Крестоносец

Глава 6 Осень 1241 года Окрестности Чудского озера Кто?

— А ну-ка, Максюта, поддай парку! — вытянувшись на полке, распорядился Ратников. — Эх, и попаримся всласть… Жаль, Иван с Доброгой в наряде!

С камней пахнуло жаром… и чем-то таким, вкусным…

— Я малинового кваску плеснула… Ничего?

— Да ничего… Ой!

Михаил с удивлением обернулся, увидев вместо Макса с удовольствием расположившуюся на лавке рыжеволосую красавицу Лиину!

Девчонка сидела в чем мать родила, ехидно скалила зубы и прикрывало лоно веником. Впрочем, недолго…

— А ну-кось, господине… Уж, разомну сейчас твои косточки, кровушку разгоню!

— Ого! — ухмыльнулся Миша. — Ты, оказывается, и русский знаешь?

— Я много чего знаю, — загадочно улыбаясь, девушка взмахнула веником.

— Ну, давай, — сдался Ратников. — Попробуй… сама только не угори… Постой… а Макс, оруженосец мой, где?

— Я его в солодовню послала… за пивом приглядеть — как раз варить зачнут скоро.

— А он, значит, так вот просто взял и убежал? Тоже еще, пивовар хренов.

— Нет, не так просто… покраснел почему-то…

— Понятно, — Миша с удовольствием подставил спину под веник. — Значит, догадался, что тут дальше будет…

— А что тут дальше будет? — невинно опустив глаза, поинтересовалась девчонка.

— А вот там поглядим, — Ратников расхохотался и, обернувшись, легонько ущипнул самозваную банщицу за талию.

В конце концов, он ведь был всего лишь мужчина и никаких высокоморальных обязательств на себя не брал, так что уж дальше все вышло, как вышло… как и должно было выйти.

Нет, не в бане, конечно — больно уж жарковато — в предбаннике, на широкой скамье…

Без ложной стыдливости Лиина обняла комтура и с жаром поцеловала его в губы:

— Ну же… давай…

Она оказалась истинной обольстительницей, эта страстная чудинская девка, и Ратников почти сразу понял, что был полностью прав, догадываясь, от чего это так невзлюбили ее местные крестьянки.

Лиина сама потянула его к себе, раздвинув ноги, повалившись на лавку, обхватил руками спину, выгнулась, закатила глаза… застонала…

— Ох! — наконец выдохнул Миша. — Вот это парок у нас с тобой вышел! Ядреный!

— То ли еще будет, мой господин, — девушка многообещающе улыбнулась…

И Ратников только сейчас понял, как он все же истосковался по женской ласке! Какая же чудная красота создана Господом в женщине, в этих сверкающих черных глазах, в этих бедрах, в изящной ямочке пупка, в большой упругой груди, белой-белой… как снег…

— Ах, чаровница! — застонав, Михаил поочереди накрыл губами соски. — Что же ты со мной делаешь?

— То, что надо, мой господин… Лежи спокойно… Дальше я все сама…

Они провели в предбаннике, наверное, часа два, если того не больше, и странно, что парочку никто не побеспокоил. Впрочем, наверное, об этом побеспокоился Максик? Ага… как же, станется с него…

— Я поставила у дверей одного парня с копьем, — лукаво улыбнулась любезница. — Пусть стоит, караулит.

— И он тебя послушал? — удивился Ратников.

— Послушал, герр комтур. Ведь я передала ему твой приказ! Ты бы ведь его конечно же отдал, если б знал все наперед, да?

— Что — знал? Ах, ладно…

— Я тебе очень благодарна, — неожиданно серьезно произнесла девушка. — Если б не ты, тот желторожий упырь меня б точно сжег! А сейчас весь такой ласковый… как побитая собака… На словах такой святоша, а сам…

Ратников неприятно поморщился… впрочем — чего морщиться-то? Сам же эту вот девку и присоветовал отцу Арнольду. Все лучше, чем костер.

— Знаешь, желторожий святоша обещал мне покровительство, — улыбнулась Лиина. — Говорит, у него кто-то есть в Риге… я ведь оттуда. И хотела бы вернуться.

