Круговорот наших снов

Глава 4

Кирилл заглядывает внутрь. Подхожу и захлопываю дверь прямо перед его носом. Но увидеть он успел достаточно:

– Это что, мастерская? Ты художник?

– Я не художник. Просто рисую для себя, – отвечаю недовольно.

– Можно посмотреть?

– Нет. Не люблю, когда видят незаконченное. А готовые ты только что рассмотрел.

– Подожди, – удивляется Кирилл, – так на стенах твои картины?

– Мои.

– Слушай, они классные! Ты вполне можешь их продавать. Нет, я серьезно, – морщится он на мои насмешливо задранные брови. – Конечно, в искусстве разбираюсь не очень. Но твои бы картины купил. А главное, у меня есть знакомые, которые отлично шарят в этом бизнесе.

– Спасибо. Меня все устраивает, – хмыкаю я.

– Ну смотри. Если передумаешь, сведу тебя с нужными людьми.

Я не отвечаю. Разливаю по чашкам кофе и ставлю на барную стойку. Кирилл быстро выпивает свой и спрашивает:

– У тебя нет чего-нибудь посерьезнее? Я не успел пообедать.

– Извини. Не получилось заехать в магазин. Даже хлеба для бутербродов нет.

– Между прочим, я хорошо готовлю. Могу быстро сообразить обед, – Кирилл подходит к холодильнику, открывает его и кривится: – Это все, что у тебя есть?

– К твоему сведению, я не ждала гостей. А курсы «Как найти дорогу к сердцу мужчины через желудок» прошли мимо меня.

– Да уж, – соглашается он, чем еще больше злит. И я язвлю:

– А ты у нас просто подарок, а не мужчина! Готовить любишь. То-то сестра в тебя так вцепилась, – лицо Кирилла сразу каменеет. И я усмехаюсь: – Ладно, пошутила. Прости.

Мой гость достает телефон и интересуется:

– Раз уж еды в твоем доме не водится, не будешь против, если я закажу пиццу?

– Валяй.

Несколько минут он выбирает, попутно выясняя, какую пиццу я люблю. И делает заказ. Потом садится на диван. Внимательно разглядывает большую картину на противоположной стене и спрашивает:

– Где ты училась рисовать?

– Нигде, – отвечаю, устраиваясь с ногами в кресле. – Будешь смеяться, но до двадцати лет считала, что этим талантом меня судьба обделила. Мои каракули на школьных уроках даже у учителей вызывали приступы жалости. Но однажды, лет пять назад, я сходила на курсы живописи. Просто так, ради интереса. И мне понравилось. Потом купила холсты, краски. И начала рисовать сама. Все, что хотелось. Кстати, такой стиль называется интуитивная живопись. Ну и потихоньку стало что-то получаться.

– Здорово! Даже не знал, что так бывает. А в выставках участвовала?

– Нет.

– Почему?

– По-моему, на сегодня достаточно личных вопросов, – замечаю я. – Забыл, что про них говорила?

– Надеялся, ты сама забыла, – усмехается Кирилл. – Ладно, раз так, перейдем к делу. Рассказывай, что узнала.

– А вот с этим туго, – кратко пересказываю все, что услышала от отца. И рассуждаю: – Итак, убийца или из живущих в поселке. Или из совсем близких. Тех, кто был на пикнике. Есть еще третий вариант – самый сложный. Если он посторонний, то проявил завидную предусмотрительность. Пробрался в поселок незамеченным и так же ушел. Не понимаю, зачем такие сложности? Разве не проще было столкнуться с Юрой где-нибудь в городе? А здесь в любой момент их могли застать.

– А если его поджимало время?

– Да, это единственное разумное объяснение, – соглашаюсь и продолжаю: – Телефон Юры он бросил недалеко, но портмоне забрал. Или там было что-то важное. Или просто хотел изобразить ограбление. Орудие убийства – тоже серьезная деталь. Его принесли с собой, а потом забрали. Думаю, оно как-то указывает на нападавшего. Поэтому тот его и унес. А еще я собственными глазами видела у Юры сверток. Небольшой, завернутый в светло-коричневую бумагу. Мои родители о нем ничего не знают.

– Возможно, его еще кто-нибудь заметил. Собираешься поговорить с гостями?

