Криминал на лабутенах

Глава 1

Всякий раз, как Мариша входила в здание начальной школы, настроение у нее неизменно улучшалось. И дело не только в том, что в этой школе училась ее любимая племянница Катюша, которая временно проживала и воспитывалась у Мариши. Было что-то еще. Что-то очень бодрое и жизнелюбивое, что слышалось в шуме детских голосов, в запахе свежей сдобы, доносящемся из столовой, в ожидающих вдоль стен чуточку смущенных родителях и бабушках с редкими вкраплениями дедушек.

И даже когда в холле было пусто, из столовой пахло капустой, а у детей, вот как сейчас, уже закончились уроки, школьная аура все равно работала. Мариша шла, напевая и присвистывая полюбившийся ей мотивчик, настроение у нее было прекрасное, и кому-то позарез понадобилось это изменить.

Возле вахты Маришу остановил грозный окрик:

– Вы куда это направляетесь?

– Что?

– Куда идете, говорю? – поинтересовалась у Мариши очень строгим голосом Клеопатра Сергеевна, которую все в школе звали запросто – тетя Клепа.

Если говорить честно, эта дама отвечала исключительно за порядок в гардеробе. Но вела она себя так, словно под ее началом были не только гардероб и первый этаж, а вся школа. И хотя тетя Клепа прекрасно знала Маришу, знала, кому из учеников Мариша приходится родней, видела их вдвоем с Катюшей каждый будний день по два раза, до занятий и после, вахтерша все равно неожиданно проявляла строгость.

– Куда идете? – повторила она в третий раз, так что уж теперь было ясно, что никакой ошибки нет и тете Клепе и впрямь позарез нужно это знать.

– Туда. Наверх.

Мариша не ожидала сложностей, всегда проходила спокойно внутрь школы, и на кружки за Катюшей, и на танцы за ней же, и проблем никогда не возникало.

– Наверх пройти нельзя, – вдруг резко произнесла вахтерша.

– С чего вдруг?

– Распоряжение директора.

– Какое распоряжение?

– В связи с повышением террористической угрозы во всем мире вообще и у нас в стране в частности наверх на этажи могут проходить только сотрудники школы и ученики.

– А как же мне быть? – растерялась Мариша. – Я принесла подарки к Новому году для детей Донбасса. Объявление у вас вон висит…

Объявление действительно висело. Причем висело оно прямо над головой тети Клепы и написано было красным фломастером огромными буквами, чтобы можно было его видеть издалека. В объявлении предлагалось всем желающим сделать своими руками или купить какой-нибудь небольшой подарочек для детей в далеком, но таком близком и родном нам крае. А затем отнести его в кабинет номер пять.

– Ах, вы насчет подарков! – сменила гнев на милость тетя Клепа. – Что же вы сразу не сказали! Если с подарками, то это вам в пятый кабинет к Элеоноре. Проходите, пожалуйста.

– А туда можно?

– В пятый кабинет можно, – с важным видом кивнула тетя Клепа.

– А распоряжение директора? – решила все же уточнить Мариша.

– Пятый – это не наверх, он же на первом этаже находится. Проходите.

И Мариша прошла, про себя поражаясь логике наших людей. Ведь чтобы дойти до пятого кабинета, ей нужно было пройти как раз мимо лестницы, ведущей наверх, миновать большую часть коридора и почти вплотную приблизиться к другой лестнице, по которой можно было взлететь на любой этаж за считаные секунды.

В коридоре первого этажа Марише не встретилась ни единая живая душа, которая могла бы помешать ей это сделать. Сама ответственная за порядок тетя Клепа ни в большой принесенный Маришей пакет носа не сунула, ни провожать Маришу не стала. Так что ничто и никто не мог помешать сейчас Марише подняться наверх, будь у нее такое желание, и оставить там свой пакет и все, что в нем находилось. Хорошо, что у Мариши было сейчас лишь одно желание – пристроить свой пакет в этот самый пятый кабинет и забыть о нем и о том, что накануне новогодних праздников ей пришла охота делать добро.

Пакет получился большим, он порядком уже оттянул Марише руки за время транспортировки до школы. Она даже подумала, что зря столько всего в порыве благотворительности притащила. Однако Элеонора, которая оказалась совсем молоденькой девчонкой-волонтером, симпатичной, живой и общительной, заверила ее, что все – абсолютно все пригодится.

– У нас такие отзывчивые и сердечные люди! – радостно щебетала она. – Видите, сколько всего ученики и их родители принесли. Я так рада!

