Кровавый омут Карабаха

Абдурахман Везиров и Георгий Рожнов — год 1989-й

В книге «Древняя Русь и Великая Степь» Лев Николаевич Гумилев, создатель весьма оригинальной концепции об этносах и этнических стереотипах поведения, убедительно доказывает, что конфликты между древними русичами и кочевниками кипчаками были случайными; намного значительнее были конфликты, например, между Черниговом и Киевом. То есть ученый рассматривает Древнюю Русь и Великую Степь в качестве одной системы — славяно-тюркской.

В одном из пожеланий молодым ученым Азербайджана Лев Николаевич Гумилев высказался так: не пытайтесь возвеличивать свой народ, он велик и без того: то, что прекрасно, не нуждается в похвалах.

И рассказал эпизод из своего обильного гулаговского прошлого, которое он использовал и для изучения стереотипов поведения. Вот эта история:

«Был такой случай с одним азербайджанцем у нас в лагере, Рза Кули, сейчас живет в Баку. Химик, тихий, скромный человек. Он резал для себя сало, чтобы поесть, а кто-то стоял над ним, кричал и сыпал грязь ему на дастархан. Рза Кули сказал: «Отойди». Тот хотел ударить его по лицу всей ладонью, а Рза Кули мне рассказывал. «Если бы он меня ударил, я должен был или его ударить или погибнуть». Поэтому он порезал ему ладонь. Тот побежал сразу куда-то. Рза Кули говорит: «Сижу и думаю; умру я или нет». Тот возвращается, рука перевязана, подает руку и говорит: «Ты молодец»… Что отличает азербайджанца от поляка, немца, западного славянина? Они ведь не рискнули бы жизнью ради сохранения достоинства. А этот даже не задумался, у него другой стереотип поведения. И тут я начал изучать стереотипы».

Прав в своем наблюдении русский ученый. Другое дело, что азербайджанский народ, как и все мы, советские люди, без исключения, был превращен в абстракцию и остается ею. Нами управляли и управляют, по выражению Петра Яковлевича Чаадаева, умы столь лживые, что даже истина, высказанная ими, становится ложью.

Народный писатель Азербайджана Байрам Байрамов рассказывал с горечью о том, как встречал его один чиновник. В ответ на его просьбу о рассмотрении жилищного вопроса для писателей чиновник равнодушно заметил: «У нас для рабочих тоже нет квартир». Точно теми же словами отделался на встрече с ленинградскими писателями в 1978 году первый секретарь обкома Григорий Романов, и тогда мои товарищи промолчали. Но Байрам-муаллим в подобной ситуации проявил иной стереотип поведения. Поднявшись, резко сказал: «У рабочих нет квартир, потому что ими управляют такие, как ты, проходимцы. Не надо нас противопоставлять друг другу».

Многие на подобное не решались. Незадолго до приезда Леонида Брежнева в Баку нескольких азербайджанских, поэтов пригласили в ЦК партии и поручили написать стихи-оды, стихи-восхваления и благодарности за «отеческую заботу» о республике. Многие из неприглашенных поэтов не брезговали ничем, чтобы попасть в списки, сулящие, как им казалось, почет, звания, материальные блага. Веками складывавшийся в народе престиж литературы, разъедаемой метастазами бюрократизма, упал до нуля. Тем же уровнем оценивалась народом и «отеческая забота» о нем: в соседнем Иране на девятом году войны по талонам давали полтора килограмма мяса и масла на человека, а в Баку-только килограмм. Сегодня, правда, и по этой норме вздыхают.

Представляется, что инициаторы армянского националистического движения у нас и на Западе были убеждены, что присоединение Нагорного Карабаха к Армении не встретит особых затруднений. Всё было просчитано, кроме одного фактора, — воли азербайджанского народа. Она оказалась не до конца парализованной партийными «ширваншахами».

