Крутые повороты

В морозный февральский день от станции Коноша по небольшой проселочной дороге тощая лошаденка везла легкой рысью сани-розвальни. На большой куче сена, прикрытого стареньким одеялом, сидело трое ребят семи — двенадцати лет. Да и извозчик был немногим старше. Ему едва минуло четырнадцать лет, но он хотел казаться старше и, осознавая важность порученного ему дела, грубоватым голосом прикрикивал:

— Ну, пошевеливайся, непутевая!

Ребятам было холодно, хотя и прикрыты они были большим тулупом. Самый старший паренек сидел сзади, и тулуп едва прикрывал его колени. Ноги в ватных бурках очень мерзли. На пригорке, когда лошадь пошла медленнее, он соскочил с саней и зашагал рядом, чтобы согреться. Вечерело. Вдали показались тусклые огоньки поселка Коношеозерский, лошадь прибавила шаг. Паренек догнал сани и уселся, с любопытством вглядываясь вперед. На душе у Сережи, так звали паренька, было тоскливо. Всего двенадцать лет! А уже столько крутых поворотов произошло на его жизненном пути. И, глядя на приближающийся поселок, он с грустью подумал: «Опять детдом!»

ЯЛГУБА — СОЛОМЕННОЕ

В деревне Ялгуба, пожалуй, самая трагическая судьба в жизни сложилась у Ивана Мугандина.

Первоначально все предвещало хорошую жизнь, и многие в деревне даже завидовали ему. Отца Ивана забрали в армию в самом начале германской войны, и с тех пор судьба его не известна — то ли погиб в окопах первой мировой, то ли в вихрях гражданской войны. Жил Иван с матерью в довольно просторном доме на берегу губы. После обучения в церковно-приходской школе отец определил его сначала подпаском, а затем учеником в плотницкую артель. В ней и остался он работать постоянно.

Артель, возглавляемая Егором Николаевичем Страховым, состояла из семи-восьми человек и пользовалась хорошей репутацией в округе. Чаще Страхова называли просто — артельщик Егор, а в особых, торжественных случаях — Егором Николаевичем. Ему шел уже седьмой десяток, но был он еще крепок в работе, мастер своего дела, строг, но справедлив с товарищами по работе и заказчиками. Второму по возрасту и постоянному помощнику бригадира, Ивану, уже перевалило за тридцать лет. Остальные члены артели были возрастом от двадцати до тридцати лет. Артель имела постоянные заказы на строительство или ремонт домов, амбаров, бань, скотных дворов и других построек. Работать приходилось в разных местах, чаще в Ялгубе, Мандере, Суйсари, Лехнаволоке. Изредка поступали заказы даже из поселка Соломенное и города Петрозаводска. Основной же базой и местом постоянного жительства большинства членов артели была Ялгуба. Здесь имелась своя небольшая мастерская, в которой в основном изготовлялись оконные и дверные блоки, различные мелкие деревянные изделия.

Ивану жилось легко и беззаботно. Он был холост, имел приличный заработок и почти никаких забот по дому. Все домашние дела вела мать, хотя ей уже перевалило за шестьдесят и она часто болела. Своей скотины у них не было, а заготовить, привезти, распилить и наколоть дрова для Ивана большого труда не составляло. В долгие зимние вечера, в свободное время Иван тачал сапоги, подшивал валенки, ремонтировал разную обувь и лошадиные сбруи. Этой работе научил его отец, и теперь она давала ему дополнительный приработок и отвлекала от безделья. Но большей утехой в свободные от работы часы ему служила гармонь, играть на которой его научил также отец. С ней он ходил на деревенские гуляния, свадьбы, а иногда даже брал ее с собой, когда артель работала в других деревнях и вынуждена была временно там жить.

Артельщик Егор отечески относился к Ивану и не раз ему выговаривал:

— Эх, Иван, не надоело тебе ходить холостяком? Тебе уже за тридцать перевалило, пора бы уже своим домашним хозяйством обзаводиться. Да и не пристало в твоем возрасте по гулянкам слоняться.

— Я, Егор, с тобой согласен, да не могу по душе найти девицу, понимаешь — все в разъездах, а нынче девицы любят, чтобы суженый был всегда на виду.

— Это все отговорки. Придется, видимо, мне самому подыскать тебе хорошую хозяйку.

— Нет, Егор, я уж как-нибудь сам справлюсь.

Вскоре эти разговоры забывались, и все шло по-старому. Иван был видным мужчиной. Высокий, статный, с пшеничными усами, не курил, пил в меру. Как взмахнет рыжей шевелюрой, пробежит по клавишам гармони и заиграет плясовую, так поневоле сбегаются девки и парни, а ноги сами пускаются в пляс. Девицы часто его подзадоривали, а он только отшучивался.

Как-то прогуливаясь по улице и тихонько перебирая клавиши гармошки, он внезапно остановился и от удивления даже рот открыл — из раскрытого окна большой избы на него глядела и улыбалась девушка с белокурыми волосами и голубыми глазами. Особенно его удивили глаза. Они искрились, завораживали и затягивали, как в омут. Иван стоял и не мог двинуться с места.

— Чего встал? — засмеялась девица, — закрой рот, а то сорока залетит.

Иван встрепенулся, приосанился, стараясь вспомнить вроде бы знакомое лицо.

— Кто ты, откуда появилась и как звать тебя, красавица?

— Кто я — тебе пора бы давно знать, да видно плохо примечаешь.

— Не хочешь — не говори. А может, придешь в субботу на гуляние?

— Может, и приду, если приметишь. — И она быстро захлопнула окно.

Вечером после работы Иван поинтересовался у Егора:

— Что за девушка живет в большой избе около пристани?

— Уж не приглянулась ли она тебе, Иван? Не по твоим зубам эта ягодка. Это Ульяна, дочь Федора Никишина.

— Улька? Надо же как преобразилась. Давно ли совсем неприметной девчонкой была?

Федор Гаврилович Никишин слыл в Ялгубе добротным хозяином. Помимо обычного деревенского хозяйства имел одну торговую лавку в Ялгубе, другую — в Петрозаводске. В Ялгубе со всем хозяйством справлялся сам с женой и дочерью, в городе — сын с наемным работником. Дочь Ульяна росла хилой, часто болела, хотя на вид была очень миловидной. Отец очень любил дочь, лелеял ее, излишне баловал разными подарками, оберегал от тяжелых работ. Даже жена часто ворчала на мужа: избалуешь совсем дитя, какая же из нее хозяйка будет? Однако к двадцати годам Ульяна окрепла и как-то сразу преобразилась в красивую, статную девушку. И если раньше парни не обращали на нее особого внимания, то со временем отбою не стало от сватов и женихов. Раньше отец оберегал ее от всех: мала еще для невесты, но теперь все чаще стал задумываться — не засиделась бы в старых девках.

Ульяна на вечеринки и гуляния ходила редко, держала себя строго, но веселилась и плясала от души. На одном из гуляний ее обворожили веселые наигрыши, забавные прибаутки и лихая удаль Ивана Мугандина. Видела она его редко, но когда он после очередного приезда шел на гуляние, она принаряжалась и все время старалась быть ближе к нему. Иван же особого внимания на нее не обращал, увлекаясь общим весельем.

После того случая, когда Иван увидел Ульяну из открытого окна и она вроде бы пообещала прийти на субботнюю гулянку, он впервые разволновался как мальчишка, думал: «Придет ли?» Пришла. В голубой юбке, белой блузке с синей брошью на груди, с белокурыми до плеч волосами, она вошла в круг, обвела всех задорными глазами и присела на заваленок возле Ивана. В этот раз Иван гармонь не взял — гармонистов и без него хватало. Весь вечер, не смотря на притязания многих парней, Иван и Ульяна старались быть вместе. А после общего веселья он попросил разрешения проводить ее до дому. Провожание затянулось до поздней ночи.

После этого памятного вечера Иван и Ульяна на общие гуляния и вечеринки не ходили. Они часто встречались и гуляли вдвоем. Иван всегда приходил на свидания пораньше, а Ульяна, увидев его, бежала навстречу со вскинутыми руками, как будто вот-вот полетит. Потом бросалась к нему на руки, а Иван, как пушинку, подхватывал ее и нежно шептал:

— Уленька моя, как я по тебе соскучился!

Они садились на берегу озера, и Ульяна вся утопала в его объятиях.

Вскоре Федор Гаврилович узнал об этих встречах и не на шутку забеспокоился. Однажды вечером за столом он сказал Ульяне:

— Доченька, что-то ты часто гуляешь с Иваном. Что ты увидела в этом непутевом парне? Я бы не хотел, чтобы ты с ним встречалась. Вчера приходили сваты Лешки Анучина. Парень он деловитый, в доме у него достаток, собой хорош, здоровый, тебя любит. Да ты и сама об этом знаешь. Я не дал сватам окончательного решения, сказал, что с тобой посоветуюсь. Но если в следующий раз придут, то мне трудно будет отказать им.

С каждым словом отца Ульяна все больше и больше хмурилась, чуть не расплакалась. Потом вскочила со скамьи и вздрагивающими губами промолвила:

— Не сердись на меня, батюшка. Я пойду только за Ивана! Насильно будешь сватать за Анучина — утоплюсь в озере!

Сказала, как отрезала. Повернулась, побежала, хлопнула дверью и заперлась в своей горенке.

Федор Гаврилович первоначально опешил от такого ответа, затем сказал жене:

— Мать! Смотри, что дочь задумала. Ничего, успокоится, одумается и выбросит из головы свою глупость.

Однако уверенности в этом у Федора Гавриловича не было. Он знал своенравный, порой очень твердый характер дочери. «А вдруг она и в самом деле на это решится, подумал он, — вот еще напасть».

На следующий день Ульяна рассказала Ивану о разговоре с отцом.

Через неделю артельщик Егор Николаевич с Матреной, соседкой Ивана, зашли к Федору Гавриловичу, у порога поклонились образам в красном углу, перекрестились и пожелали доброго здравия хозяевам. Федор Гаврилович сразу догадался, зачем пришли гости, пригласил:

— Проходите, гости дорогие. Присаживайтесь к столу. Агафья, сообрази что-нибудь гостям.

Агафья, жена Федора, проворно поставила на стол жареного лосося, соленых огурчиков, холодного мяса, хлеба и бутылочку городской водочки. Завязался оживленный разговор о покосе, погоде, видах на урожай, торговых и строительных делах. Федор Гаврилович говорил, что все пока, слава богу, идет нормально, но ненароком упомянул, что Ульяна приболела, да сеновал весь прохудился. Но как ни тянули, пришлось перейти к главному вопросу. Егор Николаевич вымолвил:

— Федор, мы знаем, что у вас есть красный товар, а у нас — красный купец.

— Да, Егор, у меня красного товара достаточно всякого, выбирай какой тебе по душе, лишь бы было чем расплатиться.

— Не об этом товаре идет речь, Федор. Есть у вас красная девица — Ульяна, а у нас красный молодец — Иван. Может, сговоримся?

— Рановато ей еще быть невестой, да и приболела она чего-то.

— Зачем ей засиживаться в девках? А хворь быстро пройдет. Покажите нам свою красавицу.

Федор Гаврилович нехотя велел жене позвать Ульяну, а когда она вошла в комнату, спросил:

— Вот, Ульяна, пришли гости дорогие сватать тебя за Ивана. Согласна ли ты?

Ульяна низко опустила голову, лицо ее залилось пунцовой краской. Слегка кивнув головой, она радостная выбежала из комнаты.

Федору Гавриловичу очень не хотелось расставаться с дочерью, а тем более выдавать ее за Ивана. Но обстоятельства сложились так, что он скрепя сердцем вынужден был согласиться. Волей-неволей разговор пошел об обстоятельствах женитьбы, приданом, свадьбе, расходах, месте жительства. Сошлись на том, чтобы свадьбу сыграть осенью.

За месяц до свадьбы артель Егора всю неделю ремонтировала и облагораживала дом Ивана, попутно обновили и сеновал Федора Гавриловича, о котором он вскользь упомянул в сговоре. Благодаря всю артель и Егора за работу, Иван сетовал:

— Как же я теперь расплачусь с вами?

Егор же, успокаивая его, сказал:

— Брось, Иван, думать об этом. Разживешься — как-нибудь расплатишься. Считай эту работу свадебным подарком от всей артели, Федор же вполне уже расплатился.

Свадьбу сыграли скромно в доме Ивана. Так пожелали Иван и Федор. Пожалуй, в последний раз Иван так азартно и разгульно играл на своей гармони, как будто прощаясь со своей молодостью и в то же время радуясь своему счастью всегда быть с Ульянкой вместе.