Пятый кабинет и впрямь был почти до самых окон завален мешками с новогодней символикой, так что для Элеоноры тут оставалась лишь узенькая тропинка. Мариша была явно не одинока в своем стремлении делать под Новый год добрые дела. Она добавила свой пакет к общей груде, еще раз порадовалась, как много всего удалось собрать в одной только их школе, и повернулась, чтобы уходить.

У дверей ее остановил робкий голос Элеоноры:

– Извините… Но вы мне не поможете?

– Конечно, – тут же развернулась назад Мариша. – А что надо сделать?

– Помогите мне передвинуть этот стол вон в тот угол. Тогда освободится еще место, чтобы складывать подарки. Впереди еще несколько дней работы, уверена, что люди принесут и еще.

Огромный письменный стол был и впрямь слишком велик для того, чтобы его могла двигать в одиночку пусть и высокая, но худенькая и почти прозрачная девушка. Элеонора с ее длинными, рассыпающимися по плечам светлыми волосами была похожа на волшебницу фею – прекрасную, изящную и очень нежную. Стол же был просто каким-то мастодонтом среди столов – огромным, неуклюжим и страшно тяжелым.

Но вдвоем они все же справились с ним. Запыхались, покрылись испариной, но справились.

– Неужели мужчин нет, чтобы вам помочь?

– Есть, – произнесла Элеонора и отчего-то щеки у нее трогательно порозовели. – Но у них свои дела. Да и пока их дозовешься! А вам огромное от меня спасибо.

– Пожалуйста. Всегда рада помочь.

Мариша хотела уйти, но Элеонора не отпустила ее так сразу. Остановила и стала рассказывать, с какими замечательными людьми ей удалось познакомиться в своей жизни. Какая она счастливая, что вокруг все такие хорошие. Мариша слушала ее, не перебивая, и думала про себя, что во время общения сходство Элеоноры с прекрасной сказочной феей только возрастает.

Разговорившись и еще больше оживившись, Элеонора стала просто чудо как хороша. Только зря она так небрежно одевается. Что за манера у молодых красивых девушек наряжаться в грубые мешковатые куртки. И все же что-то в восторженной речи девушки и всем ее облике Маришу настораживало. Слишком уж эта девушка хороша и мила для их грешного мира. Как бы не быть тут беде!

Элеонора тем временем плавно подобралась к Новому году и призналась Марише, что от следующего года ждет только самого хорошего. И уверена, что год ее ожидания не обманет.

– Ну, в этом вы не одиноки, – рассмеялась Мариша. – Все люди во всем мире верят в то, что в новом году их ждет счастье.

– Но у меня для ожидания счастья есть особая причина.

И снова затрепетав, Элеонора призналась:

– Я ведь выхожу замуж.

После этого Элеонора опять трогательно покраснела. А Марише теперь стала понятна причина такого настроения девушки. Элеонора была влюблена, всего-то лишь.

– Очень рада за вас. Свадьба – это дело хорошее. Особенно когда выходишь замуж за любимого.

– Очень любимого! – затрепетала Элеонора.

У нее пылали не только щеки, но даже кончики ушей порозовели. И глаза сияли, словно два солнца. Элеонора была так полна своим счастьем, что оно буквально изливалось на весь окружающий ее мир.

– Поздравляю и вас, и вашего счастливца-жениха.

После этого Мариша наконец попрощалась с Элеонорой и пошла, как она думала, из школы.

Но так скоро ей это сделать не удалось. Уже в коридоре у Мариши внезапно разболелся живот. Да так сильно! И с чего бы это? Такое прекрасное было настроение, и вдруг резь в желудке. Впрочем, Мариша, кажется, знала, от чего возникла боль. Всему виной была баранья отбивная с черносливом, которую она слопала перед тем, как выйти сегодня из дома. Баранину принесла ее мама и не ушла, пока Мариша не потушила мясо. Убедить маму в том, что сейчас Рождественский пост и баранину, пусть даже наисвежайшую, употреблять в пищу не стоит, у Мариши не получилось. Мама начала обижаться, губы у нее задрожали.

– Ну, ясно, что я ни сделаю, все вам плохо! Специально на другой конец города ездила, чтобы у Тамары ножку ягненка взять. Потом к мяснику, чтобы разделал. Взяла, разделала, привезла. И что? Где благодарность?

