Крестоносец

Глава 3 БРАТ ВИАЛ

Я не видел Франциско семь лет. Я остался в Санта-Крус и мало-помалу поднялся до должности приора — второго человека после аббата. Я — самый молодой приор, когда-либо назначавшийся в Санта-Крус, и у меня есть большие шансы подняться еще выше. Аббат Альфонсо часто называет меня своим преемником.

Время от времени до меня доходили вести о Франциско: церковь следит за судьбой своих покровителей и их наследников. Я знал, что шесть лет назад он отправился в королевский крестовый поход. После того как испанские короли изгнали неверных почти со всего Иберийского полуострова, король Хайме решил продемонстрировать свою военную доблесть в Святой земле. Он задумал проплыть по Средиземному морю до Леванта и изгнать неверных из Иерусалима. Рыцари-госпитальеры, рыцари-тамплиеры, рыцари ордена Калатравы — все вступили в христианскую армаду. Иногда я плачу, думая о храбрых рыцарях, отправившихся в крестовый поход, пожертвовавших всем, чтобы положить конец осквернению Святой земли и уничтожить дьявольские отродья, поганящие землю, по которой Христос нес свой крест.

После выступления в поход войск короля Хайме я каждый день молился о Франциско — вплоть до того дня, когда аббат Альфонсо сделал объявление в зале для собраний.

— Я получил известие о том, что ваши бывшие братья — Франциско де Монкада и Андре де Жирона — были убиты во время осады мусульманами Крак-де-Шевалье. Они погибли, служа Господу нашему Иисусу. Аллилуйя. Пожалуйста, не забудьте их в своих молитвах. Прежде чем приступить к чтению устава, нам необходимо сделать несколько административных сообщений. Брат Лукас, объясните, пожалуйста, нашу новую процедуру приема посетителей.

Он упомянул об этом так запросто, будто сообщал об урожае за истекший месяц. Страшная весть обрушилась словно гром среди ясного неба.

Я не мог говорить. Силы оставили меня. Пришлось даже задержать начало собрания на несколько минут, пока я не пришел в себя.

И вот год назад до аббата дошли слухи, что Франциско жив.

— Франциско не был убит, — сказал аббат Альфонсо, — неверные захватили его в плен и держали в заточении два года. Он вернулся на корабле несколько месяцев назад. К сожалению, у семьи Монкада нет причин радоваться: Франциско овладели демоны. Разве я не предостерегаю вас от демонов каждый день? Нам всем грозит такая опасность, каждый из нас может подвергнуться искушению. Темные силы все время что-то замышляют, строят хитроумные планы, они готовы вступить в борьбу за душу каждого из вас. Семья отправила Франциско в монастырь Поблет, где известный священник из Италии, отец Адельмо, должен заняться изгнанием дьявола из его души. Сегодня мы начнем чтение с шестьдесят восьмой главы устава святого Бенедикта.

Аббат Альфонсо, который провел в Поблете пятнадцать лет, рассказывал об отце Адельмо как о человеке, без колебания прибегающем в борьбе за человеческую душу к таким же жестоким мерам, к каким прибегает и его противник.

— Отец Адельмо, — говорил аббат Альфонсо, — понимает, что иногда нужно беседовать с дьяволом на его же собственном языке.

Говорят, отец Адельмо избавил от злых духов около тысячи человек. Правда, большинство из них не выжили, однако обрели спасение в последние минуты своего земного бытия. Однажды он излечил двадцать пять человек около Сабаделя — предал их огню Господню на городской площади.

Относясь с должным уважением, даже почтением, к отцу Адельмо и его достижениям, я твердо верил, что к Франциско необходим другой, не столь суровый подход. За последнюю пару лет я многое узнал о технике изгнания нечистой силы. Мой учитель, брат Виал, был не совсем обычным монахом: он провел восемь лет в крестовом походе, сражаясь с неверными, затем вернулся в свое поместье в северной провинции Арагоны, но спустя год принял духовный сан и передал всю собственность церкви. Его кузен и друг — архиепископ Таррагоны, имевший репутацию одного из наиболее преданных служителей Господа, предложил брату Виалу сан епископа в Сан-Викториан. Брат Виал отклонил это предложение; тогда архиепископ предложил ему место аббата в монастыре Монтсеррат. Тот снова отказался. Врат Виал хотел быть простым монахом и прожить свои годы в бедности и смирении, как Христос.

Он появился в Санта-Крус два года назад.

Вскоре после его прибытия одна из крестьянских девушек навела порчу на свою беременную соседку, в результате чего у той случился выкидыш. Члены семьи пострадавшей засвидетельствовали перед судом аббата, что видели, как обвиняемая положила руку на живот беременной как раз за несколько часов до трагического происшествия. Аббат Альфонсо установил, что девушка была посланцем сатаны и несет ответственность за внезапный всплеск смертей среди деревенских новорожденных. Поскольку никто из монахов в Санта-Крус не обладал опытом изгнания демонов, аббат Альфонсо решил отослать девушку к отцу Адельмо в Поблет.

Девушка, привязанная к передку повозки, которую тащили мулы, стояла на коленях, а ее бывшие соседи швыряли в нее камнями и били ее палками.

В это время из церкви вышел брат Виал. Он решительно приблизился к телеге и крикнул крестьянам, чтобы они перестали бросать в девушку камнями. По голосу брата Виала было ясно, что человек этот привык отдавать распоряжения и привык, чтобы его слушались. Несколько крестьян, уже державшие камни в руках, так и не бросили их. Повозка остановилась, возничий и остальные жители деревни с любопытством стали рассматривать монаха — лысого и дородного.