Шел 1923 год. Ивану исполнилось тридцать пять лет, Ульяне — двадцать четыре. Вместе они радостно принялись за налаживание своего хозяйства. В двадцатые годы жизнь в их деревне существенно не изменилась, только немного сложнее стало вести индивидуальное хозяйство. После свадьбы молодых стали величать более торжественно: Иван Тихонович и Ульяна Федоровна. В быту же, а также среди близких друзей и знакомых по привычке все еще звали Иваном и Ульяной.

Постепенно хозяйство в доме Ивана расширялось. Купили корову, завели кур, добавились пристройки для скота, стали ладить мебель для будущих младенцев. Все делали радостно и споро. Друг в друге души не чаяли. Через год в семье появился первый младенец — мальчик. Назвали его Митей. В следующем году родилась дочь — Маня (Мария). Митя рос плотным крепышом, черноволосый, большеглазый и, по утверждению Ивана, очень похожий на деда. Маня же почти полностью была в мать — худенькая, голубоглазая, светловолосая, молчаливая. С появлением детей жизнь у Ивана и Ульяны осложнилась. У отца Ульяну не очень-то загружали работой. Теперь же ей пришлось в полную меру взять домашнее хозяйство на себя. Хотя ей и тяжело было, но она не подавала виду и была счастлива. Правда, в доме ей помогала свекровь: затопить печь, сварить еду, присмотреть за ребятами, накормить их. Иван тоже старался помочь жене в уходе за скотом, в заготовке сена и дров. Он стал реже уезжать с артелью в другие деревни.

Дружественные отношения между семьями Никишина и Мугандина не складывались. Федор и Иван не ходили друг к другу. Связующим звеном между семьями была Ульяна, которая изредка забегала в дом отца. Поговорив о том о сем, долго не задерживалась. Помощи не просила.

Первая беда вошла в семью на пятом году. Четырехлетний Митя в сенях случайно упал правым боком на торчащий откуда-то гвоздь. Ульяна неподалеку на улице готовила пойло для скота, услышала истошный крик и опрометью бросилась в сени. Митя лежал, боясь пошевелиться. Она осторожно подняла его, увидела кровь и вбежала в избу. Вместе со свекровью сняли с ребенка одежонку и увидели рану на спине. Свекровь обмыла ее, наложила каких-то трав и завязала. В кровати ребенок успокоился, хотя потихоньку и хныкал. На следующий день отец отвез Митю в город, в больницу. Митя пролежал в больнице две недели. После выписки врач сказал отцу, что ничего страшного не будет, но может замедлиться рост и появиться горб. И действительно, это предсказание стало сбываться. Отец и мать были безутешны, но старались всеми силами успокаивать себя и сына.

На следующий год снова беда. На работе свалившееся бревно придавило Ивану бок. Встать сам он уже не смог. Друзья потихоньку привели его домой, уложили на кровать. Ульяне стало плохо, пришлось ее отхаживать. Утром же Ульяна повезла мужа в город. Выписали его через неделю. Врачи обнаружили повреждения, связанные с печенью, запретили выполнять тяжелую работу. В артели с пониманием подошли к состоянию Ивана, почти полностью освободили его от тяжелых работ и от работ с выездом из Ялгубы. Настроение в семье стало тягостным, хотя все крепились как могли.

Наконец-то и радость пришла в дом. В феврале 1930 года в семье появился третий ребенок — сын. Назвали его Сережей. Он был весь в мать: худенький, голубоглазый, со светлыми локонами. Рос Сережа некапризным, тихим, скромным, но очень любознательным. Со временем он стал всеобщим любимцем в семье. Ему многое дозволялось. Излишне его баловали.

Но это семейное счастье длилось недолго. На следующий год вновь пришла беда, уже непоправимая. Некоторые жители деревни имели дальние покосы по берегам Онежского озера. Скошенное и высушенное сено не оставляли там на зиму, а старались заранее вывезти домой. Имели такие покосы и Иван Мугандин, и его друг по артели Ефим Рязанов. Однажды в конце августа в погожие дни они вывозили сено. Ходили на баркасе они втроем: Иван, Ефим и его жена. Попутный слабый ветерок способствовал при возвращении скорым и легким переходам. На четвертый день наметили вывезти остатки сена. Однако утром у Ивана сильно заболела печень — он еле ходил по избе. Вместо него вызвалась пойти Ульяна. Иван говорил:

— Уленька, ты еще недостаточно окрепла и тебе будет тяжело.

— Что ты, Иван, вот жена Ефима ездит. Да и погода благоприятная, не спеша довезем.

Не мог уговорить Иван, отпустил. Поначалу все шло хорошо. Дошли до покосов нормально, спокойно загрузили в баркас остатки сена и отправились в обратный путь. Однако к полудню ветер усилился, пошли крутые волны. Грести стало тяжелее. Бабы забеспокоились:

— Может, повернем, Ефим, к берегу, отстоимся?

Ефим не соглашался:

— Что вы? Озеро разыграется не на шутку. До поворота в губу осталось немного, а там тихо.

Пошли дальше. Но как ни старались идти подальше от берега, волны все ближе и ближе прижимали баркас к берегу. Когда до поворота оставалось совсем немного, наскочили на отмель. Попытки веслами оттолкнуть баркас и снять его с мели ничего не дали. Баркас все глубже врезался в отмель. Ефим не на шутку забеспокоился:

— Да, бабоньки, застрять нам здесь никак нельзя. Придется выталкивать баркас.

Все трое сошли с баркаса и стали его сталкивать с мели. Слегка сдвинут баркас — очередные волны снова его выбрасывают на мель. Так бились почти полчаса. Сначала вода доходила до колен, затем уже до пояса. Наконец сдвинули. Быстро взялись за весла и через несколько минут сумели войти в губу. Здесь пристали к берегу, чтобы выжать промокшую одежду и немного передохнуть. К дому Ивана пришли быстро. Обеспокоенные родные ждали баркас на берегу. Сразу же всех троих направили в избу, где мать Ивана стала всеми имеющимися средствами их отогревать. Сено же без них выгрузили и занесли на поветь. Вскоре Ефим с женой ушли к себе. Ульяна осталась лежать в кровати. Вечером у нее поднялась температура. Ее стало то знобить, то бросать в жар. Мать истопила печь, заварила разные травы и заставляла пить лечебные отвары. Ночь Ульяна проспала более спокойно. Иван все время был рядом. На следующий день привели доктора. Он определил серьезную простуду и воспаление легких, дал необходимые лекарства и предписал строгий постельный режим.

Трое суток Ульяна боролась с болезнью, но ее состояние существенно не улучшалось. На четвертые сутки вечером она позвала Ивана:

— Знаешь, Иванушка, мне вроде бы стало легче, болезнь как будто отходит куда-то. Чует мое сердце — это не к добру.

— Что ты, Уленька, все будет нормально, не пугай ты нас.

— Вряд ли… Береги, Иван, детушек, не оставляй их.

Глухие рыдания сотрясли Ивана, слезы сами катились из глаз, он не мог остановить их. Упав грудью на кровать Ульяны и держа ее за руку, он еще громче зарыдал:

— Что надумала? Все образуется. Как же мы без тебя?

Дети испуганно стояли около кровати. Они впервые видели плачущего отца. Всю ночь отец просидел около кровати.

Утром Ульяны не стало. Она лежала на кровати бледная, с успокоенным лицом. Похоронили ее на деревенском погосте. Провели скромные поминки в избе Ивана. Иван ходил как потерянный, еще толком не осознав случившегося. Смотрел на все пустыми глазами. Машинально делал, а иногда и внезапно бросал домашние дела. Ничто его не интересовало.

Отходил от горя и привыкал вновь к холостяцкой доле Иван медленно. Для него одновременно работать в артели и вести домашнее хозяйство становилось все тяжелее. К зиме продали корову, оставили только кур. Сам Иван заметно постарел, отрастил бороду, замкнулся в себе, стал необщительным и неразговорчивым. Артельщик Егор не раз ему говорил:

— Брось, Иван, терзать себя и убиваться. Былого не вернешь, а жить надо, хотя бы ради детишек.

Однажды зимой к Ивану зашел Федор Гаврилович, еще с порога молвил:

— Здравия тебе, Иван Тихонович! Здравия вам, Агафья Ильинична! Здоровы ли детки?

— Благодарствуем, Федор Гаврилович. Все здравы. Хорошего здоровья и тебе. Проходи к столу, чем рады, тем и попотчуем вас.

Агафья Ильинична быстро накрыла на стол уже приготовленные к обеду грибочки соленые, уху из сигов, картошку, жаренную с салом, хлеб. Федор Гаврилович принес с собой леденцы и пряники детям, бутылку водки. Зашел неспешный разговор о скотине, дровах, деревенских новостях. Иван не мог понять, зачем пришел тесть. После похорон Ульяны он зашел к нему впервые. Вскоре тесть объяснил свой приход:

— Иван, я вижу, как тебе тяжело с тремя детьми и хворой матерью. Мне хочется помочь тебе, немного облегчить твою жизнь. Я знаю, что ты очень любишь своих детей. Ты подумай и не горячись, если я тебя попрошу отдать младшего внука мне на воспитание. И тебе будет легче, и Сереже лучше. В нашем доме моя жена и невестка могут больше уделить внимания мальчишке, пока он маленький. А когда он подрастет, ты снова сможешь забрать его к себе. Ну как, Иван?

Иван, еле сдерживая неприязнь к тестю, ответил:

— Спасибо за заботу, дорогой Федор Гаврилович! Мне думать нечего, детей я никому не отдам, как бы мне ни тяжело пришлось. Так завещала мне Ульяна. Пока я жив и могу достаточно зарабатывать на хлеб, дети будут со мной.

— Я не неволю, Иван. Но не торопись, подумай еще. Заходи к нам.

На том и разошлись.

Весной Иван все чаще стал выезжать то в город, то в Соломенное, где у него достаточно было родственников. Раньше он редко навещал их, да и они не баловали его приездами. О целях своих поездок Иван в деревне не распространялся. Однажды в конце августа в деревне с удивлением наблюдали, как Иван вместе с Ефимом загружали телегу нехитрым домашним скарбом, потом усадили детей и поехали к парому. Паромщик помог завести лошадь с телегой на паром. Затем паром отчалили и втроем потянули его за канат на другой берег губы. На берегу Иван поблагодарил паромщика, низко поклонился в сторону деревни и тихо молвил:

— Прощай, Ялгуба! Прощайте, дорогие селяне! Прощай, Уленька! Вернусь ли сюда я вновь — не знаю.

Ефим дернул вожжами, и телега медленно поехала по узкой проселочной дороге в сторону Соломенного.

Так произошел первый крутой поворот в жизни Сережи.

Неожиданный отъезд Ивана Тихоновича из Ялгубы вызвал в деревне разные пересуды. Одни уверяли, что уговорили его родственники, другие — что поссорился с Федором Гавриловичем. Упоминали о возможном разладе в артели, о трудностях жизни в деревне. Потихоньку такие разговоры смолкли.

Перед отъездом Иван с матерью справили годовщину со дня смерти Ульяны. До этого Иван сходил на могилку жены. Долго сидел, пригорюнившись, тихо шептал:

— Прости меня, Уленька, что уезжаю. Нет сил ходить по дороженькам, где ты ходила, быть в доме без тебя. Спи спокойно, лишний раз тебя не побеспокою. А детишек наших я сохранил.

Уговаривал Иван и мать поехать с собой. Но матушка наотрез отказалась:

— Поезжай, сынок, спокойно. Чай, не за тридевять земель едешь, изредка навестишь свою мать. А за меня не беспокойся. Мне соседка Матрена во всем помогает. Мы часто ведем домашние дела и даже ночуем у меня вместе. Здесь мой отчий дом, здесь я живу, здесь и помирать буду.

Поселок Соломенное расположен по обеим берегам протоки между Онежским озером и Логмозером. В объезд до Ялгубы около пятнадцати, а напрямую — десять километров; до города Петрозаводска — около шести километров. В поселке имеется лесопильный и поблизости кирпичный заводы.

Семье Мугандиных временно была выделена комната в бараке. Всего здесь было семь жилых комнат, разделенных общим коридором, общественные кухня и туалет. В каждой комнате была печь с топкой из коридора. Всех жильцов обеспечивал дровами лесопильный завод.

Иван Тихонович еще заранее частично купил, частично получил от завода три кровати, стол, скамейку, два табурета, шкафчики для белья и посуды. Две железные кровати предназначались для отца и дочери, маленькую высокую кроватку поставили для Сережи. Мите устроили топчан между печкой и стеной. Было немного тесновато, но вполне уютно.