– Мама, но я тебя об этом не просила. Наоборот, еще три недели назад сказала, что начался Рождественский пост, мяса не едим. Зачем ты привезла эту баранину? Давай я ее заморожу.

– Но парное же мясо! – не сдавалась мама. – Нельзя ее замораживать. Весь смак пропадет!

И видя, что дочь упрямится, хитрая мама зашла с другой стороны:

– Специально для Светочки баранинки привезла, у нее легкие слабенькие. И Лешке надо много белка, вон он какой длиннющий вымахал. А детям вообще пост соблюдать нельзя.

– Это кто сказал?

– Врачи! Врачи сказали, а не твои мракобесы-попы!

Мариша молчала, потому что чувствовала: разговор у них зашел куда-то не туда. Но мама уже вошла в раж:

– Кручусь, кручусь целыми днями, а вы все время мной недовольны!

Мама у Мариши всегда обижалась неподдельно и очень искренне. Еще немного, и она саму себя бы убедила в том, что она худшая мать на свете, а там и до гипертонического криза недалеко. Мама обладала удивительной способностью накручивать саму себя до такой степени, что и давление у нее подскакивало, и сердце начинало стучать как бешеное, и бледнела она вполне натурально.

Поэтому Мариша вовремя вспомнила слова какого-то славного батюшки, которого увидела по телевизору. Он говорил, что главное в пост – не есть нервы друг друга, так что Марише оставалось только примирительно сказать:

– Ладно. Если хочешь, давай потушим этого барашка.

Мясо и впрямь всем понравилось. Дети наворачивали за обе щеки. Мариша крепилась три дня, но когда сегодня оказалось, что от барашка остался последний маленький кусочек, на который никто не претендует, потому что объелись парным мясом в прошлые дни, и к тому же ничего другого в доме пожевать нет, она сдалась. Баранину никто из детей больше не хотел, пришлось бы кусочек все равно выкидывать, и хозяйственная жилка взяла верх над благоразумием. Мясо она доела, а теперь вот расплачивалась. То ли чернослив, то ли трехдневная баранина, то ли угрызения совести, что в пост трескает мясное, то ли все это вместе, но жуткое бурление у Мариши в животе не заставило себя ждать.

– Ой-ой-ой!

Мариша поглядела по сторонам. Ага, вот и заветная дверь с изображением силуэта дамы в хорошо знакомом всем бывшим советским девочкам черном треугольном платьице. Мариша проворно проскользнула внутрь, порадовавшись, что здесь целых три кабинки. Значит, она никому не помешает. Мариша устроилась поудобнее и тут внезапно услышала, как в туалет вошел еще кто-то.

А затем до Мариши донесся женский голос, который произнес:

– Ты права, Элеонора ведет себя просто непорядочно.

Видимо, это было продолжение какого-то разговора, который начался еще в коридоре, потому что другой голос тут же откликнулся:

– Да, я уже думала сообщить об этом ее Рудику.

– Вряд ли он сумеет на нее повлиять.

– О, ты еще не знаешь Рудика.

– Он мямля! – заявил первый голос. – Элька крутит им как хочет.

– Это не так. Говорю тебе, Рудольф может действовать очень жестко.

– Тебе-то откуда это знать?

– А вот знаю.

Затем учительницы, или кто там был, разошлись по кабинкам, и больше Марише ничего услышать не удалось. Да она и не планировала. Живот у нее неожиданно совершенно перестал болеть, она выскочила обратно в коридор и поспешила куда и планировала попасть сегодня, в гости к своему папе.

Надо сказать, родители Мариши развелись очень давно, в глубоком детстве самой Мариши. И с тех пор ни о какой дружбе между ее предками речи не было, да они к ней и не рвались. Так что общение с родителями Марише приходилось разделять и четко дозировать. Когда к ней в гости приходила мама, отец никогда там не появлялся. Если сегодня Мариша отправлялась с визитом к папочке, ее мама оставалась у себя дома или занималась другими делами, но к дочери не показывалась, демонстрируя тем самым свое неодобрение.

Раньше папа жил в другом городе – нашей столице Москве, у дочери появлялся редко, вообще практически не появлялся, и поэтому общение с ним проблем у Мариши не вызывало. Раньше оно преимущественно сводилось к разговорам по телефону или скайпу, но год назад папа вдруг возымел желание переехать поближе к своей старшей дочери и внукам.