Именно «карабахский вопрос» неожиданно высветил сложившуюся в республике неприглядную ситуацию. Наступало прозрение, прежде всего, интеллигенции, в среде которой долгое время старательно уничтожали наиболее одаренных и талантливых, им не давали продвигаться в науке, где господствовали семейственность и местничество, им не позволяли появляться в литературе, где лживые классики издавались чаще Низами, Насими и Самеда Вургуна. Руководящие посты в республиканских ведомствах культуры отдавались на откуп родственным кланам, покупающим и продающим всех и вся. За портреты Брежнева, выгодно сбываемые в районах Азербайджана, получил звание народного художника Гусейн Алиев, родственник легендарного Гейдара. Брат другого секретаря ЦК, Ф. Багирзаде, неожиданно сделался драматургом, хотя все, в том числе и работники телевидения, посмеивались над автором. Посмеивались и ставили.

Почти все члены правительства и ответственные работники ЦК республики к началу карабахского конфликта были родственниками друг друга. Гейдар Алиев на страницах «Литературной газеты» утверждал, что наличие родственников или земляков в высшей школе или в министерствах — нормальное явление, подобное модным тогда рабочим династиям. Сквозь такую круговую поруку пробиться было нелегко, — свидетельствовал в наступивший час откровения секретарь Союза писателей Азербайджана Чингиз Абдуллаев. — В лучшем случае это удавалось сделать за счет удачной женитьбы. Страшное в условиях Азербайджана, когда-то разделенного на ханства выражение «харалысан» — откуда ты родом? — разобщало нацию, деля людей на бакинцев и нахичеванцев, карабахцев и ленкоранцев.

«Липко-грязное слово «взятка», — писал Чингиз Абдуллаев, — мы заменили на «хормет» — «уважение» и начали уважать друг друга, не понимая, что образуем замкнутый круг, из которого нам не вырваться».

«Уважение» начиналось с работников яслей и детских садов и достигало астрономических сумм в общении с милицией, судьями, прокуратурой, партийными властями. Деньги решали всё. «Не будем скрывать наши пороки», — призывал в начале

1989 года писатель Чингиз Абдуллаев, приводя великолепные слова из Корана:

«И послал Аллах ворона. И сказал ворон: горе мне, я не в состоянии скрыть скверну брата своего».

Зато «скверну брата своего» вовсю распаляли средства массовой информации в Москве, пытаясь посеять в Азербайджане жестокое рентгеновское излучение межнациональной ненависти. Вернусь к дню землетрясения в Армении, весть о котором заставила отступить на задний план всему мелкому и злобному, уже накопившемуся между двумя народами. Когда в Баку стояли в очередь к донорским пунктам добровольцы, обозреватель программы «Время» заявил, что в столице Азербайджана в ознаменование армянского землетрясения произведен фейерверк и идет народное гуляние. И это в городе, погруженном по вечерам в мрак введенного Москвой военного положения и комендантского часа, где через каждый квартал стояли танки и бронетранспортеры, а человека, случайно оказавшегося на улице без пропуска, задерживали до утра в милиции.

Можно представить, какие последствия имела в Армении и Азербайджане эта провокационная выходка в начале декабря 1988 года! А цель преследовалась и преследуется одна: отвергать любое предложение уладить разногласия законным путем, нагнетать и без того накаленную обстановку. Несчастье, просто несчастье!

«Недавно решили поменять азербайджанское название Нагорный Карабах — Арцахская автономная область, — писал в одной из статей уроженец Карабаха, писатель Максуд Ибрагимбеков. — Мол, азербайджанское название оскорбляет эстетические чувства армянского народа. Причем здесь народ? Добрая половина армян носит азербайджанские или тюркские фамилии: Аллахвердян, Агасян, Аганбегян, Агабабян, Бабаян, Балаян, Вердиян, Капутикян, Демирчян, Ханзадян, Алиханян и десятки других. И ничего, народ вроде не возмущается, никто не меняет ни фамилий, ни имен. Обращаясь к любимому человеку, многие добавляют азербайджанское слово джан. Пока не отменили. Великий певец Кавказа армянин Саят-Нова, творивший на азербайджанском, армянском, грузинском языках, из 105 своих бессмертных газелей 75 создал на азербайджанском. Тоже не отменили. Поют. Так зачем же понадобилось менять название Нагорного Карабаха? Чтобы вызвать возмущение, усилить эскалацию ненависти, чтобы не прекращали убивать, насиловать, поджигать дома. Надо постоянно подогревать, провоцировать, а то могут прекратиться забастовки, вдруг, чем черт не шутит, здороваться начнут».

