Крест и меч. Католическая церковь в Испанской Америке, XVI–XVIII вв.

Глава вторая. Евангелизация индейцев: успех или поражение?

Обращение индейского населения в католическую веру, его приобщение к испанскому образу жпзни (испанизация) представлялись участникам конкисты как одно из чудес, ниспосланных всевышним в качестве награды Испании и ее монархам за их преданность интересам папского престола и церкви. Такого же мнения придерживаются и нынешние церковные авторы.

Что же «чудесного» было в обращении индейского населения в католичество? Во-первых, утверждают хронисты, поразительная быстрота, с которой оно совершилось: горстка миссионеров обратила в христианство многомиллионную массу индейцев за несколько лет! Во-вторых, невероятная легкость, с которой индейцы отрекались от своих «языческих» верований и переходили в католическую веру. В-третьих, их поразительная преданность новой вере, которую не могли поколебать ни зверства колонизаторов, ни массовая смертность индейцев от эпидемий, завезенных в колонии завоевателями, ни беспощадная эксплуатация местного населения испанцами, ни скандальное поведение церковников, опровергавшее их собственные возвышенные проповеди.

Действительно, было чему удивляться и восхищаться современникам, тем более если сравнить эти грандиозные успехи на миссионерской ниве в Новом Свете с трудностями по обращению в католичество иудеев и мавров в Испании или с ничтожными результатами тех же миссионеров в Китае и других азиатских и африканских странах.

Но так ли в действительности легко и молниеносно удалось обратить индейцев в католичество, как пытаются заверить нас церковные и процерковные авторы? Чтобы ответить на этот вопрос, следует в первую очередь рассмотреть средства и методы, применявшиеся миссионерами для обращения индейцев в новую веру.

Как уже было сказано, этому процессу сопутствовала дискуссия о природе индейцев. Дебатировались вопросы: являются ли они «рациональными существами» и если — да, то полноценными или «несовершеннолетними детьми»; следует ли их обращать мирными или насильственными методами — путем убеждения или принуждения; какова должна быть дальнейшая судьба новообращенных в христианство — уравнивались ли они тем самым в праиах с испанцами, давала ли им новая вера право на самостоятельное существование или они были осуждены, даже став христианами, навсегда пребывать под опекой испанцев.

Дискуссия эта закончилась принятием весьма противоречивых решений. Индейцы были признаны «рациональными существами», объявлены свободными, но, несмотря на отрицательную позицию Лас Касаса и его сторонников, были отданы под опеку испанским завоевателям якобы для воспитания в христианском духе и приобщения к христианскому образу жизни.

Что касается методов обращения, то, хотя королевская власть и часть миссионеров, в их числе Бартоломе де Лас Касас, считали, что они должны быть мирными, на практике восторжествовали насильственные методы, за которые ратовали конкистадоры и большинство церковников. Иначе и быть не могло. Считая законным покорение народов Нового Света огнем и мечом, испанцы оправдывали применение силы и в богоугодных делах.

Только когда конкиста в основном была завершена, корона и часть миссионеров выступили за мирные методы обращения, не требовавшие от властей расходов на военные нужды. Эти методы не исключали использование в случае необходимости силы против индейцев. Но какие бы методы не применялись — мирные или насильственные, конечной целью деятельности миссионеров являлась не только христианизация индейцев, но и превращение их в вассалов испанской короны, т. е. колониальное порабощение.

Испанские миссионеры не мыслили христианизацию аборигенов иначе как через полный разрыв с их прежними культами и верованиями. Миссионеры представляли Испанию контрреформации, они были одержимы страхом перед ересью, считая ересью любую уступку местным культам. Сама мысль о сосуществовании христианства с местными верованиями казалась им кощунственной. Чтобы на завоеванных землях восторжествовало христианство, было необходимо, с точки зрения миссионеров, конкистадоров и королевской власти, разрушить, искоренить, уничтожить местные культы. Духовная конкиста была, таким образом, продолжением военной, хотя и осуществлялась другими средствами.

Обращение индейцев в христианство было поручено монашеским орденам — в первую очередь францисканцам, затем доминиканцам и августинцам, а со второй половины XVI в. — и иезуитам.

Эрнан Кортес настаивал, чтобы в колонии посылали только монахов. Он писал королю: «Если мы будем иметь здесь епископов и прелатов, они, следуя обычаю, который в наказание за наши грехи существует сегодня, станут распоряжаться доходами церкви и тратить их на внешний блеск и удовлетворение других пороков, оставляя поместья в наследство своим родственникам и детям… Если же индейцы увидят слуг господних во власти Мамоны, ведущими себя легкомысленно, и узнают, что служители церкви погрязли в пороках, как то происходит в наше время в Испании, то сие навлечет на нашу веру их презрение и аборигены посчитают ее издевкой. И это может принести столько вреда, что, я думаю, никаким количеством проповедей его не исправить» (Mendieta G. de. Historia eclesiastica indiana, v. II. Mexico, 1945, p. 21-23).

Испанская корона разделяла эту точку зрения и в первые десятилетия после открытия Америки опиралась в колониях главным образом на францисканцев, к которым особенно благоволил правивший Испанией после смерти короля Фердинанда регент Сиснерос. Им была проведена церковная реформа, что позволило прийти к руководству францисканским орденом спиритуалам, вытеснившим обсервантов. Спиритуалы были сторонниками строгого соблюдения монашеского устава, решительного отказа от мирских богатств, что полностью устраивало как королевскую власть, так и конкистадоров, не желавших делиться с церковниками плодами колониального разбоя. Но евангелического запала францисканцев, как мы увидим, хватило ненадолго.

С течением времени миссионеры выработали определенную систему и нормы поведения, способствовавшие достижению преследуемых ими целей.

Приезд миссионеров в колонии превращался в большой праздник. Для их встречи насильственно сгонялось индейское население. Конкистадоры выходили приветствовать миссионеров за городскую черту, оказывая им особые знаки внимания и уважения. Так, например, Эрнан Кортес сам встречал первых 12 францисканцев, прибывших в Мехико (Pou у Marti I. M. El libro perdido de las platicas о coloquios de los doce primeros Misioneros en Mexico. Roma, 1924, p. 37). Он и сопровождавшие его конкистадоры преклонили перед миссионерами колени, пропустили вперед, следуя за ними с непокрытыми головами, предоставили им лучшее жилье, почетную стражу и т. д. Кортес стремился показать индейцам, что миссионеры, хотя были бедно одеты и, как правило, ходили босиком, — «святые люди», слово которых является законом даже для могущественных покорителей Мексики. Оказывая особые знаки внимания и почтения миссионерам, конкистадоры требовали, чтобы с еще большим уважением относились к ним индейцы. Последних заставляли при встрече с монахом снимать головной убор, становиться на колени, целовать руку и просить благословения.

Важное место в деятельности миссионеров занимало уничтожение языческих «идолов», как они называли скульптурные изображения индейских божеств, а также сожжение индейских рукописей, разрушение храмов и любых других предметов культа. Епископ Мексики Сумаррага сообщал в 1531 г., что в его епархии испанцами было уничтожено 500 индейских храмов и 20 тыс. «идолов» (Ricard R. La «conquete spirituelle» du Mexique. Paris, 1933, p. 52). Как правило, такого рода операции подготавливались заранее. В определенное место собирали «идолов» и другие предметы культа. Туда же сгоняли индейское население. Миссионеры, облаченные в священнические одежды, с большими крестами в руках появлялись в сопровождении испанских властей и солдат. После торжественного богослужения и соответствующей проповеди испанцы, руководимые миссионерами, принимались уничтожать «идолов», разрушать храмы. Эти операции должны были доказать индейцам бессилие их божеств и могущество христианского бога. Обставленное по-театральному массовое уничтожение предметов местных культов производило, по всей вероятности, шоковое впечатление на многих индейцев, вызывало у них чувство суеверного страха перед заокеанскими пришельцами, что вначале облегчало работу миссионеров.

Напуганные такого рода зрелищами, находясь под угрозой физической расправы, индейцы безропотно принимали крещение. Многие миссионеры расценивали такой легкий переход местного населения в новую веру как большую победу. Но более дальновидные из них, например Бартоломе де Лас Касас и иезуит Хосе Акоста, считали, что разрушение индейских храмов и других предметов культа порождало у аборигенов наряду со страхом чувства неприязни и даже ненависти по отношению к испанцам (Borges P. Metodos Misionales en la cristianizacion de America. Siglo XVI. Madrid, 1960, p. 284). Впоследствии корона распорядилась, чтобы разрушения храмов и «идолов» производились без участия индейцев.

Крещение носило по существу чисто формальный характер. Миссионеры начинали свою деятельность, не зная местных языков, и даже если переводчики могли перевести миссионерские разъяснения католических догм, то индейцы были не в состоянии их понять, настолько отвлеченный характер они носили.

