Круги ада

Пролог

Создавайте единство.

Я/мы: ноги, принадлежащие Охраняющему Северные Врата и другим, которые могут быть; Паромщику и Скорбящему, которые не будут больше; Много Мыслей, Открывателю Пещер и Хозяину Песен, которые не могут больше быть; крылья, принадлежащие Искателю Железа и Освещающему Дом и другим, которые могут быть; Много Мыслей, которых не может больше быть; юные руки, что только учатся делиться воспоминаниями. Создавайте единство.

О, свет, ветер, река! Они слишком сильны, они хотят разделить меня/нас.

Сила. Это не первые руки, что приходят сюда вспоминать путешествие, совершенное за много лет до того, как они родились на свет. И не последние. Думайте о силе, думайте о покое.

Что-то размытое: две ноги, два лица… нет… у них были клювы?

Вспоминайте. Лягте свободно на землю под шепчущие листья; пейте свет и ветер, и шум реки. Пусть хлынет свободным потоком воспоминание о тех делах, что свершились еще до того, как мои/наши руки появились на свет.

Теперь яснее: они были такими странными; так как же можно их увидеть, не говоря уже о том, чтобы удержать их облик в памяти?.. Ответ: глаз учится видеть их, ухо — слышать их, язык ног и конечности крыльев и руки — трогать их кожу, ноздри — ощущать издаваемый ими запах.

Это идет хорошо. Быстрее, чем обычно. Возможно я/мы можем создать хорошее единство.

Укол радости. Привкус страха в воспоминаниях… что-то чужое, опасность, боль, смерть, и все вместе — мучение.

Лежи спокойно. Это было давно.

Но время тоже едино. Настоящее нереально, лишь прошлое-и-будущее имеют достаточную для реальности протяженность. То, что случилось тогда, должно быть известно дам. Чувствуй каждой клеточкой моих/твоих юных рук, что я/мы — это часть Нас — Нас из Громового Камня, работающих с железом, строителей, плужников, обитателей домов и обменщиков — и что каждое из единств, которое мы можем, создать, должно знать и тех, кто пришел из-за неба.

Пусть единство снова вспомнит и отразит путешествие Открывателя Пещер и Скорбящего в те дни, когда чужие, обладающие лишь одним телом, но все же умеющие говорить, прошли через горы к неведомой битве. И каждое такое воспоминание дает мне/нам все больше внутреннего зрения, позволяет пройти немного дальше по той тропе, что ведет к пониманию их.

Хотя может случиться так, что мы путешествуем по этой тропе в неверном направлении. Тот, кто вел их, сказал однажды, что он (она, оно?) сомневается в том, понимают ли они сами себя, а если нет, то смогут ли когда-нибудь понять.

Глава 1

Тюрьма-спутник вращалась вокруг Ллинатавра по высокой орбите вдалеке от мест регулярного космического движения. Обзорник камеры Хьюга Мак-Кормака показывал ему планету в разных фазах. Иногда то была темнота, чуть тронутая по краям красно-золотистыми лучами солнца, — и лишь город Катарайнис звездой сверкал на ее фоне. Иногда — ятаган, ярко сиявший под солнцем. Время от времени он видел планету целиком — блестящий круглый шар, голубой в тех местах, где лежали океаны, и отмеченный серебристыми облаками там, где простирались континенты, огромные и зеленые.

Земля с такого расстояния выглядела точно так же. (Если смотреть на нее с более близкого расстояния, было заметно, что вид у нее изможденный, как у постаревшей красавицы, что знала в своей жизни много мужчин.) Но Земля была далеко, в паре световых столетий отсюда. И не один мир не походил на ржаво-коричневый Эней, по которому тосковал взор Мак-Кормака.

Спутник-тюрьма не вращался, тяготение на нем целиком зависело от генераторов гравитационного поля. Тем не менее, его бег по орбите заставлял небеса медленно струиться мимо обзорника. Когда Ллинатавр и солнце исчезли, заключенный обрел возможность видеть другие звезды. Они были повсюду — немигающие, самоцветные, холодные, как зимний день. Ярче всех сияла Альфа Круцис — голубовато-белые гиганты-близнецы в десяти парсеках отсюда; но Бета Круцис — звезда-одиночка того же типа, светилась в той же части неба немногим дальше от них. Кроме того, тренированное зрение могло различить красное сияние Альдебарана и Арктура. Оно походило на костры, что, обогревали и освещали человеческое стойбище в ночной степи. Еще можно было поймать взглядом Денеб и Полярную звезду, но те были далеко за пределами и Империи, и территории врагов Империи. Свет их был холоден.

Во рту у Мак-Кормака пересохло.

"Если бы Катрин настроилась на мой разум, — подумал он, — она сказала бы, что у Левитикуса должно быть какое-то возражение против такого количества метафор".

Он не осмелился признаться себе, что ее образ все еще живет в его душе..

"Мне повезло, что я оказался во внешней камере. И нельзя сказать, чтобы я испытывал особые неудобства. В намерения Снелунда это явно не входило."

Помощник начальника тюрьмы выглядел явно смущенным и высказал все извинения, на которые только осмелился.

— Это… э… приказ о вашем задержании, адмирал Мак-Кормак, — сказал он. — Прямо от губернатора. До суда или… до переброски на Землю, может быть… э… до дальнейших распоряжений… — Тут он посмотрел на факс на своем письменном столе, словно надеялся, что текст изменился со времени первого прочтения. — Так… одиночка, полная изоляция… Честно говоря, адмирал Мак-Кормак, я не вижу причин, по которым вам стоило бы запрещать пользоваться книгами, бумагой, даже проектором для препровождения времени. Я пошлю запрос Его Превосходительству и буду просить об этом.

"Я знаю причину, — подумал Мак-Кормак. — Частично она кроется в злобе, но главное — они хотят сломить меня.

— Осанка его сделалась еще более горделивой. — Что ж, пусть попробуют".

Сержант дворцовой охраны, доставивший арестованного из катарайнисского порта, бесстрастным голосом произнес:

— Не величайте предателей титулами, которых они лишены.

Помощник начальника тюрьмы выпрямился, смерил охранника взглядом и произнес:

— Сержант, прежде, чем перейти ка теперешнюю мою службу, я двадцать лет провел в рядах флота. Я создавал СПО. Под командованием Его Величества находится любой офицер имперской армии, любой член примыкающих к армии сил. Флот адмирала Мак-Кормака может быть лишен своего командующего, но до тех пор, пока командующий не будет снят с поста в результате тщательного судебного расследования или посредством прямого приказа с трона, вы обязаны выказывать ему уважение, иначе обнаружите себя в куда худшем положении, чем то, в которое вы уже попали.

Он покраснел, тяжело дышал и, казалось, хотел прибавить что-то еще. Очевидно, он видел все это в каком-то ином свете. Чуть помолчав, — смущенные охранники переминались тем временем с ноги на ногу — он добавил:

— Подпишите бумаги и уходите.

— Но мы должны… — начал было сержант.

— Если у вас есть большие полномочия, чем передача этого джентльмена под арест, позвольте мне на них взглянуть. — Пауза. — Подпишите и идите. Я не намерен препираться с вами.

Мак-Кормак тщательно запечатлел в мозгу имя и лицо помощника начальника тюрьмы. С той же тщательностью он отмечал всех причастных к его аресту. Придет день… если придет…

Что стало с начальником этого человека?

Этого Мак-Кормак не знал. С тех пор, как он уехал с Энея, ему не приходилось сталкиваться с гражданской судебной системой — военный флот располагал собственной. Отправка его сюда была оскорблением, смягчаемым лишь тем, что диктовалась, очевидно, желанием увезти его как можно дальше от братьев-офицеров — те могли попытаться его освободить. Мак-Кормак догадался, что Снелунд заменил прежнего начальника своим любимчиком или человеком, сунувшим ему крупную взятку, как он это проделывал со многими официальными лицами с тех пор, как стал губернатором сектора, и что вновь назначенный считал свою должность синекурой.

Как бы то ни было, адмиралу было предложено сменить мундир на серый комбинезон, хотя и позволили зайти для этого в кабину. Одиночная камера, хотя и лишенная украшений и роскоши, была достаточно большой для ходьбы, достаточно удобной и гигиеничной. В потолок был вделан аудиовизуальный сканнер, но помещен он был на видном месте, и никто не стал возражать, когда он завесил объектив простыней, снятой с койки. Он не видел и не слышал других людей, но через специальное отверстие получал вполне съедобную пищу и чистое белье, а для объедков и прочего имелся мусоропровод. И, наконец, здесь был обзорник.

Не видя солнца, планет, созвездий, молочного свечения Млечного Пути и тусклого сияния соседних галактик он мог бы скоро потерять всякую волю и начать клянчить об освобождении, согласный подписать что угодно, согласный целовать руку палачу, пока честные медики будут посылать в штаб-квартиру сообщения о том, что никаких следов пыток или воздействий на мозг заключенного не обнаружено. И причиной такого быстрого ослабления воли стал бы всего лишь сенсорный голод, потеря возможности гадать, сколько времени прошло с тех пор, как Катрин оказалась во власти Аарона Снелунда. Мак-Кормак признавал за собой право на слабость. Она не принадлежала к числу тех чувств, которых он стыдился. Но почему же губернатор не распорядился содержать его в темной камере? Проглядел, наверное, за другими делами. А точнее — судя по себе — Снелунд, возможно, просто не понимал, что мужчина может любить жену больше собственной жизни.

Конечно, со временем он мог бы заинтересоваться, почему здесь ничего не происходит. Если бы его соглядатаи точно описали ему ситуацию, он, без сомнения, отдал бы приказ о переводе Мак-Кормака в другое помещение. Но агенты, взращиваемые в отрядах охраны на маленькой искусственной луне, были существами довольно низкого уровня. Они, как правило, не имели права посылать отчеты непосредственно губернатору сектора, пользующегося неограниченной властью в радиусе 50 000 световых лет от Альфа Круцис и очень хорошего друга Его Величества из числа тех, которых тот пинал, едва придет такая охота. Нет, они не имели права на это даже в том случае, когда речь шла об адмирале флота, ранее ответственного за защиту всей этой части имперских границ.

Жалкие агенты должны были подавать отчеты нижним административным чинам, а те, в свою очередь, посылали их по соответствующим каналам. И бог весть, присматривал ли кто-нибудь за тем, чтобы материалы, подобные этим, не то, чтобы не затерялись, нет — не были положены под сукно.

Мак-Кормак вздохнул. Стук его башмаков по металлу перекрыл монотонное ворчание вентилятора. Сколько может длиться подобное попустительство?

Параметров орбиты спутника-тюрьмы он не знал. Тем не менее, он мог с достаточной точностью вычислить угловой размер Ллинатавра. Он помнил лишь приблизительные данные планеты и пользуясь ими, мог вычислить радиус-вектор и нужный период. Нелегко манипулировать законами Кеплера, держа все цифры в голове, но что еще оставалось делать?

Результат более или менее подтвердил его догадку о том, что его кормят трижды за двадцать четыре часа. Он не мог точно припомнить, сколько раз получал пищу до тех пор, как начал считать, завязывая узелки на ниточке. Десять? Пятнадцать? Что-то в этом роде. Добавить это число к имеющимся 37 узелкам, и получится нечто между 40 и 50 космических циклов или 13–16 земных дней. Или 15–20 энейских.

Эней. Башни Винхсума, высокие и серые, со стягами, трепещущими на фоне неба, полного птичьего щебета; путаница ущелий и утесов — красных, коричнево-желтых, бронзовых в том месте, где Ллианские рифы врезались в голубовато-серый полумрак, искрящийся светящимися капельками воды — Морское Дно Антонины; резкий металлический грохот Дикого Потока, когда он стремится вверх и вверх, а потом водопадом обрушивается вниз; и смех Катрин, когда они вдвоем скакали верхом, и ее взгляд, обращенный к нему, ее глаза, что голубели ярче высокого неба.

— Нет! — вслух воскликнул он. Голубые глаза были у Рамоны. У Катрин глаза зеленые. Неужели он уже путает свою живую жену с умершей?

Если только у него еще вообще была жена. Двадцать дней прошло с тех пор, как стража ворвалась в их спальню, арестовала их и увела по разным коридорам. Она оттолкнула их руки и сама пошла вперед под черными зрачками стволов. Она держалась уверенно и гордо, хотя на глазах у нее блестели слезы.

Мак-Кормак стиснул руки с такой силой, что побелели суставы пальцев. Боль сейчас была другом.

"Нельзя, — вспомнил он. — Если я буду терзаться тем, что сейчас для меня недоступно, я сам сделаю за Снелунда его работу. Что еще я могу сделать? Сопротивляться до конца."

Не в первый раз он вызвал в воображении существо, с которым ему когда-то довелось встретиться, — воденита, огромного, чешуйчатого, хвостатого, четырехногого, с лицом ящера, но дружественно настроенного и более мудрого, чем многие ему подобные.

— Вы, люди, странные существа, — его глубокий голос гудел. — Вместе вы можете показывать примеры такой храбрости, что лежит у грани безумия. Но когда поблизости нет никого, кто может заранее объяснить вашим людям, как им предстоит умирать, воодушевление быстро покидает их и сменяется полным упадком духа.

— Дело, я полагаю, в наследственности и инстинктах, — отвечал ему Мак-Кормак. — Наша раса начинала как стадные животные.

— Тренировка может побороть инстинкт, — возразил дракон. — Разве разумное существо не может заниматься самотренировкой?

Мак-Кормак кивнул сам себе.

"Что ж, я этого проклятого наставника заполучил. Может быть, однажды кто-нибудь — Катрин или дети, подаренные мне Рамоной, или какой-нибудь мальчик, которого я никогда не видел, сумеют полностью преодолеть инстинкт".

Он лег на скамью — единственная мебель, если не считать раковины и санитарного узла, — и закрыл глаза.

"Попытаюсь до обеда мысленно поиграть в шахматы за двух человек. Дайте мне достаточно времени, и я в совершенстве овладею техникой. Перед самой едой я еще раз займусь гимнастикой. Эта кашица в мягком сосуде немного потеряет, если остынет. Возможно, позже я смогу уснуть."

Он не снял своей импровизированной завесы. Объектив регистрировал человека мужского пола, высокого, стройного, более активного, чем это представлялось из-за его обычной немногословности. Мало что выдавало в нем его пятьдесят стандартных лет — лишь проседь в черных волосах, да глубокие морщины на длинном худом лице. Он никогда не прятал лица от непогоды чужих планет, никогда не менял своих черт. Кожа его всегда оставалась смуглой и жесткой. Выступающий нос, прямой рот, выдающийся вперед подбородок завершали облик типичного долихоцефала. Большие глаза под нависшими бровями походили на кусочки льда. Когда он говорил, голос его звучал твердо; а за декады службы на границах Империи, вне родного сектора, он утратил акцент Энея.

Он лежал, и воображение его было так сконцентрировано на образах противников-шахматистов, что он не обратил внимания на первый взрыв. Лишь когда послышался второй — "крак!" — и стены дрогнули, до него дошло, что этот — уже второй.

"Что за шум?" — он вскочил на ноги.

Звук третьего взрыва был низким, металл ответил ему гулом.

"Тяжелая артиллерия, — подумал он. Пот выступил у него на лице, сердце застучало быстрее. — Что случилось?"

Он бросил взгляд в обзорник. Ллинатавр был все таким же безмятежным и безразличным.

У дверей послышался шум. Пятно возле ее молекулярной ловушки сделалось красным, потом серым — кто-то резал дверь бластером. Мак-Кормак услышал голоса, сердитые и взволнованные, но слов различить было невозможно. Выпущенная кем-то пуля прожужжала в коридоре, ударилась о стену и улетела в никуда.

Дверь была не особенно толстой, она служила лишь для того, чтобы удержать человека. Она быстро поддалась и потекла вниз, собираясь на полу в лавовый ручей. Пламя бластера ворвалось в дыру, еще больше ее увеличивая, и Мак-Кормак отпрянул, ослепленный его блеском. Запах озона ударил ему в ноздри. На мгновение в голове его мелькнула безумная мысль: "Ну можно ли так обращаться с оружием?"

Пистолет перестал изрыгать пламя, дверь широко распахнулась, и в камеру бурей ворвалось с дюжину мужчин. На большей части из них были синие морские мундиры. Двое казались роботами в боевой броне. Они тащили за собой на полозьях огромную энергопушку Хольберта. Один был негуманоидом — допнарианский центороид, превосходящий размерами даже облаченных в броню людей. На его теле, лишенном какой бы то ни было одежды, висел целый арсенал, но он оставил его в кобурах, отдав предпочтение боевому топору, чье лезвие было окрашено красным. На обезьяньем лице существа сияла широкая улыбка.

— Адмирал! Сэр! — Мак-Кормак не узнал юношу, который кинулся к нему. — С вами все в порядке?

— Да-да. Что?.. — Мак-Кормак от изумления поперхнулся словами. — Что все это значит?

Молодой человек отдал честь.

— Лейтенант Насреддин Хамид, сэр, командую операцией по вашему освобождению, по приказу капитана Олифанта.

— Вы пошли на нарушение устава? — Мак-Кормаку казалось, что за него говорит кто-то другой.

— Сэр, вас хотят убить. Капитану Олифанту это известно наверное. — У Хамида был совершенно безумный вид.

— Нам нужно торопиться, сэр. Мы прорвались без потерь: дежурный офицер знал об операции, и ему удалось договориться с половиной охраны. Он уйдет с нами. Некоторые отказались повиноваться и сопротивлялись. Должно быть, люди Снелунда. Мы прорвались и взяли над ними верх, но некоторые бежали. Они пошлют сообщение, как только наш корабль отвалит от спутника.

Все это казалось Мак-Кормаку нереальным. Он даже сомневался в здравом ли он уме.

— Губернатор Снелунд уполномочен Его Величеством, — услышал он свой голос. — Единственное место для разрешения спорных вопросов — зал суда.

Вперед выступил другой человек. Его речь еще не утратила энейскую напевность.

— Сэр, — он едва не плакал. — Мы не можем без вас обойтись. С каждым днем все больше восстаний на разных планетах… на наших тоже, в Бореа и на Железной Земле.

Снелунд пытается уговорить флот помочь своим грязным войскам подавить беспорядки… своими методами… водородными бомбами, если не помогают пожары, тюрьмы и пули.

— Война со своими, — прошептал Мак-Кормак. — И это в то время, когда варвары у границ…

Его взгляд метнулся в сторону Ллинатавра.

— Что с моей женой?

— Я не знаю… не знаю… ничего насчет нее, — промямлил Хамид.

Мак-Кормак посмотрел ему прямо в лицо. Гнев овладел им. Он схватил лейтенанта за лацканы кителя.

— Ложь! — крикнул он. — Вы должны знать. Олифант не послал бы людей в рейд, не проинструктировав их до последней детали. Что с Катрин?

— Сэр, в эфире помехи. Мы располагаем лишь одним наблюдательным судном. Вражеский корабль на сторожевой заставе мог…

Мак-Кормак так встряхнул Хамида, что у того лязгнули зубы, но сразу же отпустил его. Все увидели, как лицо его сделалось безжизненно спокойным.

— То, что Снелунд домогался Катрин, знал весь мой флот, — сказал он таким же безжизненным голосом. — Двор губернатора любит разводить сплетни, а то, что известно при дворе, скоро становится известно и всему Катарайнису. Она все еще во дворце, да?

Все старались смотреть куда угодно, только не в лицо Мак-Кормаку.

— Я слышал об этом, — пробормотал Хамид. — Видите ли, сэр, перед рейдом мы остановились на одном астероиде — сделали вид, будто это обычный отдых, — и вели разговоры со всеми, кто нам подворачивался. Один из таких людей был торговцем, он накануне приехал из города. Он сказал… он передал слухи о вас, сэр, и вашей леди, и насчет того, что вы "задержаны для расследования", а она и губернатор…

Он умолк.

Мак-Кормак похлопал молодого человека по плечу.

— Не нужно продолжать, сынок, — сказал он уже живее.

— Пойдемте-ка на корабль.

— Мы не мятежники, сэр, — проговорил Хамид. — Вы нужны нам, чтобы обуздать этого монстра… а потом мы сможем донести правду до Императора.

— Нет, это уже не мятеж, — ответил Мак-Кормак. — Это — восстание. — Он возвысил голос. — Вперед, на корабль!

Глава 2

Метрополис, суверенный Адмиралтейский Центр, заметно выделялся даже среди Скалистых гор Северной Америки, словно был делом рук древних титанов, решивших вновь взгромоздить Пелион на Оссу, чтобы взобраться на Олимп.

— И однажды, — заметил Доминик Фландри своей молодой спутнице, чтобы продемонстрировать свой культурный уровень, — боги снова разгневаются, и нам останется лишь надеяться, что последствия окажутся менее плачевными.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

Поскольку он не собирался просвещать ее, а хотел лишь обольстить, он подкрутил усы и льстиво сказал:

— Я имею в виду, что вы слишком очаровательны, чтобы блистать перед вами интеллектом. Ну, а теперь, поскольку вы хотите увидеть этот хитроумный ящик — сюда, пожалуйста.

Он не сказал ей, что этот трехмерный звездный проектор предназначался, главным образом, для визитеров. Даже самое незначительное астрономическое расстояние слишком велико для того, чтобы любая из живописных карт, показываемых этим прибором, имела какую-либо ценность. Настоящая информация хранилась в ячейках памяти невзрачных компьютеров, которые были надежно скрыты от взоров праздной публики.

Въезжая сегодня на территорию Центра, Фландри вспомнил этот небольшой эпизод. Окончился он к обоюдному удовольствию, и вот сейчас вспомнился снова.

Вокруг него уходили вверх многоцветные стены, такие высокие, что флюоропанели на низших уровнях должны были постоянно светиться. Подъемники, подобные клубку спутанных лиан, громоздились между ними, уходя вершинами к облакам и солнечному свету. Воздушное движение наполняло небо жужжанием и блеском, и рисунок его танца был слишком насыщенным и сложным для чего угодно, кроме контролирующего электронного мозга; внизу движение было не менее обильным: транспорт заполнял башни, глубины тоннелей и камеры под тоннелями. Все эти машины и автобусы, воздушные и наземные, создавали шум не громче легкого шуршания эскалаторов, но все же голос или шаги в нем терялись. Адмиралтейский Центр жил в этом звуковом смоге, среди круглосуточного жужжания, похожего на то, что издает пчела, летающая над цветами — рабочее жужжание.

Здесь было средоточие имперской силы, отсюда Земля правила сферой неправильной формы диаметром в 400 световых лет, содержащей приблизительно четыре миллиона солнц, из которых сто тысяч тем или иным способом платили ей дань.

При беглом осмотре все это внушало гордость. Но если посмотреть глубже…

Фландри очнулся от своих раздумий. Его кэб скользил к штаб-квартире "Интеллидженс". Он в последний раз затянулся сигаретой, затушил ее о диспозер и одернул мундир. Он предпочитал более франтоватый его вариант с таким числом элегантных отклонений от нормы, какое только позволялось весьма снисходительным уставом — и даже чуть большим. Но когда тебя отзывают из отпуска через несколько дней после его начала и приказывают доложиться самому адмиралу Кераскову, лучше предстать перед его взором в строгом белом кителе и брюках, причем последние должны быть заправлены в ботинки, с ремнем вместо шарфа на талии, в просторном сером плаще и фуражке, сидящей так, чтобы кокарда с изображением солнца находилась точно над серединой лба.

"Рубище и пепел были бы сейчас куда уместнее, — мрачно подумал Фландри. — Три, подумать только, три великолепные девушки, готовые и жаждущие отпраздновать неделю его рождения, которая началась бы завтра в гостинице "Эверест" с меню, на составление которою я убил два часа. И мы бы продолжили этот день достаточно недурно для того, чтобы доказать, что четверть столетия не такая уж страшная цифра. И на вот тебе!"

Машина, находящаяся в здании, договорилась с той, что была в кэбе и Фландри был поднят на пятидесятый уровень гаражного крыла. Включились гравзы. Он вручил свою карточку мэтру, тот перенес запись и запер дверь. Моряк-охранник у входа с помощью другой машины проверил идентичность его личности и подлинность вызова и позволил ему войти. Он прошел через несколько коридоров, пока не достиг нужного. Он неустанно шагал по лестнице, предпочитая собственное движение механическому бегу эскалатора.

Толпа двигалась мимо и растекалась по кабинетам. Она состояла из служащих всех чинов — от младших техников до адмиралов, в чьих головах вполне могла бы покоиться безопасность тысячи миров, и из ученых, которым с трудом удавалось защищать Империю от остальной вселенной, полной смертоносных сюрпризов. Вне всякого сомнения, все они были гуманоидами. Формы, цвета, слова, запахи, осязательные сигналы, когда он касался рукавом чужой кожи, неслись мимо Фландри в бесконечной хаотической круговерти.

"Толкотня, суета, поспешность, стремительность, беготня, беготня, беготня, — произнесла его досада. — Работа и работа, ибо ночь грядет — Долгая Ночь, когда Империя падет и погребет людей под своими руинами. Ибо можем ли мы вечно оставаться хозяевами пусть даже нашей незначительной россыпи звезд на краю такой огромной Галактики, что нам никогда не познать и десятой ее доли? Возможно, нам никогда не удастся узнать больше того кусочка спирали, который нам уже известен. Да ведь мы не посетили и половины солнц того кусочка микропространства, на которое претендуем!

Наши предки были мудрее: когда ад вырвался на свободу, и их цивилизация была готова разлететься на куски, они залатали ее Империей и создали имперские силы. Но мы потеряли волю. Слишком легко нам все удавалось. А теперь на наших флангах — марсейане и бетельгейзиане, и варвары нажимают на нас извне… Почему я, собственно, должен беспокоиться? Когда-то карьера во флоте казалась мне вершиной славы. Потом я увидел обратную ее сторону. На любой другой службе я чувствовал бы себя гораздо лучше."

Его остановила какая-то женщина. Должно быть, она оказалась здесь случайно — гражданские служащие не имели права появляться здесь в таких вот радужных одеяниях. Она же была создана именно для такого.

— Прошу прощения, — произнесла она. — Не могли бы вы мне сказать, как найти кабинет капитана Яна Ли? Боюсь, что я заблудилась.

Фландри поклонился.

— Конечно, моя госпожа. — Он отчитывался в этом кабинете по прибытии на Землю и теперь дал ей подробные наставления.

— Передайте ему, пожалуйста, что капитан-командор Фландри считает, что он — капитан-счастливчик.

Она взметнула ресницы.

— О, сэр, — дыхание ее заметно участилось, в глазах блеснули лучики. — Я заметила, что вы из "Интеллидженс". Вот почему я вас спросила. Должно быть, это восхитительно! Я была бы счастлива…

Фландри просиял.

— Ну, поскольку мы оба знаем Яна Ли…

Они обменялись именами и адресами. Она ушла, покачивая бедрами и Фландри продолжил свой путь. Настроение его сразу поднялось.

"В конце концов, другая работа может оказаться просто скучной. — Он дошел до своего любимого места. — Вот здесь я сяду в лифт".

Переступив через порог, он расслабился, ожидая когда его поднимет мегагравное поле. Вернее, попытался расслабиться, но не преуспел в этом намерении на все сто процентов. Вне зависимости от перспектив знакомства с привлекательной женщиной, вновь испеченный лейтком, выбранный для личного интервью с подшефом операции, неизбежно обнаружит сухость в горле и влагу на ладонях.

Он приложил ладонь к нужному углублению, поднялся на девяносто седьмой уровень и снова пошел по коридору. Здесь было тихо. Редкие негромкие голоса и случайное жужжание машины лишь подчеркивали тишину, царящую в этих суровых стенах. Все, кого ему пришлось здесь встретить, были выше его чином, взгляд у всех был отрешенный, а мысли блуждали среди далеких солнц. Дойдя до отдела Кераскова, он обнаружил, что вместо секретаря здесь сканер, а микрофон вделан в компьютер, впрочем, не достаточно совершенный для того, чтобы назвать его мозгом. Больший был и не нужен — основная фильтрация производилась на низших стадиях. Фландри топтался перед дверью не больше пяти минут, потом ему велено было войти.

Комната, в которой он очутился, была большой, с высоким потолком; пол был устлан толстым ковром. В одном углу стоял инфотивер и видеофон для внешней связи, в другом — небольшой холодильник. Кроме того, здесь было три-четыре картины и множество полок для мемо-отчетов о прежних победах. Дальняя стена одновременно служила экраном; в данный момент на ней было изображение Юпитера, каким он виден с приближающегося корабля, причем настолько реально, что у вошедшего перехватило дыхание. Он остановился на положенном расстоянии и так лихо отдал честь, что чуть было не вывихнул руку.

— Лейтенант-командор Доминик Фландри прибыл в ваше распоряжение, сэр.

На человеке, поднявшемся из-за стола, была обычная форма. Ни один из орденов, которые он, наверняка, имел, не сверкал на его груди. Исключение составлял лишь скромный рыцарский знак, заработать который было сложнее, чем дворянскую грамоту. Блеск этого знака затмил для Фландри даже свечение окольцованной планеты. Человек был низким и плотным, с усталым лицом мопса и ежиком щетинистых седых волос. Его ответное приветствие было почти небрежным, но сердце Фландри сделало лишний удар.

— Как раз вовремя, — сказал вице-адмирал сэр Илья Керасков. — Садитесь. Курите? — Он указал на коробку с сигарами.

— Благодарю вас, сэр. — Фландри собрал всю свою отвагу, выбрал сигару и заставил себя раскурить ее, а в это время кресло, на котором он сидел, приспособилось к его мускулам и позволило им расслабиться.

"Адмирал очень любезен. Я и не знал, что существует лучший сорт сигар, чем "Корона Австралии"". На самом деле он знал несколько таких сортов, но и этот был совсем неплох.

Дым потешил язык приятным горьковатым привкусом и изящными спиралями устремился через ноздри в воздух.

— Кофе, пожалуйста, — предложил полновластный хозяин миллиона, пожалуй, агентов, рассеянных по всей Империи и за ее пределами. — Можно чаю или джайне.

— Нет, благодарю вас, сэр.

Керасков изучал его ненавязчиво и даже учтиво, он явно знал, что взгляд его похож на рентгеновские лучи.

— Мне очень неприятно прерывать ваш отпуск, лейтенант-командор, — сказал адмирал. — Вы, должно быть, с нетерпением ожидали его. Я вижу, у вас новое лицо.

Фландри заставил себя улыбнуться. Они никогда раньше не встречались.

— Да, сэр. То, что мне дали мои родители, было слишком невыразительным. А поскольку я направлялся на Землю, где биоскальп является таким же привычным, как косметика… — Он пожал плечами.

Взгляд собеседника все еще просвечивал его: рост 184 сантиметра, сложение атлетическое, широк в плечах и узок в бедрах. По белым рукам, с тонкими длинными пальцами, можно было догадаться, что их владелец питал отвращение к тем многочисленным занятиям, которые были необходимы для поддержания такой мускулатуры. Прямой нос, высокие скулы и подбородок с ложбинкой были приобретенными, а подвижный, рот и переменчиво-серые глаза под слегка изогнутыми бровями — собственными. Говоря, он едва заметно растягивал слова.

— Вы, конечно, удивляетесь, почему из всего списка было выбрано именно ваше имя, — сказал Керасков, — и почему вам велено было явиться прямо сюда, а не к вашему непосредственному начальнику или капитану Яну Ли.

— Да, сэр. Я не считал себя достойным вашего внимания.

— Да и не жаждали его удостоиться. — Улыбка Кераскова была невеселой. — Но все же удостоились. — Он откинулся на спинку кресла, скрестил короткие ноги и принялся крутить короткими волосатыми пальцами. — Я отвечу на ваши вопросы. Прежде всего, почему именно вы… офицер, подобный тысячам других? Вы вполне можете сами догадаться об этом, Фландри, если уже не догадались. Я подозреваю, ваше тщеславие уже сообщило вам, что для определенного эшелона Сил вы не являетесь "подобным тысячам других". В вашем возрасте вы не достигли бы звания, которое носите если бы дела обстояли так. Мы с особым интересом приглядываемся к вам со времени старкадского инцидента. Его, конечно, пришлось замять, но оно не забыто. Последующее наблюдение за вами выявило интересные детали. — Фландри не смог скрыть своей тревоги, и Керасков снова усмехнулся. Смешок его походил на бряцание железных цепей. — Мы узнали кое-что, о чем вы умолчали. Не беспокойтесь пока. Компетентные люди, не говоря уже о выдающихся, к великому сожалению, в наше время встречаются настолько редко, что Служба держит под прицелом каждого. Вы или будете убиты, молодой человек… или действительно далеко пойдете.

Он глубоко вздохнул, прежде чем продолжить.

— Настоящее дело требует гибкости. Я не открою вам великой тайны, если скажу, что последний марсейанский кризис — явление гораздо более опасное, чем его представили широкой публике. Он мог бы сокрушить нас, не будь мы в состоянии противостоять ему. Тогда Империя действовала быстро и решительно. Но для этого нужно, чтобы подавляющая часть наших флотов была сосредоточена на границе до тех пор, пока марсейане не поймут, что мы действительно полны решимости защищать Джиханнах. Операции "Интеллидженс" в этой области пространства достигнут такого размаха, что истощат наши силы в других местах.

— А тем временем в нашем сюзеренитете, на другом его конце, возникло кое-что еще. Это потенциально опаснее, чем конфликт с Марсейей. — Керасков поднял руку. — Не воображайте, будто вы — единственный, к кому мы обратились за помощью, или что вы отвечаете нашим запросам по сравнению с другими более, чем на квант. Но при нашей истощенности даже квант — сокровище. То, что вы оказались ка Земле неделю тому назад обернулось неудачей для вас, но удачей для Империи… возможно. Когда я запросил архив о том, кто мог бы оказаться нам полезным, обладая при этом нужной квалификацией, ваше досье оказалось среди всего лишь дюжины других.

Фландри ждал.

Керасков подался вперед. Налет напускной бравады окончательно покинул его. Говорил угрюмый, исполненный горечи человек.

— Теперь насчет того, почему вы были направлены непосредственно ко мне. Дело в том, что это — единственное место, в котором, как я уверен, нет никаких шпионских приспособлений, а вы — единственный, как я думаю, человек, который не станет на меня доносить. В добавление скажу вам, что бы можете отправиться в суд и повторить там то, что я собираюсь вам сказать. Меня сместят, а возможно — арестуют или убьют. Вы получите деньги, а возможно, и те льготы, которыми обычно пользуются лизоблюды. Я вынужден идти на риск. Не зная полностью ситуации, вы не можете быть полезным.

Тщательно выговаривая каждое слово, Фландри произнес:

— Я умелый лжец, сэр, так что вам лучше поверить моему слову, чем моей присяге насчет того, что я не очень умелый доносчик.

— Ха! — В течение нескольких секунд Керасков спокойно сидел в своем кресле. Потом он вскочил на ноги и принялся расхаживать по кабинету взад-вперед, прихлопывая в такт шагам кулаком по бедру. Слова посыпались из него одно за другим: — Вас не было. После Старкада вы посетили Землю для дальнейшего обучения и тому подобного. Вы должны были быть слишком заняты для того, чтобы внимательно следить за событиями. Ну, там скандал, непристойные шуточки, слухи — всякое такое до ваших ушей доходило. Это все знают. Но важные известия… Позвольте мне коротко вас о них осведомить. Три года прошло с тех пор, как умер бедный старый Император Георгиус и воцарился Джосип. Всем известно, что представляет из себя Джосип; он слишком слаб и глуп для того, чтобы его порочность причиняла какой-либо заметный вред. Мы все уверены в том, что вдовствующая императрица удержит его на верной стезе, пока жива. А он, благодаря ужасному обращению с собственным организмом, долго ее не переживет. И детей у него не будет… куда ему! А Служба Полиции, Генеральный Штаб, гражданская служба, офицерские части, аристократия солнечной и экстра-солнечных систем… там, конечно, больше жуликов и олухов, чем в былые дни, но осталось и несколько порядочных людей. Несколько. Я не сказал вам ничего нового, не так ли?

Фландри едва успел покачать головой, как Керасков снова принялся расхаживать и говорить:

— Я уверен, что вы пришли к той же оценке, что и большая часть информированных граждан. Империя настолько огромна, что ни один индивид не способен причинить ей существенный вред, несмотря на свою потенциальную опасность. Любой вред, приносимый Джосипом, почти наверняка должен быть нейтрализован группой придворных, политиков, плутократов и тому подобных, сконцентрированных на или вокруг Земли — так что потери невелики. Переживали же мы времена других плохих императоров. Логичное суждение. Верное, безусловно, в обычном смысле. Но возможны и варианты. Даже мы, находящиеся близ верхушки власти, были удивлены действиями Аарона Снелунда. Слышали о нем когда-нибудь?

— Нет, сэр, — ответил Фландри.

— Он придерживается золотой середины, — объяснил Керасков. — Цензорство на его планете было эффективно, как ничто другое. Суду известно о нем многое и людям вроде меня — тоже. Но наши данные были неполны.

— Позже вы узнаете детали. Я хочу сообщить вам факты, скрытые от широкой публики. Он родился на Венере тридцать четыре года тому назад от матери-проститутки и неизвестного отца. В тех местах люди быстро познают жестокие законы или погибают. Он был умен, талантлив и даже очарователен, когда хотел. В ранней юности он работал сенсоактером здесь, на Земле. Теперь, задним числом, я понимаю, как он мог действовать — самым тщательным образом изучив вкусы Джосипа, тратя свои деньги на именно тот биоскульпинг, который был нужен, а все свое время — на овладение именно теми манерами, которые были нужны. Когда они встретились, то сближение их прошло как по маслу. К двадцати пяти годам Аарон Снелунд совершил скачок от обычного катамита до фаворита кронпринца. Следующим его шагом было отстранение некоторых влиятельных лиц и помещение на их места тех, кто был предан лично ему.

У него появились противники, и дело было не просто в зависти. Честных людей беспокоило, что он получает власть под сенью короны, когда дела Джосипа пошли в гору. До нас доходили слухи об убийствах. Я не знаю, то ли Джосип и Снелунд встревожились, то ли один Снелунд почувствовал опасность и начал ответные действия. Во всяком случае, его проглядели.

— Георгиус, как вы помните, умер внезапно. На следующей же неделе Джосип сделал Снелунда виконтом и назначил его губернатором сектора Альфа Круцис. Вы понимаете, насколько все было рассчитано? Назначение на более высокую должность вызвало бы целую бурю, виконтов ведь целая туча. Многие сектора гораздо богаче, могущественнее, ближе к метрополии или обладают еще какими-либо достоинствами. Полицейский отдел не допустил бы непроверенного человека управлять ими. Но Альфа Круцис — дело другое.

Керасков подошел к выключателю. Флюрио погасло. Изображение огромного Юпитера, вращающегося среди своих лун, исчезло. Его место занял трикон главных звезд Империи. Возможно, гнев Кераскова требовал выхода хотя бы в таком ничтожной действии, как смена изображения. Силуэт его тучного тела вырисовывался на фоне сверкающего тумана.

— Бетельгейзе, — он ткнул пальцем в красную искорку — гигантское солнце, что царствовало на пограничных территориях между Земной и Марсейанской империями. Здесь нас издавна беспокоила угроза войны. Теперь — Альфа Круцис.

Он указал рукой на отрезок величиной почти в 100 градусов. Другая рука нажала на кнопку управления экраном, переместив изображение примерно на 70 градусов к югу. Остро вспыхнули гиганты типа В, что, находясь в противоположном конце от земных владений, были родственны одинокой Бете из Южного Креста. Вокруг них не было почти ничего, кроме черноты. Дело было не в том, что в этой части яркая россыпь звезд была бессильна. Дело было в том, что они находились там, где земные законы были бессильны, там, где царили дикость и варварство, которые должны были в ближайшем будущем получить космические корабли и водородные бомбы, и домом их была темнота.

Керасков обвел этот центр округлой линией.

— Здесь, — сказал он, — и вправду может разразиться война.

Фландри осмелился нарушить молчание, последовавшее за этими словами:

— Имеет ли адмирал в виду, что дикие расы готовят новое нападение? Но, сэр, я понимаю так, что их все время держат под контролем. После битвы… э… я забыл ее название, но разве битва…

— Сорок три года назад. — Плечи Кераскова поникли. — Эта вселенная слишком велика, — сказал он устало. — Ни один разум, ни одна раса не могут предусмотреть всего. И мы позволили вредному семени взойти, а всходам расти до тех пор, пока не стало слишком поздно. Ладно, — он выпрямился.

— Трудно было предусмотреть, какой вред Снелунд может нанести там — вред, куда больший, чем обычный конституционный кризис. Сектор весьма удаленный. Он не приносит особой экономической пользы и не особенно густо заселен; его лояльность и стабильность не более сомнительны, чем лояльность и стабильность остальных секторов. Там есть лишь две значимые вещи. Одна — ресурсы планеты Сатан. Но это — древнее владение герцогов Гермесских, и они вполне способны сами защитить свои интересы. Другая — позиция сектора как буфера между нами и варварами. Но оборона — дело адмирала флота; и такой адмирал у нас есть — великолепный для этой должности человек, Хьюг Мак-Кормак. Вы никогда о нем не слышали, но теперь получите все данные.

— Конечно, Снелунд неизбежно должен был жиреть. Ну, и что с того? Какой-то годовой процент, оторванный от прибылей Империи, не причинит ей особого ущерба. Он составит себе состояние, удовлетворяющее обычную алчность, и со временем удалится от дел, чтобы проводить свою жизнь в роскоши. Тем временем флот и гражданские службы должны вести свою обычную работу. И все счастливы. Подобная ситуация то и дело возникает и с успехом разрешается.

— Только на этот раз, — лениво протянул Фландри, — в дело забыли включить фактор педерастии.

