Кровавая плаха

Сервиз императора

Теплым майским утром, когда сады и парки Петербурга уже украсились изумрудом свежей зелени, император Николай Павлович моциону ради совершал прогулку в коляске. Как и другие русские государи, он своих подданных не боялся и появлялся среди людей без всякой охраны.

Рядом с ним разместился посол Франции герцог Монтебелло. Это был человек прекрасно образованный, влюбленный в русскую культуру и к тому же весьма интересный собеседник.

На сей раз спутники вели легкую, непринужденную беседу, далекую от политики. Герцог с восторгом произнес:

– Вчера на балу в Зимнем меня поразили великие княжны Мария и Ольга – как они милы, как грациозны!

Николаю была приятна похвала дочерям, но он скромно произнес:

– Ну конечно! Только в этом деле не обошлось без заслуг портных. Платья из белого узорчатого шелка им и впрямь к лицу.

– Ваши портные и особенно вышивальщицы очень хороши. Моя супруга только что заказала платье из фая с вышивкой соломкой у Ирэн Сусловой.

Герцог был влюблен в свою жену – юную белокурую красавицу. По этой вполне уважительной причине он часто вспоминал ее. Вот и теперь герцог с воодушевлением воскликнул:

– Ваше величество, я удивляюсь талантливости ваших подданных! Моя супруга вчера была потрясена необычной красотой кофейного сервиза – какие благородные формы, какой тонкий, изящный рисунок! Герцогиня, большая ценительница красоты, хочет заказать такой же.

Николай пытался вспомнить кофейный сервиз и не мог. Он предпочитал пить чай. Герцог наморщил лоб и произнес:

– Я даже запомнил фамилию ювелира – Сазикофф!

– Да, Сазиковы – отличные мастера. Они порой выполняют заказы для дворца. Мне приятно, что русские мастера пришлись по сердцу моим французским друзьям.

В этот момент коляска вкатилась на гладкое покрытие недавно открытого Благовещенского моста. Возница недовольно буркнул:

– Вот необразованность! Всю дорогу насквозь перегородили. Тпру! – И натянул новые вожжи с серебристым набором, останавливая лощеных лошадей.

– Что такое? – Брови императора сошлись у переносицы.

Впереди тихо тащились погребальные дроги. Николай поднялся, обнажил голову и осенил себя крестным знамением.

– Мы все равны пред гробовым исходом, – вздохнул император. – Господи, прими с миром душу этого бедняка.

За гробом, погрузившись в глубокую печаль, шли всего два человека. Одетая во все черное, молодая, приятной наружности женщина вела за руку белокурого мальчугана лет пяти.

Лицо императора вдруг озарилось какой-то мыслью. И далее государь совершил исторический поступок. Он порывисто соскочил с коляски, широким легким шагом догнал дроги. Он взял мальчугана за руку и пошел рядом с молодой вдовой.

Завидев знакомую фигуру императора, петербуржцы всех возрастов и сословий спешили присоединиться в шествию. И уже скоро громадная толпа двигалась за гробом бедняка, отдавая ему последнюю честь. Много любопытных собралось на тротуарах, люди выглядывали из окон, толпились на балконах. Процессия двигалась по Английской набережной. Царь тихо спросил женщину:

– Умерший тебе приходился мужем?

Вдова молча кивнула, и ее лицо вновь оросилось горькими слезами.

– Я вижу – ты бедна. Завтра утром приходи ко мне в Зимний дворец. Вместе с сыном.

Вдова с благодарностью прильнула к руке императора.

Николай сделал знак вознице, следовавшему за императором в некотором отдалении. Разламывая толпу надвое, тот подкатил к Николаю. Государь уселся на свое место, преисполненный христианского смирения и доброты.

Герцог с восхищением воскликнул:

– Простите меня, ваше величество! Но я скажу прямо: у вас благороднейшее сердце. Как счастлива Россия, что ею управляет столь удивительный монарх!

