Крестовый поход восвояси

Глава 8

Одно из самых тяжких зрелищ, доступных человеческому взору, – поле битвы после ее окончания. Отважнейшие сердца, без ропота сносящие все ужасы рукопашной, не могут ни сжаться при виде тысяч и тысяч мертвых, растоптанных, растерзанных тел, прижатых к земле неумолимым смертным грузом. И жажда жизни, заметная еще под смертной маской, немым укором терзает оставшихся в живых, будто говоря: «Ну почему же я, а не ты?» И стоны раненых в надвигающихся на поле боя сумерках звучат едва ли не голосами из преисподней, и черное воронье, слетевшееся на обильную трапезу, карканьем напоминает выжившим, что, быть может, уже завтра их черед идти на корм ненасытным падальщикам.

Сумерки сгущались над Калкой, но поле было полно воинов обеих армий, бродивших между телами, выискивая живых и грабя мертвых.

Конечно же, стойкость передового отряда во многом предопределила победу русского воинства, но говорить о том, что именно мы сокрушили мощь стотысячной Орды, было бы по меньшей мере глупо. Бой продолжался семь часов, и временами казалось, что еще один удар, еще один натиск, и дрогнут, побегут городские полки, полягут в смертном бою княжьи дружины и пойдет Орда гулять по Руси свирепым драконом. Не ударь в нужный момент в тыл монголов засадный полк Олега Изборского, быть может, не видать нам победы как своих ушей.

Но затрубил в звонкий рог князь Олег, обрушились полки Изборские и Псковские, Полоцкие и Холмские на загривок монголам, дрогнула Орда, покатилась назад, и половцы, собравшиеся уж было обратиться в бегство, помчались в сечу с гиканьем и свистом, вырезая конного и пешего безо всякой пощады.

Мне изрядно перепало в этом бою. Когда отступающие татаромонголы неудержимым потоком ринулись вспять, шаткою плотиной на их пути стояли дружины засадного полка. Я увидел, как один за другим падали подрубленные стяги, как рухнул, а затем вновь поднялся стяг князя Олега, и зычный голос его рога, прорываясь сквозь лязг и рев битвы, звал всех живых русичей собраться под знамя.

– На подмогу! – крикнул я, указывая своим рыцарям мечом направление атаки.

Рубя направо и налево, мы прорвались уже к изборскому стягу, и я воочию увидел, как, отбросив щит, бьется двумя мечами над телом Михаила Полоцкого князь Олег, как трубит что было сил Ефимий из Ольшаницы, придерживая раненой рукой княжеское знамя. Но тут удар чудовищной силы пришелся мне по шлему, мешая в глазах все краски мира в одну непроглядно-черную…

Не знаю, долго ли я провел в таком состоянии, но первое, что увидел, открыв глаза, был стоящий рядом Ропша с секирой в руках, отбивающийся от двух конных монголов, и мчащийся ему на подмогу Лис. Для меня сражение закончилось: в голове звенело, как в колокольне на Пасху, и земля упорно отказывалась принимать подобающее ей горизонтальное положение. Лишь к вечеру, когда бой затих, я смог понемногу ходить без посторонней помощи. Не будь так добротен сработанный институтскими мастерами доспех, не окажись рядом бесстрашный повольничий ватажник, и вероятнее всего, имя Воледара Ингваровича, воеводы полка иноземного строя, было бы навечно вписано в исторические тома этого мира в ряду иных военачальников, погибших в битве при Калке.

В лагерь мы возвращались пешком, поскольку возвышенное положение на спине Мавра все еще вызывало у меня неодолимое желание сжать землю в объятиях. Обходя мертвые тела, переступая через чьи-то ноги и руки, стараясь не поскальзываться в лужах подсыхающей крови, мы продвигались все ближе к утренним позициям, туда, где был назначен сбор остатков нашего полка.

– Вот, смотри. – Лис, сменивший воодушевление боя на досадную говорливость, поднял с земли причудливо согнутый монгольский лук и, стерев с него буроватые капли запекшейся крови, ткнул его мне под нос. – Вот как они это делают?

– Что именно? – старательно подбирая слова, спросил я.

