Круглая печать

1

— Уважаемый хозяин! Вы уже три дня председатель махалинской комиссии. Вот уже пять дней, как я нахожусь в вашем доме, как я выхожу подышать воздухом только ночью, — говорит Кур-Султан Таджибекову. — Неужели вы думаете, что в тюрьме мне было много хуже? Завтра Барат уезжает в горы. Я должен написать записку тем, кто ждет меня. Что я им напишу?

— Вы говорите — пять дней, как вы здесь. Вы говорите — три дня, как я председатель махалинской комиссии. Но это же не так много. Поймите, как ни приятно мне принимать вас у себя в доме, но ведь я тоже каждый день рискую. И потом, мне сегодня сказали: до тех пор, пока не кончится следствие по убийству, меня председателем не утвердят и, возможно, не выдадут печать. Мне тоже нелегко. Мой родной сын спрашивает: «Папа, кто у нас в гостях?» — а я ничего не могу ему сказать. Вы думаете, я не боюсь, что он проболтается? Вся надежда на то, что он не дружит с этими мальчишками. Он старше их и умнее.

— Ваши семейные дела меня не интересуют, — сказал Кур-Султан. — Если ваш сын проболтается, пострадаете прежде всего вы. Достаньте печать, и мы уедем. С тем, что у нас есть, мы можем уехать куда угодно. Но мы поедем только туда.

— Ах, — сказал Таджибеков, — я бы тоже хотел поехать туда, но я просто не знаю…

— Вам и здесь хорошо, — ответил Кур-Султан, — Вы так воруете у кооперации, как ни один приказчик не воровал еще у своего хозяина. В стране пророка за такое воровство вас давно бы сделали похожим на самовар.

— Как так? — спросил Таджибеков.

— А очень просто, — объяснил Кур-Султан, — вам отрубили бы и руки и ноги.

Таджибеков промолчал. Он дорого бы дал, чтобы скорее избавиться от своего гостя. Этот Кур-Султан, с которым жизнь давно уже связала Таджибекова неразрывной цепью, был нужен ему не так уж часто. Иногда Таджибеков сообщал ему о караванах с мануфактурой или вагонах с ценными продуктами, иногда — о скоплении товаров на каком-нибудь складе подальше от Ташкента. Кур-Султан со своей шайкой грабил караван или склад и отдавал Таджибекову долю добычи, чаще всего золотом или деньгами. Было в прошлом и одно совершенное вместе убийство. Они убили бывшего царского полицейского Рахманкула. Это случилось лет пять назад. Рахманкул был связным в их шайке, он часто курсировал между Ташкентом и Самаркандом; кроме того, занимался мелкой спекуляцией и однажды попался на этом деле. Его стали вызывать в милицию, и тогда Кур-Султан и Таджибеков, боясь, что бывший полицейский выдаст их, заманили его в пригород и убили. Об этом не знал никто, кроме них двоих. Даже молчаливый Барат не участвовал в этом деле. Хотя возможно, что Кур-Султан рассказал своему помощнику. Но от того ведь слова не добьешься. Вот и сейчас они двое разговаривают, спорят, а он лежит себе на одеяле и смотрит в потолок. Глухонемой, что ли? Нет, просто молчит. Все понимает и молчит.

— Я думаю, — сказал бухгалтер Таджибеков, — что если следствие займется учителем, это будет правильно. Вот вы говорите — зря я впутываю его в это дело. А вовсе не зря. Сегодня меня опять спрашивали о нем — о происхождении, о поведении, о друзьях, о гостях. Во всяком случае, я вижу, что мне доверяют, а ему нет. Кстати, очень интересовались, какой он учитель и почему у него летом собираются дети. Я обещал узнать.

— Мышиная возня… — сказал Кур-Султан.

2

Когда учителя Касыма повесткой вызвали в милицию, он ничуть этому не удивился и не встревожился. Он близко знал Махкам-ака и понимал, что как свидетель может кому-то показаться полезным. Он пришел в милицию в середине дня. Там было много народу, и ему пришлось долго ждать во дворе. Наконец на крыльце появился толстый милиционер в форменных галифе и тапочках на босу ногу и спросил:

— Учитель Касым Насыров здесь?.. Пройдите.

В маленькой комнатке с земляным полом сидели двое: узбек-следователь, человек с узким лицом и быстрыми колючими глазами, и какой-то русский молодой человек в полувоенной форме, в кепке блином.

— Садитесь, — сказал следователь. — Мы вызвали вас в связи с убийством председателя махалинской комиссии, о котором, я надеюсь, вам известно.

Следователь, видимо, ждал, что учитель что-то скажет ему, но тот промолчал.

— Что вам известно по этому делу? — спросил следователь.

— О самом убийстве, — сказал учитель, — я знаю, видимо, то же, что известно всем. Но вы спрашивайте о том, что вас интересует. Боюсь только, что нового я могу сообщить вам мало.

— Хорошо, — сказал следователь. — Где вы находились в момент убийства?

Учитель пожал плечами:

— Мне трудно ответить на ваш вопрос, потому что я не знаю точно, когда был убит председатель.

— Так… — Следователь поглядел на человека в кепке. — Я переменю свой вопрос. Где вы находились между восемнадцатью и двадцатью часами накануне того дня, когда вам стало известно об этом убийстве?

— Я был в гостях, — ответил учитель. — Точнее, к восьми или чуть позже я уже вернулся домой.