Сама проповедь христианства была весьма упрощенной. Миссионеры объясняли христианское учение простейшими фразами, которые повторяли множество раз (до одурения!), пока индейцы не выучивали, не зазубривали их наизусть. При этом рекомендовалось говорить с индейцами громко, кричать на них, пугать за непослушание различными наказаниями на том свете, расписывая в реалистических подробностях муки, ожидающие строптивых в аду, и райские кущи, которые станут уделом покорных и прилежных. Миссионеры объясняли верования индейцев кознями дьявола, угрожали им карами небесными за идолопоклонство и действовали другими столь же примитивными методами.

Для того чтобы сделать индейцам новую веру более привлекательной, им предоставлялись определенные льготы: неофиты на два года освобождались от податей, число постов сокращалось до трех, из 43 католических праздников они были обязаны соблюдать только 12 (кроме воскресений) и т. д.

Особое внимание уделяли миссионеры и колониальные власти обращению в христианство индейских вождей — касиков, которым сохранялись различного рода привилегии, предоставлялись дворянские звания с соответствующим гербом, право ездить на лошади и даже носить оружие, что запрещалось простым индейцам. Детей касиков, на которых миссионеры обращали особое внимание, воспитывали в специальных миссионерских школах, где их подвергали усиленной испанизации. Через детей монахи шпионили за родителями, детей легче было приучить к церковным обрядам. Миссионеры говорили, что только благодаря детям христианству удалось пустить корни в Индиях. После завершения конкисты касики, за небольшими исключениями, были лишены привилегий, а школы для детей индейской знати были ликвидированы. К тому времени касики превратились повсеместно в послушное орудие испанского влияния на индейскую массу.

^{Трудятся на ниве господней}

Миссионеры слали в Мадрид победные реляции чуть ли не о поголовном и добровольном переходе индейцев в христианство (францисканцы утверждали, что только в Мексике они окрестили в 1540 г. 6 млн. аборигенов (Leddy Phelan J. The millennial kingdom of the franciscans in the New World. A study of the writings of Geronimo de Mendieta (1525-1604). Berkeley, 1956, p. 45), а хронист Хиль Гонсалес Давила сообщил, что с 1524 г. по 1539 г. доминиканцы вместе с францисканцами обратили в христианство 10500 тыс. индейцев (Garcia G. Caracter de la conquista española en America у en Mexico segun los textos de los historiadores primitivos. Mexico, s. d., p. 369)). Однако почти все документы эпохи говорят о том, что обращение наталкивалось на различного рода трудности, включая вооруженное сопротивление и демонстративный отказ от христианства после его формального принятия.

Так, 12 францисканцев, которые по призыву Эрнана Кортеса начали евангелизацию Мексики, свидетельствуют[1], что индейские нотабли (principales) на призывы отказаться от своих верований и принять христианство ответили миссионерам: «Было бы великой ошибкой и легкомыслием с нашей стороны разрушить древнейшие законы и обычаи, которые оставили нам первые жители этой земли, каковыми являлись чичимеки, туланы, чолюля, тепанеки… Как могут отказаться от веры, в которой они воспитывались всю жизнь, несчастные старики и старухи? Остерегай тесь, мы можем вызвать гнев наших богов. Остерегайтесь, простой люд может восстать против вас, если мы им скажем, что их боги, которым они всегда поклонялись, вовсе такими не являются. Мы не согласны и не убеждены в правильности того, что нам говорят о наших богах, не понимаем этого и не верим этому… Достаточно и того, что нас лишили власти и независимости, что же касается наших богов, то мы предпочитаем смерть отказу от служения и поклонения им. Таково наше решение. Вы же делайте, что хотите» (Pou у Marti J. M. Op. cit., p. 37).

Нам точно неизвестно, каким образом францисканцам удалось уговорить индейских вождей отказаться от их верований и принять христианство и вообще удалось ли им этого добиться, ибо отчет 12 миссионеров сохранился только частично. Но даже по цитированному отрывку совершенно очевидно, что индейские вожди самым решительным образом были настроены против принятия христианства, опасаясь, как они говорили, народного восстания, если они откажутся от веры отцов. Легко предположить, что изменить такую решительную позицию индейцев могли не столько теологические аргументы миссионеров, сколько угрозы применения репрессий и другие формы давления.

Сопротивление индейцев принятию христианства было в основном пассивным, ибо массовое истребление коренного населения, сопутствовавшее военной конкисте, убедило аборигенов, что в открытой борьбе они не смогут победить колонизаторов. И, тем не менее, хронисты XVI в. неоднократно упоминают о поджогах монастырей и церквей, о нападении на миссионеров и о других проявлениях враждебного отношения индейцев к христианской вере и ее заморским носителям.

Миссионеры объясняли сопротивление индейцев принятию католичества их духовной и умственной отсталостью или кознями дьявола, настаивая на применении к ним мер «физического воздействия».

Миссионеры утверждали, что индейцы не могут стать «разумными людьми» (gente de razon), подобно белым или метисам (Ricard R. Op. cit., p. 341), сравнивали их с обезьянами: индейцы-де умеют только копировать поведение испанцев, но как только последние их оставляют, моментально забывают все наставления (Borges P. Op. cit., p. 84).

Церковные авторы уверяют, что миссионеры являлись добрыми отцами, покровителями индейцев. Многие из них якобы соблюдали обет бедности, ходили в потрепанных рясах, босиком, ели индейскую пищу, оказывали своим пасомым различного рода помощь. Были ли такие миссионеры? Несомненно, но и они, за немногим исключением, пороли индейцев, считая, что это поможет усвоить лучше христианское учение.

Францисканец Педро Боргес, автор труда о миссионерской деятельности в Испанской Америке, изданного с разрешения церковной цензуры, не стесняясь, пишет: «Когда индеец возвращался к идолопоклонству, или не проявлял рвения при обучении католическим доктринам, или совершал любой другой проступок, достойный наказания, миссионеры или сами, или через своих помощников (фискалов) пороли виновного, или обрезали ему волосы (у индейцев это считалось очень тяжелым наказанием. — И. Г.), или подвергали его на некоторое время заточению в монастыре» (Borges P. Op. cit., p. 120).

О применении насилия к индейцам свидетельствуют почти все миссионеры XVI в. Например, Хуан де Сумаррага, первый епископ Мексжки, писал в феврале 1537 г. королю, что индейцев после их обращения в христианство «следует много раз подвергать богоугодным наказаниям, ибо они как в светских, так и в духовных делах настолько беспечны, что всегда нуждаются в „пришпоривании“, многие из них не желают посещать уроков катехизиса и выполнять других христианских обязанностей, если их не заставить. Хотя миссионеры в прошлом применяли к индейцам принуждение, среди последних все еще много последователей идолопоклонства, жертвоприношений и суеверий» (Documentos ineditos del siglo XVI para la historia de Mexico. Mexico, 1914, p. 68).

Сумаррага далее жаловался, что светские власти смотрят сквозь пальцы на языческие практики индейцев в надежде таким попустительством завоевать их расположение и заставить с большей отдачей работать на себя. Исходя из этого, епископ просил короля наделить его правом «по-отечески наказывать индейцев за преступления, совершаемые ими после крещения, и заставлять их посещать как занятия по католической доктрине, так и богослужения, праздники, а также выполнять обязанности, требуемые от них христианской религией» (Ibid., p. 69).

Испанская корона, разрешая физическое наказание индейцев, тем не менее, не соглашалась предоставить церковникам исключительное право физически расправляться с аборигенами. Индейцы нужны были испанцам в качестве рабочей силы, не говоря уже о том, что такие права неизмеримо усилили бы власть церкви. Корона настаивала, чтобы индейцев судили и наказывали светские власти. Некоторые испанцы высказывали опасения, что применение наказаний лично миссионерами могло вызвать у индейцев по отношению к ним чувство неприязни и даже ненависти (Borges P. Op. cit, p. 122). И все же церковники продолжали чинить суд и расправу над своими пасомыми. И это были далеко не «отеческие» наказания. Судья Луис де Ангис, проверявший по поручению короны поведение церковников в Мексике, писал Филиппу II 20 февраля 1561 г., что миссионеры очень часто за пустячные провинности публично подвергают индейцев порке и другим карам, «походя не на отцов индейцев, за которых себя выдают, а на врагов без милосердия и жалости» (Ibid, p. 252). Миссионеры при помощи своих помощников сгоняли индейцев на церковные службы, отсутствующих наказывали поркой, тюремным заключением, заковывали в кандалы (Ricard R. Op. cit., p. 118).

