Кремнистый путь

Я хочу и я буду кричать среди звуков безумья и слез;

И мои диссонансы нужны — возрожденье израненных грез.

Я гармонию вашу порву, разорву ее сладкий напев;

Я ни роз, ни венца не приму от народа, от юношей, дев.

Я стою на скале. Я высок. Не достанут меня палачи;

И напрасно глупцы мне кричат: замолчи, замолчи, замолчи!

И мой стон, и мой вопль, и мой крик — это путь от равнины к звезде

И везде мой разлад я ношу — в небесах, на земле и в воде.

Я познал окрыленный чертог на пороге безбрежных ночей;

Я в разладе моем одинок: я не ваш, я не их, я ничей!

Луч узорный, запах знойный,

Убегающая тень.

Хмурый лик и дух нестройный,—

Разногласия ступень.

Птица в небе блещет, реет:

Насекомые звенят.

Мысль упорствует, немеет,—

Грезы алчные томят.

Все так ярко, все так стройно;

Все рождает и творит;

А в душе так беспокойно,—

Что-то черное стучит.

И в зачатье, с упоеньем,

Все стихийно, все светло.

Для меня же все — сомненье:

Было все и все прошло.

Под тяжелыми пластами,

Среди хмурых, грозных стен.

В полумраке, с молотками,

Мы идем от смен до смен.

Наши жизни, наши силы

С нами вместе в глубь идут.

Там, где мраморные жилы,

Наши кости отдохнут.

Нас раздавят камни, скалы,

В прах вотрет стопа иных.

Уголь, яхонты, опалы —

Вместо вольностей степных.

Правда ль это? Неужели

Не сумеем отомстить?

Неужели мы без цели

Будем жить, чтобы не жить?

Поднимайте тяжкий молот

И дробите камни стен;

Тот, кто горд, и тот, кто молод,

Презирает прах и тлен.

Под тяжелыми пластами

Среди хмурых, грозных стен,

В полумраке, с молотками,

Мы идем от смен до смен.

Среди черных сновидений,

Среди криков и борьбы,

Я пришел к вам привиденьем

Роковой, слепой судьбы.

Я пришел, как демон ада,

Освящая кровью путь;

Я несу огонь разлада,

Чтобы им во тьме сверкнуть.

Пусть плещется вокруг меня

Толпа кудрявых волн;

Скалой стою, любовь кляня,

Надменностию полн.

И ласке я шальной волны

Уж не поверю ввек;

Мои мечты, как смерть, вольны,

Я вольный человек!

Звуки труб

Унылые,

Тени дум

Постылые!

В прах метнитеся,

Испылитеся!

Я — разгневанный,

Окровавленный;

Я — измученный,

Я — раздавленный.

Стоны труб

Унылые,

Тени дум

Постылые!

Испылитеся,

В прах метнитеся.

На берегу Амги, когда по ней шуга,

Сверкая, как алмаз, теснилась между скал,

Я увидал тебя, владычица Тайга.

Я понял твой язык, тебя я разгадал.

Ты грозная стоишь, предчувствуя во сне

Грядущие дела раздвинувшихся стен;

Познала тайны ты и их открыла мне,

Мне — страстному борцу за право перемен.

И я вошел в тебя, упал на грудь земли,

Со стоном, скрежеща, я бился среди мха, —

И был я, как и ты, корявый и в пыли,

И стала вся земля покорна и тиха.

И падал первый снег, убранство долгих дней;

Смешалися мечты, свернулися листы;

Мне чудился порыв разгневанных ночей;

Смутилася душа, нахмурились кусты…

Ты, брови надвинув, стоишь

И, снега убравшись венцом.

В пространство надменно глядишь,

С землей обручившись кольцом.

Ты молот подъемлешь на миг,

Ты хочешь кольчугу ковать;

Напрасно! Судьбу я постиг:

Не смеешь ты цепи сорвать.