Марише казалось, что свое решение отец принял несколько необдуманно, просто под влиянием развода со своей второй женой, которая, кстати говоря, была его моложе почти вдвое. Ведь если папе было к восьмидесяти, то его супруга лишь недавно отпраздновала свое сорокалетие, была женщиной, что называется, в самом соку. Видимо, отцу тяжело далось бегство его сравнительно молодой супруги, потому что он как-то внезапно одряхлел, сдался. И Мариша была поражена, когда увидела своего отца, выходящего из поезда.

Это был настоящий старик, седой, сутулый, опирающийся на палочку, и даже голова у отца вроде бы тряслась. Бедный папа! Как тяжело далось ему предательство жены! Мариша знала со слов отца, что та женщина ему изменила, ушла от него к другому. И Мариша искренне сочувствовала папе, хотя и не думала, что все с ним так плохо. Ведь еще совсем недавно папа производил впечатление лишь убеленного сединой импозантного мужчины.

И еще папа прослезился, увидев встречающую его на перроне Маришу. Обнял ее и дрожащим от чувств голосом произнес:

– Доченька, только ты у меня и осталась. Ты и еще Лешка со Светулькой.

Это он имел в виду детей Мариши – своих внуков. До сих пор он видел их лишь по скайпу, а теперь был счастлив познакомиться с ними лично.

– Поселюсь рядом с вами… – мечтал папаша. – Нет, нет, не бледней, пожалуйста, доченька, к вам в квартиру я не въеду. Мы с тобой выберем мне квартирку где-нибудь поблизости от твоего дома, маленькое холостяцкое гнездышко, где вы втроем будете навещать меня – одинокого старика.

Подходящая квартирка нашлась быстро, и папа в ней поселился. Нельзя сказать, чтобы он так уж рвался видеть своих внуков. Да и визиты Мариши к нему просил согласовывать по времени, не всегда же ему удобно принять гостью, пусть даже эта гостья его родная дочь. Что касается Маришиной мамы, то она и вовсе не пришла в восторг от появления отца в жизни дочери.

– Совершенно не понимаю, почему этот человек соизволил явиться сюда! Он больше половины твоей жизни и знать о тебе не хотел, а тут вдруг свалился словно снег на голову! Нужен он тебе!

– Мама, но ведь он мой отец.

– И что? Теперь он почти инвалид, как ты мне рассказывала. И ты будешь ухаживать за ним?

– Понадобится – так буду.

– Ну ладно, – воинственно произнесла мама, – только учти, пожалуйста, ни Лешку, ни Светку я тебе к этому пристроить не позволю! Еще не хватало, чтобы ты на ребят взвалила эту работу!

Совершенно было неясно, почему мама решила, что Мариша собирается пристраивать своих детей к уходу за дедом.

И Мариша сказала:

– Вообще-то папа вполне способен за собой поухаживать и сам.

– Ну-ну! – поджала губы мама. – Ты мне-то это не рассказывай. Он и в молодости-то не был способен на такое. Вечно ему то принеси, то подай, то забери. А уж под старость-то и подавно. Могу себе представить, что тебя ждет! Каторга! Будешь за ним бегать, мыть, убирать и все подтирать!

В принципе мама оказалась права. Папа честно старался вести холостяцкий образ жизни, но получалось это у него с непривычки плохо. То яичницу сожжет, так что сковородку надо выкидывать и бежать покупать новую. То суп выкипит, и все в квартире провоняет противной гарью, надо проветривать да и кастрюлю отмачивать несколько дней. Поход в магазин начинался с составления списка необходимых покупок накануне вечером, что было отнюдь не прихотью, а прямо-таки необходимостью, потому что в магазинах папа терялся и забывал, что ему нужно купить.

К составлению списка покупок папа подходил со всей обстоятельностью и составлял его в лучшем случае за час. А в худшем перед какими-нибудь торжествами возился часа четыре, никак не меньше, скрупулезно внося все новые и новые наименования. Надо отдать ему должное, свои недостатки он прекрасно сознавал, поэтому к составлению списка приступал заблаговременно еще с вечера.

– Ну вот и все! – с гордостью говорил он, изучая список.

Потом он благополучно эту бумажку терял, и следующие несколько часов уходили уже на то, чтобы ее найти. Когда он ее обнаруживал, чаще всего в кармане собственных брюк или пальто, обычно наступало уже утро, время собственно похода в магазин.

Тут уж папа был поистине неподражаем. Сборы куда-либо были его коронным номером! Одеваясь, он терял по очереди перчатки, ботинки, свежую рубашку и даже брюки. А уж шляпа… Шляпу папа умудрялся потерять за одно утро не меньше пяти раз. Удивительно неуживчивая у него была шляпа. Но зато, находя ее, папа всякий раз радовался словно ребенок и заверял самого себя:

– Теперь-то я уж ее надежно спрячу.