Керасков выключил карту, включил флюрио и бросил на Фландри испытующий взгляд. Ответный взгляд был вежливым и по-уставному безразличным. Наконец адмирал произнес:

— Он отбыл три года назад. С тех пор оттуда непрерывно идут жалобы о вымогательстве и жестокости. Но ни один человек не видел эти отчеты в количестве, достаточном для того, чтобы возбудить дело. А если бы и видел, что бы он мог сделать? Из центра невозможно управлять окраиной. Империя настолько велика, что ей не поможет полицейский, пытающийся поддержать мир и внутри, и снаружи. Племена, страны, планеты, провинции… автономны в самом широком смысле этого слова. Ужас миллионов чувствующих существ, отстоящих на двести световых лет, никак не влияет на жизнь нескольких триллионов других… или сколько их там. Просто не может влиять. А у нас — слишком много насущных забот. Казалось бы, что, собственно, может сделать губернатор периферийного сектора, решившийся злоупотребить своей властью?

Фландри подумал и ему стало не по себе.

— В конце концов, сам Мак-Кормак послал протест на Землю, — продолжал Керасков. — Протест адмирала, кавалера двух Звезд, достиг своей цели. В Полицейском Управлении заговорили о созыве комиссии для расследования. Почти немедленно пришло известие от самого Снелунда. Ему пришлось арестовать Мак-Кормака за попытку совершить предательство. Ему, видите ли, пришлось это сделать и он назначил временного командующего. Суд должен был состояться на базе флота, и членами его должны были стать офицеры соответствующего ранга. Но из-за этого марсейанского кризиса… вы следите за моей мыслью?

— Очень внимательно, — пробормотал Фландри.

— Провинциальные восстания не такая уж редкость, — сказал Керасков. — Сегодня нам гораздо труднее избежать их, чем в прежние времена.

— Что вы хотите от меня, сэр?

— Как я вам сказал, мы посылаем всех нераскрытых агентов, которых только можем найти, плюс нескольких инспекторов. При той территории, с которой придется иметь дело, им понадобится много времени на то, чтобы составить верную картину. Возможно, фатально много. Я хочу попробовать кое-что другое, и знать об этом будем только мы с вами. Человек, который может повсюду совать свой нос — неформально, но открыто, и с полномочиями передавать любые сообщения в случае надобности. Хозяин военного корабля, посылаемого к Ллинатавру в качестве подкрепления, имеет свой собственный вес. Например, у губернатора Снелунда не может быть разумных причин для отказа встретиться с ним. В то же время, если это корабль не флагманский, то его капитан не настолько важная фигура, чтобы вызвать серьезные подозрения.

— Но я никогда не командовал кораблем, сэр.

— Да неужели?

Керасков тактично не заметил замешательства, в которое вверг собеседника его вопрос, и продолжал:

— Мы нашли корабль, капитан которого недавно был повышен в чине. Согласно записям, на этом корабле очень дельный старший офицер. Подобное обстоятельство даст вам возможность сконцентрировать все внимание на истинной вашей работе. При нормальном течении дел, учитывая ваши способности, вы вполне могли бы получить корабль. Мы любим, чтобы у наших агентов была твердая почва под ногами.

"В моем случае эта почва не так уж тверда", — молнией пронеслось в голове у Фландри, но он едва обратил внимание на эту мысль. Его охватило страшное возбуждение.

Керасков снова сел.

— Возвращайтесь к себе, — сказал он. — Собирайтесь, сдавайте дела. Явитесь к тыловому адмиралу Ямагучи. Он снабдит вас данными о месте, записями, гипноблоками, синотрансформацией, стимпиллами, окажет любую помощь, которая вам потребуется. Я хочу, чтобы ваша информация была такой же полной, как и моя — и все это за 48 часов. После этого вы отправитесь на Первую Марсианскую Базу и получите диплом полноправного командира. Ваш корабль находится на орбите Марса. Отлет — немедленно. Надеюсь, что до получения необходимых знаний о корабле, вы сможете делать вид, будто знаете его до последнего винтика. Если вы поведете себя верно, мы проследим за тем, чтобы ваше временное звание превратилось в постоянное. Если нет — Бог да поможет вам, да и мне тоже. Удачи вам, Доминик Фландри.

Глава 3

Третья остановка "Азеноува" на его пути в Ллинатавр была и последней. Фландри хорошо понимал, что следует спешить. По прямой, при глубоком гипердрайве, кораблю требовалось немногим более двух недель, чтобы достичь места назначения. Возможно, ему следовало полагаться на отчеты и рапорты, которые ждали его по прибытии. С другой стороны, ему могло больше не представиться возможности узнать что-то из первых рук, а Снелунд мог подсунуть вместо правды все что угодно. Такая возможность казалась маловероятной, но пренебрегать ей не следовало. А приказ, полученный Фландри, требовал от него широты мысли. Ему предписывалось послать отчет в Ллинатавр и явиться к новому командующему сектора Альфа Круцис "с максимальной быстротой и самой высокой степенью информированности, какую могло дать его новое звание". Секретный мандат от Кераскова давал ему право покинуть корабль и действовать независимо, но подобный шаг следовало предпринять лишь в самых крайних обстоятельствах, причем действия такого рода были строго подотчетны.

Он пошел на компромисс, сделав три остановки в выбранных наугад системах, находящихся в пределах сектора Снелунда и отстоящих не слишком далеко от основного курса корабля. Это добавило ему лишних десять дней. Два мира были колонизованы людьми. Населенная планета третьего солнца называлась Шал-му и имела весьма продвинутую в техническом отношении цивилизацию. Благодаря спорадическим контактам с торговцами, они рано занялись разработкой железа и теперь обладали развитой технологией производства энергии, что выдвинуло их в разряд индустриальных миров. Процесс этот шел медленнее, чем на Земле: шалмуане были не такими жестокими, они не могли обращаться со своими собратьями как с паразитами или с бездушными орудиями производства.

Они с радостью вошли в состав Империи. Это означало защиту от варваров, уже причинивших им к тому времени немало неприятностей. Базу флота они даже не видели. Она была где-то там, в системе. Зачем рисковать живой планетой, когда прекрасно послужит и неживая? Но на Шалму стоял маленький гарнизон, и космонавты посещали его по пути. Торговцы охотно вели дела как с коренными жителями, так и с гарнизоном. Маленькая группа аборигенов была рекомендована друзьям-землянам в качестве стипендиатов и вернулась, начиненная современными знаниями. У шалмуан росла и крепла надежда, что их планета со временем станет полноправным членом цивилизации.

За все эти благодеяния Шалму платила скромные налоги, выражавшиеся в определенных количествах металлов, горючих материалов, продуктов питания, образцов местных художественных изделий и предметов роскоши — в зависимости от того, чем была богата данная часть планеты. Она соглашалась на власть имперского резидента, его слово являлось неоспоримым, но на практике он позволял развиваться местным культурам своим путем. Его солдаты и вправду препятствовали возникновению войн и проявлениям бандитизма, насколько это было возможно вообще, и большая часть жителей считала такое положение дел благодатным. Молодые имперцы, гуманоиды и негуманоиды, зачастую вели себя вызывающе, но любой вред, который они причиняли шалмуанам, как правило, вполне компенсировался весьма суровым наказанием обидчика.

Словом, планета походила на большинство других, что попали под власть Земли. Строго говоря, все они приобрели больше, чем потеряли — монета Империи оборачивалась к ним, в основном, своим аверсом, еще не потускневшим.

Вернее, так обстояли дела еще совсем недавно.

Фландри стоял на холме. Позади стояли еще пять человек — телохранители. Рядом с ним стоял Ч’кесса, Премьер Совета Клана Городов Атта. Родная община Ч’кессы расположилась по склону холма — собрание аккуратных беленьких домиков, имеющих форму барабана, в которых жило несколько тысяч особей. Крытые дерном крыши, несмотря на остроконечную форму, одновременно являли собой и садики, поражающие буйством красок. Дорожки между домами были "вымощены" жесткой мшистой растительностью, исключая те места, где росли фруктовые деревья, чьими плодами мог пользоваться каждый. Пастбища и поля занимали лежащую вдали долину. Другие стороны холма были покрыты лесом.

Шалму походила на Землю, только тяготение здесь было слабее. Отдельные детали могли показаться странными, но собранные воедино они говорили о древних людских инстинктах. Широкие равнины, высокие горы, гребни волн над морями, сень лесов, неожиданный аромат крошечных белых цветов, растущих между старых корней, величавость огромного, увенчанного рогами животного; одинокие крики потомка крылатого существа, и люди. Черты Ч’кессы не слишком отличались от черт Фландри. А безволосая ярко-зеленая кожа, приспособленный для хватания хвост, 140 сантиметров роста, особенности лица, ноги, руки, внутреннее строение, экзотика вышитых одежд и жезл, украшенный перьями — разве все это имело такое уж большое значение?

Поднялся ветер. На таких планетах воздух всегда кажется чище, чем где-либо на Земле, как в огромном личном парке какого-нибудь богача. Вдали от машин вдыхаешь в легкие больше жизни. Но здесь у Фландри перехватило дыхание, а одного из телохранителей скрутило в приступе рвоты.

— Вот почему мы повинуемся новому резиденту, — сказал Ч’кесса. Он говорил на распространенном здесь англике.

У подножия холма, создавая своеобразную дорогу, высился ряд деревянных крестов. Тела на них еще гнили. Птицы-хищники и насекомые все еще висели над ними черным облаком на фоне сверкающего летнего неба.

— Видите? — с беспокойством спросил Ч’кесса. — Вначале мы отказались. Налоги нового резидента легли на нас тяжким бременем. Мне сказали, что он делает это по всему миру. Он сказал, что нужно платить за защиту от ужасной опасности. Тем не менее, мы платили, особенно после того, как услышали, что в те места, народ которых протестовал, падали бомбы или приходили солдаты с факелами. Я не думаю, что такое мог сделать старый резидент. Не думаю я также, чтобы император, да раскатится его имя во вселенной вечным эхом, позволил бы подобные вещи, если бы узнал о них.

"На самом-то деле, — подумал Фландри, — Джосипу на все это наплевать. Может быть, он смотрит пленки об экзекуциях и хихикает."

Ветер снова изменил направление, и Фландри возблагодарил его за то, что он унес прочь запах гниения.

— Мы платили, — сказал Ч’кесса. — Это было нелегко, но мы слишком хорошо помним варваров. Но вот в этот сезон, нам были предъявлены новые требования. Мы, имеющие пороховые ружья, должны были поставлять мужчин. А те должны были отправляться в земли, подобные Яндувру, где у людей нет огнестрельного оружия. Там они должны были ловить туземцев для рынка рабов. Я не понимаю, хотя часто спрашиваю: зачем Империи с таким множеством машин нужны рабы?

"Прислуга, — подумал Фландри, — женщины для гаремов. Мы используем рабство как наказание за уголовные преступления. Но большого значения оно не имеет, и процент рабов в Империи невелик. Варвары же готовы хорошо платить за умелые руки. Сделки с ними не попадают в имперские отчеты, и компьютеры официальных органов не могут проверить их".

— Продолжайте, — сказал он.

— Совет Клана Городов Атта долго совещался, — сказал Ч’кесса. — Мы были испуганы, и все же идти на подобное казалось нам невозможным. В конце концов мы решили найти какой-нибудь повод к отсрочке, чтобы тем временем наши посланцы отправились в другие Земли, на Искойн. Посланцы должны были явиться к коменданту, чтобы тот договорился за нас с резидентом.

Фландри услышал, как за его спиной кто-то пробормотал:

— Ну, и дела! Он что, хочет сказать, что флот подчинился такому приказу?

— Ну-ну, сэр, не клевещи на флот, — проворчал сосед первого. — Они ведь не палачи. Это сделали наемники. И задрай-ка свои люки, пока Старик тебя не услышал.

"Это про меня? — подумал Фландри в глубоком изумлении. — Это я Старик?"

— Я думаю, что наши посланцы были схвачены и заговорили под пытками, — вздохнул Ч’кесса. — Как бы там ни было, они не вернулись. Прибыл легат и сказал, что мы должны повиноваться. Мы отказались. Прибыли войска. Они согнали всех нас вместе. Сотню отобрали и распяли на крестах. Остальные должны были стоять и смотреть, пока все не умерли. Это заняло три дня и три ночи. Среди них была одна из моих дочерей. — Дрожащей рукой он указал на крест. — Возможно, мой господин сможет ее разглядеть. Вон то маленькое тельце, одиннадцатое, если считать слева. Оно почернело и распухло, и большая часть его исчезла, но она все еще прыгает и смеется перед моим взором, когда я возвращаюсь с работы. Она звала меня, просила помочь. Криков было много, но я слышал только ее голос. Но как только я пытался к ней подбежать, меня останавливал шоковый луч. Я никогда не думал, что буду счастлив, видя ее смерть. Нам было велено оставить тела, как они есть, под угрозой бомбежки. Чтобы проверить, послушались ли мы, над нами время от времени пролетает аэрокрафт.

Он опустился на шелестящую, серебряную псевдотраву, уткнулся лицом в колени и закинул хвост на шею. Ногти его скребли землю.

— После этого, — сказал он, — мы пошли за рабами.

Фландри некоторое время стоял молча. Он был в ярости, увидев, что сильные шалмуане учинили со слабыми. Налетев на караван закованных в цепи пленников, он арестовал предводителя и потребовал объяснения. Тогда Ч’кесса предложил посетить его общину.

— Где все жители вашей общины? — спросил наконец Фландри, ибо дома стояли пустыми и молчаливыми, и дым не вился над их трубами.

— Они не смогли жить здесь, рядом с этими мертвецами, — ответил Ч’кесса. — Они разбили лагерь в другом месте и лишь изредка сюда приходят. А увидев ваш корабль, мой господин, они, конечно, убежали, потому что не знают, что у вас на уме, — он поднял голову. — Вы видели. Можно ли нас винить? Верните меня к моим людям. За каждого раба, которого мы приведем, нам обещана плата. Она поможет нам рассчитаться с налогами. Я не получу ничего, если буду отсутствовать, когда караван достигнет летного поля.

— Да, — Фландри повернул прочь. — Идемте. — Плащ развевался за его спиной.

Еще один тихий голос за спиной:

— Я никогда особенно не любил наших братьев по мирозданию, Сэм. Но когда наши подданные боятся нашего же судна…

— Тише, — велел Фландри.

Шлюпка с шумом поднялась в воздух и понеслась через континент и океан. Все молчали. Когда внизу показались джунгли, Ч’кесса сказал несмело:

— Возможно, вы вступитесь за нас, мой господин.

— Я сделаю все, что смогу, — ответил Фландри.

— Когда император услышит, он рассердится на нас. Но мы шли неохотно. Мы страдали от лихорадки и умирали от отравленных стрел народа Яндувра.

"И разрушили его самобытную культуру", — подумал Фландри.

— Если уж нам суждено понести наказание за то, что мы сделали, пусть оно падет на меня одного, — попросил Ч’кесса. — Это не имеет для меня большого значения после того, как я увидел смерть моей малышки.

— Будьте терпеливы, — сказал Фландри. — У императора много подданных, которые нуждаются в его помощи. Придет и ваш черед.

Автопилот вывел шлюпку к тому месту, где они впервые встретили невольничий караван. Прошло всего лишь часа два, и Фландри вскоре нашел его, пробирающегося через болото в тех местах, где засада была менее вероятной, чем среди деревьев. Он подумал, что будет лучше посадить лодку на километр впереди, приземлился и и открыл шлюз.

— Прощай, мой господин, — шалмуанин опустился на колени, обвил своим хвостом лодыжки Фландри, отполз чуть назад, потом пошел к каравану.

— Возвращаемся на корабль, — приказал Фландри.

— Разве капитан не нанесет визит вежливости резиденту? — с явным сарказмом спросил молодой пилот. Он был еще бледен.

— На борт, Виллинг, — сказал Фландри. — Вам известно, что наша миссия заключается лишь в сборе информации, а у нас мало времени. Только Флот знает, что мы будем в Звездном Порту или Новой Индре, не так ли?

Руки младшего лейтенанта заплясали над приборами, и лодка взвилась на дыбы с такой яростью, что всем пришлось бы плохо, если бы не акселерационные компенсаторы.

— Извините меня, сэр, — процедил он сквозь зубы. — Разрешите спросить, капитан? Разве мы не стали свидетелями абсолютно незаконных действий? Те две планеты тоже переживают тяжелые времена, но их положение не может сравниться с положением этой — ведь у шалмуан, как мне кажется, даже нет возможности пожаловаться. Разве мы не обязаны доложить о том, что увидели?

Пот блестел у него на лбу и пятнами выступил на форме.

Фландри уловил его кислый запах. Оглянувшись, он увидел, что остальные четверо подались вперед, силясь услышать слова, заглушаемые ревом двигателя и свистом сжатого воздуха.

"Нужно ли отвечать? — спросил он себя, лихорадочно соображая. — А если да, то что я должен сказать, чтобы при этом не повредить дисциплине? Я слишком молод, чтобы быть Стариком".

Чтобы выиграть время, он принялся раскуривать сигарету. На видеоэкране возникло изображение звезд — лодка выходила в космос. Виллинг обменялся сигналами с кораблем, переключил автопилот на режим стыковки, обернулся и требовательно посмотрел на капитана.

Фландри выпустил дым и осторожно сказал:

— Вы хорошо знаете, что мы должны, во-первых, собрать правдивую информацию, а во-вторых, явиться непосредственно в распоряжение командующего на Альфа Круцис, если нам удастся обойти низших должностных лиц. Все, о чем мы узнали, будет подробнейшим образом отражено в рапорте. Если кто-то желает собрать дополнительный материал или сделать какие-либо комментарии — это его право. Тем не менее, должен предупредить вас, что не следует заходить слишком далеко. И вовсе не потому, что непроверенные факты, скорее всего, положат под сукно. — "Хотя, должен признаться, именно так часто и бывает". — Мы должны составить просто перечень фактов. — Он сделал широкий жест рукой. — Империя — это сотня тысяч планет, немногим более или менее того, джентльмены. Каждая — со своими миллионами или миллиардами населения, своими сложностями и тайнами, своей географией и цивилизацией, своими прошлым, настоящим и конфликтующими между собой видами на будущее — словом, каждая со своими собственными, неповторимыми отношениями с Империей. Мы не можем контролировать их все, не так ли? Мы не можем даже надеяться на то, что поймем их. Самое большее, на что мы способны — поддерживать мир. Самое большее, джентльмены. То, что кажется верным в одном месте, оказывается неверным в другом. Одни расы могут быть по природе своей воинственными и склонными к анархии, другие — миролюбивыми и похожими на муравьев, третьи — миролюбивыми и склонными к анархии, четвертые — сборищем агрессивных пчел. Я знаю планету, на которой убийство и каннибализм необходимы для выживания расы; высокий радиационный фон является там причиной высокой скорости мутаций, а это влечет за собой хроническую нехватку еды, и неудачных мутантов просто съедают. Мне известны общества в высшей степени разумных гермафродитов, расы с более чем двумя полами, и несколько таких, которые регулярно меняют свой пол. Все они считают наш способ воспроизведения потомства вопиюще непристойным. Я мог бы продолжать в таком духе еще очень долго. А ведь есть еще и культурные различия. Вспомните хотя бы земную историю.

— Учтите бесчисленное количество индивидуумов и интересов, огромные расстояния, время, нужное на то, чтобы послать сообщение через расстояния… Это выше сил человеческих. Даже если бы мы могли устранить все эти препятствия, то координирование при такой массе данных все равно осталось бы физически невозможным.

Мы вынуждены давать своим проконсулам полную свободу действий. Мы вынуждены позволять им самим выбирать себе помощников, надеясь, что эти помощники будут знать местные условия лучше, чем имперские служащие. Добавлю, джентльмены: для того, чтобы просто выжить — не говоря уже о других причинах — мы вынуждены сдерживать естественные проявления солидарности. — Он махнул рукой в сторону курсового видеоэкрана. Альфа Круцис мертвенно-белым светом мерцала среди созвездий, но за ней… — Если мы не будем держаться вместе, мы — земляне и наши союзники-негуманоиды, — сказал он, — то уверяю вас, и марсейане, и варвары будут счастливы видеть нас разделенными.

Он не получил ответа, да и не ждал его.

"Не наговорил ли я лишнего? — подумал он. — И все ли они поняли?"

На экране появился его корабль. Крошечное веретенце, ничтожное по сравнению с огромной планетой, вокруг которой он вращался, выросло и превратилось в стальную громаду, мчащуюся среди звездных скоплений. Разрушительная мощь корабля была не больше, чем у эсминца — он обладал хорошей скоростью, но легким вооружением, а команда насчитывала едва пятьдесят человек. Но он был первым кораблем, которым Фландри командовал официально, и кровь быстрее заструилась в его жилах, когда он снова увидел его… даже сейчас, даже сейчас.

Стыковка получилась довольно жесткой. Возможно, Биллинг еще не совсем пришел в себя. Фландри воздержался от комментариев. Последняя часть кривой — здесь парадом командовал компьютер — оказалась лучше. Когда шлюпка легла в свое углубление, он отпустил телохранителей и пошел на мостик. Коридоры и шахты были узкими, стены были окрашены в серый и белый цвет. Гравитационные генераторы имитировали земную силу тяжести. Тонкие настилы не глушили звуков шагов, тонкие перекрытия передавали этот звук во всех направлениях, звенели голоса, гудели машины. Воздух, пропускаемый сквозь решетки вентиляторов, был свежим, но каким-то образом приобретал по пути слабый запах масла. Каюты офицеров были маленькими, как пеналы, полубак мог бы быть вместительнее лишь при условий выхода в четвертое измерение; приспособления для отдыха годились, главным образом, для того чтобы о них упоминать. Но это был первый корабль Фландри.

В пути он читал официальные отчеты и просматривал черные ленты старых вахтенных журналов. Корабль был на несколько лет старше его самого. Своим названием он был обязан материку на Ардече — заселенной, вероятно, планете, хотя никому из команды еще не выпало шанса увидеть ее воочию. (Он слышал несколько версий о происхождении "Азеноува", и каждая из них помещала его в разное место, так что он мог находиться не менее, чем в четырех мирах; его занимало, сколько же других судов класса "Континент" могли носить то же название — ведь компьютерам приходится иметь дело с миллионами судов.) Судно это некогда входило в состав патрульного отряда, попавшего где-то в неприятную историю. Потом оно как-то оказалось вовлеченным в пограничный инцидент, и его капитан едва не попал под суд, но ему удалось привести достаточно веские оправдания. Во все прочие периоды своей жизни оно было обыкновенным патрульным судном… ведь должны быть и такие, не так ли? При подобных обстоятельствах бессмысленно ждать, что тебе отдадут честь. Люди просто сторонились, пропуская Фландри. Он вошел на мостик. Его помощник был уже там.

Ровиан с Ферры был несколько ниже ростом, чем человек с Земли. Мех его был бархатистым и черным, как ночь. Тяжелый хвост, когти на пальцах рук и ног, зубы-пилы могли наносить убийственные раны, а еще он был превосходным стрелком. Нижняя пара рук могла в случае надобности служить ему ногами. В таких случаях его мягкая неспешная походка превращалась в стремительную скачку. Обычно он ходил обнаженным, если не считать оружия и знаков отличия. По природе своей и воспитанию он никогда бы не стал капитаном, да и не желал им быть. Но он был способным и вдумчивым, а земная цивилизация оказывала на него благотворное действие.

— Ну, и как? — приветствовал он командира. Клыки мешали ему говорить на англике.

Наедине с Фландри он игнорировал формальности. Ритуалы людей немало забавляли Ровиана.

— Плохо, — ответил ему Фландри и подробно обрисовал ситуацию.

— Почему же плохо? — спросил Ровиан. — Если, конечно, не считать, что может быть восстание.

— Этическая сторона значения не имеет. Ты ее все равно не поймешь. Обдумай-ка, кому это выгодно.

Фландри закурил и отыскал взглядом Шалму. Диск планеты безмятежно плыл в пространстве — наполовину темный, наполовину светлый.

— Почему Снелунд так поступил? — спросил он. — Ведь он здорово рисковал. Самая примитивная коррупция принесла бы ему больше, чем он мог бы потратить за всю свою жизнь. У него должна быть некая цель, реализация которой требует огромной суммы. Чего же он хочет?

Ровиан поправил хемосенсорную антенну, расположенную у него на макушке. Лицо его искривилось, глаза стали желтыми.

— Финансирование мятежа? Может, он надеется стать независимым правителем?

— М-м-м… нет… это не имеет смысла, а он, насколько я понимаю, далеко не глуп. Империя не стала бы долго терпеть его, и он был бы уничтожен. В случае необходимости и Джосип был бы смещен, чтобы расчистить путь для этой операции. Нет, тут кроется что-то еще… — Фландри снова перевел взгляд на своего коллегу. — Займись курсовой аппаратурой. Нужно, чтобы через полчаса она была готова к действию. Следующая посадка — на Ллинатавре.

Вибрация гипердрайва занимает лишь мгновение, хотя философы так и не пришли к согласию о значении этого термина. Вести идут куда медленнее. Сигнал, вне зависимости от мощности, не удавалось передавать на расстояния, превышающие световой год. "Щупальца" космических кораблей, путешествующих на квазискорости, теряют чувствительность за этим пределом. То же самое относится и к модуляторам, которые переносят сообщения со скоростью света: принцип неопределенности делает невозможным их усиление с достаточной уверенностью в том, что они не выродятся неизвестно во что.

Так что "Азеноуву" пришлось приблизиться к своей цели на два летных часа, прежде чем он смог получить сообщение. В сообщении говорилось о том, что адмирал Флота Хьюг Мак-Кормак бежал в систему Виргилиан. Достигнув ее, он поднял флаг восстания и провозгласил себя императором.

Известие это было с радостью встречено огромным множеством планет. Так же встретила его и большая часть людей, служивших ранее под началом адмирала, и большинство кораблей объявили о своем подчинении ему. Возникли две армии, а поскольку их цели и намерения были противоположны, они тут же превратились во враждующие. Гражданская война казалась неизбежной.

Глава 4

Когда Империя выкупила Ллинатавр у открывших его синтиан, она задалась целью стало сделать его привлекательным для переселенцев. Большая часть этого мира обладала богатыми природными ресурсами, обширными свободными территориями, восхитительным климатом и пейзажем. Штаб-квартира флота сектора находилась достаточно близко, на Ифри, и располагала достаточной мощью. Далеко не все варвары были настроены враждебно; существовали великолепные возможности торговли с многочисленными расами, особенно с теми, которые не имели еще космических кораблей, а также с другими имперскими планетами.

Так было в теории. Практика же трех-четырех поколений показала совсем другое. Люди утеряли, казалось, ту тягу к новым мирам, которая прежде побуждала их к действию. Лишь немногие соглашались покинуть насиженные места ради планеты, находящейся вне сферы безопасности, гарантированной близостью правительства, вдали от современных развлечений. Те, которые все же соглашались, предпочитали городскую жизнь сельской. Число переселенцев из соседних старых колоний, подобных Энею, тоже было невелико: люди уже успели пустить там крепкие корни.

Но все же Катарайанис стал достаточно крупным городом: два миллиона населения, если считать и то, что было не постоянным. Он стал административным и торговым центром, хотя большая часть заведений содержалась негуманоидами, а также средоточием злачных мест и центром связи. Обжитые районы, латифундии, шахты и фабрики вскоре уступали место лесам, горам и океанам, чье спокойствие не нарушалось даже намеками на движение, или пустым равнинам, где огоньки жилья были редкими и казались очень одинокими посреди темноты.

"Конечно, это помешает планете быстро превратиться в очередную выгребную яму", — подумал Фландри. Отчитавшись по прибытии, он переоделся в штатское и несколько дней провел инкогнито. Он не только осторожно расспросил несколько десятков буржуа и слуг, но и буквально прочесал Нижний город.

"Ну я наслушался такого, что впору блевать, — сказал себе Фландри. — Что ж, послушаем теперь Аарона Снелунда".

Сердце его забилось быстрее. Надо во что бы то ни стало сохранять бесстрастное выражение лица. В этом ему поможет не столько тренировка, сколько практика игрока в покер.

Пока движущаяся лестница поднимала его к весьма впечатляющему портику, он бросил взгляд назад. Губернаторский дворец размещался на высоком холме. Он представлял собою сооружение пастельных тонов, выполненное в стиле прошлого столетия — своды и колоннады. Сады и здания для прислуги уступами отходили от него к подножию холма. Их сменяли более скромные резиденции, смыкающиеся с полями сельской местности на западе и с домами города на востоке. Коммерческие башни, не очень высокие, громоздились неподалеку от Луаны-ривер, за которой лежали трущобы. Сегодня горизонт был затянут легкой дымкой, дул холодный ветер, пахнущий весной. По улицам и в воздухе сновали машины. Их негромкий шум почти не был слышен за шорохом деревьев. Трудно было поверить, что Катарайнис стоял на пороге войны, был объят истерией, скован ужасом…

…до тех пор, пока гул не заполнил небо от горизонта до горизонта, и на него не наползла тень особого военного корабля, стремящегося в неведомые земли.

В дверях выросли фигуры двух мичманов.

— Просим назвать ваше имя, сэр, и дело, по которому вы сюда прибыли, — сказал один из них. Он не изменил положения своего оружия, но сжал его с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Капитан Доминик Фландри, командующий кораблем "Азеноув". Прибыл по договоренности с Его Превосходительством.

— Одну минуту, сэр… — второй занялся проверкой. Он не просто позвонил в секретариат, но настроил на посетителя сканер. — Все в порядке.

— Попрошу вас сдать оружие, сэр, — проговорил первый.

— И… э-э… пройти небольшой досмотр.

— Что?! — У Фландри округлились глаза.

— Приказ губернатора, сэр. Никто не пропускается с оружием и без досмотра. — Вызывающе юный мичман облизнул губы языком. — Вы же сами понимаете, сэр. Когда изменяет Флот, мы… кому же тогда можно доверять?

Фландри посмотрел на смущенное лицо мичмана, перевел взгляд на его бластер и поднял руки, давая возможность себя обыскать.

Появился слуга. Он низко поклонился, провел Фландри к гравилифту и поднялся вместе с ним. Внутренняя отделка была роскошной, но роскошь эта отдавала дурным вкусом не столько из-за кричащих красок или уродливых пропорций, сколько из-за обилия деталей. То же можно было отнести и к комнате, в которую ввели Фландри. Пол был устлан ярким ковром-шкурой, переливающимся под ногами золотым и черным, стены выглядели так, будто их опоясала радуга, в каждом углу двигались диноскульптуры, воздух был напоен фимиамом и тихой музыкой, одна стена была полностью занята изображением придворных сцен, а за губернаторским креслом висело изображение императора Джосипа в три человеческих роста высотой, причем живописец бессовестно польстил своей модели.

На страже стояли четыре наемника. То были не гуманоиды, а гиганты-горзуниане, косматые, как звери. Они были способны часами сохранять мертвую неподвижность статуй.

Фландри козырнул и застыл в ожидании.

В Снелунде не было ничего демонического. Он придал себе почти девическую красоту: огненно-рыжие волосы, молочная кожа, слегка косящие фиалковые глаза, вздернутый нос, пухлые губы. Невысокий и уже начинающий полнеть, он сохранил грацию танцора. Его богато изукрашенный китель, брюки-клеш, туфли в форме лепестков и золотое ожерелье вызвали у Фландри зависть. Когда он повернул выключатель мемоскрина, вделанного в ручку его кресла, на пальцах блеснули дорогие кольца.

— A-а, добрый день, капитан. — У него был приятный голос. — Я могу уделить вам только пятнадцать минут. — Он улыбнулся. — Приношу свои извинения и за это, и за то, что заставил вас так долго ждать приема. Но вы же сами знаете, какие сейчас тяжелые времена. Если бы адмирал Пикенс не проинформировал меня о том, что вы прибыли прямо из штаб-квартиры "Интеллидженс", то, боюсь, вам никогда не удалось бы проникнуть дальше моих помощников. — Он усмехнулся. — Иногда мне кажется, что они переходят все границы в своем стремлении оградить меня. Несведущий мог бы счесть их сборищем наискучнейших и тривиальнейших личностей… но вы удивились бы, капитан, узнав, сколько мне приходится… но, несомненно, есть посетители, которые обращаются ко мне с действительно важными проблемами.

— Да, Ваше Превосходительство. Чтобы не тратить попусту ваше время…

— Садитесь, пожалуйста. Я очень рад встречи с каждым, кто явился сюда прямо с нашей общей прародительницы. Мы ведь здесь, знаете ли, даже почту нерегулярно получаем. Как дела на старушке Земле?

— Хорошо, Ваше Превосходительство. Но я провел там всего несколько дней и был страшно занят. — Фландри сел и подался вперед. — Это было связано с моим назначением.

— Конечно, конечно, — сказал Снелунд. — Но вначале — минута откровенности. — Сердечность его сменилась деловитостью, голос сделался резким. — Вы получили свежие новости о марсейанском кризисе? Несмотря на местные проблемы, он беспокоит нас не меньше, чем другие миры Империи. А возможно, и больше. Нарушение единства на этой границе серьезно ослабило бы нас. Случись война с Марсейей и мы окажемся в еще более тяжелом положении — ведь этим тут же воспользовались бы варвары. Вот почему мятеж Мак-Кормака должен быть немедленно подавлен, неважно какой ценой.

"Меня вводят в заблуждение", — понял Фландри.

— Я не знаю ничего такого, что не было бы известно общественности, сэр, — неспешно проговорил он. — Я уверен в том, что в штаб-квартиру на Ифри регулярно приходят сообщения с бетельгейзианской границы. Информационную пропасть следует искать в другом месте, если мне будет позволено использовать метафору, подразумевающую, что в данном случае пропасть — понятие не геологическое.

Снелунд рассмеялся.

— Хорошо сказано, капитан. Мы все изголодались по живости ума. Границы полны энергии, но лишены воображения — так всегда бывает.

— Благодарю, Ваше Превосходительство, — сказал Фландри, — но мне лучше перейти к сути дела. Извинит ли меня губернатор, если я окажусь несколько многословным? Необходима подготовка… в особенности потому, что мое задание несколько неопределенно. Оно заключается, собственно, в подготовке рапорта по тем фактам, которые я смогу узнать.

Снелунд лениво откинулся на спинку кресла.

— Продолжайте.

— Как новичок в этих краях, — решительно произнес Фландри, — я должен начать с изучения документов и с расспросов самого широкого круга людей. Мои старания добиться встречи с вами, сэр, были бы напрасны, если бы эта встреча ни к чему ни привела. Я хорошо понимаю, как вы сейчас заняты, но положение дел сделало наш разговор неизбежным. К счастью, от вас потребуется немногое: вам нужно лишь отдать приказ.

— Какой же? — Тон Снелунда был самым ободряющим.

"Он не ждет никакого подвоха, — заключил для себя Фландри. — Принимает меня за племянника какой-нибудь шишки, которому вся эта комедия нужна лишь для того, чтобы получить следующее повышение."

— Я хотел бы поговорить с леди Мак-Кормак, — сказал он.

Снелунд дернулся в своем кресле.

— Насколько я знаю, она была арестована вместе со своим мужем и содержится под личным наблюдением Вашего Превосходительства, — продолжал Фландри с простодушной улыбкой. — Я уверен, что она много знает. Кроме того, у меня зародился план использовать ее в качестве посредницы. Переговоры с ее мужем…

— Никаких переговоров с предателем! — Снелунд ударил по ручке кресла.

"Как драматично", — подумал Фландри. Вслух же он сказал:

— Извините меня, сэр. Я не имел в виду, что он избежит наказания. Просто… меня удивляет, что никто не допросил леди Мак-Кормак.

Снелунд с негодованием ответил:

— Я знаю, что вы слышали. Здешние люди болтливы, как свора грязных старух. Я объяснил это старшему офицеру из "Интеллидженс" адмиралу Пикенсу, и я снова объясню вам. Она, похоже, крайне неуравновешенная особа — даже более неуравновешенная, чем ее муж. Арест вверг ее в совершенно истерическое состояние. Впрочем, даже определение "психопатическое" не будет в данном случае слишком сильным. Движимый простым человеческим чувством, я предложил поместить ее в удобной комнате, а не в камере. Против нее меньше улик, чем против него. Она живет в том же крыле, где размещаются мои личные апартаменты, только потому, что это единственное место, где она может жить спокойно, не подвергаясь преследованию всяких проныр. Мои агенты готовили материалы к предварительному следствию по делу Мак-Кормака, когда его преступники-друзья освободили его. Услышав об этом, его жена попыталась покончить с собой. С тех пор мои медики вынуждены держать ее под действием сильных седативных средств.

Фландри слышал иную версию, хотя никто не осмеливался высказаться напрямую — говорили намеками.

— Прошу у Вашего Превосходительства прощения, — сказал он, — но в штабе адмирала предположили, что, возможно, мне, как обладающему особыми полномочиями, позволено будет заглянуть туда, куда не допускаются другие.

— Их люди дважды встречались с нею, командор. И она ни разу не смогла дать показания.

"Еще бы. Когда у тебя есть преимущество в час-другой, нетрудно дать пленнику таблетку или сделать укол."

— Понимаю, Ваше Превосходительство. И ее состояние с тех пор не улучшилось?

— Скорее, ухудшилось. По настоянию врачей я запретил дальнейшие визиты. Да и каких сведений можно ожидать от больной женщины?

— Возможно, никаких, Ваше Превосходительство. Тем не менее вы, я надеюсь, оцените мое намерение составить полный и объективный отчет. А поскольку мой корабль вскоре уйдет вместе с флотом, — "Если мне не удастся отделиться от него, используя свои полномочия", — эта возможность может стать для меня единственной. Не разрешите ли вы мне несколько минут свидания, чтобы я мог послать на Землю удовлетворительное сообщение?

Снелунд рассердился.

— Вы сомневаетесь в моем слове, командор?

— О нет Ваше Превосходительство! Ни в малейшей степени! Речь идет всего лишь о проформе. О том, чтобы спасти мою, э-э… репутацию, сэр, потому что меня непременно спросят, почему я не проверил и эту деталь. Я могу отправиться туда прямо отсюда, сэр, а врачи пусть будут под рукой, чтобы я ненароком не причинил ей какой-нибудь вред.

Снелунд покачал головой.

— Видите ли, я наперед знаю, что вы его причините. Поэтому я и запрещаю вам свидание.

Фландри посмотрел на него с мягким упреком.

Снелунд потер подбородок.

— Я, конечно, понимаю ваше положение, — сказал он, пытаясь смягчить суровость отказа легкой улыбкой. — Земля от нас так далеко, что наш мир предстает перед ней лишь в виде слов, фотографий, карт. Гм-м… Дайте мне номер, по которому я смогу с вами связаться. Я велю своему главному врачу сообщить вам, когда вы сможете с ней увидеться. Временами у нее бывают прояснения, но и тогда речь ее довольно бессвязна. Подойдет ли вам такое решение?

— Ваше Превосходительство в высшей степени любезны, — просиял Фландри.

— Не могу обещать, что ее состояние улучшится до вашего отлета, — осторожно заметил Снелунд. — Осталось слишком мало времени. В таком случае вы сможете, без сомнения, увидеться с нею по возвращении. Хотя это вряд ли будет иметь смысл после того, как Мак-Кормак будет схвачен, не так ли?

— Проформа, Ваше Превосходительство, — пожал плечами Фландри.

Губернатор занес данные в мемоскрин, включая и номер, по которому можно будет передать сообщение на "Азеноув", и Фландри вышел, храня на лице выражение почтения и даже радости.

Он сел в кэб за пределами дворца и шумно, так, чтобы все слышали, отъехал в сторону пригородного порта. То, что эти несколько дней он провел внизу, не было тайной — того требовала его работа. Но впечатление о нем, как о лентяе, еще более усилится, если он сделает вид, что первое же препятствие заставило его вернуться на корабль. Какой бы аскетической ни была его каюта, она была куда роскошнее, чем тот блошиный закуток, что предлагали в гостинице. Катарайнис был перенасыщен космонавтами и моряками — корабль прибывал за кораблем.

— Почему вы здесь? — спросил он у капитана Леклерка из штаба адмирала Пикенса, к которому явился с полным отчетом. Ведь штаб-квартира на Ифри.

Леклерк пожал плечами.

— Так захотел губернатор.

— Но он не может…

— Может, Фландри. Я знаю, что Флот и гражданские правители провинций должны сотрудничать и только. Но губернатор — прямой представитель Императора. Поэтому он может приказать именем Императора, когда пожелает. Позднее это может вовлечь его в конфликт с Землей… но то будет позднее. При нынешних обстоятельствах Флоту лучше подчиниться.

— Но зачем такой приказ? На Ифри — нервная система флота. Это — наш естественный центр и основная стратегическая точка.

— Да, конечно, но Ллинатавр не обладает защитой Ифри. При теперешнем положении дел мы охраняем его от рейдов, которые Мак-Кормак может совершить просто из мести. В этом есть рациональное зерно. Уничтожение столицы сектора, а еще лучше — ее захват — дали бы Мак-Кормаку возможность взять под свой контроль весь сектор. А поскольку в дело вмешались мы, он будет слишком занят для того, чтобы думать о такой возможности, хотя, конечно, мы оставим здесь кое-какую защиту. — Леклерк цинично добавил: — А пока тянется период ожидания, наши люди насладятся полноценным и продолжительным отдыхом. Снелунд здорово старается поддержать в Катарайнисе свою популярность.

— Вы действительно считаете, что мы должны готовиться к битве?

— На то, как я слышал, есть еще одна директива губернатора. Она, конечно же, идет вразрез с темпераментом адмирала Пикенса. Я убежден, что он попытается обойтись мелкими вылазками и малой кровью., это устраивает его куда больше, чем превращение имперских миров в радиоактивные развалины. Но приказ гласит, что мы должны искоренить мятеж в тех местах, где он дал свои всходы. — Леклерк покривился. — Ну и коварный же вы человек! Я и не заметил, как проболтался. Вернемся к своим делам!

…В порту Фландри узнал, что шлюпку он сможет вызвать лишь через два часа. Он позвонил в гостиницу я ему доставили багаж. Поскольку тот состоял лишь из одного саквояжа, он не стал его проверять, а сразу отнес в дезинфекционную камеру. Оттуда он вышел в гражданской одежде и в плаще с капюшоном. Он намеренно изменил походку, а саквояж его был вывернут наизнанку и таким образом поменял цвет. У него не было причин полагать, что за ним следят, но он охотно покупал себе лишнюю безопасность, когда за нее не надо было дорого платить. Он отправился на кэбе в непритязательный отель, оттуда — в другой, что располагался в Нижнем городе. Последние несколько кварталов он прошел пешком.