– Собираюсь. Думаю, прямо сегодня и начну. Кстати, завтра похороны.

– Так быстро? – удивляется Кирилл. Задумывается и вдруг спрашивает: – Ты будешь? – киваю, и он говорит: – Не возражаешь, если я тоже приду?

– Зачем? Ты его совсем не знал, – и сама же отвечаю на свой вопрос: – А, ну да. Хочешь понаблюдать?

– Точно. В такие моменты на лицах можно многое прочесть. Не исключено, что и убийца там будет.

– Надеешься так просто его вычислить? – усмехаюсь я.

– Это вряд ли. Хотя было бы неплохо. Но пока буду собирать информацию. Ты тоже за этим идешь? – уточняет он. А когда я в ответ пожимаю плечами, хмурится: – Или парень все-таки много для тебя значил? – пристально изучает мое лицо. А я молчу. Не хочу признавать, что меня толкает вина за собственное бесчувствие. А потом сама же мысленно усмехаюсь. Когда понимаю, что стараюсь казаться в глазах Кирилла лучше, чем есть. Кривлю губы в ухмылке и заставляю себя сказать правду: – Этот парень ничего для меня не значит. Хотя я прожила с ним шесть месяцев.

Кажется, мой ответ Кирилла совсем не радует. Он мрачно спрашивает:

– Если так, зачем с ним была?

– А это не твое дело, – равнодушно замечаю.

– Очень даже мое, – не соглашается. – Я должен понимать истинные мотивы своего напарника. Это важно.

Звонок в дверь прерывает нашу небольшую пикировку. Кирилл идёт в прихожую и через минуту возвращается с двумя коробками пиццы в руках. Раскладывает их на журнальном столике. И в ближайшие несколько минут мы в молчании утоляем свой голод. Потом собираю крошки, ссыпая их в пустые коробки. Отношу все в мусорное ведро. Разворачиваюсь и натыкаюсь на Кирилла. Он машинально придерживает меня за локоть. И не убирает руку. Вскидываю на него глаза. В его взгляде одновременно и вызов, и сомнение. Он явно готов к тому, что могу ответить резко. Но еще ему интересно, как именно я себя поведу.

А я какое-то время не двигаюсь, прислушиваясь к себе. Мне тоже интересно. Вчера, когда поняла, что мне нравится его запах, в голове мелькнула мысль: может, и прикосновения тоже понравятся? И вот сейчас у меня появляется шанс получить ответ на этот вопрос. А Кирилл, словно помогая, медленно проводит ладонью по моей руке снизу вверх. И я вздыхаю – слишком быстро окончен эксперимент. Ничего не изменилось. Мне все также неприятно. Повожу плечом, отводя руку в сторону. И с усмешкой говорю:

– Ты голливудских боевиков не пересмотрел? Хоть мы и напарники, но спать друг с другом точно не будем.

– Уверена? – тихо спрашивает Кирилл, разглядывая меня. – Ты ведь давно одна. Если конечно твоя сестра не соврала.

– Хоть в этом не соврала, – качаю головой, глядя ему в глаза. – А главное, меня все устраивает. И я не вижу причин это менять. Прямо сейчас не вижу, – говорю с прозрачным намеком, окидывая его взглядом с головы до ног. И добавляю, чтобы окончательно расставить точки над «и»: – Ни разовый, ни многоразовый трах меня не интересует. Надоело себя заставлять. Уже говорила, мне не нравятся чужие прикосновения.

– Ты так на всех мужчин реагируешь? – уточняет Кирилл. Никак не показывая, что его задели мои слова.

– На всех.

– А на женщин? Может, ты…

– Нет, – спокойно качаю головой. – У меня обычная ориентация. Просто больше не иду на компромиссы.

– Значит, тебе нужно все или ничего? – скептически задирает он бровь.

– Не угадал. Я из тех, кому уже ничего не нужно.

– Не слишком ли рано? Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть. А рано для чего? Считаешь, в таком возрасте еще можно позволять мужикам компостировать себе мозги? А когда будет достаточно? В сорок? Что-то я не хочу ждать.

– А как же голод тела? – прищуривается он с невозмутимым видом.

