Кризис

В двадцать один год я испытал самое сильное потрясение в своей профессиональной карьере. Я вырос в Бостоне и был старшим ребенком образованных родителей: мой отец-профессор преподавал в Гарварде, мать занималась лингвистикой, играла на пианино и учила детей; оба они поощряли мое стремление к знаниям. Я учился в отличной средней школе (Латинская школа Роксбери)[14], затем поступил в отличный колледж (Гарвардский колледж[15]). Я преуспевал в школе, был среди первых по всем учебным дисциплинам, выполнил и опубликовал еще студентом два лабораторных исследовательских проекта и окончил колледж с лучшими отметками среди сокурсников. По примеру своего отца-врача и опираясь на удачный и успешный опыт студенческих исследований, я решил получить докторскую степень по физиологии. В сентябре 1958 года я прибыл в аспирантуру английского университета Кембридж, считавшегося в ту пору мировым лидером в области изучения физиологии. Дополнительные преимущества переезда в Кембридж включали первую для меня возможность пожить вдали от дома, попутешествовать по Европе и поднатореть в иностранных языках (к тому времени я освоил уже шесть, но по книгам).

Учеба в Англии очень быстро показала, что мне придется гораздо труднее, чем было в Роксбери и Гарвардском колледже – или даже чем в студенческих изысканиях. Мой наставник в Кембридже (мы с ним делили лабораторию и офис) был отличным физиологом и изучал, как электрические угри порождают энергию. Он поручил мне фиксировать перемещения заряженных частиц (ионов натрия и калия) в электрогенерирующих мембранах угрей. Для этого потребовалось спроектировать необходимое оборудование. Увы, я никогда не умел хорошо работать руками. В школе я не справился в одиночку с постройкой простейшего радиоприемника. В общем, у меня не было ни малейшего представления о том, как проектировать камеру по изучению мембран, равно как и обо всем, что касалось каких-либо более или менее сложных приборов, связанных с электричеством.

В Кембридж я приехал с наилучшими рекомендациями моего научного руководителя из Гарвардского университета. Но теперь для меня самого и для моего руководителя в Кембридже стало очевидно, что я никуда не гожусь. В качестве научного сотрудника я был для него бесполезен. Он перевел меня в отдельную лабораторию, где я мог бы придумать исследовательский проект самостоятельно.

В попытке подыскать проект, лучше подходящий под мои слабые познания в технологиях, я ухватился за идею изучения транспортировки натрия и воды в желчном пузыре, простом мешковидном органе. Тут требовались элементарные условия: просто каждые десять минут аккуратно фиксировать состояние наполненного жидкостью рыбьего желчного пузыря и замерять объем воды в желчном пузыре. Даже я наверняка на это способен! Желчный пузырь сам по себе не имел ценности, но его ткань относилась к классу тканей под названием эпителий, который присутствовал в намного более важных органах, например, в почках и кишечнике. В ту пору, в 1959 году, считалось, что все известные эпителиальные ткани, которые транспортировали ионы и воду, подобно желчному пузырю, порождают электрическое напряжение в процессе транспортировки заряженных ионов. Но всякий раз при попытке замерить напряжение желчного пузыря у меня получался ноль. В те дни это считалось убедительным доказательством того, что либо я не овладел даже простейшей технологией замера напряжения желчного пузыря, либо ухитрился погубить ткань образца и она перестала функционировать. Так или иначе, я допустил очередной провал в качестве лабораторного физиолога.

Мою деморализованность усугубило посещение в июне 1959 года первого конгресса Международного биофизического общества в Кембридже. Сотни ученых со всего мира выступали с докладами о своих исследованиях, а у меня не было результатов, которые я мог бы обнародовать. Я чувствовал себя униженным. Я привык всегда и во всем быть первым, а сейчас вдруг стал никем.

Меня начали посещать философские, экзистенциальные сомнения по поводу карьеры научного исследователя. Я прочитал и перечитал знаменитую книгу Торо «Уолден»[16]. Меня потрясло то, что я расценил как послание, обращенное лично ко мне: реальным побуждением к занятиям наукой является эгоистическое желание получить признание других ученых. (Да, это действительно важный мотив для большинства ученых!) Но Торо убедительно показал, что не стоит идти на поводу у пустого притворства. Основное послание «Уолдена» было следующим: я должен понять, чего в самом деле хочу добиться в жизни, и не обольщаться соблазнами признания. Торо укрепил мои сомнения в том, следует ли и дальше заниматься научными исследованиями в Кембридже. Момент принятия решения приближался, второй год аспирантуры начинался в конце лета, значит, мне пришлось бы повторно подавать документы, если я вознамерюсь продолжать учебу.

В конце июня я уехал в месячный отпуск в Финляндию. Это был великолепный и незабываемый опыт, о котором мы подробнее поговорим в следующей главе. В Финляндии я впервые стал изучать язык, сложный и красивый финский язык, не по книгам, а в живом общении, просто слушая и разговаривая с людьми. Мне это понравилось. Все было просто здорово и радовало в той же степени, в какой мои физиологические исследования внушали тоску и угнетали.

К концу этого месяца в Финляндии я всерьез задумался о том, чтобы забыть о карьере в естественных науках (даже в науке как таковой). Вместо этого мне захотелось перебраться в Швейцарию, поддаться своей страсти и способности к изучению языков и стать синхронным переводчиком при Организации Объединенных Наций. Это означало бы разрыв с моими академическими потугами, научной творческой мыслью и академической славой, которую я себе воображал и которую олицетворял для меня мой отец-профессор. Переводчикам платили не очень-то много. Но, по крайней мере, я стану заниматься тем, что, как я думал, мне нравится и в чем я преуспею – так мне казалось тогда.

Мой кризис достиг высшей точки после возвращения из Финляндии, когда я встретился в Париже с родителями (которых не видел целый год) и с которыми поделился своими практическими и экзистенциальными сомнениями относительно исследовательской карьеры, а также поведал о намерении податься в переводчики. Должно быть, моим родителям было морально тяжело наблюдать растерянность и упадок духа их сына. Но, по счастью, они просто выслушали меня и не стали указывать, что мне надлежит делать.

