Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь

Заключение

Подводя итоги исследования проблемы, можно сделать вывод, что политика нацистской Германии в отношении Русской Православной Церкви претерпевала существенную эволюцию и разделена на два заметно различающихся между собой этапа: 1933 — весна 1941 г. и лето 1941–1945 г. Существовала большая группа факторов, определявших позицию немецких ведомств в этом вопросе: пропагандистский, идеологический, внутригерманский, военный (ситуация на Восточном фронте), международный, внутрироссийский (положение на оккупированных территориях) и советский (влияние религиозной политики руководства СССР). Каждый из указанных факторов по-разному воздействовал на различные ведомства, заставляя их с течением времени в большей или меньшей степени корректировать свою позицию. При всем различии этих позиций решающую роль играли директивы высшего руководства НСДАП и лично Гитлера, что и позволяет говорить о существовании единой направляющей линии.

На первом этапе германские ведомства (главным образом Министерство церковных дел) оказывали явное покровительство Русской зарубежной церкви, в то же время целенаправленно проводя политику унификации православной диаспоры в Третьем рейхе. Развернутая таким образом кампания была рассчитана на международный пропагандистский эффект. Нацистский режим хотел предстать в глазах общественности антиподом советского правительства, именно в 1930-е гг. наиболее активно преследовавшего Русскую Церковь.

Кроме того, ставились цели смягчить неблагоприятное воздействие просочившихся за границу сведений о начавшихся ущемлениях Католической и Лютеранской Церквей, а также расположить к рейху населенные православными балканские государства — Болгарию, Румынию, Грецию и Югославию. Со временем Рейхсминистерство церковных дел стало преследовать и свою цель, не разделявшуюся другими ведомствами — создание самостоятельной наднациональной Германской Православной Церкви. Уже на первом этапе выявилась внутренняя противоречивость нацистской политики — стремление показать себя защитником Русской Церкви и в то же время проведение различных акций против Русского Западно-Европейского Экзархата юрисдикции патриарха Вселенского.

После начала весной 1941 г. военной агрессии рейха на Балканах, а в июне — против СССР прежняя политика претерпела очень сильные изменения (первые признаки этих изменений были заметны уже в Генерал-губернаторстве в 1939–1940 гг.) Возобладало враждебное отношение к Русской Православной Церкви. На нее были распространены и даже значительно усилены методы давления, уже опробованные по отношению к другим конфессиям на территории самой Германии, где направляющая линия в решении «религиозного вопроса» была ориентирована на разрушение (внутреннее и внешнее) сложившихся традиционных устойчивых структур, «атомизацию» Церквей. Русскую Церковь также пытались раздробить на несколько несообщающихся между собой частей (главным образом по национальному признаку), эти части поставить под полный контроль и при этом стремились использовать церковные организации для помощи администрации на оккупированных территориях и в пропагандистских целях. С этим было связано и изменение отношения к русскому духовенству в эмиграции — его старались полностью изолировать от событий в России и от пленных или вывезенных в Германию на работы соотечественников. Только с осени 1943 г., в основном под влиянием военного, советского и международного факторов, начинается некоторое смягчение позиции в отношении Православной Церкви. Но на практике оно проявлялось очень малозаметно. Основные принципы направляющей линии, выработанной во второй половине 1941 — первой половине 1942 г., сохранялись, поэтому говорить о начале нового периода осенью 1943 г. нельзя.

С июля 1941 г. проблема Русской Православной Церкви попала в сферу интересов важнейших нацистских ведомств — Партийной канцелярии, РСХА, Министерства занятых восточных территорий и МИД. Министерство церковных дел было «отодвинуто на задний план», на оккупированные территории СССР его вообще не допустили. Следует отметить, что РКМ при этом осталось верно прежнему курсу, в основном благожелательному к русскому православию, проявляя в этом деле большое упорство. Но влияние министерства уже было незначительным. Как видно из цитированных ранее архивных документов, в случае военной победы Третьего рейха Русской Православной Церкви пришлось бы столкнуться с новым, третьим этапом нацистской церковной политики. В РСХА и Партийной канцелярии разрабатывались планы постепенной ликвидации этой Церкви и создания новой псевдорелигии для занятых восточных территорий.

