другое важное направление — оказание содействия правительству в реализации как внутренних, так и международных экономических программ. Третье — противодействие иностранным спецслужбам, предпринимающим попытки завладеть секретами в сфере экономики, особенно в военно-промышленном комплексе.

После того как чеченские боевики в 1999 году прорвались в Дагестан, а в Москве и других городах прогремели взрывы, стало ясно, что с упреждающей информацией у Путина как раз и не получилось.

Когда Путин возглавил Федеральную службу безопасности, на него обратили внимание в стране. Отметили, что он сохраняет хладнокровие, не выходит из себя, не повышает голоса, не допускает оплошностей. Он тверд, но старается ни о ком плохо не говорить. По характеру жесткий и резкий. Очень точен и настойчив в достижении цели. С юмором и хорошей реакцией. Несколько высокомерен и чуть-чуть кокетлив.

Путин держался крайне осторожно, старался быть незаметным и, судя по всему, избегал всего, что таило в себе опасность для его карьеры.

Профессор Вадим Печенев, который в 1999 году был первым заместителем министра национальной политики, вспоминает, как он впервые увидел Путина. 19 марта на Центральном рынке Владикавказа прогремел взрыв — погибло пятьдесят человек.

Через три часа по поручению премьер-министра Примакова во Владикавказ вылетели президент Северной Осетии Александр Дзасохов, министр внутренних дел Сергей Степашин, директор Федеральной службы безопасности Владимир Путин и первый замминистра Печенев.

Все боялись, что взрыв может спровоцировать новый вооруженный конфликт между Северной Осетией и Ингушетией. Печенев подсел к Степашину и Дзасохову, чтобы обсудить варианты возможного развития событий. Путин же, вспоминает Печенев, «закрыл глаза и всю дорогу дремал, а вероятнее всего, делал вид, что дремлет. Надо сказать, что и в самом Владикавказе Путин подчеркнуто не участвовал в проводившихся нами открытых и закрытых политических акциях, включая заседание парламента Северной Осетии, сославшись на то, что будет занят расследованием самого теракта. Через два дня он улетел в Москву». Организаторы и исполнители взрыва так и не были найдены...

В личных отношениях Путин вел себя по-иному. Против привычных в бюрократическом мире правил, он публично произнес, что отставленный от должности его предшественник Николай Бордюжа хороший товарищ.

Евгений Максимович Примаков с удовольствием вспоминает, что, когда его убрали с поста премьер-министра, многие из тех, кто именовал себя его друзьями, перестали ему звонить, а Путин привез к нему на дачу всю коллегию Федеральной службы безопасности.

Борис Березовский рассказывал журналистам:

— Когда для меня наступили худшие времена, когда Примаков пытался меня посадить, когда люди разбежались, когда я вечером приходил в театр и люди веером рассыпались в разные стороны, то Путин просто пришел на день рождения моей жены. Я его не приглашал — собственно, как и не пригласил других своих друзей, которые работают во власти. Я его спросил, зачем он это сделал. Он сказал: «Я сделал это специально», — а он был тогда директором ФСБ. Таким образом, у меня нет сомнений, что Путин верен тем людям, которых он считает своими товарищами или друзьями.

Возможно, Борис Березовский сгустил краски, описывая свое положение. Примаков действительно плохо к нему относился, но он не был президентом. А окружение Ельцина по-прежнему благоволило к Березовскому. Ему как хозяину ОРТ еще предстояло сыграть немалую роль в избирательной кампании «Единства» и самого Путина. Так что Владимир Владимирович не очень рисковал, навестив Березовского. Скорее наоборот — он навещал человека, к которому прислушивались в ельцинском окружении, где именно в тот момент настойчиво искали преемника Борису Николаевичу.

Путин проработал в ФСБ всего год. Причем делами Лубянки он занимался еще меньше, потому что вскоре получил вторую должность — секретаря Совета безопасности, и его вовлекли в большую политику.

Глава 20. «СЕМЬЯ» И ВТОРАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ ВОЙНА

7 августа 1999 года отряд чеченских боевиков во главе с Шамилем Басаевым и приехавшим из Иордании Хаттабом вторгся на территорию Дагестана. Операция боевиков оказалась для страны полной неожиданностью, хотя естественно было бы предположить, что армия и спецслужбы следят за тем, что творится на мятежной территории.

Бывший директор ФСБ Николай Ковалев рассказывал мне, что спецслужбы получали информацию о происходящем в Чечне и докладывали ее руководству страны.

— Но почему в таком случае Федеральная служба безопасности не смогла предупредить проникновение боевиков в Дагестан и последовавшие затем взрывы в Москве и в других городах? — спросил я.

— Я разработал систему предупреждения террористических актов, — ответил Ковалев. — Этим занималось управление по разработке преступных организаций. И нам удалось предотвратить несколько акций, которые привели бы к массовой гибели людей. К сожалению, после моего ухода это управление было упразднено, а с ним разрушилась и система получения информации о готовящихся терактах.

— А как именно вы узнавали, что готовится та или иная вылазка боевиков?

— Это достаточно специфическая тема. В двух словах скажу, что у боевиков существует известная нам технология подготовки такого рода акций. Знание определенных деталей позволяло нам понять, что именно назревает...

Николай Ковалев, храня военную и государственную тайну, не захотел раскрывать детали, но я могу предположить, что речь в первую очередь шла о системе радиоразведки, что позволяло фиксировать телефонные переговоры лидеров боевиков. Когда определенные абоненты начинали оживленно переговариваться, становилось ясно, что готовится взрыв или нападение.

Но летом 1998 года Ковалева сменил Владимир Путин. Новый директор ФСБ распустил управление по разработке преступных организаций.

Вторжение боевиков в Дагестан готовилось несколько месяцев, если не лет. Военные потом с раздражением говорили, что там были созданы долговременные оборонительные сооружения, и возмущались поведением местных властей, которые ничего не замечали.

Удивлялись и бездействию ФСБ.

В реальности и ФСБ, и военная разведка завалили высшее руководство предупреждениями. Бывший премьер-министр Сергей Степашин рассказывал потом в газетном интервью: «Каждый день шли шифровки от разных спецслужб, соперничающих друг с другом: вторжение вот-вот начнется. А даты назывались разные. Есть у спецслужб такой элемент внутренней подстраховки: «если что — я доложил». И когда ничего не происходит — появляется элемент расслабления...»

Боевики вошли в Дагестан под зеленым знаменем джихада — священной войны против неверных — и обещали создать исламское государство, которое должно было объединить Чечню и Дагестан. В самом Дагестане к ним присоединились ваххабиты. О них уже несколько лет говорили как о новых и опасных врагах, которые будут пострашнее обычных бандитов из Чечни, потому что ваххабиты намерены оторвать от России Северный Кавказ и создать самостоятельное исламское государство.

Кто такие ваххабиты? Откуда они взялись?

Ваххабизм — это религиозно-политическое течение в суннитском исламе. Оно возникло в Аравии в середине XVIII века на основе учения Мухаммада абд ал-Ваххаба. Он говорил о том, что мусульмане отошли от принципов, установленных Аллахом, польстились на ненужные новшества, поэтому необходимо очистить ислам, вернуться к его изначальным установлениям.

Ранних ваххабитов отличали крайний фанатизм в вопросах веры и экстремизм в борьбе со своими политическими противниками. Ваххабиты призывали к джихаду — священной войне против мусульман, отступивших от принципов раннего ислама.

Ваххабиты есть в странах Персидского залива, в Индии, Индонезии, Восточной и Северной Африке.

В Саудовской Аравии ваххабизм — основа официальной идеологии. Считается, что ваххабизм проник на Северный Кавказ, когда мусульманам разрешили совершать хадж и они стали ездить в Саудовскую Аравию. Потом саудиты сами стали приезжать на Северный Кавказ. Они привозили с собой религиозную литературу и деньги на строительство мечетей, но, как минимум, часть этих средств уходила на закупку оружия.

Первая чеченская война способствовала распространению крайних форм ислама на Северном Кавказе, как, впрочем, и в других районах России, где молодые мусульмане сочувствовали своим единоверцам в Чечне.

Война в Чечне заставила исламскую молодежь в самой России осознать свою принадлежность к мусульманскому миру, почувствовать свое единство со всеми, кто исповедует ислам. Появились, говоря сегодняшним языком, новые мусульмане. Причем новое поколение, похоже, выбирает радикальный ислам.

Можно смело говорить о существовании всемирной исламской солидарности. Ведь ислам не признает границ, ислам безграничен. Любая страна, где исповедуется ислам, является родиной любого мусульманина. Вот почему исламисты считают возможным и необходимым приходить на помощь единоверцам по всему миру, в том числе в Чечне или Дагестане.

Есть одна ошибка, которую делают многие. Ислам воспринимается как идеология отсталости, как нечто устаревшее, реликт прошлого времени. Но для самих мусульман ислам — очень современная идеология, которой принадлежит будущее.