— Ну, вот, — Михаил потянулся к простыне. — Видишь, как тебе повезло. А что из Риги-то выгнали?

— Пришлось бежать… Но это ведь мои дела, правда? — девушка поцеловала Мишу в губы и призналась. — Знаешь, Арнольд просил меня последить за тобой, втереться в доверие… Вот я и втираюсь!

— И довольно успешно, надо сказать! — Ратников хлопнул девчонку по упругим ягодицам.

— Я вовсе не собираюсь шутить! — Лиина почему-то больше на его провокации не поддавалась, может, устала или просто хотела сделать разговор как можно более вдумчивым и серьезным. — Слушай. Ты помог мне, а я помогу тебе… Этот Арнольдик, между нами, такая тварь, что… Но я его использую, уж будь уверен, а вот ты с ним можешь и не ужиться. Он на тебя доносы еще не писал?

— Не знаю. Наверное, успел уже.

— Вот и я думаю, что успел. Слушай, — Лиина понизила голос. — Мало ли что, вдруг тебе придется бежать…

— Бежать?

— Пожалуйста, не перебивай! Так вот… есть у меня верный человек в деревне, что у Желчи-реки. Зовут его Тойво, Тойво-рыбак — запомнил?

Ратников молча кивнул.

— Что случится — найдешь его, покажешь вот это, — сунув руку под груду валявшейся на лавке одежды, Лиина вытащила круглую янтарную бусину с застывшей в ней древней мухой. — Есть один остров, далеко, у северных берегов. Тойво переправит. Оттуда в Ливонию — рукой подать. Рига, Ревель — потом, куда хочешь… Бери бусину! Спрячь и никому не показывай.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Ратников. — А почему ты мне так доверяешь?

— Ты на них не похож! — Лиина усмехнулась и посмотрела Мише прямо в глаза… да так, что у того на миг захолонуло сердце.

— Ты вообще ни на кого не похож, — тихо продолжила девушка. — Словно бы вообще не из нашего мира…

А ведь, действительно — ведьма! Как она догадалась?

— Не спрашивай меня ничего… Поверь, я просто это чувствую.

Ратников ни секунды не сомневался, что эта хитрая, пусть даже в чем-то и весьма наивная девчонка, сможет использовать отца Арнольда в своих целях. Сможет, сможет, и еще как! Достаточно было взглянуть на этого святошу — раньше вечно ходил хмурый, а теперь словно бы даже посветлел лицом, вроде как даже всегдашняя желтизна куда-то делась. Может, Лиина пользовала его травами, лечила печень?

Что же касается тогдашней баньки, то Максик никак об этом не напоминал, разве что лишь иногда ни с того ни с сего ухмылялся, да и то недолго — Михаил все чаще прогонял к Танаеву озеру, вместе с Эгбертом, устроив там нечто вроде временного поста. Костер обоим было строго-настрого приказано не жечь, рыбу не удить, меньше болтать да больше посматривать… Ну, уж об этом можно было бы не сомневаться, особенно — в отношении Максика!

Все подозрительное парни прилежно фиксировали в памяти, а потом подробно докладывали Мише. Пока, правда, зацепиться было особенно не за что, но Ратников все же надеялся, что рано или поздно что-нибудь этакое случится, как-нибудь работорговцы себя проявят. Старший опер Василий Ганзеев говорил, что в «старых» местах — в Усть-Ижоре и на Долгом озере — ничего подозрительного больше не случалось, никакие новые люди там не объявлялись, тишь да гладь, да божья благодать. И это было хорошо! Это позволяло надеяться! Торговцы людьми сменили дислокацию, точнее, что-то заставило их сменить, так сказать, прикормленные места. Что-то или кто-то…

Ну ведь явно сменили, иначе бы…

По крайней мере, хотелось бы верить.

Но пока ничего не случалось, а время шло. Уже позолотились деревья, и прохладный осенний ветер срывал с ветвей листву и серебряные паутинки, а высоко в небе потянулись в теплые южные края крикливые птичьи стаи. Хорошо еще, осень выдалась сухая, солнечная, теплая. Хоть по утрам частенько были заморозки, покрывая изморозью траву, но днем солнышко пригревало вполне по-летнему, жарило, пекло плечи.