Император с глубоким вздохом отвечал:

– Я исполняю свой человеческий долг. Господь послал нас на грешную землю лишь для того, чтобы увеличивать на ней количество добрых дел. – Помолчав, добавил: – Кстати, что вы говорили о сервизе? Я при шлю его в подарок вашей милой супруге. Ну а вам пусть он напоминает нашу сегодняшнюю прогулку.

Герцог онемел от царской щедрости.

Все намеченное Николаем успешно свершилось.

В Зимний дворец с малолетним сыном явилась вдова.

Выяснилось, что ее мужем был чухонец-рыбак по фамилии Раутио, скончавшийся во цвете лет. Николай провел рукой по белобрысой голове мальчика:

– Ты хочешь, сирота, защищать нашу империю?

– Да, хочу, – бойко отвечал тот.

– Прикажу зачислить тебя в школу кантонистов.

Это было нарушением правил, ибо там учились лишь солдатские дети. Государь порядок ценил превыше всего, но человеколюбия ради изменил принципам. Он перекрестился и подумал: «Надо спешить творить добро! Мои подданные – мои дети».

Самой вдове было выдано пятьдесят рублей.

Об этом происшествии тут же узнал весь Петербург. Все славили доброе сердце монарха. Профессор архитектуры Пименов вызвался сделать скульптурные группы, запечатлевшие христианский поступок царя. Фигуры должны были украсить Благовещенский мост – вскоре переименованный в Николаевский, там, где съезд с него на Английскую набережную.

Архитектор Штакеншнайдер начал в спешном порядке сооружать часовню, которая даже отдаленным потомкам напоминала бы о замечательном событии.

В Министерстве иностранных дел, что размещалось в строении под номером 6 на Дворцовой площади, в соответствующей папке появился документ:

«В знак вечной и нерушимой дружбы между русским и французским народами и в высших политических целях Его Императорское Величество распорядился передать герцогу Монтебелло художественной работы ювелирной фирмы «Сазиков» сервиз кофейный серебряный 84-й пробы на 24 персоны общим весом один пуд и полтора золотника».

Генерал-фельдмаршал Паскевич, бывший наместник царства Польского, женатый на двоюродной сестре Грибоедова и в свое время опекавший поэта Пушкина во время его поездки по Закавказью, просительно посмотрел в глаза Николаю:

– Ваше императорское величество, позвольте сей дар от вашего имени представить герцогу…

Царь расхохотался:

– Иван Федорович, а ты неугомонный ветреник! Это в твоем-то почтенном возрасте – молодец! Что же, я не против – передай сервиз.

Паскевич усиленно и с успехом ухаживал за герцогиней Монтебелло, и об этом знали все, кроме самого посла.

Герцогиня была в восторге от щедрого дара. С кокетством истинной парижанки она за столом принимала тайные ласки генерала, сидевшего во время трапезы рядом с ней.

Парижские газеты с восторгом писали о происшествии на Благовещенском мосту, о том, что великий император принимает участие в судьбе самых обездоленных граждан, делает их счастливыми.

Тогда же были решены в пользу России какие-то давние торговые споры с Францией.

Императрица Александра Федоровна поцеловала своего замечательного мужа и назидательно сказала великим княжнам и наследнику-цесаревичу Александру:

– Вот, дети мои, как надо делать большую политику. Ваш отец умеет малыми средствами добиваться великих целей. Посол увлекается охотой. Вот, Александр, вы и пригласили бы его.

…Однако жизнь готовила сюрприз, и весьма неприятный.

Восемнадцатого августа того же 1851 года имело быть большое торжество – открытие железнодорожного сообщения между Петербургом и Москвой. (Название «Николаевская» эта дорога получила лишь после смерти инициатора ее строительства. При жизни император запретил так называть ее – эту бы скромность тем, кто захватил власть в октябре 1917-го!)

Царская семья, свита, представители дипломатического корпуса отправились в веселую поездку. Император все время был в отличном настроении, без конца задавал вопросы инженерам, некоторое время провел в кабине машинистов и даже усердно помогал им, изрядно перемазавшись. Он с восторгом наблюдал, как металлическая громада состава преодолевает хрупкое на вид сооружение – мост. Для этого даже не ленился выходить из вагона и следить за движением со стороны.

