Кровь на палубе

Глава 8 «Королева Ольга»

Стальная громадина в две с половиной тысячи индикаторных сил уверенно пилила форштевнем сливовую синеву воды, застывшую в тихом безветрии мертвым стеклом. На белом, как виниловый лист, небе отпечаталась грязная клякса дыма, вылетавшего черной спиралью из главной и единственной трубы механического Геркулеса. Еще вчера пассажирское судно «Королева Ольга» оставило берег Одессы и вот теперь медленно вползало в Новороссийскую бухту, окруженную зеленью гор. Своими очертаниями пароход напоминал старинный корабль с высокими, наклоненными вперед мачтами и длинным бушпритом[3].

Клим Пантелеевич с супругой любовались открывшейся перед ними панорамой. Прямо по курсу одиноким заколдованным великаном смотрелся Даосский маяк. Приморский город раскинулся по всему склону возвышенности, увенчанной на вершине золотыми маковками Николаевского собора. Многочисленные хлебные конторы, всевозможные агентства, заводы и фабрики пестрели броскими вывесками, выведенными аршинными буквами: «Товарищество Макларен и Фрейншлет» – изделия, живущие дольше людей», «Русский стандарт» – лучшая выделка минеральных масел из сырой нефти». У самой бухты – домики так называемого французского квартала. Неподалеку – производственные корпуса Черноморского центрального пароходства. Здания статные, каменные, на века.

Новороссийский порт – южные грузовые ворота Российской империи, был оснащен последними достижениями мирового прогресса. Самый большой в Европе механический элеватор и нефтепровод с мощными электрическими насосами исправно несли службу на благо России. Но для горожан все эти новшества суть явления обыденные. Сто миллионов пудов первоклассного зерна из Ставропольской, Екатеринодарской и Ростовской губерний ежегодно отправлялось за рубеж именно отсюда. И к этому все давно привыкли. А что уж говорить о бензине, если половина всех моторов во Франции работала на жидком топливе Грозненских нефтяных промыслов! Двадцать пять миллионов пудов горючего ежегодно вывозилось в Европу! Шутка ли?! Вот и сейчас у причала толпились десятки транспортов, ожидающих очереди на погрузку.

