Кровь на алмазе «Шах»

Крах англо-иранского плана войны

В годы второй русско-иранской войны существовал тайный сговор иранских реваншистов с их британскими покровителями в вопросе координации дипломатической деятельности. Когда в первые месяцы военных действий реорганизованная английскими офицерами армия Аббас-мирзы оккупировала часть Закавказья, официальный Лондон и Ост-Индская компания, обычно реагировавшие на любое сколько-нибудь заметное политическое событие на Востоке, на этот раз хранили молчание. Для этого было немало причин, так как в период временных успехов иранской армии дипломатическое наступление России против Порты было приостановлено, турецкая делегация саботировала переговоры в Аккермане, царизм сбавил свою активность на Балканах, в Средней Азии и, избегая второго фронта, отложил войну против Турции. С помощью этой войны Англия стремилась выиграть время, необходимое султану Махмуду II для реорганизации турецкой армии. Поэтому, соблюдая видимость невмешательства в русско-иранскую войну, Англия на деле поощряла иранских реваншистов.

Так продолжалось до первых чисел сентября 1826 г., когда блестящая Шамхорская победа войск армянского генерала Мадатова (награжденного за храбрость тремя шпагами с бриллиантовой инкрустацией) положила начало контрнаступлению русского корпуса и ликвидировала заговор молчания, организованный британским министром иностранных дел Джорджем Каннингом на время иранского наступления. После этой битвы английское правительство все более настойчиво стремилось навязать России свое посредничество с целью не допустить продвижения русских войск в глубь Ирана и восстановить границы Гюлистанского договора80.

Несмотря на то, что английские дипломаты Кормик, Макнейл и Гарт, по словам иранского профессора Али Акбара Бина, «толкали Аббас-мирзу на войну против России»81, Д. Каннинг уверял русского посла в Лондоне X. А. Ливена, что «Персия начала военные действия, невзирая на величайшие усилия английского поверенного в делах, употребленные им для избежания решения, столь же безрассудного, сколь и неприятного…»82. В январе 1827 г. X. А. Ливен в беседе с Каннингом обвинил Англию в подстрекательстве Ирана к войне. «Если верить Персии, – указывал русский посол, – что Россия только и хотела посредством провокаций, которые ей приписывают, вызвать войну, которую она могла бы использовать в своих интересах, то при этом предположении русское правительство было бы в состоянии, по крайней мере, отразить первую атаку, тогда как, напротив, общеизвестно, что оно не ожидало никакого внезапного нападения»83. Ливен заметил еще Каннингу, что англо-иранский договор 1814 г. послужил причиной войны, ибо он «поощрял тегеранский двор вступить в войну, из которой надеялся выйти без всякого ущерба»84. «Персия воспользуется любым удобным случаем, – заявил X. А. Ливен, – чтобы напасть на Россию, ибо она уверена, что английские субсидии не замедлят попасть в персидскую казну и что в случае неминуемой опасности она может спрятаться за спиной Англии»85.

Не менее показательно, что, согласно ст. 4 и 6 Тегеранского (англо-иранского) договора 1814 г., Англия не должна была предоставлять Ирану никакой помощи в случае, если «Персия сама совершит агрессию против какой-либо европейской страны»86. Однако в момент заключения Туркманчайского договора Англия объявила, что Иран был зачинщиком войны, и освободила себя по этим статьям от обязательств перед Ираном. Тем не менее Англии пришлось заплатить шаху 800 тыс. рублей, чтобы отменить 3 статью Тегеранского договора, по которой границы между Ираном и Россией должны были быть определены с согласия Англии, которая добивалась пересмотра границ, установленных Гюлистанским договором. Тегеранский профессор М. Махмуд сожалел в связи с этим, что Каннинг в свое время не прислушался к высказываниям бывших английских дипломатов в Иране Джонса и Малькольма, которые осуждали британское министерство иностранных дел за то, что «Англия связала Иран по рукам и ногам и, несмотря на Тегеранский договор 1814 г., принесла Иран в жертву Санкт-Петербургскому двору»87.