И ныне под шепот кудрявых берез,

Ропот колючих ветвей,

В сказке таежной живу среди грез,

Чуждый людей…

Всклокочена, как леший твой — таежное дитя

Мохнатую вздымаешь грудь,

Вздыхая, жаждешь ты все прошлое вернуть,

В борьбе с насилием, за раны мстя.

Люблю я вас, дети, и ваши забавы,

Люблю ваши слезы, капризы и смех.

Вы чисты, как боги; как боги, вы правы.

Не нужно вам правды, не нужен вам грех.

Кровавые пытки, удары и муки —

Для вас это сказка, для вас это бред.

Цветы вас пленяют, вас радуют звуки;

Сомненье вам чуждо, разлада в вас нет.

Ушел я в глубь распавшихся времен,

И в недрах меркнущих мгновений

Стою беззвучьем окрылен.

Я не хочу толпящихся сомнений,

Я — каинит, восстания глава,

Я — отблеск дьявольских видений.

Напрасна лживая молва

Рабов божественного плена:

Кровавые дрожат слова!

Отступники немого тлена,

Горите вы в сиянье голубом.

Постыдных дней живительная смена!

Я не умру раздавленным рабом,

Погибну я, восставший, как борец;

Я горд собой, своим умом, —

Я знанья луч, предвечности творец.

Не хочу я напрасного

Искажения грез;

Много есть и прекрасного

Среди гнева и слез.

Пусть приводы и молоты

Мстить сумеют за честь,

И о гибели золота

Пусть узнают все весть.

Не хочу я обратного

Совершенья пути,—

И от ложа развратного

Я хочу отойти.

Не хочу подражания —

Боязливости грез;

И пойму я желания

Среди гнева и слез.

По тесной улице, взиравшей безучастно,

Я шел угрюмый, жаждущий, больной;

Звучала тьма упреками напрасно…

Я шел угрюмый, жаждущий, больной,

Фигуры темные скользили торопливо;

Мне голос чудился невнятный, неземной…

Фигуры темные скользили торопливо;

Дрожал усталый свет печальных фонарей;

Шли женщины безумные пугливо…

Дрожал усталый свет печальных фонарей;

Звучала тьма упреками напрасно,

Зияя глубиной открывшихся очей.

И было все преступно, сладострастно…

В узком коридоре, ощупью-рукой,

Я блуждал объятый жадною тоской;

Я блуждал в смятенье между темных стен

Не было движений, непрерывных смен.

И впотьмах набрел я на любовь земли,

Женщину нашел я на полу, в пыли;

С нею в страсти корчась, стали мы играть, —

И успел покров я с Вечности сорвать.

Но лица не видел женщины я той,

Был я с ней, как раньше, страстный и слепой.

И опять пошел я вдоль немой стены,

И опять мне снились тягостные сны.

Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от борьбы,

И надменно не бегите от веления судьбы.

И в лучах сверхмерной жизни, предвкушая сны небес,

Не забудьте чрез зигзаги видеть Вечности отвес.

Там, где Вечность, есть и бездна. Бездна Вечности раба.

А для нас, людей раздолья, дорога в крови борьба.

Если будете дремать вы в сладострастии утех;

Если только вы поймете звезды, тело, блеск и смех;

Если пытки и мученья не сумеете изъять, —

Вам придется в лоно скуки возвратить себя опять.

Не спешите, пробуждаясь, уклоняться от судьбы

И в горниле мстящей жизни куйте меч вы для борьбы.

Я расчленил мечты с насмешкой ядовитой.

Стих — образ утренний — сияющий кристалл

Беспомощно лежит твоей рукой убитый.

Но чую я в тебе исчадье скрытых сил,

В глаза мне брызжут чары окрыленья;

Поэт сомнительный разрушенных могил,

Безвременно умри для бездн и возвращенья!

