Глава 4 КОЕ–ЧТО ОБ АРХЕОЛОГИИ
§ 1. Археологические фальсификации
Каждый, бесспорно, знает о подделках и фальсификациях античных произведений искусства, но мало кто подозревает, с каким размахом поставлено это дело. Мы, за недостатком места и времени, расскажем лишь о наиболее известных случаях подделок, и это будет лишь часть верхушки колоссального айсберга, почти целиком скрытого от глаз.
Знаменитые подделки нового времени
В 1864 г. де Ноливо привез из Флоренции прекрасный «древний» бюст Джироламо Бонивьени, друга Савонароллы и последователя Петрарки. Через некоторое время этот бюст был продан с аукциона за бешеные деньги, а затем был выставлен в одном из парадных залов Лувра в серии произведений крупнейших мастеров скульптуры эпохи Возрождения. Эта «безусловно подлинная» работа неизвестного мастера XV в. вызвала восторг публики и специалистов. По поводу этого действительно прекрасного произведения искусства было написано множество статей и научных исследований, в которых детально и с большим знанием дела разбирались различные гипотезы о возможном авторе скульптуры и доказывались те или иные исторические утверждения. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы в декабре 1867 г. в «хронике искусств» не появилось бы сообщение из Флоренции: «антиквар Джованни Фреппа заверяет, что бюст Бонивьени исполнен по его заказу в 1864 г. итальянским скульптором Джованни Бастианини, и что он, Фреппа, заплатил ему за работу 350 франков. Моделью послужил рабочий табачной фабрики Джузеппе Бонаюти. При продаже скульптуры г–ну де Наливо антиквар якобы и не пытался убедить покупателя, что это скульптура XV в., хотя, с другой стороны, и не сказал ничего о ее подлинном авторе».
Разразился грандиозный скандал. Особенно были возмущены специалисты. Известный скульптор Эжен Луи Лекен публично заявил: «И готов до конца дней своих месить глину тому, кто сумеет доказать, что он — автор Бонивьени». Генеральный директор Императорских музеев Де Ньеверкерк также публично заявил: «И плачу пятнадцать тысяч франков тому, кто создаст парный к «Бонивьени» бюст». Лекен опубликовал большую статью, в которой совершенно «научно» доказал, исходя из особенностей старинной и новой техники скульптуры, что обсуждаемая скульптура «безусловно древняя».
Финал всей этой истории наступил только тогда, когда, наконец, на сцене появился сам автор — Бастианини. К великому смущению знатоков во главе с Де Ньеверкерком скульптура, была перенесена в музей декоративного искусства (см. [77], стр. 24–33).
В 1873 г. Британский музей приобрел древний саркофаг из терракоты, который сразу стал самым популярным произведением «этрусского искусства». Крупнейшие музейные специалисты предполагали, что он сделан в VI в. до н.э. Через 10 лет Энрико Пенелли, реставратор Лувра, сообщил знаменитому археологу Соломону Рейнаку, что саркофаг изготовлен им совместно с братом, Пьерро Пенелли. Они закопали свою подделку в Черветери, а потом удачно инсценировали находку (см. [55], стр. 82).
В 20–х годах XX века Нью–йоркский музей Метрополитен приобрел три статуэтки этрусских воинов, «представлявшие уникальные образцы искусства, созданные более 2300 лет назад». Специалисты были в восторге. Только Парсонс, коллекционер древностей в Риме, сомневался в их подлинности. Через 30 лет Парсонс встретил итальянца Альфреда Фиорованти, который сообщил ему, что полвека назад он не только изваял эти статуэтки, но и организовал с братьями Риккарди мастерскую, в которой подделывалась в массовом масштабе древняя керамика. Музей вначале отказался верить этому сообщению, но потом все же в Рим послал специалиста с гипсовой отливкой руки одной из статуэток, на которой не хватало пальца. Недостающий палец оказался у Фиорованти, хранившего его как память (см. [55], стр. 84).
Интересно, сколько «этрусских древностей» такого сорта молчаливо хранят другие музеи мира?
В 1869 г. в Месопотамии при довольно странных и путаных обстоятельствах была найдена стела с надписью моавитского царя Меши, правившего якобы в IX в. до н.э. (мы вернемся к этой стеле в гл. 7). Вскоре на рынке в Иерусалиме появились глиняные изделия (керамика и глиняные фигурки), якобы найденные там же, где была обнаружена стела. Фигурки были украшены семью точками и имели абсолютно бессмысленные надписи. Все эти «моавитские древности» по совету ученых–востоковедов прусское правительство купило за 20 тыс. талеров, и 1700 предметов «моавитской культуры» стали украшением берлинского музея. Скандал (приобретший политический характер) разразился тогда, когда француз Клермон Ганно доказал, что все эти тысячи «древностей» были изготовлены фирмой мошенников, руководителем которой был иконописец из Иерусалима араб Селим, принимавший участие и в «находке» стелы царя Меши (см. [55], стр. 80–81). Поистине замечательным мастером подделки был одесский ювелир Ю. Рухомовский, талант которого был использован для изготовления целой серии «античных» реликвий: «… все стены скромного жилища бедного одесского ювелира были увешаны прекрасными рисунками с античных пальмет, а сам Рухомовский усердно трудился уже полгода, по его утверждению, «для собственного удовольствия» над изготовлением золотого скелетика. Как удалось выяснить позднее, этот скелетик предназначался в качестве «археологической находки» для венского банкира барона Ротшильда» ([77], стр. 46–47). Мировую славу Рухомовскому принесла «тиара Сайтоферна», купленная Лувром в 1895 году за 200 тыс. франков как подлинное произведение греческого искусства. Греческая надпись на тиаре сообщала, что она была преподнесена Сайтоферну, скифскому царю III в. до н.э., жителями Ольвии, греческой колонии на берегу Бугского лимана. Как потом выяснилось, фигуры, изображенные на тиаре, были взяты из атласа по истории культуры, изданного в 1882 г.
Когда Рухомовский заявил о своем авторстве, ему не поверили. Тогда он предъявил другие изготовленные им предметы, среди которых, в частности, были ритон (рог для питья), золотая группа из двух фигур, Афины и Ахиллеса, и т.д. Только после этого дирекция Лувра перенесла корону Сайтоферна из зала «древностей» в зал современного прикладного искусства (см. [55], стр. 84–85).
О каком беспристрастном расследовании обстоятельств «античных» находок может идти речь, когда музеи отказываются слушать даже откровенные признания фальсификаторов? Несмотря на всю скандальность истории с тиарой Сайтоферна, дирекция Лувра в 1969 г. снова приобрела «скифское» изделие. На этот раз — серебряный рог для питья в виде кабаньей головы с рельефными фигурами скифов. И снова это оказалась подделка, причем аналогичный ритон был приобретен еще в 1908 г. Московским историческим музеем. Оба эти ритона вышли из одной и той же мастерской, которой руководили братья Гохманы из Очакова. Предприимчивые братья организовали целую фирму, раздавая заказы иногородним ювелирам (среди которых был и Рухомовский). Клиентами фирмы были музеи России, Германии, Франции, Англии, Греции (!), Италии (!). Товар распространялся через подставных лиц. Гигантское количество «древностей» из золота и серебра было, например, продано музеям и коллекционерам крестьянкой Анютой из села Перутино, находящегося на месте Ольвии. Где теперь находятся эти «античные реликвии»? В музеях?
Особо недоверчивым коллекционерам фирма Гохманов предоставляла возможность самим найти фальшивку в якобы раскопанных при них могилах. Размах деятельности фирмы можно только весьма приблизительно оценить по тем немногим разоблачениям, которые были сделаны. На X археологическом съезде директор Одесского археологического музея Э. Р. Штерн был вынужден выступить со специальным докладом «О подделках классических древностей на юге России», в котором он рассказал не только о деятельности Гохманов и К°, но и о многих других фальсификаторах (см. [55], стр. 86–87).
Западноевропейским «королем» античной фальсификации считается Альчео Дюссена, имевший специальную мастерскую, много лет наводнявшую мировой рынок поддельными древностями. «По всей Европе и Америке в антиквариатах, частных собраниях и музеях можно было встретить скульптуры, рожденные в мастерской Дюссены и прошедшие через руки Фазоли и Палези (директорат фирмы по фальсификациям. — Авт.). В Нью–йоркском музее Метрополитен — прекрасная кора, приписываемая греческому мастеру VI в. до н.э., в музее Сан–Луи — этрусская Диана, в Кливленде — архаическая Афина, в Вене — фронтонная группа из Велии, «реконструированная» известным специалистом по античному искусству Ф. Студницка, во многих иных собраниях — десятки статуй и портретов, принадлежащих якобы резцу Донателло, Верроккио, Мино да Фьозоле, Росселлино и других корифеев ренессансной пластики. Изобретательный фальсификатор превратил даже итальянского живописца XIV в. Симоне Мартини в скульптора…» ([77], стр. 54–56).
Все скульптуры, вышедшие из мастерской Дюссены, были произведениями высочайшего класса; недаром этот человек вошел в историю как «гений фальшивок». Это был талантливейший фальсификатор: афинские статуи «архаической эпохи» и скульптуры в стиле итальянских мастеров XV века; готические статуи и мраморные саркофаги; фронтонные фигуры и статуэтки, якобы пролежавшие в земле три тысячи лет, — все было доступно его резцу. После разоблачения Дюссена говорил: «Да, я выполнил все эти бесчисленные работы — саркофаги, мадонны с младенцами, рельефы и прочие вещи. Но я ничего не подделывал и никого не обманывал. Я никогда не копировал, я всегда занимался реконструкцией…» (см. [77], стр. 59).
Неясно, насколько Дюссене удалось бы обогатить «классическую древность», если бы в 1927 г. он не выступил с саморазоблачением. Как и Рухомовский, он использовался специализированной фирмой по изготовлению «классики». Войдя с фирмой в денежный конфликт, он решил отомстить директорату организации. Дюссене не поверили; ему пришлось доказывать авторство.
«Последних неверующих убедил фильм, заснятый в мастерской Дюссены доктором Гансом Кюрлихом. Перед объективом кинокамеры залитый светом юпитеров скульптор спокойно и невозмутимо создавал свою последнюю, на этот раз легальную, подделку — «античную» статую богини» ([77], стр. 59).
Целая фабрика, поставлявшая в Америку и Англию десятки «древних» икон, была случайно обнаружена в предместьях Парижа в 1937 г. Семнадцать изготовленных на этой фабрике икон попали в музей.
В ноябре 1958 г. в каталоге Государственного Венского аукциона Доротеум появилась готическая скульптура мадонны, датируемая специалистами 1380 годом. «Мадонна» была сенсацией до конца ноября того же года, когда ее фотографию увидел южнотирольский резчик по дереву Рифессер, узнавший собственное произведение. Как выяснилось, торговец Иозеф Ауэр (заработавший на «Мадонне» 60 тыс. шиллингов) продал таким путем несколько статуэток Рифессера. И опять эксперты из Доротеума не поверили заявлению Рифессера, и тому пришлось с огромным трудом доказывать свое авторство.
2 мая 1937 г. Гонон, крестьянин из местечка неподалеку от Бризе, нашел, вспахивая поле, мраморную, слегка поврежденную статую. Мнение специалистов было единогласно: Венера, I в. до н.э. Гонону предложили 250 тыс. франков за «творение Праксителя или Фидия». Однако в 1938 г. итальянский скульптор Франческо Кремонезе заявил, что эта статуя изготовлена им и что два года назад он лично закопал ее на поле. В качестве доказательства Кремонезе предъявил недостающие обломки. Цель Кремонезе была доказать, на что он способен, но возникает вопрос: если бы Кремонезе не признался, мы и сегодня считали бы эту статую творением Праксителя или Фидия? А много ли фальсификаторов признавалось?
Одним из наиболее известных фальсификаторов последнего времени явился некий Мальскат, обладавший фантастической способностью вживаться в древние образы. История с ним примечательна тем, что здесь фальсификатором является официальный реставратор. Наиболее знаменитой подделкой Мальската были фрески в церкви св. Марии в Любеке. Когда в результате бомбежек часть штукатурки в церкви обрушилась и открылась старая роспись стен, для восстановления этой росписи и был приглашен Мальскат. Однако от этих старых росписей практически ничего не осталось, и осуществить реставрацию оказалось невозможно. Чтобы не потерять выгодного контракта, Мальскат осуществил грандиозный подлог, выдав его за подлинную живопись XIII века, появившуюся якобы из–под слоев штукатурки. На протяжении длительного времени он, запершись с несколькими помощниками в церкви, рисовал «свободные композиции», сочетавшие в себе остатки фресок Мариенкирхе с элементами романской и готической живописи. На стенах же алтарной части он, не связывая себя никакими «остатками», заново написал фигуру Марии с благословляющим младенцем Христом и святых по сторонам.
В сентябре 1951 г. Любек широко отметил 700–летие замечательного памятника немецкого зодчества — церкви св. Марии. «Спаситель национального сокровища» был в центре внимания и был щедро вознагражден. Но «спасителем» этим был признан не Мальскат, а его работодатель — проходимец Фей. Мальскат решил отомстить, и через некоторое время он лично явился с признанием к церковному советнику доктору Гебелю. Этот скандал вряд ли имеет себе равный; он был назван по всей Европе «величайшей аферой XX века». Специалисты, видные ученые, реставраторы, сотрудники ведомства по охране памятников старины не хотели верить Мальскату, заявляя, что он страдает манией величия. Только через длительное время Мальскату удалось добиться назначения специальной комиссии экспертов во главе с крупным знатоком доктором Грундманом. Эта комиссия обнаружила и другие шедевры реставрационной деятельности фирмы Фея. В частности, была вскрыта полная поддельность «реставрированных» росписей капеллы госпиталя св. Духа и церкви св. Екатерины в Любеке, выполненных все теми же Феем и Мальскатом. Между прочим, оказалось, что Мальскат даже не сбивал старую штукатурку — он писал по ней же, не утруждая себя лишней работой. Действительно же древняя живопись ХIII в. (а точнее, ее жалкие остатки) была обнаружена только после того, как комиссия очистила древние стены этих церквей. За 500 лет от этой старой живописи практически ничего не осталось, «…. этот слой был прикрыт темно–серым фоном с какими–то маленькими цветными пятнышками» ([77], стр. 95).
Кстати, возникает общий вопрос: насколько соответствуют действительности утверждения специалистов о древности тех или иных настенных росписей? Если за 500 лет практически полностью погибла стенная живопись церквей в Любеке, то что мы должны думать о древности других, еще сохранившихся фресок? Быть может, они не столь древние, как это говорят нам историки?
Фальсифицирующие реставрации
Реставрационная деятельность, вообще, очень часто практически смыкается с фальсификацией.
В Археологическом музее в Венеции хранится рельеф, на котором изображены два мальчика, которые, впрягшись в повозку, везут женщину. Этот рельеф был дополнен и реставрирован 150 лет тому назад. Реставраторы почему–то увидели в этом изображении иллюстрацию к одному из рассказов Геродота, в котором сообщается о некоей Филиппе, жрице Геры, которую однажды за отсутствием быков привезли к храму ее сыновья, за что мать попросила у богов для них наивысшего блаженства, доступного смертным. В ответ на это Гера подарила юношам возможность умереть во сне, считая это за наивысшее блаженство.
Исходя из этого рассказа, рельеф и был «реставрирован»: решетка у ног женщины превратилась в повозку на колесах, конец веревки в руке одного из мальчиков — в дышло, стали богаче орнаменты, рельеф приобрел звучание. Насколько далеко зашли реставраторы, видно хотя бы из того, что они снабдили колеса спицами, добавили ярмо и ошейники. На основании (!?) произведенных дополнений рельеф был датирован, причем неверно (!): орнамент приняли за рисунки, храм объявили усыпальницей (и это тоже было неверно) и, наконец, исходя из этого нового рисунка, основательно дополнили и уточнили рассказ Геродота (см. [37], стр. 39).
Иногда дело доходит до анекдота. На одном из саркофагов в Лувре изображены Психея и Амур. У Амура отбита правая рука, но кисть руки сохранилась: она лежит на щеке Психеи. Два археолога превратили на своем рисунке эту кисть в бороду. Затем эта явная нелепость перекочевала в каталог Лувра с комментарием: «Скульптор, создавший саркофаг; не разобрался в сюжете — он наделил Психею, одетую в женское платье, бородой!» (см. [37], стр. 39).
Выше было упомянуто о «реконструкции» Ф. Студницки; «фронтонной группы из Велии», вышедшей из мастерской Дюссены. После того, как эта группа приобрела мировую известность, Студницки на основании «глубоких научных соображений» более чем наполовину (!) дополнил эту скульптуру, пририсовав к ней еще одну (третью) фигуру, каких–либо остатков и в помине не было на том обломке, который изготовил Дюссена (ср. фотографии «подлинника» Дюссены и «реконструкции» Студницки в [77] на стр. 58 и 57).
Фальсификации ученых
Не брезговали фальсификациями и признанные ученые. В этой связи крайне примечательна и характерна история «открытия» немецкого археолога Губерта Гримме. В 1906 г. на скалах в районе Синая было обнаружено восемь надписей, отнесенных к XVI–XV вв. до н.э., выполненных на одном из древних семитских наречий. В 1923 г. Гримме выпустил работу, в которой дал расшифровку двум из этих надписей. Согласно Гримме, надписи ясно свидетельствовали о том, что в те времена на Синае уже существовал культ Яхве. Подтверждалось и историческое существование Иосифа («Горе, похоронен Иосиф…») и Моисея, а также заодно подтверждался и ветхозаветный миф о том, что младенец Моисей был вытащен из Нила дочерью фараона («ты была милостива, вытянула меня из Нила и поставила меня над храмом…М… который на Синае»).
Естественно, что среди специалистов немедленно вспыхнули споры. Одни заявили, что неверна расшифровка; другие настаивали на том, что все это — грубо сработанная фальшивка. Гримме защищался…
Самое поразительное, что никто из всех специалистов не удосужился обратиться к оригиналам этих надписей; единственным оригиналом, на основе которого и развернулась вся дискуссия, были рисунки, сделанные самим Гримме. И только через некоторое время известный египтолог Зете додумался, наконец, обратиться к оригиналам и опубликовал точный снимок синайской надписи. «Оказалось, что там нет ничего похожего на то, что прочитал Гримме. Фальшивка была разоблачена» ([43], стр. 100). На оригинале надписи сохранилось лишь несколько полустертых значков, а вся остальная площадь была полностью разрушена, вот эти–то разрушенные тексты и «восстановил» Гримме, прекрасно зная, что вряд ли кто–нибудь догадается поинтересоваться хотя бы фотографией надписи. Его разоблачили лишь потому, что его «прочтение» было излишне сенсационно; если бы он был чуть поосторожнее, никому бы, судя по всему, и в голову не пришло полюбопытствовать: насколько точно соответствует оригинал надписи опубликованному рисунку от руки.
Отметим, кстати, что некоторые важнейшие клинописные тексты известны только в рисунках. Известный археолог Штрассмайер в течение многих лет работал в архивах Британского музея, переписывая тысячи табличек, принадлежавших якобы последнему периоду истории Вавилона. По заявлению Штрассмайера, среди этого материала им были найдены таблички с астрономическими данными, позволяющими датировать эти тексты. Например, среди этих табличек имеется «перевод дневника Гиппарха», относящийся якобы к 232 г. до н.э.
Как ни странно, но «ни один из текстов не был опубликован в официальных изданиях Британского музея, и нет никакой информации о подобных табличках, приобретенных Британским музеем после того, как Штрассмайер перестал их переписывать» ([23], стр. 112). До сих пор ученые довольствуются лишь фотографиями с записных книжек Штрассмайера (см. эти фотографии в [23], табл. 14).
Всего Штрассмайером было «найдено» 240 (!) астрономических текстов и фрагментов. По утверждению Н.А. Морозова, исследование этих текстов доказывает, что они являются подлогом, выполненным Штрассмайером. К сожалению, Н.А. Морозов своего анализа текстов Штрассмайера опубликовать не успел.
В 1856 г. Бругшем, знаменитым впоследствии египтологом, а тогда начинающим ученым, были найдены четыре прекрасно сохранившиеся деревянные (!), покрытые гипсом, таблички, содержащие сведения о положении планет в созвездиях (гороскопы). Бругш датировал их 116 годом н.э. и послал таблички астроному Био для астрономической проверки. Био подтвердил датировку (гороскопы действительно показывали близкое время), однако не выразил особого восторга по этому поводу и заявил, что это вычисления, а не наблюдения, сделанные, по–видимому, каким–то астрологом (см. [23], стр. 104). По утверждению Н.А. Морозова, анализ этих текстов также доказывает, что они являются подлогом. Многочисленные странности текстов табличек Бругша были замечены уже давно, но никто, однако, не осмеливался провести их исследование до конца. Скорее всего, молодой Бругш не удержался от соблазна начать свою научную деятельность с сенсационной находки. Подобно тому, как литературная фальсификация является одним из способов начать карьеру писателя, сенсационная археологическая фальсификация представляет собой способ начать научную карьеру.
Бросовая фальсификация
Не нужно думать, что фальсификационная деятельность ограничивается лишь изготовлением «шедевров». Процветает и так называемая «бросовая фальсификация».
«Существует буквально промышленность подделок самого низкого сорта… Известный журналист Рихард Кац рассказывает, как при нем феллах у подножия пирамид выкопал «настоящую» древнеегипетскую статуэтку. При внимательном рассмотрении на статуэтке оказалось клеймо «Сделано в Пфорцгейме». Этот городок в Шварцвальде славился как цветущий центр имитаций» ([77], стр. 20–21).
Немецкий искусствовед Юлиус Мейер–Грефе, осматривая однажды с гидом местные достопримечательности в Египте, нашел в песке древнюю статуэтку. Вернувшись в отель, он похвастался торговцу своей находкой, на что тот, как пишет сам Мейер–Грефе, «пригласил меня в заднее помещение своей лавчонки, открыл шкаф и показал мне четыре или пять совершенно таких же статуэток. Каждая из них была покрыта песком тысячелетней давности. Их делают в Бунцлау, но он получил их от одного грека, торгового агента в Каире». Оказалось, что гид давно уже работает в таком стиле (см. [37], стр. 152).
В 1925 г. Андре Мальро познакомился в одном из баров Сингапура с неким коллекционером, который путешествовал за счет Бостонcкого музея (!). Он показал Мальро пять маленьких слоников из слоновой кости, которых только что приобрел у одного индуса. «Видите, мой дорогой друг, — сказал он, — я покупаю слоников. Когда мы производим раскопки, я перед тем, как засыпать ту или иную гробницу, кладу в нее слоников. Если через пятьдесят лет другие исследователи вновь вскроют гробницу, они найдут этих слоников, которые к тому времени успеют покрыться зеленой пленкой и потеряют свой, новенький вид, и немало поломают себе голову над этой находкой… Тем, кто придет после меня я охотно задаю подобные головоломки: на одной из башен Ангкор Вата я выгравировал, мой милый друг, весьма неприличную надпись по–санскритски и хорошенько ее замазал, так что она выглядит очень старой. Какой–нибудь плут ее расшифрует» (см. [37], стр. 153).
Посетители Колизея, раскопок Помпеи, поля пирамид в Гизе в один голос рассказывают о темных личностях, предлагающих тут же на месте «только что найденные древности». Особо недоверчивые туристы могут сами найти, скажем, «древнеримскую монету», закатившуюся в щель между камнями Колизея и пролежавшую там две тысячи лет. Промышленность подделок достигла такой мощи, что «…кажется, что уже никто не может быть уверенным: ни турист, покупающий за бесценок «настоящий» египетский скарабей у подножия пирамид в Гизехе, ни коллекционер, случайно нашедший «несомненный» рисунок Коро в одном из многочисленных маленьких антиквариатов Парижа, ни даже специалист–искусствовед, приобретающий для крупнейшего музея удостоверенную множеством экспертиз картину Рембрандта на аукционе всемирно известной лондонской фирмы Сотби. Недаром начиная со второй половины прошлого века стало выходить множество книг и пособий для коллекционеров и любителей искусства с предостережениями, советами и рецептами, как уберечься от фальсификаторов» ([77], стр. 6).
Бум дешевых фальсификаций связан с широким распространением туризма, а начался он еще в конце XIX века, когда американцы, широкой волной хлынувшие в Европу, начали скупать все, что попадало под руку. Этот период «первоначального коллекционирования» американцев нашел отражение даже в художественной литературе (рассказы О'Генри и Марка Твена).
Из области подделок, не имеющих прямого отношения к предмету нашего исследования, мы упомянем только об одном примере, исключительно для демонстрации размаха фальсификационной системы: «…в наше время «репертуар» подделывателей стал буквально безграничен… Добрейший Коро сам дал толчок к подделке его работ. Он нередко подписывал картины учеников своим именем, чтобы дать тем возможность подработать. Недаром один остроумный француз назвал Коро автором 3000 картин, 10000 из которых проданы в Америку. Но правда оказалась еще сенсационней шутки: известный музейный деятель Репе Хюйг насчитал в одной Европе около 30000 работ Коро. Некий доктор Жюссом обладал коллекцией из 2414 произведений и автографов выдающегося французского художника. Увы, все до одного были фальшивыми. Но не только Коро «повезло» в этом смысле. По французской статистике только лишь в США было ввезено 9428 картин Рембрандта, 113254 рисунка Ватто…» ([77], стр. 15–16).
Объем же бросовой фальсификации не поддается никакому учету. Не надо думать, что бросовая фальсификация так уж безобидна. Несмотря на все препоны, она, в силу уже только своей массовости, засоряла и продолжает засорять музеи. Основанная на популярных мнениях и гипотезах, она, в свою очередь, эти мнения поддерживает.
Подделки эпохи Возрождения
Одинаковые причины вызывают одинаковые следствия. И, когда в средние века возник интерес к античности, фальсификаторы были тут как тут. Они обслуживали и богатых коллекционеров–знатоков (аналог нынешних музеев) поддельными «шедеврами», и бедных, но зато многочисленных паломников (аналог нынешних туристов) предметами бросовой фальсификации. Размах их деятельности был (относительно) не меньше размаха деятельности современных фальсификаторов.
«…Любой коллекционер знаком с ренессансными подделками античных бронзовых статуэток. Некоторые из них сделаны с таким мастерством, что еще и по сей день красуются в витринах античных залов музеев. Были и скульпторы, которые буквально специализировались на такого рода подделках. Один из них даже заработал прозвище Антико, т.е. античный» ([77], стр. 9).