Кризис разрешился однажды утром, когда мы с родителями сидели на скамейке в парижском парке, снова обсуждая, стоит ли мне забрасывать занятия наукой прямо сейчас или лучше повременить. В конце концов мой отец внес осторожное предложение, подчеркнув, что не собирается давить на меня. Он признал обоснованность моих сомнений насчет научно-исследовательской карьеры. Но ведь минул всего первый год аспирантуры, а желчный пузырь я изучал всего несколько месяцев. Разве не слишком рано отказываться от запланированной карьеры всей жизни? Почему бы не вернуться в Кембридж, не дать науке еще один шанс и не посвятить еще полгода попыткам совладать с изучением желчного пузыря? Если окажется, что это не мое, у меня будет возможность все бросить весной 1960 года; не нужно принимать необратимое серьезное решение сию секунду.

Отцовское предложение свалилось на меня как спасательный круг, брошенный тонущему человеку. Я действительно смогу отложить важное решение по веской причине (хотя бы на полгода), и в этом нет ничего постыдного. Такой шаг отнюдь не обрекал меня безвозвратно на продолжение исследовательской карьеры. Через полгода я вполне мог, если захочу, податься в синхронные переводчики.

Так тому и быть. Я вернулся в Кембридж на второй год обучения. Я возобновил исследования желчного пузыря. Два молодых сотрудника физиологического факультета, которым я буду вечно благодарен, помогли решить технологические проблемы изучения желчного пузыря. В частности, один из них подсказал, что мой метод замера напряжения в желчном пузыре был совершенно правильным: в самом деле возникали напряжения, которые можно было замерить (так называемая «диффузия потенциалов» и «потоковые потенциалы») в соответствующих условиях. Просто-напросто желчный пузырь не порождал напряжение при транспортировке ионов и воды, причем по замечательной причине, уникальной для передающего эпителия при тогдашнем уровне знаний: он транспортировал одновременно положительные и отрицательные ионы, а потому отсутствовал чистый заряд и напряжение не возникало.

Результаты моих исследований начали интересовать других физиологов и даже вызывать мое собственное любопытство. Когда мои эксперименты с желчным пузырем увенчались успехом, экзистенциальные сомнения по поводу признания у других ученых пропали сами собой. Я пробыл в Кембридже четыре года, защитил докторскую диссертацию, вернулся в США, получил хорошую должность в университете и начал заниматься исследованиями и преподаванием физиологии (сначала в Гарварде, затем в Калифорнийском университете), став вполне успешным физиологом.

Это был мой первый серьезный профессиональный кризис, распространенный тип личного кризиса. Конечно, это отнюдь не единственный и не последний кризис в моей жизни. Позже случились два более «мягких» профессиональных кризиса (1980-й и 2000-й годы), связанные с изменением направления моих исследований. Впереди меня ожидали суровые личные проблемы, сопряженные с первым браком и первым разводом полтора года спустя. Но описанный выше первый профессиональный кризис был для меня весьма специфическим и даже уникальным: сомневаюсь, что какой-либо другой человек в мировой истории когда-либо решал для себя, отказаться ли ему от физиологических исследований желчного пузыря, чтобы стать синхронным переводчиком. Но, как мы увидим далее, те широкие вызовы, которые поставил передо мной мой кризис 1959 года, совершенно типичны для индивидуальных кризисов как таковых.

Почти все читатели настоящей книги наверняка испытывали или испытают в будущем потрясения, воплощающие собой личный кризис, как это случилось со мной в 1959 году. В разгар кризиса, в который вы угодили, вы не задумываетесь об академических дефинициях термина «кризис»; вы просто знаете, что вам плохо. Потом, когда кризис минует и появится свободное время на осмысление, можно будет оценить его в ретроспективе как ситуацию, в которой вы столкнулись с важным вызовом, не поддававшимся преодолению посредством ваших обычных методов и способов. Вы отчаянно пытались изобрести новые способы преодоления трудностей. Подобно мне, вы ставили под сомнение свою личность, свои ценности и свой взгляд на мир.

Несомненно, вы видели, как личные кризисы возникают в разных формах и по разным причинам, как они развиваются, следуя различным траекториям. Одни принимают форму единичного и непредвиденного шока – например, внезапная смерть любимого человека или увольнение без предупреждения, серьезный несчастный случай или стихийное бедствие. Осознание утраты способно ввергнуть в кризис не только из-за практических последствий самой потери (например, у вас больше нет супруга), но также из-за эмоциональной боли и опровержения веры в справедливость мироздания. Именно так все обстояло для родственников и близких друзей жертв пожара в клубе «Коконат-гроув». Другие кризисы принимают форму проблем, что накапливаются медленно, но в итоге взрываются, – примером может служить неудачный брак, хроническое тяжелое заболевание, свое или дорогого человека, или финансовые и рабочие проблемы. Есть также «эволюционирующие» кризисы, которые обычно проявляются на определенных «переходных» этапах в жизни, будь то подростковый возраст, средний возраст или возраст выхода на пенсию и ощущение старости. Например, при кризисе среднего возраста человеку может казаться, что лучшие годы его жизни остались позади, и он принимается искать новые цели на остаток жизни.

Это разные формы индивидуальных кризисов. Среди них наиболее частыми являются проблемы взаимоотношений: развод, разрыв близких отношений или глубокая неудовлетворенность, побуждающая вас или вашего партнера к сомнениям в целесообразности продолжения отношений. Развод часто заставляет людей задаваться вопросом: что я сделал неправильно? Почему он / она хочет меня бросить? Почему я сделал такой плохой выбор? Что я могу сделать иначе в следующий раз? А возможен ли для меня вообще следующий раз? Если я не в состоянии добиться успеха даже в отношениях с человеком, который для меня ближе всего и которого я сам выбирал, на что я вообще гожусь?

Помимо проблем во взаимоотношениях, другими частыми причинами личных кризисов выступают смерть и болезни близких, а также проблемы со здоровьем, карьерой или финансовой безопасностью человека. Ряд кризисов связан с религией: истово верующие вдруг могут осознать, что оказались во власти сомнений, а неверующие, наоборот, могут сообразить, что их влечет к религиозной вере. Но, каковы бы ни были причины всех этих типов кризисов, общим для них выступает осознание того, что нечто важное в жизни перестало работать и нужно искать новые подходы.