Возле Веребьинского моста, переброшенного через большой овраг, произошел забавный случай. Николай, окруженный свитой, в которой была и герцогиня Монтебелло, находился возле насыпи. Царь взмахнул белым платком:

– Марш!

Это был приказ к движению.

Паровоз запыхтел паром, выпустил из громадной трубы в синеву неба черный дым, протяжный гудок прокатился по безбрежным зеленым просторам. Колеса заерзали, отчаянно закрутились на месте, забуксовали. Вопреки всем усилиям машиниста, состав не сдвинулся ни на пядь.

Инженеры не умели объяснить сего конфуза.

Вдруг умная герцогиня сообразила:

– Ваше величество, а для какой надобности рельсы покрыли масляной краской?

– Где дорожный мастер? – спросил император. Тот, насмерть перепуганный, заикаясь, объяснил:

– Так вить они, рельсы-то, были ржавые, совсем некрасивые. Вот я и распорядился – обновить.

Император нахмурился:

– Усердие, братец, не по разуму! Надо знать законы физики. Прикажи, чтобы краску сняли.

И, повернувшись к герцогине, добавил:

– Вы – прелесть! Когда вернемся в Петербург, приглашайте пить кофе – из нового сервиза. Буду обязательно!

Герцогиня и ее муж горячо благодарили за великую честь.

Рельсы очистили, паровоз быстро побежал дальше. Государь всю дорогу оставался веселым.

Настроение испортилось лишь по возвращении в Петербург. Монтебелло, попросивший вдруг аудиенции, вошел в кабинет Николая почерневший от огорчения.

– Ваше императорское величество, случилась страшная беда! Пока я путешествовал, петербургские воры украли из посольства ваш бесценный подарок – сервиз! Прикажите учинить самое строгое следствие!

Николай был возмущен, взбешен, разгневан. Он топнул ногой:

– Галахова ко мне!

Обер-полицмейстер Петербурга Галахов, страшась монаршего гнева, задыхаясь от лишнего веса и спешки, вытянулся перед императором. Тот, округляя небесно-голубые глаза, с возмущением спросил:

– Для чего я содержу полицию? Чтобы из иноземных посольств крали мои подарки? Ищи сервиз! Не найдешь – отправлю на Кавказ! – И царь пошевелил своими пышными усами, что было проявлением наивысшего гнева.

– Отыщем, ваше величество! – бодро отвечал Галахов, успевший прийти в себя. – Из-под земли вынем, а найдем. У нас быстро.

Обер-полицмейстер не мог даже предполагать, какие невероятные сложности стоят на его пути.

Такой паники петербургская полиция еще никогда не знала. На дворе стоял поздний час, но десятки рассыльных бегали по домам полицейских, созывая их к генералу. Галахов стучал громадным волосатым кулаком по дубовой крышке служебного стола:

– За что государь-батюшка платит нам деньги! Дожили – из иноземных посольств жулье тащит императорские подношения. Если сервиз не найдете, пропади я на этом месте, всех сгною в Сибири! Поняли? Вопросы будут?

Началось нечто веселенькое – розыск по всему Петербургу. Без всяких санкций и прокурорских виз, которые в те простые времена и не требовались, сделали обыск в десятках домов, находившихся на подозрении, – сервиза не нашли.

Полицейские агенты разыскивали своих старых знакомцев из воровского мира, требовали:

– Верните царский сервиз! Позволим целый год спокойно кормиться.

Воры промеж себя учинили сыск строжайший, но развели руками:

– Никто из наших не брал! Коли не так, век нам свободы не видать.

Следствие зашло в тупик.

– Что делать?! – стонал Галахов. – Государь мне ведь голову оторвет, а у меня детишки малые!

А тут генерал Паскевич приключился. Говорит:

– А где Путилин? Он искал вора?

– В том-то и дело, что Путилин в отпуске. Мы и не знаем, где его найти. Путилин – первостатейный сыщик, хоть и совсем молодой. Не зря мы его к себе из Москвы на службу перетащили.

А Паскевич качает головой:

– Если вы своего брата полицейского найти не умеете, тогда точно вас всех в Сибирь пора отправлять.