Подделками не брезговали и великие. «Интересно, что ранняя слава Микельанджело в какой–то степени зиждилась на подделке, правда, как принято считать (! — Авт.), непроизвольной (? — Авт.). Молодой и еще неизвестный скульптор создал мраморную статуэтку спящего купидона, к сожалению, до нас не дошедшую. Флорентийские знатоки превозносили ее за сходство с античными мраморами, что в устах людей ренессанса звучало как высшая похвала. Это, по всей вероятности, и навело некоего Бальдассаре дель Миланезе на мысль купить статуэтку и перепродать ее как античный подлинник. Микельанджело получил свои 30 дукатов, а ловкий торговец отправился в Рим и продал «античную» статую кардиналу Рафаилу Риарио за большую сумму в 200 дукатов. Каким–то образом и кардинал, и автор «Купидона» узнали о проделке Бальдассаре (а если бы не узнали, то сегодняшние посетители музеев восхищались бы этим «безусловно античным и древним» произведением. — Авт.), и в июне 1495 г. — то ли по требованию Риарио, то ли по собственной инициативе — Микельанджело прибыл в Рим. Прибыл уже знаменитостью — скульптором, сумевшим подняться до мастерства древних ваятелей. Именно в этот период юноша получил первые большие заказы…» ([77], стр. 6).
Каким образом тщеславие коллекционеров создавало «античные» произведения искусства, хорошо описано в автобиографии Бенвенуто Челлини.
«Приехал в Рим великий хирург, какового звали маэстро Якомо да Карпи… Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Проходя как–то случайно мимо моей лавки, он увидел ненароком кое–какие рисунки, которые у меня там лежали, среди каковых было несколько затейливых вазочек, которые я нарисовал для собственного удовольствия. Эти самые вазы были весьма различны и непохожи на все те, какие до той поры были когда–либо виданы. Сказанному маэстро Якомо захотелось, чтобы я ему сделал такие из серебра; каковые я и сделал чрезвычайно охотно, потому что они были по моей прихоти. Хотя сказанный искусный человек очень хорошо мне за них заплатил, во сто раз больше была честь, которую они мне принесли; потому что в цехе у этих искусников, золотых дел мастеров, говорили, что никогда не видели ничего более красивого и лучше исполненного. Едва я их ему вручил, как этот человек показал их папе… Он показывал мои вазочки многим синьорам; среди прочих светлейшему герцогу феррарскому, и говорил, что получил их от некоего римского вельможи, сказав ему, что если тот желает быть вылеченным от своей болезни, то он (т.е. врач. — Авт.) желает эти две вазочки, и что этот вельможа ему сказал, что они античные и чтобы он сделал милость попросить у него любую другую вещь, и ему не покажется тяжело ее отдать, лишь бы эти он ему оставил; он говорил, будто сделал вид, что не желает его лечить, и поэтому получил их. Мне это рассказал мессер Альберте Бендедио …который был человек гордый, рассердившись, мне сказал: «А, ты смеешься? А я тебе скажу, что за тысячу лет по сей день не рождалось человека, который сумел бы их хотя бы только скопировать». И я, чтобы не лишать их такой славы; молчал и восхищенно ими любовался. Мне говорили в Риме многие синьоры об этой работе, что они считают ее чудесной и античной; некоторые из них — мои друзья; и я, возгордясь от такого дела, сознался, что сделал их я. Они не хотели верить; и я, желая остаться перед ними правдивым, должен был представить доказательство и сделать новые рисунки; а то так было недостаточно, потому что старые рисунки сказанный маэстро Якомо хитро пожелал увезти с собой. На этом маленьком дельце я много приобрел» ([54], стр. 79–81).
Последняя история наводит на серьезные размышления общего характера. Большинство «античных» произведений искусства было открыто в эпоху Возрождения, и тогда же была произведена их атрибуция: «эти скульптуры принадлежат резцу Фидия», а «эта ваза была сделана в эпоху Перикла» и т.д. Какую роль в этом играло тщеславие коллекционеров и их желание превзойти друга–соседа в полноте и богатстве своей коллекции? Каковы были, вообще, основания той или иной атрибуции? Ведь мы видели, как ошибались в этом даже в наше время специалисты и с каким упорством они отстаивали свои мнения. Вот что пишут, например, известные советские археологи Амальрик и Монгайт о «ранних» коллекциях: «Вещи различных веков и различных народов стояли рядом, и невежественные знатные коллекционеры не умели разобраться в них, хотя с самоуверенностью вельмож, которым все доступно и все возможно, пытались делать это. Так, некий принц Канино… о чаше с изображением Диониса, плывущего по морю на корабле с мачтой, обвитой виноградом… заявлял, что это не кто иной, как библейский Ной на своем ковчеге во время потопа» ([91], стр. 12).
Конечно, этот случай анекдотичный, но где гарантия в правильности атрибуций в ситуациях более тонких?
В конце концов, сколько скульптур (и какие) было действительно найдено, а не сделано тогдашними скульпторами на потребу «ловких торговцев»?
Тут мы вплотную соприкасаемся с общей проблемой распознавания фальсификаций и с ее обращением — проблемой удостоверения подлинности.
Разоблачение подделок
В [77] приведен список методов, которыми пользуются специалисты для выяснения подлинности произведений искусства (как мы видели, весьма часто, только после того, когда грандиозный скандал заставит их сделать это). Однако эти методы более или менее пригодны для живописи и практически ничего не дают для скульптур. Оценка подлинности скульптур, ювелирных изделий и т.п. покоится в основном на крайне субъективных мнениях экспертов. «Какое–то особое чувство подсказывает (внутренний голос? — Авт.), что перед вами безусловный подлинник, или же предостерегает: «Берегись, тут что–то нечисто!»… Это особое чувство эксперта зиждется не столько на моментах подсознательных, сколько на тренированной памяти, большом запасе знаний и высоком культурном уровне. Безусловно доверяться этому инстинкту нельзя…» ([77], стр. 105–106). Немудрено, что такого рода «чувство» приводило экспертов к катастрофическим ошибкам. Каковы же были эксперты в эпоху Возрождения (как правило, соединяющиеся в одном лице с коллекционерами), каждый может представить сам.
Следует также не забывать, что подделки часто внедряются в жизнь незаметно, а если на протяжении одного поколения подделка не разоблачается, то для потомков она, освященная временем и авторитетом первоначального владельца, превращается в подлинник.
Надписи
В установлении подлинности антиков мало помогают и имеющиеся иногда на них надписи. Скажем, в книге [68] приведена фотография бюста, на котором вырезано «АРХIМНDНS». Где гарантия, что эта надпись была сделана в момент изготовления бюста, а не вырезана значительно позже владельцем бюста, который на основании каких–то нам неизвестных соображений (а может быть, и без всяких соображений) решил, что бюст изображает Архимеда?
Где гарантия, что другие, более длинные надписи не сделаны шутниками вроде того, который описан Андре Мальро?
Читателю вряд ли известно, что существует несколько достоверных гробниц Овидия, на каждой из которых четко написано, что это есть гробница Овидия.
Овидий был неизвестен в средние века, и были, естественно, неизвестны его гробницы. Вслед же за быстрым распространением его сочинений на рубеже XVI века было открыто и несколько его гробниц. «Особенно посчастливилось в этом отношении 1508 году, когда были сразу найдены две несомненные, судя по надписям: одна в Нижней Венгрии, на которой начерчено прямо: Р. ОVIDII NASONIS, и другая в Саварии с точно такой же надписью. Из остальных его могил более достоверны: одна в Паннонии, другая на пути из Понта в Рим и третья в Томи на Дунае….» ([З], стр. 204).
Упомянутые выше братья Гохманы подделывали также и надписи, вырезая их на плитах древнего мрамора. Они вводили в заблуждение не только любителей–коллекционеров, но и ученых. Сам директор Одесского музея, боровшийся с подделывателями, купил у них в 1892–1893 годах четыре фальшивые надписи.
«Древний мрамор для подделок добывался частью из Ольвии, частью из Керчи, где иногда находили краткие надгробные надписи, которые стирали и на их месте рубили длинные, соответствующие ольвийской истории и весьма занимательные. Характер букв в надписях был чрезвычайно выдержанным, шрифт подбирался вполне соответствующим периоду описываемого события. Эпиграфически надписи были почти безупречны. Подделывателей удавалось изобличить, основываясь на некоторых тонкостях; не всегда верном сочетании падежей с предлогами и т.п. Впрочем, на этом не всегда можно было основывать приговоры: настоящие ольвийские надписи также не безгрешны» ([55], стр. 87).
Как говорится, комментарии тут излишни.
Очень много надписей выполнено с употреблением всевозможных сокращении (или условных обозначений), понятных только тем, кто жил в ту отдаленную эпоху; современные исследователи вынуждены гадать об их смысле.
«Так, изображения молотов, пил, колес и т.п. на обычных греко–римских надгробиях, указывающие на профессию погребенных ремесленников, стали истолковываться в качестве указаний на могилы христианских мучеников и на орудия их казни. Обычные, массами встречающиеся на римских надгробиях буквы «Д.М.» (начальные буквы посвятительных надписей: «Дис–манибус», т.е. «божественным манам» — душе (как предполагают историки. — Авт.)) стали читать «Дивис мартирибус», т.е. «божественным мученикам» (как предполагают теологи, и, между прочим неясно: кто же прав. — Авт.). В таких же латинских надгробных буквах «В.М.» («Бонэ меморие» — блаженной памяти) стали видеть «Беатим мартирибус», т.е. «блаженным мученикам». В латинской букве «М» на надгробных плитах и надписях, заменяющих собою начинающиеся ею латинские слова: «менсис» — месяц, «милле» — тысяча, «милиа» — миля, «милес» — воин, а также уже отмеченные нами «мемориа» — память и «манес» . — маны, стали усматривать указания на «мартис»: «мученика» или «мученицу» ([82], стр. 114).
Мы видим, насколько велик произвол в чтении надписей. При желании его можно и увеличить, например, некоторые могилы могут быть средневекового происхождения, и тогда «М» может означать, скажем, «маркиз ».
Расшифровка сокращенных надписей приводила к прямым анекдотам. Например, безвестный римский ребенок Элий, на надгробной плите которого стояло «М.ХI», т.е. «одиннадцать месяцев от роду», после разъяснений теологов превратился в «мученика Элия и с ним еще одиннадцати» (см. [82], стр. 114).
Было бы очень интересно критически проследить историю эпиграфики (науки о надписях), чтобы вскрыть истоки ее основных представлений. Не имея на это места, мы ограничимся несколькими беглыми замечаниями, касающимися палеографии (для теперешних наших целей безразлично обсуждать ли палеографию или эпиграфику).
«Возникновение палеографии как науки связано с именем французского ученого монаха Жана Мабильона (1632–1707гг.). А произошло это следующим образом. С середины XVII в. конгрегация болландистов ордена иезуитов начала издавать жития святых… Один из учёных–болландистов — Д. Папеброк — пришел к выводу, что более всего следует сомневаться в подлинности древнейших дипломов (документов, прилагаемых к житиям. — Авт.). В числе сомнительных, с его точки зрения, были дипломы, данные меровингскими и каролингскими королями бенедиктинскому аббатству Сен–Жермен де Пре, расположенному под Парижем. Этим выводом Папеброк поставил под вопрос законность прав аббатства на земельные владения, полученные в столь давние времена… В защиту своего ордена выступил Жан Мабильон… В течение шести лет Мабильон кропотливо работал и в 1681 г. опубликовал в Париже огромный фолиант «О дипломатике»… Папеброк… признал себя побежденным… Именно книга «О дипломатике» послужила колыбелью для новой науки — палеографии… Впервые были осмыслены истоки появления латинского письма, проведена его классификация… Римское письмо делилось на три группы: капитальное квадратное, т.е. письмо крупное, каждая буква которого вписывалась в квадрат, минускульное (от лат. minus — малый) и курсивное, т.е. беглое. Мабильон считал, что народы, пришедшие на территорию Западной Европы, создали свое письмо. Он различал несколько типов письма: лангобардское, вестготское, англосаксонское, меровингское. Подобная классификация была необходима как первый шаг к научной систематизации древних текстов» ([159], стр. 57–58).
Мы видим, таким образом, что с самого своего зарождения палеография не была нейтральной «академической» наукой, а напротив, ее основные принципы были заложены в отчаянной попытке доказать древность и подлинность земельных актов и тем самым спасти свой монастырь от разорения. К тому же она была создана лишь в XVII веке на базе уже твердо устоявшихся представлений об античности. В частности, это показывает, что для критического анализа последних представлений палеография в принципе служить не может.
Следующий этап развития палеографии связан с именем Шипионе Маффеи (1675–1755). «У него не было ни специального образования, ни профессиональной подготовки, ни увлеченности старинным письмом, но Маффеи интересовало многое, история, литература, искусство… Во всем, за что бы он ни брался, писал ли пьесы, сочинял поэму, изучал историю, — прежде всего сказывался патриот своей страны — Италии. Все строчки его произведений были проникнуты гордостью за Италию, Рим, Верону, в которой он родился… Знакомясь с историей Вероны, Маффеи обратил внимание на то, что многие иностранцы безуспешно искали в его родном городе какую–то библиотеку. Он также безуспешно пересмотрел все церковные, частные библиотеки города и близлежащих монастырей…
Много раз снимал он с полок и пересматривал рукописи, стоявшие в шкафах библиотеки веронского капитула, заглядывал под шкафы, обыскивал тайники. Ничего нет. В отчаянии он опускается в кресло и поднимает глаза. «Эврика! — восклицает он. Лестницу! Скорее лестницу!» Словно юноша, взбирается он наверх и один за другим снимает со шкафов запыленные пергаменные свитки, манускрипты, отдельные листы, фрагменты, заброшенные туда в далекие времена, возможно, во время наводнения (и оставленные там, хотя значительно менее ценные манускрипты были аккуратно положены в шкафы. — Авт.). Он не знает еще цены найденного, но интуиция подсказывает (еще бы! — Авт.), что он нашел именно то, что все искали. Не давая себе ни сна, ни отдыха, приступает Маффеи к чтению, а затем и к внимательному изучению найденных рукописей. Перед ним раскрывается удивительная картина, позволяющая сделать вывод о непрерывности развития римского письма. Найденные им рукописи VI–IX вв. (тысячу лет, пролежавшие в забвении на шкафах! — Авт.), свидетельствовали о том, что написаны они были без постороннего влияния (что, заметим, всецело соответствовало общим «патриотическим» установкам Маффеи. — Авт.). По ним легко прослеживается постепенный переход от нового римского курсива к письму, названному Мабильоном «лангобардским»…
Маффеи со свойственной ему патетикой утверждал, что варвары ничего не создали, да и не могли создать (а все идет от любезного ему Рима. — Авт.). Этот вывод имел тогда не только патриотический смысл, но и большое значение (вот как! — Авт.) для дальнейшего развития палеографии. Теория Мабильона о национальных типах письма, т.е. множественности графических центров, была поколеблена. Римское письмо и раннесредневековые типы письма стали рассматриваться как единое целое» ([159], стр. 59–60).
Мы видим, что Маффеи, безусловно был неплохим драматургом, умеющим постепенно нагнетать напряжение, разряжающееся в неожиданной и эффектной концовке. Он был также горячим патриотом Рима, не останавливающимся перед явным подлогом. Удивительно, что поколения палеографов не задумывались над бросающейся в глаза фантастичностью истории открытия Маффеи рукописей, историей вполне допустимой на театральной сцене, но никак невозможной в реальной жизни. Интересно, кстати, какова судьба «открытых» Маффеи манускриптов? Не затерялись ли они (подобно тому, как исчезли рукописи Платона, с которых Фичино делал свой перевод)?
Все это тем более интересно, что до самого последнего времени все палеографические исследования основывались на общих принципах, установленных Мабильоном и Маффеи. Впрочем, и современная перестройка их учения, связанная с именем французского ученого Маллана, отвергает (см. [159], стр. 61) лишь тезис, что родоначальником латинского письма было капитальное квадратное письмо, оставляя неизменным утверждение Маффеи о неразрывной генетической связи античного письма со средневековым. А именно это утверждение и нуждается, как мы видели, в доказательстве.
Нумизматика
Особо следует обсудить вопрос о поддельных монетах и вообще о нумизматике и ее значении для хронологии.
«Несмотря на то, что интерес к монете как к памятнику далекого прошлого возник очень давно (коллекционирование монет началось если не с античного времени, то определенно с эпохи Возрождения), нумизматика как наука оформилась сравнительно поздно. Переходным этапом от коллекционирования к научным методам обработки монет, к их научному изучению можно считать самый конец XVIII в.
В эпоху Возрождения сильно возрос интерес к античной культуре. К этому времени накапливается (откуда? — Авт.) большое количество греческих и римских монет, которые привлекают коллекционеров и любителей старины своим изяществом и красотой. В XIV в. большое собрание античных монет имел поэт Петрарка. С этих пор начинают создаваться большие частные собрания монет, послужившие в дальнейшем основой крупнейших европейских музейных коллекций. Источником для коллекций монет были находки античных кладов и отдельных монет, встречающихся в погребениях или просто потерянных (?! — Авт.). Целью коллекционеров была погоня за наиболее редкими и красивыми монетами… Поэтому коллекционирование на этом этапе нанесло немалый ущерб науке — монеты лишались паспорта, клады монет разрознивались, монеты худшей сохранности шли на переплавку…
В течение почти двухсот лет, когда нумизматика находилась в руках коллекционеров, был собран значительный материал, но не производилось никаких попыток критически отнестись к нему…» ([31], стр. 13–14).
В отношении античных монет в первую очередь обращает внимание их разнообразие, многотемье легенд (надписей) и изображений высокий уровень художественного исполнения. Разнообразие монетных видов античных монет давно уже беспокоило нумизматов, и они пытались найти (точнее, придумать) ему причины. Существуют теории Бэргона–Гарднера, Риджвея, Героянниса, Макдональда, но все они мало убедительны (см. [31], стр. 58–60). Заметим, что разнообразие, скажем, древнегреческих монет доходит до курьезов. Оказывается, например, что существуют монеты с изображением Пифагора или моралиста Сираха (!).
Удивляет также высокий художественный уровень древнегреческих монет, приближающий их к произведениям искусства. «Несмотря на несовершенство технических приемов, большинство греческих монет отличаются удивительной красотой, изяществом, вкусом и являются подлинными произведениями искусства… Поэтому на многих монетах есть имя художника, делавшего штемпель» ([31], стр. 78–79).
Государству выгодно выпускать как можно больше монет единого штампа, чтобы не вносить хаос в свою финансово–платежную систему (поэтому, в частности, монеты–уники — чистый абсурд), тогда как коллекционеру интереснее иметь побольше разнообразных и желательно красивых монет, а монета–уника — это его мечта.
Выходит, что античные монетные дворы, явно пренебрегая интересами своего государства, делали все, чтобы удовлетворить запросы позднейших коллекционеров! Одного этого соображения достаточно, чтобы признать огромное число уникальных «античных» монет подделками.
Более поздние (римские) монеты уже более однородны. На них, как правило, изображен император и дана краткая легенда. Говорить о портретности этих изображений можно только при большой фантазии, а краткость легенды, состоящей в основном только из начальных букв, позволяет расшифровывать ее как угодно.
Создавать уникальные монеты неизвестных «древних» государств и правителей — проще простого: достаточно владеть простейшими навыками гравирования. Неудивительно поэтому, что около любого «исторического» места существуют мастерские по изготовлению «античных» монет. Ныне эти мастерские производят «бросовый» товар, на потребу невзыскательных туристов: специалисты мгновенно отличают их от монет, появившихся в коллекциях в эпоху Возрождения и называемых поэтому «подлинными». Находимые в новое время клады монет, содержащие «древнеримские» монеты, все принадлежат средним векам и поэтому служить для доказательств аутентичности имеющихся в них монет не могут.
Нумизматами обнаружены целые фирмы фальсификаторов, организовывавших массовое производство античных монет. Например, известны серии подделок, хранившихся в музеях и получивших название «падуанцев». Они были изготовлены в XVI в. жителем г. Падуи Джованни Кавино. «В 1830 г. в Германии умер другой «фальшивомонетчик» — Беккер, вырезавший 662 штемпеля, которыми чеканил массу золотых и серебряных подделок римских ауреусов и динариев. Эти подделки до начала XX века засоряли многие музейные собрания» ([31], стр. 14). Ныне найдены отличительные черты «падуанцев» и подделок Беккера, и потому «сейчас эти «монеты» легко выделяются из музейных собраний» ([31], стр. 14). Но где гарантия, что не было других мощных фирм фальшивомонетчиков, чьи монеты до сих пор мирно покоятся в музеях?
«На научную основу» коллекционирование монет поставил в конце XVIII века Иосиф Иларий Эккель (1737–1798), издавший двухтомное описание античных монет Венского мюнцкабинета и восьмитомный каталог. Он очистил коллекции от многих подделок, но, бесспорно, ввиду полной субъективности его критериев всех подделок он не выявил. Для целей нашего исследования особенно важно использование монет для установления и уточнения хронологии. Однако «многие античные монеты, особенно архаического и классического периодов, не имели обозначения времени их чеканки, поэтому они не поддаются точной датировке. Такую точную дату выпуска этих монет могут дать только сопоставления с письменными или археологическими памятниками или же с конкретными историческими событиями» ([31], стр. 62). На других же монетах указано время их чеканки в местных эрах. Поэтому установление их времени требует соответствующих календарных гипотез.
Таким образом, датировка монет во всех случаях основывается на традиционной хронологической и событийной сетке и потому самостоятельного значения не имеет.
Религиозные подделки
О средневековых фальсификациях мощей и священных предметов в нашу эпоху атеистической пропаганды знает каждый. Мы все же остановимся и на этом предмете, рассматривая его не как собрание курьезов, а как показатель общей некритичности мышления того времени, некритичности, тем более распространяющейся и на «светские» предметы. Не надо также забывать, что большинство историков христианства были глубоко верующими людьми, и они серьезно воспринимали этот поток подделок. Это, бесспорно, повлияло на те их выводы, которые безоговорочно принимаются современными историками.
В отношении подделок особенно повезло Иоанну Крестителю. В наличии имеются предметы, связанные с каждым пунктом его биографии.
Меч, которым была отрублена его голова, находится в кафедральном соборе г. Авиньона. Коврик, подставленный под голову Иоанна в момент казни, — в Аахенском соборе. Камень, на который был постелен коврик, — в Венецианском соборе св. Марка. Блюдо, на котором Саломее была поднесена голова Иоанна, — в церкви св. Лаврентия в Генуе. Кроме сандалий Иоанна, показывают пещеру, в которой он скрывался, и камень, на котором он спал и оставил на нем отпечаток своего тела. По легендам, император Юлиан приказал разрыть могилу Иоанна, перемешать его останки с костями разных животных и сжечь. Эта версия открыла гигантские возможности для демонстрации пепла Иоанна. Килограммы (!) этого пепла хранятся в церквах Рима, Генуи, Вьенне, Ардре, Дуе, Пюи ан–Веле и т.д. Наибольший интерес представляет, конечно, голова Предтечи. Первая голова хранится в Эмсе якобы с IV века. В 452 г. была найдена еще одна голова Иоанна, а в 857 г. — следующая. Аббат Маропль, прикладываясь к голове Иоанна в Константинополе, заявил: «Благодарение богу, вот уже шестая голова Иоанна, которую я удостаиваюсь целовать» (см. [40], стр. 207). Всего в настоящий момент имеется 12 голов Иоанна. В Москве якобы хранилась тринадцатая, но она затерялась.
Плечи Иоанна хранятся в четырех экземплярах, в Сен–Дени под Парижем, в Лонгпонте и в других местах. Ноги — в Аббевиле, в Венеции, в Толедо, в Немуре. Особенно много сохранилось рук. Одна из них в конце XVIII в. оказалась собственностью русского царя Павла. Вторая находится в Болонье, третья — в Суассоне, четвертая — в Риме, пятая — в Перпиньянине, а всего 9 рук с 45 пальцами. Кроме того, налицо индивидуальные пальцы: один — в Безансоне, другой — в Тулузе, а всего «отдельных пальцев» 13.
Естественно, что еще больше реликвий сохранилось от Иисуса Христа. После его рождения пуповина была, как полагается, отрезана. Она хранилась в Клермоне в течение всего средневековья. Второй экземпляр — в соборе г. Шалон на Марне. Зафиксировано очень большое число экземпляров крайней плоти Спасителя, отрезанной на 8–й день после рождения. Основатель протестантизма Жан Кальвин уже в 1587 г. знал 3 экземпляра этой уникальной святыни. Аббат Тьер в 1699 г. сообщил еще о двух. После этого число их стало нарастать, Сейчас зарегистрировано 15 крайних плотей Христа, хранятся и демонстрируются литры (!) крови Спасителя, пролитой на кресте. Отдельно хранится пот, собранный с его тела. Во многих городах Франции хранятся слезы, пролитые Спасителем во время моления в Гефсиманском саду. В Вандоме хранится слезинка, пролитая Христом над базаром, которая была подобрана ангелом и передана Марии Магдалине.
К числу реликвий, наиболее сильно возбуждавших эмоции верующих, принадлежат обломки древа креста Господня, ставшего с давних пор предметом особенного почитания во Франции (кстати, мы покажем в дальнейшем, что доминирование этих настроений именно во Франции, по–видимому, может быть естественно объяснено). Очень много кусочков «честного креста» (наряду с другими реликвиями) было привезено крестоносцами. Часть «честного древа» получил герцог австрийский, а в 1239 г. Людовик Святой сподобился приобрести даже «истинный терновый венец Христа». В 1241 г. в Европу приехало копье, которым Христу пронзили бок, и губка, на которой ему поднесли уксус (кстати сказать, нам непонятна логика историков, отрицающих достоверность этих реликвий и вместе с тем признающих аутентичность многих «античных» предметов, о которых даже неизвестно, кто их привез в Европу).
Не нужно думать, что поклонение такого рода реликвиям — дело прошлого. Евангельская легенда гласит, что легионеры после распятия разделили между собой одежду Христа. После ожесточенной конкуренции победу одержал собор в Трире. В 1844 г. трирский епископ впервые выставил реликвию для всеобщего обозрения, и на поклонение к ней собираются сотни тысяч паломников. В 1900 г. поклониться хитону явились два миллиона человек. В последний раз хитон выставлялся в 1959 г. Для пропаганды была использована вся мощь современной рекламы, на площади около собора мощные репродукторы постоянно информировали толпы о процессе демонстрации святыни.
В 1204 г. во время четвертого крестового похода французский крестоносец де ля Рош привез льняное полотнище четырех метров в длину и метр в ширину со следами крови и пота, на котором обрисовываются следы человеческой фигуры длиной примерно в 130 см. В настоящее время эта реликвия хранится в Турине. Общественность была проинформирована, что это та самая плащаница, в которую Иосиф Аримафейский завернул тело Иисуса после снятия с креста. Однако дело осложнилось тем, что еще две церкви показывали не менее достоверную плащаницу, а затем число их стало стремительно расти. Туринские власти предприняли серьезные шаги для защиты своих прав, и в 1899 г. плащаница была сфотографирована, и на негативе ясно обрисовалось человеческое лицо, не только своими очертаниями напоминающее иконописные изображения Христа, но и обнаруживающее явные следы рубцов и ран от тернового венца, да и довольно явственные очертания самого венца (см. [40], фото на стр. 225). Были предприняты многочисленные настойчивые попытки «естественного» объяснения, основанные на ряде специальных экспериментов. Некоторые увенчались успехом. В печати было сообщено, что на пропитанном алоэ и ароматическими маслами куске льна удалось получить нечто вроде отпечатка тела и лица того покойника, который завертывался в это полотнище.