Подобные настроения подогревались и на открывшемся в Москве первом съезде народных депутатов СССР весной 1989 года. Арена Карабаха как бы была перенесена в московский Кремль. Народные депутаты от Армении во главе с Г. Старовойтовой сплоченно отвоевывали НКАО для Армении на виду у всей страны и всего мира, охаивали, не стесняясь в выражениях, весь азербайджанский народ при попустительстве Горбачева и Лукьянова.

Депутатский корпус от Азербайджана поражал своей серостью. Процитирую по этому поводу письмо азербайджанки, живущей в Ленинграде, тем более, что оно не проникло даже в азербайджанскую прессу.

«Как случилось, что на Съезд народных депутатов СССР попал такой депутатский корпус от Азербайджана? — автор адресовала свой вопрос Аязу Муталибову, назначение которого после событий «черного января» воспринималось хоть и скептически, но с надеждой, что новый лидер вынужден будет прислушаться к голосу народа и защитит коренные интересы республики. — Неужели было непонятно, что в стране происходят решительные перемены, что при выборах депутатов следует соблюдать не процентную норму тех или иных социальных слоев, отбирать не просто послушных, голосующих и поднимающих руку по велению Первого секретаря, а людей грамотных, самостоятельно думающих, компетентных в разных областях, болеющих душой за республику, достойно представляющих свой народ и по-настоящему отстаивающих интересы республики?! А ведь такие люди есть во всех слоях населения Азербайджана.

Так почему окружные комиссии «просеяли» именно тех, кто мог самостоятельно проявить себя на Съезде в разных областях?

Стыдно было смотреть на нашу делегацию, на дежурные выступления, на единогласно поднятые руки вслед за Везировым… Иногда казалось, что азербайджанских депутатов вообще нет на съезде.

И, конечно, этим пользовались те, кто распространял слухи об ограниченности азербайджанцев, их тупости и т. п. Мне звонили и говорили: «Аты еще утверждаешь, что у вас есть способные и мужественные люди. Где же они? Вся ваша делегация входит в законопослушное большинство и голосует так, как велит председатель». Было обидно и больно слушать такое, когда я знала, что на самом деле в республике есть достойные люди, толковые специалисты. Везиров и его аппарат вновь больше думали о своей власти, о том, как они будут выглядеть в глазах Генсека».

Что ж, вывод ленинградки, четверть века тому назад покинувшей Баку, оказался верен: неуважение к самим себе приводит к наплевательскому отношению других.

«К счастью, бациллы национализма не проникли в национальную среду республики, — заявила в опубликованном выступлении на первом Съезде народный депутат Л. Барушева, швея Бакинской фабрики имени Володарского (места на трибуне она не получила). — Есть что-то антигуманное в идее, что армяне могут жить только в Армении, азербайджанцы — только в Азербайджане, русские — только в России и т. д. и т. п. Эти идеи не имеют ничего общего с подлинными интересами наших народов… Я всю жизнь прожила в Баку, нигде не чувствовала себя чужой: ни в коллективе, в котором тружусь, Ни в доме, в котором живу. За меня голосовали избиратели десятков национальностей, проживающих в Баку».

Выступление Л. Барушевой было озаглавлено: «Сообща строить общий дом» и выражало традиции интернационализма пролетарского Баку. Подобного содержания статьями были заполнены в 1989 году все республиканские газеты Азербайджана. Вот лишь некоторые типичные заголовки: «Проблемы решаются сообща», «Нам жить вместе», «Путь один — национальное согласие», «Во имя межнационального мира». С невероятным трудом сквозь идеологическую цензуру везировского аппарата пробивались выступления авторов под заглавиями: «Правовое государство начинается с уважения к закону», «Следовать истине, а не амбициям» и уж совсем реалистическое: «Воруют скот».