Несколько часов было вполне достаточно, чтобы Вероника Альбертовна, лорнировавшая пассажиров первого класса, сложила собственное мнение о каждом из них. К примеру, она познакомилась с одной весьма интересной парочкой – мужем и женой Прокудиными. Сами они оказались из Ставрополя и, точно так же как и Ардашевы, не смогли отказать себе в удовольствии денек-другой погулять по Одессе. И хоть разница в возрасте у них была немалая (лет, наверное, двадцать пять), но назвать их брак мезальянсом язык не поворачивался. Константин Иннокентьевич, несмотря на свои пятьдесят пять, был по-военному подтянут, широкоплеч, да и седина у него едва пробивалась. Словом, мужской привлекательности он еще не растерял. А судя по золотому брегету и ладно скроенному светлому костюму, сей дядечка был несусветно богат и, по всем вероятиям, находился при хорошей должности. «Ну, точно, – рассуждала наблюдательная дама, – чин у него не меньше статского, а то глядишь – и в действительных ходит! Да и черты лица у главы обсуждаемого семейства не лишены приятности. Этакий еще крепкий груздочек, – мысленно произнесла госпожа Ардашева, да так «груздем» он у нее и остался. А женушка! – А-ах! – вырвался легкий завистливый вздох. – В свои тридцать выглядит максимум на двадцать два. Ну и красива же, слов нет!» Надо сказать, Веронике Альбертовне всегда нравились грациозные, стройные, обворожительные женщины, умеющие властно повелевать мужчинами и строить их фалангами, рядами и колоннами. Это восхищение появилось у нее еще и оттого, что сама она (к своим сорока годам уже чуть-чуть раздобревшая в пропорциях) была человеком добрым, уступчивым, то есть прямой противоположностью холодным и эгоистичным обольстительницам. А мужа заботливая жена всегда встречала мягкой и солнечной улыбкой, хоть даже у самой на душе кошки скребли. «Женская ласка и есть тот самый лучик, призванный растопить всю горечь временных неудач мужчины – защитника семьи и кормильца», – вполне откровенно считала супруга присяжного поверенного и вот уже более двадцати лет вела себя сообразно этому постулату. «Оттого, верно, и торопится всякий раз Климушка домой, что я у него есть», – слегка улыбнувшись, приятно вздыхала госпожа Ардашева, чувствуя, как от добрых мыслей по груди растекается тепло. «Несомненно, кое в чем я ей уступаю. Взять, к примеру, глаза: большие, цвета грецкого ореха… А крылья-ресницы! Да разве с такими родятся? – Она опять тяжело вздохнула. – А нос? Маленький, аккуратный, будто углем рисованный – не курносый и не длинный. А милая ямочка на подбородке? Она совсем ее не портит, хотя, впрочем, и без нее можно было обойтись, и даже лучше, если бы ее и вовсе не было. А губы! Вечный предмет моей зависти! – расстраивала себя наблюдательная госпожа. – Ну почему они у меня словно две ниточки? Говорят же, что только у злых людей они бывают тонкие, но я-то тут при чем? Зато у нее – нет, вы только посмотрите! – округлые, полные по контуру и будто завязанные посередине в этот ослепительно завораживающий узелок! А как она ими играет! Умница! То кокетливо скривит, обнажая янтарные зубки, то обиженно выдвинет вперед нижнюю губу… Я даже один раз заметила, как Клим уставился на нее. Но расстраиваться по этому поводу не стоит. Ведь Климушка как раз из тех, кто смотрит на красивую женщину, а думает о чем-то своем, например о какой-нибудь очередной запутанной головоломке с двумя десятками трупов. И даже ее синее платье из набивного ситца с рисунком из белых зигзагов очень недурно смотрится. Правда, декольте переходит всяческие разумные границы. Уж я бы точно такое не надела, хоть и имею в этом смысле несомненные преимущества. Тут уж со мною тягаться бесполезно – ничто не поможет: ни утянутый корсет, ни вырез размером с Финский залив! Как говорится, с природой не поспоришь! А все-таки эта складочка на ее груди, похожая на крошечную, взмахнувшую крыльями чайку, заставляет мужчин задерживать взгляд и тяжко вздыхать. По-моему, этот тощий, как аист, молодой человек, представившийся Харитоном Свирским, так и пялится на эту распустившую перышки птичку. Да, точно – этот маменькин сыночек прилип к юбке обворожительной Елены Николаевны. Лет ему, наверное, двадцать пять, а все студент и все с лакеем. Только старика жалко. Носится с ним как с младенцем. Смотрю, а прошлой ночью бежит гувернер по палубе с шотландским пледом: «Ваше благородие, Харитон Львович, милостивец, не изволите ли укрыться, а то, избави бог, застудитесь». А у этого Харитоши уже бакенбарды с бородой срослись. Ох, чувствую я, что родители насильно чадо свое вояжировать по морям отправили. Тут два варианта: либо влюбился в кухарку и заявил, что женится, либо нахватался анархистских идей и угодил в участок. Скорее второе, потому что слышала я, как он за глаза Клима «жандармским шпиком» назвал. Его счастье, что муж в этот момент уже опустился в палубное кресло и, открыв коробочку с «Ландрином», погрузился в свои заумные логические эмпиреи. А то неизвестно, каким бы боком этому тщедушному мозгляку вышла его необдуманная фраза. А капитан – Александр Викентьевич Неммерт – хоть по фамилии и иностранец, а натуры чисто русской: добродушный, мягкий человек с толикой барских замашек и несгибаемой волей (об этом говорит его взгляд – умный и решительный). По обветренному в морских странствиях мужественному лицу и тронутым сединой усам можно заключить, что повидать ему пришлось немало. Команду он держит в строгости, однако это ему не мешает обращаться с подчиненными вежливо и справедливо. Малоопытным матросам он помогает и относится к ним снисходительно. А нашу «птичку» он рассматривал с явным интересом, в тот самый момент, когда еще в Одессе она на борт поднималась. Красавица заметила это и зарделась кизиловым цветом, будто гимназистка. По-моему, ей определенно нравится находиться в центре внимания, как новогодней елке на Рождество. Вот и старший помощник капитана – Антон Капралов – выйдет на палубу и все рыщет глазами, нет ли где нашей Мадонны? А завидев ее, обязательно пройдет мимо, хоть в ту сторону ему и совсем не надобно было. Давеча смотрю, а Елена Николаевна вместе с мужем на корме морской панорамой любуются, а мимо старпом шествует. Поравнялся с Еленой Прекрасной, засвидетельствовал свое почтение – картуз приподнял – и прямиком на мостик. Так зачем, спрашивается, было на зад корабля шагать, если твое место у штурвала? Ответ, думаю, сам собой напрашивается… А вообще-то пассажиров первого класса в Одессе набралось совсем мало. Капитан сказал, что остальные добавятся в Новороссийске. То же самое и с третьим классом. Только беспокойства от них много: галдят, шумят да с чайниками в очереди за бесплатным кипятком толкаются. Вся эта толпа – человек пятьдесят – большей частью православные паломники, но есть и несколько мусульман, плывущих в Константинополь и Египет. Слава богу, их к нам не допускают… Ну вот и причалили, наконец…»

