Кром. Книга первая

Глава третья

Джилька помог – сбил глузгов со следа. А может, им просто стало не до погони. Разведчики мирно дошли до последней фактории, крайнего оплота Города в Степи. За ним начиналась пустыня.

Путь от последней фактории на Юг был тяжел.

Красная встопорщенная чешуями высохшая земля рассыпалась в пыль и поднималась в воздух, забивая глаза и легкие. Солнце пекло, ветер гонял удушливые волны жара, высушивая влагу из тел. Местами попадались длинные зыбучие языки песка, которые приходилось долго огибать, теряя направление и сбиваясь с прямого пути. Гранитные столбы и щербатые базальтовые стены поднимались неожиданно из мертвой земли, и каменные россыпи ложились под ноги путникам.

Тяглов от самой фактории вели в поводу, нагрузив на их спины воду и съестные припасы. Тяглы ревели, тыкались носами в пустую землю, фыркали красной пылью, и редко, редко удавалось им ущипнуть пучок сухого купыря.

В пути Волод пытался, по мере своих знаний, проводить изыскания – то песок попинает, то по камню постучит, то начнет колупать ножом гранитный палец. Ичан, заморенный пустыней и видно неважнецки переносящий жару, следил за исследованиями Волода грустно и даже не пытался ухмыляться и посмеиваться.

В один день на дневном привале, у очередного гранитного столба с каменной россыпью, осмотрев припасы и пощупав тощие бурдюки, Ичан изрек:

– Все. Точка возврата. Если завтра назад повернем, выберемся из пустыни, если нет, то тут и ляжем.

Волод в узкий подзор, чтоб свободно смотреть против солнца, изучал горизонт.

– Вижу дальше сплошные пески… Да. Воды, похоже, здесь нет, и не предвидится.

– Я ж тебе говорил. Тут геологи уже все облазили.

– Странно. Зачем все-таки меня посылали…

– Чего?

– Ничего! Распрягайся! Встаем лагерем. До утра отдохнем, а по холодку обратно двинем.

– То дело!

Вечером Волод и Ичан, как положено, встали на молитву.

Ичан, правда, спрятался за камни – он всегда молился в одиночку, так чтобы его никто не видел.

Странно, но Волод не ощущал того подъема и опустошения, и чувства сопричастности Городу, какое было раньше. По привычке анализировать каждое явление, фактор вывел, что молитвенное упоение не приходило к нему, с тех пор как миновала сельская зона. Точный момент назвать было невозможно, но в какое-то утро или вечер, начав молитву, он не ощутил ничего. Похоже, Ичана подобные тонкие материи не волновали. Отмолившись в положенное время, он, как ни в чем небывало принимался за свои дела.

Этой ночью Ичану захотелось встать, так бывает даже и в пустыне на голодном питьевом пайке. Ичан пошел за каменный столб, насвистывая песенку о бестолковом Хомо, потомке отца мирозданья, как вдруг почувствовал, что камень странным образом уходит из поля его зрения и небо занимает его место.

– Тише, – на рот Ичана легла жесткая рука, а сам он понял, что лежит на спине, – тише ты…

Это был Волод.

– Чего? – Ичан перевернулся на живот, и склонил голову к Володу, – чего ты?

– Ползи за мной. Тихо.

Чуть скрипнув гравием, Волод как ящерица заструился куда-то в глубь скопления валунов и булыжников. Ичан подтянув брюхо, пополз за ним.

Они высунулись из-за камней по другую сторону каменного завала. Здесь равнина уходила вниз и лежала подобно вогнутому блюдцу. Ближе к центру этого блюдца, метрах в двухстах от разведчиков, наблюдалось слабое голубоватое мерцание. Когда голубой огонь разгорался поярче, в его свете четко вырисовывались несколько темных силуэтов.

