Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939-1945

Предисловие

Пройдут десятилетия, а может, и полвека, прежде чем нашему взору откроются все подробности кошмарного полотна – Нацистского Фарса. Более того, не многим из нас удастся дожить до того дня, когда тайное станет явным. Не останется никого, кто сможет объяснить нашим потомкам непостижимые уму события прошлого: газовые камеры для методичного убийства бесконечного числа жертв, порабощение целых стран, попытки поголовного истребления народов, стертые с лица земли города.

Грядущие поколения спросят, как стало возможным, что миллионы людей были приведены в состояние исступления и совершили все то, из-за чего сами оказались на пепелище. Можно дать очень пространный ответ, но если попытаться свести его к одному-единственному слову, то мы скажем: ГЕББЕЛЬС.

Без всплеска нравственного нигилизма, какого мир не знал в веках и ярким выразителем которого был Геббельс, Гитлер никогда не удостоился бы своей столь печальной известности. Без колдовской геббельсовской пропаганды Гитлер никогда не стал бы столь опасен для всего мира. Без ужасающей данной ему власти Геббельс никогда не смог бы проводить над душами людей свои преступные опыты, вполне сравнимые с изуверствами, творимыми нацистскими врачами в концентрационных лагерях. Геббельс создал новую реальность, сотканную целиком из лжи.

Доподлинно известно, что он не был выходцем из мелкой буржуазии, помешанной на шовинизме, как Гитлер и Гиммлер, или головорезом, ни крупным, как Геринг, ни мелким, как Заукель. С юридической точки зрения он не был ни уголовником, как Штрайхер, ни невменяемым, как Гесс, ни сексуальным извращенцем, как Рем или Гейнес. Он был сам по себе.

Бывший посол Франции в Берлине Андре Франсуа– Понсе однажды не без основания заявил, что Геббельс самый опасный человек в гитлеровском окружении – его манера вести дискуссию была неизмеримо сильнее, чем у остальных нацистов, его искусство полемизировать было проникнуто всеподавляющей иронией. «Вероятно, он был достаточно умен, чтобы не питать иллюзий по поводу нравственных устоев своих товарищей по партии», – писал французский дипломат.

Одно это могло бы стать увлекательным предметом для исследования: шеф пропаганды, презиравший большую часть того, что сам пропагандировал, тем более пропагандировал блестяще. Физически неполноценный, выступавший в роли ярого поборника теории расового превосходства. Человек, выдвигавший лозунг за лозунгом и в конце концов приучивший всю нацию жить по ним. Человек, отказавшийся от военной пропаганды, когда удача сопутствовала Германии на полях сражений, и применивший в полную силу свои способности уже на грани краха. Он же известил нацию о постигшей ее катастрофе. Человек, полностью выполнивший свою миссию: ему приказали поддерживать боевой дух, и он справился с задачей. Война в Германии продолжалась, пока у немцев оставалась хотя бы пядь земли. Если судить по речам Геббельса, пожалуй, он оказался единственным генералом Второй мировой войны, не потерпевшим поражения.

Он сделал свое дело и удалился со сцены, на которой столь долго пребывал. В его планы не входила встреча с союзниками в Нюрнберге.

На первый взгляд написать биографию Геббельса не составляло особого труда. Геббельс произнес столько речей и выпустил в свет столько статей и книг, что моя задача, казалось, сведется к анализу опубликованных материалов. Но когда я вновь посетил Германию сразу после окончания боевых действий и встретился с людьми, близкими к Геббельсу и работавшими с ним, я начал сознавать, что подобного рода исследования будет недостаточно: Геббельс лгал о себе так же безудержно, как и о нацистском государстве.

Поэтому я решил начать все заново. Я отверг первоначально подготовленные материалы, на которые ушло несколько лет труда, и выбросил все, что не подтверждалось свидетельствами тех, кто лично знал главного пропагандиста нацизма. Таким образом, эта книга построена в основном на беседах с нижеперечисленными людьми, по той или иной причине близкими к Геббельсу. Наиболее важными очевидцами являются:

Мария Катарина, мать Геббельса;

Мария Киммих, сестра Геббельса;

Аксель Киммих, зять Геббельса;

Августа Берендт, теща Геббельса;

д-р Ганс Фрицше, человек номер два в министерстве национального просвещения и пропаганды и ближайший сотрудник Геббельса;

Ильзе Фрейбе, личный секретарь Магды Геббельс;

