Крушение «Красной империи»

Россию мы проиграли дважды

Двадцать лет назад перестройка Михаила Горбачева приказала долго жить. Российская Федерация обрела суверенитет. Распался Союз, некогда могучая сверхдержава. Крах ГКЧП. У России определился новый виток развития. Отсчет «эры Ельцина»… Череда сложных, неординарных событий, их уроки и значимость для истории Отечества легли в основу нашей беседы с доктором философских наук, известным политологом и публицистом Александром Ципко.

— Александр Сергеевич, впору вспомнить «судьбоносный» телефонный звонок находившегося в полном здравии президента СССР из Фороса сподвижнику по ЦК партии Аркадию Вольскому 18 августа 1991 года. Доводилось слышать: если бы об этом разговоре на следующий день узнала страна, то из-под ног гэкачепистов, напиравших на «болезнь» Михаила Сергеевича, почва уплыла бы мгновенно. И ситуация, дескать, не приняла бы жуткий окрас: ввод войск в Москву, «живое кольцо» у стен Белого дома… В апофеозе — появление Бориса Ельцина на танке, революционные речи с жестами вождя. Но Вольский сделал заявление лишь 21 августа… В крутые моменты мы снова поднимаемся на те башни, которые в состоянии построить сами?

— Допускаю, что связь полностью не вырубили, имелась возможность пробиться, пусть и выборочно. Но уверен, это было не столь важно. Дело даже не в звонке, а в том, что «девятка» (9-е Управление КГБ СССР, отвечавшее за охрану высших лиц в СССР. — Авт.) оказалась на стороне оппонентов президента СССР. Все остальное от лукавого: можешь звонить, но ты уже заключенный. Кто был в ЦК КПСС, знает знаменитый пятый этаж. Было время, я сидел рядом с Горбачевым. Есть зловещие символы: если охрану поменяли, у тебя власти нет. Точнее: к власти пришли другие…

Будем откровенны, много ли в стране поверивших в «болезнь» Горбачева? Большинство людей боялись перемен, неизвестности. Устали от перестройки и от радикализма: бесчисленных Глебов Якуниных, Новодворских и т.д., этих «говорящих голов». Революция с лицом, скажем, Елены Боннэр не имела никаких шансов. После референдума в поддержку целостности СССР Горбачев сам должен был вводить чрезвычайное положение…

Что произошло в августе 91-го? Откровенно — никакой революции не было. Банальный переворот. Старая власть загнала себя в тупик, зашаталась, рядом оказались люди более сильные. Все развивалось при молчаливом согласии населения. Поймите, я уже в таком возрасте, когда надлежит говорить правду. ГКЧП пассивно поддержала страна. Я был тогда на Украине. Люди понимали: корабль дал крен, нужна смена на командном мостике. Горбачев заболтался, все куда-то катится. Возникла потребность в этаком Корнилове, который бы навел порядок…

Примечательно: уже тогда речь шла не о социализме, а о спасении государства и государственности. Но беда в том, что все произошло, как во время корниловского мятежа. Россию мы проиграли дважды. Корнилова никто не поддержал. И в этот раз наши государственники оказалась несостоятельными, не выдвинули ни одной значимой фигуры. Я давно знаю Янаева, когда он еще возглавлял обком комсомола. Может, в душе он государственник, но на роль спасителя России никак не тянул.

Удивил дефицит воли у Лукьянова. И уж совсем банкротом выглядел Крючков, который, по-моему, стоял у истоков тех событий. Это неправда, что путч готовили с одобрения Горбачева. У меня была возможность близко общаться с Михаилом Сергеевичем уже после отставки. Иногда экс-президент часами выговаривался, без остановки. К событиям 19 августа он не был готов. Но в критический момент мог, видимо, произнести злополучную фразу: действуйте, черт с вами. Горбачев понимал, что их не остановить, что фактически он смещен.

Вспоминается совместная с Горбачевым поездка в Японию. Обстановка располагала к откровениям, и я спросил, не жалеет ли, что не поддержал ГКЧП ради спасения огромной страны, да и самого себя. Лицо его вдруг стало бледным, взгляд — холодным: «Саша, тебе пора спать». Косвенно это подтверждало: тема по-прежнему его мучает, сговора между ним и гэкачепистами не было.

И все же для меня остается тайной, почему Горбачев не понял, что ради высших интересов нации обязан был поддержать ГКЧП, что за радикалами стоят те, кто стремится уничтожить не коммунизм, а Сверхдержаву.

Конечно, можно говорить, что Горбачев был слабым, недоставало политической воли, что, взявшись за реформы, не удержал власть. Много умного и честного рассказал об ошибках Горбачева его соратник Георгий Шахназаров в своей книге «Мой XX век».

Но правда и в том, что руководство армии сыграло, на мой взгляд, не лучшую роль при распаде страны. И как в 1917-м, когда царь отрекся от трона, ни одна рота солдат не вышла в его поддержку, так и в декабре 1991-го, когда объявили о кончине Союза. А пылкие разговоры о Севастополе, о русском городе — фетиш. Надо было понимать, что, отдавая страну, отдаете базы, и не только Севастополь, Таллин, Ригу… Все отдаете.

— Но армия, вспомним мудрого Фрунзе, сколок общества. Зеркальное отражение того, что сложилось в народе по поводу перестройки, Горбачева. Этот негатив накопился в душах всех…

— Абсолютно согласен.

— И не прошибает ли до озноба мысль о последствиях «идейной нестыковки», скажем, в рядах отдельно взятой Н-ской дивизии РВСН, которой подвластны ядерные «монстры»? Не приведи Господь довести военных до подобного судного дня…

— Все так, но речь об упущенных возможностях. Распад СССР повлек за собой уничтожение исторически обустроенной России… Знаете, меня многие разного рода ура-патриоты считают великим либералом, но я, имея полномочия и итоги референдума, распустил бы Верховный Совет РСФСР, который и устроил войну законов. Это Горбачев обязан был сделать, спасая государство, а он побоялся, хотел остаться в истории великим демократом.

— Теперь, надеюсь, есть повод, не утрачивая «гордости великороссов», поговорить об «особом» пути России. Известно, что наши предки на заре государственности пригласили «владеть и править» Рюрика. Досыта попользовались и заемным умом гольштинцев. Потом, сломя голову, внедряли теорию Маркса с его «бродячими призраками»… Может, и впрямь «ленивы, нелюбопытны», что априори достойны участи, о которой сетовал «блестящего холодного ума» Чаадаев: «Мы так удивительно шествуем во времени, что по мере движения вперед пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной»…

— Как человека русского, славянина, меня тоже тревожит эта проблема. После реформ первой четверти XVIII века миру явилось уже не русское государство. Скорее, своего рода доминион Германии. В книге «Двести лет вместе» Солженицын справедливо пишет, в частности, о преследовании евреев в России. Кто из властей предержащих смотрел сквозь пальцы, как по нескольку дней громили евреев в Киеве, Одессе? Сплошь и рядом немецкие, французские фамилии. Честно скажу, никогда не воспринимал ореол Петра. И Сталина, по понятным причинам, тоже. Во имя государства они крушили наш народ. Первый — во имя «модернизации». Создавая фундамент пресловутому крепостному праву, вырубил четвертую часть населения. Сталин угробил крестьянство как класс.

В отличие от многих европейцев мы не создали национальное государство. Не потому даже, что была многонациональная и многоязычная империя. Основообразующий этнос никогда не правил. Рюрики, которых вы упомянули, почти мифология. Русские князья — славянская кровь. Но после Петра мы теряем контроль над своей страной, царствуют Романовы, а правят иноземцы. Безразличные, презирающие Россию. Посмотрите переписку Екатерины II с Дидро, другими просветителями. Ах, эти русские… Отсюда темень, дикость нравов, «две страны, две культуры» и все остальное.

Мало что изменила революция в октябре 1917-го. Опять русские в партере, а не на сцене. Более всего потрясает, что и славяне, пришедшие при Сталине к власти, как Молотов и другие, против русского народа творят преступления похлеще. Зверства, репрессии. Индустриализация, Беломорканал — на костях безвинных жертв. Никакие аргументы не убедят, что во имя «высокой цели» надо было миллионы сгноить, уморить голодом. После войны, я помню, за восемь колосков зерна загоняли на восемь лет в тюрьму. Что мешало дать людям хотя бы подобие нэпа, дабы накормили себя? И кому нужно окровавленное государство, которое строил Сталин сотоварищи?

Возникает страшный вопрос: может ли наш народ быть хозяином своей судьбы? Я не против других этносов, у нас многонациональное государство. Но почему великороссы, наша государствообразующая нация, все время упускают инициативу?

Второй раз в XX веке народ, который называем государственником, сам раздолбал свою страну. Правда, большевики были все же более государственниками, нежели другие. И лозунг о Владивостоке, городе нашенском, подтверждает. Впрочем, Ленин взывал и к поражению России в мировой войне…

Особо подчеркну, я не сторонник русского национализма, сомнительного тезиса «Россия — для русских». Это очень опасно, мы — Федерация. Около 20 процентов населения — тюрки, угро-финны… Но в состоянии ли мы, многонациональный народ: русские, татары, евреи, осетины и других великое множество, — договориться, найти консенсус, взять на себя ответственность за судьбы страны? Точного ответа не знаю. Надежда есть. Все-таки ситуация намного лучше, чем в начале 90-х.

В народе проснулся инстинкт государственности. Медленно, но исцеляется боль, вызванная распадом СССР, колоссальными внешними долгами, утратой значительной части территорий. Так издавна повелось: Россия нищая, но всегда обладала суверенитетом. Независимость, национальное достоинство — возможно, главное благо, наши ценности буквально на генетическом уровне.

Спасать государство призваны в первую очередь представители силовых структур. У них патриотическая жилка. Воспитаны на идеях служения Отечеству. Мне кажется, исторический шанс у нас есть. Но надо понимать — едва не последний. Хорошо, что «первый всенародный» все же оказался дальновидным политиком. Нашел в себе силы уйти, осознав, кто способен поднять Россию на развалинах бывшей супердержавы. И эта нота внушает сдержанный оптимизм.

— Недавно отметили очередную годовщину принятия Декларации о государственном суверенитете РФ. Были флаги, приемы. «По случаю» привычно потянуло пропустить чарку. Однако «именин сердца», кажется, не получилось. Сказывается догмат восприятия событий, или более уместны слова древнего старца: «Все тщета, как ловля ветра»?

— Вы интересуетесь мнением человека, который еще в СССР, в 90-м году, предупреждал: идея российского суверенитета убийственна. От чего независимость? Русских от собственного государства, которое создавали 300 лет? Независимость русских от победы над фашистской Германией? От собственных богатств, как 10 процентов общесоюзных запасов газа, оставленных в Каракумах, которые, кстати, сами открыли, освоили? Можно ли, уничтожив великое государство, радоваться по этому поводу? Нонсенс.

— Александр Сергеевич, прошли годы, как было заявлено о желании России войти в «общеевропейский дом», обрести базовые ценности новой ориентации. Почему долго, унизительно топчемся, простите за своеволие, у порога этого «храма Соломона»?

— Мне кажется, очень важен психологический аспект. Был «железный занавес». Стратегия осажденной крепости. Люди томились десятилетиями. Многим представлялось, что вне глухих препон — другой, прекрасный мир. Если они разломают стены, то их примут «радостно у входа» на равных. Отсюда и логика Горбачева — во многом романтика, с недостаточным государственным сознанием. За что надо винить великую партию. Воспитала лидера, кстати, в духе западноевропейской марксистской идеологии. Наивной, чуждой, в которой нет ни толики русского духа. Никто в мире так не критиковал, не показывал фарисейство марксизма, как русские мыслители.

Насколько же мы разнимся цивилизационно, чтобы не войти в тот самый «храм»? Основная часть населения — русские, православные. Но это христианский мир. Культура, литература и мышление принципиально не отличаются от западного. Никуда не деться: все наши великие философы, писатели — это тоже Запад. Вспомните Пушкина, который в лицейском возрасте знал наизусть почти всю французскую поэзию. Но современный Запад эгоистичен. Не желает рисковать благами. Еще хватает сил «переварить» Польшу, Чехию, Венгрию. Но боится нашего огромного пространства, нашей непредсказуемости, спонтанных движений. Обманчиво считать, что там рукоплещут нашей приватизации.

Кстати, я сторонник частной собственности. Но европейская собственность — заработанная. А тут разделили в «своем кругу», а то и превратили в некий «общак». Запад этого боится. И не следует негодовать, что после начального этапа рыночных реформ от нас дистанцируются. Вряд ли что изменится в ближайшем будущем. Тактика прежней приватизации ведь не сдана в утиль… Если мы станем более благоразумны, будем действовать исключительно в национальных интересах, тогда и на Западе к нам отнесутся по-другому.

— Александр Сергеевич, не секрет, что в мутной пене «обновления» зародились будущие олигархи, шаманы финансовых «пирамид»… Почему был отвергнут щадящий вариант реформ, как в странах бывшего соцлагеря, почему не удалось помешать номенклатуре срастись с «теневиками», волостными баронами, бандитскими «авторитетами»? Почему, около десяти лет разглагольствуя о «чистоте эксперимента», открывали жестокой «амальгаме» шлюзы во власть?

— Борис Николаевич Ельцин очень сложный человек. К сожалению, в его книгах, в том числе и в «Президентском марафоне», не вся правда. Мотивация его поступков противоречива. По тому, как он решил вопрос преемственности, можно, бесспорно, судить о проявлениях чувства национального достоинства. Хотя политику в 1991—1993 годах проводил известно какую. Чего только стоит появление того же Егора Гайдара. Может, читателям будет интересно узнать детали. О них мне рассказывал Николай Федоров в 1994-м. А дело начиналось в бане (увы, таков был стиль высшего руководства), где с участием Бурбулиса, Полторанина и упомянутого Федорова обсуждались важные проблемы. Впервые назвали имя претендента на премьерское кресло. Борис Николаевич возмутился. Но затем Запад пообещал под «младореформатора» солидные кредиты. Егор пришел с планом уничтожения ВПК. Об этом он сам пишет в книге «Государство и эволюция».

Что такое пустить цены на самотек при сломанных общественно-политических структурах? Пролог коллапса. И неправда, что к началу «великого десятилетия», которое потрясло страну и каждого из нас в отдельности, ничего не было в стране. Мы до сих пор добираем из того, что осталось от советских времен. Тогда имелись громадные нефтяные запасы и т.д. Безбожно врут те, кто утверждает обратное. Откуда же взялись миллиардные состояния? В стране все было. Ни одна страна Восточной Европы на пути реформ сразу не отменила монополию на внешнюю торговлю. А у нас сделали. Чтобы вывезти национальные богатства? Вопрос звучит риторически.

Еще одна шарада — назначение Андрея Козырева главой МИДа. Может, он и способный, но человек своеобразный. Для него Родина — весь мир. Надо знать американцев, которые ценят людей с государственным мышлением. Знакомые работники Госдепа рассказывали мне, как впервые столкнулись с неведомой проблемой. Министр иностранных дел великой державы — России господин Козырев обратился в Государственный департамент США с просьбой выделить… стипендию для его жены сроком на три года. Они за голову схватились. Даже африканские вожди на подобное не решались. И такой министр оставался «на плаву» пять лет. За это время созданы предпосылки трагедии на Балканах и многое другое…

— С ними вроде ясно. Хотя и Горбачева не очень жалуют: задачи «вселенского масштаба» по причине интеллектуальных потенций оказались не по плечу…

— Миллионы россиян должны быть благодарны ему за демократизацию страны. Горбачев, по сути, второй раз освободил наш народ от крепостного права. Нельзя забывать, коммунизм в сталинском варианте — тоже своего рода крепостничество. Это мое глубокое убеждение, как человека, хорошо знающего ту систему изнутри.

— Многие наши читатели, особенно старшего поколения, вряд ли согласятся с вами, Александр Сергеевич. Коммунистическая идея, подобно учению Христа, — извечная мечта нормального человека о Добре и Справедливости. Впрочем, это тема отдельной большой беседы: насколько капитализм гуманнее и вообще может ли восторжествовать в обществе Социальная Справедливость… Но вернемся к Михаилу Горбачеву, к его сложной и противоречивой личности. Почему у него, русского по происхождению, никогда не было русского патриотизма?

— Начиная перестройку и, скажу откровенно, проигрывая интеллектуально демократам, он отчужденно относился к патриотам. Мне доводилось писать, что мы стоим перед дилеммой: авторитет марксизма-ленинизма или государства. Итог известен. А вот китайцы взяли за основу национальную идею. Что получилось, видят все. Почему Горбачев боялся подобного? Все бы поддержали. Допускаю, сказался советский интернационализм в худшем варианте. Но это не значит, будто Горбачев враждебен России.

— Мировоззрение «продвинутых» людей всегда подпитывалось идеями Булгакова, Ильина, Бердяева…

— Михаил Сергеевич был типичный советский коммунист. Продукт системы. Винить надо ее. Первые большевики люто ненавидели патриотизм. Достаточно почитать письма Короленко. За патриотизм большевики ставили к стенке. Кто был против Брестского мира, расстреливали. А чему учила партийная печать? «Наша Родина — Октябрь!» Если так, то чего следовало ожидать?

— За минувшее десятилетие нельзя не видеть противоречий в действиях Запада. Нас пока не принимают как до конца полноправных в общеевропейском доме…

— Высокая преступность, коррупция…

— То есть вроде жестко наставляют на истинный путь. И в то же время… Вы не усматриваете противоречий, когда, вопреки теологическим традициям, одна рука прекрасно ведает, что делает другая? Или все оправдывал великий соблазн уничтожить могучего оппонента в мировых спорах?

— Запад очень разный. В любой стране мира, как и у нас, есть правые, левые, государственники… Конечно, разрушить стратегического противника — цель для них приоритетная. Страх перед сильным противовесом диктовал правила игры. И тем не менее внутренняя политика, к примеру, в США — во главу угла. В программе республиканцев: запрет абортов, сохранение семьи, религия, мораль… А демократы? Очень похоже на нашу «ДемРоссию». Разрушение традиций, космополитизм, Internet, постмодернизм, борьба с национальным сознанием.

А насчет противоречий… Мне кажется, подстегивая Россию к ядерному разоружению, Запад не очень обстоятельно продумывает последствия. Возникает цивилизационная проблема: в какой степени США, люди, определяющие курс единственного лидера в мире, умеют просчитывать геополитические последствия своей политики. Штаты при Клинтоне действовали не лучшим образом. Что делали на Балканах? Чего достигли с помощью ракетно-бомбовых ударов? Создали проблемы в Косово, Македонии, под большим вопросом целостность Сербии…

— В контексте событий на Балканах по-иному оценивается сопричастность Запада к результатам рыночных реформ в России, хотя бы в первые пять лет. Скажите, мог ли жесткий курс на экономическое разложение России, развод ее народов по «национальным квартирам» завершиться «гуманитарной интервенцией»?Подобный элемент нового миропорядка — уже не дань виртуальности…

— Честно говоря, после «точечных ударов» НАТО боеприпасами с обедненным ураном по мирным городам такой вариант был вполне реален. Я знаю многих, которые «делали погоду» в администрации Клинтона. Та же Мадлен Олбрайт и иже с ней — люди с комплексом восточноевропейской ненависти к России. Подобно тому, как большевики-интернационалисты в лице Радека и т.д. считали Страну Советов «пламенем мирового пожара», эти видят Соединенные Штаты плацдармом либеральной революции по всем континентам. Лишнее доказательство, что нет единого Запада. Запад борется, он расколот на традиционистов и ярых сторонников «всеобщего разрушения». С этим надо считаться.

— В 1990-е годы, пожалуй, не было более униженных, духовно раздавленных людей, нежели в погонах. Они, «государевы люди», стали изгоями в пределах бывших союзных республик, групп войск… В 90-е годы множили ряды сотен тысяч «обманутых и оскорбленных» на просторах постсоветской России. И они же, голодные, гонимые, но с присягой в душе, как осененные святым крестом, выходили миротворцами на линию огня между обезумевшими от ненависти «этническими племенами» в Средней Азии, Приднестровье, на Северном Кавказе…

— Начнем с того, что в августе 1991-го люди из той же «ДемРоссии» и те, кто реально от имени Андрея Дмитриевича Сахарова руководил ими, боролись не с коммунизмом. Они не думали о реставрации национальных основ страны. Дети и внуки бывших российских большевиков, ставших жертвами сталинских «чисток», скорее всего, жаждали реванша. Для них герои — не Деникин и Колчак, а Ленин и Троцкий. Стремясь изничтожить государство, «демороссы» ударили по самому чувствительному нерву. Принижали роль Вооруженных сил, издевались над теми, кто жизнь посвятил служению Отечеству. Шла работа на подрыв национального самосознания, а значит, против людей в армейской форме. Кажется, в году 97-м я случайно попал на телепередачу «Преступление и наказание», лишний раз убедился: со всех калибров бьют по нравственному авторитету солдата, офицера, генерала. Ведь что такое Россия? При всех наших неурядицах это воинская доблесть, офицерская честь. Против армии они и настраивали общественное мнение.

Вакханалию не пытались пресечь и известные в ту пору политики. Мой бывший коллега Руслан Хасбулатов и Александр Руцкой, пусть фигуры марионеточные, но разделили пир триумфаторов в августе 91-го. Вещали о державности, считали себя патриотами. Но не сумели (или не захотели?) оппонировать «новым подходам». И это чудо, что власть «прозрела», начала искать опору в среде военных, «силовиков». Это дало России шанс на спасение.

— Александр Сергеевич, русская литература, в частности, XVIII— начала XX века, «произрастая на несчастиях народа» и отражая их, достигла мировых вершин. Но что «породили» 90-е годы? Уж страданий, бесправия, мздоимства было море разливанное. Однако наш лексикон вскармливался исключительно путанами, киллером, рэкетом, «крышей»…Да и в кино, на театральных подмостках чаще видели брутальный букет пошлости, примитива. Какие уж тут Достоевский с пророческими сюжетами, мятежность Некрасова или «пленный Дух» Андрея Белого. Как думается вам: постперестроечное время было обречено привносить варварские краски в культуру, быт?..

— Неумолимы законы общей логики. Национальное сознание народа вбирает в себя токи отечественной культуры. Приоритеты очевидны, и было время, когда радикальные демократы осатанело пытались низвергнуть даже Достоевского. Снова входил в моду призыв сбросить классику с «парохода современности». К счастью, ослепление прошло. Но смута всегда подменяет «муки творчества» на обыденные, земные. Это не лучшее время для создания «нетленного». В 90-е годы, конечно, произошло много страшного, но следует помнить, что рухнувший режим был противоестествен. Цензура, запреты на инакомыслие. Эти доносы, пытки моральные…

Современная цивилизация двигалась, развивалась. А у нас, даже при Горбачеве, изощрялись в ограничениях. Гоняли старушек за пучок зелени, в магазинах не найти бутылку пива, а кусок колбасы — едва не пик счастья. Это была жуткая, абсурдная жизнь. И когда все смели, русский человек, по природе любящий вольницу, расценил как час беспредела… Тут не до создания шедевров культуры. Слава Господу, что скоро закончилось.

— В прошлые века смуты тоже хватало. Мрачные «Бесы» появились в канун разгула политического террора в России. Бессмысленного, жуткого…

— Однако было относительно нормальное государство. «Бесы» появляются, когда писатель видит опасность раньше других. Зловещие тенденции. А какое было государство после 91-го? Разброд, падение нравов. И это хлынуло на ТВ, в театр, в кино. Появилось желание гульнуть, «оттянуться» по полной программе. Но это антикультурное, антисоциальное действо. Сейчас «волны порока» вроде пошли на убыль. Вспомнили о духовных ценностях нации, уважении к творчеству, образованию, интеллектуальному наследству.

— Остается ждать талантов, которые отразят наше время…

— Но исключительно в нормальной стране. Ведь только в нормальной стране с пиететом воспринимают, скажем, патриотизм как духовно-нравственную категорию. Борис Ельцин, как и Горбачев, не использовал громадный мобилизационный резерв патриотической идеи. Сталин вспомнил, когда немцы стояли под Москвой, в 41-м, о русских героях и русских полководцах. Сейчас очень важно, чтобы власть использовала свой резерв: русское национальное сознание, русская национальная гордость, русское достоинство. Не как пиар, а серьезное, глубоко осмысленное действо.

— Пытаясь дойти до сути событий после августа 91-го, читаешь много и многих. С вами, Александр Сергеевич, «пикируются» немало оппонентов — политологи, представители институтов, центров, ассоциаций и просто любителей разговорного жанра. Нет якобы никакого «ослепления». Свершилась, цитирую, нормальная революция. Приватизация проведена блестяще. Ваучеризация — во благо. Комплекс мер в экономике адекватен формату «вашингтонского консенсуса». А дефолт в 98-м — точка отсчета процветания… Так, может, напрасно ломаются копья?

— Это коренная наша проблема: как оценивать 90-е годы. Интересами меньшинства — так называемой демократической элиты, получившей блага, власть, деньги, тусовки? Или большинства населения страны, много потерявшего и, как ни прискорбно, не имеющего достойного будущего? Не секрет, у кого дети страдают от дефицита лекарств, нормального отдыха, пищи.

Объективно душой я оказался среди меньшинства, еще с советских времен. И от меня ждали, что буду говорить о прорывах: демократия, гласность, открытые границы. Но кривить душой не могу. Наверное, так воспитан. В нашем роду были и крестьяне, и дворяне… Я помню рассказы родителей, жестокую нищету послевоенных лет. И смотрю на современную российскую историю, как смотрят обделенные люди. Кстати, я не любил и прежнюю систему, оценивая ее здравомыслием украинского пахаря, моих предков по материнской линии. Тех, кого растерзали сталинские янычары. Глазами моего деда, дикого голода 30-х на Украине…

Если реформирование экономики идет за счет миллионов людей, лишая хлеба насущного, то оно мне абсолютно не нужно. Не потому, что я такой совестливый. Либеральная идея у нас разошлась не только с демократией, но и с гуманизмом. Любой нормальный человек понимает злодеяние приватизации, когда у россиян отобрали национальное достояние — природную ренту. Я не отказываюсь от своих слов в защиту частной собственности. Но никогда в голову не могло прийти, что будут приватизировать «естественную монополию», государственный менеджмент. Что в повестку поставят акционирование железной дороги. И это в стране, где основные фонды жизнедеятельности — естественные монополии: электроэнергия, тепло, газ, железные дороги… Та же Германия имеет государственные авиалинии. Мы настырно разваливали Аэрофлот на тысячи ничтожно малых компаний. Теперь пожинаем горькие плоды под Чкаловском, Иркутском… Идея прав человека грубо противопоставлена идее социальной справедливости.

— Иногда приходят крамольные мысли. Может, происшедшее с нами и со страной по имени СССР было неотвратимо, как и события 90-х годов? А поиски парадигмы в России, спираль шоковой терапии, ненависть, нравственную аритмию в обществе и т.п. следует воспринимать как данность? Ведь и религия наставляет: Бог дает человеку, что надо, а не то, что он хочет…

— Если считать все за неотвратимость, то зачем мы вообще нужны. Если предкам было неотвратимым мучиться, как нашим бабушкам, дедушкам, годами топтать нары за анекдот или полведра кукурузы, тогда мы просто неполноценные люди. Я против фатализма. Тем более появилась возможность подняться с колен, возродить страну. Если же послушно откликаться на «синдром тупика», становиться на позиции беспросвета, тогда на дорогой России надо ставить черту и превращаться в протекторат.

— А многое ли объясняется нашим менталитетом: смиренность, сострадание, воспетая исконно русская горемычность судьбы? В какой еще стране мира горстка элитарных кланов могла веками держать за рабов огромный пласт населения, своих соплеменников?

— Возьмите Индию. Там касты, есть неприкасаемые…

— Но это все-таки иное. В Индии тысячи строго обособленных групп, которые живут по правилам философско-нравственного и бытового характера. А вот холопы — вещь, собственность хозяина — жуткая реальность со времен Древней Руси. И крепостничество процветало в уродливой форме почти до скончания XIX века…

— Подобного ужаса действительно не было. Однако давайте вернемся в день нынешний. Страницы истории перевернуты, многое пережили и все-таки выстояли. Государство и культуру сохранили. Я думаю, надлежит придерживаться оптимистичной версии. Сравните с ситуацией трехлетней давности. Какой-то мизер «высоколобых» желает уехать за бугор. Есть качественные импульсы в науке, выходит на рынок наш производитель… Нельзя нам становиться на позиции обреченности, катастрофизма.

— В этом плане, наверное, убедителен пример ветеранов, феномен их бесстрашия и выдержки в Великую Отечественную?

— Бесспорно. Победа в войне с фашистской Германией убедила в наличии могучих общенациональных сил. Она не только вернула легитимность Российскому государству, в 17-м был насильственный захват власти, но и показала, что в «годы роковые» наш народ способен на самоорганизацию, самоотдачу. И это питает надежды. К сожалению, подобных ярких событий в нашей истории, возьмите век минувший, было очень мало. Реформы Петра Столыпина и подъем жизненного уровня людей, священная война. Первые годы хрущевской «оттепели». Хорошо помню ощущение свежего воздуха после XX съезда партии, моменты радости. Да и начало перестройки тоже было радужным… Увы, лишь редкие светлые полосы на фоне тяжелой, страшной жизни.

— Сухая статистика нередко убедительнее слов. С 1992 по 2000 год россиян стало меньше почти на 6,6 миллиона. Неутешительные демографические рекорды — более чем серьезный повод для головной боли нынешнему руководству страны. Дай Бог, удастся отступить от роковой черты. Но вот что примечательно. Лет пятнадцать назад в Англии прозвучало: в СССР экономически оправдано проживание… 30—40 миллионов. Может, Маргарет Тэтчер удалось тогда постичь таинство центурий Нострадамуса, или «выводы» потребовали иных доказательств?

— Откуда берутся истоки социального дарвинизма? Если говорить мягко, от неукорененности. В результате событий 90-х у нас сохранились два народа: либеральная элита и остальные, пострадавшие от реформ. Я скажу вещи страшные: создается впечатление, что нынешние «сливки общества», хорошо устроившись в этой жизни, считают: чем малочисленной страна, тем меньше проблем, опасности революций, передела собственности. Не отсюда ли толерантность к наркотикам (ими торгуют открыто в школе, на танцплощадках, в барах), разгулу криминала, к «пьянственному недоумению» подростков. Пускай себя убивают, не жалко. Себя мы убережем. Таков верх цинизма.

А Запад ничего не смог сделать, если бы не наша элита, заинтересованная в крушении страны. Это уникальное явление. Даже «западники», тот же Чаадаев, думали об участи Отечества. А что наши либералы? Заявляют, что главная опасность — идея государственническая. Опять пожинаем плоды просвещения Октябрьской революции. Никакое ЦРУ не способно на то, на что способна наша глупость.

— Теперь очевидно, что в минувшее десятилетие страна повторила разрушительный путь. Расхожая, но точная фраза: целились в коммунизм, а попали в Россию. Духовный надлом в начале 90-х оставил кровавую мету. О позитивной идее можно было только мечтать, «служение Родине» выкорчевывали из словаря. Кто извлекал дивиденды от кризиса общественного сознания, падшей нравственности? И почему приумолк глас «плакальщицы народной» — интеллигенции?

— Надо признать, что свобода от коммунизма была приобретена путем утраты собственной страны — СССР, то есть исторической России, значительной части государственного суверенитета, экономической и духовной безопасности. Это факт безусловный. Неоспоримо и другое: во всех наших потрясениях интеллигенция всегда выступала в качестве главного субъекта. Революцию делает интеллигенция, наиболее активная, воинствующая. Часть почвенников-патриотов в августе 91-го проиграли. В душе они тоже были не в ладах с коммунизмом. Носов, Бондарев… Распутин уж точно. Но не смогли организоваться. Принялись защищать, когда уже нечего и некого было защищать… А вот молчание «вечной плакальщицы» — явление потрясающее. Пожалуй, впервые в России от народа, его страданий отвернулись и литература, театр, кино. Это не только аморально: речь идет о спасении политического, нравственного авторитета реформ, о судьбе российской общественной мысли.

— В заключение заглянем в день завтрашний.

— В науке есть понятие периода послереволюционной стабилизации, когда осознают и видят ценность государственности. На политической арене должны появиться новые люди, команда государственников. Государственнический язык, слово! Государственническая партия и адекватная политика. Политику вижу внешнюю, отражающую алгоритмы независимости. Политика умная, тонкая. Но внутри страны пока еще много туманного. Продолжающаяся приватизация природных богатств, до конца не продуманная реформа ЖКС. Надо понимать, что рано или поздно наступает момент истины… В целом же воспринимаю нынешнюю ситуацию как благоприятную для патриотических, государственнических устремлений. Этому способствует и внешняя конъюнктура: мир, как мне думается, начинает осознавать, что сильная Россия нужна человечеству как фактор стабилизации.

Почему погибла держава?

Двадцать лет назад в Москве произошли события, вошедшие в историю как ГКЧП. Всей правды об обстоятельствах создания Государственного комитета по чрезвычайному положению и мотивах его инициаторов нынешнее поколение россиян вряд ли узнает. Но бесспорно одно: затея с ГКЧП вольно или невольно способствовала распаду СССР, который В.В. Путин называл самой большой геополитической катастрофой XX века. Одну из точек зрения на причины гибели Советской державы высказывают известные российские публицисты Сергей Батников и Сергей Кара-Мурза.

Глобализация под эгидой США — это попытка кардинальной перестройки мировой экономической системы, международного права, «экологии» культуры и статуса наций и народов. Одни страны и социальные группы при этом надеются выиграть, большинство понесет потери. Это признают и сами идеологи глобализации. На этом пути человечество, в его современном понимании, не выживет и должно будет разделиться на две «расы». Эта утопия «новой античности», подчеркнем, реализована не будет, но прежде чем она потерпит полный крах, она нанесет тяжелые травмы множеству народов.

К каким видимым изменениям привела на Западе та неолиберальная волна, которая поднялась в конце 1970-х годов? Неолиберальная глобализация ухудшила положение мировой экономики. Совокупный мировой темп экономического роста в 1960-е годы составлял 3,5 процента, в начале неолиберальной волны, в 1970-е годы, — 2,4 процента, в 1980-е годы — 1,4 процента и в 1990-е —1,1 процента. В 2000—2003 годах он едва перевалил за 1 процент.

Рост экономики ведущих стран достигается не за счет развития производства, а посредством перераспределения богатства между сильными и слабыми странами. Это называют «накоплением путем лишения прав собственности». Достигается оно с помощью резкого ослабления национального государства (обычно после затягивания его в долговую ловушку), приватизации и скупки всех видов национальных ресурсов, включая природные.

При этом и национальное государство под давлением международных финансовых институтов («мирового правительства») начинает служить инструментом такой глобализации — прежде всего проводя приватизацию и сокращая расходы на социальные нужды и на поддержание таких национальных систем, как наука и культура. Государства же организуют потоки массовой нелегальной миграции рабочей силы, делая ее совершенно бесправной и резко удешевляя ее цену.

Возник особый тип финансовых войн — организованные атаки на национальные валюты (так, в октябре 1993 года Сорос за несколько дней получил 1 млрд. долларов с помощью атаки на фунт стерлингов). Регулярными стали операции по разорению массы мелких акционеров в своих странах.

Но главным новшеством стали системные операции против национальных экономик, в ходе которых с помощью финансовых махинаций доводили страну до кризиса, обесценивали ее предприятия, а затем скупали их по дешевке. Так провоцировались кризисные волны, охватывавшие огромные регионы (как кризис в Мексике 1994—1995 гг., ударивший по Латинской Америке, кризис 1997—1998 гг. в Азии, затронувший и РФ, кризис 2001 г. в Аргентине). Все эти кризисы наносили тяжелый удар по населению, но одновременно позволяли кучке спекулянтов делать многомиллиардные состояния. Возникало множество предприятий с укладом почти рабского типа, а часть местных богатеев вливалась в новую глобальную элиту. После кризиса в Мексике там появилось 24 миллиардера.

Неолиберальная волна привела к резкому «обогащению богатых» — даже в богатых странах. Доля 0,1 процента самых богатых людей США в национальном доходе выросла за 20 лет в 3 раза. При этом соотношение средней зарплаты топ-менеджера и рабочего в американских корпорациях выросло с 30:1 до 500:1. Это — изменение качественное, чреватое риском дестабилизации общества и экономики даже самых развитых стран.

Глобалисты действовали жестко — из МВФ и Всемирного банка уже к 1982 году были изгнаны все экономисты-кейнсианцы, сторонники регулирующего воздействия государства. Была проведена и чистка ведущих экономических факультетов. Была создана целая система фондов, финансирующих пропаганду неолиберализма и подготовку «пятых колонн» во всем мире. На сторону глобализма удалось склонить левоцентристов и социал-демократов многих стран — его активными деятелями стали такие фигуры, как Клинтон и Блэр.

Долг любого патриотического суверенного правительства — укреплять национальные, региональные и глобальные системы защиты против этого проекта, перенаправить его энергию на выполнение универсалистского проекта сотрудничества. Такие защиты надо строить как в сфере культуры и общественного сознания, так и в политике и экономике. Для этого требуется совместная интеллектуальная и организационная работа. Один из главных фронтов этой борьбы пролегает в Латинской Америке.

Главным препятствием нынешней волне глобализации служил Советский Союз. Его разрушение было целью холодной войны. Для этого были мобилизованы огромные финансовые и интеллектуальные средства. Советское государство и общество были изучены с дотошностью, недостижимой для советской общественной науки, однако изучены с целью направить смертельные удары в слабые точки СССР.

Разработка доктрины глобализации велась в тех же организациях, теми же людьми и теми же методологическими средствами, что и разработка стратегического плана последней большой кампании холодной войны против СССР. Можно даже считать обе стратегические концепции частями единого плана нового мироустройства.

Мы считаем, что понимание того, что произошло в СССР за два последних десятилетия, является важным условием для понимания сути глобализации и прогнозирования ее результатов — для всех стран и культур, не входящих в состав «метрополии» создаваемого мироустройства. Опыт поражения СССР в последней кампании холодной войны является не умозрительным, он уже есть достояние истории, открытое для точного исследования. Это знание, оплаченное страданиями десятков миллионов людей, должно быть взято на вооружение, чтобы избежать новых страданий миллиардов людей.

В последней кампании этой войны против СССР были применены все виды оружия, которые будут также использованы против других народов, пытающихся защитить свою независимость. Всем им полезно знать, на какие точки СССР были направлены атаки, потому что аналогичные структуры Латинской Америки станут целью для последующих ударов.

Целью холодной войны была ликвидация СССР и социалистической системы. Не из-за идеологии, а потому, что эта система представляла альтернативу нынешней глобализации, служила моделью и зародышем иного мироустройства. Этот зародыш не удалось убить интервенцией, а затем блокадой 20-х годов XX века, затем агрессией фашизма. Он стал расти, так что возникала мировая система кооперации и соединения ресурсов развития, высвобождающихся из-под диктата мировой капиталистической системы, построенной по принципу «метрополия — периферия».

Если бы эта альтернативная система окрепла, метрополия лишилась бы главных источников своего богатства, лишилась возможности высасывать ресурсы из ³/₄ человечества. Против этой альтернативной системы в 1948 году и была начата Третья мировая война нового типа, «холодная», экономическая и информационно-психологическая. Если бы СССР не успел укрепиться в военном отношении, то стал бы объектом и атомных бомбардировок. Это входило в планы США и было закреплено в стратегии Пентагона по нанесению ядерных ударов по СССР (об этом свидетельствуют рассекреченные недавно документы первого этапа холодной войны).

Схема этой войны была стара как мир, но ее технологии — на новом уровне качества. Были мобилизованы огромные финансовые и интеллектуальные силы, глобальная разведка и глобально организованные исследования всего комплекса социальных наук. Вот пример: в 1990—1991 годах в СССР были организованы забастовки шахтеров, которые нанесли тяжелейший удар по государству и по общественному сознанию.

Это было новое и непонятное явление. К нему были не готовы, людей парализовал абсурд: шахтеры, будучи самой высокооплачиваемой группой рабочего класса, требовали отмены советской системы хозяйствования на шахтах — при том что при рынке шахты были бы убыточны и были бы закрыты. Это и произошло после 1991 года. Как удалось склонить активную часть шахтеров к такому шагу? Использовались глубокие исследования социальной психологии русских шахтеров, начиная с 1904 года, которые были проведены в США в 1980-е годы.

Чтобы решить частную задачу — определить реальную величину военных расходов СССР — научные центры США затратили, по разным оценкам ЦРУ, от 4 до 10 млрд. долларов. Как говорят, это был самый крупный проект в социальных науках в истории человечества. Советская экономика была устроена совсем иначе, чем на Западе, и чтобы определить военные расходы, ЦРУ пришлось создать что-то вроде «второго Госплана» (советского министерства планирования), который моделировал нашу экономику. Кстати, военные расходы СССР оказались очень небольшими, и ЦРУ искренне возмущалось тем, что Горбачев их бесстыдно завышал, создавая образ «империи зла».

Второй большой проект в этой войне ставил целью завербовать часть интеллектуальной и культурной элиты СССР и превратить ее в свою «пятую колонну». Эта работа велась, начиная с хрущевской «оттепели», на нее ушло 30 лет. В любом обществе есть диссиденты — и по идейным мотивам, и не простившие обид, и падкие на соблазны. Из них выращивали будущих «духовных лидеров», создавая им ореолы разных типов, раздувая их авторитет знаками гипертрофированного уважения, способствуя теневыми методами их продвижению наверх внутри СССР. Так была сформирована бригада влиятельных лиц в высшем эшелоне правящей элиты на всех ключевых участках.

Без этой группировки, которая контролировала СМИ и влияла на сознание интеллигенции, успех был бы невозможен. А в современном обществе со всеобщим средним образованием именно интеллигенция через личные контакты определяет установки массового сознания.

Опыт СССР показал, что для победы в информационной войне вовсе не требуется менять фундаментальные ценности населения. Надо завербовать сотню интеллектуалов (и обязательно два-три десятка популярных артистов и несколько кумиров поп-арта), создать им имидж «духовных аристократов» или «совести нации», не поскупившись на пару-другую престижных международных премий, коррумпировать десяток политиков с документами для шантажа — и запустить машину манипуляции сознанием местной интеллигенции. Этого хватит, чтобы провести в стране короткий, но блестящий политический спектакль… Народ просто не успеет понять, что происходит, он будет вовлечен в этот спектакль. Утратив свое государство, он не сможет организоваться для борьбы — до следующего мирового кризиса.

Третья большая операция в холодной войне против СССР — разрушение национального рынка и вытеснение с дружественных внешних рынков. Сегодня обретение экономической независимости и возможности интегрироваться в мировую экономическую систему на приемлемых условиях не под силу отдельному национальному государству (исключая, быть может, Китай и Индию) — емкость его рынка недостаточна для эффективной промышленности. Необходима региональная интеграция и кооперация.

СССР создал общий рынок в социалистической системе и, действуя на принципе взаимной выгоды, расширял свое присутствие на рынках стран Азии, Африки и Латинской Америки. Он отставал от Запада в научно-техническом уровне товаров и преодолеть это отставание не успел. Против этой большой формирующейся системы была проведена экономическая война известными методами: на страну накидывается петля внешнего долга, затем должнику навязывается «программа стабилизации», которая сформулирована в т.н. Вашингтонском консенсусе, и его экономика ставится под контроль финансовых институтов мировой олигархии.

Параллельно методами культурного империализма местным элитам, а затем молодежи навязывается как идеал образ жизни западного среднего класса и жгучая потребность в товарах-символах, производимых только западными фирмами (точно так же, как в XIX веке Англия «раскрыла» Китай с помощью «опиумных войн»). Против тех, кто пытается закрыться разного рода «занавесами», действует морская пехота и авиация США.

Система, которая складывалась вокруг СССР, против этих воздействий не устояла, теперь надо создавать новые системы с учетом уроков этого поражения. О том, как проводилась «молниеносная война» уже против рынка самого СССР, скажем ниже. В главных своих чертах она напоминает хорошо знакомую Латинской Америке операцию против Аргентины с середины 1990-х годов, хотя цели такого глубокого и необратимого разрушения хозяйства, как в СССР, в Аргентине не ставилось.

Надо подчеркнуть, что разрушение всех систем национального государства велось в СССР не для уничтожения коммунизма, это было лишь прикрытием. Один видный антисоветский диссидент перед смертью раскаялся и сказал: «Мы целились в коммунизм, а стреляли в Россию» (философ Александр Зиновьев. — Ред.).

Глобализация — это мощная программа мироустройства, в которую вовлечены колоссальные финансовые и интеллектуальные ресурсы и уклониться от которой Россия не может. Мир столкнулся с программой абсолютно безжалостной. Один из идеологов глобализации, президент Европейского банка реконструкции и развития Жак Аттали, написал в 1990 году книгу «Тысячелетие. Победители и побежденные в грядущем мировом порядке». Он изъясняется весьма откровенно: «В грядущем новом мировом порядке будут побежденные и победители. Число побежденных, конечно, превысит число победителей. Они будут стремиться получить шанс на достойную жизнь, но им, скорее всего, такого шанса не предоставят. Они окажутся в загоне, будут задыхаться от отравленной атмосферы, а на них никто не станет обращать внимания из-за простого безразличия. Все ужасы XX столетия поблекнут по сравнению с такой картиной».

Что касается России, то она — ставка в этой большой игре. Бжезинский прямо предлагает поделить между США и Китаем имущество России как геополитического банкрота. В такой ситуации любой неверный шаг России грозит и государству, и населению огромными потерями.

Что мы видим сегодня в России? Как только В.В. Путин начал по капле восстанавливать национальный суверенитет над частью главных природных ресурсов России, он стал врагом глобалистской элиты. Хозяевам мира нужна абсолютно антинациональная политика. И прежняя антисоветская «пятая колонна» в России теперь мобилизована против главы государства — лидера — и под правыми, и под левыми лозунгами.

Все эти большие операции велись и будут вестись параллельно как части целостной военной доктрины. И направлены они на главные структуры, обеспечивающие жизнеспособность государства, хозяйства и общества. Исходя из опыта СССР, укажем наиболее важные объекты таких разрушительных операций.

Во-первых, подрыв легитимности национального государства, его коррумпирование с одновременным представлением как коллективного «врага народа».

В глобализации нет своих стран, а есть всемирное племя-каста «новых кочевников» и всемирные туземцы. Произошел разрыв искателей денег с правовыми нормами, на которых держалось прежнее мироустройство, при котором человеческий род был организован в народы, а их права и обязанности, соединяющие людей в общества, были оформлены как государства.

Глобализация ликвидирует качественные различия в происхождении денег и, следовательно, различия между нормальной и преступной экономикой. Она легитимирует множество видов «криминальной хрематистики», включая такие сверхрентабельные виды бизнеса, как торговля наркотиками, человеческими органами, живым товаром (работорговля и порноиндустрия) и т.д.

Глобализация привела к взрывному развитию антисоциальной и антигуманной философии и морали, консолидировала ее носителей и выразителей. Как будто все темные и низменные силы, которые до этого прятались в порах общества и на социальном дне, вдруг вышли на улицу и атаковали прежний порядок. Это — революция отщепенцев. Ставшая возможной благодаря важным прорывам в технологии, эта революция регрессивна, это революция гуннов. Ее врагом и объектом ненависти является любое национальное государство — кроме «империи золотого миллиарда».

Подрыв национальных государств и систем права уже привел к тому, что финансовые спекулянты могут безнаказанно разорять целые континенты и вывозить из разоренных стран сотни миллиардов долларов, обесценивать труд миллионов людей, не подпадая при этом ни под одну из статей Уголовного кодекса. Эти спекулянты ведут тихий геноцид оказавшихся незащищенными народов, подрывая условия всякой нормальной жизни. Это самым драматическим образом отразилось, например, на демографии в России.

Информационно-психологическая война против СССР началась изнутри после смерти Черненко. В результате идеологической программы перестройки была подорвана легитимность Советского государства, опорочены символы и образы, скреплявшие общество. Успех этой программы был обеспечен недопущением общественного диалога и цензурой, по своей жесткости несравнимой с той, которая была в «тоталитарном» СССР. Критика перестройки допускалась только в такой отталкивающей форме, чтобы ее можно было легко высмеять или использовать как пугало. Корректные рассудительные соображения было невозможно опубликовать ни под каким видом, даже при содействии очень влиятельных лиц в ЦК КПСС. Была обеспечена информационная блокада той части интеллигенции, которая взывала к здравому смыслу.

Идеологическая война на уничтожение Советского государства велась против всех его систем — от армии и хозяйства, образования и здравоохранения — вплоть до детских садов. Поддержки «снизу» эта кампания не получила, но этого и не требовалось. Главное было достигнуто — общество испытало культурный шок, сознание было приведено в хаос и на идейное сопротивление было неспособно. У людей была подорвана способность делать связные рациональные умозаключения, особенно с использованием абстрактных понятий. Они и сегодня затрудняются в том, чтобы рассчитать свой интерес и предвидеть риски и опасности.

Важные политические функции в этой программе выполняли разного рода «черные интернационалы». Во многих точках мира они подрывают структуры национальных государств, организуя мятеж-войны — чаще всего с псевдоэтническими и псевдорелигиозными идеологическими прикрытиями. Иногда поддержка, оказываемая им со стороны глобальных теневых сил, столь велика, что внутри государств образуются преступные анклавы, приобретающие признаки государственности. Этот вирус начинает быстро разрушать государство. Это мы видели в России на Кавказе и в Средней Азии.

Эта технология была эффективно использована для разрушения СССР. На его территории было создано несколько мятеж-войн, разожженных союзами политических и преступных группировок. Они были тесно связаны с политическими центрами в Москве, получали из центра щедрое финансирование и оружие, а информационное прикрытие носило международный характер. Насколько эффективна эта идеологическая поддержка центральных СМИ Запада, говорит тот факт, что даже многие левые политики верят, например, что на Кавказе в Чечне велась партизанская борьба за свободу чеченского народа.

В советское время Чечня была процветающей автономной республикой с настолько устойчивой советской государственностью, что пришлось сформировать из уголовников и вооружить банды, которые развязали террор против законных органов власти, а затем с большим трудом в этой зоне разожгли мятеж-войну, которая привела к трагедии всех народов региона, и прежде всего чеченского…

Здесь надо сказать о предпосылках слабости Советского государства в информационной войне. В 70-е годы в результате урбанизации и индустриализации советское общество приобрело новые черты. Под ними скрывалась невидимая опасность — быстрое и резкое ослабление прежней мировоззренческой основы советского строя и оснований его легитимности. В жизнь вошло принципиально новое для СССР поколение, во многих смыслах уникальное для всего мира. Это были люди, не только не испытавшие сами, но даже не видевшие зрелища массовых социальных страданий. Население утратило коллективную память о социальных страданиях. Молодежь уже не верила, что такие страдания вообще существуют. Возникло первое в истории, неизвестное по своим свойствам сытое общество. О том, как оно себя поведет, не могли сказать интуиция и опыт стариков, не могли сказать и общественные науки.

Одним из орудий подрыва государства России стало втягивание его в «большую коррупцию» в конце 1980-х годов. Возникнув сначала в виде отдельных очагов, коррупция охватила государственный организм и начала его «разъедать». Страна попала в порочный круг — коррумпированная часть развращает еще здоровую часть чиновничества быстрее, чем удается «вылечивать» пораженные участки. Зараза захватывает и слишком большую часть общества, так что продажность становится нравственной нормой. Коррупция превращается в самовоспроизводящуюся систему и вырабатывает механизмы, автоматически разрушающие те защитные силы, которые может собрать для борьбы с нею государство.

Пораженная коррупцией часть чиновничества смыкается с преступным миром, чтобы сообща и целенаправленно растлевать, подкупать и подчинять как раз те органы государства и общества, что должны обеспечивать их безопасность, — судебную систему и прокуратуру, органы госбезопасности, прессу и представительную власть. И не только растлевать, но и устранять и даже убивать тех, кто этому мешает. Возникает организованная преступность, которая параллельно с государством создает свою, теневую псевдогосударственность.

Коррумпированная часть госаппарата не может сосуществовать со здоровой, честной частью. Она борется не только с силами правопорядка, но со всеми функциями государства. Честный чиновник для коррумпированного — не просто конкурент, это его смертельный враг. Его надо подсидеть, оклеветать, запутать. Ради этого идут на огромные затраты и потери для государства — устраивают кадровые перетряски, «сокращения», слияние и расчленение ведомств и учреждений.

Если в начале этого пути коррупция была инструментом разрушения Советского государства и общественного строя, то с середины 1990-х годов этот выпущенный из бутылки джинн стал всем диктовать свою волю. Вначале питательной средой коррупции был целенаправленно созданный экономический и духовный кризис, а теперь уже коррупция стала движущей силой этого кризиса — она его выращивает как свою питательную среду, она растлевает чиновников и истощает хозяйство.

Во-вторых, усилия глобалистских сил всегда нацелены на разрушение национальной экономики посредством удавки внешнего долга, давление институтов глобализации (МВФ, Всемирный банки ВТО), захват национальных рынков и разрыв традиционных экономических связей.

Россия обладает большими природными богатствами, но в то же время слишком велика, чтобы ее можно было интегрировать в периферию Запада. Поэтому для ее разрушения и превращения в бесструктурную зону глобального «пространства» прилагаются особенно жесткие технологии. Вследствие всего этого Россия стала испытательным полигоном для отработки оружия глобализации. А значит, и лабораторией, в которой можно изучать действие этого оружия в «чистых» экспериментах.

Вспомним, что германский фашизм рассматривал войну против СССР как крестовый поход Запада ради его гегемонии над периферией, ради превращения народов СССР во «внешний пролетариат» своего «государства благополучия». Это был региональный эксперимент с глобальными претензиями на мировое господство — репетиция нынешней, более консолидированной попытки с более изощренными средствами.

Принят стереотип, будто СССР потерпел крах из-за кризиса его экономики, которую якобы измотала гонка вооружений. Это мнение ошибочно. С гонкой вооружений экономика справлялась — по оценкам ЦРУ, доля советских военных расходов в валовом национальном продукте (ВНП) постоянно снижалась. В начале 1950-х годов СССР тратил на военные цели 15 процентов ВНП, в 1960 году — 10 процентов, в 1975 году — всего 6 процентов. Но даже если исходить из вдвое большей оценки (которая теперь признана в США «абсурдно завышенной»), то выходит, что на закупки вооружений до перестройки расходовалось в пределах 5—10 процентов от уровня конечного потребления населения СССР.

Это не могло быть причиной краха системы. Не сыграли большой роли и колебания цен на нефть — прирост ВВП в СССР стабилизировался с середины 70-х годов на уровне 3—4 процентов в год. И это стабильное развитие было более быстрым, чем в США.

В конце 1980-х годов против СССР была проведена экономическая война — в основном силами внутренних союзников США (можно считать ее гражданской войной). В 1988—1990 годах стоявшей в СССР у власти «команде» удалось разрушить финансовую систему и потребительский рынок в стране.

В СССР была финансовая система из двух «контуров». В производстве были безналичные («фиктивные») деньги, они погашались взаимозачетами. На потребительском рынке действовали обычные деньги, масса которых регулировалась в соответствии с массой товаров. Это позволяло поддерживать низкие цены и не допускать инфляции. Такая система могла действовать лишь при запрете перевода безналичных денег в наличные. Масштаб цен в СССР был иным, нежели на мировом рынке, и рубль мог циркулировать лишь внутри страны. Для этого были необходимы государственная монополия внешней торговли и неконвертируемость рубля.

В 1989 году оба контура финансовой системы СССР были раскрыты: отменена монополия внешней торговли, начался массовый вывоз товаров за рубеж. Было разрешено превращение безналичных денег в наличные, рост доходов при сокращении товарных запасов привел к краху потребительского рынка. Оттянуть развязку пытались за счет дефицита госбюджета, внутреннего долга и продажи валютных запасов. Средства перекачивались из накопления (инвестиций) в потребление — «проедалось» будущее развитие и рабочие места. Неожиданная и непонятная для населения внезапная разруха и нехватка товаров вызвали шок, который и был использован для уничтожения СССР.

После 1991 года экономическая война была продолжена уже против России. Совместно с американскими советниками был разработан план тотальной приватизации, которая на деле была просто разрушением всего народного хозяйства. За три года производство сократилось наполовину, а самое наукоемкое производство — в 6 раз. У населения были экспроприированы хранящиеся в государственном банке накопления в размере 450 млрд. долларов. За рубеж были вывезены ценности — в виде товаров, сырья и дорогих материалов — на сумму, которая не поддается точному измерению (видимо, составляет сотни миллиардов долларов). Национальный рынок был просто «сдан» иностранным конкурентам. Так, в 1992 году было закуплено у российского села 26,1 млн. т зерна по 28 долларов за тонну, а у западных фермеров — 28,9 млн. т зерна по 143,9 долларов за тонну.

Нобелевский лауреат Дж. Стиглиц (экономист из США. — Ред.) пишет, что в ходе реформы в России принимались «наихудшие решения из всех возможных». Наихудшие — если смотреть с точки зрения интересов страны, но наилучшие — с точки зрения противника, разрушающего экономику этой страны…

В 1990-е годы Россия испытала жесткое давление с целью поставить под контроль ТНК ее природные ресурсы. Это — один из принципов глобализации: как говорили в 1980-е годы, чтобы избежать «риска разбазаривания сырья по национальным квартирам». Эту мысль конкретизировала в дальнейшем государственный секретарь США Мадлен Олбрайт, которая посчитала «несправедливым, что Россия обладает такими огромными природными ресурсами». В минувшее десятилетие суверенитет России над ее природными богатствами был в существенной мере утрачен и в последние годы понемногу восстанавливается с огромным трудом (если учесть, что Россия — крупная ядерная держава, то можно представить себе, как непросто будет в подобной ситуации сохранить свои богатства небольшим странам).

В-третьих, глобалисты нацелены на внедрение системы потребностей, удовлетворяемых только через Запад, и «вербовку» элиты с ее превращением в антинациональную силу. Одно из главных средств разрушения страны — внедрение в массовое сознание неудовлетворенных потребностей. В России исторически сложилась культура непритязательности. Люди ценили достаток, но не делали культа из потребления. Но в годы перестройки они стали объектом мощной и форсированной программы по слому старой, созданию и внедрению в общественное сознание новой системы потребностей.

Потребности являются явлением социальным, а не индивидуальным, они обусловлены культурно, а не биологически. Глобализация нуждается в том, чтобы жажда потребления становилась все более жгучей, нестерпимой. Маркс писал о буржуазной революции: «Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей».

Кампания по переориентации потребностей на структуру общества потребления привела к сильнейшему стрессу и расщеплению массового сознания. В условиях обеднения усилились уравнительные идеалы, и люди хотели бы иметь солидарное общество — и в то же время их гложет червь нереализуемых потребностей.

Произошло «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они стали формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества можно «сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства» — западных источников дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные.

Процесс внедрения «невозможных» потребностей в СССР был искусственно ускорен путем ликвидации культурных защит против внешнего идеологического воздействия. Эти защиты были обрушены в годы перестройки под ударами всей государственной идеологической машины. При этом новая система потребностей была воспринята населением не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении местной ресурсной базы для их удовлетворения. Это породило массовое шизофреническое сознание и быстрый регресс хозяйства — с одновременным культурным кризисом и распадом системы солидарных связей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, зыбучий конгломерат мельчайших человеческих образований — семей, кланов, шаек.

Когда идеологи реформ проводили акцию по внедрению невозможных потребностей, они преследовали политическую цель разрушения Советского государства и общественного строя. Но удар по здоровью страны нанесен несопоставимый с этой задачей — создан порочный круг угасания народа. Укоренение «потребностей идолопоклонника» создает реальный риск «зачахнуть» значительной части населения.

В-четвертых, для глобалистских сил важно осуществить «демонтаж» народа. Страну невозможно превратить в пространство для глобальных «экономических операторов», не лишив ее национальной самобытности (ибо хозяйство — часть культуры) и не превратив народ в толпу, лишенную коллективной исторической памяти. Все сообщества людей, в том числе народы и нации, складываются в ходе их сознательной деятельности, они проектируются и конструируются. Это — явления культуры, а не природы.

Связи, соединяющие людей в народ, хорошо изучены, а значит, их можно порвать и народ демонтировать. Повреждение механизма скрепления народа, его демонтаж — одно из важных средств войны во все времена. Это и было причиной национальных катастроф, поражений, даже исчезновения больших стран, империй, народов. Эта операция и была произведена в СССР.

За вторую половину XX века процесс «разборки» народов стал предметом исследований и технологических разработок, основанных на развитой науке. Свержение власти и уничтожение стран происходит сегодня не в ходе классовых революций и межгосударственных войн, а посредством «демонтажа» народа и искусственного стравливания этносов.

Против народа России применялись средства информационной и экономической войны. Это привело к утрате социального статуса огромными массами рабочих, технического персонала и квалифицированных работников сельского хозяйства. Резкое обеднение большинства населения кардинально изменило образ жизни (тип потребления, профиль потребностей, доступ к образованию и здравоохранению, характер жизненных планов). Это означало глубокое изменение и в материальной культуре народа, и в мировоззрении.

Население собирается в народ на общей мировоззренческой матрице (вокруг общего «культурного ядра»). Ее надо постоянно строить, обновлять, «ремонтировать». Но против нее можно и совершать диверсии — подтачивать, подпиливать, взрывать. В России воздействие на массовое сознание средствами информационной войны имело целью непосредственное разрушение культурного ядра народа. Был произведен демонтаж исторической памяти, причем на очень большую глубину, опорочены или осмеяны символы, скреплявшие национальное самосознание, в людях разжигалось антигосударственное чувство, неприязнь к главным институтам государства — власти, армии, школе, даже Академии наук.

В результате была размонтирована «центральная матрица» мировоззрения, население утратило целостную систему ценностных координат. Сдвиги в сознании и образе жизни были инструментами демонтажа того народа, который и составлял общество и на согласии которого держалась легитимность советской государственности. К 1991 году советский народ был в большой степени «рассыпан» — осталась масса людей, не обладающих надличностным сознанием и коллективной волей…

Разрушительным ударам подвергались все институты, генерирующие связи, соединяющие людей в народ — школа, армия, наука, литература. Здесь уничтожены огромные ценности, которые издавна считались принадлежностью мировой культуры.

Возрождение страны и выход из нынешнего кризиса будут происходить по мере новой «сборки» народа из большинства населения посредством восстановления его культурного ядра с преемственностью исторического цивилизационного пути России. Это большой общий труд, он набирает силу.

В-пятых, усилия глобалистских сил направлены на разрушение структур рационального мышления, здравого смысла, коллективной памяти и традиции, а также психологических защит против манипуляции сознанием. Жесткая идеологическая кампания перестройки в СССР толкнула к лавинообразному распаду всей сложной конструкции рационального сознания. Поток мракобесия, который лился с экранов телевидения, был настолько густ, что вызвал культурный шок. При этом мракобесие стало очень агрессивным, оно активно навязывало обществу темные, суеверные, антинаучные (и антирелигиозные!) взгляды.

Утрата здравого смысла, доверие к самым абсурдным обещаниям — все это стало нормой. Рассуждения стали настолько бессвязными и внутренне противоречивыми, что многие думали, будто жителей крупных городов кто-то облучил неведомыми «психотропными» лучами. Трудно представить, чтобы когда-либо еще в истории России было такое резкое падение уровня умственной работы. Мы были свидетелями огромной злонамеренной кампании, направленной на помрачение разума большой части граждан.

Это состояние общества, будучи и причиной, и следствием распада («демонтажа») народа, есть одна из главных угроз самому существованию России как целостной страны и культуры. Угроза эта — общенациональная. От поражающего действия этого удара в той или иной мере пострадали все социальные группы, но именно элита составила главную «группу риска». И признаком, и важной причиной кризиса в России стало странное оглупление элиты. Она вдруг впала в состояние интеллектуальной патологии, как будто потеряв способность к здравым рассуждениям и разумным умозаключениям.

Произошла архаизация сознания образованных людей. В нем как будто «испортились» инструменты логических рассуждений, потерялись навыки выявления причинно-следственных связей, проверки качества собственных умозаключений. Среди «инструментов мышления» был прежде всего испорчен язык — язык слов и чисел. Ум людей заполнили ложными именами, словами, смысл которых менялся и искажался до неузнаваемости.

Люди перестали различать главные категории, употребляемые в ходе принятия решений (например, категории цели, ограничений, средств и критериев). Они с трудом могли применить меру — прикинуть в уме «вес» разных явлений, масштаб проблемы и наличных ресурсов для ее решения. Тон стали задавать люди, и среди них много авторитетных интеллектуалов, которые и дом, и страну могли сжечь, чтобы, как говорится, поджарить себе яичницу.

Конечно, сходные процессы наблюдаются и на Западе, там это уклончиво называют постмодернизмом. В России же это произошло в связи с поражением СССР в холодной войне. Культурное ядро нашего «побежденного» общества разрушалось радикально, с огромным перебором, и его обломки не укладываются даже в структуры постмодерна — мы имеем просто антимодерн, регресс к дологическому, шаманскому типу мышления. Совершенно некритически, как будто потеряв способность к простейшим логическим операциям, стала интеллигенция заглатывать абсурдные, порой даже чудовищные утверждения идеологов.

Выступления идеологов, особенно из ученых, потрясали абсолютным (будто наивным) отрицанием накопленного человечеством знания. У них возникла почти мистическая тяга сказать нечто прямо противоположное знанию и опыту. СМИ обрушили на людей потоки утверждений, которые на первый взгляд кажутся бессмысленной чередой глупостей. На деле в этом потоке есть именно система и даже система технологий, предназначенных для разрушения культурного ядра общества.

Важным «срезом» рационального сознания является способность предвидеть состояние важных для нас систем. Это предвидение опирается на анализ предыдущих состояний, для него необходим навык рефлексии, необходима коллективная память. Общество, в котором слишком много граждан теряют навык рефлексии, становится беззащитным.

В-шестых, одним из направлений подрывной деятельности является мобилизация политизированной этничности и разрушение системы межнационального общежития. Россия изначально сложилась как страна многих народов («многонациональная»). Ядром, вокруг которого собрались народы России, был русский народ, который и сам в процессе своего становления вобрал в себя множество племен. Их «сплавило» Православие, общая историческая судьба с ее угрозами и войнами, русское государство, язык и культура.

Одна из самобытных черт России — особый сложный и даже изощренный тип общежития народов, империя неколониального типа. Беря «под свою руку» новые народы и их земли, эта империя не превращала их в подданных второго сорта, эксплуатируемых имперской нацией. Здесь не было этнических чисток и тем более геноцида народов, подобных тем, что происходили в Северной Америке. Здесь не было планомерной ассимиляции с ликвидацией этнического разнообразия (как произошло со славянскими племенами в Германии). Здесь не создавался «этнический тигель», сплавляющий многонациональные потоки иммигрантов в новую нацию (как в США). Здесь не было и апартеида, закрепляющего части общества в разных цивилизационных нишах.

Конструкция, созданная в России, обладала исключительной гибкостью и ценными качествами, которые не раз спасали страну. Но в то же время в ней были источники напряжения и хрупкости, и ими умелые противники пользовались. В феврале 1917 года Российскую империю этнические элиты растащили «по национальным квартирам». Тогда Россию спасло то, что подавляющее большинство населения было организовано в крестьянские общины, а в городах несколько миллионов грамотных рабочих, проникнутых общинным мировоззрением, были организованы в трудовые коллективы. Они еще с 1902 года начали сборку нового, уже советского народа. В советской системе те принципы «семьи народов», на которых собиралась Россия, были укреплены и дополнены экономическими, политическими и культурными механизмами. Насколько они были эффективны, показала Великая Отечественная война, в которой впервые все народы на равных выполняли воинский долг.

В советское время продолжилось формирование большой многонациональной «гражданской» нации с общей мировоззренческой основой, общим миром символов, общими территорией и хозяйством. В 1980-е годы едва ли не главный удар холодной войны был направлен как раз на тот механизм, что скреплял народы в семью. Решение перенести главное направление информационно-психологической войны против СССР с социальных проблем на сферу межнациональных отношений было принято в стратегии холодной войны уже в 1970-е годы.

Но шоры исторического материализма не позволили советскому обществу осознать масштаб этой угрозы. Считалось, что в СССР «нации есть, а национального вопроса нет»…

По советской системе межнациональных отношений были нанесены мощные удары во всех ее срезах — от хозяйственного до символического. «Архитекторы перестройки» усиливали эту кампанию властью государства. В 1991 году он устроил, преодолев возражения Верховного Совета, референдум с провокационным вопросом — надо ли сохранять СССР. До этого сама постановка такого вопроса казалась абсурдной и отвергалась массовым сознанием. Теперь всему обществу власть заявила, что целесообразность сохранения СССР вызывает сомнения и надо этот вопрос поставить на голосование. Как мы помним, 76 процентов населения высказалось за сохранение Советского Союза.

В республиках со сложным этническим составом ценность той системы межнационального общежития, созданного в СССР, ощущалась особенно остро. В голосовании на референдуме о судьбе СССР в Узбекистане приняли участие 95 процентов граждан, из них за сохранение Союза высказались 93,7 процента, в Казахстане явка была 89 процентов, «да» сказали 94 процента, в Таджикистане явка была 94 процента, «да» сказали 96 процентов.

В этой большой операции противникам России удалось произвести два стратегических прорыва. Во-первых, политизированное этническое сознание нерусских народов в значительной мере было превращено из «русоцентричного» в этноцентричное. Ранее за русским народом безусловно признавалась роль «старшего брата» — ядра, скрепляющего все народы страны. С конца 1980-х годов, наоборот, прилагались огромные усилия, чтобы в нерусских народах разбудить «племенное» сознание — этнический национализм, обращенный вспять, в мифический золотой век, который якобы был прерван присоединением к России.

Во-вторых, «социальные инженеры», которые сумели настроить национальные элиты против союзного центра и добиться ликвидации СССР, взрастили червя сепаратизма, который продолжает грызть народы постсоветских государств. Ведь соблазн разделения идет вглубь, и даже народы, уже в XIX веке осознавшие себя едиными, начинают расходиться на субэтносы.

Эта угроза, прямо связанная с операцией по демонтажу советского народа и его ядра — русских, — продолжает вызревать и порождать новые, производные от нее опасности.

Развал СССР, а затем и нынешней России — необходимый этап в доктрине глобализации, которая созревала в неолиберальной философии с конца 1970-х годов. Это и этап на пути к тому состоянию, что сегодня называют «Поминки по Просвещению». Русский философ А.С. Панарин отмечал: «Новейший либерализм не только совершил предательство по отношению к Просвещению, пойдя на потакание инстинкту в его борьбе с нравственным разумом; он предал Просвещение, пойдя на потакание этносепаратизму. Стратегический замысел понятен: оспаривать американский однополярный порядок на деле способны только крупные государства. Почти все крупные государства являются полиэтническими. Следовательно, спровоцировав племенного демона на бунт против «империи», можно дестабилизировать и, в конце концов, разложить крупные государства, оставив единственную сверхдержаву в окружении мира, представленного исключительно малыми и слабыми странами».

Испытанные на России технологии будут применены во всех регионах мира, превращаемых в периферию нового глобального мироустройства. Ни у одного народа на этот счет не должно быть никаких иллюзий. Глобализация под эгидой США — это реванш тьмы.

Исповедь «телекамикадзе»

Наш собеседник — Леонид Кравченко, возглавлявший в те роковые времена Гостелерадио СССР.

— Леонид Петрович, 1990 год обозначен на картах истории бывшего Союза как Рубикон в перестроечных реформациях. Экономический тупик, лихорадка забастовок, градус политических страстей, чреватый социальным взрывом. Начало величайшей драмы — гибель сверхдержавы. И в этот период вы соглашаетесь стать во главе Гостелерадио. Будто бросая перчатку судьбе, заявляете: «Я пришел выполнить волю президента». Прагматический ум в смущении от экстраординарного поступка…

— К сожалению, многие детали нередко представляются в мифологических виньетках. Из такого разряда и упомянутая вами фраза, которую по недоразумению истолковал корреспондент «Известий». А было так. В ходе интервью позвонил премьер-министр Николай Рыжков и напомнил о плане реорганизации Гостелерадио. Я ответил, что программа готова, мы выполним волю президента. Вырванные из контекста слова стали броским политическим ярлыком. Увы, издержки нашей профессии…

Однако вряд ли у кого повернется язык сказать, что на советском телевидении я — человек случайный. Руководил им с 1985 по 1989 год. По мнению «знающих толк», это было золотое время для ТВ. Появились новаторские программы: «Взгляд», телемосты, встречи в Останкинской студии, «Телеутро», «12-й этаж», «Играй, гармонь»… Разумеется, в период столкновений двух политиков-«тяжеловесов» — Михаила Горбачева и Бориса Ельцина, Центра и России, парламентов и правительств мечтать о режиме наибольшего благоприятствования не приходилось. И все же, когда мне предложили оставить пост генерального директора ТАСС, вернуться на телевидение, «весы равностояния» стронули отнюдь не чувства осторожности. Помните крылатое: если не я, то кто же? Михаил Сергеевич решил создать Всесоюзную телерадиокомпанию с высоким статусом, что априори подчеркивало степень доверия. Нельзя было не делать поправок и на «броуновское движение» среди журналистов. Тех, кто работал с микрофоном или в кадре, стали перевербовывать. Как в калейдоскопе мелькали политклубы, группы, движения…

Согласен с вами, что маячила невзрачная перспектива для руководителя СМИ. На кон ставилась моя репутация, человека демократических устремлений, немало сделавшего для открытого ТВ. Но проблема выбора для меня всегда ассоциировалась с сохранением Союза! Было очевидным: разрушение началось. Моя же гражданская позиция — державная. И это превалировало при решении «быть или не быть» во главе Гостелерадио.

— Доподлинно известно, как ревностно в политбюро ЦК шлифовали стихи ершистых поэтов. Вряд ли даже в пору гласности «духовных отцов» не подтачивал соблазн поправить телесюжеты. Или жесткие проработки в ЦК партии, в правительстве главного начальника радио и ТВ Союза — всего лишь рутинная обязанность некоторых бонз?

— Формально существовал запрет — министрам и руководящим партайгеноссе не вмешиваться в работу Гостелерадио. Но то, что прежде называлось «ценными указаниями», обретало форму «просьб»: хорошо бы сделать, высветить на ТВ, предоставить возможность… Благо, у нас сформировался плотный редакционный портфель. Например, программа Вознесенского. Как сейчас говорят, VIP-персоны «вживую» отвечали на вопросы. Однако телеэкран, как чудо-зеркальце в известной сказке, высвечивает дефицит не только фотогеничности, но и интеллектуального напряжения. Казусы случались похлеще сочинений Жванецкого. Однажды по «просьбе» Лигачева и Никонова пригласили в студию министра хлебопродуктов. Повод — подскочили цены на несколько сортов хлеба. Тогда это считалось чуть ли не ЧП всесоюзного масштаба. Собеседник не отличался красноречием. Сделали семь дублей…

А несколько минут спустя после телеинтервью позвонил Михаил Горбачев, устроил разнос: «Кто этого дурака выпустил в эфир?»

В том же тоне я спросил, кто назначил «этого дурака»? Через несколько дней министра отправили на пенсию. Но мы вели репортажи с заседаний правительства, и тема нахлобучек не иссякала. Трубка «белого» телефона от перегрева «утюжила» уши…

В период особых политических всплесков, в частности с марта 1991 года, возникали ситуации иного плана. Скажем, предоставлять ли Борису Ельцину час эфира. Это выходило за рамки моей компетенции. Генсек отреагировал твердо: не более двадцати минут и только в записи. Борис Николаевич тоже не отступал. Наконец формируется команда интервьюеров: с союзной стороны — Сергей Ломакин. Олег Попцов — от российской. Накануне Михаил Сергеевич продиктовал шестнадцать вопросов «на засыпку». Все шло как по маслу. Но за пять минут до финала Борис Николаевич взрывается: долой президента Горбачева…

На следующий день — скандал. В ЦК и в Верховном Совете СССР экзальтированные личности готовы были, как говорится, три шкуры содрать. Нашлись и трезвые головы. Мой послужной список пополнился очередным «строгачом». Или еще. Господа-товарищи из «ДемРоссии» в ТВ-программах пытались в пух и прах разносить союзные структуры. Возникла дискуссия о праве нардепов гнуть линию на раздрай, получая кошт из госкармана. Поиски крайнего опять привели к председателю Гостелерадио…

Как-то под занавес телемоста, который мы вели из Западной Германии, молодая немка закатила по тем временам жуткий монолог. Пора, мол, рушить стену в Берлине… Дать отповедь за считанные секунды до ухода программы из эфира некогда и некому. События разворачивались с молниеносной быстротой. В Кремль поступила телеграмма от лидера ГДР Хонеккера, возмущенного «провокацией». Меня вызывают на Политбюро ЦК, чтобы подвергнуть остракизму. После бурных дебатов предоставили слово. Пришлось отказаться от языка дипломатии и ставить вопрос ребром: или мы за открытое вещание, когда, увы, не избежать накладок, или снова опускаем «проржавевший занавес». Аргументы произвели впечатление.

Объективности ради отмечу: «на ковер» нередко вызывали и моих коллег из ТАСС, АПН, «Правды», журнала «Коммунист»… За утверждение гласности доводилось платить тяжкий оброк. Но мы шли на это, чтобы в мире утверждался образ Союза как страны «нового мышления», демократических перемен. Без драконовских запретов, партийных табу, «нафталиновых» передач. Становилось ясным и для самых ортодоксальных членов ЦК: ТВ, радиовещание, как и культура в целом, если их использовать разумно, являются духовными скрепами общества. Кстати, даже десять лет спустя не надо удивляться феномену: короткие метеосводки из Москвы находят живой отклик на бывшей территории СССР. «Искорки» того телепространства напоминают людям о чувстве семьи единой, многонациональном аромате…

— Кстати, об аппарате ЦК. Скажите, что он представлял собой в 1991 году: воспетый «боевой штаб партии» или некогда величавый «Титаник» после столкновения с айсбергом?

— Скорее тонущий «Титаник». По инициативе генсека и его ближайшего окружения уже были уничтожены отраслевые отделы в ЦК компартий республик, крайкомах, обкомах. Ударили по самому чувствительному нерву — профессионалам-управленцам, надежно державшим экономические рычаги. Это была одна из бомб огромной разрушительной силы. Крупные потрясения в Компартии лишили ее главной роли — «руководящей и направляющей» в обществе. Парадоксально, но и здесь весомую руку приложил генсек, дабы освободиться от влияния ЦК. Он панически боялся пленумов. Помню, как в июле 1991 года меня неожиданно вызвали из зала заседаний Секретариата ЦК. Горбачев сказал: «Ты что там штаны протираешь? Надо обсудить важный вопрос»… Думаю, комментарии излишни.

Расклад политических сил был не в пользу Михаила Сергеевича. На пленумах ЦК звучали предложения сместить с поста генсека. В Верховном Совете СССР настырно муссировался вопрос отставки президента Горбачева. В то время произошел случай, который мог перевернуть мою судьбу. В перерыве одного из последних пленумов ЦК Александр Дзасохов неожиданно сообщил, что меня изберут… членом политбюро. Я зашел к Горбачеву. Напомнил о «протирании штанов» и заявил, что менять профессию не собираюсь, готов подать заявление об отставке. Он дважды отпил чай: «Ладно, оставайся на месте»…

— Однажды вы назвали себя «телевизионным камикадзе». Что стоит за необычным термином? Боль души от неисполненных желаний или горечь от излишней доверчивости генсеку?

— Волею обстоятельств я знал, что происходило в политбюро, в правительстве, вокруг самого Горбачева. С болью воспринимал шаги, ведущие к разрушению государства. Ведь и «новоогаревские» переговоры с весны 1991-го изначально задумывались для форсажа процессов распада. На моих глазах происходила сшибка людей тщеславных, дерущихся за высшую власть. Это был постыдный торг, в котором не место заботам о стране. Те, кто пытался дистанцироваться от группировок, попадали в свирепую воронку…

С конца 1990 года вспыхнула истерия вокруг моего имени. Организовывались «протестные» письма деятелей культуры. В столичных газетах набирала обороты антикравченковская пропаганда. Тысячи грязных публикаций, где ни на йоту не было правды. И все ради того, чтобы на Гостелерадио «посадить» человека, враждебного целостности Союза. Участились звонки с угрозами о расправе. Мне выделили охрану, потом жене. Опасность для жизни существовала реально. Нередко, чтобы войти в Останкино, я вынужденно пользовался путями, о которых не знали подозрительные типы с гирями-кулаками у парадного подъезда.

Напряжение достигало предела. Успокаивал себя, свою семью только тем, что поступаю по совести. Что не кривил душой, стремясь с коллегами донести людям через ТВ, радио слово правды об их жизни, угрозах нашему общему дому. Это потом те, кто злорадно травил, оправдывались: война, Петрович, не с тобой, ты профи. А какая радость, что целились в меня, а «стреляли в Горбачева»? Особенно когда, пытаясь отлучить от Союза журналистов, некоторые фигуранты представляли меня этаким «драконом», всемогущим, преуспевающим. Благо, у злопыхателей ничего не вышло. Но сердце не стальное…

— И все же вы добровольно отдали себя, образно говоря, на заклание грозным обстоятельствам?

— Возможно, я поспешил, не предвидел обвальных поворотов. Может быть, наивно посчитал, что можно помочь очень больной и немощной стране. Но останавливаться на полпути уже не мог. Когда почувствовал, что президент СССР изговорился, износился в одних и тех же банальных аргументах, я сделал свою передачу. Перед телекамерой задавал президенту неудобные, острые вопросы. В азарте дискуссии он, как руководитель государства, сумел раскрыться по-новому.

И еще. В относительно стабильную пору я был счастливым главным редактором «Труда», получающим в год 600 тысяч откликов читателей. Теперь обозначались первые руины некогда могучей страны. Страдал народ. И только обращенные ко мне слова простых людей: «Спасибо, держись!» — укрепляли надежду. Тысячи писем с поддержкой. Приходили делегации…

— Леонид Петрович, для многих остается тайной: почему в бурлящем августе 1991-го Михаил Горбачев решил уехать из Белокаменной? Ведь признавал: «Если не получится с новоогаревскими соглашениями, страна рухнет». Но притяжение Фороса возобладало. Самонадеянность или политическая близорукость лидера?

— На первый взгляд все выглядело логично. Август — месяц отпусков. Но генсек прекрасно чувствовал запах пороха, мог воздержаться от поездки. Его поступок объясняю одним существенным обстоятельством. Еще в начале 1991-го он дал поручение «группе товарищей» разработать несколько вариантов введения в стране чрезвычайного положения. На всякий случай. Психологически Горбачев так интересно устроен, что всегда умело лавировал. Отстранялся, выдерживал дистанцию, а потом, с учетом развивающихся событий, находил «самое мудрое» решение. Генсек никогда не проигрывал. Смею предположить, что и в августе 1991-го решил не изменять традиции, из форосского далека понаблюдать за бурными перипетиями.

Он мог в канун 19 августа вернуться в Москву, но возобладала страсть к маневрам. Будучи ко всему причастен, пытался быть «над схваткой». Уверен, если бы ГКЧП, эти мужики, которые скверно действовали, выиграли у Ельцина борьбу за власть, Горбачев бы из Фороса вернулся на белом коне. Но история не приемлет сослагательного наклонения.

— То, что произошло в августе 1991-го, называют по-разному — путч, мятеж… Нет смысла лишать хлеба экспертов. Больше волнуют события «политического закулисья». Почему, скажите, лишь к вечеру появились на ТВ растерянный Геннадий Янаев, отрешенные лица гэкачепистов? Кто решил крутить «Лебединое озеро», созерцать, простите, стройные ноги балерин, когда танковый рев в Москве оглушил всю страну?

— Считаю, что крупные просчеты, допущенные Михаилом Горбачевым в ходе перестройки, необратимо подвели к злосчастному августу 1991 года, сделали миллионы людей заложниками обстоятельств. Как человек, руководивший телевидением и радиовещанием СССР, я по определению оказался в самом пекле событий.

Правы аналитики — ГКЧП готовился бездарно. Вице-президент Янаев, призванный сыграть первую скрипку, только 18 августа узнал об этом. Никто из гэкачепистов не имел понятия о координации СМИ. Как можно было рассчитывать на победу без «властителей дум» — радио, ТВ? Только к утру 19-го мне сообщили о введении «чрезвычайки». Задачу поставили жестко: никакого «живого» эфира. На вопрос о Горбачеве, заявлении его лечащего врача, прозвучало: «Ждите указаний». Чего они боялись?

Размышляя над своим совершенно деликатным положением уже задним умом, убеждаюсь, что выбрал верное решение. Не мудрствуя лукаво распорядился не ломать сетку вещания, которую мы утвердили за несколько дней до путча. Как по иронии, в программе были «популярный» нынче балет «Лебединое озеро» и фильм «Три ночи»… Откровенно сказать, именно тогда остро почувствовал себя «телекамикадзе» в опасной игре не очень искусных партнеров, поставивших на игровой стол будущее государства. При любом раскладе мне могли оторвать голову. Тем более если бы предоставил каналы вещания поддержавшим гэкачепистов от Калининграда и до Владивостока. Тюремные нары мне были бы гарантированы… Это тоже было грозное время выбора. Инициативу брать на себя не стал. Я ничего не знал об участи Горбачева, его позиции. Тщетно пытался дозвониться к нему: связь вырубили. А в ГКЧП легенды рождались, чтобы тут же умереть…

Прежде всего я попытался разрушить систему «сведенных каналов». Раньше, по известным причинам, этот прием называли «смерть генсека». Чтобы прорвать информационную блокаду, утром 20 августа направил к Белому дому группы технической поддержки для трансляции заседания российского Верховного Совета. Члены ГКЧП по-прежнему настаивали на передаче официальных документов. Никто из них даже не заикнулся о желании по горячим следам объясниться с людьми. Крупнейший просчет. Но, если итожить, подчеркну: в то время я по-прежнему считал себя человеком Горбачева. Его имя, пусть с оговорками, связывал с сохранением сверхдержавы. Думаю, не зря гэкачеписты не торопились посвящать меня в свои планы.

— Не секрет, что, предоставив слово во «Времени» Борису Николаевичу Ельцину в первый день путча, вы возвели баррикады между собой и ГКЧП? Под диктовку убеждений или инстинкта самосохранения?

— Профессиональной заповедью для себя и своих коллег всегда считал объективное освещение событий. Самое позорное для ТВ — история с Чернобылем, когда три дня после трагедии замалчивали правду. Точно так же было бы, если бы мы не предали гласности документы ГКЧП, когда бронемашины утюжили магистрали столицы, окружили наш телецентр. Я был обязан засветить ситуацию в Москве. Поддержал Сергея Медведева сделать репортаж с мест событий. Разрешил иностранным журналистам в Останкино перегонять съемки за рубеж…

А эфир Ельцину предоставили еще и потому, что в первые часы путча он заявил о поддержке президента СССР. Скажу больше: мне стало известно, что с утра 19 августа с Борисом Николаевичем налажены были переговоры ГКЧП. У нас, на ТВ, он выступил в роли поборника Михаила Сергеевича Горбачева.

— Когда Союз еще держался, многие, точно заклинание, повторяли мистические строки Пушкина:

Лично вы сохраняли оптимизм или понимали, что курс взят к убойным берегам?

— Оптимизм таял, как мифическая шагреневая кожа. Да и могло ли «оптимизировать», к примеру, предательство национальных интересов на переговорах с американцами по разграничению океанского шельфа? Коварное лицедейство Шеварднадзе, Яковлева… Это они вскружили голову Горбачеву елеем, поднимая на запредельный уровень «человека года», Нобелевского лауреата, «немца номер один». Какой, скажите, толк от «завоеваний нового мышления», когда рвались кровные связи народов бывшего соцсодружества, когда наши офицеры, солдаты из групп войск выбрасывались в чисто поле?..

В составе советской делегации мне пришлось участвовать в заседаниях брюссельского комитета по проблемам объединения Германии. Никто не ратовал против воссоединения этой страны. Мы в силу полномочий отстаивали приоритеты нашего государства, шла ли речь о безопасности границ, будущем НАТО или об обустройстве общеевропейского дома. Однако на встрече с канцлером ФРГ на Северном Кавказе Горбачев «все сдал». Как рассказывал мне Валентин Фалин, Гельмут Коль несколько раз переспрашивал, видимо, отказывался верить услышанному… Нелишне напомнить, что вначале Союзу прочили внушительные деньги. Половина — на вывод войск, обустройство людей в погонах. Немецкая сторона была готова финансово компенсировать наши затраты на инфраструктуру и т.п. Но поспешность генсека сыграла пагубную роль. За «все про все» — крохи.

Какой еще повод для оптимизма, если многое приносилось в жертву личной популярности? В ряде стран за Горбачевым утвердилось нарицательное — «буревестник потрясений». Я не сторонник подобных пассажей, но хроника и впрямь жутковатая. Вскоре после визита Михаила Сергеевича в Румынию был убит Чаушеску. Побывал в Чехословакии — тоже «процесс пошел». Посетил ГДР — и там пирамида власти перевернулась в одночасье…

А вспомните позорную историю передачи США руководителем КГБ СССР товарищем Бакатиным схемы подслушивающих «жучков» в возводимом здании американского посольства. Или множество, как на встрече в верхах на Северном Кавказе, юридически не оформленных договоренностей с западными партнерами. Страна не досчиталась миллиардов долларов, упустила возможности укрепить позиции в мире.

— Давайте чуть сдвинем ракурс беседы. В силу профессиональных пристрастий вы лучше других знаете, какую слабость питал к выступлениям на ТВ президент СССР. Якобы требовал, чтобы всегда находились в студии… А как вели себя другие вожди: Брежнев, Черненко, Андропов? В общении они были интеллигентны или уничижительно спесивы?

— С приходом к власти Горбачев не воспринимал ТВ. Он запретил делать съемку в Ленинграде, где состоялась первая публичная встреча с трудящимися. Эмбарго действовало и в Белоруссии. На свой страх и риск сделали съемку одной камерой. Она получилась убогой в смысле телеискусства, но высветила ораторские, политические козыри генсека. И это возымело действие. Михаил Сергеевич от природы человек с актерской натурой. Вкус популярности предопределил пиетет к ТВ на годы.

Не помню ни одной съемки, когда бы я ни находился рядом. Наверное, генсека подпитывала уверенность, что будет сделано добротно. Его отношение — от председателя Гостелерадио и до гримера — было уважительным. Мог позвонить среди ночи, посетовать: не понравилась запись, мотаю головой, как корова от слепней… Не случайно в августе 1991-го именно мне продиктовал из Фороса свое заявление, попросил зачитать по ТВ. Что я и сделал.

Но были лидеры, не умеющие даже членораздельно высказаться. Запись престарелого Брежнева превращалась в каторгу. Слова, буквы не выговаривал. Доходило до того, что их собирали по крупицам из других выступлений. Об этом никто не знал, даже его помощники. С Андроповым, по отзывам моих коллег, работать было легко. Юрий Владимирович — человек в высшей степени образованный, интеллигентный. Черненко — это полное отсутствие всего перечисленного.

Ельцин — абсолютно телевизионный человек. Приходилось мне ездить в Свердловск, когда он возглавлял обком партии. В дни «открытого телевидения» Борис Николаевич мог в течение трех-четырех часов отвечать на вопросы земляков. Одаренный импровизатор. И так продолжалось до тех пор, когда уже в Москве здоровье стало подтачиваться.

— Недавно бывший лидер одной из бывших союзных республик заявил, что увязывал подписание новоогаревских документов с отстранением от должности Кравченко. Неужто вы немилосердно щелкали по самолюбию руководящих товарищей?

— Моя позиция к стране, судьбе Союза не была декларативной. Второй канал, по сути, преобразовали в канал межреспубликанского общения. Демонстрировались лучшие программы телестудий союзных республик. Мы не жалели времени для фольклорного творчества. Театры ставили спектакли на национальных языках. Я ввел «прямой эфир», телепереклички между республиками по важнейшим проблемам общесоюзного дома… Несложно понять, что подобная работа связывала руки тем, кто под флагом «самостийности» и суверенитета рвался к вожделенным президентским хоромам. Они заявляли ультиматумы, пытались диктовать условия. Ко мне свою недоброжелательность не скрывали Кравчук, Шушкевич, другие персоналии.

— И вновь обратимся к облику Михаила Горбачева. О нем изданы солидные фолианты. Но звучит разное: одни сравнивают с Бонапартом, другие называют оборотнем, «князем тьмы»…

— Михаил Сергеевич — личность противоречивая и уникальная. Судьба свела меня с человеком, который стал не только выдающимся реформатором общественно-политической жизни сверхдержавы, но и одним из главных ее разрушителей. Он думал прежде всего о себе. Интересы великой страны, 20-миллионной партии, вскормившей его, интересы народа, армии были использованы во имя личного престижа. Он рвался на подиум признания, мечтал стать баловнем мирового сообщества. Этим объясняется «широта души», размах решений, подчас в ущерб государству, когда начисто отказывал инстинкт самодержца. Горбачев, по-моему, несчастный человек, ставший заложником собственной популярности, ее жертвой.

— А почему вас, когда травили в СМИ, изматывали допросами в Генпрокуратуре, не защитил Михаил Сергеевич? Лишний раз подтверждается мудрость: минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь?

— В августе 1991-го Горбачев позвонил мне из Крыма: «Вернусь в Москву, и ты расскажешь, как и что там было. Не волнуйся». После этого наши отношения прервались. Он так и не пожелал ни в чем разобраться. Признаюсь, это меня не очень удивило, так как привык к «сюрпризам». Однажды президент ревностно заметил: о тебе стали писать больше, чем обо мне. Но ведь пишут гадости, уточнил я. Все равно больше, был ответ. Короткий разговор вскоре получил неожиданное продолжение. Из международного отдела передали, что Михаил Сергеевич «озабочен» накатом прессы и озадачил помочь «бедному Кравченко». Вопрос о должности посла тормознули лишь потому, что человек, которого прочили на Гостелерадио, понял сомнительность рокировки с профессионалом. Узнал я об этом во время поездки в Англию. Тут же объяснился. «Не переживай, Леонид. Я тебя не сдам», — беззаботно произнес генсек…

Надо иметь в виду и такой аспект. Горбачев вернулся из Фороса не столько президентом СССР, а скорее политической персоной нон-грата, беззащитной перед руководством России. По сути лишенный властных полномочий, он моментально продублировал указ о моем смещении с должности.

— Леонид Петрович, вы прожили большую жизнь в журналистике. Возглавляли «Труд» с баснословным тиражом под двадцать миллионов экземпляров, были генеральным директором ТАСС… Как считаете: наша профессия, несмотря на препоны, может существовать в контрапунктах понятий честь, достоинство или же неистребимо проклятие быть «второй древнейшей»?

— В последние годы с нами приключилась жгучая беда. Журналистика в большинстве своем оказалась поделенной между олигархическими, политическими группировками. Теперь, чтобы выступить по ТВ, уж не говорю об артистах и т.д., надо заплатить. К сожалению, это становится едва ли не нормой. Мы знаем драму НТВ. Видели мимикрию очень способных, талантливых людей. Лексикон пополнился траурными терминами: «черный пиар», «телекиллер»… Воистину перед каждым, кто держит в руках перо или микрофон, сейчас остро встает проблема тождественности таких категорий, как деньги и порядочность, профессионализм и совесть… В лучших традициях всегда было так: газету, телепроект, радиопередачу надо делать чистыми руками. Я тоже ломаю голову над этими непростыми вопросами.

Слишком велика степень доверия у народа к СМИ, долгие годы считавшего их нравственным барометром. И это обстоятельство побуждает присмотреться к лучшему опыту стран с рыночной экономикой. Скажем, в той же Англии, Франции, где не чураются государственной поддержки СМИ, где налажена система налоговых льгот. Где, наконец, меценатство и в системе информации расценивается общественным сознанием как признак морального здоровья нации. С далеких студенческих лет осталась в памяти моей емкая формула, произнесенная двести лет назад: «Свобода должна быть полная, свобода для пользы Отечества, а не охаивания его». Разве в новой России она потеряла свою актуальность?

Алексей Пушков: «В рядах генералитета не нашелся лидер»

25 декабря 1991 года первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев по собственной инициативе сложил полномочия главы государства. Государства великого, в котором нелегко было жить, но которым можно было гордиться. С тех пор минуло уже немало лет. Итоги произошедшего подводит руководитель и ведущий телепрограммы «Постскриптум» на канале ТВ «Центр» Алексей Пушков.

— Алексей Константинович, а могло все быть по-другому?

— Известный американский специалист по России профессор Нью-Йоркского университета Стивен Коэн прислал мне свою книгу, посвященную как раз этой теме. Таким вопросом задаются не только в Москве, но, как видим, и в Соединенных Штатах. Коэн утверждает, что идея, будто Советский Союз был не реформируем, которую высказывал после своей неожиданной отставки Борис Ельцин, на самом деле не соответствует действительности. По его мнению, любая система при определенном подходе реформируема. Примером тому Китай, демонстрирующий сегодня бурный рост экономики и качества жизни, притом что политическая система там остается практически прежней. Коэн доказывает, что возможности постепенного, поэтапного, более щадящего реформирования советской системы (а не обвального, как произошло у нас) существовали. Другое дело, что возобладали силы, заинтересованные именно в обвальном сценарии. И они этот сценарий реализовали. Силы эти нам хорошо известны.

— Получается, американцы думали о нас гораздо лучше…

— Некоторые из них до сих пор считают, что СССР был вполне жизнеспособен. Напомню, что в сентябре 1991 года Джордж Буш-старший, приехав в Киев, предостерегал Украину от слишком поспешных решений по уходу из состава СССР. Обращаясь к той части украинской элиты, которая была националистически настроена, Буш фактически выступал против обвального развала Союза. Запад не хотел и боялся этого развала. Прежде всего, из-за дальнейшей судьбы советского ядерного оружия, которое находилось в разных республиках. На Западе были серьезные опасения и по поводу судьбы бактериологического и химического оружия на постсоветском пространстве. Там также не хотели, чтобы огромное государство развалилось таким образом, чтобы это спровоцировало гуманитарную катастрофу. То есть там вовсе не жаждали неконтролируемого развития событий на территории Советского Союза.

— Но именно это в итоге произошло!

— Да, на самом деле обвал страны был практически неконтролируемым. Потому и дров могли наломать много. Слава Богу, не наломали. Честь и хвала среднеазиатским лидерам, которые сумели удержать свои республики от межнационального, этнического насилия. Хотя в Закавказье все было гораздо хуже. Сначала полыхнул Карабах, затем Абхазия, Южная Осетия. Там пролилась кровь, появились беженцы. И такой сценарий был вполне возможен везде. Это мы увидели потом в Югославии, где распад, который на Западе поддерживали и приветствовали как демократизацию, на самом деле имел огромную цену: 400 тысяч трупов и несколько миллионов беженцев. Не считая последующих бомбардировок Белграда. Ибо война против Югославии, начатая НАТО весной 1999 года, тоже была продолжением политики Запада, нацеленной на развал этой балканской страны.

Но Югославия — не ядерное государство. К тому же не такое большое, как Россия. Там были иные мотивы. А в отношении СССР у Запада существовало очень много опасений. Да, они были за максимальное ослабление Советского Союза, но все-таки более «эволюционным» путем. И когда Ельцин «подарил» им Беловежье, они были просто поражены. Поражены тем, что лидер России, которая больше всего выигрывала от Союза, сам распустил государство, центром которого была Россия. И объявил «независимость» России от источников ее силы — гигантских территорий и ресурсов, нефтепроводов и газопроводов. Сейчас мы мучаемся с Украиной и Белоруссией, по которым транзитом идут нефть и газ, мы зависим от Минска и Киева. А раньше-то это была наша общая территория.

Ельцин объявил Россию независимой от Крыма, где живет 80 процентов русскоязычного населения. От наших баз на Черном море. Это независимость от гигантских человеческих ресурсов, от 25 миллионов русских, которые остались на чужбине. И кстати, от того человеческого капитала, который, несмотря на другую национальность, был частью одной с нами культуры. Этим капиталом тоже нельзя вот так, походя, разбрасываться. Когда Великобритания свою империю утеряла, она сохранила тем не менее Британское Содружество.

Ельцин же вместо этого создал бессильное, импотентное СНГ. Британцы же воспитывают людей за пределами страны в своих национальных традициях, продолжают финансировать школы на английском языке даже в Кении! Ибо понимают, что это — источник их силы и влияния, экономического присутствия. А у нас жителей стран СНГ попросту бросили. И когда Ельцин заявлял, что в Беловежской Пуще был создан «прообраз Европейского Союза», то становилось смешно и грустно…

— Одним из институтов, который дольше других не принимал идею развала СССР, была армия. Какое-то время даже существовали так называемые Объединенные вооруженные силы СНГ. Проходило Всеармейское Офицерское собрание, где призывали не допустить развала единой армии. Но все вышло ровным счетом наоборот. Почему, на ваш взгляд?

— Думаю, высшее военное руководство было деморализовано, с одной стороны, отсутствием у Горбачева серьезной политической воли, направленной на то, чтобы не допустить развала СССР. До сих пор ведь спорят, могли Горбачев отдать приказ об аресте трех лиц, которые подписали в Беловежской Пуще антиконституционный по сути своей документ о роспуске Союза. Александр Лукашенко по этому поводу недавно сказал: если бы тогда белорусскому КГБ отдали приказ, все трое были бы арестованы в течение полутора часов. Но Горбачев побоялся это сделать.

Как-то я задал ему вопрос — почему? И он ответил, что не хотел ставить страну на грань гражданской войны. Ибо союзная власть была ослаблена. А существовавшая параллельно российская власть, которая пришла вместе с Ельциным и утвердилась после августовского путча 1991 года, была уже достаточно сильной. Горбачев не хотел брать на себя ответственность за возможное столкновение двух этих сил. И не взял. Хотя иногда надо брать на себя ответственность даже за рискованные вещи, если ты считаешь, что они правильные…

У Горбачева не было политической воли, а армейское руководство смотрело на него как на законного президента. Иначе это была бы вторая попытка государственного переворота, наподобие той, в которой участвовал маршал Язов. Ибо путч действительно был попыткой госпереворота. Попыткой неудачной, осуществленной слабыми людьми, которые хотели провести переворот таким образом, чтобы с ним, что ли, все согласились.

Это поразительно, но тот же Ельцин, как глава оппозиции, так и не был арестован в первый день переворота. Члены ГКЧП дают пресс-конференцию и говорят, что взяли власть в свои руки. А они взяли власть в свои руки? Или просто объявили об этом? Это ведь разные вещи. Эта слабая, вялая попытка путча тоже деморализовала военных. Ибо любая ситуация двоевластия, двусмысленности, когда непонятно, кто руководит страной, на кого опираться, для военных — настоящая катастрофа.

— То есть среди них не нашлось своего Пиночета?

— Да, если бы в рядах генералитета нашелся естественный лидер, все могло быть иначе. Но ему, кроме всего прочего, нужна была программа действий. Тогда Советский Союз, думаю, мог быть сохранен. Другое дело, что сейчас нет единой точки зрения в отношении того, правомерно ли путем больших жертв выправлять экономику и строить государство. Строить на крови, как это делал Пиночет. В Чили вердикт насчет Пиночета — пятьдесят на пятьдесят. Кто-то считает его спасителем нации, кто-то — тираном и убийцей. Наверное, у нас было бы так же. Был бы очень большой раскол по этому поводу.

Но в бывших советских республиках тогда еще очень и очень побаивались Москвы. Вообще Леонид Кравчук приехал в Беловежскую Пущу, совершенно не ожидая, что будет подписывать какие-то документы о роспуске Союза. В первый вечер он ушел на охоту. Думал, что это будет гораздо более длительный процесс. А в ходе этого процесса многое можно было изменить.

— Например?

— Пусть Ельцин считал, что СССР нельзя было удержать от развала. Но, по крайней мере, можно было договориться, что Крым вернется в состав России. Это была бы цена, за которую Украина получила бы независимость. Тем более что Крым в 1954 году был присоединен к ней искусственно. Надо было элементарно поторговаться. Но Ельцина интересовало не это. Его интересовало только то, как бы поскорее въехать в Кремль. И когда говорят, что Борис Николаевич думал о стране…

Недавно я спросил одну его близкую сотрудницу: Ельцин думал о стране? Она сказала: «Да, но так, как это ему было присуще». А присуще ему это было исключительно через призму личной власти. Так, мне кажется, он и думал о стране. Если бы он совсем остался без страны, то как же, простите, власть осуществлять? И в этом смысле надо было подумать о стране. Но, по-моему, страну он никогда не ставил на первое место. И в истории с роспуском Советского Союза это в полной мере проявилось.

— Каковы все же основные итоги 1990-х годов?

— Для России достаточно удручающие. Но хорошо, что, как говорится, хоть войны не было. Я, например, всегда был противником возвращения силой того же Крыма. Это могло быть только результатом переговоров. Или же Крым мог бы вернуться в состав России, если бы Украина распалась на части. Однако силовой путь, который можно было бы использовать для исправления ошибок скоропалительного роспуска СССР, крайне опасен. Ничто не стоит такой крови. Недавно в ходе общения с ирландскими дипломатами и политологами я спросил их: стоил ли распад Югославии 400 тысяч жизней и двух миллионов беженцев? Они сказали: конечно, нет.

Да, Сталин создал великую державу, но — на костях. Очень большая цена за это уплачена. Американцы сделали то же самое, но гораздо меньшей ценой. Они положили много немцев, японцев, но себя-то они берегли! Недавно вышел фильм о Сергее Королеве — человеке, который создал нашу космическую индустрию. Но он мог запросто умереть в Магадане во время ссылки! Королева обвинили в нецелевом расходовании средств. Он о ракетах думал, а некоторые самодуры-военачальники говорили: какие ракеты, надо конницу развивать! Вот, мол, будущее наших Вооруженных сил.

Считается, что при Сталине был более высокий уровень руководства. Но так ли это? Да, жестокости, жесткости было больше как следствие, больше было и порядка. Но самодуров, пожалуй, было не меньше. Сталинская система была более эффективной, чем, к примеру, брежневская. Но во многих отношениях она была иррациональной. Первый отряд национальной элиты (и прежде всего офицерство) был убит или эмигрировал во время Гражданской войны. Второй отряд был уничтожен во время ленинско-сталинских чисток. Я не отделяю здесь Сталина от Ленина. В плане организации репрессий это был его верный ученик. Ленин положил на Соловецких островах начало ГУЛАГу, а Сталин его потом расширил.

Отрадно и то, что не начала распадаться Российская Федерация. Хотя здесь не обошлось без проблем. В начале 1990-х тогдашнее российское руководство, само того не желая, сделало все для возможного распада Российской Федерации. Необратимым образом стала уходить Чечня. Первая чеченская кампания была проиграна. Причем не военными, а политическим руководством страны. Лозунг «Берите суверенитета столько, сколько переварите!» был воспринят слишком буквально. В Чечне сказали: мы возьмем весь суверенитет. И Ельцин не сумел остановить этот процесс. Не сумел вовремя «перекупить» Дудаева, включить его в систему власти таким образом, чтобы и овцы были целы, и волки сыты. Хотя бравый чеченский генерал на самом деле хотел быть именно в системе власти. А ему сказали: ты нас не интересуешь. И тогда он стал усиленно отделять Чечню…

Вот это пренебрежение к территориальной целостности России, к ее политической устойчивости стоило нам очень дорого. Вспомните хотя бы заигрывание с идеей возвращения Японии Курильских островов, которая при Ельцине не раз и не два была озвучена. В 1998 году в Красноярске он, думаю, сознательно обманул своего бедного «друга Рю», когда неожиданно заявил, что, дескать, вернем вам острова в 2001 году! Японцы так возбудились, что еще долго успокоиться не могли. Ведь это люди чести, которые слов на ветер не бросают. Они посчитали, что Ельцин говорит серьезно. Кстати, мы так до конца и не знаем — серьезно или нет. Но я-то знаю, что ближайшие помощники сами перепугались Бориса Николаевича и потом всячески давали понять японцам, что те неправильно поняли российского лидера…

Главная заслуга Владимира Путина, на мой взгляд, в начале нового века состояла в том, что он вернул людям ощущение, что они живут в единой стране. И что Россию сохранят как единую страну. Сохранение единства страны и возвращение ее к состоянию управляемости, пусть даже с некоторыми перекосами, с чрезмерной ролью федерального центра, с определенным раздражением регионов из-за того, что Москва ограничила их самостоятельность, это несомненный и очень весомый плюс второго десятилетия существования постсоветской России.

— Видимо, еще один существенный плюс состоит в том, что серьезно вырос политический вес России на международной арене…

— Вне всякого сомнения. Авторитет наш растет прежде всего потому, что российская внешняя политика стала больше нацеленной на реализацию наших национальных интересов. Самое главное — Москва начала проводить политику, которая производит впечатление самостоятельной. Производить как на нас, россиян, так и на внешних игроков. Большая часть американского правящего класса крайне недовольна Россией как раз по той причине, что она перестала ставить интересы США на первое место, как это было в 1990-е годы. А концепция политики в отношении России была одинаковой и у Билла Клинтона, и у Джорджа Буша. Ее суть в том, что Россия будет хорошей только тогда, когда будет безоговорочно, всегда и во всем поддерживать Америку.

Опять-таки в нашу пользу играют высокие цены на нефть. Огромное значение имеет совершенно уникальное положение России как главной газовой державы Европы. А в перспективе, когда газопроводы пойдут на Восток, возможно и Азии. По объему экспорта нефти и газа мы впереди.

Конечно, благоприятная конъюнктура цен на нефть помогает России утвердиться в качестве энергетической сверхдержавы. Здесь налицо совпадение объективных и субъективных факторов. Но, думаю, Путин сделал верный вывод, что Россия не может проводить зависимый внешний курс. Это не только подрывает ее внешний имидж, но и лишает нацию уверенности в собственных силах. А нация, не уверенная в своих силах, обречена на деградацию.

Уверенности нам придают и многие другие факторы. Например, то, что мы пытаемся вернуться в Африку хотя бы в экономическом отношении (кстати, идя по стопам Китая, который на Черном континенте работает весьма активно). То, что мы предпринимаем какие-то действия по увеличению своего влияния в других регионах, откуда мы добровольно ушли в 1990-х годах, оставив их на откуп американцам.

Я уже не раз говорил о том, что у американцев есть универсальный подход: все должны их поддерживать только потому, что они, по их мнению, самые лучшие в мире. Самые демократичные, самые свободные, самые правильные! Поэтому, когда им говоришь: мы сделали для вас то-то и то-то, они отвечают: ну и правильно! Вы должны это делать, и совершенно бесплатно. И дальше продолжайте в том же духе. Напротив, когда имеешь дело с другими партнерами — с китайцами, со странами мусульманского мира, они понимают, что если вы что-то сделали для них, то они должны как-то за это заплатить. На политическом или экономическом уровне. Здесь выстраиваются более справедливые отношения. Поэтому, когда мы задумываемся, какую позицию занять в том или ином международном вопросе, надо иметь в виду, что американцы не будут нам благодарны. За исключением очень редких ситуаций.

— Вообще есть ли хоть какой-то шанс заставить их платить?

— Есть только один вариант: настаивать на своем и жестко оговаривать систему взаимных встречных шагов. Когда американцам что-то очень нужно, перед ними надо ставить конкретные условия. И ни в коем случае не делать что-то за красивые глаза. Проглотят и не поперхнутся! Так что торг с США более чем уместен. Причем торг очень терпеливый, последовательный. Без специального покушения на американские национальные интересы. Это нам не нужно. Но во главу угла надо ставить жесткое отстаивание своих интересов. «Для вас это очень важно? Мы понимаем. А для нас очень важно то-то и то-то. Поймите и нас». Как они нам объясняют, почему мы должны пойти им навстречу, так и мы должны объяснять. Упорно, постоянно. И смысл этих объяснений должен сводиться к одному: как вы к нам, так и мы к вам. И никак иначе.

Беседу вел Владимир Мохов

Власть сама ушла сквозь пальцы, как песок…

Мысль, вынесенная в заголовок, в основном и определила тему беседы с членом-корреспондентом РАН Наилем Биккениным. Наиль Бариевич более двадцати лет проработал в аппарате ЦК КПСС. В «горбачевский период» был заместителем завотдела пропаганды ЦК партии, с 1987 года — главным редактором теоретического журнала «Коммунист». И наш разговор — о логике перестройки, отношениях между ее знаковыми фигурами, влиянии тех событий на общественно-политическую палитру в России. О том, почему те, кто обладал абсолютной властью, так и не внесли коррективы в сюжет крутых перемен в экономике, духовной жизни страны.

— Наиль Бариевич, уже после распада СССР его бывшему президенту вручили премию Джорджа Буша-старшего. С учетом того, что Михаил Сергеевич «засветился» в рекламе о пользе пиццы, потом открыл ресторанчик, не кажется ли вам, что для деятеля такого масштаба это означает дорогу в постепенное забвение?

— Вопрос деликатного свойства. Вы правы: дистанция огромная между президентом… и метрдотелем ресторана. Могу предположить, что у Михаила Сергеевича возникли финансовые проблемы. Строил новое здание. Надо содержать фонд. Что касается премии… Думаю, в большей степени это связано с окончанием холодной войны. Американцев терзал страх перед ядерной катастрофой. В нашей стране не ощущалось подобной истерии. Может, объяснялось это тем, что мы пережили июнь 41-го. Но за океаном иная психология. И премию я расценил бы как знак признательности бывшему руководителю бывшей советской сверхдержавы от Буша-старшего, который у себя на родине считается человеком, отдалившим от США атомную угрозу.

— А относительно развала Советского Союза? Нет ли здесь второго плана, этаких благодарственных жестов, пусть даже завуалированных?

— Допускаю. Ведь американцы вели борьбу не просто с «империей зла», а с Россией, независимо от того, стала бы она коммунистической, демократической или монархической. Видели в ней потенциального соперника. И ныне опасаются, что в какой-то форме реанимируется Союз.

— Известно, что после «дворцового переворота» в 1964-м на смену хрущевской когорты в коридоры власти ринулись довольно посредственные фигуры. А какие кадры «в круге первом», на ваш взгляд, определяли тонус реформ после 85-го? Они были достойны политического Олимпа или множили общность тех, кто преуспел в доносах для «серого кардинала», а позже ничтоже сумняшеся держал курс на «ускорение»?

— Большую политику с Михаилом Горбачевым вначале определяли Егор Лигачев, Николай Рыжков, Анатолий Лукьянов, Вадим Медведев. После возвращения из Канады подключился и Александр Яковлев. Весьма информативны материалы декабрьской конференции 84-го. Кстати, в поддержку позиции главного реформатора настырно выступил Борис Ельцин. Но в таком составе мозговой трест просуществовал недолго.

— Роль этих интеллектуалов оценивают по гамбургскому счету, учитывая результат «эпохи перемен»…

— Любое сравнение «хромает». Однако уровень образованности Медведева или того же Яковлева не сопоставим, допустим, с уровнем Андрея Кириленко, других «тяжеловесов». Скажу и о том, о чем часто умалчивается. По субъективным причинам к руководству КПСС не было востребовано поколение, прошедшее фронты Великой Отечественной, партизанское движение. Такие, как Машеров, Егорычев… Лишь единицы входили в руководство, к тому же в основном на вторых ролях. Будь иначе, канва развития Отечества развернулась бы по-иному. И уж точно лишила бы питательной почвы «цветов зла» — геронтократию. Не без ведома Брежнева лучшие представители фронтовиков 1923—1924 годов рождения были задвинуты на периферию, лишены перспективы.

Не обошлось и без драконовских мер. Вспомните разгром так называемой группы Шелепина, выступившей за укрепление дисциплины в стране, против коррупции, расхлябанности на производстве. Их обвинили в сталинизме. За одну ночь был «раскассирован» весь отдел международной жизни ЦК КПСС во главе с Шевлягиным. Ни один человек, когда-либо работавший с Шелепиным, не остался в аппарате ЦК, даже в ранге статиста. Всех «зачистили» как класс. После дожимали морально, подвергая остракизму. Егорычеву, бывшему секретарю горкома партии столицы, уже в ранге посла долгие годы не позволяли даже в отпуске проведать родных в Москве.

К середине 80-х молодой многоговорящий Михаил Горбачев был обречен стать первым человеком в партии. Никто из среды «задыхающихся в гонке со смертью», как прискорбно ни звучит, не мог составить ему серьезную конкуренцию.

— В ком он ошибся?

— Его окружение менялось непредсказуемым образом. «Кадровое шапито» — почти все годы перестройки. Ситуация с Ельциным на пленуме ЦК в 87-м году. Выдвижение Янаева на пост вице-президента.

Назначение начальником личной охраны Медведева, бывшего телохранителя Леонида Ильича. Заместителями у председателя КГБ Крючкова (его рекомендовал, кстати, генсеку не кто иной, как Александр Николаевич Яковлев) в нарушение традиции стали его собственные выдвиженцы. Нелишне напомнить, что Брежнев, копируя «вождя всех времен и народов», сделал заместителями Юрия Андропова своих доверенных лиц — Цинева и Цвигуна, которые присматривали за Юрием Владимировичем.

Стоит ли после удивляться коварству членов ГКЧП, предательству, мстительности тех, кто обязан Горбачеву своим возвышением. Разумеется, каждый может просчитаться в людях, но ошибки лидера страны дорого обходятся не столько ему, сколько обществу. К тому же они свидетельствуют об определенном политическом непрофессионализме того, кто замахнулся «перелопатить жизнь».

— И тем не менее кое-кто пытается выставить архитекторов или, скромнее, прорабов перестройки этакими пассионариями, перевернувшими представления о мире и месте в нем государства. Но пустота, простите за банальность, бесплодна. Если Никита Сергеевич даже в мемуарах умолчал о коренных преобразованиях, то Алексей Косыгин был открыт для новых идей. Искренне сожалел об упущенном шансе начать радикальные изменения в относительно благополучной ситуации. А при Юрии Андропове страна стала приходить в себя, прервав скольжение к экономическому и интеллектуальному бессилию…

— Каждый выбирает свои дороги, но, как остроумно заметил О' Генри, важно еще, почему мы выбираем такие дороги. При всей своей экстравагантности («кукурузная лихорадка» или соло с башмаком на трибуне ООН) Никита Хрущев пытался «улучшать» социализм. Начал с XX съезда КПСС, когда грянула «оттепель». Позволю один штрих из биографии: меня пригласили в ЦК, особо не поинтересовавшись, из какой я семьи. Хотя в роду были воевавшие в Гражданскую и за белых, и за красных. Выплеснулась правда о мрачном ГУЛАГе, увидела свет знаменитая повесть будущего Нобелевского лауреата Александра Солженицына…

Хрущев старался сломить мощь бюрократии, наладить горизонтальные экономические связи. По вертикали-то планировали, сколько надо станков, танков, самолетов, а люди часто оказывались без лезвий, иголок и носков… Идея совнархозов тоже не примитивна, как может показаться. Да и в международной политике сделано немало. Рухнула мировая система колониализма. Никита Сергеевич стремился к снижению уровня военного противоборства, к мирному сосуществованию. Обсуждалась возможность визита в СССР президента США Эйзенхауэра, прошли переговоры с Джоном Кеннеди.

Но косыгинская реформа уже вырывалась за пределы планового хозяйства. Предприятиям развязывали руки, предоставляя простор самостоятельным решениям. К сожалению, у Алексея Николаевича не сложились отношения с Брежневым, который болезненно воспринимал смелые идеи премьера. Был и чисто психологический фактор. Генсек считал, что любые перемены обернутся потрясениями. Логика застоя: пока нефть, газ есть, пусть все катится по старой колее.

Определенные импульсы к новациям исходили и от Андропова. При всей противоречивости Юрий Владимирович был крупным политиком с умом государственника, осознававшим, что дальнейшая «консервация» жизни приведет в тупик. Разрабатывалась модель «управляемых рыночных реформ». Над программой преобразований в экономике и госустройстве трудились Рыжков, Долгих, многие авторитетные люди. Ценностные ориентации увязывались с престижем СССР

Утверждать сегодня, что Горбачев начинал перестройку с «чистого листа» или в результате магического прозрения, легкомысленно. Серьезные предпосылки к прорыву научной, политической мысли были заложены его предшественниками.

— Не затушевывая позитива «нового мышления» (демократия, гласность, абрис рынка), думаешь, выражаясь военным языком, и о диспозиции. Вспыхнувшая в середине 80-х анархия на производстве, болтливость народных депутатов и тот балаган сумбурных идей, приведших к расколу национального сознания, дают повод усомниться в наличии у лидеров перестройки реальных планов развития. Не этим ли объясняется блуждание по замкнутому кругу, резкое, до обмороков, обнищание народа, падение достоинства СССР? Чего недоставало для прозрения поборникам «социализма с человеческим лицом»?

— Уточним концептуальные моменты. Исторический опыт показывает, как важно при любых общественных преобразованиях иметь четко поставленную цель; источники, средства и инструменты ее достижения; общественные силы, на которые можно опереться; идеологию. Ответ на эти вопросы имели столь различные лидеры, как Сталин и Рузвельт, де Голль и Дэн Сяопин, Тэтчер и Рейган…

У перестройки была цель, но какая-то блуждающая: то ли «больше социализма, больше демократии», то ли «вхождение в мировую цивилизацию», то ли рынок… Поставлена задача сохранить Союз в измененном виде. Но никто не мог объяснить, реформируемо ли советское общество. И что есть перестройка — реформа, революция? Небосвод политический настолько затуманился, что не понять, в чем же суть нагрянувших перемен, «нового мышления». О них твердили ораторы на различных форумах. Но «мышление» не стало духовно-нравственным достоянием народа, и в этом видится причина последовавших срывов. Отсутствие ясности в мировоззренческих вопросах отразилось и на всех других. Проще простого сказать: процесс пошел. Но в какую сторону, к каким берегам?

Умение «красиво говорить» становилось доминирующим качеством политиков. Под раскатистый хохот на заводах хмельная от вольницы публика выбирала директоров. Завлабы рвались в академики, серость — крычагам управления, недоумки — в политологи… Многие действовали, как в шлягере тех лет, по принципу: или пан, или пропал, дальше как получится. Что получилось «дальше», теперь осознают все.

А когда все начиналось, Горбачев рассказывал анекдот о перестройке. Мол, она как ветер в тайге: наверху шумит, а внизу тихо. Но вот и внизу забурлило. Митинги, забастовки, референдумы… События принимали угрожающий характер, выходили из-под контроля. Да иначе и быть не могло. Отсутствовала социальная основа перестройки. Партия оказалась парализованной, аморфной…

— Доводилось слышать, что зловредный «аппарат» заблокировал идеи главного реформатора.

— Сетования на консерватизм аппарата равносильны жалобам на то, что вода в море соленая. При Ленине один и тот же аппарат осуществлял политику военного коммунизма и нэп, ибо сам по себе он не формирует стратегическое видение ситуации, ее проблем. Призвание лидера — вести к глобальному прорыву, без чего нет большой политики. Что и подтверждает опыт Горбачева. Правда, у него имелся, возможно, последний шанс — обратиться к народу. Но инициативу перехватил Ельцин.

— С приходом к власти Леонида Брежнева в его окружении развернулась, образно говоря, борьба «за душу» генсека. Закулисным вершителям судеб не терпелось заиметь своего послушника. А как с Михаилом Горбачевым? Была у него возможность сохранить собственные представления в виде tabula rasa — нетронутого листа? Признаться, странно читать, как он вдруг стал «подкидывать» в общественное сознание почти масонские символы: «сияющий Храм на зеленом холме» и т.п.

— Конечно, президент СССР испытывал влияние со стороны различных деятелей. Особо доверял Яковлеву, Шеварднадзе. Одно время к нему были очень близки Болдин, Крючков. Политическая сфера всегда сопряжена с повышенным риском. Строго говоря, существует двойной портрет: Горбачев-политик, сочетание целого комплекса сложнейших понятий — «застой» и перестройка, развал Союза и распад КПСС, перестройка и ельцинские «реформы». Но мне интереснее Горбачев-человек со своими достоинствами и слабостями. За 17 лет (в его команде я работал с 1983 года; к тому же Раису Максимовну Горбачеву знал как Раю Титаренко, учился с ней на одном курсе в МГУ) мне не доводилось тесно общаться с генсеком. Не могу соперничать в подробностях с теми, кто находился в деловых контактах ежедневно. У каждого свои «живые свидетельства» и «свой Горбачев». Один — у Лигачева, другой — у Медведева, третий — у помощника Черняева…

Как и под чьим воздействием формируется или деформируется психология лидеров, особенно в нашей стране, определенно постичь вряд ли возможно. Одно ясно — атрофия самоконтроля, внутренней устойчивости происходит не без льстивого хора приближенных или стремящихся приблизиться. У Горбачева не было злобности, желания унизить. Он никогда никого не купал в реке, не стучал ложками по голове, не говорил, что «не так сидим»… У генсека было другое — поразительное равнодушие к людям. Тем, которые были дружественны, если хотите, преданны. Видимо, по его представлениям, во внимании они не нуждались. Сложно осмыслить и другое: стоило кому-нибудь стать в «оппозицию» (те же Шеварднадзе или Яковлев, к примеру), как он весь превращался во «внимание». Начинал заигрывать даже с теми, кто допускал прямые оскорбления. До сих пор это остается для меня уравнением со многими неизвестными.

— Россию сегодня называют богатой страной бедных людей. Этот парадокс объясняется тем, что патриархи перестройки принялись за реформы, потеряв бразды правления государством. Отсюда порочные решения, абсурд в экономике, развал социальной сферы. Так и просятся на бумагу емкие слова: «С горы тоталитаризма надо спускаться с натянутыми вожжами, чтобы не разнесло телегу».

— Очень верная мысль. Мои личные впечатления полностью совпадают с мнением знаменитого писателя. Об атмосфере, которая царила в ЦК в годы перестройки, говорят разное и не всегда объективно. Между прочим, Сталин, устраивавший жестокие чистки аппарата, публично пренебрежения к нему никогда не выказывал. Наоборот: кадры решают все.

— Крылатая фраза…

— И Леонид Брежнев фильтровал кадры по принципу личной преданности. Окружал поддерживающими его лично — от «прогрессивного» Бовина до «консервативного» Трапезникова, от «идеолога» Голикова до хозяйственника Павлова… «Нелояльность» к первому лицу каралась сурово: двери ЦК захлопывались навсегда.

Горбачев самонадеянно пренебрег этой возможностью. Относительно КГБ. По косвенным признакам эта структура особых симпатий к генсеку не питала. А голодная, брошенная на произвол судьбы «реформируемая» армия была настроена весьма критически. Участвуя в работе пленумов ЦК, доводилось не раз слышать резкие оценки от высшего командного состава.

Интеллигенция, СМИ, кровно заинтересованные в гласности, свободе слова, другие общественные силы поддерживали Михаила Сергеевича только в начале перестройки. Примерно к 1990 году он потерял влияние окончательно. Его время оказалось исторически ограниченным еще по одной веской причине. Имею в виду разрушительный эмоциональный фактор. Международный авторитет для политика — вещь важная. Но товар этот скоропортящийся. Его нельзя настырно импортировать в свою страну.

— Еще один феномен перестройки — едва ли не в одночасье рухнула структура КПСС в 20 миллионов человек. Чего здесь больше: крутых разборок в ЦК, брожения умов рядовых членов партии, дефицита высоколобых вождей? Или ситуация развивалась неотвратимо по схеме: низы не хотят, верхи не могут?

— Когда я вступал в партию в далеком 1955 году, «первички», в частности, в МГУ, имели свой голос. Вы можете представить, чтобы в КПСС не приняли сына помощника Никиты Хрущева? Но так было…

— Однако в 1989-м многих не покидало ощущение, что партия вместе с генсеком, или благодаря ему, летит в тартарары.

— Это под занавес перестройки. А прежде жесткая, всепроникающая структура от Кремля и до самых до окраин являлась каркасом Союза и общества. Вспомните годы индустриализации, Великой Отечественной войны, восстановления. Но вот что примечательно. Недавно из уст автора определения «административно-командная система» Гавриила Попова прозвучало: КПСС ошибочно отстранили от власти, она, если б была очищена от консерваторов, могла стать эффективным инструментом горбачевских реформ. Удивительно, что этого не осознал сам Горбачев. Не понял и Яковлев, настоящий «аппаратный лис». Партия, руководящая и направляющая сила, в перестройке задействована не была.

Из множества причин выделю несколько. Прежде всего — противостояние группировок в высших эшелонах власти, которое в принципе не является новостью в политике. Но раньше строго контролируемая борьба велась за кулисами. При Горбачеве ей предоставили сцену. Как из рога изобилия посыпались шумные апелляции к обществу, армии, различным социальным группам, СМИ, придав четкий идеологический окрас.

Науке известно: любая самая совершенная система дает сбой и разрушается, когда получает взаимоисключающие импульсы, сигналы-антагонисты. Так и в КПСС. Одни поступали от Лигачева, другие — от Яковлева. Справедливости ради замечу, что Михаил Сергеевич сам был воплощением противоречий. Внутривидовая борьба закончилась более чем прискорбно.

— Оппоненты КПСС часто нажимали на привилегии, на девальвацию идей справедливости…

— Истина где-то рядом, и об этом можно много говорить. Я подытожу свой ответ: в трагедии КПСС, как в зеркале, отразились политическое слабоволие Горбачева, «твердокаменность» Лигачева, амбициозность Яковлева, лукавство и двуличие Шеварднадзе, академизм Медведева. Безотносительно к названным господам-товарищам думаешь: неужто для полноты политической биографии в наше время каждый должен что-нибудь разрушить — кто СССР, кто партию, кто армию, экономику и финансы…

— И все же, Наиль Бариевин, каким образом генсеку удалось усидеть в кресле на скандально знаменитом пленуме ЦК? Обстановка была чревата взрывом неповиновения?

— Критическая масса действительно достигла своего предела. Многие требовали отставки Горбачева. Творилось невообразимое. Тогда 72 делегата обратились к пленуму с письмом протеста. Его огласил Вольский. Среди подписантов, как принято сейчас говорить, был и я. Вопрос сняли с повестки. Но партия, кажется в апреле 1990-го, находилась на грани раскола. Сегодня кажется, лучше бы он произошел. Для самой же партии…

— На вопрос о возможности повернуть реформы в СССР на китайский манер сатирики обычно отвечали: у нас мало китайцев! Но, если без шуток, рывок азиатского гиганта заставляет на многое взглянуть по-иному. Тем паче что Россия — цивилизованный перекресток евразийства.

— Известно, что по менталитету мы далеко не китайцы. Но повод для размышлений серьезный. В чем, образно говоря, устойчивость «китайского велосипеда»? Они начали рыночные реформы не как самоцель, а как средство улучшения жизни населения. КПК, главная политическая сила общества, определила концепцию «малых шажков» в экономике. В Китае тоже отпустили пружины либерализации, открыли шлюзы иностранным инвестициям, изменили модель планового хозяйствования… Но они же позаботились о дееспособности государственной власти. Внутренняя и внешняя политика создавала ускорение маховику реформ. А что в СССР? Сравните — все с точностью до наоборот.

В свое время меня пригласили участвовать в разработке «новой политики» Компартии Вьетнама. Там вняли нашему горькому опыту. Даже осуществляя по полной программе шоковую терапию, сумели сохранить в стране эффективные общественно-политические институты. Падения производства (задачка для наших либералов-экономистов!) не было. На выходе — рост благосостояния народа.

— От глобальных аналогий давайте перейдем к проблеме не менее значимой — интеллигенция в перестройке. Как бы ни живописали хроническую оппозиционность, ей традиционно присуще очарование властью. Великое множество «небожителей» всегда там, по меткому замечанию писателя Владимира Максимова, где раздают казенные пряники…

— Основная масса тех, кого называют совестью нации, живет — не позавидуешь. Но если иметь в виду ту часть, что в последние годы переродилась в «шоу-интеллигенцию» и бодро, по любому поводу засвечивается на телеэкранах… Не могу не сослаться на классика, который будто в воду глядел, говоря о политической неустойчивости, выводил последнюю не из личных качеств просвещенных господ, а из ее экономического и социального положения. Мы убеждаемся, что этот диагноз — бесспорный медицинский факт. Большинство «властителей дум» от Горбачева сноровисто перекочевали к Ельцину, потом к Примакову, далее — везде.

— А чем вы можете объяснить достаточно устойчивый вектор антипатий к бывшему генсеку? Пусть случайная оплеуха в Омске, во время предвыборной президентской кампании в 1996-м, но тоже красноречивый аргумент…

— Не нужно было ему баллотироваться. В стране укрепилось мнение: то, что Горбачев начал, Ельцин продолжил. Отрицать трудно, потому что о политике и политиках судим по конечному результату и кто наследовал власть. Считаю, что группа Михаила Сергеевича, а себя я тоже причисляю к ней, ответственна за то, чьи руки подхватили бразды правления страной.

— А может, силком вырвали?

— Власть сама ушла сквозь пальцы, как песок…

— Наиль Бариевич, вспомним дедушку Гегеля. Все разумное — действительно, все действительное — разумно. Предел мечтаний для любого вождя. Хозяин Кремля в конце 80-х тоже откликался философскими формулами: СССР вечен, как космос. Но Союз распался… Можно ли десять лет спустя объяснить: явился ли «разлом» в мировой геополитике финалом неуклюжих перестроечных лет, прозванных в народе «верстовыми столбами к гибели СССР», или фатальной неизбежностью? Насколько правы те, кто считает, что основание Союза сжег пожар межнациональной розни, чьи кровавые отблески высвечивают события не только на Северном Кавказе?

— Никакого фатализма! В силу известных обстоятельств предвидели отделение Прибалтики. Но среднеазиатские республики, Казахстан вообще не желали выходить из Союза. Армения тоже, по понятным геополитическим причинам. На Украине сложилась непростая ситуация… Но развал произошел. Почему? Я считаю, что он явился результатом крупных промахов политических лидеров перестройки. В том числе и в области межнациональной.

— Некоторые из них обвиняют номенклатуру: погубила и партию, и СССР…

— Номенклатуру подбирали первые лица государства. Наивно полагать, что в ЦК КПСС можно было зайти с улицы и наняться на работу. Что же мешало сменить? Значит, все вписывались в систему координат. Ленин, которого сегодня редко цитируют, писал: в переломный период преимущество имеют группы, обладающие связями, сильные дисциплиной, располагающие экономическим богатством. Судя по признакам, это коррумпированная номенклатура, теневой капитал, бандитские группировки и доморощенные нувориши, сколотившие капитал за счет народной собственности… Вот вам информация к размышлению.

Расхожие суждения о «неизбежности распада» СССР я отношу к чисто пропагандистским изыскам. Подчас раздается: советское общество нельзя было реформировать. Абсурд!

Однако поднаторевшие в терминологии «бриллиантовые мальчики» с усердием, достойным лучшего применения, отрабатывали свой хлеб. «Философия тупика» настырно тиражировалась в газетах. Вы помните, как прыткие пиарщики манипулировали сознанием людей с помощью ТВ. Под идеологическую канонаду разрушалась, разворовывалась огромная страна. Надо подчеркнуть, что глобальной скрепой Союза была партия, 70 лет определявшая силы притяжения в сложной политико-экономической системе. Возникновение на политической арене КПРФ, провозглашение суверенитета РФ, верховенства ее законов над общесоюзными пробило роковую трещину в фундаменте СССР. По-вредило и тончайшую материю межэтнических отношений, образовав рыхлые борозды национального отчуждения в государстве. Ни перестройка, ни ее руководители не смогли противостоять разрушительным тенденциям. Время вынесло безжалостный вердикт.

ГКЧП и распад СССР — звенья одной цепи

Вопросом, почему проиграл ГКЧП, до сих пор задаются и многие ветераны спецслужб, стоявшие тогда на страже госбезопасности Советской державы. Один из ветеранов, на условиях анонимности, предложил нам такую версию событий.

— С приходом к власти Горбачева, декларировавшего свою приверженность «новому политическому мышлению», США не только не прекратили реализацию своих подрывных акций против СССР, а, напротив, еще более их усилили. Цель — нанести Москве полное поражение в холодной войне — по-прежнему стояла перед соответствующими американскими службами.

Боязнь Горбачева прослыть среди западной общественности «ястребом» облегчало Соединенным Штатам решение той геополитической задачи, которую оказалось не под силу решить нацистской Германии. Фактически еще в 1950-е годы в «мозговых центрах» США пришли к выводу о потенциальной возможности уничтожить СССР изнутри, не развязывая новой мировой войны. Аллен Даллес, в бытность директором ЦРУ, как-то обмолвился, что Запад располагает оружием, позволяющим завоевывать чужие страны, физически не пересекая их границ. Так оно, по сути, и оказалось.

Сегодня ни для кого не секрет, что 25 апреля 1950 года Совет национальной безопасности США утвердил директиву «СНБ-68», подготовленную объединенной группой Госдепартамента и министерства обороны. Ее разработчики исходили из того, что «главное уязвимое место Кремля — характер его отношений с советским народом». В рамках «экономической, политической и психологической войны» директива предписывала поддерживать «волнения и восстания в избранных стратегически важных странах-сателлитах», «сеять семена разрушения внутри советской системы, с тем чтобы заставить Кремль, по крайней мере, изменить его политику».

В тот же период (1949—1951 гг.) был осуществлен так называемый Гарвардский проект, который реализовывался созданным в 1948 году центром русских исследований Гарвардского университета. Американские специалисты, изначально нацеленные командованием ВВС США на оценку психологической уязвимости советского населения при массированных бомбардировках, аналогичных по масштабам бомбардировкам Германии англо-американской авиацией в ходе Второй мировой войны, провели системное социологическое исследование советского общества с целью поиска его «ахиллесовой пяты». Впоследствии такого рода мероприятия с привлечением социологов, психологов и специалистов по межнациональным отношениям приняли долговременный характер и помогли «нащупать» организаторам тайной подрывной деятельности уязвимые места в советском обществе, что, в частности, позволило стимулировать процессы брожения в среде советской интеллигенции. В аналогичном направлении работали британские спецслужбы.

— Вы имеете в виду операцию «Лиотэ»?

— Да, на Западе наши противники планируют свои действия на многие десятилетия вперед. Британцы в июле 1953 года, т.е. спустя четыре месяца после смерти Сталина, приступила к работе по плану «Операция Лиотэ» с целью оказания непрерывного разлагающего влияния на население СССР и подконтрольных ему стран. Речь шла о долгосрочной стратегии разрушения Советского Союза изнутри. На быстрый результат аналитики МИ-6 не рассчитывали и нацеливались на многолетнюю кропотливую работу.

— Филипп Денисович Бобков писал на эту тему…

— Да, Филипп Денисович, начальник нашего 5-го управления, писал уже в отставке: «Лиотэ — это французский маршал, на заре века воевавший во главе колониальных войск в Алжире. Натерпевшись от палящего алжирского солнца, маршал приказал высадить вдоль дороги деревья, которые дадут тень. На замечание, что деревья вырастут лет через пятьдесят, Лиотэ ответил, что именно поэтому работу следует начать сегодня… Таким образом, план не рассчитывал на скорую удачу. Цель ставилась нелегкой: подрыв государственного строя в СССР, проведение нелегальных акций с использованием всех методов и приемов тайной войны». Но в конечном счете дело не в ЦРУ и МИ-6…

— А в ком? Или в чем?

— Курс на разрушение СССР без военных действий соответствовал глобальным замыслам наднациональных кругов, которые некоторые аналитики называют «мировым правительством». Конечно, никакого мирового правительства в привычном нам смысле нет. Это «собирательное» понятие, под которым имеется в виду наличие нескольких надправительственных, надгосударственных структур, выражающих интересы транснациональных финансово-промышленных групп. В первую очередь это — Совет по международным отношениям в Нью-Йорке, Бильдербергский клуб (по названию гостиницы «Бильдерберг» в голландском городе Остербеке, где в 50-е годы состоялось его первое заседание), Трехсторонняя комиссия или «Трилатерали», в заседаниях которой помимо американцев и европейцев участвуют японские «избранные». Эти и некоторые другие структуры образуют наднациональный уровень согласования интересов владельцев транснациональных корпораций и крупнейших банкиров. Ротшильды, Рокфеллеры, Барухи, Варбурги… — это лишь верхушка айсберга хозяев истории.

Элиту «золотого миллиарда» не прельщала перспектива ядерного столкновения США и СССР, в результате которого, даже в случае победы стран НАТО, уцелевшая часть человечества оказалась бы в очень незавидном положении. На эту тему много размышлял президент Джон Кеннеди. Уже после его гибели была создана рабочая группа на базе Совета национальной безопасности США, на заседаниях которой при участии нью-йоркского Совета по международным отношениям проходит серия обсуждений на тему «дальней границы» (high frontier) мировой истории.

Весной 1967 года в СССР с тайной миссией побывал неофициальный представитель президента США Макджордж Банди, а 23—25 июня 1967 года в Гласборо (американский штат Нью-Джерси) происходит встреча между Линдоном Джонсоном и председателем Совета Министров СССР А.Н. Косыгиным. Достигнутые тогда первые предварительные договоренности и привели к политике разрядки напряженности («политика детанта») и достижению Хельсинкских соглашений.

Тогда же стало наблюдаться создание многоступенчатой системы интеллектуальных центров и международных неправительственных организаций, которые занялись исследованием «глобальных проблем человечества» и поиском «новой формулы мироустройства». В 1968 году создается «Римский клуб», в 1972 году — Международный институт прикладного системного анализа (в его деятельности активно участвовали ученые не только западных, но и, с разрешения ЦК КПСС, советские ученые), в 1973 году — уже упомянутая Трехсторонняя комиссия.

Именно транснациональная элита Запада сдерживала «ястребиные» амбиции своих военных кругов, руководствуясь отнюдь не альтруистскими соображениями. У нее существовало свое концептуальное понимание контуров, дальних границ будущего.

— Об этом нам рассказывал и Александр Александрович Зиновьев…

— Зиновьев, в 1970—1980-е годы живший на Западе и много общавшийся тогда с теми, кого порой называют «мировой закулисой», считал, что существует не мировое правительство, а мировое сверхобщество. В него, по его оценке, входили в конце минувшего века до 80 миллионов человек, мировые экономические империи, СМИ, своя иерархия. Вот оно и управляет планетой, а США — суть метрополия этого сверхобщества…

Это глобальное сверхобщество, исходя из своих геополитических замыслов, планировало, по данным Зиновьева, России судьбу бастиона антикоммунизма в борьбе против коммунистического Китая. А для этого надо было разрушить СССР и «десоветизировать» Россию. Тот же Зиновьев вспоминал, что в западных интеллектуальных кругах цинично шутили: Вашингтону война с Китаем обойдется в 30—50 миллионов русских…

К нам в Москву еще в советское время поступала информация на сей счет. Поэтому есть свидетельства тому, что распад СССР не просто отвечал интересам влиятельных мировых кругов, но и был ими инициирован. В 1990-е годы в одной из петербургских газет было напечатано интервью с неким Афанасием Стригасом, западным политологом, когда-то служившим военным атташе, а затем консультантом при высшем военном командовании НАТО. Понятно, фамилия вымышленная, но часть его высказываний подтверждается данными из других, проверенных источников, и это позволяет серьезно отнестись к его информации относительно причин краха СССР — хотя бы в качестве гипотезы.

Стригас утверждал, что крах СССР был инициирован еще в 1973 году Трехсторонней комиссией и частью членов Бильдербергского клуба. «Цель краха СССР, — сказал Стригас, — продемонстрировать всему миру неудачу коммунистической идеи, представить ее как систему, которая является антигуманной. Кроме того, это было сделано и потому, что население Земли возрастает каждый год на 2 процента… Каждый человек в принципе с одной стороны — пустое место, а с другой — угроза для глобальных лидеров… и они находятся в постоянном опасении, не пробудятся ли люди и не потребуют ли долю богатства, которая является их по справедливости». Агентство национальной безопасности, одна из ведущих спецслужб США, опасалось, что развитие СССР может пойти в не устраивающем западную элиту направлении, и это было решено предотвратить расчленением страны.

— В Москве были в курсе этих планов?

— Отвечу так: советские спецслужбы и на закате «Красной империи» сохраняли свою эффективность, многие из намерений Запада относительно СССР были нам довольно детально известны, как и попытки задействовать для крушения державы выпестованную ими «пятую колонну» — «агентов влияния». Имена некоторых были установлены.

Владимир Александрович Крючков не просто так после своего ареста говорил со следователем на эту тему. Вот его показания от 17 декабря 1991 года — к счастью, они сохранились: «Поступала также информация о том, что после распада Союза начнется массированное давление извне на отдельные территории совсем недавно единого Союза для установления на них иностранного влияния с далеко идущими целями. Поступали сведения о глубоко настораживающих задумках в отношении нашей страны. Так, по некоторым из них, население Советского Союза слишком велико, и его следовало бы разными путями сократить… По этим расчетам, население нашей страны было бы целесообразно сократить до 150— 160 миллионов человек. Определялся срок — в течение 25—30 лет. Территория нашей страны, ее недра и другие богатства в рамках общечеловеческих ценностей должны стать достоянием определенных частей мира. То есть мы должны как бы поделиться этими общечеловеческими ценностями».

— До Горбачева доводилась информация?

— Михаил Сергеевич со своим ближайшим окружением — это Яковлев, Шеварднадзе и некоторые другие партийные бонзы — делали вид, что ничего страшного не происходит, что тайная война против СССР — это разговоры чекистов, отрабатывающих свой хлеб…

Президент СССР убаюкивал себя мыслью о том, что он со своей Раисой Максимовной принят в мировую элиту. Это тешило самолюбие бывшего ставропольского комбайнера, хотя на Ставрополье в свое время шутили, что найти этот комбайн еще сложнее, чем угольную шахту, на которой трудился Никита Хрущев. Горбачева Запад целенаправленно дезориентировал, вводил в заблуждение показным добрым отношением, играл на его тщеславии и самоуверенности. Особенно преуспела в этом премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, опытный и умный политик.

К 1991 году плод уже созрел. Горбачев стал не нужен Западу. Американская разведка невысоко оценивала шансы Горбачева удержаться у власти. Рассекреченные в 1999 году документы ЦРУ США свидетельствуют, что в конце 80-х годов американская разведслужба информировала свое государственное руководство о том, что Горбачев теряет контроль над ситуацией в стране и что его уход из большой политики фактически предрешен. «Шансы на то, что Горбачев сумеет успешно преодолеть проблемы, с которыми он сегодня сталкивается и многие из которых порождены им самим, в высшей степени сомнительны», — отмечалось в аналитической записке на имя президента США в сентябре 1989 года. Так называемая программа реформ Горбачева, утверждали американские разведчики, является «весьма спорной и основывается больше на благих пожеланиях».

В апреле 1991 года ЦРУ направило в совет национальной безопасности документ, в котором констатировало: «В результате политического маневрирования и провалов в политике авторитет Горбачева упал до нулевой отметки».

— Могли на Горбачева как-то психологически воздействовать? Трудно укладывается в голове, что партийный функционер, добравшийся до самой вершины власти, взял и так спокойно, без особой борьбы все отдал…

— Вы, наверное, имеете в виду разговоры о том, что Горбачев оказался жертвой психотронного воздействия одной из западных спецслужб? Не берусь судить, я этими вопросами по роду службы не занимался. Хотя не секрет, что и в СССР, и в западных странах велись тогда исследования по проблематике контроля за сознанием, искались способы скрытного дистанционного воздействия на психику.

— Говорят, что в ряде стран технологии вхождения в чужое сознание удалось создать…

— В КГБ СССР был такой Борис Ратников, после распада СССР он стал генерал-майором, в 1991—1994 годах был первым заместителем начальника Главного управления охраны РФ. Уже после выхода в отставку он заявлял, что пси-воздействие — это не шарлатанство, и не пройдет и 10 лет, как психотронное оружие станет более грозным, чем ядерное.

Сообщения в открытой печати на эту тему есть, не могу сказать, какова в них доля правды. То, что в США предпринимались попытки реализовать идею пси-воздействий на основе восточных психофизических систем, а также гипноза, нейролингвистического программирования и компьютерных психотехнологий, это верно. В Испании велись какие-то исследования по изучению воздействия различных физических факторов на головной мозг с целью научиться нарушать функции тех или иных органов, изменять состояние психики.

Генерал Ратников утверждал в одном из газетных интервью, что в начале 1990-х годов зарубежные круги предпринимали попытки манипулировать сознанием Ельцина перед его визитом в Японию, «программировать» на то, чтобы отдать ряд Курильских островов. Если это действительно так, то гипотетически жертвой пси-воздействия мог стать и Горбачев, хотя замечу, что к воспоминаниям нас, ветеранов, надо относиться критично, с годами мы порой становимся фантазерами…

— Тогда о более земном: к началу 1990-х годов экономика США, так же как и советская, была не в лучшем состоянии…

— Дела у американцев в финансовой сфере стали ухудшаться при Рейгане, какой бы мощной ни была их экономика, но и у нее появились трудности, напряжение в финансовой системе росло. Еще несколько лет такой же гонки вооружений, как в первой половине 80-х годов, и американский истеблишмент дрогнул бы, оказавшись перед перспективой экономического поражения. И это не фантастическое предположение! В начале 90-х годов бывший министр финансов в администрации Рейгана Дэвид Стокман в интервью одной из итальянских газет сделал очень любопытное признание. По его словам, без Михаила Горбачева и без Японии Америка «не выплыла бы». В первую половину 80-х годов, отметил он, происходило состязание между СССР и США за то, кто первым придет к экономическому коллапсу. «На наше счастье, — заявил Стокман, — победил СССР, опередивший нас на самую малость. США переживали самый страшный дефицит бюджета и самый опасный паралич власти за всю свою историю». Крах СССР позволил американцам прекратить довооружение и пересмотреть свои экономические и социальные программы. Стокман считает, что, не приди Михаил Горбачев к власти в СССР, США потерпели бы банкротство в течение 4—5 лет.

— С позиции прожитых лет, что стало причиной краха СССР?

— На сей счет есть много мнений, порой диаметрально противоположных. Распад Советского Союза рассматривают как результат перерождения правящей верхушки КПСС, ее бездарности, неспособности к обновлению социализма. И как проявление неких закономерностей общественного развития и даже «тупиковости» социалистического выбора. Вероятно, правильнее вести речь о комплексе причин.

Одна из них — самоуспокоенность советской элиты после смерти Сталина и последующего достижения военно-стратегического паритета с Западом, потеря чувства реальной опасности холодной войны. Об этом хорошо сказал несколько лет назад уже упомянутый нами Филипп Денисович Бобков: «Слепая вера в непобедимость, в нерушимость строя, в монолитность советского общества. Вера эта не только сковала государственную мысль вождей, но прочно вросла в сознание большинства советских граждан. Руководство партии и государства не желало видеть такой опасности, отмахивалось от информации о назревавших в стране кризисных явлениях, о неблагополучии в межнациональных отношениях, о возраставшем недоверии населения к отрывавшемуся от народа руководящему звену партии и государства, о росте сил, несогласных с политикой, проводимой партией. А это создавало почву, воспринимавшую западную пропаганду, порождало среду, готовую сотрудничать с проникавшими в страну эмиссарами и агентами специальных служб и антисоветских центров».

Есть и иная причина, думается, тоже весьма важная — утрата социалистическим строем идеологической привлекательности и для внешнего мира, и для собственного населения. СССР, как верно подметил оригинальный французский мыслитель и бывший марксист Режи Дебре, утратил конкурентоспособность в области производства символов и способность формировать символическое воображение людей. «Мне кажется, — сказал Дебре в одном из интервью, — Америка выиграла соревнование с СССР именно на этой почве, не увеличивая ни производства ракет, ни численности дивизий. Советские руководители не поняли, что изменилась сама природа отношений силы и могущества. Грубо говоря, танковая дивизия не может конкурировать с рок-н-роллом. Последний — сильнее. Политики СССР этого не поняли, потому что Маркс этого не понимал. Маркс полагал идеологию отражением базиса. Что не совсем так. Идеология — это созидательная и динамичная сила. Люди живут в состоянии мечты, а чтобы они могли мечтать, им необходимы фильмы, песни, музыка и т.д., короче, нужны элементы культуры, которые СССР больше не создавал»…

Так что по большому счету ГКЧП, несмотря на благие намерения, был обречен. Его поражение ускорило уже шедший процесс распада СССР. Победа гэкачепистов лишь бы законсервировала на какое-то время СССР. Но Янаев, Павлов, Шенин, Крючков, Язов, Бакланов — при всем уважении к ним — не были людьми, способными придать новый облик идее социальной справедливости, вернуть советской модели жизнеустройства привлекательность в глазах миллионов людей. И в этом была трагедия Советской державы.