Подъем исламизма всегда имеет под собой социальную основу. Он возникает там, где люди недовольны жизнью. В современном мире ислам превратился в мощное орудие социального и политического протеста.

Исламский фундаментализм — это стремление вернуться к некоему идеальному прошлому. Фундаменталисты отвергают все формы политической демократии и требуют строжайшего подчинения законам шариата. На практике это ведет к религиозному фанатизму, когда культивируется стремление умереть за ислам в борьбе с неверными.

Преимущество исламской культуры перед западной, утверждают теологи, заключается в ее большей духовности. Исламские теологи запрещают есть мороженое мясо, играть в шахматы, слушать эстрадную музыку. Они запрещают разводы, требуют от женщин носить чадру и вводят телесные наказания, вплоть до отсечения руки вору и побивания камнями за супружескую неверность. Инакомыслие рассматривается как болезнь. Тюрьмы приравниваются не только к больницам, но и к университетам, где заключенные «познают правду об исламе, где они сознаются в своих проступках и раскаиваются».

Агрессивный фундаментализм быстро приводит радикально настроенную молодежь к идее террора. Террор — это метод, который нравится всем, кто хочет очень быстро добиться своих целей и заполучить то, чего он желает, — власть, деньги, оружие. Террор — это попытка малыми средствами добиться больших целей. Исламские боевики в Чечне легко вербовали молодежь. Эти молодые люди охотно поддавались внушению и считали, что сражаются за благородное дело.

Вступление в боевой отряд возвышало молодого человека над сверстниками. Он получал доступ к оружию, взрывчатке.

Причем боевики, имея весьма слабое представление о религии, стремились выставить себя пламенными приверженцами ислама. В результате ваххабизм стал синонимом террора, экстремизма, радикализма.

Большая часть дагестанских ваххабитов далека от политики. Все, чего они хотят, — это иметь возможность исполнять каноны ислама так, как они считают нужным. Осенью 1998 года они установили свою власть в селах Карамахи и Чабанмахи. Но тогда Москва не видела оснований применять оружие. Министр внутренних дел Сергей Степашин сказал ваххабитам:

— Если хотите соблюдать исламские обряды и традиции — соблюдайте. Никто вам мешать не станет.

Но чеченские боевики видели в ваххабитах своих естественных союзников в борьбе за единое исламское государство. Боевики, верно, считали, что Москва не решится на вторую чеченскую войну. Тем более, что правительство возглавлял Сергей Степашин, однажды погоревший на Чечне.

8 августа Степашин прилетел в Махачкалу, чтобы организовать отпор бандитам, но развязывать настоящую войну он не хотел. Желание Степашина избежать жертв стоило ему карьеры.

Боевики Хорошо подготовились к операции в Дагестане. Находившихся там федеральных сил было недостаточно. Хотя Степашин рассказывал потом журналистам, что, еще начиная с марта, готовился план ведения боевых действий в Чечне:

— Мы планировали выйти к Тереку в августе—сентябре. Так что это произошло бы, даже если бы не было взрывов в Москве. Я вел работу по укреплению границ с Чечней, готовясь к активному наступлению...

Боевики не ожидали, что получат мгновенный и жесткий отпор. В Дагестан перебросили дополнительные силы, и 11 августа началась крупномасштабная операция по уничтожению боевиков.

Федеральные войска умело действовали в Дагестане, не так, как в первую чеченскую войну. Новая тактика формировалась под влиянием современного мирового опыта — подавление авиацией и артиллерией огневых точек, расчленение и окружение отрядов противника, отказ от традиции брать населенные пункты к заранее установленной дате или к празднику. К 24 августа боевики были выброшены из Дагестана.

Но тут произошла новая беда. 4 сентября взорвали дом в Буйнакске — погибло больше шестидесяти человек, 9 сентября — первый взрыв в Москве, погибло около девяноста человек, 13 сентября — второй взрыв, больше ста двадцати жертв. И уже после того, как боевиков выбили из Дагестана, прогремел новый взрыв в Волгодонске, семнадцать погибших.

Это были хорошо подготовленные террористические акты.

С самого начала исходили из того, что взрывы — дело рук чеченских террористов. Эти взрывы не были ответом на поражение в Дагестане. Их готовили загодя. Когда один теракт следует за другим, это и есть классическая стратегия напряженности — попытка запугать целую страну.

Из всех видов терроризма страна столкнулась с худшим. Вести борьбу с исламским экстремизмом невероятно трудно, добиться настоящего успеха и полностью себя обезопасить практически невозможно.

Террористические группы исламистов очень трудно обнаружить. Это тесно связанные между собой кланы численностью в несколько сот человек, из них лишь немногие посвящены в дела террора.

Кто-то разрабатывает такие операции — надо знать, что и как взрывать. Кто-то вербует и обучает боевиков. Кто-то предоставляет большое количество взрывчатки и умело собирает взрывное устройство. Кто-то снабжает группу поддельными, но надежными документами. Кто-то обеспечивает им поддержку — доставляет в город, снимает квартиры, предоставляет машины — угнанные или с фальшивыми номерами.

Тогда никто и представить себе не мог, что эти события радикально изменят политическую жизнь России.

Если бы не чеченская война, Путина считали бы промежуточным премьером. Возможно, и у него нашелся бы сменщик. Но в военной ситуации его напор и решительность выгодно контрастировали с вялостью предшественников.

Взрывы в Москве и в других городах изменили настроения в стране. Люди почувствовали себя беззащитными, они хотели, чтобы их избавили от страха новых взрывов. И вдруг появился защитник, который излучал уверенность, который обещал наказать преступников и начал действовать жестоко и беспощадно.

Путин олицетворял надежную власть, которая не страшится угроз, не боится проблем, а берется их решать, не огорчается, не кряхтит, не жалуется на трудности, а напряженно работает и все успевает.

В конце сентября на пресс-конференции в Казахстане Путин произнес фразу, которая сделала его знаменитым:

— Мы будем преследовать террористов всюду. Если в сортире поймаем, то и в сортире их замочим.

Люди приветствовали твердость премьер-министра Владимира Путина и решение генералов не останавливаться на административной границе с Чечней, а двигаться дальше, чтобы полностью ликвидировать источник опасности.

Сергей Степашин рассказывал журналистам:

— У меня был другой план. Он предусматривал продвижение наших войск до Терека и укрепление границ Чечни со Ставропольским краем, Ингушетией и Дагестаном. Но когда военные без потерь продвинулись до Терека, они решили, что дальнейшее продвижение тоже не вызовет никакого значительного сопротивления. Сработала инерция советской военной машины...

Сначала военные говорили о санитарном кордоне вокруг Чечни, о том, что войска остановятся на Тереке, чтобы не пропустить террористов в Россию. Но создание санитарного кордона — это лишь попытка обезопасить себя и отложить на потом решение проблемы Чечни.

Всем стало ясно, что даже успешная боевая операция в Дагестане не означает, будто конфликт закончен и на Северном Кавказе воцарились мир и покой. Нетрудно было предположить, что через несколько недель, через месяц неминуемо произойдет новое вторжение, и опять начнутся бои. И так будет происходить до тех пор, пока не начнутся поиски политического решения главной проблемы — проблемы Чечни.

Только никто в Москве не знал, как быть. Отгородиться от Чечни, установить настоящую границу — значит отказаться от части российской территории. А пока нет границы, боевики будут действовать на территории России.

Утверждают, что именно Путин поддержал военных и уговорил Ельцина двинуть войска в глубь Чечни. Армия перешла Терек и пошла дальше. Антитеррористическая операция превратилась во вторую чеченскую войну.

Генералы говорили о предательстве и упущенных победах, о том, что еще три года назад они разгромили чеченские боевые отряды, загнали их в горы и могли полностью уничтожить. Но помешали политики. Александр Лебедь подписал мир с Масхадовым, и чеченские боевики были спасены.

Александр Лебедь многим не нравился, однако же трудно было увидеть в нем антиармейски настроенного человека, который только и думает о том, как бы подгадить товарищам по оружию. В 1996 году генерал-лейтенант Лебедь еще не сносил своего первого гражданского костюма и лучше других видел состояние российской армии, увязшей в Чечне. По его мнению, усталые и равнодушные солдаты войну выиграть не могли.

Тогда российские войска действительно не понимали, из-за чего они воюют. Когда началась вторая война, цель была понятна — уничтожить террористов, которые убивают мирных жителей. Запаса солдатской ненависти хватило для успешной боевой операции.

Возникло ощущение, что генералы решили, наконец, взять реванш. За все — за вывод войск из Восточной Европы, за десять лет сокращений и увольнений, за неудачи прошлой чеченской войны, за свое нищее существование. Генералам представилась благоприятная возможность доказать себе и всему миру, что они все могут и все умеют.

Решающую роль в боевых действиях на Северном Кавказе сыграл начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин. Именно поэтому Путин со временем расстанется с министром обороны маршалом Игорем Сергеевым, а Квашнина сохранит.

Генерал Квашнин известен своей жесткостью, храбростью, напористостью и любовью к дорогим винам. Он гордо сказал:

— Если Генеральный штаб — мозг армии, то я — главная его извилина.