Жандарм, позванивая шпорами, вежливо собирал паспорта у поднимающихся по трапу пассажиров, тут же прищелкивая их печатью. Старушки на палубе плакали и крестились, доверив себя богу и неведомой дотоле морской стихии. То были паломницы, пробиравшиеся к Гробу Господню. Третий свисток. На судне заработала машина. Маленький маневровый пароходик, будто шавка у ног слона, бегал вокруг лайнера, тянул за канаты, тужился и выбрасывал в небо дым. Наконец буксир прокашлялся и медленно потащил из гавани многотонное судно.

– Вы не представляете, как я душевно обрадовался, увидев вас на пароходе. – Пустоселов обхватил двумя руками затянутую в белую перчатку ладонь присяжного поверенного и стал ее усердно трясти. – А мы тут со всей нашей экспедицией на Мадагаскар за целакантусом, знаете ли, собрались. Вон и остальные на борт поднимаются. Помните лекцию в купеческом Клубе? Вот и направили меня наши меценаты, чтобы я за расходованием денег присматривал. Пытался отбиться, да куда там! Вы же знаете Костянкиных… Если сегодня не согласишься, то завтра они из тебя сало вытопят! Отказывать – себе дороже. Так что я здесь исполняю функции казначея, а следственно, и старшего.

– Но ведь корабль идет только до порта Джибути, – Ардашев с трудом отнял руку.

– Да, я знаю, но мы уже связались по телеграфу с представительством РОПиТа в этой африканской стране, и они обещали подыскать нам судно, которое доставит экспедицию до Мадагаскара.

– Позвольте представить, Вероника Альбертовна, моя жена.

– Признательно благодарен за знакомство и нескончаемо рад следовать в компании столь очаровательной дамы, – подобострастно улыбнувшись, изрек купец.

– Странно, что раньше мы с вами не встречались, – промолвила Вероника Альбертовна, благосклонно приняв отпущенные в ее адрес комплименты.

– А это и неудивительно. Вы, должно быть, в Успенский храм ходите, а я в Андреевский. А днями, увы, я в лавке пропадаю или по окрестным селам в пролетке мотаюсь. Торговля – дело хлопотное, да-с…

Тем временем портовые грузчики вносили на палубу ящики. Вокруг них суетился тщедушный человечек в английском кепи с гусарскими, лихо закрученными усами, то и дело покрикивающий на носильщиков. Он грозил страшными небесными карами здоровенным, усмехающимся ему в лицо амбалам, если только они посмеют уронить первые два ящика. Остальной багаж, судя по всему, его абсолютно не интересовал.