– Я в камни отошел и вдруг слышу свист, – зашептал Волод, – я сюда, сначала темно было, потом шаги слышу осторожные и говор непонятный. Потом снова засвистело и будто вода зажурчала, я даже запах водяной почувствовал. Потом стихло. И вот теперь этот огонь голубой. Вроде и не костер, и сидят они не по кругу, а перед ним. Странно все это.

– Не кочевники. Точно. – Ичан задрал голову вверх, – Скоро луны выйдут, посветлее станет, тогда и рассмотрим получше эту компанию. Подождем.

Ждать было утомительно. Неугомонный Ичан молчал не долго.

– Это я дурень, не догадался дежурить по ночам, думал кто, мол, в этих мертвых землях появится, а видишь ты… ладно еще нас по нужде припекло. Я вот когда в охране на границе работал, так, зеленый ворох, чаще всего ворюг прихватывал, когда по нужде выходил, по большой особенно. Сядешь куда-нибудь в укромный уголок, сидишь себе неторопливо, на луны смотришь, а тут и затырщик, слышь, лезет. Ну и примешь его родимого, надо только успеть подте…

– Да заткнись ты! Вот, Стив, балабол мне достался в напарники.

Некоторое время стояла тишина. Вышли на небо луны, залив пустыню красноватым светом.

– Зеленый ворох, – прошептал Волод, разглядев в лунном свете чужую компанию.

– Демоны! Бесомыги пустынные! – голос насмешливого следопыта вдруг задрожал, Ичан отвалился от камня, спрятался за ним, стал двигать по груди рукой, будто выписывая невидимые символы. – Сохрани меня Милостивец…

Архитектор склонился к Ичану.

– Ты что?

– Это бешавцы пустынные, сказано… сказано – выйдут из воропрята Чертороя бездоныша на краю земли, и придут в Город и выкрадут ключеслов Стивена, и отопрут Время, и умчится оно из Прецетрона, и настанет тогда последний день судибога.

– Ты чего несешь? Эй… – Волод встряхнул Ичана, – Ты…

– Тшш… – Ичан вдруг успокоился, прижал три пальца к губам, потом ко лбу. – Все… все.

Не говоря больше ни слова, Ичан уполз за камни в тень.

Волод смотрел какое-то время ему в след, потом снова кинул взгляд на … бесомыг, как назвал их Ичан.

Разглядеть сборище в подробностях не удавалось, свет был слишком неверный, да и расстояние мешало, но формы и фигуры сидящих у огня людей были действительно странными. Правда, Волод все же не понял, что так сильно напугало бесшабашного следопыта. Подумав секунду, Волод решительным жестом поправил на поясе нож, топорик, устроенный в чехле вдоль ноги и пополз к мерцающему свету.

Сначала Волод пробирался по каменному развалу, но камень кончился, и впереди легла открытая соляная плешь, с редкими кустиками колючего солипоя. Волод переместился так, чтобы голубой свет оказался между ним и бесомыгами. Понадеявшись на то, что за светом его не заметят, фактор стал подкрадываться к бродяжьему лагерю.

Волод полз, всем телом прижимаясь к жесткой земле, прячась в едва заметных выбоинах, укрываясь за плоскими соляными буграми. Демоны были все ближе и ближе, он уже даже слышал их тихий говор. Вдруг Волод будто получил сигнал, тонкий, сверлящий ухо, но совершенно не слышимый – дальше нельзя. Архитектор вжался в землю, рука сама собой выдернула из наножного чехла топорик.

В лагере бесомыг стало тихо. Потом до слуха Волода донеслись две короткие реплики, и он услышал шаги. Шаги были тихие, очень тихие, но Волод ощущал их всем приникшим к почве телом – шагал кто-то большой и тяжелый. Шаги затихли в десятке метров от Волода. Невидимый гигант постоял. Раздалось два голоса, один низкий рокочущий, другой высокий резкий. Потом Волод услышал звук, будто птица бьет крыльями – быстро-быстро, или нет, не птица, а насекомое, гигантская стрекоза или мухояд. Было слышно, как оно полетело в одну сторону, потом в другую.