Таким образом, мы видим, что даже в наше время делаются попытки «естественнонаучно» обосновать историческую значимость такого рода реликвий.
Заключение
Отнюдь не настаивая пока на подложности всех античных произведений искусства, мы хотели лишь подчеркнуть ненадежность их атрибуций, основанных на субъективных мнениях коллекционеров и экспертов.
Следует также отметить, что подавляющее большинство фальсификаций основывается на популярных представлениях, и, когда такого рода фальсификация не вскрыта, она, в свою очередь, поддерживает эти представления. Примечательно, что очень много фальсификаций было раскрыто лишь потому, что их авторы слишком следовали «научным» представлениям своего времени.
Наше обсуждение нумизматических проблем было поневоле очень ограниченным и фрагментарным. Некоторые дополнительные соображения можно найти в [7], стр. 83–85. По существу же, единственно, что нам нужно, это вывод о несамостоятельности нумизматических датировок, об их зависимости от традиционной хронологической шкалы. Тем более, конечно, невозможна никакая самостоятельная датировка скульптур, ювелирных изделий и т.п.
Каждый, бесспорно, знает о подделках и фальсификациях античных произведений искусства, но мало кто подозревает, с каким размахом поставлено это дело. Мы, за недостатком места и времени, расскажем лишь о наиболее известных случаях подделок, и это будет лишь часть верхушки колоссального айсберга, почти целиком скрытого от глаз.
Знаменитые подделки нового времени
В 1864 г. де Ноливо привез из Флоренции прекрасный «древний» бюст Джироламо Бонивьени, друга Савонароллы и последователя Петрарки. Через некоторое время этот бюст был продан с аукциона за бешеные деньги, а затем был выставлен в одном из парадных залов Лувра в серии произведений крупнейших мастеров скульптуры эпохи Возрождения. Эта «безусловно подлинная» работа неизвестного мастера XV в. вызвала восторг публики и специалистов. По поводу этого действительно прекрасного произведения искусства было написано множество статей и научных исследований, в которых детально и с большим знанием дела разбирались различные гипотезы о возможном авторе скульптуры и доказывались те или иные исторические утверждения. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы в декабре 1867 г. в «хронике искусств» не появилось бы сообщение из Флоренции: «антиквар Джованни Фреппа заверяет, что бюст Бонивьени исполнен по его заказу в 1864 г. итальянским скульптором Джованни Бастианини, и что он, Фреппа, заплатил ему за работу 350 франков. Моделью послужил рабочий табачной фабрики Джузеппе Бонаюти. При продаже скульптуры г–ну де Наливо антиквар якобы и не пытался убедить покупателя, что это скульптура XV в., хотя, с другой стороны, и не сказал ничего о ее подлинном авторе».
Разразился грандиозный скандал. Особенно были возмущены специалисты. Известный скульптор Эжен Луи Лекен публично заявил: «И готов до конца дней своих месить глину тому, кто сумеет доказать, что он — автор Бонивьени». Генеральный директор Императорских музеев Де Ньеверкерк также публично заявил: «И плачу пятнадцать тысяч франков тому, кто создаст парный к «Бонивьени» бюст». Лекен опубликовал большую статью, в которой совершенно «научно» доказал, исходя из особенностей старинной и новой техники скульптуры, что обсуждаемая скульптура «безусловно древняя».
Финал всей этой истории наступил только тогда, когда, наконец, на сцене появился сам автор — Бастианини. К великому смущению знатоков во главе с Де Ньеверкерком скульптура, была перенесена в музей декоративного искусства (см. [77], стр. 24–33).
В 1873 г. Британский музей приобрел древний саркофаг из терракоты, который сразу стал самым популярным произведением «этрусского искусства». Крупнейшие музейные специалисты предполагали, что он сделан в VI в. до н.э. Через 10 лет Энрико Пенелли, реставратор Лувра, сообщил знаменитому археологу Соломону Рейнаку, что саркофаг изготовлен им совместно с братом, Пьерро Пенелли. Они закопали свою подделку в Черветери, а потом удачно инсценировали находку (см. [55], стр. 82).
В 20–х годах XX века Нью–йоркский музей Метрополитен приобрел три статуэтки этрусских воинов, «представлявшие уникальные образцы искусства, созданные более 2300 лет назад». Специалисты были в восторге. Только Парсонс, коллекционер древностей в Риме, сомневался в их подлинности. Через 30 лет Парсонс встретил итальянца Альфреда Фиорованти, который сообщил ему, что полвека назад он не только изваял эти статуэтки, но и организовал с братьями Риккарди мастерскую, в которой подделывалась в массовом масштабе древняя керамика. Музей вначале отказался верить этому сообщению, но потом все же в Рим послал специалиста с гипсовой отливкой руки одной из статуэток, на которой не хватало пальца. Недостающий палец оказался у Фиорованти, хранившего его как память (см. [55], стр. 84).
Интересно, сколько «этрусских древностей» такого сорта молчаливо хранят другие музеи мира?
В 1869 г. в Месопотамии при довольно странных и путаных обстоятельствах была найдена стела с надписью моавитского царя Меши, правившего якобы в IX в. до н.э. (мы вернемся к этой стеле в гл. 7). Вскоре на рынке в Иерусалиме появились глиняные изделия (керамика и глиняные фигурки), якобы найденные там же, где была обнаружена стела. Фигурки были украшены семью точками и имели абсолютно бессмысленные надписи. Все эти «моавитские древности» по совету ученых–востоковедов прусское правительство купило за 20 тыс. талеров, и 1700 предметов «моавитской культуры» стали украшением берлинского музея. Скандал (приобретший политический характер) разразился тогда, когда француз Клермон Ганно доказал, что все эти тысячи «древностей» были изготовлены фирмой мошенников, руководителем которой был иконописец из Иерусалима араб Селим, принимавший участие и в «находке» стелы царя Меши (см. [55], стр. 80–81). Поистине замечательным мастером подделки был одесский ювелир Ю. Рухомовский, талант которого был использован для изготовления целой серии «античных» реликвий: «… все стены скромного жилища бедного одесского ювелира были увешаны прекрасными рисунками с античных пальмет, а сам Рухомовский усердно трудился уже полгода, по его утверждению, «для собственного удовольствия» над изготовлением золотого скелетика. Как удалось выяснить позднее, этот скелетик предназначался в качестве «археологической находки» для венского банкира барона Ротшильда» ([77], стр. 46–47). Мировую славу Рухомовскому принесла «тиара Сайтоферна», купленная Лувром в 1895 году за 200 тыс. франков как подлинное произведение греческого искусства. Греческая надпись на тиаре сообщала, что она была преподнесена Сайтоферну, скифскому царю III в. до н.э., жителями Ольвии, греческой колонии на берегу Бугского лимана. Как потом выяснилось, фигуры, изображенные на тиаре, были взяты из атласа по истории культуры, изданного в 1882 г.
Когда Рухомовский заявил о своем авторстве, ему не поверили. Тогда он предъявил другие изготовленные им предметы, среди которых, в частности, были ритон (рог для питья), золотая группа из двух фигур, Афины и Ахиллеса, и т.д. Только после этого дирекция Лувра перенесла корону Сайтоферна из зала «древностей» в зал современного прикладного искусства (см. [55], стр. 84–85).
О каком беспристрастном расследовании обстоятельств «античных» находок может идти речь, когда музеи отказываются слушать даже откровенные признания фальсификаторов? Несмотря на всю скандальность истории с тиарой Сайтоферна, дирекция Лувра в 1969 г. снова приобрела «скифское» изделие. На этот раз — серебряный рог для питья в виде кабаньей головы с рельефными фигурами скифов. И снова это оказалась подделка, причем аналогичный ритон был приобретен еще в 1908 г. Московским историческим музеем. Оба эти ритона вышли из одной и той же мастерской, которой руководили братья Гохманы из Очакова. Предприимчивые братья организовали целую фирму, раздавая заказы иногородним ювелирам (среди которых был и Рухомовский). Клиентами фирмы были музеи России, Германии, Франции, Англии, Греции (!), Италии (!). Товар распространялся через подставных лиц. Гигантское количество «древностей» из золота и серебра было, например, продано музеям и коллекционерам крестьянкой Анютой из села Перутино, находящегося на месте Ольвии. Где теперь находятся эти «античные реликвии»? В музеях?
Особо недоверчивым коллекционерам фирма Гохманов предоставляла возможность самим найти фальшивку в якобы раскопанных при них могилах. Размах деятельности фирмы можно только весьма приблизительно оценить по тем немногим разоблачениям, которые были сделаны. На X археологическом съезде директор Одесского археологического музея Э. Р. Штерн был вынужден выступить со специальным докладом «О подделках классических древностей на юге России», в котором он рассказал не только о деятельности Гохманов и К°, но и о многих других фальсификаторах (см. [55], стр. 86–87).
Западноевропейским «королем» античной фальсификации считается Альчео Дюссена, имевший специальную мастерскую, много лет наводнявшую мировой рынок поддельными древностями. «По всей Европе и Америке в антиквариатах, частных собраниях и музеях можно было встретить скульптуры, рожденные в мастерской Дюссены и прошедшие через руки Фазоли и Палези (директорат фирмы по фальсификациям. — Авт.). В Нью–йоркском музее Метрополитен — прекрасная кора, приписываемая греческому мастеру VI в. до н.э., в музее Сан–Луи — этрусская Диана, в Кливленде — архаическая Афина, в Вене — фронтонная группа из Велии, «реконструированная» известным специалистом по античному искусству Ф. Студницка, во многих иных собраниях — десятки статуй и портретов, принадлежащих якобы резцу Донателло, Верроккио, Мино да Фьозоле, Росселлино и других корифеев ренессансной пластики. Изобретательный фальсификатор превратил даже итальянского живописца XIV в. Симоне Мартини в скульптора…» ([77], стр. 54–56).
Все скульптуры, вышедшие из мастерской Дюссены, были произведениями высочайшего класса; недаром этот человек вошел в историю как «гений фальшивок». Это был талантливейший фальсификатор: афинские статуи «архаической эпохи» и скульптуры в стиле итальянских мастеров XV века; готические статуи и мраморные саркофаги; фронтонные фигуры и статуэтки, якобы пролежавшие в земле три тысячи лет, — все было доступно его резцу. После разоблачения Дюссена говорил: «Да, я выполнил все эти бесчисленные работы — саркофаги, мадонны с младенцами, рельефы и прочие вещи. Но я ничего не подделывал и никого не обманывал. Я никогда не копировал, я всегда занимался реконструкцией…» (см. [77], стр. 59).
Неясно, насколько Дюссене удалось бы обогатить «классическую древность», если бы в 1927 г. он не выступил с саморазоблачением. Как и Рухомовский, он использовался специализированной фирмой по изготовлению «классики». Войдя с фирмой в денежный конфликт, он решил отомстить директорату организации. Дюссене не поверили; ему пришлось доказывать авторство.
«Последних неверующих убедил фильм, заснятый в мастерской Дюссены доктором Гансом Кюрлихом. Перед объективом кинокамеры залитый светом юпитеров скульптор спокойно и невозмутимо создавал свою последнюю, на этот раз легальную, подделку — «античную» статую богини» ([77], стр. 59).
Целая фабрика, поставлявшая в Америку и Англию десятки «древних» икон, была случайно обнаружена в предместьях Парижа в 1937 г. Семнадцать изготовленных на этой фабрике икон попали в музей.
В ноябре 1958 г. в каталоге Государственного Венского аукциона Доротеум появилась готическая скульптура мадонны, датируемая специалистами 1380 годом. «Мадонна» была сенсацией до конца ноября того же года, когда ее фотографию увидел южнотирольский резчик по дереву Рифессер, узнавший собственное произведение. Как выяснилось, торговец Иозеф Ауэр (заработавший на «Мадонне» 60 тыс. шиллингов) продал таким путем несколько статуэток Рифессера. И опять эксперты из Доротеума не поверили заявлению Рифессера, и тому пришлось с огромным трудом доказывать свое авторство.
2 мая 1937 г. Гонон, крестьянин из местечка неподалеку от Бризе, нашел, вспахивая поле, мраморную, слегка поврежденную статую. Мнение специалистов было единогласно: Венера, I в. до н.э. Гонону предложили 250 тыс. франков за «творение Праксителя или Фидия». Однако в 1938 г. итальянский скульптор Франческо Кремонезе заявил, что эта статуя изготовлена им и что два года назад он лично закопал ее на поле. В качестве доказательства Кремонезе предъявил недостающие обломки. Цель Кремонезе была доказать, на что он способен, но возникает вопрос: если бы Кремонезе не признался, мы и сегодня считали бы эту статую творением Праксителя или Фидия? А много ли фальсификаторов признавалось?
Одним из наиболее известных фальсификаторов последнего времени явился некий Мальскат, обладавший фантастической способностью вживаться в древние образы. История с ним примечательна тем, что здесь фальсификатором является официальный реставратор. Наиболее знаменитой подделкой Мальската были фрески в церкви св. Марии в Любеке. Когда в результате бомбежек часть штукатурки в церкви обрушилась и открылась старая роспись стен, для восстановления этой росписи и был приглашен Мальскат. Однако от этих старых росписей практически ничего не осталось, и осуществить реставрацию оказалось невозможно. Чтобы не потерять выгодного контракта, Мальскат осуществил грандиозный подлог, выдав его за подлинную живопись XIII века, появившуюся якобы из–под слоев штукатурки. На протяжении длительного времени он, запершись с несколькими помощниками в церкви, рисовал «свободные композиции», сочетавшие в себе остатки фресок Мариенкирхе с элементами романской и готической живописи. На стенах же алтарной части он, не связывая себя никакими «остатками», заново написал фигуру Марии с благословляющим младенцем Христом и святых по сторонам.
В сентябре 1951 г. Любек широко отметил 700–летие замечательного памятника немецкого зодчества — церкви св. Марии. «Спаситель национального сокровища» был в центре внимания и был щедро вознагражден. Но «спасителем» этим был признан не Мальскат, а его работодатель — проходимец Фей. Мальскат решил отомстить, и через некоторое время он лично явился с признанием к церковному советнику доктору Гебелю. Этот скандал вряд ли имеет себе равный; он был назван по всей Европе «величайшей аферой XX века». Специалисты, видные ученые, реставраторы, сотрудники ведомства по охране памятников старины не хотели верить Мальскату, заявляя, что он страдает манией величия. Только через длительное время Мальскату удалось добиться назначения специальной комиссии экспертов во главе с крупным знатоком доктором Грундманом. Эта комиссия обнаружила и другие шедевры реставрационной деятельности фирмы Фея. В частности, была вскрыта полная поддельность «реставрированных» росписей капеллы госпиталя св. Духа и церкви св. Екатерины в Любеке, выполненных все теми же Феем и Мальскатом. Между прочим, оказалось, что Мальскат даже не сбивал старую штукатурку — он писал по ней же, не утруждая себя лишней работой. Действительно же древняя живопись ХIII в. (а точнее, ее жалкие остатки) была обнаружена только после того, как комиссия очистила древние стены этих церквей. За 500 лет от этой старой живописи практически ничего не осталось, «…. этот слой был прикрыт темно–серым фоном с какими–то маленькими цветными пятнышками» ([77], стр. 95).
Кстати, возникает общий вопрос: насколько соответствуют действительности утверждения специалистов о древности тех или иных настенных росписей? Если за 500 лет практически полностью погибла стенная живопись церквей в Любеке, то что мы должны думать о древности других, еще сохранившихся фресок? Быть может, они не столь древние, как это говорят нам историки?
Фальсифицирующие реставрации
Реставрационная деятельность, вообще, очень часто практически смыкается с фальсификацией.
В Археологическом музее в Венеции хранится рельеф, на котором изображены два мальчика, которые, впрягшись в повозку, везут женщину. Этот рельеф был дополнен и реставрирован 150 лет тому назад. Реставраторы почему–то увидели в этом изображении иллюстрацию к одному из рассказов Геродота, в котором сообщается о некоей Филиппе, жрице Геры, которую однажды за отсутствием быков привезли к храму ее сыновья, за что мать попросила у богов для них наивысшего блаженства, доступного смертным. В ответ на это Гера подарила юношам возможность умереть во сне, считая это за наивысшее блаженство.
Исходя из этого рассказа, рельеф и был «реставрирован»: решетка у ног женщины превратилась в повозку на колесах, конец веревки в руке одного из мальчиков — в дышло, стали богаче орнаменты, рельеф приобрел звучание. Насколько далеко зашли реставраторы, видно хотя бы из того, что они снабдили колеса спицами, добавили ярмо и ошейники. На основании (!?) произведенных дополнений рельеф был датирован, причем неверно (!): орнамент приняли за рисунки, храм объявили усыпальницей (и это тоже было неверно) и, наконец, исходя из этого нового рисунка, основательно дополнили и уточнили рассказ Геродота (см. [37], стр. 39).
Иногда дело доходит до анекдота. На одном из саркофагов в Лувре изображены Психея и Амур. У Амура отбита правая рука, но кисть руки сохранилась: она лежит на щеке Психеи. Два археолога превратили на своем рисунке эту кисть в бороду. Затем эта явная нелепость перекочевала в каталог Лувра с комментарием: «Скульптор, создавший саркофаг; не разобрался в сюжете — он наделил Психею, одетую в женское платье, бородой!» (см. [37], стр. 39).
Выше было упомянуто о «реконструкции» Ф. Студницки; «фронтонной группы из Велии», вышедшей из мастерской Дюссены. После того, как эта группа приобрела мировую известность, Студницки на основании «глубоких научных соображений» более чем наполовину (!) дополнил эту скульптуру, пририсовав к ней еще одну (третью) фигуру, каких–либо остатков и в помине не было на том обломке, который изготовил Дюссена (ср. фотографии «подлинника» Дюссены и «реконструкции» Студницки в [77] на стр. 58 и 57).
Фальсификации ученых
Не брезговали фальсификациями и признанные ученые. В этой связи крайне примечательна и характерна история «открытия» немецкого археолога Губерта Гримме. В 1906 г. на скалах в районе Синая было обнаружено восемь надписей, отнесенных к XVI–XV вв. до н.э., выполненных на одном из древних семитских наречий. В 1923 г. Гримме выпустил работу, в которой дал расшифровку двум из этих надписей. Согласно Гримме, надписи ясно свидетельствовали о том, что в те времена на Синае уже существовал культ Яхве. Подтверждалось и историческое существование Иосифа («Горе, похоронен Иосиф…») и Моисея, а также заодно подтверждался и ветхозаветный миф о том, что младенец Моисей был вытащен из Нила дочерью фараона («ты была милостива, вытянула меня из Нила и поставила меня над храмом…М… который на Синае»).
Естественно, что среди специалистов немедленно вспыхнули споры. Одни заявили, что неверна расшифровка; другие настаивали на том, что все это — грубо сработанная фальшивка. Гримме защищался…
Самое поразительное, что никто из всех специалистов не удосужился обратиться к оригиналам этих надписей; единственным оригиналом, на основе которого и развернулась вся дискуссия, были рисунки, сделанные самим Гримме. И только через некоторое время известный египтолог Зете додумался, наконец, обратиться к оригиналам и опубликовал точный снимок синайской надписи. «Оказалось, что там нет ничего похожего на то, что прочитал Гримме. Фальшивка была разоблачена» ([43], стр. 100). На оригинале надписи сохранилось лишь несколько полустертых значков, а вся остальная площадь была полностью разрушена, вот эти–то разрушенные тексты и «восстановил» Гримме, прекрасно зная, что вряд ли кто–нибудь догадается поинтересоваться хотя бы фотографией надписи. Его разоблачили лишь потому, что его «прочтение» было излишне сенсационно; если бы он был чуть поосторожнее, никому бы, судя по всему, и в голову не пришло полюбопытствовать: насколько точно соответствует оригинал надписи опубликованному рисунку от руки.
Отметим, кстати, что некоторые важнейшие клинописные тексты известны только в рисунках. Известный археолог Штрассмайер в течение многих лет работал в архивах Британского музея, переписывая тысячи табличек, принадлежавших якобы последнему периоду истории Вавилона. По заявлению Штрассмайера, среди этого материала им были найдены таблички с астрономическими данными, позволяющими датировать эти тексты. Например, среди этих табличек имеется «перевод дневника Гиппарха», относящийся якобы к 232 г. до н.э.
Как ни странно, но «ни один из текстов не был опубликован в официальных изданиях Британского музея, и нет никакой информации о подобных табличках, приобретенных Британским музеем после того, как Штрассмайер перестал их переписывать» ([23], стр. 112). До сих пор ученые довольствуются лишь фотографиями с записных книжек Штрассмайера (см. эти фотографии в [23], табл. 14).
Всего Штрассмайером было «найдено» 240 (!) астрономических текстов и фрагментов. По утверждению Н.А. Морозова, исследование этих текстов доказывает, что они являются подлогом, выполненным Штрассмайером. К сожалению, Н.А. Морозов своего анализа текстов Штрассмайера опубликовать не успел.
В 1856 г. Бругшем, знаменитым впоследствии египтологом, а тогда начинающим ученым, были найдены четыре прекрасно сохранившиеся деревянные (!), покрытые гипсом, таблички, содержащие сведения о положении планет в созвездиях (гороскопы). Бругш датировал их 116 годом н.э. и послал таблички астроному Био для астрономической проверки. Био подтвердил датировку (гороскопы действительно показывали близкое время), однако не выразил особого восторга по этому поводу и заявил, что это вычисления, а не наблюдения, сделанные, по–видимому, каким–то астрологом (см. [23], стр. 104). По утверждению Н.А. Морозова, анализ этих текстов также доказывает, что они являются подлогом. Многочисленные странности текстов табличек Бругша были замечены уже давно, но никто, однако, не осмеливался провести их исследование до конца. Скорее всего, молодой Бругш не удержался от соблазна начать свою научную деятельность с сенсационной находки. Подобно тому, как литературная фальсификация является одним из способов начать карьеру писателя, сенсационная археологическая фальсификация представляет собой способ начать научную карьеру.
Бросовая фальсификация
Не нужно думать, что фальсификационная деятельность ограничивается лишь изготовлением «шедевров». Процветает и так называемая «бросовая фальсификация».
«Существует буквально промышленность подделок самого низкого сорта… Известный журналист Рихард Кац рассказывает, как при нем феллах у подножия пирамид выкопал «настоящую» древнеегипетскую статуэтку. При внимательном рассмотрении на статуэтке оказалось клеймо «Сделано в Пфорцгейме». Этот городок в Шварцвальде славился как цветущий центр имитаций» ([77], стр. 20–21).
Немецкий искусствовед Юлиус Мейер–Грефе, осматривая однажды с гидом местные достопримечательности в Египте, нашел в песке древнюю статуэтку. Вернувшись в отель, он похвастался торговцу своей находкой, на что тот, как пишет сам Мейер–Грефе, «пригласил меня в заднее помещение своей лавчонки, открыл шкаф и показал мне четыре или пять совершенно таких же статуэток. Каждая из них была покрыта песком тысячелетней давности. Их делают в Бунцлау, но он получил их от одного грека, торгового агента в Каире». Оказалось, что гид давно уже работает в таком стиле (см. [37], стр. 152).
В 1925 г. Андре Мальро познакомился в одном из баров Сингапура с неким коллекционером, который путешествовал за счет Бостонcкого музея (!). Он показал Мальро пять маленьких слоников из слоновой кости, которых только что приобрел у одного индуса. «Видите, мой дорогой друг, — сказал он, — я покупаю слоников. Когда мы производим раскопки, я перед тем, как засыпать ту или иную гробницу, кладу в нее слоников. Если через пятьдесят лет другие исследователи вновь вскроют гробницу, они найдут этих слоников, которые к тому времени успеют покрыться зеленой пленкой и потеряют свой, новенький вид, и немало поломают себе голову над этой находкой… Тем, кто придет после меня я охотно задаю подобные головоломки: на одной из башен Ангкор Вата я выгравировал, мой милый друг, весьма неприличную надпись по–санскритски и хорошенько ее замазал, так что она выглядит очень старой. Какой–нибудь плут ее расшифрует» (см. [37], стр. 153).
Посетители Колизея, раскопок Помпеи, поля пирамид в Гизе в один голос рассказывают о темных личностях, предлагающих тут же на месте «только что найденные древности». Особо недоверчивые туристы могут сами найти, скажем, «древнеримскую монету», закатившуюся в щель между камнями Колизея и пролежавшую там две тысячи лет. Промышленность подделок достигла такой мощи, что «…кажется, что уже никто не может быть уверенным: ни турист, покупающий за бесценок «настоящий» египетский скарабей у подножия пирамид в Гизехе, ни коллекционер, случайно нашедший «несомненный» рисунок Коро в одном из многочисленных маленьких антиквариатов Парижа, ни даже специалист–искусствовед, приобретающий для крупнейшего музея удостоверенную множеством экспертиз картину Рембрандта на аукционе всемирно известной лондонской фирмы Сотби. Недаром начиная со второй половины прошлого века стало выходить множество книг и пособий для коллекционеров и любителей искусства с предостережениями, советами и рецептами, как уберечься от фальсификаторов» ([77], стр. 6).
Бум дешевых фальсификаций связан с широким распространением туризма, а начался он еще в конце XIX века, когда американцы, широкой волной хлынувшие в Европу, начали скупать все, что попадало под руку. Этот период «первоначального коллекционирования» американцев нашел отражение даже в художественной литературе (рассказы О'Генри и Марка Твена).
Из области подделок, не имеющих прямого отношения к предмету нашего исследования, мы упомянем только об одном примере, исключительно для демонстрации размаха фальсификационной системы: «…в наше время «репертуар» подделывателей стал буквально безграничен… Добрейший Коро сам дал толчок к подделке его работ. Он нередко подписывал картины учеников своим именем, чтобы дать тем возможность подработать. Недаром один остроумный француз назвал Коро автором 3000 картин, 10000 из которых проданы в Америку. Но правда оказалась еще сенсационней шутки: известный музейный деятель Репе Хюйг насчитал в одной Европе около 30000 работ Коро. Некий доктор Жюссом обладал коллекцией из 2414 произведений и автографов выдающегося французского художника. Увы, все до одного были фальшивыми. Но не только Коро «повезло» в этом смысле. По французской статистике только лишь в США было ввезено 9428 картин Рембрандта, 113254 рисунка Ватто…» ([77], стр. 15–16).
Объем же бросовой фальсификации не поддается никакому учету. Не надо думать, что бросовая фальсификация так уж безобидна. Несмотря на все препоны, она, в силу уже только своей массовости, засоряла и продолжает засорять музеи. Основанная на популярных мнениях и гипотезах, она, в свою очередь, эти мнения поддерживает.