1989 год начался с Обращения властей Азербайджана и Армении «К гражданам, покинувшим постоянные места проживания»:

Ко времени этого лицемерного призыва («Вы истосковались по труду на своей земле, ваши глаза соскучились по родным горам и долинам, сады ждут тепла ваших рук») Армения изгнала практически всё двухсоттысячное население азербайджанской национальности. Беженцы роились в Баку, выходили на площадь перед зданием ЦК, их с плачущими детьми уговаривал сам Везиров, сажали в быстро пригнанные автобусы и отправляли туда, откуда их выгнали. А там, как показал ход событий, антиазербайджанская истерия ни на день не прекращалась. И можно понять, почему на площади появился плакат: «Терпению — предел!».

Власти Азербайджана отказывали беженцам в просьбах расселить их в географической среде, близкой по климатическим условиям покинутой родине, то есть Ленинакану, Кировакану, Спитаку, Гурсалы, Сары-алы. Аргумент один: мы — горные люди и просим поселить нас не в Лос-Анджелесе и даже не в Дилижане или Москве, а на суверенной территории Азербайджанской ССР — в Нагорном Карабахе. В это же время из Апшерона в Карабах организованно переехало 20 тысяч армян «для адаптации в условиях горного климата».

Одна из беженок, активистка женского движения Санубар Абдуллаева задавалась вопросом; почему мы вместо надежды испытываем разочарование? И обвиняла в преступной самоуспокоенности бакинские власти, не взявшие на себя ответственности за судьбы беженцев. Она пыталась объяснить изгнанным, что «фактическая власть на нашей земле принадлежит Москве, в лице безликого человека, цинично заявляющего моим соотечественникам, что войска в Карабахе находятся для защиты армянского населения, а также предлагающего моим азербайджанцам так называемое временное переселение иа своих деревень, дабы не нагнетать напряженность и раздражение у армян».

Эти слова Санубар Абдуллаевой точно отражали позицию тогдашнего лидера Азербайджана Абдурахмана Везирова. Обращение к двум народам вернуться «к своим очагам с миром и чистым, открытым сердцем» было продиктовано Москвой, чтобы создать идеальные условия для бакинских армян. Некоторые из них продавали свои дома и квартиры за высокую цену и, получив пособие, выясняли максимально благополучные условия в лучших городах России. По сведениям коменданта Особого района города Баку генерал-лейтенанта М. Колесникова, к концу марта 1989 года из 190 тысяч лиц армянской национальности выехало 23 тысячи человек. Из них — семь тысяч в Армению, остальные в РСФСР. Данными о переезде армян в Лос-Анджелес генерал-лейтенант не располагал.

Беспомощность Везирова и других руководителей республики, их наплевательское отношение к собственному народу уже в самом начале 1989 года вели к социально-политическому взрыву. Это прогнозировалось любым непредвзятым наблюдателем. Занимаясь трюкачеством и шутовством вроде компьютеризации и строительства бань в селах, посадки ореховых рощ и бурной деятельностью по возвращению варварски изгнанных азербайджанцев, Абдурахман Везиров не мог ответить на три самых животрепещущих вопроса, во многом определивших ход последующих событий.

Как случилось, что депортация нескольких тысяч азербайджанцев из Армении еще до сумгаитских событий замолчалась и не была предана широкой огласке в стране?

Как случилось, что руководство республики не настояло на открытом судебном процессе над всеми участниками сумгаитских событий, чтобы стало видно, кто есть кто?

Ответ республиканских, уже перестроечных властей только на эти два вопроса помешал бы политическому акробатизму народного депутата Армении Игитяна, который потряс страну и мир, утверждая на Съезде, что тихие, мирные армяне, спеша в числе первых вкусить плоды перестройки, вышли с лозунгами «Ленин, партия, Горбачев», а тут подоспел Сумгаит. Мы не чувствовали, — нажимал Игитян, — что прогрессивная часть Азербайджана, его интеллигенция осудила этот акт насилия. «Если бы это совершили армяне, я бы встал и попросил извинения перед всем советским народом и перед всем миром».