– Отцы Основатели, Отцы Основатели… защитите… – Волод испугался.

Стив, Стив! Проклятье! Зеленый ворох! «Я испугался».

От этой мысли вернулось спокойствие. «Они не заметят меня. Просто не заметят. Я невидим. Меня нет. Я слился с черной землей, растворился в холодеющем воздухе, моя кровь стала солью на плоских камнях, мои волосы – пряди колючего солипоя, глаза мои – малые луны, сердце мое луна большая. Меня нет – смотри не смотри, не увидишь…»

Птица-насекомое била крылами прямо над Володом. Резко зыкнул ее высокий голос. Низкий голос отозвался поодаль. Птица улетела. Волод услышал удаляющиеся шаги. Поднял голову, посмотрел вслед удаляющемуся гиганту.

Он был заметно выше человека и в несколько раз шире, кряжистей, массивней. Он уходил, медленно передвигая очень широкие в ступнях колонноподобные ноги. Небольшая голова на могучей шее, обернулась назад – сверкнули маленькие утопленные под густые брови глаза, широкие губы шевельнулись, но голос не зазвучал. Крылатая тень в странном дерганом полете, состоящем из резких подъемов и падений, подлетела к гиганту и опустилась ему на спину. Крылья исчезли, тень обрела форму маленького человечка. Человечек уселся в ременное подобие седла на спине гиганта, пропел какую-то высокую фразу. Гигант улыбнулся, сверкнув выступающими клыками, и пошел к своему лагерю, почти бесшумно, но с тяжелой сотрясающей почву основательностью.

Гиганта встретили товарищи – они поднялись во весь рост, поэтому Володу удалось разглядеть их. Из них двое было похожих на обычных людей – первый в длинном плаще, с белыми, ослепительно белыми даже при лунном свете короткими волосами, на спине меч о двуручной рукояти. Второй удивительно тонкий, но не тощий, а стройный и гибкий в куртке до пояса, волосы его были светлыми, но не белого, а золотого оттенка и длинные, собранные у лица в тонкие пряди. Третье существо было похоже на ребенка – ростом человеку по пояс, с длинными руками и лохматой головой. В руках оно держало средней длины трубу с рукоятками – нечто похожее на сопло ручного огнемета, но не связанное с резервуаром огненной смеси. Четвертое создание Волод все никак не мог разглядеть – оно опустилось на землю и склонилось к чему-то невидимому в темноте. Отчетливо видна было лишь голова этого существа – огромная, круглая, с выпуклыми наростами и сегментированными рогами. Эта страшная голова дико контрастировала с тонкими плечами странного создания. Кажется, в лагере был еще кто-то, но может быть это только показалось…

Когда гигант с летающим карликом вернулись к своим, бесомыги посовещались, а потом быстро собрали свои пожитки и один за другим пошли в сторону восхода. Последним лагерь оставил беловолосый. Он медленно оглядел пустырь. Володу показалось, что беловолосый проникает взглядом сквозь мрак и видит каждую песчинку, каждый кристаллик соли… На миг глаза Волода и белоголова встретились сквозь тьму. Это было невозможно, но белоголовый, казалось, увидел Волода, он кивнул, точно здороваясь, усмехнулся и ушел прочь.

На утро от бесомыг не осталось и следа, они пропали, будто их и не было.

Архитектор и следопыт собрались и отправились в обратный путь – к последней фактории и дальше в Город. О пустынных демонах по обоюдному молчаливому договору не было сказано ни слова. Так прошло несколько долгих и тяжелых дней пути.

К фактории путешественники вышли к вечеру.

– Что за зеленый ворох! – за этот степной путь Волод ругался, пожалуй, больше, чем за все свою жизнь.