Своему стремительному взлету молодой генерал Квашнин обязан чеченской войне. Когда министр обороны Грачев приказал молодецкой танковой атакой взять Грозный и навести в Чечне порядок, то два генерала, видя, что операция не подготовлена и неминуемо закончится большой кровью, отказались участвовать в этой авантюре. А Квашнин согласился.

Он принял на себя командование группировкой федеральных сил в Чечне и возглавил штурм Грозного в январе 1995 года. Подчиненная Квашнину Майкопская мотострелковая бригада была практически полностью уничтожена. Наказали других генералов, но не Квашнина. Военные журналисты, которые давно следят за судьбой генерала, отмечали его редкостную способность свалить вину за все неудачи и промахи на подчиненных, а самому выйти сухим из воды.

Когда президент Ельцин на заседании Совета безопасности говорил о «разгильдяйстве» военных, то в первую очередь это должен был принять на свой счет генерал Квашнин. Но начальник Генерального штаба всегда нравился начальству.

Осенью 1999 года руководители операции на Северном Кавказе решили довести до конца то, что не удалось в первую войну: то есть полностью подавить организованное сопротивление в Чечне, взять республику под контроль и ввести войска во все населенные пункты. Они исходили из того, что гнойник нужно уничтожить, иначе гной будет отравлять всю страну.

С военной точки зрения эта задача выполнима. Но что будет дальше? Этот вопрос задавали специалисты по Северному Кавказу. Не окажутся ли российские части в Чечне на положении оккупационных войск, которым стреляют в спину? Боевики уйдут, рассеются, переоденутся в гражданское, спрячут оружие, но сражаться не перестанут.

В Чечне началась настоящая партизанская война. Это ситуация, когда практически все взрослое мужское население приходится рассматривать как потенциальных врагов. Так и происходит во время зачисток. Каждого из мужчин заставляют снять рубашку и смотрят, нет ли синяка на плече от автомата.

Чеченским боевикам — за исключением верхушки — бежать и отступать некуда. Они останутся там, где их семьи. Друзьями российской армии они не станут и оружие не сложат. Они будут сражаться до последнего. Во-первых, таковы исторические традиции чеченцев, таков их менталитет. Во-вторых, эти люди развращены войной. Работать они уже не хотят и не могут. Да и работы в Чечне нет. Они рассеялись, попрятались, переоделись, зарыли оружие на огороде, но остались врагами и будут убивать там наших солдат исподтишка. И ничего иного ждать от них не приходится.

В январе 2001 года Путин передал Николаю Патрушеву руководство всеми операциями в Чечне, исходя из того, что военные свою задачу выполнили. Президент поручил директору ФСБ к 15 мая доложить о достигнутых результатах.

Комментарии тогда были разные. Одни говорили, что это означает укрепление позиций Патрушева. Другие, напротив, отмечали опасность этого назначения: отныне Патрушев будет отвечать за каждую смерть, за каждый теракт в Чечне. А там партизанская война будет идти долго.

В Чечне надеялись, что чекисты прекратят тотальные зачистки с применением авиации и артиллерии, а вместо этого поймают или уничтожат главарей бандитов — и тогда, возможно, накал войны спадет.

Но характер войны не изменился. В ответ на каждый террористический акт следовал массированный войсковой удар, что в свою очередь приводило все новых чеченцев в ряды боевиков.

15 мая миновало, но ситуация в Чечне не изменилась. Патрушев встретился с журналистами. Его спрашивали, почему же до сих пор не уничтожены основные руководители боевиков Хаттаб и Шамиль Басаев.

— Уничтожить Басаева или Хаттаба мы способны и сегодня, но это чревато большими потерями с нашей стороны, — уверенно сказал директор ФСБ. — Я думаю, что это будет неоправданно большой платой за их поимку. Сейчас мы активно нейтрализуем руководителей среднего звена. Тем самым сводим наши потери к минимуму.

Журналисты настаивали:

— Говорят, что вы по каким-то причинам не желаете ликвидировать командиров боевиков.

— Мы хотим и можем это сделать, — ответил Патрушев. — Но совершенно естественно желание сберечь своих людей. Основные лидеры боевиков прячутся в хорошо известной им труднодоступной гористой местности, подступы к которой заминированы...

Оперативным штабом по руководству антитеррористической-операцией в Чечне руководил вице-адмирал Герман Алексеевич Угрюмов, заместитель директора ФСБ и руководитель 2-го департамента (по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом). До этого он был начальником управления ФСБ по Тихоокеанскому флоту, заместителем начальника управления военной контрразведки. 31 мая 2001 года адмирал Угрюмов скончался от острой сердечной недостаточности прямо на своем рабочем месте в Ханкале.

В Чечне жертвами артиллерийских обстрелов и бомбардировок с воздуха становились мирные жители. А смерть кого-то из близких заставляет всю семью мстить за убитого. Военная операция в

Чечне, которая привела и к жертвам среди мирного населения, и к массовому бегству людей, отнюдь не превратила чеченцев в друзей России.

В Прибалтике и на Западной Украине после Второй мировой войны — то есть при сталинском тотальном контроле! — органам госбезопасности понадобилось лет семь-восемь, чтобы ликвидировать националистическое подполье. Поэтому специалисты сулят еще немало лет активных боевых действий в Чечне. Но при этом мало кто вспоминает, что подавление националистического повстанческого движения в Западной Украине и в Прибалтийских республиках, по существу, мало что изменило. При первой же возможности эти республики отсоединились от России.

От чекистов ждали, что они найдут преступников, которые подготовили взрывы в Москве и в других городах.

Работники ФСБ постоянно повторяли: «У нас не возникает сомнений, что организовали эти взрывы чеченские полевые командиры». Да, сомнений вроде ни у кого не было. Но личная убежденность — это не доказательство для суда. Все ждали, что ФСБ достаточно быстро сумеет раскрыть эти варварские преступления и назвать имена организаторов и исполнителей.

Тогда возник резонный вопрос: почему же ФСБ при таком огромном и разветвленном аппарате не смогла предупредить эти страшные взрывы, которые унесли столько жизней?

Удивляло и то, что проходил месяц за месяцем, а организаторы и исполнители террористических актов в Москве и других городах продолжали гулять на свободе.

По этому делу кого-то из боевиков арестовали, но какие они дали показания, что удалось выяснить, опять же осталось неизвестным.

В районе Урус-Мартана наступающие федеральные войска обнаружили тренировочный лагерь боевиков по подготовке террористов. Там был полигон, на котором испытывались самодельные взрывные устройства. Нашли также оборудование для изготовления самодельной взрывчатой смеси из аммиачной селитры и алюминиевого порошка. Как будто бы именно такое вещество было использовано осенью 1999 года при взрывах в Москве. Правда, нам не рассказали, каков был результат экспертизы этих веществ. Подтвердилась или не подтвердилась версия о том, что такую взрывчатку готовили именно чеченцы?

А в отсутствие достоверной информации ходили самые безумные слухи. В том числе писали, что эти взрывы были провокацией, организованной для того, чтобы получить предлог для нанесения удара по Чечне и тем самым обеспечить избрание Владимира Путина президентом. Эту версию часто повторяет Борис Березовский...

Предположение о том, что взрывы на самом деле были провокацией органов безопасности, — чудовищно. Но законы, которым повинуется массовое сознание, известны: пока не будет проведено полное расследование и не состоится открытый и гласный суд, люди могут предполагать все, что угодно.

Руководители ФСБ часто рассказывали о сотнях, если не о тысячах иностранных наемников в Чечне. Но этих неуловимых иностранцев никак не удавалось взять в плен. По простой причине: войну с той стороны — за малым исключением — вели не наемники-чужеземцы, а наши сограждане с такими же паспортами, как у нас всех. Помимо иорданца Хаттаба, другие иностранные имена практически не упоминались.

ФСБ утверждала, что располагает оперативными данными об иностранной помощи, которая поступает чеченским боевикам. Слова «оперативные данные» действуют магически. Но оперативные материалы — всего лишь повод для проведения проверки, которая может подтвердить, а может и опровергнуть полученные оперативным путем данные.

ФСБ жаловалась на то, что официальные ответы иностранных государств на все запросы звучат так: наша страна помощи террористам не оказывает. А ФСБ уверенно говорило, что знает и конкретных людей, и зарубежные организации, которые помогают чеченцам, и даже номера банковских счетов, по которым деньги поступают полевым командирам. Но отчего же в таком случае эти данные так и не были обнародованы?

Может быть, потому, что в реальности и деньги, и оружие у чеченских боевиков — российского происхождения? Лучше бы на Лубянке проанализировали и сообщили, как именно все эти годы Чечня умудрялась получать российское оружие и российские деньги.

В конце 1999 года руководители департамента ФСБ по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом оценили работу своего департамента как неудовлетворительную. Признали, что не смогли предотвратить террористические акты в Москве и других городах. В результате погибло триста пять человек.