Пытаясь объяснить эту позицию Каннинга, проф. Махмуд, подобно английскому историку Гренвиллю, приходит к выводу, что «Каннинг был тайно связан с русскими»88, что «в душе британского министра сидело огромное несчастье в образе чарующей, дьявольски соблазнительной жены российского посла в Лондоне Дарьи Христофоровны Ливен»89, которая, будучи хозяйкой политического салона в Лондоне, установила тесные связи с английским королем Георгом IV, военным министром Кэстльри и Д. Каннингом.

Ссылаясь на книгу английского историка Джона Вильямки «Войны Афганистана», М. Махмуд указывает, что «для всех политических партий Англии было ясно, что Каннинг, находясь под сильнейшим влиянием этого «пленительного дипломата», сознательно прибегал к различным уловкам, чтобы уйти от договорных обязательств Англии по отношению к Ирану»90 и что «благодаря Дарье Ливен, этой умнейшей, по его словам, женщине в Лондоне и первоклассной разведчице российских императоров, Каннинг отправил в Петербург Веллингтона и подписал с царем секретный протокол, по которому Россия получила возможность предпринимать на Востоке любые шаги»91.

Произвольное толкование Петербургского протокола от 4 апреля 1826 г., который исключительно касался греческой проблемы, привело иранских историков к субъективной оценке британской внешней политики при Каннинге и Веллингтоне, гиперболизации влияния графини Д. X. Ливен на эту политику, а также к ложной версии о существовании англо-русского плана раздела Ирана и Турции. На деле существовал тайный сговор Каджаров с Англией против России. Англия поддерживала завоевательные планы шахского Ирана и султанской Турции в отношении Закавказья, на которое они никогда не имели прав и которое было захвачено иранскими и турецкими войсками во время их завоевательских походов.

Ложная версия о том, что Россия спровоцировала Иран на эту войну, имела широкое хождение в Германии и других европейских странах. В этой связи большой интерес представляют замечания В. И. Ленина в «Тетрадях материалов о Персии» о второй русско-иранской войне, по книге гамбургского проф. Т. Егера «Персия и персидский вопрос».

Лаконичная запись В. И. Ленина: «Война Персии с Россией (которая так же-де втянула Персию в войну, как Англия буров в 1899 г.)»92 высмеивает проф. Егера за то, что тот пытался доказать, будто Россия втянула Иран в войну против России, т. е. против самой себя. Это критическое замечание В. И. Ленина, отвергающее антинаучные концепции гамбургского проф. Егера, является критерием для правильной оценки политики царизма и международной обстановки на Востоке в 1826 г. В то время Россия действительно готовилась к войне против Турции, однако при этом решительно избегала второго фронта на Востоке и потому крайне нуждалась в нейтралитете Ирана. Только для сохранения мира с Ираном в 1826 г. к шаху была направлена миссия Меншикова, которая была вероломно провалена происками английской и турецкой дипломатий, использовавших реваншистские тенденции каджарской клики, а также вторжением иранских войск в Закавказье.

***

Стратегический план русского командования в период контрнаступления русских войск во второй русско-иранской войне 1826-1828 гг. предусматривал действия главных сил Кавказского корпуса на ереванском направлении, а после присоединения Восточной Армении к России – наступление на Тебриз.

После блестящей победы, одержанной войсками армянского генерала Мадатова под Шамхором, правительство шаха спешно отправило в Петербург по далекому и сложному маршруту – через Константинополь и Варшаву – опытного дипломата Давид-хана93. Профессор Тегеранского университета доктор Али Акбар Бина в «Политической и дипломатической истории Ирана», касаясь избранного иранским послом маршрута, отмечает, что шах не захотел отправить Давид-хана по кратчайшему пути только потому, что русский главнокомандующий генерал Ермолов задерживал в Тифлисе иранских послов и не допускал их в Петербург94. Между тем переход через линию фронта не представлялся безопасным делом. Кроме того, по совету английского посла в Иране Макдональда, Давид-хан должен был выполнить обширную политическую программу в султанской Турции и Восточной Европе. Приехав в Константинополь, иранский посол пытался узнать о русско-турецких переговорах в Аккермане и добивался встречи с султаном Махмудом II, чтобы выяснить его отношение к Николаю и напомнить о его обещаниях начать против России войну. Неожиданно для Давид-хана переговоры с турками привели к противоположным результатам. Узнав о переходе Кавказского корпуса в наступление и о занятии Ганджи, Порта без промедления подписала Аккерманскую конвенцию, нисколько не считаясь с пребыванием в Турции иранского посла.