И прятал. И забывал, где спрятал, и снова принимался искать. Такой он был – славный, чуточку беспомощный, чуточку избалованный, но все равно безмерно любимый Маришей папа.

И если все у них складывалось благополучно, то часам к десяти папа все-таки выходил из дома. И тут же обнаруживал, что оделся совсем не по погоде. Если светило солнце, он был в плаще и с зонтом. Если шел дождь, папа неизменно появлялся на улице в легкой шляпе-канотье.

– Что тебе стоит посмотреть в окно, прежде чем одеваться? – недоумевала Мариша.

На что папа с чувством собственного достоинства, которое он не терял никогда, отвечал, что он именно так и делал.

– И там светило солнце, клянусь тебе! Просто за то время, что я одевался, собрались тучки.

В принципе такое запросто могло быть, потому что папа никогда-никогда-никогда не собирался меньше часа. А за час наша питерская погода способна и не на такие метаморфозы.

Мариша помогала папе где могла и когда могла. Но она и сама чувствовала, что мрачные мамины предсказания сбываются самым неприятным для нее образом. В быту папа оказался настоящим ребенком и даже хуже того. Потому что ребенка можно было просто взять за руку и отвести туда, куда нужно, а папа еще имел свои принципы, свои представления о том, как нужно поступать в том или ином случае, и требовал, чтобы с его мнением обязательно считались, даже если дочь настаивала сделать по-иному.

– Я лучше знаю! Жизнь прожил!

В результате всех этих бытовых трудностей, беготни и хлопот Мариша похудела на три килограмма и чувствовала себя не лучшим образом. Да еще мама регулярно ехидно осведомлялась, долго ли ее дочь собирается мучить себя ради человека, который за всю жизнь пальцем о палец ради нее не ударил.

– То, что он платил на тебя алименты, так это просто потому, что иначе он не мог. Времена тогда были такие, что не заплати он алименты вовремя и в полном объеме, его советская власть посадила бы за решетку!

– Мама, я не ради алиментов.

– Тогда что ты от него хочешь? Надеешься, что наследство и квартиру он тебе оставит? Тоже не факт! Я узнавала, у него есть еще ребенок.

– Ну при чем тут квартира!

Поняв, что с этой стороны ей дочь не урезонить, мама попыталась использовать свое испытанное оружие – обиду.

– Интересно мне знать, ради меня ты бы стала так стараться? Или оставила бы меня помирать в грязи, одиночестве и запустении, а сама помчалась бы к своему ненаглядному папочке?

– Мама, типун тебе на язык.

– Не пойму, чем он тебя улестил! – не сдавалась мама. – Меня-то ты на дачу загнала, за тридевять земель, а его поближе к себе поселила.

– Мама, он сам так захотел – жить со мной рядом! И позволь тебе напомнить, желание жить на свежем воздухе было тоже целиком и полностью твоим. И квартиру я тебе поменять предлагала, но ты всякий раз находила предлог, чтобы остаться на прежнем месте. Дескать, магазины и поликлиника тебе там знакомы. А отец даже из другого города не побоялся сняться и ко мне поближе переехать.

Мама в ответ обиженно вздыхала и, прибегая к испытанному средству, уверяла, что у нее сильно кружится голова и сейчас она точно потеряет сознание. Голос у нее при этом был такой слабый, что у Мариши у самой сердце щемило. И приходилось или мчаться к маме, а это не такой уж близкий путь, или просить соседей, чтобы те заглянули к маме и проверили, жива ли еще старушка. Хотя Мариша в душе понимала, что ее мама просто притворяется, но у нее крошечное сомнение оставалось. А вдруг нет? Вдруг маме и впрямь стало плохо после их эмоционального разговора? Ведь это же мама, и мама безмерно любимая, которой Мариша могла простить все на свете, даже такое негативное отношение к ее отцу.

Зима в плане лавирования между своими родителями для Мариши была самым сложным периодом. Потому что в теплое время года мама жила на даче практически безвылазно, лишь изредка одаривая своих близких телефонным звонком. Там у пожилой дамы было много дел в огороде, в саду и просто по хозяйству, поэтому мамино недовольство несколько заземлялось. И Марише доставалось от нее негатива поменьше. Но этой зимой мама перебралась в город, поручив свой курятник, собак и прочую живность соседям, которым за эту услугу обещала весь доход от птицы в виде яиц и цыплят.