Отца приняли на лесопильный завод разнорабочим на склад пиломатериалов. На складе он вместе с другими рабочими изготовлял и устанавливал подстопные места и крыши для штабелей досок, сортировал и укладывал доски в штабели для просушки, разбирал штабели при отгрузке досок. Пригодилось и его умение плотничать. Его часто привлекали для строительства и ремонта различных деревянных сооружений на заводе и жилых домов в поселке. Однако из-за болезни отец не мог работать в полную силу. Поэтому жили бедновато. Правда, помогал профсоюз и немного выручали родственники. К этому времени Сереже шел третий год, Мане было восемь, Мите — девять лет. Осенью Маня пошла в первый, а Митя — во второй класс.

Утром Маня и Митя уходили в школу, отец — на работу. Сережа же просыпался позднее, сам одевался или же часто в одной рубашонке перебирался с кровати на рядом стоящий стол, садился на него и смотрел в окно на улицу. Обычно на столе всегда стояла солонка, и он машинально тыкал пальчиком в солонку и слизывал соль. За этим занятием или уже одетого заставала его соседка Полина, поила чаем, уводила к себе в комнату. Иногда к соседке заходила ее подруга Хилья. Впервые увидев Сережу, она с восхищением воскликнула:

— Хювя пойка! Култа пойка! (Хороший мальчик! Золотой мальчик!)

Так она его в дальнейшем и называла. Сережа же ее называл тетя Хиля. Хилья стала часто брать Сережу к себе домой. Она жила с мужем в своем отдельном доме. Детей у них не было, поэтому она особенно привязалась к Сереже. Приведет его домой, усадит на диван, даст конфет, печенья, какую-нибудь книжку с картинками. Хилья была финкой и плохо говорила по-русски. Сереже нравилось бывать у нее. Иногда он засыпал на диване, и если приходил муж, то Хилья сразу ему говорила:

— Тиши, тише. Мальчик спит.

В доме Хильи Сереже нравилось все: красивые половики, разукрашенная посуда, ведра, печка. В доме всегда было чисто, уютно, тепло.

Комната Ивана Тихоновича никогда на замок не закрывалась. Если все уходили или ложились спать, то просто набрасывали на дверь крючок. Если Иван не заставал Сережу дома, то точно знал, что ребенок или у тети Полины, или у тети Хильи. Водили Сережу на прогулку или к знакомым Маня или Митя. С отцом Сережа чаще ходил по воскресеньям к родственникам или на детские праздники, которые устраивались от завода.

Однако содержать такую большую семью Ивану становилось все тяжелее. Ему часто советовали отдать детей в детский дом, особенно в профкоме завода. Отец не соглашался. Но через год после приезда в Соломенное он согласился отдать с сентября в городской детский дом Митю. Немножко стало легче, но ненадолго. В один из зимних дней вечером ввалился, именно ввалился, в комнату Митя, весь усталый, запорошенный снегом. Отец удивился:

— Ты что, Митя, в такую непогоду вздумал прийти на побывку, да еще вечером? Дал бы знать заранее.

— Папа, я больше не вернусь в детдом. Хочу быть дома.

— Что ты выдумал? Разве плохо тебе там?

— Не могу я, пап, быть в детдоме!

Дальнейшие уговоры, угрозы наказания, обещания увезти насильно обратно ни к чему не привели. Митя плакал, но уезжать никак не соглашался. В конце концов от него отвязались и отец решил: пусть живет дома. Митя никому не говорил о действительной причине его ухода из детдома. Лишь однажды пожаловался сестре, что там его обижали ребята, обзывали горбатым и деревенщиной, иногда били, заставляли быть шутом. Понемногу в семье все успокоились и не вспоминали о детдоме, не укоряли Митю, что он оттуда сбежал. Но и это благополучие длилось недолго.

Однажды в воскресенье, в ясный февральский день, к бараку подкатили сани. Из саней вышли две женщины с большими свертками в руках. Они спросили у жильцов, где живет Иван Тихонович, и вошли в его комнату. Услышав шум, в комнату зашла и соседка Полина. Дети все были дома, отца не было — ушел в баню. Женщины развернули свои свертки и вывалили на стол ворох одежды, коробки конфет и печенья, игрушки и разную утварь. В комнате сразу стало шумно. Примеряли Мане новые платья, чулки, кофточку, шубку; Мите — костюм, ботинки, шапку. А Сережу разодели как куколку. Потом одна из женщин спросила Сережу:

— Сереженька! Ты любишь детские праздники?

— Да!

— У нас в городе завтра с утра будет большой детский праздник. Хотел бы ты быть на нем? Поедешь с нами? Папа согласен отпустить тебя.

Соседка Полина тоже стала уговаривать Сережу поехать. Мол, женщины — наши знакомые и с ними уже все обговорено. Уговорили. Митя и Маня не волновались — раз все согласовано. Пусть съездит. Женщины позвали извозчика. Он завернул Сережу в большой тулуп. Все сели в сани, и они тронулись по гладкой дороге к озеру.

Через полчаса вернулся из бани Иван. С удивлением увидел ворох белья и разных сладостей на столе, приодетых Маню и Митю, спросил:

— Что это? А где Сережа?

— Ой, папа, — затараторила Маня, — приехали из города тетеньки. Навезли всего. Вместе с тетей Полей уговорили и увезли Сережу на детский праздник. Какие они веселые и добрые! Говорят, что ты дал разрешение.

Узелок с бельем выпал из рук Ивана. Он рухнул на скамью и глухо зарыдал. Еле сдерживая рыдания, он закрыл лицо руками, опираясь на стол. Непрошеные скупые слезы катились по щекам, усам, бороде. Дети изумленно смотрели на отца, не понимая, почему он плачет. Они второй раз в своей жизни видели плачущего отца. Маня легонько дернула брата за рукав, и они тихо вышли из комнаты.

Ведь знал, знал Иван, что это должно случиться. Еще в начале января на завод приехала директорша детского дома. Ивана Тихоновича вызвали в завком профсоюза, где повели с ним разговор о возможности передачи младшего сына в детдом. Иван не соглашался. Но директорша настойчиво говорила, что маленькому ребенку требуются особый режим дня, еды, отдыха; что мужчине не справиться одному с нужным воспитанием ребенка, да и семье будет легче. В конце концов убедили. Оформили необходимые документы. Директорша советовала в ближайшие три-четыре месяца не посещать ребенка, а то ему тяжело будет привыкать к новым условия. Обещали вскоре приехать. И вот Иван при каждом стуке в дверь вздрагивал, с болью в сердце смотрел на сына, стал нервничать по каждому пустяку. Но прошел месяц, пошел второй — никто не приезжал, и Иван потихоньку стал успокаиваться, произошедший разговор казался сном. И на вот! Приехали внезапно, увезли сына. Даже не пришлось и понапутствовать его, попрощаться, проводить. Рыдания сотрясали его тело. Вдруг, как молния, обожгла его мысль: «Он потерял сына навсегда!» Губы его непроизвольно шептали:

— Уленька, прости! Если можешь — прости!

ДЕТДОМ

Сани легко скользили по накатанной дороге на озере. Из-под тулупа глазки Сережи с любопытством смотрели вокруг. Вдруг вдали послышался звон бубенчика и нестройные голоса песенников. Вскоре навстречу саням промчались двое саней с цыганами. Лошади промчались, позванивая бубенчиками. Цыгане недружным хором пели залихватские песни, играли на гитарах. Постепенно звуки стали затихать. Сережа задремал и вскоре заснул. По городским улицам подъехали к детскому дому. Женщины осторожно взяли спящего Сережу на руки, занесли в кабинет директорши и уложили на диван. Так произошел второй переезд Сережи на другое место, так началась новая жизнь.

В красном уголке детского дома собралось несколько мальчишек. Каждый занимался своим делом. Листали журналы, готовили уроки, играли в разные игры. Воспитательница ввела в комнату маленького мальчишку. Сразу несколько голосов затараторили:

— Новенький! Новенького привезли! Ох, какой он маленький, что он будет делать? Мы в няньки к нему пойдем!

— Тише вы! — сказала воспитательница. — Испугаете еще ребенка. Вы уж его не обижайте. Пусть пока побудет с вами.

Как только воспитательница вышла, один из мальчишек крикнул:

— Ребята! Смотрите, он на Ленина похож!

Все оглянулись к передней стене, около которой на полутораметровой тумбе был установлен детский бюст Ленина.

— Ой, и вправду похож! — затараторили ребята.

Старший из ребят подошел к Сереже, посмотрел внимательно. Потом снял с тумбы бюст, взял Сережу на руки и посадил на тумбу. Маленький Сережа, с белокурыми волосами, полным лицом, слегка прищуренным глазами, небольшими залысинами на лбу, и вправду был очень похож на Ленина в детстве. Сережа сперва сидел тихо, удивленно смотря на ребят. Затем вдруг заплакал, смешно растирая кулачонками слезы на щеках. Этот вид еще более разутешил ребятишек. Они громко обсуждали, спорили, смеялись, глядя на Сережу.

На шум и гам в комнату заглянул стройный, жилистый, с серьезным лицом парень. Все его хорошо знали и звали Венькой. Его боялись, но уважали. Венька учился уже в шестом классе — только «на хорошо» и «отлично», был прекрасным затейником, не обижал младших, был справедлив, но мог хорошенько и отлупить, если для этого был повод. Ребята притихли, но мальчишка у тумбы продолжал смеяться и паясничать. Венька подошел к нему и ткнул его в бок.

— Ты чего? — заершился парень.

— А ничего! Нашли себе забаву — над маленьким изгиляться!

Венька взял Сережу на руки, снял с тумбы и вышел, бросив на ходу:

— Поставьте бюст на место, а маленького обижать больше не позволю!

С этого дня по собственной инициативе или по совету директорши, кто его знает, Венька стал опекуном Сережи. Поместили Сережу в спальню старших, рядом с кроватью Веньки.

В детдоме жили ребята в возрасте от шести лет и старше. Дети семи лет уже ходили в школу. Сережа в то время был единственным, которому исполнилось четыре года. Первое время он частенько спрашивал об отце и когда вернется домой. Ему обещали, что скоро отвезут, но все затягивалось. Постепенно жизнь в детдоме все больше и больше завлекала Сережу. И он все реже стал вспоминать о доме. Обычно Венька будил Сережу в восемь утра. Они вместе умывались, прибирались и завтракали. Затем Венька отводил Сережу в детский сад, а сам шел в школу. После школы забирал Сережу из садика и приводил его в детдом. Особенно Сереже нравилось в детском садике. Здесь были его сверстники, много игрушек, разные развлечения, прогулки. В детдоме же была другая атмосфера, как бы более взрослая, порой непонятная ему. Но и здесь было интересно в общении с Венькой и младшими ребятами.

Однако директорша с воспитателями не раз обсуждали, насколько правильно они воспитывают малыша, оторвав его от дома, в атмосфере более взрослых ребят. Ходили советоваться в гороно. Однажды директорша Валентина Егоровна привела Сережу в кабинет и спросила:

— Ты, Сереженька, видел ли когда-нибудь паровозик?

— Видел на картинке. А Веня мне показал один раз настоящий паровозик. Мы гуляли с ним и дошли до вокзала. Вдруг как зафырчит какая-то машина и мимо проехала. Я испугался. Веня сказал: «Вот это паровоз. Он возит вагончики».

— А тебе хотелось бы прокатиться на паровозике?

— Да. Но я боюсь. Он так грохочет.

— А чего бояться? Ты же с воспитателем поедешь.

— Все равно боюсь. А с Веней не боюсь, он сильный.

Валентина Егоровна успокоила Сережу и отвела его в спальню. После долгих раздумий и совещаний было решено отправить малыша в дошкольный детский дом. Уговорить его будет трудно, но с Веней он поедет.

В начале мая Валентина Егоровна попросила Веню отвезти Сережу в дошкольный детский дом, находящийся в городе Олонце. Заранее купили билеты на поезд, снабдили необходимыми документами, едой, объяснили, как найти детдом. Дали Вене фотоаппарат, чтобы сфотографировал Сережу на новом месте.

Как-то утром Веня спросил Сережу:

— Хочешь со мной покататься на паровозике? Покатаемся, вернемся обратно!

— Хочу, с тобой вместе!

Стали собираться. Ближе к вечеру пошли на вокзал. Сереже все было интересно: толпы народа с сумками, чемоданами, рюкзаками. По путям в разные стороны сновали паровозы и целые составы. Раздавались гудки паровозов. День был солнечный и ясный. Было тепло. Наконец подошел и их поезд. Зашли в вагон и расположились на двух нижних полках. Поезд тронулся, и Сережа с восторгом смотрел в окно на мелькающие дома, кусты, деревья, на сидящих рядом пассажиров: «Вот, я еду на паровозике!»