— У кого вы были?

— Я был у одного старика, который когда-то учил меня.

— Как его зовут? — спросил следователь.

Этого вопроса учитель Касым очень не хотел. Он действительно был у друга своего отца, у своего бывшего учителя, у одного из самых образованных стариков Ташкента. Он действительно вернулся от него в восемь или даже позже, и доказать это было бы легко, потому что старик всегда подтвердил бы его слова, подтвердили бы и соседи. Но назвать имя — значит заставить старика ходить в милицию, ждать здесь во дворе, давать показания. Этого учитель Касым никак не хотел. Старик был слишком стар и слишком слаб, чтобы впутывать его в дело об убийстве. Всякий раз, когда учителю Касыму нужно было пойти к старику, он долго сомневался, боялся потревожить его покой и уединение.

— Ну, так как же его зовут? — повторил следователь.

— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — сказал учитель.

— Почему?

— Потому что это не имеет отношения к делу.

— Об этом можем судить только мы, — возразил следователь.

— Я тоже могу судить об этом, — сказал учитель. — Вы спрашиваете, где я был в тот вечер, я вам отвечаю. Если вы знаете, что убийство было совершено именно в это время, то я вам говорю, что меня тогда поблизости не было.

— И все-таки я настаиваю, — сказал следователь. — Сказать правду в ваших же интересах.

Учитель промолчал.

— Мы не можем перейти к дальнейшему, не выяснив, где вы были в тот вечер.

Человек в кепке вмешался в разговор:

— Я думаю, что мы сможем к этому еще вернуться. Продолжим. Вы хорошо знаете бухгалтера Таджибекова Уктамбека Таджибековича?

— Давно знаю, — сказал учитель Касым.

— Что вы можете о нем сказать?

— Говорят, он хороший бухгалтер.

— А еще?

— Во всяком случае, ничего плохого об этом человеке я не знаю.

— Сколько лет вы его знаете?

— Тридцать, — сказал учитель.

— Тридцать? — удивился следователь. — Вы с ним дружили?

— Нет. Мы учились вместе в школе и жили на одной улице.

— В школе вашего отца?

— Да, в школе моего отца.

— А ваш отец и отец Таджибекова дружили?

— Нет.

— Ну хорошо. А почему же вы не дружите? Тридцать лет знаете друг друга, вместе учились. Почему вы не дружите? Он вам чем-нибудь неприятен?

— У меня плохой характер, — сказал учитель Касым. — Я человек замкнутый, сержусь по мелочам.

— Как вы думаете, — спросил русский, — Таджибеков годится на пост председателя махалинской комиссии?

Учитель удивленно посмотрел на него. Во-первых, странно было то, что этот русский так хорошо и без акцента говорил по-узбекски, а во-вторых, еще более странным было то, что он спрашивает его о таких вещах.

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Потому что вы один из уважаемых людей, член махалинской комиссии, учитель, воспитатель подрастающего поколения. — Все это русский говорил по-узбекски. — Ваше мнение дорого стоит.

— Вы меня простите, — сказал учитель, — но вопрос о том, кто достоин и кто не достоин быть председателем комиссии, могут решить только выборы. Разве в милиции решать этот вопрос?

Узбек-следователь обиделся за своего товарища.

— Значит, вы ничем не хотите нам помочь, — сказал он. — Идите, мы вас еще вызовем.

Когда учитель вышел, русский поднялся.

— Ну, я пошел в управление, — сказал он, — Что ты, Абдулла, думаешь про этого?

— Темнит, — сказал следователь.

— А на меня он производит хорошее впечатление. То есть, может быть, что-нибудь он и знает, конечно, но что к убийству он не причастен, в этом я не сомневаюсь. Просто твой Таджибеков никому не доверяет.

— А Иса? — спросил следователь.

— Ну что Иса… Нашел тоже Шерлока Холмса!

3

В послеобеденный зной чердак — не самое лучшее место для отдыха. Каждый из ребят мог бы лежать в прохладной комнате своего дома, куда вся семья собирается отдохнуть в такие часы.

Солнце палит так нещадно и духота такая, что никто не скажет «сбегай туда», «принеси то» или «сделай это». В такие часы все отдыхают. Даже в учреждениях замирает жизнь. То есть люди сидят за столами, читают бумаги, макают ручки в чернильницы, но делают это так медленно, как во сне. Послеполуденный зной в Ташкенте действует на всех.

Тихо сейчас и на чердаке заброшенного дома. Пятеро ребят лежат на циновках и читают книги, каждый свою.

«Рассказывают, что некий крестьянин как-то приехал в Багдад, — читал Эсон. — Он ехал верхом на осле, а сзади, привязанная за веревку, бежала коза, на шее которой позвякивали колокольчики. Три вора, сидевшие на улице, увидели крестьянина, и один из них сказал:

— Пойду-ка я украду козу у этого деревенщины.

— Это просто, — сказал другой вор. — Я у него осла уведу.

— Все это ерунда, — сказал третий вор. — Я стащу с него его собственную одежду.

Первый вор отправился вслед за крестьянином и, как только представилась возможность, отвязал колокольчики от шеи козы и прицепил их на хвост ослу, а козу увел. Осел помахивал хвостом, колокольчики звенели, и крестьянин думал, что коза бежит сзади.