Хотя церковная хунта в 1539 г. запретила миссионерам в Мексике заключать в тюрьмы и пороть индейцев, насилия над ними продолжались. В 1561 г. епископ Мичоакона Васко де Кирога сообщил королю, что францисканцы, доминиканцы и августинцы «подвергали и подвергают тяжелым наказаниям индейцев, проявляя большую жестокость и высокомерие. Если индейцы не выполняют их волю, они оскорбляют, бьют, вырывают собственными руками волосы, раздевают их и жестоко стегают плетью, бросают в темницы, заковывают в колодки…» (Ibid., p. 291).

По собственному признанию францисканца Диего де Ланда, свирепствовавшего на Юкатане во второй половине XVI в., он сжигал древние индейские рукописи, разрушал индейские храмы, уничтожал произведения искусства и подвергал индейцев утонченным пыткам, стремясь запугать их. Заподозренные в отступничестве от христианской веры получали по приказу Ланды до 200 ударов плетью. Если и это не убеждало, их подвешивали на вывернутых руках, обливали спину кипящим воском, жгли каленым железом. К наиболее «строптивым» применяли пытку водой: через рог, вставленный в рот пытаемого, лили горячую воду, затем один из палачей становился на свою жертву и выдавливал из него воду, которая лилась, смешанная с кровью, изо рта, носа и ушей.

За неполных десять месяцев Ланда, по свидетельству современников, подверг истязаниям 6330 индейцев, мужчин и женщин, из которых 157 умерло от пыток, большинство же осталось калеками. 12 июля 1562 г. Ланда отпраздновал в городе Мани торжественное аутодафе в присутствии испанских властей и индейских касиков. На кострах этого аутодафе погибли последние уцелевшие реликвии древней культуры майя — рукописи, написанные иероглифическим письмом, статуи, художественные сосуды. Многие из схваченных индейцев повесились в тюрьме до аутодафе. Монахи вырыли из могил 70 трупов и бросили их в костер. Пока они горели, оставшиеся в живых жертвы инквизиции подвергались истязаниям и издевательствам (См.: Кнорозов Ю. В. «Сообщение о делах в Юкатане» Диэго де Ланда как историко-этнографический источник. — В кн.: Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане. М. — Л., 1955, с. 31-32).

Цель этих зверств — внушить индейцам страх и повиновение перед новыми господами — испанцами и их белым «всемогущим» богом. Ланда в «Сообщении о делах в Юкатане» пишет, что испанцы не смогли бы подчинить себе индейцев, если бы «не внушали им страх ужасными карами» (Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, с. 132). И как бы в оправдание своим действиям он приводит описание усмирения восставших индейцев испанцами в провинциях Кочвах и Чектемаль. Там, пишет он, испанцы «совершали неслыханные жестокости, отрубая носы, кисти рук и ноги, груди у женщин, бросая их в глубокие лагуны с тыквами, привязанными к ногам, нанося удары шпагой детям, которые не шли так же (быстро), как их матери. Если те, которых вели на шейной цепи, ослабевали и не шли, как другие, им отрубали голову посреди других, чтобы не задерживаться, развязывая их» (Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, с. 132).

Многие церковники, отмечая нежелание индейцев подчиниться завоевателям, настаивали на применении к ним насилия, требовали, чтобы миссионеров сопровождали солдаты и оружием помогали обращать их в христианскую веру.

Херонимо де Мендиета (1525-1604), один из 12 францисканцев, прибывших в Мексику для обращения индейцев в христианство, хотя и «пылал любовью» к аборигенам, считая их «божьими созданиями», тем не менее, утверждал, что без насилия не приобщить их к католичеству. По мнению Мендиеты, индейцы были несмышленышами, подобно детям, не могли без принуждения воспринять новую веру. Он утверждал, что «священники должны сечь индейцев для их же благополучия. Розги столь же необходимы для них, как и хлеб для уст, без розог индейцы становятся более отважными и творят большие грехи» (Garcia G. Op. cit., p. 65). Правда, Мендиета считал, что не следует пороть индейцев публично, и советовал наказывать их «без энтузиазма», внушая, что наказание совершается в их же интересах.

Мендиета исходил из того, что Филипп II был «всемирным монархом», на которого бог возложил миссию подчинить церкви всех «видимых последователей Люцифера в этой жизни» (Leddy Phelan J. Op. cit., p.)13, в их числе и язычников-индейцев. Отсюда его признание конкисты как законного и необходимого предприятия, вдохновленного богом, а Кортеса — как инструмента божественного провидения (второго Моисея, по его словам) (Ibid., p. 31).

Другой видный идеолог миссионерства — Мотолиния, участник завоевания Мексики, также настаивал на применении насилия при евангелизации индейцев: «Лучше доброе — силой, чем злое — добром» (Garcia G. Op. cit., p. 65), — учил он.

И в последующие века церковники продолжали настаивать на необходимости подвергать индейцев физическим наказаниям, утверждая, что индейцы внемлют не столько проповедям, сколько розгам (См.: Hanke L. El prejuicio racial en el Nuevo Mundo. Mexico, 1974, p. 50).

Покорение Перу, как и Мексики, сопровождалось кровавыми злодеяниями. Для завоевания Перу был образован своеобразный синдикат в составе священника Эрнана Луке и конкистадоров Диэго де Альмагро и Франсиско Писарро. Экспедицию возглавлял Писарро, его ближайшим советником был миссионер Висенте Вальверде.

Доверившись конкистадорам, верховный правитель инков Атауальпа прибыл на встречу с Писарро в г. Кахамарку. Висенте Вальверде зачитал Атауальпе «Рекеримьенто» и потребовал сдаться на милость испанцев. Атауальпа спросил, чем Вальверде может доказать правоту своего требования. Монах в качестве доказательства ссылался на Евангелие. Далее, по словам очевидца А. Сарате, произошло следующее: «И Атауальпа попросил у него эту книгу, повертел ее, перелистал страницы и сказал, что эта книга не говорит, и швырнул ее прочь». Воспользовавшись этим, Вальверде призвал испанцев, находившихся в засаде, к избиению индейцев. Конкистадоры открыли по свите Атауальпы стрельбу, а сам Писарро, рассказывает А. Сарате, «в яростном порыве устремился к носилкам, схватил Атауальпу за волосы (а они были у него очень длинные), рванул его к себе, вытащил вон из носилок… свалил Атауальпу на землю и связал его. Индейцы увидели своего повелителя поверженным и связанным как раз тогда, когда с разных сторон на них пабросились всадники, которых они так боялись… и бросились бежать… И всадники преследовали бегущих, покуда ночная тьма не вынудила их возвратиться» (Магидоеич И. П. Очерки по истории географических открытий. М., 1967, с. 192).

Плененный Атауальпа обещал за свое освобождение наполнить темницу, в которой был заключен, золотом. Испанцы согласились. Но когда правитель инков выполнил свое обещание, завоеватели предали его суду по обвинению в заговоре, идолопоклонстве, многоженстве и прочих мнимых преступлениях. Суд приговорил Атауальпу к смертной казни. Напрасно верховный правитель инков пытался спасти себе жизнь, согласившись принять христианство. В качестве особой милости испанцы заменили ему сожжение — гарротой (удушением).

В Перу завоеватели тоже систематически разрушали инкские храмы, произведения искусства и другие предметы индейской культуры. «Я, — признавался миссионер Франсиско де Авила, участник конкисты Перу, — сам собственноручно уничтожил свыше 30 тыс. идолов и сжег свыше 3 тыс. мумий, которым поклонялись индейцы» (Vargas Ugarte R. Historia de la Iglesia en el Peru, t. I. Lima, 1953, p. 119).

Священники в энкомьендах находились на службе хозяина поместья. Как писал в 1563 г. доминиканец Доминго Санто-Томас, владельцы энкомьенд брали к себе только таких священников, которые помогали им брать с индейцев большие подати, оправдывали их зверства и жестокости, пьянствовали и распутствовали вместе с ними (Ibid., p. 126-127). To же самое происходило и в других испанских владениях Америки.

В Перу обращение индейцев в христианство не носило вначале столь методического характера, как в Мексике. Дело в том, что здесь завоеватели встретили значительно более ожесточенное сопротивление со стороны местного населения, чем в Мексике. Одержав победу, завоеватели занялись грабежом и разделом награбленного, что привело к ожесточенным конфликтам между ними и даже к попытке отделения от Испании. В этих условиях конкистадорам было не до обращения индейцев в христианство, да и монахи, которые их сопровождали, проявляли больше интереса к обогащению, чем к «спасению душ» индейцев. Кроме того, и те и другие опасались, что принудительная христианизация может вызвать новую волну сопротивления со стороны местного населения (Ibid., p. 220).

