Глава 6

Внутри кабинета царил хаос, многое рассказывающий о характере его хозяина. На письменном столе покоились завалы из бумаг, напоминающие высокогорный хребет на севере Луарии. Вдоль стен тянулись полки, на которых вперемежку находились папки с документами, справочники, научные труды, весы, анатомические муляжи органов и кости, колбы с жидкостями и прочие… диковинки. Пол показался интенданту липким. Но, возможно, собственная фантазия сыграла с ним злую шутку, так как в помещении навязчиво пахло чем-то горьким и испорченным.

– Прошу, присаживайтесь, месье, и начнем разговор. – Климент де Пероль указал на одинокий стул. Сам он уже устроился за столом в мягком кресле. – Я бы не хотел торопить вас, но, как видите, – доктор сделал жест руками, указывая на обилие бумаг на столе, – свободного времени у меня маловато. Чиновники придумали для врачей слишком много бумажной работы. Я отчитываюсь Церкви. Отчитываюсь министерству. Отчитываюсь в гильдию врачей. Если бы вдруг оказалось, что Святому Петру можно писать письма, то я, наверное, отчитывался бы и перед ним за каждого пациента.

Эдриан хмыкнул, мысленно сделав запись на воображаемом листе: «Не любит писать. Не любит документы. В кабинете бардак. Любит жаловаться». Позже он перенесет эти записи в свои пометки. «Душевный портрет подозреваемого – ключ к успешному дознанию», – учили в Академии.

– Такой расклад меня вполне устраивает. Я тоже не люблю долгие беседы. – Интендант присел. Не церемонясь, он сдвинул груду бумаг поближе к доктору, чтобы освободить себе место для письма, достал чернильницу и перья. Раскрыв папку с делом, мужчина положил чистый лист поверх остальных документов. – В столице мне поручили провести расследование смерти некой Колетт де Лебон. Надеюсь, это имя о чем-то говорит вам?

– Не могу припомнить… Колетт? – Климент де Пероль задумчиво почесал нос. – Колетт…

Эдриан молча смотрел на метания доктора. «Неужели не вспомнит? Прошло всего около трех месяцев. Она же не крестьянка какая-нибудь. Внезапная смерть юной дочери графа должна была потрясти округу. Это не так уж легко забыть. Особенно для тебя, падальщика, охочего до сплетен».

– Колетт де Лебон, говорите, – встрепенулся доктор. – Ах да! Припоминаю, скверный случай. Вы говорите о племяннице мадам Бароже, верно?

– Именно. – Эдриан сделал первые пометки. – В чем, по-вашему, заключается скверность случившегося?

– Умерла юная красивая девушка, – мгновенно ответил Климент де Пероль.

– И все?

– А что, разве этого недостаточно? – удивился доктор, но в его словах и выражении лица интендант уловил скорее нахальство, нежели искренность.

«Вот наглец», – подумал он.

– Вы практикующий доктор, профессор медицины. У вас много опыта. Обычно, когда специалист такого уровня говорит «скверный случай», он подразумевает что-то большее, чем просто смерть. Значит, что-то привлекло особое внимание.

– Ничего такого, кроме жалости, я не имел в виду. Ей было всего восемнадцать, могла бы еще жить да жить.

– Вы были лично знакомы с Колетт? Насколько хорошо вы ее знали до того, как она умерла?

– Я видел ее всего лишь раз, когда посещал мадам Бароже.

Эдриан сделал необходимые записи.

– Не заметили ли вы в поведении или внешности Колетт чего-нибудь, что привлекло бы ваше внимание как медика? Скажем, болезненная бледность, желтизна глазных яблок, синева носогубного треугольника?

– Нет. Она показалась мне довольно здоровой молодой особой. – Доктор выпятил губы. – Знаете, Колетт будто была лишена изъянов. Красивая ровная кожа, блестящие волосы. Ее смерть – полная неожиданность для всего Вуарона. Настоящая трагедия. Наверное, поэтому я и назвал этот случай скверным.

«Ага, а еще так долго вспоминал о нем…» Эдриан записал на листе ответ собеседника.