Ровиан нашел меблированный дом, населенный главным образом негуманоидами, притом не слишком разборчивыми. Свою каморку он делил с большим неуклюжим бетантаклидом с планеты с непроизносимым названием. От него страшно воняло гидрогенным сульфидом, но он был достаточно добродушным. К прочим его личным достоинствам добавлялось незнание языка эриау. Когда вошел Фландри, он повернулся на своей скамье, невнятно пробормотал приветствие на англике и вернулся к своим размышлениям.

Ровиан потянулся всеми своими шестью конечностями и звучно зевнул.

— Наконец-то! — сказал он. — Я уж думал, что сгнию здесь со скуки.

Фландри сел на пол, потому что стульев не было, и закурил, повинуясь, скорее, привычке, чем желанию курить. — Как корабль? — спросил он на основном марсейанском языке.

— Удовлетворительно, — на нем же ответил Ровиан. — Некоторые удивились, что старпом уходит, не дождавшись капитана. Но я представил дело так, будто отправляюсь за важным снаряжением и оставил на посту Валенсиа. Пока мы болтаемся на орбите, ничего особенного произойти не может, так что никаких особых комментариев не последовало.

Фландри встретился взглядом с глазами, чьи зрачки походили на щелки.

"Похоже, ты понимаешь куда больше в тех вещах, о которых, как считают твои сотоварищи-гуманоиды, чужакам знать не положено, — подумал он. — Я не стану прикидываться, будто понимаю, что выражают твои глаза. Но… мне нужно на кого-то полагаться. Наблюдая за тобой во время путешествия, я пришел к выводу о том, что ты честнее прочих".

— Я не просил тебя селиться в этой берлоге, а сказать, где ждать, — сказал он, пренебрегая правилами эриаунской грамматики. — Я считаю, что для наших планов важно соблюдение тайны. Теперь слушай.

Ровиан навострил уши.

Фландри описал свою встречу с губернатором. Он закончил словами:

— У меня не осталось никаких сомнений, что Снелунд лжет насчет леди Мак-Кормак. Охрана и слуги шушукаются, и слухи ползут за пределы дворца. Дел у них мало, все упиваются злобными насмешками. Он набил дворец и дома в окрестностях типами, подобными ему самому. Суя повсюду свой нос, заводя дружеские разговоры с бездельниками, я легко развязывал языки. Двое-трое из них как следует напились, но потом сказали больше, чем сказали бы в нормальном состоянии. — Он не упомянул о том, что добавил в выпивку.

— Почему же в "Интеллидженс" ничего не заподозрили? — спросил Ровиан.

— Заподозрили, наверное. Но у них слишком много других дел, причем очень важных. И они не думают, что она может рассказать что-то полезное. И зачем ссориться с губернатором, рискуя своей карьерой ради жены повстанца?

— Ты ведь это делаешь, — возразил ему Ровиан.

— Ш-ш-ш, — Фландри подмигнул ему сквозь дым сигареты.

Дым голубовато-серыми завитками поднимался к солнечному лучу, с немалым трудом пробивавшемуся через оконное стекло, слой пыли на котором напоминал геологические напластования. От запаха гнилых яиц у Фландри разболелась голова — главным образом потому, что он напоминал запах гниющей плоти. Шум движения снаружи был едва слышен, временами в комнату проникал случайный хриплый вскрик.

— Видишь ли, — объяснил он, — я нахожусь на особом положении. Наш корабль действует сам по себе. Я не притянут за уши ни к одной из тех шестерен, которые должны провернуться прежде, чем завершится эта экспедиция Флота. У меня гораздо больше данных против Аарона Снелунда, чем у провинциальных офицеров. Я был свободен и имел возможность посидеть и поразмышлять. И я пришел к выводу о том, что глупо с его стороны держать Катрин Мак-Кормак взаперти лишь для того, чтобы весь двор мог хихикать по этому поводу. Адмиральский штаб тоже может придерживаться этой точки зрения… и не предпринимать никаких мер. Я вообще сомневаюсь в том, чтобы эти чинодралы могли испытывать к своим коллегам чувства более сильные, нежели мимолетную симпатию. Почему бы не подвергнуть ее допросу? В конце концов, может же она знать хоть что-то? А может, она была бы полезна при переговорах с ее мужем?

— Едва ли, — заметил Ровиан. — Его жизнь — битая карта.

— Угу. Вот поэтому-то мои вечно спешащие коллеги открестились от дальнейшей проверки. Но… я не предсказатель, но ее можно использовать для того, чтобы заставить его ограничить свои действия… чтобы убедить его сдаться. Готов согласиться, что только хладнокровный ублюдок вроде меня может обдумывать подобные возможности. Но главное вот в чем: мы не имеем права ее потерять, она может нам дать хоть какой-то шанс. Но Снелунд держит ее взаперти, сочиняя небылицы насчет болезни. Почему? Зачем ему предпринимать действия, которые оборачиваются против него же? Его сектор разрывается на части. Почему он не хочет уступить в таком незначительном вопросе?

— Не знаю, — голос Ровиана выражал полное безразличие.

— Может, ей известно нечто, что он хотел бы утаить, — сказал Фландри. — Есть предположение, что Снелунд плохой губернатор. Но он лоялен, а Мак-Кормак — нет. Однако это только предположение.

— Тогда не следует ли тебе, воспользовавшись своими полномочиями, потребовать ее выдачи?

Фландри поморщился.

— Ха! Пять минут ожидания у ворот — и я получу не человека, а его тело. Или же десять минут искаженной гипнопробы — и перед нами идиотка без памяти. Пока мои шаги были чрезвычайно осторожными. Я, впрочем, и не жду вызова от Снелунда до ухода Флота.

— А после возвращения…

— Она вполне может "исчезнуть" во время кампании.

Тело Ровиана напряглось. Скамья, на которой он полусидел-полулежал, издала жалобный скрип.

— Ты говоришь мне все это неспроста, капитан, — сказал он.

— Как ты догадался? — Фландри быстро справился с изумлением и продолжал: — Думаю, мы сможем ее освободить, если точно рассчитаем время. Ты будешь ждать в городе с теми из нашей команды, кого выберешь сам, и с аэрокаром поблизости. Примерно за час до того, как армада стартует, я представлю адмиралу мои тайные полномочия и формально выведу нас из-под его командования. Безопаснее сосредоточить внимание Снелунда на Флоте, чем на дворце. Ты приведешь во дворец свой отряд, предъявишь ордер, который я тебе дам, и заберешь Катрин Мак-Кормак прежде, чем кто-либо успеет добраться до губернатора и спросить, что делать. В случае необходимости ты можешь стрелять: любой, кто попытается тебя остановить, вступит тем самым в конфликт с Империей. Но я не думаю, что такая необходимость возникнет, если ты будешь действовать достаточно быстро. Неподалеку будет ждать шлюпка. Ты и твои парни приведете на нее леди Мак-Кормак, переключите автопилот на космос, встретитесь с "Азеноувом", и мы тут же покинем эту систему.

— Рискованная операция, — сказал Ровиан. — И все это ради довольно призрачной цели.

— Ничего другого я придумать не могу, — ответил Фландри. — Главным в этой операции предстоит быть тебе, так что откажись, если считаешь меня дураком.

Ровиан облизнул свои зубы-пилы и махнул хвостом.

— Я не отказываюсь, мой капитан, — сказал он. — Я твой брат по присяге. Но мне кажется, что мы могли бы обсудить проблему глубже. Я уверен, что в рукаве у тебя есть пара козырей.

Глава 5

Силы Пикенса, корабль за кораблем, выходили на орбиту. Когда солнце Ллинатавра достигло зенита, суда построились и вышли в гипердрайв. Сгустки неосязаемой энергии закружились в космосе. Как единое целое военные корабли нацелились на звезду Виржил, чтобы найти человека, который провозгласил себя Императором.

Их было немного. Большинство было отправлено в помощь армии, противостоящей Марсейе, и это изрядно истощило флот сектора. Пугающе велико было число кораблей, присоединившихся к Мак-Кормаку. Из тех, кто сохранил верность губернатору, значительное число было оставлено для охраны — если не для острастки — ключевых планет. Было установлено, что восставшие располагают примерно тремя четвертыми той силы, которую’ смог собрать Пикенс, чтобы обрушить на них. Управляемые водородные бомбы и огненные лучи, собранные даже в таком большом количестве, не так уж эффективны, как думают обыватели. Простая проникающая радиация может обезвредить корабль, если не вообще прекратить его существование.

Памятуя об этом, Пикенс двигался осторожно, защищенный большим эскортом кораблей-разведчиков. Самые быстроходные его корабли могли покрыть расстояние за полтора дня, самые медленные — за три, но он рассчитывал на целых пять дней. Он не забыл той ловушки, которую бывший главнокомандующий некогда расставил вальдотарианским корсарам.

А на мостике "Азеноува" Доминик Фландри, подавшись вперед в своем капитанском кресле, скомандовал:

— Двадцать градусов к северу, четыре градуса по часовой стрелке, через 3000 километров развить квази-скорость и выровнять корабль, когда она установится.

— Есть, сэр. — Пилот повторил инструкции и запрограммировал компьютер, ведавший гипердрайвом.

Фландри сосредоточил внимание на консоли, находившейся перед ним, — ее приборы суммировали гораздо больше комплексных данных, чем те, которые находились в ведении пилота, — и изучал ее до тех пор, пока не счел возможным сказать:

— Вы можете удержать этот курс, Ровиан?

По сути дела, он спрашивал своего старшего офицера, шел ли эсминец так, как было запланировано — под прикрытием эскадры, так, что создаваемая им гиперволна заглушалась многими другими, давая ему возможность уйти от преследования. Они оба знали это, но оба знали и то, что ритуал следует соблюсти. Ровиан изучил приборы и ответил:

— Да, сэр. — Голос его был серьезен и торжественен.

Фландри включил общий интерком.

— Слушать всем, — сказал он. — Капитан обращается ко всем офицерам и команде. Вам известно, что наш корабль выполняет специальное задание, в высшей степени секретное и крайне важное. Для успешного его выполнения мы должны соблюдать полную коммуникационную тишину. Ни одно сообщение не должно приниматься никем, кроме меня или лейтенанта-командора Ровиана, ни одно не может быть послано без моего личного разрешения. Сейчас, когда предательство проникло даже во Флот Его Величества, ни на минуту не следует забывать о возможных уловках коварного врага. "Хороша казуистика?" — усмехнулся он про себя. — Офицеры связи действуют строго по моему приказу. Приступайте.

Он выключил интерком. Взгляд его обратился на видеоэкраны. Никаких космических кораблей. Самый огромный из них был затерян в бесконечности и обнаружить его можно было бы только с помощью приборов и головоломных вычислений. Звезды пренебрегали войнами ничтожных букашек, они были бессмертными. "Нет, и они не вечны. Их ожидает собственная Долгая Ночь."

— Внешний коммуникатор замкнут на меня, сэр, — доложил Ровиан взглянув на главную панель. Он надел наушники приемника. Каждый сигнал извне должен был теперь поступать только к нему.

— Поднимись на мостик, — Фландри встал. — Я допрошу пленную. Когда придет время менять векторы, немедленно извести меня, но не жди моего прихода, маневрируй сам.

На самом деле он сказал Ровиану следующее:

"Следить за передачами по контрольному аппарату. Снелунд непременно взвоет, когда узнает о том, что произошло. Если к тому времени мы выйдем из гнперволны, он, возможно, пошлет за нами погоню. В любом случае он станет требовать нашего возвращения, и Пикенс может вполне уступить ему. Тогда возникнет весьма пикантная ситуация. Едва почувствовав, что речь заходит о возвращении, мы резко меняем курс и убираемся ко всем чертям. И я смогу хоть присягнуть в том, что не получал от Пикенса никакого приказа. Это проще, чем убеждать трибунал, что я имел полное право не подчиниться ему".

Но этот код был известен только им двоим. Возможно, те из команды, кто участвовал в операции во дворце, догадались о происходящем. Но это сейчас не имело значения. Они — бывалые ребята и умеют держать рот на замке, а после того, что они видели по пути от Земли, любая возможность насолить Его Превосходительству должна только радовать их.

— Есть, сэр, — сказал Ровиан.

Фландри спустился по трапу и пошел по звонкому коридору к своей каюте. Звонка на двери не было, и он постучал.

— Кто там? — Голос, донесшийся из-за тонкой двери, был хрипловатым контральто с легким певучим акцентом… но сколько в нем было усталости, сколько пустоты!

— Капитан, моя госпожа. Можно войти?

— Я не могу вам запретить.

Фландри вошел в каюту и закрыл за собой дверь. Места в его каюте было лишь немного больше, чем того требовалось для койки, письменного стола, стула, шкафа, нескольких полок и ящиков. Потолок едва не касался макушки. Умывальник, туалет и душевую кабину скрывала легкая шторка.

Возможности как-то украсить каюту не было. Звон вибрации, запахи масла и нагретого металла наполняли воздух.

Катрин Мак-Кормак ему раньше видеть не приходилось. Внезапно все другое перестало для него существовать. Позднее, он вспомнил, что отдал ей глубокий поклон, потому что фуражка каким-то образом оказалась у него в руке, но как это получилось, он не помнил.

Он знал, что она на пять стандартных лет старше его. Она не отвечала земным стандартам красоты, была слишком высокой, слишком широкоплечей, слишком поджарой со слишком крепкими мускулами, выделявшимися под кожей, которая оставалась слишком смуглой даже после заключения. Лицо ее было широким во всех его деталях: далеко отстоящие друг от друга высокие скулы, широко расставленные ясные глаза (зеленые с золотистыми искорками под густыми черными бровями), широкая переносица прямого носа, большой красивый рот, сильный подбородок. Волосы челкой падали ей на лоб и были ровной линией подстрижены чуть ниже ушей. Они были густыми и волнистыми, медового цвета с примесью золота и меди. На ней был короткий перламутровый халат и сандалии — одежда, в которой ее забрали из дворца.

"Мама была чем-то похожа на нее", — подумал Фландри.

К нему, наконец, вернулся дар речи.

— Добро пожаловать на наш корабль, моя госпожа, — он чувствовал некоторую натянутость своей улыбки. — Позвольте мне представиться. — Он так и сделал. — Всецело к вашим услугам, — закончил он и протянул ей руку.

Она не дала ему своей ни для пожатия, ни для поцелуя и не встала со стула, на котором сидела. Он отметил темные круги вокруг ее глаз, впалость щек, легкую тень морщинок…

— Добрый день, командор, — голос ее не был ни теплым, ни холодным — никаким.

Фландри присел на койку.

— Что я могу вам предложить? — спросил он. — В нашем распоряжении — обычный ассортимент напитков. Не желаете ли поесть, покурить? — Он протянул ей открытый портсигар.

— Мне ничего не нужно.

Он не отрываясь смотрел на нее.

"Прекрати богохульствовать, сын мой. Праздник для взора и так слишком затянулся. Она слишком красива и… — он не лукавил сам с собой, — у тебя уже зашевелились определенные мыслишки… и это после того, что она перенесла. Забудь об этом. Оставь свою подлость для другого случая."

Он медленно проговорил:

— Вы не хотите пользоваться гостеприимством того, кто имеет отношение к Империи, не так ли? Прошу вас, будьте благоразумны, моя госпожа. Вы же знаете: чтобы выжить, вам придется принимать пищу, как вы это делали во дворце Снелунда. Почему бы не начать сразу? Мои намерения совсем не обязательно должны оказаться противоположными вашим. Я вынужден был доставить вас сюда, причем с риском для себя, для того, чтобы мы могли вместе обсудить кое-какие вопросы.

— Спасибо, командор, — проговорила она. Кажется, ее губы едва заметно дрогнули. — По правде говоря, кофе и сэндвич были бы весьма кстати.

Фландри отдал приказание по интеркому. Она отказалась от сигареты, но сказала, что не будет возражать, если он закурит. Он сделал несколько затяжек, потом заговорил снова:

— Боюсь, что эсминец оставляет желать много лучшего в отношении комфорта. Вы, конечно, останетесь в этой каюте, а я переберусь к моим помощникам — один из них вполне может обойтись матрацем, брошенным на палубу. Но мне придется оставить мою одежду и прочие принадлежности там, где они лежат сейчас. Надеюсь, что ни вестовой, ни я не будем слишком часто беспокоить вас. Питаться можете здесь или в кают-компании — как пожелаете. Я прослежу, чтобы вы получили свободный комбинезон или что там у них есть. Прошу прощения, что я не подумал о том, чтобы захватить женскую одежду. Ящик для хранения одежды я вам освобожу. Кстати, о ящиках. — Он встал и открыл один из ящиков письменного стола. — Его я оставлю незапертым. В нем нет никаких секретов. А вот вам сувенир от меня. — Он достал марсейанский боевой нож. — Знаете как пользоваться этой безделушкой? Могу продемонстрировать. Он, конечно, не слишком полезен, когда против тебя — пуля, бластер, стан-луч и тому подобное. Но вы были бы удивлены, если бы узнали, какие чудеса он может творить в закрытом помещении. — Он снова встретился с ней взглядом. — Будьте с ним осторожны, моя госпожа, — тихо проговорил он. — На моем корабле вам нечего бояться, но положение может измениться. Если честно, мне ненавистна даже мысль о том, что вам придется воспользоваться моим сувениром, и я низко поклонюсь Вселенной, когда станет ясно, что такой возможности уже не представится.

Воздух с шумом вырвался у нее из груди. Краска и бледность сменяли на ее лице друг друга с молниеносной быстротой. Рука, которую она протянула за ножом, задрожала. Она уронила ее, потом поднесла к глазам, сжала в кулак… Видно было, чего ей стоит не расплакаться.

Фландри, повернувшись к ней спиной, просматривал "Гэндзи-моногатари", которую принес с собой. Принесли еду. Когда он закрыл дверь за вестовым и поставил на стол поднос, Катрин Мак-Кормак уже овладела собой.

— Вы — страйдер, сэр, — сказала она ему. — Он удивленно поднял брови. — Это энейское слово, — пояснила она.

— Оно означает сильного, доброго человека… джентльмена, пожалуй.

Фландри потеребил усы.

— Возможно, джентльмен — слишком сильно сказано, — он снова сел на койку. Их колени соприкоснулись. — За едой — ни слова о делах. Отвратительная привычка. — Она промолчала. — Вы любите музыку? — спросил он любезно. — У меня плебейские вкусы, но я самым подробным образом узнал, что называется высоким искусством. — Он включил селектор. — "Маленькая ночная серенада" у всех пробуждает радость.

— Прекрасно, — сказала она, быстро управляясь с едой.

— Земная?

— Докосмической эры. Антиквариат во внутренних районах Империи ожил во всех сферах — от фехтования — это… э-э… такой вид спорта — до танцев. Наши представления об ушедших веках более красочны, по сравнению с тем, чем они были на самом деле, как я думаю. Ведь то, что в них было плохого, надежно похоронено.

— А теперь мы хотим похоронить свои проблемы. — Она допила кофе и поставила чашку на пустую тарелку. — Если только они сами не похоронят нас раньше. Давайте поговорим, Доминик Фландри.

— Если вы чувствуете себя готовой к разговору. — Он закурил новую сигарету.

— Да, вполне. Времени мало. Вам предстоит решить, что со мною делать. — Она подняло темно-белокурую голову. — Я чувствую себя отдохнувшей, а скорбь побуждает меня скорее к действию, чем к унынию.

— Прекрасно, моя госпожа. — "Жаль, что у меня нет такого легкого регионального акцента."

— Почему вы меня спасли? — спросила она мягко.

Он внимательно изучал кончик своей сигареты.

— Спасение — не совсем точное слово, — ответил он.

И вновь кровь отхлынула от ее лица.

— Уйти от Аарона Снелунда — спасение в любом случае, — прошептала она.

— Было так плохо?

— Я убила бы себя, если бы представился случай. Но он так и не представился. Поэтому я пыталась сохранить разум, планируя способы убийства Снелунда. — Она с силой сжала пальцы и продолжала их сжимать, пока не поняла, что делает. — Привычка Хьюга, — пробормотала она и разняла руки.

— Вы можете отомстить. — Фландри выпрямился. — Слушайте, моя госпожа. Я — полевой агент "Интеллидженс". Мне приказали расследовать положение дел в секторе Альфа Круцис. Мне пришло в голову, что вы можете рассказать нечто такое, чего никто другой рассказать не сможет. Вот почему вы здесь. Теперь так: я не могу проверить ваши слова, поскольку не стану применять гипноз и прочее такое, чтобы узнать то, чего вы не хотите говорить. Но если вы мне солжете, это будет хуже, чем если бы вы просто молчали. Хуже для нас обоих, учитывая то, что я хочу вам помочь.

Напряжение вновь вернулось к ней. Но эта женщина была крепкой породы.

— Я не стану лгать, — пообещала она. — Что же касается того, насколько я буду откровенна… это зависит от обстоятельств. Правда ли, что мой муж поднял восстание?

— Да. Мы движемся в порядках флота, который должен разгромить повстанцев, захватить и оккупировать планеты, которые их поддерживают… в число которых входит и ваша родная планета, моя госпожа.

— И вы… тоже с Империей?

— Я — офицер Империи, ничего не поделаешь.

— Значит с Хьюгом… это правда. Он никогда не желал ничего другого, кроме добра… любой расе, повсюду. Если бы вы сами хорошенько поразмыслили, вы, я думаю, сами бы…

— Не рассчитывайте на это, моя госпожа. Но я выслушаю все, что вы пожелаете мне сообщить.

Она кивнула.

— Я расскажу о том, что знаю. Потом, когда я успокоюсь, вы сможете задать мне вопросы по своему усмотрению, чтобы увериться в том, что я говорю правду. Я думаю, что вы не станете ловить меня на словах.

— Обещаю.

Несмотря на всю ее печаль, Фландри чувствовал, как растет в ней возбуждение, как закипает в ней кровь.

"Клянусь всеми святыми, я на верном пути!"

Она тщательно подбирала слова, произносила их монотонно, но без всякого колебания. Лицо ее сделалось неподвижным, как маска.

— Хьюг никогда не планировал никакого предательства. Я бы знала об этом. Он посвятил меня во все секреты, чтобы мы с ним могли говорить о его работе. Иногда я сама подавала ему идеи. Мы оба с ума сходили от того, что вытворяла банда Снелунда. Поначалу цивилизованные миры, подобные Энею, страдали лишь от тяжелых налогов. Потом, мало помалу, начались штрафы, конфискации, политические репрессии… дальше — больше… А потом аппарат тайной полиции был узаконен. Но все это — ничто по сравнению с тем, что творилось на менее развитых планетах. У нас были связи, и мы сочли своим долгом сообщить обо всем на Землю, невзирая на то, что Снелунд — любимчик Императора. Но бедняги аборигены… — Хьюг начал борьбу. Для начала он получил выговор за то, что мешается в гражданские дела. Но жалобы его стали настолько серьезны, что начали постепенно просачиваться через бюрократические барьеры. Он начал получать ответы из Адмиралтейства с просьбой о более точной информации. Они приходили с почтой Флота: мы не могли больше доверять обычной почте. Мы провели этот год, собирая факты — показания очевидцев, фотографии, выписки из бухгалтерских книг, словом все, что могло подкрепить рапорт до такой степени, чтобы никто не смог от него отмахнуться. Мы собрались сами доставить его на Землю.

— Снелунд почуял неладное. Мы, конечно, принимали меры предосторожности, но в вопросах конспирации мы были любителями, а вы даже представить себе не можете, как всепроникающи щупальца тайной полиции. Никогда не знаешь, с кем можно говорить открыто… Он написал официальное письмо, в котором предложил Хьюгу явиться для обсуждения планов укрепления защитной системы границ. У пограничных миров и вправду были большие затруднения, а Хьюг не из тех людей, которые могут бросить на произвол судьбы тех, кто нуждается в помощи. Я боялась подвоха, но так и не смогла отговорить его. В те последние дни мы все время держались вместе. Я заручилась поддержкой капитана Олифанта — старшего адьютанта Хьюга, одного из старейших друзей моей семьи. В случае предательства он должен был поднять тревогу.

— Мы остались во дворце. Так полагается принимать посетителей высокого ранга. На вторую ночь, когда мы уже собирались ложиться, нас арестовали. Меня отвели в личные апартаменты Снелунда. То, что было потом — неважно. Через некоторое время я заметила, что он склонен преувеличивать свои возможности. Притворяться, будто я изменила свое мнение о нем, не было смысла. Напротив: ему нравилось видеть мои страдания. Но на этом и можно было сыграть, показывая, что страдаешь, только тогда, когда это нужно. И все же я не верила, что он совершит то, чем мне грозил. Он сказал, что я выйду оттуда полностью лишенная разума. Но надежда… Как я теперь рада, что цеплялась за эту призрачную надежду.

Она замолчала. Глаза ее были неестественно сухи. Она, казалось, не видела Фландри.

— Мне кажется, что место губернатора не было пределом амбиций Снелунда, — осторожно сказал Фландри. — Каковы его планы?

— Вернуться ко двору. Приблизиться к трону. И стать тенью Императора, управляющей всеми его действиями.

— Гм-м. Его Величеству известно об этом?

— Снелунд заявил, что они вдвоем составили план еще до его отъезда и теперь постоянно держат связь.

Фландри почувствовал боль — сигарета в его пальцах догорела. Он швырнул ее в диспозер и закурил новую.

— Я не верю, чтобы у нашего повелителя Джосипа были хотя бы три мозговые извилины, годные к действию, — пробормотал он. — Может быть, найдется пара спрямившихся. Но братишка Снелунд, конечно, заставляет нашего повелителя чувствовать себя великим мудрецом. Это тоже часть его хитроумного плана.

Звук его голоса вернул ее к действительности.

— Что вы сказали?

— Если бы вы на меня донесли, меня бы судили за оскорбление величества, — пояснил Фландри. — Но я почему-то думаю, что вы этого не сделаете.

— Нет, конечно! Ведь вы… — она осеклась.

"Я не намеревался вести ее к сияющим вершинам, — подумал он. — Но, кажется, создал именно такое впечатление, если она думает, что я могу присоединиться к восстанию ее мужа. Что ж, такое впечатление сделает ее более общительной, и послужит Цели, а на несколько дней — и более счастливой".

Он сказал:

— Часть плана мне ясна. Император хочет вернуть дорогого Аарона. Дорогой Аарон объясняет ему, что это требует грандиозных сумм, которые надлежит выколотить из сектора Альфа Круцис. Заручившись подобным объяснением, он может давать взятки, подтасовывать выборы, вести нечистую пропаганду, манипулировать людьми, может быть, даже держать на жалованьи кучу убийц… пока большая часть Полицейского управления на его стороне.

— Следовательно, многим влиятельным и облеченным властью людям шепнули словечко с трона. Жалобы на Снелунда должны замалчиваться, насколько это возможно, расследование их — затягиваться, а когда такое расследование все же начнется — ему воспрепятствуют всеми силами. Да-а. Я подозревал все это, исходя лишь из собственных данных.

— Он нахмурился. — Но такие скандальные факты нельзя скрывать вечно. Многие покорятся Снелунду ради собственной карьеры, но лишь пока не поймут, к чему он клонит. Тогда они могут принять меры, хотя бы потому, что испугаются того, что он может с ними сделать когда наберет силу. Снелунд неглуп и это осложняет положение. Может быть, ни один крупный гражданский или военный деятель не способен его свалить, но не так-то легко справиться с целым роем мелких гражданских и военных чинов. Должно быть, у него есть план, как справиться и с ними. Что же он выдумал?

— Гражданскую войну, — ответила она.

— Что?! — Фландри выронил сигарету.

— Дожать их до такой степени, чтобы они подняли восстание, — хрипло сказала она. — И подавить его таким способом, чтобы не осталось никаких улик о прошлом. Он, конечно, желает победы этому Флоту, но не немедленной. Продолжительная кампания с карательными налетами на планеты высвободит тот хаос, который ему необходим. Но предположим, что ваш адмирал, — в чем я сомневаюсь, — сможет разбить Хьюга быстро. За этой победой все равно последовал бы "период усмирения", чем должны заниматься его наемники, и уж они бы получили точные инструкции, что и как делать.

— После этого он распустил бы их, а заодно и свои личные отряды. Он набирал их из подонков всех частей Империи, и они бы снова растеклись бы по всем щелям, рассосались бы чисто автоматически. Он обрек бы восставших на гибель, а себя провозгласил бы героическим спасателем границ. — Конечно, — вздохнула она, — он знает, что кое-какие концы не удастся спрятать в воду. Но он не считает их слишком важными, потому что рассчитывает сам обрубить большинство из них.

— Риск немалый, — пробормотал Фландри. — Но, великий Кришна, какой приз!

— Марсейанский кризис стал для него огромной удачей, — сказала Катрин Мак-Кормак. — Все внимание переместилось совсем в другую сторону, а большая часть Флота ушла отсюда. Он хотел убрать Хьюга с дороги, не только потому, что Хьюг был опасен для него, но еще и потому, что надеялся возмутить Эней и спровоцировать его на восстание. Для этого сектора Хьюг — фигура большая, чем просто командующий флотом. Он — верховный член Ллиона, что делает его главным человеком на планете, исключая резидента. По закону наш Кабинет имел право называть его лишь "экспертом-советником", но на самом деле он являлся Оратором во всех вопросах и возглавлял сопротивление Снелунду. А Эней, следуя традициям, задает тон всем здешним человеческим колониями и многим колониям негуманоидов. Ноздри ее вздрогнули. — Наконец, Снелунд просто боялся Хьюга!

Фландри растер каблуком упавший окурок. Потом он ответил:

— Боюсь, что Империя не позволит восстанию победить, насколько бы честны ни были намерения инсургентов.

— Но ведь правда станет всем известна! — запротестовала она.

— В самом лучшем случае ваше свидетельство будет учтено, — сказал он. — Вам пришлось пережить трудное время. Бесконечные инъекции наркотиков и воздействие на мозговые центры, не говоря уже об остальном, верно? — Он увидел, как она прикусила нижнюю губу. — Мне жаль, что приходится напоминать вам об этом, моя госпожа, но еще меньше мне хотелось бы вводить вас в заблуждение. Сам факт, что вы слышали, как губернатор рассуждает о своих планах, еще ничего не доказывает. Потрясение… паранойя… намеренное подсаживание фальшивых воспоминаний агентами тех, кто хочет дискредитировать губернатора — любой ловкий адвокат, любой подкупленный психиатр разобьет ваше свидетельства в пух и прах. Вы можете потерпеть поражение даже в предварительном расследовании.

Она посмотрела на него так, будто он ее ударил.

— Неужели вы мне не верите?

— Я хочу вам верить, — ответил Фландри. — И среди прочих обстоятельств потому, что ваши свидетельства указывают, как и где искать факты, от которых не удастся так просто отмахнуться. Да, я пошлю капсулы с закодированным сообщением, распределив их по различным направлениям… из стратегических соображений.

— А сами вы домой не вернетесь?

— Зачем, если моему письменному сообщению поверят гораздо охотнее, чем вашему устному. Хотя и оно, надо сказать, не имеет большого веса. — Фландри помолчал. Ему хотелось, чтобы она ему поверила. — Видите ли, — проговорил он медленно, — голословные утверждения немного стоят. Нужны солидные доказательства. И целая их гора, если они направлены против императорского любимчика и большого человека, который поддерживает этого любимчика, собираясь сделать его еще влиятельнее. И… Снелунд совершенно прав: планета, против которой борются современными средствами быстро придет в такое состояние, что на ней улик не соберешь. Я думаю, что теперь пора навестить Эней.

— Что?!

— Мы попытаемся вступить в переговоры с вашим мужем, моя госпожа. Надеюсь, вы сможете склонить его к сотрудничеству. Тогда можно будет начать легальное преследование Аарона Снелунда.

Глава 6

"Звезда Виржил относится к типу F6. Она массивнее Солнца, менее яркая, с более высоким процентом ультрафиолета в своем излучении. Эней — четвертая из его планет. Он обращается по своей орбите за 1.73 стандартных года на среднем расстоянии в 1.50 астрономических единиц, а инсоляция составляет две трети земной. Диаметр его равен 10 700 километров, масса 0,45 земной, уровень гравитации на поверхности равен 0,635. Это помогает сохранению атмосферы, сравнимой с низшими уровнями комплекса Денвера и высшими — альтиплано Перувиано. (Следует помнить о том, что слабое притяжение означает соответственно малую плотность градиента плюс орогенические силы, недостаточные для поддержания высоких гор.) В течение веков молекулы воды поднимались в воздух и распадались под влиянием энергетических квантов; водород уходил в космическое пространство, кислород тяготел к соединению с минералами. От океанов древности осталось лишь немногое, а пустыни сделались весьма обширными.

Основная причина колонизации была чисто научной: единственные в своем роде расы на соседней планете Дидо, которая сама по себе была не тем миром, в котором человек захотел бы поселить свою семью. Конечно, там жили всякие люди, но доминирующим был тип исследователя-интеллектуала. Потом наступил период Осложнений, и энейцам пришлось бороться за жизнь, полагаясь только на себя, поскольку долгие поколения они были отрезаны or внешнего мира. Они приспособились.

Возникшее в результате общество получилось более стойким и одаренным в сравнении с другими, и его граждане обладали такими качествами, как патриотизм и глубокое уважение к знаниям. После того, как цивилизация вернулась в район Альфа Круцис, Эней прочно утвердился в секторе, как неизменный лидер. По сей день Виржилский университет в Новом Риме собирает студентов и стипендиатов со стольких миров, что даже трудно себе это представить.

Империя неизбежно пришла к решению, что организация дел в этом критическом секторе требует положить конец энейской независимости. И конец этот был положен стараниями интриганов и "здравомыслящих" филистеров. Сотни лет копились обиды, хотя рядовые граждане соглашались с тем, что лучше поддерживать Империю во всем, и планета поставила много выдающихся людей на земную воинскую службу.

Военно-интеллектуальные традиции планеты продолжали развиваться. Каждый энеец учился обращаться с оружием, включая и женщин. Старые баронские семьи по-прежнему задавали тон. Возможно, для имперской книги пэров их титулы не имели большого значения, но зато они имели значение для их народа; он поддерживал свои цитадели и порядок на своих землях; он взращивал больше офицеров и профессоров, чем того требовала его статистическая квота. На Энее существовала традиция заключать браки независимо от социального положения будущих супругов. Жизнь верхних слоев энейского общества была в немалой степени подчинена строгим рамкам, хотя и их представители занимались спортом, имели свои праздники и так далее. Жизнь низших слоев была более непринужденной, но бытующие в них манеры выгодно отличались от тех, что можно было видеть в подобных слоях на Земле."

Выше приведенное описание включает в себя много полезных фактов и опускает один, самый важный: для сотен тысяч гуманоидов Эней был родным домом.

Солнце почти село. Золотые лучи пролегли через Морское Дно Антонины, превратив его рощи и плантации в скопления голубовато-зеленых пятен и теней, огнем запылали на глади каналов, расцветив туман, что кольцом висел над соляными копями. Восточнее свет падал на утесы и скалы — там древний континентальный уступ Ллиона тянул к величественно-голубому небу многоцветную и выветренную громаду пурпурного, розового, желтого, коричневого и черного. Лавиния, луна планеты, казалась холодным маленьким рогом, увенчивающим всю эту массу.

И ветер тоже был холодным. Шум его смешивался с рокотом водопада, стуком копыт и звоном брони. Лошади скакали вдоль крутой тропы. Это были энейские лошади, косматые и мускулистые, и их аллюр, приспособленный к низкой гравитации, казался менее быстрым, чем был на самом деле. Хьюг Мак-Кормак скакал отдельно. Его сопровождали три сына — его дети от первой жены. По официальной версии они охотились на ваалхов, но ни одного не нашли и это их мало волновало. Истинная же цель этой прогулки состояла в том, чтобы просто вволю поскакать по этой земле, по их земле. Другого случая могло не представиться.

В небе показался ваалх. Крылья его тяжело рассекали воздух. Джон Мак-Кормак поднял ружье. Отец оглянулся на него.

— Не надо, — сказал он. — Пусть живет.

— Смерть прибережем для землян, так? — спросил Боб. В свои девять лет — шестнадцать стандартных — он был переполнен открытием того, что Вселенная не так проста, как его учили в школе.

"Он перерастет это, — подумал Мак-Кормак. — Он хороший мальчик. Они все хорошие, так же, как и их сестры. Да и какими еще могут быть, если их родила Рамона?"

— Я терпеть не могу убийства ради убийства, — сказал он. — Война — совсем другое дело.

— Ну, не знаю, — вставил Колин. Он был самым старшим. Поскольку ему предстояло быть следующим Первым, он, по семейным обычаям, не был отдан на службу. (Хьюг Мак-Кормак сделался наследником лишь тогда, когда его бездетный старший брат погиб в песчаной буре.) — Тебя не было здесь, отец, когда революция достигла Нового Рима. Но я видел толпу… простых честных граждан, как они выволакивали на улицу служащих политической полиции Снелунда, вязали их и забивали до смерти. И это казалось правильным. И сейчас еще кажется, когда вспоминаешь, что они натворили..

— И сам Снелунд отправился бы на тот свет, если бы я его поймал, — мрачно сказал Джон.

— Нет! — отрезал Мак-Кормак. — Ты не унизишься до его методов. Он будет убит так же открыто, как мы убиваем бешеных собак. Его сообщники предстанут перед судом.

— Если мы сможем переловить всех вшей, — сказал Боб.

Мак-Кормак подумал о безжалостных солнцах и мирах, среди которых прошла его жизнь, и сказал:

— Возможно, большей части удастся исчезнуть. Но что с того? У нас есть более важные дела, чем мщение.

Некоторое время они скакали молча. Тропа пересекала плато, похожее на степь, и впадала в мощеную дорогу, которая вела к Виндхому. Земля была жирной, влажной, и обильная растительность контрастировала с редкими кустами дварфа на изъеденных эрозией склонах. Трава покрывала землю почти таким же роскошным ковром, каким некогда было покрыто морское дно. Это была, главным образом, огненная трава, ее зазубренные листья были алыми по краям, но кое-где щетинилась трава-сабля и мягко покачивалась перистая трава. И вся она, по мере того как падала к ночи температура, закручивалась в спиральки, так что равнина казалась покрытой целым морем маленьким пружинок. Повсюду росли деревья — не только низкое местное железное дерево, но и вывезенные из других мест дубы, кедры, жасмин. Ветер перебирал их листья. Правее поднимался дым над фермерским коттеджем. Роботизированные латифундии не привились на Энее, и Мак-Кормак был рад этому: он всем своим существом чувствовал, что здоровому обществу необходимы крестьяне.

Колин пришпорил лошадь и подъехал к отцу. Его юное лицо с резкими чертами хранило печальное выражение.

— Отец… — он замолк.

— Продолжай, — ободрил его Мак-Кормак.

— Отец… ты думаешь… ты действительно считаешь, что мы можем победить?

— Я не знаю, — ответил Мак-Кормак. — Мы попытаемся, как следует мужчинам, вот и все.

— Но… сделать тебя Императором…

Мак-Кормак снова ощутил, как трудно ему договориться даже со своими близкими. С тех пор, как его доставили домой, у него не было ни минуты свободного времени — слишком много дел требовали его внимания. Этот день он буквально украл.

— Не подумай, что это нужно мне. Ты не был на Земле. А я был, и мне там не понравилось. Я никогда не чувствовал себя более счастливым, чем когда меня вернули в те места, которым я принадлежу.

"Имперский обычай, — пронеслось в его мозгу, — перемещать тех, кто делает карьеру, перетасовывать их по разным районам, но в конце концов возвращать их, по мере возможности, в те секторы, откуда они родом. Теория: свои родные планеты они будут защищать более яростно, чем чужие миры. Практика: в случае революции большая часть персонала флота, равно как и гражданское население, обнаружит, что родные планеты значат для них больше, чем Земля, которую большинство из них никогда не видели. Проблема: если я одержу победу, успокоюсь ли я, как, несомненно, это сделает Джосип, если победят его адмиралы?"

— Но почему тогда? — спросил Колин.

— А что еще я могу сделать? — вопросом на вопрос ответил адмирал.

— Но… свобода…

— Нет. Империя еще не настолько прогнила, чтобы позволить разбить себя на части. И даже если бы это было так, я не позволил бы себе ничего подобного. Разве ты не понимаешь, что только единство стоит между цивилизацией… нашей цивилизацией и Долгой Ночью?

— Что же касается вооруженного протеста, то он, конечно, может стимулировать изменения в политике, но Империя не простит вожаков. Это обстоятельство приглашает всех недовольных начать стрельбу и предсказывает конец так же ясно, как и раскол. И кроме того, — Мак-Кормак с такой силой сжал поводья, что побелели костяшки пальцев. — Восстание, возможно, вернет мне Катрин, если на это вообще осталась какая-то надежда.

— Итак, твоя цель — сохранить Империю, но держать ее под контролем, — быстро проговорил Колин. Его желание отвлечь отца от мыслей о мачехе было столь очевидным, что у адмирала сжалось сердце. — Я — с тобой, ты это знаешь. Я совершенно искренне считаю, что ты дашь ей совершенно новую жизнь, что ты лучший император, который только был у нас со времен Исаму Великого, а может быть даже со времен самого Магуэля… и ради тебя я подведу к присяге даже свою жену и сына… если только это возможно. — Он махнул рукой в сторону неба. — Ведь Империя так огромна!

Виржил закатился, как будто повинуясь этому жесту Энейская атмосфера не обладала свечением, достойным того, чтобы о нем упоминать. Впереди засверкали Альфа и Бета Круцис, и почти в то же мгновение через небо перекинул свой мерцающий мост Млечный Путь. Вся равнина, что находилась справа, погрузилась в полную тьму, но Лавиния серебрила бывшее морское дно под находящимися слева скалами.

Мак-Кормак сказал:

— Революции нужен вождь, и выбор пал на меня. Обойдемся без ложной скромности. Я контролирую Кабинет главной части этого сектора. Я могу утверждать, что являюсь главным стратегом имперского Флота. Мои люди знают, что я принципиален в главных вопросах, принимаю близко к сердцу второстепенные и всегда стараюсь быть честным. Таким меня знают и сотни других планет, населенные гуманоидами и негуманоидами. Было бы только хуже, если бы я стал утверждать обратное.