Ответы на два приведенных вопроса, конечно, с риском для будущей политической карьеры (ЦК КПСС и помощники Генсека из армян были в силе и разуме), но зато ради сохранения достоинства народа, заставили бы депутата Игитяна встать и извиниться хотя бы перед азербайджанским и армянским народами. Везиров и его сподвижники на

Съезде в Кремле, выслушивая частые обвинения в геноциде, даже не воспользовались ответом М. С. Горбачева на этот вопрос, прозвучавшим в июле 1988 года: «Геноцид — это определенная политика, расовая, организованная, а не стихийная… Геноцид — это политика уничтожения, сознательно проводимая по отношению к какому-то народу или к меньшинству. Почему же выходку бандитов вы хотите приписать всему Азербайджану? О каком геноциде можно говорить?».

Тем паче, что и Горбачев запамятовал эти справедливые слова, а искаженное представление о «карабахской проблеме» продолжало торжествовать в общественном сознании. В него вдалбливался новый стереотип азербайджанца — фашиста, душмана, панисламиста и национал-карьериста, а главное — противника демократических перемен.

И тут самое время поставить перед Везировым третий вопрос.

Как случилось, что ночное избиение дубинками, изгнание безоружных людей с площади имени Ленина в Баку 5 декабря 1988 года, было замолчано и замято, хотя в больницах оказалось немало раненых?

Более того, Везиров применил тогда репрессивные меры против своего народа, изгоняя людей с работы, раздавая выговора и прочие административные порицания огромному числу неугодных руководителей и служащих. Республиканские средства массовой информации сообщали, что власти преследовали наркоманов, хулиганов, женщин легкого поведения и экстремистов, заполонивших площадь.

И не стыдно было властьимущим такой ложью унижать свой народ? И эта ложь распространялась на всю страну под видом угодной тогда борьбы с неформалами, будто многотысячные массы людей, ежедневно заполняющие площадь и набережную и требовавшие от властей решения карабахской проблемы и прекращения оскорблений в свой адрес, состояли сплошь из экстремистов, мафиози и хулиганов.

Нет, это было гражданское пробуждение народа, который десятилетиями смирялся со злом. И как еще могли обратить на себя внимание люди, терпению которых наступал предел, когда им со всех концов света кричали о Сумгаите, о жертвах-армянах и убийцах-азербайджанцах?! Это была защитная реакция Рза Кули, знакомца Гумилева, рискнувшего жизнью ради сохранения человеческого достоинства.

Первый бюллетень Народного фронта Азербайджана появился лишь в мае 1989 года. В обращении к народу инициаторы НФА весьма сдержанно (в отличие от подобных движений в Прибалтике и той же Армении) нападали на «систему административно-командного социализма» в республике, как бы выделяя ее из системы «революционных идей перестройки», «от принятых радикальных программ, планов и законов». И хотя в обращении раза три употреблялось слово «суверенитет», прозорливому человеку становилось ясно, что примиренчество и половинчатость интеллигенции не сулят монолитного существования новому движению, не помышляющему пока о национальной независимости.

«События в Нагорном Карабахе, — справедливо указывалось в бюллетене НФА, — открыто продемонстрировали неспособность и бессилие бюрократии защитить национальные интересы. 200 тысяч азербайджанцев изгнаны от своих родных очагов, а Нагорный Карабах фактически выведен из республиканского подчинения. На очереди — новые азербайджанские земли. Чтобы продлить свою власть, бюрократия всячески скрывает от народа истинные причины и размеры конфликта, не решается выразить официальный протест против агрессии правительства Армянской ССР». В этом же документе НФА впервые объявлялось, что проблема НКАО — внутреннее дело Азербайджана. «Попытки армянских националистов решить вопрос Нагорного Карабаха в свою пользу с помощью центральной власти безрезультатны и вызывают у азербайджанского народа чувство протеста. Наш народ в борьбе за свои земли рассчитывает только на свои силы и у него их достаточно, чтобы защитить свою Родину». Попытки властей Азербайджана прибегнуть к благосклонности Кремля лидеры НФА как бы не замечали.