Только после создания в Перу колониальной системы управления в середине XVI в. началась планомерная кампания по евангелизации. Как отмечалось в «Сообщении о древних обычаях аборигенов Перу», авторство которого приписывается иезуиту Власу Валере, обращение в христианство осуществлялось тремя методами. Первый заключался в том, что индейцев, насильно закованных в цепи или связанных, доставляли к миссионеру, который окроплял их водой и провозглашал христианами. Согласно второму методу, миссионер предварительно объяснял азы христианского учения индейцам по-латыни, по-испански или через переводчиков, а потом крестил их. При таком методе индейцы тоже не имели возможности толком разобраться, что собой представляла новая вера. Наконец, согласно третьему методу, миссионер объяснял индейцам католические догмы на их собственном языке и тем самым подготавливал их более основательно к принятию христианства. Какой метод преобладал — можно только гадать. Но все они основывались на насилии или угрозах насилия, ибо, как признает цитируемый источник, индейцев, отказавшихся принять христианство, испанцы уничтожали (Ibid., p. 222-224).

Во второй половине XVI в. испанские власти стали сгонять индейцев с их мест жительства в особые поселения — редукции, где они трудились под надзором колониальных чиновников и где их подвергали духовной обработке священники — «доктринеры». Поселения периодически посещались церковными контролерами (визитаторами) — подлинными инквизиторами, творившими суд и расправу над непокорными индейцами. Обвиненных в идолопоклонстве наказывали 50 ударами плетью, а «упорствующих», т. е. уличенных повторно в этом «проступке», осуждали на каторжные работы — на галеры, женщин пожизненно ссылали в монастыри, где они находились в услужении монахинь фактически на положении рабынь. Жрецов местных культов сажали в специально выстроенный для этого застенок, подвергали пыткам, морили голодом, убивали.

Испанцы применяли насилие над индейцами на протяжении всего колониального периода. Антонио Ульоа, испанский ученый, обследовавший со своим коллегой Хорхе Хуаном американские колонии (Перу, Эквадор) в середине XVIII в., сообщал правительству, что церковники наравне со светскими колонизаторами притесняют индейцев. На плантациях и в поместьях, писал он, за малейшую провинность индейца валят на землю и бьют, причем минимальное наказание 100 ударов, так как «палачи меньше считать не умеют». Часто индейцев привязывали волосами к хвосту лошади и в таком виде волокли к месту работы. Описывая эти экзекуции и издевательства, Ульоа отмечал: «Раньше так поступал только энкомендеро, а теперь коррехидор (Испанский чиновник в колониях), помещик, плантаторы и, что больше всего вызывает возмущение, служитель алтаря. Все они, в том числе и духовенство, относятся с такой же жестокостью к беззащитным индейцам, как и к рабам-неграм» (Juan J., Ulloa A. Noticias secretas de America. Buenos Aires, 1953, p. 108).

Вообще истязание индейцев стало нормой в Перу, как и в других испанских колониях. Испанцы XVI в. считали, что «буква с кровью входит» (la letra con sagre entra), что применять розги при учебе — богоугодное дело. Францисканец Бернардино де Саагун призывал своих собратьев по ордену «любовно палкой загонять индейцев на небеса» (Hanke L. Op. cit., p. 138).

Синод в Кито официально разрешил в 1596 г. священникам-«доктринерам» наказывать «непослушных» индейцев розгами. За отказ от исповеди в первый раз полагалось 24 удара, во второй — 50, такое же наказание ожидало и тех, кто нарушал пятничный пост.

Рисунки замечательного перуанского хрониста XVI в. метиса Гуамана Помы де Айала, публикуемые в данной работе, наглядно показывают, что церковники в Перу применяли по отношению к непокорным индейцам побои, пытки и другие истязания.

Педро Боргес преуменьшает значение этих «негативных» методов пропаганды христианства, заявляя, что они были равнозначны тем наказаниям, которые применяются отцом к детям или учителями к своим ученикам. Он вынужден признать со ссылкой на свидетельства хронистов XVI в., что в монастырях имелись колодки и розги, применявшиеся при обучении аборигенов, христианской доктрине (Borges P. Op. cit., p. 121). В качестве оправдания действий миссионеров Боргес, игнорируя Лас Касаса и его сторонников, уверяет, что в колониальной Америке необходимость применения физических наказаний к строптивым индейцам ни у кого не вызывала сомнения (Ibid., p. 122).

Ссылки церковников на умственную неполноценность индейцев, которая якобы являлась причиной их нежелания выполнять церковные обряды и постигать церковную доктрину, несостоятельны. В действительности индейцы не воспринимали новую веру, ибо она была им непонятной, чуждой и навязывалась иноземными захватчиками, насильниками и грабителями.

Луис Санчес, владевший 18 лет энкомьендой в Новой Гранаде, в письме к Диего Эспиносе, генеральному инквизитору и президенту Совета по делам Индий, писал в 1566 г., что индейцы только считаются христианами, в действительности же ими не являются. Виновниками этого Санчес считал церковных и светских судей, не защищающих индейцев от их обидчиков — владельцев энкомьенд, подвергавших местное население бесчеловечной эксплуатации, а также церковников — клириков и монахов, «которые, стремясь обогатиться, прощали злодеяния, совершавшиеся в Индиях, исповедуя и разрешая от вины тех, кто совершал эти преступления. Духовные отцы даже не требовали от виновников вернуть индейцам награбленное добро. Они отпускали грехи тиранам, хотя ясно видели, что индейцы гибнут, спасаясь бегством от своих преследователей, пока смерть их не настигнет. Духовные отцы утверждают, что изменить этого они не в силах» (The black legend: anti-spanish attitudes in the Old World and the New, ed. by Ch. Gibson. New York, 1971, p. 95-96).

Миссионерам полагалось соблюдать обеты бедности и целомудрия, но они чаще нарушали их, чем соблюдали. Миссионерам запрещалось заниматься поборами среди индейцев, в действительности же подлинных сподвижников среди них были единицы. Как правило, духовные отцы не только обогащались за счет индейцев, но еще и заставляли их содержать своих родственников. Хотя миссионерам разрешалось иметь в своем доме домоправительниц не моложе 50-летнего возраста, они имели сожительниц и прижитых от них детей. Руководитель августин-ского ордена в Мексике Антонио де Сан-Исидро привез из Испании любовницу и дочь, занимался различными торговыми аферами. Когда в 1562 г. были вскрыты его злоупотребления, церковное и колониальное начальство защитило его от наказания (Ricard R. Op. cit., p. 286-289). Разумеется, светские колонизаторы — «христиане», как они себя называли в противовес индейцам, отличались еще большими пороками, чем миссионеры. Индейцы хотя и были «детьми», но не настолько, чтобы не узреть лицемерия и ханжества, которыми были пропитаны миссионерские проповеди, столь разительно контрастировавшие с делами «христиан» и их духовников.

Испанская корона, получавшая подробные сведения о непристойном поведении миссионеров, еще в 1510 г. издала строжайшие инструкции, запрещавшие переезд в колонии служителей культа без особого на то разрешения. Церковники, направлявшиеся в Индии, должны были пройти строгую проверку своих моральных качеств и пригодности к миссионерской работе. Но эта, мера, судя по всему, не являлась преградой для разного рода-проходимцев в рясах, которые наводняли Америку в надежде не столько пожать плоды на ниве господней, сколько обогатиться за счет своих пасомых — индейцев. Это признает даже такой процерковный автор, как аргентинец Висенте Д. Сьерра (Sierra V. D. El sentido Misional de la conquista de America. Madrid, 1944, p. 168-169).

В 1530 г. корона издала новое распоряжение, согласно которому для въезда в колонии требовались рекомендации: для монахов — их начальства, а для священников — епископа. Эти рекомендации подтверждались затем высшим прелатом в порту отъезда. Указанное распоряжение некоторое время спустя было дополнено требованием давать в рекомендации описание внешности ее обладателя, чтобы не допустить использование документа другим лицом. Кроме того, по прибытии на место церковники подвергались новой проверке — уже со стороны колониального духовного начальства и только после этого направлялись на место работы. Если же затем выяснялось, что миссионер или священник нарушил церковную дисциплину, то высшая колониальная судебная инстанция — аудиенсия имела право выслать его обратно в метрополию. Этому распоряжению противились колониальные церковные власти, которые высказывались за исправление нарушителей дисциплины на месте, учитывая, что в колониях из-за недостатка клириков даже плохие ценились на вес золота.

Королевская власть, однако, настаивала на своем праве высылать из колоний провинившихся служителей церкви. Некоторое время спустя таким правом были наделены вице-короли к губернаторы, а для того чтобы церковники не предавали их за это отлучению, корона добилась в 1549 г. от папского престола одобрения данных ею колониальным властям полномочий наказывать нарушителей церковной дисциплины.

В связи с тем, что поведение духовенства в колониях продолжало вызывать жалобы (отмечалось, что испанские епископы и аббаты посылали за океан не самых лучших, а самых худших из своих подчиненных), в 1554 г. папский престол наделил испанскую корону по ее просьбе правом направлять в колонии по своему усмотрению любого представителя духовенства, даже вопреки воле церковного начальства.