Другой вор встал на узком перекрестке и, когда крестьянин поравнялся с ним, крикнул…»

«По обе стороны улицы зажглись фонари, и в окнах домов показались огни, — читал Рахим. — Шел крупный пушистый снег и красил в белое мостовую, лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем больше темнел воздух, тем белее становились предметы. Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики. (Все человечество Каштанка делила на две очень неравные части; на хозяев и на заказчиков; между теми и другими была существенная разница: первые имели право бить, а вторых она сама имела право хватать за икры.) Заказчики куда-то спешили и не обращали на нее никакого внимания…»

читал Закир.

«Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин.

Пришло ему раз письмо из дома. Пишет ему старуха-мать: «Стара я уж стала, и хочется перед смертью повидать любимого сынка. Приезжай со мной проститься, похорони, а там и с богом поезжай опять на службу. А я тебе и невесту приискала: и умная, и хорошая, и именье есть. Полюбится тебе, может, и женишься и совсем останешься».

Жилин и раздумался: «И в самом деле, плоха уж старуха стала; может, и не придется увидеть. Поехать; а если невеста хороша — и жениться можно».

Пошел он к полковнику, выправил отпуск…» — читал Кудрат.

А перед Садыком лежал сафьяновый томик стихов Алишера Навои.

На чердаке было тихо. Слышались только вздохи и шелест переворачиваемых страниц. На балкончике, который выходил на наружную лестницу, в тени лежал Доберман. Это имя за ним утвердилось, и сам он утвердился в этом дворе. С тех пор как неведомый ночной гость, проломив крышу конуры, отдавил бедному щенку лапу, Доберман больше крутился на чердаке. Чердак и двор казались ему теперь собственным владением, и на всех посторонних, пытающихся заглянуть через дувал, или на тех, кто останавливался поговорить возле калитки, Доберман лаял крепким молодым голосом.

Вот и сейчас он залаял на кого-то. Ребята подняли головы от своих книжек.

Заскрипели доски. Это с той стороны, где галерея чердака почти смыкалась с галереей дома, в котором жил Закир, шли взрослые. Это было слышно по шагам. Закир выглянул в дверь и увидел, что отец идет позади милиционера Исы и бухгалтера Таджибекова.

— Здравствуйте, молодые люди, — сказал бухгалтер Таджибеков. — Интересно, чем вы здесь занимаетесь? Уроки готовите?

— Нет, — сказал Садык, — мы просто читаем книжки.

— А почему все вместе? — спросил милиционер Иса.

Садык не знал, что ответить.

— Мы же ничего плохого не делаем, — сказал Эсон.

— А это мы сейчас посмотрим. Во-первых, вы захватили чужой чердак, — сказал милиционер Иса. — Кто вам разрешил? Во-вторых, вы захватили чужой двор. Пока хозяин, наш уважаемый молодой ученый, учится в Москве, вы его дом совсем разрушите.

Таджибеков шагнул к Садыку и взял у него из рук книжку.

— Ого! Старинные книги читаешь? А ты знаешь, кто такой был Навои? Он был прислужником падишаха. Кто дал тебе эту книжку?

— Отец, — сказал Садык.

— Зря он дает тебе такие книжки. — Таджибеков полистал книгу и передал ее милиционеру, — Забери, потом выясним… А это что? — Теперь в руках Таджибекова была книга, которую только что читал Кудрат, «Кавказский пленник», сочинение графа Льва Николаевича Толстого. — Откуда ты взял эту книгу?

— Рахим дал, — сказал Кудрат.

— А ты откуда ее взял? — спросил Таджибеков.

— Мне ее учитель Касым-ака дал.

Скоро все пять книг были под мышкой у милиционера.

— Что тут у вас еще есть?

Они обошли чердак, увидели мяч, но почему-то ничего не сказали про футбол. В одном из ящиков лежали книжки из серии приключений знаменитого сыщика Дика Портера.

— А это откуда? — спросил Таджибеков.

— На базаре купили, — сказал Кудрат. Он не сомневался, что уж Дика Портера Таджибеков обязательно заберет.

Так же думал милиционер. Он наклонился, чтобы забрать книги из ящика, но Таджибеков сказал:

— Не трогай, я это читал.

После того как ночью во двор залез неизвестный злоумышленник, самую ценную вещь в хозяйстве — фотоаппарат — ребята спрятали под корзину, а на корзину навалили всякий мусор: рваные циновки и пучки камыша, превращающегося в труху. Но милиционер Иса приподнял циновку и, увидев под ней корзину, добрался до фотоаппарата.

— Это что? — спросил он у ребят.

— Мы его за свои деньги купили, — сказал Закир.

— Это правда, — подтвердил отец Закира, — ребята его купили, я уже выяснял.

Несмотря на это, милиционер хотел забрать фотоаппарат, но бухгалтер его остановил:

— Дорогой Иса, у нас нет на это права. А что ребята его купили, мне мой Азиз говорил.

— Сегодня вечером, — сказал милиционер Иса ребятам, — если хотите получить книжки обратно, придите в махалинскую комиссию, будут с вами разговаривать.

— Только книжки верните, — сказал Кудрат, — это же не наши книжки.

— Знаем, знаем, — сказал бухгалтер Таджибеков, — сами же рассказали, кто их вам дал.