– Опишите ваши действия в день смерти мадемуазель Лебон.

– А разве в деле об этом нет сведений? – доктор вновь фальшиво удивился. Разговор явно забавлял его.

Интендант едва улыбнулся, давая понять, что не собирается отвечать.

– Меня вызвали в особняк, когда мадемуазель Колетт уже умерла, – нехотя начал Климент де Пероль. – Горничная обнаружила ее в саду. Она посчитала, что госпожа упала в обморок, и сообщила мадам Бароже. Та послала за мной в город.

– А на самом деле мадемуазель Колетт уже была мертва?

– Да. Я так скажу, она была мертва уже как два-три часа к моменту, когда я увидел ее тело.

– Когда вы проводили вскрытие?

– Вечером того же дня.

– Какова причина смерти?

Глаза доктора нервно забегали, что не утаилось от интенданта жандармерии. Но собеседник тут же взял себя в руки.

– Сердечный приступ, – заявил Климент де Пероль, в его голосе как будто сквозила досада. – Месье, буду откровенен, я не совсем понимаю, по какой причине должен отвечать на эти вопросы еще раз. Меня уже допрашивали. – Он кивнул в сторону папки с делом. – К чему одни и те же вопросы? Вы же должны были ознакомиться с материалами дела прежде, чем прийти сюда и отнимать драгоценное время у меня и моих пациентов. Или я уже совсем не понимаю, как работает современная жандармерия.

– Кто проводил вскрытие тела мадемуазель Лебон? – Эдриан сделал вид, что пропустил возмущение доктора мимо ушей, однако необходимые пометки сделал в полном объеме.

Климент де Пероль с досадой вздохнул.

– Я.

– Вы исследовали внутренние органы?

– Разумеется. Я же должен был установить причину смерти.

– Как вы бальзамировали тело? – мягко спросил интендант, наблюдая за реакцией доктора. Тот сидел невозмутимо. Даже слишком невозмутимо, будто каменное изваяние. «Расслабленные люди так не сидят. Кажется, его сковало страхом».

Доктор картинно закатил глаза.

– Обработал раствором, а внутренние органы поместил в специальные сосуды с жидкостью.

– Замечательно. – Положив перо, Эдриан откинулся на спинку стула. Собеседник выглядел чрезмерно раздраженным.

«Переигрываешь, – подумал интендант. – Интересно, как же ты отреагируешь на следующий вопрос?»

– Тогда потрудитесь объяснить, почему в сосудах была смесь из муки, зерен и крови вместо органов?

Доктор нахмурился.

«А теперь явно не дотягиваешь даже до шута в балагане. Ты даже не удивился», – пронеслось в голове у Эдриана.

– Я правильно услышал? – Климент де Пероль скривился, видимо вспомнив о «верной реакции». – Мука, зерна…

– Да, все правильно. Мука, зерна и кровь. Вес был подобран идеально. Я все сопоставил по вашим данным в протоколе. Печень, сердце… Сосуды с ними весили ровно столько, сколько полагалось. Тот, кто насыпал туда смесь, не ошибся ни на одну унцию.

– Я не знаю, как такое могло произойти, – с легкостью отмахнулся Климент де Пероль.

«Опять наигранно».

– Дело в том, что так искусно совершить подлог мог только тот, кто знал данные. Вдобавок сосуды были опечатаны. Никто не мог совершить этого по дороге. Значит, изначально в сосуд положили смесь…

Эдриан подался вперед, изучающе глядя на доктора. Тот не мог спокойно сидеть на месте. Ерзал, водил нижней челюстью из стороны в сторону, стучал пальцами по столешнице, глядел в окно… Ему явно не хотелось продолжать разговор. Но интендант настойчиво буравил его взглядом, чувствуя, что скоро получит ответы.

– Вы в чем-то меня обвиняете? – наконец выдал Климент де Пероль, с обидой посмотрев на интенданта.

«О! Ты решил перейти в нападение».