Брат Виал взобрался на телегу, отшвырнул в сторону сено, отвязал девушку и вытер ее окровавленное лицо подолом своей рясы. Затем поднял ее на руки и понес в церковь.

Я следил за всем этим со ступеней крыльца.

Брат Виал прошел в дверь мимо меня; девушка прятала лицо в толстых складках его одеяния. Вид женщины, оскверняющей святилище, заставил меня пуститься вдогонку за монахом.

— Простите, брат! — окликнул я.

Когда-то нас представили друг другу, но в смятении я позабыл его имя.

— Чтобы попасть в церковь, девушкам требуется особое разрешение аббата. Брат, простите, вы не ведаете, что творите.

На самом деле брат Виал прекрасно сознавал, что делает. Если он и расслышал мое предостережение, оно не возымело на него никакого действия. Он шел все дальше и дальше — во внутренний двор, потом вверх по лестнице на второй этаж, оттуда — во флигель (строительство второго этажа было временно приостановлено из-за нехватки средств). Брат Виал внес девушку в одну из пустых келий и опустил на пол. Она уселась в углу и замерла, закрыв лицо руками, словно в ожидании нового града камней.

— Брат Лукас, — обратился ко мне брат Виал, тяжело дыша, — принесите мне стул, Священное Писание, двадцать чистых листов пергамента, перо, шесть ломтей свежего хлеба и два кувшина вина.

Будучи приором монастыря, я был выше по должности брата Виала, но мне и в голову не пришло ослушаться. Я собрал все, что он просил, и вернулся в келью.

Усевшись на стуле, монах отдал хлеб девушке, вино оставил себе и принялся читать Священное Писание.

Он читал и читал, пока девушка не успокоилась. Она съела два куска хлеба и сделала глоток вина из чашки брата Виала. К вечеру она уснула.

Я покидал эту келью лишь затем, чтобы выполнить очередные распоряжения брата Виала. Когда он встал, собираясь уходить, я спросил, что он собирается делать дальше, но монах поднес палец к губам, указав на спящую девушку. Я замолчал. Мы вместе вышли из кельи, спустились по лестнице и пересекли внутренний двор.

В монастырском дворе собралась кучка монахов. Они перешептывались между собой, явно обсуждая скандальное поведение брата Виала, и при нашем приближении замолчали, пристально глядя на предмет своих пересудов.

Когда мы вошли в комнату аббата, тот ходил из угла в угол; увидев нас, он остановился и взглянул сначала на брата Виала, потом на меня. Я неуверенно пожал плечами.

— Брат Виал, — начал аббат Альфонсо, — мне известно, что у вас имеется много важных покровителей среди знати и духовенства. Я знаю, вы участвовали во многих сражениях во имя Господа. Но, боюсь, вы не до конца понимаете правила, принятые в монастыре Санта-Крус. Аббат — это пастырь, отец для всех, живущих в монастыре. Он ведет их к Господу нашему, и ни один монах, какими бы выдающимися ни были его достоинства, не может ослушаться его приказа. Я решил отправить девушку в Поблет ради спасения ее заблудшей души и ради безопасности моей паствы. Она одержима демоном. Будьте уверены, отец Адельмо знает, как с такими обращаться, — этот итальянский священник изгоняет беса в своих краях уже тридцать лет.

— Аббат Альфонсо, — отвечал брат Виал. — Я знаю отца Адельмо и однажды, в молодости, присутствовал при изгнании им злых духов в поместье моего отца. Очищение огнем — жуткое зрелище даже для закаленного в боях воина. Мне тоже пришлось вынести тяжелую схватку с дьяволом, я знаю его уловки, знаю, какие он принимает личины. Я прошу всего неделю, аббат Альфонсо, — одну неделю на то, чтобы излечить девушку. Если мне это не удастся, мы отошлем ее к отцу Адельмо в Поблет.

Брату Виалу понадобилось всего четыре дня. Следуя указаниям аббата Альфонсо, я практически не оставлял брата Виала наедине с девушкой, за исключением тех минут, когда по его просьбе ходил за едой и питьем. Брату Виалу нравилось вино из монастырского виноградника.

— Битва с дьяволом, — говорил он, — порой бывает весьма скучной, брат Лукас.

И вправду, большую часть времени брат Виал или читал вслух Священное Писание, или спал.

— Нельзя недооценивать, — говорил он, — важность хорошего дневного сна в жару, брат Лукас.

Когда брат Виал не был занят чтением или сном, он беседовал с девушкой — о ее повседневном труде, о семье, о ее соседях. Оказалось, что у ее отца был давний спор с соседями из-за владения одним полем. С теми самыми соседями, чья беременная дочь пострадала.

На четвертый день брат Виал позвал отца обвиняемой и отца жертвы: мы встретились с этими людьми в передней, предназначенной для приема мирян. Представившись, брат Виал сказал мужчинам, что они должны разделить спорный участок земли пополам.

— Если возникнут какие-либо недоразумения или разногласия по поводу раздела, — предупредил брат Виал, — монастырь конфискует вашу собственность. Вопросы есть?

После этого брат Виал вернулся в келью, где спала девушка, разбудил ее и спросил, готова ли она отречься от сатаны и вернуться в объятия Господа нашего Иисуса Христа. Казалось, ее испугал суровый тон брата Виала, она ничего не ответила.

— Лукас, — сказал тогда брат Виал, — ты готов отречься от сатаны и принять Господа нашего Иисуса Христа?

— Да, — не задумываясь, согласился я.