4

О чем вечером с ними будет говорить милиционер Иса, ребята не знали. Они хотели посоветоваться с учителем, но Садык сказал, что поговорит сам. Он действительно пытался заговорить с отцом, несмотря на то что у того было очень плохое настроение.

— Папа, — сказал Садык, — сегодня к нам на чердак — знаешь, где мы все время сидим с ребятами, — пришел милиционер Иса и бухгалтер Таджибеков. Чего им надо?..

Он хотел дальше рассказать, что они забрали книжки, но отец перебил его.

— Все-таки это безобразие! — сказал он. — Кто вам дал право залезать на чужой чердак? Клуб себе там устроили… Кто знает, чем вы там занимаетесь!

Садык решил, что у него будет еще время посоветоваться с отцом, а сейчас не стоит.

…Вечером, когда ребята пришли в махалинскую комиссию, милиционер Иса провел их в соседний дворик и сказал:

— Сидите здесь, вызывать будем по одному.

Первым почему-то вызвали самого маленького — Рахима. О чем его спрашивали, понять было невозможно. Слышались только слова «учитель», «книга». Ребята с нетерпением ждали, когда Рахим вернется и расскажет, о чем был разговор, но Рахим не вернулся. Видно, его выпустили на улицу. Ребята еще не знали уловки, которой уже был обучен милиционер Иса.

Вторым пошел Эсон.

Писал бухгалтер Таджибеков. Он же больше и спрашивал, милиционер только изредка вставлял свои вопросы.

— Скажи-ка, Эсон, учитель Касым прошлым летом организовал у себя дома для вас школу?

— Нет, — искренне удивился Эсон. Он же понимал, что школа — это школа, туда надо ходить каждый день, там нарты, доски. Ничего этого в доме у учителя Касыма не было. — Нет, не организовал.

— Как же так? — опять спросил бухгалтер. — А твой младший брат говорит, что вы ходили в прошлом году в школу, которую у себя на дому организовал учитель Касым. И в этом году…

— Он же глупый, — возразил Эсон. — Мы в школу ходим осенью, зимой и весной. А летом мы ходили к учителю Касыму просто в гости.

— Какие же вы ему гости! — сказал милиционер Иса. — Он же большой, а вы маленькие. Что вы там делали у него в гостях?

— Он нам книжки давал, иногда сам читал нам, иногда рассказывал.

— Значит, учил? — спросил Таджибеков.

— Учил, — согласился Эсон.

— А учат где? Учат в школе.

— В школе.

— Значит, он организовал школу. Так?

Эсона звали Головотяпом не только за то, что он умел головой колоть орехи и бить по мячу, он был еще и тугодум. Понять то, что сказал бухгалтер Таджибеков, ему было нелегко.

— Значит, он организовал школу, — еще раз повторил бухгалтер, — школу у себя на дому.

С другим человеком Эсон, может быть, и согласился бы — какая разница! Но, во-первых, он не любил бухгалтера Таджибекова, а во-вторых, не очень-то любил школу. Там ему все время не везло.

— Нет, не школу, — упрямо сказал Эсон. — В школе ставят отметки и спрашивают уроки. А он нам отметок не ставил.

— Но книжки он вам читал? — спросил бухгалтер.

— Ты же сам сказал, что он вас учил. А учат где? — повторил чужие слова милиционер. — Сознайся, он организовал школу.

— Не школу, — сказал Эсон.

— Но он же вас учил?

— Не учил, — назло Таджибекову и милиционеру ответил Эсон.

— Но ты же сам сказал, что читал книги и учил.

— Я не говорил, — сказал Эсон.

— То есть как не говорил? — возмутился Таджибеков. — Ты же только что это говорил.

— Я говорил — ходили в гости, — сказал Эсон. «Чего им надо? — подумал он. — Привязались!.. Школа — не школа, ходили — не ходили…»

— У меня все здесь записано, — сказал бухгалтер. — И книжки давал, и что учил. А чему он вас учил?

— Я же сказал — ничему не учил, — ответил Эсон. — Что мы, дураки, что ли, летом учиться!

— Смотри, — предупредил Эсона милиционер, — я скажу твоему отцу, как ты с нами разговариваешь, плохо тебе будет!

— А-а, — сказал Эсон, — моего отца каждый месяц в школу вызывают. Он вообще говорит — хватит мне учиться. Говорит, из меня грузчик хороший будет.

Бухгалтер Таджибеков вдруг смягчился:

— Ладно, грузчик, можешь идти.

Эсон хотел идти обратно во двор, но милиционер взял его за плечо и выставил на улицу.

Следующий был Закир. Пока его допрашивали, Эсон обежал дворик махалинской комиссии и со стороны арыка взобрался на дувал.

— Про твоего отца спрашивают, — сказал он Садыку. — Говорят, летом школу организовал. Учил — не учил, спрашивают. Моему отцу обещали пожаловаться.

Из слов Эсона понять что-нибудь ребятам было трудно. Садык сидел задумчивый, а Кудрат сказал ему:

— Ты знаешь, я дал слово, что не буду врать, а Таджибекову я недавно еще раз врал. Сегодня опять врать буду. Как ты думаешь?

— Не знаю… — сказал Садык.

Закира также не пустили обратно во двор, и милиционер позвал Садыка.

