Кей Маоро стояла в очереди за хлебом, пакетом молока и банкой арахисового масла. Невелик набор, но и его может не остаться, когда подойдет очередь, – думала Кей. Она уже три часа жарилась на горячем вашингтонском солнце, и за это время очередь продвинулась на один квартал. Стоять оставалось еще часа три.
Многие люди тяжело страдали от Зальцбурга, некоторые умерли, но для сельскохозяйственных животных он стал катастрофой. Миллионы коров, свиней, кур и т. п. были моментально и безжалостно истреблены, прежде чем выяснилось, что многие из них могли бы пойти на поправку. Да и выздоровление не могло спасти положения: никто не хотел пить молоко от переболевшей коровы. Так, по крайней мере, дело обстояло неделю назад. Сегодня, как думала Кей, многие из этой бесконечной очереди не отказались бы, будь корова жива, но коровы-то как раз и не было.
Этот же безусловный рефлекс привел к масштабному банковскому кризису. Люди, опасаясь потерять доступ к своим счетам, массово бросились снимать деньги, что быстро привело к реализации их худших опасений. Не только в США, в Китае, Индии – во всем развитом (и даже развивающемся) мире все шло по одному сценарию. Лучше всего кризис переживали аграрные, живущие натуральным хозяйством страны. Там, если домашняя корова заболевала, ее не забивали, а лечили, и корова нередко выздоравливала и становилась крепче, чем прежде.
Шаталась еще одно важная опора, на которой стоял западный мир, – продовольственное обеспечение. Многие никогда не задумывались о том, что более семидесяти процентов потребляемых горожанами товаров доставляются автомобилями. Естественно, что нехватка рабочих рук и пробки на дорогах, забитых машинами бегущих из городов людей, привели к значительным перебоям в снабжении городского населения продовольствием.
Кей невольно вспоминала, как первокурсницей, еще до перехода на журналистику, изучала античную историю. Пару тысяч лет назад Рим был процветающей метрополией с миллионным населением. Местное сельское хозяйство не могло прокормить такое число людей, но был Египет (тогда – часть империи), его плодородные нильские земли давали необходимое количество зерна и уважительно назывались «житница Рима». Хитрый Веспасиан в момент очередной смуты одной только угрозой перекрыть поставки египетского зерна решил проблемы. Он знал: кто контролирует продовольствие – контролирует Рим.
Две тысячи лет спустя человечество по-прежнему балансирует на тонкой грани между порядком и хаосом. Да, полиция и Национальная гвардия еще контролируют продовольственные склады и обеспечивают раздачу пайков. Но Кей понимала, что это только вопрос времени, что тонкая пленка цивилизованности скоро прорвется и мир погрузится в хаос. Конструкция еще держалась, но уже трещала по швам и опасно кренилась.
Таинственный человек из Стража недвусмысленно велел ей не высовываться. Она уже – невольно – выполнила их задание, обнародовав ложную информацию о заговоре, что привело пятерых членов кабинета президента Тейлора в тюрьму, а агента Стража министра Майерса – в Овальный Кабинет.
Невозможно было себе представить, что ждет обвиняемых и самого президента, по-прежнему пребывавшего в коме после атаки на Морпех-1. За оставшееся до прилета корабля время невозможно было бы провести нормальный судебный процесс и не приходилось надеяться, что президент Тейлор очнется и вернет себе власть.
Страну контролировал Страж. Оглушенные пропагандой, две трети населения решительно возражали против контактов с инопланетянами и поддерживали идею ядерной бомбардировки летящего корабля. Сможет ли знание того, что произошло на самом деле, изменить их взгляды? Кей не была в этом уверена. Но, черт побери, люди имеют право хотя бы знать правду!
И Кей решила написать статью, выводящую заговор на чистую воду, – подробный рассказ о том, как Страж осуществил один из самых наглых переворотов в мировой истории. Они грозили втянуть ее отца в сексуальный скандал, но она знала, что это не сработает. Даже с ней этот фокус не прошел, а отец был сделан из еще более прочного материала, чем она.
Она закончила статью в начале дня и отправила ее в службу новостей, прежде чем встать в эту чертову бесконечную очередь.
Затренькал телефон, звонил редактор Рон Льюис.
– Только не просите меня раскрыть источники, – начала Кей.
– Я вышел с совещания с юридической службой, – отчеканил он в своей резкой манере. – Мы не можем опубликовать твою статью.
Кей задохнулась:
– Что?! Не можете… Какого черта?!
– Юридические риски слишком велики.
– Юридические?! – Кей не верила своим ушам. – Рон, через несколько дней никакой газеты больше не будет. Я вам рассказываю о заговоре покруче, чем Уотергейт и убийство Кеннеди, а вы боитесь, что на вас в суд подадут. Да вы хоть понимаете, что я свою семью подставила под удар?!
– Нас не суд беспокоит, – оборвал он ее.
– А что?!
– За неделю правительство добилось судебного запрета для пяти газет и двух телеканалов.
Очередь продвинулась на пару шагов, и Кей вместе с ней. Она переложила телефон к другому уху и молила Бога послать ей терпения.
– Да, я слышала. Это какие-то заштатные СМИ, и я не понимаю…
– Это проверка на вшивость, – снова оборвал он ее. – Правительство смотрит, может ли оно себе такое позволить, или какой-нибудь федеральный судья наберется смелости и отменит их решение, особенно на фоне происходящего. Но все заняты инопланетянами, до свободы СМИ никому нет дела. Теперь, как я слышал, Белый Дом готов при малейшем неудовольствии прикрыть и CBS, и NBC, и New York Times.
– У меня есть лабораторное заключение по осколкам ракеты, сбившей президентский вертолет. Она украинская. Это не самодельный заговор недовольных министров – это работа международной организации, способной убрать президента для достижения своих целей. Разве нам раньше не угрожали? Вспомните Никсона и Уотергейт: мы чуть было не отказались печатать материал из страха потерять газету, но напечатали и победили.
– Ну, не знаю… – упирался Рон.
Тем не менее она чувствовала по его голосу, что он готов сдаться. Надо только еще надавить.
– А как же правда, Рон? Ради чего мы стараемся? Ради чего я билась, чтобы перейти из Lifestyle в службу новостей? Вы же знаете, что мой материал – правда от первого до последнего слова. Неужели вы хотите, чтобы вашим последним поступком при жизни стало предательство духа газеты?!
– Да провались оно все! – решился Рон. – Печатаем! Но, если все кончится плохо, это будет на твоей совести.
– Если все кончится плохо, нам всем будет все равно.