Монах повторил вопрос, обращаясь к девушке, и на этот раз та ответила утвердительно.

В тот же вечер я доложил аббату Альфонсо об изгнании дьявола. Возможно, я опустил несколько незначительных деталей, в том числе встречу с отцами двух семейств, но я подтвердил заверения брата Виала, что девушка избавилась от демонов. С тех пор она действительно больше никого не околдовывала.

Были и другие похожие случаи, и брат Виал вскоре приобрел репутацию отличного борца с дьяволом. Некоторые даже считали его лучше отца Адельмо из Поблета. Когда брат Виал изгонял нечистую силу, никто из одержимых не погибал, и это не могло не тревожить аббата Альфонсо.

— Меня беспокоит, брат Лукас, что Таррагона не одобрит антиортодоксальные методы брата Виала, — говорил аббат. — Подданные должны бояться церкви. Во время напряженной духовной борьбы некоторые из одержимых непременно должны умирать или хотя бы получать серьезные увечья. Не могли бы вы поговорить с братом Виалом?

Но я так и не заговорил об этом с братом Виалом. А беспокойство аббата рассеялось после того, как монастырь получил сундук с золотом от архиепископа Санчо: эти деньги были выделены на постройку нового спального флигеля, чтобы там могло разместиться множество паломников, непрерывным потоком текущих в Санта-Крус за благословением брата Виала.

Тем не менее, аббат все еще относился с недоверием к действиям брата Виала и попросил меня присматривать за ним. Поэтому я стал присутствовать на всех сеансах изгнания нечистой силы, пропуская из-за этого большую часть дневных служб, чтобы предоставить аббату Альфонсо полный отчет о деятельности брата Виала. При этом я ни разу не пытался что-то советовать брату Виалу — напротив, это он обучал меня, показывая различные приемы изгнания демонов, порой сопротивлявшихся весьма упорно.

— Слово, — часто повторял монах, — наше самое главное оружие против дьявола.

Ежедневно брат Виал проводил несколько часов, читая вслух Библию своим прихожанам. А еще он беседовал с ними на самые разные темы — скажем, о погоде. Иногда он исповедовал их, иногда менял подход и напрямую спрашивал своих подопечных, как и почему они пришли к дьяволу. В наиболее сложных случаях брат Виал всегда делал многочисленные записи, часто посылая меня за новыми листами пергамента, когда его запасы приходили к концу.

— Что вы пишете? — спросил я как-то вечером, после того как брат Виал закончил изнурительный сеанс изгнания беса из женщины, которая задушила двух своих детей, но так и не раскаялась.

— Я записываю ее признания, — ответил он. — Позже, перечитывая записи, я вычерчу карту души.

— Карту души, брат Виал? — переспросил я.

— Нам нужен проводник, брат Лукас, — объяснил он, — карта, которая поможет не заблудиться в темном лесу человеческих слабостей — тщеславия, жадности, гордыни и предубеждения.

— А можно ли с помощью карты понять причину одержимости человека? — спросил я.

— Да, брат Лукас, а еще с ее помощью возможно отыскать светлую тропинку к спасению.

— И вы нашли такую тропинку в душе этой убийцы? — поинтересовался я.

— В данном случае, брат Лукас, боюсь, мы опоздали. Думаю, наша подопечная вступила в союз с сатаной. В таких случаях для людей уже нет спасения.

Неделю спустя брат Виал распорядился перевести эту женщину в Поблет, на попечение отца Адельмо.

— Иногда мои усилия не дают результатов, брат Лукас, — объяснил он. — Порой приходится признать ограниченность своих сил и принять соответствующие меры.

Упомянутый выше случай был исключением. Брат Виал достиг больших успехов в сражении с сатаной. Он сумел добиться полного излечения в тридцати двух случаях из тридцати семи. Двух человек он перевел в Поблет, над тремя оставшимися еще собирался трудиться. Подопечные отказывались отречься от дьявола, но брат Виал не терял надежды, и эти люди все еще жили в отдельных кельях на втором этаже монастыря. Пока брат Виал не отправлял их к отцу Адельмо, однако упомянул двум из этих троих о такой возможности. Брат Виал подробно описал одному из одержимых процесс очищения огнем — жуткие вопли жертвы, запах горящей плоти, крики толпы. После того как мы покинули келью, брат Виал выразил надежду, что одержимый очень скоро вернется к Господу. Оставалось только ждать.

Короче говоря, я долгое время тесно сотрудничал с братом Виалом и многое узнал об искусстве изгнания дьявола.

Я считал брата Виала своим другом и наставником и подозревал, что тоже стал ему дорог. Он часто обращался ко мне без всякой формальности и, несмотря на монастырский запрет на свободное изъявление чувств, нередко улыбался при встрече со мной.

Сообщение о том, что отцу Адельмо из Поблета поручено изгнать из Франциско злых духов, очень встревожило меня. Брат Виал говорил, что каждый случай одержимости дьяволом уникален и требует особого подхода. Я считал, что методы брата Виала больше подойдут для чувствительной натуры Франциско, и упомянул о своих тревогах самому брату. Того очень заинтересовали мои воспоминания об отпрыске семьи Монкада, и мы с монахом обсудили сложившуюся ситуацию.

— Брат Лукас, судьбой Франциско распоряжается архиепископ Санчо из Таррагоны, — сказал брат Виал. — Только он может перевести Франциско в Санта-Крус, а для этого необходим официальный запрос аббата Альфонсо. Ступайте к аббату, расскажите ему о своем друге и спросите, может ли перевод Франциско в Санта-Крус повлиять на распределение денежных средств среди всех цистерцианских монастырей.