— Ты знаешь, Садыкджан, — сказал Таджибеков, — нас с твоим отцом связывает дружба, и, для того чтобы помочь ему, я сам решил выяснить некоторые вопросы и не вмешивать посторонних людей. Поступил сигнал, что твой отец летом собирает ребят, беседует с ними, дает читать книги. Это хорошо, в этом ничего плохого нет, а люди подозревают что-то плохое. Но ты мне скажи — в школе об этом знают?

— Ребята знают, — сказал Садык. — Мы им рассказывали. Иногда даже и из других классов и с других улиц вместе с нами ребята приходили.

— Даже с других улиц? — удивился бухгалтер и многозначительно посмотрел на милиционера. — И сколько же вас там бывало?

— Чаще всего приходим мы впятером, но, когда папа читал Навои в прошлом году, нас много было, человек двенадцать.

— Двенадцать… — повторил Таджибеков, опять посмотрел на милиционера и что-то записал. — Значит, иногда к твоему отцу собиралось до двенадцати человек и читали Навои… Что же он вам читал?

— Много читал, — сказал Садык, — «Фархад и Ширин» и другое.

— А он рассказывал, кто такой был сам Алишер Навои?

— Рассказывал. Он говорил, что это был замечательный поэт, что он жил пятьсот лет тому назад.

— А говорил он про то, что Навои был прислужником султана, что вместе с султаном Хусейном Байкарой они угнетали народ?

— Нет, — сказал Садык, — этого он не говорил. Он говорил, что Навои дружил с Хусейном Байкарой, что он был его главным визирем.

— Значит, он его возвеличивал? — спросил милиционер Иса.

Слово «возвеличивал» как-то насторожило Садыка, и он задумался.

— Ну, хвалил он Алишера Навои? — пришел милиционеру на помощь Таджибеков.

— Хвалил, — сказал Садык.

— А эта книжка откуда? — Таджибеков держал в руках «Кавказского пленника».

— Это папа из библиотеки принес.

— Это он так сказал? Неужели ты думаешь, что сочинение графа будет в советской библиотеке?

— Может быть, не из библиотеки… — засомневался Садык.

— Вот видишь, ты и сам не знаешь, откуда книжка… Ну ладно… В общем, ничего страшного, это все легко исправить. Отцу ничего не говори, о чем мы тебя спрашивали. Мы сами все уладим. Иди.

Милиционер выпроводил Садыка на улицу.

— Ловко у вас получается, — улыбнулся милиционер Иса. — Только вот насчет книжки графа — посмотрите, она, кажется, действительно библиотечная, тут штамп стоит.

Бухгалтер посмотрел. Действительно, на первой странице стоял штамп библиотеки Октябрьского района города Ташкента.

— Жалко, конечно, — сказал Таджибеков. — Впрочем, наше дело написать, а там пускай разбираются. Самое главное, подпольная школа — вот преступление. Слово какое, понимаешь: подпольная. Понимаешь!

— Еще бы, — сказал Иса. — Только надо бы еще что-нибудь.

— Да, неплохо бы еще анонимку, — согласился Таджибеков, — заявление, и без подписи. За такие заявления никто не отвечает. Только мой почерк в милиции знают, а твой и подавно. Ты не знаешь, где шляется Саидмурад? Его теперь никогда не найдешь.

— Я видел его сегодня, — сказал милиционер, — он на прививку пошел.

— По-моему, он совсем ненормальный, — зло сказал Таджибеков, — только про бешеную собаку и говорит.

— Он говорит, врач сказал — обязательно прививки делать надо, — заступился за Саидмурада милиционер, — потому что…

— Зови следующего, — сказал Таджибеков.

Кудрат вошел уверенно. Он знал: самое главное — все говорить наоборот.

— Твои дружки, — начал Таджибеков, — все уже рассказали. Так что ты ничего не ври.

— А чего мне врать… — сказал Кудрат.

— Значит, так. Учитель Касым организовал у себя дома школу, где собирал вас в неположенное время и обучал чему сам хотел. Правильно?

— Неправильно, — сказал Кудрат.

— Что неправильно?

— Все неправильно, — сказал Кудрат.

— Значит, он вас не собирал?

— Не собирал.

— И ничего вам не читал?

— Ничего не читал.

— А эти книжки откуда?

— Не знаю, — сказал Кудрат.

— И ты этих книжек не читал?

— Не-е…

— Если ты будешь врать, — сказал милиционер Иса, — тебя посадят в тюрьму. Ты понимаешь, кому ты врешь?!

— Понимаю, — сказал Кудрат, а потом спохватился: — Только я не вру.

— Как же ты не врешь, — сказал Таджибеков, — когда я сам видел, как ты на чердаке читал книжку!

— Что вы! — сказал Кудрат. — Вы думаете, я читал? Я картинки смотрел.

— А другие ребята читали?

— И другие не читали, они тоже картинки смотрели.

— Бездельник! — возмутился Таджибеков. — Какие же картинки, когда картинки только в одной книжке есть, другие книжки все без картинок.

— Ой, Уктамбек-ака, — изысканно вежливо возразил Кудрат, — вы взрослый, ученый человек, вы знаете, что в этих книжках картинок нет, а мы же глупые, маленькие, мы думали, может, там картинки есть.

Таджибеков переменил тактику.

— Значит, учитель Касым не давал вам эти книжки и не советовал их читать?

— Не советовал, — убежденно сказал Кудрат.

— Вообще не советовал читать?

— Вообще.