Подделки эпохи Возрождения
Одинаковые причины вызывают одинаковые следствия. И, когда в средние века возник интерес к античности, фальсификаторы были тут как тут. Они обслуживали и богатых коллекционеров–знатоков (аналог нынешних музеев) поддельными «шедеврами», и бедных, но зато многочисленных паломников (аналог нынешних туристов) предметами бросовой фальсификации. Размах их деятельности был (относительно) не меньше размаха деятельности современных фальсификаторов.
«…Любой коллекционер знаком с ренессансными подделками античных бронзовых статуэток. Некоторые из них сделаны с таким мастерством, что еще и по сей день красуются в витринах античных залов музеев. Были и скульпторы, которые буквально специализировались на такого рода подделках. Один из них даже заработал прозвище Антико, т.е. античный» ([77], стр. 9).
Подделками не брезговали и великие. «Интересно, что ранняя слава Микельанджело в какой–то степени зиждилась на подделке, правда, как принято считать (! — Авт.), непроизвольной (? — Авт.). Молодой и еще неизвестный скульптор создал мраморную статуэтку спящего купидона, к сожалению, до нас не дошедшую. Флорентийские знатоки превозносили ее за сходство с античными мраморами, что в устах людей ренессанса звучало как высшая похвала. Это, по всей вероятности, и навело некоего Бальдассаре дель Миланезе на мысль купить статуэтку и перепродать ее как античный подлинник. Микельанджело получил свои 30 дукатов, а ловкий торговец отправился в Рим и продал «античную» статую кардиналу Рафаилу Риарио за большую сумму в 200 дукатов. Каким–то образом и кардинал, и автор «Купидона» узнали о проделке Бальдассаре (а если бы не узнали, то сегодняшние посетители музеев восхищались бы этим «безусловно античным и древним» произведением. — Авт.), и в июне 1495 г. — то ли по требованию Риарио, то ли по собственной инициативе — Микельанджело прибыл в Рим. Прибыл уже знаменитостью — скульптором, сумевшим подняться до мастерства древних ваятелей. Именно в этот период юноша получил первые большие заказы…» ([77], стр. 6).
Каким образом тщеславие коллекционеров создавало «античные» произведения искусства, хорошо описано в автобиографии Бенвенуто Челлини.
«Приехал в Рим великий хирург, какового звали маэстро Якомо да Карпи… Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Проходя как–то случайно мимо моей лавки, он увидел ненароком кое–какие рисунки, которые у меня там лежали, среди каковых было несколько затейливых вазочек, которые я нарисовал для собственного удовольствия. Эти самые вазы были весьма различны и непохожи на все те, какие до той поры были когда–либо виданы. Сказанному маэстро Якомо захотелось, чтобы я ему сделал такие из серебра; каковые я и сделал чрезвычайно охотно, потому что они были по моей прихоти. Хотя сказанный искусный человек очень хорошо мне за них заплатил, во сто раз больше была честь, которую они мне принесли; потому что в цехе у этих искусников, золотых дел мастеров, говорили, что никогда не видели ничего более красивого и лучше исполненного. Едва я их ему вручил, как этот человек показал их папе… Он показывал мои вазочки многим синьорам; среди прочих светлейшему герцогу феррарскому, и говорил, что получил их от некоего римского вельможи, сказав ему, что если тот желает быть вылеченным от своей болезни, то он (т.е. врач. — Авт.) желает эти две вазочки, и что этот вельможа ему сказал, что они античные и чтобы он сделал милость попросить у него любую другую вещь, и ему не покажется тяжело ее отдать, лишь бы эти он ему оставил; он говорил, будто сделал вид, что не желает его лечить, и поэтому получил их. Мне это рассказал мессер Альберте Бендедио …который был человек гордый, рассердившись, мне сказал: «А, ты смеешься? А я тебе скажу, что за тысячу лет по сей день не рождалось человека, который сумел бы их хотя бы только скопировать». И я, чтобы не лишать их такой славы; молчал и восхищенно ими любовался. Мне говорили в Риме многие синьоры об этой работе, что они считают ее чудесной и античной; некоторые из них — мои друзья; и я, возгордясь от такого дела, сознался, что сделал их я. Они не хотели верить; и я, желая остаться перед ними правдивым, должен был представить доказательство и сделать новые рисунки; а то так было недостаточно, потому что старые рисунки сказанный маэстро Якомо хитро пожелал увезти с собой. На этом маленьком дельце я много приобрел» ([54], стр. 79–81).
Последняя история наводит на серьезные размышления общего характера. Большинство «античных» произведений искусства было открыто в эпоху Возрождения, и тогда же была произведена их атрибуция: «эти скульптуры принадлежат резцу Фидия», а «эта ваза была сделана в эпоху Перикла» и т.д. Какую роль в этом играло тщеславие коллекционеров и их желание превзойти друга–соседа в полноте и богатстве своей коллекции? Каковы были, вообще, основания той или иной атрибуции? Ведь мы видели, как ошибались в этом даже в наше время специалисты и с каким упорством они отстаивали свои мнения. Вот что пишут, например, известные советские археологи Амальрик и Монгайт о «ранних» коллекциях: «Вещи различных веков и различных народов стояли рядом, и невежественные знатные коллекционеры не умели разобраться в них, хотя с самоуверенностью вельмож, которым все доступно и все возможно, пытались делать это. Так, некий принц Канино… о чаше с изображением Диониса, плывущего по морю на корабле с мачтой, обвитой виноградом… заявлял, что это не кто иной, как библейский Ной на своем ковчеге во время потопа» ([91], стр. 12).
Конечно, этот случай анекдотичный, но где гарантия в правильности атрибуций в ситуациях более тонких?
В конце концов, сколько скульптур (и какие) было действительно найдено, а не сделано тогдашними скульпторами на потребу «ловких торговцев»?
Тут мы вплотную соприкасаемся с общей проблемой распознавания фальсификаций и с ее обращением — проблемой удостоверения подлинности.
Разоблачение подделок
В [77] приведен список методов, которыми пользуются специалисты для выяснения подлинности произведений искусства (как мы видели, весьма часто, только после того, когда грандиозный скандал заставит их сделать это). Однако эти методы более или менее пригодны для живописи и практически ничего не дают для скульптур. Оценка подлинности скульптур, ювелирных изделий и т.п. покоится в основном на крайне субъективных мнениях экспертов. «Какое–то особое чувство подсказывает (внутренний голос? — Авт.), что перед вами безусловный подлинник, или же предостерегает: «Берегись, тут что–то нечисто!»… Это особое чувство эксперта зиждется не столько на моментах подсознательных, сколько на тренированной памяти, большом запасе знаний и высоком культурном уровне. Безусловно доверяться этому инстинкту нельзя…» ([77], стр. 105–106). Немудрено, что такого рода «чувство» приводило экспертов к катастрофическим ошибкам. Каковы же были эксперты в эпоху Возрождения (как правило, соединяющиеся в одном лице с коллекционерами), каждый может представить сам.
Следует также не забывать, что подделки часто внедряются в жизнь незаметно, а если на протяжении одного поколения подделка не разоблачается, то для потомков она, освященная временем и авторитетом первоначального владельца, превращается в подлинник.
Надписи
В установлении подлинности антиков мало помогают и имеющиеся иногда на них надписи. Скажем, в книге [68] приведена фотография бюста, на котором вырезано «АРХIМНDНS». Где гарантия, что эта надпись была сделана в момент изготовления бюста, а не вырезана значительно позже владельцем бюста, который на основании каких–то нам неизвестных соображений (а может быть, и без всяких соображений) решил, что бюст изображает Архимеда?
Где гарантия, что другие, более длинные надписи не сделаны шутниками вроде того, который описан Андре Мальро?
Читателю вряд ли известно, что существует несколько достоверных гробниц Овидия, на каждой из которых четко написано, что это есть гробница Овидия.
Овидий был неизвестен в средние века, и были, естественно, неизвестны его гробницы. Вслед же за быстрым распространением его сочинений на рубеже XVI века было открыто и несколько его гробниц. «Особенно посчастливилось в этом отношении 1508 году, когда были сразу найдены две несомненные, судя по надписям: одна в Нижней Венгрии, на которой начерчено прямо: Р. ОVIDII NASONIS, и другая в Саварии с точно такой же надписью. Из остальных его могил более достоверны: одна в Паннонии, другая на пути из Понта в Рим и третья в Томи на Дунае….» ([З], стр. 204).
Упомянутые выше братья Гохманы подделывали также и надписи, вырезая их на плитах древнего мрамора. Они вводили в заблуждение не только любителей–коллекционеров, но и ученых. Сам директор Одесского музея, боровшийся с подделывателями, купил у них в 1892–1893 годах четыре фальшивые надписи.
«Древний мрамор для подделок добывался частью из Ольвии, частью из Керчи, где иногда находили краткие надгробные надписи, которые стирали и на их месте рубили длинные, соответствующие ольвийской истории и весьма занимательные. Характер букв в надписях был чрезвычайно выдержанным, шрифт подбирался вполне соответствующим периоду описываемого события. Эпиграфически надписи были почти безупречны. Подделывателей удавалось изобличить, основываясь на некоторых тонкостях; не всегда верном сочетании падежей с предлогами и т.п. Впрочем, на этом не всегда можно было основывать приговоры: настоящие ольвийские надписи также не безгрешны» ([55], стр. 87).
Как говорится, комментарии тут излишни.
Очень много надписей выполнено с употреблением всевозможных сокращении (или условных обозначений), понятных только тем, кто жил в ту отдаленную эпоху; современные исследователи вынуждены гадать об их смысле.
«Так, изображения молотов, пил, колес и т.п. на обычных греко–римских надгробиях, указывающие на профессию погребенных ремесленников, стали истолковываться в качестве указаний на могилы христианских мучеников и на орудия их казни. Обычные, массами встречающиеся на римских надгробиях буквы «Д.М.» (начальные буквы посвятительных надписей: «Дис–манибус», т.е. «божественным манам» — душе (как предполагают историки. — Авт.)) стали читать «Дивис мартирибус», т.е. «божественным мученикам» (как предполагают теологи, и, между прочим неясно: кто же прав. — Авт.). В таких же латинских надгробных буквах «В.М.» («Бонэ меморие» — блаженной памяти) стали видеть «Беатим мартирибус», т.е. «блаженным мученикам». В латинской букве «М» на надгробных плитах и надписях, заменяющих собою начинающиеся ею латинские слова: «менсис» — месяц, «милле» — тысяча, «милиа» — миля, «милес» — воин, а также уже отмеченные нами «мемориа» — память и «манес» . — маны, стали усматривать указания на «мартис»: «мученика» или «мученицу» ([82], стр. 114).
Мы видим, насколько велик произвол в чтении надписей. При желании его можно и увеличить, например, некоторые могилы могут быть средневекового происхождения, и тогда «М» может означать, скажем, «маркиз ».
Расшифровка сокращенных надписей приводила к прямым анекдотам. Например, безвестный римский ребенок Элий, на надгробной плите которого стояло «М.ХI», т.е. «одиннадцать месяцев от роду», после разъяснений теологов превратился в «мученика Элия и с ним еще одиннадцати» (см. [82], стр. 114).
Было бы очень интересно критически проследить историю эпиграфики (науки о надписях), чтобы вскрыть истоки ее основных представлений. Не имея на это места, мы ограничимся несколькими беглыми замечаниями, касающимися палеографии (для теперешних наших целей безразлично обсуждать ли палеографию или эпиграфику).
«Возникновение палеографии как науки связано с именем французского ученого монаха Жана Мабильона (1632–1707гг.). А произошло это следующим образом. С середины XVII в. конгрегация болландистов ордена иезуитов начала издавать жития святых… Один из учёных–болландистов — Д. Папеброк — пришел к выводу, что более всего следует сомневаться в подлинности древнейших дипломов (документов, прилагаемых к житиям. — Авт.). В числе сомнительных, с его точки зрения, были дипломы, данные меровингскими и каролингскими королями бенедиктинскому аббатству Сен–Жермен де Пре, расположенному под Парижем. Этим выводом Папеброк поставил под вопрос законность прав аббатства на земельные владения, полученные в столь давние времена… В защиту своего ордена выступил Жан Мабильон… В течение шести лет Мабильон кропотливо работал и в 1681 г. опубликовал в Париже огромный фолиант «О дипломатике»… Папеброк… признал себя побежденным… Именно книга «О дипломатике» послужила колыбелью для новой науки — палеографии… Впервые были осмыслены истоки появления латинского письма, проведена его классификация… Римское письмо делилось на три группы: капитальное квадратное, т.е. письмо крупное, каждая буква которого вписывалась в квадрат, минускульное (от лат. minus — малый) и курсивное, т.е. беглое. Мабильон считал, что народы, пришедшие на территорию Западной Европы, создали свое письмо. Он различал несколько типов письма: лангобардское, вестготское, англосаксонское, меровингское. Подобная классификация была необходима как первый шаг к научной систематизации древних текстов» ([159], стр. 57–58).
Мы видим, таким образом, что с самого своего зарождения палеография не была нейтральной «академической» наукой, а напротив, ее основные принципы были заложены в отчаянной попытке доказать древность и подлинность земельных актов и тем самым спасти свой монастырь от разорения. К тому же она была создана лишь в XVII веке на базе уже твердо устоявшихся представлений об античности. В частности, это показывает, что для критического анализа последних представлений палеография в принципе служить не может.
Следующий этап развития палеографии связан с именем Шипионе Маффеи (1675–1755). «У него не было ни специального образования, ни профессиональной подготовки, ни увлеченности старинным письмом, но Маффеи интересовало многое, история, литература, искусство… Во всем, за что бы он ни брался, писал ли пьесы, сочинял поэму, изучал историю, — прежде всего сказывался патриот своей страны — Италии. Все строчки его произведений были проникнуты гордостью за Италию, Рим, Верону, в которой он родился… Знакомясь с историей Вероны, Маффеи обратил внимание на то, что многие иностранцы безуспешно искали в его родном городе какую–то библиотеку. Он также безуспешно пересмотрел все церковные, частные библиотеки города и близлежащих монастырей…
Много раз снимал он с полок и пересматривал рукописи, стоявшие в шкафах библиотеки веронского капитула, заглядывал под шкафы, обыскивал тайники. Ничего нет. В отчаянии он опускается в кресло и поднимает глаза. «Эврика! — восклицает он. Лестницу! Скорее лестницу!» Словно юноша, взбирается он наверх и один за другим снимает со шкафов запыленные пергаменные свитки, манускрипты, отдельные листы, фрагменты, заброшенные туда в далекие времена, возможно, во время наводнения (и оставленные там, хотя значительно менее ценные манускрипты были аккуратно положены в шкафы. — Авт.). Он не знает еще цены найденного, но интуиция подсказывает (еще бы! — Авт.), что он нашел именно то, что все искали. Не давая себе ни сна, ни отдыха, приступает Маффеи к чтению, а затем и к внимательному изучению найденных рукописей. Перед ним раскрывается удивительная картина, позволяющая сделать вывод о непрерывности развития римского письма. Найденные им рукописи VI–IX вв. (тысячу лет, пролежавшие в забвении на шкафах! — Авт.), свидетельствовали о том, что написаны они были без постороннего влияния (что, заметим, всецело соответствовало общим «патриотическим» установкам Маффеи. — Авт.). По ним легко прослеживается постепенный переход от нового римского курсива к письму, названному Мабильоном «лангобардским»…
Маффеи со свойственной ему патетикой утверждал, что варвары ничего не создали, да и не могли создать (а все идет от любезного ему Рима. — Авт.). Этот вывод имел тогда не только патриотический смысл, но и большое значение (вот как! — Авт.) для дальнейшего развития палеографии. Теория Мабильона о национальных типах письма, т.е. множественности графических центров, была поколеблена. Римское письмо и раннесредневековые типы письма стали рассматриваться как единое целое» ([159], стр. 59–60).
Мы видим, что Маффеи, безусловно был неплохим драматургом, умеющим постепенно нагнетать напряжение, разряжающееся в неожиданной и эффектной концовке. Он был также горячим патриотом Рима, не останавливающимся перед явным подлогом. Удивительно, что поколения палеографов не задумывались над бросающейся в глаза фантастичностью истории открытия Маффеи рукописей, историей вполне допустимой на театральной сцене, но никак невозможной в реальной жизни. Интересно, кстати, какова судьба «открытых» Маффеи манускриптов? Не затерялись ли они (подобно тому, как исчезли рукописи Платона, с которых Фичино делал свой перевод)?
Все это тем более интересно, что до самого последнего времени все палеографические исследования основывались на общих принципах, установленных Мабильоном и Маффеи. Впрочем, и современная перестройка их учения, связанная с именем французского ученого Маллана, отвергает (см. [159], стр. 61) лишь тезис, что родоначальником латинского письма было капитальное квадратное письмо, оставляя неизменным утверждение Маффеи о неразрывной генетической связи античного письма со средневековым. А именно это утверждение и нуждается, как мы видели, в доказательстве.
Нумизматика
Особо следует обсудить вопрос о поддельных монетах и вообще о нумизматике и ее значении для хронологии.
«Несмотря на то, что интерес к монете как к памятнику далекого прошлого возник очень давно (коллекционирование монет началось если не с античного времени, то определенно с эпохи Возрождения), нумизматика как наука оформилась сравнительно поздно. Переходным этапом от коллекционирования к научным методам обработки монет, к их научному изучению можно считать самый конец XVIII в.
В эпоху Возрождения сильно возрос интерес к античной культуре. К этому времени накапливается (откуда? — Авт.) большое количество греческих и римских монет, которые привлекают коллекционеров и любителей старины своим изяществом и красотой. В XIV в. большое собрание античных монет имел поэт Петрарка. С этих пор начинают создаваться большие частные собрания монет, послужившие в дальнейшем основой крупнейших европейских музейных коллекций. Источником для коллекций монет были находки античных кладов и отдельных монет, встречающихся в погребениях или просто потерянных (?! — Авт.). Целью коллекционеров была погоня за наиболее редкими и красивыми монетами… Поэтому коллекционирование на этом этапе нанесло немалый ущерб науке — монеты лишались паспорта, клады монет разрознивались, монеты худшей сохранности шли на переплавку…
В течение почти двухсот лет, когда нумизматика находилась в руках коллекционеров, был собран значительный материал, но не производилось никаких попыток критически отнестись к нему…» ([31], стр. 13–14).
В отношении античных монет в первую очередь обращает внимание их разнообразие, многотемье легенд (надписей) и изображений высокий уровень художественного исполнения. Разнообразие монетных видов античных монет давно уже беспокоило нумизматов, и они пытались найти (точнее, придумать) ему причины. Существуют теории Бэргона–Гарднера, Риджвея, Героянниса, Макдональда, но все они мало убедительны (см. [31], стр. 58–60). Заметим, что разнообразие, скажем, древнегреческих монет доходит до курьезов. Оказывается, например, что существуют монеты с изображением Пифагора или моралиста Сираха (!).
Удивляет также высокий художественный уровень древнегреческих монет, приближающий их к произведениям искусства. «Несмотря на несовершенство технических приемов, большинство греческих монет отличаются удивительной красотой, изяществом, вкусом и являются подлинными произведениями искусства… Поэтому на многих монетах есть имя художника, делавшего штемпель» ([31], стр. 78–79).
Государству выгодно выпускать как можно больше монет единого штампа, чтобы не вносить хаос в свою финансово–платежную систему (поэтому, в частности, монеты–уники — чистый абсурд), тогда как коллекционеру интереснее иметь побольше разнообразных и желательно красивых монет, а монета–уника — это его мечта.
Выходит, что античные монетные дворы, явно пренебрегая интересами своего государства, делали все, чтобы удовлетворить запросы позднейших коллекционеров! Одного этого соображения достаточно, чтобы признать огромное число уникальных «античных» монет подделками.
Более поздние (римские) монеты уже более однородны. На них, как правило, изображен император и дана краткая легенда. Говорить о портретности этих изображений можно только при большой фантазии, а краткость легенды, состоящей в основном только из начальных букв, позволяет расшифровывать ее как угодно.
Создавать уникальные монеты неизвестных «древних» государств и правителей — проще простого: достаточно владеть простейшими навыками гравирования. Неудивительно поэтому, что около любого «исторического» места существуют мастерские по изготовлению «античных» монет. Ныне эти мастерские производят «бросовый» товар, на потребу невзыскательных туристов: специалисты мгновенно отличают их от монет, появившихся в коллекциях в эпоху Возрождения и называемых поэтому «подлинными». Находимые в новое время клады монет, содержащие «древнеримские» монеты, все принадлежат средним векам и поэтому служить для доказательств аутентичности имеющихся в них монет не могут.
Нумизматами обнаружены целые фирмы фальсификаторов, организовывавших массовое производство античных монет. Например, известны серии подделок, хранившихся в музеях и получивших название «падуанцев». Они были изготовлены в XVI в. жителем г. Падуи Джованни Кавино. «В 1830 г. в Германии умер другой «фальшивомонетчик» — Беккер, вырезавший 662 штемпеля, которыми чеканил массу золотых и серебряных подделок римских ауреусов и динариев. Эти подделки до начала XX века засоряли многие музейные собрания» ([31], стр. 14). Ныне найдены отличительные черты «падуанцев» и подделок Беккера, и потому «сейчас эти «монеты» легко выделяются из музейных собраний» ([31], стр. 14). Но где гарантия, что не было других мощных фирм фальшивомонетчиков, чьи монеты до сих пор мирно покоятся в музеях?
«На научную основу» коллекционирование монет поставил в конце XVIII века Иосиф Иларий Эккель (1737–1798), издавший двухтомное описание античных монет Венского мюнцкабинета и восьмитомный каталог. Он очистил коллекции от многих подделок, но, бесспорно, ввиду полной субъективности его критериев всех подделок он не выявил. Для целей нашего исследования особенно важно использование монет для установления и уточнения хронологии. Однако «многие античные монеты, особенно архаического и классического периодов, не имели обозначения времени их чеканки, поэтому они не поддаются точной датировке. Такую точную дату выпуска этих монет могут дать только сопоставления с письменными или археологическими памятниками или же с конкретными историческими событиями» ([31], стр. 62). На других же монетах указано время их чеканки в местных эрах. Поэтому установление их времени требует соответствующих календарных гипотез.
Таким образом, датировка монет во всех случаях основывается на традиционной хронологической и событийной сетке и потому самостоятельного значения не имеет.
Религиозные подделки
О средневековых фальсификациях мощей и священных предметов в нашу эпоху атеистической пропаганды знает каждый. Мы все же остановимся и на этом предмете, рассматривая его не как собрание курьезов, а как показатель общей некритичности мышления того времени, некритичности, тем более распространяющейся и на «светские» предметы. Не надо также забывать, что большинство историков христианства были глубоко верующими людьми, и они серьезно воспринимали этот поток подделок. Это, бесспорно, повлияло на те их выводы, которые безоговорочно принимаются современными историками.
В отношении подделок особенно повезло Иоанну Крестителю. В наличии имеются предметы, связанные с каждым пунктом его биографии.
Меч, которым была отрублена его голова, находится в кафедральном соборе г. Авиньона. Коврик, подставленный под голову Иоанна в момент казни, — в Аахенском соборе. Камень, на который был постелен коврик, — в Венецианском соборе св. Марка. Блюдо, на котором Саломее была поднесена голова Иоанна, — в церкви св. Лаврентия в Генуе. Кроме сандалий Иоанна, показывают пещеру, в которой он скрывался, и камень, на котором он спал и оставил на нем отпечаток своего тела. По легендам, император Юлиан приказал разрыть могилу Иоанна, перемешать его останки с костями разных животных и сжечь. Эта версия открыла гигантские возможности для демонстрации пепла Иоанна. Килограммы (!) этого пепла хранятся в церквах Рима, Генуи, Вьенне, Ардре, Дуе, Пюи ан–Веле и т.д. Наибольший интерес представляет, конечно, голова Предтечи. Первая голова хранится в Эмсе якобы с IV века. В 452 г. была найдена еще одна голова Иоанна, а в 857 г. — следующая. Аббат Маропль, прикладываясь к голове Иоанна в Константинополе, заявил: «Благодарение богу, вот уже шестая голова Иоанна, которую я удостаиваюсь целовать» (см. [40], стр. 207). Всего в настоящий момент имеется 12 голов Иоанна. В Москве якобы хранилась тринадцатая, но она затерялась.
Плечи Иоанна хранятся в четырех экземплярах, в Сен–Дени под Парижем, в Лонгпонте и в других местах. Ноги — в Аббевиле, в Венеции, в Толедо, в Немуре. Особенно много сохранилось рук. Одна из них в конце XVIII в. оказалась собственностью русского царя Павла. Вторая находится в Болонье, третья — в Суассоне, четвертая — в Риме, пятая — в Перпиньянине, а всего 9 рук с 45 пальцами. Кроме того, налицо индивидуальные пальцы: один — в Безансоне, другой — в Тулузе, а всего «отдельных пальцев» 13.
Естественно, что еще больше реликвий сохранилось от Иисуса Христа. После его рождения пуповина была, как полагается, отрезана. Она хранилась в Клермоне в течение всего средневековья. Второй экземпляр — в соборе г. Шалон на Марне. Зафиксировано очень большое число экземпляров крайней плоти Спасителя, отрезанной на 8–й день после рождения. Основатель протестантизма Жан Кальвин уже в 1587 г. знал 3 экземпляра этой уникальной святыни. Аббат Тьер в 1699 г. сообщил еще о двух. После этого число их стало нарастать, Сейчас зарегистрировано 15 крайних плотей Христа, хранятся и демонстрируются литры (!) крови Спасителя, пролитой на кресте. Отдельно хранится пот, собранный с его тела. Во многих городах Франции хранятся слезы, пролитые Спасителем во время моления в Гефсиманском саду. В Вандоме хранится слезинка, пролитая Христом над базаром, которая была подобрана ангелом и передана Марии Магдалине.
К числу реликвий, наиболее сильно возбуждавших эмоции верующих, принадлежат обломки древа креста Господня, ставшего с давних пор предметом особенного почитания во Франции (кстати, мы покажем в дальнейшем, что доминирование этих настроений именно во Франции, по–видимому, может быть естественно объяснено). Очень много кусочков «честного креста» (наряду с другими реликвиями) было привезено крестоносцами. Часть «честного древа» получил герцог австрийский, а в 1239 г. Людовик Святой сподобился приобрести даже «истинный терновый венец Христа». В 1241 г. в Европу приехало копье, которым Христу пронзили бок, и губка, на которой ему поднесли уксус (кстати сказать, нам непонятна логика историков, отрицающих достоверность этих реликвий и вместе с тем признающих аутентичность многих «античных» предметов, о которых даже неизвестно, кто их привез в Европу).
Не нужно думать, что поклонение такого рода реликвиям — дело прошлого. Евангельская легенда гласит, что легионеры после распятия разделили между собой одежду Христа. После ожесточенной конкуренции победу одержал собор в Трире. В 1844 г. трирский епископ впервые выставил реликвию для всеобщего обозрения, и на поклонение к ней собираются сотни тысяч паломников. В 1900 г. поклониться хитону явились два миллиона человек. В последний раз хитон выставлялся в 1959 г. Для пропаганды была использована вся мощь современной рекламы, на площади около собора мощные репродукторы постоянно информировали толпы о процессе демонстрации святыни.
