Кровавые девы

Глава седьмая

Пользуясь отъездом императорской фамилии, разумеется не обретавшейся в Зимнем дворце круглый год, благотворительный бал Теософического общества устроили в одном из просторнейших залов Зимнего, в сногсшибательной, убранной алыми занавесями казарме с золотыми колоннами, с виду вполне способной проглотить целиком Вестминстерское аббатство. Даже Исидро, неизменно державшийся так, будто его нимало не обеспокоит ничто, вплоть до гибели земного шара, приостановился в дверях и негромко, по обыкновению монотонно прошелестел:

– Диос…[23]

Эшер не без труда сдержал улыбку.

– Путешествия расширяют кругозор, – заметил он.

Сверкнув бледно-желтыми глазами, вампир искоса взглянул на него, вновь поднял взгляд, оглядел окаймленные золотом потолки и многолюдную толпу, водоворотом бурлящую вокруг столов с закусками у дальней стены.

– Как и долголетие, – парировал он. – Сколько б ни тешился я иллюзиями, будто на сей-то раз видел предел деньгам, пущенным по ветру власть имущими в угоду собственному тщеславию, жизнь вновь и вновь преподает мне урок смирения. Поневоле уверуешь в существование Бога…

Словно хрупкий, безукоризненно изящный черно-белый фантом, Исидро вошел в грандиозный зал первым.

– По крайней мере, сегодня меня не заставят подтверждать правоту какой-нибудь экзальтированной дамочки, якобы видевшей фей в глухом уголке собственного сада, – пробормотал Эшер, следуя за вампиром. – Что все эти «знатоки», кажется, почитают профессиональным долгом любого профессора-фольклориста. Особенно та идиотка, кузина Лидии, убежденная, будто я большой специалист по духам, шумящим среди ночи, и вечно затаскивающая меня на «сеансы». Даже не думал, что в каком-либо из крупных европейских городов отыщется столько Истинно Верующих…

– Как я уже говорил, вам просто не хватает веков этак трех опыта в сих материях.

– И обзаводиться им я совершенно не желаю, – твердо ответил Эшер.

В ответ вампир, к немалому его удивлению, мимолетно, неожиданно по-человечески улыбнулся:

– Отчего же? Свои преимущества у него имеются.

На полпути сквозь толпу, через акры сверкающего паркета, отделявшего двери от буфетных столов, Эшер замедлил шаг.

– Так они существуют в действительности?

Исидро обернулся к нему. Повсюду вокруг дамы в атласных платьях с вырезом, согласно санкт-петербургской моде, едва ли не до сосков и нездорового, испитого вида джентльмены в вечерних костюмах либо в экстравагантных шелковых «народных нарядах» во весь голос, мешая французский с русским, болтали кто об аппортах[24], кто о привидениях, кто о материализации эктоплазмы[25], кто об акциях железных дорог…

– Кто именно?

– Феи из глухих уголков сада. Я изучал рассказы о встречах с ними, начиная с античности и заканчивая современностью, но ни секунды не верил, что их действительно хоть кто-нибудь видел… точно так же, как и исследуя предания о вампирах.

– Разница, – ответил Исидро, – в том, что вампиры – существа вовсе не сверхъестественные. Мы просто довольно редко встречаемся и в большинстве своем достаточно умны, чтоб не показываться на глаза куда более многочисленным жертвам. Что же касается фей из глухих уголков сада, на их счет у меня, подобно всем собравшимся в этом зале, имеется лишь мнение, не более. Суть его такова: отрицать, что некоторые особы действительно видели духов стихий и даже имели беседы с призраками, я не могу, но глубоко сомневаюсь, что все претендующие на подобный жизненный опыт действительно пережили нечто серьезнее… обмана чувств.

Оценив формулировку по достоинству, Эшер заулыбался:

– А вам самому доводилось когда-либо видеть фей?

– Полагаете, они охотно покажутся на глаза вампиру?

С этим Исидро отвернулся.

«Туше», – мысленно признал Эшер и, сунув руку в карман чрезвычайно американского пиджака-смокинга, нащупал письмо от Лидии, полученное под вечер, по возвращении от леди Ирен. Затем он расправил плечи и напомнил себе, что все до единого в зале – жалкие суеверные бездельники и даже не протестанты, а сам он, милостью Божией, американец и, значит, запросто справится хоть со всей этой толпой хлюпиков-russki.