Мой личный интерес к индивидуальным кризисам, как и у многих других людей, изначально возник вследствие кризисов, которые я испытал на себе или которые наблюдал у своих друзей и родственников. Для меня этот личный опыт и личный интерес получили дополнительный стимул благодаря моей супруге Мари (по профессии она – клинический психолог). В первый год нашей совместной жизни Мари трудилась в общественном центре психического здоровья, и клиника предлагала краткосрочную психотерапию для клиентов, угодивших в кризисное состояние. Пациенты обращались в клинику лично или по телефону, не в силах самостоятельно справиться с той грандиозной проблемой, которая на них обрушилась. Когда открывалась дверь или звонил телефон, когда очередной клиент входил или начинал рассказывать, консультант, разумеется, даже не догадывался, с какой именно проблемой конкретный человек столкнулся. Но консультант знал, что этот пациент, как и все предыдущие пациенты, находится в состоянии острого личного кризиса, а еще признался сам себе, что проверенных способов справляться с трудными ситуациями уже недостаточно.

Результаты консультаций в медицинских центрах, предлагающих кризисную терапию, варьируются весьма широко. В самых печальных случаях некоторые клиенты пытаются покончить жизнь самоубийством. Другие пациенты не в силах отыскать новый способ преодоления кризиса, эффективный для них: они возвращаются к прежним методам и могут в итоге поддаться горю, гневу или разочарованию. В лучшем же случае пациент находит новый способ справиться с невзгодами – и выходит из кризиса сильнее прежнего. Этот результат красиво передает китайский иероглиф, толкуемый как «кризис»: фонетически он звучит примерно как «вэй-цзи», а на письме состоит из двух символов, причем иероглиф «вэй» означает «опасность», а иероглиф «цзи» означает «удачная возможность, критическая точка, подходящий случай»[17]. Немецкий философ Фридрих Ницше выразил аналогичную идею своим афоризмом: «Что нас не убивает, делает нас сильнее»[18]. Уинстон Черчилль имел в виду то же самое, когда повторял: «Не позволяйте хорошему кризису пропадать впустую!»

Часто от тех, кто помогает другим, можно услышать, что при остром индивидуальном кризисе нечто происходит за короткий промежуток времени, равный шести неделям. За этот краткий «переходный» период мы успеваем поставить под сомнение свои заветные убеждения и становимся гораздо более восприимчивыми к переменам по сравнению с предыдущим длительным периодом относительной стабильности. Мы не сможем жить дальше, не найдя какого-то способа справиться с ситуацией, пускай и продолжаем горевать, страдать или изнывать от безработицы и злости намного дольше. За шесть недель мы либо начинаем изучать новый способ преодоления кризиса, такой, который в конечном счете окажется успешным, либо выбираем «негативно удачный» способ – либо же возвращаемся к проверенным (и уже не годящимся в данном случае) способам «по умолчанию».

Конечно, эти мысли относительно острых кризисов не подразумевают того, что наша жизнь якобы соответствует некой упрощенной модели: (1) испытать шок, поставить будильник на шесть недель; (2) признать непригодность прежних методов преодоления трудностей; (3) изучить новые методы преодоления трудностей; (4) по сигналу будильника либо сдаться, либо вернуться к старому, либо справиться с кризисом и жить дальше долго и счастливо. Вовсе нет, ведь многие перемены в жизни формируются и реализуются постепенно, без острой фазы. Нам удается выявить и разрешить множество скапливающихся и нарастающих проблем, прежде чем они успевают перерасти в кризис, способный нас погубить. Даже кризисы в острой фазе могут перетечь в длительную фазу медленного восстановления. Это особенно верно в отношении кризисов среднего возраста, когда начальный всплеск неудовлетворенности и проблески решений возникают в острой фазе, но реализация принятого решения может занимать годы. Кризис не обязательно разрешается навсегда. Например, пара, которая сумела уладить серьезные разногласия и тем самым избежала развода, может со временем найти новый повод для конфликта – и тогда ей снова придется иметь дело с той же (или схожей) проблемой. Тот, кому удалось справиться кризисом одного типа, может впоследствии столкнуться с новым кризисом, как было у меня самого. Но даже перечисленные оговорки не отменяют тот факт, что многие из нас преодолевают кризис, двигаясь приблизительно по описанной мною траектории.

Как терапевт помогает тому, у кого случился кризис? Очевидно, что традиционные методы долгосрочной психотерапии, которые часто фокусируются на опыте детства, чтобы выяснить глубинные причины текущих проблем, неуместны в условиях кризиса, поскольку это слишком медленная процедура. Вместо того кризисная психотерапия фокусируется на самом кризисе. Метод изначально был разработан психиатром доктором Эрихом Линдеманном[19] сразу после пожара в клубе «Коконат-гроув», когда бостонские больницы были переполнены не только пациентами, когда врачи пытались спасти не только жизни раненых и умирающих людей, но когда они старались избавить от горя и чувства вины еще большее число выживших, родственников и друзей. Эти обезумевшие от душевных мук люди спрашивали себя, почему было позволено случиться такому несчастью и почему они сами еще живы, хотя дорогие им существа совсем недавно умерли страшной смертью – от ожогов, или были затоптаны, или скончались от удушья. Например, один пораженный чувством вины муж, коривший себя за то, что привел свою погибшую в пожаре жену в «Коконат-гроув», выпрыгнул из окна, дабы воссоединиться с супругой в смерти. Хирурги помогали пострадавшим от ожогов, но какую психологическую помощь могли оказать терапевты? Вот кризис и вот вызов, который пожар в клубе «Коконат-гроув» поставил перед психотерапией как практической дисциплиной. Этот пожар стал, если угодно, колыбелью кризисной терапии.

Стремясь помочь как можно большему количеству душевно травмированных людей, Линдеманн начал разрабатывать методологию, которая сегодня обозначается как «кризисная терапия» и которая после пожара в «Коконат-гроув» распространилась на другие типы острых кризисов, перечисленные выше. На протяжении десятилетий с 1942 года прочие психотерапевты продолжали изучать методы кризисной терапии, которые уже практиковались и преподавались во многих клиниках, в частности, в той, где работала моя жена Мари. Основной посыл кризисной терапии на протяжении ее развития не менялся: это краткосрочное лечение, подразумевающее не более полудюжины сеансов с интервалом в неделю и охватывающее приблизительно острую стадию кризиса.