Потихоньку устраивались. Постелили постели, стали разбирать сумки. Веня вынул печенье, конфеты, хлеб, колбасу и расставил все на столике. Потом достал салфетки, фотоаппарат. Принесли чай. Сережа не капризничал, с удовольствием ел что ему предлагали. После еды Веня пошел умываться. Когда же он вернулся, то с удивлением застал такую картину. Сережа прыгал на его койке, приговаривая:

— Мы едем, едем, едем! Паровоз меня везет! А мы далеко поедем?

Прыгая, он постоянно наступал на гармошку фотоаппарата, которая в нескольких местах оторвалась от камеры. Веня с огорчением воскликнул:

— Сережа, что ты делаешь? Смотри, весь аппарат испортил!

Сережа, увидев расстроенное лицо Вени, разревелся. Веня еле успокоил его:

— Ладно, не плачь! Ведь мы его починим и все будет хорошо!

Веня уложил Сережу в постель, укутал одеялом. Сережа успокоился, уснул.

Утром поезд прибыл в Олонец.

— Здесь мы, Сережа, сойдем, погуляем, сходим к ребятам в гости, — сказал Веня, одевая малыша.

К удивлению Вени их встретила женщина и сказала, что им позвонили из Петрозаводска и просили встретить. На площади перед вокзалом стояла лошадь, запряженная в телегу. Извозчик устроил всех на телеге, и медленно тронулись. Сережа и Веня с интересом рассматривали незнакомый город. Ехали долго. Детдом находился на самой окраине города. Они увидели большой двухэтажный дом, два маленьких домика, огороженные штакетником. В стороне, около небольшой речонки, стояла приземистая банька. А вокруг далеко простирались поля. Вдали виднелся скотный двор.

— Вот и приехали! — сказала женщина, слезая с телеги. Веня и Сережа подхватили свои узелки, соскочили с телеги и вслед за женщиной прошли через калитку к дому. Во дворе было много ребятишек. Они сразу же обступили приезжих, с удивлением рассматривая их. Посыпались вопросы, восклицания. Сережа даже растерялся, увидев столько много сверстников. Женщина провела Веню и Сережу в дом, зашли в столовую, вместе позавтракали. Затем Веня пошел к директору детдома, а Сереже сказал:

— Ты пойди погуляй с ребятами во дворе, а я скоро вернусь.

Во дворе Сережа быстро освоился с ребятами и после многочисленных вопросов вскоре уже играл с ними в прятки. Через полчаса во двор вышли и женщина с Веней. Веня подошел к Сереже, сказал:

— Ты побудь пока здесь с ребятами, а я схожу в город и вернусь.

Он погладил кудряшки на голове Сережи, прижал его к себе и пошел к калитке. Сережа стоял и молча глядел, как уходит Веня. И вдруг он понял, что его оставляют здесь навсегда и что Веня тоже уходит насовсем. С ревом он бросился к калитке:

— Веня! Веня!

Открыл калитку и побежал за Веней. Воспитательница бросилась догонять Сережу. Веня остановился, прижал запыхавшегося Сережу к себе:

— Что ты? Что ты? Успокойся. Знаешь, ведь мне тоже нужно устроиться, а уж затем зайти за тобой. Ты побудь пока здесь.

Веня вынул из сумки фотоаппарат и протянул его Сереже:

— Видишь, я оставляю тебе фотоаппарат. Можешь фотографировать. Посмотришь в это маленькое окошечко, увидишь, кого фотографируешь, опустишь этот рычажок и нажмешь на кнопку. Аппарат щелкнет — и снимок сделан. Так ты можешь сделать десять снимков. А я приду, выну снимки, проявлю — и они будут готовы.

Сережа не верил своим глазам: ему отдают настоящий аппарат. Веня пожал ему руку, воспитательница повела Сережу обратно. Сережа шел спокойно, не оглядываясь.

Так наступил очередной поворот в жизни мальчика. Он стал воспитываться в так называемом «финском» дошкольном детском доме. Здесь все ребята и обслуживающий персонал говорили только по-карельски или по-фински. Хорошо говорили по-русски только трое: повариха, завхоз и директорша Айно Витальевна. Ребята называли ее просто тяти (тетя) Айно. Обслуживали ребят одни женщины. Только один мужчина — завхоз крутился среди них и ребят. Он присматривал за хозяйством, ухаживал за лошадью, ездил в город за продуктами и по разным нуждам, топил баню. Хлопот у него было полно, и с детьми он общался мало.

Сережа быстро освоился с обстановкой и порядками в детдоме. Первое время у него было увлечение — заниматься фотоаппаратом. Он щелкал всех направо и налево, не думая о количестве снимков. Всем обещал:

— Приедет Веня и даст настоящие снимки.

Ему верили и не верили, но завидовали, особенно младшие ребятишки. Старшие же особо не церемонились. Один из них взял аппарат в руки, повертел и сказал, что аппарат испорчен. Интерес к фотоаппарату у ребят пропал. Потом кто-то фотоаппарат стянул, и он исчез бесследно. Со временем Сережа смирился с пропажей и даже не вспоминал о ней.

В первый год возникли сложности в общении с ребятами и воспитателями. Они все говорили по-карельски или по-фински. Сережа их не понимал, а они — его. В карельском языке были схожие русские слова, поэтому понять карелов было легче. Финский же язык освоить было сложнее. Сами ребята путались, смешивая карельские и финские слова. Так, шапка по-фински — хатту, по-карельски — шапку; мальчик по-фински — пойка, по-карельски — брихатчу… Песни и счет чаще вели по-фински: юкси, какси, колме, нелли… (один, два, три, четыре…). Айно Витальевна первое время уделяла много внимания Сереже:

— Ты, Сережа, не должен забывать русский язык!

Она часто уводила его в свой кабинет, усаживала на диван, читала ему книжки на русском языке, разговаривала, рассказывала сказки. Потом давала ему книжку с красивыми картинками, а сама садилась за стол и писала разные бумаги, занималась своим делом. Иногда Сережа засыпал на диване, и тетя Айно осторожно относила его в спальню. Часто с Сережей беседовала по-русски и повариха, попутно угощая его чем-нибудь вкусным.

В детдоме часто устраивались всякие игры с хороводами и песнями. Приезжали артисты. Устраивались разные праздники. Летом ребята ходили по полям, в лес, на речку. Купались и загорали. Зимой играли в снежки, учились и ходили на лыжах. Более взрослые ребята изучали основы арифметики и правописания. Самостоятельно читали простые книжки. Любили ребята ходить в свою финскую баню. Время летело незаметно. Прошло четыре года, как Сережа пришел в детдом. К этому времени он уже более свободно говорил и по-карельски, и по-фински, правда, иногда путая их вместе. Из всех событий наиболее ярко ему запомнилась гроза в одну из майских ночей. Почти до полночи страшно гремел гром, ярко сверкали молнии. В природе все грохотало, шумело. К полуночи от молнии загорелся в поле скотный двор. Отблески пламени отражались в спальне. Ребята были страшно перепуганы. Воспитательница как могла успокаивала их. Лишь к утру ребята немного успокоились и смогли заснуть. Скотный двор сгорел дотла, потушить пожар не успели. Днем ребята ходили смотреть на пепелище.

Как-то в конце мая Айно Витольевна позвала Сережу к себе в кабинет:

— Ты, Сережа, уже большой мальчик. Тебе пора в школу. Еще в прошлом году тебе надо было начинать учебу, но ты в ту пору приболел и мы не пустили тебя учиться. Ты все уже понимаешь. Тебе нужно учиться в русской школе и жить с более взрослыми ребятами. Ты завтра поедешь со мной в Петрозаводск и будешь жить в детдоме, из которого приехал сюда. Согласен?

— Согласен, — тихо пролепетал Сережа и невольно слезы брызнули из его глаз. Он прижался к тете Айно и плакал навзрыд, содрогаясь всем телом. Тетя Айно тоже плакала, ее слезы капали Сереже на голову, плечи. Сережа как бы впервые почувствовал материнскую ласку. В сознании мигом пронеслась вся его пока недолгая жизнь. Здесь он так привык к ребятам, обстановке, к заботам тети Айно. И опять нужно куда-то ехать. Но в то же время он понимал, что это неизбежно. Немного успокаивало и то, что возвращается он в тот детдом, который стал его первым приютом.

На следующий день утром Сережа собрал свои немудреные пожитки. Вместе с тетей Айно сели на телегу и поехали на вокзал. Ребята провожали их, грустно улыбаясь. Долго махали вслед руками, пока телега не скрылась за деревьями. В поезде Сережа и тетя Айно говорили мало: чувствовалась горечь разлуки. Вечером приехали в Петрозаводск. Тетя Айно отвела его в детдом, быстро распрощалась, сказав:

— Я еще загляну к тебе, Сережа. Посмотрю, как ты устроился.

Вот и опять настал поворот в судьбе Сережи. Теперь его уже редко так будут звать, чаще просто Сергей или Серега. Обживался Сергей на новом месте, вернее, вновь на старом месте тяжело. Его многое угнетало, хотя он сам не понимал почему. Сразу же вспомнилась семья, в которой он не был четыре года. Что с ней? Как там?

В детдоме особых изменений не произошло. Директоршей также была Валентина Егоровна, прежние ребятишки повзрослели. Многих из них Сережа уже не помнил, подзабыл. Да и как не забыть, если он раньше здесь был полгода совсем маленьким ребенком. Веню же он не забыл. Веня очень повзрослел, вырос в статного парня. Изменились и его интересы, возиться в сопливыми ребятишками ему было некогда. Но он был рад встрече с Сережей и уделял ему много внимания. Однако прежней привязанности у них уже не было. Слишком большая была разница в возрасте, да и Сережа невольно вспоминал разлуку с Веней и то, как он его обманул, уезжая из Олонца. Хотя теперь Сережа понимал, что так надо было, но осадок в душе все же остался. Теперь Сережу поместили в спальню со своими сверстниками. Это еще больше отдалило его от Вени.

Каждый год с середины июля весь детдом выезжал в деревню на летний отдых, и всегда обязательно рядом с озером. Ребятам эта пора особенно нравилась. Прогулки в лес, по полям, купание в озере, деревенские бани, сбор ягод, сенокос… Да, много всего интересного летом на природе!

В первое свое лето здесь Сереже не пришлось ехать со всеми. На обследовании в детской поликлинике у него обнаружили зачаточное воспаление легких. Врачи посоветовали серьезно подлечиться, и Сережу отправили в детский санаторий в городе Медвежьегорске. Санаторий располагался в пригороде, в сосновом бору, и был хорошо оборудован. Здесь был строгий санаторный режим, диета, процедуры. За пределы территории санатория выходить запрещалось. О пребывании в санатории Сережа мало что помнил: это — обязательная ложка невкусного рыбьего жира перед обедом; не давали следующего блюда, если полностью не съедал предыдущего; не выпускали из столовой, пока не съешь всю еду; тихий час после обеда, хотя спать не хотелось.

В конце августа Сережа с радостью возвратился в детдом. Начались приготовления к школе. Первого сентября в праздничной обстановке Сергей пошел в первый класс. Школа размещалась рядом с детдомом в таких же двух деревянных домах. В одном доме учились ребята в первых — четвертых классах, в другом — с пятого по десятый. Ходить в школу Сергею нравилось. Он гордился, что теперь школьник, ходит со школьной сумкой, тетрадями, учебниками. Учился он хорошо. Сложнее было с русским языком. Многое он подзабыл и часто путал русские, карельские и финские слова. С ним стали часто проводить дополнительные занятия по русскому языку.

Постепенно налаживались дружеские отношения с младшими ребятами, особенно с ребятами своей спальни. К началу зимы как-то само собой Сергей тесно подружился с двумя второклассниками: Лео Лойканненом и Игорем Першаковым. Они всегда старались быть вместе, стояли горой друг за друга, часто ссорились по пустякам, а затем опять мирились. Вскоре их стали называть «святой» троицей или «лисами» — по первым буквам имен: Лео, Игорь, Сергей. Лео был финн, задиристый, драчливый, вспыльчивый по любому поводу; Игорь — крепыш, сильный, хитрый и лукавый; Сергей — слабенький, простодушный, доверчивый, преданный своим друзьям, но стойкий при разных неприятностях. В детдоме с этой тройкой старались лишний раз не связываться. Обидеть их было боязно, так как сразу обидчики получали дружный отпор. Но по одиночке их лупили иногда как младшие, так и старшие ребята. Драки между ребятами в детдоме случались часто, в основном по разным пустякам. Но они не были злобными и жестокими. Было три негласных обязательных правила: первое — двое дерутся, третий не встревай; второе — лежачего не бьют; третье — нельзя бить под дых, в живот, в спину, ногами. Любого нарушившего эти правила сразу же ждало наказание, вплоть до «темной». «Темную» иногда устраивали ябедам и тем, кто изуверски обращался с ребятами. Виновного накрывали одеялом и били все подряд. Он не знал, кто его бьет, и не мог мстить и ябедничать. Среди ребят считалось позором пройти «темную».