— Но как… — голос Колина прервался. Лунный свет играл на его кожаной куртке и серебряном седле.

— Мы захватим контроль над этим сектором, — сказал Мак-Кормак. — Это в большой степени зависит от того, удастся ли нам одержать победу над силами Джосипа. Если удастся, то любое хоть сколько-нибудь значимое общество в радиусе десяти парсеков будет стоять за нас. А потом… Мне самому не нравится эта мысль, но я знаю где и как добиться союза с варварами. Я говорю не о нескольких дартианских кораблях, поддержкой которых мне уже удалось заручиться; нет, речь идет о настоящих диких воинах, живущих далеко от наших границ. Не беспокойся, я не позволю им грабить и не позволю обосноваться здесь, пусть они даже поклянутся, что не нарушат нашего союза. Они будут всего лишь наемниками.

Весь имперский флот никогда не сможет выступить против нас. У него слишком много других дел. Если мы сделаем все быстро и успешно, то будем в состоянии отбросить любые силы. А что будет дальше… этого я предсказать не могу. Надеюсь, что мы сможем хорошо управлять сектором. Надеюсь, что это придаст вес нашему посланию: конец коррупции и тирании, свежее начало под руководством новой династии, давным-давно назревшие реформы… Нам нужен только толчок, который стронет лавину. Тогда все орудия Империи не смогут нас остановить, потому что большая их часть будет на нашей стороне.

"Какая еще лавина? — мысленно усмехнулся он. — Где это на Энее снег, если не считать той пыльцы, что несет с собой полярный ветер?"

Они обогнули рощу и выехали к замку. Виндхом стоял на месте, которое когда-то было мысом, а теперь — просто скальным выступом. На стенах и в башнях сверкали желтые огоньки. Рядом бежала порожистая река Дикий Ров.

Но взгляд Мак-Кормака был устремлен вдаль, на плато Антонины, стелющееся далеко внизу, уходящее далеко к горизонту. Над ним зеленел последний луч заходящего солнца, а выше чистым белым светом горел Дидо — вечерняя звезда.

"Там Катрин работала ксенологом до того, как я ее встретил, пять лет тому назад (нет, три энейских года; неужели я пробыл в Империи так долго, что забыл счет времени нашей планеты?), и мы полюбили друг друга и поженились.

Ты всегда хотела иметь собственных детей, Катрин, диу-ба, и я тоже, но всегда нам мешала моя служба; и однажды вечером…"

Он возблагодарил своего железного бога за то, что уже стемнело, и никто не видел слез у него на глазах. Он пустил лошадь в галоп. Дорога, прежде чем достичь ворот Виндхома пересекала возделанные поля. За ними, на лугу, расположился караван тинерантов. Транспорт их стоял поодаль, теряясь в темноте, а в свете, падающем из бойниц замка вырисовывались лишь силуэты палаток с трепещущими на них флагами Слышались приглушенные звуки шагов. Мужчины, женщины, дети, сидевшие вокруг костров, прекратили пение и танцы и приветствовали своего повелителя. Завтра эти бродяги откроют карнавал… а потом они понесут свое веселье дальше… хотя кулак Империи уже поднят над их головами.

"Не понимаю их", — подумал Мак-Кормак.

Копыта лошадей застучали по мощеному двору. Слуга поймал поводья лошади Мак-Кормака, и он соскочил на землю. Повсюду были воины. Вновь прибывшие люди Флота и воинский отряд семьи обменивались ревнивыми взглядами. Эдгар Олифант торопливо шел ему навстречу. Хотя Мак-Кормак властью императора повысил его до адмирала, тот не побеспокоился еще сменить капитанские звезды на погонах, добавив лишь повязку с ллианскими цветами на рукав кителя, тесно облегавшего его плотную фигуру.

— Со счастливым возвращением, сэр! — воскликнул он.

— Я уже собирался послать отряд на розыски.

Мак-Кормак рассмеялся.

— Клянусь космическими далями! Неужели вы думали, что мы с мальчиками можем затеряться на собственной земле?

— Нет, сэр. Но, извините меня, это глупо — скакать куда-то одному, без эскорта.

Мак-Кормак пожал плечами.

— С эскортом я буду ездить позже, на Земле. А пока позвольте мне побыть в одиночестве. — Он ближе придвинулся к офицеру. — Вы хотите мне что-то сказать.

— Да, сэр. Два часа назад пришло сообщение. Не пройдет ли адмирал… э-э… Император со мной?

Мак-Кормак попытался придать своему взгляду, обращенному на сыновей, унылое выражение. В глубине же души он вовсе не жалел о том, что его разум направлен прочь от той орбиты, на которую он вышел… вновь вышел.

Прежнее величие кабинета Первого растворилось в груде новых предметов: телефонов, папок с расчетами, электронного оборудования и сканеров. Мак-Кормак опустился в кресло за заваленным бумагами письменным столом; по крайней мере хоть оно выглядело старым знакомым.

— Итак? — проговорил он.

Олифант закрыл дверь.

— Первое сообщение было подтверждено еще двумя разведчиками, — сказал он. — Имперская армада идет сюда. Будет здесь через три дня.

Не имело значения, имел ли он виду стандартный период или двадцатичасовые сутки Энея.

Мак-Кормак кивнул.

— Я не сомневался в достоверности первого сообщения, — сказал он. — Наш план остается прежним. Завтра в шесть по времени Нового Рима я поднимусь на борт моего флагмана. Через два часа наши войска выступят.

— Но вы уверены, сэр, что враги не займут Эней?

— Нет. Но я был бы удивлен, если бы они решились на это. Зачем? Ни меня, ни моей семьи здесь не будет, и я устроил так, чтобы нашим врагам стало об этом известно. А какую еще награду может дать им Эней до битвы? Тот, кто победит в космосе, сможет достаточно легко захватить и планету. А до тех пор к чему тратить силы, которые так нужны в другом месте? Если враг захватит планету, что ж… Но он отправится прочь из системы Виржила, как только обнаружит, что мы не собираемся ее защищать, а стремимся захватить настоящую добычу — Сатан.

— Но, тем не менее, ваши защитные кордоны… — сказал Олифант с сомнением в голосе.

— Вы имеете в виду защиту внепланетных баз, таких как Порт-Фридериксен? Там находятся лишь легкие суда, предназначенные, главным образом, для эвакуации.

— Нет, сэр. Я думаю о наших межпланетных патрулях. Что будут делать они?

— Они состоят из дартанских наемников. Их единственная цель — вводить противника в заблуждение, выигрывая время для нашего флота, — ответил Мак-Кормак. "Неужели я не объяснил ему все достаточно ясно раньше? Что еще я упустил с тех пор, как на меня обрушилась эта лавина? Нет, все в порядке, просто он был слишком занят административными делами внизу". — Несколько кораблей заняли позиции в ближнем пространстве. Их задача — атаковать любое судно Джосипа, которое им подвернется. То, конечно, будут разведчики, слабо защищенные, и победа будет легкой. Те, которым удастся уцелеть, сообщат новость по назначению. Образ мыслей Пикенса хорошо мне знаком. Он будет убежден в том, что мы намерены вступить в битву на Виржиле, будет осторожничать и нипочем не догадается, что мы собираемся выйти к Бета-Круцис. — "Ах, старина Пикенс, ты всегда приходил с цветами для Катрин, когда мы приглашали тебя к обеду. Имею ли я право использовать против тебя знание твоих привычек? Ведь мы были друзьями?"

— Что ж, вы — Император, сэр. — Олифант указал на машины. — На сегодня еще много работы. Мы управляемся, но кое-какие детали требуют вашего внимания.

— Я займусь ими сразу же, еще до ужина, — сказал Мак-Кормак. — А вы будьте поблизости на случай, если мне понадобится ваш совет.

— Слушаюсь, сэр. — Олифант отдал честь и вышел.

Мак-Кормак занялся делами не сразу. Сперва он вышел на балкон, с которого открывался вид на скалу и богатые восточные земли внизу. Креуза, ближняя луна собиралась взойти. Глубоко втянув в легкие прохладный воздух, он ждал.

Спутник всплыл над горизонтом почти в полной своей фазе. Движение его было почти различимым. Двигаясь, он менял свою фазу. Погруженная в этот живой белый свет Антонина вернула себе, казалось, давно исчезнувшие воды. Как будто призрак волн закачался внизу, как будто прибой вновь забился о подножье виндхомского мыса.

"Ты часто говорила так, Катрин. Ты любила эти мгновения и считала их лучшими в нашем мире. Диуба, диуба, увидишь ли ты их когда-нибудь еще?".

Глава 7

Когда Виржил показался четким диском, "Азеноув" вынырнул из гипердрайва и начал набирать ускорение на гравзах. Каждый сенсор настроился на максимальную восприимчивость, но вокруг не было ничего, кроме бесконечного кипения космической энергии.

— По радио ничего не было? — спросил Фландри.

— Пока нет, сэр, — ответил голос Ровиана. Фландри выключил интерком.

— Мне самому нужно быть на мостике, — пробормотал он. — Что я делаю в своей… в вашей каюте?

— Оттачиваете разум, — ответила женщина со слабой улыбкой.

— Если бы! Почему на всех диапазонах полное молчание? Неужели вся система эвакуирована?

— Вряд ли. Но всем известно, что через пару дней придет враг. Хьюг просто гений в маскировке. Как и во многом другом.

Фландри внимательно посмотрел на нее. Слишком обеспокоенный, чтобы спокойно сидеть, но лишенный возможности ходить из-за тесноты, он стоял возле двери и барабанил по ней пальцами. Катрин Мак-Кормак казалось почти спокойной.

Почти все то время, что прошло от первого их разговора до этого времени, она спала. Это принесло большую пользу ее телу и, как он надеялся, хоть немного залечило душевные раны. Но для него это время оказалось нелегким. Решение броситься вперед флота и идти все время на квази-скорости, пытаясь доставить пленницу восставшему военачальнику, досталось ему непросто. У него не было никаких полномочий для таких переговоров. Его действия лишь с огромной натяжкой можно было рассматривать, как выполнение полученного им приказа: неизвестно еще, окажет ли присутствие жены хоть какое-то заметное действие на адмирала.

"Почему она позволила мне услышать любовь в ее голосе?" — подивился Фландри.

Вслух он сказал:

— Мой талант — в моей речистости. Но стрелы ее не попадут в цель, если этот маневр не принесет удачи.

Взгляд золотых глаз из-под челки цвета меда уперся в него.

— Вы не станете вынуждать Хьюга к уступке, — предупредила она. — Я ни о чем не стану его просить, как бы ни сложились обстоятельства. Его ведь расстреляют, не так ли?

Фландри вздрогнул. Пот выступил на его ладонях.

— Ну… прошение о помиловании…

Ему редко приходилось слышать столь мрачный смех.

— Вашей вежливости, командор, хватило бы на нас двоих. Может быть, я была колонисткой, может быть, я провела свою сознательную жизнь, изучая породу существ, связанную с человечеством едва ли больше, чем имиритяне… но я изучила историю и политику, а положение жены адмирала Флота дало мне богатую возможность наблюдать и сравнивать. Империя не сможет простить Хьюга. — Тут ее голос дрогнул. — А я… согласна, скорее, видеть мертвым, чем рабом с контролируемым разумом или пожизненным заключенным… такого сильного человека, как он.

Фландри достал сигарету, хотя собственное небо уже казалось ему сделанным из дубленой кожи.

— Идея, моя госпожа, состоит в том, что вы расскажете ему все, что узнали сами. Он, по крайней мере, бросит играть в игру Снелунда. Он может отказаться от боевых действий около тех планет, которые сам Снелунд не прочь подвергнуть бомбардировке.

— Но без баз, без источников продовольствия… — дыхание ее взволнованно участилось, и комбинезон, потревоженный этим движением, так ясно обрисовал формы ее тела, что Фландри не мог этого не заметить. — Что ж, поговорить мы, конечно, можем, — несчастным голосом заключила она. Восстановленные было силы покинули ее. Она протянула руку.

— Командор… если бы вы позволили мне пойти…

Глядя в сторону, Фландри покачал головой.

— Мне очень жаль, моя госпожа. Против вас — серьезное обвинение, и вы не были оправданы. Единственный предлог, под которым я мог бы вас отпустить, это тот, что вы уговорите мужа сдаться, но вы сами сказали мне, что это невозможно. — Он втянул дым в легкие, и в голове его пронеслась мысль о том, что скоро ему нужно будет принимать противораковое средство. — Поймите, что Снелунду я вас не отдам. Я достигну восставших раньше, чем получу такой приказ. Вы отправитесь со мной на Землю. То, что вы сможете рассказать о "лечении", которому подверг вас Снелунд, и о его амбициях… что ж, это может причинить ему неприятности. Как минимум, ваш рассказ может вызвать к вам симпатию людей, достаточно могущественных, чтобы вас защитить.

Он снова посмотрел на нее и увидел, что ее лицо стало мертвенно-бледным. Взгляд ее застыл, на лбу выступили капли пота.

— Моя госпожа! — Отбросив в сторону сигарету, он склонился над ней. — В чем дело? — Он приложил руку к ее лбу. Лоб был холодным. Такими же были ее плечи и руки, когда Фландри коснулся их. Он еще ниже склонился над ней.

— Моя госпожа…

Катрин Мак-Кормак шевельнулась.

— Стимулирующую таблетку… — прошептала она.

Фландри подумал, не вызвать ли ему корабельного врача, но решил, что не стоит, и подал ей таблетку и стакан с водой. Она глотнула. Когда он увидел, что тело ее вновь обрело прежние краски, а дыхание стало ровным, у него отлегло от сердца.

— Простите меня, — сказала она, и голос ее лишь едва возвышался над шумом корабельных машин. — Память — жестокая штука.

— Я сказал не то, что следует, — покаялся он.

— Вы не виноваты. — Взгляд ее был устремлен в пол. Он не мог не отметить, как длинны ее ресницы, выделяющиеся даже на фоне бронзовой кожи. — Нравы землян отличны от наших. Для вас то, что со мной случилось — несчастье, мерзость, да, а для меня осквернение, от которого я никогда не смогу очиститься, причина, заставляющая меня сомневаться, захочу ли я когда-нибудь снова увидеть Хьюга… Может быть, вы поймете меня, если я расскажу вам, как он использовал наркотики и психотропные препараты. Раз за разом я погружалась в кошмар, когда я не могла думать, не была собой, не имела воли, не была ничем, только животным, делающим все, что он мне велел, лишь бы избежать боли…

"Мне не следовало бы это слушать, — подумал Фландри.

— А она не стала бы говорить об этом, если бы самообладание полностью к ней вернулось. Но как я могу уйти?"

— Моя госпожа, — перебил он, — вы же сами сказали, что вы не были собой в такие мгновения. И вам не следует принимать это в расчет. Если ваш муж хотя бы наполовину такой, каким вы его рисуете, он все поймет.

Некоторое время она сидела неподвижно. Стимулятор слишком быстро сделал свое дело; очевидно химические препараты действовали на нее как-то по-особому. Наконец она подняла голову. Цвет ее лица сделался прежним, но тело, казалось, еще отдыхало. И она улыбалась. — Вы и вправду страйдер, — сказала она.

— Э-э… теперь вы себя хорошо чувствуете?

— Во всяком случае, лучше. Мы можем поговорить о деле?

Фландри почувствовал глубокое облегчение. Ощутив слабость в коленях, он опустился на койку и принялся раскуривать новую сигарету.

— Да, я очень этого хочу, — сказал он. — В настоящий момент у нас общие интересы, и ваша информация может помочь нам успешно завершить дело, не обращаясь за помощью к матушке-Земле.

— Что вы хотите знать? Может быть, я не смогу ответить на одни ваши вопросы и откажусь ответить на другие.

— Согласен. Но давайте все-таки попробуем. Мы не нашли в этой системе никаких следов астронавигационной активности. Флот таких размеров, как флот Мак-Кормака, должен заявить о себе тем или иным способом. В крайнем случае, хотя бы излучением энергетических агрегатов. Что он сделал? Он мог бы приблизиться к солнцу, прячась за ним; он мог бы залечь в неподвижности на изрядном расстоянии отсюда — например, в половину светового года; или же он мог бы совсем покинуть систему Виржила; или же… У вас есть какие-нибудь соображения?

— Нет.

— Вы в этом уверены?

Она бросила на него гордый взгляд.

— А что мне скрывать?

— Не нужно испепелять меня взглядом! Один эсминец — это еще не сила! Перефразируйте мой вопрос следующим образом: каким образом мы можем вступить с ним в контакт до начала битвы?

Она уступила.

— Я не знаю, и это — честный ответ, — сказала она, взглянув ему прямо в глаза. — Могу сказать вам только вот что: что бы Хьюг не планировал, все будет смелым и неожиданным.

— Превосходно, — проворчал Фландри. — Ну, а что насчет молчания в эфире?

— О, это, я думаю, легче объяснить. Мы не обладаем достаточным количеством станций с достаточной мощностью, с волнами нужной длины, чтобы наши передачи были различимы на достаточно большом расстоянии. А Виржил глушит их солнечными бурями. Главным образом, мы посылаем жесткие лучи через спутники. Радиофоны являются для нас обычным явлением — они нужны отдаленным деревням и усадьбам — но они, естественно, используют ту частоту, которую отражает ионосфера. Виржил дает Энею в высшей степени мощную ионосферу. Короче, мы можем обойтись и без больших станций и обходимся, чтобы вражеские навигаторы получили дополнительную проблему — неуверенность в своем положении относительно противника.

"Ты понимаешь даже этот принцип — никогда не оставлять врагу возможности свободного перемещения, никогда не упускать шанса осложнить ему жизнь, — с уважением подумал Фландри. — Мало кто из гражданских, включая и офицерских жен, понимают это".

— А как насчет межпланетной связи? — спросил он. — У вас в системе есть братские миры. Вы упоминали, что даже проводили на них исследования. Как вы думаете, эти базы эвакуированы?

— Нет. По крайней мере, не та главная, что находится на Дидо. Она некоторым образом сама себя обслуживает, и на ней слишком много различных приборов и записей, а кроме того, существуют еще связи с местным населением. — В ее голосе зазвучали гордые нотки: — Я знаю своих бывших коллег — вторжение не заставит их бежать.

— Но в случае надобности ваши люди могут установить связь с другой планетой?

— Да, вероятно. И они вполне могли это сделать еще и потому, что у Джосипа не может быть данных по всем мирам нашей системы. А то, чего нельзя найти, нельзя и разрушить.

— Они не решатся на такое, — запротестовал Фландри.

— Разве возможно пойти на такое ради одной лишь злобы?

Она ответила ему с горечью в голосе:

— Откуда вам знать, что Его Величество приказал своему адмиралу?

Гудок вызова спас его от необходимости отвечать. Он нажал кнопку интеркома.

— Сообщение капитану с мостика, — послышался густой, чуть шипящий голос Ровиана. — На пределе досягаемости обнаружен корабль. Похоже он идет на пересечку.

— Сейчас буду, — ответил Фландри. — Вы слышали, моя госпожа?

Она кивнула. Он подумал, что она ясно видит его усилия сохранить внешнее спокойствие.

— Свяжитесь с третьей аварийной станцией, — сказал он.

— Дозорные пусть облачатся в скафандры. Корабль привести в состояние боевой готовности. Когда мы столкнемся с этим типом, все должны быть в доспехах и с оружием наготове. Трое будут охранять вас. Они будут находиться примерно в середине коридора. Это — безопасное место, хотя и не следует обольщаться по его поводу. Скажете охраннику, что я велел, чтобы передатчик вашего шлема был напрямую связан с мостиком и командным пунктом. А сами оставайтесь в каюте и не во что не ввязывайтесь.

— Вы считаете, что нам грозит опасность? — спросила она.

— Я обязан предполагать худшее. — Он вышел.

На экране рубки Виржил выглядел удивительно большим. "Азеноув" вошел в систему на максимальной скорости, и ускорение буквально расплющило бы команду в лепешку, если бы не нейтрализующее поле. Это устройство препятствовало и проникновению радиации. Солнце пылало ясным светом, напоминая горящую корону.

Фландри опустился в командирское кресло. Ровиан сказал:

— Я думаю, что этот корабль шел по своему курсу с установленными на минимум генераторами, пока не нащупал нас. Если мы хотим встретиться с ним в районе Энея, — коготь черкнул по красноватой точке на экране, — то нам пора начинать торможение.

— М-м-м, не думаю, — Фландри потер подбородок. — Если бы я был на месте того шкипера, то меня бы не вдохновила перспектива встречи с вражеским кораблем возле моей родной планеты, пусть даже этот корабль небольшой и хочет вступить в переговоры. Ибо все, что ему о нас известно, некому подтвердить, кроме наших же машин. — Ему не нужно было объяснять, какое разрушение можно причинить вначале атомным снарядом, который невозможно задержать, а потом — таранным ударом многотонного корабля, несущегося на скорости в сотни километров в секунду. — Когда важный город только один, смертнику есть из-за чего волноваться. Он может стать слишком импульсивным.

— Что же тогда ты намерен делать?

Фландри включил астрораму. Планеты-точки, орбиты-круги и стрелы векторов вызывали у него неприятное ощущение условности, зато все данные были максимально наглядны.

— Подумаем. Следующая планета — они называют ее Ди-до — достаточно велика, но настолько важна, чтобы у нашего противника создалось двусмысленное впечатление о нашем к ней отношении. Кроме того — там научная база… а, на ней должно быть, люди с трезвым умом… Думаю, стоит занять позицию именно на орбите Дидо. Курс к третьей планете, Ровная.

— Слушаюсь, сэр. — Распоряжения были отданы, вычисления сделаны, и двигатель, чья мощность была уменьшена, запел на низких нотах.

Фландри продиктовал радиограмму.

— Если необходимость в переговорах возникнет раньше, Чем мы достигнем нужного нам места, прошу проинформировать. Мы будем держать приемник на стандартной волне, — закончил он и приказал слушать эфир.

Время не шло, а ползло.

— А что, если нам не позволят покинуть эту систему? — спросил Ровиан на эриау.

— У нас есть шанс, — ответил Фландри. — Риск, по-моему, не очень велик, учитывая то, какая гостья находится у нас на борту. Кроме того, я уверен, что наш друг Мак-Кормак по достоинству оценит тот факт, что мы забрали ее у этой свиньи Снелунда… Нет, пожалуй, не стоит оскорблять свиней.

— А чего ты, собственно, добиваешься?

— Бог знает, да и он не уверен, к какому разряду следует отнести мою информацию. Может быть, она — пшик. Может быть, откроется хоть ничтожная возможность смягчить конфликт, если не избежать его вовсе. Побудь на мостике десять минут, хорошо? Если я сейчас же не покурю, я взорвусь.

— А здесь ты покурить не можешь?

— Капитан корабля гуманоидов не имеет право на человеческие слабости. Мне прожужжали об этом все уши, когда я был еще кадетом. Мне и без того придется объясняться с начальством, причем по более серьезным вопросам.

Ровиан издал звук, который можно было истолковать как смешок.

Шли часы. Виржил рос на экране. Наконец Ровиан сообщил:

— Последние данные о встреченном корабле указывают, что на нем поверили, будто мы направляемся к Дидо, и намерены прибыть туда одновременно с нами. Пока с кораблем не установлено никакой связи, хотя он уже должен принимать наши передачи.

— Странно. А что о самом корабле?

— Судя по нашим радарам, его тоннаж и мощность близки нашим, но это не военная модель.

— Эней, без сомнения мобилизовал все, что может летать, от ступ до метел. Вряд ли это судно решится на драку с кораблем, вроде нашего.

— Если только его напарник… — Ровиан имел в виду второе судно, появившееся на экране вскоре после того, как изменилось их положение по отношению к солнцу.

— Ты сказал мне, что это второе может прибыть на Дидо только после нас, если не уйдет в гипер; а я сомневаюсь, что его капитан настолько стремится к Дидо, чтобы пойти на это при такой гравитации. Нет, это, наверное, еще один разведчик, высланный на всякий случай.

Тем не менее, когда "Азеноув" приблизился к третьей планете, Фландри объявил состояние боевой готовности.

Планета громоздилась перед ним — большой крутящийся шар из снежных облаков. Ни одна луна не сопровождала ее в этом вращении. Региональная лоция описывала планету следующим образом: орбита умеренно-эксцентрическая, средняя величина радиуса-вектора равна одной астрономической единице; масса, диаметр и, следовательно, поверхностная гравитация лишь очень незначительно отличаются от земных; период вращения вокруг оси равен восьми часам сорока семи минутам, наклон оси к плоскости орбиты — тридцать восемь градусов; оксинитрогенная атмосфера горячее и плотнее, чем это требуется для людей, но пригодна для дыхания; d-аминный биохимический состав не вреден для человека, но и пользы ему не приносит — вот, в основном, и все. Миры слишком многочисленны, и информация о каждом должна быть лишь самой лапидарной.

Облачившись в защитный костюм, но оставаясь пока без шлема, Фландри вызвал по видеофону Катрин Мак-Кормак. В шлеме на экране, она напомнила ему изображения женщин-воинов из старинных книг, которые ему приходилось читать.

— Итак? — спросила она.

— Я хотел бы связаться с вашей исследовательской базой, — сказал он, — но как, скажите на милость, я могу найти ее под этой накипью?

— Она может не ответить на ваш вызов.

— Но может и ответить. И вероятность этого увеличится, если ее обитатели узнают, что мне их известно их местонахождение. Этот корабль, что пасется рядом с нами, вынуждает ее к молчанию, а… В общем, если на базе сидят ваши старинные приятели, то они могут ответить вам.

Она подумала.

— Хорошо, я вам верю, Доминик Фландри. База, Порт-Фридериксен… — короткая слабая улыбка, — ее основал один из моих предшественников на западном краю Барка, как мы назвали самый большой континент. Тридцать четыре градуса пять минут восемнадцать секунд северной долготы. Думаю, вы сможете проверить эти данные по радару.

— Плюс термические, магнитные и тому подобные помехи. Спасибо. Готовьтесь к разговору через полчаса или час.

Взгляд ее был серьезным.

— Я скажу им правду.

— Этого хватит до тех пор, пока мы не найдем что-нибудь получше и подешевле. — Фландри отключился, но ему казалось, что он все еще видит на экране ее лицо. Он повернулся к Ровиану. — Займем приблизительно стоминутную орбиту до тех пор, пока не обнаружим базу, потом уже над ней передвинемся на синхронную орбиту.

Облаченный в броню хвост его помощника тревожно дернулся.

— Сэр, это означает, что корабль повстанцев найдет нас почти вне атмосферы.

— Полезно держаться выше планетного поля. Но разве ты не сообщал мне в своей последней информации о том, что скорость его слишком высока для того, чтобы он мог рассчитывать на какую-либо орбиту кроме гиперболической?

— Да, сэр, если только он не способен тормозить гораздо быстрее, чем мы.

— Его хозяин полон подозрений. Он, должно быть, хочет поторопиться, пока мы не начали швырять в него разные штуки. Это вполне естественно. Меня бы и самого нервировал вражеский эсминец, сиди я на грузовом корыте или что там у них. Видя, что мы настроены дружественно, он остановится… а к этому времени мы, если повезет, проделаем еще десять-пятнадцать тысяч километров и поговорим с учеными.

— Слушаюсь, сэр. Дает ли мне капитан разрешение установить все защитные экраны на полную мощность?

— Не раньше, чем мы свяжемся с Порт-Фридериксеном. У них должна быть целая куча приборов. Но во всем остальном — полная боевая готовность.

"Прав ли я? Если я ошибаюсь…" — ощущение ответственности, лежащей на нем одном, угнетало Фландри. Он пытался прогнать его, концентрируя внимание на предстоящих маневрах.

Вокруг Дидо "Азеноув" летел в режиме свободного падения — это был единственный возможный вариант. Шум и вибрация исчезли разом. Изображение планеты заполнило все экраны. Она ослепительно сверкала, когда корабль пролетал над той ее частью, где царил день, и была непроницаемо темной, когда путь корабля проходил мимо теневой ее стороны, кроме тех мест, где ощущалось мерцание заката и нежная дрожь едва занимающейся зари. Атмосферная буря сильно мешала поискам. Фландри вцепился в подлокотники кресла с такой силой, что кровь выступила у него под ногтями.

— Сейчас мы могли бы наблюдать второй корабль с помощью обычной оптики, если бы не планета между нами, — сказал Ровиан.

— Естественно, — отозвался Фландри. Тревожное состояние помощника передалось и ему.

Голос в интеркоме сказал:

— Похоже, мы ее обнаружили, сэр. Долгота верная, инфракрасные лучи указывают на континент на востоке и океан на западе, радар улавливает искусственные сооружения, мы можем даже уловить нейтронное излучение атомной установки. Хотя из-за проклятых помех ничего нельзя сказать наверняка. Проверим на следующем витке?

— Нет, — сказал Фландри, и обнаружил что голос его звучит гораздо громче, чем нужно. Он продолжал уже тише:

— Замкните радар. Пока мы будем подниматься, пилоту придерживаться этой орбиты. Мы поднимемся параллельно ей и дальнейшее изучение будем вести оттуда. Теперь, когда наш актер перешел на немую роль, нам нужна стабильная орбита. Установи на максимум полевые экраны, Ровиан.

Когда старший офицер репетовал команду, в голосе его явственно звучало облегчение. Корабль снова ожил. Сложный комплекс гравитационных сил вывел его на кривую, что была ближе к кругу, чем к спирали. Влияние атмосферных штормов стало менее заметным.

— Дайте мне изображение чужого судна, как только это будет возможно, — сказал Фландри. "Я бы чувствовал себя куда увереннее, если бы немного попялился на него". Он заставил себя откинуться на спинку кресла и ждать.

На экране появилось изображение. Человек вскрикнул. Ровиан зашипел.

Тонкий силуэт принадлежал кораблю, который никак не мог использоваться в мирных целях. Можно было с уверенностью сказать: к Империи он не имел отношения. Вооружение его было таким же мощным, как у "Азеноува", и так же составляло единое целое с корпусом. Задранный нос и выпущенные стабилизаторы, указывали на то, что он намерен проскочить атмосферу быстрее, чем земной корабль… как если бы он собирался грабить город…

"Варвары, — вспыхнуло в мозгу у Фландри. — Из какого-нибудь чертова края, с какой-то дикой планеты, где, может быть, сотню лет назад они еще только учились обращаться с железом, но кто-то посчитал полезным — в военных или коммерческих целях — обучить их космическим полетам, снабдить их машинами и нужными навыками… Не удивительно, что они нам не отвечали. Возможно, ни один из них не знает англика!"

— Белый свет, — рявкнул он. — "Сигнал мира. Может быть, они распознают хоть его. Хьюг Мак-Кормак не нанял бы их, если бы они не были хоть в каком-то контакте с его цивилизацией".

Приказ его немедленно выполнили.

Наемник выстрелил голубовато-белым энергетическим пучком. За ним последовали снаряды. Фландри услышал грохот возмущенного металла. Он с силой нажал на гашетку, и "Азеноув" немедленно ответил противнику. Это был ответ самого корабля. Человеческий мозг не способен осознать происшедшее за такой промежуток времени, и его реакция не могла быть столь мгновенной. Разрядились бластерные пушки, защитные устройства раскрылись, встречая снаряды. Секундой позже открылись каналы, выпускающие на свободу крупных пташек.

Взорвались атомные снаряды. Электромагнитные экраны могли воспрепятствовать ионному дождю, но не жару радиации и жестких лучей, не энергетическому шквалу и грубому удару торпед. Мегагравные силы могли замедлить их, но не остановить. Это должны были сделать интесепторы, если только могли.

У варваров было огромное преимущество: высокая скорость и оптимальная высота. Их корабль явно был лучше защищен.

Но недаром за плечами Ровиана были годы службы. Облако пламени окутало врага. Из одной части корабля вырвался сноп ярко-белых искр. То, что от него осталось, — скрюченное, сплющенное, обугленное, полурасплавленное — кометой закружилось вокруг планеты, потом устремилось назад в космос.

Но и землянам досталось. Тактические эксперты подсчитали, что при таком обороте битвы, жизнь эсминца не может длиться более трех минут. Огненные лучи поразили жизненно важные центры "Азеноува". Ни один военный специалист не стал бы утверждать, что это полностью погубило корабль; но три взрыва были такими близкими, что их пламя ворвалось в коридор, бушуя, поджигая, круша машины, как фарфор, разрывая людей, как будто они были тряпичными куклами.

Фландри увидел, как подался мостик. Стальная пластина пилой прошла сквозь Ровиана. Хлынула кровь, но внезапное уменьшение гравитации разбило этот поток на отдельные красные частицы, быстро рассосавшиеся в воздухе. Окаменевший, оглушенный, чувствуя, что нос и рот его наполнены собственной кровью, Фландри успел все же закрыть лицевой экран и натянуть перчатки, о которых совершенно забыл, прежде чем последняя струя воздуха исчезла в отверстии.

Потом наступила тишина. Двигатели умолкли, эсминец достиг пика траектории и снова ринулся к планете.

Глава 8

На "Азеноуве" не осталось ни одной исправной шлюпки. Хотя корабль еще держался, основные системы вышли из строя, и времени на ремонт не было. Одна из четырех шлюпок оставляла, правда, слабую надежду. Хотя ее фузионный генератор не действовал, аккумуляторы могли снабжать энергией два двигательных конуса, которые казались исправными. Механизмы и приборы ее были целы. Можно было рассчитывать на аэродинамическую посадку. Все пилоты были или убиты или тяжело ранены, но Фландри доводилось водить боевые воздушные машины до того, как он перешел в "Интеллидженс".

Инженеры едва успели доложить обо всем этом — пора было покидать корабль; в атмосфере его ждал неминуемый конец. Борясь с удушьем, невесомостью и пустотой, выжившие с трудом пробрались в лодку. Если бы все они остались в скафандрах, места бы не хватило. Фландри установил нужное давление, пустив воздух из резервуара, и, как только все, пройдя через шлюз, расположились полукругом, включил приборы. Ему удалось найти место для трех скафандров, включая и его собственный, но тут он вспомнил, что не имеет права надевать его, если остальные люди окажутся незащишенными. Однако, скафандры создавали хоть какую-то иллюзию безопасности.

Тех, кто пострадал сильнее, разместили в креслах с креплениями. Остальные сбились в проходе, и жизнь их теперь зависела от джи-поля. Фландри заметил, что Катрин тоже стоит среди них. Ему хотелось устроить ее в кресле второго пилота: цепи поля вполне могли сдать — им предстояло выдержать слишком большое напряжение. Но мичман Хэвлок обладал опытом в делах такого рода, и именно его помощь могла оказаться той крупицей, что перетянула бы чашу весов в пользу спасения.

Первое соприкосновение со стратосферой Дидо дрожью отозвалось в металле и в живой плоти. Фландри переключил лодку на свободный полет.

Остальное было невероятным: шлюпка словно метеор летела сквозь огонь, ужас, грохот, штормовой ветер, ночь, горы и провалы облаков, град, похожий на пули, безумные виражи и верчение мчащегося на нее горизонта, а все вокруг гудело и выло, и вибрация пронизывала тела до мозга костей, и сам черт выплясывал на приборной панели.

Фландри и Хэвлоку каким-то образом удавалось управлять шлюпкой. Они погасили, в основном, скорость, прежде чем добрались до той высоты, где высокая скорость могла бы стать фатальной. Они не запрыгали беспомощно в тропосферной части и не полетели кувырком, когда достигли нижних слоев атмосферы. Они избежали пиков, протянувших свои костлявые пальцы, чтобы схватить их, и чудовищного урагана, жестокость которого превосходила все бури, которые когда-либо знала Земля, а ведь он вполне мог бы закрутить их и швырнуть в море. Среди путаницы цифр и шкал, безумного метания рук над приборной панелью и ног над педалями, среди грохота, воя, жары, вибрации они все-таки сохраняли ориентацию.

Их желания были сосредоточены только на одном — достичь Порт-Фридериксена. Траектория спуска обвела их вокруг северного полушария. Определив на нем самый крупный континент, они изо всех сил прокладывали себе путь к нужной долготе и, оказавшись несколько западнее, начали планировать к ней.

Они могли бы точнее выйти к цели или, во всяком случае, оказаться ближе к ней, если бы их начальный вектор имел верное направление. Но автопилот сбился, когда "Азеноув" выбросило с орбиты. Теперь это обстоятельство усугублялось вращением планеты, которое вынудило шлюпку тратить энергию на ранней стадии торможения. К тому времени, когда она достигла безопасной скорости, ее аккумуляторы были истощены. Перегруженная, она была лишена возможности баллистического маневра. Не оставалось ничего, кроме как использовать для посадки последние джоули.

Невозможно было использовать и хвостовые компенсаторы: люди, не защищенные скафандрами, в случае отказа джи-поля оказались бы раздавленными. Фландри выбрал большую проплешину, окруженную лесом. Между пригорками и поросшими осокой холмами блестела вода. Лучше уж болото, чем верхушки деревьев. Килевые тормоза засипели, перекрывая ворчание двигателя, шлюпка качнулась, встала на дыбы, задрожала и застыла под острым углом. Летающие существа тысячами поднялись в воздух, и все стихло.

Какое-то мгновение Фландри вообще ничего не соображал. Слабый ропот одобрения вывел его из оцепенения.

— В-в-все в порядке? — заикаясь спросил он. Пальцы его дрожали.

— Новых повреждений нет, сэр, — ответил чей-то голос.

— Может быть, и нет, — вмешался другой. — Вот только О’Брайен умер во время спуска.

Фландри закрыл глаза.

"Мой человек, — билось у него в мозгу. — Мои люди. Мой корабль. Сколько же нас осталось? Сейчас сосчитаю… Двадцать три с незначительными повреждениями, плюс Катрин и я. Семнадцать… шестнадцать — серьезно ранены. Остальные… Жизнь остальных была в моих руках!"

Хэвлок проговорил безо всякой интонации:

— Радио вышло из строя, сэр. Мы не можем позвать на помощь. Что предлагает капитан?

"Ровиан, та стальная полоса была предназначена мне, а не тебе. Оставшиеся жизни все еще в моих проклятых руках."

Фландри заставил себя открыть глаза. В ушах стоял такой звон, что он с трудом различал собственный голос, и, как ему показалось, звучал он невыразительно.

— Долго поддерживать внутреннее поле мы не сможем: скоро потратим последние эрги. Давайте вынесем наших раненых, а потом уже начнем бороться с местным тяготением ка наклонной палубе. — Он встал на ноги и посмотрел на людей. Никогда еще ему не приходилось видеть более суровых лиц. — Вы знаете эту планету. Можете ли вы дать нам какой-нибудь совет?

Катрин была скрыта от его взгляда теми, кто расположился ближе к нему. Низкий ее голос не дрожал, когда она ответила:

— Медленно уравновешивайте давление. Если мы находимся примерно на уровне моря, то воздух должен быть примерно в два раза плотнее земного. Вам известно, где мы находимся?

— Мы правили на энейскую базу.

— Если я не ошибаюсь, в этом полушарии сейчас должно быть раннее лето. Предположим, что мы недалеко от арктического пояса. Тогда день должен быть длиннее ночи, но ненамного. Однако, если принимать в расчет короткий период вращения, на яркий свет рассчитывать не приходится.

— Спасибо.

Фландри отдал необходимые распоряжения.

Сааведра, офицер связи, нашел инструменты, снял панель с радиоприемника и теперь изучал его.

— Может быть, мне удастся здесь кое-что подправить, тогда мы сможем сообщить на базу, — сказал он.

— Сколько вам понадобится времени? — спросил Фландри. Мускулы его вернули себе эластичность, голос — кое-какую ясность.

— Несколько часов, сэр. Я буду заниматься высокочастотным трансформатором с переменной связью, пока не окажусь на стандартной полосе частот.

— И может оказаться так, что слушать будет некому. А если они нас все-таки услышат, им придется проводить триангуляцию и… Да-а. — Фландри покачал головой. — Ждать мы не можем. Сюда идет другой корабль. Обнаружив то, что осталось от первого, он начнет охотиться за нами. И у них окажется великолепная возможность нас разыскать: облет планеты с металлическим детектором. Для такой примитивной планеты этого вполне достаточно. Я не хочу, чтобы мы задерживались у шлюпки — тогда на нас непременно сбросят бомбу.

— Что же нам делать, сэр? — спросил Хэвлок.

— Считает ли моя госпожа, что у нас есть возможность дойти до базы пешком? — спросил Фландри.

— Это зависит от того, где именно мы находимся, — ответила Катрин. — Топография, культуры аборигенов — все это на Дидо так же разнообразно, как и на большинстве других планет. У нас хватит еды?

— Думаю, что да. Такие шлюпки снабжаются значительным запасом провизии. Насколько я понимаю, здесь должно быть много пригодной для питья воды.

— Это так. Она дурно пахнет и пенится, но еще ни один дидонианский источник не вызвал болезни у гуманоида. Здешняя вода имеет несколько иной биохимический состав.

Когда шлюз был полностью открыт, воздух ворвался в шлюпку плотной струей. Запахи были странными и разными — то ароматные, то резкие, то гнилостные, то пряные, а некоторые вообще не поддавались определению. Люди тяжело дышали, лица их покрылись потом. Один из них принялся стаскивать с себя рубашку. Катрин накрыла его руку своей.

— Не стоит, — предупредила она. — Несмотря на облачность, количество ультрафиолета, достигающего земли, достаточно для ожога.

Фландри первым опустился по лесенке. Вес изменился ненамного. Он ощутил присутствие озона в болотных испарениях и подумал о том, что увеличенная порция кислорода может оказаться полезной. Его ботинки вязли в липкой жиже. Звуки жизни снова стали явственными: свист, бормотание, шорохи, щелканье крыльев. Теперь, когда его слух полностью восстановился, в плотном воздухе они казались ему особенно громкими. В зарослях сновали мелкие животные.