В 1204 г. во время четвертого крестового похода французский крестоносец де ля Рош привез льняное полотнище четырех метров в длину и метр в ширину со следами крови и пота, на котором обрисовываются следы человеческой фигуры длиной примерно в 130 см. В настоящее время эта реликвия хранится в Турине. Общественность была проинформирована, что это та самая плащаница, в которую Иосиф Аримафейский завернул тело Иисуса после снятия с креста. Однако дело осложнилось тем, что еще две церкви показывали не менее достоверную плащаницу, а затем число их стало стремительно расти. Туринские власти предприняли серьезные шаги для защиты своих прав, и в 1899 г. плащаница была сфотографирована, и на негативе ясно обрисовалось человеческое лицо, не только своими очертаниями напоминающее иконописные изображения Христа, но и обнаруживающее явные следы рубцов и ран от тернового венца, да и довольно явственные очертания самого венца (см. [40], фото на стр. 225). Были предприняты многочисленные настойчивые попытки «естественного» объяснения, основанные на ряде специальных экспериментов. Некоторые увенчались успехом. В печати было сообщено, что на пропитанном алоэ и ароматическими маслами куске льна удалось получить нечто вроде отпечатка тела и лица того покойника, который завертывался в это полотнище.
Таким образом, мы видим, что даже в наше время делаются попытки «естественнонаучно» обосновать историческую значимость такого рода реликвий.
Заключение
Отнюдь не настаивая пока на подложности всех античных произведений искусства, мы хотели лишь подчеркнуть ненадежность их атрибуций, основанных на субъективных мнениях коллекционеров и экспертов.
Следует также отметить, что подавляющее большинство фальсификаций основывается на популярных представлениях, и, когда такого рода фальсификация не вскрыта, она, в свою очередь, поддерживает эти представления. Примечательно, что очень много фальсификаций было раскрыто лишь потому, что их авторы слишком следовали «научным» представлениям своего времени.
Наше обсуждение нумизматических проблем было поневоле очень ограниченным и фрагментарным. Некоторые дополнительные соображения можно найти в [7], стр. 83–85. По существу же, единственно, что нам нужно, это вывод о несамостоятельности нумизматических датировок, об их зависимости от традиционной хронологической шкалы. Тем более, конечно, невозможна никакая самостоятельная датировка скульптур, ювелирных изделий и т.п.
§ 2. Современная полевая археология и хронология
Методика раскопок
Современные археологи с болью и гневом говорят о «невежественных копателях» прежних веков, искавших только ценные вещи и безнадежно изуродовавших многочисленные археологические памятники.
В этом виновны не только безвестные копатели, но и крупные ученые. Например, в 1851–1854 гг. русский археолог граф А.С. Уваров раскопал 7729 курганов во Владимиро–Суздальской земле, безнадежно перемешав все находки. «Вот как оценил результат этих грандиозных раскопок другой русский археолог А.А. Спицын: «При поступлении вещей в Румянцевский музей они представляли в полном смысле беспорядочную груду материала, так как при них не было описи с отметками, из какого кургана каждая вещь происходит… все вещи коллекции смешались в серую одноцветную массу, безразличную для мужчин и женщин, для прадеда, деда и внука, для туземца и пришельца. Грандиозные раскопки 1851–1854 гг. в Суздальской области будут долго оплакиваться наукой и служить грозным предостережением для всех любителей массовых раскопок» ([91], стр. 12–13). Не лучше дело обстояло со знаменитыми шлимановскими раскопками Трои. Шлиман «вошел в археологию как слон в фарфоровую лавку» и варварски перемешал все на свете. Заметим, кстати, что идентификация найденного Шлиманом города с Троей основана не столько на находках, сколько на их интерпретации, базирующейся на литературной традиции, подогретой фанатическим стремлением Шлимана найти именно Трою. Почти все конкретные идентификации Шлимана отвергаются современной наукой, а за городом на Гиссарлыкском холме оставлено имя Трои в основном лишь за неимением ничего лучшего.
Раскопки Помпеи начались в 1711 г., но только в 1911 г. (через двести лет!) они были поставлены «на научную основу».
В настоящее время методика археологических раскопок существенно усовершенствована. В частности, тщательно фиксируется взаимное расположение всех предметов, что позволяет определить их возраст по отношению друг к другу. Особое внимание уделяется не уникальным драгоценностям, а массовым объектам быта (скажем, керамике), позволяющим воспользоваться статистическим анализом.
Конечно, археологи приветствуют находки и драгоценных предметов (наиболее сенсационным было в этом отношении знаменитое вскрытие гробницы Тутанхамона), но все же основное значение, скажем, для датировок имеют предметы быта.
К сожалению, применить эту методику к античным раскопкам удается редко: все они уже испорчены предшествующими деятелями. Исключением являются некоторые раскопки в Северном Причерноморье, в Болгарии, находки затонувших кораблей и т.п.
Археологические датировки
Как же осуществляются археологические датировки? Дадим слово специалисту — профессору Ленинградского университета Л.С. Клейну:
«Самый надежный способ установления возраста той или иной европейской культуры — это выяснить, с которой из египетских династий эти европейские племена имели торгово–обменные отношения, а если они с египтянами не были связаны непосредственно, то, возможно, были связаны с их соседями, а уже те — с египтянами.
В Египте времен конца 18–19 династий (т.е. 1350—1150 гг. до н.э.) в могилах и на поселениях оказываются сосуды из Греции, характерные там для III периода микенской культуры — значит, этот период относится к тому же времени, но в Микенах такие же сосуды найдены вместе с фибулами (застежками) типа Пескьера — вроде современной английской булавки, а такая же фибула найдена в Германии близ Мюлау в погребении с остатками кремации и урной, у которой были три ручки в виде столбиков, — значит, тем же временем датируется и это погребение. Но очень похожая урна найдена в курганном погребении близ Фангера, уже недалеко от балтийского побережья, где вместе с ней оказалась бронзовая фибула другого типа — из двух круглых пластинок со скобкой между ними (напоминающая очки). Другая фибула этого типа найдена в Швеции в известном «кургане короля Бьёрна», который, таким образом, никак не мог относиться к королю викингов Бьёрну, а был воздвигнут на добрых две тысячи лет раньше. Так археологи связывают одновременные культуры в длинную цепь аналогиями, сопоставляя в каждом звене идентичные вещи из соседних культур и наращивают эту цепь на север, присоединяя культуру за культурой, по выражению Ю. Эггерса, «как костяшки домино»…
Но на ранних этапах производящего хозяйства — в неолите, медном и бронзовом веке — импорт просачивался от племени к племени по каплям, и за тысячи лет, прошедшие с тех пор, эти капли большей частью испарились.
Гораздо чаще археологам удается выловить не такие вот прямые импорты, а косвенные следы от их проникновения — разнообразные копии, имитации, подражания — все то, что вместе с вещественными следами других контактов (военных, брачных и пр.) мы объединяем под термином «влияния». Но если торговали только живые с живыми, то влияния, отдельные, ослабленные, но все же несомненные, живы и тогда, когда в их источнике очаг давно угас и жизнь прекратилась. Из одного и того же источника разнообразные влияния распространялись разными путями и разными темпами. Поэтому в далеких областях Европы в одной и той же культуре могут сочетаться вещи, прототипы которых на Востоке отделены друг от друга многими веками. Археолог, пытающийся привязать ту или иную европейскую культуру с помощью учета влияний к какому–либо периоду египетской или месопотамской истории, оказывается в положении ковбоя, бросающего лассо в большой табун…» ([61], стр. 55–56).
Отчетливо заметны субъективизм и неточность этих методов (особенно метода «лассо»). Понимая это, Клейн описывает далее более «строгие» методы, разработанные Шахермейером, Милойчичем и Шофером:
«Эти археологи также восстанавливали ряды одновременных культур от Египта до Прибалтики (как при работе методом «домино») и при этом даже не брезговали использованием влияний (как при работе методом «лассо»). Но для последних они ввели три строгих метода доказанности. Во–первых, культуры нельзя считать одновременными на основании одной какой–то аналогии, она может оказаться случайной, необходимо совпадение целого комплекта аналогий. Во–вторых, нельзя сцеплять непосредственно культуры на дальних расстояниях через головы других, а только соседние культуры, иначе есть риск не заметить время, потребное влиянию на преодоление длинного пути со многими посредниками. В–третьих, даже соседние культуры только тогда можно уверенно счесть одновременными, когда увязываются один с другим предшественники их на тех же территориях и их преемники, еще лучше, когда сцепляются всеми своими звеньями, на всех этапах многоэтажные стратиграфические колонки. Так зашнуровывают ботинок плетеным шнуром, петля к петле…» ([61], стр. 56–57).
Методика «шнуровки» также не безупречна, и против нее можно выставить немало возражений (см., например, [64], стр. 3). Но нас сейчас интересует другое: принципиальная возможность достичь методами археологии лишь относительной датировки, установления одновременности или взаимного расположения по оси времени двух событий, но никак не их «абсолютных» дат, скажем, в юлианских годах.
Например, быть может, напрасно Клейн так уверенно отрицает принадлежность «кургана Бьёрна» королю викингов Бьёрну: если метод «домино» что–то и установил, то только одновременность сооружения этого кургана 18–19 династиям Египта, а когда правили эти династии, это уже другой вопрос, археологам не подведомственный.
Хронология Египта
Кстати, по поводу хронологии Египта Клейн пишет следующее: «Первые схемы египетской хронологий были основаны на труде египетского жреца Манефона, который уже во времена Птолемеев (III в. до н.э.) собрал древние предания и надписи, составил списки фараонов, сгруппировал их в 30 династий и, сложив годы царствований, подсчитал продолжительность отдельных периодов истории египетского государства. Цифры получились огромными. Основываясь на них, Флиндерс Петри, Л. Борхардт и другие египтологи оценили продолжительность истории Древнего Египта в 5–6 тыс. лет. Так возникла «длинная» хронология Египта и ранней Европы, долго господствовавшая в науке.
Эд. Мейер и его ученики противопоставили ей «короткую» хронологию. Дело в том, что фараоны нередко царствовали одновременно (как соправители), и не только фараоны, но и целые династии, которые в периоды упадка и смуты правили параллельно в разных частях страны. Манефон же, исходя из идеи единовластия и цельности государства, выстроил всех фараонов в одну цепочку, сильно удлинив тем самым общую продолжительность истории государства. Поэтому Эд. Мейер отбросил подсчеты Манефона, жившего многие тысячелетия после древних фараонов, и положил в основу своих построений анналы (ежегодные записи) и памятные записи самих фараонов. Но, поскольку эта цепь сведений дошла до нас обрывками, со многими пропусками и провалами, нужно было найти для каждого значительного события точное место на абсолютной шкале времени. Эта хронология, отводящая на всю историю династического Египта только три тысячи лет (начало I династии относится примерно к 3000 г. до н.э. или даже к несколько более позднему времени), уже давно была обоснована столь вескими доказательствами, что «длинная» хронология Египта (как, кстати, и Месопотамии) полностью утратила свое научное значение» ([61], стр. 54–55).
В дальнейшем мы подробно обсудим хронологические проблемы египетской истории, а пока лишь заметим, что, как непосредственно вытекает из сказанного, та или иная хронология Египта основывается на письменных памятниках, косвенных соображениях и других материалах, не археологического происхождения. Таким образом, одна археология ничего сказать об абсолютных датах не может.
Мы все же не зря привели длинную выписку из статьи Клейна, поскольку некоторые из изложенных в ней идей Эд. Мейера нам еще пригодятся (пока мы лишь заметим, что они неожиданно перекликаются с идеями Морозова о последовательном расположении записей, освещающих параллельные события; см. § 7, гл. 1).
Физические методы датировки
В последние годы на помощь археологии попыталась прийти физика. С течением времени в предметах происходят те или иные физические изменения, которые можно измерить и, зная темп (скорость) изменения, тем самым вычислить уже не относительный, а абсолютный возраст предмета.
Еще в начале этого века было предложено измерять возраст зданий по их усадке или деформации колонн. Однако трудности оценки времени, необходимого для усадки или деформации, воспрепятствовали воплощению этой идеи в жизнь. Еще раньше было предложено измерять возраст по годовым кольцам деревьев (дендрохронологический метод). Было получено несколько обнадеживающих результатов, например, в 1929 г. Дуглас успешно установил этим методом хронологию индейских стоянок в Аризоне. Однако дендрохронологический метод применим только в очень специальных обстоятельствах, что очень ограничивает его возможности. В частности, для Европы удается довести дендроархеологическую временную шкалу только до VIII–IX вв. н.э. (см. [64], стр. 85).
В середине прошлого века Оппель попытался определить возраст египетских памятников материальной культуры по нильским наносам ила. Дело в том, что, как нашли по ряду наблюдений, ежегодные затопления Египта Нилом (прекратившиеся после постройки Ассуанской плотины) поднимают почву приблизительно на 1 дюйм в 20 лет (см.[5], стр. 543). Оппель сообщает (информация 1852 года), что около Кармана под слоем сухого ила в 72 дюйма обнаружены остатки плотины, покоившейся на насыпной террасе из каменных обломков с остатками барельефов, с осколками стекла и фарфора (?!), углубленной в ил на 6 метров. Отсюда он вычислил, что эта терраса была построена за 6480 лет до его времени, т.е. около минус 4600 года.
Но ведь ясно, что никто, никогда не будет строить плотину непосредственно на иле. Чтобы плотина не была смыта первым разливом, необходимо врыть в ил достаточно солидный фундамент. Этим фундаментом и является найденная терраса. Полагая, что она не возвышалась над окружающим илом, мы получаем как нижнюю оценку для времени, протекшего с момента ее сооружения, 72 х20 = 1440 лет. Таким образом, получается, что эта терраса была насыпана в V–VI веках нашей эры, т.е., как мы увидим в главе 13, точно тогда, когда это должно быть по теории Морозова.
Морозов добавляет к этому (см.[5], стр. 645), что там же были обнаружены разбитые колоссы, пьедесталы которых были в 1862 г. покрыты тем же слоем ила в 72 дюйма. Следовательно, и эти пьедесталы были сооружены в V–VI веках. Для датировки керамики (наиболее массового объекта археологических находок) было предложено два метода: археомагнитный и термолюминисцентный. Однако по многим причинам археологические датировки этими методами, скажем, в Восточной Европе, также ограничиваются средневековьем (см. [64], стр. 9–10, а также [63], стр. 50–61).
Было предложено еще несколько остроумных методов датировок (например, по измерению скорости звука в костях), но все они в практику еще не внедрены. Из всех физических методов датировок остается лишь знаменитый «радиоуглеродный» метод, всем известный из научно–популярной литературы. Этот метод получил в последнее время широкое распространение, в частности, применительно к античным памятникам, поскольку он претендует на объективное и независимое от письменных источников значение. Мы посвятим ему следующий параграф.
Методика раскопок
Современные археологи с болью и гневом говорят о «невежественных копателях» прежних веков, искавших только ценные вещи и безнадежно изуродовавших многочисленные археологические памятники.
В этом виновны не только безвестные копатели, но и крупные ученые. Например, в 1851–1854 гг. русский археолог граф А.С. Уваров раскопал 7729 курганов во Владимиро–Суздальской земле, безнадежно перемешав все находки. «Вот как оценил результат этих грандиозных раскопок другой русский археолог А.А. Спицын: «При поступлении вещей в Румянцевский музей они представляли в полном смысле беспорядочную груду материала, так как при них не было описи с отметками, из какого кургана каждая вещь происходит… все вещи коллекции смешались в серую одноцветную массу, безразличную для мужчин и женщин, для прадеда, деда и внука, для туземца и пришельца. Грандиозные раскопки 1851–1854 гг. в Суздальской области будут долго оплакиваться наукой и служить грозным предостережением для всех любителей массовых раскопок» ([91], стр. 12–13). Не лучше дело обстояло со знаменитыми шлимановскими раскопками Трои. Шлиман «вошел в археологию как слон в фарфоровую лавку» и варварски перемешал все на свете. Заметим, кстати, что идентификация найденного Шлиманом города с Троей основана не столько на находках, сколько на их интерпретации, базирующейся на литературной традиции, подогретой фанатическим стремлением Шлимана найти именно Трою. Почти все конкретные идентификации Шлимана отвергаются современной наукой, а за городом на Гиссарлыкском холме оставлено имя Трои в основном лишь за неимением ничего лучшего.
Раскопки Помпеи начались в 1711 г., но только в 1911 г. (через двести лет!) они были поставлены «на научную основу».
В настоящее время методика археологических раскопок существенно усовершенствована. В частности, тщательно фиксируется взаимное расположение всех предметов, что позволяет определить их возраст по отношению друг к другу. Особое внимание уделяется не уникальным драгоценностям, а массовым объектам быта (скажем, керамике), позволяющим воспользоваться статистическим анализом.
Конечно, археологи приветствуют находки и драгоценных предметов (наиболее сенсационным было в этом отношении знаменитое вскрытие гробницы Тутанхамона), но все же основное значение, скажем, для датировок имеют предметы быта.
К сожалению, применить эту методику к античным раскопкам удается редко: все они уже испорчены предшествующими деятелями. Исключением являются некоторые раскопки в Северном Причерноморье, в Болгарии, находки затонувших кораблей и т.п.
Археологические датировки
Как же осуществляются археологические датировки? Дадим слово специалисту — профессору Ленинградского университета Л.С. Клейну:
«Самый надежный способ установления возраста той или иной европейской культуры — это выяснить, с которой из египетских династий эти европейские племена имели торгово–обменные отношения, а если они с египтянами не были связаны непосредственно, то, возможно, были связаны с их соседями, а уже те — с египтянами.
В Египте времен конца 18–19 династий (т.е. 1350—1150 гг. до н.э.) в могилах и на поселениях оказываются сосуды из Греции, характерные там для III периода микенской культуры — значит, этот период относится к тому же времени, но в Микенах такие же сосуды найдены вместе с фибулами (застежками) типа Пескьера — вроде современной английской булавки, а такая же фибула найдена в Германии близ Мюлау в погребении с остатками кремации и урной, у которой были три ручки в виде столбиков, — значит, тем же временем датируется и это погребение. Но очень похожая урна найдена в курганном погребении близ Фангера, уже недалеко от балтийского побережья, где вместе с ней оказалась бронзовая фибула другого типа — из двух круглых пластинок со скобкой между ними (напоминающая очки). Другая фибула этого типа найдена в Швеции в известном «кургане короля Бьёрна», который, таким образом, никак не мог относиться к королю викингов Бьёрну, а был воздвигнут на добрых две тысячи лет раньше. Так археологи связывают одновременные культуры в длинную цепь аналогиями, сопоставляя в каждом звене идентичные вещи из соседних культур и наращивают эту цепь на север, присоединяя культуру за культурой, по выражению Ю. Эггерса, «как костяшки домино»…
Но на ранних этапах производящего хозяйства — в неолите, медном и бронзовом веке — импорт просачивался от племени к племени по каплям, и за тысячи лет, прошедшие с тех пор, эти капли большей частью испарились.
Гораздо чаще археологам удается выловить не такие вот прямые импорты, а косвенные следы от их проникновения — разнообразные копии, имитации, подражания — все то, что вместе с вещественными следами других контактов (военных, брачных и пр.) мы объединяем под термином «влияния». Но если торговали только живые с живыми, то влияния, отдельные, ослабленные, но все же несомненные, живы и тогда, когда в их источнике очаг давно угас и жизнь прекратилась. Из одного и того же источника разнообразные влияния распространялись разными путями и разными темпами. Поэтому в далеких областях Европы в одной и той же культуре могут сочетаться вещи, прототипы которых на Востоке отделены друг от друга многими веками. Археолог, пытающийся привязать ту или иную европейскую культуру с помощью учета влияний к какому–либо периоду египетской или месопотамской истории, оказывается в положении ковбоя, бросающего лассо в большой табун…» ([61], стр. 55–56).
Отчетливо заметны субъективизм и неточность этих методов (особенно метода «лассо»). Понимая это, Клейн описывает далее более «строгие» методы, разработанные Шахермейером, Милойчичем и Шофером:
«Эти археологи также восстанавливали ряды одновременных культур от Египта до Прибалтики (как при работе методом «домино») и при этом даже не брезговали использованием влияний (как при работе методом «лассо»). Но для последних они ввели три строгих метода доказанности. Во–первых, культуры нельзя считать одновременными на основании одной какой–то аналогии, она может оказаться случайной, необходимо совпадение целого комплекта аналогий. Во–вторых, нельзя сцеплять непосредственно культуры на дальних расстояниях через головы других, а только соседние культуры, иначе есть риск не заметить время, потребное влиянию на преодоление длинного пути со многими посредниками. В–третьих, даже соседние культуры только тогда можно уверенно счесть одновременными, когда увязываются один с другим предшественники их на тех же территориях и их преемники, еще лучше, когда сцепляются всеми своими звеньями, на всех этапах многоэтажные стратиграфические колонки. Так зашнуровывают ботинок плетеным шнуром, петля к петле…» ([61], стр. 56–57).
Методика «шнуровки» также не безупречна, и против нее можно выставить немало возражений (см., например, [64], стр. 3). Но нас сейчас интересует другое: принципиальная возможность достичь методами археологии лишь относительной датировки, установления одновременности или взаимного расположения по оси времени двух событий, но никак не их «абсолютных» дат, скажем, в юлианских годах.
Например, быть может, напрасно Клейн так уверенно отрицает принадлежность «кургана Бьёрна» королю викингов Бьёрну: если метод «домино» что–то и установил, то только одновременность сооружения этого кургана 18–19 династиям Египта, а когда правили эти династии, это уже другой вопрос, археологам не подведомственный.
Хронология Египта
Кстати, по поводу хронологии Египта Клейн пишет следующее: «Первые схемы египетской хронологий были основаны на труде египетского жреца Манефона, который уже во времена Птолемеев (III в. до н.э.) собрал древние предания и надписи, составил списки фараонов, сгруппировал их в 30 династий и, сложив годы царствований, подсчитал продолжительность отдельных периодов истории египетского государства. Цифры получились огромными. Основываясь на них, Флиндерс Петри, Л. Борхардт и другие египтологи оценили продолжительность истории Древнего Египта в 5–6 тыс. лет. Так возникла «длинная» хронология Египта и ранней Европы, долго господствовавшая в науке.
Эд. Мейер и его ученики противопоставили ей «короткую» хронологию. Дело в том, что фараоны нередко царствовали одновременно (как соправители), и не только фараоны, но и целые династии, которые в периоды упадка и смуты правили параллельно в разных частях страны. Манефон же, исходя из идеи единовластия и цельности государства, выстроил всех фараонов в одну цепочку, сильно удлинив тем самым общую продолжительность истории государства. Поэтому Эд. Мейер отбросил подсчеты Манефона, жившего многие тысячелетия после древних фараонов, и положил в основу своих построений анналы (ежегодные записи) и памятные записи самих фараонов. Но, поскольку эта цепь сведений дошла до нас обрывками, со многими пропусками и провалами, нужно было найти для каждого значительного события точное место на абсолютной шкале времени. Эта хронология, отводящая на всю историю династического Египта только три тысячи лет (начало I династии относится примерно к 3000 г. до н.э. или даже к несколько более позднему времени), уже давно была обоснована столь вескими доказательствами, что «длинная» хронология Египта (как, кстати, и Месопотамии) полностью утратила свое научное значение» ([61], стр. 54–55).
В дальнейшем мы подробно обсудим хронологические проблемы египетской истории, а пока лишь заметим, что, как непосредственно вытекает из сказанного, та или иная хронология Египта основывается на письменных памятниках, косвенных соображениях и других материалах, не археологического происхождения. Таким образом, одна археология ничего сказать об абсолютных датах не может.
Мы все же не зря привели длинную выписку из статьи Клейна, поскольку некоторые из изложенных в ней идей Эд. Мейера нам еще пригодятся (пока мы лишь заметим, что они неожиданно перекликаются с идеями Морозова о последовательном расположении записей, освещающих параллельные события; см. § 7, гл. 1).
Физические методы датировки
В последние годы на помощь археологии попыталась прийти физика. С течением времени в предметах происходят те или иные физические изменения, которые можно измерить и, зная темп (скорость) изменения, тем самым вычислить уже не относительный, а абсолютный возраст предмета.
Еще в начале этого века было предложено измерять возраст зданий по их усадке или деформации колонн. Однако трудности оценки времени, необходимого для усадки или деформации, воспрепятствовали воплощению этой идеи в жизнь. Еще раньше было предложено измерять возраст по годовым кольцам деревьев (дендрохронологический метод). Было получено несколько обнадеживающих результатов, например, в 1929 г. Дуглас успешно установил этим методом хронологию индейских стоянок в Аризоне. Однако дендрохронологический метод применим только в очень специальных обстоятельствах, что очень ограничивает его возможности. В частности, для Европы удается довести дендроархеологическую временную шкалу только до VIII–IX вв. н.э. (см. [64], стр. 85).
В середине прошлого века Оппель попытался определить возраст египетских памятников материальной культуры по нильским наносам ила. Дело в том, что, как нашли по ряду наблюдений, ежегодные затопления Египта Нилом (прекратившиеся после постройки Ассуанской плотины) поднимают почву приблизительно на 1 дюйм в 20 лет (см.[5], стр. 543). Оппель сообщает (информация 1852 года), что около Кармана под слоем сухого ила в 72 дюйма обнаружены остатки плотины, покоившейся на насыпной террасе из каменных обломков с остатками барельефов, с осколками стекла и фарфора (?!), углубленной в ил на 6 метров. Отсюда он вычислил, что эта терраса была построена за 6480 лет до его времени, т.е. около минус 4600 года.
Но ведь ясно, что никто, никогда не будет строить плотину непосредственно на иле. Чтобы плотина не была смыта первым разливом, необходимо врыть в ил достаточно солидный фундамент. Этим фундаментом и является найденная терраса. Полагая, что она не возвышалась над окружающим илом, мы получаем как нижнюю оценку для времени, протекшего с момента ее сооружения, 72 х20 = 1440 лет. Таким образом, получается, что эта терраса была насыпана в V–VI веках нашей эры, т.е., как мы увидим в главе 13, точно тогда, когда это должно быть по теории Морозова.
Морозов добавляет к этому (см.[5], стр. 645), что там же были обнаружены разбитые колоссы, пьедесталы которых были в 1862 г. покрыты тем же слоем ила в 72 дюйма. Следовательно, и эти пьедесталы были сооружены в V–VI веках. Для датировки керамики (наиболее массового объекта археологических находок) было предложено два метода: археомагнитный и термолюминисцентный. Однако по многим причинам археологические датировки этими методами, скажем, в Восточной Европе, также ограничиваются средневековьем (см. [64], стр. 9–10, а также [63], стр. 50–61).