Виал заставил меня повторить, что именно я должен спросить, прежде чем отпустить к аббату, и я пересказал вопрос слово в слово. Аббат Альфонсо выслушал меня, задумчиво потирая подбородок.

— Хотел бы я видеть лицо этого ублюдка, — произнес он, — когда наследник Монкада улизнет у него из-под носа.

— Чье лицо? — спросил я.

Аббат Альфонсо ничего не ответил, но, думаю, он имел в виду аббата Родриго из Поблета. Они встречались раз в году на конференции цистерцианских аббатов и поддерживали тесную дружбу, обмениваясь письменными поздравлениями по всем большим церковным праздникам.

Аббат Альфонсо немедленно начал диктовать письмо архиепископу Санчо с просьбой о переводе Франциско в Санта-Крус. Он подчеркнул, что до своего путешествия в Левант Франциско провел в этом монастыре целых три года.

«Не сомневаюсь, Франциско будет чувствовать себя гораздо лучше в привычной атмосфере, в том месте, где он провел, возможно, самые счастливые и спокойные годы своей жизни», — говорилось в письме.

Следующие несколько недель я трижды в день взбирался на колокольню и всматривался в даль: не едет ли посланец из Таррагоны. Но шли недели, ответа все не было, и мне стало казаться, что ночи становятся все длиннее.

По прошествии девяти недель в Санта-Крус прибыли два солдата из личной охраны архиепископа. Они привезли короткое послание — всего два предложения:

Зачитывая письмо аббату, я ощущал невероятное блаженство. Вскоре я увижу Франциско. Услышу его голос. Аббат Альфонсо тоже выглядел весьма довольным и широко улыбался. Он велел мне передать новость брату Виалу и сообщить, что они отправятся в Таррагону на следующий же день.

Я нашел брата Виала в монастыре и изложил ему содержание письма, но, как ни странно, он помрачнел и, положив руку мне на плечо, сказал:

— Ты должен поехать в Таррагону вместо меня, Лукас.

— Не понимаю.

— Именно ты должен заняться очищением души Франциско.

— Но у меня нет вашего опыта.

— Разве ты не присутствовал более чем на тридцати моих сеансах?

— Да, — ответил я, — но случай Франциско невероятно сложен. Кроме того, он Монкада. Аббат Альфонсо и архиепископ Санчо никогда не позволят мне самому совершить над ним обряд изгнания злых духов.

— Я поговорю с аббатом Альфонсо и дам тебе рекомендательное письмо для архиепископа.

— Боюсь, брат Виал, ваше письмо не сможет подготовить меня к такому трудному делу.

— Ты уже готов к нему, брат Лукас. Ты провел с Франциско целых три года в Санта-Крус.

— Не понимаю, брат Виал.

— Много лет назад, — неспешно начал он свой рассказ, — во время кампании в Сирии в одну из дождливых ночей из лагеря исчез мой помощник, Симон. Под моим командованием находилось две сотни воинов, и никто из них не видел, как это произошло. Утром я выслал поисковый отряд, но через пару часов отряд вернулся, не обнаружив никаких следов. В тот же день в лагере появился старик в арабском головном уборе. Старик сказал, что у него есть дело к командиру, касающееся их общего друга. Незнакомца провели ко мне — я в то время сидел около своей палатки. Подойдя, старик положил на землю сверток из белого шелка; я поднял его и развернул… На шелковой ткани лежал палец, совсем недавно отрезанный, еще теплый. Сперва я решил, что передо мной торговец, предлагающий мощи какого-нибудь живого святого. Но старик заявил, что это палец Симона и что в следующем свертке будет голова моего помощника, если мы не привезем пятьдесят золотых динаров в пещеру, расположенную неподалеку. Он дал нам три дня. Посоветовавшись со своими офицерами, я снарядил несколько человек в Акру за золотыми монетами.

Прошло три дня, но люди мои не вернулись. Я послал одного из моих воинов в пещеру, о которой говорил старик, чтобы попросить день отсрочки и заверить, что золото будет доставлено, если Симону не причинят вреда.

В пещере моего посланца встретили двенадцать неверных. Старик, приходивший в наш лагерь, перевел просьбу, и начались обсуждения и споры. Мой человек ждал. Наконец переводчик сказал, что они согласны.

Наступила ночь, а из Акры по-прежнему не было вестей. Я задумался, как же спасти Симона, и решил, что двенадцать мусульман, встретившие моего посланца в пещере, возможно, были единственными врагами в округе — просто мелкая шайка воров и убийц. Мы должны были использовать наше численное преимущество: сперва выманить их из укрытия, а потом попытаться освободить Симона. Составив этот план, я снова отправил гонца к неверным — сообщить, что мы собрали выкуп. Кроме того, посланец должен был договориться о том, чтобы деньги обменяли на пленника на открытом месте, ближе чем в полумиле от нашего лагеря. Я велел сказать, что мы передадим золото лишь в тот миг, когда неверные отдадут нам Симона.

Мусульмане согласились на мои условия, но добавили три своих: нас должно быть только пятеро, мы должны быть пешими и без оружия. Их условия полностью разрушили мой план, но мне ничего другого не оставалось, кроме как согласиться.

Ситуация была невероятно сложной, Лукас. Я знал: когда неверные поймут, что мы не принесли выкупа, они попытаются убить и Симона, и нас — а их было двенадцать против нас пятерых. Шансы неравные, как ни посмотри.