Твердым шагом проследовав к встречающим гостей, он был представлен хозяйкам бала, сестрам-двойняшкам, дочерям князя Черногорского, выданным замуж за кузенов царя, – темноглазым, статным красавицам примерно его лет, одетым с той самой изысканностью, которую англичанки приберегают лишь для приемов при королевском дворе. Едва Эшер приблизился к ним, рядом, откуда ни возьмись, будто улыбчивый джинн в зеленом мундире, возник князь Разумовский, вовремя вставивший пару хвалебных слов о широте взглядов мистера Пламмера, а заодно о принадлежащих ему солидных пакетах акций судоходных компаний и мясохладобоен. То и другое обеспечило Эшеру постоянный приток собеседников на весь вечер: аристократов и аристократок, утомленных «косностью догм» православной церкви и истово стремящихся «исследовать сферы, объявленные так называемой современной наукой несуществующими»; бледных, но энергичных отпрысков обширного сословия наследных профессиональных бюрократов, сотни лет правящих Российской империей, до краев переполненных любовью к «настоящей Руси, Руси подлинной, деревенской, разбирающейся в собственной душе лучше кого бы то ни было»; и, разумеется, шарлатанов – и местных, и заграничных, и вовсе лишенных каких-либо национальных черт, хватавших Эшера кто за плечо, кто под локоть, словно вознамерившись силой уволочь его к Вратам Просвещения, искательно заглядывавших ему в глаза со словами «Я вижу в вас взыскующего Истины…»

«А я вижу в вас прохвоста, нацелившегося на мой карман».

Интересно, попробовал ли кто-нибудь из этих субъектов нажиться за счет Исидро и с каким результатом?

В кебе, по пути к дворцу, ознакомив спутника с перечнем докторов, к которым следует присмотреться, Эшер завел разговор о графе Голенищеве:

– Не столкнемся ли мы с ним сегодня?

– Вряд ли.

Одетый в элегантный вечерний костюм, Исидро скрестил на груди обтянутые лайкой руки. В огнях освещавших набережную фонарей вампир казался статуей, вырезанной из слоновой кости.

– А с его соперником в борьбе за власть, с князем Даргомыжским?

– Полагаю, окажись тем, кого видела леди Ирен, Даргомыжский, Голенищев назвал бы его – хотя бы только затем, чтоб прибавить ему огорчений. Исходя из этого, я полагаю, что в ночь приема у Оболенских князь был на том же костюмированном балу в опере. Да, Голенищев тщеславен – а также изрядно глуп, особенно в вопросах выбора «птенцов», однако, дабы остаться хозяином города, ему пришлось осознать, что каждый из нас в безопасности лишь до тех пор, пока невидим. Собравшиеся сегодня здесь прежде всего как раз из тех самых, с кем ни один вампир в здравом уме бесед затевать не станет: все эти люди, веря в существование вампиров, занимают столь высокое положение в обществе, что власть имущие к ним прислушаются. И наше счастье, – сухо добавил Исидро, – что этим людям не верит ни одна живая душа.

В самом деле: едва войдя в вестибюль, Исидро сделался не то чтоб в буквальном смысле слова невидимым, но совершенно неприметным, и Эшер этому нисколько не удивился. Задумался только зачем. Оттого что вампиру не по силам придать обезображенному шрамами лицу совершенно человеческий вид? Или ему просто не хочется вступать в разговоры с четырьмя тысячами человек, не интересующихся ничем, кроме загадочного дождя из живой рыбы, выпавшего в Олнивилле, Род-Айленд, в мае 1900-го, или природы «звездного студня» (что бы это ни означало) – внеземного он происхождения или же сверхъестественного? Пятеро (четыре женщины и мужчина) поведали Эшеру о призраках, обитающих в их домах. Весьма серьезного вида дама за шестьдесят, увешанная бриллиантами, за которые запросто могла бы приобрести весь Новый Колледж и души всех его преподавателей, заговорщически держа Эшера за руку, рассказала ему о феях, живущих в самом глухом уголке ее сада.

– Скажите на милость! – воскликнул Эшер в ответ, кое-как скроив столь же серьезную мину.

Еще трое, в разное время ненавязчиво направленные в его сторону князем Разумовским, рассказали Эшеру все о феномене Самопроизвольного Возгорания Человека.

– Как ныне выяснено, та женщина из Франции, в восемнадцатом веке, была лишь одной из множества случаев, уходящих корнями к библейским преданиям! – истово уверяла его кареглазая дама, судя по стоимости платья и драгоценностей, супруга либо сестра чиновника высшего ранга, подвизающегося в одном из министерств. – Ученые сговорились – определенно сговорились! – держать подобные вещи в секрете от публики, из страха посеять панику. Но я своими ушами слышала от близкого друга – чьим словам можно безоговорочно доверять! – о подлинном случае со знакомым его близкого друга из Киева…

– Чистая правда, – прогремел невысокий, пузатый, точно слегка перекормленный гном, джентльмен в круглых очках с толстыми линзами.