Было предложено еще несколько остроумных методов датировок (например, по измерению скорости звука в костях), но все они в практику еще не внедрены. Из всех физических методов датировок остается лишь знаменитый «радиоуглеродный» метод, всем известный из научно–популярной литературы. Этот метод получил в последнее время широкое распространение, в частности, применительно к античным памятникам, поскольку он претендует на объективное и независимое от письменных источников значение. Мы посвятим ему следующий параграф.
§ 3. Радиоуглеродный метод датировки
Идея Либби
«Вскоре после окончания второй мировой войны американец Уилард Фрэнк Либби опубликовал открытие, стяжавшее ему мировую славу и ныне увенчанное Гуггенгеймовской и Нобелевской премиями. Изучая взаимодействие искусственно получаемых нейтронов с атомами азота, Либби пришел к выводу (1946г.), что и в природе должны происходить такие же ядерные реакции, как в его опытах; нейтроны, выделяющиеся под воздействием космических лучей в атмосфере Земли, должны поглощаться атомами азота, образуя радиоактивный изотоп углерода — C14. Этот радиоактивный углерод примешивается в небольшом количестве к стабильным изотопам углерода C12 и C13 и вместе с ними образует молекулы углекислого газа, которые усваиваются организмами растений, а через них и животных, в том числе человека. Они должны быть как в тканях, так и в выделениях живых организмов.
Когда удалось (1947г.) уловить слабую радиоактивность зловонных испарений метана у сточных вод Балтимора, это явилось первым подтверждением догадки Либби. Затем была установлена радиоактивность растущих деревьев, морских раковин и пр. (1948–1949гг.). Как и всякий радиоактивный элемент, радиоактивный изотоп углерода распадается с постоянной, характерной для него скоростью. Поэтому его концентрация в атмосфере и биосфере непрерывно убывала бы (по Либби, вдвое за каждые 5568 лет), если бы убыль не пополнялась столь же непрерывно новообразованием C14 в атмосфере. Сколько убывает, столько и прибывает (откуда это известно? — Авт.)
Но в эту удивительную взаимоуравновешенность и соразмерность природы врезается аккорд дисгармонии. Его вносит смерть. После смерти организма новый углерод в него уже не поступает (из воздуха в тело растения, с питанием в тело животного) и уменьшение концентрации C14 не восполняется радиоактивность мертвого органического тела (трупа, древесины, угля и т.п.) неудержимо падает — и что самое важное — со строго определенной скоростью!
Значит, достаточно измерить, насколько уменьшилась удельная радиоактивность умершего организма по сравнению с живыми, чтобы определить, как давно этот организм перестал обновлять свои клетки — как давно срублено дерево, подстрелена птица, умер человек. Конечно, это нелегко: радиоактивность природного углерода очень слаба (даже до смерти организма — один атом C14 на 10 млрд. атомов нормального углерода). Однако Либби разработал средства и приемы измерения и пересчета — так появился радиоуглеродный метод определения возраста древних объектов» ([б1], стр. 52–53).
Обсудим же подробнее физические основы радиоуглеродного метода датировки.
Физические основы радиоуглеродного метода
Атмосферу Земли пронизывают нейтроны, плотность потока которых меняется с высотой и геомагнитной широтой. Так, например, максимальное количество нейтронов находится на высоте примерно 12 км, а вблизи поверхности Земли плотность потока нейтронов уменьшается до нуля. На широте Парижа плотность этого потока (на равной высоте) в три раза больше его потока на широте Алжира (см. [65], стр. 138–139).
Отсюда можно сделать три вывода:
1) нейтроны возникают в стратосфере под действием космических лучей, т.е. представляют собой вторичные частицы космического излучения;
2) первичные космические лучи, порождающие нейтроны, являются потоком заряженных частиц;
3) возникшие нейтроны почти немедленно поглощаются газами воздуха, так что до поверхности Земли доходит их ничтожное количество.
Число нейтронов в минуту, возникающих в земной атмосфере, равно (см. [65] стр. 139) приблизительно 6x1020 нейтронов/мин с ошибкой +/-25%.
Таким образом, каждую минуту на Земле возникает от 4,5х1020 до 7,5х1020 нейтронов. Эти нейтроны сталкиваются с атомами атмосферного азота и кислорода, вступая с ними в ядерную реакцию. «Сравнительно небольшое число нейтронов достигает поверхности Земли, и резонно предположить, что каждый нейтрон, рождаемый космическими лучами, создает атом радиоуглерода, следовательно, скорость образования нейтронов равна скорости образования радиоуглерода. Это составляет примерно 7,5 кг радиоуглерода в год» ([65], стр. 104).
Период полураспада радиоуглерода C14 равен примерно 5600 лет, так что 1% радиоуглерода распадается примерно за 80 лет.
Отсюда легко определить, что равновесное количество C14 на Земле составляет примерно 60 тонн (с ошибкой +/-25%, т.е. от 45 до 75 тонн). Это означает, что в современном образце один атом радиоуглерода приходится на 0,8х1012 атомов обыкновенного углерода, откуда следует (см. [65], стр. 143), что в одном грамме природного углерода происходит в среднем 15 распадов в минуту.
Образовавшийся радиоуглерод перемешивается в атмосфере, поглощается океанами и усваивается организмами. Сфера распространения углерода называется обменным углеродным резервуаром. Он состоит (см. [63], стр. 30) из атмосферы, биосферы, поверхностных и глубинных океанических вод. Если принять содержание углерода в биосфере за 1, то атмосфера будет содержать 2 единицы, почва и поверхностные воды океана — по 3 единицы, а глубинные воды океана — 120 единиц. Таким образом, подавляющая масса углерода похоронена в глубине океана.
«Под радиоуглеродным возрастом подразумевается время, прошедшее с момента выхода объекта из обменного фонда до момента измерения C14 в образце» ([63], стр. 32).
Гипотезы, лежащие в основе радиоуглеродного метода
Идея измерения радиоуглеродного возраста очень проста. Для этого достаточно знать:
1) содержание радиоуглерода в объекте в момент выхода объекта из обменного фонда;
2) точный период полураспада радиоуглерода C14.
После этого, взяв достаточный объем образца, следует измерить количество радиоуглерода в настоящий момент и простым вычитанием и делением вычислить время, которое прошло с момента выхода объекта из обменного резервуара до момента измерения. Однако на практике эта простая идея встречается со значительными трудностями. Во–первых, что значит «момент выхода объекта из обменного резервуара»? Первоначальная гипотеза Либби состояла в том, что этот момент совпадает с моментом смерти объекта. Не говоря уже о том, что момент смерти может отличаться от момента, интересующего историков (например, кусок дерева из гробницы фараона может быть срублен значительно раньше времени постройки гробницы), ясно, что отождествление момента выхода объекта из обменного резервуара с моментом смерти верно только в «первом приближении», так как после смерти обмен углерода не прекращается, он лишь замедляется, приобретая другую форму, и это обстоятельство необходимо учитывать.
Известно (см. [63], стр. 31) по крайней мере три процесса, протекающие после смерти и приводящие к изменению содержания радиоуглерода в образце:
1) гниение органического образца;
2) изотопный обмен с посторонним углеродом;
3) абсорбция углерода из окружающей среды.
Эйткин пишет: «…единственно возможный тип разложения — это образование окиси или двуокиси углерода. Но этот процесс не имеет значения, так как он связан только с уходом углерода» ([65], стр. 149). По–видимому, здесь Эйткин имеет в виду, что, поскольку окисление изотопов углерода происходит с одинаковой скоростью, оно не нарушает процентного содержания радиоуглерода. Однако в другом месте он пишет: «Хотя C14 в химическом отношении идентичен C12, его больший атомный вес непременно проявляется в результате процессов, имеющих место в природе, механизм обмена между атмосферным углекислым газом и карбонатом океана обусловливает несколько большую (на 1,2%) концентрацию C14 в карбонатах; наоборот, фотосинтез атмосферной углекислоты в растительном мире Земли приводит к несколько меньшей (в среднем на 3,7%) концентрации C14 в последнем» ([65], стр. 159).
Ссылаясь на Крега, Эйткин (см. [65], стр. 143) сообщает, что меньше всего радиоуглерода в биосфере и гумусе и больше всего (на 4,9%) в неорганических веществах в морской воде. Нам неизвестно, каково различие в скорости окисления изотопов углерода при процессах гниения, но данные Крега заставляют полагать, что это различие должно быть вполне заметно, во всяком случае, процесс окисления углерода является обратным процессом к процессу его фотосинтеза из атмосферного газа, и потому изотоп C14 должен окисляться быстрее (с большей вероятностью), чем изотоп C12. Следовательно, в гниющих (или гнивших) образцах концентрация радиоуглерода C14 должна уменьшиться (т.е. они должны «постареть»).
Другие возможности обмена углерода между образцами и обменным резервуаром, по–видимому, вообще трудно количественно учесть. Считается, что «наиболее инертны обугленное органическое вещество и древесина. У известковой части костей и карбонатов раковин, наоборот, часто наблюдается изменение изотопного состава» ([63].стр. 31). Поскольку учет возможного обмена углерода, таким образом, практически нереален, при измерениях его фактически игнорируют. Стандартные методики радиоуглеродных измерений обсуждают в лучшем случае лишь способы очистки образца от постороннего радиоуглерода и причины возможного загрязнения образца. Например, советский специалист С.В. Бутомо ограничивается утверждением, что «обугленное органическое вещество и хорошо сохранившаяся древесина в большинстве случаев достаточно надежны» ([63], стр. 31) а Эйткин к этому добавляет, что «При работе с любым образцом надо тщательно очистить его от чужеродных корешков и волокон, а также обработать кислотой, чтобы растворить всякие осадочные карбонаты. Для удаления гумуса можно промыть образец в щелочном растворе» ([65], стр. 149).
Обратим внимание, что вопрос, не меняет ли эта «химическая очистка» содержания радиоуглерода, даже не ставится.
Изменение содержания радиоуглерода в обменном фонде
Вторая гипотеза Либби состоит в том, что содержание радиоуглерода в обменном резервуаре не меняется со временем. Эта гипотеза также, конечно, неверна, и эффекты, влияющие на изменение с течением времени содержания радиоуглерода в обменном фонде, необходимо учитывать.
Если в момент смерти объекта содержание радиоуглерода в обменном резервуаре отличалось от современного на 1%, то при расчете возраста такого образца возникнет ошибка примерно на 80 лет; 2% дадут ошибку на 160 лет и т.д. Отклонение в 10% даст ошибку в возрасте на 800 лет, а при еще больших отклонениях линейный закон нарушится и отклонение, скажем, в 20% приведет к ошибке в определении возраста не на 1600 лет, а на 1760 лет.
Эйткин указывает следующие эффекты, влияющие на содержание радиоуглерода в обменном резервуаре:
1) изменение скорости образования радиоуглерода (в зависимости от изменения интенсивности космического излучения);
2) изменение размеров обменного резервуара;
3) конечная скорость перемешивания между различными частями обменного резервуара;
4) разделение изотопов в обменном резервуаре. Он замечает, что .»определенные данные, касающиеся пунктов «а» и «б», трудно получить иным способом, кроме измерений на образцах, достоверно датированных другими методами» ([65], стр. 153).
Существуют, кстати сказать, еще два современных эффекта, изменяющих нынешнюю концентрацию радиоуглерода. Это увеличение содержания радиоуглерода вследствие экспериментальных взрывов термоядерных бомб и уменьшение этого содержания (т.н. «эффект Зюсса») за счет сжигания ископаемого топлива (нефть и уголь, содержание радиоуглерода в которых вследствие их древности должно быть ничтожным).
Изменение скорости образования радиоуглерода (пункт «а») пытались оценить многие авторы. Так, например, Крауэ исследовал «исторически надежно датируемые материалы» и показал, что существует корреляция между ошибкой радиоуглеродного датирования и изменением магнитного поля Земли. По его вычислениям, удельная активность менялась вокруг средней величины с 600 г. н.э. по настоящее время в пределах +/- 2%, причем максимальные изменения происходили каждые 100–200 лет (см.[63], стр. 29). «По–видимому, изменения космического излучения происходили и раньше, но ввиду кратковременности значение этих флуктуаций трудно учитывать. На основании совпадения вычисленного значения удельной активности углерода, а также на основании сходимости возраста морских осадков, определенного по не зависимым друг от друга углеродному и иониевому методам, можно считать, что интенсивность космического излучения за последние 35 000 лет была постоянной в пределах +10—20%» ([63], стр. 29).
Напомним, что «постоянство» на 20% означает ошибку в определении возраста на 1760 лет! Изменение обменного резервуара (пункт «б») определяется в основном колебаниями уровня океана. Либби (см. [65], стр. 157) показал, что снижение уровня моря на 100 м уменьшает размеры резервуара на 5%. А если при этом за счет понижения температуры (скажем, из–за оледенения) уменьшилась концентрация растворенного карбоната, то общее уменьшение углерода в обменном фонде могло доходить до 10%.
В отношении скорости перемешивания (пункт «г») имеющиеся данные несколько противоречивы. Например, Фергюссон (см. [65], стр. 158) на основании исследования радиоактивности годичных колец деревьев полагает, что перемешивание идет довольно быстро и среднее время, в течение которого молекула углекислого газа находится в атмосфере до перехода в другую часть резервуара, составляет не более 7 лет. С другой стороны, во время испытаний водородных бомб образовалось около полутонны радиоуглерода, что мало влияет на общую массу радиоуглерода (в 60 тонн). Тем не менее в 1959 г. активность образцов увеличилась на 26%, а к 1963г. увеличение достигло даже 30%. Это четко свидетельствует в пользу слабой перемешиваемости. Полное перемешивание воды в Тихом океане происходит (по оценке Зюсса) примерно за 1500 лет, а в Атлантическом океане (по оценкам Олсона и Брекера) — за 750 лет (см. [66], стр. 198).
На перемешивание воды в океане сильно влияет температура. Увеличение скорости перемешивания поверхностных и глубинных вод на 50% приведет к снижению концентрации радиоуглерода в атмосфере на 2%.
Вариация содержания радиоуглерода в живых организмах
Третья гипотеза Либби состоит в том, что содержание радиоуглерода в организме одно и то же для всех организмов по всей Земле (т.е. не зависит, скажем, от широты и породы растения). С целью проверить эту гипотезу Андерсен (Чикагский университет), проведя тщательные измерения, получил (см. [66], стр. 191), что на самом деле содержание радиоуглерода, как и следовало ожидать, колеблется от 14,53 +/- 0,60 до 10,31 +/- 0,43 распадов на грамм в минуту. Это дает отклонение содержания радиоуглерода от среднего значения на +/- 8,5%.
Резюме
Таким образом, реальная активность древних образцов может отличаться от некоторой средней величины по следующим причинам:
1. Изменение активности древесины во времени (2%).
2. Изменение интенсивности космических лучей (20%, теоретическая оценка).
3. Увеличение перемешивания воды в мировом океане (2%).
4. Колебания концентрации радиоуглерода в зависимости от местоположения породы дерева (8,5%).
5. Изменение содержания радиоуглерода в образце за счет гниения (?%).
6. Изменение содержания радиоуглерода в образце в процессе его химической очистки (?%).
7. Изменение содержания радиоуглерода в обменном фонде на счет вымывания карбонатных геологических пород (?%).
Этим список возможных причин отнюдь не исчерпывается. Например, активность образца может измениться за счет изменения содержания радиоуглерода после крупных выбросов карбонатов во время вулканических извержений.
Эта причина может резко исказить радиоуглеродные датировки в местностях, близких к вулканам (Этна и Везувий), и вместе с тем учесть ее практически невозможно.
Кроме того, не надо забывать ошибку в датировке, происходящую от разрыва во времени, между, скажем, повалом дерева и использованием его древесины в исследуемом предмете. Наконец, следует учитывать неточность принятой величины периода полураспада C14 (в последнее время исправленной почти на 10%) и ошибки экспериментального измерения радиоактивности образца (учет фона и т.п.). Мы не обсуждаем этих ошибок (для уменьшения которых физики положили немало сил), поскольку нам представляется бессмысленным точно измерять величину, теоретическая неконтролируемая ошибка которой может достигать, скажем скромно, 10%.
При самом оптимистическом подсчете получается, что непредсказуемая ошибка в радиоуглеродной датировке может достигать 1200 лет.
Поэтому весьма странным выглядит благодушный вывод Б.А. Колчина и Я.А. Шера: «Подводя итог краткому обзору исследований вековых вариаций C14, следует отметить, что они не только не подрывают доверия к радиоуглеродной хронологии, а, наоборот, — увеличивают ее точность» ([64], стр. 8).
Более реалистической точки зрения придерживается другой советский специалист по радиоуглеродным датировкам — С.В. Бутомо:
«Ввиду значительных колебаний удельной активности C14 радиоуглеродные даты относительно молодых образцов (возраста до 2000 лет) не могут быть приняты в качестве опорных данных, для абсолютной хронологической шкалы» ([63], стр. 29).
Защитники радиоуглеродного метода
Пытаясь защитить незащитимое, Либби пишет:
«Наши выводы могли бы оказаться неверными, если бы ошибки измеренных величин, самых различных по своему существу, — интенсивности космических лучей, скорости перемешивания и глубины океанов — были бы взаимосвязаны. Но, поскольку этого нет, мы полагаем, что большая ошибка маловероятна» ([66], стр. 193).
Тут, по–видимому, Либби имеет в виду, что ошибки, происходящие от разных невзаимосвязанных эффектов, могут иметь разный знак и потому могут взаимно уничтожиться. А что будет, если их знак окажется одинаковым? Ссылка же Либби на «малую вероятность» смысла не имеет, поскольку большинство эффектов, влияющих на содержание радиоуглерода, не имеет стохастического характера.
Вообще, с логикой Либби явно не в ладу. Например, приведя таблицу, подытоживающую измерения Андерсена (см. выше), он пишет:
«Было показано, что нет сколько–нибудь значительных различий между исследованными образцами, собранными на различных широтах почти от полюса до полюса» ([66], стр. 191). Но позвольте! Ведь разброс составляет 8,5%, т.е. более 700 лет!
Все это не мешает Либби заявить:
«…вычисленное нами содержание радиоактивного углерода хорошо согласуется с ожидаемой величиной. Расхождение сводится только к допустимым (?! — Авт.) ошибкам отсчета» ([66], стр. 190).
Отмечая с удовлетворением совпадение радиоуглеродных и дендрологических дат, Либби пишет:
«Совпадение возраста сердцевины с возрастом дерева показывает, что в сердцевине гигантской секвойи жизненные соки не находятся в химическом равновесии с клетчаткой и другими молекулами дерева. Иными словами, углерод центральной части древесины отложился там около 3000 лет назад, хотя само дерево было срублено всего несколько десятков лет назад!» ([60], стр. 193).
Это было написано в 1962 г. Когда же через три года Зюсс, исследуя радиоактивность годичных колец, обнаружил отклонение радиоуглеродных дат от дендрохронологических, Либби заявил, что в древности содержание радиоуглерода было выше, чем в настоящее время. Здесь мы наблюдаем типичный логический круг.
В другой статье Либби доказывает сначала достоверность радиоуглеродного метода, опираясь на традиционную хронологию Древнего Египта, но когда в контрольных измерениях обнаружились расхождения, то Либби предположил… ошибочность египетской хронологии (см. [б2], стр. 104).
Аналогично Либби вначале подтверждал радиоуглеродный метод дендрохронологией, а когда возникали расхождения, объяснил их тем, что древесные кольца могут образовываться по нескольку в год.
Впрочем, не только Либби страдает отсутствием логики. Колчин и Шер пишут: «Следовательно, даты, которые были вычислены в предположении неизменности содержания C14 в атмосфере сейчас и в древности, нуждаются в уточнении. Но значит ли это, что они недостоверны?» ([б4], стр. 6).
Затем они проводят аналогию с постепенным уточнением расстояния Земли от Луны, утверждая, что точно так же радиоуглеродные даты становятся все более и более точными. Этому можно бы поверить, если бы на стр. 4 их статьи мы перед этим не прочитали, что «период полураспада C14 — 5570 +/- 30…», а на стр. 8, что «было решено (!! — Авт.), что более вероятное (?! — Авт.) значение периода полураспада следует считать 5730 +/- 40 лет». Вот так уточнение! Поправка составляет 160 лет!
По–видимому, понимая всю шаткость подобной аргументации, защитники радиоуглеродного метода апеллируют к традиционным историческим датировкам: «Возрасты образцов, насчитывающих до 5000 лет, хорошо согласуются с историческими оценками» ([65], стр. 155). «Были предприняты дальнейшие исследования с образцами известного возраста… Результаты… охватывают истекший период в 5000 лет.. Таким образом, общая надежность радиоуглеродного метода твердо доказана» ([65], стр. 135). «У нас не было расхождения с историками относительно Древнего Рима и Древнего Египта. Мы не проводили многочисленных определений по этой эпохе, так как в общем ее хронология, известная археологии, лучше, чем могли установить ее мы…» ([67], стр. 24). «…В отношении последних 4000 лет точность измерений увеличивается до +/- двух веков, а применительно к последним двум тысячелетиям расхождения с истинными историческими датами почти не наблюдается» ([67], стр. 20).
«Хорошим примером является синхронизация радиоуглеродных дат по культуре воронковидных кубков и других памятников Европы с историческими и радиоуглеродными датами Древнего Египта…» ([64], стр. 7).
Но посмотрим, что говорят сами археологи.
Археология против физики
В своей статье под примечательным названием «Археология спорит с физикой» проф. Клейн пишет, что радиоуглеродные даты внесли «растерянность в ряды археологов. «Одни с характерным преклонением перед непостижимой сложностью точных наук приняли указания физиков как откровение свыше: что физики сказали — то непреложный факт. Эти археологи поспешили перестроить хронологические схемы, запросто отказавшись от старых выводов и методов своей науки» ([61], стр. 58). Другие же восстали против физики. «Первым из археологов против радиоуглеродного метода открыто выступил Владимир Милойчич…, который… не только обрушился на практическое применение углеродных датировок в археологии, но и… подверг жестокой критике сами теоретические предпосылки физического метода… сопоставляя индивидуальные измерения современных образцов со средней цифрой–эталоном, Милойчич обосновывает свой скепсис серией блестящих парадоксов. Раковина живущего американского моллюска с радиоактивностью 13,8, если сравнить ее со средней цифрой как абсолютной нормой (15,3), оказывается уже сегодня (переводя на годы) в солидном возрасте — ей около 1200 лет! Цветущая дикая роза из Северной Африки (радиоактивность 14,7) для физиков «мертва» уже 360 лет (ведь ее радиоактивность меньше положенной на 0,6 распада), а австралийский эвкалипт, чья радиоактивность 16,31 для них еще «не существует» — он только будет существовать через 600 лет. Раковина из Флориды, у которой зафиксировано 17,4 распада в минуту на грамм углерода, «возникнет» лишь через 1080 лет…
Но так как и в прошлом радиоактивность не была распределена равномернее, чем сейчас, то аналогичные колебания и ошибки следует признать возможными и для датировки древних объектов. И вот вам наглядные факты: радиоуглеродная датировка в Гейдельберге образца от средневекового алтаря работы Вита Ствоша (Фейта Штосса) показала, что дерево, употребленное для починки алтаря, еще вовсе не росло! (Христос накормил десятью хлебами тысячи людей, но он все же не пытался накормить их хлебом, который еще не вырос. Чудо в алтаре Ствоша — куда диковиннее!). В пещере Вельт (Иран) нижележащие слои датированы 6054 +/- 415 и 6595 +/- 500 гг. до н.э., а вышележащий — 8610 +/- 610 гг. до н.э. Таким образом, отмечает Милойчич, получается обратная последовательность слоев и вышележащим оказывается на 2556 лет старше нижележащего! И подобным примерам нет числа… Милойчич призывает отказаться, наконец, от «критического» редактирования результатов радиоуглеродных измерений физиками и их «заказчиками» — археологами, отменить «критическую» цензуру при издании результатов. Физиков Милойчич просит не отсеивать даты, которые почему–либо кажутся невероятными археологам, публиковать все результаты, все измерения, без отбора. Археологов Милойчич уговаривает покончить с традицией предварительного ознакомления физиков с примерным возрастом находки (перед ее радиоуглеродным определением) — не давать им никаких сведений о находке, пока они не публикуют своих цифр! Иначе невозможно установить, сколько же радиоуглеродных дат совпадает с достоверными историческими, т.е. невозможно определить степень достоверности метода.
Кроме того, при таком «редактировании» на самих итогах датировки — на облике полученной хронологической схемы — сказываются субъективные взгляды исследователей. Так, например, в Гронингене, где археолог Беккер давно придерживался короткой хронологии, и радиоуглеродные даты «почему–то» получаются низкими, тогда как в Шлезвиге и Гейдельберге, где Швабдиссен и другие издавна склонялись к длинной хронологии, и радиоуглеродные даты аналогичных материалов получаются гораздо более высокими» ([621. стр. 94–95).
Мы не будем далее цитировать Клейна: картина уже вполне ясна! В заключение нам хочется заметить, что напрасно Клейн назвал свою статью «Археология спорит с физикой» — теоретические основы радиоуглеродного метода (пресловутые гипотезы Либби) имеют к настоящей физике лишь косвенное отношение, и, пока они не будут усовершенствованы, т.е. пока не будет установлен ход изменения активности обменного резервуара во всех его вариациях (скажем, в зависимости от места), — а, признаемся, мы не видим, как это можно сделать, — говорить о радиоуглеродном методе как о методе датировки, поддержанном авторитетом физики, является чистым недоразумением (если не сказать крепче).
Нас удивляет, зачем физики положили столько труда на усовершенствование методики своих измерений с целью их уточнения; ведь все равно неконтролируемая ошибка в 1000—1500 лет «съест» всю экспериментальную точность (из–за полной бессмысленности этой деятельности мы на ней выше даже не останавливались; измерять с большой точностью активность образца — это все равно, что измерять микрометром высоту дерева).
Книга Фирсова.
Эта глава была практически полностью написана, когда вышла в свет книга Л.В. Фирсова «Этюды радиоуглеродной хронологии Херсонеса Таврического» (см. [101]). «Название книги отражает содержание второй ее части, наибольшей по объему. Ее первую часть следует рассматривать как введение читателя в метод радиоуглеродного датирования» ([101], стр. 3). Написанная практиком–радиохронологом (Л.В. Фирсов провел несколько сот радиоуглеродных определений возраста), эта книга отвечает на вопрос, что думают сами радиохронологи о своем методе и как они им пользуются.
Подробно описав лабораторную методику радиоуглеродного датирования, Фирсов переходит к обсуждению его надежности.
О гипотезах (по Фирсову, «постулатах»), лежащих в основе радиоуглеродного метода, он пишет, что в отношении их «пока приходится разводить руками, уповая (! — Авт.) на то, что опасения о постулатах надуманны» ([101], стр. 24)
Фирсов следующим образом характеризует эти постулаты. «Их три: 1) распад радиоуглерода — процесс строго экспоненциальный и характеризуется известной нам постоянной величиной — периодом полураспада, 2) концентрация радиоуглерода в атмосфере Земли, по крайней мере, в последние 50 тыс. лет была постоянной… 3) наконец, соотношение между радиоуглеродом и стабильными изотопами углерода в органических материалах такое же, как в атмосфере.