Как правило, когда человек впервые оказывается в состоянии кризиса, он испытывает всепоглощающее чувство, будто все в его жизни вдруг пошло неправильно. Пока длится этот паралич, трудно добиться прогресса в лечении, затрагивая по одной теме за одно посещение. Следовательно, первоначальная цель терапевта при первом сеансе – или же первый шаг в ситуации, когда имеешь дело с кризисом, который человек уже осознал, самостоятельно или с помощью друзей, – состоит в том, чтобы преодолеть этот паралич посредством так называемого «возведения забора». Это означает, что нужно определить конкретно причину или причины страданий, чтобы появилась возможность сказать: «Тут, за забором, собраны те-то и те-то проблемы в моей жизни, но все остальное снаружи забора в полном порядке». Часто человек в кризисе чувствует облегчение, едва ему удается сформулировать проблему и построить вокруг нее забор. Далее психотерапевт может помочь пациенту в поисках альтернативных способов разрешения конкретных проблем за забором. Таким образом, пациент приступает к процедуре выборочных изменений, вместо того чтобы оставаться парализованным мнимой необходимостью полного изменения жизни, каковое попросту невозможно.

Помимо возведения упомянутого забора на первом сеансе нередко пытаются решить еще одну проблему, а именно – дать ответ на вопрос «Почему сейчас?» Это краткая версия вопроса: «Почему вы решили обратиться за помощью в кризисный центр сегодня и почему вы ощущаете кризис сейчас, а не когда-либо раньше, и ощущаете вообще?» При кризисе, вызванном единичным непредвиденным шоком, скажем, пожаром в клубе «Коконат-гроув», этот вопрос не приходится задавать, потому что очевидным ответом будет сам шок. Но ответ не очевиден в случае, когда кризис нарастает медленно, а затем взрывается, или когда кризис развития оказывается связанным с продолжительной фазой жизни, будь то подростковый или средний возраст.

Типичным примером будет женщина, пришедшая в кризисный центр потому, что узнала об интрижке своего мужа на стороне. Впрочем, выясняется, что она уже давно знала об этой интрижке. Почему же она решила обратиться за помощью сегодня, а не месяц или год назад? Побудительным стимулом могла выступить одна-единственная фраза или какая-либо подробность интрижки, ставшая для клиентки «последней каплей», либо, казалось бы, тривиальное событие, напомнившее клиентке о чем-то значимом в ее прошлом. Очень часто клиент даже не задумывается над ответом на вопрос «Почему сейчас?» Но когда ответ найден, это может оказаться полезным для клиента или для терапевта (и даже для обоих) в стремлении преодолеть кризис. Если вспомнить мой карьерный кризис 1959 года, который накапливал потенциал для взрыва в течение полугода, причиной, по которой первая неделя августа 1959-го превратилась в «сейчас», был визит моих родителей и практическая необходимость обсудить с ними, возвращаться ли мне на следующей неделе в физиологическую лабораторию Кембриджского университета.

Конечно, краткосрочная кризисная терапия не является единственной методикой борьбы с индивидуальными кризисами. Я уделил ей столько внимания не потому, что имеются какие-либо параллели между ограниченной по времени программой кризисной терапии из шести сеансов и способами преодоления общенациональных кризисов. В последнем случае никто не будет устраивать шесть общенациональных дискуссий в сжатый промежуток времени. Нет, я фокусируюсь на краткосрочной кризисной терапии потому, что этой методикой пользуются психотерапевты, накопившие немалый практический опыт и делящиеся своими наблюдениями друг с другом. Они регулярно обсуждают эти вопросы и публикуют статьи и книги о факторах, влияющих на результаты кризисов. Я много слышал о тех дискуссиях от Мари – почти каждую неделю, пока она обучалась в центре кризисной терапии. Я нашел эти дискуссии полезными для постулирования соображений, которые заслуживают изучения с точки зрения влияния на исход общенациональных кризисов.

Кризисные терапевты выявили как минимум дюжину факторов, которые делают успешное преодоление индивидуального кризиса более или менее вероятным (см. Таблицу 1.1). Давайте рассмотрим эти факторы, начав с тех трех или четырех, которые являются критическими до начала или в начале терапии.

1. Признание того, что человек находится в кризисе

Этот фактор побуждает людей заняться кризисной терапией. Без такого признания никто не пойдет в терапевтическую клинику и не начнет пытаться справиться с кризисом самостоятельно. Пока кто-то не признает: «Да, у меня есть проблема» (а такое признание может потребовать много времени), не следует ждать никакого прогресса в решении проблемы. Мой профессиональный кризис 1959 года начался с того, что мне пришлось признать свой провал в качестве лабораторного ученого после десятка лет стабильных успехов в школе и колледже.

Таблица 1.1. Факторы, связанные с последствиями индивидуальных кризисов

2. Принятие личной ответственности

Недостаточно просто признать наличие проблемы. Люди часто продолжают говорить: «Да, у меня есть проблемы, но это не моя вина. Другие люди или внешние обстоятельства портят мне жизнь». Жалость к себе и стремление примерить на себя роль жертвы относятся к числу наиболее распространенных оправданий, которые приводятся в объяснение нежелания справляться с личными проблемами. Отсюда и возникает второе препятствие после признания наличия проблем – необходимо взять на себя ответственность за поиск выхода из ситуации. «Да, существуют внешние обстоятельства и другие люди, но они – не я. Я не могу изменить других людей. Я единственный, кто может управлять собственными действиями. Если я хочу, чтобы эти внешние обстоятельства и другие люди изменились, мне нужно что-то сделать, изменяя мое собственное поведение и реакции на происходящее. Другие люди вряд ли изменятся спонтанно, если я не сделаю чего-то сам».