– И молоко от коз, и шерсть от овец, пусть берут все, мне не жалко. Даже ягнят с козлятами, если без меня родятся, пусть тоже забирают!

Марише даже казалось, что на столь радикальные меры ее мама пошла исключительно для того, чтобы быть ближе к дочери и внукам и контролировать влияние своего бывшего мужа на их неокрепшие умы.

– Что бы ты мне ни говорила, а человек он дурной!

– Не может он быть совсем плохим, раз уж ты когда-то за него замуж вышла.

– Дурой я тогда была! Полной дурой! А ты моих ошибок не повторяй. И что с того, что по документам он тебе отцом числится, а твоим детям – дедом? Держись от него подальше! Ах, как жаль, что ты мне сразу же не сказала, что этот человек вновь нарисовался в нашей жизни!

И теперь Марише приходилось всякий раз изворачиваться и придумывать отговорки, чтобы навестить папу, не уведомляя об этом маму. Это ей удавалось далеко не всегда. И всякий раз, когда маме доводилось узнать о том, что ее дочь была у «этого человека», настроение у женщины портилось конкретно. Причем у мамы словно бы чутье просыпалось: стоило Марише пойти к отцу, как мама уже звонила ей.

– Ты где? – подозрительно осведомлялась она. – Почему не дома? Куда идешь?

И Мариша знала, если сказать правду, мама немедленно примется «умирать», лишь бы не допустить очередной встречи дочери с отцом. Чего в этом было больше, материнской ревности или заботы, Мариша сказать затруднялась. Сдавалось ей, что того и другого поровну. А еще примешивались чисто женская вредность и мстительность. Мама не могла забыть Маришиному отцу его многочисленных измен и развода. И поэтому при всяком удобном случае старалась ужалить его побольнее. А если такой случай слишком долго не подворачивался, фабриковала его сама.

Мама всячески подчеркивала, что запретить Марише общаться с отцом, конечно, она не может, но ей это будет очень неприятно. Причем красок в описании своих ощущений она не жалела. И с короткого поводка дочку не спускала.

Вот и сейчас, стоило Марише выйти из школы и направиться в сторону папиного дома, как у нее в кармане немедленно раздалась вибрация. Почти не сомневаясь, кто это ей может звонить, Мариша извлекла смартфон. Конечно, это была мама. И конечно, она хотела знать, где находится ее ненаглядная дочь.

– Я в школу ходила, относила подарки для ребят Донбасса, – быстро сказала Мариша и, даже не ожидая вопроса, куда она направится дальше, добавила: – Сейчас по магазинам, а потом домой. Вернусь, позвоню тебе на домашний телефон. Или у тебя ко мне что-то срочное?

– Нет. Ничего срочного.

– Тогда до вечера?

Но от мамы не так-то легко было отделаться.

– А ты точно только в магазины идешь? – спросила она с тревогой в голосе.

– А куда еще?

– Мало ли…

– Ладно, мама, я уже вхожу в магазин, тут люди, неудобно говорить.

Получив интересующую ее информацию, мама не стала настаивать на продолжении разговора и отключилась. А Мариша, и впрямь забежав по дороге в магазин, поспешила к отцу. Несмотря на то что сегодня обошлось без материнского выговора, на душе у Мариши все равно было несладко. Сколько еще ей придется врать и выкручиваться, добиваясь возможности повидать своего отца? А потом, повидав его и будучи уличенной в этом, каяться и извиняться, словно это невесть какой тяжести проступок?

– Надоело! – бурчала Мариша. – Что я ей, девочка? Чего она мной все время манипулирует? В конце концов, я уже не ребенок! Хватит ей мною помыкать.

И все же Мариша знала, что никогда не отважится на открытый бунт против матери. Не потому, что боялась, а потому, что любила эту чудаковатую и не всегда добрую к окружающим женщину. Любила и принимала ее такой, какая она есть. Да и вообще, не так уж долго им осталось быть вместе на этом свете, так не стоит ли немножко подвинуться, чтобы дать маме ощущение уверенности в том, что дочь у нее полностью под контролем и, стало быть, той ничего не грозит?

Покончив с покупками, которые просил ее сделать отец, Мариша изо всех сил спешила к его дому. Еще на подходе она подняла глаза и убедилась, что окна папиной квартиры ярко освещены. Свет горел и на кухне, и в большой комнате, и даже в маленькой.