Стивенов палец торчал как обычно, нагло и непоколебимо – словно грозя небесам, Городу и всему остальному, но вот блокгауз фактории был раскрыт, выпотрошен, вывернут наизнанку. Широкие ворота, через которые принимали грузы, были распахнуты нараспашку, телеги, сваленные в кучу ярко горели, бросая оранжевые блики на тяжелые стены блокгауза. Товары были вытащены и разбросаны, распоротые мешки и тюки, валялись по торговой площади вперемешку с трупами. Даже стены сложенные по городскому обычаю из каменных глыб были местами расшатаны и в щелях между камнями торчали железные ломы.

Вокруг блокгауза носились кочевники. Они визжали, выли, кричали свои нелепые кличи, потрясали копьями, махали саблями, ржали, смеялись… Им отвечали с крыши фактории такие же пьяные и сошедшие с ума люди, они бросали вниз товары, бурдюки с пенником, печеные хлеба, трупы…

– Они напали на факторию! Ичан, ты видел!

Волод и Ичан укрылись в камнях у Стивенова пальца.

– Да видел, чего уж тут… – после встречи с бесомыгами Ичан был хмур и задумчив. – Дождались – Степь на Город пошла.

– Что же делать?!

– Ясно что, обойти кругом, пока нас не заметили, да в Город бежать.

– Да, Город надо предупредить как можно скорее…

– Только…

– Что?

– Не дойдем мы до Города. Припасов не осталось, по пути ни едой, ни водой толком не разживемся. И тяглы походом сморены – кожа да кости остались. Не дойдем.

Друзья молчали. Потом посмотри друг на друга, кивнули молча – они оба пришли к одной и той же мысли.

– Как стемнеет…

– Ага…

Ночью дикари долго не могли утихнуть, но, наконец, крепкий городской пенник и степная буза сделали свое дело – степняки уснули кто в своих шатрах, кто в блокгаузе, кто прямо на голой земле. У фактории среди тягучего пламени пожара и частых костров остались бодрствовать лишь несколько охранников.

Разведчики поползли к сбитым в кучу верховым тяглам. У тяглов три пьяных охранника при свете костра играли в бильдюгу. Перед ними в пяти метрах стояла кривая суковатая палка, и степняки по очереди метали в нее сцепленные попарно каменные шары. Смысл игры остался непонятен для Волода, потому что бродяги не успели бросить даже по разу. Двое словили стальные болты бритыми затылками, а третий, едва разув глаза на поваленных товарищей, получил в лоб топориком.

– Берем вот этих – зашептал Ичан, указывая на тяглов, – с краю. Выводи их, я за упряжью.

Без лишнего шума тяглы были введены, оседланы и укрыты за каменным пальцем. Теперь нужно было добыть припасы из блокгауза.

– Я пойду через верх, – сказал Волод, – подам сигнал, если все тихо. Ты войдешь в ворота.

Фактор пробрался к стене блокгауза у дальнего края здания. Здесь на самом углу стыки между камнями были вытерты, и по ним вполне можно было забраться на крышу. Высота была метров пять. Крепко вцепляясь пальцами в щели и упираясь ногами в выступы, Волод стал подниматься. На самом верху замер, прислушался, со всех сил стараясь приглушить свое же собственное сорванное дыхание. Было тихо. Чуть высунувшись и оглядев крышу, Волод перевалил через парапет.

На плоской крыше блокгауза, огражденной невысоким каменным барьером, стояло несколько разбитых метательных и огневых машин, валялись вытащенные снизу товары, и спали вповалку пятеро степняков. Пройти мимо бродяг, не разбудив их, было невозможно.

У Волода опустились руки.

Стив! Стивен Проклятый, это ты дал мне такое испытание на проклятой твоей земле! Я не мясник! Убивать спящих и пьяных! Проклятье! Отцы Основатели… Город поддержи меня. Простите меня люди.

Первый лежал удачно, нож вошел точно в сердце, одежда бесшумно впитывала кровь.

Второй метался во сне, крутил головой и раскидывал руки – ему ладонь на рот и нож по горлу, и навалиться сдержать собой дрожь умирающего тела. Горло клокотало, булькало, кровь пузырилась… Тихо. Никто не услышал.