Подобно многим из гостей-мужчин (хотя Эшер отметил, что к искреннему увлечению теософией более склонны особы женского пола), на бал он предпочел явиться не в строгой фрачной паре при белом галстуке, но в так называемом «народном костюме» – иными словами, в свободной рубахе навыпуск, на крестьянский манер, мешковатых штанах и смазных сапогах. Разница состояла лишь в том, что «народ» из унылых, запущенных деревень обычно не шил рубах и штанов на заказ, из плотного китайского шелка.

– Опубликуй я все, что сумел обнаружить, на том бы моей репутации в Университете и конец, – продолжал гном, ухватив Эшера за рукав в манере, недвусмысленно намекавшей на быстрое бегство прежних слушателей, и грозя ему пальцем, поднятым к самому носу. – Однако все данные определенно указывают на подлинность этих свидетельств. И ведь, заметьте, не где-нибудь в Индии или там в Мексике – здесь, в Петербурге! Только в минувшем сентябре, в окрестностях Малого Сампсониевского, dvornik одного из доходных домов обнаружил в одной из комнат груду углей, пылавших так жарко, что все тело жертвы, за исключением туфель, сгорело дотла…

– Именно, именно, и не один случай – целая эпидемия, – вклинилась в разговор супруга чиновника, – четыре, а то и пять, и все в этих ужасных трущобах вокруг тюремного замка «Кресты» и вокзала. И всякий раз одно и то же! Маслянистый желтый нагар на стенах, сизый дым в воздухе…

– Скажите на милость! – воскликнул Эшер, переключившись с английского на школьный французский, на коем старательно, с немалым трудом, поддерживал разговоры.

– И это еще не все. Подобные возгорания – или обгоревшие трупы без единого следа чего-либо горючего рядом – были замечены и в августе, и в октябре, и все, что характерно, здесь, в Санкт-Петербурге, – добавил гном, ткнув Эшера коротким, пухлым указательным пальцем в жилетную пуговицу. – Конечно, ученые вас заверят, что возгорания наблюдались исключительно на Выборгской стороне – в отвратительнейших, мсье Пламмер, из петербургских трущоб, а проживающие там бедняки жизни себе не мыслят без водки. Эрго, все это были нищие пропойцы, чьи проспиртованные отрепья воспламенились от окурков американских сигарет. Воспламенились! Вот так, у всех до единого?! У каждого, я вас спрашиваю?! Я слышал как минимум о семи случаях. Выходит, семь человек – в том числе юная девушка, судя по размеру и фасону туфель, кстати заметить, совсем не из тех, в каких ходят фабричные работницы, – семь человек дружно ухитрились облиться водкой в количествах, достаточных для сожжения не только плоти, но и костей?!

– Но что же все это значит? – спросил Эшер.

– Все это – предзнаменования конца света, – с легким негодованием, как будто ответ Эшер обязан был знать сам, пояснила супруга чиновника. – Знамения грядущего пришествия Антихриста…

– Вздор, вздор! – немедля ощетинившись, возразил гном. – Бог мой, мадам, неужели вы слыхом не слыхивали о вечной смене циклов существования вселенной?!

С этим он вновь повернулся к Эшеру. В глазах его вспыхнули искорки энтузиазма.

– Это всего лишь доказательство тому, что вселенная входит в тот План бесконечной Пучины Эонов, где рубежи, отделяющие естественное от сверхъестественного, смещаются, утрачивают определенность. Мы, Круг Астрального Света, отыскали в древних писаниях намеки на подобные явления – туманные, иносказательные, но означать чего-либо другого они просто не могут! Сущности, обитающие в иных Планах…

– Да как вы можете, – в свою очередь, возмутилась дама, – упорствовать в приверженности Науке, когда знамения грядущего Судного дня – и огненный дождь с Небес, и рев Первой Трубы, и Седьмая Печать – вот, у вас под носом?! Как можно быть настолько слепым?!

Видя, что оба уже начисто позабыли о его существовании, Эшер отступил в сторону, и тут над самым его ухом негромко, тоненько прозвучало:

– Не в окрестностях Малого Сампсониевского, а в Малом Сампсониевском переулке… и, как мне удалось установить, все эти семь случаев в итоге сводятся к одному.

Обернувшись, Эшер встретился взглядом с бледноглазым, неприметным человеком невысокого роста, в очках с толстыми линзами, чем-то неуловимо напоминавшим холоднолицых «птенцов», спутников графа Голенищева. Князь Разумовский, нависший над незнакомцем сзади, приподнял брови, однако в его предостережениях Эшер ничуть не нуждался. «Охранкой» – Тайной полицией – от невысокого серого джентльмена веяло за версту. Немедля сделавшись американцем насколько это возможно, Эшер сдвинул брови и с простодушной горячностью заговорил:

– Похоже, вы много чего обо всем этом знаете, мистер…

– Зуданевский, – представил серого коротышку князь Разумовский. – Gospodin Алоиз Зуданевский. А это, позвольте представить, мистер Джул Пламмер из Чикаго…

– Ужасно рад познакомиться с вами, сэр, – громогласно объявил Эшер, стиснув ладонь Зуданевского и встряхнув ее будто ручку водяного насоса.