Первое время Сереже при драке, как более слабому, часто доставалось. Но как-то несколько раз упав от побоев на колени, закрыв голову руками, вцепился зубами в ногу обидчика. Тот вскрикивал, старался оторвать Сергея, бил его как попало, но Сережа все молча переносил и не разжимал зубов. Ребята с трудом разняли дерущихся. После двух-трех таких драк ребята старались не связываться с Сергеем, говоря:

— Ну его! Это не лисенок, а волчонок!

Обычно после драки, всего в синяках, Сергея отводили в спальню, где он давал волю слезам от боли и обиды. Он никогда не жаловался. И воспитатели, и даже Веня не могли от него добиться — кто его избил. Веня как-то предупредил старших ребят:

— Учтите! Если узнаю, кто обидел Сергея, тот будет иметь дело со мной!

С этих пор старшие ребята боялись трогать Сергея. Небольшие же потасовки среди сверстников были обычным делом.

Наступила зима. Лучшим занятием у ребят в свободное время было катание на лыжах по улице Ленина и с детской горки. Улица Ленина пролегала по центру города от железной дороги до озера, спускаясь вниз. В то время общественного транспорта в городе не было. Везде приходилось ходить пешком. Лишь для групповых поездок выделялся автобус или грузовик. Ездили по городу только на санях или телегах. Обычно вечером, когда меньше движение, ребята выходили на улицу Ленина и катались прямо от детдома вниз до озера. Часто при ветреной погоде распахивали пальто и держали полы на разведенных руках. Получался парус, и ребята мчались вниз, поддуваемые ветром. Не все осмеливались ехать на большой скорости до самого озера, большинство сворачивало на полпути. Но все же чаще ребята шли на детскую горку. Широкая горка спускалась с площади Ленина к реке Лососинке. Здесь всегда было много народа, взрослых и детей. Катались на санках и лыжах. Было шумно и весело.

Приближался Новый год. В городе, в школе и в детдоме все готовились к его празднованию. Хлопоты с елками, игрушками, украшениями, подарками нравились ребятам. Встречу Нового года устраивали отдельно для младших и старших ребят. Младшим ребятам в их же школе выделили самый большой класс. Все парты сдвинули к стенке с тремя окнами, выходившими на улицу. Парты уложили одну на другую, получилось нечто вроде трибун. Посредине установили ярко разукрашенную елку. Одни двери заслонили партами, другие были свободны. Привели детей. Они водили вокруг елки хоровод, пели песенки. Затем всех усадили на парты. Прибежали ребятишки, разнаряженные в разных зверюшек, и стали смешно плясать и кривляться под музыку гармониста, сидевшего в углу. Около дверей стояли воспитатели и двое учителей. Они подбадривали ребят шутками и прибаутками. Всем было весело. Разнаряженные артисты убежали. Прозвенело три длинных звонка. Мужчина громко объявил:

— Наступает Новый год! Поприветствуем!

Все стали хлопать в ладоши. Из дверей вышли Дед Мороз, Снегурочка и пятеро ребят в звериных шкурах. В Деде Морозе все сразу же узнали Веню. На нем был длинный красный халат. Подол халата, рукава и воротник были обшиты ватой. Шапка с красным верхом и белой опояской была сдвинута до самых бровей. В одной руке он держал посох, в другой — чем-то заполненный мешок. Как ни старался Веня быть строгим и важным, у него это иногда не получалось. Ребята от этого смеялись еще больше. Снегурочка была в белом халате и красных сапожках. В руках у нее были какие-то пакеты. Эта процессия три раза медленно обошла вокруг елки, выкрикивая:

— С Новым годом, ребятушки! Счастья вам и радости! Веселитесь вместе с нами!

На четвертом заходе Снегурочка вынула из пакета хлопушку и стала дергать ее за веревочку, но что-то не получалось. Наконец хлопушка хлопнула, из нее посыпалось конфетти, а затем вырвалось небольшое пламя. Рука у Снегурочки дрогнула, и все посыпалось на впереди идущего Веню. Сразу же вспыхнули воротник и оборка шапки. Все растерялись. Огонь медленно разжигался по воротнику, перекинулся на рукав Снегурочки, которая пыталась затушить одежду Вени. Вдруг она споткнулась и упала под елку. Огонь перекинулся на вату внизу елки. Поднялась паника. В дверях образовалась пробка. Снегурочка, перекатываясь, добралась до дверей. На ней сумели потушить уже загоревшуюся одежду. На миг все забыли о Вене. А он уже полыхал, размахивая руками и тщетно стараясь потушить огонь. Тут один из учителей закричал:

— Все, кто у дверей, быстро выходите! Дети на партах сидите и ждите! Сейчас придут пожарные!

Он подбежал к Вене, повалил его на пол, закатал в ковровую дорожку и вынес в освободившиеся двери. Ребята на партах со страхом смотрели, как огонь охватил елку, пол и медленно приближался к ним. Кто-то не выдержал и разбил окно, ворвался ветер, огонь заполыхал еще сильнее. Огонь, дым, угар заполнили комнату. Поднялся визг, дети заплакали. Но в комнату уже вбегали пожарные. Двое из них тянули шланги и заливали огонь, трое других через раскрытые окна передавали детей взрослым, стоявшим под окнами. Воспитатели разводили детей по спальням и укладывали спать. Приехала «скорая помощь». Веню, Снегурочку и еще троих детей увезли в больницу. Остальные дети отделались испугом. Пожар удалось быстро потушить. К концу каникул класс был полностью восстановлен, лишь долго еще держался запах гари.

Сергей не помнил, как его выносили и укладывали спать. Утром проснулся с затуманенной головой. Под подушкой лежал пакет с новогодним подарком. Такие же пакеты обнаружили все ребята. Одна мысль тревожила Сергея: «Что с Веней?» Веня пролежал в больнице полмесяца. Один раз Сереже удалось навестить его. Веня лежал весь забинтованный, но держался бодро:

— Не горюй, Серега! Все будет хорошо!

На левой щеке Вени и на руках после выписки еще заметны были ожоги. Со временем они зарубцевались и почти не были заметны. У остальных ребят ожоги были небольшими и прошли быстро.

Постепенно ужас той страшной ночи стал забываться, и жизнь вошла в свое русло. Многие ребята ходили во Дворец пионеров, в котором были разные кружки. Дворец находился на набережной озера, на небольшой возвышенности. Из его окон открывался прекрасный вид на озеро, противоположный берег, окрестности города. Друзья уговорили Сергея записаться в кружок духовых инструментов. Влечение к музыке у Сережи зародилось с раннего детства, еще с тех пор, когда отец частенько играл на гармошке. В дальнейшем в разных ситуациях Сергей с удовольствием слушал народные песни и игру на народных инструментах. К весне Сережа уже довольно сносно играл на трубе. Однажды на небольшом вечере в детдоме в составе детского оркестра Сережа даже подыгрывал несложные мелодии. Уже в конце выступления он вдруг закашлялся и прервал игру. По окончании вечера к нему подошел Веня и сказал:

— Сергей, тебе нельзя играть на трубе.

— Почему?

— Ты разве забыл лечение в санатории? Тебе надо укреплять организм, а игра на трубе этому не способствует.

Правда это или нет, Сергей не знал, но поверил Вене и не стал ходить в кружок.

Вот и пролетел первый год после возвращения в детдом. Сережа успешно закончил первый класс. Веня с отличием завершил учебу в десятом классе. В начале июля он насовсем уезжал из детдома в Ленинград для продолжения учебы в институте. Провожали его на вокзал ватага ребят и воспитатели. Нанесли ему кучу цветов.

— Куда я их девать буду? — смеялся Веня.

— Подаришь девушкам! — отвечали ему.

Сергей стоял в стороне и завидовал Вене. Уже в конце прощания Веня подошел к Сергею:

— Не унывай, Сережа! Может, еще встретимся! Главное — учись, хорошо учись!

Но встретиться больше не пришлось!

Затуманенными глазами глядел Сергей, как Веня вскочил на подножку и скрылся в вагоне. Поезд тронулся. Сергей долго стоял на дорожке и концом ботинка топтал песок. Затем медленно двинулся назад. Ребята уже давно убежали веселой гурьбой, не обращая внимания на Сергея. Сергей возвращался подавленный. Он чувствовал: что-то светлое ушло из его жизни.

Наступила пора летнего отдыха. В середине июля детдом выехал в дачный поселок на берегу Юшкозера. Это озеро — очень большое по длине — начиналось в двадцати пяти километрах от Петрозаводска. В дачном поселке располагался дом отдыха. Несколько дачных домиков были выделены для детдома. На лодочной станции имелось несколько прогулочных лодок и даже две четырехвесельные шлюпки. Природа здесь была просто сказочная. Светлые сосновые боры, березовые рощи и небольшие перелески окружали поселок. Водная гладь озера невольно завораживала. Было много ягодных мест.

Развлечений для ребят хватало. Купались, загорали, ходили в лес, иногда воспитатели катали ребят на лодках. Очень нравилось ребятам ходить в баню. Ходили по очереди — сначала девочки, затем мальчишки. Баня одной стеной опиралась на берег, другой — на сваи в воде. Дверь бани выходила на озеро. С берега к двери шли по мосткам. Перед дверью вдоль всей стенки бани была площадка шириной около метра. С озера на площадку приделана лесенка. Меньше времени ребята находились в бане, больше толкались на площадке или плескались в воде. Обычно ребята намыливались в бане, затем выбегали на площадку и ныряли в воду. Глубина здесь была до полутора метров, а дальше дно значительно углублялось. Не все решались нырять, Сережа тоже. Однако при первой же помывке Игорь раззадорил Сергея:

— Смотри, мне всего здесь под грудку. Прыгай, не бойся!

Сергей намылился, выбежал из бани и лихо нырнул. Вынырнув, он попытался встать на ноги. Вода доходила ему до подбородка. Под ногами оказался ил, и ноги стали утопать в нем. Сергей испугался и стал кричать, но ребята вокруг только хохотали. Сергей стал брыкаться, бить по воде руками и ногами и неожиданно поплыл. Добрался до лесенки, встал и удивился — неужели он плыл. Осторожно попробовал снова. Получилось. С этого случая Сергей не боялся воды — он научился плавать.

Среди ребят славился взбалмошностью Женька Тимохин. Он все что-нибудь придумывал или устраивал «кордебалеты». Как-то вечером он подошел к «лисятам» и спросил:

— Хотите покататься на шлюпках?

— Нет, — за всех ответил Игорь. — Опять по очереди воспитательница разрешит пять минут покататься у берега. Не интересно.

— Да нет. Мы без воспитателя. Сами возьмем шлюпки и будем кататься сколько хотим. Я уже сколачиваю команду. Человек пять пока не хватает. Я уже все проверил: шлюпки просто привязаны на цепи, весла в шлюпках. Сторожу лень каждый вечер затаскивать тяжелые весла под навес. Ну как? Согласны?

— Согласны, — опять за всех ответил Игорь.

— Ну, тогда мы договариваемся так: вы тихонечко в пять утра приходите к шлюпкам.

Сергею эта затея не очень понравилась, но отрываться от своих дружков было неудобно. Утром «лисята» пришли к шлюпкам. Там уже собралось восемь ребят. Тихонечко расселись по шлюпкам: в одной шестеро, в другой пятеро ребят. Сняли цепи со скоб, разобрали весла. Поплыли. Никто их не заметил. Лишь в метрах трехстах от берега на утлой лодчонке одиноко маячил рыбак. Он с подозрением посмотрел на ребят, когда они проплывали мимо него, но ничего не сказал. Проплыв еще метров сто, ребята вдруг услышали с берега вопль. Это сторож выбежал из сторожки и кричал:

— Ах, вы негодники! Сейчас же возвращайтесь обратно! Не вернетесь — хуже будет!

Видя, что ребята и не думают возвращаться, он закричал рыбаку:

— Тимоха, догони их! Очень прошу!

Рыбак быстро смотал свои удочки, вытащил якорь и налег на весла.

Женька, взявший на себя роль капитана, скомандовал:

— А ну, ребята, налегай сильней на весла! Где ему нас догнать!