Третий спал на животе. Ему под лопатку, как бьют тяглов, длины ножа должно хватить, только бы не промахнуться… Не промахнулся.

Четвертый… Кажется я схожу с ума, везде кровь, руки в крови, нож и вязнет, и выскальзывает… и этот сумасшедший оглушительный скрип лезвия о кость…

Пятый. Спит на боку спиной ко мне, голову положил на ладони, ножки поджал. Как ребенок. Сопит, бормочет что-то… Гад! Ты разрушил факторию! Ты убил горожан! Здесь были женщины и дети… Ты убил их всех! Ты убил, ты сам виноват! Гад…

Волод стоял на коленях. Стоял над этим пятым, стоял… Сколько? Как долго? Он не мог ответить, время ушло от него.

Пятый зашевелился, потянулся, перевернулся на спину, приоткрыл глаза – глаза тут же распахнулись и стали белыми от ужаса, он увидел Волода! Волод навалился на него, степняк задохнулся криком, рот свело судорогой, он вдыхал, вдыхал, с хлипом глотал воздух и все не мог выдохнуть, а Волод уже забыл, что нужно заткнуть тому рот и все поднимал, поднимал свой нож, и все не мог поднять его… и вдруг узнал этого белого от ужаса степняка.

– Джилька… ты стал воином…

Волод уперся кулаком с зажатым в нем ножом Джильке в грудь, поднялся. Джилька наконец выдохнул:

– Хозарь?…

– Да, это я. Вставай.

Джилька послушно поднялся.

– Иди, – Волод указал ножом. – Поможешь.

Спустились вниз. Прошли по узким коридорам, по лестницам, в подвал. Степняк набирал в руки то на что указывал Волод, навешивал на себя переметные кумы, связки бурдюков. По счастью кочевники не успели разорить факторию до конца. Они выгребли то, что сами считали самым ценным, оставив добротную походную еду, тонизирующее питье и многое другое.

В переходах блокгауза было пусто, видимо бродяги расположились в комнатах. Никого не встретив Волод и Джилька вышли к воротам. Из бурьяна поднялся Ичан.

– Так долго! Я думал тебя уже… А это же никак наш бойчак…

– Тихо. Бери, грузись.

Ичан молча перехватил у Джильки груз.

Волод и Джилька постояли у ворот.

– Как блокгауз взяли?

– Клерухи ворота открыли. Приехали из Города с товаром, а ночью…

– Прощай.

– Мы догоним вас, хозарь. Не уйдете в степи. Того, кто тебя убьет, таимники обещали десятником сделать. Я догоню тебя, хозарь. Я десятник хочу быть. Я сам догоню тебя…

– Догоняй.

Ичан и Волод мчались на север. Склонялись под копыта тяглов пряди кипери, летели мимо холмы, курганы, каменные пальцы, скалы, соляные пустоши. Дорвач выписывал круги над долами и уходил вместе с ними за темную линию горизонта.

Степняки шли следом. С самого начала Ичану удалось ловко запутать следы, сделав крюк от фактории, и выиграть пару дней у преследователей. Но бродяги нашли беглецов. Все ближе и ближе видели Волод и Ичан дымы привальных костров кочевников, и гнали, и гнали тяглов.

В то утро они попали в туман. После короткого дерганого сна снова бились они в седлах и будто нож в вязкий хохряной жир вошли в стену тумана. В сизых клочьях взвешенной влаги царила тишина. Звуки остались там, за туманной стеной, здесь было лишь серое молоко, разлитое посреди степи, заполнившее сразу уши, глаза, самое дыхание.

– Волод!

– Здесь я!

– Держись рядом! Не потеряться бы…

Они пробирались по мутному дну небес один за другим, и Ичан каким-то своим шестым-седьмым чутьем прослеживал дорогу.

– Скоро солнце встанет. Вон там. – Ичан махнул рукой, – Если я не ошибся.