И я придумал другой план: раз мы больше не можем полагаться на наше численное преимущество, значит, остается действовать тихо и внезапно. Я велел плотникам смастерить два деревянных ящика, и в каждый из ящиков положили по шесть арбалетов. Мои инженеры зарядили оружие, чтобы в нужное время арбалеты были готовы к стрельбе: двенадцать болтов для двенадцати неверных.

После этого я отобрал четырех человек, которые должны были меня сопровождать. Четырех человек, которые будут стоять со мной бок о бок на поле битвы. Четырех человек, которые не дрогнут и не отступят даже перед лицом такой опасности. Знаешь, кого я выбрал?

— Самых надежных метких стрелков?

— Нет, брат Лукас. Я выбрал не их и не моих храбрейших рыцарей. Я позвал ближайших друзей Симона — тех, кто прошел с ним весь долгий путь от провинции Конфлент в северо-западной части Каталонии. Этих людей связывала с Симоном та невидимая нить, что возникает между солдатами за несколько лет обучения военному делу и совместного участия в боях. Они бы не оставили своего друга на растерзание неверным даже перед лицом собственной неизбежной гибели.

И вот мы прибыли на место встречи с врагами. Солнце светило у нас за спиной, слепя глаза нашим противникам. Мы готовы были не упустить любой благоприятный шанс.

Первым появился старик и обыскал каждого из нас, чтобы убедиться, что мы безоружны. Затем он попросил открыть ящики и показать золото. Я сказал, что он увидит золото только тогда, когда мы увидим Симона. Старик поднял руку, и его подлая шайка подъехала к нам верхом. Симон шел с завязанными глазами. Когда неверные встали перед нами, я подал знак моим людям открыть ящики. Под пристальными взглядами разбойников двое моих товарищей начали поднимать крышки сундуков. Они должны были действовать одновременно, ведь как только наши враги увидят оружие, они убьют Симона и перестреляют нас всех. Моим воинам не потребовалось давать сигнал к атаке. Я еще только опускал руку в ящик за двумя арбалетами, когда раздался свист проносящихся мимо болтов и отчаянные крики неверных. Я схватил оба арбалета, по одному в каждую руку, и выстрелил в двух мусульман, стоявших напротив меня. Оба упали.

— Симон, наверное, был вам очень благодарен, брат Виал, — сказал я. — Благодарен и удивлен.

— Нет, брат Лукас, — ответил тот.

— Значит, он ожидал, что вы его спасете? — спросил я.

— Симон погиб, брат Лукас.

— Ваш помощник был убит, брат Виал?

— В суматохе трудно отличить друга от врага. Один из товарищей Симона из провинции Конфлент попал ему в грудь. Арбалет очень мощное оружие, брат Лукас. Стрела прошла насквозь, из спины Симона торчал железный наконечник.

Брат Виал вздохнул и покачал головой. Затем он встал, чтобы уйти.

Быстро поднявшись, я схватил его за руку.

— Значит, у них ничего не вышло, брат Виал? — сказал я. — Люди, которых вы выбрали, не сумели спасти Симона.

— Да, брат Лукас, не сумели.

— Но какую же тогда силу имеет эта особенная связь? — недоумевал я. — Я думал, что вы рассказали мне эту историю, чтобы…

— Никто не знает будущего, брат Лукас, — резко ответил монах. — Намерения Господа для нас непостижимы.

— Брат Виал, я не очень хорошо понимаю, какое отношение имеет ваша история к излечению Франциско.

— Разве вы не любите своего друга, брат Лукас? — спросил брат Виал.

— Я люблю всех моих братьев в Санта-Крус, брат Виал.

— Я говорю не о них, брат Лукас.

— Я не видел Франциско более шести лет, брат Виал.

— Время не властно над любовью, брат Лукас. Вы говорили со мной о Франциско так, словно видели его вчера.

— Я хорошо помню его печальную улыбку, брат Виал.

— Вы бы рискнули своей жизнью ради Франциско?

— Признаться, брат Виал, я смущен. По-моему, ваши вопросы неуместны. Я просто не гожусь для того, чтобы заниматься излечением Франциско.

— Брат Лукас, вы подходите лучше, чем кто бы то ни было, чтобы избавить Франциско от злых духов.

Лучше, чем кто бы то ни было, чтобы избавить Франциско от злых духов. Таков был его ответ — слово в слово.

Брат Виал закрыл глаза, склонил голову и крепко взял меня за руки.

— Господи, — проговорил он, — дай твоему слуге Лукасу храбрости для исполнения его миссии. Господи, дай ему мудрости разглядеть твой путь даже в самом темном лесу. Господи, дай ему смелости противостоять искушению дьявола.

Брат Виал поднял глаза, но не выпустил моих рук. Его ногти впились в мою кожу.

— Искушению дьявола, Лукас, — повторил он.

— Да, брат Виал, я понял.

В тот же вечер брат Виал поговорил с аббатом Альфонсо.

Не знаю, о чем именно они беседовали, но на следующее утро аббат подозрительно наблюдал за тем, как я, придерживая рясу, забираюсь в крытую повозку, но ничего не сказал. Более того, большую часть нашего двухдневного путешествия в Таррагону он вообще избегал говорить со мной.

Впервые в жизни я покидал Санта-Крус.

Пока повозка тряслась по грязным ухабистым дорогам, я все оглядывался назад в поисках дьявольского искушения, о котором говорил брат Виал. Но ничего такого я не видел. Я видел бурую землю, изумрудно-зеленый лес, крестьян, которые с опаской смотрели вслед повозке архиепископа. Я видел поля подсолнухов, тянувшихся к повозке, как прихожане тянутся к своему священнику. Я видел древнеримский акведук — дурацкое хитроумное приспособление, построенное язычниками. Как говорил аббат Педро, если бы Господь хотел, чтобы реки бежали по акведукам, разве он не создал бы их сам?