Но так и не известно, была ли проведена необходимая работа над ошибками? Единственное, что нам доподлинно известно о работе ФСБ после взрывов, — это желание чекистов научить страну бдительности. Закончилось это дикой историей в Рязани, где тоже обнаружили взрывчатку, и жители целого дома — женщины, дети, старики — всю ночь провели на улице в ожидании взрыва. А на следующий день руководители ФСБ заявили, что это было учение и вместо взрывчатки там было безобидное вещество. Чекисты решили проверить, хорошо ли работают их коллеги-милиционеры...

Никто из замечательных чекистов не подумал о том, что эта страшная ночь в ожидании взрыва означала для жителей того дома в Рязани, для женщин, для детей, для стариков. Тогда говорили, что чиновникам, которым наплевать на людей, не место на государственной службе. Однако ФСБ продолжала настаивать, что такого рода учения необходимы для того, чтобы поддерживать в народе дух бдительности.

Рязанская история послужила поводом для нового всплеска слухов о том, что взрывы — это провокация. Потому что пошли разговоры о том, что в Рязани все-таки была заложена настоящая взрывчатка, что кто-то в ФСБ планировал еще один взрыв, но в последний момент дело сорвалось. В марте 2002 года Борис Березовский представил журналистам большой документальный фильм «Покушение на Россию», который должен был показать, что все взрывы осенью 1999 года — дело рук госбезопасности, которая обеспечивала благоприятный фон для Владимира Путина.

Создатели фильма доказать ничего не смогли, но лишний раз посеяли сомнения. Единственное, что могло бы рассеять сомнение, — поимка организаторов всех взрывов и гласный суд над ними. Это подметили журналисты из солидной американской газеты «Уолл-стрит джорнал»: «Что придает этим обвинениям достоверности — так это не то, что взрывы послужили поводом для начала войны, которая помогла избрать президента. А то, что это самое ужасное в постсоветское время преступление не было раскрыто и власти, кажется, потеряли к нему всякий интерес...»

Жесткость и решительность Путина оказались как нельзя кстати. В начале сентября, судя по опросам общественного мнения, за Путина готов был голосовать всего 1 процент. Через два месяца — больше 30 процентов.

Все считали, что его репутация и его политическое будущее во многом зависели от итогов чеченской кампании. Премьер-министру победоносная операция в Чечне нужна была не меньше, чем Борису Ельцину накануне прошлых президентских выборов. Тогда думали, что любая неудача в Чечне, новый крупный теракт, кровопролитие, необходимость остановить наступление из-за плохой погоды и перейти к позиционной войне окажутся гибельными для репутации кандидата в президенты.

Потом станет ясно, что люди готовы проголосовать за Путина не только из-за Чечни. А тогда, похоже, и сам Путин был потрясен внезапным ростом своего рейтинга, то есть популярности в народе. Многим казалось, что рост его рейтинга скоро остановится, потому что в стране не так много любителей казарменно-туалетной лексики. В августе и даже в сентябре мало кто сомневался, что на грядущих парламентских выборах победу одержит мощный блок «Отечество — вся Россия» во главе с бывшим премьер-министром Евгением Примаковым.

Он оставался самым популярным политиком в России и после отставки. Судя по опросам общественного мнения, люди хотели видеть на посту президента именно Евгения Максимовича как олицетворение взвешенной, спокойной, разумной политики. Казалось, что серьезных конкурентов у него нет.

В один из сентябрьских дней на большой дружеской вечеринке я видел, как друзья и соратники Примакова совершенно искренне поднимали тосты:

— За Евгения Максимовича — надежду России!

У Примакова были все основания баллотироваться в Государственную думу, а потом и в президенты. Он тем не менее не спешил с решением.

Во-первых, после ухода в отставку он сделал операцию по замене тазобедренного сустава, которая избавила его от невероятных страданий. Но он не желал показываться на публике с костылями. Ждал, когда сможет обойтись без костылей и даже без палки.

Во-вторых, он не хотел идти на выборы в одиночку, а своей политической организации у него не было.

Впрочем, я, честно говоря, думал, что он вообще откажется-от политической деятельности. Он ведь не принадлежит к числу политиков до мозга костей, которые себе иной жизни не мыслят. У него есть интересы за пределами политики: книги, друзья, семья.

Правда, есть у него одно качество, возможно привезенное с Кавказа. Евгений Максимович вырос в Тбилиси, и оц не прощает обид. А его сильно обидели, когда уволили так бесцеремонно.

Со всех предыдущих должностей Евгений Примаков уходил только на повышение. Почти вся его жизнь — в смысле карьеры — это стремительное движение вперед и вверх. И вдруг такое увольнение. Желание если не отомстить, то, как минимум, взять реванш, и конечно же притягательная сила большой политики, вероятно, и заставили его пойти на выборы.

За поведением Примакова многие следили с затаенным интересом, понимая, что он может сильно помочь избирательному блоку, к которому присоединится, и сильно помешать другим кандидатам в президенты, если бы решился участвовать в президентских выборах.

Первым ему предложил союз московский мэр Юрий Лужков. Юрий Михайлович сам подумывал об участии в президентских выборах, но колебался, реально оценивая свои шансы. Тем не менее в 1999 году он создал свое движение «Отечество». Когда Примакова отправили в отставку, Лужков сразу заговорил, что

Евгений Максимович очень близок к «Отечеству». Союз Лужкова и Примакова казался очень сильным.

Но Евгений Максимович не хотел быть чисто московским кандидатом. Тогда группа влиятельных губернаторов, создав свою организацию «Вся Россия», предложила Лужкову союз, с тем чтобы общий избирательный список возглавил Примаков.

Местные начальники _;по всей стране охотно строились под примаковские знамена, считая, что формируется новая партия власти, а в таких случаях главное — не опоздать.

Сергей Степашин, пока он возглавлял правительство, тоже готовился к выборам и пытался сформировать свою партию. 9 августа Степашина отправили в отставку, и губернаторы взяли курс на Примакова.

Ельцина к тому времени списали окончательно, считая, что он тяжело болен, ни на что не способен и уже никому не опасен. Говорили, что у Ельцина серьезные проблемы с сосудами головного мозга, что иногда во время беседы он вдруг выключается, теряет нить разговора и потом не может вспомнить, о .чем говорил. В обществе были уверены, что его политическая карьера закончилась и ему пора уходить.

Лидер коммунистов Геннадий Зюганов уверенно заявлял:

— Режим уже изжил себя окончательно. Он агонизирует. Ельцин уже не может управлять по-старому, а по-новому он не умеет. В ближайшее время «семья» его изолирует, чтобы он не мешал. Администрация президента растерянна, ослабленна, она не имеет авторитета. Время либералов ушло, народ их ненавидит...

Кто-то, правда, вспоминал, что прежде Борис Николаевич был хорош именно в критических ситуациях, когда его зажимали в угол. Но его взлеты и победы, казалось, все в прошлом. Он не в состоянии был целый день высидеть в Кремле и все больше времени проводил в загородной резиденции. Его появления на телеэкране производили странное и жалкое впечатление.

Он казался далеким не только от народа, но и от собственного правительства. Многие министры видели его только по телевидению. Он замкнулся в узком окружении, где главную скрипку играли его дочь Татьяна Дьяченко и журналист Валентин Юмашев.

Пошли разговоры, что за него все делает окружение. И, не спрашивая президента, выпускает указы с помощью резиновой печатки с факсимиле подписи Ельцина, которая хранится в сейфе заведующего канцелярией президента России...

Когда человек становится президентом, он понимает, что у него есть друзья, сторонники, подчиненные и враги. Потом с каждым днем друзей и сторонников у него становится меньше, а врагов все больше. Может так получиться, что к концу срока у него останутся только подчиненные и Ераги. Нечто подобное произошло и с Ельциным.

Власть в любом случае обрекает на одиночество. И жалобы на то, что Борис Николаевич слишком подвержен чужому влиянию, скорее отражали недовольство тем, что он слушал советы не тех, а других, что те лишились «доступа к телу», а другие его получили.

«А прислушиваться к чьим-то рекомендациям Ельцин никогда не^:любил, — говорил в интервью «Собеседнику» один из его бывших референтов Андрей Шторх, — то есть он всегда выслушает тебя с интересом, но думаю, что это тоже чисто русская черта — любопытство. Если он в душе не согласен, то на следующий день все сделает наоборот...»

Но пока Борис Николаевич был силен и здоров, он общался с огромным количеством людей. Постепенно состояние его здоровья привело к тому, что он стал встречаться со все меньшим числом людей, закрылся для общественного мнения. Он принимал только несколько человек из администрации и министров-силовиков.

Конечный результат оказался плачевным. Он остался один. А какой у него был круг соратников! Среди них попадались, конечно, и серые персонажи, и вовсе никудышные. Но были и блестящие политики. Он всех растерял.

Как только президент замкнулся в узком кругу особо близких и доверенных лиц, сложилось впечатление, что эти люди и принимают все ключевые решения в стране. Летом 1999 года общество было убеждено, что вся власть в руках этих людей. Появился даже термин «семья», потому что часть этого доверенного круга была связана с президентом не только служебными, но и родственными отношениями.