И все же меры, принятые испанской светской властью, не улучшили качества колониального духовенства. В 1553 г. францисканец Анхель де Валенсия сообщал из Мексики, что там почти нет ни одного клирика, знающего местные языки (Garcia G. Op. cit., p. 72). В различных королевских документах XVI в. колониальные церковники характеризуются как «идиоты», «развратники», «сребролюбцы», «малограмотные», «скандалисты» (Ibid., p. 81). Но не только корона их так аттестовала. Архиепископ Мексики Педро Мойя-и-Контрерас в характеристике на 157 высших иерархов католической церкви в этой колонии, составленной в 1575 г., указывал, что 21 из них — накопители земных благ, азартные игроки, 12 — скандалисты, любители драк и поножовщины, 20 — плуты, развратники, имеют любовниц, 42 — тупые невежды, некоторые даже не умеют читать и писать (Ibid., p. 81).

В XVII в. положение отнюдь не улучшилось. В королевской седуле от 7 февраля 1636 г. указывалось на наличие в колониях большого числа бродячих священников, совершающих всевозможные преступления.

Такими бродячими клириками, в частности, была наводнена Гавана XVII в. Епископ Хуан Монтьель, назначенный на этот пост в 1655 г., пытался навести порядок среди церковной братии, но был отравлен. Такая же участь постигла и епископа Педро де Рейна Мальдонадо. Возмущение недостойным поведением духовенства было столь велико, что церковным властям пришлось в 1680 г. созвать епархиальный собор, запретивший духовникам носить оружие, устраивать танцы в церквах, заниматься контрабандой (Guerra у Sanchez R. Manual de Historia de Cuba. La Habana, 1938, p. 119). Решения собора не оказали никакого влияния на поведение церковников, продолжавших бесчинствовать, как и прежде.

«Монастырская жизнь, — указывает кубинский консервативный историк Сантовения, — порождала бедствия, влияние которых сказывалось на общих интересах острова. В Гаване, где больше всего было монастырей, они наносили и наибольший вред обществу. В 1685 г. в Гаване было четыре мужских монастыря: св. Доминго, св. Августина, св. Франциска и св. Хуана де Лиаса. Число священников и монахов постоянно росло. Среди них были сыновья чиновников и военных. В городе было много монахинь. В монастыре св. Клары их было около 100, все из богатых семейств. Жили они на широкую ногу. Вступая в монастырь, монахини делали в церковную казну специальные пожертвования, дарили рабов. В Гаване только у монахинь-кларисс (женский францисканский орден) было в услужении свыше 250 рабынь. Монахини получали значительные суммы от доходов с монастырской недвижимой собственности. Они не испытывали нужды или стеснений благодаря ренте, которую получали от приписанных к их монастырям земельных участков. Все это наносило огромный вред экономике острова» (Historia de la Nation Cubana, t. I. La Habana, 1952, p. 151).

Сторонники испанского колониального режима утверждают, что в 1573 г. по распоряжению короны прекратилась конкиста и якобы начался период пацификации — мирного обращения индейцев в католичество (History of Latin American civilisation, v. I. London, 1969, p. 149).

Распоряжение 1573 г. содержало целую программу «мирного» покорения аборигенов. Корона советовала предварить евангели-зацию основанием города, обитаемого испанцами, в местности, принадлежащей индейцам, собрать всю возможную информацию о последних, их языках, обычаях, вождях, завязать с ними торговлю или обмен различными продуктами, дарить им различные безделушки, чтобы вызвать у аборигенов чувство благодарности. «Не проявляя какой-либо жадности к индейской собственности, — говорится в цитируемом документе, — следует установить мирные связи дружбы и сотрудничества с индейскими вождями и „дворянами“, которые могут, по всей вероятности, быть полезными при пацификации страны» (Ibid., p. 150).

Расположив к себе индейцев, миссионеры могли приступать к пропаганде христианства. В отличие от прошлых лет король советует впредь не порицать индейцев за их «извращения» и «идолопоклонство», не отбирать у них женщин и идолов, дабы не вызвать отвращения к христианству, а сначала убедить их в святости христианских доктрин с тем, чтобы добиться добровольного отказа от всего того, что «противоречит нашей святой католической вере и евангельской доктрине».

Король советовал миссионерам соблюдать большую осторожность, такт и осмотрительность при посещении индейских селений, не оскорблять ни словом, ни жестом аборигенов, не проявлять опасений и страха, ибо все «это могло вызвать враждебную реакцию со стороны индейцев,». «Трудностей можно будет избежать, — говорится в распоряжении, — если детей касиков и благородных индейцев доставлять в испанские поселения и задерживать там в качестве заложников под видом гостеприимства и приучения их к ношению одежды» (Ibid., p. 151).

Но вот миссионеры добиваются всеми правдами и неправдами доверия индейцев и обращают их в христианство. Что же происходит дальше?

А дальше происходит то, что происходило и при конкисте. Корона приказывала «замиренных» индейцев распределять среди энкомендеро и требовать от них уплаты налога как в пользу самого энкомендеро, так и короны (Ibid., p. 151-152).

Таким образом, цели колонизаторов оставались прежними, менялись только методы. Они становились более утонченными и поэтому более коварными. Теперь волк рядился в овечью шкуру, но от этого не менялась его звериная сущность. Испанская колониальная система не превращалась в свою противоположность в результате распоряжения 1573 г., как заверяют ее сторонники, она продолжала оставаться тем, чем всегда была, — системой закабаления индейского населения.

Королевская власть принимала немалые усилия и для того, чтобы не допустить обогащения миссионеров за счет прямого ограбления или закабаления индейцев, считая, что такое обогащение может оттолкнуть аборигенов от католичества, принизить авторитет церковников, поколебать авторитет королевской власти. Миссионерам запрещалось собирать десятину с индейцев, требовать оплаты за церковные обряды, кушать с золотых или серебряных блюд, пьянствовать и т. д. Но никакие распоряжения и наказания не могли удержать миссионеров от стремления «сделать Америку» — обогатиться в колониях. Об этом говорят многочисленные донесения местных властей на протяжении всего колониального периода. Историк Висенте Д. Сьерра, весьма положительно оценивающий деятельность церковников в этот период, сводит обвинения в их адрес к соперничеству светских властей с церковными. «В колониальной переписке, — утверждает он, — столь же трудно найти письмо церковника, в котором он был бы согласен с действиями и поведением гражданских или военных властей, как письмо чиновника или военного, в котором не отмечались бы недостатки клириков» (Sierra V. D. Op. cit., p. 147).

Стремясь во что бы то ни стало оправдать далеко не христианское поведение миссионеров, Сьерра перекладывает ответственность за это на индейцев, якобы повинных в умственной отсталости и прочих «слабостях», а также на то обстоятельство, что католическое духовенство в метрополии было отнюдь не праведнее миссионеров, действовавших в колониях, это, конечно, соответствовало действительности (Ibid., p. 150).

Церковным апологетам приходится прибегать к различного рода фокусам и подтасовкам, чтобы, с одной стороны, представить христианизацию индейцев как своего рода эпохальный подвиг миссионеров, а с другой — оправдать и превознести в глазах современников миссионеров, которых документы разоблачают как пособников колонизаторов.

«К несчастью, — не без меланхолии отмечает францисканец Педро Боргес, — покорение Индий было предприятием смешанным по своему характеру. Поэтому христианство представало перед аборигенами как религия, о которой следовало судить не только по ее учению и проповедям ее священников, но и по поведению христиан. В Индиях христианами были испанцы, которые безусловно не являлись лучшими пропагандистами своей религии. Не потому, что все они были порочными, а потому, что к: их порочному поведению приплюсовывался весь комплекс враждебных по отношению к индейцам обстоятельств, которые, учитывая характер завоевания Америки, порождали в аборигенах отвращение к христианской вере независимо от лнчных достоинств или пороков испанцев, хотя их пороки, несомненпо, осложняли положение» (Borges P. Op. cit, p. 189-190).

Педро Боргес приводит многочисленные свидетельства миссионеров XVI в. об отказе индейцев принять христианство из-за преступлений колонизаторов. В 1539 г. доминиканцы в письме к; Карлу V докладывали из Мексики, что индейцы, возмущенные зверствами конкистадоров, предпочитают смерть под пытками переходу в христианство. Доминиканец Лоайса писал в 1580 г. из: Чили, что местные аборигены «не желают идти на небо, если туда же идут испанцы, они предпочли бы общаться с демонами; в аду, чем с испанцами в раю. А те, кто посмелее и отчаяннее, мне заявили, что не хотят верить в жестокого бога христиан». Францисканский провинциал из Перу в свою очередь сообщал в 1561 г.: несправедливое отношение испанцев к индейцам-убеждало последних в том, что религия испанцев была ложной, ибо или они действовали вопреки своей вере, или их бог был сообщником в их преступлениях, или Лютер был прав, утверждая, что для спасения души достаточно одной веры без богоугодных дел. Иезуит Бартоломе Эрнандес писал в 1572 г. из Перу: индейцы уверены, что испанцы навязывают им свою веру в целях угнетения и получения от них больших податей (Ibid., p. 190-191).