– Транжира!

Мариша не могла сдержать улыбки. Несмотря на все свои ошибки, совершенные им по жизни, в том числе и по отношению к старшей дочери, отец вызывал у Мариши чувство нежности и стремление защитить его. Пусть он был старше Мариши, пусть он был ее отцом, но в душе он был и оставался сущим ребенком, не способным даже хорошенько позаботиться о самом себе. И нежность, которую испытывала к своему отцу Мариша, отчасти проистекала еще и от этой его беспомощности.

К своей маме Мариша таких трепетных чувств не испытывала. Мама всегда могла позаботиться не только о самой себе, но и о своих окружающих. А вот отец не умел. Значит, это должна была сделать она – его дочь. Мама могла воображать себе всякое, но Мариша точно знала: она заботится о своем отце вовсе не из чувства долга, а просто потому, что ей приятно общение с этим человеком. И каждую минуту, проведенную с ним вместе, она воспринимает как нежданный подарок судьбы, свалившийся на нее пусть и несколько с запозданием.

Что послужило причиной тому, что отец оставил столицу и перебрался в Питер, Марише так и не удалось выяснить. Несколько раз Мариша пыталась подступиться к этому вопросу и узнать, что же приключилось, почему от папы ушла его жена. Но отец неизменно уходил от прямого ответа. Он лишь сказал, что эта женщина ему изменила и он больше знать ее не хочет.

Только измена – изменой и развод – разводом, но ведь в Москве оставалась младшая дочь папы – Алиска, с которой папа был много ближе, нежели с Маришей. Почему же папа не остался в Москве с Алиской? Ответа на этот вопрос отец ей упорно не давал. В конце концов Мариша поняла, что отцу не хочется говорить на эту тему, и больше с вопросами к нему не приставала.

Поднявшись на лифте на нужный этаж, Мариша позвонила в дверь. Позвонила один раз, второй, потом третий. Никто не открывал. И даже звуков, которые бы говорили о том, что ей собираются открыть, изнутри не доносилось.

– Заснул, что ли?

В принципе такое запросто могло случиться. Как уже говорилось, родитель ее отличался редкой рассеянностью. И иной раз, пригласив к себе гостей, умудрялся забывать об этом вплоть до их появления на пороге. И потому неоднократно случалось так, что отец в домашних брюках и подтяжках встречал гостей, явившихся к нему при полном параде, с тортом, коньяком и букетами. В таких случаях отец звонил Марише, интересуясь, что же ему предпринять.

К удивлению Мариши, после переезда отец совсем недолго пробыл один. У папы в их городе оказалось изрядное количество старых друзей и знакомых, которые, узнав о его приезде, поспешили нанести ему визиты, а потом стали бывать у него регулярно. И Марише иной раз даже казалось, что отец лишь делает вид, что забыл о том, что пригласил их к себе. А на самом деле ему элементарно не хочется возиться с приготовлениями к приему гостей. Он ждет до последнего, а когда гости все же появляются, звонит Марише, и та решает проблему.

Но сейчас в квартире было тихо. Похоже, включив иллюминацию повсюду, папа сладко спал. Отчаявшись его добудиться, Мариша пошарила по карманам и нашла ключи. Риелтор дала им при передаче квартиры три комплекта, и один из них отец тут же торжественно вручил Марише.

– Чтобы ты всегда могла бывать у меня, – заявил он ей в тот раз.

Это прозвучало очень приятно для слуха Мариши, но, увы, оказалось не совсем правдой. Иногда случалось и такое, что дверь в папину квартиру бывала закрыта изнутри на задвижку. И тогда, потоптавшись перед дверью, Мариша вынуждена была уходить ни с чем. Папа потом объяснял, что спал и не слышал звонков.

– Так ты не закрывай на задвижку, если ложишься вздремнуть!

Папа обещал, но раз за разом ситуация повторялась. И наконец Мариша поняла, что иногда папа просто не хочет ее видеть. Бывали у него и такие моменты.

Но сейчас дверь поддалась усилиям Мариши и приоткрылась. И в тот же момент Мариша услышала за своей спиной чей-то голос:

– Добрый вечер!

Обернувшись, она увидела сухонькую старушку, которая жила в квартире напротив и, как казалось Марише, испытывала нешуточный интерес к ее папочке. Впрочем, Мариша могла понять соседку. Несмотря на возраст и тросточку, ее отец мог считаться завидным кавалером. Он обладал мягким бесконфликтным характером, практически не пил, смешно шутил и выглядел очень даже неплохо для своего возраста.