Элли Гюнтер, няня Магды Геббельс, долгие годы работавшая в доме Геббельса прислугой;

Карл Мелис, управляющий делами министерства пропаганды;

Вилли Верниц, директор тайной типографии министерства пропаганды;

Инге Габерцеттель, сотрудница Германского информационного агентства, аккредитованная при министерстве пропаганды (работавшая потом многие месяцы на меня);

Вильгельм Рорзен, дворецкий Геббельса;

Густав Фрелих, киноактер;

Эберхард Тауберт, руководитель антикоминтерновского бюро и друг Геббельса;

фрау Хаузер, жена управляющего виллой Геббельса в Шваненвердере;

Инге Гильденбранд, бывшая некоторое время личным секретарем Геббельса;

Отто Якобс, личный стенографист Геббельса.

Кроме того, я расспросил множество актеров и актрис, знавших Геббельса, женщин, состоявших в связи с ним и просивших не раскрывать их имен, два десятка сотрудников министерства пропаганды, его лечащих врачей, личных фотографов, портных и косметологов.

Разумеется, не все, что я узнал от свидетелей, следовало принимать за чистую монету. С самого начала было ясно, что родные сделают все, чтобы обелить его, а сотрудники – очернить. Многие путались в последовательности событий. Таким образом, мне пришлось проверять и перепроверять полученные сведения во множестве инстанций. В сущности, можно сказать, что я отказался безоглядно доверять некоторым свидетельствам, в особенности если у людей было желание по той или иной причине получить отпущение грехов. Тем не менее кое– где я был вынужден использовать и подобную информацию, поэтому подчеркиваю, что относиться к ней следует с известной долей скепсиса.

Менее чем за две недели до самоубийства Геббельса его мать, сестра и зять бежали из Берлина. Укрывшись в баварской деревушке, они прожили больше года под вымышленными именами. Когда я наконец разыскал старую женщину, мы подолгу беседовали о ее сыне. Собственно, она была моим главным источником, откуда я почерпнул сведения о юности Геббельса, о его прошлом, когда сформировалось его отношение к религии, о его здоровье.

Довольно любопытно то, что сестра Геббельса, которая, как и мать, никогда не состояла в нацистской партии, тщательно выбирала слова и избегала всего, что могло бросить тень на память о рейхсминистре. С другой стороны, мать выказала удивительную откровенность и, по-видимому, ничего не пыталась скрывать.

О Магде Геббельс, о том, как она жила до встречи с Геббельсом, о ее первом и втором браке и о ее гибели я узнал в основном от ее матери Августы Берендт, а также от Ильзе Фрейбе – подруги юности Магды, которая впоследствии стала ее секретарем, и, наконец, от Элли Гюнтер, ее няни, которая на протяжении последних лет почти неотлучно состояла при семье Геббельс.

Когда я нашел фрау Берендт, она жила в нужде, в убогом жилище со скудной обстановкой и без единого стекла в окнах. Несколько дней мы беседовали под стенограмму. Принимать ее рассказ на веру не стоит, поскольку фрау Берендт наверняка старалась затушевать некоторые факты, которые могли бы выставить Магду в неблагоприятном свете. Кроме того, она всей душой ненавидела зятя Геббельса и выставляла его единственным виновником всех постигших семью несчастий. Более беспристрастной и непредубежденной была секретарь, обладавшая, как и няня, цепкой памятью, что позволило ей сообщить немало подробностей о семейной жизни вплоть до последних дней.

Когда мне понадобилось проникнуть в суть работы Геббельса в министерстве пропаганды, в его идеи и методы, моим главным консультантом стал Ганс Фрицше, человек номер два после министра. Во время Нюрнбергского процесса мы общались с ним через его адвоката. Тогда же, находясь в камере, он составил и передал мне свой первый рукописный отчет. На другой день после его освобождения из-под стражи я встретился с ним лично и в последующие два-три дня буквально забросал его бесчисленными вопросами о деятельности министерства в целом. Присутствовавший при беседе стенографист зафиксировал наиболее важные ответы, но даже так получилось двадцать тысяч слов. Фрицше без устали повторял, что только в Нюрнберге ему открылась степень двуличия Геббельса. Как бы то ни было, большинство приведенных Фрицше фактов оставляли впечатление правдоподобия и, насколько мне удалось проверить, соответствовали истине.

Другими основными источниками по Геббельсу как мастеру пропаганды стали его стенографист Отто Якобс и фрау Инге Габерцеттель.