Через 10 дней Давид-хан отправил Меттерниху письмо, в котором описал положение на фронте и просил содействия австрийских послов в Константинополе и Петербурге для организации его поездки в Россию95. Одновременно он предпринял несколько безуспешных попыток получить разрешение на поездку в Россию у находившихся в Турции представителей царя и с аналогичной просьбой отправил письмо царскому министру иностранных дел графу Нессельроде. Не дождавшись ответа, Давид-хан в начале октября отправился в Польшу, чтобы вручить послание Аббас-мирзы брату Николая I царскому наместнику в Варшаве князю Константину96.

В то время когда Давид-хан считал, что находится близко к цели, Нессельроде через генерал-губернатора Одессы гр. Палена ответил ему, что другой представитель Ирана Мирза-Мамед-Али уже выехал на границу. Новый иранский посол вез с собой письма для Ермолова и Нессельроде и 250 военнопленных для передачи их русским пограничным начальникам97. В феврале 1827 г. Мирза-Мамед-Али прибыл в Тифлис, где был принят ген. Ермоловым, а затем начальником Главного штаба ген. Дибичем, который под предлогом устранения разногласий между Ермоловым и Паскевичем приехал в Грузию для отстранения от дел Ермолова, которому не доверял Николай I.

Аббас-мирза отправил в Тифлис посла для заключения перемирия на возможно длительный срок, чтобы за это время лучше подготовиться к войне и чтобы лондонский двор успел договориться с Россией о посредничестве Англии98. Об этом тайном англо-иранском плане Ермолову сообщил его агент, имени которого он не называет и которого он сам отправил к ереванскому сардару Хусейн-хану, рассказавшему агенту об условиях Макдональда для достижения посредничества Англии. Ермолов сообщил графу Нессельроде, что для осуществления этого плана Макдональд отправил в Лондон Генри Виллока – бывшего поверенного в делах Англии при персидском дворе99. Иранский посол выполнял ограниченную задачу: должен был заключить только перемирие, а также согласовать время и место для встречи Ермолова с иранским министром иностранных дел Мирза-Аболь-Хасан-ханом для заключения мирного договора. Иранский посол не имел полномочий для обсуждения тех предложений о мире, которые вначале Ермолов, а потом начальник Главного штаба Дибич настойчиво, хотя и безуспешно пытались обсуждать с ним. Как видно, русское командование было серьезно озабочено содержанием двух писем, доставленных послом для Ермолова и Нессельроде. Аббас-мирза предлагал в случае срыва переговоров о перемирии отправить Мирза-Мамеда-Али в Петербург, а если и в этом ему будет отказано, то Мирза-Аболь-Хасан-хан просил Ермолова позволить иранскому послу дожидаться в Тифлисе ответного письма графа Нессельроде. В предложениях наследного принца и иранского министра иностранных дел явно подчеркивалось недоверие и пренебрежение к Ермолову, который был наместником царя на Кавказе, главнокомандующим войсками и фактически руководил дипломатическими отношениями России с Ираном и Турцией.

Шах и Аббас-мирза всеми способами стремились задержать в России иранского посла, чтобы выиграть время, необходимое Англии для вмешательства в русско-иранскую войну.

На первом этапе переговоров, продолжавшихся до 19 февраля 1827 г., Ермолов решительно отклонил иранские предложения о перемирии и указал при этом, что переговоры о мире можно вести и в ходе войны100. Таким образом, в то время когда иранский посол усердно предлагал заключить перемирие, а А. П. Ермолов от этого решительно отказывался, на фронте до начала апреля перемирие фактически было установлено.

Если бы у Каджаров было серьезное намерение заключить мир, то для переговоров они располагали пятью месяцами, не считая 17-дневного январского рейда генерала Мадатова. Однако все надежды на заключение выгодного мира и восстановление границ 1813 г. шах связывал с посредничеством Англии, при поддержке которой он начал войну и без которой избегал переговоров с Россией. С приездом на Кавказ генерала Дибича иранскому послу удалось продлить переговоры еще на 20 дней.