Чем дальше, тем больше Максик ходил смурной, засыпал в последнее время молча, не заходил на обычную «беседу», да и срывался — покрикивал зло на Эгберта. Маялся парень, чего уж… Да Миша и сам маялся…

И как-то не выдержал, поднялся ночью… ходил, мерял нервными шагами горницу… А потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и позвал Макса.

— А? — недопонял спросонья тот. — Чего еще?

— Вставай, говорю! Разговор есть.

— Что еще за разговор?

— Интересный…

Недовольно сопевший парнишка уселся на лавку и хмуро уставился на Ратникова. Тот ухмыльнулся:

— Квасу хочешь?

— Квасу? — Максик непонимающе поморгал.

— Ну, как знаешь, было бы предложено… А я выпью!

Пододвинув крынку, Михаил плеснул квас в тяжелый серебряный кубок и медленно, с явным наслаждением, выпил. А потом, словно бы невзначай, сказал:

— Надо бы нам бучу поднять, Макс!

— Какую еще бучу? Зачем?

— Да проснешься ты наконец, чудо?! — разозлился Ратников. — Мы, большевики, не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача!

— Дядя Миша, — жалобно протянул подросток. — Ну, пожалуйста, говорите понятно.

— А что тут такого непонятного? — Михаил глухо хохотнул и снова наплескал в кубок квасу. — Будешь? Короче, объясняю популярно. Здесь, в бурге — или где-то рядом — явно есть человек, который нам нужен. Это — во-первых. Во-вторых, Танаево озеро и те исчезнувшие девчонки. Куда именно они исчезли, думаю, нам с тобой объяснять не надо. Туда, куда бы и нам неплохо. Однако мы здесь можем сидеть и ждать до морковкина заговенья! Когда эти чертовы работорговцы еще явятся? Я не знаю. Может, завтра, а может — зимой… или даже летом. Значит, надо не ждать, а — что?

— Что?

— Нужного нам человечка выцепить! А для этого — заставить шебуршиться, действовать! Вот тут-то вы мне с Эгбертом и нужны… Слушай…

Парни прибежали к вечеру. Возбужденные, они громко кричали и размахивали руками:

— Русские! Русские!

— Где русские? Как?

— Там, там, в лесу… у Танаева!

В общем, переполошили весь гарнизон, пока герр комтур самолично не учинил строгий допрос, здесь же, во дворе. И уже через пару минут выяснилось, что Эгберт и Максимус — глупые паникеры, и что видели они не русский военный отряд, а каких-то непонятных людей с молодыми девушками… скорее всего — купцов.

— Да что купцам-то на Танаевом озере делать? — махал руками Макс. — Это ж в стороне от дороги.

— Да-да, — округлив глаза, поддакивал Эгберт. — Я думаю, это не купцы, а соглядатаи русских.

— Ага, соглядатаи… с девками! Ладно, прямо с утра пошлю туда «копье»… даже два. Ночью все равно ничего не увидишь…

Устроенный переполох быстро сошел на нет, закончился… А поутру, как и обещал комтур, два «копья» — «чудины» и «эсты», «русские» находились в карауле — в полном боевом вооружении подались к Танаеву озеру… где и рыскали до обеда, после чего возвратились в бург не солоно хлебавши.

— Нет там никаких русских, — глухо грозился кто-то из бранденбуржцев. — И девок нет. Ноги только зря истоптали. Ну, Эгберт, гадина мелкая, это тебе так даром не пройдет!

Эгберта, конечно, избили, но не сильно — так, пару раз пнули слегка по ребрам, да расквасили нос. Максика, конечно, тронуть побоялись — все ж оруженосец комтура, а так бы досталось на орехи и ему, вне всяких сомнений.

А сразу после обеда, Ратников наконец-то смог выслушать Максима… относительно вчерашнего вечера.

— Значит, так… — парень откашлялся. — Вечером отсутствовали пятеро… Нет, многие, конечно, выходили — но шли к озеру, и возвращались уже через полчаса. А вот те пятеро…

— Короче, — Михаил усмехнулся. — Кажется, понимаю, о ком ты говоришь… Ну, ну, давай, интересно послушать!