На сессию Верховного Совета республики лидеры Народного фронта были допущены лишь в середине сентября 1989 года. О поддержке НФА заявил депутат Байрам Байрамов, писатель, председатель правления комитета «Карабах». Выступивший в конце прений председатель правления НФА Абульфаз Алиев (Эльчибей) философски заметил:

Для Абульфаза Эльчибея главное — дальнейшее развитие демократии, без нее мы не сможем ничего добиться. Он привел слова Мирзы Алекпера Сабира: там, где есть свобода, есть человечность. И добавил от себя: там, где есть демократия и свобода, есть человечность…

В это же самое время в американском сенате по инициативе сенатора Роберта Доула не раз возникали обсуждения по «армянскому вопросу». Сенату было предложено объявить 1990 год «годом армянского геноцида». Возмутившиеся в очередной раз самой постановкой вопроса еврейские общины США объяснили причину еврейско-армянского противостояния нежеланием портить традиционные дружеские связи с Турцией, которая является «единственным устойчивым мостом между Израилем и мусульманскими государствами Востока». Ответные действия проармянских сенаторов не заставили себя долго ждать. Сенатор Р. Доул призвал Джорджа Буша не отступать ни на шаг. Четверо армянских террористов захватили советское посольство в Буэнос-Айресе и держали его под контролем несколько дней, стремясь, как они выразились, «привлечь внимание СССР к решению армянского вопроса». В Лос-Анджелесе группа армянских юношей, желая показать свою решимость в борьбе за патриотические идеалы, осквернила еврейское кладбище и обливала стены близлежащих домов желтой краской, перемежая красной.

Газета «Нью-Йорк Таймс» не без помощи еврейской общины США поместила письмо азербайджанских журналистов, в котором оценивались действия армянской диаспоры и партии Дашнакцутюн по разжиганию межнациональной розни и раздуванию надуманного ими же вопроса вокруг НКАО Азербайджанской ССР с конечной целью — насильственного присоединения области к Армении. Этот примечательный факт позволил газете «Азербайджан» отметить странный парадокс: центральные советские газеты находят место для больших статей по проблеме НКАО людей несведущих, вводящих в заблуждение общественность страны; статьи же азербайджанских специалистов блокируются не только в центральной прессе, но, к сожалению, часто и в республиканской. Разгадка парадокса проста: с самого начала конфликта азербайджанской стороне навязали идиотскую идею о том, что правдивые статьи могут разжечь межнациональную рознь, хотя она полыхала в соседней республике, и правда могла ее тогда еще притушить. Один из авторов газеты Райис Гасанлы ставил риторический вопрос: «Почему газета «Нью-Йорк Таймс» может поместить статью азербайджанских журналистов, которая помогает американской общественности избавиться от однобокого представления, навязываемого армянской диаспорой по «проблеме» Нагорного Карабаха, а в союзной центральной печати в период гласности практически невозможно это сделать?».

С жесткой информационной блокадой столкнулся осенью 1989 года обозреватель самого перестроечного журнала — «Огонек» Георгий Рожнов. Проделав путь по железной дороге от Баку до Норашена через Мегри, Джульфу и Нахичевань, журналист «Огонька» почувствовал откровенное недоверие собеседников: «Что толку от ваших поездок, если практически все центральные газеты и журналы, радио и телевидение или замалчивают волнующие нас проблемы, или беззастенчиво лгут?». Не прошло и дня, — свидетельствует Георгий Рожнов, — как я убедился: люди правы. Что бы ни происходило в затянувшемся межнациональном конфликте, читателю или слушателю преподносилась одна и та же версия драматических событий: Азербайджан едва ли не кровожадный агрессор, а его соседи — без вины виноватые жертвы.