– А голод тела легко удовлетворить самой, – замечаю, как на лице Кирилла на секунду мелькает растерянность. Вряд ли от самого признания. Скорее, просто не ожидал от меня такой откровенности. Но кое о чем я все же умалчиваю. Есть еще один голод, который не могу утолить сама. Это голод души. Что бы я ни делала, какой-то ее кусочек всегда остается пустым. Ноет и слегка саднит, словно старая незаживающая рана. Уже давно привыкла. Знаю, эту пустоту ничем не заполнить. Ни новыми впечатлениями, ни новой картиной. Ни даже очередным мужчиной. Пробовала. Те две моих попытки построить отношения были вызваны этим. Не знаю, бывает ли такое у других? Вот и Кирилла интересует только тело. Он уже справился с растерянностью, но смотрит на меня с сомнением. Будто решает: сказала ли я правду или просто его дразню. Улыбаюсь и отвечаю на невысказанный вопрос: – Привыкай, обычно я говорю, что думаю. А еще иногда ругаюсь матом. Так что смотри, нужен ли тебе такой напарник?

– Нашла, чем пугать, – теперь уже ухмыляется Кирилл. – Я вырос в рабочем поселке. Так что мат – мой второй язык. Правда, раньше мне не нравилось, когда девушки ругаются. Но думаю, быстро привыкну. Что касается остального, я все понял. Мне не надо повторять дважды. Только напарники, и больше ничего. Меня устраивает.

– Отлично. Тогда последнее, и закроем эту тему. Я не играю в игры. Лень тратить на них время. Мое «нет» означает именно это. Не «может быть» или «добивайся настойчивее и тебе обломится». Если я чего-то хочу, говорю прямо. Уяснил?

– Вполне. Но тогда тоже хочу прояснить: не жди, что я перестану задавать вопросы, – только открываю рот, чтобы возмутиться, а Кирилл усмехается: – Да-да, помню, что ты об этом говорила. Но ты же не думаешь, что я буду твоим ручным зайчиком?

– На зайчика ты точно не похож. Но лучше не создавай мне проблем. Моя голова сейчас занята совсем другим.

Я возвращаюсь в кресло. Кирилл усаживается на диван, пару минут размышляет и спрашивает:

– Что думает по поводу убийства твой отец?

– Сказал, что не хочет ничего знать.

– Даже так? Почему?

– Все потому же. Меньше знаешь, крепче спишь. Узнает, и придется как-то реагировать. А у него полно недоброжелателей.

– Ты с ним согласна?

– Нет. Историю могут раскопать и без него. И все равно придется что-то решать.

– Уверена, что он не скрывает правду?

– Уверена. Мне бы сказал. Ну или хотя бы намекнул. Попросил не лезть в это дело. А папа сделал наоборот.

– В смысле? Не понял.

– Разрешил мне копаться, сколько захочу.

– Интересно, – удивленно смотрит на меня Кирилл. И уточняет: – А если бы запретил, ты бы послушалась?

– Нет.

– Так может, поэтому и разрешил?

– Возможно. Но все равно сначала дал бы понять, что лезть не стоит. А потом, как обычно, позволил самой принять решение.

– Ясно. То есть, можем считать, что с работой парня его смерть не связана?

– Думаю, пока нельзя этого утверждать. Но с приказами моего отца, точно нет.

– Ты нахмурилась. Есть какие-то мысли? – замечает Кирилл. Хоть мне и неприятно это произносить, но не стану отмалчиваться. В нашем деле все может быть важно.

– Папа сообщил, что Юра хотел меня вернуть. И собирался что-то для этого предпринять. Вот я и думаю…

– Гадаешь, куда он мог влезть? – легко читает мои мысли собеседник.

– Гадаю. Не хочу узнать, что он погиб из-за меня, – правду говорить проще, хотя и не всегда приятнее. По крайней мере, потом не запутаешься в собственной лжи.

– Даже если так, все равно будет не из-за тебя. А из-за собственной глупости.

– Ты понимаешь, о чем я, – недовольно морщусь.

– Понимаю. Хорошо, что мы будем делать дальше?

– Для начала придется проверять все окружение Юры. Я попросила папу поговорить с Элиной. Узнать, о чем они с Юрой беседовали на пикнике. Сегодня вечером съезжу к папиной сестре, матери Элины. Она тоже там была. Ну а завтра похороны. Смотрим, наблюдаем. Вдруг, увидишь кого-то знакомого.