Побежали к Путилину домой. Служанка отвечает:

– Барин в Москву уехавши. А где там обретается, того знать не могем.

Вызвал Галахов к себе телеграфиста. Тот отстучал телеграмму генерал-губернатору Москвы князю Долгорукову, что размещался в казенном доме на Тверском бульваре:

«Согласно приказу Его Императорского Величества прошу отыскать и срочно доставить в Петербург нашего сотрудника Путилина. Приметы: рост выше среднего, волосы светлые, курчавые, глаза карие, носит длинные густые бакенбарды, выговор малороссийский, отличается умом и природной силой».

Видать, московская полиция работала похлеще петербургской. За ночь перевернули весь обширный город, а к утру Путилина обнаружили в ресторане «Неаполь», что на Домниковке в доме Малюшина, где он пил шампанское со своим закадычным приятелем, которому позже предстояло стать знаменитым писателем, драматургом и рассказчиком, Иваном Горбуновым.

Вырвали сыщика из дружеских объятий, на всякий случай надели наручники и помчали на перекладных без передыху в столицу (регулярное движение по железной дороге началось лишь в ноябре того же 1851 года).

С лошадей спустили шкуры, из Путилина вытрясли душу, а тело все же в два дня в Петербург доставили.

Тут встретили сыщика как родного, освежили шампанским и представили пред очи Галахова.

Тот обнял его, умоляет:

– Отыщи, голубчик!

Путилин был личностью совершенно необычной. Если бы нашлось перо, которое правдиво описало его подвиги в сыскной работе, то слава Ивана Дмитриевича затмила бы всяких выдуманных шерлоков холмсов.

Уже при жизни он стал легендарной личностью. Его прошлое было, по меткому выражению Горбунова, «покрыто мраком неизвестности». Весьма симпатичный и обаятельный, он к преступникам испытывал скорее жалость, чем неприязнь. С каждым умел найти общий язык, вызвать на разговор. Его блестящее умение анализировать, сопоставлять, строить неожиданные и смелые версии вызывает восхищение. Путилину удалось раскрыть великое множество самых злодейских и запутанных преступлений.

Гений сыска – граф Аполлинарий Соколов восторгался работой Путилина.

Но, как признавался сам сыщик, дело о пропаже сервиза стояло в его практике особняком.

Пропарившись с дороги в Андреевских банях, что на Васильевском острове, помолившись за успех дела в Придворном соборе Спаса Нерукотворного образа, что в Зимнем дворце, наскоро перекусив, Путилин приступил к делу. Он взял себе в помощники своего старого друга, частного пристава Шерстобитова. Потребовал протокол осмотра места происшествия.

Оказалось, что такового нет.

Галахов объяснил:

– Приходил посольский камердинер, подал заявление о пропаже сервиза и сказал, что желательно обойтись без вторжения на их территорию. Так что ищи сервиз без осмотра места преступления.

– Тогда, – махнул рукой Путилин, – отпустите меня обратно в Москву. Мы с Горбуновым малость не догуляли. У меня теперь, между прочим, отпуск. Моей натуре разгулка нужна.

Делать нечего, связался Галахов с герцогом, тот позволил сыщикам осмотреть место преступления.

Путилин и Шерстобитов пришли к посольству. Денно и нощно у входа дежурят два полицейских, гостям они честь отдали. Забор высоченный, глухой, кирпичной кладки.

Сыщиков сопровождали советник посла и камердинер. Показали место у стены, где изнутри к стене была приставлена стремянка.

Путилин приказал Шерстобитову влезть на лестницу, а сам с другой стороны ограды зашел, внимательно грунт осмотрел, какие-то пометы в блокноте сделал.

Камердинер – стройный человек с тщательным пробором на голове – очень старался помочь следствию.

– Позвольте, господа сыщики, показать вам окно, через которое преступник проник в посольство. – И повел их к торцевому фасаду. Это оказалось как раз рядом с тем местом, где лестница к ограде была приставлена.