При всей первоначальной внешней разнице национал-социалистической и советской (1920–1930-х гг.) религиозной политики между ними было много общего. Это хорошо видно на примере области Вартегау, которая была в 1939 г. избрана «испытательным полигоном» для нацистских церковных экспериментов. Как и в СССР, там были закрыты монастыри, вся религиозная деятельность низводилась до уровня общин и т. д.[1057] Социалистическая (советская) терминология явно чувствуется в указаниях военным частям об отношении к религиозному вопросу на занятых восточных территориях с августа 1941 г. и в проектах так и не принятого закона о свободе религиозной деятельности на Востоке. Впрочем, подписать этот закон было, вероятно, выше сил Гитлера из-за его внутренней антихристианской позиции, а не только из-за опасения отрицательного для нацистов воздействия указа на Церкви в самой Германии. Реальная религиозная политика германской оккупационной администрации, как справедливо отмечало местное население, также имела много общего с довоенной советской. В своем приказе от 16 августа 1941 г. шеф РСХА Гейдрих приказывал подразделениям полиции безопасности и СД постоянно сообщать о развитии ситуации в церковной области в оккупированной части СССР, а также проявлял большой интерес к сохранению Московского антирелигиозного музея. Изучение опыта движения воинствующих безбожников в СССР казалось правительству Третьего рейха очень полезным. Германский историк Х-.Х. Вильгельм справедливо писал: «Нацистские руководители полагали, что вопрос ненужности религии в современном тоталитарном государстве должен быть в последний момент на советском тесте еще один раз изучен на практике, прежде чем высшее руководство после войны, возможно, действительно решится на проведение давно продекларированных жестких церковно-политических „мероприятий“ на Родине и/или на оккупированных территориях»[1058].

В Третьем рейхе, как и в СССР, религиозным организациям, в частности Русской Православной Церкви, уделяло внимание высшее руководство страны, в том числе Сталин и Гитлер лично. В некоторых деталях совпадала нацистская и советская религиозная политика на контролируемых территориях за пределами собственных стран. Например, в Генерал-губернаторстве в 1939–1944 гг. германские ведомства стремились противопоставить лояльную, как им казалось, Православную Церковь оппозиционной и преследуемой Католической. И во второй половине 1940-х гг. новые власти Польши отчасти действовали подобным образом. Как и Сталин, Гитлер в период войны, опасаясь раскола в обществе и дестабилизации режима, старался избегать открыто антицерковных акций.

Однако руководитель СССР был способен, если того требовали обстоятельства, на кардинальное изменение позиции в религиозном вопросе, что оказалось совершенно неожиданно для властей Третьего рейха. В сентябре 1943 г. Сталин принял в Кремле трех митрополитов Русской Церкви и долго беседовал с ними. После этого правительство СССР разрешило выборы патриарха, возобновление церковной издательской деятельности, духовного образования, открытие сотен храмов. Были внесены соответствующие изменения в законодательные акты. Эти перемены были вызваны целым комплексом причин: активной патриотической деятельностью Московской Патриархии, обращением в ходе войны к русским национальным патриотическим традициям, массовым религиозным возрождением на оккупированной территории, стремлением нейтрализовать воздействие нацистской пропаганды. Самым существенным образом влияли и отношения с союзниками — США и Великобританией.

Несомненно, Верховный главнокомандующий действовал по заранее разработанному плану, в котором с некоторых пор стал уделять Церкви значительное внимание для придания собственному режиму власти видимости демократического, веротерпимого государства. В его расчетах Московской Патриархии отводилась существенная роль в налаживании контактов с патриотическим движением, религиозными кругами на Балканах, Ближнем Востоке, в Северной Африке, установлении связей с влиятельными течениями в Англии, США, Канаде, способными оказать воздействие на правительство. Шаги Сталина навстречу Церкви вызвали симпатию в этих странах. Однако даже отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции были здесь не главными. Внешнеполитические планы «вождя народов» были гораздо более глобальными. С весны 1943 г., когда исход войны стал ясен, он начал размышлять о будущем послевоенном переделе мира, разрабатывать планы создания мировой державы. В этих имперских замыслах Церкви отводилась немаловажная роль.

Значительно более прагматичный, чем вожди Третьего рейха, Сталин «переиграл» их. Председатель Совнаркома был готов, если надо, отказаться от важнейших постулатов коммунистической идеологии и поступать вопреки им. И все советские органы власти, так или иначе, претворяли его волю в жизнь. В этом плане, как и в других сферах, между сталинским и нацистским режимами существовали серьезные различия, не позволявшие последнему совершать подобную «эволюцию». В определенном смысле национал-социализм нельзя назвать тоталитарной диктатурой, как это утверждается в декларациях немецких католических епископов «Католическая Церковь и национал-социализм» от 31 января 1979 г. и «Воспоминания и ответственность» 1983 г. Некоторые германские ученые даже считают, что подобные утверждения означают отказ от коллективной вины и служат реабилитации[1059].

В Советском Союзе нельзя было и представить такого различия позиций и открытой борьбы различных ведомств по вопросам церковной политики, какие существовали в Третьем рейхе.

В советской идеологии полностью отсутствовали элементы характерной для национал-социализма расовой теории, которые нацистские идеологи всячески старались привнести в церковную сферу. Не случайно E.Л. Факенгейм в своей статье писал: «Эти двенадцать лет Третьего рейха представляют собой уникальный в истории Церкви каирос (то есть благоприятный момент, исторический шанс) дьявола», назвав далее нацистское общество «царством Антихриста, сердцевиной которого был мир Голокауста»[1060]. Почти все руководители Третьего рейха (в отличие от советских) были мистически, псевдорелигиозно ориентированы и уделяли этой стороне заметное внимание.