– Его сиятельство сообщил мне, что вы ищете сведения о феномене самовозгорания человека.

В блекло-серых, оттенка петербургской зимы, глазах Зуданевского блеснули искорки любопытства. Прекрасно знакомые (сколько раз Эшер точно так же поглядывал на собеседника сам!), эти искорки предостерегали: проявлять слишком большой интерес чревато излишними вопросами: «А зачем ему это все?»

Эшер кивнул:

– Да, слухов-то ходит куча: мне, дескать, так-то и так-то рассказывали, а как доберешься до сути, оказывается, случилось все там, где никто ничего не подтвердит. А я ищу настоящий случай. Подлинное событие.

– Так вы журналист, мистер Пламмер?

Эшер почесал переносицу:

– Нет. Понимаете ли, мистер Зуданевский, человек, которого я ищу по… по кой-каким личным причинам… – Тут он взмахнул рукой, словно отгоняя эти причины прочь. – Так вот, в одном из тех редких случаев, когда он, говоря со мною, не врал – то есть, на мой взгляд, не врал, слышал я от него, будто именно такая штука случилась с его сестрой, причем прошлой осенью. Кажется, он думал, что дело там в каком-то заговоре, но подробности мне неизвестны.

– И как же звали вашего друга?

– Мне он назвался «Орлофф», – проворчал Эшер, памятуя о том, что Зуданевский наверняка первым делом проверит показания, данные им в полиции. – С тех пор я выяснил, что тут он соврал. Однако у меня есть причины полагать, что отправился он сюда, в Петербург.

– А я, – вставил Разумовский, – буду весьма благодарен за любую помощь, какую вы – либо ваше Отделение – сочтете возможным оказать моему другу, Пламмеру, в его изысканиях.

Склонив голову, Зуданевский отвесил князю поклон в манере, граничащей с шутовской:

– С удовольствием окажу любую посильную помощь, ваше сиятельство.

Даже во фрачном костюме он казался серым, точно паук цвета пыли, и обладал лицом человека… нет, сам Эшер наверняка ушел бы из Департамента, лишь бы не стать таким же. Лишь бы не стать человеком, готовым исполнить все, чего ни потребуют от него власть имущие, не задаваясь вопросом зачем и даже не находя в этом ни малейшего удовольствия.

– Известно вам, где находится штаб-квартира Отделения – на Кронверкском проспекте, напротив Крепости? Если вы предъявите на входе вот это, – Зуданевский извлек из кармана визитную карточку, – и попросите проводить вас ко мне, скажем… скажем, завтра, в час пополудни? Я покажу вам, чем мы располагаем.

Едва Эшер вручил полицейскому свою карточку, одна из сестер, великих княгинь, ухватила его за плечо и поволокла прочь, знакомить со спиритуалистом, собирающим средства на учреждение Института Исследований Сверхъестественного, да не где-нибудь, а в Чикаго, и это испытание в некоторых отношениях оказалось для Эшера гораздо труднее беседы с Зуданевским – ведь Зуданевский даже не думал расспрашивать о городе, где Эшер отродясь не бывал. К полуночи в соседнем зале подали ужин – разумеется, постный, с осетровой икрой, норвежской семгой и тысячей сортов грибов и солений, а еще в одном зале, перед рядами кресел, играл на рояле необычайно талантливый молодой пианист, однако слушала его разве что треть собравшихся. По наблюдениям Эшера, многие не просто беседовали – флиртовали, причем куда откровеннее, чем принято в Лондоне. («Как, дорогая, среди бела дня? И – кто б мог подумать – с собственным мужем?»)

Неторопливо переходя от компании к компании, Эшер крайне досадовал на необходимость вместо музыки вслушиваться в болтовню гостей. «Во имя короля и родины», – как сказал бы Макэлистер, дьявол его раздери… На ходу он знакомился с окружающими, будто случайно ронял кое-какие намеки, упоминал о кузене, специалисте по болезням крови, и мысленно просеивал сквозь мелкое сито бесконечные потоки шутливых, ни к чему не обязывающих разговоров, интересных ему куда меньше музыки, абсолютно игнорируемой собеседниками. То и дело приходилось напоминать себе, что кайзер стремится каким-то образом привлечь вампиров к военным действиям… и что американцу, которым он притворяется, не отличить концерта Дебюсси от «Далеко в низовьях Суони»[26]