Никто твердо не мог назвать состав этой «семьи». Критерием был постоянный доступ к президенту — важнейшая привилегия в чиновничьем мире. Обычно в этот круг включали дочь президента Татьяну Дьяченко, журналиста Валентина Юмашева, главу президентской администрации Александра Волошина, предпринимателя Бориса Березовского, управляющего делами президента Павла Бородина.

Ключевой фигурой в президентском окружении, судя по всему, стала Татьяна Дьяченко.

Ее старшая сестра — Елена — мамина дочка. Она такая же вспыльчивая, как Борис Николаевич, но унаследовала от Наины Иосифовны тягу к домашней жизни и политикой не занималась. Она вышла замуж за Валерия Окулова, который работал штурманом в Свердловском авиаотряде. Когда Борис Ельцин получил назначение в ЦК КПСС, Окулова тоже перевели в Москву, он стал летать на международных рейсах, а со временем возглавил весь «Аэрофлот».

Елена Борисовна родила троих детей и жила с мужем отдельно от родителей. Татьяна, напротив, папина любимица. Она постоянно жила с родителями, кроме тех лет, когда училась на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ, престижном в то время. Вела себя дочь первого секретаря Свердловского обкома КПСС очень скромно.

Татьяна Дьяченко третий раз замужем. С первым мужем Виленом Хайрулиным они познакомились в университете, поженились в 1980 году. Видимо, и сам муж не понравился — они вскоре расстались, и его фамилия не показалась благозвучной, поэтому их общий сын Борис получил дедовскую фамилию, что весьма польстило Борису Николаевичу, мечтавшему о продолжении рода Ельциных. Как и дочь Юмашева Полина, молодой Борис Ельцин учился в Англии.

Со вторым мужем, Алексеем Дьяченко, Татьяна познакомилась на работе — они вместе трудились в Государственном космическом научно-производственном центре имени Хруничева. О дочке Ельцина здесь сохранили наилучшие впечатления — Нисколько не задавалась, вела себя как все. Татьяна родила еще одного сына — Глеба. Когда ребенку было всего шесть месяцев, Татьяна занялась избирательной кампанией Ельцина. Вероятно, интерес Татьяны к политике в ущерб домашним делам, постоянное общение с яркими политическими личностями разрушили и второй ее брак.

Алексей Дьяченко занимался бизнесом, стал вице-президентом в крупной нефтяной компании. Его лучший друг Алексей Огарев, с которым они вместе учились в Московском авиационном институте, в июне 1997 года был назначен заместителем главы президентской администрации и заместителем председателя комиссии при президенте России по вопросам военно-технического сотрудничества с иностранными государствами. В феврале 1999-го Огарев стал заместителем секретаря Совета безопасности, а в начале августа возглавил «Росвооружение» — компанию, которая продает оружие за границу.

Когда брак Татьяны с Алексеем Дьяченко разрушился, и Огарев лишился должности.

Татьяна Борисовна увлеклась политикой, переживала за отца и хотела быть рядом с ним. Ее вовлекли в работу предвыборного штаба в 1996 году, и это оказалось правильным решением. Говорят, что идея приобщить ее к политике принадлежит Анатолию Чубайсу. Ему нужен был надежный канал влияния на президента. Не более того. Татьяна Борисовна присутствовала на заседаниях штаба, вникала во все идеи и, оценив их, убеждала президента прислушаться к рекомендациям штаба. В тот период она только слушала то, что говорили другие.

После президентских выборов Татьяна Дьяченко была назначена советником президента и стала каждый день приезжать в Кремль. Она лучше других понимала, что больному отцу невероятно трудно справляться со своими повседневными обязанностями. И вдвоем с Валентином Юмашевым они старались сделать то, на что самому президенту сил уже не хватало.

Ей приписывали личные политические амбиции. Если они у нее и были, то ни в чем не проявились. Она преданно исполняла дочерний долг, помогая отцу, и покинула Кремль вместе с ним. Другое дело, что ее активное участие в политике многих в стране возмущало и в немалой степени способствовало дискредитации власти.

Андрей Козырев, бывший министр иностранных дел, с этим не согласен:

— Сначала говорили, что Ельцин никого не ценит, друзей не заводит, быстро расстается с людьми. Потом его стали критиковать за то, что он не расстается со своей дочкой. У президента должна быть свобода смены своей профессиональной команды. Но у президента нет возможности менять своих дочерей. Да и почему он не может пользоваться советами взрослой дочери? Его дочь — друг, единомышленник. Я знаю Татьяну хорошо, это человек демократических убеждений. Другое дело, что Ельцин мог быть более лоялен к своим бывшим соратникам. Он мог больше прислушиваться к другим людям, и не только к родственникам. Но это вопрос меры. Злодейства тут нет...

Татьяна Дьяченко при первой встрече производит впечатление очень скромного, тактичного, вежливого и аккуратного человека. Она унаследовала от отца твердый характер, который прячет под внешней мягкостью. Приняв какое-то решение, от него не отступает.

Татьяна Дьяченко в Кремле редактировала все выступления президента, контролировала его рабочий график, просматривала список тех, кто получал право побывать у президента, участвовала в подготовке кадровых назначений — то есть в составлении списка кандидатов на ту или иную должность, из которого президент мог выбирать.

Борис Николаевич — не тот человек, который безоглядно прислушивается к просьбам и пожеланиям родных.

Его бывший помощник Георгий Сатаров говорил мне:

— Ельцин по натуре домостроевец. Мне приходилось слышать, что, когда дома ему пытались что-то сказать, он резко осаживал родных: не лезьте, бабы, не в свое дело! Вот это в его натуре... Понятно, что у близких больше возможностей ему что-то сообщить, повлиять на настроения. Думаю, что это влияние преувеличивается и демонизируется, потому что в таком возрасте поздно перестать быть домостроевцем, поздно переучиваться. Ельцин — человек, который решения принимает самостоятельно...

О намерении уйти в отставку Ельцин сказал жене только 31 декабря 1999 года, уезжая в Кремль.

Наина Иосифовна была довольна:

— Какой ты молодец!

Она не поняла, что он сделает это прямо в тот же день.

В интервью «Известиям» Наина Ельцина уже после отставки мужа скажет: «На протяжении всей жизни о всех решениях, какие он принимал, я узнавала последней...»

Тем не менее Борис Николаевич знал, что может положиться на мнение дочери, которой движет желание помочь отцу, облегчить его жизнь. Президент ценил в ней надежного помощника и радовался, если она предлагала разумное решение.

Почти с таким же доверием Борис Николаевич относился к Валентину Юмашеву. У Ельцина, который мечтал иметь сына, он был на положении самого близкого человека.

Валентин Борисович Юмашев родился в 1957 году в Перми. Рос без отца, который ушел из семьи. Вообще его не знал, взял фамилию матери. Работал в «Комсомольской правде», потом в «Огоньке». В перестроечные годы Юмашев написал сценарий фильма «Борис Ельцин. Портрет на фоне явления» для Центральной студии документальных фильмов. Вот тогда он и познакомился с опальным Борисом Николаевичем и сумел понравиться будущему президенту. Потом Юмашев официально работал в «Огоньке», писал за президента его книги и очень много времени проводил рядом с Борисом Николаевичем. Он был принят в доме как член семьи — настоящей, без кавычек.

Со временем Валентин Юмашев стал для Ельцина чем-то вроде приемного сына.

В том же 1996 году Юмашев тоже получил свою первую должность в Кремле и стал советником президента по вопросам взаимодействия со средствами массовой информации. Они работали на пару с Татьяной Дьяченко. Когда в марте 1997 года Чубайс перешел в правительство, Юмашев стал главой президентской администрации.

Для страны это был большой сюрприз; те же, кто знал реальную ситуацию внутри Кремля, не удивились. Должность руководителя администрации особенная. Ее обыкновенно занимает человек, способный управлять большой государственной системой и одновременно приятный, комфортный для президента. Вторым качеством Юмашев обладал в полной мере. Большой государственный руководитель из него, судя по всему, не получился.

Но от Юмашева требовалось совсем другое: облегчить жизнь президента. С этой задачей они вдвоем с Татьяной Дьяченко справлялись.

Валентин Юмашев, скромно выглядящий молодой человек, который за время пребывания в должности ни разу не дал интервью и нигде публично не выступил, казался полной противоположностью своему предшественнику Анатолию Чубайсу.

Чубайс — мощная фигура, уверенные манеры, ежеминутная готовность вступить в бой.

Юмашев — субтильного сложения, с легкой полуулыбкой, почти незаметный, сторонящийся чужого внимания.

Но Юмашев оказался покруче Чубайса.

Когда руководителем аппарата президента в 1996 году был Анатолий Чубайс, говорили о том, что он во время болезни президента сам управляет страной, что он превратился в заместителя Ельцина.

О Юмашеве такое сказать было нельзя. Он не управлял страной. Но полтора года казалось, что он управляет Ельциным.