И в самом деле. У каждого из ребят в руках одно весло, а при четырех веслах шлюпка мчалась быстро. Хотя весла и были тяжелыми, но ребята очень старались то ли из-за азарта гонок, то ли из боязни попасть в руки рыбаку. Рыбак, видя тщетность своих усилий, сплюнул и прокричал:

— Ох и попадет вам, сорванцы, когда вернетесь!

Видя, что погони уже нет, ребята оставили весла, чтобы отдышаться. Они уже были далеко от берега. Женька успокаивал ребят:

— Не бойтесь. Все будет хорошо. Сейчас потихоньку поплывем вон к тому большому острову. Там перекусим, испечем картошку, отдохнем и пойдем обратно.

Оказывается, поздно вечером Женька забрался в кладовку и спер оттуда две буханки хлеба, небольшую сумку картошки и две кружки. Больше там ничего не оказалось.

К середине дня все порядочно подустали. Да и солнце палило нещадно. Решили искупаться. Цепями соединили шлюпки вместе. Стали раздеваться. Однако купаться решилось только четверо ребят. Было очень глубоко, да и многие еще не умели хорошо плавать. Сергей тоже отказался купаться. Ребята ныряли прямо с борта, плавали. Забираться в шлюпку было сложнее из-за высоких бортов.

Поплыли дальше. Но до большого острова все еще было далеко. Ребята помладше захныкали. Доплыли до небольшого островка, метров восемь на десять, где росло несколько маленьких кустиков. Вышли из шлюпок, чтобы размять ноги. Поплескались в воде. Решили возвращаться обратно. Умаялись здорово. Когда стали подплывать к своему берегу, Женька предложил спрятать шлюпки в камышах, а позднее, вечером, еще немного покататься. К лодочной станции приплывать не решались. Вскоре через сплошные камыши с большим трудом пристали к берегу. Сделали заметку на ближайшем дереве.

Выругали дома ребят основательно, но ужин оставили. Лишили всех провинившихся на два дня всяких прогулок и походов. Велели сидеть дома. Женька все же ухитрился сбегать к шлюпкам, но там их не оказалось. С этого дня лодок и шлюпок для прогулки не давали.

Лето пролетело быстро. Пора было возвращаться в город.

Осень. В эту пору у ребят появляются новые заботы и развлечения. В первую очередь — школа. Здесь все ребята поднимаются на ступеньку выше, становятся важнее, ответственнее. В первое время заботы о школьной форме, учебниках, тетрадях, ручках, пеналах полностью поглощают ребят. Новые предметы, а у старших ребят и новые учителя увлекают их. Однако хватает свободного времени и для забав, игр, различных похождений.

В середине сентября нравились ребятам набеги на колхозное поле. Оно было совсем рядом с детдомом. Достаточно пройти метров четыреста по направлению к реке Неглинке, спуститься с крутого берега вниз, перейти вброд реку, подняться на бугорок — и перед тобой обширное поле. На поле в изобилии росли репа, брюква, турнепс. Днем и вечером за полем следил сторож. Он разъезжал верхом на коне и быстро разгонял любителей поживиться. Со стороны реки воришек было меньше, и сторож сюда заглядывал реже. Этим и пользовались детдомовские ребята. Особенно не жадничали: во-первых, много не съешь, во-вторых, много не унесешь, да и тяжелее убегать в случае погони. Сторож особого рвения поймать ребят не проявлял. Особенно ребят привлекал турнепс. Он вырастал большими клубнями. Некоторые турнепсины были величиной с самовар. Вытаскивали его двое-трое ребят, а потом волокли в кусты. Очистив, ели турнепс кусочками или соскребали ленты с соком. Зачастую одной турнепсины хватало для троих ребят. В детдом добычу старались не приносить: ребята постарше отберут или воспитатели заметят и неприятностей не оберешься. Да и ребята вполне успевали насладиться своей добычей на берегу реки.

В темные осенние вечера, когда на улицу выходить не хотелось, увлекались, особенно младшие ребята, игрой в фантики и перышки. Фантики — это красочные обертки конфет. Для игры их сворачивали в небольшие квадратики. Затем клали на ладонь, а пальцами руки слегка ударяли снизу по краю стола. Фантик летел на стол, и если он накрывал другой лежащий на столе фантик, то играющий забирал его себе. И так до тех пор, пока не промахнется. Аналогично поступал следующий играющий. У ребят забота — где достать фантики. Они очень ценились, особенно красивые и очень редкие. Ходили на свалки, в кафе; берегли от подарков, передач знакомых; просто слонялись по улицам вблизи магазинов и собирали брошеные обертки. Богатыми считались ребята, имеющие более двадцати очень красивых фантиков. Им завидовали, особенно когда они разворачивали и раскладывали обертки на столе или кровати. За красивый фантик можно было выменять два-три обычных. Денег у ребят не было, а на фантики можно было выменять почти все что угодно.

Игра в перышки во многом походила на игру в фантики. Здесь в ходу были разные ученические перья. У некоторых даже названия свои были: «лягушка», «цыганка», «слоник», «ласточка». Перья разбрасывались на столе, и они ложились или на «брюшко», или на «спинку». Играющий должен своим пером подбросить лежащее на столе. И если оно упадет на противоположную сторону, то перо твое. А если нет, то выкладывай свое. Играют также по очереди. Обладание перышками ценилось меньше, чем фантиками.

Сергей еще с первого класса увлекался этими играми. Частенько у него скапливалось много перышек и фантиков. Но к концу второй зимы у него полностью пропал интерес к этим играм. Он отдал скопившиеся фантики «бесплатно» одному малышу. Тот был счастлив безмерно. У Сергея появилось другое увлечение — шахматы. Еще раньше его увлекали фигурки на доске. С начала учебного года он поступил в шахматный кружок во Дворце пионеров, ходил на занятия регулярно, с интересом.

Наступает Новый год. В этот раз для младших детдомовских ребят встречу Нового года организовали первого января во Дворце пионеров. Посреди большого зала установили огромную елку. Украсили ее чудесными игрушками, разноцветными лампочками. Ребята сидели вокруг елки прямо на полу. А вблизи елки разыгрывались разные сценки. Песни, пляски, хороводы — все завлекало. Вдруг зажглись лампочки и ребята изумились — елка медленно закружилась. Поворачиваясь во всем своем великолепии, она выглядела разнаряженной невестой: «Смотрите я какая!» Такой изумительной елки Сергею в жизни больше не приходилось видеть. Елка то останавливалась, то кружилась вновь. Ребята прыгали около нее, кружились вместе с ней. Затем каждый получил большой праздничный подарок. Многие уносили его домой и лишь там раскладывали на кровати содержимое «богатства». Ребята еще долго обсуждали все детали праздничного вечера. Многим этот вечер запомнился на всю жизнь.

Недалеко от детдома, на берегу реки, возвышался огромный трамплин. На нем изредка устраивались большие соревнования. Ребята не пропускали ни одного соревнования. Обычно было много народа, царила праздничная атмосфера, играл духовой оркестр. Лыжники по лестнице поднимались наверх, вставали на лыжи и ждали условного сигнала для спуска. Наверху и у подножия трамплина стояли сигнальщики. У верхнего сигнальщика был один зеленый флажок, у нижнего — два: красный и зеленый. Верхний поднимал флажок: «Готов к спуску». Нижний, если трасса занята, поднимал красный флажок. При свободной трассе он сразу же поднимал зеленый флажок. Тогда верхний делал отмашку, и очередной лыжник устремлялся вниз. После трамплина была примерно пятидесятиметровая горизонтальная площадка, а за ней крутая гора, запорошенная снегом речушка и небольшой пригорок на другом берегу реки. Почти все лыжники пролетали горизонтальную площадку, приземлялись уже на спуске с горы и притормаживали только на пригорке. Смотреть прыжки было интересно, но страшно. Уж очень сложно было приземлиться на крутом спуске и не упасть.

Однажды на соревновании случилась беда: лыжник неудачно приземлился, подвернул ногу и кубарем скатился с горы. Внизу всегда стояла «скорая помощь». Травма у лыжника была серьезной, и его сразу увезли в больницу. С тех пор соревнования проводились очень редко, а затем и вообще прекратились. Со временем этот трамплин разобрали. Ребята с трамплина ездить не решались. Лишь иногда после дождя любили скатываться с середины трамплина на ботинках.

Большое удовольствие доставляло ребятам катание на финских санях. Удобное сидение в виде стула, прикрепленное к длинным полозьям, давало возможность кататься одному или вдвоем. При катании вдвоем один садился на сидение и держался за подлокотники, а другой вставал сзади на полозья. Отталкиваясь одной ногой, он толкал сани. Длинными полозьями можно было поворачивать сани в сторону или останавливать их. Можно было и ездить без седока, тогда легче управлять санями.

Пришла весна. Ребята все больше стали пропадать на улице, бродить по городу. Нравилось ребятам ходить на базар, который располагался около морского вокзала — так его называли из-за необъятных просторов озера, больше похожего на море. На базаре было всегда шумно, весело, много разных овощей и фруктов. Можно было подобрать упавшие случайно яблоко, морковку, луковицу, втихаря слямзить чего-нибудь. Но особенно привлекали ребят вареные раки. Как только появлялись небольшие деньги, принесенные кому-нибудь родственниками, многие старались примазаться к счастливчику и пойти с ним покупать раков. Такой случай представился как-то Лео, которого пришли навестить две двоюродные сестры. Уходя, они дали ему четыре рубля. «Лисы» решили истратить их вместе и пошли на базар. На все деньги накупили раков, уселись на скамейке и с наслаждением, неторопливо ели вкусное мясо раков. Довольные возвращались домой. Проходя мимо учреждений, расположенных полукругом на площади Ленина, решили, как обычно, заглянуть на задворки. Там всегда была свалка различного канцелярского мусора. Пищевые отходы ребят не интересовали, так как в детдоме кормили хорошо и ребята никогда не были голодными. На свалке можно было найти хорошие фантики, сломанные или ненужные дыроколы, канцелярские перья и ручки, получистые тетради, блокноты, да мало ли что еще другое.

Сергей почти сразу выкопал где-то немного сломанный перочинный ножик, а рядом смятый кошелек. Он не успел еще его поднять, как Игорь закричал:

— Чур на троих! Делись!

В кошельке оказалась небольшая мелочь, какие-то бумажки и тринадцать рублей — две пятерки и трешник. Решили после обеда снова пойти на базар и накупить всего. Подходя к детдому, Игорь сказал:

— Надо спрятать деньги. Все равно старшие ребята обшманают и отнимут их.

— Куда спрятать? — спросил Лео.

— Давай под заваленок дома, — ответил Игорь.

Ребята обошли здание школы к стороне, выходящей на глухую улицу. Игорь взял деньги, положил их под заваленок и придавил небольшим камешком. Пошли обедать. После обеда вернулись к своему укромному месту. Игорь запустил руку под заваленок, но там денег не оказалось. Рядом на земле лишь валялся камешек. Ребята приуныли.

— Надо же, кто-то подглядел, — промолвил Лео.

— А может, ветром сдуло? — предположил Сергей.

Стали искать вокруг и вскоре в траве нашли пятерку, немного погодя — трешник. Но сколько не шныряли — другой пятерки найти не удалось. Были рады и этому. Вот уж где разошлись: накупили конфет, мороженого и, конечно, любимых раков. В карманах оставили лишь мелочишку для игры в «орел и решку».

Наступило время очередного выезда детдома на природу. В этот раз местом отдыха была выбрана деревня Ялгуба. Известие об этом Сергей воспринял спокойно. Он знал, что это его родина, и не больше. Детские воспоминания были слишком туманны.

До Ялгубы ребят доставил пароход «Роза Люксембург». Поскольку такую фамилию запоминать было трудно, а тем более выговаривать, то чаще всего этот пароход называли просто «Роза» или «Роза кривобокая». Последнее название закрепилось, потому что пароход всегда ходил с небольшим креном на левый борт. Сколько ни пытались его выпрямить — ничего не получалось. Больших неудобств такой крен не вызывал, но при сильном ветре или шторме его на озеро не выпускали. Находился пароход в прибрежном плавании и выполнял рейсы из города в Соломенное, Ялгубу, Суйсари, а также в места отдыха горожан — на Чертов стул и Бараний берег.

К прибытию детей в деревне все было заранее подготовлено. Разместили ребят в здании школы, а две группы — в больших крестьянских избах. В такой же избе оборудовали и столовую. Место было изумительное. Деревня располагалась на правом берегу губы, которая далеко вдавалась в сушу. Вокруг деревни простирались поля, а за ними сосновые леса. Из губы открывался широкий простор необъятного озера. Левый берег был скалистым. Высокий перевал защищал деревню от северных ветров. С левого берега была проложена узкая проселочная дорога. Она проходила около Пиньгубы с прекрасным песчаным берегом и вела в поселок Соломенное. Примерно на трети пути дорога ответвлялась на Бараний берег. Для сообщения между берегами использовался паром. В деревне было много лодок, как частных, так и колхозной рыболовецкой артели.

Хорошему отдыху ребят способствовали походы в лес за малиной и черникой, на пляжи Пиньгубы, рыбная ловля, катание на лодках, лазание по скалам. Но мальчишкам всего этого было мало. Всегда хотелось выкинуть что-нибудь особенное.

Нравилось ребятам кататься на лодках. Воспитатели без сопровождения кататься одним ребятам запрещали. Но разве за всем уследишь. Ребята ездили и одни, особенно на рыбалку. Большинство лодок были просто привязаны к колышкам на берегу. Лишь на некоторых были замки. Местные жители спокойно смотрели на то, что ребята брали лодки. Лишь предупреждали, чтобы лодки были возвращены на место и чтобы ни в коем случае не выходили на озеро, так как это далеко и опасно.

Однажды «лисы» взяли лодку и пошли на левый берег ловить рыбу. Однако клев был неважный. Поймали пяток небольших рыбешек. Хитрый на выдумки Игорь предложил:

— Давай потрясем артельные сетки!

— Нет. Заметят — взбучки не миновать, — промолвил Сергей.

— Не бойсь! Наступают сумерки, и нас не заметят.

Ребята медленно подплыли к первому на пути ряду сетей. Под обрывом у самого берега к вкопанному низкому столбу были привязаны два каната. Уже недалеко от берега они уходили глубоко в воду. Двигаясь вдоль каната, ребята с трудом поднимали его вместе с сетью. Сначала рыбы не было. Но вот увидели небольшого сижка и двух крупных окуней. Сергей и Лео держали верхний канат, Игорь вытаскивал рыбин. Возился он долго, так как вытащить рыбину мешали плавники и жабры. К тому же рыбина все время трепыхалась и была скользкой. Удержать ее в руках было сложно. С трудом удалось вынуть и бросить на дно лодки еще две рыбины, третья ускользнула. Ребята еле удерживали канат по мере продвижения от берега. Пока они были в тени крутого берега, их никто не замечал. Но как только стали выплывать на середину губы, с правого берега послышались крики:

— Вы что делаете, сорванцы? Мы вам сейчас!..

Один из мужиков спрыгнул в лодку и отплыл от берега.

Ребята, успев снять пять-шесть рыбин, бросили сети и пустились наутек. Игорь кричал:

— Быстрее в камыши за пристань парома!

Ребята сильнее налегли на весла, а Игорь тем временем успел выбросить всех рыбин за борт. Загнав лодку в камыши, намотав чалку на ближайший куст, ребята выскочили на берег и лишь тогда перевели дух. Мужик на лодке не стал догонять ребят. Он медленно подплыл к сетям и стал их проверять. Ребята успокоились. Опасность миновала. Лео сердито пробурчал:

— Ты зачем, Игорь, выбросил рыбин? Зря только старались.

— Посмотрел бы я на тебя, если бы нас поймали с рыбой. Тут ты храбрый! — огрызнулся Игорь.

— Ладно препираться, — промолвил Сергей, — нужно думать, как выбраться незамеченными.

Решили подождать и, когда немного стемнеет, возвращаться назад. Бродили по берегу, ели малину, для забавы палками отыскивали между камней змей. Найти не удалось. Хотели разжечь костер, но решили, что это опасно. Засекут. Когда немного стемнело, ребята решили вернуться. Благополучно переплыли губу, привязали лодку на пристани около баньки и быстренько примчались в свою избу. Там уже беспокоились об их исчезновении.

Пожалуй, самым запоминающимся для Сергея в это лето был один из походов по горох и его последствия. Набеги на гороховое поле было делом обычным для мальчишек. Как-то семеро ребят, в их числе и «лисы», собрались на краю горохового поля, которое охранял сторож. Игорь предложил:

— Давайте разделимся на две группы. Мы трое останемся здесь, а вы четверо обойдете поле слева и выйдите на ту сторону. У сторожа шалашик недалеко от нас. Мы спрячемся здесь, а вы спокойненько заходите в поле и рвите горох. Сторож увидит вас и побежит к вам. Пока он до вас добежит, вы успеете набрать гороху и смыться. Тогда на поле выйдем мы и тоже успеем нахапать. Согласны?

Все согласились. Сначала все шло гладко. Четверо ребят вышли на противоположный край поля, огляделись, зашли в поле, стали рвать горох. Через некоторое время сторож их заметил и, выкрикивая угрозы, быстро пошел к ним. «Лисам» нужно было немного подождать, но нетерпеливый Лео, прошептав: «Пора», стал перелезать через изгородь. Игорю и Сергею ничего не оставалось, как последовать за ним. Не успели ребята сорвать пару кустиков, как случилось непредусмотренное. Сторож бросил преследовать тех ребят, круто развернулся и побежал за «лисами». Сначала «лисы» растерялись и стояли как вкопанные. Опомнившись, они бросились наутек в разные стороны. Ближе всех к сторожу оказался Сергей, за ним и побежал сторож. Сторож стал нагонять, уже за спиной Сергея слышалось его хриплое дыхание. «Все, пропал», — решил Сергей. Уже рядом кусты, и, напрягая все силы, Сергей с отчаянием ринулся вперед, перепрыгнул через изгородь и свалился в кусты в метрах двух от изгороди. Буквально в то же время сторож, запыхавшись, добежал до изгороди, но перелезать не стал. Сергей был в безопасности.

— Ах, ты, негодник! — закричал сторож, размахивая кулаками. — Ты еще мне попадешься! Я тебя давно приметил, встречу — уши оторву!

Вид сторожа был устрашающим: рыжие усы и борода, огромные кулачищи, злобное лицо. Но в это время Сергей мимо ушей пропускал угрозы сторожа, не пугал его особенно и его устрашающий вид. Его удивляло другое — как это он смог перепрыгнуть через изгородь. Ни раньше, ни в последующем ему не удавалось этого сделать.

Вскоре к Сергею подбежали Лео и Игорь. Они умирали со смеху. Особенно заливался Лео:

— Игорь, ты видел, как Серега удирал и сиганул через изгородь. Бежал как заяц, а прыгнул как белка. Ну, умора!

— Вам то что. Разбежались в стороны и довольны. Посмотрел бы я, как бы вы струсили, если бы сторож погнался за вами, — пробурчал Сергей.

Позже, идя на обед, ребята уже вместе обсуждали неудавшийся набег. Подтрунивали друг над другом, строили планы на следующий день. Сергей только к вечеру спокойно осмыслил все подробности похода. Ночью его неожиданно разбудил Игорь, ткнув в бок:

— Серега, ты чего кричишь?

Сергей ошалело посмотрел на него и постепенно понял, что все, что он ощутил, было во сне. А приснились ему события прошедшего дня. Сторож бежит за ним, хватает его за шиворот и отдирает за уши. Сергей пытался освободиться и закричал.

Посмотрев на Игоря, Сергей пробурчал:

— Да ничего. Сон страшный приснился.

Утром Игорь и Лео посмеивались над Сергеем. Предлагали снова пойти на поле. Сергей видел, что они шутят, и особенно не обижался. Решили лучше немного покататься на лодке. До обеда время провели весело. После обеда с полными карманами сушек (маленькие куски обжаренного белого хлеба) уселись на заваленке избы, дожидаясь остальных ребят своей спальни. Неожиданно к Сергею подошла деревенская девочка лет пятнадцати, взяла его за руку и сказала:

— Сережа, я Маня — твоя сестра. Пойдем со мной.

Сергей встал и, не вырывая руки, как загипнотизированный, посмотрел на девочку. Что-то знакомое, давно забытое было в лице девочки. В памяти смутно припомнились мать, отец, сестра, брат, жизнь в Ялгубе и Соломенном. Они шли молча, каждый думал о своем. Сергей искоса посматривал на девочку, которая во многом отличалась от той маленькой сестренки, которую он помнил. Вскоре подошли к большой избе, поднялись в сени, вошли в помещение: сначала в небольшую кухню, затем в переднюю комнату. В ней за столом на лавках сидели трое мужчин, рядом стояли две женщины. Один из крайних мужчин с рыжими усами и бородой протягивал руки. О, ужас! У Сергея мгновенно промелькнула мысль: «Сторож! Заманили!» Он опрометью бросился вон из избы, вырвавшись из рук девочки. Маня побежала за ним и догнала Сергея уже на улице, схватила его за руку:

— Сережа! Сережа! Это же наш отец!

Сергей остолбенел. «Неужели правда? — подумал он. — Кажется, тот сторож был худощавым, а этот более полным?» Сергей как-то не мог прийти в себя от нахлынувших чувств. Опять же молча, покорно он вернулся с Маней в избу. Отец протягивал к нему дрожащие руки, по щекам его текли слезы. Женщины тоже украдкой смахивали слезу, шептали:

— Надо же. Отца родного не узнал.

Сергей молча подошел к отцу, устроился меж колен и приткнул голову к груди отца. Отец стиснул его, потом стал ощупывать тело, руки, ноги Сергея, как бы не веря, что это его сын. Он отрывал сына от себя, затем снова прижимал его к груди, гладил волосы и плечи. Немного успокоившись, отец даже пытался шутить:

— Ах, ты мой хрустецкий, молодецкий! Как ты вытянулся, стал совсем большим.

Между тем женщины проворно накрыли стол. Все уселись вокруг стола. Такого изобилия еды Сергей еще не видел. Здесь были уха из лосося, отварная картошка с грибным соусом, рыбный пирог с камбалой, кулебяки, картофельные шаньги, конфеты, пряники. Сергей много не мог съесть. Больше всего ему понравились шаньги. Их ему даже дали с собой. Во время еды отец расспрашивал о жизни в детдоме как в Петрозаводске, так и в Олонце. Интересовался, как кормят, одевают, не обижают ли ребята. Просил подробнее рассказать об учебе в школе и занятиях в свободное время. Сергей, стесняясь, отвечал в основном односложно. Отец, в свою очередь, рассказывал о жизни в Соломенном, брате и сестре. В конце встречи отец спросил:

— Хочешь ли ты, сынок, возвратиться совсем домой?

— Хочу, — прошептал Сергей, хотя для него этот вопрос был неожиданным и он сам был не уверен в правоте своего ответа. Отец сразу это понял:

— Не будем спешить, сынок. Обдумай все спокойно и через месяц-два поговорим еще об этом.

Засиделись до вечера. Отец решил на попутной подводе возвратиться в Соломенное. Сергей и Маня провожали его до парома. На пристани Маня прижала Сергея к себе, и они долго махали руками отцу, вслед уходящему парому. Такими в памяти отца надолго остались его дети.

Возвратился в свою спальню Сергей уже затемно. Ребята забросали его вопросами:

— Где ты пропадал? Даже на ужин не пришел. Воспитатели переполошились. Мы сказали им, что тебя увела куда-то девочка, назвавшись сестрой. Это еще больше встревожило их. Беги сейчас же в школу!

Сергей вкратце рассказал ребятам о встрече с отцом и попросил Игоря:

— Сбегай в школу. Я устал и хочу спать.

Игорь убежал. Сергей раздал ребятам шаньги, одну оставил Игорю и завалился спать. Уснул мгновенно. Ребята же еще долго шепотом обсуждали услышанное.

Маня еще дважды приходила к Сергею. Они уходили на берег, садились на скамейку — и разговорам не было конца. Маня уже второй год летом приезжала в Ялгубу к Новожиловым няньчить маленьких детей. Летом в деревне полно работы в колхозе да и по дому. Возиться с маленькими детьми нет времени. По старому знакомству отца попросили отпустить дочь в няньки. Отец согласился, да и сама Маня была не против. Ей нравилось жить на природе, в хорошей избе, возиться с двумя парнишками, Витей и Сашей. Вместе ходили они гулять, плескаться в воде, играть.