Летом и осенью 1989 года лексика сообщений из Закавказья стала привычной: обстрелян автобус, захвачены заложники, изъято оружие, погибли люди. Всё это было началом крупномасштабного террора, практикуемого партией Дашнакцутюн уже много десятилетий подряд. Но в конце сентября 1989 года прозвучало новое, со времен войны забытое слово: блокада. Впервые сказанное на пресс-конференции в постпредстве Армении в Москве, оно замелькало на страницах газет, зазвучало в эфире. Главный научный сотрудник Института космических исследований АН СССР К. Грингауз обратился к своему коллеге из Баку, народному депутату СССР и директору Института космических исследований природных ресурсов АН Азербайджана Т. Исмаилову с открытым письмом:

К забастовке железнодорожников, как известно, призвал Народный фронт. Поэтому Георгий Рожнов, прилетевший в Баку, прежде всего, выслушал члена правления НФА Хикмета Гаджи-заде.

«Прекращение движения на Азербайджанской железной дороге, — объяснил тот, — следствие всеобщей забастовки, которая длилась в республике с 4 по 17 сентября. Сама же забастовка — результат очередного витка эскалации противоправных действий армянских экстремистов против нашего народа. Считайте: 13 июня началась полная блокада азербайджанских сел в НКАО, полная блокада Нахичеванской АССР, произошли десятки нападений на наши приграничные селения, на наши поезда — как грузовые, так и пассажирские. Что нам оставалось делать, если ни союзные, ни республиканские власти не могли или не хотели защитить суверенитет республики, оградить его от посягательств?».

Замечу, что везировский клан вынужден был в те дни пойти на диалог с Народным фронтом Азербайджана, владевшим ситуацией на железной дороге. 5 октября 1989 года Верховный Совет Азербайджана принял конституционный закон о суверенитете республики, а Совет Министров в тот же день официально зарегистрировал Народный фронт. Его красно-сине-зеленый флаг с полумесяцем вошел в государственную атрибутику Азербайджана и гордо реял в аэропорту, на площадях и улицах Баку.

Все эти факты общественной жизни были вполне оценены и соседями.

Слушая или читая возмущенные заметки о блокаде бедствовавшей Армении, многие люди вряд ли догадывались, что поезда, идущие по Азербайджанской железной дороге, небольшой участок всего в 46 километров проходят по территории Армянской ССР. Именно здесь, на перегонах от станции Миндживан до станции Мегри происходили и происходят вылазки террористов. О них Георгию Рожнову поведал старший советник юстиции, транспортный прокурор Ахмед Алекперов:

К приезду Рожнова в Баку движение по дороге было возобновлено, и стало ясно, с каким ожесточением встретили прекращение блокады засевшие в горах террористы. Журналист привел в очерке сводку происшествий на Мегринском участке только за один вечер 7 октября 1989 года:

А если бы не обнаружил? Спустя месяц на этом же участке при закладке мины под полотно железной дороги подорвался террорист Артуш Парсагян, хотя дорога уже охранялась войсками МВД СССР.

Поэтому очеркист привел памятный ему диалог с врачом больницы Ленинакана Альвиной Маркосян.

А. Маркосян: Как можно так ненавидеть народ соседней республики, чтобы без какого-то повода с нашей стороны прибегнуть к экономическому террору? Мне было бы интересно посмотреть в глаза азербайджанских железнодорожников — что бы я увидела в них?

Г. Рожнов: Страх и гнев… Страх — из-за почти ежедневных обстрелов, из-за камней, летящих в поезда, которые они ведут к вам. Гнев — в адрес тех молодчиков, которых они, поверьте, никак не связывают с народом Армении.

Набившиеся в кабинет врачи и медсестры, по свидетельству Г. Рожнова, и слыхом не слыхали о том. что уже давно, около года, творится на проходящих по территории их республики километрах железной дороги.