— А ведь он учитель, — опять вмешался милиционер Иса, — он должен был советовать вам читать книжки.

— Вообще-то он советовал… — Кудрат не мигая смотрел на милиционера.

— Какие же книжки он советовал?

— Никакие, — сказал Кудрат и посмотрел на Таджибекова.

— Ладно, — сказал Таджибеков, — хватит! Видишь эту папку? Здесь все написано. И своим враньем ты вредишь себе, своим друзьям и учителю Касыму. Раз ты все врешь, значит, ты скрываешь преступление, а раз ты скрываешь преступление, значит, преступление было. Понял?

Кудрат понял, что Таджибеков по-своему прав. Действительно, раз он скрывает, значит, преступление было.

— Понял? — еще раз спросил Таджибеков.

— Но понял. — Решившись отрицать все начисто, Кудрат твердо стоял на этом.

— Ну и черт с тобой! — сказал Таджибеков. — Здесь все равно все записано! — Он ткнул коротким пальцем в папку. — И твои слова, и твое поведение тоже будут здесь записаны.

Милиционер выпроваживал Кудрата за дверь, но Таджибеков жестом остановил его.

— А ты знаешь, кто убил Махкам-ака?

— Не знаю. Правда не знаю! — испугался Кудрат.

— Есть подозрение, — многозначительно сказал милиционер Иса, — что его убил ваш учитель.

— Только не он! — возразил Кудрат.

— А ты откуда знаешь? — уставился на него Таджибеков.

— Мы тоже так думали. — Милиционер поглядел на Таджибекова. — Только ты никому про наш разговор… Понял?

— Пока никому ни слова, — добавил Таджибеков.

Оба взрослые нарочно заговорили об этом. Они были уверены, что мальчик проболтается. Они на это рассчитывали. Но Кудрат твердо решил никому об этом не говорить. Даже Садыку. Если бы он сказал такое своему другу, значит, сам хоть капельку верит.

Садык сидел на корточках, прислонившись к дувалу. Увидев Кудрата, он встал, и они пошли рядом.

— Ну что? — спросил Садык.

— У него вот такая папка. Все, что мы говорили, он записал и все туда положил.

— А ты чего сказал?

— Я все врал ему.

— Вряд ли это поможет, — грустно сказал Садык.

Во всем, что случилось за эти дни, Кудрат винил себя. Получилось так. Если бы он не напутал цену на бутсы, ребята не захотели бы их купить. Если бы они не захотели их купить, не понадобилась бы справка. Да ведь и справку достать он сам предложил. А если бы он не украл печать или если бы успел вовремя положить ее обратно, не убили бы Махкам-ака. Все получалось так. А теперь вот еще история с учителем. Если бы жив был Махкам-ака, разве стал бы он делать такое дело!

Кудрат никому не говорил о своих терзаниях, даже с Садыком они больше не говорили об этом. Садык тоже никогда не возвращался к тому разговору, и Кудрат был очень благодарен ему.

— Знаешь, Садык, а во дворе у милиционера Исы кто-то живет, — сказал Кудрат, чтобы переменить тему.

— Кто же там может жить, когда там даже калитка заколочена? Иса только один дувал и сделал. Дувал и калитку. А внутри сарайчик.

— А там кто-то живет, — настаивал на своем Кудрат.

— Откуда ты знаешь?

— Я сегодня утром на тутовник лазил. Когда лез вверх, заглянул во двор, вижу — около сарая сапоги стоят. Я подумал, что это милиционер в своем сарае что-нибудь делает, а когда вниз лез, опять во двор поглядел, сапоги исчезли. А мимо калитки проходил — заколочена.

— Как же это может быть? — сказал Садык.

— Ты опять мне не веришь?

— Может быть, ты ошибся? — спросил Садык.

— Я точно видел.

— Ты и насчет бутсов говорил — точно.

Такого удара Кудрат не ожидал.

— Погоди, — сказал Садык, — значит, калитка заколочена, крепко заколочена?

— Ну, досками поперек.

— Значит, как могли туда попасть люди?

— Не знаю. Только я видел. Не людей видел, а сапоги.

— Значит, так, — размышлял Садык, — с одной стороны махалинская комиссия, с другой стороны бутылочный склад, с третьей стороны дом бухгалтера Таджибекова, с четвертой — улица, точнее, переулок.

Никогда ты мне не веришь! — сказал Кудрат. — Почему я всегда тебе верю, а ты мне никогда?

— Нет, я тебе верю, — искренне сказал Садык, — но просто не понимаю, как это может быть.

Садык был старшим. Сестренке Саиде недавно исполнилось пять, а Дильбар не было еще года. Она все время болела, и мать почти не расставалась с ней. Вот и сейчас, придя домой, Садык увидел, что мать качает на руках свою младшую, стараясь, чтобы она уснула.

Отец стоял над дымящимся казаном с шумовкой в руках и пережаривал мясо для плова. Дым ел глаза, и отец вытирал слезы тыльной стороной левой руки.

— Ты совсем перестал бывать дома, сынок, — сказал отец. — Дружба — это хорошо, но дом есть дом. От тебя никакой помощи. Возьми порежь морковь.

Резать морковь для плова умеет далеко не каждый, и Садыку это доверили только в прошлом году. Острым ножом нужно разрезать морковь на очень тоненькие пластинки, а потом эти пластинки, сложенные вместе, надо нарезать так, чтобы получилась морковная соломка, каждый прутик не толще спички.