Когда мы подъезжали к Таррагоне, аббат Альфонсо велел мне занавесить окошки фургона. Он притворился спящим, но было ясно, что его слегка напугали шум и суматоха на улицах. Пока мы ехали по городу, мимо нас прошли не менее тысячи человек.

Мы прибыли в церковь как раз к вечерне. Никогда я не видел такого священного места — строгого, со множеством ниш, похожего на громадную пещеру. Я ощущал присутствие Господа в каждой трещинке камня, видел печать его души на скульптурах ангелов, ласково глядевших вниз со своих пьедесталов, чувствовал тепло его дыхания в звучании псалмов, наполнявшем монастырь.

Этот вечер мы провели в спальне для гостей с пилигримами и другими монахами — гостями монастыря. Утром, сразу после службы, аббат Альфонсо отправился в покои архиепископа. Я остался в спальне, и через несколько часов ко мне подошел монах.

— Брат Лукас?

— Да, это я.

— Архиепископ зовет тебя к себе.

Мы прошли через сокровищницу и поднялись по лестнице. Я слышал учащенное биение своего сердца и боялся, как бы этот звук не услышал и мой проводник. Мне никогда еще не приходилось встречаться с архиепископами или даже с епископами. Мы вошли в переднюю, а оттуда — в личный кабинет архиепископа.

Какая там царила изысканная красота! Пол был вымощен желтыми и синими плитами, в центре комнаты стоял большой дубовый письменный стол, заваленный манускриптами, каждый из которых скреплялся серебряной застежкой. На одну из бумажных стопок была водружена золотая чаша для причастия, доверху наполненная вином: фигурки змей обвивали ее ножку, их блестящие головы нависали над краями, как будто змеи потягивали сладкую жидкость. В этой комнате я увидел больше золота и серебра, чем видел за всю свою жизнь.

Архиепископ Санчо сосредоточенно читал письмо брата Виала. У архиепископа был длинный, тонкий, изящный нос; кожа желтоватая, покрытая там и сям крупными красными пятнами. На нем был белый наряд, на голове — круглая шапочка, на груди висел рубиновый крест на серебряной цепочке.

Стоя в этой комнате, я почувствовал, как по моему телу разливается тепло, а пальцы рук и ног начинает приятно пощипывать. Я ощущал себя дома, словно всегда находился в этой комнате, в этих покоях, среди этих возвышенных священных предметов.

«Верь, Лукас, — сказал я себе, — однажды Господь наградит тебя за твою преданность. Однажды Он расставит все по местам».

Архиепископ мельком взглянул на меня и снова перевел глаза на письмо.

Закончив чтение, он знаком велел мне занять кресло у стола, так что мы оказались лицом друг к другу.

— Мой кузен брат Виал, — проговорил архиепископ, — сообщает, что вы были другом Франциско.

— Да, ваше преосвященство, я находился в монастыре Санта-Крус во время его трехгодичного пребывания там.

Архиепископ вперил в меня пристальный взгляд. Мне стало немного не по себе, и я едва сдержался, чтобы не захрустеть суставами пальцев — вредная привычка, приобретенная за время служения помощником у аббата Педро.

— Ваше преосвященство, могу ли я спросить, где аббат Альфонсо? — осведомился я.

— Я отослал его в церковь, чтобы встретиться с вами наедине. Вы ведь не боитесь меня, брат Лукас, верно?

— Конечно нет, ваше преосвященство, — ответил я. — Просто я чувствую себя недостойным частной аудиенции такого выдающегося и праведного человека, как вы.

— Мой кузен пишет также о том, что вы подходите для изгнания демонов из души Франциско лучше, чем кто бы то ни было в целом королевстве, — продолжал архиепископ. — Вы тоже так считаете?

— Ваше преосвященство, — ответил я, — я не настолько слеп или самонадеян, чтобы согласиться с подобным утверждением. С другой стороны, я не хочу возражать брату Виалу.

На губах архиепископа мелькнула легкая улыбка.

— Отец Адельмо, — продолжал он, — кажется, зашел в тупик, пытаясь излечить Франциско. В качестве последнего средства он предложил перерезать горло Франциско от уха до уха, чтобы выпустить из него демонов. Что вы думаете об этом способе?

— Я думаю, можно попробовать что-нибудь другое, прежде чем прибегнуть к столь ужасной крайней мере, — ответил я.

— Да, брат Лукас, я склонен с вами согласиться. Наши юристы подчеркнули, что излечение Франциско, сопряженное с летальным исходом, вряд ли будет соответствовать условиям договора о денежном пожертвовании, заключенного с бароном Монкада. Мы, конечно, будем спорить об этом с бароном, но получение вознаграждения вовсе не гарантировано.

— Вознаграждения, ваше преосвященство? — переспросил я.

— А вы разве не слышали? Барон Монкада пообещал треть своего состояния тому, кто спасет его сына. Однако спасение должно включать «физическое и духовное исцеление» Франциско. Именно слово «физическое» заставляет меня повременить с воплощением в жизнь радикального плана отца Адельмо. Я склонен попытаться воздействовать на Франциско другим способом — испытать, не напрасно ли так верит в вас брат Виал.

— Меня смущает эта ситуация, ваше преосвященство.

— Не сомневаюсь, брат Лукас, — ответил архиепископ. — Земельные владения и громадные богатства семьи Монкада могут поспорить с королевскими. Многие заинтересованные лица хотят добиться спасения Франциско… Включая и вас, брат Лукас.