Иезуит Луис Лопес из Лимы отмечал в 1569 г., что было бы чудом, если бы индейцы поверили в истинность христианства. Испанцы своим поведением настолько дискредитировали католическую веру, что аборигены считали для себя позором называться христианами (Ibid., p. 431-432).

Собственно говоря, сама королевская власть признавала жестокое обращение испанцев с местным населением, периодически запрещая им селиться в деревнях индейцев, обращенных в христианство, или без особого разрешения посещать их, хотя при этом власти, как справедливо указывает Джон Л. Фелан, никогда не отступали от принципа, согласно которому индейцев следовало принуждать работать на испанцев (Leddy Phelan J. Op. cit., p. 82). А последнее сводило на нет все «заботы» короны о благополучии индейцев.

Педро Боргес так суммирует причины, побуждавшие индейцев относиться враждебно к католической вере: «Потеря независимости и свободы, необходимость приспособиться к чужому образу жизни и выполнять навязанную им работу — все это толкало индейцев относиться враждебно к религиозной системе, которая, по их мнению, принесла им столько горя» (Borges P. Op. cit., p. 196).

Характерно, что среди обращенных индейцев не находилось таких, которые в свою очередь выступали бы с пропагандой христианства, если не считать помощников миссионеров (фискалов) в редукциях. Но фискалам поручалось только следить за исполнением индейцами основных обрядов, а не пропагандировать христианство. Индейцы на протяжении 300 лет колониального господства оставались для церкви в лучшем случае «несовершеннолетними», «детьми», требующими строгого глаза и крепкой руки. Некоторые миссионеры винили в своих бедах завоевателей, они называли конкисту, в которой многие из них принимали участие, «позором для веры» (escandolo de la fe), утверждали, что христианская вера вступила в Америку «не с той ноги» (de mal pie), подразумевая, что ей сопутствовал меч конкистадоров (La Iglesia en Espafia у el Peru. Coleccion de documentos para la historia de la Iglesia en el Peru que se encuentran en varios archivos, v. II, ed. E. Lisson Chavez. Sevilla, 1944, p. 41, 659). Последние в свою очередь не оставались в долгу и уличали миссионеров в эгоизме, лени, жадности, сладострастии, бездельи и тому подобных пороках, объясняя этим неприязнь индейцев к христианству (Documentos ineditos…, p. 89-90, 158-159, 219, 251-252, 265).

Миссионеры требовали запретить «белому» духовенству иметь какое-либо отношение к индейцам, но королевской власти вовсе не улыбалось отдать на откуп миссионерам все местное население. Миссионеры были нужны короне для обращения индейцев в христианство, их «мирного» покорения, после чего можно было извлекать из их пасомых определенную материальную пользу, а для этой цели больше подходили не миссионеры, а священники, которым были чужды какие-либо эгалитарные тенденции и пресловутое испанское стремление к «справедливости», столь непомерно раздутое Льюисом Хенке.

Исключение делалось для иезуитов, действовавших в пограничных районах (Парагвае, в северных областях Мексики), имевших стратегическое значение для испанской короны. После запрещения иезуитского ордена и изгнания его членов из Америки находившиеся под его контролем индейцы были переданы в ведение «белого» духовенства.

В начале миссионеры склонялись к тому, чтобы христианское вероучение преподносилось индейцам на их же языке, и стали усиленно изучать местные наречия, сочинять на них всякого рода пособия по католической вере. Робер Рикар обнаружил 109 таких сочинений на 9 индейских языках, относящихся к периоду 1524-1572 гг. Из них 80 принадлежало францисканцам, 16 — доминиканцам, 8 — августинцам и 5 — неуточненным авторам (Ricard R. Op. cit, p. 65). Однако по разным причинам миссионерам пришлось отказаться от использования местных языков в целях евангелизации. Их оказалось слишком много, к тому же они не были приспособлены для изложения всех тонкостей католической теологии, а искажения в переводах на местные языки «попахивали» ересью и могли закончиться для незадачливого переводчика привлечением к суду инквизиции. Вместе с тем королевская власть без особого восторга относилась к использованию для проповеди христианства местных языков, опасаясь, что оно будет способствовать изоляции индейцев и даст миссионерам определенные преимущества перед колониальными властями. Корона настаивала на скорейшей испанизации индейского населения, на обучении его испанскому языку.

Не принесла ожидаемых результатов и затея францисканцев создать своего рода элиту из преданных завоевателям индейцев, воспитанных с детства монахами. Именно этой цели должна была служить знаменитая школа для детей индейских вождей, основанная францисканцами в Тлалтелолко — одном из районов мексиканской столицы. Хотя ученики школы проявили недюжинные способности к освоению церковных доктрин, их принятию в лоно францисканского ордена, а тем более посвящению в священнический сан воспротивилось как церковное, так и колониальное начальство. Возобладало мнение, что индейцы не способны пропагандировать христианскую веру, ибо привержены к пьянству, воровству, многоженству, мужеложеству и прочим порокам. В 1555 г. собор в Мексике официально запретил принимать в монашеские ордена и посвящать в священники индейцев, негров и метисов (Ibid., p. 275-276). Такие же решения приняли затем соборы и других испанских владений. Таким образом, победила расистская теория о духовной неполноценности индейцев. В XVIII в. некоторое послабление было сделано для метисов, хотя их, как правило, засылали в глухие и бедные приходы или использовали на тяжелых работах в монастырях.

^{За леность}

Индейцев принуждали носить одежду европейского типа, строить и жить в жилищах испанского образца, перенимать испанские обычаи и т. д. Для большего контроля над аборигенами их концентрировали в редукции, находившиеся под наблюдением миссионеров, которые опирались в управлении ими на старост и фискалов из числа местных жителей. Старые строения индейцев, как и их храмы, разрушались испанцами. Редукции размещались в новых местах неподалеку от испанских населенных пунктов. Все это достигалось путем физического принуждения — наказаний, репрессий, угроз.

Важное место в религиозной пропаганде миссионеров занимало строительство католических церквей, часовен, к которому власти привлекали в принудительном порядке почти все без исключения индейское население. Если верить одному источнику XVII в., в начале этого столетия в испанских заморских владениях уже имелось 70 тыс. церквей и часовен и 500 монастырей (Gonzalez Davila С. Teatro de las grandezas de la villa de Madrid. Madrid, 1632, p. VII). Треть расходов по строительству церковных зданий оплачивали индейцы, треть — корона, треть — энкомендеро (Legon F. I. Doctrina у ejercicio del Patronato Nacional. Buenos Aires, 1920, p. 192-193). Епископ Сумаррага и колониальные чиновники в донесениях Карлу V в 1549 г. отмечали, что церковное строительство ложилось тягчайшим бременем на плечи индейского населения. В 1550 г. члены капитула кафедрального собора в Гвадалахаре писали в письме Филиппу II, что если августинцы построят хотя бы еще один монастырь в этой провинции, то там не останется в живых ни одного индейца. В таких же «излишествах» обвинялись францисканцы, доминиканцы и другие монашеские ордены (Ricard R. Op. cit., p. 207-209; Vargas Ugarte R. Op. cit., p. 124-125).

Королевская власть неоднократно призывала церковников избегать излишеств в строительстве церковных зданий, но миссионеры не обращали внимания на королевские указания и «строительная лихорадка» продолжалась весь колониальный период. Как следует из документов эпохи, многие церковные здания, строившиеся в спешке и часто неопытными мастерами, быстро приходили в ветхость, нередко рушились, погребая под обломками прихожан-индейцев (Ibidem).

Во время войны за независимость в некоторых районах Испанской Америки патриоты систематически разрушали монастырские постройки, видя в них символ колониального господства (Arbelaez Camacho C. El vandalismo monumental del siglo XIX en Colombia. Intento de interpretation historica. — «Boletin de Historia у Antiguedades», Bogota, 1968, LV, p. 411-437).

Испанцы полагали, что им приблизительно к середине XVI в. удалось (в особенности в районах, где располагались более развитые индейские общества — в Мексике и Перу) в основном обратить коренное население в христианство. Индейцы были сконцентрированы в поселениях под контролем завоевателей, их древние храмы и предметы культа разрушены, жрецы почти полностью истреблены.