– Нет. – Эдриан пожал плечами так, будто говорил, что совершенно не понимает, как доктору пришла в голову такая мысль. – Я только хочу понять, как так вышло, что вы поместили органы в сосуды, но… следствие подтверждает, что этого не было… Кто-то врет, и я склонен думать, что вряд ли столичный университет в лице лучших умов королевства ошибается.

Интендант ухмыльнулся, пристально вглядываясь в бледное лицо собеседника. Он наблюдал, как мечется взгляд доктора, как дрожат его руки, а подбородок дергается.

– Я проводил вскрытие не один. Мне помогал месье Люсьен де Варанте, консультант госпиталя.

– Почему о нем нет ни слова в протоколе?

– Боюсь, моя вина. Я не стал вписывать мальчика в документ, потому… Потому что… – Он тяжко вздохнул. – Месье Варанте – молодой специалист. Недавно окончил академию. Ему нужно набираться опыта, и я допустил его вопреки предписанию министерства о невозможности допуска мужчин младше двадцати пяти к вскрытию женщин. Ну, знаете, у нас нечасто случаются смерти, требующие изучения тела. Поэтому я решил предложить ему использовать эту возможность для практики. Хотя… это было опрометчиво с моей стороны.

– Да, нарушение предписания министерства может лишить вас лицензии, – прищурился интендант.

– Ой, я вас умоляю, – всплеснул руками доктор. – Это такая мелочь! Максимум, что меня ждет за такой проступок, – грозное письмо из министерства. Тут дело в другом: Люсьен был влюблен в Колетт. Я не знаю, сколь взаимно было это чувство…

– Хотите сказать, что от несчастной любви месье Варанте присвоил органы возлюбленной?

«Совсем рехнулся? Ты допустил юношу к вскрытию его возлюбленной, чтобы он набрался опыта? Либо ты очень туп, либо врешь первое, что приходит в голову», – подумал интендант.

– Ничего не хочу говорить по этому поводу, – покачал головой Климент де Пероль. – Я оставил Люсьена зашивать тело и помещать органы в сосуды, так как у меня был срочный вызов в шато Вуарон. К губернатору.

– Хорошо. – Эдриан черкнул пару строк в бумагах. – Знаете, в этом свете ваше нарушение становится вовсе не пустяком.

– У меня нет более ответственных помощников, кроме Люсьена. К тому же я уверен, что он не совершал… кражу, и говорю это лишь с целью быть искренним с вами. Надеюсь, что впредь вы будете больше верить мне и моим словам.

Интендант ничего не ответил, а лишь загадочно улыбнулся. «Земля разверзнется и поглотит все королевство прежде, чем я начну верить такому скользкому червяку, как ты», – пронеслось у него в голове.

– Где я могу пообщаться с месье Люсьеном де Варанте?

– Он в отъезде. В родной деревне. Авинь. Это на западе от Сент-Пьера, – не моргнув глазом, выпалил доктор.

Интендант одарил его оценивающим взглядом. «Валишь вину на своего помощника, которого сейчас и в городе-то нет? Ну-ну, мне даже интересно, что ты мне расскажешь, когда он опровергнет твои слова. Будешь утверждать, что Люсьен врет?»

* * *

Стефани крепко спала, свернувшись калачиком на больничной койке. Ее сон был так сладок, что она совершенно не замечала неудобств, из-за которых в иной раз не смогла бы сомкнуть глаз. Ни скрип кровати, ни бугристый матрац не могли прервать ночных грез.

Девушке снился лес. Могучие сосны с раскидистыми ветвями возвышались над нею, как высеченные из камня обелиски всех Первых Святых. В нос ударял терпкий запах хвои, сырости и чего-то жареного. Царил полумрак. Лунное свечение едва пробивалось сквозь пышные кроны, указывая на узкую тропку меж широкими стволами. В земле утопали темно-серые валуны, поверхность которых слабо виднелась через лесную подстилку.

Неся в руках корзинку с чем-то съестным, Стефани ловко перепрыгивала с камня на камень. В детстве ей нравилось заниматься подобным на пляже возле шато. Вот и сейчас, в этом мимолетном сне, она вновь стала ребенком. Маленькой, задорной девочкой без предубеждений и кучи вопросов о том, как жить эту жизнь.