Незаметно начался подъем. Туман стал редеть, тяглы побежали веселее, с правой руки засветлело.

– Ага! – крикнул Ичан, – Солнышко-то на месте! Правильно идем.

И подстегнул тягла.

Туман редел, но видно было не дальше десяти метров. Вдруг сквозь стоячую водяную взвесь до ушей донесся грозный отчетливый ропот. Рокочущий звук поднялся слева и рос, рос, будто накатывая на ездоков все ближе и ближе. Через пару мгновений ему ответил подобный звук справа.

– Что за Стив! – Ичан соскользнул с тягла, упал на землю, вслушался во внезапно задрожавшую почву. – Орда! Орда идет!

Ичан взлетел в седло и погнал тягла в карьер.

– Уходим! Орда идет!

Волод погнал за ним. Через секунду они поравнялись и скакали теперь колено в колено.

– Гони-иии!!! – Исступленно завывал Ичан.

И тут туман сошел. Широкая идущая на подъем долина открылась вся от края до края. С двух ее концов с заката и с восхода шли друг на друга две конные лавы.

Волод с Ичаном оказались как раз между ними.

– Га-аа! – тут и Волод не выдержал и взрезал бок тягла хлесткой плетью. – Га-ааа!!!

Две несущиеся друг на друга орды ответили ревом, визгом, хохотом – они увидели друг друга. Разом бросили боевых тяглов, да не тяглов – коней, с тряской хлынцы в галоп и все ускорялись, ускорялись навстречу друг другу, и вот боевые кони уже, кажется, лежат на росной траве распластанные в диком намете.

Две верхоконных лавы в упоении стремительной сшибки летели друг на друга, и что им было до этих двух омертвевших в диком ужасе душонок, что попались между ними даже не как между молотом и наковальней, а как между молотом и молотом. Сейчас сомнут их, ударят в бочины, разорвут копьями, раскромсают в кровавую кашу, сшибут, растопчут, погребут под копытами.

Не грохот был, когда сшиблись две живые лавины – стон. Стон и вопль яростный и смертельный. Как умирающие люди кричали тяглы.

Успели, вышли из-под удара два дрожащих человека. Лишь краем восходной лавы накрыло их, но развернулись они, и снова погнали роняющих пену животных прочь, от атакующих воинов, и рядом сними и среди них.

Фланг восточной орды закручивался, загибался, чтобы охватить вражеский закатный строй, и плотные порядки его дробились и неслись все более разряженным верхоконным облаком. Волод и Ичан выбирались и выбирались из него, медленно и стремительно одновременно, чтобы не столкнуться с боевыми тяглами, и не сбиться с шага, не перемкнуть путь летящих воинов. Их будто не замечали, хоть и выбивались они видом, и никак нельзя было принять их за своих, но не трогали их степняки, видно другую мишень видели перед собой и не вписывались эти два заполошных всадника в понятие их цели, и проносились мимо и пропускали их за собой.

Вырвались из-под конного молота на прихолмок. Тяглы хрипели и останавливались, и не желали больше ступить и шагу, и если за мгновение до этого гнал их вперед тот же смертный ужас, что и людей, то теперь жалкие плети не могли заставить их тронуться с места. Ичановский тягл опустился на передние ноги и стал заваливаться на бок. Ичан соскочил, начал снимать поклажу.

– Отходил, родимый…

Волод тоже спешился.

– Поводи, поводи тягла, простынет! – крикнул Ичан. – Нельзя его потерять!

Волод послушно повел тягла вперед. Впереди как разваленное дорвачье гнездо торчали низкие скалы. Ичан, нагруженный не хуже тягла, брел следом.

– Ну попали… ну попали… – ошарашено повторял он. – Чудом выбрались…

Но они еще не выбрались. Снова, теперь уже с другой с закатной стороны, накатил тягловый топот. Это был ответный фланговый удар закатной орды, последний и окончательный, тот, что замкнет врага в адские клещи.