3. «Возведение забора»

Когда человек признал наличие кризиса, принял на себя ответственность за меры по его преодолению и явился в центр кризисной терапии, первая терапевтическая сессия должна сосредоточиться на «возведении забора», то есть на выявлении и фиксации тех проблем, которые подлежат разрешению. Если человек в кризисе не сможет этого сделать, он посчитает себя совершенно ущербным и окажется полностью парализованным душевно. Ключевой вопрос звучит так: что в тебе функционирует настолько хорошо, что это не нужно менять? За что ты можешь, образно говоря, ухватиться? И что можно и нужно отбросить и заменить на нечто новое? Мы увидим далее, что вопрос выборочных изменений также является ключевым для переоценки самоощущения государств, угодивших в кризис.

4. Помощь других

Большинство из нас, успешно пережив кризис, усваивают, сколь велика ценность материальной и эмоциональной поддержки со стороны друзей, а также от институционализированных групп поддержки, например, раковых пациентов, анонимных алкоголиков или бывших наркоманов. Очевидными примерами материальной поддержки будут временное проживание для тех, чей брак только что распался; здравомыслие, восполняющее временную утрату способности мыслить ясно у человека, оказавшегося в кризисе; оказание практической помощи в получении информации, предложение новой работы, нового круга общения и новых мер по уходу за ребенком. Эмоциональная поддержка подразумевает умение слушать, умение прояснять суть дела и оказать моральную помощь тому, кто временно лишился надежды и уверенности в себе.

Для пациента клиники кризисной терапии «зов о помощи» неизбежно принадлежит к числу важнейших факторов разрешения кризиса: он обратился в клинику, потому что осознал, что нуждается в помощи. Что касается тех, кто не идет в центры кризисной терапии, такой призыв о помощи может прозвучать рано, поздно – или вообще не прозвучать: некоторые люди усложняют себе жизнь, пытаясь справиться с кризисом исключительно своими силами, без посторонней помощи. Приведу личный пример обращения за помощью вне центра кризисной терапии: когда моя первая жена потрясла меня, наконец-то сообщив, что она хочет развестись, в следующие несколько дней я обзвонил четырех своих ближайших друзей и, что называется, излил им душу. Все четверо меня поняли и выразили сочувствие, поскольку трое сами уже успели развестись, а четвертый сумел сохранить проблемный брак. Пускай мой призыв о помощи не предотвратил развод, в моем случае он оказался первым шагом на долгом пути переоценки отношений и в конечном счете привел меня к счастливому второму браку. Общение с близкими друзьями заставило меня осознать, что я не наделен каким-то уникальным пороком и что семейное счастье для меня в принципе все-таки возможно.

5. Другие люди как образцы

Этой ценности других людей как источников помощи родственна их ценность в качестве образцов альтернативных способов преодоления кризиса. Опять-таки, как известно большинству тех, кто переживал кризис, весьма помогает знакомство с человеком, который благополучно справился с аналогичным кризисом и который олицетворяет собой образец успешного сочетания навыков, заслуживающий подражания. В идеале моделями выступают друзья или другие люди, с которыми вы можете поговорить и от которых можете узнать напрямую, как они разрешали проблемы, схожие с вашими. Впрочем, образцом способен стать и тот, кого вы не знаете лично, но о чьей жизни и способах выживания вы прочитали или услышали. Например, немногие читатели этой книги были лично знакомы с Нельсоном Манделой, Элеонорой Рузвельт или Уинстоном Черчиллем, однако биографии и автобиографии этих людей по сей день служат источниками вдохновения для тех, кто в какой-то момент жизни оказался в состоянии индивидуального кризиса.

6. Сила эго

Фактор, который важен для преодоления кризиса и различается от человека к человеку, представляет собой то, что психологи называют «силой эго». Сюда относится и уверенность в себе, но значение фактора намного шире. Сила эго означает ощущение себя, наличие цели и готовность принимать себя таким, какой ты есть, гордым и независимым человеком, не ищущим одобрения других и не ждущим помощи в выживании. Сила эго охватывает способность справляться с сильными эмоциями, сохранять сосредоточенность при стрессе, выражать себя свободно, трезво воспринимать реальность и принимать обоснованные решения. Эти взаимосвязанные качества необходимы для поиска новых решений и преодоления того парализующего страха, который часто сопровождает ощущение кризиса. Сила эго начинает развиваться в детстве, особенно благодаря родителям, которые ценят ребенка таким, какой он есть, не ждут, что он реализует их мечты, и не ожидают, что он будет вести себя старше или моложе своего возраста. Такие родители помогают детям учиться терпеть разочарование, не дают ребенку все, что ему захочется, но и не лишают его всего на свете. Перечисленные признаки составляют силу эго, которая помогает справляться с кризисом.

7. Честная самооценка

Этот фактор связан с силой эго, но заслуживает отдельного упоминания. Для человека в состоянии кризиса фундаментальным условием правильного выбора является честная, пускай и болезненная, оценка своих сильных и слабых сторон, выявление того, что работает, и того, что перестало работать. Только так возможно выборочно измениться, сохранить свои сильные стороны и заменить слабости новыми альтернативами. Важность честности перед собой для преодоления кризиса может показаться слишком очевидной, но имеется, между прочим, целый легион причин, по которым люди склонны к самообману.

Честная самооценка была одним из ключевых факторов моего профессионального кризиса 1959 года. Я переоценил свои способности в одном отношении и недооценил их в другом отношении. Что касается переоценки, моя любовь к языкам заставила меня поверить, что у меня наличествуют способности, необходимые для работы переводчиком-синхронистом. Но потом я осознал, что одной только любви к языкам недостаточно, чтобы стать успешным синхронистом. Я рос в США и заговорил на своем первом выученном иностранном языке лишь в 11 лет. Я не жил в странах, где не говорили по-английски, и стал бегло изъясняться на иностранном языке (на немецком) уже в 23 года. С учетом того, что я начал разговаривать на других языках достаточно поздно, мой акцент даже в тех иностранных языках, которыми я владею лучше всего, по-прежнему остается выраженно американским. Только когда мне перевалило далеко за семьдесят, я наконец научился быстро «переключаться» между двумя языками, помимо английского. А ведь как синхронисту мне пришлось бы конкурировать со швейцарскими переводчиками, за которых были беглость речи, правильные акценты и простота переключения между несколькими языками едва ли не с восьми лет. В конце концов я был вынужден признаться перед самим собой, что обманывал себя, воображая, будто способен превзойти швейцарцев в области перевода.