Эти заросли не были похожи на лес земного типа. Разнообразие пород было просто невероятным, от карликовых деревьев до стройных гигантов. Многие стволы были оплетены лозами и лианами. Такой же разнообразной была и листва. Никакой зелени — преобладали насыщенные коричневые и красные цвета, хотя среди них мелькали пурпурные и золотистые пятна; таких же цветов была трава, жестким ковром покрывавшая землю. Создавалось общее впечатление угрюмой пышности. Особо густых зарослей не было, но Фландри задумался о том, как придется прокладывать дорогу между этими деревьями. Он видел больше препятствий, чем ему хотелось бы.

Небо было жемчужно-серым. Низкие облака двигались по нему однообразной чередой. Неясно светящаяся полоса у горизонта обозначала Виржил. Фландри определил, что здесь едва наступило утро. Нужно было уходить до того, как поднимется солнце.

Он вдруг почувствовал облегчение. Работа предстояла тяжелая. И он был рад этому: она отвлечет его от мыслей о погибших людях и разбитом корабле.

У большинства раненых были переломы, некоторые были без сознания. Два человека получили серьезные ранения острыми кусками металла. Один был в глубоком обмороке и пульс у него едва прощупывался. А О’Брайен умер.

К счастью офицер-медик был на ногах. Дел у него было много. Выходя с руками, полными медикаментов, Фландри увидел, что Катрин помогает ему. Он удивился, что она еще здесь. Казалось, такая женщина должна была воспользоваться ситуацией и исчезнуть.

К тому времени, как последние припасы были выгружены, она закончила перевязывать раненых и помогала мужчинам копать могилу. Когда подошел Фландри, О’Брайен уже лежал в могиле. Вода пузырьками закипала вокруг него. Гроба у него не было. Катрин накрыла его имперским флагом.

— Будет капитан читать заупокойную службу? — спросила она.

Он посмотрел на нее. Она была так же измучена, как и он, но держалась прямо. Волосы ее намокли и повисли вдоль щек, но сохранили свою яркость даже в этом мире. На поясе ее комбинезона висели ножны, и он по очертаниям узнал в них мерсейанский боевой нож.

— Вы так хотите? — глуповато спросил он.

— Он не был врагом, — ответила она. — Он был из людей Хьюга и должен получить подобающие почести.

Она протянула ему молитвенник.

"Я? — подумал он. — Но я никогда не верил…"

Она наблюдала за ним. Все за ним наблюдали. Пальцы его оставляли пятна на страницах, когда он читал слова молитвы. Заморосил дождь.

Пока остальные закапывали могилу, Катрин коснулась рукава Фландри.

— Прошу вас уделить мне несколько минут, — сказала она. Они отошли в сторону. — Я осмотрела окрестности, — сказала она ему. — Изучила растительность, вскарабкалась на дерево, и увидела горы на западе… Если бы мы находились к востоку от Снежной стены, в это время года мы не встретили бы здесь так много птероподов. Так что гряда перед нами должна быть Маурисианом, так что, я примерно знаю, где мы находимся.

Его сердце на мгновение остановилось.

— А что насчет здешних земель?

— Я знаю их меньше, чем мне бы того хотелось. Я, в основном, работала в Геэтулии. Но первый свой сезон я провела именно в этом районе, хотя работа была скорее стажировочной, чем исследовательской. Главное вот в чем: у нас есть хорошие шансы найти Дидонис, где мы встретим людей, да и местная культура его достаточно высока; а если нам удастся набрести на общину, знающую один из наших языков, то я, вполне возможно, смогу поговорить с ними, и даже довольно свободно.

Черные ее брови сошлись у переносицы.

— Не стану скрывать, что было бы куда лучше, если бы мы сели западнее Маурисиана, и не только потому, что это сократило бы нам путь. Здесь можно встретить и дикие племена. Но, с другой стороны, мне, может быть, удастся договориться с ними насчет проводников.

— Хорошо. А вы не наметили для нас приемлемую дорогу?

— Конечно. Именно ее я, в основном, и искала. Нужно пройти лесом чуть меньше километра, а потом заросли станут пореже. Я нашла тропу, которая идет в нескольких метрах от болота примерно в том направлении, которое нам нужно.

— Хорошо, — сказал он. — Но как бы я хотел, чтобы мы с вами были на одной стороне…

— Мы и есть на одной стороне, — улыбнулась она. — Что вам остается делать, кроме как искать Порт-Фридериксен?

Память о поражении горечью отозвалась в нем.

— Пожалуй, больше ничего. Итак, грузимся и отправляемся. — Он повернулся на каблуках и отошел от нее, но чувствовал, что она смотрит ему вслед, и взгляд этот жег ему спину.

Люди тяжело нагрузились; кроме того, нужно было нести еще и раненых. Помимо еды, сменной одежды, посуды, оружия, амуниции, пластиковых палаток и прочего, без чего нельзя обойтись, Фландри приказал захватить с собой три скафандра.

— Прошу прощения, но зачем они нам? — запротестовал было Хэвлок. — Конечно, в случае высылки разведчиков, импеллеры будут под рукой, но при здешней гравитации их хватит ненадолго, да и радиус действия будет никакой. И я не думаю, чтобы нам встретились такие существа, чтобы с ними пришлось сражаться в скафандрах.

— Быть может, нам придется их бросить, но я надеюсь нанять местных носильщиков. А часть пути мы можем их пронести сами.

— Сэр, с таким грузом люди будут буквально валиться с ног!

Фландри сурово посмотрел на молодого блондина.

— А вы предпочитаете валяться мертвым? — отрезал он. Фландри обежал взглядом усталых, грязных, понурых людей, за которых отвечал.

— В путь, — приказал он. — Помогите-ка мне, Хэвлок. Я не намерен нести меньше, чем остальные.

Вздох пронесся по шеренге, но люди повиновались.

Тропа оказалась настоящим благословением. Прутья и гравий, втиснутые в грязь дидонианами образовали достаточно твердую дорогу, ведущую через лес к холмам.

Мало-помалу наступили сумерки. Фландри велел продолжать путь, освещая дорогу фонарями. Он делал вид, что не слышит замечаний, что вполголоса раздавались за спиной, но они причиняли ему боль. Потом наступила ночь, стало холодно, очень темно, и темнота эта была наполнена ворчанием и отдаленными криками. Люди, пошатываясь, продолжали свой путь.

Еще один час, похожий на кошмар, и Фландри разрешил привал. Тропу пересекал ручей. Высокие деревья окружали маленькую лужайку и создавали подобие крыши. Фландри включил фонарь, выхватив из тьмы листья и глаза людей.

— Вода и камуфляж, — сказал он. — Что скажите, моя госпожа?

— Хорошо, — отозвалась она.

— Видите ли, — попытался объяснить он, — нам нужно отдохнуть, а скоро наступит день. Я не хочу, чтобы нас заметили с воздуха.

Она не ответила.

"Я, потерявший корабль, и не стою ответа", — подумал он.

Люди освободились от своей ноши. Лишь немногие пожевали концентраты, прежде чем уснуть. Офицер-медик, Филип Капунан, сказал Фландри:

— Капитан, конечно, должен быть первым дозорным, но я буду занят еще час-другой — надо осмотреть раненых. Нужно поменять повязки, ввести свежие энзимы, сделать уколы антирада, дать анальгетики — обычный набор, так что помощи не потребуется. Вы вполне можете отдохнуть, сэр. Когда я кончу, то разбужу вас.

Фландри едва дослушал последние слова. Он мгновенно погрузился в сон. Последним его ощущением было то, что земляное покрытие — Катрин назвала его травой-ковром, несмотря на то, что оно больше напоминало красновато-коричневую губку — превратилось в чуть сыроватый, но мягкий матрац.

Доктор разбудил его, как и обещал, и дал ему стимулирующую таблетку. Кофе был бы куда лучше, но он не осмелился развести огонь. Он прошел по поляне, нашел сухое место меж двух огромных корней, сел, прислонился к огромному стволу и расслабился. Дождь прекратился.

Рассвет на Дидо наступал бесшумно. Свет как будто вливался в теплый воздух капля за каплей, подобно бесплотному духу, неслышно крадущемуся меж спящих. Тишина была полной, если не считать журчания ручья и шороха капающей с листьев воды.

Послышались шаги. Фландри встал, наполовину вытащил из кобуры бластер. Увидев Катрин, он отпустил оружие и поклонился.

— Моя госпожа. Что… что вас так рано разбудило?

— Не могу спать. Слишком много мыслей. Не возражаете, если я посижу с вами?

— Как я могу возражать?

Они сели рядом. Он принял позу, которая позволяла ненавязчиво наблюдать за ней. Взгляд ее был устремлен вдаль. Усталость пеленой подернула ее глаза, белым налетом обметала губы.

Вдруг она повернулась к нему.

— Поговорите со мной, Доминик Фландри, — попросила она… Я все думаю о Хьюге… теперь я могу надеяться на встречу с ним… Но смею ли я с ним остаться? Не будет ли прошлое вечно тенью стоять между нами?

— Я же говорил, — "Целый космический цикл прошел с тех пор", — что если он упустит такую женщину, как вы, неважно, по какой причине, то он — просто идиот.

— Спасибо. — Она протянула руку и накрыла его ладонь своей. Он потом еще долго чувствовал это прикосновение. — Давайте будем друзьями? Такими, что называют друг друга просто по именам?

— Я был бы счастлив.

— По энейскому обычаю мы не будем разводить по этому поводу особых церемоний. — Улыбка ее была задумчивой. — Произнесем тост и… Но позже, Доминик, позже. — Она поколебалась. — В конце концов, для вас война окончена. Вы будете интернированы. Никакой тюрьмы, просто отдельная комната в Новом Риме. Я приду навестить вас, когда смогу, и приведу Хьюга, когда он будет свободен. Может быть, мы уговорим вас присоединиться к нам. Вот было бы здорово!

— Прежде нам следует достичь Порт-Фридериксена, — сказал он, не осмеливаясь на какое-нибудь менее банальное высказывание.

— Да, — она подалась вперед. — Давайте это обсудим. Я же сказала вам, что мне нужно с вами поговорить. Бедный Доминик, вы спасли меня от плена, потом от смерти, а теперь еще должны слушать мои жалобы. Давайте лучше говорить о насущном.

Он встретился со взглядом зеленых глаз, что смотрели на него с широкого сильного лица.

— Итак, — произнес он, — это весьма капризная планета, не так ли?

Она кивнула.

— Считается, что она начинала как венерианский тип, но потом столкнулась с гигантским астероидом. Волна, возникшая в результате этого удара, унесла с собой большую часть атмосферы, но оставшейся части было вполне достаточно, чтобы продолжалась химическая эволюция, тоже не слишком похожая на земную — фотосинтез и так далее, хотя развившиеся в результате аминокислоты оказались поляризованными вправо, а не влево. Из-за этого же астероида возник сильный осевой наклон и, может быть, он же стал причиной такого быстрого вращения. Из-за этих факторов океаны не столь инертны, как этого можно ожидать на безлунной планете, а бури свирепы. Здесь высокая тектоническая активность, но это не удивительно, не так ли? Должно быть, поэтому мы не нашли здесь следов прошлых оледенений, зато нашли следы периодов аномальной жары и засух. Но, впрочем, наверняка никто ничего не знает. За время, в тысячу раз превышающее период человеческой жизни, мы проникли в тайны планеты всего лишь на пядь. Вот таков этот мир, Доминик.

— Понятно, — сказал он. — Но есть ли здесь территории, удобные для людей?

— Не так уж много. Слишком здесь жарко и сухо. Некоторые высокогорные и полярные районы лучше этого, а Порт-Фридериксен расположен в зоне ветров, зависящих от холодного течения. Тропики убили бы вас за несколько дней, если бы вы не смогли от них защититься. Нет, эта планета нужна нам не для того, чтобы на ней жить — только для исследований. Но она ведь и принадлежит ее аборигенам. — Тон ее вдруг сделался вызывающим. — Когда Хьюг станет Императором, он уж проследит за тем, чтобы всем аборигенам позволили развиваться своим путем.

— Если только станет. — Как будто кто-то чужой, забравшийся в мозг Фландри, заставил его произнести: — Зачем он обратился к варварам?

— Он не может успеть повсюду сам, и они нужны ему для охраны Внржила. — Она смотрела в сторону. — Я расспросила двоих ваших людей, которые видели корабль на экране, о том, как он выглядел. Судя по их описанию, это был дартианский корабль. Этот народ не враждебен нам.

— Пока им не представилась к этому возможность! Мы предложили им мир, а они все равно ударили.

— Они… что ж, дартиане часто действуют таким образом. Особенности их культуры мешают им поверить в то, что призыв к миру может быть искренним. Хьюгу пришлось взять всех, кого он мог — приходилось торопиться. Разве после всего, что было, у него были причины полагать, что кто-то захочет переговоров? Он же не бог и не может предусмотреть всего!

Фландри вздохнул.

— Думаю, что нет, моя госпожа.

Порыв ветра всколыхнул листву. Катрин немного помолчала, а потом мягко сказала:

— Знаете, а ведь вы еще ни разу не назвали меня по имени.

— Как я могу? — ответил он тусклым голосом. — Ведь из-за меня погибли люди.

— О, Доминик! — Слезы навернулись ей на глаза. Он и сам с трудом удержался от слез.

Они оказались друг подле друга. Она спрятала лицо у него на груди, он обвил рукой ее талию, а она левой рукой обняла его за шею, а правой гладила по волосам. Плечи его дрожали.

— Доминик, Доминик, — шептала она. — Я все понимаю. Я так хорошо тебя понимаю. Мой муж тоже офицер. Под его началом больше кораблей и больше жизней, чем ты можешь сосчитать. Сколько раз я видела, как он читал отчеты о потерях! Я честно тебе скажу: он приходил ко мне и запирал дверь, чтобы мы могли вместе поплакать. Он тоже делал ошибки, стоившие людям жизни. Какой командир их не делает? Но кто-то ведь должен командовать. Это — твой долг. Ты взвешиваешь факты, используя все свои знания, и решаешь; и пока ты действуешь, используя для этого все свои силы, ты не должен оглядываться назад. Не смеешь. Не имеешь права. Доминик, не мы создали эту жестокую вселенную. Мы лишь живем в ней, и должны пытаться и надеяться.

— Кто сказал, что ты допустил ошибку? Ты действовал совершенно правильно. Я не верю, чтобы какой-либо суд мог тебя осудить. Если Хьюг не мог предвидеть, что ты прилетишь со мной, как мог предвидеть ты?.. Доминик, выше голову, взбодрись.

Внезапно адское сияние заполнило восточный горизонт. Секундой позже воздух задрожал от рокота, а земля — от вибрации.

Люди повскакали с земли. Фландри и Катрин разомкнули руки.

— Что это?! — крикнул Сааведра.

— Это… — изо всех сил закричал Фландри, пытаясь перекрыть грохот, — это второй корабль варваров обнаружил нашу шлюпку.

Минутой позже они услышали нарастающий рев, который может издавать только корабль, идущий на высокой скорости. Он перешел в столь же ужасающий свист. Потом стих и он, и летающие существа вновь вернулись на ветви деревьев.

— Военное судно высокой оснащенности, — заключил Фландри. — Намеренно убило все живое в радиусе нескольких километров от места нахождения шлюпки. — Он сжал в кулаки вспотевшие руки. — До чего же я рад, что мы успели так далеко уйти!

Катрин взяла его руки в свои.

— Ты не один, Доминик, — сказала она. — Легче ли тебе от этого?

Нет, не легче. Но Катрин внушила ему достаточно смелости, чтобы подумать:

"Ладно. Мои метания ни к чему не приведут — мертвые останутся мертвыми. Моя задача — спасти живых… а потом, если только будет это "потом", как-то извернуться, чтобы мое начальство не судило меня слишком сурово. Моя совесть все равно осудит меня. Но, может быть, я научусь не обращать внимания на ее приговор. Имперский Офицер, научившийся такому, может принести немало пользы".

— Отдыхайте, друзья, — сказал он своим людям. — Следующие сутки проведем здесь, восстанавливая силы, а потом уж пойдем дальше.

Глава 9

Совершенно внезапно лес кончился и сменился ровным полем. Выйдя на него, Фландри увидел ряды кустов. Поле с одной стороны переходило в долину, над которой поднимался пар, а с трех сторон было обрамлено зарослями.

Фландри не сразу понял, что это поле — возделываемое.

— Стойте! — крикнул он. Его бластер птицей выпорхнул из кобуры.

Стадо носорогов? Нет… не совсем… нет, конечно. Заповедник лорда-советника Мулилеса Африканского находится за двадцать световых лет отсюда.

Полдюжины животных размером и строением очень напоминали носорогов, но их почти безволосая голубоватая кожа была скорее гладкой, чем морщинистой, а хвоста не было вообще. Но плечи каждого выступали в стороны, образуя настоящие платформы. Уши были большими и здорово походили на весла. На высоком лбу, выступавшем над парой птичьих глаз, покоился рог-нос, потом череп суживался, переходя в мордочку с очень мягким подвижным ртом. Но ощущение мягкости компенсировалось видом огромного острого лезвия и рядом зубов-пил в пасти.

— Подожди, Доминик! — Катрин поспешно подбежала к нему. — Не стреляй. Это ногас.

— Хм? — он опустил пистолет.

— Это наше слово. Люди не могут произносить слов дидонианского языка.

— Ты хочешь сказать, что они… — Фландри приходилось сталкиваться со странными языками, и все же каждому слову можно было подобрать хоть какой-то эквивалент. Какой смысл обладать разумом, если он не может приспособиться к окружению?

Подойдя поближе, он увидел, что существа вовсе не пасутся. Двое склонились в углу поля, выкорчевывая пни, в то время как третье катило аккуратное бревно к зданию, чья крыша возвышалась над холмом, а четвертое тащило примитивный деревянный плуг по корчевью. Пятое шло следом за четвертым и управляло плугом с помощью какой-то сбруи. Пара маленьких животных прыгала по плечам взрослых. Поле находилось поодаль, так что трудно было разглядеть отдельные детали сквозь дымку, зыбящуюся в воздухе. Шестое существо, находящееся ближе к Фландри, вырывало траву между кустиками.

— Идемте! — Катрин пошла вперед. Она шла легко, несмотря на свою ношу.

Последний их переход был трудным и долгим — они шли день и ночь, а на привале были слишком заняты, чтобы найти время для разговора. Однако оба они воспрянули духом, а Катрин так ожила, что, глядя на нее, Фландри забывал обо всем вокруг. Она становилась для него всем.

— Алло-о-о! — Она остановилась и помахала рукой.

Ногасы тоже остановились и покосились на нее. Их уши и носы дернулись и напряглись. Фландри снова вернулся в реальный мир. Звери могли напасть на нее.

— Деплой, — обратился он к тому из своих людей, который нес тяжелое оружие, — за мной! Остальные прикрывают нас. — Он подбежал к Катрин.

Захлопали крылья. Существо, которое раньше парило среди низких облаков, едва различимое с земли, опустилось возле шестого ногаса.

— Это крилло. — Катрин схватила Фландри за руку. — Жаль, что я не успела предупредить тебя заранее. Смотри, смотри. Это удивительно…

Ногасы были, по-видимому, более или менее млекопитающими, и обладали всеми полагающимися особенностями: пол легко было определить, так как женские особи имели вымя. Крилло походил на птицу… но так ли уж походил? Телом он был не больше крупного гуся, и весь был покрыт перьями, серовато-коричневыми в верхней части и светло-серыми в нижней, однако цвет их переходил в голубоватый на горле, на крыльях и на кончике длинного треугольного хвоста. Когти были сильными, приспособленными для того, чтобы хватать и держать. Очень длинная шея оканчивалась головой, выглядевшей так, будто она посажена на шею задом наперед. Лицо казалось состоящим, главным образом, из двух огромных топазовых глаз. А вместо клюва — лишь красный хрящ в форме трубки.

Крилло уселся на правое плечо ногаса. Из трубки показался липкий… язык? Фландри отметил, что на каждом боку ногаса, как раз под платформами, имеются узлы. Правый узел раскрылся, высвободив нечто вроде щупальцев по два метра каждое. Крилло вытянул свой язык так, что тот коснулся края усиков. Скрепленные таким образом, оба существа заковыляли к людям.

— Не хватает еще рукаса, — сказала Катрин. — Нет, подожди-ка. — Ногас, который шел за плугом, замычал. — Это зов. Собственный рукас хиша должен распрячь хиша, прежде чем этот хиш сможет подойти к нам.

— Но остальные… — Фландри указал на них. Четверо ногасов стояли все на тех же местах.

— Конечно, — согласилась Катрин. — Без других частей они просто животные. Они не могут ничего, кроме простой работы, которую они выполняют, пока не получат сигнал от целого… Ага. Вот так.

Новое животное появилось из-за кустов и заковыляло по бороздам. Оно меньше походило на обезьяну, чем ногас на носорога или крилло на птицу. Тем не менее, у землянина возникли именно такие ассоциации. Существо было бы с метр высотой, если бы держалось прямо, но казалось ниже. Для передвижения оно использовало все четыре конечности, короткие и кривые. Каждая заканчивалась тремя хорошо развитыми пальцами. Хвост его был приспособлен для хватания. Грудь, плечи и руки — огромных размеров, больше, чем у человека; кроме трех длинных пальцев на каждой руке имелось еще по отстоящему большому пальцу. Голова была массивной и круглой с шарообразными ушами и горящими коричневыми глазами. Подобно крилло, существо не имело ни носа, ни рта, просто трубку с ноздрями. Оно было покрыто шерстью, кроме тех мест, где находились уши, конечностей и горла — там виднелась голубая кожа. Оно… он было мужского пола. На нем был пояс с кисетом и железным ножом.

— Это дидонианин? — спросил Фландри.

— Рукас, — ответила Катрин. — Одна третья дидонианина.

Животное приблизилось к тому ногасу, что стоял ближе к людям. Склонившись к его левому плечу, на котором сидел крилло, он с помощью собственного "языка" присоединился к оставшемуся свободным щупальцу.

— Ты же понимаешь, — торопливо проговорила Катрин, — что нам нужно было как-то их называть. На большей части дидонианских наречий существа имеют названия, приблизительно эквивалентные "ногам", "крыльям" и "рукам". Но если перевести все это на англик, получается путаница. Поэтому, поскольку энейский диалект включает некоторое количество русских слов, мы и использовали эти слова, назвав их "рукас", "ногас" и "крилло". — Тройное существо остановилось в нескольких метрах от них. — Оставь в покое свой пистолет. Хиш не причинит нам вреда.

Она направилась навстречу туземцу. Фландри, несколько сбитый с толку, последовал за ней. Симбиотическое содружество не было для него новостью. Самый удивительный его образец, который ему до сих пор приходилось видеть, представлял собой единение Тогру-Танакх-Кон на Ванрийне: гориллоподобное существо поставляло руки и силу; маленькое ракообразное — мозг и острое зрение, а третье было связующим звеном между двумя первыми, соединяя их нервные системы. Очевидно, эволюция на Дидоне шла похожим путем.

"Но ушла она гораздо дальше! — подумал Фландри. — Она довела этих существ до той грани, когда им не нужно даже есть, поскольку они могут питаться кровью большого существа. Господи, как это ужасно!"

Они с Катрин остановились возле автохтона. Густой, не лишенный приятности аромат, плыл в воздухе. Фландри никак не мог решить, в какую пару глаз ему смотреть.

Ногас заворчал. Крилло издал резкий звук через ноздри, которые, должно быть, обладали резонаторной полостью. Рукас надул свой горловой мешочек и выдал причудливый набор звуков.

Катрин внимательно слушала.

— Я не специалист в этом языке, — сказала она, — но в окрестностях Порт-Фридериксена говорят на похожем, так что я понимаю его достаточно хорошо. Имя этого хиша — Хозяин Песен, хотя слово "имя" в данном случае не совсем верно.

Она что-то произнесла в ответ. Фландри уловил несколько слов на англике, но понять фразу не мог.

"Наверное, дидониане слишком чужды, чтобы выучить человеческий язык, — подумал он. — Должно быть, ксенологи разработали свои жаргоны для каждой из лингвистических групп: шумы, в которые могут погружаться земные эпиглоты, смешанные с семантическими моделями, которые могут понимать дидониане. Сколько же сил потребовала такая работа!"

Голос ответил ей.

"Неспособность человека говорить на дидонианском языке зависит не только от иного устройства бронхов и рта, — понял Фландри. — Хороший певец справился бы с этими звуками. Нет, главное в том, что их язык контрапунктен по своей структуре".

— Этот хиш не знает жаргона, — сказала ему Катрин. — Но его знает Открыватель Пещер. Они соберут его для нас.

— Хиш?

Она хмыкнула.

— Какое название может быть верным в подобной ситуации? Некоторые культуры настаивают на особом разграничении полов в данном единстве. Но, как правило, пол не имеет большого значения в подобной комбинации, и они создают их в таком сочетании, которое удобнее в настоящий момент. Поэтому, мы называем единство "хишем", независимо от того, из каких существ оно составлено, и не пытаемся толковать этот мир по своему образу.

Крилло отсоединился и поднялся в воздух. Рукас с ногасом остались скрепленными. Но они выглядели так, будто потух внутренний свет, наполнявший их прежде. Некоторое время они смотрели на людей, потом рукас принялся почесываться, а ногас вырывать траву.

— Для мышления нужны все трое, — заключил Фландри.

Катрин кивнула.

— Верно. Рукас обладает наиболее развитым разумом. Но один он подобен шимпанзе. Понятно это тебе, высокоинтеллектуальный землянин? А ногас сам по себе просто глуп. Собранные же втроем, они способны мыслить не хуже, чем любой из нас. Может быть, даже лучше, если только тут возможно сравнение. Мы все еще пытаемся найти между нами и ими что-нибудь общее. — Она нахмурилась. — Пусть твои мальчики уберут оружие. Мы — в гостях у доброго народа.

Фландри отдал приказ, но оставил своих людей на тех местах, где они находились. Прикрытие было необходимо на случай, если что-нибудь пойдет не так. Кроме того, нельзя было забывать и о раненых на носилках.

Следующий партнер освободился… нет, освободилась от плуга. Задрожала земля, когда ногас хиша бросилась в галоп. Должно быть крилло и рукас присоединились к ней крепко! Когда этот хиш приблизился к людям, Катрин обратилась к дидонианину на том же языке, но тоже безрезультатно, хотя и получила ответ. Она перевела его так: встреться с Умеющим Возделывать Землю, он знает о вашей расе, пусть даже ни один из хишей не научился вашему наречию.

Фландри потер подбородок. Фермент, замедляющий рост волос на подбородке все еще действовал, но его огорчало то, что эффект распространялся и на усы.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — эти инди… эти существа соединяются в… э-э… единство в зависимости от того, какой состав является оптимальным для предстоящего дела?

— Да. Так обстоит дело у большинства культур, которые мы изучили. Упомянутое единство является, очевидно, тем, что подразумевает его имя — умелым фермером. В других комбинациях соединения хишей могут быть выдающимися охотниками, мастеровыми, музыкантами — кем угодно. Вот почему нет потребности в большом населении — не нужна специализация в пределах одной группы.

— Ты сказала "группы"?

— Мне это слово кажется более точным, чем "община".

— Но каким образом каждому известно, что умеет другой?

— Видишь ли, процесс запоминания, нашей расы кажется легким, но он несовершенен: для того, чтобы информация не затерялась, нужно освежать ее в памяти, и искусство это приобретается практикой. Клетки памяти сохраняют информацию до тех пор, пока живо умение ее поддерживать. А у дидониан ногасы сохраняют знания по ботанике, потому, что имеют дело с землей; рукасы, действительно имеющие руки, помнят ремесла; крилло хранят знания по метеорологии и географии. На самом деле все еще сложнее: каждый вид хранит информацию каждого рода… особенно ту, что касается языка. Но ты, я думаю, и так это понял.

— Но все равно…

— Позволь мне продолжить, Доминик. — Катрин пылала таким энтузиазмом, какого Фландри никогда не наблюдал ни у одной женщины. — Вопрос культуры. Дидонианские культуры столь же разнообразны, сколь были когда-то земные. Результатом этого является то, что единства узнают друг от друга меньше, чем могли бы, из-за отсутствия концентрации внимания; эмоциональные и интеллектуальные контакты редки; сами группы находятся на первобытном уровне развития. Некоторые культуры в высшей степени ограничены в вопросах связей. Скажем, их составляющие должны принадлежать одному единству до тех пор, пока смерть не нарушит его, если не считать неохотно заключаемых временных единств с целью получения каких-нибудь сведений. Эти культуры тяготеют к более высокой ступени развития, которая, впрочем, нисколько не выше уровня каменного века, и совершенно истощены в эстетическом смысле. И во всех случаях дидониане не осознают полностью своих потенциальных возможностей.

— Понятно, — протянул Фландри. — Повесы против пуритан.

Она мигнула, потом усмехнулась.

— Это как тебе угодно. Во всяком случае, большая часть культур, подобно этой, поступает в данном вопросе оптимально. Их единства являют собой настоящие индивидуальности. Они очень подвижны в своих составляющих, зато каждое обладает максимумом талантов в своей специальности. Кроме того, менее развитые партнерства более скромны в своих потребностях. — Она посмотрела в небо. — Думаю, скоро для нас создадут Открывателя Пещер, — сказала она.

Двое крилло направлялись вниз. Очевидно, один принадлежал Хозяину Песен, а другой — Открывателю Пещер, хотя Фландри не мог отличить одного от другого. Вероятно, ногас и рукас были общими и для Хозяина Песен, и для Открывателя Пещер.

Еще несколько крилло появились над деревьями, новые рукасы появились то ли из леса, то ли из дома.

"Через некоторое время нам предстоит присутствовать на настоящем, собрании", — подумал Фландри.

Он перенес внимание на Катрин и вновь созданного Открывателя Пещер. Между ними начался диалог. Первое время разговор шел с перебоями, поскольку оба собеседника несколько лет не практиковались в жаргоне и он отличался от того, на котором говорили в окрестностях Порт-Фридериксена. Но через некоторое время беседа оживилась.

Остальная часть группы, приблизившись, наблюдала и слушала, обмениваясь замечаниями. Здесь были все, кроме тех, кто, как Фландри узнал позже, были заняты охотой или сбором растений. Рукас подошел поближе, таща на плече толстую "пуповину" ногаса. Синие пальцы ощупали одежду человека и попытались расстегнуть кобуру бластера. Фландри не хотелось позволять этого, хотя оружие было на предохранителе, но Катрин могла не одобрить отказ. Сняв свой рюкзак, он разложил его содержимое на земле. Это дало занятие рукасам сразу из нескольких единств. Увидев, что они не крадут и не портят вещи, Фландри сел и предоставил своим мыслям возможность блуждать, пока они не наткнулись на Катрин. Там они и остались.

Прошел час-другой, короткий день уже клонился к закату, когда она позвала его движением руки.

— Они рады встрече с нами и готовы оказать нам гостеприимство, — сказала она, — но вряд ли они смогут провести нас через горы. Тамошние жители очень опасны. Кроме того, в это время года много работы в лесу и в поле. В то же время, общине наверняка понравится плата, которую я предложила: огнестрельное оружие и стальные инструменты. Они создадут того, кого называют Много Мыслей, и он обдумает вопрос. А нам пока предлагают остаться здесь.

Лейтенант Капунан был особенно доволен этим обстоятельством: те лекарства, которые были в его распоряжении, не давали состоянию его пациентов ухудшиться, но напряжение, вызванное путешествием, не способствовало выздоровлению. Если бы он мог остаться здесь с ранеными, когда остальные пойдут за помощью, Фландри бы это вполне устроило. Сам по себе переход мог стать причиной возникновения трудностей, но в таком случае их было бы меньше.

Люди направились к дому. Все чувствовали себя карликами среди громыхающих огромных существ. Все, кроме Катрин; она все время смялась и болтала.

— Для меня все это что-то вроде дома, — сказала она своим спутникам. — Я стала уже забывать, до чего увлекательно было работать на Дидоне, и как я любила эту работу.

"В тебе настоящий талант к любви", — подумал Фландри. Эта мысль сделала бы его предприимчивее в отношении любой другой девушки; но эта вызывала в нем небывалую робость.

Поднявшись на гряду, они увидели дальний склон. Он опускался, потом снова поднимался, образуя природное укрытие. Искусственные каналы, отходящие от реки, должны были препятствовать наводнению. В отдалении возносился к облакам утес. Оттуда доносилось ворчание водопада. Катрин указала туда рукой.

— Они называют этот район Громовым Камнем, — сказала она. — Названия мест у них гораздо точнее, чем имена единств.

Участок состоял из бревенчатых зданий с торфяными крышами и примитивного загона. Двор был крытым — для защиты от частых и сильных дождей. Большинство сооружений было сараями или яслями. Их занимал молодняк всех трех видов вкупе с четырьмя взрослыми каждого вида. Взрослые образовывали пары в различных комбинациях. Третьим в каждую из них становился подросток. Оставшийся незанятым молодняк расхаживал вокруг, дремал или ел. Маленькие ногасы питались молоком — из взрослых две особи женского пола были кормящими.

— Что это, школа? — спросил Фландри.

— Можно сказать и так, — ответила Катрин. — Первоначальные стадии обучения и развития. Они слишком важные, мы не должны их прерывать. Впрочем, этим частичным единствам все равно. По мере того, как дети растут, среди них появляются более юные партнеры. Но в конце концов они займут в уже установившихся единствах места умерших особей.

— Ого! "Если бы молодость знала, если бы старость могла". Похоже, дидониане разрешили эту проблему.

— И некоторым образом одержали победу над смертью. Потому что поколение за поколением личности как бы вливаются друг в друга, не теряя ранее приобретенного. Преемственность… Теперь тебе понятно, почему мы так интересуемся ими?

— Конечно. Я не обладаю темпераментом настоящего ученого, но вы заставили меня пожалеть об этом.

Она внимательно изучала его.

— Знаешь, Доминик, а ты на свой лад больше философ, чем большинство из тех, кого я знала.

"У меня прекрасная команда", — подумал он. — "Мои люди достойны и хорошего отношения, и хорошего командира, но бывают моменты, когда я с радостью оказался бы за десять парсеков от их больших ушей".

Двери и окна дома были открыты, и внутри было светлее и прохладнее, чем можно было ожидать. Пол был глиняный, и по нему были рассыпаны свежие прутья. Крышу поддерживали столбы и балки, украшенные фантастической резьбой. Стены были завешаны шкурами, примитивно выделанными коврами, инструментами, оружием и предметами, которые, как догадалась Катрин, были священными реликвиями. Вдоль них располагались стойла для ногасов, насесты для крилло, скамьи для рукасов. Выше были укреплены факелы, их зажигали с наступлением темноты. В очаге пылал огонь; кожаные колпаки, натянутые на деревянный каркас, помогали вытягивать дым в вентиляционные отверстия. Младенцы все трех пород, слишком маленькие для обучения, ковыляли повсюду, как ручные животные, каковыми, собственно, и были. Старые или больные особи, которые не могли работать, спокойно ждали в центре дома. Он представлял собой огромную комнату. Уединение было явно неведомо дидонианам. Но сколько же их понятий навсегда останутся за пределами человеческой психики?

Фландри указал на шкуру.

— Если они травоядны — я имею в виду тех крупных ребят — то для чего же они охотятся?

— Из-за тех продуктов, которые дают животные, — ответила Катрин. — Кожа, кости, жир, сухожилия… Ш-ш-ш!

Процессия приблизилась к насесту, на котором сидел старый крилло. Хромой, с покалеченным крылом, он все же напоминал Фландри орла. Каждый ногас наклонял перед ним свой рог. Летающее существо, что составляло Открывателя Пещер, поднялось вверх и опустилось на свой насест. Ногас протянул свои щупальца. Старик совершил соединение. Его глаза обратились в сторону людей и засияли ярким светом.

— Много Мыслей, — прошептала Катрин. — Их мудрейший. Хишу понадобится несколько минут на то, чтобы воспринять сообщение этого существа.

— Принадлежат ли партнеры этой птицы всем выдающимся членам группы?

— Ш-ш-ш, не так громко. Я не знаю местных обычаев, но здесь, кажется, Много Мыслей пользуется особым уважением… Ты имеешь в виду, что особи с лучшей генетической наследственностью должны входить в состав лучших единств, не так ли? Насколько я понимаю, Открыватель Пещер — исследователь и путешественник. Этот хиш первым встретился с людьми, разыскав ксенологический лагерь, находящийся в двухстах километрах отсюда. Много Мыслей получает смелость и силу от тех же ногаса и рукаса, но путешествия этого хиша совершаются мысленно… Ага, кажется, хиш уже готов. Мне придется повторить все, что я уже говорила — полученная ранее информация ушла вместе с первым крилло.

Разговор затянулся до ночи. Факелы были зажжены, огонь в очаге пылал, в каменных горшках готовилась еда. Ногасы, хотя и могли питаться сырыми овощами, предпочитали более густую и вкусную еду, когда могли ее получить. Из леса вернулись другие дидониане. Они освещали себе путь фосфоресцирующими губками. Каждый нес корзину со съедобными кореньями. Без сомнения эти охотники и фуражиры отсутствовали несколько дней. Дом наполнился гудением, пением, кашляющими звуками. Фландри и его спутникам стоило немалых трудов оградить раненых от назойливого любопытства хозяев так, чтобы не обидеть их при этом.

Наконец Катрин, сделав последний жест, выражающий почтение, так хорошо, как только смогла, подошла к своим спутникам. В отблесках красноватого света ее глаза и локоны ярко сверкали.

— Мне нелегко было его убедить, — возбужденно проговорила она, — но все же удалось. У нас будет эскорт — очень небольшой, но все же эскорт — проводники и носильщики. Думаю, часа через сорок четыре мы сможем двинуться в путь… к дому!

— К вашему дому, — проворчал один из людей.

— Попридержите язык! — велел ему Фландри.

Глава 10

Давным-давно неподалеку от Беты Круцис прошла планета-бродяга. Блуждающие миры не являются чем-то необычным, но встреча одного из них со звездой — явление очень редкое даже для необъятной вселенной. Повращавшись некоторое время вокруг Беты Круцис, планета ушла на гиперболическую орбиту. Мир, размером приблизительно с Землю, был окружен оболочкой из горячих газов и паров. Потом, по мере отдачи внутреннего жара, атмосфера охладилась. Огромное голубое солнце вновь растопило океан, и вскипятило воздух, вернув его в газообразное состояние. На несколько лет на планете воцарилась ужасающая жара.

Межзвездный холод неизбежно должен был вновь овладеть планетой, так что случившееся не оставило бы на ней никаких следов. Но по воле случая инцидент этот совпал с давними отчаянными временами Политехнической Лиги, и кое-кто увидел в беглянке несметное сокровище. Доведенный до высшей ступени развития изотопный синтез, что так необходим пожирающим звезды цивилизациям, был самым слабым звеном промышленности. В качестве охлаждающей среды нужны были целые моря и океаны, в качестве свалки для радиоактивных отбросов — континенты. Каждый из известных безжизненных миров был или слишком холодным или слишком жарким, или же обладал еще каким-нибудь недостатком. И вот появился Сатан, теплый до той идеальной температуры, которую могла бы поддерживать жара ядерного производства. Едва ослабли штормы и землетрясения, как на планету хлынули предприниматели. Периоды беспорядков, частного владения, государственного владения, скачки потребления энергии и пропускная способность космопортов — все это оказывало на Сатан такое же влияние, как и на любую другую планету. На некоторое время планета была забыта. Но на ней, собственно, никто по-настоящему и не жил. Ни одно живой существо не могло вынести отравленного воздуха и радиоактивной почвы, если только речь не шла о коротком пребывании на планете при самой мощной защите. Роботы, компьютеры и различные приборы — вот кто были ее настоящими жителями. Они продолжали работу, пока цивилизация дробилась на части, боролась и каким-то образом восстанавливалась. Когда имперская аристократия послала, наконец, на планету самоуправляемый фрахтер, тот принял на борт полный груз.

Защита Сатана стала главной причиной колонизации сектора Альфа Круцис и назначения туда сильного гарнизона.

Диск ее темным сердцем повис среди звезд на видеоэкране командной рубки Хьюга Мак-Кормака. Изображение планеты казалось несколько размытым из-за окружавшей ее дрожащей газовой оболочки, сквозь которую неясно виднелись светлые облака и океаны и темные континенты. Зрелище было скорбным, особенно если наблюдатель вызывал в воображении поверхность планеты — обглоданные, как кости, горы, долины в глубоких трещинах, голые каменные равнины, холодные застывшие моря — и все это погружено во тьму, прорезаемую лишь светом случайного прожектора или дьявольским голубым бликом флюоресценции, объято тишиной, нарушаемой лишь умирающим вздохом ветра или плеском навсегда стерилизованных вод, не посещаемо никем, кроме бездушных, безразличных роботов и машин.

Но для Хьюга Мак-Кормака Сатан означал победу.

Он отвел взгляд от планеты и устремил его в противоположном направлении, в открытый космос. Там, где сверкали созвездия, сейчас умирали люди.

— Мне следовало бы быть там, — сказал он, — я должен был настоять на своем.

— Вы ничего бы не смогли изменить, сэр, — сказал ему Эдгар Олифант. — Когда тактика разработана, игра идет сама по себе. И там вас могли бы убить.

— И было бы лучше. — Мак-Кормак хрустнул пальцами.

— Мы болтаемся тут на безопасной орбите, а там идет битва — битва за то, чтобы сделать меня Императором!

— Но вы еще и Верховный адмирал, сэр. — Пока Олифант говорил, сигара в его зубах дергалась, и с нее падал пепел. — Когда начнут поступать данные, вы должны будете принять срочное решение, если возникнут непредвиденные обстоятельства.

— Знаю, знаю!

Мак-Кормак расхаживал взад-вперед по балкону. Внизу тянулись ряды компьютеров, люди сидели за столами или стояли у консолей, неслышно входили и выходили посыльные. Никто, начиная с него самого, уже не заботился о том, чтобы соблюдать устав. Все были слишком заняты, координируя битву с флотом Пикенса. Кое-какие подробности они узнали у захваченных герцогских охранников. Ни один человеческий разум не мог в полной мере охватить масштаб битвы.

Мак-Кормаку страшно не хотелось уводить "Персей" теперь, когда каждое орудие означало жизнь для энного количества его людей: корабль относился к числу дредноутов класса "нова", но ни одно другое судно просто не смогло бы вместить такую прорву оборудования.