На втором этапе переговоров, начавшихся 20 февраля, Дибич, первый среди видных государственных деятелей России, на официальных переговорах с Ираном потребовал присоединения Восточной Армении к России задолго до вступления в Ереванское и Нахичеванское ханства русских войск. Иранские источники указывают, что ген. Дибич потребовал еще, чтобы все земли, расположенные к северу от Аракса, были присоединены к России и чтобы Иран выплатил России 700 тыс. туманов контрибуции101, однако иранский посол не имел полномочий обсуждать эти условия102.

8 марта 1827 г. Мирза-Мамед-Али отправился в обратный путь. После его возвращения в Иран Нессельроде написал иранскому министру иностранных дел, что «главнокомандующему на Кавказе даны необходимые инструкции для ведения переговоров»103. Это заявление Нессельроде оставляло за Ираном новые возможности для ведения переговоров.

В фондах Центрального Государственного Исторического Архива СССР (ныне России – ред.) хранится подлинник предписания графа Нессельроде ген. Дибичу от 24 апреля 1827 года «Об условиях, на которых можно заключить мир». В этом документе, в частности, указывается, что император России настаивает на скорейшем прекращении войны, так как выгоды, которые получает Россия, не компенсируются расходами, связанными с продолжением войны104. По вопросу контрибуции Нессельроде указал Дибичу, что «в случае, если Россия будет продолжать войну из-за денег, то те суммы, которые Россия будет тратить на войну, будут больше предлагаемой контрибуции; а чем дальше, тем больше ослабнет Иран и еще меньше сможет расплатиться с Россией деньгами»105. Остальная часть предписания касалась англо-русских отношений: «Продолжение войны немедленно возбудит ревность державы (Англии. – Б. Б.), соперничествующей с Россией, и даст повод к сопротивлению более или менее прямому с их стороны»106.

Одновременно Нессельроде указал Паскевичу: «Если теперь под каким-либо предлогом английская миссия в Персии начнет переписку с Вами о заключении трактата, то не допускать посредничества той миссии»107. Аналогичное предписание было передано русскому послу в Лондоне X. А. Ливену.

Нежелание царизма продолжать против Ирана войну отчасти было вызвано тяжелым состоянием финансов Российской империи. К 1825 году сумма выпущенных бумажных ассигнаций достигала 595 млн. руб., а ценность их упала настолько, что за один серебряный рубль давали до 4 руб. ассигнациями. В предвидении новой войны с Турцией правительство Николая стремилось закончить войну с Ираном и укрепить резервы казны108.

Предписание Нессельроде о необходимости прекратить войну и стремиться к заключению мира было отправлено на Кавказ 24 апреля 1827 г., после того как возобновились военные действия.

Переговоры А. С. Грибоедова с Аббас-мирзой в Каразиадине – предыстория Туркманчая

Появление русских войск в Армении разбудило надежды армянского народа на скорое освобождение от иранского ига. В русскую армию вливались отряды добровольцев109. Повсюду зажигались огни партизанской войны. «Восстаньте храбрые потомки Гайка, – писал Хачатур Абовян, – возьмите оружие и доспехи, благородные сыны Армении, ударьте, уничтожьте полчища врагов ваших, – душа в душу, плечо к плечу. Да сокрушится поверженный зверь. Могучая рука Руси да будет вам опорой»110.

Выступивший 1 апреля 1827 г. из Шулавер отряд ген. Бенкендорфа перешел границу Ереванского ханства, чтобы овладеть Эчмиадзином, подготовить рубеж для сосредоточения главных сил корпуса на подступах к Ереванской крепости, и чтобы не допустить насильственного переселения армян за Аракс111. 13 апреля отряд Бенкендорфа занял Эчмиадзин, а 8 июня туда прибыли основные силы корпуса.

В Матенадаране хранятся многочисленные документы, свидетельствующие о варварском отношении каждарских феодалов к трудовому народу и церковным служителям. Перед отступлением ереванский беклярбек Джафар-хан учинил погром в Эчмиадзинском монастыре: «Архимандрит Овсеп был избит до смерти. У архимандрита Аванеса отрубили руку. Епископам Гегаму и Тухаци были нанесены тяжелые кинжальные ранения. Джафар-хан увез с собой в Сардарабад 20 старших монахов»112.