На пиршество слепцов явился ты незван,

Но понял я тебя, собрат по вдохновенью:

Вкусил я полусны, вериги и обман,

И вере дань отдал, как отдал дань сомненью.

Беспредметный, внепространный, запредельный дух,

Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух;

Между комнат, на пороге, там, где луч блестит,

Ты колеблешься безмолвно. Грозно все молчит.

В беспредельности безмерной, вне предела дней,

Мчится в вечности бездонной вечных рой теней, —

Звуком странным, маловнятным не тревожь мой слух,

Беспредметный, внепространный, запредельный дух.

Пустыня времени, блуждание теней,

Твоя таинственность меня гнетет!

Меня томят однообразье дней…

А день за днем с беззвучностью идет.

Суровых дней настойчивый уклон,

К ступеням тартара ползущий, как змея,

Меня влечет, как зыбкий звон,

Как отблеск вечности в просторе бытия.

Не люблю людскую я молву,

На высокой башне я живу.

Но порою на земле

Что-то страшное вращается во мгле,

И крутится, и чернеет, и рычит,

И стучит, стучит, стучит…

Я от ложа поднимаюсь и встаю,

Слышу окрики: убью! убью! убью!

Открываю я скрипучее окно;

Вижу, мглисто все, угрюмо и темно.

Слышно внятное шуршание костей

Среди сдавленных раздробленных камней.

Сердцем слушаю я вопли в полусне;

Кто-то крадется по каменной стене.

Понимаю я, внимаю я всему.

Мысли страшные швыряю я во тьму.

Мысли мечутся, кружатся и звенят…

В башне-крепости безумьем я объят.

По горам и по оврагам —

Я карабкался меж круч;

И стремительным зигзагом

Предо мной носился луч.

Я, горбатый и корявый,

Внес тревогу в их покой,

И мой плащ гнилой, дырявый,

Развевался, как шальной.

И блудливо хохотали

Над горбом моим рабы;

И мои мечты сверкали —

Песни царственной судьбы.

И, осмеянный толпою,

Колпаком шута звеня,

Хохотал и я порою

Песней злобною шаля.

Смех растленный, изъязвленный

Раздавался вкруг меня;

Дух мой стройный, окрыленный

Разгорался, как заря.

Во мне душа Пигмалиона;

Я сделал статую и я в нее влюблен

Я выше демонов, судьбы, закона;

Я сам творю. Я упоен.

О, знойно-нежная, святая Афродита,

Вдохни в нее волнение огня;

Иль будет статуя моей рукой разбита,

И я умру, любовный дар кляня.

Я узнал зыбкий сон

Безмятежных и нежных дубрав.

Разгадал тихий стон

Этих жаждущих, меркнущих трав.

Шелестели листы,

И деревья роптали во сне;

И шептали мечты

Непрестанно, так странно во мне.

И алела заря, —

Я вникал, понимал ее цвет;

И дарила, горя,

Та заря этот явственный свет.

И вдруг пятна и тень,

Непонятный, невнятный раскат;

И пугливо колеблется сень;

И во мраке — грохочущий ад:

Этот хохот и вздох;

Этот визг, этот грохот и мгла;

Обожженный на дереве мох;

Окровавленный отблеск стекла…

В протяжно стонущем тумане

Лечу я — жадная стрела.

Хочу я кровь найти в обмане.

Повсюду — хаос, недра, мгла.

Среди недвижного забвенья

Немая даль в просвет вошла.

Во мраке — миг разъединенья;

Кровавый цвет живой зари, —

Безумных красок отраженья;

И свист стрелы: усни, умри!

Молчание лесов, молчание души,

Тревоги Беклина живое отраженье!

Бездонности простор в немеющей тиши.

Бессмертия дрожащее томленье!

В отсутствие веков, в пролетах тишины,

Колеблется Молчание пред Богом;

И веют надо мной торжественные сны,

Зеркал зияние пред Вечности порогом.