Садык взял фанерку, подправил на бруске и без того острый ножик и принялся за дело.

— Папа, — спросил он, не прерывая работы, — а правда, что Навои был прислужником у Хусейна Байкары, что они вместе угнетали народ?

— Кто тебе сказал эту глупость? — спросил отец.

— Так говорят, — уклонился Садык от прямого ответа.

— Это неправда, — сказал отец. — Есть люди, которые так считают, но это от невежества. Великий писатель всегда служит своему народу, а не командует им. Знай, сынок, язык, на котором мы с тобой говорим, своей жизнью во многом обязан великому Навои.

— А граф Толстой? — спросил Садык. — Он был прислужник царя?

— Кто тебе наговорил эти глупости! — удивился отец. — Ты уже большой мальчик. Писатель Лев Толстой был врагом царя. Ты задаешь мне такие вопросы, как будто я никогда не объяснял тебе, кто такой был Алишер Навои и кто был Толстой.

— Можно, я спрошу еще? А если бы они сейчас жили, они бы за рабочих были?

Отец рассмеялся:

— Да, с тобой надо еще разговаривать.

— Сегодня вечером? — обрадовался Садык. Он хотел рассказать отцу обо всем, что случилось.

— Нет, — сказал отец, — сегодня вечером я занят. А ты побудь сегодня дома, помоги матери.

5

Поздно ночью, когда улица Оружейников спала крепким сном, случилось два события, до времени оставшиеся почти незамеченными.

Через дувал дома, где жил когда-то кузнец Саттар, перелез долговязый человек с мешком в руке. Это был Саидмурад. Врач сказал, что, пока он не приведет собаку, которая его укусила, прекратить уколы невозможно.

Саидмурад подкрался к очагу, где раньше спал Доберман, но там было пусто. Что-то темнело под лестницей, ведущей на чердак. Саидмурад направился туда. Он нагнулся, чтобы лучше разглядеть, что это там, как вдруг над его головой раздался звонкий, заливистый лай. В страхе он шарахнулся назад. «А что, если она укусит в голову?» — подумал Саидмурад. Ежедневно посещая теперь пастеровский пункт, Саидмурад знал, что укусы в голову особенно опасны.

Доберман стоял на ступеньке, и в лунном свете сверкали его белые молодые зубы. «А она злая, — подумал Саидмурад, — но все равно, ловят же другие собак». И, держа мешок, как наволочку, когда ее надевают на подушку, Саидмурад двинулся на собаку. Он сделал шаг. Доберман продолжал лаять. Саидмурад сделал еще один шаг, и Доберман, вместо того чтобы отступить, опустился на ступеньку ниже, Саидмурад задержался на месте.

— Тише, тише! — сказал Саидмурад. — Иди сюда! — и потряс мешком.

То ли голос Саидмурада не понравился собаке, то ли пыль от мешка попала ей в нос, но собака неожиданно сделала прыжок и, если бы Саидмурад не успел отскочить, наверняка укусила бы его за руку. Теперь собака была на земле, она кидалась на Саидмурада со всех сторон, а тот, отбиваясь мешком, забрался на лестницу и отступал вверх, сдавая собаке по ступеньке. Саидмурад боялся повернуться к собаке спиной, он неистово хлестал ее мешком по морде. А щенок хватал мешок зубами, норовя отнять у Саидмурада единственное средство защиты. На верхней ступеньке лестницы Саидмурад понял, что, как только он потеряет преимущество в высоте, собака обязательно укусит его еще раз. «Бешеная, — думал Саидмурад, — бешеная! Если бы она не была бешеная, разве бы она кидалась такая маленькая на такого большого…» На последней ступеньке лестницы Саидмурад бросил мешок, побежал по галерее и опять прыгнул во двор. Через секунду он был уже верхом на дувале, а еще через две, ругаясь, бежал по улице. За ним несся сердитый и звонкий собачий лай.

…А недалеко от того места, где все это происходило, у широкого арыка появился мальчик с доской под мышкой. Он шел по направлению к дворику махалинской комиссии. Это был Кудрат. Он прислонил дощечку к дувалу, встал на нее, подтянулся и перелез во двор.

Дверь конторки была притворена, и Кудрат испугался, не заперта ли она на замок. Но нет, об этом новые хозяева махалинской комиссии не позаботились.

Кудрат и представить себе не мог, что он когда-нибудь ночью еще полезет в этот дом. И если бы не то, что он все время чувствовал себя причиной всех несчастий, он бы никогда на такое не решился.

Папка, конечно, в железном ящике. Кудрат знал, что он сделает с ней. Он сначала мелко изорвет каждый листочек, а потом сожжет все на пустыре. Спички у него с собой.

Дрожа от страха или от волнения, Кудрат ощупал замок на ящике и, не теряя времени, направился к столу. Он поднял доску и в углублении нащупал ключ. А печать? Печать лежала в другой ножке, и она была на месте. Это немного успокоило мальчика.