Так может быть о нападениях на машинистов и пассажиров (Рожнов и его товарищ-фоторепортер чудом убереглись от увесистого булыжника через полчаса после станции Норашен в скором поезде Баку-Ереван) не ведали в Прокуратуре СССР? Прокурор Ахмед Алекперов сообщил: «Еще 26 ноября 1988 года я направил на имя начальника управления па соблюдению законов на транспорте Прокуратуры СССР старшему советнику юстиции А. Шкребцу обстоятельное сообщение «О происшествиях на станциях Азербайджанской железной дороги, расположенных на территории Армянской ССР».

Подобная информация регулярно поступала в Москву в 1989 году.

И Георгий Рожнов, автор очерка «Дорога без конца», делает свой вывод:

«Не нужно быть ясновидцем, чтобы понять: если бы с помощью центра сразу же, без проволочек было до конца доведено следствие хотя бы по одному из первых преступлений на дороге, были бы найдены и наказаны виновные, приняты действенные меры по обеспечению безопасности движения? — не было бы у азербайджанских железнодорожников того гневного возмущения, которое сначала толкнуло их на единичные отказы водить поезда по окаянным сорока шести километрам, а потом и на полное прекращение движения. Нам важно это понять сразу, — обращался автор к читателям «Огонька», — чтобы ведя разговор о тяжких последствиях разгоревшегося на дороге конфликта, не забыть о его причинах».

В своих обещаниях собеседникам в Баку и Ереване журналист не лукавил: вернусь в Москву и обязательно расскажу правду. И что же?

«Прошло более двух месяцев, а я до сих пор не напечатал о поездге в Азербайджан и Армению ни строчки, — обращался он в республиканскую газету «Вышка». — Ни одна московская газета, ни один журнал не собирались предоставить мне свои страницы. Почему? Объяснение простое: рассказанная мною правда была слишком непохожей на ту, что из месяца в месяц вдалбливалась в головы читателей и слушателей.

Все эти месяцы, недели, дни меня не покидает мучительное чувство вины перед десятками людей, доверивших мне боль своих сердец. А недавно стало еще горше: сообщение ТАСС уверяло, что сотни экстремистов, «подогретых спиртным и наркотиками», организовали провокации на советско-иранской границе. Как похожа была эта очередная клевета на утверждение министра путей сообщения СССР Н. Конарева о том, что те же экстремисты усаживают на железнодорожное полотно женщин с детьми и таким образом препятствуют прохождению поездов в Армению. Те, кто плел подобные небылицы, не знали или не хотели знать, что их выдумки вообще противоречат характеру, традициям и обычаям великого народа и потому еще более оскорбительны. И еще я понял, что мое молчание после октябрьской поездки в Закавказье более недопустимо, что уход от правды непременно приводит к еще одной лжи. По этой же причине я посылаю мой очерк, не увидевший света в Москве, в Азербайджан, в республиканскую газету «Вышка». Это единственная возможность оправдаться перед теми, кто в Баку, Джульфе, Нахичеване, Ильичевске, Норашене помогал мне в поездке, верил мне, надеялся на мою правдивость и честность».

Как видим, сохранение достоинства с риском для собственной жизни свойственно не только азербайджанцу Рза Кули, но и русскому журналисту Рожнову. Свойственно армянину Гавриле Петояну и не свойственно азербайджанцу Абдурахману Везирову, подготовившему своим предательским руководством кровавый январь 1990 года и заявившему впоследствии, что он перенес амнезию и ничего не помнит.

Впрочем, время всё расставит по местам, а меру наказания определит степень вины.

5 октября 1989 года, в день приезда Георгия Рожнова в Баку, утром в 10.55 в Агдамскую районную больницу были доставлены жители поселка Киркиджан г. Степанакерта Ибрагимов Надир, 11 лет, и его брат Ниджат, 9 лет, с огнестрельными дробовыми ранениями в области головы. Со слов отца, ранения получены в 8 часов утра во дворе дома. Хирурги Степанакерта отказались оперировать раненых детей, и потерпевших отправили в Баку… Обычная сводка тех дней из азербайджанских сел Карабаха.