– Удобное место для воровства, – улыбнулся Путилин. – Оно скрыто от взора дежурных полицейских. И за оградой глухой переулок.

– Вот это стекло было выдавлено, – показывает камердинер. – Теперь, как видите, мы вставили новое.

Путилин и Шерстобитов прошли в здание посольства, осмотрели пол и ковер под этим окном. Потом занялись громадным, старинной работы дубовым буфетом, где хранилось столовое серебро. Дверца снизу была выломлена ломиком.

Путилин достал из кармана лупу, внимательно изучил состояние замка. Хмыкнул, ничего не сказал, убрал лупу и отправился на улицу к тому окошку, в которое влезли воры. Недолго лазил под ним, что-то мелкое поднял, завернул в свой носовой платок и спрятал в карман.

На прощание зашел вновь в здание посольства, поблагодарил всех за помощь, залюбовался висевшей в прихожей старинной картиной: обнаженная красавица на фоне роскошной южной природы.

Герцогиня объяснила:

– Это великий Корреджо…

– Великий итальянец Антонио Корреджо, – дополнил Путилин. – Это полотно стоит целое состояние. Странный воришка, почему он не взял картину?

– Думаю, что он не знал ее истинной стоимости, – высказал предположение герцог.

– Воришки или воришка (я пока не ведаю, сколько их было) знали очень многое: где стоит царский сервиз, с какой стороны легче проникнуть в посольство, да и время выбрали самое удобное – когда многие отъехали на охоту. Удивительно!

Сыщики покинули посольство в хорошем настроении, а жизнь готовила очередные сюрпризы.

Путилин отправился к Галахову с докладом. Тот проявлял все большее нетерпение, видать, самого царь донимал.

– Где сервиз? Когда найдем похитителей?

– Воров следует искать… в самом посольстве.

Галахов выпучил глаза, надул щеки:

– Ты, Путилин, в своем уме? Хочешь скандала международного значения? Тогда уж точно Николай Павлович отправит меня на Кавказ, а я прежде того сошлю тебя навеки в Сибирь.

– Есть веские улики: мелкие осколки выдавленного стекла были не внутри здания, а снаружи, лежали в траве. Вот они… – Путилин развернул носовой платок. – Дверца в буфетном шкафу разворочена, а замок не поврежден. Ишь, хитрецы, будто бы взлом. Далее: не взяли картину Корреджо, потому что пропажу тотчас бы заметили, а сервиза могли бы долго не хватиться. И главное: хотя лестница была прислонена к стене, снаружи вытоптана трава, но нет глубоких вмятин на земле, как это случилось бы, если со стены с грузом (или без него) спрыгнул бы человек. И неясно, каким образом он забрался снаружи на эту самую стену.

– А что, воры не могли принести лестницу с собой?

– Могли, но тогда они оставили бы следы на земле возле наружной стены. А этих следов нет! Сервиз надо искать в самом посольстве.

– Хорошо, – без удовольствия произнес Галахов, – я посоветую герцогу сделать это. Но если сервиз в посольстве не обнаружат – беда!

Обыск в посольстве был негласно проведен на следующий день камердинером и одним из дежурных полицейских, когда весь обслуживающий персонал отправили в театр. Обыск ничего не дал.

Галахов размахивал кулачищами перед носом Путилина и кричал:

– Мне наплевать, кто украл! Меня не вор интересует, а сервиз. Понял? Сер-виз! А ты мне какие-то стекляшки в платочке показываешь и еще умствованиями занимаешься. Какой тебе дать окончательный срок?

Подумал Путилин и отвечает:

– Десять дней.

– Недели с тебя хватит! И берегись… хоть из-под земли вынь…

Побежал Путилин к Шерстобитову. В голове у него созрел план – весьма смелый.

В тот же вечер друзья-сыщики отправились в ювелирную фирму «Сазиков». Еще в 1810 году ее основал в Москве Павел Федорович Сазиков, умерший лет за двадцать до описываемых событий. Его дело продолжили два сына, один из которых, Игнатий, открыл филиал в Петербурге. Его работы славились своим изяществом.