— Меня, ваше преосвященство?

Архиепископ Санчо положил ладонь на мою руку. Ладонь его оказалась холодной и потной.

— Я не забуду подобной услуги, — сказал он.

Многие заинтересованные лица хотят добиться спасения Франциско, включая и вас, брат Лукас.

Да уж, включая меня.

Я представил, что сижу на месте архиепископа. За его письменным столом. Моим столом. Я глажу рукой прочный дуб, и гладкое лаковое покрытие касается моей ладони, как капли воды. На одном конце стола я хранил бы перья и пергамент для переписки с другими архиепископами или даже со святым Папой Римским. На другом — золотую раку с пальцем, несколькими прядями волос и, возможно, даже с ухом какого-нибудь почитаемого святого.

Архиепископ ничего не сказал по поводу того, хочет ли сам Франциско быть спасенным. Не думаю, что под «заинтересованными лицами» он имел в виду и его тоже.

Аббат Альфонсо вернулся в Санта-Крус на следующий же день, а меня отправили в Поблет, чтобы забрать Франциско. При мне было письмо, скрепленное печатью архиепископа Санчо и адресованное аббату Родриго. Я уже рассказывал о своем прибытии в Поблет и о первых впечатлениях от встречи с Франциско, а также об условиях, в которых его там содержали. Честно говоря, я был слегка не в себе после встречи с другом. Я не ожидал, не мог себе даже представить, до какой степени демоны сгубили его душу и тело.

Утром в день моего приезда в Поблет, после посещения Франциско, я передал письмо аббату Родриго и отцу Адельмо. Оба внимательно и довольно долго изучали документ, словно искали какую-нибудь лазейку или неточность, которая позволила бы им продержать Франциско у себя неделю-другую, пока не поступили бы разъяснения из Таррагоны.

Мои глаза то и дело останавливались на руках отца Адельмо, покрытых шрамами. Его пальцы больше напоминали когти — искореженные, обожженные во время работы с раскаленным докрасна углем, который применялся, дабы добиться раскаяния от его подопечных.

Пока отец Адельмо читал письмо, я терпеливо ждал, понимая, что у него нет возможности ослушаться недвусмысленных указаний архиепископа.

К полудню мы с Франциско двинулись в путь. Он сидел в кандалах внутри повозки, а я ехал верхом, так же как наша охрана.

Отец Адельмо наблюдал за отъездом с крыши монастыря. Черный капюшон скрывал его лицо, но я видел, что глаза его пылают гневом Господним.

Прошло четыре месяца с тех пор, как Франциско привезли в Санта-Крус.

Я честно пытался следовать методам брата Виала в борьбе с демонами. Просыпаясь к заутрене, я пел псалмы, а потом отправлялся в келью Франциско, находившуюся на втором этаже монастыря. Каждый день по нескольку часов я читал ему Священное Писание; закончив чтение Библии, я начал снова с книги Бытие.

Каждый вечер я уделял немного времени тому, чтобы записать исповедь Франциско, а когда записывать было нечего, писал свои воспоминания о нем — как сказал бы брат Виал, я составлял карту его души, в надежде, что однажды карта эта укажет дорогу к спасению одержимого.

Физическое состояние Франциско быстро улучшалось. Когда он прибыл в монастырь, на его спине были открытые гноящиеся раны, но благодаря травам из Леванта, которыми снабдил меня брат Виал, следы «лечения» отца Адельмо затянулись.

По приезде в Санта-Крус Франциско почти не ел и не пил и все время молчал.

Неделю спустя он начал понемногу притрагиваться к еде. По совету брата Виала я предлагал ему разные блюда, и оказалось, что Франциско предпочитает курицу. Через пару месяцев он уже съедал полные порции и стал набирать вес.

Он привел себя в порядок, и к нему в келью начал еженедельно являться цирюльник, чтобы подстричь его волосы, рыжеватую бороду и ногти. Иногда Франциско даже кажется похожим на того человека, каким был прежде.

Два месяца назад Франциско заговорил. Он попросил меня читать потише, потому что я мешаю ему заснуть. Никогда еще несколько слов не приводили меня в такой восторг.

С тех пор Франциско стал говорить все больше и больше. Сперва он как будто не очень хорошо помнил, как это делается, и не мог произнести подряд больше двух фраз. Но он делал значительные успехи, и уже через несколько недель мы могли вести беседы.

Его память почти не пострадала. Удивительно, но поначалу Франциско не мог вспомнить мое имя, хотя помнил, что мы когда-то спали рядом. Он знал, где именно находится, он даже спрашивал о здоровье некоторых наших бывших братьев, большинство из которых осталось в Санта-Крус. Об Андре он не упоминал ни разу. О крестовом походе тоже. И я долго не затрагивал этой темы. Впервые я коснулся ее две недели назад.

Меня всегда интересовало, почему Франциско отправился в поход. Хотя он был по-своему набожным, он никогда не стремился следовать чьему-либо призыву, в том числе призыву присоединиться к армии. И он ни разу не проявлял интереса к военному аспекту владычества Христа. Более того, поскольку он был наследником одного из самых могущественных вассалов короля, ему была обеспечена прекрасная жизнь в Барселоне. Осмелюсь предположить, что любой человек королевства, кроме самого короля, с радостью поменялся бы с Франциско местами. Однако Франциско избрал другой путь — и пустился в опасное и непредсказуемое путешествие.

Я закончил читать второй раз книгу Исход и тогда, наконец решился задать ему этот вопрос:

— Почему ты отправился в крестовый поход, Франциско?