9 июня 1827 г. Паскевич поручил осаду Ереванской крепости дивизии ген. Красовского и вместе с отрядом Бенкендорфа выступил к Нахичевани113.

Когда 26 июня войска корпуса заняли Нахичевань, на переговоры с Паскевичем в русский лагерь прибыл чиновник Аббас-мирзы Наджаф-Али-султан-Афшари с новыми предложениями. На этот раз Аббас-мирза соглашался «уступить» России Ленкорань и Баш-Апаран, отошедшие к России по Гюлистанскому договору. Судя по поведению иранца в русском лагере и смыслу сделанных им предложений, было видно, что Афшари интересовало не перемирие, а численность русских войск114. Переговоры были прерваны, война продолжалась, и уже 5 июля русские достигли Джаванбулаха.

На берегу Аракса, в 10 километрах южнее Нахичевани, английскими инженерами была выстроена крепость Аббас-Абад, которая запирала дорогу в г. Хой. В штабе русского корпуса считали, что для закрепления в Нахичевани необходимо было овладеть Аббас-Абадом, что было связано с большими трудностями – не было точных сведений о численности гарнизона крепости. Не мог привести к цели и немедленный штурм крепости. Поэтому Паскевич приказал ген. Бенкендорфу с 1 июля 1827 г. приступить к осаде. Спустя три дня, когда в каменной ограде крепости была пробита брешь, вдали показалась иранская кавалерия Хасан-хана, спешившая на помощь осажденным Аббас-Абада. Выяснилось, что наследный принц с помощью 16-тысячной конницы рассчитывал заманить войска Паскевича на иранские укрепления Чорса, где русских дожидалась 20-тысячная армия Аббас-мирзы. Паскевич не хотел снимать осаду Аббас-Абада и не решался распылять свои силы. Судьбу крепости решил находившийся вместе с войсками надворный советник А. С. Грибоедов, который установил тайные связи с бывшим комендантом этой крепости Эхсан-ханом. Грибоедов использовал ненависть Эхсан-хана к шаху за то, что шах ослепил его отца, и разработал с ним план организации капитуляции Аббас-Абада. После этого Эхсан-хан настойчиво убеждал начальника гарнизона Аббас-Абада Мохаммед-Эмин-хана сдать крепость русским.

На обдумывание предложения Паскевича сдать крепость Мохаммед-Эмин-хан попросил три дня отсрочки. Крепость была подвергнута артиллерийскому обстрелу, а сторонники Эхсан-хана обезоружили сарбазов гарнизона и утром 7 июля 1827 г. открыли русским ворота крепости Аббас-Абад.

Разгром иранских войск под Джаванбулахом и капитуляция Аббас-Абада заставили Аббас-мирзу 13 июля отправить в русский лагерь своего статс-секретаря Мирза-Салеха, который вручил Паскевичу письма Аббас-мирзы и английского посла Макдональда115. Паскевич объявил Мирза-Салеху, что граница должна быть установлена по Араксу и что Иран должен заплатить России контрибуцию116. Иранец ответил, что «шах едва ли согласится принять эти условия». «А я советовал бы ему согласиться, – возразил Паскевич, – иначе, чем дальше мы пойдем, тем больше возрастут требования. Ваше вероломство должно быть наказано, чтобы все знали, что значит объявить войну России»117.

На этом переговоры были прерваны. О требованиях Паскевича Мирза-Салех написал Аббас-мирзе. Ответ был получен 17 июля 1827 г. и А. С. Грибоедов был направлен на переговоры с наследным принцем в Каразиадин.

В донесении А. С. Грибоедова отмечается, что 30 июля 1827 г. он отправился из крепости Аббас-Абад в иранский лагерь. Расстояние от Аракса до деревни Каразиадин в 50 км преодолел за семь часов скорой езды и был допущен к аудиенции без предварительных церемоний.