Детский ярко-алый плащ, как флаг, мелькал среди густой зелени. Под ногами шуршали иголки, скрипела мелкая каменистая крошка, и эти звуки вызывали у девочки безграничную радость. Вековые сосны слегка раскачивались от дуновений ветра, словно кланяясь нежданной гостье.

Совершив очередной прыжок, Стефани пнула носком сапога шишку и рассмеялась. До того громко и беспечно, что удивилась сама себе. Смех разлился эхом под лесным сводом и скрылся в зеленой чаще.

Девочка продолжила путь. Вскоре показалось три больших валуна, будто кто-то специально их поставил в ряд по размеру. Большой, чуть меньше и самый маленький. Она ненадолго задержала на них взгляд, только чтобы рассмотреть витиеватый рисунок на поверхности. Затем пошла дальше.

Неожиданно поднялся сильный ветер, который дул в лицо с такой силой, что Стефани стало тяжело дышать. Нос закладывало, а в рот летели листья, иголки и мелкая пыль, что поднялась от сильных порывов. Деревья ходили ходуном, ветви трещали и ударялись друг о друга, посыпая дорожку мелкими сучьями. Девочка хваталась за край плаща, чтобы прикрыть лицо. Стало страшно, что она задохнется или же дерево упадет и раздавит хрупкое тело. В голове навязчиво мелькала картинка, как широкий ствол раскалывает череп, словно тиски – грецкий орех. Будет ли ей больно или смерть наступит мгновенно? А что, если ствол упадет не на голову, а на ногу, к примеру? Тогда ей придется еще долго мучиться от невыносимой боли, прежде чем она умрет от потери крови.

Стефани сжалась в комок и задрожала от ужаса. Ей хотелось, чтобы все прекратилось. Чтобы она оказалась дома в объятиях любимого отца. Чтобы они сидели возле растопленного камина в мягком кресле и ей ничего не угрожало.

Девочка зажмурилась до мелькающих черных точек в глазах. С губ сорвалась молитва, чтобы все закончилось…

Окружающая природа будто и вправду откликнулась на зов несчастной. Все стихло. Воцарилась гнетущая тишина, но беспокойство нарастало в девичьем сердце. Что-то было не так. По коже пошел холодок. Неистовый, почти первобытный страх охватил ее. Позади раздались тяжелые шаги кого-то неизвестного. Стефани не могла найти в себе сил, чтобы обернуться. Она крепко сжимала пальцами ручку берестяной корзинки и, ссутулившись, ждала. Ждала, когда все прекратится. Рядом с ухом раздалось тихое рычание, а в нос ударил смрад, от которого девочку затошнило.

Стефани резко проснулась, быстро потянулась к краю койки, ухватившись за металлическое основание. Она склонилась над полом, но рвотный позыв быстро прошел.

«Вот так сон. Наверное, это из-за того снадобья», – решила девушка, ощущая во рту горький травяной привкус, и улеглась обратно в постель. Только она задумалась о том, который час, как городские башенные часы пробили четыре раза.

Стефани повернулась на бок, лицом к спящему брату. Их разделяли ширмы, но из-за слабого света и полупрозрачности тканей ей удалось разглядеть его очертания. Она прислушалась.

Стояла полная тишина. Никто к ним не приходил. Никто даже не прошел мимо арочного проема по коридору. За все время Стефани не услышала никаких признаков чьего-либо присутствия: ни шагов, ни разговоров, ни покашливания. Будто весь госпиталь вымер или опустел.

Это удручало.

«Я думала, что кто-то постоянно ходит по палатам. А что если кому-то из пациентов станет хуже? И где наша дежурная ремедистка? А вдруг Лоренту хуже? Что, если он уже не дышит?»

Девушка подскочила с кровати, но тут же села обратно. Голова пошла кругом от резких движений. Захотелось пить. Она аккуратно перебралась по кровати к стоявшему на прикроватной тумбе графину с водой и осушила целый стакан. Это было опрометчиво, так как к горлу вновь подкатила тошнота.