– А это наш синематографический оператор – господин Бранков. За свое оборудование переживает, – кивнул в сторону незнакомца негоциант.

– Позвольте, господа, уж не тот ли это самый Бранков, который снял нашумевшую фильму «Понизовая вольница»? – вступил в разговор стоящий тут же капитан.

– Он самый и есть, – ответил Пустоселов, выпрямив от гордости грудь. – Господа ставропольские купцы выписали сию знаменитость из Москвы, в видах того чтобы он самолично снимал всю историю нашей научной экспедиции. А рядом – доктор зоологии Граббе, Генрих Францевич, почетный профессор множества европейских университетов. Да вы, Клим Пантелеевич, его, должно быть, помните.

– Еще бы!

– А за ним – преподаватель географии Михайловского ремесленного училища господин Завесов Лиидор Макарович в компании с учителем естествознания Лепореловым Елизаром Матвеевичем, далее Андрей Ферапонтович Смальский – корреспондент «Ставропольских губернских ведомостей». При каждом заходе в порт он должен отсылать в Ставрополь телеграммы с короткими очерками о нашей экспедиции. Ну и, наконец, Асташкин Виктор Павлович – бесстрашный исследователь глубин.

– Простите, – переспросил Неммерт, – кто?

– Водолаз со всем необходимым снаряжением, какое только может понадобиться, – постукивая пальцами по лакированным, еще пахнущим свежим спиртовым лаком перилам, пояснил Пустоселов.

– Да, серьезный состав, ничего не скажешь. Ну что ж, господа, занимайте каюты, а вечером, надеюсь, встретимся в ресторане, – вымолвил Александр Викентьевич, спускаясь на берег. Дождавшись, пока поднимется последний пассажир, он приказал готовиться к отплытию.

– Никуда от ваших ставропольчан не деться, – с ноткой грусти заметила Вероника Альбертовна.

– От наших, дорогая, – поправил жену Клим Пантелеевич. Он достал из бокового кармашка коробочку «Ландрина», выбрал красную конфетку и положил ее в рот.

– Ну да, от наших, – согласилась супруга, – никак не привыкну я к этой провинции.

Оставив после себя белый след на воде да черную дымную сосульку в небе, корабль вышел из новороссийской гавани.

Построенный на английской верфи в 1893 году, русский круизный лайнер «Королева Ольга» хоть и уступал «Селтику» или «Мавритании» по размерам (длина корабля – пятьдесят семь саженей, ширина – почти семь), зато обладал неплохими ходовыми качествами и немалой вместимостью. За один час он проходил двенадцать узлов и брал на борт до ста семи человек. Каюты пассажиров первого класса отличались повышенным комфортом и напоминали номера приличного отеля где-нибудь на Елисейских Полях или Оксфорд-стрит. Здесь даже имелся небольшой синематографический зал на тридцать мест и музыкальный салон, отделанный мореным дубом, венецианскими зеркалами и украшенный люстрой из чешского хрусталя.

Известные российские оперные и эстрадные знаменитости почитали за честь выступить на его борту. Говорят, что во время прошлогоднего концерта Федора Шаляпина тонкое стекло электрических лампочек не выдержало мощи его баса в «Дубинушке» и треснуло как яичная скорлупа. Двумя месяцами позже его сменил господин Собинов. И опять происшествие. Стоило обладателю редкого, лирического тенора взять малое «до» второй октавы, как некоторые экзальтированные дамы от дивного пения потеряли сознание. А в этом рейсе все с нетерпением ожидали появления исполнительницы цыганских романсов – несравненной Анастасии Вяльцевой, севшей на пароход в Новороссийске.

Артистов прельщали не только солидные гонорары, выплачиваемые Российским обществом Пароходства и Торговли, но и возможность бесплатно посмотреть далекие страны и неведомые моря. «Королева Ольга» – корабль, работавший на круговой линии Одесса – Александрия, но иногда, как было и на этот раз, его маршрут менялся и к Черному, Мраморному, Эгейскому и Средиземному морям добавлялось еще и Красное. Такие круизы выполнялись лишь при наличии достаточного количества заказанных билетов по новому направлению.