– Игнатий Палыч, выручай, голубчик! – взмолился Шерстобитов, давно друживший с ювелиром. – Нам уже не отыскать кофейный сервиз, который ты для императора делал и который пропал из посольства. Изготовь точную копию, будь благодетелем!

– Эскизы у меня остались, – говорит Сазиков, – работники мои на месте и трезвые. К тому же ты мне человек не посторонний, тоже выручал. Только вот дорог он, сервиз…

– Дорога в Сибирь нам еще дороже обойдется! – смеются сыщики.

– Ну да ладно! Вы оплатите лишь материал, а за работу с мастерами я сам сочтусь. Небось срочно надо? Постараемся.

И впрямь мастера постарались – за пять дней и ночей копию царского сервиза выполнили. Красавец – от подлинного не отличишь!

Ликуют сыщики, сердечно благодарят Сазикова.

Но жизнь продолжала их испытывать…

Со всем тщанием и втайне от всех перевезли сервиз к Путилину. Сидят, пиво пьют, легенду сочиняют, как у воров сервиз, дескать, перехватили. Дело нехитрое, сочинили небылицу. Не впервой начальство надувать, без этого в полиции не проживешь.

Наутро Путилин предстал перед Галаховым. Стоит и соображает: «Какое вознаграждение даст генерал? Думаю, не меньше, чем по половине годового жалованья каждому, а то и больше. Хоть немного оправдать то, что за копию пошло».

Галахов, как услыхал новость, обрадовался, по плечу изволил похлопать:

– Молодец, доложу о твоей работе самому государю императору, а ты сам вручи герцогу. И можешь отпуск свой продолжить, поезжай в Москву. Там одни гулены живут. Да, за службу царю и Отечеству получишь двухмесячное жалованье.

– Так нас двое…

– Тогда каждому по месячному окладу! Сервиз доставь послу. Я его предупрежу.

Вышел из обер-полицмейстерского кабинета Путилин, сплюнул на паркет, поговорку вспомнил: «Нужен сыщик – Иван Уколыч, дело сделал – последний сволочь!» И вдруг его словно обдало холодным потом.

– Что же я наделал? Как теперь выкрутиться? – простонал и опрометью к Шерстобитову бросился.

Еще с порога кричит:

– Собирай вещи, теперь уж точно Сибири не миновать!

– То есть?

– У французов сервиз был пользованный, зубами ободранный, а наш новый. Вот посол и догадается, что мы его дурим.

– А ему не все равно, лишь бы добро свое вернуть: что тот сервиз, что этот?

– Совсем нет! Настоящий сервиз – подарок императора. В этом вся сила. Что делать?

Крепко сыщики задумались. Вдруг Путилин закричал:

– Ура, придумал! Лови извозчика, везем сервиз этот чертов в пожарное депо.

– Зачем? – изумился Шерстобитов.

– Сам догадайся!

Шерстобитов вдруг дико захохотал, обнял с восхищением друга:

– Ну, Иван Дмитриевич, ты – голова!

Погрузили в коляску ящики с сервизом и отправились к пожарным. По дороге у знакомого лавочника в кредит выпивки и закуски набрали.

– К нам полиция, да не с пустыми руками! – обрадовались укротители огненной стихии. – Почему не погулять, да еще с богатого сервиза?

Всю ночь гудели, только Господа молили:

– Чтоб нынче возгораний не случилось!

Господь молитвам внял. К утру, разглядывая сервиз, Путилин с удовлетворением произнес:

– Ну вот, ободрали в самый раз! Можно к герцогу везти… Вы нас прямо-таки с края пропасти вытащили. Век не забудем.

Пожарные похохатывают:

– И вам сердечное мерси! Почаще так заезжайте.

Прямо от пожарных сыщики поехали к герцогу, сервиз повезли.

Там их как дорогих родственников встречают. Герцог благодарит, герцогиня вся расцвела:

– Какая прелесть! Теперь императора мы достойно встретим.

Вошел камердинер. Вперился взглядом в серебро – не оторвать, от радости, видать, малость свихнулся.

Герцог галантно скалит зубы:

– Поздравляю с успешным завершением дела!