В Кремле существует три основных рычага власти — контроль над потоком бумаг, составление распорядка дня президента и контакты с прессой.

Прямой и регулярный доступ к президенту — это важнейшая привилегия. Тот, кто постоянно встречается с президентом, очень влиятелен. Он может изложить президенту свои идеи, заручиться его согласием, дать ему на подпись нужную бумагу или добиться какого-то важного назначения.

Но прежде чем высокопоставленный чиновник, министр, политик сумеет изложить свой вопрос президенту, он должен убедить в его срочности руководителя аппарата президента. Именно Юмашев решал, кого примет президент, с кем он поговорит по телефону и какие бумаги лягут ему на стол.

Президент, как человек уже немолодой и нездоровый, вообще говоря, нуждается в своего рода личном политическом телохранителе, человеке, способном служить буфером между ним и разного рода конфликтами.

Но, контролируя жизнь президента, руководитель аппарата постепенно становится тихим диктатором. Президент, особенно если он плохо себя чувствует и лишен возможности ездить по стране, встречаться со множеством людей, начинает полностью зависеть от своего главного помощника.

Еще недавно вокруг Ельцина было множество людей, способных дать разумный совет. В последний год президентства Ельцина все его советчики — это Юмашев и Татьяна Дьяченко.

Когда уже после ухода Ельцина в отставку Валентин и Татьяна поженились, это никого не удивило. И до этого их часто видели вместе — они ездили за границу, играли в теннис, учили английский язык. А ведь когда-то уверенно говорили, что у Татьяны роман с Чубайсом. Промахнулись. У Чубайса у самого красивая жена. Ему некогда романы заводить.

А у Юмашева полно времени — и в теннис поиграть, и на вечеринку закатиться, и за границу съездить. Юмашев принадлежит к типу тихих и как бы робких мужчин, от ласковых манер которых тают женские сердца.

Он был женат на Ирине Веденеевой, которая работала в спортивном отделе «Московского комсомольца». Они обзавелись дочкой, но брак быстро разрушился. Бывшие коллеги Юмашева по «Комсомольской правде» уверяют, что причина тому — страсть первой жены к горячительным напиткам. Потом у него был длительный роман с журналисткой Светланой Вавра. Они прожили вместе три года, но свои отношения так и не зарегистрировали. С первой женой он развелся осенью 2001 года, когда стало известно, что Татьяна Дьяченко ждет ребенка.

Нет, наверное, второго такого автора, который бы всего из трех книг, написанных от имени Ельцина, извлек такие дивиденды — не только в смысле денег.

Забавно, что в этих книжках Юмашев сам себе пишет благодарственные слова от имени Бориса Николаевича. В первой: «Если бы не помощь молодого журналиста Валентина Юмашева, которому часто приходилось, подстраиваясь под мой ритм, работать без выходных и ночами напролет, — трудно сказать, появилась бы эта книга». Во второй: «Нас связывает более чем пятилетняя творческая дружба... Все три года, пока работал над рукописью, я знал, что он рядом со мной. Наши разговоры, иногда ночью в кремлевском кабинете, иногда в самолете, иногда у камина... позволяли мне постоянно чувствовать образ будущей книги...» В третьей: «Валентин — талантливый журналист, аналитик замечательный. Работать готов сутками».

Некоторые его подчиненные говорили мне, что Валентин Юмашев — гений ничегонеделания.

— Он очень способный человек в смысле человеческих отношений: уговорить, переубедить, свести кого-то с кем-то, уладить конфликт. Но работать с ним просто невозможно. Возникает проблема. Надо ее обсудить, говорит он, давайте проведем совещание. Обсудили, совещание заканчивается. Нормальный руководитель должен закончить совещание принятием какого-то решения. Юмашев говорит: давайте-ка еще соберемся и все заново обсудим. А дело не двигается с мертвой точки...

Самого Юмашева эта каждодневная чиновничья работа тяготила. Его вполне устраивало положение неофициального советника. В конце 1998 года он ушел с поста руководителя администрации.

Никто не мог понять, почему это произошло. Гадали, за какие грехи Ельцин расстался со своим любимцем. А дело в другом: Юмашев почувствовал, что его отношения с Борисом Николаевичем становятся официальными. А он не хотел превращаться в еще одного чиновника. Он дорожил личными отношениями с президентом, поэтому ушел и сохранил свое место при дворе.

Дочь Юмашева Полина вышла замуж за алюминиевого магната Олега Дерипаску и осенью 2001 года родила сына Петра. А вскоре молодой дедушка решил начать новую жизнь — Валентин женился на Татьяне Дьяченко. Это произошло в середине декабря, была скромная свадьба на даче у Ельциных, потом новобрачные поехали к маме Юмашева Александре Николаевне. В апреле 2002 года у них родилась дочь Мария. Борис Николаевич в шестой раз стал дедушкой.

В «семью» включали и управляющего делами президента Павла Бородина. Он окончил Ульяновский сельскохозяйственный институт и Хабаровскую краевую Высшую партийную школу. В старой жизни добрался до должности председателя Якутского горсовета. Он понравился Ельцину, и президент перетащил его в Москву.

Управление делами президента занимает здание, где раньше находилось управление делами ЦК КПСС. Но империя Бородина была много больше партийной. Как говорил сам Бородин, «после «Газпрома» мы — вторые по собственности и количеству работающих». Но «Газпром» снабжает нашу страну и пол-Европы газом. А империя Бородина обслуживала лишь начальство. Поликлиники, санатории и дома отдыха, дачи, квартиры, спецсамолеты, машины и ателье — все в ведении управления делами президента.

Всякий высокопоставленный чиновник зависел от Бородина. Его лечат, возят, кормят, обшивают люди Бородина. Поехать в отпуск или получить новую квартиру — ничто нельзя было сделать без Павла Павловича.

Управление делами подконтрольно только самому президенту. Попытки заглянуть в бумаги, выяснить, что же там делается в хозяйстве Бородина, никому не удавались. Ельцин не позволил Валентину Юмашеву и Татьяне Борисовне убрать Бородина и подчинить управление делами администрации президента.

Бородин имел постоянный доступ к президенту. Раньше, когда Ельцин куда-то ездил, он обязательно брал Бородина с собой. Павел Павлович умеет все, чему учила советская номенклатурная школа: выпить и закусить, побалагурить, позабавить начальство анекдотом. Бородин, веселый, довольный, доброжелательный, всегда с новой шуткой, производил на Ельцина просто лечебное воздействие.

С 1999 года Бородина стали донимать прокуроры и журналисты. Писали о том, что у него счета в швейцарских банках, а на этих счетах лежат деньги от иностраных компаний. Швейцарские прокуроры считают, что управляющий делами президента брал взятки.

Многие удивлялись тому, что Бородин на все работы в Москве нанимает исключительно иностранные компании. Бородин снисходительно объяснял, что он делает это исключительно из патриотических соображений, бережет народную копейку и нанимает тех, кто просит меньше других. Меньше всего просили иностранные компании, обычно швейцарские.

Швейцарская прокуратура обвинила Бородина в том, что он раздавал выгодные контракты небескорыстно. Компании любезно возвращали часть выплаченных им денег, но не в кассу, а непосредственно Бородину, считая, что он и есть государство.

Путин, став президентом, убрал Бородина из Кремля, но подыскал ему приятную должность государственного секретаря Союзного государства России и Белоруссии. В январе 2001 года Бородин полетел в Соединенные Штаты и был арестован прямо в аэропорту, потому что по просьбе швейцарской прокуратуры Интерпол внес его в список разыскиваемых преступников.

Еще одним членом «семьи» считался последний руководитель ельцинской администрации Александр Волошин, профессиональный экономист, который пришел в аппарат из бизнеса и быстро сделал карьеру. Считается, что он первым принялся жестко критиковать экономическую политику правительства Примакова и тем пришелся ельцинскому окружению по душе.

Самое непонятное и загадочное место в «семье» занимал преуспевающий предприниматель Борис Березовский, который быстро потерял интерес к бизнесу и стал заниматься политикой. Наиболее удачной сделкой Березовского было приобретение части акций Общественного российского телевидения, что обеспечило ему контроль над первым каналом, передачи которого принимаются во всех, самых отдаленных уголках страны.

Бешеная энергия, поразительное чутье и математический ум Березовского помогли ему укрепиться в высшем эшелоне российского политического истеблишмента. Он дважды занимал официальные должности — заместителя секретаря Совета безопасности и исполнительного секретаря Содружества Независимых Государств. Но его сила заключалась не в простых чиновничьих достоинствах, а в комбинационных возможностях его ума. Член-корреспондент Академии наук Березовский испещрял бумагу не абстрактными математическими формулами, а конкретными политическими построениями, в частности кадровыми.

Березовский — мягкий, вежливый и приятный в личном общении человек. Говорят, что он почти не спит, не умеет отдыхать и должен постоянно находиться в движении. Его мозг тоже не терпит простоя. Он наделен еще счастливой способностью не обижаться и не смущаться. Получив отказ, он подыскивает новые аргументы и продолжает добиваться своего. Он — гений пробивания собственных идей.