В большой палатке Аббас-мирза был один. После первых приветствий и расспросов о здоровье он начал вспоминать о пребывании Грибоедова в Тебризе. Потом долго жаловался на генерала Ермолова как главного, по его мнению, зачинщика войны. Грибоедов заметил, что недовольство было взаимным, а споры о границах никогда не привели бы к войне, если бы Шах-заде не вторгся со своими войсками в русские области. На что Аббас-мирза возразил: «Моих и шаха послов не допускали к царю, а наши письма не доставляли в Петербург»118. Грибоедов напомнил о двукратном посещении России иранским министром иностранных дел Аболь-Хасан-ханом, через которого можно было передать царю жалобы шаха. Наконец, князь Меншиков был отправлен в Иран для устранения возникших разногласий. Впрочем, заметил надворный советник, когда больной лежит целый год, не ищут первых причин его заболевания, а стараются вылечить его. Так и с настоящей войной.

После этого наследный принц предложил своим приближенным уйти. В палатке остались Аббас-мирза, Грибоедов и его переводчик, однако за занавесью прятался премьер-министр Аллах-Яр-хан Асаф-эд-Довле. Переводчик подробно изложил предложения русского правительства. Шах-заде несколько раз пытался его прервать, но Грибоедов просил быть терпеливее, чтобы поручение не осталось невыполненным.

Когда переводчик прочел все условия, Аббас-мирза едва не вскочил с места.

«– Так вот ваши условия. Вы их предписываете иранскому шаху как своему подданному. Уступка двух областей, дань деньгами. Но когда вы слыхали, чтобы шах сделался подданным другого государя? Он сам раздавал короны. Иран еще не погиб. И Иран имел дни своего счастья и славы.

– Но я осмелюсь напомнить вашему высочеству о Гусейн-шахе, который лишился престола побежденный афганцами.

– Кто же хвалит за это шаха Гусейна. Он поступил подло. Разве и нам следовать его примеру?

– Я вам назову великого человека и императора Наполеона, который за свое вторжение в Россию поплатился потерей престола.

После этого Аббас-мирза подозвал к себе Грибоедова и почти на ухо стал нашептывать ему о Паскевиче. Расспрашивал о степени его власти и может ли он убавить некоторую часть своих требований и заявил, что есть два рода главнокомандующих – одни на все уполномоченные, а другие с правами ограниченными. Какая, наконец, власть у генерала Паскевича?

– Большая, – ответил Грибоедов. – Но чем она больше, тем больше ответственность»119.

Аббас-мирза часто оборачивался к занавеси, за которой сидел Аллах-Яр-хан, и сказал Грибоедову: «У вас тоже не одна воля. В Петербурге одно говорят, Ермолов – другое. У нас был муштеид для мусульман, а вы для возбуждения против нас армян отправили в Эчмиадзин христианского архиепископа Нерсеса»120. Затем снова вернулись к обсуждению условий будущего мира.

Аббас-мирза хотел, чтобы русские отошли к Карабаху, а он в Тебриз. Нахичеванскую область предлагал считать нейтральной, кроме Аббас-Абада, гарнизон которого он согласился обеспечить продовольствием.

Стороны во многом были согласны, многое отверг Грибоедов, а в целом ни к чему не пришли.

Грибоедов просил прервать переговоры на несколько часов, чтобы написать проект перемирия.

«– Нет! – возразил Аббас-мирза. Сейчас все решите, я не хочу вашего письма. Ради бога не пишите. Вы потом, не отступитесь ни от одного слова»121.

Сошлись, однако, на том, что Грибоедов отдельно составит проект условий временного прекращения военных действий, а потом представит наследному принцу.

Приветствия полились рекой, похвалы, лесть более или менее сносные122.

Ночью Грибоедов составил проект перемирия и дал его перевести. Случай казался ему удобным привести к окончанию дела. За три года пребывания в Тавризе он не видел Аббас-мирзу в таком расположении духа и готовности к раскаянию, хотя и не раз имел возможность убедиться, что у персов слова находятся в вечном раздоре с делами.

Между тем Грибоедову принесли персидский проект перемирия, составленного по указанию наследного принца и уже одобренного шахом. Персы соглашались, чтобы русские остались в Аббас-Абаде, а из Нахичеванской области и Эчмиадзина были выведены войска сторон. Прения по этому проекту продолжались с утра до ночи. Статья об оставлении русскими войсками Эчмиадзина и Нахичеванской области была полностью вычеркнута.