Когда, казалось бы, миссионеры могли торжествовать победу, выяснилось, что индейцы продолжают наряду с практикой христианской религии поклоняться своим прежним божествам. Делали они это тайно, по ночам, в отдаленных от своих селений местах, где были спрятаны «идолы» и другие предметы древних культов.

Херонимо де Мендиета утверждал, что индейцы хранили изображения Христа среди своих «демонических идолов». Монахи заставляли их возводить множество крестов на перекрестках дорог, у входа в селения и на некоторых возвышенностях. Индейцы прятали идолов под или за такими крестами, и, поклоняясь кресту, в действительности поклонялись спрятанным изображениям «демона» (Mendieta G. de. Historia eclesiastica indiana, v. II, p. 233-234). Достаточно было вскрыть несколько подобных случаев «двуличия» индейцев, чтобы оповещенные о них миссионеры повсеместно зафиксировали наличие этого явления, вошедшего в миссиологическую литературу колониального периода под названием «повторной вспышки идолопоклонства».

Возврат индейцев к их прежним верованиям вызвал большую тревогу среди миссионеров и колониальных чиновников. По Индиям прокатилась волна жестоких репрессий, жертвами которых стала в первую очередь индейская знать. Ее лишили тех немногих привилегий, которыми она еще пользовалась. Пойманных с поличным «идолопоклонников» секли розгами, переселяли в другие местности. Для раскрытия «виновных» широко использовались исповедальня и ученики церковных школ, которых миссионеры призывали выдавать родителей, преступивших церковные законы. Особенно сурово власти и духовенство расправлялись со жрецами (колдунами). Первый провинциальный собор в Лиме постановил в 1552 г., что колдуны, прошедшие через обряд крещения и впервые уличенные в колдовских действиях, наказываются 50 ударами розог и стрижкой волос, а уличенные повторно — 100 ударами и тюремным заключением, в третий же раз наказание назначалось по усмотрению епископа (Borges P. Op. cit., p. 452).

Какие же выводы сделали для себя миссионеры и колониальные власти из всего этого? Наряду с усилением системы контроля и слежки за поведением индейцев началось изучение миссионерами их обычаев и верований, знание которых позволило бы испанцам с большим успехом бороться с «идолопоклонством». Миссионерам было поручено составлять специальные реестры, наподобие тех, которые применялись инквизицией для преследования сторонников различных еретических учений, с перечнем признаков, разоблачающих и уличающих виновных в отправлении языческих обрядов. Эти реестры держались в секрете и не подлежали оглашению, как и труды миссионеров, в которых описывались дохристианские верования индейцев. Церковное руководство и колониальные власти, опасаясь, что публикация таких работ будет способствовать пропаганде «еретических» индейских верований, запрещали их (например, сочинение францисканца Бернардино де Саагуна, в котором подробно описывались индейские верования и обычаи). Только после свержения испанского господства работа Саагуна увидела свет (Sahagun В. de. Historia general de las Cosas de Nueva Espafia, v. I-III. Mexico, 1946).

Более того, Р. Рикар считает, что одна из причин установления в колониях инквизиции заключалась в стремлении короны ускорить процесс испанизации индейского населения, воспрепятствовать произвольному толкованию христианских догм на местных языках. Попытка миссионеров проникнуть в «тайны» местных верований оказалась недолговечной. В 1577 г. Филипп II запретил миссионерам писать об индейских обычаях и верованиях и знакомить индейцев с полным текстом Библии и других церковных книг, содержание которых порождало у аборигенов вопросы, на которые миссионеры были не в состоянии убедительно ответить, чем подрывали свой авторитет.

И все же испанцам удалось навязать коренному населению свою религию. Завоеватели представляли одну, весьма детально разработанную религиозную систему — католическую, в то время как среди индейцев было несколько развитых религиозных систем, соответствующих крупным государственным образованиям, — инков, ацтеков, майя и сотни родо-племенных культов на разной стадии развития, не говоря уже о менее развитых формаж религиозного сознания (См.: Кинжалов Р. В. Культура древних майя. М., 1971; Кнорозов Ю. А. Религиозные представления индейцев майя по данным Лас Касаса и других источников. — В кн.: Бартоломе де Лас Касас. К истории завоевания Америки. М., 1966; Леон-Портилья М. Философия нагуа. М., 1961; Krickeberg W., Trimborn H., Muller W., Zerries 0. Die Religion des Alten America. Stuttgart, 1961; Underhill R. M. Red Man's religion. Chicago, 1965). Результаты конкисты показывают, что евангелизация наиболее успешно проходила в борьбе с развиты, ми индейскими культами.

Хосе Карлос Мариатеги объясняет это на примере инкской религии. Слившись с социальным и политическим строем инков, указывает основатель перуанской компартии, их религия не могла пережить инкского государства. Она больше преследовала земные цели, чем цели духовного характера, и ее в первую очередь интересовало не царство небесное, а царство земное. Поэтому она и являлась скорее религией всего общества, а не отдельного индивида. В результате один и тот же удар нанес смертельную рану и теократии, и теогонии. Если что и осталось в душе индейцев от их религии, так это отнюдь не ее метафизическая концепция, а связанные с сельскохозяйственными работами ритуалы, магия и пантеистические воззрения (Мариатеги Х. К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, с. 198-199).

Инкский народ, отмечает X. К. Мариатеги, не делал никакого различия между религией и политикой, он не видел никакой разницы между своим государством и церковью. Все государственные институты и религиозные воззрения были теснейшим образом переплетены с экономическим строем земледельческого народа и его душевным складом, обусловленным оседлой жизнью. Теократический строй Перу покоился на обычном и повседневно ощущаемом, а не на чудотворной силе какого-то пророка и его слова. Инкское государство и было инкской религией. Когда погибло их государство, погибла и их религия (Мариатеги Х. К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, с. 202-203).

Индейские племена с менее развитыми религиозными системами оказались и менее податливыми евангелизации. Понятие о едином боге и другие христианские символы веры и догмы были недоступны пониманию племен, находившихся на начальных стадиях развития. Христианство могло привлечь их только магией, символикой, таинственностью своих обрядов. Но само обращение в католичество не изменило коренным образом духовный мир индейцев. Как только уходил миссионер и исчезал фактор принуждения, индейцы возвращались к своему прежнему «естественному» состоянию и о христианстве в их жизни напоминали только заросшие чертополохом полуразрушенные часовни.

Католические церковники не смогли превратить индейцев в «полноценных» христиан. Источники колониального периода свидетельствуют, что христианство оказалось неспособным полностью вытеснить или искоренить прежние верования индейцев.

Свой протест против религии захватчиков индейцы выражали по-разному. Например, по мнению перуанского историка Валькарселя, изображения Христа, которыми славилась в колониальный период так называемая «школа из Куско» индейских резчиков по дереву, носили явно выраженный сатирический характер: Христос изображался истерзанным, кровоточащим, с гноящимися ранами. Авторы этих произведений как бы говорили: вот на что способны белые захватчики, вот как они отнеслись к своему собственному богу — символу справедливости и любви. Эти изображения Христа призывали к борьбе против испанских властей (Valcarcel L. E. Ruta cultural de Peru. Mexico, 1945, p. 181).

Духовенство, стремясь сделать церковную службу более привлекательной для индейцев, ввело в практику богослужения различного рода представления, мистерии на евангельские сюжеты. Индейцы по-своему относились к этим спектаклям. Черт, например, как правило, представлялся им комическим персонажем. Во многих горных районах Перу по сей день во время представлений, посвященных страстной неделе, индеец, выступающий в роли Христа, в самый драматический момент — распятия — начинает просить на водку и отпускать различные «соленые» шутки, вызывая смех у зрителей.

В других районах испанской колониальной империи основная масса коренного населения, а также негры — рабы и свободные — оставалась чуждыми католицизму.

Касаясь положения в вице-королевстве Ла-Плата, видный аргентинский социолог Хосе Инхеньорос пишет: «Колониальная беднота, в своем большинстве цветная, никогда не была духовно-завоевана христианством, хотя и приняла веру своих господ. Негры привезли из Африки свои предрассудки, которые слились с католицизмом, импортированным монахами из Испании. Индейцы совсем не восприняли католицизм, хотя и приспособились лучше, чем негры, к его внешней обрядности. Даже иезуитские миссии, духовно обрабатывавшие индейцев в течение длительного периода, не оставили после себя ни одного племени, которое продолжало бы исповедовать католическую религию, хотя им и удалось внедрить христианские образы и символы во многие индейские легенды и верования» Ingenieros J. La evolucion de las ideas argentinas, v. I, parte I. Buenos Aires, 1946, p. 24-25.