С конца 1930-х гг. разрабатывались и планы создания «новой религии». Об одном из них, вероятно добытом американской разведкой, говорилось в официальном заявлении президента США Рузвельта от 28 октября 1941 г.[1061] Правда, подлинность этого документа вызывает сомнения. Примерно в 1939 г. другой детальный, поэтапный, рассчитанный на 25 лет, «План национал-социалистической религиозной политики» разработала служба рейхсляйтера Розенберга. В нем говорилось о необходимости через 25 лет ввести обязательную для каждого гражданина нацистскую государственную религию[1062].

Таким образом, в случае выполнения этого плана традиционные конфессии ждала бы печальная судьба. Тема — христианские конфессии и тоталитаризм — имеет несколько измерений. Во всех европейских странах, где утвердились авторитарные режимы, в том числе в Германии и России, христианские ценности рассматривались в качестве важнейшего составного элемента национальной идеологии и культуры. Однако Церкви и их паства не сумели воспрепятствовать установлению указанных режимов, и причины этого до конца не исследованы. В настоящее время в Германии положение Церкви в период национал-социализма зачастую описывается как борьба за выживание. Обозначенное таким абстрактным и обобщенным образом положение религиозных организаций нередко приводит к умолчанию о многих формах сотрудничества на разных уровнях. Ведь значительная часть нацистов продолжала оставаться хотя и плохими, но христианами. С другой стороны, несомненно, что несмотря на крайне сложное положение, в котором оказались в странах с тоталитарными режимами христианские Церкви, они стали одним из немногих островков нравственности, опорой внутреннего сопротивления тоталитарной идеологии и этики. На примере СССР хорошо видно, как по мере утверждения сталинской диктатуры часть духовенства превратилась в очаг свободомыслия, оппозиции господствующему политическому режиму; широкое распространение получила Катакомбная (тайная) Церковь. В конечном счете разгром и внутренний кризис РПЦ к концу 1930-х гг. самым непосредственным образом сказался на ограничении свободы совести, утверждении тоталитарного идеологического контроля, размывании нравственной основы борьбы и протеста в стране.

И все же в суровых, порой жесточайших условиях Русская Православная Церковь сумела выстоять. Пройдя через гонения, запрещения, террор первых двух десятилетий советской власти, она вновь начала возрождаться во время тяжелых испытаний для всего русского народа. Расчеты нацистских ведомств использовать ее в своих целях не оправдались.

Начавшаяся 22 июня 1941 г. война, вопреки ожиданиям многих, не обострила отношения Московской Патриархии с советским государством. Церковь не поддалась искушению рассчитаться за нанесенные ей жесточайшие удары. Патриотизм православного духовенства и мирян оказался сильнее обид и ненависти, вызванных долгими годами гонений на религию. С первого дня Отечественной войны руководство Московской Патриархии призвало народ к защите Родины и этим поддержало и государство. Такая позиция Церкви была особенно важна в свете значительного роста религиозности в первой половине 1940-х гг. как среди мирного населения, так и среди военнослужащих. Она создавала, по словам Ленинградского митрополита Алексия, «нравственные условия победы»[1063]. Религиозный фактор сыграл существенную роль в изменении поначалу неблагоприятного для СССР хода боевых действий. Проявления патриотической деятельности Русской Церкви были очень многообразны: морально-нравственное влияние (через послания, обращения, проповеди); сбор денежных средств, драгоценностей, медикаментов, одежды, продуктов в фонд обороны; служба церковнослужителей в рядах действующей армии и участие в партизанском движении; помощь раненым бойцам шефством над госпиталями и созданием санитарных пунктов; участие в сооружении оборонительных укреплений, организация противовоздушной обороны и т. д.

Подобная ситуация существовала и на оккупированной территории, где неожиданно для нацистов начался бурный, стихийный процесс церковного возрождения. Как только ушли советские войска, там произошел настоящий «религиозный взрыв» — за несколько месяцев открылись сотни православных храмов, а всего за 1941–1944 гг. примерно 9400. И эти церкви стали центрами русского национального самосознания. Впрочем, проблема патриотизма в годы Второй мировой войны является достаточно сложной и неоднозначной. Представители всех частей Русской Православной Церкви, в том числе и карловацкое духовенство, были патриотами и желали возрождения свободной процветающей великой России. Но представляли себе пути к достижению этой цели по-разному и порой оказывались в «разных лагерях». Данная тема требует дополнительного специального исследования.

В целом же можно сделать вывод, что ни одна из частей или юрисдикций Русской Церкви не стала сотрудничать с нацистами. Нацистским ведомствам даже не удалось полностью подчинить и сделать своим послушным орудием православную епархию на территории Германии. Здесь особенно сильное сопротивление продемонстрировали евлогианское духовенство и прихожане. К концу 1943 г. нацисты проиграли СССР и пропагандистскую войну в церковной области, что было особенно заметно на примере Балканских стран. Так завершился «крестовый поход» под знаком свастики на Восток.