Стефани медленно выдохнула, борясь с неприятным чувством. Через несколько секунд все прошло, и девушка наконец смогла твердо встать на ноги. Она натянула короткие сапоги и накинула поверх сорочки пуховый платок, который кто-то услужливо оставил в изножье кровати.

Девушка неустойчивой походкой приблизилась к Лоренту. Никаких изменений. Это и радовало, и печалило одновременно. Как же ей хотелось, чтобы брат наконец пришел в себя. Вздохнув, она проверила постельное белье. Его требовалось сменить, и для этого придется найти «эту проклятую ремедистку, которая совершенно не хочет выполнять свои обязанности».

Стефани вышла из палаты. Она понадеялась, что увидит кого-нибудь из служащих в приемном вестибюле, но никого не было. Ее тень замерла в проходе, изгибаясь в неровном свете горящих ночных канделябров.

Раздавшееся поодаль бормотание заставило пациентку замереть возле арочного проема. Первым делом она подумала о брате и обернулась. Нет. Голос определенно принадлежал взрослому мужчине и доносился из коридора. Она напряглась, пытаясь вслушаться. Разговаривали двое. Причем один совсем тихо, а второй эмоционально, с недовольством. Но разобрать, что они обсуждали в такой час, не получалось.

Стефани сделала несколько шагов в их сторону.

«Святое небо, я же в госпитале. Зачем я это делаю? Это, наверное, Климент успокаивает какого-нибудь тяжелобольного», – отругала она себя.

Голоса стали громче, и из ближайшего проема донеслась четкая фраза:

– В следующий раз только крестьяне. Никаких дворянок.

Девушка замерла, снова прислушиваясь к разговору.

– И никаких раскопок. Ей не нравится такое, – нравоучительно произнес тот же голос.

«Что? Каких раскопок? – нахмурилась Стефани. – Кому это “ей”? Кто она такая?»

Собеседник что-то тихо пробурчал, но разобрать слов не получилось.

«Кто это? Доктор?»

Со стороны вестибюля, что находился в противоположном от говорящих направлении, дальше по коридору, донесся душераздирающий крик. От неожиданности девушка так резко дернулась, что у нее снова потемнело в глазах, и она чуть не упала. Лишь в последний момент ей удалось ухватиться за арку проема и поймать равновесие.

Отчаянные возгласы наполнили госпиталь:

– Помогите! Скорее! Кто-нибудь!

Не зная зачем, Стефани поковыляла в вестибюль, совершенно забыв об услышанном разговоре и тех двух незнакомцах. Одурманенная лекарствами, девушка не так быстро переставляла ноги.

Войдя в помещение, Стефани увидела толпящихся стражников и ремедисток. Двое мужчин в кожаных доспехах несли третьего, служащие в серых робах помогали им, придерживая тело несчастного. Раненый больше не кричал. Один из стражников подбадривал его, все время приговаривая: «Держись!» На каменном полу за ним оставались огромные кровавые лужи, казавшиеся в тусклом свете черными.

– Позовите месье Пероля! – крикнула одна из служащих.

– Скорее! Он умирает! – заорал один из стражников.

Стефани проводила процессию взглядом. Они понесли раненого в другое крыло госпиталя, и девушка отправилась за ними по кровавому следу, желая знать, что произошло. Около входа в палату уже собирались праздные наблюдатели. Оставшийся в коридоре стражник оказался окруженным несколькими ремедистками и больными, которые, как и Стефани, поспешили на звуки трагедии.

– Что с ним случилось? Где это произошло? Город атакуют? – галдели собравшиеся.

– Какая-то тварь напала на него! – воскликнул стражник. – Мы несли караул около Торговой площади. Кель отошел в подворотню, а потом выбежал. За ним погнался огромный черный волк. Он повалил Келя и стал рвать. Прежде чем нам удалось пару раз пырнуть тварь копьем, он растерзал беднягу.