Современники спорили о причинах этого явления. Одни, подобно Бартоломе де Лас Касасу, винили во всем испанцев, включая миссионеров, которые не проявляли рвения в религиозном воспитании индейцев, относясь к ним, как к «палкам или камням, кошкам или собакам». Это же мнение разделял францисканец Херонимо де Мендиета (Mendieta G. de. Historia eclesiastica indiana, v. II, p. 64). Другие считали, как уже было сказано, что индейцы не воспринимали христианства, ибо считали его религией угнетателей, лицемерной и ложной. Третьи утверждали, что индейцы, не обладая развитым интеллектом, оказались неспособными постичь высокие христианские истины.

Преодолеть эти препятствия не смогли ни церковники, ни королевская власть, ни ее представители на местах. Они оказались перед выбором: или продолжать репрессии против индейского населения, мобилизовав для этого инквизицию, как это было сделано против евреев и мавров в Испании, или смириться с фактом «двурелигиозности» индейцев, разрешая им если не официально, то фактически сохранять некоторые языческие обряды. Массовые репрессии против индейцев были не только дорогостоящим делом, но и угрожали вызвать ответную реакцию аборигенов, что было не в интересах испанцев, для которых главным оставалось использование индейцев в качестве источника обогащения. К тому же опыт показывал, что репрессии не сулили успеха. Второй же вариант обещал колонизаторам мир и благоденствие. Испанцы выбрали второй, не отказавшись полностью от первого.

Каков же был конечный результат миссионерской работы в испанских колониях Америки? Что касается Мексики, то в начале XX в. мексиканский историк Мануэль Гамио высказал мнение, что здесь возникла «смешанная религия», вид синкретизма — католицизм вперемешку с языческими пережитками (Gamio M. Forjando patria (Pro nacionalismo). Mexico, 1916, p. 149-152).

P. Рикар считает, что изъяны мексиканского католицизма объясняются не столько пережитками язычества, которые преобладают у живущих в изоляции от белого населения индейцев, сколько религиозным «невежеством», характерным для большинства верующих (Ricard P. Op. cit., p. 324-326).

Всемерно возвеличивая деятельность миссионеров, Педро Боргес вынужден признать, что они не смогли осуществить своей главной задачи: не только формально обратить индейцев в христианство, но и заставить их мыслить и жить согласно христианскому вероучению (Borges P. Op. cit., p. 525).

Так называемое «мирное» обращение индейцев в христианство, как и их «мирное» завоевание, приводило в конечном итоге к потере ими свободы, к подчинению испанцам. Солдаты неизменно следовали за миссионерами. Так печально закончился знаменитый эксперимент «мирного» обращения индейцев на территории Вера-Пас (Подлинный мир) в провинции Чиапас, предпринятый еще Лас Касасом (Saint-Lu A. La Vera Paz. Esprit evangelique et colonisation. Paris, 1968, p. 371). Этим же целям служили, как мы увидим позже, и иезуитские редукции в Парагвае и на севере Мексики. Что касается самого процесса евангелизации индейцев, то он не завершен и по сей день. Пять столетий спустя после завоевания Америки испанцами все еще работают среди индейцев тысячи миссионеров, пытаясь приобщить коренное население к католической вере, однако, даже используя наиновейшие технические средства пропаганды, современным миссионерам не удается достигнуть большего, чем их собратьям в прошлые века.

Миссионеры периода конкисты стремились полностью искоренить первобытные представления индейцев об окружающем их мире, уничтожить их верования. Они намеревались заменить «сосуд», в котором умещался духовный мир индейца, другим, своим собственным. Но эта операция явно не удалась.

То, что получилось в итоге, по мнению Боргеса, было даже не религиозным синкретизмом, а религиозным «сандвичем». Боргес употребляет термин «religion yuxta-puesta» (Borges P. Op. cit., p. 521).

Индеец к концу XVI в. исповедовал как бы две религии: католическую и свою собственную. Одна религия «наслаивалась» на другую. Назвать этот результат успехом миссионеров нельзя. Энрике Д. Дуссель, автор весьма популярной на Западе «Истории церкви в Латинской Америке», как и Боргес, восхваляет подвиги миссионеров, но и он вынужден признать, что миссионеры породили вид религиозного гибрида или религиозной «светотени», в которой невозможно определить, где кончается язычество и где начинается католицизм. «Светотень», по Дусселю, приняла в конечном итоге форму «народного католицизма», основанного на полуязыческих суевериях, который автор определяет как порождение «не совсем христианского сознания» (Dussel D. Historia de la Iglesia en America Latina. Coloniaje у liberacion (1492-1973). Barcelona, 1974, p. 131-132).

Прямо скажем, результат более чем скромный, а ведь на достижение его миссионеры затратили почти пять столетий и во имя него были загублены миллионы индейцев!

Число церковников в колониях росло чрезвычайно быстро. В 1559 г. только в Мексике было выстроено 160 монастырей и насчитывалось 807 миссионера: 385 францисканцев с 70 монастырями, 210 доминиканцев с 40 монастырями, 212 августинцев с 40 монастырями (Ricard R. Op. cit., p. 35).

^{За неловкость}

В 1601 г. число церковников в Мексике превысило 5700 человек.[2] Но эта цифра занижена: в обращении муниципалитета г. Мехико к Филиппу IV указывалось на наличие в стране свыше 5 тыс. бродячих клириков (Carcia G. Caracter de la conquista…, p. 62). Таким образом, церковь не могла жаловаться на нехватку кадров. Результаты ее деятельности на «ниве господней» оказались, как уже отмечалось, весьма ограниченными.

Миссионеры со временем разувериваются в возможности превратить индейцев в «полноценных» христиан. Постепенно сподвижники исчезают из их рядов. Закабаление индейцев и эксплуатация негров-рабов порождают изобилие и богатство для колонизаторов. Религиозное чувство поглощается церковной организацией, подчиняется ей. Церковники перестают быть «пламенным» воинством. Они превращаются в избалованную, хорошо оплачиваемую и франтоватую бюрократию (Мариатеги Х. К. Указ. соч., с. 217). Как пишет Педро Боргес, миссионеры «обуржуазиваются» (Borges P. Op. cit., p. 539). Пассивность индейцев уже больше не тревожит, а полностью удовлетворяет «святых отцов».

В XIX в. от боевого духа первого поколения миссионеров не остается и следа. Не появляются больше и их труды, в которых они делились бы своим опытом и выдвигали различные планы по воспитанию аборигенов в духе христианства. Перестают миссионеры сочинять книжки на языках индейцев. Стоит ли трудиться впустую! Миссионерство обюрократилось, превратилось в доходную профессию. Монастыри обросли земельной собственностью, доходными домами, мануфактурами, начали заниматься ростовщичеством, принимать участие в работорговле. Конкубинат стал для церковников обычным явлением. Женские монастыри походили на светские салоны, монахини занимались галантными похождениями.

В XVII в. имена Лас Касаса и других поборников прав индейцев были забыты, о «стремлении испанцев к справедливости» в колониях уже никто не упоминал.

Вместо этого испанские юристы, подобно Хуану де Солорсано Лерейре (1647), оправдывали преступления колонизаторов тем, что-де все люди грешны и им свойственно не бояться того, кто находится от них на далеком расстоянии, т. е. испанского короля, который якобы проявлял заботу об индейцах.

Дж. Ллойд Мэчем, доброжелательный по отношению к католической церкви историк, признает, что результаты миссионерской деятельности среди индейцев оказались неблагодарным материалом для христианской пропаганды. Мэчем пишет: «Учитывая их уровень развития, примитивность мышления и их растерянность перед тем фактом, что они были ввергнуты в социальные условия, к которым не смогли приспособиться на протяжении столетий, — каких еще результатов могли добиться миссионеры? Католическая церковь с ее внешним блеском и церемониями была хорошо приспособлена для пропаганды среди дикарей, и, сознавая это, монахи естественно использовали внешние эффекты культа. Результат был более чем скромным для интересов христианства, однако и это было достижением… Что касается белых европейского происхождения и каст (креолов и метисов), их поверхностная религиозность была, судя по всему, результатом неспособности духовенства отличить их мышление от индейцев. Священники старательно избегали обращаться к зрелым и самостоятельным интеллектам. Духовенство ко всем индейцам относилось как к детям; их чувства возбуждались пышными церемониями, процессиями и фантастическими образами. Следует ли удивляться, что жители колоний, белые и цветные, уверовали, что суть религии в ее внешних проявлениях? В их вере было много языческой помпы и мало милосердия. Их вера была поверхностной, слепой, в ней было мало понимания. И духовенство вовсе не стремилось заставить их более глубоко воспринимать веру. С него было достаточно и того, что они верили. Слепое подчинение церкви и королю проповедовалось духовенством, старательно избегавшим анализа основ этого двойного подчинения» (Lloyd Mecham J. Church and State in Latin America. Chapell Hill, 1966, p. 41-42).

Таковы были скромные результаты грандиозных проектов первых миссионеров, мечтавших основать христианскую Аркадию в Новом Свете.