Он сел на пол возле ниши, где стоял железный ящик, и вставил ключ в замок. Замок был точно такой же, какой висел на этом ящике при Махкам-ака. Если замок такой же, то ключ должен подойти, на это Кудрат и рассчитывал. Он стал медленно поворачивать ключ. Заело… Пол-оборота прошло, а дальше заело. «Бывает», — утешал себя Кудрат. Еще раз. Может быть, в другую сторону? Еще раз. Может, надо сильнее нажать? Он нажал сильнее. Но больше ключ не поворачивался. «Спокойнее, спокойнее, — уговаривал себя мальчик, — не может быть…» Он покачал ключ то в одну, то в другую сторону, вытаскивал его, снова вставлял, даже поплевал на него для смазки. Ничего не вышло. На столе лежал карандаш. Он вставил его в отверстие ключа и с силой нажал. Карандаш сломался.

Кудрат не замечал, сколько времени прошло с тех пор, как он забрался в конторку. Потный, он сидел на полу и все пробовал, пробовал, пробовал. Наконец он встал, положил ключ на место и вышел во двор.

Неужели он так ничего и не сделает!

Он уже было собирался перелезть обратно через дувал, как вдруг в голову ему пришла мысль: а что, если посмотреть во двор милиционера Исы — действительно есть там кто-то посторонний? Ведь он видел во дворе сапоги и видел, что потом они исчезли.

Кудрат разбежался, подпрыгнул на дувал, подтянулся на руках и заглянул в соседний двор.

Как же сюда могли попасть люди? Со стороны переулка дувал слишком высок. Слева — бутылочный склад, а за той стеной, где сарай, — дом бухгалтера Таджибекова. Уж не померещились ли ему те сапоги?

Несколько минут Кудрат висел на дувале, зацепившись за край локтями и подбородком.

Ясно, что здесь никто не живет и даже никто не бывал давно. Вот яма, в которой месили глину. Около нее валяется кетмень — тяжелая кованая мотыга. На кетмене ком прилипшей глины. Его так и бросили возле ямы.

«А раз так, — подумал Кудрат, — то почему бы мне не посмотреть, что там в сарае? Замка на двери не видно».

Кудрат спрыгнул во двор, отряхнулся и направился к сараю. Дверь открылась легко, только сильно скрипнула. В дальнем углу стояла высокая деревянная узбекская кровать, на ней лежали стеганые тюфячки и одеяла, несколько подушек. На стене рядом с кроватью висел тяжелый ковер.

«А ковер здесь зачем?» — подумал Кудрат. Он насторожился. Медленно, на цыпочках — почему на цыпочках, он и сам не смог бы объяснить — мальчик приблизился к ковру и сквозь мягкий ворс стал ощупывать стену. «Ага! — подумал он. — Видно, здесь дверь или окно. Нет, скорее всего, ниша, в ней-то, наверно, и стоят сапоги». Недолго думая Кудрат приподнял ковер — и в лицо ему ударил яркий свет.

Это была не ниша и не дверь. Это было большое окно, которое выходило… в одну из комнат дома бухгалтера Таджибекова. За мутным стеклом Кудрат увидел людей, сидящих на ковре возле низенького столика. Двоих он знал. Это сам бухгалтер Таджибеков и милиционер Иса. Двух других Кудрат видел впервые.

Если бы Кудрат сразу же отскочил от окна, его бы не заметили. Он промедлил какую-то секунду или две, для того чтобы разглядеть двух незнакомых, и как раз в эти секунды Таджибеков поднял глаза к окну и вскрикнул. В то же мгновение в руках у обоих незнакомцев оказались револьверы.

Кудрат шарахнулся от окна.

— Стой! — крикнул бухгалтер Таджибеков.

Но Кудрат сломя голову выбежал из сарая и бросился к дувалу. Он подпрыгнул, ухватился за край, пальцы сорвались. Он еще раз подпрыгнул, и тут его схватили. Его схватили сразу несколько рук, и, прежде чем он успел крикнуть, во рту у него оказалась тряпка.

…Кудрат лежал в сарае на полу. Руки и ноги были у него связаны. Четверо крупных мужчин стояли над ним. Таджибеков держал в руках керосиновую лампу.

— Я знал, что этим кончится, — сказал он. — Я знал, что все неприятности будут от этих проклятых мальчишек. Они совсем распустились.

— Ты вор, да? — дрожащим голосом сказал милиционер Иса. — Теперь ты попался! Я тебя посажу в тюрьму.

— Не говори глупости, — сказал Таджибеков. — Какая тюрьма…

— Его надо убить немедленно, — сказал человек с рябоватым лицом. — Убить и закопать здесь. Никто не узнает об этом.

— Это же мой дом, — сказал милиционер Иса. — Как же…

— Нет, нет, — возразил Таджибеков, — здесь его убивать нельзя. То есть можно, но нельзя здесь закапывать. Вы уедете, а мы же здесь жить будем. Нужно его убить, а завтра Барат едет в горы и увезет его в мешке. Выбросит где-нибудь в камышах.

Они говорили так, как будто тот, кого еще предстояло убить, давно уже был мертв.

«Не надо меня убивать!» — хотел крикнуть Кудрат. Он хотел поклясться, что никому не расскажет о том, что видел, никому, никогда… но рот его был туго забит тряпкой.

— Он хочет что-то сказать, — робко произнес милиционер Иса.

— Что он может сказать! — оборвал его рябоватый мужчина. — Наверно, он хочет остаться живым. Хорошо, пусть пока будет так. Он сейчас тихий, как покойник. Мы свяжем его получше, и завтра рано утром Барат увезет его. Живой он в дороге не протухнет. Будет нашим заложником. Прирезать его мы всегда успеем.