В ресторане под музыку электрического граммофона гости вкушали лучшие заморские блюда. Клим Пантелеевич с Вероникой Альбертовной, до этого сидевшие с капитаном, теперь оказались в компании еще и профессора Граббе. За вторым столиком собрались остальные члены экспедиции: купец Пустоселов, ботаник Лепорелов, географ Завесов, репортер Смальский, оператор Бранков и водолазный офицер Асташкин. А с другой стороны за белоснежной скатертью с латунной табличкой № 3 блаженствовала семейная чета Прокудиных, студент Свирский и старший помощник капитана Антон Капралов. В углу за № 4 разместился штурман Войцеховский и судовой врач Березкин.

Появление российской эстрадной дивы было встречено почтительной тишиной. Первым не удержался старпом и, встав с места, захлопал в ладоши. За ним последовал купец Пустоселов, потом капитан Неммерт, и вскоре все присутствующие дружно приветствовали красавицу. «Анастасия Вяльцева!» – раздавались восхищенные возгласы. Смутившись, певица опустила глаза. Дождавшись, пока смолкнут рукоплескания, она вымолвила:

– Благодарю вас, господа. Но право же, не нужно уделять мне столько внимания, тем более что ваши аплодисменты еще пригодятся на концертах.

В сопровождении аккомпаниатора (брюнета лет сорока с завитыми кверху усами и недобрыми, бегающими глазками-пуговками) исполнительница романсов заняла свободное место рядом с капитаном и оказалась как раз напротив Вероники Альбертовны. Ее спутник, не найдя себе места, с миной бассет-хаунда прошествовал к соседнему столику, но, взглянув на очаровательную Елену Николаевну, тут же сменил неудовольствие на благодушие. Галантно испросив разрешения, он уселся между студентом и старшим помощником капитана. «Ну вот, еще один таракан-сердцеед», – подумала Вероника Альбертовна и мысленно усмехнулась, найдя данное прозвище до чрезвычайности уместным. Откровенно говоря, Вяльцева была весьма привлекательна. Длинное платье из бело-розового французского шелка придавало ее внешности некоторую зефирную воздушность. «Если и бывают на свете феи, то они именно такие», – вздохнула с некоторым сожалением госпожа Ардашева и вновь подумала, что ей опять пора сесть на диету.

Постепенно внимание гостей переключилось на блюда, и все без исключения с удовольствием принялись орудовать столовыми приборами, выказывая восхищение изысканными творениями корабельного повара.

Камбузинер постарался на славу, и кушанья на столе были самые отменные: телячьи ножки под белым соусом, селедки в раковинах, фаршированная индейка с салатом из маринованных вишен, заливное из телячьей головы, щука под соусом, пудинг из белого хлеба с сабайоном, соус из каштанов с красным вином. «Шато-Ляроз», «Го-Сотерн», «Токай», шампанское «Аи», игристое «Цимлянское», коньяк французский и водки: анисовая, листовка, очищенная.

– Разрешите полюбопытствовать, господин капитан, а какое расстояние между Новороссийском и Константинополем? – любознательно поинтересовался профессор.

– Четыреста пятьдесят пять морских миль. Надеюсь, послезавтра утром мы войдем в Босфор.

– Скажите, Александр Викентьевич, – не удержалась от вопроса Вероника Альбертовна, – а насколько часто случаются кораблекрушения?

– Ежегодно гибнет около тысячи судов. В основном это мелкие рыбацкие шхуны и старые пароходы. Только один тайфун может унести сразу несколько десятков морских странников. На моей памяти самым неудачным был девяносто четвертый год. Тогда, как сообщал «Морской сборник», на дно ушло – подумать только! – 1242 судна. К сожалению, человек еще очень беспомощен перед разрушительной силой природы. Но вам не стоит беспокоиться – «Королева Ольга» имеет двойное дно и водонепроницаемые переборки.