– Да ты попробуй, попробуй, – не унимался Лис, любовно поглаживая пальцами вычурный изгиб грозного оружия. – Китайский лак! Это просто чудо что такое. Дерево под ним и дышит, и не впитывает влагу. Я институтским химикам уже плешь проел, вернее, проел бы, если бы осталось, что проедать, прося их синтезировать хоть что-нибудь похожее. Сейчас! Болтов тачку. Либо не дышит, либо пропускает. Говорят, привезите нам образец жидкого лака, и мы вам определим формулу. А где ж его взять, тот образец, когда китайцы берегут этот лак тщательнее, чем Праматерь секреты своей несгибаемой девственности?

– Лис, – с укоризной сказал я, – не богохульствуй.

– Да ну, оставь! – отмахнулся мой друг, вновь размахивая луком у меня перед носом. – Прикинь, они гонят этот лак в промышленных размерах, покрывают им все что ни попадя. Разве что очко для унитаза не покрывают, и то только из-за того, что его у них еще нету. А Институт не может добыть жалкого десятка капель, чтоб произвести анализ.

Вряд ли моего боевого товарища до такой истерики доводила проблема отсутствия вожделенного лака. В конце концов он много лет прекрасно обходился без него. Просто напряжение сегодняшнего дня таким дурацким образом рвалось наружу, требуя выхода.

У самой позиции генуэзской пехоты, заваленной теперь грудами тел коней и всадников, мы немного притормозили, выбирая хоть сколько-нибудь проходимую тропу к нашему лагерю. Большинство из тех, кто несколько часов назад с таким остервенением рвался сюда, стремясь сокрушить передовой полк, нашли здесь свою последнюю дорогу в страну весенних пастбищ, или что уж у них там заменяло Царствие Небесное. И эта ужасающая свалка человеческих и конских останков все еще продолжала дышать, стонать на разные лады и двигаться, порой в конвульсиях, а иногда вполне осмысленно.

– Эй! – оборачиваясь назад к воинам нашего полка, устало бредших к бивуаку, крикнул Лис. – Разберитесь, что тут к чему. Тех, кто совсем плох, добейте, тех же, кто еще подает надежды, перевяжите и в лагерь.

– Может, повременим до утра, – видя, как устали бойцы, предложил я.

– Да ну, – отмахнулся Лис, – пусть копаются. Сюда ломанулся самый цвет монгольской кавалерии. Тут сейчас есть чем поживиться, а к утру останутся лишь голые трупы. С ними все равно надо будет что-то делать, но уже за «просто так».

С логикой моего друга тяжело было спорить, хотя и соглашаться с ней отчего-то совсем не хотелось.

– Меня сейчас другое занимает, – продолжил Венедин. – Этот, с позволения сказать, дракон, будь он неладен! Я всадил в него дюжину стрел, шо в тире. Где бы дедушка монгольской авиации ни скрывался, я все равно должен был его зацепить. И на тебе, ни одной дырки. Ни на нем, ни на его долбаном дельтаплане!

– Но он все-таки упал.

– То-то и оно, что упал. Бамбуковый шест несущей конструкции крыла сломался как раз у него между лопаток. Так что, если б это я его перебил, в груди и спине колдуна должны быть отверстия. А их там нет.

– Что ты хочешь? Маг все-таки. А кроме того, ты не допускаешь, что конструкция могла сломаться сама по себе?

– Ну, то есть, может быть, – с явным сомнением в голосе произнес Венедин. – Но очень маловероятно.

Беседуя таким образом, мы наконец дошли до того самого места, где среди обломков скал, полускрытые шелковыми обрывками крыльев, лежали скрюченные останки мага. Чем-то тошнотворно-ужасным веяло от его изувеченного тела, и саркастическая ухмылка, ощерившая в злобном оскале остатки зубов колдуна, отпугивала возможных мародеров от зловещего мертвеца. Да что там мародеры, даже вороны опасались приблизиться к нему.

– М-да, – оглядев подбитого хомо драконус, констатировал Лис. – Взгляд у дедули какой-то неласковый. – Он подошел поближе и, подняв кусок черного шелка, накинул его на лицо погибшего летуна.

– Но мародеры здесь, похоже, все-таки побывали.

– Да? – Лис обвел взглядом место происшествия. – Почему ты так думаешь?