А Путилин очень зол был на посольских, твердо знал: вор среди прислуги находится. Вот он громогласно и заявляет:

– Дело в самом разгаре! Еще кое-кому придется наручники надеть…

Герцог удивленно глаза округлил, а камердинер проводил сыщиков до парадного подъезда.

…Утром, когда Путилин ел яичницу с ветчиной, прикатил от Галахова вестовой, командует:

– Их превосходительство вас срочно к себе требуют! Собирайтесь.

Поперхнулся Путилин, почуяло сердце недоброе.

– А зачем я понадобился?

– Там узнаете! Извольте поторопиться. Приказано – срочно.

Как увидал Галахов Путилина, так и схватил его за грудки, трясет со страшной силой и ругается:

– Аферисты, жулье, мать вашу!.. Что ж вы меня перед государем осрамили? Да я вас… да я вам… Зачем другой сервиз подсунули?

Путилин пытается сообразить, что к чему, но про себя решил: «Пойду в несознанку! Признаваться только дураки торопятся!» Отвечает:

– Ваше превосходительство, не понимаю, о чем речь!

Топает ногами генерал:

– Не валяй дурака! – Повернулся к адъютанту, говорит: – Оставьте нас вдвоем. – Попил воды, немного успокоился. Предложил: – Садись, надо думать, как нам всем выкрутиться. Ты вчера привез сервиз и сказал при всех посольских, что кому-то из них еще будешь наручники надевать. Угрозу услыхал камердинер, да и сервиз увидал. Вот он, дурак, и решил, что воровство разоблачили. Побежал к себе в комнату, закрыл дверь и повесился.

– Камердинер?! Нет, этого не может быть!

Опять генерал осерчал, на паркет плюнул:

– Как это «не может быть», когда в посольском доме свежий покойник!

– Он производил такое благоприятное впечатление, так, казалось, искренне переживал кражу, что на него подумать было невозможно.

– Ты, Путилин, опытный сыщик. Ты отлично знаешь, что случаи создают воров. Иной сам по себе и не думал о воровстве, но прельстился вещью, плохо лежащей. Так было и на этот раз. Камердинер по каким-то делам уезжал в Париж, вернулся – в буфете дорогой сервиз лежит, никто им не пользуется. Вот он и соблазнился, довольно неумело подделался под кражу с улицы. Ты ведь сразу догадался, что украл кто-то из прислуги.

– Но куда камердинер дел сервиз? Ведь мы точно узнали, что ни один покупатель краденого сервиза не приобретал!

– Покойный оставил предсмертную записку, мне ее герцог любезно показал. Камердинер раскаялся в своем грехе, пишет, что ему и деньги-то были не нужны, что за бесценок продал уворованное англичанину Леону Бурку, остановившемуся в доме Штакельберга по Косому Дементьевскому переулку. Герцог тут же послал к англичанину полицейских из охраны, и тот без запирательств сервиз вернул.

– Так у герцога теперь два сервиза? – простонал Путилин.

Галахов выдохнул:

– Наконец-то дошло до тебя! Я-то, Путилин, думал, что ты умный, а ты, право, совсем дурак. В том-то и загвоздка, что два одинаковых сервиза, зачем пугал покойного? А сегодня утром герцог рассказал об этом Николаю Павловичу. Что теперь о полиции государь будет думать?

– А он что, своими глазами видел оба сервиза?

– Пока нет! Герцог с супругой и советниками сейчас отбывают на охоту. Кстати, посла пригласил наследник- цесаревич.

Глаза Путилина хитро блеснули, он весело проговорил:

– Ваше превосходительство, посол ошибся. У него нет двух сервизов.

Умный Галахов погрозил перстом, но улыбнулся:

– Я тоже так думаю. Только смотр-ри, без скандала, работай чисто! Можешь идти!

Мимо окон канцелярии проследовала кавалькада – цесаревич с послом отбыли на охоту – на три дня.

Пришла пора вновь отличиться друзьям-полицейским.