– Когда мы жили в Петербурге, то в одной из газет я прочитала сообщение о встрече русского парохода с так называемым «Летучим голландцем», то есть кораблем-призраком. Он шел с поднятыми парусами на приличной скорости и никак не реагировал на предупреждающие сигналы. Капитану стоило больших трудов избежать столкновения. А вам не приходилось встречаться с такими морскими привидениями? – Супруга присяжного поверенного приготовилась внимательно слушать.

– Должен вам сказать, господа, что мне известно несколько довольно странных случаев. Возможно, господа, вы слышали о загадочной судьбе парохода «Рейнбоу»?

– Да-да, – откликнулся присяжный поверенный, – он пошел ко дну вместе со всем экипажем где-то в Атлантике. Если я не ошибаюсь, это случилось в 1906 году.

– Вы правы, Клим Пантелеевич. Команда целого грузового судна готова была поклясться на Библии, что видела, как «Рейнбоу» от киля до клотика накрыли волны. По непонятным причинам ни один из членов экипажа не смог спастись. Однако через некоторое время утонувший пароход пытался протаранить несколько торговых судов. Их матросы были готовы засвидетельствовать под присягой, что своими глазами видели на его борту надпись «Рейнбоу». Дело дошло до того, что эскадра кораблей Британского военно-морского флота получила приказ найти и потопить этого «бродягу», мешавшего мирному судоходству в Атлантике. И вот, когда в тумане показались неясные очертания фантома, британский эсминец произвел по нему несколько залпов. Корабль вспыхнул, развалился на части и пошел ко дну. В Адмиралтейство сообщили, что задание выполнено. А через год пассажирский лайнер вновь повстречал «Рейнбоу». Более того, его удалось взять на буксир, но неожиданно опустился туман и трос по непонятным причинам порвался. Снова послали эскадру, и опять королевский линкор расстрелял страдальца. Через неделю капитан нефтеналивного судна сообщил, что в районе Балеарских островов на рифы сел корабль под названием «Рейнбоу». Из-за шторма подойти к нему не было никакой возможности. Одновременно стало известно, что его видели в Ирландском море.

– Но позвольте, господин капитан! – Граббе снял очки и принялся протирать окуляры носовым платком. – Это противоречит всем постулатам современной науки!

– Да я и не спорю. Но в прошлом году у берегов Огненной Земли, вблизи Пунта-Аренас, английский пароход «Гелиос» обнаружил дрейфующий барк. Людей на нем не было. Когда до незнакомца оставалось менее трех кабельтовых, на «Гелиосе» застопорили машину и спустили шлюпку. Приблизившись к судну, моряки прочитали полустертую надпись на его корпусе: «Лакония», Глазго. Боцман, ухватившись за свисающий канат, взобрался на палубу и подал в шлюпку штромтрап. Поднявшись на борт, англичане остолбенели: все паруса и мачты были покрыты зеленоватой плесенью, а палубные доски прогнили. У штурвала они нашли скелет в полуистлевшей одежде, еще один – у переборки, три – на палубе люка, десять на вахте у своих постов, а шесть – в кают-компании. Казалось, что команду в один миг постигла внезапная смерть. Спустившись в трюмы, матросы обнаружили непонятную слежавшуюся полусгнившую массу, прикоснуться к которой так никто и не рискнул. Вахтенный журнал отсырел, и записи в нем не читались. Но каких-либо видимых повреждений корпуса, рангоута или такелажа не наблюдалось, то есть парусник был в полном порядке. Удивленные моряки вернулись к себе. Условия погоды не позволяли взять корабль-призрак на буксир, и капитан ограничился внесением координатов «Лаконии» в судовой журнал. Но, зайдя в порт, он тотчас доложил властям о странной встрече. В результате проведенного расследования удалось установить, что этот самый барк вышел из новозеландского порта Литлтона с грузом шерсти и мороженой баранины и направлялся в Англию. Командовал экипажем из двадцати семи человек опытный капитан Джеффри Хагерд. Кроме команды, на судне находилось еще пять пассажиров. Последний раз парусник видели в Тихом океане у Новой Земли. Это случилось… 1 апреля 1889 года, то есть двадцать лет назад! Вы можете это себе представить? Как объяснить столь удивительный факт? И где корабль находился все это время? Ведь не мог же он столь долго ходить по морям и океанам? И куда подевались остальные члены команды и пассажиры? Да и что же с ним произошло, в конце концов? Примечательно, что с тех пор никто этого «Летучего голландца» не встречал.