Геббельс постоянно держал при себе двух стенографистов для записи дневников, речей и статей, да еще на тот случай, если ему вздумается высказать свое мнение по любому поводу. Якобс был одним из них. Он согласился поработать на меня и записал по памяти около сорока тысяч слов, главным образом то, что ему диктовали для дневников. Разумеется, я был не вправе цитировать его материалы, но взял на заметку размышления Геббельса по тому или иному вопросу.

Фрау Инге Габерцеттель, сотрудница Германского информационного агентства, служившая вначале в министерстве пропаганды, а затем у Геббельса дома, работала со мной с августа 1945-го по март 1946 года. За эти месяцы она составила памятную записку объемом около двадцати тысяч слов, а также помогала мне в раскопках развалин министерства пропаганды. Ей посчастливилось найти несколько любопытных папок, сослуживших хорошую службу при написании этой книги. В дополнение она познакомила меня с другими бывшими служащими министерства, что расширило сферу моих исследований.

В так называемой частной жизни Геббельса на поверку тайн не оказалось. Материалов и свидетельств набралось даже больше, чем я мог использовать в книге.

Что касается прочих источников информации по некоторым другим темам, то нет необходимости упоминать их здесь. Хотелось бы, однако, подчеркнуть, что когда я описываю события, происходившие в действительности, – например, разговоры Геббельса с теми или иными людьми, – то основанием мне служат свидетельства собеседников Геббельса. В книге нет ни одного эпизода с людьми, которых я не смог расспросить. Так, я не привожу диалоги между Гитлером и Геббельсом, а только передаю то, что Геббельс рассказал о них третьим лицам.

Нельзя не сказать несколько слов о дневниках Геббельса.

Он вел свои записи почти всю свою жизнь. При написании биографии Геббельса я использовал некоторые отрывки из его рассказа «Михаэль», построенного в дневниковой форме на основе его ранних, позднее уничтоженных записей.

Дневники Геббельса за 1925–1926 годы, когда он был еще начинающим нацистским агитатором, обнаружила разведка союзников, я получил к ним доступ и мог цитировать их со всеми подробностями. Что касается остального, то вышеупомянутый г-н Якобс помог мне воссоздать поведение Геббельса во время тех или иных событий, особенно в последние месяцы жизни, когда он остался единственным вменяемым – или полувменяемым – в окружении Гитлера.

Я умышленно старался описать жизнь Геббельса без литературных красот, то есть не указуя перстом на то, что есть добро или зло, истина или ложь. Иным читателям может показаться, что я под влиянием его речей стал питать к нему теплые чувства. Ничто не может быть столь далеким от правды. В ответ на подобные упреки я скажу следующее.

Нельзя писать о Геббельсе, как и о любом другом нацистском главаре, и полагать, что он может быть судим по закону нравственности. Общепринятые мораль и этика неприменимы к ним. Не хватит никаких виселиц, чтобы воздать им сполна за преступления. Бессмысленно указывать на какое-либо определенное зло вокруг Геббельса – вокруг него все было злом. Следовательно, необходимо рассматривать его жизнь и деяния, напрочь исключив нравственные соображения, – так же, как мы судим о спортсмене, состязающемся за приз: нам важно, добился ли он цели, установил рекорд или потерпел поражение. Вопрос остается открытым. Дух, которым были пропитаны его речи, не развеялся над руинами Третьего рейха. Геббельс надеялся, что его идеи переживут его, и, как вы поймете из книги, последние месяцы трудился в одиночестве над этой задачей. Почти все написанное им можно рассматривать как бомбу замедленного действия, как пропаганду, которая пускает корни в умах людей и приносит плоды лишь через пять, десять, двадцать лет.

Но даже это всего лишь часть проблемы, живым воплощением которой был Геббельс. Он не только заложил пропагандистскую бомбу замедленного действия с целью вернуть к жизни Гитлера через десять или двадцать лет – такой бомбой является внутренняя сущность его своеобразного пропагандистского творения. Если у Геббельса найдутся последователи, если им удастся одурачить толпы и подменить реальность, если падут барьеры между действительностью и пожеланиями горстки безумцев, если человеческие существа превратятся в роботов, созидающих и разрушающих по велению диктатора и его присных, если они будут плясать под дуду пропаганды, не ведая, что творят, бомба Геббельса взорвется. И тогда придет черед ядерных бомб, которые сметут всех нас в чудовищном, но очищающем катаклизме.