– Договорились, – кивает Кирилл и идет в коридор. Достаю с полки карточку и протягиваю ему.

– Вот, возьми. Это пропуск на нашу территорию. Запасной, еще от Юры остался. Когда закончим с нашими делами, вернешь.

Кирилл бросает на меня задумчивый взгляд и забирает из моих рук карточку.

Проводив напарника, звоню тете Оле и напрашиваюсь в гости. Невзначай интересуюсь Элиной, совершенно не хочу с ней столкнуться. Хоть она и живёт отдельно от матери, но может к той заглянуть. Тетя Оля сообщает, что дочь заезжала утром и была чем-то очень расстроена. А я прикидываю, какое из событий повлияло на Элину сильнее: разрыв с Кириллом или смерть Юры? Впрочем, судя по словам Кирилла, разрыва, как такового, не было. Раз не было и романа. Хотя сама Элина наверняка считает по-другому. Но меня гораздо больше интересует ее общение с Юрой. И я надеюсь разузнать об этом в разговоре с тетей.

По дороге покупаю ее любимый торт «Наполеон». Знаю одно местечко, где его пекут божественно. И хотя не очень люблю сладкое, от этого торта обычно не могу заставить себя отказаться. Тетя Оля благосклонно принимает мой подарок и сразу приглашает за уже накрытый стол. С удовольствием соглашаюсь. Наверняка со стороны это кажется странным, но моя неприязнь к Элине не распространяется на ее мать. А еще наша симпатия взаимная. Тетя очень хорошо ко мне относится. Иногда даже кажется, что лучше, чем к собственной дочери. Это замечаю не только я, но и окружающие. И сама Элина в том числе. Что, конечно же, добавляет дров в костер ее ненависти ко мне.

Тетя Оля вызывает мое уважение тем, что в отличии от Элины, совсем не глупа. А еще у нее есть качество, которое я очень ценю в людях: самоирония. Она легко подмечает и свои, и чужие недостатки, но относится к ним с юмором и снисходительностью. К тому же, тетя Оля – единственная из всей нашей многочисленной родни спокойно воспринимает мою манеру резать правду матку. И не строит из себя шокированную оскорбленную невинность. Даже когда я говорю о ее дочери. Впрочем, из уважения, в наших разговорах все же стараюсь сильно Элину не задевать. Лучше уж выскажу все, что думаю, сестре в лицо.

С мужем тетя Оля разошлась уже давно. И никогда не скрывала, что с ним ее способность трезво оценивать людей дала неожиданный сбой. Все недостатки ее избранника, довольно быстро проявившиеся в браке и приведшие к его краху, мы теперь можем вживую наблюдать в их дочери. Тетя это прекрасно осознает, не стесняется говорить прямо. И спокойно принимает, как неизбежную реальность. Ну ошиблась, с кем не бывает!

Отец Элины сейчас живет в другом городе. Он художник. Не очень успешный. Видимо, зарабатывает где-то еще. Так как бывшей семье все-таки помогает. Купил дочери машину. А сейчас оплачивает съемное жилье. Правда, тетя жаловалась, что на запросы Элины все равно не хватает. Кстати, после тети у мужчины был еще один брак, закончившийся так же печально. И от которого остался сын – сводный брат Элины, младше ее на десять лет.

– Спасибо за торт, дорогая, – благодарит тетя и тяжело вздыхает: – Только не знаю, полезет ли кусок в горло. Юру очень жаль. Все же не чужой человек. Хоть они с Элей и быстро разбежались.

– Жаль, – спокойно соглашаюсь я. И мой голос даже не дрогнет. Тетя бросает на меня пристальный взгляд.

– Ты ведь его не любила, да? Поэтому и не злилась, когда они сошлись.

– Не любила.

– Так я и думала, – качает головой тетя Оля. – И Эле то же сказала, когда она обвиняла тебя в их разрыве. Никак дочь разума не наберется. Все в других причины ищет. А ведь они на поверхности, – грустно поджимает губы и со вздохом добавляет: – С этим парнем, с которым была вчера, у нее тоже не сложилось. Ты уже знаешь?