Это в первый момент после долгой разлуки он показался Марише сгорбленным и одряхлевшим, но постепенно к папочке вернулись жизненные силы. И временами Мариша даже обнаруживала в квартире предметы женского туалета. То шелковый шейный платочек, то мягкие мохеровые носочки веселой расцветки, то расческу или помаду. Конечно, могло быть и так, что эти предметы забывали у отца его старые друзья и знакомые, являвшиеся к нему с женами. Но почему-то визитеры мужского пола свои вещи у отца дома никогда не забывали.

Мариша тоже поздоровалась с соседкой, которая с любопытством смотрела на нее.

– А вы к папочке?

– Да.

– А его нет. Он ушел.

– Ушел? – удивилась Мариша. – Куда ушел?

– Ну, этого я уж не знаю, да только ушел. И не один.

Последняя фраза была произнесена столь многозначительно, что Мариша невольно спросила:

– А с кем же он был?

Соседка поманила ее к себе поближе, а потом прошептала:

– С девушкой!

– Да вы что? У папы кто-то есть?

Соседка покачала головой:

– Вряд ли это была его подружка… Ну, в том плане, в каком вы спрашиваете. Слишком молоденькая. Моложе даже вас, милочка.

Слышать, что ее считают молоденькой, было очень приятно. Такое Мариша была готова слушать хоть целый день. И поэтому сейчас ей стоило некоторого труда вернуться к теме своего интереса:

– А как она выглядела?

– Очень хорошо! – с жаром воскликнула соседка. – Такая красотка! Загляденье!

– Вот как… Молодая и красивая.

– Я вам ее сейчас опишу. Вдруг вы ее знаете?

Мариша молча кивнула в знак согласия.

– Длинные светлые волосы, в хвост забраны. Сама стройная. Лицо такое симпатичное, взгляд открытый. Только вот одета как-то странно.

– И в чем же странность?

– Обычно такие красивые девушки сознают, что они красивы. Стараются как-то подчеркнуть свою красоту. Юбочка пышная, каблучок на ножке, ленточки всякие, сумочка симпатичная. А эта девушка хотя на личико была очень даже ничего, а вот мужчин ее вид вряд ли цеплял.

– Да почему же?

– Потому что совсем просто одета. Куртка какая-то бесформенная, типа аляски, грязно-зеленого цвета. На ногах рейтузы. Ботинки, в каких только Северный полюс штурмовать. Шарф вокруг шеи намотала в пять рядов, самой шеи и не видать. Насчет груди я вообще молчу. И не рассмотреть, есть она там или нет. Со спины посмотришь: то ли девушка, то ли какой-то пацан. Личико только красивое, что да, то да.

– А вы эту девушку тут раньше видели?

– И много раз, – подтвердила соседка. – А до нее другие захаживали. Ваш папенька говорил, что это дочери его знакомых. Только сколько же у него знакомых?

Мариша автоматически пожала плечами. Когда отец звал ее в гости, чтобы знакомить со своими старыми друзьями, она шла без всякого восторга. Нет, они были славные дядьки, но почти все либо старше отца, либо одного с ним возраста. И жены их были тоже в возрасте. И ни одной молодой женщины, насколько Мариша помнила, ей в гостях у отца видеть до сих пор не доводилось.

Но если у отца есть подружка или даже подружки – это его личное дело. Конечно, Мариша не одобряет, потому что связь с молодой женщиной – это для такого потрепанного организма всегда лишний стресс, но если отцу хочется… Что же, его дело.

Сейчас Маришу интересовало другое:

– А давно они ушли?

– Давно. Уже больше часа – это точно. Может быть, даже около двух.

И заглянув к себе в квартиру, где у нее прямо напротив входной двери висели круглые часы с большими стрелками, она подтвердила:

– Уже даже больше двух часов.

Ничего себе! Два часа! Хотя в том, что ее отец забыл о встрече с дочерью, для Мариши не было ничего удивительного. При папиной рассеянности было бы удивительно, удержи он такой пустяк в своей памяти. Но куда же отец направился? Обычно он избегал так надолго покидать свою квартиру. И даже походы в магазин старался сделать как можно короче. Или это с ней, с Маришей, он торопился домой? А вот с какой-то молоденькой девушкой мог спокойно гулять по темным улицам города часами?

И нечто похожее на ревность внезапно больно царапнуло Маришино сердце.