Другая сторона моей самооценки 1959 года проявилась в том, что я недооценил, а не переоценил свои способности к научным исследованиям. Я чрезмерно обобщил провал своих попыток справиться с технически сложной задачей измерения напряжения на мембранах электрических угрей. При этом мне вполне удалось замерить объемы транспортировки воды желчным пузырем простым методом взвешивания желчного пузыря. Даже сейчас, шестьдесят лет спустя, я все еще использую простейшие научные технологии. Я научился опознавать важные научные вопросы, которые можно решить с помощью простых технологий. Я до сих пор не умею включать наш домашний телевизор посредством 47-кнопочного пульта дистанционного управления и могу выполнять лишь элементарные операции на недавно приобретенном «айфоне»; мне приходится полагаться на секретаря и на жену в общении с компьютером. Всякий раз, когда выпадает исследовательский проект, который требует применения сложной технологии, будь то анализ распространения эпителиального тока, анализ шума мембранных ионных каналов или статистический анализ попарного распределения видов птиц, я стараюсь отыскать коллег, которым под силу выполнить эти анализы и которые готовы сотрудничать со мной.

В итоге я научился честно оценивать, на что, собственно, гожусь.

8. Опыт предыдущих кризисов

Если вам уже доводилось успешно преодолевать какой-то другой кризис в прошлом, это вселяет уверенность относительно того, что и с новым кризисом получится справиться. Противоположностью такому чувству является беспомощность, вырастающая из безуспешных предыдущих попыток совладать с кризисом: мол, что бы я ни делал, все равно ничего не получается. Важность опыта объясняет, почему кризисы оказываются гораздо более травмирующими для подростков и молодых людей, чем для пожилых. Да, разрыв близких отношений может травмировать в любом возрасте, но разрыв первых близких отношений нередко особенно мучителен. Позже, сколь бы ни были болезненны разрывы, человек вспоминает, что однажды пережил и преодолел эту боль. Вот, кстати, почему мой кризис 1959 года был таким травматичным для меня: это был мой первый острый жизненный кризис. Для сравнения – профессиональные кризисы 1980-го и 2000-го годов нисколько меня не травмировали. Я постепенно изменил свою научную карьеру, переключился с физиологии мембран на эволюционную физиологию около 1980 года и перешел от физиологии к географии после 2000 года. Но эти решения не были болезненными, поскольку я заключил на основании предыдущего опыта, что все, вероятно, будет хорошо.

9. Терпение

Еще одним фактором выступает способность мужественно терпеть неопределенность, двусмысленность результатов и неудачи первых попыток измениться; если коротко, просто терпение. Маловероятно, что человек в состоянии кризиса с первой же попытки обнаружит успешный способ справиться с проблемой. Нет, ему почти наверняка понадобится несколько попыток, придется проверить разные способы, чтобы оценить, помогают ли они преодолеть кризис и совместимы ли они с его личностью; только потом наконец появляется эффективное решение. Люди, которые не способны выносить неопределенность и мириться с неудачами, те, кто сдается при первых трудностях, как правило, не находят полезных новых способов преодоления проблем. Вот почему мягкий совет моего отца, данный на скамейке в Париже: «Почему бы не отдать еще полгода аспирантуре по физиологии?», стал для меня спасательным кругом. Отец показал мне, что важно терпеть; сам я этого не понимал.

10. Гибкость

Важным элементом в преодолении кризиса посредством выборочных изменений является гибкая личность, обладающая неоспоримым преимуществом перед жесткой, негибкой личностью. «Жесткость» в данном случае означает убежденность в наличии одного-единственного образа действий. Конечно, это препятствует поиску альтернативных путей и замены неудачных старых подходов на успешный новый подход. Жесткость (или ригидность) может быть следствием прошлого, результатом насилия, травмы или воспитания, которое не позволяло ребенку экспериментировать или нарушать принятые в семье нормы. Гибкость может порождаться свободой действий по собственному выбору с самого детства.

Для меня обучение гибкости началось сравнительно поздно, в ходе экспедиций, в которые я начал ездить в двадцать шесть лет, изучая птиц тропических лесов на острове Новая Гвинея. Тщательно составляемые планы почти никогда не исполняются так, как предусматривалось, и Новая Гвинея не была исключением. Самолеты, лодки и автомобили регулярно ломались, падали и тонули; местные жители и правительственные чиновники вели себя не так, как ожидалось, и никого не слушали; мосты и тропы оказывались непроходимыми; горы возникали не там, где показывали карты, и много чего еще было неправильно. Почти каждая экспедиция на Новую Гвинею начиналась с моего намерения сделать то-то и то-то; прилетев на остров, я понимал, что это невозможно, и проявлял гибкость, то есть импровизировал на месте. Когда у нас с Мари наконец появились дети, я понял, что опыт поездок на Новую Гвинею стал чрезвычайно полезной подготовкой к тому, как быть отцом: ведь дети настолько же непредсказуемы, никого не слушают и требуют от родителей максимальной гибкости.

11. Основные ценности

Предпоследний фактор, также связанный с силой эго, можно определить как выявление базовых ценностей, то есть убеждений, которые человек считает основополагающими для своей личности; они лежат в основе морального кодекса и взглядов на жизнь – скажем, вера или верность семье. В кризис необходимо выяснить, где проводить черту при принятии выборочных изменений: какие базовые ценности человек отказывается изменить, поскольку они не подлежат пересмотру? В какой момент вы говорите себе: «Лучше умереть, чем согласиться вот на это»? Например, многие люди воспринимают семейные обязательства, религию и честность как данность, даже как святыню. Мы склонны восхищаться теми, кто отказывается предавать свой род, лгать, отрекаться от веры или красть ради преодоления кризиса.