Молча киваю. И спрашиваю, возвращаясь к нужной теме:

– Юру Элина тоже обвиняла?

– Обвиняла. Слышала как-то раз их ссору. Эля кричала, что он воспользовался ей, чтобы досадить тебе. Думаю, она была права. Но ведь сама согласилась на такую роль. Чего ж потом обижаться, – резонно замечает тетя.

– То есть расстались они плохо? Просто вчера Юра с Элиной вполне спокойно общались. Может, помирились?

– Даже не знаю. Вряд ли помирились. Хотя смерть Юры на дочку сильно повлияла. Когда она утром заезжала, была прямо сама не своя.

– Зачем она заезжала? Просто повидаться?

– Ну да. Хотела поделиться новостями. Но я уже все узнала от Паши. Так что Эля почти сразу ушла. Забрала только кое-что из своей комнаты. Она же часть вещей до сих пор тут хранит. Мы даже не поговорили. Я видела, как Эля переживает, и не стала ничего спрашивать.

– Ясно. Теть Оль, вы, случайно вчера не обратили внимание на сверток у Юры в руках?

– Сверток? – моя собеседница морщит лоб, потом качает головой: – Не помню такого.

– А вообще ничего странного не заметили? Может, Юра с кем-то ссорился?

Тетя смотрит на меня с подозрением и интересуется:

– Дорогая, что за вопросы? Паша же сказал, что на парня напали посторонние. Думаешь, твой отец ошибается? Хотя знаешь, – задумчиво добавляет она: – я тоже всегда считала, что уж в вашем-то поселке полностью безопасно.

Хмурюсь и пожимаю плечами:

– Не знаю, теть Оль. Просто странно все это.

– Да, очень странно. И страшно… Но еще страшнее узнать, что это сделал кто-то из своих. Тех, кто был на пикнике, – она даже слегка передергивается. А я усмехаюсь и отвечаю:

– По-моему, страшнее о таком не знать. Правде всегда лучше смотреть в лицо.

– Ты храбрая, – вздыхает тетя Оля. – А мне иногда хочется спрятать голову в песок. Только надолго никогда не получается.

Пару минут мы молчим, а потом я возвращаюсь к своему вопросу:

– Так как? Было что-нибудь необычное?

– С ходу и не скажешь, – поджимает губы тетя. – Чтобы Юра с кем-то ссорился, не видела. Но кое-что все-таки было. Я как раз из дома выходила и чуть с ним не столкнулась. Он шел в сторону ворот и тихо так, но очень эмоционально ругался. А потом заметил меня и покраснел. А я сделала вид, что ничего не слышала.

– Что он говорил, вы запомнили?

– Ничего особенного. Просто ругался.

– Теть Оль, пожалуйста, повторите его слова. Это может быть важно! – моя собеседница сначала смущенно молчит, а потом машет рукой:

– Ох, ну ладно. Значит, Юра бормотал: «Сволочь. Что бы ты сдох!» Ну и там еще кое-что было нецензурно. Уж это не заставляй меня повторять.

– Ого! – удивляюсь я. – Обычно, Юра был очень сдержан. Чтобы довести его до такого, надо хорошо постараться. Со мной он вообще ни разу не поругался, хотя я далеко не ангел.

– Согласна, дорогая. Юра был тем еще дипломатом. Даже когда Эля на него кричала, никогда не срывался в ответ. Только замыкался в себе и уходил. Думаешь, эта его вспышка говорит о чем-то важном?

– Думаю, да. Остается только узнать, кто его так достал. Одно ясно – это мужчина, – на какое-то время погружаюсь в свои мысли, потом задаю вопрос: – Придете завтра на похороны?

– Конечно. Твои родители захватят меня по дороге. И Эля тоже будет.

Я лишь вздыхаю. Надеюсь, сестре хватит ума не устраивать сцен на кладбище. Впрочем, о чем это я? Об уме тут речь вообще не идет. Ну и ладно, давно уже научилась с ней управляться. Еще примерно час я гощу у тети, потом собираюсь домой. Но сначала помогаю убрать со стола. Выбрасываю мусор в ведро и на секунду замираю. Так как прямо сверху валяются обрывки светло-коричневой упаковочной бумаги. Ровно такой же, какой был обернут сверток Юры.