– Когда он падал, на нем был роскошный пояс с золотыми бляхами и каменьями. Я еще удивился, зачем магу нужен боевой пояс?

– Пояс? – Лис задумчиво пожал плечами. – Не помню. Может, уже кто отвернул. – Он нагнулся поближе к телу, осматривая его со всех сторон. – Да нет, не похоже, чтоб у него пояс был. Наверное, тебе показалось. Во всяком случае, видимых следов нет.

– Да нет же, был пояс, – уперся я.

Венедин недоуменно посмотрел на меня и опять склонился над телом.

– О, а это что? – Мой друг запустил руку в складки одеяния колдуна и вытащил на свет божий небольшую тыкву-горлянку, заткнутую плотно притертой пробкой. – Граната для самообороны в случае неудачной посадки? – Он начал внимательно осматривать свой трофей.

– Лис, – настороженно произнес я, – поаккуратней, может, это действительно какой-нибудь джинн.

– Навряд ли, – неспешно оглядывая тыкву со всех сторон, покачал головой Венедин. – Во-первых, я никогда не слыхал, чтобы джиннов запирали в тыквах. Обычно для этого используют более прочные сосуды. А во-вторых, будь это джинн, здесь обязательно наличествовала бы волшебная печать, мешающая ему освободиться. Она, как мы видим, отсутствует. А, была не была! – Он крутанул пробку, и та поддалась с неожиданной легкостью.

Как и предполагал мой друг, извержения джинна из бутылки не последовало. Вместо этого из нее до нас донесся вполне приятный аромат в восточном духе, самым неожиданным для меня образом приведший Сергея в состояние полного экстаза.

– Ядреный конь! Это лак! Двести граммов прекрасного китайского лака!!!

Похоже, он готов был начать прыгать вокруг трупа на одной ноге в приступе неконтролируемого детского восторга.

– Лис, а для чего у мага с собой лак?

– Да я почем знаю. Может, крылья смазывать. – Мой друг молол полную чушь, даже не желая вдуматься в смысл вопроса.

– А интересно, почему тыква не разбилась? Маг ведь летел довольно высоко.

– Блин, ну ты задолбал! – Лис посмотрел на меня неожиданно зло. – Не разбилась. Ты шо, совсем головой ударился? Тут такое счастье привалило, а ты зудишь! Почему не разбилась?.. Как оказалась?.. Ты какой-то пояс искал? Ну и ищи себе! – Он развернулся, собираясь уходить. – Успехов!

И в этот миг мне вдруг послышалось невдалеке за камнями чье-то сдавленное всхлипывание и подвывание. Пояс! Ну конечно же, пояс! Именно такой вчера вечером был на несчастном Эрхарде из Вагры. А нынче… Так вот почему сломался чертов дельтаплан!

– Стой! – Я резко окликнул не на шутку осерчавшего Венедина.

Мой меч свистнул в воздухе, разнося проклятую тыкву в вдребезги.

– Да ты!.. – Лис, не находя слов, схватился за меч. Но не успел его клинок покинуть ножен, как осколки сосуда коснулись земли и на глазах стали превращаться в драгоценный боевой пояс. Точнее, в то, что от него осталось после моего удара. – Оба-на! – Мой друг, точно проснувшись, уставился на сияющие ошметки. – И шо это было?

Рыдания усилились, и корявый, мерзкого вида горбун выскочил едва ли не у нас из-под ног и опрометью, перепрыгивая через валуны, через тела погибших, бросился в темнеющую уже степь.

– Блин, ну надо же! – сплюнул Лис. – Горе-злосчастье. Вот же ж привязалось! Ох неспроста это! Оно нам еще устроит райскую жизнь.

Хлопанье тяжелых крыльев прервало длинную ругательную тираду моего друга, сопровождавшую стремительную пробежку Лиха Одноглазого от скальной осыпи до горизонта.

– Вас уже давно ищут. – Семейный маг Муромцев ударился оземь, меняя пернатое обличье на более привычное и удобное для человеческого общения. – Володимир Ильич ждет вас в своем шатре.