Но кризисы могут привести к появлению «серых областей», в которых ценности, ранее мнившиеся неоспоримыми, вдруг оказываются предметом торга с собой. Возьмем очевидный пример: муж или жена, подающие на развод, тем самым решают нарушить семейные обязательства перед супругом. Моральной заповедью «Не укради» узники нацистских концлагерей бестрепетно жертвовали в годы Второй мировой войны: рационы питания были настолько скудными, что выжить, не крадя еду, не представлялось возможным. Многочисленные узники концентрационных лагерей также массово отказывались от своей веры, потому что зло, творившееся вокруг, не удавалось совместить с верой в благое божество. Великий итальянский писатель еврейского происхождения Примо Леви, переживший Освенцим, впоследствии говорил: «Опыт Освенцима для меня был таков, что он смел все наследие моего религиозного образования. Если есть Освенцим, значит, Бога попросту нет. И я не нашел решения этой дилеммы».

Таким образом, базовые ценности могут облегчить или затруднить преодоление кризиса. С одной стороны, они могут послужить человеку «фундаментом» силы и уверенности, на основании чего можно задуматься над изменением себя. С другой стороны, цепляться за базовые ценности, даже когда они явно не соответствуют изменившимся обстоятельствам, равносильно тому, чтобы отказаться от преодоления кризиса.

12. Свобода от ограничений

Последний фактор, который хотелось бы упомянуть, – это свобода выбора, проистекающая из освобождения от практических забот и обязанностей. Намного труднее экспериментировать с новыми решениями, если на твоих плечах лежит груз ответственности за других людей (например, за детей), или если приходится выполнять какую-то важную и сложную работу, или если ты часто подвергаешься физической опасности. Конечно, это не значит, что невозможно справиться с кризисом, когда на тебя давит такое бремя, но оно порождает дополнительные проблемы. В 1959 году мне повезло, что в разгар душевного смятения и попыток выяснить, хочу ли я по-прежнему заниматься наукой, не пришлось бороться с теми или иными практическими ограничениями. Я получал стипендию Национального научного фонда, которая покрывала расходы на обучение и проживание несколько лет; факультет физиологии Кембриджского университета не угрожал меня уволить и даже не требовал сдавать какие-либо экзамены; словом, никто не заставлял сдаваться – кроме меня самого.

Таковы факторы, которые поведали мне психотерапевты или о которых они писали; факторы, влияющие на результаты индивидуальных кризисов. Как можно использовать эти факторы, перечисленные в таблице 1.1, когда пытаешься осознать результаты общенациональных кризисов?

С одной стороны, конечно, ясно, что государства – не люди. Мы увидим, что общенациональные кризисы ставят множество вопросов – о лидерстве, о коллективных решениях, о национальных институциях и т. д., – которые не возникают в случае индивидуальных кризисов.

С другой стороны, разумеется, столь же очевидно, что индивидуальные механизмы выживания не существуют в отрыве от культуры народа и культуры национальных групп, в которых человек вырос и живет. Эта культура в широком понимании оказывает большое влияние на индивидуальное поведение, на цели, на восприятие реальности и на решение проблем. Следовательно, мы ожидаем обнаружить некоторое сходство между тем, как индивиды справляются с трудностями, и тем, как государства, то есть коллективы из множества людей, разрешают общенациональные проблемы. К числу таких отношений принадлежит (равно для индивидов и для стран) принятие ответственности за выполнение действий, вместо пассивной беспомощности, свойственной жертвам; осознание кризиса; стремление найти помощь и следовать образцам. Пускай эти простые правила элементарны, однако индивиды и государства, к сожалению, часто склонны игнорировать их или отрицать.

Чтобы установить контекст для способов, в которых поведение государств схоже с поведением людей или отличается от них в преодолении кризисов, проведем следующий мысленный эксперимент. Если сравнивать людей, выбранных наугад по всему миру, выяснится, что эти люди различаются между собой по множеству параметров, которые можно распределить по широким категориям: налицо индивидуальные, культурные, географические и генетические различия. Например, сравним верхнюю одежду во второй половине дня в январе у пяти мужчин – традиционный наряд инуитов, проживающих севернее Полярного круга, одежду двух обыкновенных американцев с улиц моего Лос-Анджелеса, костюм американского президента банка, сидящего в своем кабинете в Нью-Йорке, и традиционный наряд аборигена из тропических лесов Новой Гвинеи. По географическим причинам инуиты будут носить теплые парки, трое американцев наденут рубашки, но не парки, и у жителя Новой Гвинеи вообще не окажется верхней одежды. По культурным причинам президент банка, вероятно, повяжет галстук, но двое парней с улицы в Лос-Анджелесе наверняка будут без галстука. По индивидуальным причинам случайно выбранные на улицах Лос-Анджелеса мужчины наденут, возможно, рубашки разных цветов. Что касается цвета волос, а не верхней одежды, тут вступают в дело генетические факторы.

Теперь проанализируем базовые ценности тех же пяти человек. Хотя найдутся, полагаю, некоторые индивидуальные отличия между тремя американцами, у них гораздо больше общих базовых ценностей, чем у американцев с инуитом или с аборигеном Новой Гвинеи. Такие общие базовые ценности являются всего одним примером культурного фона, общего для членов одного и того же общества, и познаются по мере взросления. Но индивидуальные черты различаются обыкновенно среди людей разных сообществ по причинам, лишь отчасти объяснимым географически (или необъяснимым вообще с этой точки зрения). Если один из двух лос-анджелесских мужчин оказался президентом Соединенных Штатов Америки, его культурные базовые ценности – например, отношение к правам и обязанностям индивида – безусловно, скажутся на государственной политике США.

Смысл этого мысленного эксперимента состоит в том, что мы ожидаем увидеть некую связь между индивидуальными характеристиками и характеристиками государства, поскольку людей объединяет общая культура и поскольку государственные решения в конечном счете зависят от взглядов отдельных людей, в особенности от взглядов лидеров и руководителей, которые участвуют в формировании национальной культуры. Что касается стран, обсуждаемых в данной книге, позиция лидеров оказалась особенно важна для Чили, Индонезии и Германии.

В таблице 1.2 перечислены факторы, которые будут обсуждаться в настоящей книге применительно к исходам общенациональных кризисов. Сравнение с таблицей 1.1, где приводятся факторы, признанные психотерапевтами как связанные с результатами индивидуальных кризисов, показывает, что большинство факторов одного списка находит узнаваемые аналоги в факторах другого.