В первом постулате сомнительна абсолютно точная величина периода полураспада радиоуглерода. По многим определениям… период полураспада принят в 5570 лет, но разные авторы приводят неодинаковые значения. Рекомендованная Кембриджским симпозиумом величина 5730 лет на 3% больше, но еще нуждается в проверке. Вместе с тем датирование образцов заведомо известного (! — Авт.) возраста пока (? — Авт.) заставляет предпочесть первое значение, хотя, естественно, неуверенность остается…
Далее, если датирование образцов заведомо известного по историко–археологическим данным возраста приводит к ожидаемым или близким результатам, то это значит (?! — Авт.), что концентрация радиоуглерода в атмосфере существенно не менялась… Однако ежегодно появляются публикации, в которых тезис о постоянстве концентрации радиоуглерода в атмосфере ставится под сомнение. Впрочем, больше фактов (какие это факты? — Авт.) свидетельствует о том, что в обозримом для радиоуглеродного метода прошлом (в течение последних 50 тыс. лет) плотность космического излучения, достигавшего Земли была более или менее (?! — Авт.) постоянной. Короткопериодные флуктуации космических лучей, которые обусловлены циклическим изменением активности Солнца (еще один источник ошибок! — Авт.), по–видимому (?! — Аат.), существенно не нарушали баланса радиоуглерода в атмосфере…
Наконец, как нечто само собой разумеющееся мы принимаем, что радиоуглерод и стабильные изотопы углерода усваиваются растениями из атмосферы в том соотношении, в котором они в ней находятся…
Так ли это? Доказано, что в разных природных процессах происходит фракционирование C12 и C13 (стабильных изотопов. — Авт.)… В материалах разного происхождения… отношение… C12 к C13 меняется от 88 до 94, т.е. содержание С колеблется от 1,050 до 1,125%…
Таким образом, фракционирование стабильных изотопов углерода — твердо установленный факт. А радиоуглерод?
Его концентрация в атмосфере исчезающе мала — около 2х10–10%; его доля в сумме изотопов углерода, связанных в атмосфере в виде CO2 немного больше 2х10–6%, иными словами, C14 в 500 тыс. раз меньше, чем даже C13. При такой концентрации вероятность фракционирования углерода ничтожна (?! — Авт.), казалось бы, растения просто не могут «почувствовать привкус» C14, усваивая СО из атмосферы. Однако в лабораторных условиях экспериментаторы убедились, что растения делают различие (еще бы! — Авт.) между C14 и стабильными изотопами углерода и поглощают C14 в меньшей доле. Реакция же растений на радиоуглерод в природе остается пока областью догадок и теоретических выкладок, еще не подтвержденных точными измерениями.
Тем не менее если эффект биогенного фракционирования углерода и проявляется, то он, скорее всего (? — Авт.), в тысячи раз меньше, чем для C13. Для C13 максимальная разница при фракционировании достигает (1,125–1,050) : 1,050х100 = 7,15%, для C14 эффект разделения не может быть (почему? — Авт.) больше 10–3%. Это дает нам право считать биогенное фракционирование углерода вероятным, но ничтожным по своему значению источником ошибок метода.
Датирование эталонных образцов в большинстве случаев приводит к удовлетворительным и хорошим результатам, поэтому особых опасений относительно ошибок из–за некоторой неуверенности в точности трех постулатов метода испытывать нет оснований. Однако все эти вопросы нуждаются в дальнейшем исследовании» ([101], стр. 25–26). Мы привели столь длинную выписку (сократив лишь повторения) для того, чтобы читатель мог сам судить, как радиохронологи защищают свой метод.
Не говоря уже о том, что Фирсов перечисляет не все гипотезы, лежащие в основе радиоутоеродного метода, он фактически обсуждает сколько–нибудь содержательно лишь последний постулат об отсутствии биогенного фракционирования. Единственный тезис, который он выдвигает в его защиту, состоит в том, что из–за малой концентрации C14 в атмосфере «растения просто не могут «почувствовать привкус» C14. Это соображение выглядит странно: ведь процесс фракционирования является химическим процессом, идущим на молекулярном уровне, и концентрация, влияя, бесспорно, на его скорость, не может влиять на процентный состав его продуктов (если, конечно, Фирсов не утверждает, что фотохимическое усвоение углерода является коллективно–молекулярным процессом типа цепной реакции). Ту же ошибку Фирсов делает в следующем абзаце, утверждая, что из–за малой концентрации эффект разделения для C14 должен быть (в процентном отношении!) «в тысячи раз меньше, чем для C13». Непонятно и упоминание о «вероятности фракционирования», поскольку этот процесс не имеет стохастического характера и понятие вероятности к нему неприменимо. Впрочем, сам же Фирсов сообщает об экспериментах, показывающих, что «растения делают различие между C14 и стабильными изотопами углерода». Его возражение, что это «лабораторные» эксперименты и что «в природе» дело может обстоять по–другому, явно надуманно и вызвано лишь желанием во что бы то ни стало «спасти» метод.
Фактически же основным аргументом Фирсова остается лишь ссылка на то, что радиоуглеродное датирование «приводит к удовлетворительным и хорошим результатам», т.е. дает результаты. согласные с традиционной хронологической сеткой.
Вполне, по–видимому, понимая слабость своей аргументации, Фирсов заявляет, что «все эти вопросы нуждаются в дальнейшем исследовании». Этот гибкий оборот означает на самом деле признание Фирсова в том, что радиоуглеродный метод датировки не имеет убедительного теоретического обоснования. Хотя Фирсов и пытается уклониться от прямого признания этого удручающего для него обстоятельства, но привычка к научной честности заставляет его писать о том, что в вопросе о надежности постулатов «приходится разводить руками» и лишь «уповать» на лучшее, то есть фактически он признает отсутствие теоретического обоснования радиоуглеродной методики.
Далее Фирсов переходит к вопросу о возможности обменных реакций между органическими остатками и, скажем, древним «мертвым» углеродом, справедливо замечая, что они «также могут привести к омоложению или удревнению образца» ([101], стр. 27). Но он совсем не обсуждает этого вопроса, отделываясь замечанием, что «…Однако считают (!? — Авт.), что очень большие молекулы таких веществ, как клетчатка, лигнин, коллаген, устойчивы. Именно эти вещества… и используют для датирования» ([101], стр. 27). Ему явно здесь нечего сказать.
Напротив, вопрос об очистке образца от механических заражений посторонним углеродом и об его лабораторной обработке он там же обсуждает с энтузиазмом и полным пониманием дела. Здесь он может многое сказать. Тем не менее о возможности фракционирования C14 в процессе очистки и обработки образца он опять ни слова не говорит, хотя при очень длительной обработке различие в атомных весах C14 с C13 должно отчетливо сказаться. Еще больше места (три страницы) Фирсов уделяет ошибкам счета сцинцилляций, вопросу, бесспорно, очень важному (для экспериментатора), но в отсутствие теоретического обоснования повисающему в воздухе, поскольку что считается, остается все–таки непонятным.
В следующем параграфе Фирсов разъясняет, что означает обычно сопровождаемое радиоуглеродные даты указание на плюс–минус столько–то лет. Он называет это указание «формальным показателем доверия» и пишет, что этот показатель ни в коей мере не является абсолютной мерой точности определения возраста. «Это, скорее, показатель терпения того, кто приводил очень продолжительное определение активности образца, эталона и фона установки…» ([101], стр. 31–32), «…это не абсолютная погрешность определения возраста образца в сравнении с действительным возрастом, а своего рода лабораторная марка качества… датирования» ([101], стр. 33). Этот показатель рассчитывается по определенным формулам и, например, убывает с увеличением длительности измерения активности образца (при условии, что все измерения давали близкие результаты, т.е. были воспроизводимы).
Однако тут же Фирсов объясняет, что «…воспроизводимость результатов и точность датирования — совершенно разные понятия» ([101], стр. 33), поскольку, например, при неисправном приборе (или любой другой причине систематического характера) будут все время получаться близкие результаты, весьма далекие от действительности. Много внимания Фирсов уделяет зависимости радиоуглеродных дат от материала образца (об этой зависимости в основном тексте мы говорили очень бегло). Наиболее часто приходится датировать древесный уголь и другие остатки древесины. Здесь трудность состоит в том, что «…В клетчатке годичного кольца фиксирован тот радиоуглерод, который поглощен листвой дерева из атмосферы в год формирования именно этого кольца» ([101], стр. 42). Поэтому различные части одного и того же дерева могут иметь возраст «по радиоуглероду», отличающийся на несколько сот лет! Соответствующие поправки «…совершенно необходимы для образцов из античности и средневековья» ([101], стр. 42). Однако расчет этих поправок совсем не так прост и возможен только при сильных упрощающих предположениях. Насколько эти поправки отвечают реальности, остается при этом совершенно неясным. Фирсов успокаивает, что в большинстве конкретных примеров теоретические поправки дали правильный результат (см. [101], стр. 43). Однако в этом ему приходится верить на слово, поскольку он не сообщает никаких подробностей (сколько было рассмотрено примеров, в каких диапазонах дат и, самое главное, на основании чего было установлено, что поправки дали истинный возраст).
Кроме того, пользоваться этими поправками можно только в особо благоприятных обстоятельствах, когда для их расчета есть необходимая информация. Быть может, поэтому принято при публикации радиоуглеродных дат этих поправок не вводить (!), хотя при обсуждении этих дат их «приходится учитывать… чтобы найти, какому событию они более соответствуют» ([101], стр. 44).
Особенно плохо дело обстоит с датировками по раковинам моллюсков, в изобилии содержащихся в кухонных отбросах приморских античных городов. Оказывается (см. [101], стр. 46), что радиоуглеродные даты «по раковинам» и «по древесине» расходятся в возрасте до тысячелетия (!). При этом, хотя «…даты по раковинам, как правило, удревнены относительно дат по углю (или исторических),… из этого правила есть любопытные исключения; ни предсказать их, ни дать им приемлемого объяснения пока невозможно» ([101], стр. 171). Если у археолога «…интересы лежат в античности и средневековье, ему пока не следует рассчитывать на успех «раковинной хронометрии» « ([101], стр. 171).
Как же в таких условиях работает радиоуглеродный метод? Общетеоретическому ответу на этот вопрос Фирсов посвящает целый параграф первой части («Интерпретация радиоуглеродных дат», стр. 36–41) и неоднократно возвращается к нему во второй части при разборе конкретных примеров датировок. Этот ответ замечателен! Оказывается, что «…Идет ли речь о датировке жилищ или нас интересует возраст погребений — словом, всегда необходимы не только проба и ее радиоуглеродная дата, но и их правильное отнесение (!! — Авт.) к явлениям и событиям прошлого… Чаще всего бывает совершенно невозможно интерпретировать (? — Авт.) радиоуглеродную дату, если сведения об образце кратки и формальны» ([101], стр. 39–40). Фирсов разъясняет, что «…сдержанное отношение античников и медиевистов к радиоуглеродному методу… питается теми недоразумениями, в которых археологи готовы видеть ошибки метода вместо собственных недоработок по части «досье» на датируемые образцы» ([101], стр. 40). Все это можно понять только единственным образом: без археологической документации (и, следовательно, без предварительной оценки предполагаемого возраста образца) радиоуглеродная датировка невозможна. («Лаконизм в документации… приводит здесь к полнейшей невозможности понять радиоуглеродную дату» ([101], стр. 40).
Таким образом, отсутствие теоретического обоснования и необходимость в многочисленных эмпирических поправках приводят Фирсова к закономерному выводу, что радиоуглеродный метод в отношении античности и средневековья зависит от принятой хронологической шкалы и служит лишь для уточнения традиционных датировок в рамках этой шкалы.
Кстати, теперь ясно, почему в руках (субъективно честных!) сторонников «длинной» хронологии Египта радиоуглеродный метод подтверждает «длинную» хронологию, а в руках сторонников «короткой» хронологии подтверждает «короткую».
В приложении к книге Фирсов приводит список радиоуглеродных дат, полученных в СОАН, для Херсонеса и других мест Крыма. Список содержит 90 дат, из них 30 до V века н.э. Две даты приведены как «курьез», поскольку измерения показали современный возраст, а одна дала неолит. К сожалению, по большинству дат не приведены подробности, а там, где это сделано, сразу же возникают вопросы. Например, «современные» даты Фирсов объясняет остатками «туристских костров», отмечая одновременно, что почему–то заражения этих остатков современным техногенным углеродом не произошло. А что было бы, если такое заражение имело место?
Фирсов очень гордится датировкой остатков пшеницы из Тарпанчи (радиоуглеродная дата 180+/-25 г. н.э. для одного образца и 180+/-40 г. н.э. для другого образца) и подробно рассказывает обо всех обстоятельствах дела (см. [101], стр. 71–73). Оказывается, что зерна пшеницы были обнаружены во время раскопок 1960 года и 10 лет хранились в музее, пока, наконец, в 1970 г. не были переданы для радиоуглеродной датировки. Фирсов ничего не сообщает о том, как транспортировалась и сохранялась эта пшеница и были ли предприняты какие–нибудь меры по защите от заражения образцов техногенным углеродом (почти неизбежным за 10 лет в наш автомобильно–бензинный век). Как же после этого можно всерьез доверять дате 180 г. н.э.?
Было бы очень интересно познакомиться также с лабораторным журналом Фирсова и узнать, сколько радиоуглеродных дат были им отвергнуты, как «явно ошибочные». Судя по нумерации образцов, их было несколько сот. Почему приведено только 90? К сожалению, обо всем этом Фирсов хранит молчание.
Таким образом, мы видим, что, с какой стороны ни подойти информация Фирсова полностью подтверждает все наши выводы.
Идея Либби
«Вскоре после окончания второй мировой войны американец Уилард Фрэнк Либби опубликовал открытие, стяжавшее ему мировую славу и ныне увенчанное Гуггенгеймовской и Нобелевской премиями. Изучая взаимодействие искусственно получаемых нейтронов с атомами азота, Либби пришел к выводу (1946г.), что и в природе должны происходить такие же ядерные реакции, как в его опытах; нейтроны, выделяющиеся под воздействием космических лучей в атмосфере Земли, должны поглощаться атомами азота, образуя радиоактивный изотоп углерода — C14. Этот радиоактивный углерод примешивается в небольшом количестве к стабильным изотопам углерода C12 и C13 и вместе с ними образует молекулы углекислого газа, которые усваиваются организмами растений, а через них и животных, в том числе человека. Они должны быть как в тканях, так и в выделениях живых организмов.
Когда удалось (1947г.) уловить слабую радиоактивность зловонных испарений метана у сточных вод Балтимора, это явилось первым подтверждением догадки Либби. Затем была установлена радиоактивность растущих деревьев, морских раковин и пр. (1948–1949гг.). Как и всякий радиоактивный элемент, радиоактивный изотоп углерода распадается с постоянной, характерной для него скоростью. Поэтому его концентрация в атмосфере и биосфере непрерывно убывала бы (по Либби, вдвое за каждые 5568 лет), если бы убыль не пополнялась столь же непрерывно новообразованием C14 в атмосфере. Сколько убывает, столько и прибывает (откуда это известно? — Авт.)
Но в эту удивительную взаимоуравновешенность и соразмерность природы врезается аккорд дисгармонии. Его вносит смерть. После смерти организма новый углерод в него уже не поступает (из воздуха в тело растения, с питанием в тело животного) и уменьшение концентрации C14 не восполняется радиоактивность мертвого органического тела (трупа, древесины, угля и т.п.) неудержимо падает — и что самое важное — со строго определенной скоростью!
Значит, достаточно измерить, насколько уменьшилась удельная радиоактивность умершего организма по сравнению с живыми, чтобы определить, как давно этот организм перестал обновлять свои клетки — как давно срублено дерево, подстрелена птица, умер человек. Конечно, это нелегко: радиоактивность природного углерода очень слаба (даже до смерти организма — один атом C14 на 10 млрд. атомов нормального углерода). Однако Либби разработал средства и приемы измерения и пересчета — так появился радиоуглеродный метод определения возраста древних объектов» ([б1], стр. 52–53).
Обсудим же подробнее физические основы радиоуглеродного метода датировки.
Физические основы радиоуглеродного метода
Атмосферу Земли пронизывают нейтроны, плотность потока которых меняется с высотой и геомагнитной широтой. Так, например, максимальное количество нейтронов находится на высоте примерно 12 км, а вблизи поверхности Земли плотность потока нейтронов уменьшается до нуля. На широте Парижа плотность этого потока (на равной высоте) в три раза больше его потока на широте Алжира (см. [65], стр. 138–139).
Отсюда можно сделать три вывода:
1) нейтроны возникают в стратосфере под действием космических лучей, т.е. представляют собой вторичные частицы космического излучения;
2) первичные космические лучи, порождающие нейтроны, являются потоком заряженных частиц;
3) возникшие нейтроны почти немедленно поглощаются газами воздуха, так что до поверхности Земли доходит их ничтожное количество.
Число нейтронов в минуту, возникающих в земной атмосфере, равно (см. [65] стр. 139) приблизительно 6x1020 нейтронов/мин с ошибкой +/-25%.
Таким образом, каждую минуту на Земле возникает от 4,5х1020 до 7,5х1020 нейтронов. Эти нейтроны сталкиваются с атомами атмосферного азота и кислорода, вступая с ними в ядерную реакцию. «Сравнительно небольшое число нейтронов достигает поверхности Земли, и резонно предположить, что каждый нейтрон, рождаемый космическими лучами, создает атом радиоуглерода, следовательно, скорость образования нейтронов равна скорости образования радиоуглерода. Это составляет примерно 7,5 кг радиоуглерода в год» ([65], стр. 104).
Период полураспада радиоуглерода C14 равен примерно 5600 лет, так что 1% радиоуглерода распадается примерно за 80 лет.
Отсюда легко определить, что равновесное количество C14 на Земле составляет примерно 60 тонн (с ошибкой +/-25%, т.е. от 45 до 75 тонн). Это означает, что в современном образце один атом радиоуглерода приходится на 0,8х1012 атомов обыкновенного углерода, откуда следует (см. [65], стр. 143), что в одном грамме природного углерода происходит в среднем 15 распадов в минуту.
Образовавшийся радиоуглерод перемешивается в атмосфере, поглощается океанами и усваивается организмами. Сфера распространения углерода называется обменным углеродным резервуаром. Он состоит (см. [63], стр. 30) из атмосферы, биосферы, поверхностных и глубинных океанических вод. Если принять содержание углерода в биосфере за 1, то атмосфера будет содержать 2 единицы, почва и поверхностные воды океана — по 3 единицы, а глубинные воды океана — 120 единиц. Таким образом, подавляющая масса углерода похоронена в глубине океана.
«Под радиоуглеродным возрастом подразумевается время, прошедшее с момента выхода объекта из обменного фонда до момента измерения C14 в образце» ([63], стр. 32).
Гипотезы, лежащие в основе радиоуглеродного метода
Идея измерения радиоуглеродного возраста очень проста. Для этого достаточно знать:
1) содержание радиоуглерода в объекте в момент выхода объекта из обменного фонда;
2) точный период полураспада радиоуглерода C14.
После этого, взяв достаточный объем образца, следует измерить количество радиоуглерода в настоящий момент и простым вычитанием и делением вычислить время, которое прошло с момента выхода объекта из обменного резервуара до момента измерения. Однако на практике эта простая идея встречается со значительными трудностями. Во–первых, что значит «момент выхода объекта из обменного резервуара»? Первоначальная гипотеза Либби состояла в том, что этот момент совпадает с моментом смерти объекта. Не говоря уже о том, что момент смерти может отличаться от момента, интересующего историков (например, кусок дерева из гробницы фараона может быть срублен значительно раньше времени постройки гробницы), ясно, что отождествление момента выхода объекта из обменного резервуара с моментом смерти верно только в «первом приближении», так как после смерти обмен углерода не прекращается, он лишь замедляется, приобретая другую форму, и это обстоятельство необходимо учитывать.
Известно (см. [63], стр. 31) по крайней мере три процесса, протекающие после смерти и приводящие к изменению содержания радиоуглерода в образце:
1) гниение органического образца;
2) изотопный обмен с посторонним углеродом;
3) абсорбция углерода из окружающей среды.
Эйткин пишет: «…единственно возможный тип разложения — это образование окиси или двуокиси углерода. Но этот процесс не имеет значения, так как он связан только с уходом углерода» ([65], стр. 149). По–видимому, здесь Эйткин имеет в виду, что, поскольку окисление изотопов углерода происходит с одинаковой скоростью, оно не нарушает процентного содержания радиоуглерода. Однако в другом месте он пишет: «Хотя C14 в химическом отношении идентичен C12, его больший атомный вес непременно проявляется в результате процессов, имеющих место в природе, механизм обмена между атмосферным углекислым газом и карбонатом океана обусловливает несколько большую (на 1,2%) концентрацию C14 в карбонатах; наоборот, фотосинтез атмосферной углекислоты в растительном мире Земли приводит к несколько меньшей (в среднем на 3,7%) концентрации C14 в последнем» ([65], стр. 159).
Ссылаясь на Крега, Эйткин (см. [65], стр. 143) сообщает, что меньше всего радиоуглерода в биосфере и гумусе и больше всего (на 4,9%) в неорганических веществах в морской воде. Нам неизвестно, каково различие в скорости окисления изотопов углерода при процессах гниения, но данные Крега заставляют полагать, что это различие должно быть вполне заметно, во всяком случае, процесс окисления углерода является обратным процессом к процессу его фотосинтеза из атмосферного газа, и потому изотоп C14 должен окисляться быстрее (с большей вероятностью), чем изотоп C12. Следовательно, в гниющих (или гнивших) образцах концентрация радиоуглерода C14 должна уменьшиться (т.е. они должны «постареть»).
Другие возможности обмена углерода между образцами и обменным резервуаром, по–видимому, вообще трудно количественно учесть. Считается, что «наиболее инертны обугленное органическое вещество и древесина. У известковой части костей и карбонатов раковин, наоборот, часто наблюдается изменение изотопного состава» ([63].стр. 31). Поскольку учет возможного обмена углерода, таким образом, практически нереален, при измерениях его фактически игнорируют. Стандартные методики радиоуглеродных измерений обсуждают в лучшем случае лишь способы очистки образца от постороннего радиоуглерода и причины возможного загрязнения образца. Например, советский специалист С.В. Бутомо ограничивается утверждением, что «обугленное органическое вещество и хорошо сохранившаяся древесина в большинстве случаев достаточно надежны» ([63], стр. 31) а Эйткин к этому добавляет, что «При работе с любым образцом надо тщательно очистить его от чужеродных корешков и волокон, а также обработать кислотой, чтобы растворить всякие осадочные карбонаты. Для удаления гумуса можно промыть образец в щелочном растворе» ([65], стр. 149).
Обратим внимание, что вопрос, не меняет ли эта «химическая очистка» содержания радиоуглерода, даже не ставится.
Изменение содержания радиоуглерода в обменном фонде
Вторая гипотеза Либби состоит в том, что содержание радиоуглерода в обменном резервуаре не меняется со временем. Эта гипотеза также, конечно, неверна, и эффекты, влияющие на изменение с течением времени содержания радиоуглерода в обменном фонде, необходимо учитывать.
Если в момент смерти объекта содержание радиоуглерода в обменном резервуаре отличалось от современного на 1%, то при расчете возраста такого образца возникнет ошибка примерно на 80 лет; 2% дадут ошибку на 160 лет и т.д. Отклонение в 10% даст ошибку в возрасте на 800 лет, а при еще больших отклонениях линейный закон нарушится и отклонение, скажем, в 20% приведет к ошибке в определении возраста не на 1600 лет, а на 1760 лет.
Эйткин указывает следующие эффекты, влияющие на содержание радиоуглерода в обменном резервуаре:
1) изменение скорости образования радиоуглерода (в зависимости от изменения интенсивности космического излучения);
2) изменение размеров обменного резервуара;
3) конечная скорость перемешивания между различными частями обменного резервуара;
4) разделение изотопов в обменном резервуаре. Он замечает, что .»определенные данные, касающиеся пунктов «а» и «б», трудно получить иным способом, кроме измерений на образцах, достоверно датированных другими методами» ([65], стр. 153).
Существуют, кстати сказать, еще два современных эффекта, изменяющих нынешнюю концентрацию радиоуглерода. Это увеличение содержания радиоуглерода вследствие экспериментальных взрывов термоядерных бомб и уменьшение этого содержания (т.н. «эффект Зюсса») за счет сжигания ископаемого топлива (нефть и уголь, содержание радиоуглерода в которых вследствие их древности должно быть ничтожным).
Изменение скорости образования радиоуглерода (пункт «а») пытались оценить многие авторы. Так, например, Крауэ исследовал «исторически надежно датируемые материалы» и показал, что существует корреляция между ошибкой радиоуглеродного датирования и изменением магнитного поля Земли. По его вычислениям, удельная активность менялась вокруг средней величины с 600 г. н.э. по настоящее время в пределах +/- 2%, причем максимальные изменения происходили каждые 100–200 лет (см.[63], стр. 29). «По–видимому, изменения космического излучения происходили и раньше, но ввиду кратковременности значение этих флуктуаций трудно учитывать. На основании совпадения вычисленного значения удельной активности углерода, а также на основании сходимости возраста морских осадков, определенного по не зависимым друг от друга углеродному и иониевому методам, можно считать, что интенсивность космического излучения за последние 35 000 лет была постоянной в пределах +10—20%» ([63], стр. 29).
Напомним, что «постоянство» на 20% означает ошибку в определении возраста на 1760 лет! Изменение обменного резервуара (пункт «б») определяется в основном колебаниями уровня океана. Либби (см. [65], стр. 157) показал, что снижение уровня моря на 100 м уменьшает размеры резервуара на 5%. А если при этом за счет понижения температуры (скажем, из–за оледенения) уменьшилась концентрация растворенного карбоната, то общее уменьшение углерода в обменном фонде могло доходить до 10%.
В отношении скорости перемешивания (пункт «г») имеющиеся данные несколько противоречивы. Например, Фергюссон (см. [65], стр. 158) на основании исследования радиоактивности годичных колец деревьев полагает, что перемешивание идет довольно быстро и среднее время, в течение которого молекула углекислого газа находится в атмосфере до перехода в другую часть резервуара, составляет не более 7 лет. С другой стороны, во время испытаний водородных бомб образовалось около полутонны радиоуглерода, что мало влияет на общую массу радиоуглерода (в 60 тонн). Тем не менее в 1959 г. активность образцов увеличилась на 26%, а к 1963г. увеличение достигло даже 30%. Это четко свидетельствует в пользу слабой перемешиваемости. Полное перемешивание воды в Тихом океане происходит (по оценке Зюсса) примерно за 1500 лет, а в Атлантическом океане (по оценкам Олсона и Брекера) — за 750 лет (см. [66], стр. 198).