– А по-моему, все просто, – флегматично рассудил Ардашев. – Скорее всего, на этой самой «Лаконии» имело место массовое отравление. Весьма вероятно, что кок по неразумению приготовил блюдо из ядовитой рыбы, о разновидностях которых наш уважаемый Генрих Францевич может прочитать целую лекцию. Видимо, в последний момент у нескольких матросов случился психоз, вызванный помутнением рассудка, и вспыхнула ссора. В результате драки часть команды оказалась за бортом. Сменился ветер, и неуправляемый корабль прибило к бухте необитаемого острова, где он и простоял благополучно два десятка лет. Однако внезапный шторм вывел бриг из гавани, и он лег в дрейф, где его настиг «Гелиос». А разве нет? – Присяжный поверенный уставился на капитана.

– Этот вариант нельзя исключить, – задумчиво протянул Неммерт. – Но как же вы тогда объясните поразительную живучесть «Рейнбоу»?

– А мне кажется, что дело обстоит много проще. Согласно вашей же статистике, ежегодно гибнет около одной тысячи кораблей, но далеко не все из них сразу идут ко дну. Многие команды покидают их палубы слишком рано, и они, находясь в полузатопленном состоянии, еще долго сохраняют плавучесть. Попав же в быстрые океанические течения, «Летучие голландцы» дрейфуют в разных направлениях. Более того, даже разломившись надвое, некоторые части не тонут. Это в особенности касается деревянных парусников, чьи останки мотаются по всем морям. Видимо, слух о «Рейнбоу» разнесся так далеко, что он мерещился сразу в разных местах. Да, вероятно, англичане затопили его, а потом и еще один блуждающий корабль. И что же в этом удивительного? Что до различимой надписи «Rainbow», то здесь могли быть похожие начала других английских слов, например, «Raider», «Ray» или «Raptor» с видимыми остатками сохранившихся букв на отломившихся кусках корпуса. Я нисколько не сомневаюсь, Александр Викентьевич, что опасность, исходящая от этих блуждающих деревянных остовов, вам хорошо известна.

– Что ж, Клим Пантелеевич, готов с вами согласиться. Сам не знаю, почему это простое объяснение раньше не приходило мне в голову. К сожалению, господа, я вынужден вас на время покинуть. Ничего не поделаешь – служба. – Неммерт поднялся и прошествовал на палубу.

– А мне как-то немного не по себе после всех этих разговоров о кораблекрушениях, ядовитых рыбах и мертвецах, – поежившись, призналась певица.

– Да-да, – согласилась Вероника Альбертовна, – не лучшая тема для застолья. От этих страхов и до индижистика[4] недалеко. Уж лучше расскажите нам, дорогая Анастасия Дмитриевна, о последних веяниях столичной моды.

– Я, право, полностью полагаюсь на господина Пакэна. Он мой личный портной уже много лет.

– Понятно, – растерянно изрекла госпожа Ардашева, сраженная именем знаменитого кутюрье.

Неспешный разговор продолжался, на столы подали десерт, и через открытые иллюминаторы донесся окрик боцмана: «Зажигай фонари!» На передней мачте и на корме вспыхнули огни, отразившись в воде желтым сумеречным светом. Солнце садилось в лиловую тучу с золотыми краями, а рядом по темно-зеленому небу проплывало неведомое чудовище, сотканное из воздушного облака. С востока показалась луна и заиграла серебристым столбом на море. Звезды, словно керосиновые фонари, занимались поочередно, будто невидимый фонарщик зажигал их на небесах.