Таблица 1.2. Факторы, связанные с исходом общенациональных кризисов

Как минимум для семи из дюжины факторов параллели очевидны.

Фактор № 1. Государства, как и индивиды, признают или отрицают состояние кризиса. Но признание со стороны государства требует некоторой степени общенационального согласия, тогда как индивид признает или отрицает кризис самостоятельно.

Фактор № 2. Государства и индивиды берут на себя общую или индивидуальную ответственность за меры по решению проблем – либо отвергают эту ответственность вследствие жалости к себе, начинают обвинять других и принимают роль жертвы.

Фактор № 3. Государства осуществляют выборочные изменения в своих институтах и политиках посредством «возведения заборов» для разграничения тех институтов / политик, которые требуют перемен, и тех, которые нужно сохранить в неизменном виде. Люди также «возводят заборы» для реализации выборочных изменений в отдельных индивидуальных качествах.

Фактор № 4. Государства и индивиды могут получать материальную и финансовую помощь от других стран и индивидов. При этом индивидам (но не государствам) доступна также эмоциональная поддержка.

Фактор № 5. Государства могут моделировать свои институты и политики по образцам других стран, как люди могут подражать в способах преодоления кризиса другим людям.

Фактор № 7. Государства и индивиды прибегают к честной самооценке (или отвергают ее). Здесь необходима определенная степень общенационального консенсуса, а вот индивид выполняет (или не выполняет) эти действия самостоятельно.

Фактор № 8. Государства обладают историческим опытом, тогда как индивиды располагают личными воспоминаниями о предыдущих общенациональных или индивидуальных кризисах.

В двух случаях соответствие между факторами является более общим и менее конкретным.

Фактор № 9. Государства отличаются тем, как справляются с неудачами, и их готовностью искать иные способы решения проблем, если первая попытка не удалась. Оцените, к примеру, радикально различную реакцию на военное поражение со стороны Германии после Первой мировой и после Второй мировой войн, Японии после Второй мировой войны и США после Вьетнамской войны. Индивиды также отличаются своим восприятием неудач как таковых или первоначальных неудач, и мы часто ссылаемся на такую индивидуальную характеристику, как «терпение».

Фактор № 12. Государства сталкиваются с различными ограничениями свободы выбора по ряду причин, прежде всего в силу географического положения, национального богатства и военно-политического могущества. Индивиды также подвержены ограничениям свободы выбора, но по совершенно другим причинам, например, в связи с обязанностями по уходу за ребенком, из-за работы или из-за индивидуального дохода.

Наконец применительно к оставшимся трем факторам индивидуальные факторы выступают как метафоры для «государственных» факторов.

Фактор № 6. Психологи подробно обсуждают такой признак человеческой личности, как «сила эго». Эта характеристика применима только к индивидам; нельзя говорить о силе общенационального эго. Однако у государств имеется особенность, которую принято называть национальной идентичностью. Эту особенность мы будем часто обсуждать, поскольку она играет роль этакого общенационального аналога силы эго у индивидов. Национальная идентичность охватывает те особенности языка, культуры и истории, которые делают данную страну уникальной среди прочих, которые поддерживают национальную гордость и которые являются общими для граждан этой страны.

Фактор № 10. Еще одна черта индивидов, подробно описанная психологами, – это индивидуальная гибкость (и ее противоположность, индивидуальная жесткость). Эта черта присуща человеческому мышлению, она не определяется ситуативно. Например, если человек твердо придерживается правила никогда не одалживать деньги друзьям, но в остальном гибок в своем поведении, его никто не назовет жестким в поведении. Ригидная личность проявляется в строгом следовании неким правилам в большинстве случаев. Сложно сказать, присуща ли государствам аналогичная жесткость в большинстве ситуаций. К примеру, возникни у нас изначально желание охарактеризовать Японию или Германию как «ригидные» страны, мы обнаружим, что оба государства проявляли чрезвычайную гибкость в некоторые периоды своей истории (см. подробнее главы 3 и 6 соответственно). Зато государственная гибкость вполне может быть ситуативной, в отличие от индивидуальной гибкости. Мы вернемся к этому вопросу в эпилоге.

Фактор № 11. Люди обладают индивидуальными базовыми ценностями, будь то честность, целеустремленность, религия или семейные связи. Государства же располагают тем, что можно назвать общенациональными базовыми ценностями, и некоторые из них пересекаются с индивидуальными ценностями (скажем, честность и религия). Общенациональные базовые ценности связаны с национальной идентичностью, но не идентичны последней (прошу прощения за невольную игру слов). Например, язык Шекспира и Теннисона является элементом британской национальной идентичности, но Теннисон вовсе не был той причиной, по которой Великобритания отказывалась вести переговоры с Гитлером даже в самые страшные часы мая 1940 года[20]. Отказ Великобритании от переговоров опирался на базовую ценность: «Мы никогда не сдадимся».

Как я уже упоминал в прологе, общенациональные кризисы ставят дополнительные вопросы, которые представляют собой в лучшем случае отдаленные аналогии вопросов по индивидуальным кризисам. Сюда относятся:

• важнейшая общенациональная роль политических и экономических институтов;

• вопросы о роли национального лидера или лидеров в преодолении кризиса;

• общие вопросы коллективного принятия решений;

• вопрос о том, ведет ли общенациональный кризис к выборочным изменениям путем мирного урегулирования или насильственной революции;

• вопрос о том, происходят ли различные типы общенациональных изменений одновременно, как бы в рамках единой программы, или осуществляются по отдельности и в разное время;

• вопрос о том, вызывается ли общенациональный кризис внутренними событиями в стране или оказывается следствием внешнего шока;

• проблема достижения примирения (особенно после кризиса, связанного с войной или массовыми убийствами) между сторонами, которые участвовали в конфликте; то есть примирение между группами внутри страны или между конкретной страной и ее соседями.

Чтобы приступить к обсуждению этих вопросов, в следующей главе я опишу первый из двух примеров общенационального кризиса, возникшего внезапно вследствие нападения другой страны. Мы увидим, что Финляндия, восхищение языком которой сыграло столь важную роль в моем личном кризисе 1959 года, продемонстрирует многие факторы, связанные с исходом общенациональных кризисов.