– Вы убили волка? – проскрипел один из вышедших пациентов. Довольно старый, как показалось Стефани.

– Куда там, – возмутился стражник, услышав вопрос. – Там такая огромная скотина. Его и из пушки-то вряд ли завалишь! Весь в шерсти. Глаза огромные, желтые. Сущий дьявол. Он нас испугался, вот и отпустил Келя. Небось сейчас мотается по округе.

Стефани затаила дыхание. «Торговая площадь совсем недалеко отсюда».

– Что вы здесь делаете, мадемуазель? Ночь на дворе, – раздался позади голос Климента де Пероля. – Вам нужно отдыхать и набираться сил. Поберегите здоровье отца. Он уже немолод. Известие о вашем обмороке взволновало его, – сухо произнес он, одарив пациентку холодным взглядом. – Агата, что ты тут делаешь? – Доктор переключился на одну из ремедисток, которая суетилась вокруг стражника, пытаясь выяснить побольше о происшествии. – Вроде ты должна дежурить в палате мадемуазель Стефани.

– Да, месье, – кивнула рыжеволосая девушка и с виноватым видом подошла к Стефани. – Пойдемте, мадемуазель, я дам вам снадобье.

Стефани позволила себя увести. Вот только желание пить очередную порцию травяного настоя отсутствовало. Как и желание спать. Она думала о черном волке. Откуда он мог взяться в городе? Это казалось немыслимым, ведь хищники только в случае крайней нужды приближаются к поселениям людей. Обычно они это делают холодными зимами, когда в лесу мало дичи.

– Агата, вы не находите, что разгуливающий по городским улицам волк – немного странно? – спросила Стефани у ремедистки, когда они уже подходили к палате. – И это нападение… Может, среди волков распространилось бешенство?..

– Не знаю, мадемуазель. Я мало что смыслю в диких животных… Но если это бешенство, то это очень-очень плохо, – ответила работница госпиталя, пропустив пациентку перед собой в палату.

– Позаботьтесь сначала о брате. Ему нужно сменить постель, – распорядилась Стефани. В ответ ремедистка кивнула и принялась за работу.

Улегшись в кровать, Стефани уговорила служащую оставить настойку на прикроватной тумбочке, пообещав принять лекарство позже. Агата не стала настаивать на том, чтобы жидкость была выпита в ее присутствии. Она явно изнывала от желания вернуться к палате нового пациента и разузнать подробности случившегося.

Ужасающие крики пострадавшего все еще эхом разносились по пустующим залам госпиталя. И Стефани, и Агата сначала вздрагивали при каждом громком вопле.

Наконец ремедистка покинула палату. Как только шаги отдалились, Стефани поднялась с кровати, чтобы еще раз взглянуть на брата. Лорент лежал все так же, не шевелясь. Его лицо выглядело таким одухотворенным, будто он крепко спал. На словно вылепленной из воска коже лица проступили вены. Губы приобрели безжизненный вид: потрескались и стали белыми. Каштановые волосы потеряли былой лоск. Они напоминали старую мочалку. Юноша угасал на глазах.

С невероятной болью в сердце сестра глядела на него. Как и сегодня днем, ее утешала надежда, что вот-вот, прямо в эту секунду, веки Лорента дернутся, губы разомкнутся и он издаст какой-либо звук. Потом откроет глаза и улыбнется. Иногда ей казалось, что пальцы на исхудавших руках едва заметно шевелятся. Но, к сожалению, это была всего лишь игра воображения.

Из другого крыла все еще доносились вопли раненого, но уже не такие громкие, а в скором времени они и вовсе прекратились. Городские часы пробили пять, когда Стефани поднялась с табурета возле койки брата и устало побрела к своей постели. За это время к ним никто не заходил. Агата так и не вернулась. Видимо, у нее имелись куда более важные дела, чем исполнение дежурных обязанностей.

Стефани это было только на руку, потому что она окончательно решила не пить настойку, которая вызывала у нее жуткие сновидения. Прихватив стакан с лекарством, девушка подошла к окну, чтобы выплеснуть снадобье на улицу.