— Итак, начнем, пожалуй, с отца Арнольда, — важно произнес Макс и тут же огляделся вокруг и понизил голос почти до шепота. — Знаете, дядь Миша, мне почему-то кажется, что это именно он!

— Когда кажется — креститься надо, знаешь такую пословицу? Так что отец Арнольд?

— Вот… у меня все записано, — Максик вытащил записную книжку и посмотрел на часы — и часы, и записная книжка, и даже фонарь — все это богатство оказалось в «УАЗике» и было немедленно прибрано Ратниковым, едва только машину водворили в амбар. Часы, правда, оказались со сломанным браслетом, но ходили вполне исправно — и это сейчас очень даже пригодилось.

— Отец Арнольд ушел — якобы в деревню, читать вечернюю мессу — в 17.45. — а вернулся в бург — ночью. Месса обычно заканчивается часам к девяти.

— Мог и в деревне задержаться. Дальше!

— Один бранденбуржец, Фридрих… ну, тот самый Фриц… тоже явился ближе к ночи… Так же в числе подозрительных эст Эйнар, Иван Судак и брат Герман, каштелян… Все они отсутствовали больше четырех часов — вполне достаточно, чтобы добраться до Танаева и обратно.

— Ну, брат каштелян наверняка по хозяйственным делам шастал, он, кстати, и предупреждал, что пойдет в деревню… А всех остальных надобно будет проверить… Этак осторожненько поговорить, выспросить… Справишься?

— Смогу, — подумав, убежденно кивнул Максим.

И доложил уже вечером.

Легче всего оказалось разговорить Ивана Судака — тот и не скрывал, что проверял поставленные переметы… Один, и специально подменился, остальные из его «копья» были в карауле.

А вот с остальными дело пошло куда труднее.

Эст Эйнар вообще не стал разговаривать, он вообще многословностью не отличался. Точно так же себя повел и обычно брехливый Фриц — все отшучивался, да и невозможно было спросить прямо — где был, да что делал?

— Ты ведь сам предупреждал, дядя Миша, чтоб осторожно…

— Предупреждал… — Ратников вдруг улыбнулся. — Да это сейчас и не очень важно, что там ты выспросил.

— То есть как это — не важно? — захлопал ресницами Макс. — А зачем же я тогда… зачем мы…

— А затем! Кто-то все же ходил к Танаеву… или не ходил… Мы выясним это наверняка через неделю!

— Через неделю?

— Да-да, именно так, друг мой!

На этот раз на Танаево озеро было послано трое свободных от смены кнехтов из «чудинского» копья — якобы для охраны засыпавших дорожные ямы крестьян. И с ними — Эгберт и Макс. Которые снова увидели «русских», едва отошли с дороги…

Прибежали, размахивая руками… молодец Эгберт — настоящий артист, Максим от него ничего подобного и не ждал:

— Эй! Эй! Русские!

— Да где? — кнехты схватились за копья.

— Там, там!!! У озера… Эгберта чуть не ранили!

— Да много их там?!

— Кажется, двое!

— Ха! Двое? А ну, пойдем, посмотрим.

— И еще — с десяток молодых дев.

— Ах, там еще и девы? Тогда бежим!

Никого, конечно, не поймали, мало того, даже не увидели. Бедолага Эгберт снова получил по шее…

К обеду вернулись в бург, доложили… А после полудня герр комтур с верным оруженосцем, прихватив с собой «русское копье», отправился объезжать дальние селения, как того и требовали дела службы.

По дороге разделились на части — одна, под командованием Ивана Судака — отправилась вдоль берега к югу, вторая — ею командовал Доброга — на север, по дальним деревням, ну а уж все ближние селенья взял на себя лично герр комтур с оруженосцем и Эгбертом. Ну, те места считались пока относительно безопасными…

Едва кнехты скрылись из виду, Ратников резко поворотил коня на лесную дорогу, пришпорил, обернулся:

— Устанете — скажете!