— Мы еще можем успеть к битве, явившись к развязке свежей силой, — сказал он. — В прошлом мне уже приходилось действовать подобным образом.

— Но это было до того, как вы стали Императором, — ответил Олифант.

Мак-Кормак остановился и посмотрел на него. Тот продолжал, жуя свою сигару.

— Сэр, у нас не так уж много активных сторонников. Большинство лишь сидит и молится, чтобы им не пришлось участвовать в битве ни на чьей стороне. Зачем кому-то приносить все, что он имеет, на алтарь революции, если у него нет веры в то, что вы сможете принести ему лучшую долю? Мы, конечно, смогли бы рискнуть своим штабным кораблем, но мы не можем рисковать вами. Без вас революция захлебнется даже раньше, чем земные силы сумеют подавить ее.

Сжав кулаки, Мак-Кормак снова посмотрел на Сатан.

— Извините, — пробормотал он. — Я вел себя как ребенок.

— Это понятно, — ответил Олифант. — Два ваших сына сражаются там…

— А сколько там чужих сыновей? Гуманоиды ли, ксено ли, они умирают, их калечат… Ладно.

Наклонившись над перилами балкона, Мак-Кормак изучал большое табло внизу. Разноцветные его огни давали самую общую информацию — неполную и, зачастую, неточную, но позволяли представить трехмерную картину битвы.

Похоже, он выбрал верную тактику, решив, что Дэйв Пикенс не станет рисковать разрушением производственных комплексов Сатана. Таким образом, силы Мак-Кормака получали неприступную, точнее неприкасаемую цитадель. Это развязывало руки, позволяло рисковать. Конечно, Пикенс в самом крайнем случае может ударить; это обстоятельство следовало учитывать. Но тогда Мак-Кормак безо всяких угрызений совести может смешать с землей всю здешнюю машинерию. Будет ли планета разрушена или лишь удержана его флотом, продукция ее в любом случае окажется потерянной для врага, а это неминуемо его ослабит.

Но, Пикенс, казалось, предпочитал не рисковать — и проигрывал в результате.

— Предположим, мы победим, — сказал Олифант. — Что потом?

Это и раньше обсуждалось часами, но Мак-Кормак оставил вопрос открытым до окончания битвы.

— Это зависит от того, какие силы останутся у противника. Нам нужно захватить как можно больший объем пространства, не распыляя при этом свои силы. Собственно, вопрос снабжения для нас важнее, чем сама битва. Мы не сумели еще восполнить потери; мы не можем даже досыта накормить своих людей.

— Следует ли нам атаковать Ифри?

— Нет. Это слишком сложный путь. Если бы нам удалось отрезать его от внешнего мира, это было бы куда лучше. Кроме того, база неизбежно понадобится нам самим.

— Значит, Катарайнис? Я хочу сказать… но мы ведь получили информацию о том, что госпожу освободил какой-то правительственный агент… — Олифант замолчал, увидев что его фраза попала в цель. Мак-Кормак казался таким одиноким, как будто его забросили на Сатан. Наконец он смог проговорить:

— Нет. Они бы стали защищать его до последней возможности. Катарайнис был бы стерт с лица земли. Речь даже не о Катрин. Там слишком много других Катрин.

"Неужели император может быть способен на такие мысли?"

Видеоэкран мигнул и засветился. На нем возникло радостное взволнованное лицо.

— Сэр… Ваше величество… Мы победили!

— Что? — Мак-Кормаку понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать услышанное.

— Совершенно определенно, ваше величество. Рапорты поступают один за другим. Итог еще не подведен, но сомнений больше нет.

Какая-то часть вдруг раздвоившегося сознания Мак-Кормака представила такую возможность.

Речь шла о связи не "из уст в уста", но "от машины к машине". Код был более, чем изменен — ключевые компьютеры получили инструкции выработать совершенно новый язык, с тем, чтобы остальные могли выучить его и использовать. Ибо даже незначительная несогласованность базовых языковых элементов делали расшифровку если не полностью невозможной, то всячески затрудняли ее. Следовательно, беседа роботов, сплетавших корабли в единую ткань флота, не могла фактически быть нарушена извне; нельзя было подсунуть ложную информацию, спутать друга с врагом. Но история сохранила сведения о многочисленных попытках подделать сообщения, закодированные таким образом, хотя лишь очень немногие из них увенчались успехом, а коды в таких случаях немедленно менялись. Если бы можно было изучить язык вражеских машин и вмешаться, пока…

Нет. Все это пустые мечты. Мак-Кормак силой переключил внимание на экран.

— Потеря "Зеты Орионис" явилась решающей. Они повсюду выходят из боя.

"Нужно заняться делом. Нужно организовать преследование, но не сопровождать их слишком далеко. Необходимы тактические импровизации".

— Мы получили подтверждение, что "Виксен" невредим.

"Корабль Джона".

— От "Нью-Пропуса" сообщений нет, но оснований для тревоги тоже нет.

"Корабль Колина. Боб со мной".

— Еще минутку… Важное сообщение… Сэр, получено подтверждение! У "Акваилии" тяжелые повреждения. А ведь это судно почти наверняка флагманское. Они попались! Мы можем прихлопнуть их в любое время!

"Дейв, жив ли ты?"

— Отлично, капитан, — проговорил Мак-Кормак. — Ждите меня на мостике.

Аарон Снелунд, оставив стоять несчастного адмирала, облаченного в синий с золотом мундир, выбрал сигарету из драгоценного портсигара, покатал ее в пальцах, втянул в себя запах земной "короны" с марихуаной, закурил, с комфортом устроился в кресле и принялся смаковать сигару. В комнате не было больше никого, если не считать застывшего в неподвижности горзунианина. Диаскульптуры были выключены. Но музыка звучала — музыка, под которую танцевали господа и леди в масках в двухстах световых годах и половине столетия отсюда.

— Превосходно, — пробормотал Снелунд. Он кивнул крупному седовласому человеку, ожидавшему его внимания.

— Не нервничайте.

Пикенс оставался все таким же напряженным.

— Сэр… — Голос его сорвался на фальцет. За одну ночь он очень постарел.

Снелунд прервал его взмахом руки.

— Не волнуйтесь, адмирал. Я изучил отчеты. Мне понятна ситуация, вытекающая из вашего поражения. Ведь человек не обязательно должен быть невеждой, только потому, что он губернатор. Не так ли?

— Конечно, ваше превосходительство.

Снелунд откинулся на спинку кресла, скрестил ноги, приспустил веки.

— Я вызвал вас сюда не для того, чтобы снова выслушать то, что я уже прочел, — холодно продолжал он. — Нет, я вызвал вас для разговора, который должен быть честным, поскольку состоится без свидетелей. Скажите мне, адмирал, что вы можете мне посоветовать?

— Об этом… об этом говорится в моем личном отчете… сэр.

Снелунд поднял брови.

Пот заструился по щекам Пикенса.

— Сэр, наши силы и после битвы не намного меньше сил… врага, — проговорил он. — Если не принимать в расчет Сатан. Мы можем консолидировать их в малом объеме пространства, удержать его, дать людям отдых. Мерсейанский кризис не может длиться вечно. Дождавшись подкреплений, мы сможем ринуться в решающий бой.

— Последний ваш "решающий бой" оказался весьма разочаровывающим, адмирал.

Пикенс дернул щекой.

— Губернатор получил мое прошение об отставке.

— И не принял ее. И не примет впредь.

— Сэр! — Рот Пикенса открылся сам собой.

— Спокойнее. — Снелунд сменил тон с осторожно-саркастического на мягкий, а манеры — с небрежно-ленивых на энергичные. — Вы не должны так казниться, адмирал. Вам всего лишь не повезло — вы столкнулись с человеком более опытным. Если бы не ваши таланты, от вашего флота вообще бы ничего не осталось. По сути дела, вы спасли половину своих сил. Вы лишены воображения, но более чем компетентны, а это — ценное качество в таких вот паршивых обстоятельствах. Нет, я не хочу вашей отставки. Я хочу, чтобы вы продолжали борьбу.

Пикенс вздрогнул. Слезы выступили у него на глазах.

— Садитесь, — предложил ему Снелунд, и Пикенс буквально рухнул в кресло. Снелунд выбрал себе новую сигару, выждал, пока адмирал придет в себя, и продолжал: — Компетентность и профессионализм означают организацию и целеустремленность — и вы их обеспечите. Я же обеспечу фантазию. Иными словами, отныне я замышляю, а вы исполняете. Понятно?

Вопрос его прозвучал, как удар хлыстом. Пикенс задохнулся и с трудом выдавил:

— Да, сэр.

Последние несколько дней Снелунд занимался нелегким делом — нужно было превратить гордого офицера в офицера податливого, не разрушив при этом его деловых качеств. Задача была сложная, но восхитительно интересная.

— Хорошо… Хорошо. Да, между прочим, курите, если желаете, — заметил губернатор. — Позвольте подробнее объяснить вам мой план. Первоначально я рассчитывал на результаты давления, оказываемого на леди Мак-Кормак. Потом этот болван Фландри исчез вместе с нею. — У вас есть какие-нибудь сведения о том, что с ними стало?

— Нет, сэр, — ответил Пикенс. — "Интеллидженс" еще не удалось внедрить своих агентов в ряды врагов. Это требует определенного времени… Но, собрав воедино разрозненные сведения, мы пришли к выводу, что вряд ли она соединилась со своим мужем. Но у нас нет сведений и о ее прибытии в какой-либо другой мир, на Землю, например.

— Хорошо, — сказал Снелунд. — Никто не позавидует Фландри, когда я вернусь. — Он молча втягивал дым в легкие, пока спокойствие вновь не вернулось к нему. — Но все это не имеет, в общем, большого значения. Картина изменилась. Я все обдумаю заново. Что же касается вашего предложения отдать Мак-Кормаку без сопротивления большую часть сектора, пока мы будем ждать помощи, то оно очень консервативно и очень опасно по своей сути. Он вполне может рассчитывать именно на это. Позволить ему провозгласить себя Императором, позволить ему упорядочить ресурсы и наладить защиту с этим его распроклятым умением… тогда, вполне возможно, что земные силы, когда они подоспеют, уже ничего не смогут с ним поделать. Подумайте о его короткой линии внутренней связи. Подумайте о массовом энтузиазме его людей. Подумайте о все увеличивающемся числе дезертиров, которые будут перебегать к нему с каждым его успехом. Подумайте о заразе, что может выйти за пределы этого сектора и пойти гулять по Империи до тех пор, пока в один прекрасный день не восторжествует повсюду!

Пикенс неуверенно пробормотал:

— Я… я думал обо всем этом, ваше превосходительство.

Снелунд рассмеялся.

— Более того, допустим, что Империя сумеет одержать над ним победу. И что же тогда, думаете, станет со мной? И с вами? Нам не дадут медалей за то, что мы допустили мятеж, а потом не смогли подавить его своими силами. Заработают языки. Закивают головы. Соперники воспользуются удобной возможностью дискредитировать нас. Но если мы сможем справится с Хьюгом Мак-Кормаком в космосе, без чьей-либо помощи, и открыть тем самым путь для моей милиции, призванной очистить планеты от предателей… что ж, слава — универсальная монета. На нее, веди мы себя умно, мы смогли бы купить много. Рыцарство и чин — для вас; возвращение с честью ко двору Императора — для меня. Прав я?

Пикенс облизнул пересохшие губы.

— Не следует принимать во внимание отдельных индивидуумов вроде нас с вами, когда миллионы и миллионы жизней…

— Но ведь и они тоже принадлежат индивидуумам, не так ли? И потом, служа себе, мы служим тем самым и Империи, которой присягали. Так перестанем же корчить из себя идеалистов с кровоточащими сердцами. Давайте займемся прямым нашим делом — подавлением восстания.

— Что предлагает губернатор?

Снелунд погрозил ему пальцем.

— Не предлагает, адмирал. Велит. Детали мы обсудим позже. Но главная ваша задача — поддерживать пожар войны. Правда, мы должны тщательно охранять особо важные свои системы. Но у вас все равно останется для действий значительное количество сил. Избегайте крупных битв. Вместо этого — набеги, изводящие рейды. Ударьте… и отходите, никогда не атакуйте эскадру восставших, если только она не слабее вашей вдвое. Особое внимание обратите на разрушение торговых и индустриальных центров.

— Сэр?! Но ведь это же наши люди!

— А Мак-Кормак утверждает, что его. И насколько я его знаю, то, что он является причиной их страдания, поскольку его действия — причины наших действий, ослабит его самого. Уверяю вас, я не имею в виду безосновательное уничтожение. Напротив, мы просто обязаны иметь веские причины для поражения каждого цивилизованного мира. Оставьте мне обязанность принимать решения. Главное — и это суть моей мысли — все время ослаблять противника.

Снелунд выпрямился. Одна его рука все время сжимала ручку кресла.

— Боеприпасы и продовольствие, — проговорил он звенящим голосом, — вот что погубит Мак-Кормака. Он мог бы стереть нас в порошок в процессе одной битвы. Но истощение в порошок не сотрешь. Еда, одежда, лекарства, оружие, инструменты, детали кораблей, целые корабли — флот должен получать все это непрерывным потоком, иначе он погибнет. Наша задача будет заключаться в том, чтобы подрывать их источники снабжения и перерезать их коммуникации.

— Но успеем ли мы? — спросил Пикенс. — Он наладит защиту, организует конвои, будет совершать контрнападения.

— Да-да, я знаю. Ваша деятельность, хотя она и очень ценна сама по себе — лишь часть нашего единого усилия. Остальная часть заключается в том, чтобы лишить Мак-Кормака эффективной гражданской поддержки.

— Я… э-э… я не понимаю, сэр.

— Этого многие не понимают, — сказал Снелунд. — Но подумайте о том, что именно бюрократические и функционарные аппараты составляют фундамент любого правительства. Неважно, платит ли им государство или какая-нибудь частная организация. Они лишь занимаются каждодневной работой. Они обеспечивают работу космопортов и линий перевозок, ведают доставкой почты, следят за бесперебойным функционированием электронных коммуникационных каналов, собирают и передают необходимые данные, следят за здоровьем людей, держат в узде преступность, распределяют ресурсы… Нужно ли мне продолжать? — Улыбка его стала шире. — Между нами… я очень высоко ценю полученный здесь опыт. Как вам известно, я произвел кое-какие изменения в работе полиции и администрации, которые считал эффективными. Я преуспел в своих намерениях лишь до определенной степени, лишь на планетах второстепенных, где сеть гражданской службы не получила настоящего развития. В других же случаях мне здорово мешал бюрократический аппарат. Это вам не флот, адмирал. Я нажимаю кнопку интеркома, отдаю настоятельное распоряжение — и ничего не происходит. Мемо недели и месяцы переходят от стола к столу. Запятая за запятой подвергаются обсуждению и согласованию. Бесконечные просьбы о разъяснениях начинают медленный путь обратно ко мне. Отчеты складываются в папки и предаются забвению. С таким же успехом можно было рубить туман мечом. И я так ничего и не смог поделать. Мне предписано иметь все эти организации. Для них не существует замены. Я намерен попотчевать Хьюга Мак-Кормака именно этим лекарством.

Пикенс тревожно подался к нему.

— Каким образом, сэр?

— Вот этот-то вопрос я и хотел обсудить сегодня. Мы должны связаться со всеми этими планетами. Следует убедить всех мелких должностных лиц, что служить повстанцам — в любой степени — совсем не в их интересах. Их природная робость и озабоченность сыграют нам на руку. Если вдобавок мы одних подмажем, другим пригрозим, да плюс еще несколько несчастных случаев или бомбардировок… Вы понимаете ход моей мысли? Мы должны внедрить своих агентов по всему будущему королевству Мак-Кормака раньше, чем он успеет его занять и установить свою власть. Затем мы должны воспользоваться угрозами — через агентов, например — пропагандой, перехватыванием межзвездных транспортных судов вашими крейсерами… Да, я верю в то, что мы сможем расшатать машину гражданской службы Мак-Кормака, замедлить ее работу. А без нее и во флоте начнется голод. Вы со мной согласны, адмирал?

Пикенс сглотнул.

— Да, сэр. Конечно.

— Хорошо. — Снелунд встал. — Идемте в конференц-зал. Мой штаб ждет. Обсудим план в деталях. Хотите стимулирующую таблетку? Совещание может затянуться.

Да, он заставил говорить о себе — вначале на Венере, потом на Земле, потом в секторе Альфа Круцис. Он был сластолюбцем, но когда на его пути вставало препятствие или подвертывался выгодный шанс — и двадцать демонов не могли заставить его свернуть.

Глава 11

Катрин определила расстояние между Громовым камнем до Порт-Фридериксена примерно в две тысячи километров. Но то было расстояние по карте, которое воздушная машина преодолевает за пару часов, а космическое судно — за столько же минут или секунд. По земле же и пешком такой путь требовал недель.

Мало того, что путь был очень труден; большая часть его была неведома дидонианам. Подобно большинству примитивных народов, они редко уходили за пределы небольшой обжитой территории. Предметы обмена чаще передавались из общины в общину с караваном, проделывающим долгий путь. Поэтому те трое, что сопровождали людей, должны были сами выбирать дорогу. И часто, особенно в горах, плутали.

Короткий день тоже не ускорял путешествия. Аборигены отказывались двигаться в темноте, и Фландри вынужден был согласиться с тем, что идти ночью по незнакомой местности и вправду неразумно. Дни удлинялись по мере смены сезонов; в середине лета продолжительность дня составляла семь часов из восьми и трех четвертей. Но дидониане пользовались лишь четырьмя-пятью часами. И причина этого носила опять же практический характер. В пути, отторгнутый от обильного питания, поставляемого фермами, ногас должен есть за троих — все, что ему удастся найти. Растительная же пища менее калорийна, чем мясная, и аборигенам нужно было немалое время на то, чтобы наполнить свои тела "горючим".

— Из нас двадцать четыре — гуманоиды, — сказал Фландри. — И еще шестнадцать, которых мы оставили, плюс доктор, он тоже есть хочет. Не знаю, протянем ли мы на нашем рационе.

— Мы можем воспользоваться кое-какой местной едой, — уверила его Катрин. — В некоторых растениях и животных есть левоориентированные соединения, напоминающие по своему составу земные соединения с глюкозой. Я могу показать растения тебе и твоим мальчикам.

— Что же, полагаю, мы можем поползать, поискать их… будем привыкать к лагерной устричной жизни.

— Устричной?

— А что делают устрицы? Главным образом ничего. — Фландри провел пальцем по своим усам. — Черт возьми, что за отвратительная щетина. Две вещи я не догадался спасти: бритву и зеркало.

Катрин засмеялась.

— Почему же ты раньше не сказал? У них здесь есть бритвы. Неуклюжие, не очень острые, но побриться ими можно. Позволь мне стать твоим парикмахером.

Касания ее рук ввергли Фландри в головокружение. Он был рад, что остальным она дала возможность самим заботиться о себе.

Все они в какой-то степени подпали под ее очарование. Он знал: это происходит не потому, что она — единственная среди них женщина. Каждый жаждал ее внимания и выказывал ей свое. Ему страшно хотелось, чтобы все это прекратилось, но он не мог приказывать — нервы у всех и так уже были натянутыми. Он не был для них больше капитаном, но лишь командиром: он сохранил свой ранг, хотя и потерял статус безраздельного хозяина корабля. Они охотно шли навстречу, но дисциплина, конечно, не была уже такой строгой. Упростились даже отношения между рядовыми и офицерами. Он чувствовал, что должен в какой-то мере воспрепятствовать этому, поскольку это вело если не к враждебному отношению к нему самому, то к холодной отчужденности: ведь он стоял в стороне от остальных с их вновь завязывающимися дружескими узами.

Однажды ночью он проснулся и, лежа без сна, случайно услышал разговор между несколькими своими людьми. Двое заявляли о своем намерении не просто подчиниться интернированию, но примкнуть к войскам Мак-Кормака, если такой шаг покажется им благоразумным по прибытию на базу. Они убеждали своих друзей проявить такое-же благоразумие. Друзья отнекивались, но весьма добродушно. Вот это и беспокоило Фландри: то, что никто больше не беспокоился. Он начал подслушивать уже нарочно. Он не собирался ничего никому сообщать; просто ему хотелось знать, чего он может ждать от своих людей. Не то, чтобы он чувствовал особую потребность в каких-то доказательствах, нет, его забавлял сам процесс "сования носа".

Это началось сразу после того, как процессия оставила Громовой Камень. Троих дидониан Катрин представила как Открывателя Пещер, Приносящего Урожай и, к общему удивлению, Кузнеца. Было более чем сомнительно, чтобы единства думали о себе, называя себя по имени. Их названия совершенно точно базировались на личных качествах или событиях их прошлого. Каждое единство являло собой концентрацию особого качества — и ничего более.

Часто они обменивались третями, чтобы образовать Отыскателя Железа, Защитника Северных Ворот, или Несущего в Дом Свет. Катрин объясняла это частично потребностью в разнообразии, частично возможностью освежить привычки и знания, которыми располагало каждое единство, частично — квазирелигиозным ритуалом.

— Насколько я себе уяснила, единение является идеалом этой культуры, равно как и большинства остальных, — сказала она Фландри. — Они считают, что весь мир в потенции является единым. И они стараются достичь единения церемониями, мистическими созерцаниями, приемом галлюциногенов и так далее. Каждодневный обряд заключается в частом образовании новых связей. Годовой пик приходится для них на период осеннего равноденствия, главным образом потому, что в этот период для них доступны экстатические, трансцендентальные ощущения.

— Да, я полагаю, что такой расе должны открываться интересные сексуальные возможности, — сказал Фландри.

Она вспыхнула и отвела взгляд. Он удивился такой ее реакции — ведь она воспринимала жизнь как ученый. Ассоциации с периодом ее жизни в плену? "Нет, — решил он. — Жизненная сила слишком сильна в ней для того, чтобы позволить неприятным воспоминаниям надолго захватить себя в плен; шрамы, конечно останутся навсегда, но жизнерадостность уже вернулась к ней. Отчего же такая застенчивость?"

Они шли вдоль скальной гряды. Эта территория принадлежала другой общине, родственной племени Громового Камня, и она охотно позволила этот переход. Они уже поднялись выше зоны джунглей. Воздух здесь был тропическим по земным стандартам, но на удивление сухим, с бризом, что овевал кожу, ласкал волосы и нес с собой запахи, чья пряность не была неприятной. Земля была покрыта травой, больше напоминавшей коричневую губку. Вокруг царило радужное цветение с отдельными вкраплениями стрельчатых кустов, гранатовых деревьев и деревьев-фонарей. Слева высилась масса наподобие земных кораллов, их красные и голубые краски казались особенно живыми на фоне вечных серебристо-серых красок неба.

Ни один из дидониан не был законченным. Один представлял собой связь ногаса и рукаса; два рукаса были заняты сбором ягод, три крилло улетели на разведку. Необьединенные животные могли лишь выполнять несложные задания и распознавать нужду в соединении, когда она возникала.

Не считая легких вещей, которые несли рукасы, ногасы легко и свободно тащили весь багаж, захваченный с борта шлюпки. Идущие налегке люди свободно успевали за животными. Фландри велел им ускорить дело, помогая рукасам, и они разбрелись по холму.

Рядом с Фландри осталась только Катрин.

Он остро ощущал каждую ее черту: изгибы груди и бедер под комбинезоном, свободный танцующий шаг, блеск и игру волос над загорелым лицом, сияние огромных зелено-золотистых глаз, запах теплой плоти… Он сразу же изменил тему.

— Разве… э… пантеистическая концепция не является для дидониан естественной?

— Не более, чем монотеистическая является естественной для человека, — с такой же поспешностью ответила Катрин.

— Все зависит от степени культуры. Некоторые общины имеют свои особенности в этом отношении, что выделяет их не только среди прочего населения мира, но и среди других общин. Их ритуалы напоминают мне празднества некоторых людских племен, приветствующих Могущественное и его главу. Они тяготеют к воинственности и хищничеству. — Она указала вперед, туда, где смутно маячили горные пики. — Боюсь, что нам придется миновать общину такого рода на своем пути. Это — одна из причин, по которой этот поход не вызвал энтузиазма в общине Громового Камня. Слова путешествуют независимо от того, путешествуют ли единства. Нужно напомнить Много Мыслей насчет нашего оружия.

— Существа, не боящиеся смерти — свирепые противники, — заявил Фландри. — Однако я не могу представить, чтобы дидонианина восхитила потеря одной из составляющих; и каждый хиш должен обладать обычным желанием избежать боли.

Катрин улыбнулась, но улыбка была напряженной.

— Ты делаешь успехи. Из тебя бы вышел неплохой ксенолог.

Он пожал плечами.

— Благодаря моей профессии мне приходилось контактировать с различными племенами. И я остался при том убеждении, что мы, люди, самое странное племя из всех; но эти ваши дидониане тоже недалеко от нас ушли. Вам что-нибудь известно о том, как они эволюционировали?

— Да, раскопки дали кое-какие результаты. Древние хиши находились примерно в таком же состоянии. И почему это мы вечно находим средства на войну, а на все остальное их жалеем? Является ли первое причиной второго?

— Сомневаюсь. Думаю, для людей естественнее предпочитать войну.

— Придет день, когда они поймут истину.

— Вы недооцениваете способности человека великолепнейшим образом игнорировать то, о чем буквально вопит ему история, — сказал Фландри. И быстро, прежде, чем она переключилась мыслями на Хьюга Мак-Кормака, желавшего переделать Империю, он добавил: — Но окаменелости внушают куда больше надежды. Так какие же вы можете сообщить мне подробности относительно эволюции на Дидоне?

— Считается, что основные изменения начались примерно миллион лет тому назад. Предки ногасов паслись на спокойных равнинах, но суховеи слишком их иссушили. Это, наверное, и заставило их обратиться к деревьям, чтобы подбирать листья, которые предки рукасов роняли, срывая фрукты. Подобные же интересы сблизили их и с предками крилло. Но и деревья умирали. Крилло разыскивали корм в других краях и проводили туда ногасов. Рукасы следовали за ними как привязанные. В конце концов некоторые из животных смогли достичь дальнего восточного края Барканского континента. Там водились отвратительные гигантские насекомые, которые не только сосали кровь, но и заражали рану микробами так, что она не заживала по нескольку дней. Предки ногасов были меньше нынешних, и кожа их была тоньше. Они сильно страдали. Возможно, рукасы и крилло им помогали, убивая и поедая самых крупных из "пчел". Но потом они, должно быть, и сами начали сосать кровь, разнообразя свой скудный рацион.

— Дальнейшее их развитие я могу проследить и сам, — сказал Фландри. — Обмен гормонами, взаимная польза, скрепление союза. Счастье, что ни одному из единичных организмов не удалось развиться до высокосознательного уровня. А то пришлось бы мне сейчас очищать от них территорию. Но симбиоз, похоже, сделал свое дело на совесть. Завораживающие возможности для цивилизации.

— Мы не слишком выставляли их напоказ, — сказала Катрин. — И не только потому, что хотим изучать их в естественном состоянии. Мы не знаем, что может пойти им на пользу, а что — обернуться катастрофой.

— Боюсь, что это можно узнать только методом проб и ошибок, — возразил ей Фландри. — Я бы с огромным интересом проследил Эволюцию такого единства от самого рождения в развитом техническом обществе.

— А почему бы не поместить среди дидониан несколько гуманоидов? — вспыхнула она.

— Прости меня. — "Ты даже негодование делаешь прекрасным". — Всего лишь неудачная шутка. Я ни за что на свете не стал бы делать ничего подобного. Я повидал слишком много всякого. И я забыл о том, что они твои близкие друзья. Я и сам хотел бы с ними подружиться, — продолжал Фландри. — В перспективе у нас — двух-трехмесячный поход и куча свободного времени на привалах. Почему бы тебе не обучить меня их языку?

Она посмотрела на него с удивлением.

— Ты серьезно, Доминик?

— Конечно. Правда, я не обещаю сохранить все эти знания на всю мою жизнь. Моя голова просто забита информацией вроде этой. Но сейчас язык мне пригодится. Я хочу вести с ними разговоры непосредственно. Так было бы безопаснее. И кто знает, может, я набреду на какую-нибудь новую гипотезу относительно дидониан, слишком невероятную, чтобы она могла прийти в голову энейцу.

Она положила руку ему на плечо. То был типичный для нее жест; она любила касаться людей, которые ее чем-то трогали.

— Ты — не имперец, Доминик, — сказала она, — ты принадлежишь нам.

— Если бы это было возможно… — пробормотал он, смущенный.

— Зачем тебе поддерживать Джосипа? Ты же знаешь, что он собой представляет. Ты же видел его любимчиков, таких как Снелунд, который, кстати вполне может оказаться на его месте. Так почему бы тебе не присоединиться к нам?

Он-то знал, почему. Ведь он смотрел на события, исходя из того, что революция победить не может. Но он не мог сказать ей об этом; только не в такой день, что вдруг сделался волшебным.

— Может быть, вы и убедите меня, — проговорил он. — Так как насчет уроков языка?

— Ну конечно же!

Фландри не мог запретить своим людям присоединиться к ним, и многие так и поступили. Однако, мобилизовав все свои немалые способности, он вскоре обошел их и они с позором бежали. Таким образом он обеспечил себе исключительное внимание Катрин на недели вперед. Он не обращал внимания на ревнивые взгляды, и сам больше не испытывал ревности, когда видел ее весело болтающей с кем-либо или стоящей у костра с его людьми и поющей.

Не встревожился он и тогда, когда один из его людей, Робинс, вернулся из совместного с Катрин похода за съедобными растениями с виноватым видом и синяком под глазом. Сама она пришла несколько позже, и с Робинсом вела себя так же, как и раньше. Должно быть, насчет этого инцидента существовал какой-то уговор, так как никто никогда о нем больше не упоминал.

Успехи Фландри в изучении языка восхищали ее. Ему же, помимо врожденного таланта, помогала школа "Интеллидженс" — немилосердная и беспощадная муштра в области лингвистики и металингвистики, семантики и метасемантики, во всех известных фокусах концентрации и запоминания; научился он и тому, как учить. Немногие гражданские ученые получили такое блестящее образование в этой области; да они и не нуждались в нем так, как полевые агенты. В течение недели он понял структуру языка племени Громового Камня и ту его интерпретацию, которую он обрел в жаргоне людей. Задача эта была не из легких, если учесть, что разум дидониан был совершенно чужд человеческому.

Или нет? Овладев основами грамматики и приобретя кое-какой словарный запас, Фландри, инструктируемый Катрин, начал понемногу разговаривать — с Открывателем Пещер, в основном. Вначале результаты были смехотворными, но через неделю практики он уже самостоятельно поддерживал разговор. Дидонианина и он и Катрин интересовали так же остро, как ее — хиши, и он предпочитал, чтобы эти разговоры слушали его соплеменники, что, впрочем, нисколько не беспокоило Фландри.

Открыватель Пещер был более предприимчивым, чем средний хиш. Личность его казалась очерченной более ясно, чем у остальных, включая все возможные варианты из тех особей, что принимали участие в путешествии. Дома этот хиш охотился, заготавливал дрова, а когда бывал свободен, занимался изучением края. Каждый год он совершал поход к озеру, называемому Золотым, где менее развитые племена устраивали ярмарку, и приобретал металлическую утварь в обмен на меха и сушеные фрукты. Ногас этого хиша имел привычку соединяться с определенным рукасом их общего хиша и крилло из другого, образуя иное единство, Паромщика. В Громовом Камне ногас и рукас Открывателя Пещер принадлежали, кроме того, Много Мыслей и Мастеру Песен; крилло хиша (особь женского пола) — Заводиле в Танцах; рукас хиша — Мастеру Пищи, — и все месте они принадлежали различным временным единствам.

Но они пользовались любой возможностью образовывать различные комбинации с целью обучения. Зачем существу, имеющему возможность создать выдающееся единство, входить в состав единства менее одаренного? Племя Громового Камня отличало — хотя и не слишком это подчеркивало — "первых" от "обычных". Это различие, казалось, было вызвано не чувствами, подобными снобизму или зависти; основа его была чисто прагматической. Альтруизм племени был развит до такой степени, что подобные чувства были им просто непонятны.

Или же таково было мнение Фландри и Катрин. Она допускала, что может ошибаться. Ну как можно узнать психику существа с тремя разумами, каждый из которых помнит свою его долю в другом существе, и, косвенно, то, что их связывало еще до его рождения?

В отделенном состоянии ногасы были безмятежными, хотя Катрин говорила, что в случае сильного раздражения они могут впадать в ярость. Крилло были эмоциональными и музыкальными, они могли издавать очень красивые и сложные фразы. Рукасы были энергичными, любопытными и живыми. Но то были общие для всех черты. Число индивидуальностей было настолько велико, насколько оно может быть велико у живых существ с хорошо развитой нервной системой.

Открыватель Пещер был влюблен в мир хишей. Его воодушевляла перспектива увидеть Порт-Фридериксен, а, возможно, и отправиться куда-то на космическом корабле. После того, как хиш уяснил основные понятия из области астрономии, ксенологии и галактической политики, он проявил в вопросах такую принципиальность, что у Фландри закрались сомнения: не выше ли потенциальные возможности разума у дидониан, чем у людей. Не может ли их техническая отсталость быть следствием случайного стечения обстоятельств, которые перестанут сдерживать развитие, когда возможности систематического прогресса сделаются для них ясными?

"Будущее принадлежит им, а не нам," — подумал Фландри. — Катрин ответила бы: "Почему оно не может принадлежать всем?"

Тем временем переход продолжался — они шли сквозь дождь и ветер, при тумане и жаре, мимо странных, если не враждебных общин, и наконец достигли высоких и прохладных районов. Но дидонианам здесь было холодно, и они недоедали, поскольку растительность в этих местах была скудной. Несмотря на то, что крилло регулярно летали на разведку, они часто ошибались и сбивались с пути, так что приходилось возвращаться назад и снова искать путь.

И именно здесь, в Верхней Маурусии, их настигла беда.

Глава 12

Самый удобный путь к одной из троп лежал через каньон. Веками его вытачивала река, разливающаяся от зимних дождей и опадающая летом. Стены его защищали от ветров и несколько смягчали жару, поэтому растительность здесь была обильнее, а почва удобнее для ходьбы, чем тот голый камень, что преобладал в других местах. Поэтому, несмотря на извилистость и неровность, этот путь казался предпочтительнее.

Пейзаж был впечатляющим на свой мрачный лад. Река бежала по левую сторону от отряда — широкая, коричневая, шумная и опасная, несмотря на то, что была сейчас в относительно спокойном состоянии. Ковер однолетних растений создавал нечто вроде каймы, чей мрачный оттенок оживлялся мазками белого и алого. Местами росли невысокие деревья, чьи глубокие корни служили им якорями при наводнениях. Остальная часть каньона была лишена растительности, являя собой путаницу темных камней, фантастической формы трещин и выступов, подъемов и провалов. Серое небо, рассеянный неяркий свет смазывали краски и детали. Подобное зрелище вполне могло смутить с непривычки. Но легкие людей нашли здесь для себя прохладный, сухой и даже веселящий воздух.

Два крилло летели впереди, оглядывая дорогу. Паромщик оставался полным, и каждый рукас вел ногаса. Чужеземцы шли за ними, кроме Катрин, Фландри и Хэвлока. Женщина шла чуть поодаль, погруженная в собственные мысли. Должно быть, этот ландшафт напомнил ей родные Пейзажи Энея. Командир и его помощник шли в стороне, так, чтобы их разговор не слышали остальные.

— Черт возьми, сэр, почему мы, собственно, решили явиться в Порт-Фридериксен на милость победителя, а не для того, чтобы драться? — Хэвлок казался искренне возмущенным. — Такое решение делает нас беспомощными, порождает предательские настроения.

Фландри удержался от того, чтобы сказать, что ему о них известно. Хэвлок был менее сдержан, чем все остальные; но некоторый барьер все же существовал между ними, и Фландри неделями располагал офицера к себе, прежде чем смог достичь определенной близости с ним. Он знал, что у Хэвлока осталась на Земле девушка.

— Видите ли, мичман, — сказал он, — я не могу давать никаких обещаний, потому что не расположен вести отряд на явную смерть. Но смерть эта, впрочем, может быть не такой уж верной. Почему бы вам не прощупать наших людей? Я не хочу, чтобы кто-нибудь обвинил меня в том, что я "забиваю людям головы", но вы спокойно могли бы выяснить, кто… не будем говорить "достоин доверия" — мы считаем, что его достоин каждый, но, скажем так, полон энтузиазма. Вы могли бы, все так же спокойно, возбудить в них тревогу, что кто-то может остаться в стороне, если я решусь пойти на прорыв. Мы же будем продолжать разрабатывать Эту тему, как скрытно, так и открыто. Большей частью скрытно, чтобы не возбуждать ненужных подозрений. Мы понемногу выведаем у Катрин план базы, и от этого во многом будет зависеть, какое я приму решение.

"Но от Катрин в еще большей степени".

— Отлично, сэр, — сказал Хэвлок. — Я надеюсь…

И тут на них напали.

Отряд, растянувшись цепочкой, как раз проходил мимо одного из выступов, чье основание терялось в груде валунов. Из-за этой-то груды и выскочила группа дидониан. Фландри успел подумать: "Дьяволы! Они, должно быть, прятались в пещере!" И тут же в воздухе зажужжали стрелы.

— Развернуться! — закричал он. — Огонь! Катрин, бросайся на землю!

Стрела просвистела у него возле самого уха. Ногас издал трубный звук, рукас вскрикнул. Бросившись на землю, Фландри навел бластер на врага. Те были по-варварски разукрашены перьями и ожерельями из зубов, тела их были расписаны яркими красками. Оружие их было примитивным — топоры, костяные стрелы и копья. Но и это было достаточно смертоносно в умелых руках.

Он бросил взгляд налево, потом направо. Во время путешествия он периодически тренировал своих людей в технике наземной битвы. Сегодня это пригодилось. Люди разбились на два полукруга по обе стороны от командира. Каждый, у кого имелся пистолет — на борту военного судна не так уж много такого оружия — прикрывался двумя-тремя людьми со шпагами или кинжалами.

Энергетический луч вспыхнул… вспыхнул и погас. Зашипели бластеры, зажужжали станнеры. Рев голосов и животных криков поднялся над каньоном, перекрывая шум реки. Крилло исчезли за завесой пламени и дыма, рукас рухнул на землю, ногас помчался прочь, испуская дикие крики. Фландри увидел, что большая часть варваров поражена.

Но, сыграло ли здесь свою роль презрение к смерти, или возбуждение, вызванное моментом, только нападение продолжалось. Расстояние между двумя группами было небольшим, а Фландри никак не думал, что ногас может совершать такие молниеносные скачки. Уцелевшие проскочили через строй и набросились на троих из Громового Камня раньше, чем он успел осознать происходящее. Один из людей едва успел отскочить от летящею на него серовато-синего тела. Владельцы воспламеняющих воздух фламмеров едва успели направить их в другую сторону.

— Катрин! — голос Фландри потонул в общем грохоте. Он вскочил и огляделся. Он был отделен от нее неразберихой рукопашной схватки. И тут он увидел, как дерутся дидониане. Ногасы, почти неуязвимые для холодного оружия наскакивали друг на друга, пытаясь бодаться. Рукасы кололи и рубили; крилло наносили сверху удары крыльями. Целью нападающих было лишить хишей единства.

Приблизились еще несколько горных ногасов, раненых и не могущих двигаться быстро. Несколько двучленных соединений держались поодаль, в резерве, готовые к действию, если в битве падут рукас или крилло. Восемь-девять полных соединений окружили трио из Громового Камня.

Нет, двоих и половину! Крилло Паромщика был, должно быть, убит стрелой. Тело его лежало пронзенное, невыразимо беззащитное, и перья на его хвосте раскачивались, овеваемые слабым бризом, пока ногас случайно не наступил на них. Его партнеры продолжали сражаться, но уже автоматически, без прежней ловкости.

— Бей ублюдков! — завопил кто-то из людей. Люди накинулись на воющую, мычащую, визжащую массу. Трудно было понять, почему дикари игнорируют гуманоидов, которые, собственно, и причиняли им наибольший ущерб. Наверное, вид их казался настолько странным, что дикари просто не могли осознать значения их присутствия.

Фландри побежал вдоль группы сражающихся, чтобы посмотреть, что с Катрин.

"Я ведь не дал ей оружия!" — с ужасом вспомнил он.

И тут он увидел ее. Она держалась поодаль от схватки, под очень высоким деревом, на которое могла бы взобраться в случае нападения. Лезвие марсейанского кинжала сверкало в ее руке. Держала она его умело. Губы ее были плотно сжаты, взгляд внимателен и тверд.

Он почувствовал невыразимое облегчение. Повернувшись, он бросился к кругу дерущихся.

Каменный топор раскроил голову рукасу Кузнеца. Рукас Открывателя Пещер двумя ударами отомстил за эту смерть, но не смог защитить свою спину, и копье вонзилось в нее. Он упал на рог дикого ногаса, который подбросил его в воздух, а потом растоптал.

Люди открыли огонь.

Это была настоящая бойня.

Оставшиеся дикари покатились вниз по склону каньона. Ни одно их единство не уцелело. Молодой землянин склонился над ногасом, раздавленным, но еще живым. Он избавил его от мучений и скорчился в приступе рвоты, рыдая. Жители Громового Камня могли составить теперь лишь одно полное единство. Из возможных соединений они выбрали Защитника Северных Ворот, который расхаживал вокруг, методически освобождая раненых от жизни.

Вся битва, от начала до конца, длилась десять минут.

Подбежала Катрин. Она тоже плакала.

— Сколько смертей, сколько ран… Неужели мы не можем им помочь? — Рукас пошевелился. Он, казалось, не был ранен; возможно, он находился под суперсоническим действием луча станнера. Защитник Северных Ворот приблизился к нему. Катрин раскинула руки. — Нет! Я запрещаю тебе.

Дидонианин не понял ее наречия, потому что единственный оставшийся ногас хишей был в Открывателе Пещер. Но намерение ее было явным. Сделав над собой почти видимое усилие, он отошел.

Потом, используя ту помощь, что могли предоставить люди, хиш занялся уцелевшими обитателями Громового Камня. Они терпеливо подчинялись. У крилло была сломана нога, у остальных были раны и порезы, но все они могли продолжать путь после короткого отдыха.