Створка долго не поддавалась. Пришлось повозиться. Только когда Стефани приложила немалые усилия, окно распахнулось с неприятным треском и грохотом. В лицо подул холодный воздух. Девушка даже испугалась, что не сможет закрыть створку, а значит, придется звать кого-то на помощь, дабы к утру не простыть из-за сквозняка самой и не застудить брата.

Стефани выглянула вниз на маленький переулочек, что вел к черному ходу в госпиталь. Сюда обычно подвозили повозки с провизией. Взгляд девушки скользнул к темноте под окном. В этот миг из-за облаков выглянула луна, и ее бледный свет озарил закоулок.

Девушка застыла от ужаса. Перед входом в госпиталь, там, куда едва ли доставал лунный луч, сидело нечто. Внешне создание напоминало волка, но размерами превосходило любого зверя, что когда-либо встречался девушке. Морда слишком вытянутая, лапы крупные, грудь и линия хребта выделялись буграми. Чудовище повернулось к ней и вперилось диким взглядом огромных хищных глаз. Черно-бурая шерсть вздыбилась вокруг них и блестела в тусклом свете. Послышался тихий леденящий душу утробный рык.

Стефани резко метнула стакан, целясь в волка, и быстро захлопнула створку. Трясущиеся пальцы потянулись к замочкам на деревянной раме. Преграда вряд ли бы удержала монстра. Судя по росту, он мог бы одним прыжком достигнуть второго этажа и ворваться в окно, даже не заметив стекла, но девушка продолжала бороться с железками. Руки не слушались, ноги дрожали, сердце стучало в ушах. Она резко ударила раму, отчего одно из стекол треснуло. Но дерево наконец-то встало на место. Справилась… и тут же отошла назад.

Стефани безотрывно смотрела на стекло, за которым клубился мрак. Вот. Сейчас. Еще мгновение. От стелющегося в душе страха у нее перехватило дыхание. Она застыла, ожидая, что вот-вот треснет рама, на пол полетят осколки стекла, а чудовищный рык оповестит о конце их с братом жизней.

Время шло. Стефани с трудом перевела взгляд на другое окно – на высокий витраж у кровати брата. Ей показалось, что громадная тень пронеслась снаружи в свете луны.

Девушка сжала кулаки и огляделась. Она не нашла ничего более тяжелого и опасного, чем старый канделябр на столике около Лорента, а потому, вытащив свечи, подхватила его и стала следить за окнами.

Стефани боялась звать на помощь. Опасалась, что крадущаяся под окнами тварь могла среагировать на крик. Убегать тоже не стала: совесть не позволяла оставить беспомощного брата. Поэтому девушка выжидала, встав между кроватью Лорента и витражами.

– Мадемуазель, что вы делаете? – В арочном проеме показалась Агата.

– Там! – Стефани кивком указала в сторону окна, продолжая крепко сжимать канделябр.

– Что там, мадемуазель? – Ремедистка спокойно двинулась к витражу, но пациентка грозно окрикнула ее.

– Не подходи туда!

Агата взглянула на Стефани так, будто та бредит.

– Я не сумасшедшая, – пробормотала девушка.

– Но там ничего нет. – Ремедистка все-таки приблизилась к окну. Коротко взглянув за стекло, она обернулась к пациентке. – Простите, вероятно, это моя вина. Возможно, я приготовила вам слишком крепкий настой. Иногда он вызывает кошмары или даже иллюзии. Положите канделябр и ложитесь в кровать. Я сейчас принесу вам другое успокоительное.

– Что? – Стефани скривилась. Ведь она ничего не выпила.

– Ложитесь. – Ремедистка улыбнулась.

– Нет! – твердо заявила девушка. – Послушайте, там за окнами, какое-то животное. Лучше сходите за помощью.

– Вам все приснилось, успокойтесь, – Агата говорила тихо и вкрадчиво, как разговаривают с умалишенными или детьми. – Если хотите, я…

Ремедистка не успела договорить, как витраж позади нее взорвался брызгами острых осколков.

Загрузка...