Но люди, знающие его, замечают, что Березовскому всегда были свойственны спешка и азарт. Он слишком торопится, добиваясь результата. Он мастерски принимает мгновенные решения, но стратегически допускает ошибки, поэтому и проиграл в конце концов...

Как Березовский попал в Кремль? Бывший министр в гайдаровском кабинете, а ныне видный предприниматель Петр Авен познакомил его с Юмашевым, тот — с Коржаковым.

Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев ценили цепкий и оригинальный ум Березовского. Дьяченко, разумеется, нравились и другие умные люди, скажем, Игорь Малашенко, один из руководителей НТВ, который наотрез отказался стать главой президентской администрации, и Анатолий Чубайс. Но все остальные были самостоятельными фигурами. И только один Березовский готов был как бы бескорыстно делиться идеями, круглые сутки рождать все новые и новые политические конструкции. Он наслаждался этими политическими играми, они составляли смысл его жизни.

Дьяченко, Юмашев и Березовский часто встречались в неформальной обстановке, обсуждали важнейшие проблемы. Окончательное решение в любом случае принимал Ельцин, но они предлагали варианты.

Тем не менее влияние Березовского, видимо, не стоило переоценивать. Личного доступа к президенту у него практически не было. Способностями Березовского в Кремле охотно пользовались, но его положение никогда не было надежным и стабильным. Во время премьерства Примакова был даже выписан ордер на его арест. Березовский отсиделся в Париже, а потом ордер аннулировали. А тут, на его счастье, и Примакова убрали из Белого дома...

Зять Ельцина Валерий Окулов, генеральный директор «Аэрофлота», совершенно спокойно выставил Березовского из своего бизнеса и уволил всех его людей. Тут и особые отношения с Дьяченко и Юмашевым Борису Абрамовичу не помогли. Тем более, что они, вероятно, не были такими уж крепкими, поэтому Березовский всеми силами изображал себя более важной персоной, чем был на самом деле.

Узнав в Кремле о подготовке того или иного решения или, например, о предстоящем заметном назначении (а до подписания президентом указа все принято держать в тайне), он где-нибудь на пресс-конференции многозначительно говорил, что такого-то, с его точки зрения, стоило бы назначить на такую-то должность.

Через две недели назначение действительно происходило, и все изумлялись: «Ну, Березовский, все может! Только сказал, и уже решение принято». Так что Березовский, по мнению людей знающих, еще и талантливый мистификатор...

Всякие слухи ходили за Кремлевской стеной. Конечно, внезапная отставка Бориса Ельцина оказалась невероятной удачей для Владимира Путина. Но многие сомневаются: сам ли Борис Николаевич принял неожиданное для страны и мира решение уйти? Или же был вынужден покинуть Кремль, подчиняясь чьей-то сильной воле? И вообще — в какой степени в последние месяцы и годы он решал, что и как будет, а в какой прислушивался к настойчивым советам других?

Ельцин, несмотря на возраст и болезни, остался человеком очень волевым и своенравным. Он не любит ездить по накатанной колее. Ему нравилось удивлять окружающих хорошо подготовленными экспромтами, которые потом обильно цитировались. Иногда его своенравие проявлялось самым странным образом. Скажем, в последние годы своего президентства он любил проводить встречи с военачальниками.

— К каждой встрече ему писаЛи речь, — сказал в беседе со мной бывший глава президентской администрации Евгений Савостьянов. — Но не было случая, чтобы он не начал импровизировать.

— Импровизировал толково?

— К сожалению, он лишь своими словами повторял то, что есть в тексте, поэтому получалось неудачно. Он отклонялся от написанного, что-то говорил от себя, потом возвращался к тексту и зачитывал почти то же самое, что только что говорил. Вообще, лучше либо говорить по писаному, либо выступать с импровизированной речью. Но Борис Николаевич всегда инстинктивно пытался вырваться за установленные рамки.

Яркий этому пример — встреча с Ельциным вновь назначенных военачальников. Тогда ввели практику их представления президенту, то есть восстановили традицию, которая была в царской России. Входит президент, останавливается на середине зала и вдруг громко произносит:

— Здравствуйте, товарищи!

И ждет ответа. Но на репетиции такой вариант не предусматривался, и генералы не сразу сообразили, что должны дружно ответить:

— Здравия желаем, товарищ Верховный главнокомандующий!

Наступило абсолютное замешательство...

Самовластие «семьи» особенно наглядно проявилось летом 1999 года, в период премьерства Степашина, когда он не в состоянии был назначить ни одного министра против воли администрации. Это очень настроило людей против Ельцина и его окружения. И практически одновременно в мировой прессе появились сообщения о том, что в различных иностранных банках обнаружены личные счета Ельцина, его дочерей, зятьев и ближайших к президенту чиновников.

Западные газеты писали, что на имя Ельцина была оформлена кредитная карточка «Америкэн экспресс», но покупки делались чисто символические, словно владелец проверял, как работает эта игрушка. А вот его дочери, Елена Окулова и Татьяна Дьяченко, вроде бы пользовались карточками «Еврокард» и совершали с их помощью значительные покупки.

Эти сообщения — особенно в отношении Ельцина —- вызывали большие сомнения. Президентская пресс-служба заявила, что президент, его жена и их дети никогда не открывали счета в зарубежных банках. Борис Николаевич привык к тому, что все заботы о его жизни несет на себе государство. Ему никогда не надо было думать о деньгах, он сам ни за что не расплачивался. Для этого существовала Служба безопасности и управление делами.

Виктор Черномырдин сказал по поводу разговоров о счетах Ельцина в заграничных банках:

— Наш президент денег уже лет пять или десять в глаза-то не видел. Он даже не знает, какие у нас деньги...

Чаще других в западной прессе мелькало имя управляющего делами президента Павла Бородина, которым занялась прокуратура Швейцарии.

«Отечество» подхватило эти сообщения и строило свою предвыборную программу на прямых обвинениях «семьи» в коррупции и на том, что самозванцы (их же никто не выбирал) засели в Кремле и пытаются командовать правительством и всей страной. Это была очевидная, но не очень удачная идея.

«Семья» восприняла разговоры о кремлевских махинациях как личную угрозу. Тем более, что один из руководителей предвыборного штаба «Отечества» крайне неблагоразумно напомнил о судьбе семьи румынского вождя Николае Чаушеску, сметенного волной народного гнева.

Это прозвучало достаточно зловеще, потому что Николае и Елена Чаушеску были расстреляны без суда и следствия, их сына посадили на скамью подсудимых...

Многие люди решили, что приход к власти Лужкова и Примакова будет для них смертельно опасен. Юрий Михайлович призывал проверить, насколько честно была проведена в стране приватизация, и расторгнуть незаконные сделки. Евгений Максимович требовал расследовать сомнительный бизнес олигархов. Еще в роли премьер-министра он многозначительно сказал, что ожидаемая амнистия позволит освободить в тюрьмах и лагерях места для экономических преступников.

Слова лидеров «Отечества» воспринимались всерьез. Большая группа влиятельных и богатых людей считала, что победа Примакова и Лужкова может стоить им не только власти и положения, но и свободы. Поэтому они, зажатые в угол, дрались отчаянно.

Тогда, в начале осени 1999 года, объединились разные силы — администрация президента и некоторые олигархи; их интересы совпали: во что бы то ни стало не допустить победы Примакова и Лужкова.

Стратегия была разработана такая: во-первых, разрушить репутацию обоих политиков в глазах общественного мнения, во-вторых, сформировать новую политическую партию, способную составить конкуренцию предвыборному блоку «Отечество — Вся Россия».

Они быстро перешли в контратаку. Ответ был симметричный. Поскольку жена московского мэра, Елена Батурина, занимается бизнесом, то принялись за нее. Московские прокуроры и чекисты, надо понимать, к этому не захотели иметь отношения. Нашли более исполнительных людей во Владимире, где Елена Батурина имела свои деловые интересы.

По указанию владимирского прокурора сотрудники областного управления Федеральной службы безопасности, расследуя дело о незаконном переводе денег за границу, занялись и компанией «Ин-теко», которую возглавляет жена московского мэра. В офис компании явились чекисты, забрали документы. Об этом рассказали по телевидению: жена Лужкова подозревается в незаконном вывозе денег за границу!.. Чем же в таком случае семья Лужкова лучше семьи Ельцина?

Разразился скандал. Юрий Лужков оказался к нему не готов. Он стал возмущаться, оправдываться, объясняться, и это еще больше повредило ему в общественном мнении.

Директором ФСБ был тогда уже Николай Патрушев. Действия владимирских чекистов были восприняты как ответный удар по Лужкову, хотя на Лубянке это отрицали.

«Дело Елены Батуриной» со временем оказалось полной липой, ничего противозаконного она не совершала, но ущерб репутации Лужкова был нанесен серьезный.