Никто не заговорил о битве. Никто вообще не говорил. Молча они проделали еще два-три километра, прежде чем остановились на отдых.

В верхних широтах Дидоны летние ночи были не только очень короткими, но и очень светлыми. Фландри шел под сине-черным небом, слегка серебрящимся, отмеченным легким сиянием там, где лучи Виржила проникали сквозь верхние слои облаков.

Оно давало как раз столько света, чтобы можно было идти не спотыкаясь. Вдали утесы и скалы сливались в единую темную массу. Лагерь остался далеко внизу, и с утеса, на котором находился Фландри, костер его казался красной дрожащей точкой, подобной умирающей карликовой звезде. Звук реки наполнял воздух невнятным, но постоянным гулом. Гравий скрипел под его башмаками. Иногда попадались и более крупные камни. Где-то неподалеку забормотало на своем языке неизвестное животное.

Из тени возникла фигура Катрин. Он видел, как она отправилась в том же направлении, в котором ушел он, и догадывался, что она должна быть где-то неподалеку. Когда он подошел к ней ближе, ее лицо показалось ему бледным до прозрачности.

— О… Доминик, — сказала она. Годы, проведенные среди природы, научили ее доверять своим чувствам больше, чем глазам.

— Тебе не следовало уходить одной, — он остановился перед ней.

— Так было нужно.

— Следует хотя бы брать с собой пистолет. Я уверен, что ты умеешь обращаться с оружием.

— Да. Конечно. Но после сегодняшнего я не хочу прикасаться к оружию.

— Но ты наверняка видела насильственную смерть и раньше.

— Да. Несколько раз. Но от этого не легче.

— Нападение было самым подлым. Честно говоря, я сожалею только о наших потерях, и нам долго еще придется о них сожалеть.

— Мы проходили через их территорию, — сказала она.

— Может быть, их это возмутило. Дидонианам, как и людям, свойственно чувство территории. А может их ввела в искушение наша утварь. Если бы не наш переход, то не было бы ни убийств, ни ран.

— Идет война, — сказала за него его внутренняя боль.

— И то, что случилось сегодня, лишь незначительный эпизод твоей возлюбленной революции.

Он услышал, как воздух со свистом прорывается сквозь ее сжатые зубы. Ужас от содеянного заставил его похолодеть.

— Я… прости меня, Катрин, — произнес он. — Я не хотел. Я оставлю тебя одну. Но, прошу тебя, поскорее возвращайся в лагерь.

— Нет. — Вначале голос ее был таким слабым, что его почти не было слышно. — Я хотела… позволь мне остаться еще ненадолго. — Она схватила его за руку. — Но заклинаю тебя твоей честью, не нужно таких слов. Я рада, что ты пришел, Доминик. Ты понимаешь жизнь.

"Я?" — Как будто теплая волна разлилась в его груди.

Они постояли некоторое время, держась за руки, прежде чем, неуверенно засмеявшись, она сказала:

— И еще раз прошу тебя, Доминик, будь более практичным.

"Ты достаточно храбра, чтобы жить со своей печалью, — подумал он. — Но достаточно сильна и умна, чтобы повернуться к ней спиной, когда представляется такая возможность, и бросить все свои силы на завоевание Вселенной".

Ему страшно хотелось курить, но чтобы достать одну из немногих оставшихся у него сигарет, ему нужно было потревожить ее руку, и тогда она могла бы убрать ее совсем.

— Думаю, — несмело проговорил он, — что послезавтра мы сможем продолжить путь. После вашего ухода для меня собрали Освещающего Дом. Все составляющие хиша связывались в различных комбинациях с теми особями, что входили в состав Открывателя Пещер, и, среди прочих причин, для того, чтобы получить какое-либо распоряжение на жаргоне.

— Мы все обсудим. Теперь нам понадобится больше времени, чтобы закончить наше путешествие, но возвращение заняло бы еще больше. Оставшиеся хиши смогут справиться со своими обязанностями. Мальчики тоже понимают, что к чему. Мы запомним сегодняшний урок, и будем избегать таких мест. Так что, я думаю, все будет в порядке.

— Не думаю, чтобы нам помешали еще раз, — сказала Катрин, и голос ее вновь был прежним. — Новости распространяются быстро.

— Насчет того рукаса, что мы взяли в плен…

— Да? Почему бы не освободить животное?

— Потому что… видишь ли, Освещающий недоволен тем, что мы можем создать одного лишь полного хиша. Есть работы, вроде перетаскивания тяжелых бревен по крутым склонам, которые гораздо легче и безопаснее производить двоим, особенно учитывая тот факт, что у рукасов действительно есть руки. Далее. Нам придется посылать в разведку лишь одного крилло. Другому придется работать за троих, завершая неполные соединения и принимая решения, пока мы находимся в этой горной местности, от которой можем ожидать всяких фокусов. Одна пара глаз в воздухе — чертовски мало.

— Правильно. — Ему показалось, что он услышал шелест ее отросших за это время волос, когда она кивнула головой.

— Я не думала об этом раньше — удар был слишком силен… но ты прав. — Ее пальцы еще плотнее сжали его руку. — Доминик! Уж не намереваешься ли ты использовать пленника?

— Почему бы нет? Освещающий, кажется, придерживается того же мнения. Иногда такие вещи случались — так сказал хиш.

— В случае крайней необходимости. Но… схватка… такая жестокость.

— Послушай, я все это обдумал, — сказал он ей. — Проверь мои факты и логику. Мы заставим рукаса войти в состав единства с ногасом и крилло, принадлежавших Открывателю Пещер — самого сильного, самого рассудительного из тех, что с нами шли. Он подчинится под угрозой пистолета. Кроме того, ему нужно пить кровь, иначе придется голодать, не так ли? Один вооруженный человек, находящийся поблизости, предотвратит все возможные эксцессы. Как бы там ни было — два сочлена против одного — это что-нибудь да значит. Мы сделаем единство постоянным, во всяком случае, будем поддерживать его постоянным большую часть пути. За это время психика обитателей Громового Камня глубоко проникнет в психику руки. Новый хиш будет вначале растерян и настроен враждебно, согласен; но как бы он ни сопротивлялся, ему придется с ними скооперироваться.

— Но…

— Нам необходим хиш, Катрин! Я не предлагаю рабства. Рукас не будет поглощен. Он будет давать и получать, узнает что-то, что сможет передать своему племени, может быть, даже, послание дружбы, или что-то такое, что поможет им установить регулярные связи и это будет настоящим даром, когда мы отпустим его на волю.

Она помолчала, потом сказала:

— Смело, но честно. Да, в этом весь ты. Ты — больше рыцарь, чем те, кто пишут перед своим именем "сэр", Доминик.

— О, Катрин!

И вдруг он осознал, что обнимает и целует ее, а она целует его, и ночь вокруг вспыхнула костром, взорвалась пением труб.

— Я люблю тебя, Катрин, господи, как я люблю тебя.

Она освободилась от его объятий и отступила назад.

— Нет… — Когда он бросился к ней, она отстранилась.

— Нет, пожалуйста, пожалуйста, не надо. Прошу тебя, не надо. Я сама не знаю, что со мной такое было…

— Но я люблю тебя! — крикнул он.

— Нет, Доминик, просто мы слишком долго шли по этому опасному пути., Ты влечешь меня больше, чем кто-либо другой. Но я — женщина Хьюга.

Он опустил руки и остался стоять там, где стоял, и душа его обливалась кровью.

— Катрин, — проговорил он, — для тебя я перейду на вашу сторону.

— Ради меня? — Она снова приблизилась к нему и опустила руки ему на плечи. Голос ее дрожал от неудержимого полусмеха-полурыдания. — Ты просто представить себе не можешь, до чего же я рада.

Он стоял, окруженный ее ароматом. Сжав кулаки, он повторил:

— Не ради тебя. Для тебя.

— Что? — прошептала она, опуская руки.

— Ты называла меня рыцарем. Это неверно. Я не стану играть роль верного друга семьи и отвергнутого воздыхателя. Это не мой стиль. Я сам хочу быть твоим мужчиной, и буду добиваться этого всеми средствами, доступными человеку.

Ветер усилился и река ответила ему гулом.

— Ладно, — сказал Фландри ее тени. — Пусть это будет до тех пор, пока мы не достигнем Порт-Фридериксена. Только до тех пор. Я ничего ему не скажу, и буду жить своими воспоминаниями.

Она опустилась на землю и заплакала. Когда он сделал попытку ее успокоить, она оттолкнула его. Жест ее был не грубым, но решительным. Он отошел в сторону и одну за другой выкурил три сигареты.

Наконец она сказала:

— Я понимаю, о чем ты думаешь, Доминик. Если был Снелунд, то почему бы не ты? Но неужели ты не видишь разницы? Начиная с того, что я тебя очень люблю?

Он с огромным трудом выговорил:

— Я вижу, ты все никак не поймешь разницы между губернатором и порядочным человеком.

Из груди ее снова вырвалось рыдание, но на этот раз оно было сухим, как будто она уже выплакала все свои слезы.

— Прости меня, — сказал Фландри, — я совсем не хотел тебя обижать. Скорее бы у меня отсох язык, чем я согласился сказать что-то обидное для тебя. Мы не будем больше об этом говорить, если только ты сама не захочешь. Если же ты переменишь решение, завтра, через сто ли лет… я буду ждать, пока жив.

"И это чистая правда, — добавил его внутренний голос, — хотя слова эти подсказаны слабой надеждой на то, что смогут потрясти ее воображение и отвратить ее внимание от этого тупоголового убийцы, Хьюга Мак-Кормака."

Он вытащил бластер и сунул его в ее холодную ладонь. Она не очень уверенно взяла его.

— Если хочешь остаться здесь, то возьми вот это, — сказал он. — Вернешь мне, когда спустишься в лагерь. Доброй ночи.

Он повернулся и пошел. В голове его билась мысль:

"Отлично… если до сих пор у меня не было причины отречься от Его Величества Джосипа, пусть так будет и впредь. Попробуем расстроить ряды его мятежных подданных".

Глава 13

Все спали едва ли не сутки кряду. Потом Фландри объявил, что лучше потихоньку двигаться вперед, чем стоять на месте. Оставшиеся дидониане с успехом образовали несколько различных единств, как всегда это делали, когда нужно было принять важное решение, и согласились — эти земли были неуютными и неудобными для поисков пищи. Самое трудное было еще впереди, особенно учитывая те потери, которые они понесли. Следовало поскорее перебраться через горы и спуститься на прибрежные равнины.

То был адский труд. Людям приходилось большую часть времени тратить на поиски еды для ногасов. Когда истощение заставляло их делать привал, все мгновенно проваливались в сон. Катрин была сильной, но все же она оставалась тридцатилетней женщиной, а ей приходилось идти вровень с двадцати-двадцатипятилетними мужчинами. У нее было мало времени и возможностей поговорить… с Фландри или с кем-либо другим.

Ему одному удавалось это делать. Его люди, казалось, готовы были взбунтоваться, когда он объявил им, что освобождает себя от большей части работ ради того, чтобы установить контакт с новым единством. Хэвлок погасил этот настрой.

— Послушайте, вы же видели Старика в действии. Вы можете его не любить, но он не трус и не дурак. Кому-то надо ведь сообщаться с этими ксено. Не говоря уже ни о чем другом, подумайте хотя бы о том, что нам еще нужно перебраться через этот проклятый край… Почему не Катрин? Да ведь она жена человека, который сунет нас за колючую проволоку, едва мы доберемся до места. И то, что мы доверяли ей в критических обстоятельствах, не улучшит наши послужные списки… Да-да, тем из вас, кто намерен вернуться домой, не вредно подумать о своих послужных списках.

Фландри поощрительно подмигнул ему.

Вначале разговор между человеком и дидонианином казался невозможным. Внутри новой личности — шла борьба: плененный рукас вливал в ногаса и криппо ненависть и страх, а те просто игнорировали его. Длительное время находясь в скрепленном состоянии, единство упорно работало — иногда угрюмо, иногда в состоянии оцепенения, постоянно на грани безумия. Фландри дважды приходилось драться; однажды рог ногаса прошел мимо него в каком-нибудь сантиметре.

Он настаивал. То же делали и двое животных, входивших в состав Открывателя Пещер. И ногас помалу стал осваиваться с кусочками чуждых опытов. Фландри пытался подобрать какой-нибудь эквивалент создавшейся ситуации. Шизофрения? Внутренний конфликт, основанный на борьбе противоречивых желаний, какой, например, переживает он, раздираемый любовью к Катрин и долгом по отношению к Земной Империи? Сомнительно. Существо находившееся перед ним, было слишком чуждым.

Он пытался руководить этим сращением — вначале своим поведением, потом своими словами. После того, как нервная система рукаса перестала ждать мучений или смерти, состояние замешательства было для него вполне естественным. Потом в ход пошел язык. Часть словаря Громового Камня умерла вместе с рукасом Открывателя Пещер. Но часть сохранилась и пополнилась, когда, на время, крилло был временно заменен другим рукасом. Дикое существо яростно сопротивлялось: оказалось, что его культура смотрела на трехчленное существо, в состав которого входили два однородных члена, как на извращение, но у него не было выбора. Когда щупальца были соединены, нервная система и кровеносные сосуды автоматически превращались в единое целое. Фландри использовал все свои лингвистические познания для того, чтобы провести комбинацию сквозь ряд лингвистических упражнений. Умело направляемый новый дидонианин начал выказывать признаки приспособления.

Когда отряд пробрался через горы, Фландри уже умел сообщаться с разумом, для создания которого приложил столько сил.

Единству, похоже, не слишком нравилось само название "хиш". Принятое им название, возникшее, скорее, из постоянного использования понятия, чем специально подобранное, концентрировалось в мычании, переведенном Катрин как "Скорбящий". Она мало общалась с хишем, и причиной тому была как поглощенность собственными переживаниями, так и простая усталость. Фландри такое положение устраивало. Обращаясь со Скорбящим в одиночестве — при этом, правда, присутствовал часовой, но он ничего не понимал — он мог добиваться от дидонианина того, чего хотел.

— Ты должен служить мне, — вновь и вновь повторял он. — Может быть, нам придется сражаться, и ты должен занять место хиша, которого больше нет. Только мне ты должен доверять, только меня слушаться. Я один могу освободить тебя в конце — причем оба ваши племени получат хорошие награды. А у меня есть враги среди подобных мне.

Он мог бы объяснить все подробнее, изложить, даже всю историю в случае надобности. Но он быстро понял, что в этом нет никакой необходимости. Скорбящий стоял по уровню развития куда ниже Открывателя Пещер и обладал меньшими знаниями. Люди для хиша были совершенно сверхъестественными существами. Фландри же, являвшийся, несомненно, их вождем и, сверх того, руководителем и учителем хиша, представлял собой сгусток мана. То, что он и Катрин рассказали Открывателю Пещер, переосмыслялось для него в ином свете, и служило теперь подкреплением нынешним словам Фландри о конфликте среди Могущественных. Мозг рукаса, получавший большее, чем у остальных двоих существ развитие, вложил свое психическое состояние в личность Скорбящего, результатом чего явилась подозрительность хиша к его сотоварищам, заботливо приглушаемая Фландри.

Когда они достигли нижних холмов, Скорбящий был его надежным оружием. Под влиянием ногаса и крилло, дидонианин начал просто предвкушать те приключения, которые ожидали его на службе у Фландри.

Последний же не мог точно себе представить, каким образом использует это оружие… если вообще использует. Все зависело от того, чем закончится путешествие.

Однажды вечером Катрин отвела его в сторону. Теперь их окружали джунгли. Было жарко, парило. Однако двигаться было легче, и дидониане вновь набрали потерянный вес. Он и она стояли в зарослях, отгороженные ими от мира, и смотрели друг на друга.

— Почему мы так давно не говорили друг с другом, Доминик? — спросила она его.

Взгляд ее был серьезным, она взяла обе его руки в свои.

Он пожал плечами.

— Слишком много дел.

— Дело не только в этом. Мы не осмеливаемся. Когда я тебя вижу, я думаю о том, что… Ты — человек, которому я меньше всего — не считая Хьюга — хотела бы причинить боль.

— Не считая Хьюга…

— Ты вернул его мне. Даже боги не смогли бы сделать большего.

— Неужели ты решила насчет нас по-другому? — взволнованно спросил он.

— Нет. Ты заставляешь меня желать, чтобы и я могла желать. Но… О, мне так больно. Надеюсь, скоро ты найдешь такую женщину, какая тебе нужна.

— Это уже случилось, — ответил он. Она поморщилась. Он понял, что сжимает ее руки изо всех сил, и ослабил пожатие. — Катрин, дорогая моя, мы — недалеко от цели, но намерение мое остается прежним. Будем вместе оставшийся путь… и по прибытии я присоединюсь к революции.

— Такие слова не стоят тебя, — ответила она, побледнев.

— Я сам это знаю, — сердито бросил он. — Венец предательства. Ради тебя я продаю свою душу. Но она все равно твоя.

— Как ты можешь говорить о предательстве? — тон ее был таким, как будто он глубоко ее обидел.

— Очень просто. Предательство, предательство, предательство. Ты слышишь? Революция — хуже, чем просто дьявольщина. Она — глупость. Вы…

Она вырвала свои руки и бросилась прочь. Он остался стоять и стоял до тех пор, пока тьма не окутала его.

"Эй, ты, Фландри, — мелькнула мысль. — С чего это ты решил, что космос создан для твоего личного комфорта?"

Нельзя сказать, чтобы Катрин избегала его после этого разговора. При сложившихся обстоятельствах это было бы невозможно, да она и сама не хотела этого. Напротив, она часто улыбалась ему, чуть-чуть застенчиво, и когда ей случалось обращаться к нему, тон ее был теплым. Он отвечал примерно тем же. Она, вне всякого сомнения, искренне сожалела о том, что причиняла Фландри боль; но она ничего не могла поделать с той радостью, что все яснее проявлялась в ней с каждым километром — в веселом свободном смехе, в особой грации, в остроумии ответов. Хэвлоку не стоило никакого труда исподволь выведать у нее все, что ей было известно об энейской базе.

— Черт побери, до чего же мне противно использовать ее таким вот образом! — сказал он, с глазу на глаз отчитываясь перед командиром.

— Будем считать, что это плата за нашу помощь, — ответил ему Фландри.

— Обычное оправдание вероломства… и былой жестокости.

— И будущей. Вот так. Но тем не менее… Том, мы просто собираем информацию. А вот удастся ли нам сделать нечто большее, зависит от того, как нас встретят на базе. Я уже говорил, что не стану рисковать очертя голову. Мы можем смиренно подчиниться интернированию.

— Если мы все же не…

— Если нам выпадет верный шанс испытать судьбу, будем делать это быстро, чтобы спасти хотя бы несколько жизней. Следует лишь помнить, что в число этих жизней непременно должна входить жизнь Катрин. — Фландри хлопнул своего помощника по спине. — Полегче, сынок. Я вынужден быть более осторожным, чем должен бы. И все равно, сынок, полегче. Помни о девушке, которая ждет тебя.

Хэвлок усмехнулся и зашагал прочь, широко отмахивая руками. Фландри некоторое время постоял, размышляя.

"Итак, у меня никогда больше не будет любимой девушки, если только Хьюг Мак-Кормак не будет настолько любезен, что даст себя убить. Может быть, тогда…

Мог бы я это как-нибудь устроить… так, чтобы она никогда не узнала… мог бы? Пустые мечты, конечно… Но предположим, что такая возможность представится… мог бы я ею воспользоваться?

Если честно — и сам не знаю."

Подобно американскому тихоокеанскому побережью (на Земле, на матушке-Земле), западная часть Барка была изрезана холмами, спускавшимися к самому морю. Заметив сверкание воды, Катрин взобралась на самое высокое дерево, какое только ей удалось найти. Крик ее, как солнечный луч, коснулся каждого листа:

— Исток Бирсы! Что еще может быть! Мы — всего лишь в пятидесяти километрах южнее Порт-Фридериксена!

Она спустилась на землю. Вид у нее был торжествующий. А Доминик Фландри смог сказать только:

— Отсюда я пойду сам.

— Что?

— Пройду один, без шума, в скафандре. Прежде всего мы разобьем лагерь в каком-нибудь приятном месте. Потом я разузнаю, нельзя ли прислать за нами воздушное судно. Так будет быстрее, чем пешком.

— Позволь и мне пойти, — попросила она, дрожа от нетерпения.

"Ты можешь идти до тех пор, пока не погаснет последняя звезда, если только захочешь. Но ты не захочешь."

— Мне очень жаль, но это невозможно. Радио тоже нельзя использовать. Слушать можно, передавать нельзя. Откуда мы знаем, какое сложилось положение? Может быть, дела обстоят плохо; варвары, например, вполне могли воспользоваться нашей семейной сварой и оккупировать территорию. Я все узнаю. А если я не вернусь через… гм… два здешних маленьких уцененных денька… — "Тебе непременно надо ломать перед нею шута?" —…то командование примет лейтенант Валенсия. Он и примет окончательное решение.

"Я предпочел бы Хэвлока. Валенсиа слишком симпатизирует революции. Но я должен придерживаться субординации, даже когда лгу себе, даже когда у меня есть возможность причинить вред твоему делу, моя единственная, моя вечная любовь."

Его слова несколько умерили общую радость. Отряд разместился в бухте, под прикрытием деревьев. Костра не разводили. Фландри облачился в скафандр. Он не давал никаких особых распоряжений ни Скорбящему, ни нескольким по-настоящему преданным ему людям: у них давно была разработана особая система сигнализации.

— Будь осторожен, Доминик, — сказала Катрин. Ее участие было для него словно нож острый. — Не рискуй собой. Ради всех нас.

— Не буду, — пообещал он. — Я люблю жизнь. — "О да, я надеюсь еще насладиться ею независимо от того, внесешь ли ты в нее настоящий смысл." — Все будет хорошо. — Он активировал импеллер. Через секунду-другую ее фигурка с поднятой в приветственном жесте рукой скрылась из вида.

Он летел медленно, откинув шлем, и с наслаждением вдыхал соленый запах ветра с северного побережья. В океане безлунной Дидоны не было настоящего прибоя, он лежал серый под серым небом, но любой огромный водный резервуар обладает своим движением и своей тайной. И сейчас Фландри видел лабиринты волн и пены, участки покрытые водорослями, следы плавающих животных, а воздух был наполнен птичьими криками.

"Какой простор, — подумал он. — Как хорошо живут планеты, если люди позволяют им жить."

Сердце его забилось быстрее, когда показался Порт-Фридериксен. Здесь была его судьба.

База занимала маленький удобный полуостров. Она была основана достаточно давно, чтобы превратиться в настоящий поселок. Префарбовые дома, убежища и лаборатории были побиты ветром, оплетены вьющимися растениями и сделались уже частью ландшафта; а между ними стояли дома, построенные из местных пород дерева и камня так, чтобы их мог овевать бриз, были разбиты сады и парки. Катрин сказала, что в обычных условиях в поселке жило около тысячи человек, но из-за последних событий оно, несомненно, уменьшилось. Фландри, пролетая, заметил нескольких людей.

Внимание его обратилось на посадочное поле. Если там стоит хотя бы один крейсер, придется сдаться. Но нет, Хьюг Мак-Кормак предоставил охрану этого места довольно незначительному судну. Оно было небольшим — субэсминец класса "Победитель". Главным его вооружением была бластерная пушка, основным оружием — скорость и маневренность, штат составлял, как правило, двадцать пять человек — но суденышко довольно браво стояло на страже, и сердце Фландри забилось быстрее.

"Вот она, эта минута!"

Он приблизился. Если судить по тишине вокруг, на борту судна находились лишь двое часовых. Да и к чему остальные? С помощью приборов, аппаратов и компьютера управлять судном мог даже один человек. Порт-Фридериксен должен был узнать о приближающейся опасности за время, достаточное для того, чтобы экипаж занял свое место на борту. А сейчас он, несомненно, помогал гражданскому населению.

Над серийным номером судна блестело название: "Эрвин Роммель". Кто бы это мог быть, черт возьми? Немец какой-нибудь? Скорее всего, землянин, чье имя выкопал из груды исторических данных компьютер, которому поручили подыскать названия для нескольких тысяч "Победителей".

Из здания появились люди, заметили его. Он приземлился в небольшом парке.

— Привет, — сказал он. — Я потерпел что-то вроде крушения.

Весь следующий час он расспрашивал о Порт-Фридериксене. Его, в свою очередь, тоже основательно допросили. Он рассказал о столкновении с вражеским судном, о трудной посадке, о тяжелом переходе. Единственная деталь, которую он упустил, состояла в том, что он был не на стороне Мак-Кормака.

Если его план не сработает, энейцы, узнав правду, разозлятся, но не убьют его — такая уловка рассматривается как военная хитрость.

Они явно исполняли роль форпоста — кроме экипажа "Роммеля", еще несколько ученых и рабочих. Их работа состояла в том, чтобы поддерживать дружеские связи с дидонианами и вести дела на базе. Но при этом люди пытались одновременно продолжать научные исследования.

Они были в изоляции. Между планетное радио хранило упорное молчание — имперские корабли не раз наведывались в систему. Каждый месяц или около этого шлюпка с Энея подвозила продовольствие, боеприпасы и свежие новости. Последний раз она была всего несколько дней назад. Таким образом Фландри оказался в курсе последних событий.

С точки зрения энейцев, они не предвещали ничего хорошего. Производство, снабжение и коммуникации при Хьюге Мак-Кормаке распадались на глазах. Он уже отчаялся в своих попытках управлять значительным участком пространства. Вместо этого ему приходилось тратить все свои силы на защиту миров, которые он объявил своими. А силы эти были минимальными. И они, как ни старались, не могли предотвратить атаки сторонников Снелунда. Сейчас любая организованная флотилия могла бы уничтожить мятежников.

Предвидя такую возможность, Мак-Кормак держал основную часть своего флота в окрестностях Сатана. Если бы джосиписты собрали все свои силы, он узнал бы об этом от своих разведчиков, ударил бы первым и тогда уж полагался бы только на свои тактические возможности.

— Но им известно об этом, — сказал директор Джонет. Дрожащей рукой он погладил свою белую бороду. — Они не позволят нашему Императору дать генеральное сражение, к которому он стремится. Я даже не уверен в том, что Снелунд вызвал с Земли подкрепления. Возможно, он рассчитывает взять нас просто измором. Я уверен, что чем дольше будет наша агония, тем больше удовольствия он получит.

— Разве мы не можем уступить? — спросил Фландри.

Старик поднял голову.

— Пока жив наш Император — ни за что!

Люди соскучились по гостям, так что Фландри безо всякого труда узнал даже больше, чем ему было нужно. Они легко согласились на его предложения. Чем отправлять за его спутниками воздушные машины, не лучше ли использовать для этой цели "Роммеля"? Сейчас не было причин держать судно в боевой готовности. Джонет и капитан согласились с этими доводами равно как и с тем, что места для всех людей не хватит, если не оставить в поселке часть экипажа.

Фландри в своем плане предусмотрел и другие возможности, но такое решение все упрощало.

Он поднял корабль в воздух и повел его к югу. Потом вызвал лагерь. Кто-нибудь непременно должен был слушать вделанный в шлем приемник.

— Все прекрасно, — сказал он. — мы приземлимся на берегу к западу от лагеря и будем вас ждать. Позвольте мне переговорить с Хэвлоком… Том? Это я. Уэйну и Кристоферу пора начинать.

Это означало, что людям следует облачиться в воинские доспехи.

Корабль сел. Космонавты доверчиво спрыгнули на песок и приветственно замахали руками, увидев появившихся из-за деревьев путешественников.

Две фигуры, облаченные в блестящие металлические каркасы, взвились с воздух, поднявшись над вершинами деревьев. Секундой позже они уже парили над кораблем, и бластеры их были нацелены на членов экипажа.

— Руки вверх, пожалуйста, — сказал Фландри.

— Что?! — возопил капитан. Его рука метнулась было к кобуре, но пущенный сверху луч зашипел, едва не задев его. Из того места, в которое он ударил, посыпались искры и поднялся пар.

— Еще раз повторяю: руки вверх, — рявкнул Фландри.

— Тот из вас, кто вздумает сопротивляться, будет мертв раньше, чем упадет наземь.

Лица людей исказились от ненависти, но они повиновались.

— Мы забираем корабль, — сказал им Фландри. — Можете отправляться домой. При бодрой ходьбе вам понадобится всего несколько часов.

— Иуда ты! — Капитан плюнул ему в лицо.

Утершись, Фландри ответил:

— Это зависит от точки зрения. Идите. — Уэйн сопровождал группу в течении некоторого времени.

Еще раньше загадочное исчезновение оружия сделало пленниками тех людей Фландри, чья лояльность вызывала сомнение. Более озадаченный, чем рассерженный, Освещающий Дом ввел на борт корабля несоединенных существ, а Скорбящий помог Катрин подняться по трапу. Увидев ее, Фландри нашел себе неотложное дело в другой части корабля.

Когда все люди оказались на борту, он включил гравзы. Подлетев к поселку, он вывел из строя межпланетный передатчик, выстрелив по его мачте. Потом он передал предупреждение и дал людям возможность эвакуироваться. Когда все разбежались, он сжег еще несколько приспособлений.

У энейцев оставалась еда, убежище, медикаменты и боеприпасы. Но они не смогут ни отправиться куда-то, ни переговорить с кем-либо, пока не придет шлюпка с Энея, а она ожидалась не раньше, чем через месяц.

— Направление — восток, мичман Хэвлок — приказал Фландри. — Мы заберем своих ребят из Громового Камня и оставим там наше поголовье. И заодно раздобудем еду для нового дидонианина. Думаю, этот хиш мне еще понадобится.

— Где же, сэр?

— В Ллинатавре. Мы покинем эту систему без шума и пыли. Выйдя в космос, мы с максимальной скоростью отправимся к Ллинатавру.

— Сэр? — Радужное выражение на лице Хэвлока сменилось озадаченным. — Прошу прощения, капитан, но я не понимаю. Я хочу сказать, что теперь, когда мы превратили катастрофу в триумф, когда мы знаем свежий вражеский код, причем враг об этом не подозревает, разве не следует нам немедленно лететь к Ифри? Особенно, если учесть, что Катрин…

— У меня есть свои резоны, — ответил Фландри. — Не бойся, Снелунду ее больше не видать.

Выражение его лица, мягко говоря, не поощряло дальнейшие расспросы.

Глава 14

И снова металлическая теснота, пахнущий химией воздух, неумолчный шум двигателей, но зато и холодное мерцание звезд, одна из которых сияла особенно ярко. Перелет на этом корабле от Виржила до Ллинатавра должен был занять менее двух стандартных дней.

Фландри облачился в капитанский мундир. Кают-компания была слишком мала, чтобы вместить всех, но он включил аудиовизуальные интеркомы. Команда увидела Фландри в белом мундире, не слишком хорошо сидевшем на нем, но, вне всякого сомнения, являющем собой приличествующую его рангу форму. Как и все они, он выглядел изнуренным; скулы резко выступали на его лице, а глаза казались неестественно яркими по контрасту с дочерна загорелой кожей, но в отличие от большинства из них, он не выказывал удовольствия от своей победы.

— Слушайте внимательно, — сказал он: — Такое ненормальное положение, как наше, требует соблюдения ряда формальностей.

Он занес в вахтенный журнал данные, которые должны были легализовать захват им "Роммеля" и его положение хозяина этого корабля.

— Некоторые из вас были помещены под арест, — продолжал он. — Это было сделано ради предосторожности. Когда идет гражданская война, нельзя доверять тем, чьи позиции определены нечетко. Арест этот был кратковременным и вынужденным. Хочу особенно подчеркнуть, что задержание это ни в коей мере не отразится на моем отношении к лояльности или компетентности этих людей. Более того, я буду ходатайствовать о том, чтобы каждый из находящихся на борту получил повышение и награду.

Их веселое оживление не вызвало у него улыбки. Все тем же монотонным голосом он продолжал:

— Используя предоставленные мне полномочия и в согласии с уставом Флота, предусматривающим вербовку в экстренных обстоятельствах, я объявляю существо с планеты Дидона, известное под именем "Скорбящего", зачисленным в ряды военнослужащих Его Величества в ранге рядового. Учитывая особенности данного существа, оно будет приравниваться к трем обычным новобранцам.

Ответом ему был смех. Люди решили, что во Фландри заговорил сидящий в нем чертенок. Но они ошибались.

— Все детекторные системы будут держаться в режиме повышенной готовности, — продолжал он после окончания короткой церемонии. — Сразу же по установлению контакта с каким-либо имперским судном, офицер-связист сигналит о сдаче и просит об эскорте. Позволю себе предположить, что, взяв нас на абордаж, экипаж судна будет держать нас на положении арестованных до тех пор, пока не получит подтверждения нашей лояльности. Тем не менее, я уверен, что к тому времени, как мы выйдем на орбиту Ллинатавра, все подозрения будут с нас сняты.

— И последнее. На борту корабля находится важная пленница. Я сказал мичману Хэвлоку, который, должно быть, передал мои слова остальным, что госпожа Мак-Кормак не будет возвращена губернатору сектора Альфа Круцис. Сейчас я хочу обосновать это решение, так, чтобы помещенное в секретный отчет, оно послужило оправданием наших действий, ибо в противном случае оно послужит обвинительным материалом для военного суда.

Не в компетенции офицеров флота принимать важные политические решения. Учитывая особенные обстоятельства, связанные с личностью госпожи Мак-Кормак, включая сюда и сомнения относительно правомочности содержания ее под арестом, я пришел к выводу о том, что передача ее его превосходительству была бы решением важным в политическом отношении, причем последствия его могли бы быть самыми угрожающими. Мой долг — доставить ее властям Флота, которые сами во всем разберутся. В то же время мы не сможем прямо отказать его превосходительству, если он потребует ее выдачи.

— Поэтому, как глава этого судна и офицер "Интеллидженс" Имперского Флота, облеченный особой миссией, наделенный особыми полномочиями и так далее, я классифицирую присутствие среди нас госпожи Мак-Кормак как особо секретное. Она будет скрыта до того, как нас возьмут на абордаж. Никто не смеет упоминать о ее присутствии до тех пор, пока мы не получим доказательств того, что имеем дело с полномочным правительственным агентом. Тот, кто нарушит это требование, будет считаться преступившим границы закона и правила безопасности и будет отдан под трибунал. В случае настойчивых расспросов можете сказать, что она бежала незадолго перед тем, как мы оставили Дидону. Всем понятно?

Ответом ему были одобрительные крики.

Фландри сел.

— Отлично, — устало промолвил он. — Займите свои места. Пусть сюда приведут госпожу Мак-Кормак. Мне нужно с нею поговорить.

Он выключил интерком. Его люди ушли.

"Я их купил, — подумал он. — Теперь они отправятся на корабле хоть в ад, если только я буду командиром этого корабля. — Он не чувствовал никакого волнения. — Но у меня нет особого желания быть командиром".

Фландри открыл пачку сигарет, найденную среди припасов. Он сидел один в неуютной кают-компании. Кругом было тихо, если не считать шума машин и шагов часового в коридоре.

Но когда вошла Катрин, сердце Фландри подпрыгнуло. Он встал. Она закрыла за собой дверь и остановилась перед ним. Взгляд ее был мрачен. Нож, который он ей дал, висел у нее на бедре. Она все молчала и молчала, и он, заикаясь начал:

— Я… я надеюсь… здешняя капитанская каюта не слишком неудобна для вас.

— Каким образом вы намерены меня скрыть? — спросила она. Голос ее был таким же, как всегда.

— Мицуи и Петрович кое-что переделают в почтовой капсуле. Мы утеплили оболочку и провертели дырки для воздуха, снаружи они будут незаметны. Мы сможем поместить туда еду, питье и… э… все, что вам необходимо. Скучно лежать так, в темноте, но это продлится лишь двадцать-тридцать часов.

— И что потом?

— Если все пойдет так, как я ожидаю, нам разрешат стационироваться на орбите Ллинатавра, — ответил он. Специалистам по кодам не понадобится много времени на то, чтобы снять данные с наших компьютеров. Тем временем нас допросят, и люди, по мере возможности, будут отправлены на катарайнисскую базу, чтобы дожидаться там разрешения на дальнейшее перемещение. Процедура будет простой и быстрой; Флот заинтересован в данных, которыми мы располагаем, а не в рассказах о приключениях, которые мы пережили, добывая их. Они могут подождать до расследования дела о потере "Азеноува". Самым важным для них будет поразить повстанцев раньше, чем они переменят код.

Как капитана "Роммеля" я буду отстаивать свое право на самостоятельные действия. Мой статус может оспариваться; но в суматохе ни один бюрократ, я думаю, не станет разводить особую канитель. Мне с легкостью разрешат нести ответственность за это судно, особенно в свете того, что свобода перемещения для меня необходима. "Интеллидженс" намекнет на это.

Как главный, я потребую, по крайней мере, двух помощников. Когда стоишь на орбите, помощники — это, как правило технический персонал. А я дам понять, что в этом отношении Скорбящий стоит троих и готов выполнять все мои распоряжения, так что нет нужды занимать двух специалистов, которые могут быть полезными в другом месте.

Когда ты останешься одна, хиш позволит тебе выйти.

— Почему? — спросила она.

— Что "почему"? — Он притушил сигарету и вытащил другую.

— Я не понимаю… почему ты сделал то, что сделал… с Хьюгом. Я не ожидала от тебя этого. Я считала тебя храбрым и достаточно честным для того, чтобы стоять за правое дело, но теперь я склоняюсь к тому, что у тебя низкая и подлая душонка.

Но вот чего я понять не могу, просто в голове не укладывается, это то, как ты… после всего… смог снова потащить меня в рабство. Ведь если бы ты не велел Скорбящему схватить меня, то среди твоих людей не нашлось бы ни одного, кто не отвернулся бы, когда я метнулась бы к лесу.

Теперь он просто не мог смотреть ей в лицо.

— Ты мне нужна, — промямлил он.

— Для чего? Чтобы выжать из меня до последней капли ту малость, что мне известна? Чтобы дразнить мною Хьюга в надежде свести его с ума? Как пример в назидание другим? И не важно, имперская ли справедливость или имперское милосердие принесут мне смерть, когда убьют Хьюга. — Она не плакала, не умоляла. Краем глаза он видел, как она медленно и недоуменно покачивает головой.

— Не могу понять.

Фландри сдался. Попытаться доказать ей что-то было все равно, что стучаться кулаком в стальную стену.

— А я не могу объяснить тебе это сейчас, — взмолился он. — Все еще слишком неясно. Предстоит еще столько сделать. Но…

Она прервала его:

— Я буду играть в твою игру: ведь это — единственный способ избежать лап Снелунда. Но я предпочитаю больше тебя не видеть. — Голос ее был все так же спокоен. — Ты окажешь мне большую любезность, если не будешь присутствовать, когда меня будут запихивать в этот гроб.

Он кивнул. Катрин вышла. Скорбящий тяжело затопал следом.

Несмотря на трудные времена, стол губернатора сектора Альфа Круцис был великолепен. Более того, он был самым очаровательным хозяином, обладая редким даром слушать и способностью делать остроумнейшие замечания. Хотя большая часть Фландри являла собой пантеру, прятавшуюся за внешней улыбчивостью, меньшая его часть наслаждалась этой первой за долгие месяцы по-настоящему цивилизованной трапезой.

Он закончил описание событий на Дидоне как раз тогда, когда бесшумные слуги унесли последние золотые тарелки, внесли бренди, сигары и исчезли.

— Удивительно! — восхитился Снелунд. — До чего же интересная раса. Вы сказали, что захватили один образчик с собой? Я хотел бы познакомиться с этим существом.

— Это легко устроить, ваше превосходительство, — сказал Фландри. — Гораздо легче, чем вы, возможно, предполагаете.

Брови Снелунда едва заметно приподнялись, а пальцы сжали ножку бокала чуть сильнее обычного. Фландри, вольготно раскинувшись в кресле, наслаждался букетом напитка, игрой красок внутри бокала, нежной музыкой, доносящейся неведомо откуда. Они находились на верхнем этаже дворца. Комната была небольшой, но роскошной. Стена была открыта навстречу летнему вечеру. Воздух из сада нес с собой запах роз, жасмина, и еще каких-то экзотических цветов. Внизу сверкал город — целая россыпь огней, сверху лилось свечение башен, весело мигали огоньки воздушных машин. Шум уличного движения доносился сюда едва слышным шепотом. Трудно было поверить в то, что все вокруг заняты приготовлениями к войне.

Снелунд не пытался давить на Фландри. Тот мог в своей горячности и неблагоразумии похитить Катрин Мак-Кормак для "специального допроса, долженствующего помочь достижению успеха в деле". Он мог потерять вначале корабль, а потом пленницу по своей горячности и неосторожности. Но после того, как он вернулся с уловом, который позволял адмиралу Пикенсу уничтожить восставших единым смертоносным ударом, без помощи с Земли и без многочисленных и утомительных карательных операций, губернатор не мог не быть отменно-вежливым с человеком, спасшим его политическое лицо.

И все же, предлагая секретную беседу, Фландри не ожидал обеда наедине.

— Вот как? — выдохнул Снелунд.

Фландри посмотрел на него: пышные волнистые волосы, женственные черты лица, яркая — пурпурная с золотом — одежда, блеск и мерцание драгоценностей. "А за всем этим, — подумал Фландри, — скрываются сильная воля и опыт".

— Дело в том, сэр, — сказал он, — что мне предстоит решить одно деликатное дело.

Снелунд кивнул, улыбаясь, но глаза его при этом остались неподвижными и жесткими как два камня.

— Я это подозревал, командор. Некоторые детали вашего рапорта и поведения, некоторые приказы, отданные вами, которые в обычных обстоятельствах были бы бессмысленными, не прошли мимо моего внимания. Вы должны благодарить меня за то, что я не отдал некоего распоряжения, с которым вы, я это чувствую, не стали бы спорить. Мне было интересно, что у вас на уме.

— И я очень благодарен вашему превосходительству. — Фландри раскурил сигару. — Для вас этот вопрос тоже не прост. Позвольте напомнить вам о дилемме, стоявшей передо мной на Дидоне. Леди Мак-Кормак пользовалась среди моих людей чрезвычайной популярностью.