Они вышли стеной, строем плотным как камень и слаженно начали поворот, не нарушив порядок ни на секунду. Волод застыл, глядя с холма на это смертоносное великолепие. Кони в кожаных доспехах шли шаг в шаг, копья склонились единым движением, одновременно сотни глоток прокричали единый клич. Войско пошло в атаку. Волод увидел на темных взвившихся языках-стягах, словно рассекающую их железную молнию. Уланове сорвались в намет, и ушли разрубить, расколоть конным клином монолит чужого войска.

За копьеносцами свободным строем в галопе шли тяжники – тяжелые мечебойцы-лучники. Волод сначала не поверил своим глазам, настолько незнакомой и странной оказалась их посадка и упряжь их коней. Тяглы были упряжены попарно жесткой подобно ярму сцепкой. Между тяглами довольно низко висело седло, в котором находился погонщик, а верхами на спинах тяглов сидели воины. Они были в плотно пробитой заклепками коже, в металлической чешуе, с круторогими луками в руках, их тяглы несли притороченными целые охапки стрел, на седлах висели тяжелые клычи.

Рассеянные западными уланами остатки правого фланга восточников отходили назад, не давая сомкнуть окружение, центр тоже стал отступать, отбиваясь стрелами, бросив своих увязнувших в рубке воинов. Закатные тяжники по команде натянули луки, а погонщики направили тяглов на неприятельские ряды. Кони неслись управляемые верной рукой, лучники били стрелу за стрелой, следя лишь за быстротой и точностью боя. За несколько метров до столкновения лучники превращались в мечников. Словно живые башни или окованные режущей сталью тараны вошли они во вражеский строй. Мечники рубились, встав на стременах, по обе стороны спаренного тяглового заплота – тяжелые клычи срубали доспехи, копья, шлемы, сабли-хлысты, руки, под их ударами лопались головы чужих тяглов и человеческие головы.

Тяжи опрокинули вражий строй, сбили воинов в отупелую кучу не способную ни мыслить, ни защищаться, а лишь умирать. Уланове сорвали центр – восточной орде осталось лишь убегать. И она побежала.

Волод оторвался от завораживающего зрелища битвы, только когда его растолкал Ичан.

– Бежим! Валим, говорю, отсюда! Сейчас тут такое…

Они побежали, подгоняя подстывшего тягла, закинув на плечи припасы, побежали к скальному гнезду. Из общего рева и грохота битвы со спины стал накатываться ровный понимающийся все выше и выше тягучий звук – «А-а-ааа!» – то ли вопль радости, то ли отчаяния… У самых камней они обернулись – позади разбитая орда рассыпалась, как сурий рой лишенный матки – от скученного кишащего людьми и тяглами разбитого центра разлетались верхоконные потоки, ручьи, брызги – во все стороны без толка и лада, вслепую, от врага и на него. Вот прямо в их сторону понеслись, вырвавшись из мясорубки десяток степняков. За ними из общего строя вылетели двое тяжников. Они били из луков, кричали, смеялись в безумной радости победы и непотерянной жизни, и гнали, и гнали добычу. Легкие степняки отрывались, уходили, оставляя одного за другим выбитых стрелами родовичей, вот они уже поравнялись с камнями, вылетел из седла еще один…

Ичан бросил тягла, прыгнул в камни, полез вверх на скалу, начал втискиваться в какую-то щель… Волод взял в руки самострел.

– Ты чего? – взвился Ичан, – Не вздумай! Дурак! Ложись! За камни!

Степняки пронеслись мимо. Тяжи сбавили ход, подъезжая к скалам.

Волод вышел на них с самострелом наперевес.

Ни секунды не медля, упер приклад в плечо, прицелился, наводя снизу вверх, ровно спустил рычаг. Бэнн! – ударила пружина – болт ушел. Резким скупым движением Волод рванул рычаг, взвел, дослал новый болт – бэнн!