В начале сентября политическое пространство нашей страны превратилось в поле боя. Как в Чечне, здесь рвались снаряды и авиабомбы и орудовали снайперы. Соперники уже ощутили вкус политической крови, и на глазах пораженной, а может быть, и довольной публики они рвали друг друга на куски.

Теоретически в безжалостной атаке на политиков есть свои плюсы. Люди узнают о них много нового. Кандидаты в депутаты перестают быть небожителями и предстают перед нами обычными людьми, грешными и ошибающимися. В странах с давними демократическими традициями политику не прощается то, что любому другому сойдет с рук. Ошибки, допущенные политиками, часто непоправимы. Если они совершили нечто непорядочное и аморальное, им этого никогда не забудут.

В общем это логично — завоевав наши голоса, политики получают возможность распоряжаться не только нашими деньгами, принимая бюджет и устанавливая налоги, но и нашими жизнями, например начав войну...

Но в избирательную кампанию 1999 года все получилось иначе. Мы должны были услышать, что именно предлагают кандидаты, с какой политической и экономической программой они собираются войти в Государственную думу, что могут для нас сделать.

Но вот об этом решительно никто не вспоминал и даже не спрашивал кандидатов! Избирательная кампания превратилась в натравливание общественного мнения на тех или иных лиц. Лужкова пытались просто уничтожить. Для ОРТ он превратился в главную мишень. Ему предъявлялись самые фантастические обвинения. Юрий Михайлович неизменно подавал в суд и выигрывал процессы. Но это не имело никакого значения. Его продолжали смешивать с грязью. Даже те, кто возмущался такими методами, смотрел эти передачи. Они нанесли невероятный урон Лужкову. Из солидного и уважаемого хозяйственника он превратился в предмет насмешек.

Конечно же люди охотно верят, что все вокруг воруют, что все кругом преступники и негодяи, что любой начальник — взяточник и хапуга. Многие даже и не нуждаются в доказательствах. Они это знали заранее! А если им об этом еще и говорят с телеэкрана, то они всего лишь сладострастно убеждаются в собственной правоте.

Можно не любить Лужкова и быть его противником, можно расследовать его работу в качестве мэра или коммерческую деятельность его жены и шурина, но всякое обвинение должно строиться на доказательствах, фактах, документах.

Мы же видели пустое ерничество, издевку и просто глумление, заигрывание с чернью и обращение к низменным инстинктам. Люди, которые этим занимались, распространяли мерзкие нравы коммунальной кухни на сферу политической борьбы.

Они охотно разжигали в публике ненависть к преуспевающему соседу. Вот поэтому все затхлое, тупое и ленивое, что есть в нашем обществе, с восторгом встречало мнимые разоблачения.

Лужков меньше других был готов к тому, что на него выльют такие ушаты грязи. Пока его политические интересы не выходили за пределы Москвы, его в основном хвалили. Похоже, он даже не подозревал, что политическая борьба — это драка без правил. В последние дни перед выборами 19 декабря 1999 года Юрий Михайлович выглядел очень плохо. Ему эта кампания дорого обошлась.

Ошибка Лужкова состояла в том, что он с самого начала занял неверную позицию: реагировал на каждый выпад телевидения. Получилось, что политик Лужков ведет борьбу не с другими политиками, не со своими соперниками, а всего-навсего с телевизионным журналистом.

Досталось и Примакову, которого обвинили в попытке организовать убийство президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе. Наверное, это кому-то кажется логичным. Шеварднадзе намерен сделать Грузию членом НАТО, то есть вредит российским интересам. А Примаков такой крутой человек, что ему замочить, как у нас теперь выражаются, какого-нибудь президента ничего не стоит...

Но тот, кто придумал эту версию, плохо представлял себе, как функционирует система власти. Любая акция спецслужб, даже вербовка какого-то заметного иностранца, требует санкции высшего политического руководства. Раньше санкцию давал ЦК КПСС; когда речь шла о серьезной операции — сам генеральный секретарь, теперь, видимо, президентская администрация.

Так что же Примаков — в роли начальника разведки, а потом премьер-министра — приходил к Ельцину и говорил: есть идея убить Шеварднадзе? Все готово, вот служебная записка, подпишите, Борис Николаевич!.. У Ельцина было много недостатков, но дураком он никогда не был. И Примаков тоже.

Говорили еще, что Примаков так и не оправился после операции на позвоночнике, что его ждет следующая операция и закончится все это инвалидностью. Как можно голосовать за инвалида? При этом на экране телевизора возникали лужи крови, которые должны были вызывать определенные ассоциации.

В те дни, когда стране рассказывали, что Примаков с трудом передвигается, я наблюдал Евгения Максимовича в неформальной обстановке. Он был в прекрасном настроении, за столом ни в чем себе не отказывал, а после застолья пел и пританцовывал. Но это видели человек двадцать, страна же верила телевидению. Тем более, что на телеэкране Евгений Максимович обычно появлялся мрачным и недовольным. Это не множило ряды его поклонников.

Примаков так и не сумел наладить отношения с прессой и телевидением и многих журналистов настроил против себя. Евгений Максимович всегда обижался на критику в прессе, считая, что его критикуют несправедливо.

Тем не менее не стоит говорить, что выборы в Государственную думу в декабре 1999 года выиграло телевидение. Юрий Лужков был переизбран мэром Москвы абсолютным большинством голосов. А вот за политический блок «Отечество — Вся Россия», в котором он играл ключевую роль, проголосовало значительно меньше людей, чем ожидалось.

В чем причина поражения блока «Отечество — Вся Россия», который казался очевидным фаворитом? Ответов много.

Главный предвыборный лозунг: избавиться от Ельцина в Кремле — уже устарел к моменту выборов. Никто и не сомневался в том, что Борис Николаевич вскоре уйдет. А вот кто и что будет после него? Жесткие атаки на Ельцина и «семью», обвинения в коррупции не расположили к себе избирателя.

От политиков ждали не жесткой критики, а позитивной программы действий. А ее внезапно стал олицетворять новый премьер-министр Владимир Путин. Молодой премьер выгодно смотрелся и на фоне семидесятилетнего Примакова.

Да не только Примакову — всем политикам карты спутала вторая чеченская война и появление Путина.

Сила Путина оказалась в том, что никто ничего о нем не знал. Он был человеком без политического прошлого, человеком, вышедшим из тени. И это оказалось неоспоримым преимуществом на выборах.

7 октября 1999 года Владимир Путин отметил свой день рождения, который совпал с другим маленьким праздником — два месяца на посту главы правительства. В эпоху министерской чехарды и это было достижением. Отпустить его пораньше с работы, как положено в таких случаях, было некому, и он полностью отстоял трудовую вахту.

Лучшим подарком ему был быстро растущий рейтинг и слова Анатолия Чубайса, который обычно режет правду-матку. Он назвал Путина «максимально реальным» кандидатом на пост президента, если тот, конечно, сумеет успокоить Северный Кавказ.

Путин уже научился очень серьезно относиться к себе и подсчитал, что он двадцать девятый премьер-министр в истории России, поставив себя в один ряд с Александром I, Петром Столыпиным и графом Витте.

Ельцин сказал журналистам о Путине:

— С каждым днем я больше и больше убеждаюсь, что это единственный вариант для России, наиболее приемлемый... Он может, будучи президентом, повести Россию за собой. Поэтому моя поддержка его личной кандидатуры была и есть, мало того — она не только остается, убежденность моя нарастает с каждым днем. Вы посмотрите на его действия, вы проанализируйте его поступки: насколько они логичны, умны, сильны...

Когда Борис Ельцин произнес увесисто: «Вот мой преемник», сразу заговорили, что царь Борис напрасно свою волю высказал: с такой рекомендацией Путина даже в управдомы не выберут. Однако буквально за два месяца у Путина появилось много поклонников. Он человек новый в политике, твердый, решительный, за старые безобразия на нем вины нет, так что люди смотрели на него с надеждой.

И не так просто было тогда понять, помог Ельцин Путину, назвав его наследником, или помешал? С одной стороны, к Ельцину сейчас мало прислушиваются. А с другой...

Россия отказалась от монархии в феврале 1917 года. Но подспудная любовь к династиям сохранилась. Впрочем, это всеобщее явление. Соединенные Штаты тоже тогда приближались к президентским выборам, и самым вероятным кандидатом считался Джордж Буш-младший, сын бывшего президента.

У Ельцина две дочери и нет сына-наследника. Возможно, поэтому он инстинктивно искал сравнительно молодого политика, которому он мог бы передать свое дело. Властители всегда хотят, чтобы именно их наследники правили страной. Но почему этого желают подданные?

Люди покупают «Столичную» или «Приму», твердо зная, какого качества товар они получат. Избиратели ведут себя как обычные покупатели в универсальном магазине: они ищут надежную торговую марку. Если Путин — наследник Ельцина, значит, люди знают, чего от него ждать. А может быть, все проще. И стремление усадить на трон царского сына — всего лишь выражение древнего стремления человека иметь над собой сильного вождя. Прогресс рода человеческого ощутим, но не настолько.