И поскакал. А Максик с Эгбертом бежали за ним пешком. Не то чтобы им не полагалось сейчас коней — могли бы и взять — просто всадники парни были те еще — запросто могли свалиться на всем скаку да сломать себе шеи! Так что пусть уж лучше пешком, тем более от поворота до Танаева озера всего ничего — километров семь-восемь.

Расположились таким образом, чтобы можно было рассмотреть две тропы — и ведущую к озеру с побережья, и ту, что шла от дороги.

— А если враги не появятся до темноты? — осмелился поинтересоваться Эгберт. — Что тогда? Может, приготовить факелы? Тут много смолистых сосен.

— Нет, — Ратников покачал головой. — Уж как-нибудь обойдемся и так…

Солнышко светило совсем по-летнему, было очень тепло, даже жарко, и Михаил незаметно уснул, а когда проснулся — был уже вечер.

Остальные караульщики, слава богу, не спали. Эгберт что-то негромко рассказывал Максику, а тот внимательно слушал, время от времени задавая вопросы.

— Об жизни своей говорит, — повернув голову, пояснил подросток — ага, заметил все ж таки, что начальство проснулось!

— О Любеке рассказывает…

— А в Уставе любекских стекольщиков записано так, — чуть прикрыв глаза, продолжал Эгберт, а Максик тихонечко переводил, впрочем, Ратников и без него понимал кое-что. — Всякий желающий самостоятельно заняться стекольным делом должен пользоваться славой человека, который, по своему поведению и искусству, достоин этого звания. И должен дважды заявить о своих притязаниях на это звание… и быть бюргером.

— Так ты заявлял?

— А ты слушай дальше, Максимус. Ведь в Уставе любекских стекольщиков также сказано, что каждый желающий стать мастером должен обладать свободным имуществом в десять любекских марок, доказать свое искусство и дать обед. А также, желающие стать самостоятельными мастерами должны внести двадцать четыре шиллинга панцирного взноса и еще восемь шиллингов на покупку свеч… Видишь — сколько всего? А я ведь даже еще не подмастерье, хотя давно должен был. Мастеру Фердингу выгоднее держать меня в учениках.

— И ни фига не платить, — невесело усмехнулся Макс.

— Да, так. Именно.

— А что такое панцирный взнос, Эгберт?

— Это, видишь ли, те деньги, что идут на…

— Тсс!!! — прислушавшись, глухо прошептал Ратников. — Тихо вы оба! Похоже, идет кто-то!

Все трое насторожились… и действительно, услыхали чьи-то торопливые шаги на той тропе, что вела с побережья, со стороны бурга. Шаги становились все ближе, трещали кусты, слышались даже приглушенные ругательства — тот, кто явился сюда, вовсе не затруднял себя и подобием конспирации, видать, не рассчитывал встретить здесь особенно любопытных…

Между тем уже сильно стемнело, и ночка надвигалась черная, пусть даже и ясная, звездная, да вот только месяц висел на небе тоненьким, едва заметным серпом.

— Подпустим ближе, — взволнованно прошептал Михаил. — В конец концов, нам бы его только увидеть, опознать…

— А если это незнакомец!

— Тогда будем хватать — я ж говорил уже…

— Смотрите, сворачивает!

Уже у самой воды возникла невысокая, в накинутом на плечи плаще с капюшоном, фигура. Остановилась у старой березы… послышался треск ветки… Ага — вот как они оставляют друг другу знак. Предупреждают, блин…

Так… подобраться чуть ближе…

— Поползли, парни!

Еще… еще… и — совсем немного… лишь бы раньше времени не ушел, обернулся…

«Апчхи!!!» — громко чихнул Эгберт.

Фигура в плаще дернулась, обернулась…

Ратников тут же включил фонарь… выхвативший из темноты искаженное страхом лицо…

Лицо брата Германа, каштеляна!

— Вот уж никогда б не подумал, — покачал головой Макс.

А брат Герман… брат Герман вдруг расхохотался — весело, зло… Что-то прокричал, поднял вверх руку… И исчез.

Исчез совсем, как и не было!

— Ясненько, — подбежав, Ратников пошарил лучом фонаря у березы и, нагнувшись, поднял желтовато-коричневые осколки…

Ясненько!