На перемешивание воды в океане сильно влияет температура. Увеличение скорости перемешивания поверхностных и глубинных вод на 50% приведет к снижению концентрации радиоуглерода в атмосфере на 2%.
Вариация содержания радиоуглерода в живых организмах
Третья гипотеза Либби состоит в том, что содержание радиоуглерода в организме одно и то же для всех организмов по всей Земле (т.е. не зависит, скажем, от широты и породы растения). С целью проверить эту гипотезу Андерсен (Чикагский университет), проведя тщательные измерения, получил (см. [66], стр. 191), что на самом деле содержание радиоуглерода, как и следовало ожидать, колеблется от 14,53 +/- 0,60 до 10,31 +/- 0,43 распадов на грамм в минуту. Это дает отклонение содержания радиоуглерода от среднего значения на +/- 8,5%.
Резюме
Таким образом, реальная активность древних образцов может отличаться от некоторой средней величины по следующим причинам:
1. Изменение активности древесины во времени (2%).
2. Изменение интенсивности космических лучей (20%, теоретическая оценка).
3. Увеличение перемешивания воды в мировом океане (2%).
4. Колебания концентрации радиоуглерода в зависимости от местоположения породы дерева (8,5%).
5. Изменение содержания радиоуглерода в образце за счет гниения (?%).
6. Изменение содержания радиоуглерода в образце в процессе его химической очистки (?%).
7. Изменение содержания радиоуглерода в обменном фонде на счет вымывания карбонатных геологических пород (?%).
Этим список возможных причин отнюдь не исчерпывается. Например, активность образца может измениться за счет изменения содержания радиоуглерода после крупных выбросов карбонатов во время вулканических извержений.
Эта причина может резко исказить радиоуглеродные датировки в местностях, близких к вулканам (Этна и Везувий), и вместе с тем учесть ее практически невозможно.
Кроме того, не надо забывать ошибку в датировке, происходящую от разрыва во времени, между, скажем, повалом дерева и использованием его древесины в исследуемом предмете. Наконец, следует учитывать неточность принятой величины периода полураспада C14 (в последнее время исправленной почти на 10%) и ошибки экспериментального измерения радиоактивности образца (учет фона и т.п.). Мы не обсуждаем этих ошибок (для уменьшения которых физики положили немало сил), поскольку нам представляется бессмысленным точно измерять величину, теоретическая неконтролируемая ошибка которой может достигать, скажем скромно, 10%.
При самом оптимистическом подсчете получается, что непредсказуемая ошибка в радиоуглеродной датировке может достигать 1200 лет.
Поэтому весьма странным выглядит благодушный вывод Б.А. Колчина и Я.А. Шера: «Подводя итог краткому обзору исследований вековых вариаций C14, следует отметить, что они не только не подрывают доверия к радиоуглеродной хронологии, а, наоборот, — увеличивают ее точность» ([64], стр. 8).
Более реалистической точки зрения придерживается другой советский специалист по радиоуглеродным датировкам — С.В. Бутомо:
«Ввиду значительных колебаний удельной активности C14 радиоуглеродные даты относительно молодых образцов (возраста до 2000 лет) не могут быть приняты в качестве опорных данных, для абсолютной хронологической шкалы» ([63], стр. 29).
Защитники радиоуглеродного метода
Пытаясь защитить незащитимое, Либби пишет:
«Наши выводы могли бы оказаться неверными, если бы ошибки измеренных величин, самых различных по своему существу, — интенсивности космических лучей, скорости перемешивания и глубины океанов — были бы взаимосвязаны. Но, поскольку этого нет, мы полагаем, что большая ошибка маловероятна» ([66], стр. 193).
Тут, по–видимому, Либби имеет в виду, что ошибки, происходящие от разных невзаимосвязанных эффектов, могут иметь разный знак и потому могут взаимно уничтожиться. А что будет, если их знак окажется одинаковым? Ссылка же Либби на «малую вероятность» смысла не имеет, поскольку большинство эффектов, влияющих на содержание радиоуглерода, не имеет стохастического характера.
Вообще, с логикой Либби явно не в ладу. Например, приведя таблицу, подытоживающую измерения Андерсена (см. выше), он пишет:
«Было показано, что нет сколько–нибудь значительных различий между исследованными образцами, собранными на различных широтах почти от полюса до полюса» ([66], стр. 191). Но позвольте! Ведь разброс составляет 8,5%, т.е. более 700 лет!
Все это не мешает Либби заявить:
«…вычисленное нами содержание радиоактивного углерода хорошо согласуется с ожидаемой величиной. Расхождение сводится только к допустимым (?! — Авт.) ошибкам отсчета» ([66], стр. 190).
Отмечая с удовлетворением совпадение радиоуглеродных и дендрологических дат, Либби пишет:
«Совпадение возраста сердцевины с возрастом дерева показывает, что в сердцевине гигантской секвойи жизненные соки не находятся в химическом равновесии с клетчаткой и другими молекулами дерева. Иными словами, углерод центральной части древесины отложился там около 3000 лет назад, хотя само дерево было срублено всего несколько десятков лет назад!» ([60], стр. 193).
Это было написано в 1962 г. Когда же через три года Зюсс, исследуя радиоактивность годичных колец, обнаружил отклонение радиоуглеродных дат от дендрохронологических, Либби заявил, что в древности содержание радиоуглерода было выше, чем в настоящее время. Здесь мы наблюдаем типичный логический круг.
В другой статье Либби доказывает сначала достоверность радиоуглеродного метода, опираясь на традиционную хронологию Древнего Египта, но когда в контрольных измерениях обнаружились расхождения, то Либби предположил… ошибочность египетской хронологии (см. [б2], стр. 104).
Аналогично Либби вначале подтверждал радиоуглеродный метод дендрохронологией, а когда возникали расхождения, объяснил их тем, что древесные кольца могут образовываться по нескольку в год.
Впрочем, не только Либби страдает отсутствием логики. Колчин и Шер пишут: «Следовательно, даты, которые были вычислены в предположении неизменности содержания C14 в атмосфере сейчас и в древности, нуждаются в уточнении. Но значит ли это, что они недостоверны?» ([б4], стр. 6).
Затем они проводят аналогию с постепенным уточнением расстояния Земли от Луны, утверждая, что точно так же радиоуглеродные даты становятся все более и более точными. Этому можно бы поверить, если бы на стр. 4 их статьи мы перед этим не прочитали, что «период полураспада C14 — 5570 +/- 30…», а на стр. 8, что «было решено (!! — Авт.), что более вероятное (?! — Авт.) значение периода полураспада следует считать 5730 +/- 40 лет». Вот так уточнение! Поправка составляет 160 лет!
По–видимому, понимая всю шаткость подобной аргументации, защитники радиоуглеродного метода апеллируют к традиционным историческим датировкам: «Возрасты образцов, насчитывающих до 5000 лет, хорошо согласуются с историческими оценками» ([65], стр. 155). «Были предприняты дальнейшие исследования с образцами известного возраста… Результаты… охватывают истекший период в 5000 лет.. Таким образом, общая надежность радиоуглеродного метода твердо доказана» ([65], стр. 135). «У нас не было расхождения с историками относительно Древнего Рима и Древнего Египта. Мы не проводили многочисленных определений по этой эпохе, так как в общем ее хронология, известная археологии, лучше, чем могли установить ее мы…» ([67], стр. 24). «…В отношении последних 4000 лет точность измерений увеличивается до +/- двух веков, а применительно к последним двум тысячелетиям расхождения с истинными историческими датами почти не наблюдается» ([67], стр. 20).
«Хорошим примером является синхронизация радиоуглеродных дат по культуре воронковидных кубков и других памятников Европы с историческими и радиоуглеродными датами Древнего Египта…» ([64], стр. 7).
Но посмотрим, что говорят сами археологи.
Археология против физики
В своей статье под примечательным названием «Археология спорит с физикой» проф. Клейн пишет, что радиоуглеродные даты внесли «растерянность в ряды археологов. «Одни с характерным преклонением перед непостижимой сложностью точных наук приняли указания физиков как откровение свыше: что физики сказали — то непреложный факт. Эти археологи поспешили перестроить хронологические схемы, запросто отказавшись от старых выводов и методов своей науки» ([61], стр. 58). Другие же восстали против физики. «Первым из археологов против радиоуглеродного метода открыто выступил Владимир Милойчич…, который… не только обрушился на практическое применение углеродных датировок в археологии, но и… подверг жестокой критике сами теоретические предпосылки физического метода… сопоставляя индивидуальные измерения современных образцов со средней цифрой–эталоном, Милойчич обосновывает свой скепсис серией блестящих парадоксов. Раковина живущего американского моллюска с радиоактивностью 13,8, если сравнить ее со средней цифрой как абсолютной нормой (15,3), оказывается уже сегодня (переводя на годы) в солидном возрасте — ей около 1200 лет! Цветущая дикая роза из Северной Африки (радиоактивность 14,7) для физиков «мертва» уже 360 лет (ведь ее радиоактивность меньше положенной на 0,6 распада), а австралийский эвкалипт, чья радиоактивность 16,31 для них еще «не существует» — он только будет существовать через 600 лет. Раковина из Флориды, у которой зафиксировано 17,4 распада в минуту на грамм углерода, «возникнет» лишь через 1080 лет…
Но так как и в прошлом радиоактивность не была распределена равномернее, чем сейчас, то аналогичные колебания и ошибки следует признать возможными и для датировки древних объектов. И вот вам наглядные факты: радиоуглеродная датировка в Гейдельберге образца от средневекового алтаря работы Вита Ствоша (Фейта Штосса) показала, что дерево, употребленное для починки алтаря, еще вовсе не росло! (Христос накормил десятью хлебами тысячи людей, но он все же не пытался накормить их хлебом, который еще не вырос. Чудо в алтаре Ствоша — куда диковиннее!). В пещере Вельт (Иран) нижележащие слои датированы 6054 +/- 415 и 6595 +/- 500 гг. до н.э., а вышележащий — 8610 +/- 610 гг. до н.э. Таким образом, отмечает Милойчич, получается обратная последовательность слоев и вышележащим оказывается на 2556 лет старше нижележащего! И подобным примерам нет числа… Милойчич призывает отказаться, наконец, от «критического» редактирования результатов радиоуглеродных измерений физиками и их «заказчиками» — археологами, отменить «критическую» цензуру при издании результатов. Физиков Милойчич просит не отсеивать даты, которые почему–либо кажутся невероятными археологам, публиковать все результаты, все измерения, без отбора. Археологов Милойчич уговаривает покончить с традицией предварительного ознакомления физиков с примерным возрастом находки (перед ее радиоуглеродным определением) — не давать им никаких сведений о находке, пока они не публикуют своих цифр! Иначе невозможно установить, сколько же радиоуглеродных дат совпадает с достоверными историческими, т.е. невозможно определить степень достоверности метода.
Кроме того, при таком «редактировании» на самих итогах датировки — на облике полученной хронологической схемы — сказываются субъективные взгляды исследователей. Так, например, в Гронингене, где археолог Беккер давно придерживался короткой хронологии, и радиоуглеродные даты «почему–то» получаются низкими, тогда как в Шлезвиге и Гейдельберге, где Швабдиссен и другие издавна склонялись к длинной хронологии, и радиоуглеродные даты аналогичных материалов получаются гораздо более высокими» ([621. стр. 94–95).
Мы не будем далее цитировать Клейна: картина уже вполне ясна! В заключение нам хочется заметить, что напрасно Клейн назвал свою статью «Археология спорит с физикой» — теоретические основы радиоуглеродного метода (пресловутые гипотезы Либби) имеют к настоящей физике лишь косвенное отношение, и, пока они не будут усовершенствованы, т.е. пока не будет установлен ход изменения активности обменного резервуара во всех его вариациях (скажем, в зависимости от места), — а, признаемся, мы не видим, как это можно сделать, — говорить о радиоуглеродном методе как о методе датировки, поддержанном авторитетом физики, является чистым недоразумением (если не сказать крепче).
Нас удивляет, зачем физики положили столько труда на усовершенствование методики своих измерений с целью их уточнения; ведь все равно неконтролируемая ошибка в 1000—1500 лет «съест» всю экспериментальную точность (из–за полной бессмысленности этой деятельности мы на ней выше даже не останавливались; измерять с большой точностью активность образца — это все равно, что измерять микрометром высоту дерева).
Книга Фирсова.
Эта глава была практически полностью написана, когда вышла в свет книга Л.В. Фирсова «Этюды радиоуглеродной хронологии Херсонеса Таврического» (см. [101]). «Название книги отражает содержание второй ее части, наибольшей по объему. Ее первую часть следует рассматривать как введение читателя в метод радиоуглеродного датирования» ([101], стр. 3). Написанная практиком–радиохронологом (Л.В. Фирсов провел несколько сот радиоуглеродных определений возраста), эта книга отвечает на вопрос, что думают сами радиохронологи о своем методе и как они им пользуются.
Подробно описав лабораторную методику радиоуглеродного датирования, Фирсов переходит к обсуждению его надежности.
О гипотезах (по Фирсову, «постулатах»), лежащих в основе радиоуглеродного метода, он пишет, что в отношении их «пока приходится разводить руками, уповая (! — Авт.) на то, что опасения о постулатах надуманны» ([101], стр. 24)
Фирсов следующим образом характеризует эти постулаты. «Их три: 1) распад радиоуглерода — процесс строго экспоненциальный и характеризуется известной нам постоянной величиной — периодом полураспада, 2) концентрация радиоуглерода в атмосфере Земли, по крайней мере, в последние 50 тыс. лет была постоянной… 3) наконец, соотношение между радиоуглеродом и стабильными изотопами углерода в органических материалах такое же, как в атмосфере.
В первом постулате сомнительна абсолютно точная величина периода полураспада радиоуглерода. По многим определениям… период полураспада принят в 5570 лет, но разные авторы приводят неодинаковые значения. Рекомендованная Кембриджским симпозиумом величина 5730 лет на 3% больше, но еще нуждается в проверке. Вместе с тем датирование образцов заведомо известного (! — Авт.) возраста пока (? — Авт.) заставляет предпочесть первое значение, хотя, естественно, неуверенность остается…
Далее, если датирование образцов заведомо известного по историко–археологическим данным возраста приводит к ожидаемым или близким результатам, то это значит (?! — Авт.), что концентрация радиоуглерода в атмосфере существенно не менялась… Однако ежегодно появляются публикации, в которых тезис о постоянстве концентрации радиоуглерода в атмосфере ставится под сомнение. Впрочем, больше фактов (какие это факты? — Авт.) свидетельствует о том, что в обозримом для радиоуглеродного метода прошлом (в течение последних 50 тыс. лет) плотность космического излучения, достигавшего Земли была более или менее (?! — Авт.) постоянной. Короткопериодные флуктуации космических лучей, которые обусловлены циклическим изменением активности Солнца (еще один источник ошибок! — Авт.), по–видимому (?! — Аат.), существенно не нарушали баланса радиоуглерода в атмосфере…
Наконец, как нечто само собой разумеющееся мы принимаем, что радиоуглерод и стабильные изотопы углерода усваиваются растениями из атмосферы в том соотношении, в котором они в ней находятся…
Так ли это? Доказано, что в разных природных процессах происходит фракционирование C12 и C13 (стабильных изотопов. — Авт.)… В материалах разного происхождения… отношение… C12 к C13 меняется от 88 до 94, т.е. содержание С колеблется от 1,050 до 1,125%…
Таким образом, фракционирование стабильных изотопов углерода — твердо установленный факт. А радиоуглерод?
Его концентрация в атмосфере исчезающе мала — около 2х10–10%; его доля в сумме изотопов углерода, связанных в атмосфере в виде CO2 немного больше 2х10–6%, иными словами, C14 в 500 тыс. раз меньше, чем даже C13. При такой концентрации вероятность фракционирования углерода ничтожна (?! — Авт.), казалось бы, растения просто не могут «почувствовать привкус» C14, усваивая СО из атмосферы. Однако в лабораторных условиях экспериментаторы убедились, что растения делают различие (еще бы! — Авт.) между C14 и стабильными изотопами углерода и поглощают C14 в меньшей доле. Реакция же растений на радиоуглерод в природе остается пока областью догадок и теоретических выкладок, еще не подтвержденных точными измерениями.
Тем не менее если эффект биогенного фракционирования углерода и проявляется, то он, скорее всего (? — Авт.), в тысячи раз меньше, чем для C13. Для C13 максимальная разница при фракционировании достигает (1,125–1,050) : 1,050х100 = 7,15%, для C14 эффект разделения не может быть (почему? — Авт.) больше 10–3%. Это дает нам право считать биогенное фракционирование углерода вероятным, но ничтожным по своему значению источником ошибок метода.
Датирование эталонных образцов в большинстве случаев приводит к удовлетворительным и хорошим результатам, поэтому особых опасений относительно ошибок из–за некоторой неуверенности в точности трех постулатов метода испытывать нет оснований. Однако все эти вопросы нуждаются в дальнейшем исследовании» ([101], стр. 25–26). Мы привели столь длинную выписку (сократив лишь повторения) для того, чтобы читатель мог сам судить, как радиохронологи защищают свой метод.
Не говоря уже о том, что Фирсов перечисляет не все гипотезы, лежащие в основе радиоутоеродного метода, он фактически обсуждает сколько–нибудь содержательно лишь последний постулат об отсутствии биогенного фракционирования. Единственный тезис, который он выдвигает в его защиту, состоит в том, что из–за малой концентрации C14 в атмосфере «растения просто не могут «почувствовать привкус» C14. Это соображение выглядит странно: ведь процесс фракционирования является химическим процессом, идущим на молекулярном уровне, и концентрация, влияя, бесспорно, на его скорость, не может влиять на процентный состав его продуктов (если, конечно, Фирсов не утверждает, что фотохимическое усвоение углерода является коллективно–молекулярным процессом типа цепной реакции). Ту же ошибку Фирсов делает в следующем абзаце, утверждая, что из–за малой концентрации эффект разделения для C14 должен быть (в процентном отношении!) «в тысячи раз меньше, чем для C13». Непонятно и упоминание о «вероятности фракционирования», поскольку этот процесс не имеет стохастического характера и понятие вероятности к нему неприменимо. Впрочем, сам же Фирсов сообщает об экспериментах, показывающих, что «растения делают различие между C14 и стабильными изотопами углерода». Его возражение, что это «лабораторные» эксперименты и что «в природе» дело может обстоять по–другому, явно надуманно и вызвано лишь желанием во что бы то ни стало «спасти» метод.
Фактически же основным аргументом Фирсова остается лишь ссылка на то, что радиоуглеродное датирование «приводит к удовлетворительным и хорошим результатам», т.е. дает результаты. согласные с традиционной хронологической сеткой.
Вполне, по–видимому, понимая слабость своей аргументации, Фирсов заявляет, что «все эти вопросы нуждаются в дальнейшем исследовании». Этот гибкий оборот означает на самом деле признание Фирсова в том, что радиоуглеродный метод датировки не имеет убедительного теоретического обоснования. Хотя Фирсов и пытается уклониться от прямого признания этого удручающего для него обстоятельства, но привычка к научной честности заставляет его писать о том, что в вопросе о надежности постулатов «приходится разводить руками» и лишь «уповать» на лучшее, то есть фактически он признает отсутствие теоретического обоснования радиоуглеродной методики.
Далее Фирсов переходит к вопросу о возможности обменных реакций между органическими остатками и, скажем, древним «мертвым» углеродом, справедливо замечая, что они «также могут привести к омоложению или удревнению образца» ([101], стр. 27). Но он совсем не обсуждает этого вопроса, отделываясь замечанием, что «…Однако считают (!? — Авт.), что очень большие молекулы таких веществ, как клетчатка, лигнин, коллаген, устойчивы. Именно эти вещества… и используют для датирования» ([101], стр. 27). Ему явно здесь нечего сказать.
Напротив, вопрос об очистке образца от механических заражений посторонним углеродом и об его лабораторной обработке он там же обсуждает с энтузиазмом и полным пониманием дела. Здесь он может многое сказать. Тем не менее о возможности фракционирования C14 в процессе очистки и обработки образца он опять ни слова не говорит, хотя при очень длительной обработке различие в атомных весах C14 с C13 должно отчетливо сказаться. Еще больше места (три страницы) Фирсов уделяет ошибкам счета сцинцилляций, вопросу, бесспорно, очень важному (для экспериментатора), но в отсутствие теоретического обоснования повисающему в воздухе, поскольку что считается, остается все–таки непонятным.
В следующем параграфе Фирсов разъясняет, что означает обычно сопровождаемое радиоуглеродные даты указание на плюс–минус столько–то лет. Он называет это указание «формальным показателем доверия» и пишет, что этот показатель ни в коей мере не является абсолютной мерой точности определения возраста. «Это, скорее, показатель терпения того, кто приводил очень продолжительное определение активности образца, эталона и фона установки…» ([101], стр. 31–32), «…это не абсолютная погрешность определения возраста образца в сравнении с действительным возрастом, а своего рода лабораторная марка качества… датирования» ([101], стр. 33). Этот показатель рассчитывается по определенным формулам и, например, убывает с увеличением длительности измерения активности образца (при условии, что все измерения давали близкие результаты, т.е. были воспроизводимы).
Однако тут же Фирсов объясняет, что «…воспроизводимость результатов и точность датирования — совершенно разные понятия» ([101], стр. 33), поскольку, например, при неисправном приборе (или любой другой причине систематического характера) будут все время получаться близкие результаты, весьма далекие от действительности. Много внимания Фирсов уделяет зависимости радиоуглеродных дат от материала образца (об этой зависимости в основном тексте мы говорили очень бегло). Наиболее часто приходится датировать древесный уголь и другие остатки древесины. Здесь трудность состоит в том, что «…В клетчатке годичного кольца фиксирован тот радиоуглерод, который поглощен листвой дерева из атмосферы в год формирования именно этого кольца» ([101], стр. 42). Поэтому различные части одного и того же дерева могут иметь возраст «по радиоуглероду», отличающийся на несколько сот лет! Соответствующие поправки «…совершенно необходимы для образцов из античности и средневековья» ([101], стр. 42). Однако расчет этих поправок совсем не так прост и возможен только при сильных упрощающих предположениях. Насколько эти поправки отвечают реальности, остается при этом совершенно неясным. Фирсов успокаивает, что в большинстве конкретных примеров теоретические поправки дали правильный результат (см. [101], стр. 43). Однако в этом ему приходится верить на слово, поскольку он не сообщает никаких подробностей (сколько было рассмотрено примеров, в каких диапазонах дат и, самое главное, на основании чего было установлено, что поправки дали истинный возраст).
Кроме того, пользоваться этими поправками можно только в особо благоприятных обстоятельствах, когда для их расчета есть необходимая информация. Быть может, поэтому принято при публикации радиоуглеродных дат этих поправок не вводить (!), хотя при обсуждении этих дат их «приходится учитывать… чтобы найти, какому событию они более соответствуют» ([101], стр. 44).
Особенно плохо дело обстоит с датировками по раковинам моллюсков, в изобилии содержащихся в кухонных отбросах приморских античных городов. Оказывается (см. [101], стр. 46), что радиоуглеродные даты «по раковинам» и «по древесине» расходятся в возрасте до тысячелетия (!). При этом, хотя «…даты по раковинам, как правило, удревнены относительно дат по углю (или исторических),… из этого правила есть любопытные исключения; ни предсказать их, ни дать им приемлемого объяснения пока невозможно» ([101], стр. 171). Если у археолога «…интересы лежат в античности и средневековье, ему пока не следует рассчитывать на успех «раковинной хронометрии» « ([101], стр. 171).
Как же в таких условиях работает радиоуглеродный метод? Общетеоретическому ответу на этот вопрос Фирсов посвящает целый параграф первой части («Интерпретация радиоуглеродных дат», стр. 36–41) и неоднократно возвращается к нему во второй части при разборе конкретных примеров датировок. Этот ответ замечателен! Оказывается, что «…Идет ли речь о датировке жилищ или нас интересует возраст погребений — словом, всегда необходимы не только проба и ее радиоуглеродная дата, но и их правильное отнесение (!! — Авт.) к явлениям и событиям прошлого… Чаще всего бывает совершенно невозможно интерпретировать (? — Авт.) радиоуглеродную дату, если сведения об образце кратки и формальны» ([101], стр. 39–40). Фирсов разъясняет, что «…сдержанное отношение античников и медиевистов к радиоуглеродному методу… питается теми недоразумениями, в которых археологи готовы видеть ошибки метода вместо собственных недоработок по части «досье» на датируемые образцы» ([101], стр. 40). Все это можно понять только единственным образом: без археологической документации (и, следовательно, без предварительной оценки предполагаемого возраста образца) радиоуглеродная датировка невозможна. («Лаконизм в документации… приводит здесь к полнейшей невозможности понять радиоуглеродную дату» ([101], стр. 40).
Таким образом, отсутствие теоретического обоснования и необходимость в многочисленных эмпирических поправках приводят Фирсова к закономерному выводу, что радиоуглеродный метод в отношении античности и средневековья зависит от принятой хронологической шкалы и служит лишь для уточнения традиционных датировок в рамках этой шкалы.
Кстати, теперь ясно, почему в руках (субъективно честных!) сторонников «длинной» хронологии Египта радиоуглеродный метод подтверждает «длинную» хронологию, а в руках сторонников «короткой» хронологии подтверждает «короткую».
В приложении к книге Фирсов приводит список радиоуглеродных дат, полученных в СОАН, для Херсонеса и других мест Крыма. Список содержит 90 дат, из них 30 до V века н.э. Две даты приведены как «курьез», поскольку измерения показали современный возраст, а одна дала неолит. К сожалению, по большинству дат не приведены подробности, а там, где это сделано, сразу же возникают вопросы. Например, «современные» даты Фирсов объясняет остатками «туристских костров», отмечая одновременно, что почему–то заражения этих остатков современным техногенным углеродом не произошло. А что было бы, если такое заражение имело место?
Фирсов очень гордится датировкой остатков пшеницы из Тарпанчи (радиоуглеродная дата 180+/-25 г. н.э. для одного образца и 180+/-40 г. н.э. для другого образца) и подробно рассказывает обо всех обстоятельствах дела (см. [101], стр. 71–73). Оказывается, что зерна пшеницы были обнаружены во время раскопок 1960 года и 10 лет хранились в музее, пока, наконец, в 1970 г. не были переданы для радиоуглеродной датировки. Фирсов ничего не сообщает о том, как транспортировалась и сохранялась эта пшеница и были ли предприняты какие–нибудь меры по защите от заражения образцов техногенным углеродом (почти неизбежным за 10 лет в наш автомобильно–бензинный век). Как же после этого можно всерьез доверять дате 180 г. н.э.?
Было бы очень интересно познакомиться также с лабораторным журналом Фирсова и узнать, сколько радиоуглеродных дат были им отвергнуты, как «явно ошибочные». Судя по нумерации образцов, их было несколько сот. Почему приведено только 90? К сожалению, обо всем этом Фирсов хранит молчание.
Таким образом, мы видим, что, с какой стороны ни подойти информация Фирсова полностью подтверждает все наши выводы.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги