Крушение «Мэри Дир», Мэддонс-Рок

Глава 1

Я устал, зверски замерз и был немного напуган.

Навигационные огни, красный и зеленый, бросали на паруса таинственный свет. Вокруг ничего, кроме непроглядной темноты и порывистого шума моря. Я снял ботинки со сведенных судорогой ног и обмотал их мешком из–под ячменного сахара. Над моей головой, точно призраки, извивались обвисшие Паруса, хлопавшие при каждом повороте «Морской ведьмы».

Ветер стих, и яхта продвигалась медленно, но волнение после очередного мартовского шторма оставалось достаточно сильным. Своим отупевшим от усталости мозгом я понимал, что это временное затишье. Шестичасовой прогноз погоды не предвещал ничего хорошего. Обещали штормовые ветра в районах Роколла, Шеннона, Соула и Финистерре. Подсветка компаса в нактоузе чуть–чуть освещала окутанную мглою яхту, скользящую в ночи.

Как часто я мечтал выйти в море! Но сейчас, несмотря на то, что уже стоял март, я так замерз после пятнадцатичасовой «прогулки» по Ла–Маншу, что не ощущал никакой радости от путешествия на собственной яхте. Стремительная волна ударила в корму, обдав мне брызгами затылок.

О Боже! Ну и холод! Холод и вода, а на небе ни звездочки!

Хлопнула дверь камбуза, и в освещенном помещении я мельком увидел плотную фигуру Майка в непромокаемом костюме.

Обеими руками он сжимал дымящуюся кружку. Дверь захлопнулась, отрезав меня от освещенного мира, и снова я оказался в темноте, наедине с морем.

– Бульончика не желаешь?

В тусклом свете нактоуза я разглядел веселое, веснушчатое лицо Майка, склонившееся ко мне. Улыбаясь из–под капюшона, он протягивал мне кружку.

– Очень вкусный, только что с камбуза, – сказал он, но тут улыбка медленно сошла с его лица. – А это еще что такое? – Он смотрел за мое левое плечо, явно увидев что–то позади. – Ведь это же не луна?

Я повернулся и увидел какой–то холодный зеленый свет. От страха у меня перехватило дыхание. В памяти тотчас же всплыли страшные и таинственные рассказы старых моряков. А свет меж тем становился все более ярким, фосфоресцирующим и неземным – ужасное мертвенное сияние, словно от гигантского светлячка. Затем он вдруг превратился в маленькую зеленую точку, и я заорал Майку:

– Фонарь, быстро!

Это был свет правого борта надвигающегося на нас огромного судна. Теперь наконец показались его тусклые, желтые иллюминаторы и донеслись звуки работающей машины. Тихая, пульсирующая дробь напоминала приглушенные звуки тамтамов.

Узкий луч фонаря системы «Олдис» пронзил ночную тьму, ослепив нас светом, пронзающим густой туман: я даже не понимал, как плотно мы окутаны этой пеленой.

И все же свет фонаря позволил разглядеть белую пену волн, ударяющих в нос судна, а вскоре и очертания самого носа. Мгновение спустя я увидел всю переднюю часть судна. Мне показалось, будто из тумана на нас надвигается корабль–призрак и его острый нос уже возвышается над нашей яхтой. Я судорожно вцепился в руль.

Казалось, прошел целый век, пока «Морская ведьма» поворачивалась под слабым ветерком, наполнявшим кливер, и все это время я чувствовал, как таинственное судно приближается к нам.

– Сейчас оно врежется в нас! Господи! Сейчас оно нас ударит!

В ушах у меня до сих пор стоит крик Майка, пронзающий ночную тьму. Он лихорадочно размахивал фонарем, направляя свет на капитанский мостик.

Вся махина была освещена, и желтый свет лился из иллюминаторов. На скорости добрых восьми узлов судно неумолимо приближалось к нам всей своей огромной массой, не делая никаких попыток изменить курс.

Грот–мачта и бизань–мачта угрожающе затрещали. Кливер перекинулся налево. На мгновение я застыл, глядя, как нос нашей яхты заваливается под ветер. Каждый уголок «Морской ведьмы», от кончика бушприта до топа мачты, был залит зеленым светом огня на правом борту громадины, нависшей над нашими головами.

Я перебросил кливер на правый борт, ощутил, как наполняется парус, и вдруг услышал крик Майка:

– Осторожно! Держись!

Раздался ужасный рев, и на яхту обрушилась белая водяная стена. Она залила кокпит, сбросила меня с моего сиденья и смыла бы за борт, не ухватись я изо всех сил за руль.

Паруса угрожающе вздулись, палуба и часть грота на мгновение оказались под водой, и вскоре ужасное судно заскользило мимо нас, как крутой берег.

По мере того как вода уходила с палубы белой пеной, «Морская ведьма» медленно выпрямлялась. Я все еще держался за руль, а Майк, мертвой хваткой вцепившись в конец бакштага, отчаянно ругался. Его слова еле–еле доносились до меня, заглушаемые стуком машины.

Затем в ночной тьме раздался еще один звук – это вода стекала с лопастей винта.

Я окликнул Майка, но он и сам, осознав опасность, снова включил свой фонарь. В ярком свете мы увидели грязную, покрытую водорослями и ракушками корму судна и лопасти винта, вздымающие водоворот пены.

«Морская ведьма» дрожала, паруса обвисли, вода несла ее в этот водоворот, и лопасти страшного винта вращались так близко от нашего борта, что всю палубу и кокпит заливала белая пена. Этот кошмар продолжался всего мгновение, после чего громада исчезла в темноте, а мы остались качаться на волнах, оставленных винтом. Фонарь высветил название – «Мэри Дир. Саутгемптоп».

Корма судна постепенно скрывалась из виду, а мы не сводили изумленного взгляда с этих проржавевших букв.

Теперь только мягкий, удаляющийся стук машины напоминал о судне. Какое–то время во влажном воздухе ощущался запах гари.

– Подонки! – закричал Майк, внезапно обретя дар речи. – Подонки!

Он повторил это несколько раз. Дверь кубрика открылась, и на палубу вышел человек. Это был Хэл.

– Вы в порядке, ребята?

Его голос, деланно спокойный и какой–то неуместно веселый, слегка дрожал.

– А ты что, ничего не видел? – закричал Майк.

– Да нет, видел, – ответил тот.

– Они наверняка заметили нас! Я светил прямо на капитанский мостик! Будь они поосторожнее…

– Вряд ли они могли быть осторожны… Мне кажется, на капитанском мостике вообще никого не было.

Слова эти прозвучали так спокойно, что до меня не сразу дошел их смысл.

– Что значит – на мостике никого не было? – спросил я.

Хэл подошел к нам:

– Я понял это как раз перед тем, как нас накрыла волна. «Что–то произошло», – подумал я, подошел к иллюминатору и посмотрел туда, куда светил фонарь: прямо на капитанский мостик. По–моему, там никого не было. Я никого не увидел.

– Час от часу не легче! – сказал я. – Да ты понимаешь, что говоришь?

– Конечно, понимаю. – Он говорил с категоричностью, присущей военным. – Странно, а?

Не такой Хэл человек, чтобы выдумать подобное. Х.А. Лауден, для всех своих друзей просто Хэл, был полковником артиллерии в отставке и большую часть лета обычно бороздил океан. Это был опытный моряк.

– Ты что же, хочешь сказать, что кораблем никто не управлял? – недоверчиво спросил Майк.

– Не знаю, – ответил Хэл. – Все это так невероятно. Одно могу сказать: на мгновение я ясно увидел внутреннюю часть ходовой рубки, и, насколько мне удалось разглядеть, там никого не было.

Все мы были ошеломлены и некоторое время не могли произнести ни слова. Мысль о том, что огромное судно само по себе движется по усеянному подводными скалами морю в непосредственной близости от французского берега и за штурвалом никого нет, показалась нам абсурдной.

Молчание нарушил Майк, как всегда практичный:

– Куда подевались наши кружки? – Луч фонаря высветил кружки, валявшиеся на полу кубрика. – Пойду принесу еще немного варева. – Он обратился к полуодетому Хэлу, который прислонился к штурманской рубке: – А вы, полковник? Как насчет бульона?

Хэл кивнул:

– От горячего бульона не откажусь! – Он проводил глазами Майка, спускавшегося в кубрик, а потом повернулся ко мне: – Теперь, когда мы одни, могу признаться, что момент был не из приятных! Как это мы умудрились оказаться прямо под носом этой громадины?

Я объяснил, что судно было так далеко от нас, что мы не услышали вовремя рокот его машины. Мы всего лишь увидели зеленый навигационный огонь правого борта, внезапно надвинувшийся на нас из тумана.

– Неужели не было никаких сигналов?

– Мы их, во всяком случае, не слышали!

– Странно!

Какое–то время Хэл стоял неподвижно, прислонившись всем своим длинным телом к левой стороне рубки, затем прошел на корму и сел рядом со мной.

– Во время вахты ты следил за барометром? – спросил он.

– Нет. А что?

– Давление все время падает. – Длинными руками он обхватил свои плечи, прикрытые только морской фуфайкой. – С тех пор, как я вышел сюда, оно опять

немного упало. – Поколебавшись, Хэл добавил: – Знаешь, очень скоро может налететь шторм. – Не дождавшись моего ответа, он вынул трубку и затянулся. – Джон, сказать по правде, мне это совсем не нравится! – Хэл говорил очень спокойно, и от этого его слова звучали еще убедительнее. – Если прогноз сбудется и задует норд–вёст, мы окажемся у подветренного берега. Я не люблю штормы, не люблю подветренные берега, особенно если это острова Ла–Манша!

Мне показалось, что он хочет повернуть назад, к французскому берегу, поэтому решил промолчать. Молча и немного испуганно я не сводил с компаса глаз.

– Жаль эжектор, – бормотал он, – не выйди эжектор из строя…

– С чего ты вдруг об этом вспомнил? – Эжектор был единственным неисправным механизмом на яхте. – Ты же всегда говорил, что презираешь механизмы!

Хэл пристально глядел на меня своими голубыми глазами.

– Я только хотел сказать, – мягко продолжил он, – что, если бы эжектор был исправен, мы бы уже давно прошли половину Ла–Манша и ситуация сложилась бы совсем иначе.

– Но уж поворачивать назад я не собираюсь!

Он вынул изо рта трубку, словно собирался что–то сказать, но снова засунул ее в рот и затянулся, пристально глядя на меня.

– Ты просто не привык ходить на яхтах, не приспособленных для океанской килевой качки!

Я не хотел говорить этого, но был очень рассержен, да и напряжение после случившегося давало о себе знать.

Наступило неловкое молчание. Наконец он перестал посасывать трубку и тихо произнес:

– А в общем, все не так уж и плохо. Хотя снасти проржавели и канаты сгнили, но паруса…

– Все это мы обсудили еще в Морле! – отрезал я. – Сколько яхт пересекают Ла–Манш и в худшем состоянии, чем «Морская ведьма»!

– Но не в марте, когда бушуют штормы, а мотор вышел из строя! – Он встал, подошел к мачте и что–то отковырнул. Раздался треск расщепляемого дерева. Хэл вернулся и бросил к моим ногам обломок: – Вот что наделала носовая волна! – Он снова сел рядом. – Все это не страшно, Джон! Яхта не была на ходу, и тебе хорошо известно, что корпус может прогнить так же, как и оснастка, если судно два года провалялось на французском берегу.

– Корпус в порядке, – ответил я, уже немного успокоившись. – Надо лишь заменить пару досок да укрепить старые. Вот и все. Прежде чем купить «Морскую ведьму», я облазил с ножом весь корпус. Древесина почти всюду в отличном состоянии.

– А как с креплениями? – Он слегка приподнял правую бровь. – Только специалист мог бы сказать тебе, все ли в порядке.

– Я уже говорил, что не премину досконально проверить яхту, как только мы придем в Лимингтон.

– Да, но сейчас–то что нам делать? Если этот шторм застигнет нас врасплох… Я старый моряк и люблю море, но шутить с ним все же не стоит.

– Мне сейчас не до осторожности, – ответил я. Дело в том, что мы с Майком на паях организовали

небольшую спасательную компанию и каждый день, на который откладывалась доставка яхты в Англию для переоборудования, можно было считать потерянным для работы. Хэл это знал.

– Я только предлагаю тебе немного изменить курс. Сейчас мы идем бейдевиндом и можем взять курс на остров Гернси. Потом с попутным ветром можно попытаться поискать пристанище в Питер–Порте.

– Конечно! – Я потер глаза рукой. Мне следовало бы догадаться, к чему он клонит, но я слишком устал и все еще не мог оправиться от пережитого: ведь это странное судно чуть не протаранило нас!

– Если ты разобьешь посудину вдребезги, ты можешь распрощаться со своей спасательной компанией! – Слова Хэла словно вторили моим мыслям. Он принял мое молчание за отказ. – Если не считать парусов, мы не так уж хорошо экипированы!

Это была чистая правда. Нас на яхте было только трое. Четвертый член команды, Ион Бейрд, валялся с морской болезнью с тех пор, как мы вышли из Морле, а яхта водоизмещением в сорок тонн великовата для трех человек.

– Ладно, – согласился я. – Идем на Гернси. Хэл удовлетворенно кивнул:

– Тогда надо повернуть на шестьдесят пять градусов к северу, а потом на восток.

Я положил руль вправо и взглянул на компас. Перед тем как мы встретились с таинственным судном, Хэл, наверное, занимался прокладкой курса.

– А ты небось и расстояние уже вычислил?

– Пятьдесят четыре мили. С такой скоростью мы только к утру доберемся до цели.

Снова повисло неловкое молчание. Мне было слышно, как он посасывает пустую трубку. Я избегал смотреть на него и тупо уставился на компас. Черт возьми, я и сам мог бы подумать о Питер–Порте! Но в Морле с яхтой было столько возни, перед отплытием я работал до изнеможения…

– Это судно… – Голос Хэла донесся откуда–то сбоку, несколько неуверенно, прерывая стену молчания. – Все–таки это, черт подери, подозрительно, – прошептал он. – Знаешь, если бы на борту действительно никого не было… – Он замолчал, а потом, шутя, добавил: – Такой трофей обеспечил бы тебя на всю жизнь!

Мне послышались в голосе Хэла серьезные нотки, но, когда я поднял глаза, он пожал плечами и рассмеялся:

– Ну ладно, я пошел спать!

Он встал и уже из двери кубрика пожелал мне спокойной ночи.

Вскоре снова появился Майк с горячей кружкой. Пока я, обжигаясь, прихлебывал бульон, Майк продолжал рассуждать о загадочной «Мэри Дир», но вскоре с бульоном было покончено и он отправился на покой, оставив меня наедине с ночью.

Неужели на капитанском мостике действительно никого не было? Просто фантастика! Пустое судно, болтающееся само по себе посреди Ла–Манша!

Правда, когда ты одинок и замерз, когда над тобой лишь слабо волнуются паруса, окутанные влажным, мрачным туманом, в голову полезет и не такое!

В три Хэл сменил меня, и я на пару часов погрузился в сон. Но и во сне меня преследовали тупые проржавевшие носы, нависающие над яхтой и медленно падающие на нее. Я проснулся в холодном поту и некоторое время лежал, размышляя над словами Хэла. Было бы здорово выручить это судно еще прежде того, как начнет работать наша спасательная компания! Идея мелькнула у меня в голове, но я снова заснул. Однако через мгновение проснулся и снова проковылял в кокпит. Наступал самый тяжелый, одуряющий предрассветный час, и все воспоминания о «Мэри Дир» мгновенно улетучились от пронизывающего холода.

Светало медленно, словно нехотя. В тусклом свете утра становилось видно, как лениво вздымается угрюмое море. Дул легкий северный ветер, и, меняя галсы, мы продвигались к цели.

В десять минут седьмого мы с Хэлом зашли в рубку прослушать прогноз погоды. Он начинался штормовым предупреждением для западных районов Ла–Манша. Для района Портленда, где находились мы, прогноз был таков: сначала легкий северный ветер, затем изменение ветра на северо–западный с усилением до штормового. Хэл молча посмотрел на меня. Слов не требовалось. Я проверил наше местоположение и приказал Майку держать курс на Питер–Порт.

Это было сумасшедшее утро. По небу стремительно летели рваные облака, и к концу завтрака они почти полностью заволокли небо. С надутым гротом, поставленной бизанью и огромным американским кливером наша скорость не превышала трех узлов. На море все еще стоял туман, и видимость была не более трех миль.

Мы почти не разговаривали. Думаю, мы все трое прекрасно сознавали, чем грозит нам море. Питер–Порт находился в добрых тридцати милях от нас. Тишина и безветрие угнетали.

– Пойду еще раз проверю, где мы находимся, – сказал я.

Хэл согласно кивнул. Но сверка с картой ничего нового не дала. Насколько мне удалось определить, мы находились в шести милях норд–норд–вест от Рош–Дувр – скопления скал и подводных рифов на восточной оконечности Ла–Манша. Определиться точнее я не. мог, курс слишком зависел от прилива и дрейфа.

Возглас Майка буквально выбил почву у меня из–под ног.

– В четырех румбах от нас справа по борту скала! Большая скала!

Схватив бинокль, я выбежал из рубки: — Где?

У меня пересохло во рту. Если это были скалы Рош–Дувр, тогда мы зашли гораздо дальше, чем я полагал. А ничем другим это не могло и быть: мы находились в открытом море между Рош–Дувр и островом Гернси.

– Где? – повторил я.

– Да вон там! – показал Майк.

Я протер глаза, но ничего не увидел. Облака уже растаяли, и яркий солнечный свет освещал маслянистую поверхность моря. Линии горизонта не было: на границе видимости море и небо сливались воедино.

. — Не вижу, – сказал я, глядя в бинокль, – где?

– Не могу показать. Я потерял ее из виду. Но не более, чем в миле от нас.

– А ты уверен, что это скала?

– Думаю, да. А что же это могло быть? – Он, прищурившись, смотрел вдаль. – Это была большая скала с какой–то башенкой в центре.

Скалы Рош–Дувр! Я мельком взглянул на Хэла, сидящего за рулем.

– Лучше сменить курс, – сказал я. – Из–за прилива мы идем быстрее по крайней мере на два узла. – Мой голос звучал несколько напряженно. – Если это Рош–Дувр, нас ветром может снести прямо на рифы!

Хэл кивнул и слегка повернул руль:

– Мы отклонимся примерно Миль на пять от проложенного курса.

– Да.

Хэл нахмурился, снял зюйдвестку, и его седые волосы поднялись дыбом, придав лицу бойкий, залихватский вид.

– По–моему, ты недооцениваешь себя как штурмана. Ты мастер своего дела. Какую поправку сделать на ветер?

– Румба три, не меньше.

– Есть старинная поговорка, – пробормотал он. – Осторожный моряк, если сомневается, должен считать, что идет правильным курсом! – Он посмотрел на меня, насмешливо подняв пушистые брови. – Мы же не хотим проскочить Гернси?

Мною овладели сомнения. Возможно, это был результат тревожной ночи, но я не представлял, что следует предпринять з подобной ситуации.

– А ты хорошо разглядел? – спросил я его.

– Нет.

Я повернулся к Майку и снова спросил, уверен ли он, что видел именно скалу.

– В таком тумане ни в чем нельзя быть уверенным.

– Но ты же что–то видел?

– Да. В этом я уверен. И по–моему, там было что–то вроде башни.

Солнечный луч, прорвавшийся сквозь утренний туман, осветил кубрик.

– Тогда это, должно быть, скалы Рош–Дувр, – пробормотал я.

– Смотри! – закричал Майк. – Туда, туда смотри! Я посмотрел туда, куда он указывал пальцем. Почти

у горизонта в бледных лучах солнца виднелся силуэт довольно плоской скалы со светлой башенкой посередине.

Я попытался рассмотреть ее в бинокль, но все равно ничего не увидел, кроме размытых, туманных контуров: что–то красноватое мерцало в золотистой дымке.

Нырнув в штурманскую рубку, я схватил карту и уставился на обозначения рифов Рош–Дувр. Первые из них' находились примерно в миле к северо–западу от 92–футового маяка.

– Держи курс на норд, – крикнул я Хэлу, – и обойди ее как можно быстрее.

– Ну, ну, штурман! – Он повернул руль и скомандовал Майку поставить парус.

Когда я вышел из рубки, он смотрел через плечо на Pour–Дувр.

– Знаешь, – обратился он ко мне, – есть в этом что–то странное. Я никогда не видел Рош–Дувр, но отлично знаю все острова Ла–Манша. Так вот, должен сказать, что никогда не видел–там таких красных скал.

Я прислонился к рубке и снова навел бинокль на необычную скалу. Солнечный свет стал более ярким, и видимость улучшалась с каждой минутой. Я четко увидел «скалу» и рассмеялся:

– Это не скала. Это корабль.

Теперь в этом не было сомнения. Проржавевший корпус был четко виден, а то, что Майк принял за башню, оказалось единственной дымовой трубой.

Ложась на старый курс, все мы облегченно смеялись.

– А мы–то сдрейфили от одного его вида, – усмехнулся Майк, убирая грот.

Теперь, когда мы легли на прежний курс, было легко заметить, что корабль неподвижен. Когда мы еще немного приблизились к нему и уже ясно различали его контуры, то увидели, что борт слабо колышется в такт легкому волнению моря.

Двигаясь старым курсом, мы бы прошли на расстоянии полумили от его правого борта. Было что–то странное в этом корабле с проржавевшим корпусом и нелепо опущенным носом.

– Наверное, выкачивают из трюма воду, – несколько неуверенно предположил Хэл. Он был явно озадачен.

Я сфокусировал бинокль, и очертания посудины приблизились. Это было старое судно, с прямым носом и четкой линией бортов. У него были старомодная корма, несколько стрел кранов вокруг мачт и довольно громоздкая надпалубная надстройка. Единственная труба, как и мачты, стояла почти вертикально. Когда–то судно было окрашено в черный цвет, но сейчас проржавело и выглядело неухоженным. Я не мог отвести взгляда от этого безжизненного корабля.

Вдруг я увидел спасательную шлюпку.

– Давай–ка, Хэл, держи курс прямо к нему! – прокричал я.

– Что–то не так? – спросил Хэл, немедленно отреагировав на мой повелительный тон.

– Да. Со шлюпбалки вертикально свешивается одна из спасательных шлюпок.

Но дело обстояло еще интереснее: другие шлюпбалки были пусты! Я протянул ему бинокль.

– Посмотри на переднюю шлюпбалку! – сказал я голосом, дрожащим от возбуждения.

Вскоре мы увидели и шлюпку, и пустые шлюпбалки невооруженным глазом.

– Похоже, оно покинуто, – сказал Майк. – И нос у него немного опущен. Ты не думаешь… – Он не договорил. Эта же мысль одновременно пришла в голову всем нам.

Мы подошли к середине борта. Название на носу не удалось разглядеть из–за ржавчины. Вблизи судно имело довольно жалкий вид. Проржавевшие листы обшивки кое–где отошли, палубные надстройки повреждены, судно явно накренилось на нос так, что под поднявшейся кормой была видна часть гребного винта. Со стрел кранов безжизненно свисали гирлянды тросов. Это было, конечно, грузовое судно, и, похоже, ему здорово досталось.

Мы подошли примерно на кабельтов, и я принялся кричать в мегафон, но мой голос потерялся в безмолвии моря. Ответа не было. Лишь волны мерно ударялись о борта корабля. Мы подошли еще ближе, и Хэл постарался пройти под его кормой. Думаю, все мы старались прочесть название судна. Вдруг прямо над нашими головами мы увидели ржавые буквы: «Мэри Дир. Саутгемптон». Значит, это его мы встретили ночью!

Судно было большим, водоизмещением по меньшей мере в шесть тысяч тонн. Возле такого покинутого судна должен был бы находиться спасательный буксир, но вблизи мы не заметили ни одной посудины.

«Мэри Дир» стояла одинокая и безжизненная в двадцати милях от французского берега. Когда мы огибали судно, я бросил взгляд на его правый борт. Обе шлюпбалки были пусты, спасательные шлюпки исчезли.

– Ночью ты был прав, – произнес Майк, повернувшись к Хэлу. – На капитанском мостике действительно никого не было.

Скользя мимо судна, мы в глубоком молчании разглядывали его, испытывая мистический ужас перед тайной. С пустых шлюпбалок сиротливо свисали канаты, а из трубы нелепо поднималась тоненькая струйка дыма. Это был единственный признак жизни.

– Сдается мне, его покинули незадолго до того, как оно чуть не пропороло нас, – предположил я.

– Но оно дымит вовсю, – пробормотал Хэл. – Когда судно покидают, машины обычно глушат. И почему они не запросили помощи по радио?

Я подумал о том, что Хэл сказал прошлой ночью. Если на борту действительно никого нет…

Вцепившись в поручень, я напряженно смотрел на судно, пытаясь найти хоть какие–то признаки жизни, но ничего, кроме тонкой струйки дыма, не заметил.

Наша компания по спасению судов! Пароход водоизмещением в шесть тысяч тонн, покинутый и дрейфующий! Невероятно! Если бы нам удалось привести его в порт под парами…

Я повернулся к Хэлу:

– Как ты думаешь, можно ли подвести «Морскую ведьму» достаточно близко к. этой посудине, чтобы я мог ухватиться за какой–нибудь трос?

– Не будь идиотом! Волнение еще не утихло. Мы можем повредить яхту, а если начнется шторм…

Я забыл об осторожности:

– Меняем курс! Всем на подветренный борт!

Я послал Майка вниз вытащить Иона из его койки.

– Мы подойдем к нему бейдевиндом, – сказал я Хэлу. – Когда ты будешь проходить мимо, я ухвачусь за один из канатов!

– Это безумие! Ты слишком тяжел, чтобы проделывать такие трюки! А если задует ветер? Я же не смогу тебя…

– Да черт с ним, с ветром! – заорал я. – Ты думаешь, я упущу такую возможность? Что бы ни случилось с беднягами, которые бросили корабль, для нас с Майком это единственный шанс в жизни!

Внимательно посмотрев на меня, он кивнул:

– О'кей! Это твое судно. Когда мы подойдем с подветренного борта, у меня могут возникнуть трудности с ветром. – Он замолчал и взглянул на флагшток.

Я сделал то же самое, потому что положение судна теперь изменилось. Пароход вздымался перед нами, а вода с шумом ударяла ему в нос, обдавая брызгами палубу.

Я сверился с компасом.

– Тебе будет не трудно отойти от него, – сказал я. – Сейчас дует норд–вест.

Он кивнул, подняв глаза к парусам:

– Ты еще не раздумал забираться на борт?

– Нет.

– Ладно. Только ненадолго. Ветер какой–то неприятный!

– Постараюсь справиться как можно быстрее. В экстренном случае включи сирену.

Мы шли со скоростью узла в четыре и быстро приближались к судну. Я зашел в рубку и позвал Майка. Он тотчас же появился, а следом за ним вылез Ион, заспанный и бледный. Я вручил ему крюк и велел стоять на носу, чтобы в любую минуту он был готов оттолкнуться.

– Прежде чем приблизиться, мы обойдем его, а потом вы быстро отчалите.

Я снял непромокаемый костюм. Ржавые бока «Мэри Дир» уже возвышались над нами. Высота казалась невероятной.

– Готов обходить? – спросил я Хэла.

– Готов, – ответил он и повернул штурвал.

«Морская ведьма» начала очень медленно заваливаться под ветер. На какое–то мгновение мне показалось, что ее длинный бушприт вот–вот проткнет ржавый борт. Но Хэл умело развернулся и повел яхту вдоль парохода.

Когда мы приблизились к «Мэри Дир», ветер почти стих и паруса лениво похлопывали. Нас покачивало на легкой зыби, а салинги почти царапали борт.

Я схватил фонарь, побежал к мачте, вскарабкался на перекладину с правого борта и стоял там, держа равновесие, упершись ногами в фальшборт и цепляясь руками за ванты.

Передние фалы шлюпбалки пронеслись мимо меня, а между мной и бортом оставалась еще пропасть в несколько ярдов.

Хэл подвел яхту ближе. Свесившись, я наблюдал, как ко мне подплывают задние фалы шлюпбалки. Раздался какой–то неприятный скрежет, когда один из салингов шваркнул по обшивке у меня над головой. Первый фал оказался на одном уровне со мной, но нас разделял еще добрый фут.

– Давай! – закричал Хэл.

Салинги снова задребезжали. Через ванты я почувствовал толчок, схватился за канат и тяжело стукнулся о борт корабля, повиснув над морем, лизавшим мои колени.

– О'кей! – заорал я.

Хэл кричал Иону, чтобы тот отчаливал. Я видел, как тот поспешно отталкивается крюком от борта. Затем что–то ударило меня между лопатками, да так, что я чуть не свалился в воду. Боясь, что меня может придавить кормой «Морской ведьмы», я отчаянно начал карабкаться по канату. Над головой у меня что–то хлопнуло, я оглянулся и увидел, что «Морская ведьма» уже отошла на некоторое расстояние от «Мэри Дир». . – Только недолго! – крикнул Хэл.

«Морская ведьма» уже накренилась от ветра, вода пенилась под ее носом и в кильватере. Она быстро набирала ход: я уже видел ее корму.

– Постараюсь побыстрее! – крикнул я вдогонку и начал взбираться.

Восхождение показалось мне бесконечным. «Мэри Дир» все время качалась, так что я то повисал над морем, то ударялся о железную обшивку борта. Были мгновения, когда я сомневался, что мне удастся забраться на палубу. Когда я наконец достиг желанной цели, «Морская ведьма» была уже в полумиле, хотя Хэл держал ее по ветру с наполненными парусами.

Море больше не было маслянисто–гладким. Воду рябили мелкие волны с белыми барашками пены. Я знал, что времени у меня мало. Сложив руки рупором, я закричал:

– Эй! На «Мэри Дир»! Есть кто живой?

Чайка тяжело спустилась на вентилятор и глядела на меня бусинками глаз. Ответа не последовало. Лишь дверь рубки регулярно, как метроном, то захлопывалась, то открывалась, да спасательная шлюпка ударялась о борт. Было совершенно ясно, что на «Мэри Дир» никого нет. На палубе наличествовали все следы запустения – порожние бутылки, тряпки, буханка хлеба, шмат сыра, раздавленный чьей–то ногой, полуоткрытый рундучок, из которого торчали нейлоновая рубашка, сигареты, пара ботинок. Судно покинули в спешке, скорее всего ночью.

Но почему?

Мной овладело чувство неловкости: на покинутом судне с его секретами и мертвенной тишиной я чувствовал себя незваным гостем, и мой взгляд невольно устремился к «Морской ведьме».

Она казалась сейчас не более игрушки в свинцовой необъятности моря и неба, а ветер начинал стонать в пустоте: «Скорее! Скорее!»

Надо быстро осмотреть судно и принимать решение!

Я побежал вперед и поднялся по трапу на капитанский мостик. Ходовая рубка была пуста. Странно, но это меня удивило. Все. здесь было так обыденно: пара грязных чашек на столике, аккуратно лежащая в пепельнице трубка, бинокль на сиденье кресла и машинный телеграф, установленный на «полный вперед». Казалось, сейчас войдет рулевой и встанет за штурвал. Но снаружи признаки тяжелых повреждений были видны невооруженным глазом. Левое крыло капитанского мостика было разбито, трап гнулся и качался, на нижней палубе фактически смыло чехлы с люков передних трюмов, перлинь был размотан петлями. Правда, на корме еще сохранились брезентовые чехлы трюмных люков да повсюду валялась свежая опалубка. Казалось, команда только что удалилась попить чаю. И все же судно было покинуто!

Осмотр ходовой рубки не пролил на тайну никакого света. Наоборот: вахтенный журнал был открыт на последней записи: «20.46 – Маяк Лез–О, азимут 114 градусов, приблизительно 12 миль. Ветер зюйд–ост, сила 2. Море спокойно. Видимость хорошая. Изменили курс на Нидлз–Норд 33 градуса ост». Запись датирована 18 марта, значит, она была сделана за час и три четверти до того, как «Мэри Дир» чуть не напоролась на нас. Записи в вахтенном журнале делались каждый час: что бы ни заставило команду покинуть судно, это произошло между девятью и десятью часами вчера вечером, вероятно, когда сгустился туман.

Хорошенько просмотрев журнал еще раз, я не обнаружил ничего, что намекало бы на грозящую опасность. На море изрядно штормило, и судно крепко потрепало. Вот и все.

«Легли в дрейф из–за шторма. Волны бьют о капитанский мостик. В трюме № 1 обнаружена течь. Насосы отказали».

Эта запись от 16 марта была самой тревожной. Сила ветра достигала 1Г баллов в течение целых двенадцати часов. А до этого, с тех пор как корабль прошел Средиземное море, ветер никогда не бывал меньше 7 баллов, то есть все время имел место умеренный шторм, а иногда упоминалось и о 10–балльном шторме. Насосы постоянно работали.

Если бы судно покинули во время шторма 16 марта, все было бы понятно. Но из вахтенного журнала явствовало, что «Мэри Дир» обошла Уэссен 18 марта при ясной погоде, спокойном море и ветре в 3 балла. Была даже такая запись: «Насосы работают хорошо. Устраняем последствия шторма и ремонтируем крышку люка № 1».

Я ничего не понимал.

По трапу я спустился на шлюпочную палубу. Дверь в капитанскую каюту была открыта. В каюте все было на своих местах, она выглядела аккуратной и прибранной. Никаких признаков поспешного ухода.

С письменного стола, с фотографии в большой серебряной рамке мне улыбалось девичье лицо. Белокурые волосы излучали свет, а внизу фотографии было нацарапано: «Папочке – счастливого пути и быстрого возвращения! С любовью, Дженнет». Рамка была покрыта угольной пылью, как и кипа бумаг, оказавшаяся грузовой декларацией, из которой явствовало, что «Мэри Дир» 13 января в Рангуне приняла на борт хлопок и следовала в Антверпен. На подносе, заваленном бумагами, сверху лежали несколько писем, полученных с авиапочтой. Конверты были аккуратно разрезаны ножом. На письмах стояли штампы Лондона, и адресованы они были капитану Джеймсу Таггарту, пароход «Мэри Дир», в Адене. Надписи на конвертах были сделаны той же рукой, что и надпись на фотографии,.нервным, закругленным почерком.

Среди массы бумаг на подносе я обнаружил листки с рапортами, написанные почерком мелким и аккуратным и подписанные Джеймсом Таггартом. Но по ним можно было лишь проследить путь судна от Рангуна до Адена.

На письменном столе, рядом с подносом, лежало запечатанное письмо, адресованное мисс Дженнет Таггарт, Университетский колледж, Говер–стрит, Лондон. Конверт был надписан другой рукой, и почтового штампа на нем не было.

Все эти мелочи быта…

Не знаю, как это выразить, но они складывались в нечто такое, что мне не нравилось. Эта каюта, такая тихая, еще хранила присутствие того, кто вел судно по морям! Осталось и само судно – безмолвное и суровое.

Возле двери я увидел два синих форменных плаща, висящих рядом. Один плащ был значительно больше другого.

Я вышел и захлопнул за собой дверь, словно желая отгородиться от внезапного, беспричинного страха.

– Эй! Есть кто–нибудь на борту?

Мой голос, высокий и хриплый, эхом раскатился по чреву судна. С палубы донеслось лишь завывание ветра.

Скорее! Надо торопиться! Еще нужно проверить машинное отделение, чтобы решить, можно ли привести судно в движение.

Спотыкаясь, я начал спускаться по трапу в темный колодец, освещая путь фонарем.

Мельком посветив в открытую дверь салона, я увидел неподвижные кресла и стулья, словно, в спешке отодвинутые от стола. В туманном воздухе едва улавливался слабый запах гари. Но он шел не с камбуза – там в холодной плите не было никаких признаков огня.

Луч фонаря высветил лежащую на столе полупустую банку консервов, масло, сыр, буханку хлеба, корка которой была покрыта угольной пылью, так же как и рукоятка ножа и пол салона.

– Есть здесь кто–нибудь? – орал я. – Эй! Есть кто живой?

Ответа не было. Я вернулся в твиндек, идущий по всей длине среднего отсека. Там было тихо и темно, как в преисподней.

Я посмотрел вниз и замер: мне послышался какой–то звук, похожий на шорох гравия. Он эхом прокатился по судну: создавалось впечатление, будто стальное днище скребет по дну моря. Этот странный, жутковатый звук резко прекратился, когда я снова зашел в твиндек. В наступившей тишине снова слышался только вой ветра.

От качки дверь в конце твиндека распахнулась, и в нее ворвался солнечный свет. Я пошел на свет, чувствуя, как усиливается резкий запах гари. Он становился все заметнее, но теперь к нему примешивались запахи горячего машинного масла, несвежей пищи и морской воды, свойственные твиндекам всех грузовых пароходов. Пожарный шланг, отходящий от гидранта возле двери в машинное отделение, вился по корме в лужах воды и исчезал в открытой двери на колодезную палубу. Я прошел по нему. Снаружи, при солнечном свете, я обнаружил, что чехол третьего люка обгорел почти наполовину, а люк четвертого трюма полуоткрыт. Пожарный шланг извивался по всей палубе, исчезая в открытом инспекционном люке.

Светя своим фонарем, я спустился на несколько ступенек. Ни огня, ни дыма не было, лишь слабый, затхлый запах, смешанный с отвратительной вонью химикатов. О стальную переборку стучал свернутый набок огнетушитель. Свет фонаря высветил черное отверстие люка, доверху заполненное обугленными кипами хлопка, и я услышал плеск воды. Огня не было, более того, не было видно ни струйки дыма! И все же судно было покинуто! Я ничего не понимал.

А ведь прошлой ночью, когда пароход прошел мимо нас, в воздухе явно ощущался запах гари! Да и на капитанском мостике, в каюте и на камбузе все было покрыто копотью!

Наверное, кто–то сумел потушить огонь.

Я быстро вернулся к двери в машинное отделение, вспомнив про скрежет гравия. А если скрежетал уголь? Вдруг в котельном отделении кто–то есть?

Где–то на судне что–то хлопнуло, может быть, дверь. Я вошел. Передо мной в пересечении стальных решеток и вертикальных трапов зияла черная бездна машинного отделения.

– Эй! – гаркнул я. – Есть кто живой?

Ответа не было. Луч фонаря осветил отполированную медь и тускло блестящую сталь механизмов. Ни малейшего движения…

Только плеск воды, бьющейся о борта.

Я заколебался, раздумывая, спускаться ли в котельное отделение, но какой–то непонятный страх удержал меня. И тут я услышал шаги.

Кто–то медленно шел по твиндеку, ближе к правому борту, и сапоги глухо стучали по стальному полу. Тяжелой походкой этот «кто–то» прошел мимо двери в машинное отделение и направился к капитанскому мостику. Звук шагов постепенно стихал, теряясь в шуме волн, плещущих о днище глубоко подо мной.

Словно парализованный, я стоял секунд двадцать, потом вцепился в дверь, распахнул ее и нырнул в твиндек, в спешке споткнувшись о ступеньку, выронив фонарь и чуть не потеряв сознание от удара о противоположную стенку. Фонарь упал в лужу ржавой воды и мерцал оттуда, как светлячок. Я наклонился, поднял его и продолжил путь.

В твиндеке не было ни души. Фонарь освещал все, от трапа до палубы. Везде пусто. Я снова закричал, но мне никто не ответил

Судно качалось, дерево трещало, вода билась о борта, и где–то впереди я услышал приглушенный, ритмичный стук двери.

Потом до меня донесся отдаленный, повелительный звук сирены «Морской ведьмы», напоминающий, что пора возвращаться..

Я заковылял вперед к трапу, ведущему на палубу, и снова услыхал истошный вой сирены, смешивающийся с шумом ветра, продувающего весь корпус: «Скорей! Скорей!»

Звуки стали еще более повелительными. Казалось, и сирена, и ветер торопят меня.

Я начал взбираться по трапу и тут увидел его. Какое–то мгновение его силуэт маячил в колеблющемся свете моего фонаря. В проеме двери стояла окутанная тенью фигура. В темноте были видны только белки глаз.

Я остановился как вкопанный. Все безмолвие, вся призрачная тишина этого мертвого судна схватила меня за горло. Затем я направил луч фонаря прямо на него.

Это был высокий человек, в бушлате и морских сапогах, испачканных угольной пылью. По его лицу стекали струйки пота, оставляя грязные следы. Лоб его блестел, а вся правая сторона челюсти была разбита.

Внезапно он кинулся ко мне и выбил фонарь из моих рук. Я почувствовал острый запах пота и угольной пыли. Сильными пальцами он схватил меня за плечи, повернул, как ребенка, к свету и спросил резким дребезжащим голосом:

– Что вам здесь надо? Кто вы?

Он с силой тряс меня, будто хотел вытряхнуть из меня правду.

– Я Сэндз, – выдохнул я. – Джон Сэндз. Я хотел посмотреть…

– Как вы попали на борт? – В его дребезжащем голосе слышались властные нотки.

– По фалам, – ответил я. – Мы увидели, что «Мэри Дир» дрейфует, а когда заметили отсутствие спасательных шлюпок, то решили разведать.

– Разведать! – Он взглянул на меня. – Здесь нечего разведывать! – Потом быстро, все еще не выпуская меня

из своих железных рук, спросил: – Хиггинс с вами? Вы подобрали его? Поэтому вы здесь?

– Хиггинс? – уставился я на него.

– Да, Хиггинс! – Он произнес это имя с отчаянием. – Если бы не он, я бы уже благополучно пришвартовался в Саутгемптоне! Если Хигтинс с вами…

Внезапно он замолк, наклонил голову набок и прислушался.

Вблизи раздался звук сирены и голос Майка, окликающий меня.

– Вас зовут! – Он еще сильнее сжал мои плечи. – Что у вас за судно?

– Яхта, – ответил я и уже без всякой связи добавил: – Вчера ночью вы чуть не напоролись на нас!

– Яхта! – Он вздохнул с облегчением и отпустил меня. – Тогда вам следует поскорее возвратиться на нее, ветер крепчает.

– Да, – согласился я, – нам обоим надо поторопиться!

– Обоим? – нахмурился он.

– Конечно! Мы возьмем вас с собой, а когда придем в Питер–Порт…

– Нет! – взорвался он. – Я останусь на своем судне!

– Так вы, — капитан?

– Да. – Он замолчал, поднял фонарь и протянул его мне. Снаружи доносился слабый голос Майка, странный голос из внешнего мира, заглушаемый воем ветра. – Вам лучше поторопиться!

– Тогда идемте! – Я не мог помыслить, что ему в голову придет блажь остаться. На мой взгляд, иного выхода у него не было.

– Нет. Я не оставлю судно. – Он вдруг со злостью закричал: – Говорю вам, я не уйду!

– Не глупите. Одному вам здесь нечего делать. Мы направляемся в Питер–Порт и можем доставить вас туда через несколько часов, а там уж вы…

Он замотал головой, как зверь в клетке, и рукой сделал мне знак убираться.

– Надвигается шторм, – попытался убедить его я.

– Знаю!

– Ради Бога… Это ваш единственный шанс выбраться отсюда. – Вспомнив, что передо мной капитан, явно заботящийся о корабле, я добавил: – Для судна это тоже единственный шанс! Если в ближайшее время не принять экстренных спасательных мер, его отнесет на скалы Ла–Манша. Вы сделаете гораздо больше, если…

– Убирайтесь вон с моего судна! – заорал он, дрожа от гнева. – Слышите, убирайтесь! Я сам знаю, что мне делать!

Он вопил неистово, даже угрожающе. Я не тронулся с места:

– Так к вам идет помощь? Вы радировали о помощи? Чуть поколебавшись, он ответил:

– Да, да, я запросил помощь. А теперь – уходите! Мне. было нечего возразить. Если он не хочет идти… Я остановился на полпути к трапу:

– Ради Бога, может быть, вы все–таки передумаете? – Я видел перед собой его лицо – сильное, жесткое, еще молодое, но изрезанное глубокими морщинами, свидетельствовавшими о крайней степени изнеможения. На нем было написано отчаяние и в то же время какая–то возвышенная отрешенность. – Ну что же, приятель, у вас был шанс!

Он ничего не ответил, повернулся и ушел. Я вылез на палубу, где меня сразу же прохватило сильнейшим ветром. Море было усеяно белыми барашками волн, на которых в двух кабельтовых от «Мэри Дир» качалась «Морская ведьма».

Глава 2

Я пробыл на «Мэри Дир» очень долго, но понял это, только когда «Морская ведьма» вернулась за мной. Она шла по ветру под большим кливером, зарываясь носом во всклокоченную воду и разрезая бушпритом высокие волны. Хэл был прав. Незачем было лезть на это судно. Проклиная сумасшедшего капитана, отказавшегося уйти со мной, я побежал к фалам. Если бы он пошел со мной, было бы куда как легче…

От порывов ветра «Морская ведьма» шла с большим креном. Хэл героически сражался с рулем, ведя яхту при сильном волнении на всех парусах.

Огромный кливер хлопал, как пистолетные выстрелы, яхта кренилась так, что сквозь волны был виден заросший водорослями киль. Вдруг раздался оглушительный треск, кливер лопнул и мгновенно разорвался на части.

Ветер был почти штормовой, и надо было бы убрать рифы, но троим это было не под силу. Было безумием вообще двигаться в сторону «Мэри Дир». Я никогда не видел такого разъяренного моря.

Майк махал мне, показывая рукой вниз, а Хэл, вцепившись в руль, направлял яхту к борту «Мэри Дир». Грот дрожал на ветру, остатки кливера трепетали.

Я схватился за первый попавшийся фал, перевалился через фальшборт и, быстро перебирая руками, начал скользить вниз, пока нахлынувшая волна не обдала меня до пояса. Поглядев вверх, я увидел над головой проржавевшие листы обшивки корпуса «Мэри Дир».

Теперь я ощущал «Морскую ведьму», слышал, как волна бьет в ее нос, как все громче становится рокот волн, разрезаемых ее корпусом. Мне что–то кричали, но я только смотрел через плечо на нос яхты и длинный бушприт, почти касающийся борта парохода. Порывом ветра меня чуть не сбросило в воду; мне показалось, что яхта своими кранцами уже касается борта, но она прошла в добрых двадцати ярдах от того места, где я висел, раскачиваясь над водой.

Хэл крикнул:

– Сильный ветер, яхту кренит…

Больше я ничего не уловил, хотя он был так близко, что я видел воду, стекающую с его клеенчатого плаща, видел ошеломленный взгляд из–под зюйдвестки его широко открытых голубых глаз.

Майк убрал паруса, и теперь яхта двигалась только под воздействием кормового ветра.

Я все еще висел над водой, промокший до костей, а ветер с силой прижимал меня к ржавому корпусу. Каждый удар буквально вдавливал меня в борт, это было понятно: ведь я висел с наветренной стороны и принимал на себя всю силу шторма.

«Морская ведьма» снова подошла ближе, и я крикнул Хэлу, чтобы тот не глупил, это все равно бесполезно. «Мэри Дир» так качало, что приближать яхту было просто опасно. Однако–я был уверен: Хэл не оставит попыток снять меня, потому что прекрасно понимает – мокрый и замерзший, я долго не продержусь на скользком канате.

Не знаю, как это ему удалось, но, обогнув «Мэри Дир», он подошел к ней почти вплотную, на расстояние короткого броска камня.

Это был высший класс морского искусства. В какой–то момент мне показалось, что я могу дотянуться до «Морской ведьмы», но тут «Мэри Дир» качнуло, и я, ударившись о ее холодный и мокрый борт, увидел удаляющуюся корму яхты. Хэл делал отчаянные попытки не допустить столкновения с пароходом и кричал:

– Ничего… не можем… слишком опасно… Питер–Порт…

Крики Хэла заглушал ветер, который буквально перевернул меня в воздухе как раз над тем местом, где только что была корма яхты.

Я хотел было крикнуть Хэлу, чтобы тот сделал еще одну попытку, но решил, что не стоит рисковать яхтой и их жизнями.

– О'кей! – заорал я. – Идите на Питер–Порт! Удачи вам!

Он что–то крикнул в ответ, но я не расслышал. «Морская ведьма» уже исчезала за носом «Мэри Дир», и ветер наполнял грот. Я мельком взглянул на возвышающуюся надо мной железную стену и начал, пока оставались силы, взбираться по канату.

Каждый раз, когда судно качало, я ударялся о борт. Но он же давал мне единственную точку опоры. Пальцы онемели от холода, руки и колени дрожали от напряжения. Волны обдавали меня ледяными брызгами, а иногда и омывали до пояса.

Поднявшись на несколько футов, я сделал передышку. На одних руках не подняться! Распростертый на борту, я схватился за канат ногами и, отпустив одну руку, перекинул конец каната через плечо. Рукам сразу стало легче, но до палубы было еще далеко. Я начал кричать, но ветер относил мой голос. Капитан, конечно, меня не слышит, но я все же продолжал кричать, молясь, чтобы он помог мне. Он был моей единственной надеждой.

Вскоре я замолчал, совершенно выбившись из сил. Дрожащий, покрытый синяками, я раскачивался над морем и при каждом порыве ветра ударялся о борт. Мне подумалось: это конец…

Того, что неизбежно, не боишься: оно воспринимается как данность. Но я помню свои тогдашние мысли: море всегда представлялось мне спокойным, невозмутимым миром зеленоватой воды, темных глубин, высоких стен рифов, блестящих рыб, окутанных туманом скал, на которых гнездятся казарки. Теперь же это была яростная, неистовая стихия, пенящаяся, сердитая, грозящая поглотить меня.

Я коснулся кровоточащей рукой ржавого листа обшивки, и у меня внезапно появилась надежда. Я снова начал карабкаться наверх, глядя как завороженный на темные комья грязи, покрывавшие корпус. Вверх я не смотрел из чистого суеверия, чтобы не видеть, как мало я продвинулся. Но когда волны перестали лизать мои ноги, я поднял голову и увидел, что шлюпбалки повернуты и канаты на них закреплены.

Медленно, фут за футом, я полз наверх, пока моя голова не оказалась на уровне палубы и я не увидел изможденное лицо с горящими глазами. Капитан помог мне перелезть через фальшборт, и я обессиленно рухнул на палубу. Никогда раньше я не представлял, что железная палуба может быть такой удобной!

– Вам надо переодеться в сухое! – сказал капитан, поднимая меня.

Я пытался благодарить его, но был слишком изможден и оцепенел от холода. Зубы стучали. Он обвил мою руку вокруг своей шеи и почти поволок меня по палубе вниз, к жилым каютам.

– Пользуйтесь всем, что найдете, – сказал он и опустил меня на койку. – Райе был почти одного роста с вами.

Какое–то мгновение он стоял надо мной нахмурившись, словно я представлял для него какую–то проблему. Затем он вышел.

Меня клонило в сон, веки слипались от усталости. Холодная, мокрая одежда мешала заснуть, и я нехотя поднялся. В рундучке я нашел сухую одежду и надел шерстяную майку, рубаху, свитер и брюки. По всему телу разлилось тепло, и зубы перестали выбивать дробь. Из пачки, лежащей на столе, я взял сигарету и закурил. Снова лег на койку, закрыл глаза и погрузился в приятную полудрему. Мне стало лучше, и я перестал беспокоиться о себе. Все мои мысли сосредоточились на одном: только бы «Морская ведьма» благополучно пришла в Питер–Порт.

Согревшись, я задремал. В каюте было душно, пахло застарелым потом. Сигарета медленно выскользнула из моих пальцев.

Вдруг чей–то отдаленный голос произнес:

– Сядьте и выпейте это!

Я открыл глаза и увидел капитана с дымящейся кружкой в руках. Это был горячий чай с ромом. Я было попытался поблагодарить его, но он оборвал меня быстрым, гневным движением руки. Он молча стоял надо мной и смотрел, как я пью. Лицо его оставалось в тени, а в молчании чувствовалась какая–то странная враждебность.

Судно сильно качало, и сквозь открытую дверь до меня доносился свист ветра, гуляющего по палубе. Если заштормит, взять «Мэри Дир» на буксир будет трудно. Вряд ли удастся подвести к ней буксировочный трос. Я вспомнил слова Хэла, как опасны острова Ла–Манша с подветренной стороны. Горячий напиток прибавил мне сил. Теперь, бездельничая на борту «Мэри Дир», я мог заново трезво оценить ситуацию.

Я смотрел на стоящего передо мной человека и размышлял, почему он отказался покинуть судно.

– Как вы думаете, когда может подойти помощь? – спросил я его.

– Никакая помощь не подойдет. Связи не было. – Вдруг он наклонился ко мне со сжатыми кулаками; лицо,

освещаемое серым светом из иллюминатора, казалось суровым и резким. – Почему, черт возьми, вы не остались на своей яхте? – процедил он сквозь зубы, повернулся и направился к двери.

Я спустил ноги с койки:

– Таггарт!

Он резко развернулся, словно я ущипнул его за спину.

– Я не Таггарт! – Он прошел назад. – Почему вы решили, что я – Таггарт?

'- Вы же сказали, что вы – капитан!

– Да, я капитан, но мое имя Патч. – Он снова стоял передо мной, заслоняя свет. – Откуда вы узнали о Таг–гарте? Вы как–то связаны с владельцами? Так вот почему вы здесь… – Он провел рукой по измазанному сажей подбородку. – Нет. Не может быть! – Некоторое время он смотрел на меня, пожал плечами и сказал: – Ладно, поговорим об этом позже. Времени у нас предостаточно. Все оно наше! А теперь вам лучше поспать.

С этими словами он повернулся и вышел.

Спать! Пять минут назад мне этого хотелось больше всего на свете, но сейчас сон как рукой сняло. Не скажу, чтобы я испугался, нет. Просто стало как–то не по себе. Меня не удивляло, что этот человек вел себя так странно, в конце концов, он двенадцать часов пробыл на судне в полном одиночестве, сам тушил пожар, сам поддерживал огонь в топках. Конечно, он окончательно выбился из сил. Такие двенадцать часов могли вывести из равновесия любого, но если он – капитан, то почему не Таггарт? И почему судно не радировало о помощи?

Я неловко встал с койки, натянул сапоги, лежавшие под столом, и, пошатываясь, вышел из каюты.

Все судно ходило ходуном. Оно стояло бортом к волне и раскачивалось при каждом порыве ветра.

Я направился к капитанскому мостику. Хлестал дождь, и видимость была не более мили. Все море было совершенно белым от пенных брызг, несущихся по ветру. Начинался шторм.

Компас указывал на норд, но ветер поворачивал судно к весту, почти преграждая путь к Питер–Порту. Я стоял, оценивая обстановку, слушая рокот моря и пристально глядя на холодную пустыню волнующихся вод. Если Хэл сделает это – если он под защитой Гернси придет в Питер–Порт… Но на это ему потребовалось бы несколько часов, и потом, он же не сразу поймет, что никакого сигнала бедствия не было… Спасательному буксиру придется бороться со штормом, чтобы добраться до нас, на это уйдет не менее шести часов. Тогда уже наступит полная темень, и нас никто не найдет…

Я развернулся и пошел в ходовую рубку. На карте уже было отмечено новое положение корабля: маленький крестик в двух милях северо–восточнее Рош–Дувр. Рядом с крестиком была отметка: 11.06.

Сейчас было четверть двенадцатого. Я вычертил линию нашего дрейфа. Если ветер по–прежнему будет с востока, нас отнесет прямо на отмель Минкис. Он тоже понял это, потому что на карте была нанесена чуть заметная карандашная линия, а на месте отмели остался грязный след его пальца.

Да, он был в достаточно здравом уме, чтобы оценить опасность! Я стоял уставившись на карту, пытаясь понять ход его мыслей.

Положение не из приятных. Перспектива быть отнесенными к скалистым утесам Джерси не сулила ничего хорошего, но отмель Минкис…

Я потянулся к книжной полке над столом в надежде разыскать вторую часть «Ченнелз пайлот» Ц лоции Ла–Манша. Ее не было. Впрочем, сейчас это не имело значения. Мне хорошо была известна репутация ужасающего скопления скал и рифов под названием «отмель Минкис». Я представлял себе, каково будет нам, когда судно разобьется на куски о скалы, когда заметил в задней стенке дверь, на которой была надпись: «Радиорубка».

Я вошел в радиорубку, и мне стало ясно, почему не был послан сигнал бедствия: повсюду виднелись следы всепожирающего огня.

Охваченный волнением, я заторопился к двери. Огонь в трюме, да еще и здесь! Но это были следы старого пожара. Уже выдохся запах гари, а на потолке и стенах обгоревшие доски были заменены новыми, но и только. После пожара все так и осталось неприбранным. На полу валялись запасные аккумуляторы, упавшие в рубку через дыру, прожженную в потолке. Один из них грохнулся на почерневший от огня стол и раздавил полурасплавленные остатки передатчика. От койки и стула остались одни почерневшие каркасы, с прикрепленного к стене приемника свешивались сталактиты расплавленного олова. Пол был завален почерневшими кусками дерева и металла. Что бы ни явилось причиной пожара, он был ужасен.

Сквозь щели в стене по почерневшему дереву стекали струйки дождевой воды, а ветер шевелил оставшийся от пожара пепел.

Я медленно поплелся обратно. Может быть, хоть вахтенный журнал приоткроет завесу над этой тайной. Но на столе его больше не было. Я подошел к окну и мгновенно замер, увидев огромную волну, вздымающуюся из мрака над левым бортом. Она разбилась о стальной фальшборт, а потом вся передняя часть судна, кроме мачты и стрелы крана, исчезла под пеленой белой пены. Казалось, прошел век, прежде чем снова стали видны силуэт носа и очертания фальшборта, поднимающиеся из моря.

Я быстро сбежал по трапу и направился прямо к каюте капитана. Там было пусто. Я заглянул в салон и на камбуз, но и там его не обнаружил. Оставалось лишь котельное отделение.

Я прекрасно понимал, что сейчас самое важное – суметь запустить насосы. Но в машинном отделении царил мрак, и не было никаких признаков присутствия там капитана. Я все–таки покричал с мостика, но ответа не получил, лишь эхо моего голоса затихло в шуме волн, бьющих в корпус.

Внезапно я ощутил себя потерянным и одиноким, как ребенок. Мне вовсе не хотелось оставаться одному на этом пустом судне.

Я быстро вернулся в каюту, все больше ощущая необходимость найти Патча. Каюта была пуста. Заслышав лязг металла на корме, я быстро выбежал на палубу и там увидел его. Он шел ко Мне, шатаясь от усталости, стирая с мертвенно–бледного лица пот и угольную пыль. Его одежда была черна, и он волочил за собой по палубе лопату.

– Где вы были? – закричал я. – Я не мог найти вас! Чем вы занимались?

– Это мое дело, – устало пробормотал он и прошел мимо меня в каюту.

Я последовал за ним:

– Что там? Большая течь? Вода хлещет прямо через борт!

Он кивнул:

– И будет хлестать до тех пор, пока не скроется люк. Потом останется только подпертая переборка между нами и морской постелью.

Это было сказано ровно, без всякой патетики. Казалось, ему это было все равно или он уже сдался.

– А если запустить насосы? – Я замолчал, увидев, что мои слова его не интересуют. – Черт возьми! Вы этим и занимались, когда я появился на судне, да?

– Откуда вы знаете, что я делал? – У него внезапно загорелись глаза, и он схватил меня за руку. – Откуда вы узнали?

– Из трубы шел дым, – быстро ответил я. – А еще вы были покрыты угольной пылью. – Я не понимал, что вывело его из себя. – Вы, должно быть, работали в котельном отделении?

– В котельном? – Патч медленно кивнул. – Да, конечно. – Он отпустил мою руку и успокоился.

– Если машина продержит судно на плаву и мы пройдем через пролив…

– Раньше у нас был экипаж, мы шли под всеми парами. – Он опустил плечи. – Кроме того, в переднем трюме было не так много воды.

– Там течь? В чем дело? Пробоина?

– Пробоина? – Он уставился на меня. – Почему вы… – Он провел рукой по волосам и лицу, стирая грязь с желтоватой, нездоровой кожи.

Судно кренилось и качалось при каждом новом ударе волны. При каждом ударе капитан напрягал мускулы, словно били его самого.

– Оно долго не протянет!

Мне стало почти дурно, и внутри появилась какая–то пустота. Да, его покинула надежда! Мне было больно смотреть, как опустились плечи этого мужественного человека, больно слышать его унылый голос. Он был невероятно измучен.

– Вы имеете в виду чехлы трюмных люков? Он кивнул.

– И что тогда? Останется корабль на плаву, если трюм заполнится водой?

– Вероятно, пока будет цела переборка в котельном. – Он говорил хладнокровно, без всяких эмоций.

По существу, этот трюм был затоплен уже давно. Когда мы встретили судно ночью, оно уже имело крен на нос – ведь мы видели вращающиеся лопасти гребного винта под его кормой. У капитана было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этому положению. Но будь я проклят, если и я стану сидеть сложа руки и ждать конца!

– Сколько времени понадобится, чтобы поднять давление в котлах и запустить машину?

Но он, казалось, меня не слышал. Полузакрыв глаза, он сидел, склонившись над столом. Я схватил его за руку и затряс, пытаясь вывести из транса:

– Если вы покажете мне, что делать, я постараюсь раскочегарить котлы!

Его глаза блеснули, он пристально взглянул на меня, но промолчал.

– Вы совсем измучены, вам надо хоть немного поспать. Но сначала вы должны показать мне, как управиться с топкой!

Сначала он заколебался, затем пожал плечами:

– Ладно!

Собравшись с силами, он повел меня к трапу на главной палубе. От сильного ветра судно кренилось на правый борт и медленно качалось. Капитан плелся по темному твиндеку, где любой звук отдавался эхом. Иногда мне казалось, что он засыпает на ходу.

Открыв дверь машинного отделения, мы по рабочему мостику прошли к трапу и стали спускаться в темную шахту.

Свет наших фонарей озарил окутанное темнотой тихое и безжизненное оборудование. В тишине раздавался лишь стук наших сапог по металлическим решеткам. Мы медленно пробирались сквозь лес механизмов. До нас доносился только шум воды за бортом.

Наконец мы добрались до котельного отделения. Обе двери были широко открыты, и в глубине маячили огромные и загадочные холодные котлы.

Немного поколебавшись, капитан обратился ко мне.

– Вот этот! – сказал он, показывая на один из трех котлов. Задраенное отверстие топки обрамлял тусклый, красноватый свет. – А вот здесь уголь! – Он посветил фонарем на угольный бункер, осмотрел топку и медленно поднял фонарь, осветив, насколько возможно, нутро бункера, словно оценивая количество оставшегося топлива. – Будем работать посменно, по два часа, – быстро добавил он, взглянув на часы. – Сейчас почти двенадцать. Я сменю вас в два. – Он заторопился.

– Одну минуту! – остановил его я. – Покажите, как управляться с топкой!

Он нетерпеливо оглянулся на котел, оснащенный термометром и рукоятками для открывания дверцы топки и управления дымовой заслонкой:

– Это очень просто. Вы быстро с этим справитесь. – Он снова собрался уходить. – Я пойду посплю. —

Я было открыл рот, чтобы остановить его, но решил, что это бессмысленно. Вероятно, я и сам во всем разберусь, а ему надо выспаться. В двери котельного отделения мелькнул его силуэт, озаренный светом фонаря. Я стоял, слушая звук его шагов по трапу и глядя на удаляющийся свет. Теперь я остался один. За моей спиной слышался странный шепог воды да шуршание угля, шевелящегося от качки. Оказавшись в замкнутом пространстве котельного отделения, я ощутил приступ клаустрофобии. От морской стихии меня отделяла лишь тонкая переборка, по листам которой стекали струйки воды.

Я стянул одолженную фуфайку, засучил рукава и подошел к топке. Осмотрев рычаги, я потянул за один, и дверца открылась. Груда пепла светилась слабым красным светом, но огня не было. Не похоже, чтобы за топкой все время следили. Ломиком, лежавшим поблизости, я поковырял сверкающую массу. Две другие топки были холодными. Только в одной, перед которой стоял я, еще теплилась жизнь.

Я вспомнил, как тогда, в первый раз, он плелся по машинному отделению, а я кричал сверху в разверстую бездну.

Его не было в котельном ни тогда, ни после. И все же он был весь в угольной пыли. Я стоял, опершись о лопату, и размышлял, пока шум волн, бьющихся о корпус, не напомнил мне о деле.

Тогда я начал забрасывать в топку уголь. Я работал, пока полностью не загрузил ее. Потом закрыл дверцу топки и открыл дымовую заслонку. Через несколько минут в топке затрещало, вокруг краев дверцы показался яркий свет пламени, озарив помещение теплым сиянием. Из темноты показались неясные очертания окружавших меня предметов.

Я снова открыл топку и усиленно заработал лопатой. Вскоре мне уже пришлось раздеться до пояса. Пот градом стекал с моего блестящего, грязного тела.

Не знаю, как долго все это продолжалось. Мне показалось, что я много часов орудовал лопатой, обливаясь потом в этом аду. Топка ревела, от нее шел жар, но все же только спустя долгое время я заметил, что давление в котлах выросло. Стрелка манометра медленно поднималась. Я отдыхал, наблюдая за ней, когда услышал сквозь рев топки слабый стук по металлу. Обернувшись, я увидел капитана, стоящего в проеме двери. Он подошел ко мне, и я заметил, что он шатается, но не от качки, а от усталости. Дверца топки была приоткрыта, и при свете огня я увидел его потное, изможденное лицо, запавшие глаза и темные мешки под ними. Он остановился, заметив, что я разглядываю его.

– В чем дело? – нервно спросил он, и в его взгляде сквозило безумие. – Что вы так смотрите?

– Где вы были? – спросил я. Он не ответил. – Вы совсем не спали! – Я схватил его за руку. – Где вы были? – Мой голос сорвался в крик.

Он оттолкнул меня:

– Не ваше дело! – Бешено посмотрев на меня, он потянулся к лопате: – Дайте сюда!

Выхватив у меня лопату, он начал подбрасывать в топку уголь. Однако он был так изможден, что едва удерживал равновесие при каждом движении судна и работал все медленнее и медленнее.

– Идите спать! – буркнул он мне.

– Это вам надо поспать! – возразил я.

– Я же сказал, мы будем меняться через каждые два часа! – твердо проговорил он.

Внезапно кусок угля вывалился из бункера и упал к его ногам. С каким–то безумным удивлением он поднял взгляд и заорал:

– Убирайтесь отсюда! Убирайтесь! Слышите? – Опершись о лопату, он смотрел на уголь, высыпающийся из бункера. Его тело странно обмякло, и он провел рукой по потному лицу: – Ради Бога, идите спать. Оставьте меня здесь. – Последние слова были произнесены почти шепотом. Уже спокойнее он добавил: – А шторм разыгрался не на шутку!

Я все еще колебался, но, поймав его полубезумный взгляд, взял фуфайку и пошел к двери. У порога я остановился и оглянулся. Он все еще смотрел на меня, свет от топки освещал усталое лицо, и тень от его фигуры падала на темный бункер у него за спиной.

Карабкаясь во мраке по трапу, я услышал скрежет лопаты. Взглянув на Патча в последний раз, я увидел, как он с остервенением забрасывает в топку уголь, словно атакует невидимого врага.

Когда я поднялся наверх, то почуял перемену в звуках шторма. Вместо ударов волн о корпус, звучных и резких, теперь раздавался свист ветра. Шквал чуть не сбил меня с ног, когда я вышел на палубу и направился к каюте. Совершенно измотанный, я наскоро умылся и бросился на койку.

Несмотря на усталость, я, закрыв глаза, не заснул. В этом человеке было что–то странное, как и в самом судне с горящими навигационными огнями, полузатопленным трюмом и исчезнувшим экипажем. Все же я, наверное, немного вздремнул, потому что, открыв глаза, с удивлением оглядел незнакомую, полутемную каюту, пытаясь вспомнить, где же я. Атмосфера этой чужой каюты действовала на меня непонятным образом, и, сопоставив некоторые детали, я вспомнил о двух плащах. Они явно принадлежали двум разным людям. Я сел, чувствуя себя вонючим, потным и грязным. Было уже больше двух часов. Я спустил ноги с койки и устремил на стол неподвижный взгляд.

Райе! Так звали этого человека. Меньше чем двадцать четыре часа назад он был на борту, здесь, в этой каюте! Вероятно, я сижу за его столом, одетый в его одежду, а судно все еще на плаву!

Собравшись с силами, я подошел к столу, чувствуя некоторое сострадание к бедняге, что болтается в море на спасательной шлюпке. Или он уже благополучно добрался до берега? А может быть, утонул?

Я не спеша открыл верхний ящик. Он был заполнен навигационными атласами. Райе был обычным человеком, не чуждым чувства собственности, потому что на форзаце каждой книги было написано его имя – Джон Райе. Угловатый почерк совпадал с записями в вахтенном журнале. Здесь были также детективы, сборники тригонометрических задач, логарифмическая линейка и пустые разграфленные листки.

Ниже я нашел новенький несессер с дарственной надписью внутри: «Джону. Пиши мне чаще, дорогой! С любовью, Мэгги». Жена или возлюбленная? Этого я не знал, но передо мной лежало его последнее письмо к ней. Оно начиналось словами: «Моя дорогая Мэгги!»

Однако мое внимание привлек следующий абзац: «Теперь, когда худшее позади, могу сказать тебе, дорогая, что мы попали в передрягу! Все шло наперекосяк. Капитан умер, и мы его похоронили в Средиземном море. А в Атлантическом океане нас настигло несчастье».

Из дальнейшего следовало, что 16 марта при сильном шторме они были вынуждены лечь в дрейф: отказала помпа. Трюмы № 1 и № 2 были затоплены. Вдобавок разгорелся пожар в радиорубке, а в котельном отделении обнаружилась течь. Команда пыталась укрепить там переборку, но этот мерзавец Хиггинс вызвал панику, заявив, что в трюмах находятся взрывчатые вещества, погруженные незаконно. Мистер Деллимар,

которого Райе называл «владельцем», упал за борт в ту же ночь.

О Патче он писал, что тот нанялся на судно в Адене в качестве помощника капитана, заменив старого Адамса, который заболел. Дальше было написано: «Слава Богу, что так случилось, а то я бы вряд ли смог тебе написать. Он хороший моряк, хоть и говорят, что несколько лет назад по его вине «Бель–Иль» налетела на скалы».

И наконец, заключительный абзац: «Теперь первый помощник – Хиггинс, и, сказать честно, Мэгги, я не знаю, как быть. Я уже писал тебе, как он третировал меня в Иокогаме. Но это еще не все. Он слишком подружился с одним из членов команды, далеко не лучшим. А еще – судно… Иногда я думаю, старушка знает, что ее ждет свалка… Бывает, суда и разбиваются…»

Тут письмо обрывалось. Что же произошло дальше? Стрельба или пожар? На эти вопросы мог дать ответ только Патч. Я сунул письмо в карман и побежал в котельное отделение. У дверей я остановился и задумался. Что я знаю о человеке, которого собрался допрашивать? Он остался на судне один. Все, кроме него, покинули «Мэри Дир». Таггарт умер, владелец судна – тоже.

По моему телу пробежала холодная дрожь. Я остановился на рабочем мостике и прислушался. До меня доносились звуки, характерные для судна, борющегося с морем. Они загадочно резонировали в мрачном колодце машинного отделения, но тех звуков, которые я хотел бы услышать, а именно скрежета лопаты, не раздавалось.

Медленно, шаг за шагом, я спускался вниз, пытаясь уловить желанный шум. Увы!

Когда наконец я подошел к двери котельного отделения, то увидел лопату, лежащую на угле.

Я окликнул капитана, но ответа не получил. Распахнув дверь топки, я не поверил своим глазам. Огонь превратился в груду раскаленного добела пепла. Казалось, что его не поддерживали с тех пор, как я покинул отделение.

В бешенстве я схватил лопату и начал бросать уголь, пытаясь физическим усилием заглушить страх. Но это оказалось не так просто. Страх уже глубоко засел во мне. Внезапно я бросил лопату, захлопнул дверцу топки и бросился наверх. Я должен найти его! Я должен убедиться, что он еще жив!

Конечно, мой страх немало подогревался неимоверной усталостью.

На капитанском мостике Патча не оказалось. Но в ходовой рубке на карте карандашом было отмечено новое местоположение «Мэри Дир».

Вид моря меня немного успокоил: хоть оно было реальным! О Господи! Оно действительно было реальным! Я вцепился в деревянную раму окна рубки и стал завороженно наблюдать за волнами. Вот одна поднимается к левому борту, разбивается о корпус, вздымая огромный столб пенящейся воды, который обрушивается на переднюю палубу и сметает все на своем пути. Зеленая вода скрыла нос судна, а когда очертания фальшборта показались снова, я увидел, что чехол переднего люка сорван.

На палубе не было ни одного куска древесины, все чехлы люков были смыты водой. Я видел, как из люков хлестала вода при каждом крене, но море быстро снова заполняло их. Теперь уже нос судна был практически под водой. Похоже, оно долго не продержится!

Во внезапной уверенности, что судно идет ко дну, я оглядел капитанский мостик. Штурвал вращался сам по себе, на кресле сверкал медью бинокль, рукоятка телеграфа все еще стояла на «полный вперед»… Но вокруг – ни души.

Я повернулся и пошел в каюту капитана. Патч полулежал в кресле расслабившись, с закрытыми глазами. На столе под рукой стояла полупустая бутылка рома. Стакан валялся на полу, и пролившийся из него ром оставил на ковре влажное коричневое пятно.

Сон разгладил его морщины. Он показался мне моложе и не таким суровым. Правая рука на кожаном подлокотнике нервно подергивалась. Два синих плаща все так же нелепо висели возле двери, а девушка лучезарно Улыбалась из серебряной рамки.

Бурное море захлестывало иллюминаторы. Вдруг глаза его блеснули. Казалось, он сразу пришел в себя, хотя лицо еще было заспанным и покраснело от рома.

– Смыло чехлы передних люков, – сообщил я, как ни странно, чувствуя какое–то облегчение. Он существовал реально, и на нем лежала вся ответственность. В конце концов, я был не один!

– Знаю. – Он провел рукой по лицу и черным волосам. – И что, по–вашему, я должен предпринять? Пойти поставить новые? – Он говорил чуть–чуть невнятно. – Однажды мы это уже делали. – Он с трудом поднялся с кресла и, подойдя к иллюминатору, стал смотреть в море, стоя ко мне спиной, слегка ссутулившись и засунув руки в карманы. – Так было все время, пока мы шли по Бискайскому заливу. Штормило, и трюмы без конца заливало водой. – При свете, падающем из иллюминатора, его лицо выглядело еще более измученным. – А тут еще и этот шторм! О Господи! Что за ночь!

– Поспите–ка еще немного!

– Поспать? – Он опять потер лицо и пригладил волосы. – Может быть, вы и правы. – Он нахмурился и как–то удивленно улыбнулся: – Знаете, я не припомню, когда спал в последний раз! – Вдруг он посуровел. – Было ведь что–то… О Боже! Не могу вспомнить. Мне нужно кое–что поискать… – Он уставился на книги и карту, лежащие на полу, возле кресла. Это была карта № 2100, крупномасштабная карта Минкис. Затем снова посмотрел на меня и как–то странно произнес: – Кто вы все–таки?

Он явно был слегка пьян.

– Я уже говорил вам. Меня зовут…

– К черту ваше имя! – нетерпеливо закричал он. – Что вы делали на этой яхте? Зачем вы забрались на судно? – Прежде чем я успел ответить, он спросил: – Вы имеете какое–то отношение к компании?

– Какой компании?

– Торгово–пароходной компании Деллимара, которой принадлежит «Мэри Дир»? – Он заколебался. – Вы здесь для того, чтобы проследить… Нет, не может быть! Мы шли не по расписанию!

– До прошлой ночи я никогда не слышал о «Мэри Дир», – сказал я и поведал, как мы чуть было не стол-, кнулись. – Что случилось на судне? Почему команда покинула его, не погасив топки? Почему вы остались в одиночестве? Что, был пожар?

Он смотрел на меня, слегка пошатываясь. Потом, чуть улыбнувшись, заметил:

– Мы и не намеревались заходить в Ла–Манш! – Я был удивлен и спросил, что именно он имеет в виду, и капитан пояснил: – Когда мы огибали Уэссан, я думал, что мы находимся в открытом море. Черт возьми, – воскликнул он, – какие только напасти не обрушились на меня за один этот рейс! А тут еще и пожар! – Он повернулся ко мне. Похоже, ром развязал ему язык и захотелось поговорить. – Этот пожар окончательно доконал меня. Он начался вчера вечером, в половине десятого. Райе ворвался ко мне и доложил, что в трюме номер три пожар и экипаж в панике. Спустив брандспойт в трюм номер четыре, мы стали поливать водой переборку между третьим и четвертым трюмами, а затем я спустился по инспекционному трапу в четвертый трюм, чтобы проверить обстановку. Тут–то они меня и достали! – Он показал глубокую рану на челюсти.

– Вы хотите сказать, будто кто–то из экипажа ударил вас? – ошеломленно спросил я.

Он кивнул с неприятной улыбкой:

– Более того, пока я был без сознания, они задраили инспекционный люк и погрузились в шлюпки.

– А вас оставили здесь?

– Да. Меня спасло только то, что люк четвертого трюма не закрылся наглухо из–за кип хлопка…

– Но это же мятеж, покушение! Вы подозреваете Хиггинса?

Шатаясь, он подошел ко мне; лицо его исказилось от

злобы.

– Хиггинс! Откуда вы знаете про Хиггинса?

Я стал рассказывать о письме Раиса, но он меня перебил:

– Что он там еще понаписал? Что–нибудь о Делли–маре?

– Владельце? Нет. Только то, что он свалился за борт! А капитан, как я догадываюсь, тоже погиб?

– Да, чтоб ему пусто было! – Он в сердцах ударил ногой по стакану, потом поднял его и налил себе рому. Его руки дрожали. – Хотите? – Не дождавшись ответа, он открыл ящик стола, вынул второй стакан и наполнил его почти до краев. – Я похоронил его в море в первый вторник марта, – сказал Патч, протягивая мне выпивку. – И был рад, что больше его не увижу. По крайней мере, тогда. – Он покачал головой.

– А отчего он умер?

– Отчего умер? – Внезапно насторожившись, он взглянул на меня из–под темных бровей. – Кого, черт подери, интересует, отчего он умер? Он умер и оставил меня со всем этим… – Патч сделал широкий жест рукой, в которой был зажат стакан. Затем, снова вернувшись к действительности, он резко проговорил: – Какого черта вы делали прошлой ночью на этой вашей яхте?

Я начал спокойно рассказывать ему, как мы купили в Морле «Морскую ведьму» и своим ходом перегоняли ее в Англию, чтобы переоборудовать под спасательное судно, но он, казалось, меня не слушал. Он все время думал о чем–то своем, потому что вдруг произнес:

– Я считал, что старому пройдохе пора убраться с дороги и уступить место тому, кто помоложе! – Он засмеялся, словно то была шутка. – Ну что ж, теперь все равно. Переборка долго не продержится! – Посмотрев на меня, он спросил: – Знаете, сколько лет этому корыту? Больше сорока! Оно было дважды торпедировано, трижды терпело крушение. Двадцать лет гнило в дальневосточных портах. Боже мой! Оно, наверное, дожидалось меня! – Патч засмеялся, безобразно оскалив зубы. А море меж тем билось о корпус, и эти удары вернули его к действительности. – Вы знаете, что такое отмель Минкис? – Он нагнулся и бросил мне книгу: – Откройте страницу триста восемь, если хотите подробнее ознакомиться со своим кладбищем!

Это была вторая часть лоции Ла–Манша. Я нашел триста восьмую страницу и прочел: «Отмель Минкис.

Огорожена бакенами. Требует особой осторожности. Состоит из широкой гряды надводных и подводных скал и рифов, а также нескольких каменистых островков. Остров Метресс–Иль, высотой 31 фут, находится в центре отмели. На нем расположены несколько домов». Далее говорилось, что отмель имеет протяженность около 17 с половиной миль в длину и 8 миль в ширину, и приводилась схема установки бакенов.

– Хочу вас предупредить, что так называемые дома на Метресс–Иль не что иное, как покинутые лачуги. – Он разложил карту на столе и, схватившись за голову, склонился над ней.

– А как насчет прилива? – поинтересовался я.

– Прилив? – внезапно приободрился он, – Да, прилив, конечно, играет роль! – Он нагнулся и снова стал шарить по полу. – Впрочем, это не важно! – Патч допил остатки рома и налил себе еще. – Угощайтесь! – подтолкнул он ко мне бутылку.

Я покачал головой. Ром – теплая струйка, не более, он не заполнит холодную пустоту внутри. Меня трясло от усталости и от сознания неизбежного конца. И все же что–нибудь можно было бы сделать, будь у моего нового знакомого побольше сил. Если бы он поел и выспался…

– Когда вы в последний раз ели? – поинтересовался я.

– Да поел каких–то консервов. Сегодня утром, если не ошибаюсь. – Затем с неожиданной заботливостью справился: – А вы–то сами не голодны?

Смешно признаваться, что голоден, когда судно в любую минуту может пойти ко дну, но одной мысли о еде было достаточно.

– Да, – ответил я, – голоден.

По крайней мере, может быть, хоть это отвлечет его от бутылки и заставит проглотить что–нибудь посущественнее рома.

– Ладно. Пойдемте есть! – Он повел меня в кладовую, осторожно держа стакан и медленно раскачиваясь в такт движению судна.

Мы нашли жестянку с ветчиной, хлеб, масло, пикули.

– Кофе? – спросил он, разжег примус и поставил на него чайник.

Мы жадно ели при свете единственной оплывающей свечи. Не говоря ни слова, мы набивали свои пустые желудки. Здесь, в кладовой, рев шторма доносился словно издалека, заглушаемый гудением примуса.

Просто удивительно, как быстро еда преобразуется в энергию и возвращает человеку отчаянное желание жить.

– Каковы наши шансы? – спросил я. Он пожал плечами:

– Это зависит от ветра, моря и переборки. Если переборка выдержит, нас за ночь отнесет к Минкис.

Чайник вскипел, и он занялся приготовлением кофе. Теперь, когда примус был выключен, кладовую заполнили звуки шторма.

– Предположим, у нас получится запустить помпу. Удастся ли нам откачать воду из переднего трюма? Когда я поддерживал в топке огонь, давление поднялось.

_– Вы_прекрасно_понимаете_, что при открытом люке нам не очистить трюм.

– Если бы мы ушли с корабля, пока не начался ветер… Если бы работала машина…

– Послушайте! Эта старая галоша протекает повсюду. Запусти хоть все помпы, это мало поможет, даже если мы очистим от воды четвертый трюм. Как вы думаете, сколько пара нужно, чтобы запустить машину й помпы?

– Я не знаю. А вы?

– Тоже не знаю. Но уверен, что одного котла мало, нужны по меньшей мере два. – Он налил в кружки кофе и положил сахар. – С одним котлом машина не может работать бесперебойно. – Он задумался, покачал головой и произнес: – Нет, не имеет смысла!

Он протянул мне обжигающе горячую кружку.

– Почему?

– Во–первых, ветер восточный. Если мы встанем по ветру кормой, каждый поворот винта будет относить судно к Минкис. Кроме того… – Он замолчал, снова уйдя в какие–то свои тайные мысли. Брови его нахмурились, а рот сжался в твердую, горестную линию. – А, к черту все это! – пробормотал он и вылил в кофе остатки рома. – Я знаю, где есть еще ром. Напьемся, а там пропади все пропадом! Во мне вспыхнул гнев.

– С вами такое не в первый раз? Вы сдаетесь? Тогда было точно так же?

– Когда тогда? – Кружка застыла на полпути к губам. – Что вы имеете в виду?

– «Бель–Иль»! Судно затонуло потому, что… – Я осекся, увидев его гневный взгляд.

– Так вам известно про «Бель–Иль»? Что же еще вы обо мне знаете? – Его голос звучал неистово и страстно. – Вы знаете, что почти год я был на берегу? Год в Адене! А это… Это первое судно за весь год, и случилось же так, что подвернулась мне «Мэри Дир», проклятый плавучий гроб с пьяным капитаном, который, на мое несчастье, взял да и умер… А тут еще и владелец… – Он провел рукой по волосам, глядя мимо меня и вспоминая прошлое. – Судьба сыграла со мной грязную шутку, вонзила в меня свои когти… Если мне удастся удержать на плаву эту рухлядь… – Он покачал головой. – Вы же не думаете, что такое может произойти дважды? Дважды? Я был слишком молод и зелен, чтобы понять, что они задумали, когда принял командование «Бель–Иль», но уж нынче–то я держал ухо востро! Не на того напали! – Он горько рассмеялся. – Если честно, тот случай пошел мне на пользу. Я провел посудину через Бискайский залив. Одному Богу известно, как мне это удалось, но я это сделал! Обогнув Уэссен, я направился в Саутгемптон… – Он посмотрел на меня и закончил: – Ну ладно, сейчас это не имеет значения. Продолжать борьбу бессмысленно. Этот шторм доконал меня. Я чувствую, мне конец.

Возразить было нечего. Инициатива должна исходить от него. Я не могу никак на него повлиять. Это было ясно.

Я сидел и ждал, а тишина становилась все более напряженной. Он допил кофе, поставил кружку и вытер рот ладонью. Молчание сделалось невыносимым, лишь

звуки смертельной борьбы судна нарушали могильную тишину.

– Лучше пойдем выпьем, – натянуто произнес он. Я не ответил ни слова и не сдвинулся с места.

– Вам, конечно, тяжело, но какой черт принес вас сюда! – заорал он. – Что, пропади оно все пропадом, я могу, по–вашеМу, сделать?

– Почем мне знать! Вы капитан, вам и отдавать приказы!

– Капитан! – невесело рассмеялся он. – Хозяин «Мэри Дир»! Ну что ж, по крайней мере, на этот раз я уйду под воду со своим судном. Предупреждали ведь: оно приносит несчастье… – Сейчас он говорил как бы сам с собой: – Правда, никто в это не верил… Но ведь любой из нас приносит кому–нибудь несчастье… «Мэри Дир» уже много лет ходит по морям. Наверное, в свое время она была первоклассным грузовым судном, но теперь это старое, проржавевшее корыто, совершающее свой последний рейс. Наш путь лежал в Антверпен, а оттуда по Северному морю мы должны были пригнать ее в Ньюкасл на переплавку. – Он замолчал, наклонил голову набок и прислушался к шуму волн. – Вот было бы здорово – привести в Саутгемптон полузатопленное судно без экипажа! — г Он пьяно расхохотался. Спиртное явно ударило ему в голову, и он это понял. – Посмотрим, – продолжал он, все еще говоря сам с собой. – Через несколько часов прилив начнет работать против нас. Ветер сделает свое дело. И все же, если нам удастся удержать корму по ветру, может быть, мы и судно удержим на плаву. Всякое может случиться… Ветер переменится, затихнет шторм… – Однако в его голосе не слышалось убежденности. Он посмотрел на часы: – Еще двенадцать часов, и прилив отнесет нас на скалы. Уже темнеет, но, если видимость будет приличной, мы успеем заметить бакен, по крайней мере будем знать… – Тут он резко осекся. – Бакены! О них–то я и думал, прежде чем отправиться спать! Я рассматривал карту… – Он оживился, и глаза его загорелись от возбуждения. Ударив кулаком о ладонь, он вскочил: – Вот как! Если мы с приливом… – Он пронесся мимо меня, пробежал по трапу, и я услышал топот его ног по палубе в направлении к капитанскому мостику.

Я побежал за ним и нашел его в ходовой рубке изучающим атлас приливов и отливов. Он поднял взгляд, и я впервые увидел в этом человеке лидера. Усталости как не бывало, хмель словно рукой сняло.

– У нас есть шанс! – проговорил он. – Если мы удержим судно на плаву, мы спасены! Значит, надо работать внизу, в котельном, работать так, как не работали никогда в жизни! Придется вертеться между топкой и штурвалом! – Он схватил меня за руку: – Вперед! Посмотрим, сможем ли мы запустить машину!

Волна ударила в борт судна. Стена воды с грохотом обрушилась на палубу, врезаясь в рулевую рубку. Краем глаза я увидел, как зеленая вода скрыла полузатопленный нос. Мы вместе побежали к машинному отделению, а он кричал:

– Ничего, приятель, я еще поквитаюсь с ними!

В свете фонаря я увидел его лицо, горящее безумной отвагой.

Глава 3

В темном машинном отделении было жарко, пахло горячим маслом и раздавался свист пара. Это место больше не казалось мертвым. В спешке я оступился на ступеньке трапа, пролетел дюжину футов и стукнулся о стальную балку. Остановившись, чтобы отдышаться, я услышал стук поршней. Вал начал вращаться сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока все металлические детали не засверкали в свете моего фонаря, а машина не зашумела, возвращаясь к жизни. Загудела динамо–машина, и нити электрических ламп стали накаляться. Шум становился громче, огни ярче, и вскоре засияли все лампы. Латунь и сталь заблестели. Пещера машинного отделения осветилась и ожила.

Патч стоял у пульта управления. Пошатываясь, я сошел вниз, крича ему:

– Машина! Машина работает!

От возбуждения я не помнил себя, мне казалось, что уж теперь–то мы сможем добраться до порта.

Но он уже остановил машину. Вращение вала замедлилось и вскоре прекратилось вовсе.

– Не стойте так! – сказал он мне. – Поддерживайте огонь. Надо поднять давление riapa как можно выше.

Сейчас он, казалось, вполне владел ситуацией. Однако поддерживать огонь стало труднее и опаснее. Судно сильно качало. То за один раз удавалось забросить полную лопату угля, то тебя откидывало к пылающей пасти топки и уголь просыпался мимо. Не знаю, как долго я работал в одиночестве, прежде чем Патч присоединился ко мне. Мне показалось, что целую вечность!

Все мои мысли были сосредоточены на топливе и этой широко раскрытой огненной пасти и еще на том, чтобы не наскочить на раскаленную докрасна топку при очередном крене судна.

Я почувствовал, как чья–то рука прикоснулась к моему плечу, поднял голову и увидел, что Патч стоит рядом. Выпрямившись, я посмотрел ему в глаза. Пот градом катился по моему телу, я еле дышал.

– Машина работает, – произнес он.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

– Я только что был на капитанском мостике. Нос почти ушел под воду. В любой момент может прорвать переборку. Как вы думаете, здесь будут слышны сигналы из машинного зала?

– Не знаю. Наверное.

Он провел меня в машинный зал, показал контрольный пульт управления и соединенную с капитанским мостиком переговорную трубу:

– Я пойду на капитанский мостик, а вы возвращайтесь в котельное отделение и поддерживайте огонь. Я посигналю вам машинным телеграфом, но, если вы не услышите, через пару минут ступайте к переговорной трубе. О'кей?

Я кивнул, и он стал взбираться по трапу, а я вернулся к топке. Хоть я и недолго проработал кочегаром, руки мои успели почернеть и покрыться мозолями. У меня не было сил снова взяться за лопату. Усталость начала брать свое, и я не представлял, сколько еще смогу продержаться.

Сквозь рев пламени в топке до меня донеслись резкие, нестройные сигналы с капитанского мостика. Я вышел из котельного отделения и направился к пульту. Стрелка машинного телеграфа указывала «полный вперед».

Повернув рукоятку, я открыл клапаны и впервые ощутил трепет и гордость, которые, наверное, каждый раз ощущает корабельный механик.

Послышался свист пара, стук клапанов, медленный шорох ожившей машины, и я ощутил легкую вибрацию. Сердце судна вернулось к жизни благодаря мне. Это наполнило меня радостью.

Теперь лопата казалась совсем легкой, руки почти не болели, уверенность и воля снова вернулись ко мне. Я ощутил прилив энергии.

Минут через десять непрерывного труда машина набрала обороты; три минуты потребовалось, чтобы развернуть корму. За эти три минуты давление резко упало, но его удалось поднять к тому времени, когда с капитанского мостика раздался новый сигнал.

В 15.30 Патч позвал меня и велел встать за штурвал:

– Наблюдайте за пеной, она поможет вам узнать направление ветра. Все время старайтесь держать судно точно по ветру. При малейшем отклонении оно начнет зарываться носом. И увереннее держите штурвал с того момента, как дадите мне команду запустить машину, а еще не забудьте, что после остановки машины судно идет еще добрых пять минутТ

С этими словами он ушел, оставив меня наедине со штурвалом. Возможность стоять спокойно и держать в руках легкий штурвал радовала после изнурительной работы. Но если внизу, возле ревущей топки, в шуме машины тебя охватывало чувство безопасности и относительного покоя, то здесь ты оставался лицом к лицу с реальностью. В мрачном полусвете было видно, что нос «Мэри Дир» так осел, что едва просматривался сквозь набегающие волны.

Ветер и волнение разворачивали судно, и мне пришлось дать команду на включение машины. Как только она заработала и судно стало ложиться на прежний курс, вся передняя палуба покрылась бурлящей пеленой воды. Меня прошиб холодный пот и охватила дрожь. В рубке удалось найти шерстяную фуфайку, и я напялил ее, мимоходом глянув на карту.

Там было отмечено наше новое положение. Мы находились на полпути между Рош–Дувр и Минкис. Подводные рифы становились все ближе.

В 18.30 Патч сменил меня. Некоторое время он смотрел поверх носа корабля в потускневший солнечный диск, озаряющий злополучное, измученное штормами море. Его лицо и шея блестели от пота, глаза глубоко запали, черты заострились.

– Пройдите хоть ненадолго в рубку, – сказал он, беря меня .за руку. То ли ему надо было прикоснуться к живому человеку, то ли просто он удержался за меня при очередном крене судна. – Сейчас дует восточный ветер, но он, вероятно, скоро сменится на зюйд–вест. – Патч показал на карту: – Если не проявить осторожность, нас отнесет прямо к центру Минкис. Значит, сейчас нам необходимо все время держать курс на юг. Каждый раз, запуская машину, мы должны использовать ее как можно эффективнее!

Я кивнул:

– Куда вы направляетесь? На Сен–Мало?

– Никуда я не направляюсь. Просто пытаюсь удержаться на плаву. – Немного поколебавшись, он добавил: – Через четыре часа начнется прилив. Он продлится большую часть ночи. Если принять в расчет ветер, то можно предположить, что прилив будет достаточно сильным.

Я выглянул наружу, и душа у меня ушла в пятки. Казалось, положение ухудшалось с каждой минутой.

Я наблюдал, как, сверяясь с навигационными таблицами, он отмечает крестами наш путь: около пяти миль к западу от Минкис и еще немного южнее.

– • Мы не пройдем за час так много! – возразил я.

Он бросил карандаш:

– Проверьте, если не верите мне! Прилив идет на зюйд–вест со скоростью примерно три узла. Два узла предоставьте ветру и машине, отсюда и результат.

Я уставился на карту. Минкис неумолимо приближалась.

– А в следующие два часа? – поинтересовался я.

– В следующие два часа прилив значительно ослабеет. Мои расчеты показывают, что мы будем примерно в миле на зюйд–вест от бакена Минкис и станем там болтаться первую половину ночи. А когда начнется отлив… – Он пожал плечами и вернулся к штурвалу, бросив напоследок: – Все зависит от того, удастся ли нам вообще продвинуться к югу!

С этим веселым прогнозом я снова вернулся к своей работе внизу: к лопате, к углю, к сверкающему зеву топки. Час внизу, час на капитанском мостике: только успевай поворачиваться! Сами не свои от усталости, мы делали свое дело машинально, бессознательно меняя ритм движений, то замедляя его на мостике, то ускоряя в опасной близости оттопки. Я помню, что стоял за штурвалом, когда наступила темнота. Казалось, она подкралась почти незаметно. Просто в какой–то момент я перестал видеть нос судна и слетающую с гребней волн пену, по которой определял направление ветра. — В темноте передо мной лишь смутно виднелись белые гребешки.

Палуба ходила ходуном, а когда волна разбивалась о борт, создавалось впечатление, что мы несемся по речной стремнине с головокружительной скоростью… Теперь я полагался только на компас да на собственное чутье, а машина неуклонно продвигала судно к югу.

Около полуночи я увидел свет, на мгновение мелькнувший впереди. Хоть бы это оказалось только игрой воображения! К этому времени я уже изрядно утомился, а свет мелькнул смутно и призрачно. Но вскоре в двух румбах справа по носу я снова увидел этот огонек. Теперь он прерывисто мелькал, то появляясь, то исчезая за волнами.

В конце концов я решил, что это может быть группо–проблесковый огонь. На карте юго–западнее Минкис был обозначен бакен, около него стояло обозначение Gr.fl(2)'.

( Обозначение группо–проблескового маяка на английской морской карте.)

– Примерно этого я и ждал, – заявил Патч, сменив меня за штурвалом. В его голосе не слышалось особого энтузиазма. Он произнес это без всякого выражения и немного устало.

Теперь огонек был виден постоянно. Он становился все ближе и яснее, пока не начал тускнеть с первым серым проблеском зари.

Было половина шестого утра, когда я снова встал за штурвал. К этому времени я уже валился с ног. Ночь в котельном отделении была адом, особенно последний час, когда я, весь взмокший, вертелся около горящей топки.

Направление отлива изменилось, и мелькающий бакен приближался к нам не с самой удачной стороны. Вскоре рассвело, и я увидел сам бакен, одно из тех ко–лонноподобных сооружений, которые используют французы. Я подумал, что даже сквозь свист ветра можно уловить его траурное, словно похоронное завывание. Нам надо было пройти по меньшей мере в полумиле от него. Я сверился с картой, вызвал Патча по переговорной трубе и попросил его подняться.

Казалось, прошло немало времени, прежде чем он появился на мостике, волоча ноги, как тяжелобольной, только что поднявшийся с постели. Меняясь вахтами ночью, я заметил, что он похож на призрак, но решил, что это из–за тусклого освещения. Теперь же, увидев его при свете дня, я ужаснулся его мертвенной бледности.

– Да вы же едва стоите на ногах!

Он непонимающе уставился на меня. Наверное, я и сам был не лучше.

– В чем дело? – спросил он.

Я указал на бакен Минкис, примерно в четырех румбах от носа по правому борту.

– Мы заходим слишком далеко в глубь рифов! – сказал я. – В любой момент нас может выбросить на скалы Брессан–дю–Сюд!

Он прошел в рубку, а я остался ждать, когда он пошлет меня вниз запустить машину. Прошло довольно много времени, но Патч не появлялся; решив, что капитан заснул, я позвал его. Но он сразу же ответил, что, мол, наблюдает за бакеном в окно и обдумывает дальнейшие действия.

Отлив уже начался. Наше положение относительно бакена изменилось. Теперь он был почти на траверзе. Патч вышел из рубки.

– Все в порядке, – спокойно сказал он, – глубина еще достаточная.

Ветер подхватил корму, и судно начало медленно поворачиваться. Менее чем в двух кабельтовых от нас над подводной скалой крутился водоворот. Тяжелые волны наплывали одна на другую, поднимая высокие стены брызг. Одна огромная волна ударилась о борт и обрушилась на переднюю палубу. На мостик полились тонны воды; судно встряхнуло, как скорлупку.

– Разве мы не будем запускать машину? – поинтересовался я.

Патч стоял спиной ко мне и пристально вглядывался в правый борт.

– О Господи! – заорал я. – Нас же несет прямо на Минкис!

– Пока все в порядке, – ровно сказал он, словно успокаивая меня.

Но я не верил ему. Как может быть все в порядке? Впереди рифы и мили подводных скал. Стоит нам наскочить на них…

– Надо что–то делать! – в отчаянии простонал я. Он не ответил, а продолжал рассматривать в бинокль

море за кормой.

Я не знал, что предпринять. Внешне он казался спокойным и вроде бы контролировал ситуацию, но я–то видел, что его физические да и моральные силы полностью исчерпаны.

– Нам надо обойти Минкис, – пытался я внушить ему. – Когда мы обойдем Минкис, все будет в порядке! – Я бросил штурвал и направился к сходному трапу. – Пойду запущу машину!

Но, когда я поравнялся с Патчем, он схватил меня за Руку:

– Вы что, ничего не понимаете? Мы идем ко дну! – Его лицо было таким же каменным, как и пристальный

взгляд темных глаз. – Я не стал говорить вам, но вода поступает через переборку. Я это заметил перед тем, как сменить вас.

Он отпустил мою руку и снова поднес к глазам бинокль, пытаясь что–то отыскать в сером небе, по которому неслись гонимые ветром облака.

– И как долго… – Я замолчал, боясь произнести это вслух. – Как долго мы сможем продержаться на плаву?

– Не знаю. Может, несколько минут, а может, час–два… – Он опустил бинокль и удовлетворенно кивнул: – Шанс, конечно, невелик, но… – Он обернулся ко мне и пристально вгляделся, точно пытаясь определить, надежный ли я человек. – Мне нужно, чтобы давление пара обеспечило работу машины в течение десяти–пятнадцати минут. Вы готовы идти вниз и поддерживать огонь? – Он добавил, помолчав: – Должен предупредить: если прорвет переборку, у вас внизу совсем не будет шансов!

Я заколебался:

– Как долго мне надо работать там?

– Я думаю, часа полтора. – Он бросил мимолетный взгляд на правый борт, чуть заметно кивнул и схватил меня за руку: – Давайте, действуйте! В первый час я буду помогать вам!

– А как же судно? Если оно налетит на риф…

– Не налетит. Мы идем точно в миле от бакенов. Тут, внизу, опасность, казалось, отдалилась. Тепло

и свет топки, сияние огня утешали. Теперь, когда я не видел, как волны бьются о рифы, мной овладело ложное чувство безопасности. Только шум волн за тонкой обшивкой да блестящие ручейки, стекающие от заклепок, напоминали о беде. Да еще, пожалуй, накренившаяся на нос палуба и грязная вода, черная от угля и блестящая от масла, плещущаяся под ногами. Мы бросали уголь как сумасшедшие, плечом к плечу, совершенно позабыв про усталость. Прошла, казалось, целая вечность, но переборка пока держалась. Наконец Патч, посмотрев на часы, отбросил лопату:

– Я иду на мостик. Продолжайте поддерживать огонь, пока я не дам сигнал «полный вперед». Тогда включайте машину и идите прямо на мостик. Договорились?

Я молча кивнул. Патч натянул фуфайку, шатаясь, прошел через машинный зал и исчез. Теперь, когда я остался один, плеск волн, бьющих в обшивку, казалось, усилился. Посмотрев на часы, я отметил – двадцать минут восьмого.

И снова я начал бросать уголь, ни на миг не забывая о нависающих надо мной листах корпуса и накренившейся палубе. В любой момент этот освещенный, теплый мир мог уйти под воду! Вода уже залила днище и крутилась возле моих ног.

Половина восьмого! Без четверти врсемь! Когда же он прикажет запустить машину?

В какой–то момент я остановился, вынужденный опереться на лопату, в полной уверенности, что палуба под моими ногами как–то странно накренилась. С ужасом смотрел я на протекающую переборку и думал: «Что же он делает там, на мостике? Что за незначительный шанс, о котором он обмолвился?»

Я совершенно выбился из сил, нервы были напряжены от страха и долгого ожидания – и вдруг я потерял веру в капитана. Что я о нем знаю? Мои первые впечатления об этом человеке – задавленном, выведенном из себя обстоятельствами – усилились от грозящей опасности.

Вдруг сквозь шум котельного отделения до меня донесся слабый звук из переговорной трубы. Было уже почти восемь. Я отбросил лопату, задраил дверцу топки и, схватив фуфайку, пошел в машинное отделение. Телеграф показывал «полный вперед».

Я открыл пар полностью, а когда бежал по трапу, заметил, что машина ровно набирает обороты.

Когда я, запыхавшись, взбежал на мостик, Патч стоял за штурвалом.

– Мы обошли Минкис? – спросил я задыхаясь.

Он не ответил. Его руки крепко сжимали штурвал, все тело напряглось, а взгляд был устремлен вперед. Корабль кренился в такт долгой, мучительной качке, и я, шатаясь, подошел по наклонившемуся мостику к окну с правого борта. Окрашенный белым и красным бакен проскользнул мимо нас. Нос «Мэри Дир» был полностью погружен в воду.

– Ну вот, сейчас, – чуть слышно произнес он, глядя на меня глубоко запавшими глазами. Переступив с ноги на ногу, он вдруг резко повернул штурвал. Я просто не мог в это поверить! Он переложил руль налево, повернув судно к обнаженным скалам Минкис!

– Вы что, с ума сошли? – закричал я. – Поворачивайте направо! Ради Бога, направо!

Я бросился к штурвалу, схватился за спицы и попытался вернуть его в прежнее положение.

Патч что–то крикнул мне, но слова его потерялись в грохоте огромных волн, разбивающихся о мостик. В любом случае я бы его не расслышал. Сен–Мало находится всего в двадцати милях, а под моими ногами машина выстукивает обнадеживающую дробь! Надо повернуть направо, от Минкис к Сен–Мало!

– Ради Христа! – кричал я ему.

Он схватил меня за волосы и резко откинул назад мою голову. Он орал мне, чтобы я отпустил штурвал, а я, сощурив от боли глаза, тупо смотрел в его твердое, суровое лицо, сверкающее от пота, с оскаленными зубами и сведенными судорогой челюстями.

– Дурак, это наш единственный шанс!

Он со злобой отбросил меня от штурвала, я упал и так ударился о выступ окна, что у меня перехватило дыхание.

В этот момент сквозь брызги волны, разбившейся о левый борт, я увидел прямо перед собой оголенные скалы, торчавшие из воды, как оскаленные зубы. Меня вдруг затошнило.

– Теперь вы встанете за штурвал! – Его слова прозвучали откуда–то издалека. Я уставился на него, пораженный откуда–то взявшимся холодным начальственным тоном и все еще ничего не понимая. – Быстрее, вы! Берите штурвал! – Он стоял на мостике, отдавал приказ и ожидал повиновения. Его тон не допускал возражений. Он протянул мне руку и помог подняться. – Держите курс десять градусов норд–ост.

Из ходовой рубки он взял ручной компас и прошел на левое крыло мостика. Время от времени поднимая компас к глазам, он застыл неподвижно, пытаясь определить азимут. Я же, стоя за штурвалом и держа заданный курс, пытался понять, что же мы делаем, идя вот так, прямо на рифы. Меня все еще подташнивало, я боялся сбиться с курса, понимая, что любое отклонение от него означает неминуемую гибель.

А сквозь стекла окна, в пелене белой пены постепенно проступали очертания гряды скал, постепенно приближающихся к нам.

– Теперь держите курс прямо на норд, – по–прежнему спокойно приказал Патч.

Впереди нас волны вздымались и падали каскадами на выступающие рифы. Одна из острых скал была совсем близко, и, когда судно приблизилось к ней, капитан появился за моей спиной.

– Теперь за штурвал встану я, – мягко сказал он, и я, не возразив ничего, не задав ни единого вопроса, освободил место. В его поведении сейчас было что–то странное, словно он ушел в себя, стеной отгородившись от внешнего мира.

И вот настал этот миг! Толчок, еще толчок, и судно принялось мало–помалу останавливаться. Я слегка подался вперед и оказался возле окна. Судно остановилось, шваркнув килем по дну со скрежетом, перекрывшим рокот шторма. Еще несколько мгновений оно, увлекаемое водоворотами, бушующими между скал, вертелось туда и сюда, но вот снова ударилось обо что–то и окончательно замерло.

Машина продолжала работать, словно сердце корабля отказывалось смириться со смертью.

Это был странный момент. Патч с каменным лицом все еще стоял за штурвалом, сжимая его побелевшими от усилия руками.

В рубке все оставалось по–прежнему, а в окно было видно, как волны перекатываются через затопленный нос. Палуба у меня под ногами еще содрогалась от вибрации машины.

Ничего не изменилось, только теперь мы стояли неподвижно.

Дрожа, я стер со лба холодный пот. Мы сели на отмель Минкис. Внутри у меня возникло чувство приближающегося конца. Я обернулся и поглядел на Патча. Тот казался ошеломленным. Лицо его, оттертое от угольной пыли, было белым как мел, а глаза пристально вглядывались в бушующее море.

– Я сделал все, что мог, – чуть дыша, произнес он. – Боже правый, я сделал все, что мог! – В его «голосе слышалось неподдельное страдание. Наконец его руки вяло упали со штурвала, словно он сдавал командование. Развернувшись, медленной, шаркающей походкой лунатика он пошел в рубку.

Набравшись храбрости, я последовал за ним. Он сидел склонившись над картой, не поднимая глаз. Волна ударила о борт, разбилась и залила иллюминатор, заслонив на мгновение дневной свет. Когда вода спала, он притянул к себе вахтенный журнал и начал писать. Дописав, закрыл журнал и выпрямился, словно поставив точку на этом этапе своей жизни. Оглядевшись, он заметил меня:

– Простите! Мне следовало объяснить вам свои действия! – Сейчас он был похож на человека, пробудившегося ото сна и ставшего снова разумным. – Вся хитрость заключалась в том, чтобы посадить судно на мель, пользуясь приливом.

– Но нам же нужно было направиться к Сен–Мало, – тупо возразил я, все еще ничего не понимая.

– Через два часа, если бы мы еще держались на плаву, изменившееся течение выкинуло бы нас на скалы к северу отсюда. – Он подвинул мне карту: – Посмотрите сами! Единственный шанс уцелеть был сесть на мель именно здесь! – И он указал карандашом местоположение корабля. Мы находились примерно в миле к югу от основного скопления рифов, в районе, где глубина достигала 244 сажен. – Эта скала по левому борту – Клыкастый Грюн. Ее высота 36 футов. А справа вы найдете едва различимый островок Метресс–Иль. – На мгновение кончик его карандаша задержался на точке западнее основных рифов. – При отливе он, наверное, обнаружится здесь! – Он отбросил карандаш, потянулся и потер глаза. – Да, здесь! – Он, казалось, смирился с неминуемой гибелью. – Пойду посплю!

Не сказав более ни слова, он вышел из рубки и спустился на нижнюю палубу. Я не пытался остановить его, чтобы расспросить поподробнее, слишком уж я устал. В голове у меня стучало, и при одном упоминании о сне мне нестерпимо захотелось закрыть глаза и погрузиться в забытье.

Я задержался и посмотрел на серый пейзаж с торчащими скалами и бушующим морем. Странно было стоять на неподвижном судне, чувствовать под ногами работающую машину и знать, что находишься на самой опасной отмели Ла–Манша. В рубке все было мирно, и, только выглянув в окно и увидев выступающие из воды скалы да затопленный нос судна под белой пеной, я понял, что нас ждет. Часов шесть или немного больше мы будем в относительной безопасности, а потом отлив снова отдаст нас морю. Я повернулся и,'двигаясь, как во сне, пошел вниз. Все происходящее казалось мне туманным и немного отдаленным. Пошатываясь, я добрался до каюты и здесь почувствовал, что машина остановилась. Что произошло? Кончился уголь или Патч сам остановил ее? Впрочем, теперь это было не важно: больше нам не понадобятся ни машина, ни помпы! Спать, только спать!

Может показаться невероятным, что в подобных обстоятельствах можно думать о сне, не будучи сумасшедшим. Однако, оставшись целым и невредимым, я уверовал в искусство Патча–навигатора и решил, что он найдет какой–нибудь выход из положения, когда начнется отлив.

В любом случае, сам я не мог ничего предпринять: у нас не было лодки, значит, и надежды, а шторм достиг апогея.

Проснувшись в полной темноте, я услышал плеск воды за дверью каюты. Возможно, она проникла в коридор через разбитый иллюминатор или откуда–то еще. Волны все еще били в корпус судна, и время от времени раздавался скрежет, когда «Мэри Дир» днищем касалась гальки.

Я прошел в каюту Патча. Тот лежал на койке полностью одетый и даже не пошевелился, когда я посветил фонарем прямо ему в лицо. Он спал уже более двенадцати часов.

Я дважды спустился в камбуз, принес еду, питье и примус. Когда я шел во второй раз, то заметил на закрытой двери капитанской каюты белый листок. Прямо к красному дереву двери кнопкой была приколота визитная карточка. Я прочел: «Дж.С.Б. Деллимар», и ниже – «Торговая и пароходная компания Деллимара», Сент–Мэри Экс. Лондон, Сити». Я толкнул дверь, но она была заперта.

Когда я проснулся снова, повсюду сияло солнце. Ветер стих, и море больше не бесновалось. Патч все еще спал, но на этот раз он снял сапоги и уютно закутался в одеяло. Сходной трап, ведущий на нижнюю палубу, почти полностью скрылся под водой, в которой плавало какое–то барахло. Сверху, с мостика, открывалась совершенно удручающая картина. Наступил отлив, и скалы, окружающие корабль, торчали, как обломки гнилых зубов, серые, с зазубренными основаниями, поросшими водорослями. Ветер был не более пяти–шести баллов, и, хотя я видел, как волны разбиваются белыми брызгами о дальние скалы, вода вокруг судна была относительно спокойной.

Я долго стоял, глядя на тонкие, серые облака, плывущие По небу, на хаос скал, окружающих нас, на волны, разбивающиеся вдали. От самого факта, что я еще жив, что еще могу видеть сверкающее солнце и чувствовать дуновение ветра, меня переполняла радость. Ее не омрачил вид пустых шлюпбалок, вздымавших свои чугунные руки, и разбитой вдребезги единственной шлюпки, болтающейся на разлохмаченном канате;

Патч подошел сзади. Он не смотрел ни на море, ни на скалы, ни на небо. Его взгляд был устремлен на нос корабля, поднявшийся над водой, и на чернеющее отверстие затопленного люка. Потом он направился на левый борт и осмотрел его.

Лицо капитана было мрачным, бледным, а под скулами ходили желваки. Руки крепко сжимали перила, обшитые красным деревом. Я чувствовал, что обязан сказать ему, как он должен гордиться своим невероятным мастерством, которое позволило посадить судно на эту отмель, – а в остальном нам просто не повезло. Но, увидев его застывшее лицо, осекся. В конце концов я спустился в каюту, оставив его одного на мостике.

Он пробыл там довольно долго, а спустившись, сказал мне:

– Надо чем–нибудь подкрепиться. Через час–другой мы можем трогаться.

Я не стал спрашивать, как он собирается это делать, когда шлюпка разбита в щепы. Было совершенно ясно, что он не расположен к разговорам. Патч сел на койку, согнулся и стал задумчиво разбирать свои вещи.

Я разжег примус, поставил чайник, а он все блуждал по каюте, выдвигая ящики и набивая бумагами желтый клеенчатый мешок. Посмотрев на фотографию, он заколебался, но потом сунул и ее. Чай вскипел, я открыл банку каких–то консервов, и мы приступили к завтраку, во время которого я раздумывал, из чего же нам соорудить лодку.

– Что толку ждать, пока нас подберут, – сказал я с набитым ртом. – «Мэри Дир» здесь никто не найдет!

Он удивленно уставился на меня, словно только что обнаружил мое присутствие на этом мертвом судне.

– Конечно нет. Пройдет немало времени, прежде чем ее найдут, – произнес он и снова погрузился в свои мысли.

– Нам надо построить лодку.

– Лодку? – удивился он. – Да у нас же есть лодка! — Где?

– В соседней каюте. Надувная резиновая лодка.

– Резиновая лодка в каюте Деллимара?

– Ну да! Странно, а? Он держал ее у себя, так, на всякий случай. – Патч тихонько рассмеялся.

– Вы находите это забавным? – рассердился я.

Он ничего не ответил, поднял с пола какие–то ключи, вышел, и я услыхал, как он отпирает дверь соседней каюты. До меня донесся скрип передвигаемого багажа, и я поспешил ему на помощь. Через открытую дверь каюты передо мной предстала картина полного разгрома: яШики вывалены на пол, шкафы открыты и их замки вырваны, на полу валяются тряпки и бумаги. Хаос не коснулся только постели, застланной аккуратно, без единой складочки. Лишь на подушке виднелось сальное пятно.

Должно быть, Патч обыскивал каюту.

– Что вы здесь искали? – спросил я.

Он молча поднял голову, посмотрел на меня и открыл огромный дорожный сундук, на котором красовались ярлыки отелей Токио, Иокогамы, Сингапура, Рангуна.

– Держите! – протянул он мне огромный брезентовый мешок.

Мы вытащили его в коридор, а оттуда на верхнюю палубу. Патч вернулся, запер дверь в каюту Деллимара и принес с собой нож. Вспоров брезент, мы вытащили желтую резиновую лодку и надули ее. Она была около двенадцати футов в длину и пяти в ширину. К ней были приложены весла, руль, телескопическая мачта, подзорная труба, нейлоновые шкоты и такой же парус и даже рыболовные снасти.

– Он был трусом? – полюбопытствовал я. – Согласитесь, довольно странно владельцу судна иметь в своем багаже надувную лодку, словно бы он готовился к кораблекрушению.

Однако Патч лишь сказал: .

– Пора двигаться!

Я уставился на него в полном недоумении: покинуть относительно безопасное судно и променять его на хрупкую резиновую лодчонку!

– Ведь сейчас еще прилив! Не лучше ли подождать отлива?

– Но нам нужен ветер, – заявил Патч, пытаясь определить его направление. – Он уже изменился на румб–два. Если повезет, то задует норд–вест. – Патч взглянул на часы и скомандовал: – Идем! У нас в запасе еще четыре часа прилива.

Я пытался убедить его подождать следующего прилива и воспользоваться всеми шестью часами,, но он не хотел и слушать.

– К тому времени почти стемнеет. А если ветер изменится? На таком судне лавировать по ветру невозможно! Давление снова может понизиться. Вы же не хотите опять попасть в шторм. Я даже не представляю, что может произойти при отливе. Может снести всю палубу вместе с капитанским мостиком.

Конечно, он был прав. Мы спешно собрали все необходимое: еду, карты, ручной компас, запас одежды, не забыв зюйдвестки и резиновые сапоги. Вот только клеенчатых накидок нигде не было, и мы прихватили оба синих плаща.

Без четверти десять мы сбросили лодку с передней палубы и прыгнули в нее. На веслах мы отошли на некоторое расстояние от «Мэри Дир» и поставили парус. К этому времени солнце скрылось в серой пелене надвигающегося дождя, и скалы отходили от нас все дальше и дальше, превращаясь в неясные зубчатые очертания.

Мы взяли курс на Ле–Соваж, и через некоторое время мелькающий свет бакена высветил последние скалы. «Мэри Дир» была уже не более чем размытым пятном на поверхности воды. Пройдя Ле–Соваж, мы совсем потеряли ее из виду.

Отойдя от Минкис, мы вышли в открытое море, на котором после шторма стояла сильная зыбь. Волны вздымались стенами, готовые в любой момент обрушиться на нас. В этот серый, дождливый день меня покинуло чувство времени. Вероятно, добрых четыре часа мы кувыркались на волнах, промокшие до нитки, втиснутые в тесное пространство между толстыми желтыми бортами лодки. Иногда мы видели проблески маяка Кап–Фреэль.

Позже, уже днем, нас подобрал почтовый пароходик, шедший через Ла–Манш из Питер–Порта. Они высматривали уцелевших после шторма, иначе никогда бы не заметили нас, идя в миле к востоку.

Пароход внезапно изменил курс, и вскоре мы увидели его нос, почти скрытый брызгами. Он лег в дрейф против ветра, и через борт были сброшены канатные трапы. Нам помогли подняться, подбадривая по–английски.

На палубе вокруг нас собрались люди – экипаж и пассажиры, забрасывая вопросами и предлагая то сигареты, то шоколад. Капитан проводил нас к себе, и пароход снова двинулся в путь, увлекаемый безупречно работающей машиной.

Когда мы спускались вниз, я увидел нашу желтую лодку, плывущую за кормой на буксирном тросе.

Глава 4

Мы приняли горячий душ, переоделись в сухое и прошли в кают–компанию, где вокруг нас засуетился стюард, разливая чай и подавая яичницу с беконом. Нормальная жизнь – невероятно нормальная жизнь!

Я словно пробуждался от какого–то кошмара: «Мэри Дир», острозубые скалы Минкис. Сейчас они казались частью другой реальности, не имеющей ничего общего с настоящим.

Вошел капитан:

– Итак, вы с «Мэри Дир»? – Он строго смотрел на нас. – Один из вас – владелец яхты «Морская ведьма».

– Да! – ответил я. – Меня зовут Джон Сэндз.

– Прекрасно. Я капитан Фрейзер. Сейчас же дам радиограмму в Питер–Порт. Полковник Лауден очень беспокоился о вас. Он и Дункан были вчера у меня на борту и слушали по радио оповещение о розыске. Вас искали с вертолетами. – Он повернулся к Патчу: – А вы, наверное, член экипажа «Мэри Дир»? – В его жестком голосе явственно слышался шотландский акцент.

Патч встал:

– Да, я капитан «Мэри Дир» Патч. – Он протянул руку. – Я очень благодарен вам за спасение.

– Благодарите лучше моего первого помощника, это он вас заметил. – Фрейзер пристально смотрел на Пат–ча маленькими голубыми глазками: – Так ваше имя, говорите, Патч?

– Да.

– И вы – капитан «Мэри Дир»?

– Так точно.

Фрейзер поднял брови, потом нахмурился:

– А я думал, что капитан «Мэри Дир» носит фамилию Таггарт!

– Да, он и был капитаном, но он умер.

– Когда? – резко спросил Фрейзер.

– Как раз после того, как мы прошли Порт–Саид, в начале этого месяца.

– Понятно. – Фрейзер окинул Патча холодным взглядом. Затем, опомнившись, смягчился: – Ну ладно, не буду вам мешать. Вы, наверное, изрядно голодны. Сидите, сидите. – Он посмотрел на часы и приказал стюарду принести еще одну чашку. – До прихода в Сен–Мало у меня еще есть время. – Фрейзер сел за стол, оперся локтями и стал с любопытством разглядывать нас своими голубыми глазками. – Так все–таки что же произошло, капитан Патч? В последние двадцать четыре часа эфир был забит сообщениями о «Мэри Дир». – Он замолчал, подумал и сообщил: – Рад уведомить вас, что шлюпку с оставшимися в живых членами экипажа вчера днем прибило к Иль–де–Брега.

Патч хранил молчание.

– Да ладно вам! Я имею право проявить некоторое любопытство! – Голос его звучал дружелюбно. – Уцелевшие рассказали, что на судне начался пожар и вы приказали экипажу покинуть судно. Это было ночью в четверг, и Лауден сообщил мне…

– Я приказал им покинуть судно? – недоуменно уставился на него Патч. – Они так сказали?

– Так говорилось во французском рапорте. Они покинули судно вскоре после 22:30. Однако в 9.30 следующего утра Лауден увидел «Мэри Дир»… – Он осекся под жестким взглядом Патча. – Черт подери, приятель! – внезапно разозлился Фрейзер. – Что произошло? «Мэри Дир» затонула или…

Сначала Патч молчал, словно обдумывая заданный вопрос. Наконец он произнес:

– Полный отчет будет дан надлежащим властям. До этого… – он жестко посмотрел на Фрейзера, – до этого, простите, я не буду ни о чем говорить!

Было видно, что Фрейзеру не хотелось отступаться, но он взглянул на часы, допил чай и встал.

– Очень мудро с вашей стороны, капитан, – официальным тоном произнес он. – Я должен идти. Мы подходим к Сен–Мало. Наш пароход полностью к вашим услугам. Если вам что–то потребуется, обратитесь к стюарду. – Выходя, он приостановился в дверях: – Думаю, я должен сообщить вам, что на борту находится юная леди – мисс Таггарт. Это дочь капитана Таггарта. Узнав о поисках «Мэри Дир», она прибыла в Питер–Порт, а услышав, что шлюпку прибило к французскому берегу, села на наш пароход. – Помолчав, он вернулся в каюту. – Она не знает о смерти отца и надеется найти его среди уцелевших. – Фрейзер немного заколебался, но все же спросил: – Полагаю, вы сообщили компании о его смерти?

– Разумеется!

– Понятно. Что ж, очень жаль, что они не удосужились известить его ближайшую родственницу. – В его голосе послышался гнев. – Я прикажу стюарду привести ее к вам. – Он мягко добавил: – Вы уж поосторожнее! Она прелестная крошка и, очевидно, обожала отца.

Фрейзер вышел, и в салоне воцарилась тишина. Патч сосредоточенно ел, забрасывая в себя еду, как уголь в топку корабля. Он не расслабился ни на йоту.

– Да, а отчего он, собственно, умер? – спросил я.

– Кто? – нахмурился он.

– Таггарт.

– А, Таггарт. От пьянства. – И он снова принялся за еду, всем своим видом он показывал, что эта тема его не интересует.

– Боже правый! Но вы же не скажете это ей?

– Конечно нет! Я скажу, что он умер от сердечной недостаточности. Во всяком случае, таково медицинское заключение.

– Но она захочет узнать подробности!

– А вот подробностей–то она и не получит!

«Какой бессердечный человек!» – подумал я и отошел к иллюминатору. Машина уже работала на малых оборотах. Мы входили в гавань, и я видел туристские отели Динара, рассыпанные от набережной до вершины холма, безлюдные и скучные в это время года.

– Он бегал по всему судну и вопил как резаный! – Патч оттолкнул пустую тарелку. – Мне пришлось поймать его и запереть в каюте, а к утру он умер.

Патч вынул пачку сигарет, распечатал ее дрожащими пальцами и с силой выщелкнул сигарету. Огонек спички осветил его мертвенно–бледное лицо.

– Белая горячка? – поинтересовался я.

– Нет, не горячка. Я только впоследствии обнаружил… – Он затянулся и пригладил волосы. – Впрочем, сейчас это не имеет значения. – Патч с трудом поднялся. – Мы почти у цели, да?

Пароход очень медленно миновал шлюзные ворота. Над нашими головами по палубе забегали люди и застучала лебедка.

– По–моему, мы причаливаем, – сказал я.

– Везет же вам! – ответил он. – С «Мэри Дир» вы покончили! – Патч беспокойно заходил по салону. – О Господи! Я уже почти жалею, что не утонул вместе с судном!

Я внимательно посмотрел на него:

– Так это правда? Вы действительно приказали экипажу покинуть корабль? Вся эта история, что вас сбили с ног…

Он повернулся ко мне:

– Разумеется, я ничего подобного не приказывал, но если им так нравится… – Он подошел к другому иллюминатору и стал смотреть туда.

– Но почему, – недоумевал я, – если это неправда…

– При чем здесь правда? – гневно спросил он. – Эти негодяи струсили, а теперь говорят, будто я приказал им бросить судно! Им ведь надо как–то оправдаться. Эта свора проклятых трусов не откажется от своих слов. Вот увидите! Когда дело дойдет до официального расследования… – Он слегка пожал плечами. – Я уже прошел через такое.

Это было сказано как бы про себя. Патч отвернулся и снова уставился в иллюминатор на ржавые железнодорожные вагоны на пирсе.

Он что–то бормотал про странное совпадение, но тут хлопнула дверь и послышалась смесь французской и английской речи. Глядя на дверь, Патч произнес:

– Вам, конечно, придется объяснить причину вашего присутствия на борту «Мэри Дир». Вы были там на положении пассажира, и любые комментарии…

Дверь отворилась, и Патч замолчал.

Это был капитан Фрейзер с двумя французскими чиновниками. Последовали улыбки, поклоны и потоки французской речи. Затем тот, что был пониже ростом, сказал по–английски:

– Мсье капитан, сожалею, но у меня для вас плохие новости. Полчаса назад по радио передали, что к берегу Лез–0 прибило несколько тел.

– Моряки с «Мэри Дир»? – поинтересовался Патч.

– Mais oui1. – Он пожал плечами. – Служащие маяка в Лез–0 не могли опознать тела, но других кораблей, потерпевших бедствие, в этом районе нет.

– Лез–0 – это остров к северу от Иль–де–Брега, примерно в сорока милях отсюда, – пояснил Фрейзер.

– Я знаю, – бросил Патч и сделал шаг к чиновнику: – А что уцелевшие? Есть ли среди них человек по имени Хиггинс?

– Не знаю, – пожал плечами чиновник. – Официальный список спасенных еще не составлен. – Он замялся: – Monsieur le Capitaine2, вы очень обяжете меня, если пройдете со мной в контору. Понимаете ли, формальности…

Хотя говорил он виновато, было ясно, что решимости ему не занимать.

– Конечно, – любезно ответил Патч, но я видел, что ему это не понравилось. Быстро взглянув на обоих чиновников, он прошел мимо них к двери.

Чиновник уже хотел последовать за ним, но вдруг повернулся ко мне.

– Monsieur Sands? – осведомился он. Я кивнул.

– Насколько я понимаю, ваша яхта ждет вас в Питер–Порте. Если вы дадите моему другу необходимые показания и ваш адрес в Англии, то, полагаю, нам незачем вас задерживать. – Он мило улыбнулся. – Bon vouage, raon ami!3

– Au revoir, monsieur1, – сказал я. – Et merci, mille foisz. 1

Ну да(фр.).

2 Господин капитан (фр.).

3Счастливого пути, мой друг! {фр.)

1 До свидания, мсье (фр.)

. 1 Тысячу раз спасибо (фр.).

Его помощник вежливо допросил меня и тоже удалился. Я остался сидеть в каком–то оцепенении, слыша суету людей на набережной, не веря до конца, что все это происходит наяву.

По–видимому, я слегка задремал, потому что откуда–то до меня вдруг донеслись слова стюарда:

– Простите, что разбудил вас, сэр, но я привел мисс Таггарт. Это приказ капитана, сэр.

Маленькая, аккуратно одетая девушка стояла в дверях, а волосы ее были озарены солнцем, совсем как на той фотографии.

– Вы мистер Сэндз, не так ли? Я встал и кивнул.

– Вам нужно поговорить с капитаном Патчем, – быстро предварил я ее вопросы и начал объяснять, что он только что сошел на берег, но она перебила меня:

– Пожалуйста, скажите, что случилось с моим отцом?

Я не знал, что отвечать. Ей следовало бы обратиться к Патчу, вовсе не к_омне_.

– Капитан Патч скоро вернется, – беспомощно произнес я.

– Когда вы оказались на борту «Мэри Дир», мой отец был там? – Она стояла передо мной по–мальчишески стройная и полная решимости.

– Нет, – ответил я.

Она медленно обдумывала мой ответ, строго глядя мне в лицо. Ее серо–зеленые глаза были широко раскрыты, и в них застыл испуг.

– И судном командовал капитан Патч? Я кивнул.

Она долго и пристально смотрела на меня, а губы ее подрагивали.

– Мой отец никогда бы не покинул свое судно! – Она произнесла это мягко, но я понял, что она уже догадывается о правде и пытается совладать с собой. Наконец она спросила: – Он умер, да? — Да.

Она не заплакала, просто стояла передо мной, маленькая, неподвижная..

– Отчего же он умер? – Она пыталась держаться официально и хладнокровно, но, когда я заколебался, внезапно подошла ко мне легкой, изящной походкой. – Пожалуйста, я должна знать, что произошло! Как он умер? Он болел?

– По–моему, у него случился сердечный приступ, – промямлил я и добавил: – Поймите, мисс Таггарт, меня же там не было! Я только передаю вам слова капитана Патча.

– Когда это произошло?

– В начале этого месяца.

– А кто это капитан Патч?

– Он был первым помощником. Девушка нахмурилась:

– Отец никогда не упоминал его имя. Он писал мне из Сингапура и Рангуна и называл имена Раиса, Адамса и некоего Хиггинса.

– Патч нанялся на судно в Адене.

– В Адене? – Она покачала головой и плотнее запахнула пальто, словно ей стало холодно. – Отец всегда писал мне из каждого порта, где останавливалась «Мэри Дир», абсолютно из каждого! Но из Адена я не получила письма. – Глаза ее налились слезами, и она повернулась, нащупывая кресло.

Я стоял как пень, и, немного помолчав, она извинилась:

– Простите! Для меня это страшный удар! – Она подняла глаза, даже не потрудившись вытереть слезы. – Папа так надолго уезжал. Я не видела его пять лет. Он был замечательным человеком, теперь я это понимаю. Видите ли, моя мама умерла… – Поколебавшись, она сказала: – Он всегда хотел вернуться в Англию, чтобы увидеться со мной, но никогда это не удавалось. А на этот раз он твердо обещал. Вот что особенно тяжело. Он возвращался насовсем. А теперь… – Девушка задержала дыхание, и я увидел, как она кусает губы, чтобы не разрыдаться.

– Хотите чаю?

Она кивнула, вынула носовой платочек и отвернулась. Я не знал, что полагается делать в таких случаях, и отправился к стюарду. Чтобы дать ей время прийти в себя, я подождал, пока тот приготовит чай, и сам отнес его в салон.

Она была уже почти спокойна и, несмотря на бледность, выглядела такой же привлекательной, как на фотографии. Она начала расспрашивать меня, и я, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей об отце, стал рассказывать, что со мной случилось после того, как я очутился на борту «Мэри Дир».

Дверь отворилась, и в салон вошел Патч. Сначала он не заметил мисс Таггарт.

– Я должен ехать на опознание. Подобрали двенадцать трупов. Райе мертв. Он единственный, на кого я мог положиться! – Все это он выпалил резко, на одном дыхании. Было видно, что он очень напряжен.

– Это мисс Таггарт, – представил я девушку. Патч уставился на нее. В первую секунду он даже ее

не узнал, даЖе никак не отреагировал на ее имя, настолько был погружен в собственные дела.

Потом суровость исчезла с его лица, и он подошел к девушке неуверенно,, как–то нервно:

– Конечно! Ваше лицо… Как я мог? Лицо… Портрет стоял на столе, я не убирал его… – Продолжая глядеть на нее завороженным взглядом, он словно разговаривал сам с собой: – Вы были рядом все трудные минуты…

– Насколько я понимаю, мой отец умер? Прямой вопрос девушки, казалось, шокировал Патча:

глаза его расширились, как от удара. — Да.

– Мистер Сэндз сказал, что это был сердечный приступ.

– Да, да, сердечный приступ. – Он повторил эти слова машинально, всецело сосредоточившись на ее глазах, словно упиваясь ими. Он казался таким ошеломленным, словно увидел ожившее привидение.

Наступила неловкая пауза.

– Что с ним случилось? Умоляю, скажите, что произошло?

Теперь она смотрела ему в лицо, и в голосе ее ощущалось волнение. Вдруг я понял: да ведь она боится Патча. Между ними возникло какое–то напряжение.

– Я хочу знать, что произошло, – повторила она упавшим голосом.

– Ничего не произошло, – медленно ответил Патч. – Он умер. Вот и все.

– Но как, когда? Вы же можете сообщить мне хоть что–то?

Он пригладил волосы:

– Да. Да, конечно. Простите. Это случилось второго марта. Мы шли по Средиземному морю. – Патч искал нужные слова. – В то утро он не вышел на мостик. Потом меня позвал стюард. Он лежал на своей койке. Мы похоронили его в море в тот же день.

– Так он умер во сне?

– Да, во сне.

Наступило молчание. Девушке, очевидно, хотелось поверить ему, но она не могла.

– т–Вы хорошо его знали? Ходили с ним раньше?

– Нет.

– – Он чем–нибудь болел – во время путешествия или до того, как вы в Адене появились на судне? Снова легкое колебание.

– Да нет, он не болел. – Похоже, Патч взял себя в руки. – Как я вижу, компания не сообщила вам о его смерти. Мне очень жаль. Я немедленно известил их по радио, но ответа не получил. Они должны были сообщить вам. – Последнюю фразу он произнес без всякой уверенности.

– Как он выглядел перед смертью? Пожалуйста, расскажите мне о нем. Видите ли, я его давно не видела, – взмолилась она и продолжала уже тверже: – Вы можете описать мне его?

Патч нахмурился:

– Да, если угодно… Право, не знаю, что вы хотите услышать от меня, – неохотно добавил он.

– Только как он выглядел. Больше ничего.

– Хорошо, попытаюсь. Он был маленьким, сухощавым – от него почти ничего не осталось. Лицо у него было красное – загорело на солнце. Он был, знаете ли, лысым, но в фуражке, стоя на капитанском мостике, выглядел значительно моложе…

– Лысым? – удивилась девушка.

– Ну, у него осталось совсем немного седых волос, – несколько неловко пояснил Патч. – Вы же понимаете; мисс Таггарт, он был не молод и долгое время провел в тропиках.

– Раньше у него были прекрасные волосы, – произнесла она почти в отчаянии. – Густые светлые волосы. – Она цеплялась за свои воспоминания пятилетней давности. – Вы описываете старика.

– Вы просили меня рассказать, каким он был последнее время, – оправдывался Патч.

– Не могу поверить! – произнесла девушка с каким–то надрывом, пристально посмотрела на Патча и, слегка побледнев, спросила: – Вы что–то недоговариваете, правда?

– Уверяю вас, нет, – пробормотал несчастный Патч.

– Да нет, недоговариваете. Я же чувствую! – В ее голосе послышались почти истерические нотки. – Почему он не написал мне из Адена? Он всегда писал мне… из любого порта… и вдруг вот так умирает, а судно тонет… Он бы никогда в жизни не погубил судно!

Патч взглянул на нее, и лицо его вдруг стало суровым и гневным.

– Простите, мне надо идти!

Не глядя на нас, он повернулся на каблуках и быстро вышел. При звуке захлопнувшейся двери она обернулась, и глаза ее налились слезами. Опустившись в кресло, она закрыла лицо руками, и все ее хрупкое тело затряслось от рыданий.

Я стоял, не зная, чем помочь. Постепенно она успокоилась.

– Пять лет – долгий срок, – тихо сказал я. – Патч мог рассказать вам только то, что знал.

– Нет, нет! – страстно возразила она. – Все время, пока он был здесь, я чувствовала… – Девушка замолчала, вынула платочек и приложила к заплаканному лицу. – Простите, – прошептала она. – Это безумие. Я… я была школьницей, когда видела отца в последний раз. Вероятно, мои впечатления слегка романтичны.

Я положил руку на ее плечо:

– Запомните его таким, каким видели в последний раз.

Девушка молча кивнула.

– Налить вам еще чаю?

– Нет, нет, спасибо! – Она встала. – Мне пора идти.

– Могу я что–нибудь для вас сделать? – спросил я, видя ее растерянность.

– Нет, ничего. – Она улыбнулась, вернее, чисто автоматически шевельнула губами. Она была не просто ошеломлена, она была глубоко ранена. – Я должна уйти… куда–нибудь… одна… До свидания. Спасибо.

Она протянула мне руку и вышла. Ее одинокие шаги прозвучали по настилу палубы, и я остался наедине со всеми звуками судна и пристани. В иллюминаторе виднелись серые, влажные стены Сен–Мало – старые городские стены, а над ними новые кровли домов, восстановленных после немецкой оккупации.

Девушка шла быстро, не обращая внимания ни на пассажиров, ни на французов, ни на мрачную красоту старинной крепости – маленькая, ладная, свято хранящая детские воспоминания об умершем отце.

Я закурил и утомленно опустился в кресло. Грузоподъемный кран, перекинутые мостки, пассажиры в плащах, докеры в синих робах – все это казалось таким привычным, а Минкис и «Мэри Дир» превратились в смутный сон.

В салон вошел капитан Фрейзер.

– Вы знаете, что произошло на самом деле? – В его голубых глазах читалось нескрываемое любопытство. – Матросы утверждают, что Патч приказал им покинуть судно! – Он подождал, но, не дождавшись ответа, добавил: – Они все так говорят!

Я вспомнил пророческие слова Патча: «Они ни за что не откажутся от своих слов… Им же надо как–то оправдаться». Кто прав – Патч или команда?

Я вспомнил момент, когда мы сели на мель и он отпустил штурвал.

– Может быть, у вас есть какие–нибудь догадки? Только сейчас я сполна осознал, какие муки испытывает Патч. Поднявшись с кресла, я сказал:

– Нет у меня никаких догадок! Я совершенно уверен, что Патч никогда не отдавал подобного приказа.

Мое утверждение было скорее интуитивным, чем основанным на доводах рассудка, но я хотел хоть как–то защитить Патча, чувствуя, что Фрейзер настроен к нему враждебно.

Потом я сказал ему, что собираюсь сойти на берег и поселиться в отеле, но он настоял на том, чтобы я воспользовался гостеприимством парохода, позвал стюарда и приказал проводить меня в каюту.

Еще раз я увидел Патча перед отлетом на Гернси. Это было в Пемполе, в двадцати–тридцати милях от Сен–Мало, в небольшой конторе возле бухты, заполненной рыболовецкими судами.

Они стояли в два–три ряда вдоль пирса, этакие бочкообразные деревянные посудины, черные, как асфальт, прижатые друг к другу, как сардинки в банке. Вода в бухте рябила от небольших, глухо шумящих волн. Похоже, надвигался шторм.

Когда полицейская машина привезла меня из Сен–Мало, я увидел в засиженном мухами окне конторы белое, будто у призрака, лицо Патча. Он, как узник из тюремной камеры, глядел из окна на море.

– Сюда, пожалуйста, monsieur.

В приемной конторы на скамейках, стоящих вдоль стен, я увидел дюжину людей, безмолвных и апатичных. Одинокие щепки, выброшенные прибоем. Инстинктивно я понял, что это и есть остатки экипажа «Мэри Дир». Все они были в одежде явно с чужого плеча и жались друг к другу, как стадо испуганных овец.

Некоторые из них были англичанами, других можно было отнести к любой расе. Особняком от этой разношерстной толпы в стороне одиноко стоял человек. Это был могучий мужчина с огромной головой и бычьей шеей, ширококостный и жирный. Он стоял широко расставив ноги, засунув огромные мясистые руки в карманы брюк, стянутых широким кожаным ремнем, местами побелевшим от соли, с большой квадратной пряжкой, позеленевшей от воды. Этот ремень, как обод, стягивал живот, выпирающий из брюк. На нем была тесная синяя рубашка, а брюки еле доходили до щиколоток. У него были узкие бедра и тонкие ноги, которые, казалось, сгибались под тяжестью его тела.

Он сделал шаг вперед, словно желая преградить мне дорогу. Крошечные глазки, жесткие, как кремень, не мигая уставились на меня. Я. было приостановился, подумав, что он желает заговорить со мной, но ничего подобного не произошло. Жандарм открыл дверь, и я вошел в контору.

При моем появлении Патч отвернулся. Выражения его лица я не успел заметить.

Вдоль стен под выцветшими картами гавани стояли канцелярские шкафы, в углу – большой старомодный сейф, а за неопрятным столом сидел маленький человечек с блестящими глазами и редкими волосиками, смахивающий на хорька.

– Monsieur Sands? – Он протянул тонкую, бледную руку, но даже не приподнялся для приветствия. Тут же я увидел костыли, приставленные к подлокотнику его кресла. – Простите, что мы вынудили вас проделать такой путь, но это необходимо. – Жестом он пригласил меня сесть. – Alors1, monsieur. – Он уставился на лежащий перед ним стандартный лист бумаги, исписанный четким, каллиграфическим почерком. – Вы попали на борт «Мэри Дир» с вашей яхты? Да?

Oui2, monsieur, – кивнул я.

1 Итак (фр.).

2 Да (фр.).

–

– Название вашей яхты?

– «Морская ведьма».

Он тщательно водил пером по бумаге, нахмурившись и закусив от усердия губу:

– Ваше полное имя, monsieur?

– Джон Генри Сэндз, – произнес я по буквам.

– Ваш адрес?

Я сообщил ему свой адрес и адрес своего банка.

– Eh bien1.. (Хорошо (фр.).)

– Через сколько времени после того, как экипаж покинул судно, вы попали на «Мэри Дир»?

– Часов через десять–одиннадцать.

– A monsieur le Capitaine? – Он бросил взгляд на Патча. – Он еще был на борту, да?

Я кивнул.

Чиновник подался вперед:

– Alors, monsieur. Мне надо Вас спросить, как, по–вашему, приказывал ли monsieur le Capitaine экипажу покинуть судно или нет?

Я взглянул на безмолвного Патча, чей силуэт выделялся тенью на фоне окна.

– Я не могу сказать ничего определенного, monsieur. Меня ведь там не было!

– Конечно, я понимаю! Но мне интересно знать ваше мнение, monsieur. Вы же должны знать, что произошло на самом деле. Наверняка капитан Патч говорил вам об этом. Вы вместе пережили на судне самые страшные часы. Вы оба ожидали смерти. Неужели он не рассказал вам, что произошло на судне?

– Нет. Нам было не до разговоров! У нас просто не было времени. – И я стал объяснять ему, как мы трудились в поте лица, стараясь спасти себя и судно.

Пока я рассказывал, он нетерпеливо мотал головой, словно пытаясь отогнать надоедливую муху. Как только я замолчал, он произнес:

– И все же, monsieur, я хотел бы услышать ваше мнение!

К этому моменту я уже решился:

– Хорошо! Я совершенно убежден, что капитан Патч не приказывал экипажу покинуть судно.

И я снова стал объяснять, что в это совершенно невозможно поверить, только ненормальный мог отпустить команду, но при этом остаться на судне и начать в одиночку тушить пожар в четвертом трюме.

Во все время моей речи стальная ручка царапала бумагу, а когда я кончил, чиновник внимательно прочел записанное, протянул мне лист и спросил:

– Вы читаете по–французски, monsieur? Тогда прочтите и подпишите ваши официальные показания. – Он протянул мне ручку.

Прочтя и подписав бумагу, я спросил:

– Вы понимаете, что меня тогда не было на судне? Я не знаю, что там произошло.

– Разумеется! – Он обратился к Патчу: – Вы хотите что–нибудь добавить к этому заявлению?

Патч Покачал головой.

– Вы понимаете, monsieur le Capitaine, что выдвинули против экипажа очень серьезное обвинение? Monsieur Хиггинс поклялся, что вы отдали такой приказ, а рулевой Юлз подтвердил это.

Патч продолжал молчать.

– Вероятно, будет лучше, если мы пригласим сюда monsieur Хиггинса и monsieur Юлза, чтобы…

– Нет! – неожиданно громко воскликнул Патч.

– Но, monsieur, – мягко увещевал чиновник. – Я должен понять, что…

– О Боже! Нет, говорю вам! – Патч резко сорвался с места, подскочил к столу и склонился над ним: – Я не позволю ставить под сомнение мои показания, да еще перед этими двумя…

– Но должна же быть какая–то причина…

– Нет, говорю вам! – Патч стукнул кулаком по столу. – У вас есть мои показания, и этого, кажется, достаточно! Пусть расследование проводится должным образом. А до тех пор ни вы, ни кто другой, не смеет устраивать мне перекрестные допросы!

– Но, monsieur le Capitaine, вы понимаете, в чем вы обвиняете команду?

– Конечно, понимаю!

– Тогда я прошу вас…

– Нет! Слышите? Нет! – Он снова стукнул кулаком по столу и повернулся ко мне: – Ради Бога, пойдемте куда–нибудь выпить! Я просидел в этой жалкой конторе… – Он схватил меня за руку: – Идемте! Мне срочно нужно выпить!

Я взглянул на чиновника, но тот лишь пожал плечами и сокрушенно вздохнул. Патч распахнул дверь и широким шагом прошел по приемной мимо сидевших там людей, словно их вообще не существовало. Я последовал за ним, но путь мне преградил тот верзила.

– Ну так чего ты там наплел? – спросил он гортанным, хриплым голосом, идущим из самого нутра. – Ты небось сказал, что он не приказывал нам садиться в шлюпки? Так? – Я попытался его оттолкнуть, но он крепко–накрепко стиснул меня своей грязной лапой: – Ну уж нет, говори! Ты так и сказал?

– Да, – признался я.

Он отпустил меня, прорычав:

– Боже всевышний! Да что ты, черт тебя подери, знаешь об этом? Ты что, был там, когда мы сели в шлюпки?

Рассвирепев, оскалив зубы в злобной ухмылке, верзила придвинул ко мне грязное, небритое лицо. Для потерпевшего кораблекрушение он выглядел слишком уверенным. Самодовольство так и сочилось из него, точно сало из бочки, а маленькие, заплывшие жиром глазки блестели, как пара устриц.

– Ты, похоже, все видел сам! – смачно загоготал он.

– Конечно, меня там не было, но я не…

– Ну так вот, а мы там были! — Он повысил голос и сверкнул глазками в открытую за моей спиной дверь – Мы все там были и знаем, какие приказы он отдавал!

Это говорилось явно для чиновника, сидевшего в конторе. И это был правильный приказ, когда на борту находится взрывчатка, а в трюме пожар! Вот что мы чувствовали тогда, и я, и Райе, и старый шеф… все.

– Если это был правильный приказ, – возразил я, – то какая необходимость заставила капитана Патча в одиночку гасить пожар?

– А ты спроси его самого! – рыкнул верзила и вызывающе посмотрел на Патча.

Патч медленно отошел от двери.

– Что вы хотите этим сказать, Хиггинс? – спокойно спросил он немного дрожащим голосом, судорожно сцепив пальцы.

– А то, что лиха беда начало! – торжествующе ответил Хиггинс.

Я решил, что сейчас Патч ударит его. Верно, и Хиггинс ожидал того же, потому что отступил назад, прикидывая дистанцию. Но Патч только сказал:

– Вы – убийца и заслуживаете виселицы. Вы убили Раиса и всех остальных так же верно, как если бы наставили на них револьвер и хладнокровно их расстреляли!

Он произнес эти слова сквозь зубы, резко повернулся и направился к двери.

Уязвленный Хиггинс крикнул ему в спину:

– На следствии ты этим не отделаешься, с твоим–то послужным списком!

Патч с побелевшим лицом оглядел жалкое сборище, переводя взгляд с одного на другого.

– Мистер Барроуз, – обратился он к худому, высокому человеку с угрюмым растерянным лицом. – Вы же прекрасно знаете, что я никогда никому не приказывал покидать судно!

Барроуз, нервно переминаясь с ноги на ногу и не глядя на Патча, промолвил:

– Я знаю только то, что происходило внизу, в вентиляционной камере.

Они все нервничали, смущались, старались глядеть в пол.

– А вы, Юлз? – Патч перевел взгляд на низкорослого человечка с осунувшимся потным лицом и беспокойно бегающими глазами. – Вы стояли за штурвалом. Вы слышали, какие приказы я отдавал с капитанского мостика? Что я приказывал?

Юлз, заколебавшись, взглянул на Хиггинса.

– Вы приказали спустить шлюпки, а команде приготовиться покинуть судно, – прошептал он.

– Ах ты проклятый лгун! – Патч было двинулся к нему, но Хиггинс выступил вперед.

– Не понимаю, почему вы так! – В пронзительном голосе Юлза внезапно послышалась злоба.

Некоторое время Патч внимательно рассматривал его, затем повернулся и быстро вышел. Я последовал за ним. Он ждал меня на набережной. Его трясло, и выглядел он скверно.

– Вы бы поспали хоть немного! – сочувственно произнес я.

– Я хочу выпить!

Мы молча прошли в сквер и сели в небольшом бистро, где подавали фирменные блинчики.

– У вас есть деньги? – спросил он.

Когда я ответил, что Фрейзер одолжил мне несколько франков, он кивнул и сказал:

– Я моряк, потерпевший бедствие, и нахожусь под опекой консула. Так что особенно напиваться мне не следует.

В его голосе сквозила горечь.

Когда мы заказали коньяк, он вдруг сказал:

– Последнего прибило к берегу только сегодня, в два часа ночи.

У него было такое же изможденное лицо, как тогда, на «Мэри Дир», а синевато–багровый синяк на челюсти еще резче обозначился на бледном, чисто выбритом лице.

Я протянул ему сигарету, он взял ее, сунул в рот дрожащей рукой и закурил.

– Они попали в самый пик прилива при входе в Ли–зардрье. – Принесли выпивку, и он, откинувшись на спинку стула, заказал еще две порции. – Ну почему это оказалась шлюпка Раиса? – ударил он ладонью по столу. – Будь это Хиггинс… – Он вздохнул и замолчал.

Я молчал тоже, чувствуя, что ему необходима тишина. Он пил коньяк и время от времени поглядывал на меня, словно принимал какое–то решение. На маленькой площади перед нами бурлила жизнь, гудели машины, быстро и возбужденно болтали французы, спеша по тротуару по своим делам. Было замечательно сидеть здесь, пить коньяк и сознавать, что ты жив. Но из головы у меня не выходила «Мэри Дир», и, глядя на Патча, согнувшегося над бокалом, я продолжал раздумывать. Что же в самом деле произошло на этом судне до того, как я попал на него? Эта кучка оставшихся в живых, которую я видел в приемной конторы…

– Что имел в виду Хиггинс, говоря о вашем послужном списке? Он имел в виду… Он намекал на «Бель–Иль»?

Подняв глаза, он кивнул.

– Что же случилось с «Бель–Иль»?

– Она наскочила на мель, разбита вся корма. Поползли слухи. Вот и все. Тут были замешаны большие деньги. Но это не важно.

Однако я думал иначе. Почему он говорил, что такое не может дважды случиться с одним человеком?

– Какая же связь между «Бель–Иль» и «Мэри Дир»? – полюбопытствовал я.

Он быстро посмотрел на меня:

– На что вы намекаете?

Мне было нелегко высказать свои мысли, особенно когда он так подозрительно глядел на меня.

– Все это довольно странно… Экипаж говорит, что вы приказали покинуть судно, а вы утверждаете обратное… А еще смерть Таггарта… И Деллимара.

– Деллимара? – Меня поразила горячность, с которой он произнес это имя. – При чем здесь Деллимар?

– Ни при чем, но…

– Продолжайте же! Что вы там еще себе вообразили? Я задал вопрос, который давно волновал меня:

– Этот пожар?..

– Вы думаете, я сам поджег судно? Вопрос застал меня врасплох.

– Боже мой, конечно же нет!

– Так на что же вы намекаете? – гневно спросил он. Я колебался, стоит ли сейчас заводить этот разговор:

слишком уж он устал и взвинчен.

– Просто я не могу понять, почему вы, потушив пожар, не запустили машину. Я думал, что вы поддерживали огонь в котле, но это не так… – Я замолчал, заметив странное выражение его лица. – Что вы делали внизу, когда я появился на судне?

– Черт вас подери! – сверкнул он глазами. – Вам–то какое дело?

– Конечно, никакого, только…

– . Только – что? Чего вы добиваетесь?

– Меня поразила угольная пыль. Вы были покрыты ею, и мне стало любопытно… – Я увидел, как сосалась его рука, и поспешил добавить: – Согласитесь, мое любопытство вполне естественно!

Он немного расслабился:

– Конечно, конечно, я понимаю… – Посмотрев на пустой бокал, он произнес: – Простите, я немного устал. Вот и все!

– Хотите еще выпить?

Он кивнул и снова погрузился в молчание, пока не принесли коньяк.

– Буду предельно честен с вами, Сэндз. Я основательно влип. – Он покачивал бокал, в котором плескалась жидкость.

– Из–за Хиггинса?

– Отчасти. Хиггинс – лжец и мерзавец, но я ничего не могу доказать. Он мутил воду с самого начала, но и тут только мои догадки. – Патч мельком взглянул на меня. – Я должен вернуться на судно.

– На «Мэри Дир»? – Мне показалось странным, что он еще не снял с себя ответственности за корабль. – Зачем! Компания все уладит…

– Компания! – он презрительно засмеялся. – Знали бы они, что «Мэри Дир» лежит на Минкис… – Неожиданно он сменил тему и стал расспрашивать меня о моих планах на будущее: – Вы как будто говорили, что хотите стать спасателем и переоборудовать вашу яхту под спасательное судно? – Странно, что он помнил это, ведь тогда он, казалось, совсем одурел от рома и усталости. – У вас есть нужное оборудование – насосы, водолазные костюмы?

– Мы аквалангисты.

Патч нервно барабанил пальцами по мраморной столешнице:

– Эта ваша яхта… сколько времени понадобится, чтобы ее переоборудовать и зарегистрировать?

– Где–то с месяц. – Вдруг я все понял: – Уж не хотите ли вы, чтобы мы взялись за спасение «Мэри Дир»? Он придвинулся ко мне:

– Я хочу вернуться туда.

– Но, Боже правый, зачем? Компания сама займется судном…

– К черту компанию! – огрызнулся Патч. – Они еще не знают, где корабль. – Он быстро наклонился ко мне: – Говорю вам, мне нужно добраться туда!

– Но зачем? Он отвел глаза:

– Яне могу вам этого сказать. Слушайте, Сэндз! Я не спасатель, но я моряк, я знаю, что судно можно снова спустить на воду.

– Ерунда! Еще один шторм, и «Мэри Дир» затонет, разбившись о скалы.

– Не думаю. В ее трюмах полно воды, но она не затонет. Не похоже, чтобы она затонула. Во время отлива вы смогли бы насосами откачать воду из трюмов и наглухо задраить все люки. Это же мое деловое предложение вам! О том, что судно там, знаем только мы с вами!

– О, ради Бога! – Бесстыдство этого предложения потрясло меня. Он, казалось, не понимал, что существуют законы о спасении, не знал, что, если ему даже удастся спустить «Мэри Дир» на воду, об этом обязательно нужно уведомить компанию, страховое агентство и грузоотправителей.

– Обдумайте это, – быстро сказал он. – Могут пройти недели, прежде чем ее найдет какой–нибудь рыбак. – Он схватил мою руку: – Мне нужна ваша помощь, Сэндз! Я должен пробраться в этот проклятый трюм и увидеть все своими глазами!

– Что увидеть?

– Этот трюм затопило н потому, что судно утратило мореходные качества. Пс крайней мере, я так думаю. Но мне нужны доказательства. – Я промолчал; тогда он наклонился через стол и сурово, требовательно заглянул мне в глаза: – Если вы не согласитесь, мне никто не поможет! Черт побери, приятель! Я спас вам жизнь! Вы

болтались на конце каната… Помните? Я тогда вам помог! Теперь я прошу вас помочь мне!

Я затравленно взглянул на площадь, чувствуя, что попал в затруднительное положение, и все еще не понимая, чем так обеспокоен Патч. И тут полицейская машина, на которой меня доставили в Пемполь, подъехала к обочине. Из машины вылез жандарм и направился в бистро.

– Monsieur, если вы хотите успеть на ваш самолет… – Он кивнул в сторону машины.

– Да, конечно! – Я встал. – Простите. Мне пора идти.

Патч пристально посмотрел на меня.

– Дайте мне ваш адрес в Англии, – попросил он. Я назвал ему адрес верфи в Лимингтоне.

Он кивнул и, нахмурившись, уставился в свой пустой бокал.

Я пожелал ему всего хорошего и уже собрался идти, но тут он сказал:

– Минутку! У вас, полагаю, есть сейф в банке? – Получив утвердительный ответ, он вынул из кармана сверток и бросил его на стол: – Сохраните это для меня!

– Что это? – спросил я, беря сверток. Он неопределенно махнул рукой:

– Кое–какие личные бумаги. Не хотелось бы, чтобы они потерялись. – Не глядя на меня, Патч бросил: – Я заберу его при следующей встрече.

Я хотел сказать, что ему совершенно незачем приезжать ко мне, но он уже погрузился в свои мысли и как–то обмяк в своем кресле. Вид у него был утомленный, измученный и отрешенный.

Двумя часами позже я уже летел над морем. Оно было похоже на огромную рифленую стиральную доску, а за правым крылом простиралась необозримая белизна облаков. Француз, сидевший в соседнем кресле, вперился в иллюминатор.

– Regardez, regardez, monsieur, – восхищенно шептал он. – C'est le Plateau des Minquiers!1 ( Смотрите, смотрите, мсье, это отмель Минкис! (фр.))

Взглянув на меня и поняв, что я англичанин, он виновато улыбнулся и произнес: – Вы, конечно, не понимаете! Там внизу скалы, много скал. Tres formidable!' По–моему, здорово, что мы летим самолетом. Смотрите, monsieur! – Он вынул французскую газету и бросил ее мне: – Вы не читали? Это ужасно, ужасно!

С Газетного листа на меня смотрели лица Патча, Хиггинса и других оставшихся в живых членов экипажа «Мэри Дир». Там же была фотография мертвого тела, лежащего на песке, и чиновников, роющихся в груде обломков, прибитых к берегу. Жирно чернел шрифт заголовка: «Тайна погибшего британского судна».

– Интересно, не правда ли, monsieur? По–моему, это очень странная история. И все эти люди… – Он сочувственно прищелкнул языком. – Вы не знаете, как ужасен этот участок моря! Ужасен, monsieur!

Я улыбнулся, испытывая непреодолимое желание рассказать ему, каково нам пришлось на Минкис. Но я как раз читал заявление* сделанное властям капитаном Гидеоном Патчем, из которого понял, что тот не указал местонахождение «Мэри Дир». Более того, он даже не упомянул, что судно село на мель, а не затонуло. До меня дошло, что мы с ним единственные, кому это известно. Я сидел уставившись в газету и думая, что до разгадки тайны «Мэри Дир» еще далеко.

– Странное дело, не правда ли, monsieur? Я кивнул, на этот раз без улыбки:

– Да, очень странное!

Глава 1

Официальное дознание по делу о гибели «Мэри Дир» было назначено на понедельник 3 мая в Саутгемптоне. Министерство расследования транспортных происшествий, должно быть, сочло срок слишком кратким, но, как я узнал позже, на этой дате настаивали страховые компании. В деле фигурировали очень крупные суммы, и основным фактором расследования с самого начала сделался вопрос выплаты страховки. .

Мы находились в Лимингтоне всего несколько дней, когда мне нанес визит мистер Ф.Т. Снеттертон, представитель Х.Б. и К.М. – Страховой корпорации Сан–Франциско. Он интересовался той частью груза, которая принадлежала «Хеу трейдинг корпорейшн» из Сингапура.

Не мог бы я засвидетельствовать его наличие на борту? Спускался ли я в трюмы? Говорил ли мне что–либо Патч об этом грузе?

На пирсе стоял страшный шум. Рабочие снимали с «Морской ведьмы» килевые болты, готовясь к инспекции, а мы с Майком вытаскивали старый мотор.

Я провел своего гостя на понтон, где мы могли спокойно переговорить.

– Понимаете, мистер Сэндз, – честно объяснил он, – я должен быть уверен, что на борту находился именно тот груз, о котором заявила «Хеу трейдинг корпорейшн». Я должен составить правдивый, достоверный документ. Вы, должно быть, видели что–нибудь такое, что позволило бы вам определенно высказаться о характере груза?

Подумайте, сэр! Подумайте! – Он подался вперед и не мигая уставился на меня.

Я сказал ему, что спускался в инспекционный люк третьего трюма и видел обуглившиеся кипы хлопка. Он нетерпеливо помотал головой:

– Ради Бога, мистер Сэндз! Меня интересуют авиационные моторы. Только авиационные моторы!

Об авиационных моторах я слышал впервые.

– Матросы упоминали, что на «Мэри Дир» была взрывчатка.

– Нет, нет, авиационные моторы. – Он присел на перила понтона, аккуратный, подвижный человек, одетый в черное, с портфелем в чисто вымытых руках. Здесь, на верфи, он выглядел совершенно неуместным. – Само судно ничего не стоит. Хлопок был застрахован калькуттской фирмой. Нет, нас беспокоят только моторы! Их было сто сорок восемь штук – остатки запасов еще с корейской войны, – и они были застрахованы на двести девяносто шесть тысяч фунтов стерлингов! Я должен быть уверен, что они были на борту, когда судно затонуло.

– А почему вы думаете, что их там не было?

Он мельком взглянул на меня и нервно затеребил свой портфель.

– Это трудновато… – забормотал он, – но, может быть… вы же не являетесь заинтересованной стороной… может быть, если я объясню, вы вспомните какую–нибудь мелочь… случайно оброненное слово… – Снова взглянув на меня, он сказал: – Вскоре после подачи иска наш агент в Адене сообщил, что человек по имени Адаме заявил в Морском суде, что в момент гибели «Мэри Дир» на ее борту не было никакого груза, кроме хлопка. Вы же понимаете, мистер Сэндз, это строго конфиденциально! – И снова начал расспрашивать меня, не мог бы я вспомнить хоть какую–нибудь мелочь, которая помогла бы ему установить истину. – Если вы провели на судне сорок восемь часов, должны же вы были хоть что–нибудь узнать о грузе?

– Мне было не до того: сильно штормило, и судно шло ко дну.

– Да, да, конечно! Но вы же разговаривали с мистером Патчем! Вы были с ним рядом в такой критической ситуации! В подобных случаях люди нередко проговариваются… Вы уверены, что он ничего не говорил о грузе?

– Совершенно уверен.

– Жаль! – пробормотал он. – Я думал..: – Он пожал плечами и встал.

Я спросил его, как могло случиться, чтобы груза, предназначенного для перевозки, не оказалось на судне. Он посмотрел на меня:

– Все возможно, мистер Сэндз, все возможно, когда замешаны большие деньги!

Я вспомнил, как Патч говорил то же самое о гибели «Бель–Иль».

– Скажите, мистер Сэндз, не упоминал ли Капитан Патч названия какого–нибудь другого корабля, когда вы были вместе на «Мэри Дир»? – внезапно спросил он.

– Не думаю, – быстро ответил я. Если Снеттертон хочет разнюхать о «Бель–Иль», пусть узнает у кого–нибудь другого!

Однако отделаться от него было не так–то просто.

– Не думаете? – Он подозрительно всматривался в меня. – Я хочу, чтобы вы были в этом совершенно уверены! Это может оказаться жизненно важным!

– Я совершенно уверен, что мистер Патч никогда при мне не упоминал названия другого судна, – раздраженно ответил я. Черт возьми! Этот человек не имел права приходить сюда и выведывать, что говорил мне Патч! – Нет! – повторил я. – Если вы хотите знать, с какими судами был связан Патч, почему бы вам не спросить его самого?

Он уставился на меня:

– Мистер Патч не ходил на этом судне.

– Что же это за судно?

– «Торре Аннунциата». Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, не произносил ли Патч это название?

– Нет, – твердо сказал я. – Определенно нет! – , Я почувствовал облегчение и одновременно гнев. – При чем тут «Торре Аннунциата»?

Он замялся:

– Понимаете, вопрос довольно деликатный… Компания Деллимара владела только двумя судами – «Мэри Дир» и «Торре Аннунциатой». Оба судна были в Рангуне, когда «Мэри Дир» загружалась хлопком. – Он взглянул на часы и встал. – Ну что ж, сэр, не смею больше вас беспокоить! – Он повернулся и направился с понтона на берег, но на минутку остановился и снова обратился ко мне: – Буду с вами предельно откровенен. При определенных обстоятельствах… – Он вдруг замялся, словно пожалел о сказанном. – Я жду донесения от нашего агента в Рангуне. Все это очень меня беспокоит, мистер Сэндз! «Торре Аннунциата» была продана китайцам. Она исчезла за так называемым «бамбуковым занавесом» вместе со всем экипажем. Адаме тоже исчез. Мы почти уверены, что он нанялся на одномачтовое арабское судно, направлявшееся в Занзибар. Прежде чем мы отыщем его, пройдут многие недели… Мне не дают покоя мысли об этих пожарах на «Мэри Дир» и об исчезновении мистера Деллимара. Пожар в радиорубке – дело из ряда вон выходящее, а мистер Деллимар не один год прослужил на флоте. Версия о самоубийстве… фирма маленькая… тут, знаете ли, могут возникнуть затруднения… – Он крепче прижал рукой свой портфель. – Вы видите, мистер Сэндз, сами по себе это все мелочи, а вместе… – Он многозначительно взглянул на меня и добавил: – Трудность в том, что время уходит. Х.Б. и К.М. прилагают огромные усилия, чтобы расширить свой бизнес в Тихом океане. А мистер Хеу из Сингапура – крупная шишка и обладает значительным влиянием в восточных портах. Они поспешат предъявить иск, если… – Снеттертон пожал плечами.

Мы дошли до конца понтона, и он на мгновение остановился, чтобы полюбоваться очертаниями «Морской ведьмы», и поинтересовался нашими планами. Казалось, он проявлял искренний интерес к нашим делам, и я рассказал ему, как мы подкопили денег, подняв в Средиземном море остатки танкера, и собираемся начать работы на месте крушения танкодесантного корабля в заливе Уор–барра, неподалеку от берегов Дорсета. Он пожелал нам удачи и оставил свою визитную карточку.

– Подумайте над моими словами, мистер Сэндз. Если что–нибудь вспомните – обратитесь ко мне, сэр!

Только после ухода Снеттертона, когда у меня выдалось время обдумать его слова, до меня начало доходить, каково следствие исчезновения «Мэри Дир». Будут еще люди, которые захотят задать мне вопросы. Снеттертон – лишь легкий бриз перед штормом!

Газеты принимали за само собой разумеющееся, что судно затонуло, – об этом писал и Снеттертон, и все репортеры, беседовавшие со мной. Все думают, что «Мэри Дир» затонула, но рано или поздно начнется настоящее расследование. Мне нужно срочно–связаться с Патчем и выяснить, почему тот скрывает местонахождение судна. Я считал, что это как–то касается его прежних дел, и поэтому, попав в Лондон два дня спустя, чтобы подписать контракт со страховыми компаниями на спасение затонувших судов, навел справки о «Бель–Иль».

Судно потерпело крушение на Анамбасских островах, к северо–западу от Сингапура, почти десять лет назад и числилось «полностью пропавшим». Его капитаном значился Гидеон С. Патч. Расследование проводилось в Сингапуре, и суд нашел, что судно село на мель по вине капитана. На пять лет у него отобрали сертификат. Вот и все. Никаких подробностей. Однако, поговорив с одним знакомым, служащим компании Ллойда, специалистом по Дальнему Востоку, я узнал, что впоследствии ходили пренеприятные слухи, будто судно село на мель не случайно. «Бель–Иль» была солидно застрахована.

Я был недалеко от улицы Сент–Мэри и решил заглянуть в офис компании Деллимара. Отчасти мне было любопытно взглянуть, что это за компания, отчасти я хотел выяснить, как можно связаться с Патчем.

Офис помещался в тупике Хаундститч, на пятом этаже обшарпанного здания, целиком занятого маленькими торговыми фирмами. Поднявшись на лифте, я вошел в офис и оказался в тесной комнатушке с письменным столом, газовым камином и рядом канцелярских шкафов.

Единственная пишущая машинка нашла пристанище на гряшом подоконнике не менее грязного окна, выходящего на лес дымовых труб и крытых черепицей крыш обширного квартала. На стойке лежал колокольчик, а среди бумаг на столе я заметил бланки компании Деллимара. На них значилось, что директорами компании являются Дж.С.Б. Деллимар, Ганс ГундерсеН и А. Петри.

Я позвонил в колокольчик, и из соседней комнаты появилась полногрудая, плотная дама в черном, блондинка, как ни странно натуральная, вся увешанная дешевыми украшениями.

Я назвал себя, и она оживилась:

– О, вы мистер Сэндз, который был на борту «Мэри Дир»? Тогда, вы, вероятно, можете мне помочь!

Она провела меня во вторую комнату. Там было гораздо светлее, стены покрашены в кремовый цвет, на полу – красный ковер, а в середине – большой стол, заваленный вырезками из газет, преимущественно французских.

– Я пытаюсь понять, что с ним случилось на самом деле! Я говорю о мистере Деллимаре! – Дама бросила взгляд на большую фотографию в богатой рамке, стоящую на столе. На фотографии было запечатлено жесткое лицо с глубокими морщинами и маленьким, крепко сжатым ртом под тоненькой линией усов.

– Вы его хорошо знали? – спросил я.

– О да! Мы вместе основали эту компанию. Конечно, после того как к нам присоединился мистер Гундер–сен, все пошло иначе. Наш основной офис переместился в Сингапур, а здесь мы с мистером Деллимаром присматривали за лондонским филиалом. – Что–то очень личное было в этом «мы с мистером Деллимаром»… – Не говорил ли вам капитан Патч, как исчез мистер Деллимар? – начала она задавать вопросы. – Не были ли вы в его каюте? С кем из оставшихся в живых вы говорили? Он же долго служил в военном флоте! Не мог же он просто так упасть за борт? – Голос ее предательски дрожал. Поняв, что я не владею никакой дополнительной информацией, она быстро потеряла ко мне интерес.

Я спросил у нее адрес Патча, но она не знала.

– Он заходил сюда дня три назад, принес отчет. Вернется в пятницу, чтобы увидеться с мистером Гун–дерсеном.

Я оставил адрес верфи и попросил передать Патчу, чтобы тот связался со мной. Она проводила меня до двери.

– Я передам мистеру Патчу, что вы были здесь, – сказала она, неуверенно улыбнувшись. – Наверное, его это заинтересует!

Мистер Гундерсен! Что–то в ее интонации показывало, что дама нервничала, произнося это имя, словно оно не вязалось ни с офисом компании Деллимара, ни с фотографией в серебряной рамке.

Мне не приходило в голову встречаться с Гундерсе–ном, но днем в пятницу к стапелю подошел рассыльный и сообщил, что миссис Петри звонит мне из Лондона. Я сразу же узнал ее хрипловатый голос. Мистер Гундерсен только что прилетел из Сингапура и хотел бы побеседовать со мной. Завтра он будет в Саутгемп–тоне. Удобно ли, если он позвонит мне на верфь в одиннадцать часов?

Отказать я не мог. Этот человек проделал путь из Сингапура и имел право выяснить все что можно о гибели судна своей компании. Но, помня намеки Снет–тертона, я испытывал чувство неловкости, да и все мое время и мысли занимали вопросы переоборудования «Морской ведьмы». Меня раздражали любые дела, отвлекающие от работы, которую мы с Майком запланировали так давно, ради которой многие годы охотились за судами, потерпевшими крушение. И что, собственно говоря, я скажу ему? Как объяснить, почему Патч никого не известил о месте крушения?

На следующий день ранним утром Патч позвонил из Лондона. Нет, никакого послания от меня ему не передавали. Я решил, что он звонит насчет пакета, все еще лежавшего в моем портфеле на борту «Морской ведьмы». Но речь пошла о Гундерсене. Виделся ли я с ним?

Когда я сказал, что жду его в одиннадцать часов, Патч обрадовался:

– Слава Богу! Я пытался вчера ночью связаться с вами и предостеречь вас! Вы никому не рассказывали, где находится «Мэри Дир»?

– Нет. Нет еще. Я никому не рассказал, даже Майку!

– А со Снеттертоном, с морским страховым агентом, вы уже виделись?

– Да.

– Ему вы тоже ничего не сказали?

– Нет. Да он меня и не спрашивал. Он уверен, что судно затонуло. А вы еще не известили власти? По–моему, пора…

– Слушайте! Я не могу сейчас приехать. Мне здесь надо кое с кем повидаться, а в понедельник у меня встреча в Министерстве путей сообщения. А вот во вторник я могу приехать и увидеться с вами. Вы обещаете мне до тех пор ничего никому не говорить?

– Но почему? Зачем скрывать местоположение судна?

– Объясню при встрече! Что–нибудь придумайте, но только не говорите, где она находится! Никому не говорите! Сделайте мне такое одолжение, Сэндз!

– Хорошо, – неуверенно согласился я. Он поблагодарил и повесил трубку.

Час спустя появился Гундерсен. Пришел рассыльный и сообщил, что он ждет меня в конторе управляющего.

Перед конторой стоял большой лимузин с шофером. Я вошел в контору и увидел за столом Гундерсена, который курил сигарету. Перед ним в неловком молчании стоял управляющий.

– Вы мистер Сэндз, не так ли? – спросил Гундерсен.

Он не встал, не протянул мне руки и вообще не пошевелился. Управляющий выскользнул, оставив нас вдвоем. Когда дверь закрылась, Гундерсен произнес:

– Вчера вечером я видел мистера Патча. Насколько я понимаю, вы были с ним в последние двое суток плавания «Мэри Дир»? Естественно, мне хотелось бы услышать вашу версию происшедшего на нашем судне. – Он попросил меня последовательно изложить все известные мне события: – Пожалуйста, мистер Сэндз, не упускайте ни малейшей детали!

Я в который раз рассказал всю историю, умолчав лишь о поведении Патча и о том, что произошло в конце. Он слушал внимательно, не перебивая меня. На длинном, неподвижном, дочерна загорелом лице не мелькнуло никаких эмоций, только глаза, скрытые очками в роговой оправе, внимательно следили за мной.

Потом он задал мне несколько прямых, практических вопросов относительно курса, силы ветра и продолжительности работы машины. Мучения, через которые нам пришлось пройти, казалось, ничего для него не значили, и у меня создалось впечатление, что это очень холодный человек.

Наконец он произнес:

– По–моему, мистер Сэндз, вы так и не поняли, что я хочу узнать! – Его легкий акцент стал более заметен. – Я хочу узнать, где именно затонуло судно!

– А вы, по–моему, не совсем ясно представляете себе, в каких мы оказались условиях, – резко ответил я. – Единственное, что я могу вам сказать, – это то, что судно находилось недалеко от Рош–Дувр, когда я на него попал.

Он встал и выпрямился: очень высокий мужчина в светлом костюме из мягкой шерсти, скроенном по последней американской моде.

– Не очень–то вы помогли мне, мистер Сэндз. – На пальце у него сверкнул перстень с печаткой. – Странно, что ни вы, ни Патч не можете сказать, где находилось судно, когда вы его покинули. – Немного помолчав, он добавил: – Я уже поговорил с Хиггинсом. Он опытный моряк, хотя и не имеет образования. Наверное, вам интересно узнать, что из его вычислений, основанных на силе ветра, скорости прилива и отлива, следует, что «Мэри Дир» должна оказаться гораздо восточнее того места, где, как вы с Патчем утверждаете, вы покинули судно. Что вы можете сказать по этому поводу? – Он стоял спиной к окну и сверлил меня взглядом.

– Ничего, – ответил я, уязвленный его тоном. Он стоял и ждал. – Хотелось бы напомнить вам, мистер Гундерсен, что вообще–то я не имею к этому никакого отношения. Я оказался на борту вашего судна совершенно случайно!

Он помолчал, а затем произнес довольно зловеще:

– Это мы еще увидим. Ну ладно, хоть что–то я у вас выведал. Теперь, когда нам известно время работы машины и курс, которым шло судно, возможно, и удастся определить его местонахождение. Вы хотите мне еще что–нибудь сказать, мистер Сэндз?

– Нет, ничего.

– Прекрасно. – Он приподнял шляпу и, немного помолчав, проговорил:' – Управляющий сказал мне, что вы интересуетесь подъемом затонувших судов. Вы организовали компанию «Сэндз, Дункан энд ком пани, лимитед»? – Он пристально посмотрел на меня. – Полагаю, что должен предупредить вас: у этого Патча скверная репутация. К сожалению, наш мистер Делли–мар был неопытен в вопросах судоходства. Он нанял этого человека, хотя никто больше не стал бы иметь с ним дело, и результат оказался губительным!

– Патч сделал все возможное, чтобы спасти судно! – рассердился я.

Впервые его лицо утратило неподвижность, он поднял бровь…

– После того как допустил панику на борту и приказал экипажу сесть в шлюпки! Мне предстоит еще выяснить мотивы его действий, но если вы в этом замешаны, мистер Сэндз… – Он надел шляпу. – Можете связаться со мной в отеле «Савой», если вспомните какие–либо подробности. – С этими словами он вышел из конторы.

Наблюдая, как он садится в лимузин, я испытывал какую–то тревогу, словно ввязался в опасное дело.

Это ощущение становилось все более настойчивым, и, когда наконец появился Патч, я уже не испытывал к нему особого сочувствия.

К этому времени мы уже жили на борту «Морской ведьмы». Он пришел под вечер. Я ожидал увидеть его отдохнувшим, без этих страшных морщин, но каково же было мое изумление, когда он явился передо мной таким же измученным.

В кубрике у нас была только одна лампа, укрепленная на чуть приподнятой переборке, и при ее резком свете он выглядел изможденным, бледным, с подрагивавшим в тике уголком рта.

Мы очистили стол от опилок и инструментов, я усадил его, дал выпить и закурить и представил Майку. Патч залпом опрокинул стакан чистого рома и затянулся так, словно это была его первая сигарета за многие дни. На нем был старый, обтрепанный костюм, и я подумал: а заплатила ли ему компания Деллимара?

Странно, но он сразу же проникся доверием к Майку и, даже не пытаясь остаться наедине со мной, спросил напрямик, что понадобилось Гундерсену и о чем мы говорили.

Я рассказал ему, а потом добавил:

– Гундерсен что–то подозревает. Во всяком случае, он на это намекнул.

Я замолчал, ожидая обещанных объяснений. Но Патч лишь произнес:

– Я забыл, что Хиггинс мог все продумать… – Он говорил сам с собой.

– Я жду ваших объяснений! – поторопил я.

– Объяснений? – Он непонимающе уставился на меня.

– Вы же не думаете, что я буду поддерживать обман, затрагивающий интересы владельцев, страховщиков и всех, для кого судно представляет финансовый интерес, без веских на то оснований? Или вы мне объясните, почему скрываете сведения чрезвычайной важности, или я иду к властям! – Его лицо оставалось замкнутым. – Зачем делать вид, что судно затонуло, когда его в любой момент могут обнаружить в центре Минкис?

– Его могло отнести туда приливом, – пробормотал он.

– Могло, но не отнесло!

Я закурил и сел напротив него. Он выглядел безмерно усталым.

– Слушайте, Патч, – произнес я мягче, – я учился страховому делу и знаю, какая процедура следует после гибели судна. В любой момент следователь страховой компании начнет брать показания под присягой У всех, связанных с происшествием. А под присягой мне не останется ничего другого, как рассказать все…

– Вас не вызовут для дачи показаний, – быстро возразил он. – Вы не имеете никакого отношения к судну.

– Но я был на его борту.

– Случайно! – Он нервно пригладил волосы. – Не вам и комментировать события!

– Конечно, но все–таки, если мне придется давать показания под присягой… – Я наклонился к нему: – Постарайтесь встать на мое место. Тогда, в Пемполе, вы сделали мне вполне конкретное предложение. Предложение, которое в свете последних событий выглядит нечестным. А Гундерсен начинает подозревать…

– Нечестным? – Он почти истерически рассмеялся. – Да знаете ли вы, какой груз находился на борту «Мэри Дир»?

– Знаю. Авиационные моторы. Гундерсен мне сказал.

– А он не сказал вам, что второе судно Деллимара на четыре дня встало на якорь в Рангуне вслед за «Мэри Дир»? Эти моторы сейчас в Китае, они проданы китаезам за большую сумму!

Меня поразила безапелляционность этого заключения.

– Почему вы так уверены? – спросил я. Немного поколебавшись, он взглянул на меня и решился:

– Ладно. Я скажу вам. Потому что Деллимар предложил мне пять тысяч фунтов за крушение «Мэри Дир». Наличными, в пятерках.

Во внезапно наступившей тишине слышался только плеск воды о борта.

– Деллимар? Вы это серьезно?

– Да, Деллимар! – гневно, с горечью произнес он. – Это случилось после смерти старого Таггарта. Деллимар был в отчаянии и искал выход из положения. А тут, по какой–то дьявольской иронии судьбы, под рукой оказался я. Он знал мою репутацию и решил, что может купить меня! – Патч откинулся назад и дрожащими пальцами взял еще одну сигарету. – Иногда я жалею, что не принял его предложение.

Я еще налил ему и спросил:

– Но я все же не понимаю, зачем вам скрывать от властей местонахождение «Мэри Дир»? Почему не рассказать все?

Он повернулся и посмотрел мне в глаза:

– Потому что если Гундерсен узнает, где лежит «Мэри Дир», он ее уничтожит!

Это, конечно, чепуха! Судно водоизмещением в шесть тысяч тонн так просто не уничтожить. Я сказал это Патчу. Ему надо пойти к властям, попросить осмотреть судно–и все бы утряслось.

Но Патч только пожал плечами:

– Я хочу вернуться туда сам, с кем–нибудь вроде вас, на кого можно положиться.

– Значит, вы совершенно уверены в том, как поступили с грузом?

Какое–то мгновение он молчал, сосредоточившись на роме и сигарете. Видно было, как невероятно он напряжен.

– Я хочу, чтобы вы пошли туда со мной! Вы и Дункан! – Он наклонился к нам: – Вы ведь работали в страховой компании, да, Сэндз? Вы сможете составить контракт на подъем затонувшего судна? Слушайте! Когда будет готова ваша яхта?

– Не ранее конца месяца, – ответил Майк тоном, предупреждавшим меня, что он не желает иметь к этому делу ни малейшего отношения.

– Хорошо! Конец месяца. К тому времени я вернусь. У вас есть камера для подводных съемок?

Я неохотно кивнул. Патч произнес с самым серьезным видом:

– Тогда вы сможете заснять, как повреждены передние трюмы. Страховщики щедро заплатят за это и за фотографии груза тоже. Если же я не прав, то остаются четверть миллиона фунтов, которые можно получить за моторы. Вполне достаточно, чтобы развернуть бизнес! Ну как? – спросил он, переводя взгляд то на меня, то на Майка.

– Вы же прекрасно понимаете, что я не могу согласиться на подобное предложение! – ответил я, а Майк Добавил:

– По–моему, правильнее передать всю информацию в РУки властей!

– Нет. Я не могу этого сделать.

– Почему?

– Потому что не могу, – раздраженно ответил он. – Потому что я один против компании. У меня плохая репутация, и они все обернут в свою пользу… Я уже прошел через это. – На лбу у него сверкнули капельки пота. – А тут еще Хиггинс и весь экипаж! Все против меня!

– Но если следователь отдела кораблекрушений проведет проверку…

– Нет, говорю вам. Мне не нужен никакой следователь, и вообще никто не нужен! – Он бросил на меня бешеный взгляд. – Неужели вы не можете понять? Я сам должен вернуться туда!

– Нет, не могу! Если вы не приняли предложение Деллимара, вам не о чем беспокоиться! Зачем скрывать, что вы посадили судно на отмель Минкис? Зачем возвращаться? Что вам нужно на этом судне?

– Ничего, ничего… – дрожащим голосом ответил он.

– Но что–то же притягивает вас к «Мэри Дир»?

– Ничего! – заорал Патч.

– Тогда почему не показать властям, где она находится? Чего вы боитесь?

Он стукнул кулаком по столу:

– Прекратите! Вопросы, вопросы… Одни вопросы! С меня довольно! Патч вскочил и, дрожа, уставился на нас. Казалось, он что–то хотел сказать нам, но внезапно замкнулся в себе. – Так вы не отвезете меня на Минкис? – угрюмо спросил он.

– Нет.

Похоже, он смирился: стоял, тупо уставившись в стол.

Я усадил его и налил выпить. Он остался поужинать с нами и был очень спокоен и немногословен. Больше я ничего не смог у него выведать: он ушел в себя. Распрощавшись, оставил свой адрес в Лондоне, где снимал квартиру. Пообещал, что придет в конце месяца осведомиться, не передумали ли мы. Я проводил его по темным закоулкам верфи и медленно вернулся назад.

– Бедняга! – сказал Майк, когда я спустился в кокпит. – Думаешь, Деллимар действительно предложил ему пять тысяч за крушение судна?

– Бог его знает! – растерянно ответил я. – Похоже, что у Патча не все дома – настолько его потрясло крушение судна. Мне почти ничего не известно о нем, – бормотал я.

Но это было неправдой. Когда вместе с человеком переживаешь то, что пережили мы, кажется, будто знаешь его, как самого себя. Он был стойким. У него был большой запас прочности. Я восхищался им и уже почти жалел, что не согласился отвезти его на Минкис, чтобы докопаться до истины.

Я рассказал Майку все, что произошло, все до мельчайших подробностей, которые упустил ранее в Питер–Порте. Когда я кончил, Майк произнес:

– Если груз действительно пропал, ситуация аховая! Я понял, что он имеет в виду. Он думает о страховых

компаниях. Проработав семь лет в компании Ллойда, я прекрасно знал, что, вцепившись в Патча, они не отпустят его.

Эти мысли не покидали меня, пока мы занимались «Морской ведьмой». Через несколько дней после визита Патча я получил уведомление о дате начала официального расследования. Слава Богу, наконец–то все разрешится!

«Морская ведьма» оказалась готова гораздо раньше намеченного срока. Во вторник 27 апреля мы, включив мотор, вывели ее с верфи, дошли до Солента, а там, поставив паруса, двинулись на восток при полном северном ветре.

Перед отплытием я не увиделся с Патчем, но сейчас невольно думал, что ветер гонит нас прямо к островам Ла–Манша. Через двадцать четыре часа мы могли бы оказаться у Минкис. Прогноз благоприятствовал нам: устойчивая погода с зоной высокого давления над Азорскими островами. С нами снова был старый друг Майка, аквалангист и ныряльщик Ион Бейрд, и мы вполне успели бы обследовать «Мэри Дир», осмотреть ее трюмы, сфотографировать груз и вернуться к началу расследования.

«Морская ведьма» кренилась под ветерком, ее новые белые паруса сверкали на солнце, а в душе моей не было Радости.

Теперь, в море, я вспомнил то, о чем забыл в суете повседневных забот: Патч спас мне жизнь! В тот вечер на верфи в Лимингтоне он не упомянул об этом, но я помнил, как чуть раньше отчаяние побудило его сказать открытым текстом, что я у него в долгу. И это была правда! Мало того: сидя за рулем яхты, чувствуя ее легкий ход, слыша за кормой плеск воды, я размышлял, не страх ли ведет меня на восток, в залив Уорбор–роу, а не на юг, к Минкис?

Я был на отмели Минкис в страшную непогоду и в глубине души знал, что боюсь ее!

По иронии судьбы мы четыре дня проработали в заливе Уорборроу при отличнейшей погоде: небо было ясным, море спокойным. Единственным неудобством была холодная вода, которая пронизывала насквозь, несмотря на толстые резиновые костюмы. За эти четыре дня мы определили местонахождение и поставили буй на месте гибели танкодесантного судна, пробрались в машинное отделение и подготовили все для подъема машины. Эта работа могла занять и целый месяц.

И все–таки, если бы у меня хватило храбрости ввязаться в такое рискованное предприятие, мы смогли бы пробраться в каждый трюм «Мэри Дир». Я неотступно думал об этом, работая в глубокой зеленоватой воде под корпусом «Морской ведьмы», а вечером подсчет проделанного за день казался мне горьким упреком, и я валился на свою койку совершенно разбитым.

В субботу я проснулся, выглянул наружу и почувствовал почти облегчение: море было окутано серым рассветным туманом, моросил дождь. Радио предвещало падение давления над Атлантикой, распространяющееся к востоку. К полудню море начало бурлить, мы снялись с якоря и, запустив мотор, двинулись в бухту Лулворт–Кав, чтобы там укрыться от шторма.

Утром я очень рано уехал в Саутгемптон. Море штормило, и покатые холмы, как скрюченные меловые пальцы, охватившие естественную лагуну бухты, выглядели мрачно–зелеными в пелене проливного дождя. Огромные волны проникали в бухту и дробились о береговую гальку. Сильные порывы ветра продували лагуну насквозь, закручивая бешеные водовороты. Поблизости не было ни одного суденышка. Меловая бухта, такая круглая, что казалась затопленным кратером потухшего вулкана, была пуста. «Морская ведьма» тяжело покачивалась на волнах, да чайки, как клочки белой бумаги, кружились по ветру.

– Если будет хуже, следи за якорем, – сказал я Майку, когда мы гребли к берегу. – Дно здесь не очень надежное.

Он кивнул. Его лицо, выглядывающее из–под зюйдвестки, хранило какое–то необычно торжественное выражение.

– Что ты предпримешь, если дело обернется не в его пользу? – спросил он.

– Ничего, – раздраженно ответил я. Я очень устал. Похоже, мы оба очень устали, четыре дня проработав под водой. – Если бы я собирался что–то сделать, то это надо было сделать на прошлой неделе, когда мы вышли из Лимингтона. В худшем случае его сертификат опять будет аннулирован.

Майк ритмично греб. Его желтый непромокаемый костюм блестел от дождя. У него за плечами медленно вырастали серые дома Лулворта с наглухо закрытыми ставнями.

Лодка пристала к берегу, шваркнув по дну. Майк прыгнул в воду и причалил ее так, чтобы я, выходя, не замочил ни башмаков, ни брюк.

Несколько минут, стоя под дождем, мы говорили о затонувшем судне, над спасением которого мы работали, затем я повернулся, собираясь подняться по крутому откосу, но Майк остановил меня.

– Я хочу, чтобы ты знал, Джон… – Он запнулся. – Что до меня, то ты волен принять любое решение, каков бы ни был риск.

– Ты славный парень, Майк, но я не думаю…

– Дело не в том, что я славный парень, – широко Улыбнулся он. – Просто я не хочу работать с человеком, которого гложет совесть!

Он отчалил, и я начал взбираться по мокрому, крутому склону к дороге, где ходили автобусы.

Глава 2

Я попал в суд уже около одиннадцати часов. К началу заседания я опоздал, и коридор, ведущий в зал суда, был почти пуст. Проверив уведомление, требующее моего присутствия, чиновник проводил меня до двери. В этот момент оттуда вышел Снеттертон.

– А, мистер Сэндз! – подмигнул он мне. – Пришли поразвлечься?

– Я вызван как свидетель.

– Да, да, конечно. Жаль было отрывать вас от работы. Слышал, что вы занимаетесь кораблекрушением в заливе Уорборроу. – Немного помолчав, он добавил: – Знаете, мы серьезно подумывали о том, чтобы привлечь вас к поискам «Мэри Дир». Мы хотели предпринять собственное, частное расследование, но получили новые сведения, и теперь это уже не столь необходимо.

– Что за новые сведения? – взволновался я, испугавшись, что они нашли «Мэри Дир». Большую часть апреля стояла ненастная погода, но шанс все–таки был.

– Увидите, мистер Сэндз. Интересный случай, чрезвычайно интересный! – Он засеменил по коридору.

Чиновник открыл передо мной дверь, и я вошел в зал заседаний.

– Места свидетелей направо, сэр, – прошептал он. В зале было шумно, и я в изумлении застыл в дверях. Такого скопления публики я не ожидал: казалось, яблоку негде упасть! Только на галерее для зрителей оставалось свободное пространство. Свидетели столпились возле мест, обычно занимаемых присяжными, а кое–кто пролез и на сами эти места. Патча я заметил сразу: он сидел прямо перед судьей, бледный и строгий, черты его стали тверже – этот человек знал, на что идет, и напряг все нервы, чтобы достойно встретить любую неожиданность. Справа за его спиной вокруг внушительной фигуры Хиггинса сгрудились члены экипажа. Они выглядели смущенными и неуверенными в новых городских костюмах. Фрейзер, капитан почтового пароходика, который подобрал нас с Патчем, был тоже здесь, а рядом с ним сидела Дженнет Таггарт. Заметив меня, она смущенно улыбнулась, а я удивился, зачем понадобилось тащить ее сюда.

Человек, сидящий прямо за ней, подал мне знак, и я узнал Хэла. Я протиснулся сквозь толпу и пристроился рядом.

– Не ожидал тебя здесь увидеть, – шепнул я.

, – Я – очень важный свидетель, – улыбнулся Хэл. – Не забывай, что именно я доложил о брошенном судне, на борту которого остался член моего экипажа и безрассудно храбрый капитан! Да и во всяком случае, я не упустил бы это расследование за любые блага мира! Если хочешь знать мое мнение, дело будет преинтереснейшее!

К тому времени, как я вошел в зал, продолжался опрос свидетелей. В разных концах зала поднимались люди, называя свое имя, род занятий и фирму, которую они представляют. Их было удивительно много: представители страховых компаний, компании Деллимара, Ассоциации морских офицеров и радиооператоров, различных союзов, был даже стряпчий, ведущий дела наследников покойного капитана Таггарта.

По сравнению с уголовным судом здесь царила неофициальная атмосфера: ни париков, ни мантий, ни полиции. Судья и трое заседателей были в простых пиджачных парах. Наискосок от меня сидели адвокаты, представлявшие заинтересованные стороны. Их было очень много. За местами свидетелей расположились два репортера. Места поблизости от нас занимали адвокат Государственного казначейства со своими подчиненными и стряпчие.

Хэл наклонился ко мне:

– Знаешь, кто представляет страховщиков? – прошептал он. – Сэр Лайонел Фолсетт! Один из Самых дорогих адвокатов! – Он бросил на меня быстрый взгляд своих голубых глаз. – Это кое–что значит, а?

Я взглянул на Патча и только сейчас понял, что тоже могу оказаться на свидетельском месте и все эти адвокаты имеют право подвергнуть меня перекрестному допросу.

Зал постепенно затихал. Председатель, что–то серьезно обсуждавший с присяжными, повернулся и оглядел публику. Как только воцарилась полная тишина, он обратился к присутствующим:

– Господа! Суд собрался, чтобы рассмотреть исчезновение парохода «Мэри Дир». Его долг – расследовать не только обстоятельства самого исчезновения, но и все относящиеся к делу факты, которые могли бы способствовать оному несчастью. В ходе расследования будут рассмотрены состояние судна при выходе из Иокогамы, его мореходные качества, состояние машины, характер и происхождение груза, условия оплаты за транспортировку и состояние противопожарного оборудования.

Будут рассмотрены также действия командного состава, всех тех, кто имел отношение к управлению «Мэри Дир» на предмет определения их виновности в гибели судна.

Это настоящая катастрофа, господа! Из тридцати двух человек не меньше двенадцати, более трети экипажа, лишились жизни. Во время рейса умер капитан, а директор компании, владевшей судном, объявлен пропавшим без вести. Мы расследуем трагические обстоятельства, возможно, в зале присутствуют родственники погибших, поэтому считаю своим долгом напомнить вам, что «это – официальное дознание, имеющее целью определить причину катастрофы, и прошу отнестись к погибшим с должным уважением, помня, что они уже не могут защититься!

Я призываю вас расследовать это ужасное дело основательно и беспристрастно, т–Мистер Боуэн–Лодж немного подался вперед. – Попрошу мистера Холленда от имени Министерства путей сообщения открыть заседание!

Холленд с равным успехом мог сойти и за банкира, и за биржевого брокера.

В то время как судья с угрюмым видом призывал суд объективно расследовать трагедию и заставил зал проникнуться драматизмом событий, этот высокий адвокат с гладким лицом, прилизанными черными волосами и холодными светскими манерами, казалось, не интересовался ничем, кроме цифр. Тонкости человеческого поведения не занимали его.

– Господин председатель! – Он встал и повернулся лицом к судье и заседателям, засунув руки D карманы пиджака. – Думаю, я должен с самого начала довести до вашего сведения, что следователь отдела кораблекрушений в своем докладе министру подчеркнул противоречивость показаний оставшихся в живых. Как вам известно, доклад подготовлен на основании письменных показаний, данных под присягой. Поэтому я не собираюсь описывать подробно события, приведшие к катастрофе, и саму катастрофу. Я ограничусь кратким изложением установленных фактов, касающихся последнего рейса судна, а подробности происшествия прояснятся из показаний свидетелей.

Он замолчал и заглянул в свои записи. Затем посмотрел в зал и ровным, бесцветным голосом начал излагать факты.

«Мэри Дир» была куплена Торговой пароходной компанией Деллимара в июне прошлого года. Ранее она принадлежала бирманской компании и в течение двух лет стояла на якоре в бухте близ Иокогамы. По завершении процедуры покупки она была отбуксирована в Иокогаму для тщательного осмотра. 18 ноября был выдан сертификат на единственный рейс в Антверпен, а оттуда в Англию, где судно должно было пойти на металлолом. 2 декабря судно загрузилось углем.

4 декабря судно приняло груз из 148 авиационных моторов американского производства, включая 56 реактивных моторов для специальных истребителей, состоящих на вооружении НАТО. Кроме этого груза, предназначенного для Антверпена и равномерно распределенного по всем четырем трюмам, было загружено большое количество японского хлопка и вискозы. Эта часть груза следовала до Рангуна и поэтому была погружена поверх моторов. Весь груз, включая моторы, принадлежал «Хеу трейдинг корпорейшн», очень крупной и влиятельной китайской торговой компании в Сингапуре.

8 декабря «Мэри Дир» отчалила из Иокогамы. 6 января она пришла в Рангун и выгрузила японские товары: хлопок и вискозу.

Хлопок–сырец, предназначенный для Англии и также принадлежавший «Хеу трейдинг корпорейшн», был еще не готов к погрузке, поэтому судно проследовало в угольную бухту, а оттуда в реку, где встало на банку, уже занятую «Торре Аннунциатой» – еще одним судном компании Деллимара. Четыре дня спустя она снова вошла в док, где загрузилась хлопком–сырцом в трюмы номер два и три. 15 января «Мэри Дир» вышла из Рангуна и 4 февраля пришла в Аден. Здесь сошел на берег заболевший мистер Адаме, первый помощник капитана. На его должность нанялся мистер Патч. 6 февраля судно вышло из Адена. 2 марта капитан Джеймс Таггарт умер, и командование судном принял мистер Патч. Это случилось в Средиземном море, спустя четыре дня после прохода Порт–Саида.

9 марта «Мэри Дир» прошла через Гибралтар и вышла в Атлантический океан, сразу попав в область ненастья. В трюмы набралось некоторое количество воды, и насосы работали непрерывно.

16 марта положение ухудшилось, так как поднялся шторм.

– А теперь, – повысил голос Холленд, – мы подошли к серии инцидентов, которые с полным основанием можно .назвать таинственными и которые, собственно, являются предметом настоящего расследования.

Он коротко перечислил: повреждения в передних трюмах, насосы, не справляющиеся с напором воды, повреждение переборки в котельном отделении, пожар в радиорубке, исчезновение Деллимара и, наконец, после прохождения Уэссана пожар в третьем трюме, бегство с судна всех, кроме капитана, обнаружение судна на следующее утро и его окончательное исчезновение.

Он вбивал эти факты в головы собравшихся в зале, чеканя фразы, дабы произвести наибольший эффект.

– Двенадцать человек погибли, господа, – произнес он тихо и веско. – Они нашли свою смерть в безумной попытке выбраться с судна, находившегося под угрозой затопления. Это само по себе крайне важно. – Он повернулся к председателю: – Я не пытаюсь повлиять на суд, а просто представляю факты. Но я имею право привлечь ваше высокое внимание и внимание суда к некоторым обстоятельствам. Первое: судно несомненно обладало высокими мореходными качествами, и второе – когда «Мэри Дир» покинули, она оставалась на плаву во время жесточайшего шторма еще в течение сорока восьми часов. Смею утверждать, что это один из самых невероятных случаев из всех, какие мы когда–либо расследовали, и результат вашего решения может иметь далеко идущие последствия для одного или нескольких присутствующих в зале.

Он многозначительным взглядом окинул весь зал: от адвокатов, представляющих заинтересованные стороны, до галереи для зрителей, и, наконец, уставился на свидетелей. Его осуждающий взгляд был холоден и суров.

По–прежнему глядя на свидетелей, он продолжал:

– Я говорил о противоречивости показаний различных свидетелей, подведенных под присягу. Эти же самые люди будут давать показания в суде, но здесь их могут подвергнуть перекрестному допросу и судьи, и представители заинтересованных сторон. Хочу напомнить всем, что лжесвидетельство – серьезное преступление!

Наступила полная тишина. Кое–кто из экипажа «Мэри Дир» смущенно заерзал.

Холленд сел. Секунд тридцать он вслушивался в тишину зала, потом медленно встал и вызвал:

– Гидеон Патч.

Патч сидел тихо и неподвижно, устремив невидящий взгляд в пространство. Мне показалось, что он не слышал, как произнесли его имя. Но он повернул голову к Холленду и спокойно, словно не веря, что настал его час, поднялся. Он взял себя в руки и твердой, решительной походкой прошел на свидетельское место.

Напряжение в зале ослабло; пока длилась процедура присяги, слышалось бормотание и шарканье ног. Когда Холленд начал задавать вопросы, а Патч стал еле слышно отвечать на них, в зале вновь воцарилась напряженная тишина.

Его имя Гидеон Стивен Патч. Образование получил в Пенгбурне. На флот поступил в должности кадета, получил сертификат помощника капитана в 1941 году, сертификат капитана – в 1944 году, первую команду принял в 1945–м, затем – крушение «Бель–Иль», годы на берегу, понапрасну растраченные годы разочарований – Холленд заставил его вновь пройти через все это, год за годом, факт за фактом, словно прослеживал историю отправленной по почте посылки. А потом пошли технические детали: считает ли он, что «Мэри Дир» была пригодна для плавания? Проверял ли он противопожарное оборудование? Участвовал ли когда–нибудь в инспектировании судов? Хорошо ли был подготовлен экипаж? Достаточно ли компетентно было управление судном?

Когда рассказ о гибели «Бель–Иль» и приостановке действия его сертификата остался позади, Патч заметно расслабился и стал обретать уверенность. Он отвечал так, словно происшедшее не имело к нему никакого отношения.

Да, шлюпки были в порядке, он лично проверял. Экипаж средний – он знавал и похуже! Командный состав? Без комментариев! Некоторые – хороши, некоторые – отнюдь.

– А капитан? – спросил тот же монотонный голос. Поколебавшись, Патч ответил:

– Полагаю, он был хорошим моряком.

– Вы полагаете? – Холленд поднял темные брови.

– Капитан Таггарт был болен, сэр.

– Тогда почему его не списали на берег?

– Не знаю.

– Первый помощник Адаме был по болезни списан. Почему же не списали больного капитана?

– Полагаю, владельцы считали его достаточно пригодным для этого рейса.

– Под владельцами вы подразумеваете мистера Деллимара?

– Да.

– Расскажите, чем был болен капитан Таггарт?

Патч явно ожидал этого вопроса, но когда он наконец был задан, с несчастным видом оглянулся по сторонам и мельком бросил взгляд в сторону свидетелей. Он посмотрел на Дженнет Таггарт, потом перевел взгляд на Холленда и заявил:

– Простите, сэр, но я не могу ответить на ваш вопрос.

Холленд сделал нетерпеливый жест. Он явно намеревался крепче поприжать Патча, но тут вмешался председатель:

– Мистер Холленд! Вряд ли необходимо слишком глубоко вдаваться в эти подробности! По–моему, болезнь капитана Таггарта не имеет отношения к предмету нашего расследования.

Холленд повернулся к председателю, вцепившись в лацканы своего пиджака так, словно на нем–была мантия:

– Смею утверждать, господин председатель, что все, касающееся «Мэри Дир», имеет отношение к нашему расследованию! Я пытаюсь воссоздать полную картину происшедшего, а для этого мне необходимо ознакомить вас со всеми фактами.

– Вы абсолютно правы, мистер Холленд. – Боуэн–Лодж плотно сжал губы в прямую линию. – Но я вижу, – он бросил взгляд на бумаги перед собой, – что среди свидетелей находится мисс Таггарт. Я попросил бы вас, мистер Холленд, иметь это в виду и постараться лишний раз не причинять девушке боли, говоря о ее отце!

– К сожалению… – Холленд осекся под холодным взглядом Боуэн–Лоджа и повернулся к Патчу: – На данный момент удовлетворюсь тем, что спрошу вас, знаете ли вы, чем на самом деле страдал капитан Таггарт?

– Да, знаю, – ответил Патч и тотчас же добавил: – Но я не представлял, что это приведет к роковым последствиям.

– Понятно, – заключил Холленд и перешел к вопросам о грузе: – Как первый помощник, вы были ответственны за загрузку трюмов. Вы сами проверяли их?

– Я удовлетворился тем, что проверил, правильно ли они загружены.

– Все четыре трюма?

– Да.

– Вы сами заходили в каждый трюм?

– Я заходил во второй и четвертый трюмы. Остальные два были до отказа заполнены хлопком, но я получил некоторое представление о складировании, спустившись в инспекционные люки.

– До или после отхода из Адена? — До.

– Не расскажете ли вы суду, что именно было в этих трюмах?

Патч начал с первого кормового люка и последовательно рассказал о размерах каждого трюма, их глубине и заполнении грузом. На дне трюмов, по его словам, были размещены ящики с клеймом U.S.A.A.F. (Тактическая авиация сухопутных войск США.)

– Вы знали, что в ящиках находятся авиационные моторы?

– Знал.

– Вы их видели? Я хочу спросить, осматривали ли вы сами содержимое этих ящиков?

– Нет, мне не представилось такой возможности. Должен сказать, что ящики были опломбированы и, кроме того, в трюмах два и три их полностью закрывал хлопок.

– Понятно. Итак, утверждая, что там были авиационные моторы, вы основываетесь на записи в декларации?

Патч кивнул.

– Капитан Таггарт показал вам декларацию до того, как вы начали инспекцию трюмов?

– Да, я ознакомился с декларацией перед тем, как начать инспекцию.

Холленд пристально посмотрел на него:

– Я спросил вас не об этом. Показал ли вам капитан Таггарт декларацию прежде, чем вы произвели инспекцию?

Поколебавшись, Патч ответил: — Нет.

– Вы видели в это время капитана Таггарта?

– Да.

– Вы просили его показать вам декларацию?

– Нет.

– Почему? Ведь если вы собирались инспектировать трюмы…

– Капитану Таггарту было нехорошо, сэр.

Холленд задумался, пожал плечами и перевел разговор на состояние судна. На протяжении получаса он выспрашивал все технические подробности: размеры судна, его конструкцию, дату постройки, ремонты, перестройки, мореходные качества и историю парохода.

«Мэри Дир» была спущена на воду в Клайде в 1910 году и предназначалась для грузовых рейсов по Атлантике. Патч узнал ее историю из старых документов, найденных им на борту. Он даже нашел сведения о происхождении ее имени: жену давно умершего владельца, обладавшего несомненным чувством юмора, звали Мэри, а фамилия его была Дир.

Судно было дважды торпедировано во время Первой мировой войны, отремонтировано и ходило в многочисленных конвоях. В 1922 году оно натолкнулось на айсберг в заливе Святого Лаврентия, после чего было продано и в течение десяти лет бороздило моря.

Депрессия застала «Мэри Дир» в одном из дальневосточных портов, где она стояла на приколе и ржавела, пока тень новой войны не подняла цены на фрахт. Тогда она с новым экипажем стала курсировать по Индийскому океану и Китайскому морю. В 1941 году вблизи Сингапура судно снова было торпедировано, но своим ходом дошло до Рангуна, где его залатали, и оно направилось в Сан–Франциско. Там его, впервые за двадцать лет, подвергли подобающему досмотру, отремонтировали и отправили совершать рейсы на Дальний Восток. В последние дни японской войны «Мэри Дир», попав под артиллерийский обстрел, напоролась на коралловый риф.

Половина днища была разорвана, киль болтался на честном слове, а все надпалубные надстройки были расстреляны.

– Любой современный пароход не выдержал бы такого! – с гордостью заявил Патч.

В 1947 году, продолжил он рассказ, владельцем судна оказался бирманец, который полностью поменял экипаж и стал гонять судно по дальневосточным портам, пока через четыре года не бросил его за ненадобностью в Иокогаме, где оно и гнило до тех пор, пока его не купила компания Деллимара.

Рассказывая историю «Мэри Дир», Патч иногда увлекался и начинал говорить о судне, как о человеке.

Если бы он старался подчеркнуть, что «Мэри Дир» – старое, неповоротливое корыто, место которого на свалке, то мог бы похвастаться своим мастерством моряка и капитана, сумевшего провести его в пролив, несмотря на самый суровый в году шторм. Вместо этого он рассказал суду, что это прекрасное судно, легко управляемое, и что течь была только следствием недобросовестных ремонтов, сделанных в плохо оборудованных дальневосточных портах. Его преданность судну произвела впечатление, но стоила ему сочувствия публики, которое он мог бы завоевать так легко.

Холленд, выслушав рассказ, заставил Патча вспомнить все подробности рейса через Красное море, Суэцкий канал и Средиземное море, постоянно интересуясь поведением экипажа, командного состава, отношениями между Таггартом и Деллимаром. Картина складывалась не из приятных: недисциплинированная команда, некомпетентный первый механик, поглощенный покером, в который играл без разбору и с командой, и с инженерным составом; капитан безвылазно сидел в каюте и почти не появлялся на мостике, а Деллимар непрестанно слонялся по судну, ел в своей каюте и иногда запирался там то с Хиггинсом, то с капитаном на несколько часов подряд.

Суд погрузился в тишину, когда Холленд добрался до момента, когда Патч принял командование.

– Согласно вашей записи в вахтенном журнале, капитан Таггарт умер рано утром второго марта. Это верно?

– Да.

– У вас на борту не было врача?

– Нет.

Дженнет Таггарт, побледнев, подалась вперед, ухватившись побелевшими пальцами за спинку переднего кресла.

– Вы сами оказали помощь капитану Таггарту?

– Я сделал все, что мог.

– Что именно?

– Уложил его в постель, пытался дать снотворное, но он не принял. – Патч замолк и бросил быстрый взгляд на Дженнет Таггарт.

– Вы заперли его в каюте?

– Да, – почти прошептал Патч.

– Зачем?

Патч не ответил.

– В вахтенном журнале вами записано, что капитан Таггарт умер от сердечной недостаточности. Не объясните ли вы суду причину этого сердечного приступа, если действительно имел место приступ?

– Мистер Холленд, – раздался резкий голос Боуэн–Лоджа, – вынужден вам напомнить о том, что сказал ранее! Я считаю, что это к делу не относится!

Но на этот раз Холленд проявил настойчивость:

– При всем моем почтении к вам, господин председатель, я, напротив, считаю это в высшей степени относящимся к делу. Свидетель выказывает похвальную сдержанность по поводу болезни капитана Таггарта. Эта болезнь, однако, могла сильно повлиять на работоспособность команды, оставшейся ему в наследство, и будет только справедливо, если суд получит исчерпывающую информацию. – И, не дождавшись разрешения, Холленд обратился к Патчу: – Теперь, когда я объяснил правомерность моей заинтересованности, может быть, вы все–таки ответите на мой вопрос: что послужило причиной смерти капитана?

Патч продолжал угрюмо молчать, и Холленд неожиданно рассвирепел:

– Он умер, запертый в своей каюте! Это ведь так?

Вопрос прозвучал достаточно грубо, и Патч безмолвно кивнул: по всему было видно, как глубоко он потрясен.

– Почему вы его заперли в каюте? – Не дождавшись ответа, Холленд задал наводящий вопрос: – Это правда, что вы его заперли потому, что он буянил?

– Да, он был не в себе, – пробормотал Патч.

– Это раздражало команду? — Да.

– Он выдвигал какие–то дикие обвинения? — Да.

– Какие именно?

Патч с несчастным видом оглядел суд и произнес:

– Он обвинял офицеров в том, что они стащили из его каюты спиртное.

– Теперь, будьте любезны, ответьте на мой вопрос, – Холленд подался вперед, – какова, по вашему мнению, основная причина смерти капитана Тагтарта?

Патч опять–таки мог бы проявить упорство, но го-; лос Боуэн–Лоджа с высоты судейского кресла подстег нул его:

– Прошу свидетеля ответить на вопрос суда. Повторяю: что явилось основной причиной смерти капитана Тагтарта? . Патч смутился.

– Пьянство, сэр, – нехотя произнес он.

– Пьянство? Вы хотите сказать, что он умер от пьянства?

Воцарившаяся в зале ошеломленная тишина была нарушена высоким девичьим голосом:

– Неправда! Как вы можете так говорить! Он же умер!

– Прошу вас, мисс Таггарт! – мягко, почти по–отечески произнес Холленд. – Свидетель дает показан» под присягой!

– Мне нет дела до того, под присягой ли он, но он лжет! – донеслось сквозь бурные рыдания.

Патч побледнел. Фрейзер пытался успокоить девушку, но та повернулась к председателю:

– Пожалуйста! Заставьте его замолчать! – Гордо вскинув голову, она заявила: – Мой отец был прекрасным человеком, любой присутствующий в этом зале мог бы–гордиться знакомством с ним.

– Я понимаю ваши чувства, мисс Таггарт, – спокойно и мягко обратился к ней Боуэн–Лодж, – но должен напомнить вам, что суд расследует катастрофу, в которой погибло много людей. Свидетель находится под присягой. Более того, это не единственный свидетель. Можете быть спокойны: суд вынесет справедливое и беспристрастное решение. А теперь, пожалуйста, сядьте. Или вы предпочитаете покинуть суд и подождать, пока вас вызовут для дачи показаний?

– Я останусь, – произнесла она слабым, сдавленным голосом, – простите. – Она медленно опустилась в кресло, совершенно бледная, комкая в руках носовой платок.

Холленд откашлялся:

– Еще один вопрос на эту тему, и все. Какое количество спиртного потреблял каждый день капитан Таггарт?

– Не могу сказать, не знаю, – чуть слышно ответил Патч.

– Вы хотите сказать, что не видели, как он пил? Патч кивнул.

– Ну хоть какие–то соображения на этот счет у вас должны быть! Что он обычно пил, виски?

– Да.

– Что–нибудь еще?

– Иногда коньяк, иногда ром.

– Сколько?

– Не знаю.

– И так продолжалось с самого начала рейса?

– Думаю, да. .

– Как первого помощника, это касалось вас лично, и, наверное, вы интересовались, сколько он пил. Как вы Думаете, сколько спиртного он потреблял в день?

Поколебавшись, Патч неохотно ответил:

– Стюард говорил – бутылку, полторы, иногда две. По залу пронесся сдавленный ропот.

– Понятно. – Тишину в зале нарушали сдавленные рыдания девушки. – Значит, как капитан судна он был совершенно недееспособен?

– О нет! – Патч покачал головой. – Только к концу дня он немного пьянел, а так, я бы сказал, он владел собой.

– Вы хотите сказать, – спросил Боуэн–Лодж, – что он полностью контролировал ситуацию на судне, выпивая одну–две бутылки в день?

– Да, сэр! То есть большую часть времени.

– Но вы признали, что он буянил и вам пришлось запереть его в каюте. Если он буянил, тогда… – Председатель вопросительно поднял брови.

– Он бушевал не оттого, что был пьян, – медленно ответил Патч.

– Тогда почему же?

– У него не оказалось спиртного.

Зал изумленно замолк. Даже Дженнет Таггарт перестала рыдать и сидела неподвижно, глядя на Патча с нескрываемым ужасом.

– Я бы хотел прояснить этот вопрос прежде, чем мы пойдем дальше, – сказал Боуэн–Лодж совершенно спокойным голосом. – Вы утверждаете, что капитан Таггарт умер не от спиртного, а от его отсутствия. Так?

– Да, сэр.

– Вы действительно убеждены в том, что отсутствие спиртного может убить человека?

– Не знаю, – ответил несчастный Патч. – Знаю только, что он держался только спиртным, а не получив его, впал в неистовство и умер. Кажется, он никогда ничего не ел.

Боуэн–Лодж задумчиво водил карандашом по бумаге. Наконец он решился:

– Полагаю, мистер Холленд, вам следует пригласить медицинских экспертов, чтобы как–то прояснить ситуацию.

– Я это уже сделал, ознакомившись с письменными показаниями мистера Патча, – кивнул Холленд.

– Хорошо, тогда отложим рассмотрение этого вопроса, – с явным облегчением проговорил Боуэн–Лодж. – Пожалуйста, продолжайте допрос свидетеля.

Следующий этап рейса не был богат событиями, но Патчу пришлось рассказать все подробности, и получилась следующая картина: он, как добросовестный человек, делал все возможное, чтобы заставить команду слаженно работать, несмотря на то что на борту имелся постоянный раздражающий фактор в лице владельца.

На свет были извлечены подробности, сами по себе не представлявшие ничего особенного: неубранный стол в кают–компании, тараканы, грязный камбуз, несколько завшивевших матросов, отсутствие запасов пищи в спасательных шлюпках, покалеченный в драке человек… В целом создавалось впечатление, что судном очень плохо управляли.

Выплыло на свет и другое. Вахтенный журнал велся неправильно, трюмы проверялись нерегулярно, количество воды в них вообще не контролировалось. Ответственность за это нес Хигтинс, исполнявший в то время обязанности первого помощника. Патч показал, что вся инициатива исходила от второго помощника, Раиса, с которым они подружились. Сильное чувство товарищества с Райсом проходило красной нитью через все показания Патча.

Дважды был упомянут Деллимар. В первый раз это случилось, когда Патч рассказывал о недисциплинированности персонала машинного отделения.

– Он постоянно подбивал к игре в покер первого механика, мистера Барроуза. Мне пришлось потребовать, чтобы он прекратил приглашать мистера Барроуза в свою каюту. Они играли в карты дни и ночи напролет, и все заботы о машинном отделении легли на плечи второго механика, мистера Рафта.

– Мистер Деллимар возражал? – спросил Холленд. — Да.

– Что он говорил?

– Говорил, что это его судно и он волен делать все, что хочет, приглашать к себе кого угодно.

– Что вы на это ответили?

– Что это угрожает безопасности судна и моральному климату в машинном отделении, что капитан – я, а Не он и я буду командовать так, как сочту нужным.

– Иными словами, вы поссорились? — Да.

– И он согласился прекратить игру в карты с первым механиком?

– В конце концов да.

– В конце концов? Вам удалось его убедить?

– Да. Я сообщил ему, что прямо приказал мистеру Барроузу прекратить игру и, если приказ не будет выполнен, я приму меры. И отдал приказ, касающийся непосредственно его.'

– Он это принял? — Да.

– Не скажете ли вы, какие отношения сложились у вас с мистером Деллимаром во время рейса?

Патч заколебался. Он сознавал, что его отношения с владельцем судна выглядели достаточно натянутыми. Он мог бы одной фразой объяснить причину и тем самым завоевать симпатии всего суда, но он не сделал этого, а лишь ответил:

– Мы не сошлись с ним по некоторым вопросам. Холленд остался удовлетворен.

Второе упоминание о Деллимаре возникло почти случайно. Патч докладывал суду, что лично проверил все трюмы, когда судно, отойдя от берегов Португалии, попало в зону ненастья. Холленд, отдавая Патчу справедливость и объективно оценивая его действия, обратил внимание суда на тот факт, что капитан не стал полагаться на рапорт первого помощника, а сам удостоверился в сохранности груза.

– Другими словами, вы ему не поверили?

– Если честно, нет.

– Мистер Хиггинс на самом деле проверял трюмы?

– Не знаю.

– Вы настолько не доверяли ему, .что даже не спросили, проверял ли он их?

– Да, полагаю, так.

– А кроме вас кто–нибудь проверял трюмы? Патч замялся, но потом ответил:

– Думаю, мистер Деллимар.

– Вы думаете, что он проверял сохранность груза?

– Когда я спустился в инспекционный люк первого трюма для проверки, мистер Деллимар был там. Я решил, что он пришел с той же целью, что и я.

Холленд задумался:

– Понятно. Но ведь проверка трюмов входит в обязанности помощников капитанов. Странно, что владелец судна счел необходимым лично проверить трюм. Что вы по этому поводу думаете?

Патч только покачал головой.

– Что за человек был мистер Деллимар? Какое впечатление он производил на вас?

«Теперь, – подумал я, – он расскажет им правду о Деллимаре: представился удобный случай!»

Но Патч молчал, уголок его рта нервно подергивался, и он еще больше побледнел.

– Я вот чего добиваюсь, – произнес Холленд. – Мы подходим к ночи 16 марта. Той ночью мистер Деллимар исчез – упал за борт. Вам известно, что во время войны мистер Деллимар служил на военном флоте?

Патч кивнул и еле слышно ответил: — Да.

– Он служил в Атлантике на корветах и фрегатах и, должно быть, повидал немало штормов… – После многозначительной паузы Холленд спросил: – Какое впечатление он произвел на вас, когда вы попали в зону ненастья? Он вел себя как должно во всем?

– По–моему, да, – тихо ответил Патч.

– Вы не совсем уверены в этом?

– Я не очень хорошо знал его.

– Но вы находились вместе на судне более месяца. Как бы он ни любил отсиживаться в своей каюте, вы должны были иметь хоть какое–то представление о его душевном состоянии! Как по–вашему, был ли он чем–то встревожен?

– Думаю, да.

– Это была тревога личного или делового порядка?

– Не знаю.

– Хорошо. Поставлю вопрос прямо. Когда вы увиде–Ли. что он проверяет груз, как вы это истолковали?

– Я никак это не истолковывал! – Патч обрел прежнюю твердость и отвечал по существу и ясно.

– Что вы ему сказали?

– Я попросил его уйти из трюма.

– Почему?

– Ему незачем было там находиться, проверка трюмов не входила в его обязанности.

– Хорошо. Задам вопрос иначе. Могли бы вы сказать, что его присутствие в трюме означало, будто он чего–то испугался и нервы у него на пределе? Он был дважды торпедирован вовремя войны и, пока его не подобрали, долгое время провел в воде. Вы могли бы сказать, что он испугался оказаться снова в такой ситуации?

– Нет, я… не знаю.

Холленд пожал плечами. До этого момента он пытался докопаться до истины, задавал Патчу вопросы; теперь он сменил тактику и позволил Патчу самому рассказать всю историю той ночи, когда «Мэри Дир» легла в дрейф в бурных водах Бискайского залива. Он не задавал вопросов и не перебивал: пусть себе говорит!

А Патч оказался отличным рассказчиком, и зал внимал ему с восхищенным внимание'м. Твердыми, конкретными фразами он говорил так красочно, что создавалось впечатление, будто «Мэри Дир» плыла по залу, ржавая, покореженная, а море било в ее нос пушечными залпами. Я наблюдал за его лицом, когда он обращался к судье напрямик, как мужчина к мужчине, но меня не покидало чувство, что он все время чего–то недоговаривает. Я взглянул на председателя. Тот слегка подался вперед, обхватил рукой подбородок и слушал, поджав губы, с замкнутым, бесстрастным лицом, ничем не выдавая своей реакции.

Факты, которые излагал Патч, говорили сами за себя: атмосферное давление падает, море начинает бушевать, ветер усиливается, судно испытывает сильную качку, и его переборки шатаются при каждом подъеме на гребень волны и падении с него. Патч с самых сумерек находился на капитанском мостике вместе с Райсом. Кроме них там стояли только рулевой и впередсмотрящий. Примерно в 23.20 послышалось что–то похожее на легкий взрыв, словно очередная волна ударилась о нос судна, но пены не показалось, и пароход даже не покачнулся. Он вошел в подошву волны и медленно поднялся. Послышался еще удар, судно встряхнуло, раздался треск, и тут белая пелена скрыла всю переднюю часть судна.

Вначале никто не понял, что произошло, затем сквозь рев шторма донесся крик Раиса:

– Мы обо что–то ударились, сэр?

Потом Патч послал Раиса обследовать трюмы, и тот, вернувшись, доложил, что в два передних трюма поступает вода, особенно сильно в первый. Патч приказал запустить помпы, а сам остался на капитанском мостике. Вскоре сделалось заметно,, что нос судна словно отяжелел и зеленые волны свободно гуляют по всей носовой части. На мостике появился бледный и испуганный Деллимар в сопровождении Хиггинса. Они заговорили о том, что нужно спасаться, раз судно тонет. Вернувшийся Райе доложил, что среди экипажа поднялась паника.

Тогда Патч передал командование Хиггинсу и вместе с Райсом отправился на верхнюю палубу. Четверо матросов в спасательных жилетах уже снимали шлюпку номер три. Они были очень испуганы, и ему пришлось даже ударить одного из них, прежде чем они оставили шлюпку и вернулись к своим обязанностям.

Он собрал бригаду из десяти человек и под руководством боцмана и третьего механика послал их укрепить переборку между котельным отделением и вторым трюмом. Когда он наблюдал за их работой, рулевой доложил в машинное отделение, что в ходовую рубку просачивается дым.

Патч взял с собой с полдюжины человек и побежал в рубку. Там оказался только рулевой. Со слезящимися от дыма глазами, мучительно кашляя, он судорожно вцепился в штурвал и вел судно сквозь шторм, а вся ходовая рубка была заполнена едким дымом. Пожар бушевал в радиорубке позади капитанского мостика и немного выше его. Нет, Патч не знает, отчего возник пожар, но радиста в рубке не было: тот спустился за спасательным жилетом и заодно облегчиться и выпить кружку какао. Хиггинс ушел на корму, чтобы проверить винт. Где в это время находился Деллимар, Патч не знает. Он очень сожалеет, что рулевой погиб.

Для тушения пожара они воспользовались пенными огнетушителями, но–пламя не позволяло войти в рубку. Пожар прекратился, когда прогорела крыша и прорвавшаяся волна потушила пламя.

Ветер дул с ураганной силой, шторм достиг, не менее двенадцати баллов, и ему пришлось положить судно в дрейф, носом по ветру. Машина работала только для того, чтобы просто удержать судно. Все молились лишь о том, чтобы не сорвало чехлы с люков.

Они лежали в дрейфе около четырнадцати часов, и все это время их жизни угрожала смертельная опасность. Насосы работали исправно, а они с Райсом все время контролировали состояние переборки и удерживали экипаж от паники, чтобы тот помогал судну бороться со стихией.

Часов в шесть, после того, как он чуть ли не сутки провел без сна, Патч удалился в свою каюту. К этому времени ветер утих, и барометр показывал повышение давления. Он лег полностью одетым, а через два часа его разбудил Самюэль Кинг, стюард–ямаец, сообщив, что нигде не могут найти мистера Деллимара.

Обыскали все судно, но безуспешно: Деллимар исчез.

– Могу только предположить, что его смыло за борт, – произнес Патч и замолчал, ожидая следующего вопроса Холленда.

– Вы провели расследование?

– Да. Каждый член экипажа сообщил мне, мистеру Раису и мистеру Хиггинсу все, что видел или слышал. Насколько мы смогли определить, последним, кто видел мистера Деллимара живым, был стюард. Он видел, как мистер Деллимар вышел из каюты и по верхней палубе прошел в кормовую часть. Это было примерно в 4.30.

– И после его никто не видел? Поколебавшись, Патч ответил:

– Насколько нам удалось выяснить – нет.

– Он прошел по шлюпочной палубе? — Да.

– Выходить на эту палубу было опасно?

– Не знаю, я в это время боролся с огнем в радиорубке.

– Но все–таки, по вашему мнению, ходить по этой палубе в шторм опасно?

– Нет, не думаю: Трудно, сказать. В шторм брызги и волны достигают практически всех палуб.

– И на корме?

– Да:

– Мистер Деллимар отправился в кормовую часть судна?

– По словам Кинга – да. Холленд помолчал и спросил:

– Как вы думаете, куда отправился мистер Деллимар?

– Не знаю.

– В свете того, что вы рассказали раньше, можно предположить, что он отправился проверить, как закрыты люки задних трюмов?

– Возможно. Но в этом не было необходимости. Я сам их проверял.

– Так. Но если он пошел проверять эти люки, он должен был спуститься на заднюю часть колодезной палубы?

– Не обязательно. Он мог увидеть состояние люков и с заднего конца верхней палубы.

– А если бы он все–таки спустился, это было бы опасно?

– Да. Думаю, да. Обе колодезные палубы заливались водой.

– Понятно. Значит, больше его никто не видел?

В зале стояла мертвая тишина. Все представили себе, как старое судно Отяжелевшим от воды носом врезалось в штормовую волну, и человек, кувыркаясь в пенных брызгах морской пучины, оказался в бушующем море. В зале суда никто, конечно, не видел ничего подобного своими глазами, но всех захватила эта загадка, эта тайна. За моей спиной кто–то тихо плакал.

А Патч продолжал свой рассказ нервными, отрывистыми фразами, как бы снова переживая трагедию.

Ветер стих, море постепенно успокаивалось, и в 12.48, согласно записи в вахтенном журнале, он дал команду «малый ход» и лег на–прежний курс. После этого приказал подготовить ручные насосы и, как только нос судна перестало заливать волнами, дал задание Раису с группой матросов проверить чехлы на передних люках. Он предполагал взять курс на Брест, но, так как погода улучшилась и насосы работали исправно, изменил решение и лег на прежний курс. 18 марта ранним утром «Мэри Дир» прошла остров Уэссан. К этому времени судно шло на полной скорости. Море было спокойным, если не считать легкого ветерка, поднимавшего небольшую рябь. Однако, не очень рассчитывая на надежность передних трюмов, Патч придерживался французского берега. В 13.34 на траверзе появился остров Иль–де–Бати, в 16.12 прошли Три–агозский маяк, в 17.21 – архипелаг Сет–Иль. Все это было зафиксировано в вахтенном журнале.

В 19.46 сквозь легкий туман в четырех румбах по правому борту показался затмевающийся огонь маяка в Лез–О.

Патч изменил курс на норд 33 ост. Это позволило бы ему обойти рифы Барнуик и Рош–Дувр, оставив Ануа, маяк на юго–западном берегу Гернси, примерно в четырех милях по правому борту. Изменив курс, он известил об этом весь командный состав, уточнив, что принял решение пришвартоваться в Саутгемптоне для осмотра и ремонта.

Примерно в 21.20, когда стюард убирал после ужина, который Патч, как обычно, съел в своей каюте, послышались крики, а затем к нему ворвался Райе и сообщил, что горит задний трюм и команда в панике.

– Что именно вызвало панику? – осведомился Холленд.

– Команда считала, что над судном – проклятие, – ответил Патч. – В последние два дня я часто слышал это слово.

– И что вы по этому поводу думаете? Вы тоже считаете, что над судном тяготело проклятие?

Патч посмотрел на председателя и судей:

– Нет. По–моему, кто–то нарочно пытался устроить кораблекрушение!

В зале суда все заинтересованно зашумели. Однако Патч не выдвинул никакого прямого обвинения, а только сказал:

– Уж больно много совпадений: повреждение передних трюмов, потом пожар в радиорубке…

– Вы убеждены, что в первом трюме произошел взрыв? – уточнил Холленд.

Патч замялся:

– Да,, да, думаю, что так.

– А радиорубка?

– Если трюм взорвали, радиорубку обязательно должны были повредить – ведь это было мое единственное средство связи с внешним миром.

– Понятно. – Помолчав, Холленд задумчиво произнес: – Так вы считаете, что некто, находившийся на борту, пытался потопить судно?

– Да.

– Когда вы услышали о пожаре в третьем трюме, вы подумали, что это очередная попытка покончить с судном?

– Да, подумал.

– Вы и сейчас считаете так же? Патч кивнул:

– Да.

– Вы понимаете, что это очень серьезное обвинение?

– Да, понимаю.

Какое–то время Холленд молчал, а вместе с ним молчал и весь зал. Наконец он сурово произнес:

– На борту «Мэри Дир» находился тридцать один человек. Если пожар, подвергавший опасности жизни всех, не был случайным, это равносильно убийству.

– Да.

– И вы продолжаете утверждать, что кто–то умышленно устроил пожар?

– Да, утверждаю.

Следующий вопрос был неизбежен.

– Кого вы подозреваете?

Патч заколебался. Рассказывать о том, что Деллимар предлагал ему деньги за крушение, не имело смысла. Деллимар мертв. И он не мог поджечь рубку. Патч мог ответить только то, что у него не было времени на расследование, все его время было занято спасением судна:

г–Но потом–то вы могли подумать об этом?

– Да, я подумал. – Патч смотрел в лицо председателя. – Но решать предстоит суду.

Боуэн–Лодж в знак согласия кивнул, а Холленд вернул Патча к событиям, последовавшим за пожаром.

Они с Райсом организовали тушение пожара в трюме. Нет, Хиггинса там не было, он стоял на вахте. Но там были и второй механик, и радист, и боцман. Они вытащили брандспойты и стали поливать пламя через инспекционный люк, в то время–как остальные матросы расчехлили люк третьего трюма и частично четвертого на случай, если возникнет необходимость охлаждать переборку между трюмами. А сам Патч спустился в четвертый трюм.

– Зачем вы это сделали?

– Я хотел увидеть, насколько нагрелся металл переборки. Я боялся распространения пожара по всей кормовой части. К тому же этот трюм был заполнен лишь наполовину. Я надеялся, что по степени нагрева переборки мне удастся оценить серьезность пожара.

– Что же вы обнаружили, спустившись в инспекционный люк четвертого трюма?

– Пожар только что начался, так как переборка еще даже не нагрелась. Но это я обнаружил лишь позже…

– То есть?

Патч объяснил, что его кто–то ударил, когда он спускался по трапу, и он упал, потеряв сознание. Он рассказывал это теми же словами, что и тогда, в своей каюте на «Мэри Дир». Когда он закончил, Холленд спросил:

– Вы уверены, что вас ударили, может, вы сами поскользнулись на трапе?

– Совершенно уверен, – ответил Патч.

– Может быть, на вас что–то упало, ну, предположим, кусок металла?

Но Патч показал шрам, все еще видневшийся на его челюсти и подтверждавший, что вероятность несчастного случая исключена.

– Очнувшись, вы не увидели рядом какого–нибудь оружия, которым мог воспользоваться тот, кто вас ударил?

– Нет, не увидел. Но я его и не искал: кругом был дым, я почти задыхался, к тому же еще не пришел в себя после удара.

– Итак, вы утверждаете, будто кто–то из экипажа, вероятно человек, имевший на вас зуб, последовал за

%ами в трюм и там оглушил вас кулаком?

– Наверное, это был очень сильный человек. – Патч бросил взгляд в зал на Хиггинса и продолжил рассказ.

Очнувшись, он еще слышал крики матросов, освобождающих шлюпки. Он вскарабкался по трапу к отверстию инспекционного люка, но оно было зачехлено и плотно чем–то завалено. Его спасло то, что чехол основного люка был натянут не полностью. После долгих усилий ему удалось сложить несколько кип хлопка и по ним добраться до открытого угла люка. Когда он наконец выполз на палубу, то увидел пустые шлюпбалки. Лишь третья шлюпка висела вертикально на фалах. Машина и насосы продолжали работать, а брандспойты все еще подавали воду в третий трюм. Ни одного члена команды на борту не было.

История была невероятной, в нее почти невозможно было поверить! Патч продолжал рассказывать, как он один потушил пожар, а утром обнаружил на судне совершенно незнакомого человека.

– Это был мистер Сэндз с яхты «Морская ведьма»? — Да.

– Объясните, почему вы не приняли его предложение забрать вас с судна?

– Я не видел причины покидать судно. Хотя нос его полностью ушел в воду, непосредственной опасности затопления еще не было. Я подумал, что Сэндз известит власти, а если я буду на борту, то помогу закрепить буксирный трос и облегчу работу спасателям.

Затем он рассказал про мою безуспешную попытку перебраться на яхту и про то, как помог мне вернуться обратно и как мы уже вдвоем боролись за судно в условиях жесточайшего шторма, как обеспечивали работу машины и помп. Про Минкис не было сказано ни слова.

Согласно его заявлению, мы в конце концов покинули судно в резиновой надувной лодке, взятой из сундука Деллимара. В это время судно было уже на грани затопления. Нет, он не может точно указать координаты места, но, вероятно, где–то восточнее Рош–Дувр.

Нет, мы не видели, как затонуло судно. Резиновая надувная лодка в багаже мистера Деллимара? Ну да, это значит, что он не верил в мореходные качества судна, не доверял шлюпкам и вообще нервничал.

– Два последних вопроса, – сказал Холленд. – Это очень важные вопросы для вас и для всех, имеющих отношение к судну. – Он немного помолчал, а затем спросил: – Вы совершенно убеждены, что трюм номер один был затоплен из–за взрыва? Я хочу сказать, что в сложившихся обстоятельствах невозможно поверить, будто вы ударились о какой–то подводный риф, но это мог быть удар волны?

Патч заколебался, взглянув на судью. —

– Нет, это определенно не был удар волны, – спокойно ответил он, – волна ударила в нос «Мэри Дир» сразу после того случая. А ударились мы обо что–то или произошел взрыв, можно определить только при осмотре повреждений.

– Правильно. Но судно, вероятно, лежит на глубине двадцати морских саженей, и где именно, мы не знаем, так что провести осмотр повреждений не представляется возможным. А как думаете вы? ,

– Вряд ли я смогу сказать больше, чем уже сказал.

– Но вы полагаете, это был взрыв? – Холленд подождал, но, не получив ответа, добавил: – Принимая во внимание пожар в радиорубке, а позже пожар в третьем трюме, вы склоняетесь к мысли, что это был взрыв?

– Если на то пошло – да.

– Благодарю вас. – Холленд сел, но даже и тогда в зале никто не пошевелился. Ни шепота, ни шарканья ног. Весь зал был еще под впечатлением от услышанного.

Наконец поднялся сэр Лайонел Фолсетт:

– Господин председатель! Я был бы рад, если бы вы задали свидетелю один–два дополнительных вопроса! – Сэр Фолсетт был небольшого роста, с высоким лбом и редеющими волосами. Примечателен в нем был только голос, глубокий, рокочущий бас, выдающий огромную энергию и жизненную силу этого с виду невзрачного человека. – Свидетель ясно дал понять, что он уверен в умышленности крушения «Мэри Дир». И в самом деле: все обстоятельства дела, о которых он поведал суду, подтверждают эту уверенность. Однако я довожу до сведения суда, что стоимость судна вряд ли послужила поводом для осуществления такого опасного, так сказать, заговора. Следовательно, уместно предположить, что если заговор существовал, то целью его было получить достаточно высокую страховую стоимость груза. Я смею почтительно довести до вашего сведения, что это подлое дело принесло бы финансовую выгоду только в том случае, если груз и в самом деле продали прежде, чем погубить судно! Боуэн–Лодж кивнул:

– Я вас понимаю, сэр Лайонел. – Он взглянул на большие часы над галереей для зрителей. – Каков же ваш вопрос? •

– Он касается того времени, когда судно стояло на банке вместе с «Торре Аннунциатой» в Рангуне. По моим сведениям, экипаж «Мэри Дир» был отпущен на берег, а «Торре Аннунциата» все время была ярко освещена и на ней работали все лебедки. – Он посмотрел на Холленда: – Насколько я понимаю, показания на этот счет нам представят позже, и они позволят установить истину, однако чиновник, занимавшийся этим вопросом, получил информацию от капитана «Торре Аннун–циаты», что в то время он занимался уборкой трюмов и освобождал место для каких–то стальных труб, которые предстояло погрузить. – Он снова повернулся к Боуэн–Лоджу: – Мне бы хотелось узнать, господин председатель, слышал ли свидетель какие–нибудь разговоры об этом, когда явился на борт?

Вопрос был задан, и Патч ответил, что слышал что–то от Раиса, но тогда не придал этому никакого значения.

– Но теперь придаете? – спросил сэр Лайонел.

– Да, – кивнул Патч.

– Еще один вопрос, господин председатель! Не скажет ли свидетель, упоминал ли мистер Деллимар когда–нибудь о грузе? – Услышав отрицательный ответ Патча, сэр Лайонел сказал: – У вас не возникло ни малейших подозрений, что вы везете не тот груз, что заявлен в декларации?

– Нет.

– Задам вопрос иначе: до вас доходили какие–нибудь слухи о грузе, когда вы нанялись на судно?

– Ходили слухи, что на борту имеются взрывчатые вещества. Эти слухи были настолько упорны, что я, приняв командование судном, вывесил копию декларации на доску объявлений.

– Вы сочли опасным распространение слухов о взрывчатых веществах?

– Да.

– Вы принимали во внимание состав команды?

– Да.

– Можно ли сказать, что этих слухов было достаточно, чтобы вызвать панику у экипажа при известии о пожаре?

– Вероятно.

– Райе доложил вам, что поднялась паника. Как могло случиться, что подобный слух все же распространился по судну?

Патч невольно бросил взгляд в сторону свидетелей:

– Не думаю, что мистер Хиггинс был убежден, что в трюмы загружено то, что указано в декларации.

– Он считал, что там взрывчатые вещества, да? Почему?

– Не знаю.

– Вы его спрашивали?

– Да, спрашивал.

– Когда?

– Сразу после того, как мы прошли Уэссан. ' – И что он ответил?

– Он отказался разговаривать со мной.

– Вы можете в точности воспроизвести его слова?

– В точности?

– Да.

– Он сказал, чтобы я пошел и спросил у Таггарта или Деллимара и оставил его в покое. Оба они, конечно, были мертвы.

– Благодарю вас! – Сэр Лайонел с изящным поклоном сел на свое место.

Боуэн–Лодж снова взглянул на часы и закрыл заседание:

– Перерыв на два часа, господа! – Он встал, и вместе с ним поднялся весь зал. Пока он и заседатели не ушли из зала, все стояли.

Когда я повернулся, чтобы выйти, то увидел, что миссис Петри сидит прямо позади меня. Она улыбнулась, узнав меня. Лицо ее было опухшим и мертвенно–бледным, а глаза покраснели. Гундерсен тоже был тут. Он сидел за нею, а теперь прошел немного по ряду и беседовал с Хиггинсом. Миссис Петри вышла одна.

– Кто эта женщина? – спросил меня Хэл.

– Одна из директоров компании Деллимара. – И я рассказал ему о моем визите в офис компании. – Скорее всего, его любовница!

На улице мокрые от дождя мостовые сверкали на солнце, и мне было странно глядеть на людей, спешащих по своим делам и ничего не знающих о «Мэри Дир».

Патч стоял в одиночестве на краю тротуара. Он ждал меня, так как сразу же подошел.

– Я хотел бы вас на пару слов, Сэндз! – От долгих речей он охрип, и лицо его выглядело усталым.

Хэл сказал, что отправится в отель, где и позавтракает. Патч молча следил, как он уходит, нервно перебирая в кармане монеты. Как только Хэл удалился настолько, что не мог слышать нас, он обратился ко мне:

– Вы говорили, что ваша яхта будет готова не раньше конца месяца! – В голосе его звучали упрек, гнев и обида.

– Да. Но она оказалась готовой на неделю раньше, чем я предполагал.

– Почему же вы не дали мне знать? Я приезжал на верфь в прошлую среду, но вы уже ушли. Почему вы мне не сказали? – Он неожиданно взорвался: – Мне нужен был всего один день! Всего один день! – Он уставился на меня, буквально скрежеща зубами. – Неужели вы не понимаете – один взгляд на эту дыру в корпусе, и я бы все узнал! Тогда я мог бы сказать правду! А так… – Он глядел как загнанный зверь. – А так я не знаю, что за чушь несу и что за проклятую яму рою сам себе! Один день! Вот и все, что мне было нужно!

– Вы мне об этом не говорили. И потом, вы прекрасно знаете, что подобная инспекция должна проводиться властями!

Но я прекрасно понимал, что он хотел полной уверенности, хотел доказать, что его подозрения обоснованны.

– Все в конце концов выяснится, – сказал я, похлопав его по плечу.

– Надеюсь, вы правы, – процедил он сквозь зубы. – Молю Бога, чтобы вы были правы! – Он смотрел на меня горящими как уголь глазами. – Все усилия посадить ее на мель, на эту проклятую Минкис, напрасны… Боже мой! Я мог бы…

Внезапно он замолчал, глаза его расширились. Повернувшись, я увидел подходящую к нам мисс Таггарт.

Когда–то я видел картину под названием «Возмездие». Имя художника я не запомнил, да это и не важно, потому что ничего хорошего в картине не было. «Возмездие» следовало бы писать с Дженнет Таггарт. Безжизненное, белое как мел лицо с огромными глазами напоминало маску смерти. Она остановилась прямо перед Патчем и обрушила на него всю силу своего гнева. Не помню теперь, что она говорила, – резкие, язвительные фразы вырывались потоком. Я видел, как помертвели глаза Патча, как он вздрагивал от ударов ее хлесткого, как кнут, языка.

Он быстро повернулся и ушел, а я подумал, представляет ли она, какую боль причинила невинному человеку.

Мы быстро позавтракали и вернулись в суд. Ровно в два часа Боуэн–Лодж занял свое место. На местах для прессы теперь было уже пять человек: слетелись, как грифы, на запах скандала.

– С вашего позволения, господин председатель, – произнес Холленд, поднявшись, – я предлагаю продолжить допрос свидетелей.

Боуэн–Лодж кивнул:

– Полагаю, вы правы, мистер Холленд. Ваш первый свидетель может остаться в зале. Я знаю, ему хотят задать вопросы представители заинтересованных сторон.

Я думал, что следующим свидетелем будет Хиггинс, но Холленд вызвал Гарольда Лаудена, и я вдруг поймал себя на мысли, что еще не обдумал, как буду говорить, когда вызовут меня.

Хэл, стоя на месте свидетеля очень прямо, как подобает военному, короткими, сжатыми фразами рассказал о нашей встрече с «Мэри Дир» и о том, как следующим утром мы нашли ее покинутой.

Когда Хэла перестали терзать, настала Моя очередь. Я занял свидетельское место весь в холодном поту.

Я повторил присягу, и Холленд, глядя мне в лицо, мягко, и вежливо спросил меня немного усталым голосом, действительно ли я Джон Сэндз, чем я занимаюсь, почему я оказался на яхте «Морская ведьма» в Ла–Манше в ночь на 18 марта. Отвечая, я сам слышал, как нервно звучит мой голос. В зале стояла тишина. Маленькие, пронзительные глазки председателя внимательно наблюдали за мной, а Холленд не давал мне спуску, подгоняя вопросами.

Взглянув в зал, я увидел Патча. Он подался вперед, сцепил руки, напрягся и смотрел на меня. Я рассказал суду, на что была похожа «Мэри Дир», когда я утром оказался на ее борту. Внезапно меня осенило. Я не мог рассказать, что судно посажено на отмель Минкис, это выставило бы Патча лжецом и выбило бы почву у него из–под ног. Нет, разумеется, я не мог так поступить с ним! Наверное, я понимал это всегда, но теперь, решившись, совсем перестал нервничать. Я уже знал, что буду говорить, и стал рассказывать о том, каким я видел Патча все эти отчаянные часы, – о человеке, валящемся с ног от усталости, который в одиночку потушил пожар и продолжал бороться за судно.

Я рассказал об ушибе на челюсти, об угольной пыли, о почерневшем от дыма и копоти лице. Рассказал, как мы обливались потом в котельном отделении, чтобы поднять пар и привести в действие насосы, как экономили работу машины, запуская ее только затем, чтобы удержать поветру корму, и как водопады белой воды перехлестывали через затопленный нос. На этом я закончил, сказав только, что следующим утром мы наконец покинули судно. Затем начались вопросы.

Говорил ли Патч что–нибудь по поводу причины, заставившей экипаж покинуть судно? Не могу ли я,, хотя бы приблизительно, указать координаты «Мэри Дир» в момент, когда мы покидали ее? Считаю ли я, что судно могло бы благополучно добраться до какого–нибудь порта, если бы не шторм?

Сэр Лайонел Фолсетт задал мне те же вопросы, что ранее Снеттертон: о грузе, трюмах, Патче.

– Вы пережили с этим человеком отчаянные двое суток. Вы делили с ним страхи и надежды. Должен же он был что–то говорить, как–то комментировать события?

Я ответил, что у нас было очень мало возможности для разговоров, снова рассказал, как были мы вымотаны, как бушевало море, как мы боялись, что судно в любой момент может пойти ко дну.

Внезапно все закончилось, и я прошел на свое место в зале, чувствуя себя как выжатый лимон. Хэл схватил меня за руку и шепнул:

– Великолепно! Ты сделал из него чуть ли не героя! Посмотри на места для прессы!

Я взглянул туда и увидел, что они опустели.

– Иан Фрейзер! – Холленд снова встал, а капитан Фрейзер уже шел через зал.

Он дал обычные показания о том, как подобрал нас, после чего был отпущен, и на его место вызвали Дженнет Таггарт.

Она взошла на место свидетеля бледная как смерть, но с высоко поднятой головой и застывшим лицом, словно приготовившись к обороне. Холленд объяснил, что вызвал ее именно сейчас, чтобы избавить от мучительной необходимости выслушивать дальнейшие высказывания свидетелей о ее отце. Он мягко попросил ее обрисовать отца, каким она его видела в последний раз, рассказать о содержании писем, которые она получала из каждого порта, описать подарки, которые посылал ей отец, назвать денежные суммы, которые он переводил ей после окончания колледжа, чтобы она могла учиться в университете, рассказать, как он заботился о ней после смерти матери с тех пор, как Дженнет исполнилось всего семь лет.

– Я только недавно поняла, какой он замечательный отец, как он много работал и копил деньги, чтобы дать мне образование.

Она описала его таким, каким видела в последний раз, и прочитала суду его письмо из Рангуна. Голос ее дрожал и прерывался, когда она читала при всех строчки, дышавшие любовью и заботой.

Слушать это было очень больно, потому что человека, написавшего эти строки, уже не было в живых. Когда Дженнет закончила, в зале послышались шепот, кашель, всхлипывания и шарканье ног.

– Это все, мисс Таггарт, – сказал Холленд так же мягко, как и прежде.

Но она не ушла, а вынула из сумочки цветную открытку и стояла, зажав ее в руке и пристально глядя на Патча. Я взглянул на ее лицо, и меня охватила дрожь, когда она вымолвила:

– Несколько дней назад я получила открытку из Адена. Она задержалась на почте. – Девушка перевела взгляд на Боуэн–Лоджа: – Это от отца. Можно я кое–что прочту вам?

Он кивнул, и Дженнет продолжила:

– «Владелец нанял человека по имени Патч на должность первого помощника вместо старого Адамса. – Она не читала письмо, а, пристально глядя на Боуэн–Лоджа, цитировала наизусть: – Не знаю, что из этого получится. Ходят слухи, что однажды он намеренно посадил судно на мель. Но что бы ни случилось, знай: это будет не моих рук дело. Господь тебя храни, Дженни, вспоминай обо мне. Если все будет хорошо, я на этот раз сдержу свое слово, и мы с тобой увидимся!» – Ее голос сорвался. Зал затаил дыхание. Она была как туго натянутая струна, которая вот–вот лопнет.

Девушка протянула открытку Холленду, и тот взял ее.

– Свидетельница свободна, – проговорил Боуэн–Лодж, но Дженни повернулась и, уставившись на Патча, обрушила на него поток обвинений: он втоптал в грязь честное имя ее отца, чтобы выгородить себя. Теперь она знала правду об исчезновении «Бель–Иль» и желала довести ее до сведения суда.

Боуэн–Лодж стучал молотком по столу, а Холленд увещевал ее. Но она не прекращала свои разоблачения, обвиняя Патча и в пожарах, и в умышленном затоплении трюмов – словом, в преднамеренном крушении судна ее отца. Он сидел бледный и испуганный, а девушка кричала:

– Вы – чудовище! – С трудом удалось оттащить ее со свидетельского места. Она вдруг обмякла и послушно вышла из зала, сотрясаясь от рыданий.

Зал вздохнул с облегчением. Все старались не смотреть на Патча. Наконец Боуэн–Лодж сухо произнес:

– Вызовите следующего свидетеля!

– Дональд Мастере! – снова раздался голос Хол–ленда.

Работа суда вернулась в прежнее русло. Один за другим проходили перед судом свидетели, снова рассказывая о техническом состоянии судна, о его возрасте, представляя документы и справки.

Их показания удостоверили чиновник из Иокогамы и чиновник «Регистра Ллойда», выдавшие сертификат судну. Был также представлен сертификат, выданный инспекцией доков Рангуна на груз, отправляемый с «Торре Аннунциатой».

Потом вызвали миссис Анджелу Петри, и мужская часть зала заметно оживилась.

Она объяснила, что Торгово–пароходная компания Деллимара была создана в 1947 году как частная компания с ограниченной ответственностью мистером Деллимаром, мистером Гринли и ею. Этот торговый концерн специализировался на импортно–экспортном бизнесе преимущественно в Индии и на Дальнем Востоке. Позже мистер Гринли вышел из состава директоров, и его место занял мистер Гундерсен, занимавшийся подобным бизнесом в Сингапуре. Он вошел в состав правления, капитал увеличился, и бизнес значительно расширился. Она эффектно, по памяти, называла цифры.

– Каково сейчас положение компании? – спросил Холленд.

– Она в процессе добровольной самоликвидации.

– Это было решено до гибели мистера Деллимара?

– Да, такое решение было принято несколько месяцев назад.

– Для этого были веские причины? Немного поколебавшись, она ответила:

– Некоторые налоговые тонкости.

По залу прокатился легкий смешок. Холленд сел. Почти тотчас же поднялся адвокат Патча, маленький, сухонький человечек с пронзительным голосом:

– Господин председатель! Я бы хотел спросить свидетельницу, знала ли она, что мистера Деллимара как раз перед основанием компании судили за мошенничество?

Боуэн–Лодж нахмурился:

– По–моему, мистер Фентон, это не относится к делу!

– Я бы хотела ответить на этот вопрос, – произнесла миссис Петри отчетливым, чистым голосом. – Он был оправдан! Это было ничем не подтвержденное, клеветническое обвинение!

Фентон несколько поспешно сел, но тут же встал сэр Лайонел Фолсетт:

– Господин председатель! Я хотел бы узнать от свидетельницы, были ли куплены какие–нибудь суда к моменту основания компании?

Боуэн–Лодж повторил вопрос, но миссис Петри не рмогла ответить.

– У вас не было первоначального капитала, да? – спросил сэр Лайонел. – Получив утвердительный ответ, он констатировал: – Практически это был малый бизнес?

– Да.

– Тогда зачем было давать компании такое пышное название: «Торгово–пароходная компания»? Так ли уж это необходимо?

– Видите ли, мистер Деллимар всегда питал страсть к кораблям, он ведь когда–то служил в военном флоте и надеялся, что в один прекрасный день… Во всяком случае, – не без гордости заключила она, – в конце, концов мы все–таки стали судовладельцами!

– Вы владели «Мэри Дир», «Торре Аннунциатой», а еще?

Она покачала головой:

– Все. Только эти.

Сэр Лайонел заглянул в свои бумаги:

– Покупка «Мэри Дир» была произведена 18 июня прошлого года. А когда была куплена «Торре Аннунциата»?

Миссис Петри впервые слегка смутилась:

– Не могу вспомнить точно.

– В апреле прошлого года?

– Не помню.

– Но вы же один из директоров компании, а здесь, наверное, фигурировали крупные суммы. Вы хотите сказать, что сделка нигде не зафиксирована? – Сэр Лайонел вдруг заговорил чуть резче.

– Может быть, и зафиксирована, но я не знаю. – И быстро добавила: – Мы в то время стремительно расширялись, и все проходило через Сингапур.

– Вас не полностью информировали о делах компании, да?

Она кивнула.

– А когда мистер Гундерсен вошел в правление?

– В марте прошлого года.

– Значит, покупки судов были результатом его вступления в состав директоров?

– Полагаю, да.

Сэр Лайонел повернулся к председателю:

– Я бы хотел задать свидетельнице еще один вопрос. Как уже известно суду, «Мэри Дир» был выдан сертификат только на один этот рейс, и ее продали на лом. «Торре Аннунциата» совершила только два рейса и была продана китайцам. Я хотел бы знать, какую прибыль принесли эти сделки?

Боуэн–Лодж повторил вопрос, но она только помотала головой. Она не знала.

– За какую цену вы приобрели эти суда? – задал прямой вопрос сэр Лайонел.

– В наш офис еще не поступали эти сведения.

– Я подозреваю, вы не знаете, кто имеет эти сведения?

Она покачала головой:

– Боюсь, что не знаю. Все сделки совершались в Сингапуре.

Сэр Лайонел кивнул и сел. Миссис Петри тоже вернулась на свое место. Я заметил, что ее взгляд прикован к кому–то, сидящему за моей спиной, и догадался, что это, должно быть, Гундерсен. Она была очень бледна и выглядела испуганной.

Хэл наклонился ко мне:

– Похоже, Лайонел начинает атаку на компанию!

А я сидел и думал, что Патч, вероятно, приберегает информацию о предложении Деллимара к тому моменту, когда сэр Лайонел догадается спросить об этом. Намек адвоката Фентона был сделан достаточно бестактно, и суд не обратил на него внимания.

Миссис Петри пробралась на свое место, обдав окружающих резким ароматом духов, и я услышал, как Гундерсен холодно и гневно сказал ей:

– Почему вы молчали? Ведь я дал все цифры несколько недель назад!

Та ответила шепотом:

– Как я могу сейчас думать о цифрах? Раздался голос Холленда:

– Ганс Гундерсен!

Гундерсен произвел на суд сильное впечатление как финансист и директор компании. Он был настоящим бизнесменом, и у него в руках имелись все факты и цифры. Без всякого понуждения со стороны Холленда он объяснил суду причины своего вступления в компанию; почему они приобрели «Мэри Дир» и «Торре Аннунци–ату»; как финансировались покупки и какие ожидались прибыли.

Гундерсен холодным и резким голосом объяснил свой интерес к компании Деллимара. Сфера его финансовых интересов распространялась на Сингапур и другие порты Дальнего Востока, и ему было выгодно контролировать дела небольшой компании Деллимара. Ему подвернулся шанс приобрести по очень низкой цене два старых судна. Поскольку цены на фрахт судов повышались, он рассчитал, что через год их можно будет весьма выгодно перепродать. Он выбрал компанию Деллимара для совершения этих операций, поскольку был с ним знаком и знал, что тот намерен ликвидировать компанию по завершении сделки.

– Мой опыт бизнесмена подсказал мне, что это наиболее выгодный способ провернуть подобную операцию, – заявил Гундерсен.

В случае с «Торре Аннунциатой» его цель была достигнута: судно продали китайцам гораздо дороже, чем его купили. «Мэри Дир» оказалась не столь выгодным приобретением. Ее состояние было хуже, чем ему пытались внушить. В результате он решил, что судно совершит лишь один рейс, после которого будет продано на лом в Англии. Цена за металлолом плюс стоимость фрахта за вычетом денег, уплаченных за судно и истраченных на его ремонт, – все это принесло бы компании хоть небольшую, но прибыль. Он протянул Хол–ленду листок:

– Здесь приведены все расчеты.

Холленд передал листок Боуэн–Лоджу и сел. Председатель просмотрел цифры, кивнул и бросил взгляд на сэра Лайонела, который поднялся и задал вопрос:

– Я хотел бы узнать, кто финансировал приобретение этих судов и какими соображениями этот человек руководствовался, желая получить прибыль от сделки?

Боуэн–Лодж повторил вопрос, и Гундерсен ответил:

– Разумеется, покупку финансировал я сам, а за это получал все проценты от возросшего капитала компании.

– Другими словами, – уточнил сэр Лайонел, – вы вошли в состав директоров компании ради прибыли?

– Естественно. Я же бизнесмен, сэр.

– Это понятно, – сухо улыбнулся сэр Лайонел. – А теперь вернемся к «Мэри Дир». Вы признали, что ее техническое состояние оказалось хуже, чем вы ожидали. Как получилось, что именно на нее был погружен столь ценный груз? Это устроил мистер Деллимар?

– Нет, это устроил я, пользуясь своими связями в Сингапуре. Вы, должно быть, понимаете, что я широко известен в тамошних деловых кругах.

– Еще один вопрос. С какой целью рейсы «Мэри Дир» и «Торре Аннунциаты» совпали так, что с седьмого по одиннадцатое января оба судна оказались в Рангуне? .

– Не понимаю смысла вашего вопроса, сэр, – ответил Гундерсен. – Мистер Деллимар лично занимался всеми подробностями расписания рейсов, но, если одно судно направляется из Англии в Китай, а другое из Японии в Антверпен, их пути должны где–то пересечься.

Сэр Лайонел задал еще несколько вопросов, но Гундерсен упорно отказывался признавать какую–либо ответственность за расписание движения судов.

– Вы должны понять, я слишком занят, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Я не касался ежедневного управления делами компании.

– Но тем не менее, как только вы узнали о гибели «Мэри Дир», вы тотчас же примчались из Сингапура и остались в Англии!

– Разумеется! Я же директор компании, а это серьезное происшествие. Когда что–то случается, всегда лучше быть на месте. Особенно если учесть, что мистер Деллимар умер.

– Последний вопрос. Зачем мистеру Деллимару понадобилось идти в рейс и руководить приемом и выгрузкой груза? Согласитесь, это не совсем обычно?

– Гундерсен пожал плечами: I. – Мистер Деллимар ездил в Иокогаму по делам компании. Предполагаю, что он не был особенно богат и хотел сэкономить деньги, возвращаясь на собственном судне.

Больше вопросов не было, и Гундерсен сел на место.

В своем сером двубортном костюме, явно скроенном лондонским портным, он выглядел типичным английским бизнесменом – спокойным, компетентным и уверенным в себе.

После опроса нескольких свидетелей, освещавших в основном технические детали, Боуэн–Лодж закрыл заседание.

– Завтра в половине одиннадцатого, господа! – возгласил он.

Когда я шел вслед за Хэлом, в мой рукав вцепились чьи–то пальцы.

– Вы мистер Сэндз, не так ли? – Мне несколько неуверенно улыбалась миниатюрная седая старушка.

– Да, – ответил я, вглядываясь в ее лицо, показавшееся мне знакомым.

– Я так и подумала, но, видите ли, я никогда не уверена, что узнаю человека, – зрение, понимаете? Мне хотелось сказать вам, как я счастлива, что рядом с ним в эти ужасные дни оказался хороший друг. Вы были великолепны, мистер Сэндз!

Наконец я уловил сходство:

– Вы мать Патча, да? – И я оглянулся, поискав его глазами.

– Не надо, прошу вас! Он не знает, что я здесь. Он ужасно рассердится! Когда он приезжал ко мне в Брид–жуотер, он ничего не рассказал мне, но я сразу поняла, что у него неприятности! – Она чуть слышно вздохнула: – До этого я не видела его семь долгих лет, а это большой срок, мистер Сэндз, для такой старухи, как я. Он у. меня один, мой Гидеон. А теперь, когда его отец умер… – Она улыбнулась и похлопала меня по плечу: – Впрочем, вам не интересно слушать про мои беды! Просто я хотела, чтобы вы знали, как я счастлива, что у него есть хороший друг. – Она подняла на меня глаза: – На этот раз все обойдется… Вы согласны со мной, мистер Сэндз?

– Не сомневаюсь, – пробормотал я. – Сэр Лайонел Фолсетт явно больше озабочен грузом и компанией.

' – Да. Да, я так и поняла.

Я предложил проводить ее в отель, но она и слышать не хотела. Одарив меня робкой улыбкой, она мужественно двинулась сквозь толпу.

Хэл подошел ко мне, и мы направились к его машине. Я мельком увидел старушку, стоящую на автобусной остановке, одинокую, беззащитную и немного испуганную.

Хэл предложил переночевать у него, и, взяв со станции мой чемодан, мы поехали к его дому в Бошеме, маленьком пригороде, где на некоторых домах сохранились соломенные крыши, а зеленые лужайки спускались к реке.

В Саутгемптоне я купил вечернюю газету, где на первой странице на трех столбцах были помещены заметки: «Дочь капитана нарушила ход расследования» и «Странная история исчезновения «Мэри Дир».

Только после обеда Хэл начал задавать мне вопросы о Патче. Наконец он сказал:

– Когда ты прибыл в Питер–Порт, ты не очень–то распространялся о нем!

Он стоял у окна и смотрел на молочную пелену воды за лужайкой. На якоре стояли две яхты, и их мачты покачивались на ветру.

Повернувшись ко мне, Хэл спросил:

– Так ты знал о деле с «Бель–Иль»?

Я кивнул, пытаясь представить, что будет дальше. Эта уютная комната «с ее лампами, тусклым сиянием восточной меди, огромными тигровыми шкурами на полу совсем не походила на ту обстановку, в которой я жил последние два месяца. Даже бокал портвейна у меня в руке казался чем–то из другого мира.

Хэл подошел и сел напротив меня:

– Послушай, старик! Я не хочу совать нос не в свои дела, но насколько ты уверен в этом парне?

– Что ты имеешь в виду?

– Надо быть очень крепко уверенным в человеке, чтобы… – Он запнулся, подыскивая нужные слова. – Ну, скажем, так. Если Патч устроил крушение – умышленно устроил, – тогда он убийца. По закону он может быть обвинен в преступной халатности, но перед Богом он виновен в убийстве.

– Он этого не делал!

– Ты уверен?

– Абсолютно!

Сказав это, я задумался: а почему я так в этом уверен?

– Я рад! Потому что, давая показания, ты все время выгораживал его. Ты выбирал выражения, о чем–то умалчивал, иногда места себе не находил от страха. Ну, ну, не волнуйся! Думаю, что другие этого не заметили. Я заметил только потому, что хорошо тебя знаю, и потому, что уже в Питер–Порте ты что–то скрывал! – Он замолчал, отпил портвейна и промолвил: – Будь все же осторожен. Я знаю Лайонела Фолсетта по клубу, да и не раз видел, как он работает. Смотри не попадись ему в когти!

Глава 3

Дул сильный ветер, тротуары блестели от прошедшего дождя, когда следующим утром мы с Хэлом подъехали к зданию суда. Заседание началось ровно в 10.30 с рассмотрения показаний, касающихся груза. Затем был вызван врач, который объяснил, что вполне возможна смерть пациента от отсутствия спиртного, если тот был хроническим алкоголиком. Все это время в зале суда ощущалось если не беспокойство, то нервное ожидание чего–то. Галерея для зрителей была забита до отказа, места для прессы заполнены целиком. Наконец Холленд провозгласил:

– Альфред Хиггинс.

Пока Хиггинс протискивал между рядами свое грузное тело, направляясь к месту свидетеля, зал затих так, что бой часов в одиннадцать, когда Хиггинс принимал присягу, прогремел громом.

Ему сорок три года, сообщил Хиггинс, а когда его спросили об образовании, объяснил, что начал трудовую жизнь на барже отца, с которым ходил до пятнадцати лет преимущественно в восточных регионах. Потом он оказался замешанным в каком–то контрабандном скандале и удрал без билета на «банановом» судне. После этого он остался на море, перебираясь с корабля на корабль, и избороздил все морские трассы на разных судах: и на парусниках, и на грузовых, и на пассажирских лайнерах, и на буксирах, и на каботажных. Он выкатывал их названия одно за одним из своей луженой глотки, словно читая «Регистр Ллойда».

Свой рассказ о «Мэри Дир» он начал с Иокогамы. По его словам, судно напоминало гигантскую ловушку с болтающимися заклепками, лязгающей обшивкой – одним словом, груда хлама, подобранная в Китайском море. О капитане Таггарте он сказал:

– Вся команда знала, что он допивался до чертиков. Первый помощник Адаме заболел желтухой, а третий помощник Райе был двадцатичетырехлетним молокососом, совершающим свой второй рейс с сертификатом вахтенного офицера.

Из его показаний следовало, что только он, Хиггинс, являлся единственным из командного состава, на кого можно было положиться.

Хотя Хиггинс внешне напоминал вьючного буйвола, в нем было что–то впечатляющее, когда он давал показания хриплым, громоподобным голосом.

Сингапур, Рангун, Аден… и дальше он стал рассказывать о том же, о чем уже поведал Патч, но по–своему освещая события. Команда, говорил он, считала «Мэри Дир» старой, разбитой лоханью, а Патча – слишком придирчивым. Но этого и следовало ожидать, когда человек с такой скверной репутацией снова принимает командование судном.

Уже в Бискайском заливе нервный, властный Патч поссорился с владельцем и со всем командным составом, кроме, конечно, Раиса.

– Уж тот–то был, как говорится, пай–мальчик! – подмигнул Хиггинс.

Когда разговор пошел о шторме, о затоплении первого трюМа, о пожаре в радиорубке, Хиггинс напрямик излагал голые факты. Когда вода стала затоплять трюм, он спал в своей койке. Он отправился в ходовую рубку и оставался на вахте до 10.00 следующего утра, одиннадцать часов подряд. Потом он организовал более тщательные поиски мистера Деллимара. Нет, Патч ему ничего не приказывал, он сделал это по своей инициативе, как только сменился с вахты. Он не может поверить, что мистера Деллимара, в прошлом морского офицера и хорошего командира, смыло волной. В общей сложности он провел без сна сорок два часа.

– Вы хорошо относились к мистеру Деллимару? – спросил Холленд.

– Я никак к нему не относился! Просто он был свой парень, вот и все!

– Вы советовали мистеру Патчу в какой–то момент покинуть судно?

– Да, если так можно выразиться. Мы это обсуждали с мистером Деллимаром.

– Почему?

– Потому что мы знали, что это за корыто. В Сингапуре мы уже прошли через два шторма. Патч этого не хлебнул. А в заливе–то было не в пример хуже, чем в Сингапуре!

– Вы тоже подумали, что в переднем трюме произошел взрыв?

– Да ничего я не подумал! Я знал, что посудина гнилая, а–взяли мы чертовски много груза. Мы тогда думали, что она все–таки выдержит. Если вы намекаете, что мы испугались, вспомните же, каково нам пришлось! Десять к одному, что шлюпки в такой шторм не спустить, не говоря уже о том, чтобы удержаться на плаву. Требовалось мужество, даже чтобы подумать о том, как сесть в эти шлюпки, особенно мистеру Дел–лимару, который в войну хлебнул и не такого. Уже позже, когда мы легли в дрейф, дела пошли лучше, и я подумал: «Чем черт не шутит, может, и пронесет!»

Потом он стал рассказывать о пожаре в кормовом трюме и о том, как они покинули судно. Да, это было около 21.20. Первым пожар обнаружил кочегар Уэст. Он вышел из машинного отделения и увидел дым из люка третьего трюма. Уэст сразу же по телефону доложил об этом на капитанский мостик. Там в этот момент оказался Райе, и Хиггинс послал его проверить доклад и известить мистера Патча. В своих показаниях Хиггинс ни разу не назвал Патча капитаном.

– И что же потом? – спросил Холленд.

– В последующие четверть часа я ничего не слышал. Но исходя из того, что были включены огни на стреле кормового крана и на палубе суетилось много народу, я понял, что с пожаром справятся.

Потом на мостике появился мистер Патч, взбешенный, весь в саже, и сказал, что отдал приказ на всякий случай подготовить шлюпки к спуску на воду.

Я спросил его, не поручит ли он мне тушить пожар, но он ответил, что этим занимается Райе. Мне показалось, что он был растерян, будто не мог на что–то решиться, а потом прибежал Райе в совершеннейшей панике и сказал, что пожар усилился. Тогда Патч приказывает ему передать всем, что следует покинуть судно. А мне говорит: «Мистер Хиггинс, известите машинное отделение и займитесь тушением пожара».

Раису он приказал заняться верхней палубой и позаботиться о том, чтобы не было паники. Больше я его не видел, – заключил Хиггино»

Последующие события можно назвать образчиком того, каким бедствием может обернуться отсутствие командования. Хиггинс и его люди боролись с огнем в течение следующих пятнадцати минут, но пожар не унимался. Люди были испуганы. Они верили, что над судном тяготеет проклятие, а в трюмах находится взрывчатка. Хиггинс послал Раиса сказать Патчу, что он больше не может держать людей в этом аду, но Райе, вернувшись, сказал, что не смог нигде найти Патча.

– К тому времени, – сказал Хиггинс, – поднялась настоящая паника, некоторые уже садились в третью шлюпку. Мне ничего не оставалось, как дать приказ покинуть судно. Все кинулись к шлюпкам.

Поднявшись на верхнюю палубу, Хиггинс увидел, как за висящую на фалах третью шлюпку цепляется человек. Первая шлюпка была пуста и разбита о борт судна. С помощью кулаков он навел кое–как порядок и организовал погрузку людей на две оставшиеся шлюпки. Раису он поручил четвертую шлюпку и подождал, пока она благополучно спустилась на воду. Затем он спустил на воду свою шлюпку. И к тому времени, когда его шлюпка коснулась воды, он потерял из виду шлюпку Раиса: ведь судно шло на приличной скорости.

– Вы хотите сказать, – спросил Холленд, – что покинули судно, когда оно шло под парами?

– Да. По приказу мистера Патча я приказал персоналу машинного отделения покинуть судно. Когда я приказал им садиться в шлюпки, они не получили указания остановить машину, а после всем было уже не до того.

– Но если вы отдали приказ…

– Да какой черт повиновался приказам? – взорвался Хиггинс. – Патч исчез, испарился! Одна шлюпка уже висела на шлюпбалке, и все люди из нее вывалились в море; другая вдребезги разбилась о борт. Матроны были в панике. Любой, кто спустился бы вниз, имел бы шанс, поднявшись наверх, обнаружить, что последние две шлюпки ушли. Единственное, что мы с Райсом могли сделать, так это помочь всем отплыть спокойно!

– Но Боже мой! – воскликнул Холленд. – Вы же опытный моряк и могли бы взять под контроль…

Хиггинс резко перебил его:

– Вы что, ничего не соображаете? Неужели не можете представить себе, каково нам пришлось? Патч исчез, команда в панике, а пожар бушует в трюме с взрывчаткой!

– Но там же не было никакой взрывчатки!

– А нам откуда было это знать?

– Вы слышали от предыдущих свидетелей, что в ящиках, погруженных в Иокогаме, находились авиационные моторы. Не было никаких оснований считать…

– Это теперь мы знаем, что там были моторы, – быстро произнес Хиггинс, – а я говорю вам про то, что мы думали тогда! Мы думали, будто там взрывчатка!

– Но вы же видели декларацию, – напомнил ему Холленд. – Мистер Патч даже вывесил ее копию на доску для объявлений.

– Ну и что? – рассердился Хиггинс. – Команда не всему верит, что вывешено на доске. Позвольте заметить, мистер, матросы на судах вроде «Мэри Дир» не очень–то доверяют декларациям! Мы, может быть, не так учены, но уж и не дураки! Декларация – не более чем клочок бумаги: кто–то на нем что–то написал, чтобы простаки поверили! Я, во всяком случае, на это смотрю так, а уж я знаю, что говорю!

Казалось, председатель должен был бы дать отпор такому взрыву, но он промолчал. Хиггинса приняли таким, как он был: грубым, самодовольным человеческим отребьем. В некотором смысле он был великолепен. Он выделялся на этом скучном суде, но не властью своей неотесанной личности. Он выделялся потому, что был не таким, как все: он был необузданным пиратом, ни в грош не ставящим любые авторитеты.

– Другими словами, – продолжил Холленд, – вы навидались многого на судах всего мира. А теперь скажите, встречались ли вы с такими обстоятельствами, какие сложились на борту «Мэри Дир»?

Хиггинс подумал, закусив губу, помотал головой и сказал:

– Нет, не могу припомнить.

– Вернемся к затоплению передних трюмов. Вы сказали, что не считаете это следствием взрыва.

– Я ничего такого не говорил. Я сказал, что об этом не думал, во всяком случае тогда. Там и без того было о чем подумать! Я–то не был на капитанском мостике!

– А каково ваше мнение теперь?

– Не знаю, что и сказать вам!

– А как насчет пожаров? Они возникли сами собой?

– Вот пожары – другое дело! – Маленькие, хитрые глазки Хиггинса устремились на Патча, который следил за свидетелем с напряженным лицом.

– Вы думаете, это был поджог?

– Да, я считаю так.

– Вы подозреваете кого–нибудь?

– Не знаю. Но я сразу понял, что мы влипнем в какую–нибудь передрягу, как только вот этот попал на наше судно! – Он кивнул своей тяжелой, как тумба, головой в сторону Патча. – Ежу ясно, что с такой репутацией должность за здорово живешь не получишь, да и капитан умер так кстати.

– Вы кого–то обвиняете в смерти капитана Таггар–та? – несколько осуждающе спросил Холленд.

– Никого я не обвиняю. Но ведь кто–то стащил у бедняги выпивку! А я должен сказать, она шла ему только на пользу!

Холленд сел, а в зале суда послышался возбужденный шум.

Фентон поднялся с места и заявил:

– Это позорное, ни на чем не основанное обвинение! Председатель согласился с ним и задал Хиггинсу

вопрос:

– Правда ли, что Таггарт обвинял в этом командный состав?

Хиггинс кивнул.

– И вас тоже?

– Старый черт бредил! – в сердцах заявил Хиггинс.

– Значит, обвиняя вас, он бредил, а обвиняя мистера Патча – нет? – ледяным голосом спросил Боуэн–Лодж.

– Да мне мало проку от его смерти, – пробормотал Хиггинс. – Я только хотел сказать, что у капитана Тагтарта кончилось спиртное. – Хиггинс помотал головой. – В Адене торговец принес ему на судно немало этого пойла. Зараз столько не выпьешь, кишка тонка.

– И как вы отнеслись к его обвинению? Приняли всерьез?

– Еще чего! Когда человек бредит, не знаешь, что и говорить. – Похоже, Хиггинс растерялся, не понимая, куда заведут его эти вопросы. – Может, была у него выпивка, а может, нет, – хрипло пробормотал он. – Может, кто–то и стянул у него – не знаю. Знаю только, что мы обыскали все это проклятое судно, чтобы осчастливить его, но не нашли ни бутылочки! Знай мы, что он помрет без этой дряни! Кое–кто вез контрабанду, так уж отломили бы ему, как говорится, в помощь.

Боуэн–Лодж кивнул, и на Хиггинса набросился Фентон с вопросами по поводу приказа покинуть судно». Он пытался заставить его признаться, что Патч не давал такого приказа, смущал его, копался во всех мелочах. Однако подвергать Хиггинса перекрестному допросу было нелегким делом. Из каждого его ответа становилось ясно: он не доверяет Патчу и ни за что не отступит от своих показаний.

Сэр Лайонел повел себя иначе. Его интересовал только груз. Что заставило свидетеля поверить, будто в ящиках, погруженных в Иокогаме, были взрывчатые вещества? Обнаружил ли он что–нибудь тревожное при погрузке?

Когда председатель повторил вопрос, Хиггинс ответил, что в то время он еще не входил в командный состав судна.

– Когда же вы были наняты вторым помощником? – спросил Боуэн–Лодж.

– За день до отплытия. К тому времени судно было уже загружено, люки трюмов зачехлены и судно стояло в фарватере.

– Вас ознакомили с декларацией?

– Нет, я увидел ее позже.

– Так почему же вы сочли, что на борт взята взрывчатка?

– В доках ходили такие слухи.

– А среди экипажа?

– Тоже.

– Вы когда–нибудь видели, чтобы взрывчатые вещества паковали в ящики и помечали как авиационные моторы?

– Нет, но я слышал, что иногда взрывчатые вещества выдавали за что–то другое, чтобы избежать, как бы вы сказали, санкций.

– Но у вас не было никаких доказательств, что в ящиках находится совсем не то, что написано в декларации?

– Нет.

– Вы старались пресечь эти слухи?

– Ну, если честно, то нет. – Хиггинс впервые показался неуверенным.

– Почему?

Шея Хиггинса напряглась и побагровела.

– А зачем, если уж на то пошло? Меня это не касалось.

Боуэн–Лодж, подняв бровь, взглянул на сэра Лайонела. Следующий вопрос касался тех четырех дней, когда судно стояло на банке в Рангуне.

Да, признался Хиггинс, он сошел на берег вместе с остальными. А почему бы и нет? Не каждый день владельцы отпускают команду на берег на двадцать четыре часа, возмещая все затраты. Причина? Мистер Деллимар был хорошим парнем и знал, как обращаться с матросами!

– Когда вы вернулись на судно, – сэр Лайонел снова задавал вопросы прямо свидетелю, – говорили ли вы с кем–нибудь из экипажа «Торре Аннунциаты»?

– Да, я говорил с первым помощником, парнем по имени Слейд. Он пришел к нам на судно, чтобы выпить со мной и с шефом.

– Вы спросили его, чем они занимались на судне?

– Нет. Но Слейд сам рассказал, что из–за канцелярской путаницы им пришлось освобождать место в трюмах, чтобы загрузить какие–то стальные чушки.

– Вы говорили об этом с Адамсом?

– Нет.

– Но вы виделись с ним, когда вернулись на «Мэри Дир»?

– Да.

– Не намекал ли он, что команда с «Торре Аннунциаты» сгружала груз с борта «Мэри Дир»?

– Нет. – И быстро добавил: – Если бы случилось нечто подобное, он бы знал, потому что, когда я встретил его, он был на ногах и чувствовал себя прилично, пролежав два дня в постели.

– Если Адаме был болен, то вы, как я понимаю, отвечали за погрузку хлопка?

Хиггинс кивнул, и сэр Лайонел задал ему вопрос:

– Вы не заметили никаких изменений в положении груза?

– Нет, не могу сказать.

– Вы совершенно уверены в этом?

– Конечно, уверен.

Сэр Лайонел выставил вперед свою маленькую головку и неожиданно жестко и сурово спросил:

– Как вы можете быть уверены? Вы же сказали, что нанялись на судно после погрузки?

Но Хиггинса не так–то просто было сбить с толку. Он провел языком по сухим губам, и только это выдало его замешательство.

– Может быть, я и не был там во время погрузки, но я был, когда мы разгружали японский хлопок и вискозу. Я специально приметил, как укладывались ящики, потому что знал: мне придется грузить кипы хлопка–сырца, как только они будут готовы. Сэр Лайонел кивнул:

– Еще один вопрос. Вы сказали, что оказались на борту «Мэри Дир» за день до отплытия. Как это получилось?

– Ну, до этого меня не брали.

– Вас нанимал капитан Таггарт?

– Нет, мистер Деллимар. Капитан Таггарт лишь подписал бумаги. Меня нанимал мистер Деллимар.

– Почему?

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Хиггинс.

– Я спросил, почему он вас нанял? Вы были единственным, кто претендовал на эту должность?

– Да нет, не совсем… Я хочу сказать… – Хиггинс взглянул в зал и снова облизал губы. – Все получилось не так. . — ~ .

– Вы хотите сказать, что должность вам предложили не так, как обычно? Вас нанимал лично мистер Деллимар?

– Ну да.

– Будьте любезны, объясните суду, как именно это произошло?

Хиггинс замялся:

– Ну, так получилось, что мы встретились, ему был нужен второй помощник, а мне работа, вот и все.

– Где вы встретились?

– В каком–то баре на берегу. Названия не припомню.

– Вы заранее договорились о встрече? Хиггинс покраснел, и жилы на его шее надулись.

– Да, договорились! – Он произнес эти слова сердито, словно бросая вызов сэру Лайонелу.

Но сэр Лайонел лишь проговорил:

– Благодарю вас. Это я и хотел узнать.

Он сел, установив для себя два факта: если компания Деллимара планировала крушение, то перемещение груза в Рангуне представляло хорошую возможность для этого; Хиггинса же выбрали орудием для совершения этой операции. Правда, ничего определенного против Хиггинса у него не было, и это, как он потом признавался Хэлу, не на шутку тревожило его. Ему требовались веские доказательства, чтобы защитить своих клиентов, отказывающихся платить страховку. Окончательную решимость ему придали показания других оставшихся в живых, и особенно показания рулевого Юлза, который был на капитанском мостике вместе с Хиггинсом, когда начался пожар.

Юлз был робок, застенчив и давал показания заикаясь, но тем не менее с непоколебимой настойчивостью утверждал, будто Патч отдал приказ быть готовыми покинуть судно. Адвокат Патча оказался на высоте и так напугал свидетеля, что Юлз все время бросал жалобные взгляды на Хиггинса, словно ища поддержки. Однако тот даже не пошевелился.

Юлза допрашивали последним перед перерывом на ленч. Хэл мог бы и не говорить мне, что Патчу придется несладко, когда за него снова примутся различные адвокаты. Но ведь суд еще не добрался до истины. Да и где она, эта истина?

Хэл задал мне этот вопрос за ленчем, и я смог только ответить:

– Бог ее знает!

– Деллимар не мог поджечь трюм, – рассуждал Хэл. – К тому времени он был уже мертв. Наверняка это сделал Хиггинс!

По–видимому, Боуэн–Лодж за ленчем тоже подумывал об этом, потому что, когда заседание возобновилось, он опять вызвал Юлза и дотошно расспросил его о поведении Хиггинса во время вахты.

Юлз поклялся, что Хиггинс с 20.00 находился на капитанском мостике и ни разу никуда не отлучался. Позже Барроуз, первый механик, показал, что с 17.00 до 20.00 Хиггинс играл в покер с ним и двумя членами экипажа, впоследствии утонувшими.

Оставшиеся в живых один за другим заходили на свидетельское место, и каждый по–своему подтверждал, что над судном висело проклятие, что на борту была взрывчатка и что посудину умышленно хотели пустить ко дну.

Ясно становилось, что с такой командой трагедии было трудно избежать.

Наконец Холленд вызвал Патча. Тот занял место свидетеля и, слегка ссутулившись, вцепился в перекладину пальцами, такими же белыми, как его лицо. Он выглядел больным и встревоженным, а уголок рта подергивался в нервном тике.

Боуэн–Лодж стал расспрашивать его о мельчайших подробностях всех приказов, которые он отдавал с момента начала пожара. Он снова заставил его вспомнить все с той минуты, как Райе ворвался в его каюту и доложил о происшествии. Патч в точности повторил свой рассказ, не изменив ни слова. Боуэн–Лодж слегка пожал плечами, и к допросу приступил Холленд. И все время чувствовалось, что Патч что–то скрывает! Это было видно по затравленному выражению его лица и напряженному, дрожащему телу. Вопросы задавались снова и снова, а Патч твердо держался своего утверждения, что его сбили с ног, а пожар был умышленным.

– Да, но кто устроил пожар? – спросил Боуэн–Лодж. Патч ответил вялым, бесцветным голосом:

– А это пусть решит суд.

После этого мяч был «переброшен адвокатам заинтересованных сторон, и те начали терзать его вопросами о Таггарте, Деллимаре; об отношениях с экипажем, о мореходных качествах «Мэри Дир». Наконец адвокат Ассоциации морских офицеров снова перевел разговор на приказы, которые он отдавал в ту ночь, когда было покинуто судно. Боуэн–Лодж стал поглядывать на часы.

Поднялся сэр Лайонел и снова завел речь о грузе. Если бы Патч сказал, что ящики были пусты или в них было что–то иное, а не злополучные моторы, сэр Лайонел удовлетворился бы. Но Патч не мог сказать этого, и сэр Лайонел продолжал вопросы, пока не исчерпал все свои возможности. Он замолчал, собираясь сесть, но вдруг подался вперед, посмотрел в свои заметки и обратился к Боуэн–Лоджу:

– Вероятно, господин председатель, следовало бы поинтересоваться у свидетеля, как он оказался на борту «Мэри Дир»?

Вопрос был задан, и ничего не подозревающий Патч ответил, что он уже рассказал суду, как был нанят вместо мистера Адамса, заболевшего желтухой и попавшего в госпиталь.

– Да, да, конечно, – нетерпеливо произнес сэр Лайонел. – Но я хотел спросить, кто вас нанял – капитан Таггарт или мистер Деллимар?

– Капитан Таггарт.

– Он сошел на берег и сам выбрал вас?

– Нет.

– Так кто же вас выбрал?

Голос сэра Лайонела звучал уже устало. Создавалось впечатление, что ему уже все надоело.

– Мистер Деллимар.

– Мистер Деллимар? – Лицо сэра Лайонела внезапно оживилось. – Это произошло во время частной встречи в каком–нибудь баре? По предварительной договоренности? – не без сарказма задал он свой вопрос.

– Нет. Мы встретились в агентстве.

– В агентстве? Значит, там были, наверное, и другие безработные моряки?

– Да, двое.

– Почему же мистер Деллимар выбрал именно вас?

– Остальные отказались, узнав, что вакансия открыта на «Мэри Дир».

– А вы не отказались! Почему? – Не услышав ответа, он снова повторил: – Почему?

– Потому что мне нужна была работа.

– Как долго вы были без работы?

– Одиннадцать месяцев.

– А до этого вы не могли подыскать ничего получше, чем должность второго помощника на жалком итальянском пароходике «Аполло», совершавшем каботажные рейсы между портами Восточной Африки. Не считаете ли вы странным, что человек с вашей репутацией вдруг становится первым помощником на океанском судне водоизмещением шесть тысяч тонн? – Не дождавшись ответа, он повторил: – Не находите ли вы это странным?

Чувствуя на себе взгляды всех присутствующих, Патч сказал только:

– Я никогда об этом не задумывался.

– Вы никогда об этом не задумывались! – Сэр Лайонел уставился на Патча, всем своим видом показывая, что не верит ему. Он повернулся к Боуэн–Лоджу: – Может быть, господин председатель, вы попросите свидетеля подробнее осветить события, происшедшие в ночь с третьего на четвертое февраля девять лет назад в районе Сингапура?

Патч крепче ухватился за перекладину. Он выглядел измученным, загнанным в угол. В зале началось оживление, словно по нему пронесся первый порыв шторма. Боуэн–Лодж взглянул в бумаги.

– «Бель–Иль»? – осведомился он и шепотом спросил: – Вы считаете это необходимым, сэр Лайонел?

– Абсолютно, – твердо и категорически ответил тот. Боуэн–Лодж взглянул на часы и задал Патчу вопрос.

Тот, застывший, хмурый, ответил:

– Все изложено в рапорте, сэр.

Боуэн–Лодж взглянул на сэра Лайонела с немым вопросом: собирается ли он развивать эту тему?

По тому, как Фолсет смотрел на Патча, как выставил вперед маленькую головку, словно готовясь ударить, стало ясно, что собирается. И впрямь, сэр Лайонел ледяным тоном произнес:

– Я прекрасно знаю, что изложено в рапорте, но считаю, что суд должен услышать эту историю из ваших уст.

– Не мне комментировать события, когда суд уже вынес приговор, – произнес Патч натянутым, сдержанным тоном.

– Я не прошу от вас комментариев, я прошу изложить факты.

Патч невольно хлопнул рукой по перекладине:

– Не вижу, какое отношение к «Мэри Дир» имеет то происшествие! – возмущенно и резко произнес он.

– А уж это не вам решать! – одернул его сэр Лайонел и нанес удар: – Имеются кое–какие совпадения!

– Совпадения? – уставился на него Патч и выпалил, снова стукнув по перекладине: – Боже мой, конечно, имеются! – Он повернулся к Боуэн–Лоджу и яростно крикнул: – Вы хотите мерзких подробностей? Хорошо. Я был пьян! Мертвецки пьян! По крайней мере, такие показания дал Крейвен. Тогда в Сингапуре стояла жара, как в раскаленной печи… – Патч не сводил глаз с лица председателя, но не видел его. Перед его внутренним взором был Сингапур в тот день, когда вдребезги разбилась его карьера. – Влажная, потная, знойная жара, – бормотал он. – Я помню это, я помню, как вывел «Бель–Иль» в море. Больше ничего не помню.

– Вы были настолько пьяны? – спросил Боуэн–Лодж почти мягко.

– Да, полагаю, что так… в некотором смысле. Я выпил немного, совсем недостаточно, чтобы меня вынесли замертво. – Он подумал и добавил: – Мы сели на мель на Анамбасских островах в 2.23 утра в штормовом прибое и разбили у судна всю корму.

– Вы знаете, – тихо произнес сэр Лайонел, – что с тех пор пошли разговоры, будто вы сделали это из–за страховки?

Патч взглянул на него.

=; Вряд ли я мог не знать этого, – с едким сарказмом сказал он, – если учесть, что все эти годы я с трудом мог заработать на жизнь избранной мною профессией. – Он снова повернулся к председателю: – Тут говорили, что я приказал идти заданным курсом, и доказательством этого служат записи в вахтенном журнале, сделанные моей рукой. Крейвен – второй помощник – показал, что он спустился в мою каюту, чтобы обсудить это, а я накричал на него. Потом, оказавшись в затруднительном положении, он снова зашел ко мне, чтобы предостеречь, но, как он сказал, я уже был в пьяном оцепенении. Не добудившись меня, он вернулся на мостик и на свою ответственность изменил курс. Но было уже поздно. Такова его версия, и он так рьяно отстаивал ее, что все, даже мой адвокат, поверили ему. – Патч повернул голову и посмотрел в зал, на Хиггинса. – Боже мой, – повторил он, – еще бы тут не быть совпадениям!

– Каким именно? – недоверчиво спросил сэр Лайонел.

Патч снова повернулся к нему. Больно было видеть, как легко он выходит из себя.

– А вот каким, – почти закричад он. – Крейвен лгал. Запись в журнале была подделана. «Бель–Иль» принадлежала кучке греков, мошенников из Глазго. Они оказались на грани банкротства. Страховка спасла их. Все это попало в газеты спустя шесть месяцев. Тогда и поползли слухи.

– И вы тут, конечно, ни при чем? – спросил сэр Лайонел.

– Конечно.

– И Крейвен подсыпал вам в питье наркотик? Вы на это намекаете?

Такой поворот дела окончательно подкосил Патча.

– Да, – пробормотал он, совершенно опустив руки. Но Боуэн–Лодж тотчас же вмешался: .

– Вы намекаете на сходство между кучкой греков и компанией Деллимара?

Патч встрепенулся, словно принимая бой.

– Да, да, именно об этом я и говорю! – почти закричал он.

Адвокат компании Деллимара заявил протест* сказав, что это чудовищное обвинение, недопустимая клевета на человека, который был уже мертв к началу пожара в трюме. Боуэн–Лодж согласился, но осторожно сказал:

– Конечно, конечно, мистер Смайлз, вы правы, если у свидетеля нет веских причин для такого заявления. – Повернувшись к Патчу, он спросил: – У вас есть причины для подобного заявления?

«Теперь," — подумал я, – теперь он должен рассказать о предложении Деллимара. Есть у него доказательства или нет – у него не осталось другого выхода».

Однако Патч снова начал говорить о ликвидирующейся компании, о мотиве, о предоставившейся возможности, о выгоде от гибели судна.

– Зачем его владельцу понадобилось находиться на борту? Ведь этот рейс длился почти пять месяцев! Просто смешно директору компании так непроизвольно тратить свое время без особой причины! И такая причина была! – заявил он.

Возмущенный Смайлз вскочил, но его опередил Боуэн–Лодж:

– Вы, кажется, забыли, почему экипаж покинул судно, которое в конце концов погибло! Вы обвиняете мистера Деллимара в поджоге третьего трюма?

Патч встрепенулся:

– Нет!

– К тому времени он уже был мертв?

– Да, – прошептал Патч.

Тогда Смайлз поинтересовался, какие причины могли побудить компанию погубить свое судно?

– Оно предназначалось на слом, – продолжал он. – И в цифрах, которые представил суду мистер Гундерсен, господин председатель, вы найдете, что цена лома чуть выше пятнадцати тысяч фунтов стерлингов. Судно было зафрахтовано на тридцать тысяч фунтов стерлингов. Свидетель таким образом утверждает, будто сумма в пятнадцать тысяч фунтов стерлингов явилась достаточным мотивом, чтобы побудить компанию подвергнуть опасности жизни всего экипажа судна.

– Вопрос о мотиве, – пояснил Боуэн–Лодж, – не является предметом данного расследования. Нас сейчас интересуют только факты. – И он вопросительно взглянул на сэра Лайонела.

– На этом этапе, – уточнил сэр Лайонел и попросил позволения задать свидетелю вопрос: поджигал ли он в ночь на тринадцатое марта трюм номер три или, может быть, способствовал возникновению пожара?

По залу суда пронесся легкий шумок. Адвокат и председатель неотрывно глядели друг на друга. Затем Боуэн–Лодж медленно повернулся лицом к Патчу и тихо, но отчетливо произнес:

– Полагаю, мой долг предупредить вас, что, по моему мнению, гибель «Мэри Дир» станет предметом расследования другого суда. Если вы не хотите, то можете не отвечать на мой вопрос.

И он повторил вопрос сэра Лайонела.

– Нет, я не поджигал, – ясно и твердо заявил Патч и, повернувшись к сэру Лайонелу, добавил: – Если я поджег судно, зачем тогда мне было тушить пожар?

– Это было сказано очень удачно, но сэр Лайонел лишь пожал плечами:

– Еще не известно, может быть, «Мэри Дир» села на мель на ближайших рифах где–нибудь у берегов Франции, только отчасти сгорев! Конечно, улики было бы лучше утопить. Это было не трудно – начинался шторм; но тут появился мистер Сэндз…

Боуэн–Лодж предостерегающе кашлянул, и сэр Лайонел пробормотал слова извинения.

Председатель посмотрел на часы, посовещался с заседателями и закрыл заседание до десяти тридцати завтрашнего утра.

Сначала никто даже не шевельнулся, потом все повставали с мест, а я все сидел, совершенно ошеломленный такой несправедливостью. Бросить в лицо человеку его запятнанную репутацию, без всяких улик всенародно подвергнуть сомнению правдивость его слов…

Патч все еще стоял, неподвижно застыв на свидетельском месте, а сэр Лайонел, копаясь в бумагах, безмятежно улыбался шутке какого–то адвоката.

Наконец Патч двинулся к выходу, и я, ни секунды не раздумывая, ринулся к нему, но Хэл остановил меня:

– Оставь его в покое! Бедняге нужно все хорошенько обдумать.

– Что обдумать? – рассердился я, возмущенный несправедливостью.

– Что он скажет завтра, – ответил Хэл. – Он еще не рассказал всю историю, и Лайонел Фолсетт, чувствую, это понял. Он может рассказать ее завтра или в уголовном суде, но когда–нибудь он ее расскажет!

– Уголовный суд? Да, думаю, до этого дойдет, – пробормотал я. Но прежде истина должна быть открыта. А истина, какова бы она ни была, лежит на Минкис!

– Я должен переговорить с ним! – сказал я Хэлу, внезапно приняв решение, и стал протискиваться к Патчу.

Я позвал его, но он меня не услышал. Казалось, он забыл обо всем, кроме желания поскорее убраться отсюда. Я поймал его за рукав, и он нервно вздрогнул:

– А, это вы! – Он весь дрожал. – Ну что?

Я уставился на Патча: его измученный, загнанный вид ужаснул меня. На лбу у него еще блестели бисеринки пота.

– Боже мой, почему вы им все не рассказали? – спросил я.

– Что не рассказал? – спросил он без всякого выражения.

– О Деллимаре! Почему вы ничего не сказали? Он сверкнул глазами, но тут же отвел взгляд.

– А как я мог? – вздохнул он.

Я начал говорить ему, что суд имеет право знать правду, на что он ответил:

– Бросьте это, ладно? Бросьте, и все!

Он быстро повернулся и направился к выходу. Я устремился за ним. Я не мог оставить его. Я должен был дать ему шанс, о котором он просил. Мне удалось догнать его уже в холле.

– Послушайте, Патч! Я увезу вас отсюда, как только кончится расследование!

Он покачал головой, продолжая рваться к дверям.

– Теперь уже слишком поздно! – бросил он.

Я рассердился, схватил его за руку и остановил:

– Вы что, не понимаете? Я предлагаю вам свою яхту. «Морская ведьма» стоит в Лулсвортской бухте. Мы могли бы добраться туда за двадцать четыре часа!

Он развернулся ко мне и повторил:

– Говорю вам, уже слишком поздно! – Вдруг его глаза скользнули мимо меня и загорелись гневом. Я почувствовал, как напряглись его бицепсы под моей рукой; затем он вырвался и бросился прочь.

Я повернулся и увидел Хиггинса. Они с Юлзом пристально смотрели вслед удаляющемуся Патчу, довольные, что дело оборачивается так удачно и Патча почти уже обвинили в гибели стольких людей.

Я стал искать Хэла, но Хиггинс поймал меня за руку, и я почувствовал всю его колоссальную силу.

– Я тут подслушал, что вы сейчас говорили! – Его хриплый голос вырывался из глотки вместе с пивным перегаром. Нагнувшись, он прошипел: – Если думаешь, что тебе удастся увезти его… – Он замолчал, сощурив красные свинячьи глазки и отпустив мою руку. – Я вот что хочу сказать… Держись от него подальше. У него рыльце в пушку, уж поверь мне! Неприятностей с ним не оберешься!

С этим он бросил меня, и они вместе с Юлзом пошли к выходу.

Спустя мгновение ко мне подошел Хэл. Лицо его было озабоченным.

– Я только что говорил с Лайонелом Фолсеттом, – тихо произнес он, пока мы продвигались к двери. – Как я и предполагал, суд считает, что он не до конца откровенен.

– Кто, Патч? – Я все еще думал, догадался ли Хиггинс,» что мы говорили о «Мэри Дир».

– Да, но это только впечатление. Лайонел ничего не сказал, но… – Хэл заколебался. – Ты знаешь, где остановился Патч?

Я кивнул.

– Ну что же, если ты абсолютно уверен в этом парне, я бы связался с ним и сообщил, как обстоят дела. Ему надо говорить правду, и только правду, если он хочет избежать неприятностей. Во всяком случае, таков мой совет. Свяжись с ним сегодня же вечером!

Мы зашли в паб на другой стороне улицы и выпили. Оттуда я позвонил Патчу. Он снимал квартиру в доме недалеко от доков, и квартирная хозяйка сказала, что он пришел, взял куртку и снова ушел.

Я позвонил позже, когда мы приехали в Бошем, потом сразу после обеда, но его все еще не было. Я забеспокоился и, улегшись довольно рано, долго не мог заснуть. Дождь стучал в окно, и сквозь полудрему я видел перед собой Патча и Хиггинса. Я представил себе, как Патч одиноко бродит по улицам Саутгемптона, без конца упрекая меня за то, что я слишком опоздал со своим предложением.

Утро выдалось чудесное. Сияло солнце, пели дрозды, и мир жил своей обычной жизнью. Мы ехали в Са–утгемптон, обгоняя фургоны с продуктами, почтальонов на велосипедах, детей, спешащих в школу. В суд мы приехали заранее, в 10.15, чтобы я смог переговорить с Патчем до заседания, но того еще не было. В холле вертелось несколько человек, среди которых выделялся грузный Хиггинс, напряженно наблюдающий за входной дверью,

В зал суда прошли несколько адвокатов. Собравшись вместе, они тихо беседовали о чем–то. Постепенно заполнялись места для прессы и галерея для зрителей. Хэл направился на свое место, а я продолжал стоять в коридоре, следя за людьми, медленно заполняющими зал, и выслеживая Патча.

– Мистер Сэндз! – Кто–то тронул меня за рукав, я обернулся и увидел рядом с собой Дженнет Таггарт, бледную, с неестественно расширенными глазами. – Где он? Я не могу его найти!

– Кто?

– Мистер Патч! Его нет в зале суда. Умоляю, скажите, где он?

– Я не знаю!

– Я ужасно волнуюсь! – пролепетала она. Взглянув на нее, я подумал, что сам волнуюсь не

меньше, но не смог удержаться и брякнул:

– Вам следовало бы подумать об этом раньше! Лицо ее напряглось, как от удара. Сейчас она не была

похожа на лучезарную девочку с фотографии, и солнце не блестело на ее волосах. Она выглядела совершенно взрослой женщиной.

– Очень скоро он появится здесь, – уже мягче произнес я, пытаясь совладать и с ее страхом, и со своим собственным.

– Да, да, конечно! – Она стояла с напряженным лицом, смущенная и взволнованная. – Вчера вечером я пришла повидаться с ним. Я ничего не понимала, пока не прочла показания Хиггинса и всех остальных! – Большие испуганные глаза так и впились в меня. – Он все мне рассказал. Он был таким… – Она замолчала, слегка передернув плечами, не зная, что сделать и что сказать. – Вы полагаете, с ним все в порядке? О Господи! Я готова убить себя за то, что наговорила!

Последнее она произнесла вполголоса, словно говоря сама с собой. Я услышал, как в зале все встали. Коридор был пуст, а Патч так и не появился.

– Пойдемте в зал, – вежливо предложил я.

Не сказав ни слова, она вместе со мной вошла в зал и заняла свое место. Холленд стоял с листом бумаги в руках. Когда в зале установилась тишина, он обратился к Боуэн–Лоджу:

– Господин председатель! Только что мною получена информация от Инспекции по кораблекрушениям, что «Мэри Дир» не затонула. Смотритель гавани в Сент–Хельер на острове Джерси доложил, что судно выбросило на отмель Минкис и французская спасательная компания по подъему затонувших судов уже пытается вытащить его оттуда.

Новость была встречена вздохом изумления. Шум нарастал по ^iepe того, как люди осознавали важность сообщения. Репортеры даже повставали со своих мест, а Хиггинс сидел неподвижно, с потрясенным лицом. Патча нигде не было.

Боуэн–Лодж перегнулся через стол к Холленду:

– Это полностью меняет ситуацию, мистер Холленд! Ведь теперь следователь из Инспекции кораблекрушений в состоянии провести полное расследование. Полагаю, вы все с ним обсудили? Когда он сможет сделать свой доклад в суде?

– Пока трудно сказать, – ответил Холленд. – Ему еще неизвестно точное местонахождение «Мэри Дир», и он еще не связался с компанией по подъему судов. Еще много неясностей. Но он предупредил меня, что положение может осложниться в связи с тем, что Минкис – часть островов Ла–Манша, а заинтересованная компания – французская. Вопрос стоит о правах короны и правах этой компании. Он также доложил, что в этом районе подъем воды во время прилива достигает тридцати футов и это делает рифы особенно опасными. Любая проверка груза на борту «Мэри Дир», по его утверждению, может быть произведена только после того, как судно снова будет на плаву.

– Благодарю вас, мистер Холленд! – Боуэн–Лодж повернулся к заседателям, и они принялись что–то обсуждать. Места для прессы уже опустели.

– Вот так! – шепнул Хэл.. — Сейчас он закроет заседание суда. А ты знал, что она не затонула? – И когда я кивнул, он сказал: – Ну и ну, приятель! Ты, наверное, сошел с ума!

Боуэн–Лодж отошел от заседателей и постучал молотком, чтобы установить в зале тишину:

– Мистер Холленд, в связи с тем, что судно не затонуло, возникли некоторые вопросы. Вызовите, пожалуйста, последнего свидетеля!

Холленд позвал:

– Гидеон Патч!

В зале было тихо.

– Гидеон Патч! – Когда тот не явился и на этот призыв, Холленд обратился к приставу, стоящему в дверях, и попросил: – Позовите Гидеона Патча.

Имя эхом прокатилось по пустому коридору, но по–прежнему никто не появился. Зрители на галерее вытянули шеи, в зале поднялся шум.

Через несколько минут в зале опять установилась такая тишина, что было слышно тиканье больших часов.

Посоветовавшись с заседателями, Боуэн–Лодж объявил часовой перерыв:

– Заседание продолжится в двенадцать часов, господа!

Все поднялись и сразу же заговорили. Хиггинс, Юлз и Барроуз тесной группкой собрались возле мест присяжных. Вдруг Хиггинс оторвался от них и тяжелой походкой пошел к двери. Поймав на секунду его взгляд, я прочел в его тусклых глазах испуг.

Казалось, ожидание длилось вечность. Никаких новостей! Удалось узнать, что на квартиру Патча отправлен рассыльный.

– Да, сейчас ему мало не будет! – прокомментировал Хэл. – Ордер и полиция – вот что его ждет!

Нам нечего было сказать друг другу. Он полностью уверовал в виновность Патча. Судя по разговорам вокруг, большинство придерживалось того же мнения.

– Он – убийца, вот что я скажу… Это точно, старик… Его выдавали глаза… А Деллимар и этот бедняга Таггарт?.. Конечно, его рук дело!.. Сбежишь тут, когда утопил половину команды… – доносились до меня обрывки комментариев.

А я все это время старался сопоставить злодея, за которого все его принимали, с человеком, которого я видел на «Мэри Дир».

Постепенно зал начал заполняться. Из уст в уста пополз слух: Патча не видели со вчерашнего вечера.

Заняли свои места Боуэн–Лодж и заседатели. В полной тишине поднялся Холленд и объявил, что, к сожалению, главный свидетель отсутствует.

– Вы обратились в полицию? – поинтересовался председатель.

– Да. Объявлен розыск. Боуэн–Лодж повертел бумаги.

– Вы не желаете заново допросить кого–нибудь из прочих свидетелей? – спросил Холленд.

Боуэн–Лодж был в явном замешательстве. Он оглядел свидетелей, и мне в какой–то момент показалось, что его пристальный взгляд обращен ко мне. Наконец он наклонился к заседателям и о чем–то с ними посовещался. Я чувствовал, как рубашка у меня прилипает к телу. Что я скажу, если сейчас он вызовет меня? Как объясню, почему не сообщил, что «Мэри Дир» выброшена на Минкис?

Минуты ожидания показались мне вечностью. Наконец раздался голос Боуэн–Лоджа:

– Не думаю, мистер Холленд, что сейчас есть смысл снова вызывать свидетелей! Мы с заседателями пришли к соглашению, что, поскольку местоположение «Мэри Дир» установлено, продолжать расследование в отсутствие главного свидетеля нецелесообразно. Я закрываю заседание суда на время осмотра судна. Все свидетели свободны. Вас известят в установленном порядке, если потребуются ваши показания.

Все кончилось. Председатель с заседателями покинули свои места, и зал опустел. Когда я направлялся к выходу, Хиггинс вышел вперед и преградил мне дорогу.

– Где Он? Куда он запропастился? – грубо спросил он.

Я уставился на Хиггинса, недоумевая, почему он так волнуется по поводу исчезновения Патча. Ему бы следовало радоваться.

– А вас–то почему это тревожит? – спросил я. Маленькие, как бусинки, глазки испытующе смотрели мне в лицо.

– А, так ты знаешь? Я же говорил, что знаешь!

– Если уж на то пошло, то я не знаю, – отрезал я. – Не знаю, к великому сожалению!

– К черту! – Вся его злоба вырвалась наружу. – Думаешь, я не понял, что вы замышляете с этой вашей яхтой, стоящей в Лулсворте? Говорю тебе: если ты затеял грязную игру, берегись! Так–то!

Он сощурил свои свинячьи глазки, резко развернулся и ушел.

Когда мы с Хэлом двинулись к выходу, он спросил меня:

– Надеюсь, ты не будешь столь глуп и не поможешь ему улизнуть за границу?

Он смотрел на меня серьезно, с тревогой в глазах. – Нет, думаю, ему и в голову не приходило, что это путь к спасению.

Хэл неуверенно кивнул. Он бы еще продолжал увещевать меня, но на улице к нему подошел человек в бушлате с маленькой острой бородкой и седеющими волосами. Высоким, скрипучим голосом он сказал Хэлу:

– О, она не по вашему вкусу, полковник, определенно не по вашему.

Потом они. начали говорить о какой–то моторной лодке… Звонили часа полтора назад. Зафрахтовали ее с месяц назад… Да, старая «Гризельда». Вы помните: киль весь прогнил и чертовски качает! Человек пронзительно засмеялся и ушел, а Хэл приблизился ко мне. По–видимому, это был лодочный брокер из Бошема, потому что Хэл бросил:

– Тут, пожалуй, особо не разживешься! – Он задумался и добавил: – Интересно, не компания ли Деллимара взяла лодку напрокат, чтобы отправиться и самим посмотреть, что там открыли эти французские спасатели. Я бы не удивился!

Мы направились к машине, а он все продолжал уговаривать меня, пока не поздно, оставить это дело. Но я думал только о Хиггинсе. Почему он так напуган исчезновением Патча?

– Джон! Ты меня не слушаешь!

– Нет. Прости.

– Ну, это неудивительно. Добрых советов никто не слушает!

У машины мы остановились.

– Если дело дойдет до уголовного суда, смотри, расскажи все, как было на самом деле. Нельзя, чтобы из тебя вытягивали информацию на перекрестном допросе. С тобой будут играть, как кошки с мышью, и ты можешь серьезно влипнуть.

– Ладно! – сказал я.

Мы поехали в полицейский участок узнать, нет ли новостей о Патче. Сержант за стойкой сказал, что его видели в нескольких пабах в районе доков, что часть ночи он провел в ночном баре на Портсмутской дороге, а в четыре часа утра сел на грузовик, возвращавшийся в Саутгем–птон. Сейчас ищут водителя этого грузовика.

Мы еще поболтались там немного, но новостей не было.

– По–моему, – мрачно сказал сержант, – их и–не будет, пока не найдут тело. Бывшие в баре рассказывают: он был в отчаянии и выглядел как живой мертвец.

Хэл отвез меня на вокзал. В ожидании поезда я купил вечернюю газету и поймал себя на том, что смотрю прогноз погоды. Ветер умеренный, северо–западный. Листая газету, я думал о Хиггинсе, компании Деллимара и о Минкис, которая находится всего в одном дне пути от Лулсворта.