Мы с Лисом обреченно переглянулись, понимая, что увильнуть от необходимости участвовать в разборе полетов не удастся. Особенно после столь настоятельного приглашения. Как говорится, положение обязывает…

Кажется, потеряв к нам всякий интерес, Яросвет наклонился над павшим собратом по цеху, словно отдавая ему последние почести.

– Великий был маг, – промолвил он. – Один из самых сильных. Но от судьбы не скроешься, сбылось предсказание: «Двенадцать стрел придут издалека, когда сразит тебя твоя рука». Да, – маг глянул на Лиса взглядом, способным вскипятить воду в леднике, – вы нажили себе грозного врага. Это Кеукче, сын Манглира, сводный брат Чингисхана, его защитник и наставник. Чингисхан не простит вам этой потери. – Он еще раз посмотрел на мертвого колдуна и, распахнув свой черный, подложенный алым шелком плащ, сказал с неизменной суровостью в голосе: – Это талисман Кеукче. В нем заключена огромная магическая сила одного из древнейших волшебников, величайшего Лу Шена. – С этими словами маг запустил руку под тунику, достал из-под нее тот самый амулет, который сорвал сегодня днем огромный филин с груди рухнувшего на камни дракона. – Носи его, да никому не показывай. Он защитит тебя, как и всех прежних хозяев.

– А?.. – Мой друг не успел не то что закончить фразу, а даже ее начать. Волшебная птица уже скользила, распластав крылья по воздушной струе в сторону шатра Володимира Ильича. – Нет, ну шо за манеры? – возмутился Лис.

– Ладно, – махнул рукой я. – Дойдем до Муромца, он там наверняка будет. Успеешь еще порасспросить.

– Успеть-то успею. Да только захоти он что сказать, наверняка бы уже сказал. Фишка такая у магов: напустить туману побольше, а ты потом голову ломай, что там они накрутили.

Шатер главнокомандующего был, вероятно, последним местом жестокой схватки на берегах многострадальной Калки.

– По справедливости, после смерти Михаила княжество должно принадлежать мне! – бушевал разошедшийся не в меру Олег Изборский. – Я был ему как сын. Мы сражались плечом к плечу, он умер у меня на руках и в последних словах своих назвал меня своим преемником!

– Того никто не слышал! – возмущался Святополк Туровский, сидевший с перевязанной рукой на лавке у стены. – А по древнему праву у княжества Полоцкого прямые наследники есть.

– Холмский князь Глеб, его младшего брата сын, – вставил кто-то из собравшихся в шатре бояр.

– Глеб один лишь полк, Володимир Ильич, в твое войско прислал, – горячился Олег Изборский. – А сам в уделе остался. Я ж жизнь свою не жалел и впредь жалеть не буду. Дай мне лишь полоцкую землю – границу с Ливонией щитами перекрою, век сунуться не посмеют!

– Это как так – дай?! – раздался из царивших в шатре сумерек голос Мстислава Киевского. – В землях русских закон есть, а не лишь твое или чье-то хотение. А то вон жена князя Святополка Ольга тоже из полоцкого дома, и он не менее тебя нынче в поле отличился.

– Да ты о чем толкуешь? – Изборский князь выпрямился во весь рост и подпер бока руками.

– Расступитесь! – послышался чей-то властный голос снаружи шатра. – Расступитесь! Где Муромец?

Князь Игорь Суздальский, расталкивая толпившихся бояр и витязей, пробился к столу, возле которого, уронив тяжелые руки на столешницу, восседал мрачный, словно туча, Володимир Ильич.

– Глядите! Все глядите!!! – прорычал князь Игорь и с размаху припечатал к столу стрелу с окровавленным наконечником. – Вот! Этой стрелой убит отец наш, великий князь Всеволод. Скажет ли кто-нибудь здесь, что это татарская стрела?!

Князья и воеводы, собравшиеся под сводами шатра, молчали. Признать в орудии убийства татарскую стрелу значило расписаться в полном военном невежестве. Она была явно русская и, судя по характерной форме обрезки перьев, еще сегодня с утра, вероятно, занимала свое место в колчане у кого-то из киевских дружинников.

– Ты что же это, пес смердящий, меня в смерти отца своего обвинить вздумал?! – рванулся из темноты на свет Мстислав Киевский. – Или повинен я за каждою стрелою на поле брани следить?