— Естественно. — Снелунд рассмеялся. — Я научил ее кое-каким необычным фокусам.

"У меня нет оружия под этой формой, Аарон Снелунд. У меня нет при себе ничего, кроме рук и ног. А еще есть черный пояс каратэ, плюс знание других видов борьбы. Если бы не дело, я с радостью принял бы смертный приговор в обмен на радость видеть тебя разобранным на составные части".

Поскольку существо это могло вспомнить, какой была ее душа, когда он заставлял ее распахиваться, и теперь искал подтверждений, Фландри кисло усмехнулся.

— Настолько нам не повезло, сэр. Она отказалась даже от моего предложения, каковой факт я сообщаю вам под большим секретом. Но… она ведь была среди нас единственной женщиной… красивой, яркой. К концу путешествия большая часть людей была влюблена в нее. Она оставляла у них впечатление о том, что ее пребывание здесь было… э-э… неприятным. Честно говоря, сэр, я боялся мятежа, если люди узнают о том, что она будет передана вам. И я не мог пойти на риск потерять код.

— Значит, вы потворствовали ее побегу. — Снелунд сделал глоток. — Все указывает на это, командор. Разумное решение, хотя вы не осмелились отметить его в отчете. Ею можно будет заняться и позже.

— Но, сэр, я ничего такого не делал.

— Что?! — Снелунд резко выпрямился.

Фландри поспешно заговорил:

— Оставим экивоки, сэр. Она выдвинула против вас весьма серьезные обвинения. Есть люди, которые не прочь воспользоваться ими для того, чтобы доказать, что причиной восстания явились ваши действия. Я этого не хотел. Если вы достаточно хорошо знаете историю, то согласитесь со мной: самый действенный повод к возникновению беспорядков это вид мученика, а особенно — мученицы, привлекательной женщины. Империя пострадала бы. Я пришел к выводу, что мой долг — придержать ее. Чтобы добиться согласия моих людей, мне пришлось убедить их в том, что она не будет возвращена сюда, но она будет доставлена в отдел Флота, законы которого защищают заключенного, а тот волен давать или не давать показания.

Лицо Снелунда покрылось смертельной бледностью.

— Продолжайте, — сказал он.

— Примерно через три дня флот будет готов к броску на Сатан, — продолжал Фландри, — поскольку разведчики подтвердили тот факт, что доставленный мною код все еще используется. Я не намерен его сопровождать. Мои люди ждут, что я добьюсь разрешения послать "Роммеля" на Ифри, на Землю или в другое место, где судно будет в безопасности. У них есть возможность выяснить, сделал ли я это. Вы же знаете, что слово, выпущенное на свободу, может пройти достаточно долгий путь. И если станет известно, что я не выполнил своего обещания, я не могу ручаться, что все мои парни будут хранить тайну. И в такой ответственный момент вы бы были скомпрометированы, сэр.

Снелунд осушил свой бокал и вновь его наполнил.

— Почему вы говорите мне все это?

— Я уже объяснил вам причину. Как патриот Империи я не могу позволить ничего такого, что могло бы продлить восстание.

Снелунд внимательно изучал его.

— Значит, она вам отказала? — сказал он, наконец.

— А мне ничего и не нужно было от такого товара, прошедшего через столько рук, — сердито бросил Фландри. Потом, уже спокойно, он добавил: — Но речь не об этом. Моя обязанность… по отношению к вам, ваше превосходительство, равно как и к Империи…

— Да-а, — протянул Снелунд, — не мешает иметь в должниках человека, который успешно поднимается по самой высокой лестнице, не так ли?

Фландри казался смущенным.

— Д-да, думаю, мы с вами сможем договориться, — сказал Снелунд. — Что вы предлагаете?

— Дело обстоит таким образом, — начал Фландри. — Согласно официальной версии, на "Роммеле" сейчас нет никого, кроме моего составного дидонианина. А хиш никогда не заговорит. Если бы мне суждено было сегодня получить приказ — отправиться в определенное место, но, скажем, "отбыть" для рекогносцировки и отчета… — то делу мог бы помочь телефонный звонок вашего превосходительства кому-либо из штаба адмирала Пикенса. Я мог бы подняться на корабль и "отбыть". Что же касается моих людей, то, не получая известий о леди Мак-Кормак в течение года, они постепенно, перестанут о ней думать — новые дела, новые чувства. Забвение — хороший союзник, ваше превосходительство.

— Так же, как и вы, — улыбаясь, проговорил Снелунд.

— Я уверен, что нашим карьерам предстоит тесно переплестись, командор. Если я смогу вам доверять…

— Пойдемте, убедитесь сами, — предложил Фландри.

— А?

— Вы сказали, что вам было бы очень интересно встретиться с моим дидонианином. Здесь нечего скрывать. Я дам вам орбитальные координаты "Роммеля", и вы сами подниметесь к нему на вашем флиттере, никому ничего не говоря. — Фландри выпустил клуб дыма. — Вам, вероятно, хотелось бы лично произвести экзекуцию, чтобы быть уверенным в том, что она соответствует тяжести преступления. Время есть.

И он стал ждать.

На лбу Снелунда выступили капельки пота, и он алчно выпалил:

— Да!

Фландри не смел поверить, что в его руках тот приз, за который он боролся. Если бы он потерпел неудачу сейчас, он бы бросил всю свою жизнь на то, чтобы добиться его другими способами. Он почувствовал вдруг такую слабость и головокружение, что даже засомневался, сможет ли выбраться отсюда.

Однако ему удалось это, и уверенность снова вернулась к нему. Губернаторская машина доставила его на катарайнисскую базу, где он переоделся в рабочий мундир, получил соответствующий приказ и поднялся на флиттере к "Роммелю".

Фландри сидел на мостике один, погруженный в собственные мысли. Видеоэкран показывал ему планету и звезды, сияющие своей обычной спокойной красотой.

Завибрировал металл, зашипел шлюз, быстро заработали гравзы. Фландри встал и пошел встречать гостя.

Снелунд, тяжело дыша, вышел из шлюза. С собой он нес сумку с набором хирургических инструментов.

— Где она? — быстро спросил он.

— Сюда, сэр, — Фландри пропустил его вперед. Он, казалось, не обратил внимание на пистолет Фландри, захваченный на тот случай, если бы Снелунд явился с телохранителями. Но их не было — ведь и они могли бы оказаться болтливыми. Скорбящий стоял возле капитанской каюты. Испытывал он ксенологический интерес, или нет, но Снелунд едва взглянул на хиша и лишь нетерпеливо поглядывал на дверь, пока Фландри говорил на жаргоне:

— Что бы ты ни услышал, стой здесь, пока я не отдам тебе другого распоряжения.

Рог ногаса кивнул в знак понимания. Рукас тронул топор, висевший у него на боку. Крилло насторожился.

Фландри открыл дверь.

— Я привел тебе гостя, Катрин, — сказал он.

Она испустила такой вопль, что он долго потом слышал его в своих кошмарах. Его марсейанский нож блеснул в ее руке.

Он вырвал у Снелунда сумку и перехватил его руки жестом, отнюдь не напоминающим пожатие. Пинком закрыв за собой дверь, он сказал:

— Любым способом, какой пожелаешь, Катрин. Абсолютно любым.

И тут Снелунд закричал.

Глава 15

Усевшись в пилотское кресло шлюпки, Фландри активизировал приборы и включил видеоэкран. Пространство расступилось перед ним. Мрачный Сатан и блестящие звезды медленно проплывали мимо "Роммеля", пока он крутился вокруг планеты. Дважды Фландри замечал, как серебряное с черным мелькало на фоне созвездий и Млечного Пути: военный корабль. Но одни чувства не могли убедить его в том, что он находится в центре флота повстанцев.

Потом ему сказали об этом приборы и несколько кратких разговоров, когда он очутился в пределах радиосвязи. Даже когда Катрин говорила с Мак-Кормаком, между ними стояла неведомая преграда. Предупрежденный офицером связи, Мак-Кормак имел время приготовиться. Как мог он быть уверен в том, что это не ловушка? Если он действительно говорил со своей женой, а не с ее электронной тенью, то она могла находиться под воздействием мозгового излучателя и произносить те слова, которые вкладывал в ее среднее ухо оператор. И те безразличные предложения, которые она произносила, так же, как и ее безжизненный голос, могли лишь укрепить его в этом страшном предположении. Фландри был удивлен. Он считал само собой разумеющимся, что адмирал должен был плакать от радости. Объяснялось ли это простой потребностью в приватности, или же в этот самый важный и самый напряженный момент она таким образом удерживала себя от истерики? Она повиновалась приказаниям Фландри, ничего не скрывала от него и настояла на том, чтобы два человека дежурили у плотно закрытой двери его каюты, пока все не будет закончено. Мак-Кормак согласился, хотя голос его звучал не совсем твердо; а потом все пошло очень быстро — объяснение направлений, расстояний, подходов и орбит — и Фландри уже не мог узнать, что она чувствовала.

Но когда он собрался выйти, она взяла его за руки, посмотрела ему прямо в глаза и прошептала:

— Доминик, я молюсь за вас обоих. — Ее губы коснулись его губ. Они были холодными, как и ее пальцы, с солоноватым привкусом. Прежде, чем он успел ответить, она ушла.

Пока они летели сюда, между ними установилась странная близость. Кровавый подарок, который он ей преподнес; выношенный им план и то, как она прекрасно ему помогала после того, как поняла, что он останется ему верен; и, временами, разговоры о прежних днях и далеких мирах, особенно о событиях на Дидоне — Фландри сомневался в том, что мужчина и женщина могут быть ближе друг к другу даже во время медового месяца. В одном смысле — да, несомненно, могли, но оба они избегали разговоров об этом.

И вот в поле зрения появился "Персей" — и это, так или иначе завершало ее приключения. Флагман казался огромным, как луна, ярко сверкали пушки, подобно кристаллическому лесу светились сенсоры. Его окружали корабли-спутники. Глазок индикатора на приборной доске перед Фландри мигнул, и голос в приемнике сказал:

— Мы взяли вас на абордаж. Давайте.

Он включил гравзы. Шлюпка оставила "Роммеля" и попала под контроль "Персея". Переход был коротким, но напряженным для обоих сторон. Как мог Мак-Кормак быть уверен в том, что все это — не уловка, чтобы доставить атомную бомбу на его корабль и взорвать его?

"Никак, — подумал Фландри. — Особенно после того, как я отказался от сопровождающих. Конечно, этот отказ мог быть продиктован страхом оказаться схваченным патрульным судном — и он отчасти был им продиктован — но все равно… Он смелый человек, этот Мак-Кормак. Он неприятен мне до мозга костей, но он смелый человек."

Лацпорт открылся и поглотил его. Несколько мгновений он сидел, слыша, как шипит нагнетаемый воздух. Открылись клапаны. Он вышел из шлюпки навстречу ожидающим его людям. Их было полдюжины. Они мрачно наблюдали за ним, не хватая его, но и не приветствуя.

Он с интересом оглядел их. Их лица, так же как и его, были отмечены печатью голода и напряжения, но казались более угрюмыми.

— Успокойтесь, — сказал он. — Осмотрите мое судно, если хотите. Там нет никаких ловушек, уверяю вас. Впрочем, не будем зря терять время.

— Сюда… пожалуйста. — Лейтенант, возглавлявший группу, пошел вперед, и шаги его были быстрыми и напряженными. Часть людей осталась для того, чтобы обследовать шлюпку.

Те, кто шли следом за Фландри, были вооружены. Его это не беспокоило. Прежде, чем он сможет уснуть, ему предстояло посмотреть в лицо опасностям куда худшим, чем эта.

Они прошли по металлическим туннелям и углублениям, мимо сотен глаз, в молчании, нарушаемом лишь биением пульса корабля. Наконец они дошли до двери, охраняемой четырьмя часовыми. Переговорив с ними, лейтенант открыл дверь. Он отдал честь и доложил:

— Командор Фландри, сэр.

— Впустите его, — ответил спокойный низкий голос. — Оставьте нас одних, но будьте наготове.

— Слушаюсь, сэр. — Лейтенант отступил в сторону, и Фландри прошел мимо него. Звуконепроницаемая дверь закрылась с мягким шипением.

Молчание тяжелым облаком сгустилось в салоне адмирала. Он состоял из двух кают. Эта, главная, была обставлена очень просто: кресла, стол, диван, простой ковер. Все было светло-серого цвета. Несколько картин и анимаций придавали комнате индивидуальность: семейные портреты, виды родных мест. Такую же роль играли шахматы, а еще — книжная полка, на которой стояли самые разнообразные книги — военные и юридические труды, классика и научные монографии. Одна из внутренних дверей была открыта, и за ней виднелся кабинет, где Мак-Кормак, должно быть, часто и подолгу трудился. "А спальня, конечно, совсем уж аскетическая, — подумал Фландри, — камбузом и баром пользуются редко, а…"

— Приветствую вас, — сказал Мак-Кормак. Он держался прямо, хотя и был изнурен не меньше своих людей; одежда его была очень аккуратной, и знаки отличия ярко сияли на его плечах. Он уже не молод, заметил Фландри: в волосах его седины больше, чем это было видно на фотографиях, и кости на лице выступали резче, и морщин было побольше, а глаза запали так, что нос и подбородок казались крупнее, чем были на самом деле.

— Добрый день, — на мгновение Фландри ощутил благоговение, но тут же прогнал его и вновь сделался холоден.

— Вы могли бы и отдать честь, командор, — спокойно сказал Мак-Кормак.

— Это было бы нарушением устава, — ответил Фландри.

— Вы ведь сложили с себя полномочия.

— Вот как? Что ж… — Мак-Кормак повел рукой. — Может быть, лучше сядем? Не желаете ли что-нибудь съесть?

— Нет, благодарю вас, — ответил Фландри. — У нас нет времени на дипломатию: флот Пикенса обрушится на вас через семьдесят часов.

Мак-Кормак опустился в кресло.

— Мне об этом известно, командор. Вы, знаете ли, задали работу нашим разведчикам. Подобное скопление сил скрыть невозможно. Мы приготовились к бою, мы рады ему. — Он посмотрел на молодого человека и добавил: — Вы заметили, что я обращаюсь к вам по званию. Я, Император всех подданных Земли. После войны я собираюсь даровать амнистию всем, кто действовал против меня. Возможно, даже вам.

Фландри сел напротив него, положил ногу за ногу и улыбнулся.

— Вы откровенны, не так ли?

— Лишь отчаяние побудило вас торговаться, используя мою жену в качестве заложника. — Мак-Кормак сурово сжал губы. Его ярость мгновенно стала явной, хотя голос и не стал громче. — Я презираю тех, кто опускается до таких методов. Неужели вы могли себе представить, что я покину тех, кто мне доверился, чтобы спасти одного человека, пусть и самого дорогого для меня? Сообщите Снелунду и его бандитам, что для них не будет ни мира, ни прощения, пусть даже они убегут на край вселенной. Но и умереть можно по-разному, и если моей Катрин будет причинен вред, люди еще миллион лет будут вспоминать об их конце.

— Я не могу выполнить ваше поручение в точности, — ответил Фландри, — учитывая то, что Снелунд мертв. — Мак-Кормак встал. — То, что мы с Катрин хотим вам сообщить, заключается в следующем: если вы и ваши сторонники примете битву, это будет конец для вас.

Мак-Кормак подался вперед, схватил Фландри за плечи и встряхнул изо всех сил.

— Что все это значит?! — закричал он.

Фландри одним движением вырвался.

— Не нужно хватать меня, Мак-Кормак, — проговорил он.

Теперь они оба стояли — двое высоких мужчин, под стать друг другу. Кулаки Мак-Кормака были сжаты. Дыхание со свистом вырывалось из его груди. Руки Фландри были спокойно опущены, но колени напряжены, и он был готов в любой момент отразить нападение. Так они стояли тридцать безумных секунд.

Мак-Кормак овладел собой, сделал несколько шагов по комнате и вернулся обратно.

— Хорошо, — сказал он придушенным голосом. — Я согласился с вами встретиться, следовательно, должен вас выслушать. Продолжим.

— Так-то лучше. — Фландри снова опустился в кресло и достал сигарету. Внутри у него все еще дрожало, его попеременно бросало то в жар, то в холод. — Дело в том, — продолжал он, — что у Пикенса есть ваш код.

Мак-Кормак так и застыл на месте.

— Имея его, — излишне подробно продолжал Фландри, — он легко рассеет вас на мелкие группы и переловит вас раньше, чем вы сможете убежать. У вас нет времени на перекодирование, и никогда уже не будет. Ваша карта бита, Мак-Кормак.

Он махнул сигаретой.

— Катрин это подтвердит, — добавил он. — Она — свидетельница всего, что произошло. Скоро вы с ней очутитесь с глазу на глаз, и она расскажет вам чистую правду, без какого-либо медикаментозного воздействия. Надеюсь, вам не понадобится никаких психологических тестов, даже если вы не та влюбленная парочка, за которую она вас выдает. Кроме того, после разговора с нею вы можете послать команду для изучения моего центрального компьютера. Она обнаружит ваш код на его записях. Это, конечно, сделает гипердрайв невозможным для меня, но я не возражаю против того, чтобы подождать Пикенса здесь.

Мак-Кормак не сводил взгляда со своего письменного стола.

— Почему она не поднялась на борт вместе с вами? — спросил он.

— Она находится под моей охраной, — ответил Фландри.

— Ей не грозит абсолютно ничего, если только ваши люди не начнут делать глупости… вроде стрельбы по моему судну. Но если я вовремя не покину ваш флагман, моя команда примет соответствующие меры.

"Которые, дорогой Хьюг, вы, конечно, интерпретируете следующим образом: у меня есть достаточно тренированные люди, которые в случае вашего плохого поведения, смогут увести корабль. Подобное заключение вполне естественно, и я намеренно не делал ничего такого, что могло бы увести вас от него. То, что вся моя команда — это Скорбящий, который не сумеет провести даже шлюпку через бассейн, и что приказы, отданные хишу, не имеют никакого отношения к тому, что может случиться… все это вам лучше не знать. Лучше я сообщу вам кое-какие сведения приватного характера."

Мак-Кормак поднял голову и внимательно всмотрелся в него. Шок, вызванный изумлением, прошел, к адмиралу вернулись его самообладание и разум.

— Она — ваша заложница? — спросил он с каким-то клекотом в горле.

Фландри кивнул, затягиваясь сигаретой. Табак действовал на него успокаивающе.

— Угу. Это долгая история. Катрин расскажет вам большую ее часть. Но главное вот в чем: хотя я и служу Империи, но нахожусь здесь неофициально и без ее ведома.

— Почему?

Пристально глядя на собеседника, Фландри ответил, четко выговаривая каждое слово:

— По ряду причин, включая и ту, что я — друг Катрин. Я — тот, кто отобрал ее у Снелунда. Я взял ее с собой, когда отправился посмотреть, есть ли возможность излечить вас от мании величия. Вы оставили систему Виржила, но один из ваших прелестных варварских корабликов атаковал нас и уничтожил наш корабль. Мы высадились на Дидоне и пешком прошли до Порт-Фридериксена. Там я захватил военное судно, с которого и снял код… то самое, которым теперь командую. Когда я привел его к Ллинатавру, мы с моими людьми сохранили тайну Катрин. Они считают, что космос принадлежит в равной мере и ей. Я завлек на борт судна губернатора Снелунда и держал его за запястья, пока она перерезала ему горло. Мы с вами пошли бы на худшее, но у нас с вами во всем организме благопристойности меньше, чем у нее в одной пряди волос. Она помогла мне избавиться от улик, потому что я намерен вернуться домой. Мы выпихнули его на метеоритную траекторию у внешней планеты. Потом мы направились к Сатану.

Мак-Кормак содрогнулся.

— Вы хотите сказать, что она перешла на вашу сторону… к вам? Неужели вы с ней…

Сигарета Фландри упала, разбрасывая искры. Он вскочил, схватил Мак-Кормака за китель, с внезапно проснувшейся в нем яростной силой зажал в другой руке сопротивляющиеся руки Мак-Кормака, и начал трясти адмирала, крича:

— Укроти язык, сукин сын! Да будь на то моя воля, это ваше тело летало бы в космосе! Но есть Катрин. Есть люди, которые следуют за вами. Есть Империя. Лучше встаньте на колени, Мак-Кормак, и возблагодарите глупого бога, которого вы взяли себе в подручные, за то, что мне приходится искать какой-нибудь способ спасти вашу жизнь, потому что иначе вред от вас удесятерится!

Он с силой оттолкнул адмирала от себя. Мак-Кормак с трудом сохранил равновесие и, оцепенев, смотрел в лицо стоящему против него и пылающему яростью молодому человеку. И его собственная ярость поутихла.

Фландри отвернулся.

— Прошу прошения, — бесцветным голосом сказал он. — Я не извиняюсь, поймите. Я лишь сожалею о том, что потерял самообладание. Непрофессионально с моей стороны, особенно если учесть, что у нас мало времени.

Мак-Кормак кивнул.

— Я сказал, что буду слушать вас. Может быть, сядем и попробуем начать сначала? — Фландри невольно восхитился им.

Они неудобно пристроились на краешках кресел. Фландри достал новую сигарету.

— Между мной и Катрин никогда ничего не было, — сказал он, не сводя глаз с крошечной красной точки. — Не стану отрицать, я хотел бы этого, но… ничего не было. Она всецело предана вам и всему, что с вами связано. Думаю мне удалось убедить ее, хотя и не до конца, что ваш курс ошибочен. И, во всяком случае, она полна решимости последовать за вами куда угодно и помогать вам во всех ваших делах. Разве такое решение не заслуживает благоговения?

Мак-Кормак глотнул. Через несколько мгновений он произнес:

— Вы замечательный парень, командор. Сколько вам лет?

— Наполовину меньше, чем вам. И все же мне приходится объяснять вам, что такое жизнь.

— Почему я должен вас слушать, — Мак-Кормак произнес эти слова вопросительно, но интонация была не самая смиренная. — Вы ведь поддерживаете мерзкое правительство. Вы сами признаетесь, что хотите разрушить мое дело?

— Оно разрушено и без меня. Мне известны успехи вашей оппозиции. Мы с Катрин надеемся, что нам удастся удержать вас от дальнейшей траты жизней, сокровищ и кораблей.

— Наши перспективы не так уж плохи. Я разработал план…

— Самым худшим его последствием была бы ваша победа.

— Что? Фландри, я… я всего лишь человек со своими слабостями, но любой был бы лучше на троне, чем Джосип, назначивший Снелунда губернатором.

С улыбкой, потому что его собственная ярость умирала, уступая место жалости, Фландри ответил:

— В этом Катрин все еще согласна с вами. Она все еще считает вас самым подходящим человеком для этого дела. Я не смог убедить ее в обратном, да и не очень старался. Видите ли, не имеет значения, права она или ошибается. Факт остается фактом: вы могли бы дать нам самую блестящую в истории администрацию, но все равно ваше воцарение было бы катастрофой.

— Но почему?

— Вы разрушили бы принцип законности. Империя переживет Джосипа. Обширность ее интересов, осторожность ее бюрократического аппарата, ее размеры и инерция сдержат его, помешают нанести непоправимый вред. Но если бы вы взяли трон силой, то почему бы другому адмиралу не проделать то же самое в другом поколении? И еще раз, и еще, пока гражданские войны не разобьют Империю на мелкие куски. Пока не придут марсейане и варвары. Вы сами нанимали варваров, чтобы бороться против Земли, Мак-Кормак. Принимали ли вы предосторожности или нет, но вы их нанимали, и этот факт останется, и рано или поздно придет повстанец, который пообещает им в награду всю Империю. И потом придет Долгая Ночь.

— Я никак не могу с вами согласиться, — с жаром возразил адмирал. — Поддерживать обреченный режим…

Фландри прервал его.

— Я не собираюсь обращать вас в свою веру. Я просто объясняю вам, почему сделал то, что сделал. Невозможно восстановить то, что было с такой тщательностью дискредитировано. Все, чего достигла ваша революция — это убийства, разрушение кораблей, в которых мы испытываем жесточайший дефицит, зарождение мятежных настроений, которые не улягутся еще годы — и все это в критическом приграничном районе.

— А что же мне следовало сделать? — продолжал спор Мак-Кормак. — Оставим в стороне мою жену и меня. Подумайте о том, что Снелунд сделал с этим сектором. О том, что бы он сделал, если и когда вернулся бы на Землю. Есть ли другое решение, кроме как с корнем вырвать этот сорняк?

— Вырвать… уничтожить… все вы, радикалы одинаковы, — сказал Фландри. — Вы думаете, что все зло проистекает из одного-двух источников, и если только вы до них доберетесь, жизнь автоматически превратится в райскую. Все куда сложнее. Почитайте исторические труды и увидите, что за результаты давал каждый взрыв насилия со стороны реформистов.

— Все это ваши теории! — вспыхнул Мак-Кормак. — А я… мы смотрели в лицо фактам.

Фландри пожал плечами.

— Было много различных путей, — сказал он. — Кое-какие начали разрабатываться: жалобы на Снелунда, давление на Императора с тем, чтобы Снелунд был выведен из состава кабинета или, по крайней мере, находился под контролем. Если бы с этим ничего не вышло, вы могли бы организовать заговор против него лично. Не стану отрицать: он представлял собой опасность для Империи. Предположим, после того, как вас освободили, вы и ваши друзья могли бы устроить налет на дворец с целью освободить Катрин и убить Снелунда. Разве этого не было бы достаточно?

— Но что бы мы делали потом?

— Поставили бы себя вне закона, — Фландри кивнул. — Примерно так, как это сделал я, хотя я и надеюсь скрыть вину, которой за собой не чувствую. Если даже оставить в стороне мое личное благополучие, факт этот, получи он огласку, явил бы собой плохой прецедент. К числу ваших пробелов, Мак-Кормак, относится недооценка общественного лицемерия.

— Мы не могли… прятаться за чужую спину.

— Да, конечно, и вам нужно бы было сразу сделать то, что вы и многие другие вынуждены будете сделать сейчас — уйти за пределы Империи.

— Вы с ума сошли! Куда?

Фландри снова встал и посмотрел на него сверху вниз.

— Это вы сошли с ума, — сказал он. — Мне кажется, что только упадком нашего духа можно объяснить тот факт, что мы, в наши дни, перестали думать об эмиграции. Лучше сидеть дома, думаем мы, и цепляться за то, что имеем и хорошо знаем — за свой комфорт, свои гарантии, свои связи… чем навсегда раствориться в этой огромной и странной вселенной… И это даже тогда, когда то, за что мы цепляемся, разлетается под нашими руками в пух и прах. Но пионеры все же действуют. Есть еще место — вся галактика за теми несколькими звездами, которые, как мы считаем, наши.

— Вы сможете скрыться, если отправитесь в ближайшие несколько часов. За это время ваши люди успеют забрать семьи и высадить тех, кто не захочет улетать. Этим придется полагаться на милость правительства, хотя, я думаю, необходимость вынудит его быть снисходительным. Рандеву назначьте у максимально отдаленной звезды. Вряд ли какой-либо из ваших кораблей будут преследовать за пределами границы, если даже его обнаружат. Уходите как можно дальше, Мак-Кормак, так далеко, как только сможете. Найдите новую планету. Найдите новое общество. Никогда не возвращайтесь назад.

Адмирал тоже встал.

— Но я не могу отказаться от своих обязательств, — простонал он.

— Вы однажды сделали это, когда восстали, — сказал Фландри. — Ваш долг — спасти то, что вы еще можете спасти, и прожить остаток своей жизни с сознанием того, что вы здесь сделали. Может быть, руководство людьми на их пути к новой жизни утешит вас. — "Уверен, что со временем так и будет. Веры в собственную правоту в тебе столько же, сколько в истинном короле". — И Катрин. Она хочет уйти. Она очень этого хочет. — Он встретился взглядом с Мак-Кормаком. — Ни одно существо никогда не имело большего права на то, чтобы покинуть цивилизацию, чем она.

Мак-Кормак болезненно сморщился.

— Никогда не возвращайтесь, — повторил Фландри. — Даже не думайте о том, чтобы набрать варваров-наемников и вернуться. Тогда вы превратитесь во врага, настоящего врага. Я хочу чтобы вы дали в этом свое слово чести. Если не дадите его мне и Катрин, то ей не будет позволено вернуться к вам, чтобы вы со мной ни сделали. — "Я вру, как последняя скотина." — Если вы дадите его и нарушите, она вам этого не простит.

Несмотря ни на что, вы умелый руководитель. Вы — тот человек, который сумеет подготовить эмиграцию, сумеет сообщить, убедить, организовать, действовать. Дайте мне слово, и Катрин прибудет к вам в моей шлюпке.

Мак-Кормак закрыл лицо руками.

— Слишком все это внезапно. Я не могу…

— Ну что ж, если хотите, давайте сперва обговорим кое-какие практические вопросы. Я уже взвесил различные детали.

— Но… я не могу…

— Катрин все равно ваша, — с горечью проговорил Фландри. — Докажите же мне, что вы достойны ее.

Она ожидала в шлюзе. Часовые замкнули ее в свой круг, как стая волков. Ему бы хотелось, чтобы на лице ее, которое он видел в последний раз, не было столько муки и страдания.

— Доминик?.. — прошептала она.

— Он согласился, — сказал ей Фландри. — Ты можешь идти к нему.

Она качнулась. Он подхватил ее и поддержал.

— Ну-ну, — сказал он грубовато, хотя сам с трудом сдерживал слезы, и погладил ее по блестящим растрепанным волосам. — Ну-ну, все кончено, мы победили, ты и я… — Она продолжала клониться. Он едва успел удержать ее.

С дорогой ношей на руках, он прошел в больничный отсек, уложил ее и сделал стимулирующий укол. Через несколько секунд краски вновь ожили на ее лице, ресницы дрогнули, зеленые глаза разыскали его взглядом.

— Доминик! — крикнула она. В голосе ее дрожало рыдание. — Это правда?

— Сама увидишь, — улыбнулся он. — Но будь осторожна. Я впрыснул тебе самую минимальную дозу.

Она подошла к нему, все еще измученная и потрясенная. Их руки встретились. Поцелуй их был долгим, почти бесконечным.

— Я хочу, — надломленным голосом произнесла она, — я почти хочу…

— Нет. — Он снял ее голову со своего плеча.

Она отступила назад.

— Тогда я хочу, чтобы у тебя было все, что только может быть в жизни хорошего, с девушкой, которая действительно создана для тебя.

— Спасибо, — сказал он. — Насчет меня не беспокойся. Все, что произошло, стоило того неприятного, что у меня было. — "И будет всегда". — Не стоит медлить, Катрин. Иди к нему.

И она пошла. Он следил за шлюпкой, уносящей ее к Мак-Кормаку, пока та не исчезла. Потом он стал ждать техников Мак-Кормака.

Глава 16

Странные солнца мерцали вдалеке. Темнота поглотила последние из имперских звезд.

Мак-Кормак закрыл за собой дверь каюты. Катрин встала с дивана. Она хорошо отдохнула — вначале под действием седативных средств, потом транквилизаторных — и лечение вкупе с хорошим питанием вернули ей былую красоту. На ней было серое переливающееся платье. Оно оставляло открытыми шею и ноги до икр, и, туго перехваченное в талии, подчеркивало изгибы ее сильного тела.

Он остановился.

— Я не ожидал, что ты уже здесь, — вырвалось у него.

— Медики освободили меня, — ответила Катрин, — учитывая то, что мне полезна смена впечатлений. — Улыбка ее была робкой.

— Но… да, пожалуй, — сказал он, и голос его звучал напряженно. — Мы точно установили, что наш маневр вокруг этой туманности сбил с толку разведчиков противника. В межзвездном пространстве, не нанесенном ни на одну карту, им никогда нас не найти. Да я и не думаю, чтобы они очень этого хотели. Слишком рискованно посылать так далеко корабли, необходимые на границах Империи. Нет, нет, мы не встретимся с ними — если только не вздумаем вернуться.

Она испуганно воскликнула:

— Это невозможно! Ты же обещал!

— Я знаю. Не то, чтобы я не мог… если бы… Нет, я не боюсь, я не хочу. Фландри, черт бы его побрал, был прав. Мне пришлось бы искать союзников, а этим союзникам пришлось бы предложить на разграбление Империю. Будем же надеяться, что угроза моего возвращения вынудит их найти хорошего губернатора.

Но она сказала только:

— Диуба, как ты можешь в такую минуту думать о политике и о войне?

— Прости меня, — проговорил он. — Никто не предупредил меня о твоем приходе. А мне нужно было приготовиться.

Она подошла к нему вплотную, но они не обнялись.

— Приготовиться? — переспросила она.

— Нет, нет, ты подумала совсем не о том. И потом, тебе не следует так резко вскакивать. Сядь-ка лучше. Просто… э… нужно все заново устроить в спальне и…

Она быстро закрыла глаза. Когда она снова их открыла, самообладание уже полностью вернулось к ней.

— Бедный Хьюг, — проговорила она. — Ты тоже очень испуган. Я должна была подумать о том, как тебе будет больно.

— Чепуха, — ответил он и потянул ее к тахте.

Она сопротивлялась так настойчиво, что он опустил руки. Прижавшись щекой к его груди она сказала:

— Подожди. Мы пытаемся не думать о нас. О том, чем я могу быть для тебя после всего, что со мною случилось. Но если то, что осталось во мне невысказанным… что касается меня и Фландри… это не значит, что мы… Клянусь, это не так.

— Я не могу в тебе сомневаться, — проговорил он в ее волосы.

— Нет, просто ты настолько благороден, что не можешь не верить в меня изо всех сил и даже не пытаешься предположить что у нас было. Бедный Хьюг, так жить невозможно.

— Но вместе мы… — он теснее прижал ее к себе.

— Я помогу тебе, если ты мне поможешь. Мне твоя помощь нужна не меньше, чем тебе моя.

— Я понимаю, — мягко проговорил он.

— Нет, Хьюг, не понимаешь, — серьезно ответила она.

— Я поняла правду, когда была одна, когда мне не оставалось ничего другого, кроме как думать и думать, пока не придет сон. Я заново пережила то, что случилось со мной во дворце. И именно мне предстоит излечить от этого тебя. Но тебе придется излечить меня от Доминика, Хьюг.

— О, Катрин… — прошептал он.

— Мы попытаемся, — тихо проговорила она. — И мы сможем это сделать, хотя бы наполовину, хотя бы настолько, чтобы можно было жить. Мы должны…

Вице-адмирал Илья Керасков собрал в стопку лежавшие на его письменном столе бумаги. На экране за его спиной сияло изображение Сатурна.

— Ну что ж, — сказал он. — С тех пор, как вы вернулись, я внимательно изучал все ваши отчеты и прочие данные. Вы были очень занятым молодым человеком, лейтенант-командор.

— Да, сэр, — сказал Фландри. Он сидел, но так прямо, что было видно: он весь внимание.

— Я сожалею о том, что пришлось вас отозвать и вы смогли провести в Луна-Прайм только две недели. Приятно оставить за своей спиной все земные неприятности. Но кое-что требует проверки.

— Да, сэр.

Керасков хмыкнул.

— Не беспокойтесь. Мы проведем вас сквозь строй необходимых формальностей, но конфиденциально могу вам сообщить: вы уже не на крючке, и временное звание командора останется при вас навсегда. До тех пор, пока ваш следующий трюк не принесет вам понижения или повышения. Будем считать, что счет открыт.

Фландри откинулся на спинку кресла:

— Благодарю вас, сэр.

— Вы кажетесь несколько разочарованным, — заметил Керасков. — Ждали большего?

— Но, сэр…

Керасков наклонил голову вбок, и улыбка его стала шире.

— А вам бы следовало поклониться мне за то, что вы уже получили. Это ведь моих рук дело. И мне пришлось как следует попотеть, чтобы добиться этого! Правда, — продолжал он со вздохом, — то, что вы достали код, требует дополнительной награды. Но зато остальное! Помимо потери "Азеноува" во время, мягко говоря, безрассудного рейда, вам вменяется в вину много различных вольностей, а кроме того — использование данных вам полномочий в личных целях. Например, освобождение по своему почину пленницы губернатора сектора, увоз ее, потеря ее…

Боюсь, Фландри, что какого бы звания вам не удалось добиться, вы никогда не получите другой команды.

"Это не наказание".

— Сэр, — сказал Фландри, — мой отчет показывает, что я действовал в рамках устава. То же самое можно сказать и о показаниях людей, служивших под моим началом.

— Если принимать во внимание их в высшей степени либеральную интерпретацию происшедшего, все ваши действия были совершенно законны. Но, мошенник вы эдакий, я-то, главным образом, защищал вас потому, что вы нужны "Интеллидженс".

— Еще раз благодарю вас, адмирал.

Керасков открыл ящичек с сигарами.

— Возьмите, — сказал он, — и выкажите вашу благодарность: расскажите мне, что произошло на самом деле.

Фландри взял сигару.

— Обо всем говорится в моем отчете, сэр.

— Да, и я прекрасно узнаю ласку по тому, как она от меня ускользает. Вот, например… Буду цитировать прямо по вашему замечательному отчету: "Вскоре после отбытия с госпожой Мак-Кормак на Землю — с минимальным экипажем на борту судна, ради развития наибольшей скорости и достижения полной секретности, — я, к несчастью, был замечен и атакован вражеским военным судном, которое взяло нас в плен. Доставленный на флагманский корабль, я с удивлением обнаружил повстанцев в состоянии подавленности. Узнав о том, что адмиралу Пикенсу известен их код, они решили покинуть пределы Империи. Госпожа Мак-Кормак предпочла отправиться с ними, и мы с моим дидонианским помощником остались одни на моем выведенном из строя судне. После прибытия лоялистов я был освобожден и вернулся домой, вернув домой и вышеупомянутого дидонианина вместе с обещанной наградой, а потом взял курс на Землю…" Ладно, оставим это, — Керасков отложил листок. — А теперь скажите: какова математическая вероятность того, чтобы патрульному судну удалось обнаружить такой корабль как ваш?

— Видите ли, сэр, — сказал Фландри, — то, что кажется невозможным, порой все же случается. Очень плохо, что повстанцы стерли записи моего компьютера о курсе моего гипердрайва. У меня бы были доказательства. Впрочем они есть и в моем отчете.

— Да, вы в своем отчете выстроили солидную цепь причин, — большую часть из которых нельзя проверить — из-за которых вы вынуждены были делать то, что сделали, или не делать ничего. Вы, должно быть, потратили на это весь обратный путь из сектора Альфа Круцис. Давайте честно. Вы намеренно отправились к Хьюгу Мак-Кормаку и сообщили ему насчет кода?

— Сэр, это было бы предательством.

— Вы не одобряете это, равно как и то, что произошло с губернатором, не так ли? Любопытно, что в последний раз его видели незадолго до того, как вы улетели.

— Многое могло случиться, сэр, — ответил Фландри. — В городе были беспорядки. У его превосходительства были личные враги. Любой из них мог воспользоваться случаем и свести с ним счеты. Если адмирал подозревает меня во лжи, он может санкционировать гипнопробу.

Керасков вздохнул.

— Ладно. Вы же знаете, что ни на чем таком я не собираюсь настаивать. Знаете вы и то, что никто не станет искать возможных свидетелей — слишком большая работа, а выигрыш ничтожно мал. Если оставшиеся повстанцы будут сидеть спокойно, мы позволим им раствориться среди прочего населения. Вы свободны, Фландри. Просто я надеюсь… впрочем, то, что я не копал слишком глубоко, может быть и к лучшему. Курите, курите. И можно послать за спиртным. Скотч любите?

— Просто обожаю, сэр!

Керасков проговорил несколько слов в интерком, положил локти на письменный стол и глубоко затянулся сигарой.

— Но скажи-ка мне хоть одно, блудный сын, — попросил он, — дай мне хоть один правдивый ответ во имя всех звезд и созвездий. Во мне говорит чистое любопытство. Скоро ты получишь длительный отпуск. Где и как твое извращенное воображение подскажет тебе его провести?

— Среди тех приятностей, о которых упоминал адмирал, — честно ответил Фландри. — Вино, женщины и песни. Особенно женщины.

"И кроме памяти, — подумал он с улыбкой, — это все, что оставила мне жизнь. Но она счастлива. И этого для меня достаточно". Эпилог

Я помню. Нога уже стара, медленно ходит, и плоть ее болит, когда туман окружает хижину, стоящую на дне зимней ночи. Крылья, оставшиеся от Много Мыслей, слепы. Он сидит на своем месте один, кроме того времени, когда кто-то из молодых приходит за знаниями. Крылья, что принадлежали Открывателю Пещер и Скорбящему, принадлежат сегодня другому из Громового Камня. Руки Много Мыслей и Открывателя Пещер давно уже сложили свои кости в западных горах, откуда давным-давно пришли руки Скорбящего. И все же память жива. Узнавай, молодая рука, о тех, кто создавал единство до того, как я/мы появились на свет.

Это больше, чем смесь из песни, танца и ритуала. Мы, из нашей общины, не можем больше считать, что Наша узкая земля — это целый мир. За джунглями и горами лежит море, за небесами есть звезды, о которых мечтал Открыватель Пещер и которые видел Скорбящий. И есть чужеземцы с единственным телом, те, кто изредка навещают нас ради обмена или беседы, но о ком Мы слышим даже чаще, чем о соседних племенах, хотя сейчас мы внимательно их изучаем. Их боги и их деяния будут трогать нас все больше и больше по мере того, как проходит время, и они будут производить изменения где-то еще, а не только в Громовом Камне; и изменения эти явятся причиной того, что время вновь пройдет различными потоками от той устойчивости, которую я/мы с такой легкостью себе воображали.

И над всем этим самое важное: как можем Мы достичь единения со всем миром, если не понимаем его?

Так лягте же свободно на землю, молодые руки, старые ноги и крылья. Пусть ветер, река, свет и время проходят сквозь вас. Отдыхайте всем моим/вашим существом, наращивая ту силу, что приходит из мира — силу воспоминаний и силу мудрости.

Не бойтесь чужеземцев с единственными телами. Ужасна их сила, но Мы тоже сможем овладеть ею когда-нибудь, если изберем этот путь. Скорее жалость вызывает эта раса, ведь ока никогда не познает радости единения.