Путилин объяснил ситуацию Шерстобитову. Тот хлопнул его по плечу:

– Я для тебя незаменимый друг! На Апраксином рынке у меня есть знакомец, который ливреи шьет для посольской прислуги. Фамилия у него Пьянов. Прекрасный такой человек, жизнерадостный. Айда к нему!

Явились к Пьянову в мастерскую. Тот обрадовался, зовет чай пить.

– У меня от воды голова кружится, – отвечает Шерстобитов. – Лучше ответь, Степан Алексеевич, когда у тебя день рождения?

– На день моего святого – Стефана, то бишь второго декабря.

– А можешь отпраздновать его загодя, скажем послезавтра?

Почесал Пьянов в потылице и хитро сощурился:

– Коли вашей милости так надо, то почему же не погулять? Со всем нашим удовольствием!

– Степан Алексеевич, только просьба к тебе товарищеская: пригласи к себе всех посольских, что у герцога Монтебелло служат. А гулянку устрой за наш счет, мы денег тебе дадим. Напои покрепче их.

– Мне ваше угощение без надобности, я сам в полной силе.

– Придут посольские к тебе?..

– Какой же нехристь не любит за счет русского погужеваться? Должны прийти.

В трактире Апраксина рынка был устроен «дипломатический» прием. Спустя много-много лет Путилин, чьи приключения гремели на всю Россию, рассказывал о давних событиях А.Ф. Кони:

– Задали мы такой бал, что небу жарко стало! Под утро всех пришлось развозить: французы-то совсем очумели, к себе домой попасть не могут, только мычат. Иноземец, он ведь слабый: крепкое на них и действует. Ну-с, а часа в три ночи пришел Яша-вор. Вот человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобливый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого такого не видывал. В остроге сидел бессменно, а от нас доверием пользовался в полной мере. Не теперешним ворам чета был. Царство ему небесное!

Ну так вот, пришел Яша, мешок принес. Говорит:

– Извольте сосчитать, кажись, все!

Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишних.

– А вот это, Яша, нехорошо! Чужое брать никогда не надо.

– Простите, не утерпел. Сами в руки попались.

…А на следующий день посол с охоты вернулся. Видит – сервиз один, а прислуга с перепою зеленая, вместо дверей в косяк тычется.

Махнул герцог рукой, да и замолк об этом деле: «Россия!..»

Так закончилась история, начавшаяся со случайного эпизода – со встречи императором погребальной процессии. Сам Николай Павлович прожил недолго. Он умер в начале 1855 года, не дожив до своего шестидесятилетия. И был он фигурой гораздо более интересной и сложной, нежели нам порой представляли историки- марксисты.

В память его человеколюбивого поступка на Благовещенском мосту часовню все-таки соорудили. Изящная модель ее из яшмы и гранита до самого переворота в октябре 1917 года хранилась в Эрмитаже. Зато скульптурная группа, которую ваял профессор Пименов, так и не украсила съезд на Английскую набережную – Николай из скромности запретил.

Благодаря государю вдова Раутио сделалась известной всему Петербургу. С ней познакомился весьма почтенный и богатый купец Иван Антипов. По окончании вдовьего траура он отвел ее в церковь – под венец. Хотя купец был далеко не молод, но от этого брака появилось трое детей.

Сын Раутио стал военным. Всю жизнь он свято берег память о благодетеле, в медальоне носил миниатюрный портрет Николая. Раутио храбро сражался на Балканах, был награжден Георгием. Погиб он молодым – 31 августа 1877 года при третьем неудачном штурме Плевны.

Ювелирная фирма «Сазиков» в 1857 году получила почетное звание придворного поставщика. Знатоки по сей день восторгаются ее изделиями.

Иван Дмитриевич Путилин сделал карьеру – достиг высоких чинов, стал начальником сыскной полиции Петербурга. Жулье трепетало перед ним. Слава о нем гремела по всей России. Он был отчаянно храбр, неистощим на выдумки и умел остроумно распутывать самые сложные дела.

Под конец своей бурной жизни Иван Дмитриевич выпустил книгу воспоминаний. Порой, возвращаясь мыслями к ушедшей молодости, он улыбался:

– Веселые были времена! И нравы хорошие.