Он не ответил. Он уставился прямо перед собой и до конца дня словно не замечал моего присутствия.

Прошло уже две недели, как я задал этот вопрос, но Франциско так и не произнес ни слова. Он также перестал есть и, кажется, потерял весь вес, что успел набрать за предыдущие месяцы.

С момента приезда Франциско каждый вечер перед уходом я зажигал свечу на его подоконнике. Свечу надежды, свечу мужества.

Но в последние две недели, заходя по утрам в его келью, я находил свечу погашенной, с нетронутым фитилем. Как будто Франциско больше не мог выносить Божьего света. Словно он предпочитал тьму, отражавшую состояние его души.

Два дня назад я увидел, что из его сжатого кулака сочится кровь. Я попытался уговорить Франциско разжать кулак, но безуспешно. Тогда мне пришлось применить силу, и я увидел, что в его ладони зажат нож, который я принес ему, чтобы резать мясо. Рана оказалась глубокой, до кости; я отобрал у него окровавленный нож и выбежал из кельи.

Сердце мое бешено колотилось. Я боялся самого худшего: что из-за моих преждевременных расспросов о крестовом походе Франциско безвозвратно замкнулся в себе. Я думал, что он может умереть прежде, чем я сумею изгнать из него демонов, и тогда его душа будет вечно гореть в адском огне.

Я бросился на поиски брата Виала и нашел его на кухне — тот помогал слугам и братьям-мирянам готовить ужин.

Брат Виал взял меня за руку и повел в капитул.

Мы присели на скамейку, и — стыдно признаться — я заплакал. Сказалось напряжение предыдущих месяцев.

Придя в себя, я рассказал брату Виалу о своих разочарованиях, о том, что боюсь за судьбу Франциско.

— Помните женщину, которая задушила своих детей? — спросил я. — Вы сказали, что она вступила в сговор с дьяволом, и что у нее нет шанса на спасение. Возможно, Франциско заключил такой же страшный договор? Может, он никогда не излечится? Может, он и не хочет жить? Он ведь мог запросто разрезать себе горло, а не руку.

— Случай с Франциско отличается от случая с той убийцей, — ответил брат Виал. — Он причинил зло себе, а не другим. Он морит голодом, истязает, обрекает на одиночество только себя самого. За что он наказывает себя? Возможно, он винит себя в каком-то злодеянии, которое повлекло за собой ужасные последствия.

Вот тогда я и рассказал брату Виалу о том, что Франциско и Андре находились в покоях аббата Педро в день самоубийства аббата. Я чувствовал, что у меня нет другого выхода, — понимаете, я думал, что Франциско казнит себя именно за смерть аббата Педро.

Брат Виал не стал меня спрашивать, считаю ли я Франциско виновным в этом. Если бы он задал такой вопрос, я бы рассказал, как глаза Франциско, словно очарованные некоей темной силой, следили тогда за лезвием, послужившим причиной смерти аббата.

— Как вы думаете, брат Лукас, — спросил брат Виал, — был ли аббат Педро виновен в убийстве Ноэль?

Высказывание по столь щекотливому вопросу могло повлечь за собой серьезные последствия. Поэтому я взвешивал каждое слово своего ответа:

— Разве не написал святой Бенедикт, что верующий должен вынести все, даже несправедливость, ради Господа нашего? Разве не таковы были его слова?

— Да, Лукас, — ответил брат Виал, — но есть несправедливость, вынести которую невозможно. Франциско тревожит вовсе не судьба аббата Педро. Причина его одержимости кроется в чем-то другом. Выясни, что с ним случилось после того, как он покинул Санта-Крус. Что произошло во время крестового похода. Это поможет размотать нить его души.

— Но как? — промолвил я. — Я уже спросил его о крестовом походе. Видите, как он отреагировал?

— Вера, Лукас, — сказал брат Виал. — Вера и терпение.

— Брат Виал, я не могу. Помните, вы говорили, что порой приходится признать ограниченность своих сил? Я не знаю, как помочь Франциско. Я не знаю, чего хочет от меня Господь.

— Господь не требует многого, Лукас, — ответил брат Виал. — Он требует всего. Крови и души.

Вчера, первого ноября, я вошел в келью Франциско. Еда была нетронута, свеча погашена. Я читал несколько часов, а потом задремал. Тихий голос Франциско разбудил меня.

— Со мной в цитадели был Андре.

Я не шелохнулся, пытаясь разогнать сон. Впервые Франциско заговорил об Андре и о крестовом походе.

— Андре был в цитадели, — повторил он, безучастно глядя перед собой.

Затем перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

В тот вечер я не мог заснуть. Я ненадолго погружался в сон, но тут же просыпался. Мне снился Франциско: на голове его была корона из шипов, на ладонях — следы ран. Во время страданий Христос, наверное, был похож на Франциско в тот день, когда я впервые увидел своего друга в Поблете: истощенного, нечесаного, грязного и беззащитного.

Я бродил по своим покоям, ступая босиком по холодному каменному полу, перебирая четки. Всю ночь я дрожал, сам не зная отчего, то ли от страха, то ли от нетерпения.

Когда зазвонили колокола, я машинально оделся и отправился в церковь к утренней службе. Затем пошел в келью Франциско, так же, как делал предыдущие четыре месяца. Я едва дышал, шагая туда.

В глубине души я ожидал найти его мертвым или увидеть, что он исчез, — словно Господь наконец принял его обратно. Но я ошибся. Когда я вошел, он взглянул мне прямо в глаза и заговорил так, будто мы только что расстались.