Через две недели после встречи Сергея с отцом Маня уехала домой, в Соломенное, а еще через неделю стал готовиться к отъезду и детдом. В последний день перед отъездом ко времени прихода парохода все уже было готово к отъезду. Однако неожиданно пришло сообщение, что из-за сильного волнения на озере пароход не может прийти в Ялгубу. Предлагалось вести детей пешком до Бараньего берега, а там их будет ждать пароход. Посоветовавшись с воспитателями и директором колхоза, начальница летнего лагеря согласилась. Все вещи и имущество решили оставить до прихода первого парохода под ответственность кастелянши и одной из воспитательниц. Детей отправляли налегке в сопровождении начальницы лагеря и двух воспитательниц. Колхоз выделил одну подводу с извозчиком и еще двух мужчин, которые хорошо знали дорогу и могли в любых обстоятельствах помочь детям. С выходом задержались. Пока все собирались, поочередно перевозили подводу и детей на пароме на другой берег, стало смеркаться. Идти нужно было километров пять по Соломеннской дороге, а затем повернуть на дорогу к Бараньему берегу и пройти еще около трех километров. Первые три километра шли бойко, с интересом рассматривая незнакомые места. К тому же значительная часть пути проходила по живописному берегу Пиньгубы. На телегу никто не хотел садиться. Но затем обстоятельства осложнились. Когда зашли в лес, стало темнеть. Дорога стала плохо видна. Спотыкаясь о корни деревьев и наступая на острые камни, дети шли все медленнее и медленнее. Маленькие и слабые ребятишки стали отставать и хныкать. Некоторых из них посадили на подводу, других несли на руках воспитательницы и мужчины. На подводе ехать тоже было тяжело, телегу постоянно трясло, и некоторые дети не смогли вынести такой тряски. С трудом добрались до поворота и здесь решили сделать привал. Воспитательницы и мужчины всячески успокаивали и приободряли ребят. Раздали детям взятые с собой сухари, напоили водой из ближайшего ручья. Немного отдохнув, двинулись дальше. Дорога стала несколько лучше и уже через два километра стала спускаться к озеру. Последние метры шли бойчее. У пристани, сверкая огнями, стоял пароход. Ребята попрощались с проводниками и взошли на пароход. На другом берегу мерцали огни большого города. Здесь озеро было более спокойное, и пароход благополучно доставил ребят до пристани. По полуночному городу ребята быстро дошли до детдома. Их развели по спальням. В спальнях было чисто, уютно, кровати застланы белыми наволочками, простынями, пододеяльниками. За лето был проведен тщательный ремонт помещения, еще пахло свежей краской. Ребята наскоро умылись и юркнули в постели. Уснули мгновенно. Летний отдых кончился.

Начался очередной учебный год. Жизнь в детдоме постепенно вошла в свое русло. Но воспоминания и разговоры о летнем отдыхе еще долго будоражили ребят.

Сергей только сейчас, не спеша вспоминал и обдумывал свою встречу с отцом и сестрой, предложение отца вернуться домой. Еще до этой встречи Сергей знал, что у него есть отец, брат, сестра, что матери нет, что живет семья в Соломенном. Почему же за ним не приходили, не навещали? Ответить на этот вопрос он не мог. Ведь от города до Соломенного всего час ходьбы, а на пароходе двадцать минут езды. Постепенно Сергей свыкся с мыслью, что «это так нужно». Но на долго ли? И вот встреча в Ялгубе хоть немного что-то прояснила. В детдоме, хотя и не очень часто, но были случаи, когда знакомые или родственники забирали насовсем детей из детдома. Какой радостью сверкали глаза таких счастливчиков! Глядя на них, другие ребята завидовали. Не всех уходивших ребят ждали полное благополучие, хороший быт, счастье и лад в семье. Большинство ребят в ходе общения в детдоме более откровенны в разговорах о былой жизни в семье, хотя и любили приукрасить действительное положение, похвастаться тем, чего не было. Не у всех все было благополучно. Но уходили они из детдома, как правило, без сожаления. Казалось бы, что им надо? В детдоме все обуты, хорошо одеты, окружены заботой. Школа рядом, питание нормальное, вокруг тебя твои сверстники. Большой город манит массой развлечений. Но нет, все равно тянет домой. Почему?

Сергей не находил твердого ответа на предложение отца вернуться домой. Что-то удерживало его, а видимо, и отца от положительного ответа. Прошел месяц, второй, третий, а от отца не было никаких известий. Постепенно Сергей успокоился, полагая, что все образуется само собой.

Сергей с увлечением учился в школе. Часто ходил во Дворец пионеров, где особенно заинтересовался шахматами. В одном из турниров он обыграл восьмиклассника и всем хвастался этой победой. Сперва ребята не верили ему, но свидетели игры взахлеб обсуждали случившееся.

Как-то ранним утром в январе Сергея попросили зайти к Валентине Егоровне. Зайдя в кабинет, он с удивлением увидел сидящего у стены брата. Митю он узнал сразу, хотя тот значительно повзрослел, но ростом был немногим выше Сергея. Забыв поздороваться, Сергей стоял как вкопанный и разглядывал брата. Брат с каким-то виноватым видом опустил голову и молчал. Видя замешательство при встрече, Валентина Егоровна сказала:

— Сережа, по просьбе отца твой брат отведет тебя на воскресенье домой. Оденься потеплее и не опаздывай завтра в школу. Идите!

В коридоре Митя прижал к себе Сергея и неловко гладил по голове.

— Ну, иди, одевайся.

— Я сейчас быстро.

Вскоре Сергей и Митя вышли на улицу и, взявшись за руки, пошли по городу в сторону Соломенного. По дороге брат спрашивал о жизни в детдоме, Сергей односложно отвечал. Митя много говорил о своей жизни, друзьях, знакомых, но Сергей не воспринимал его слов. Его мысли витали где-то в облаках. Прошло восемь лет, и вот он впервые идет домой! По мере приближения к поселку волнение охватывало Сергея все больше и больше. Он стал с интересом припоминать знакомые места, хотя многое изменилось в поселке. На пригорке возвышалось новое двухэтажное здание школы, рядом находился украшенный Дом культуры, за ними виднелся ухоженный парк. Появилось больше каменных домов. Улицы стали шире.

А вот и знакомый барак. Оказывается, семья жила в том же бараке и в той же комнате. Отец и Маня уже ждали братьев. Как только они вошли в комнату, поднялся шум, суматоха, разные возгласы. Сергея наперебой тискали, целовали, поворачивали во все стороны, тормошили. Особенно не находил себе места отец. Он то вставал с табуретки, то садился вновь, перебирал ложки на столе, брал конфеты и совал их Сергею, гладил Сергея, мерил шагами комнату. Вошла соседка:

— Что за шум? Сережа! Как ты вырос и изменился! Ни за что бы не узнала. Хватит суетиться! Садитесь за стол!

Постепенно все успокоились и разместились за столом. Чего только здесь не было: салаты, жареная рыба с картошкой, фрукты, печенье, конфеты, пирожные. А посредине стола пыхтел ярко начищенный самовар. За столом вопросам к Сергею не было конца: нравится ли в детдоме, как кормят и обувают, какие успехи в школе, чем занимается в свободное время, не обижают ли ребята, хочется ли домой? Сергей еле успевал отвечать. Ему рассказывали об изменениях в Соломенном, о близких родственниках и друзьях, своих успехах на работе и в школе. От увиденного и услышанного у Сергея кружилась голова. Еда в доме казалась особенно вкусной. За разговорами не заметили, как наступил вечер. Соседка с Маней пошли на кухню мыть посуду. Отец с Митей засобирались на работу.

Поздним вечером Маня и Сергей остались в комнате одни. Маня спокойно рассказывала о жизни в семье, а Сергей слушал и разглядывал комнату. В комнате было тесно, но уютно. По левой стене от двери, между печкой и стеной, была небольшая ширма, за которой находились тумбочка и кровать Мани. У этой же стены стоял шкаф, в котором были отделения для белья и посуды. По правой стене, ближе к окну, была кровать отца, а ближе к двери — топчан Мити. Рядом с топчаном стоял низкий столик, заваленный разной сапожной утварью (как говорил брат: шильями и копыльями). В передней стенке было одно окно, около которого находился стол. Стол бы накрыт клеенкой и белой скатертью. Посредине установлена ваза с еловыми ветками. Обстановку завершали четыре табуретки. Несмотря на старания Мани навести опрятно и красиво обстановку в комнате, повсюду по углам проглядывали бедность и убогость. Но, по словам Мани, они старались обновлять комнату. Отцу выделили двухкомнатную квартиру со всеми удобствами на втором этаже в строящемся доме. Дом уже был готов, оставались только отделочные работы. К осени намечалось заселение дома. Отец с Маней ходили смотреть квартиру и прикидывали, что нужно купить.

Отцу исполнилось пятьдесят три года, но выглядел он намного старше. Болезнь печени и семейные заботы преждевременно состарили его. Врачи категорически запретили ему тяжелые работы, и он вынужден был уйти с завода. Устроили отца ночным сторожем на бензоколонку. Она располагалась на перекрестке дорог за высоким забором. На участке была небольшая времянка. За дорогой располагались жилые дома. Работала бензоколонка с шести часов утра до десяти вечера, а ночью на ней оставался один сторож. Иногда с отцом уходил на ночь и Митя. Вместе было легче. По очереди можно было поспать. Обычно же отец отсыпался дома днем. С субботы на воскресенье у него был выходной. После встречи с Сергеем в Ялгубе отец решил пока не беспокоить его и не брать из детдома.

С Митей тоже было неладно. Ему особенно трудно было в обществе ребят. Младшие ребята часто безжалостны к своим сверстникам по части прозвищ. Как только Митю не обзывали: горбатый, пучеглазый, глухня, растяпа. И действительно, со временем у Мити горб стал больше и заметнее, ростом он был меньше своих одногодок. Стали ухудшаться зрение и слух на левое ухо. В школе его старались сажать на первые парты, но он настойчиво пересаживался на последние, чтобы быть менее заметным. В результате он плохо видел написанное на доске и почти не слышал преподавателя. Ему удалось закончить четыре класса. Дальше учиться Митя категорически отказался. Как ни уговаривал его отец, как ни наказывал, Митя стоял на своем: «Не пойду в школу». В конце концов отец отступился.

В то время, когда Сергей вновь появился в семье, Мите шел уже восемнадцатый год. В этом возрасте ребята более благосклонны и выдержанны по отношению друг к другу. Митю уже не обзывали, относились к нему с жалостью и сочувствием. Да и Митя сам мог постоять за себя. Однако бросив школу, он не смог найти для себя интересную работу, занятие, увлечение. Конечно, сказывались физические недостатки и недостаточное образование. Но в большей мере проявлялись его нерешительность и слабоволие. Ему не хватало настойчивости и трудолюбия в достижении хотя бы незначительных целей. За что бы он ни брался, все у него выходило коряво, небрежно, незаконченным. Одно лишь занятие его более-менее увлекло — сапожное дело. Это занятие перешло от отца. У себя дома, в уголке, Митя любил чинить обувь, подшивать валенки. К этой работе он подходил старательно. С заказами к нему приходили домой и неплохо оплачивали за выполненную работу деньгами или продуктами. Иногда отец помогал ему или подсказывал, как нужно делать. Но заказов было мало, так как многие отдавали чинить обувь в ателье. Приглашали работать в ателье и Митю, но он почему-то туда не шел.

Утешением и светлым лучом в семье была, конечно, Маня. Ей шел семнадцатый год, и училась она в восьмом классе. Она выглядела уже взрослой девушкой. Среднего роста, стройная, голубоглазая, оживленная, Маня невольно обращала на себя внимание. Одевалась же она просто, но аккуратно, старалась особо не выделяться среди других девочек. Маня была копией матери и напоминала отцу его Уленьку. Маня успевала и хорошо учиться, и вести все женские заботы по дому, и следить за собой. Да и с подружками хочется погулять. Одно лишь тревожило отца — уж очень она была стеснительной.

Этой памятной зимой Сергей еще один раз с Митей приходил из детдома к себе домой. Ночевал, а рано утром отец подсаживал его на попутную машину и просил шофера подвезти сына в город.

ВОЙНА

Шел 1941 год.

В город пришла весна. Но Сергей был еще полон воспоминаниями о двух поездках домой. Перебирая в памяти все подробности встреч и разговоров с отцом, братом и сестрой, он все сильнее стал ощущать потребность быть вместе с ними. Его не тревожило бедственное положение семьи, бытовые неудобства. Пока Сергей не говорил об этом с отцом, так как не был твердо уверен в необходимости своих намерений. К тому же сдерживал его привычный, сложившийся, благоустроенный уклад жизни в детдоме.

Сергей полагал, что все образуется само собой. Нежданно-негаданно это подтвердилось. Вот уже успешно закончен третий класс. Среди ребят шли разговоры о предстоящей поездке на летний отдых, гадали, в какое место в этом году поедут. А Сергей все чего-то ждал. И вот однажды, в начале июня, Сергея снова попросили зайти к Валентине Егоровне. Зайдя к ней в кабинет, Сергей снова увидел сидящего у стены брата. Валентина Егоровна держала в руках какую-то бумагу и, показывая на нее, сказала:

— Вот, Сережа! От твоего отца поступило заявление, в котором он просит отпустить тебя на лето домой. Согласен ли ты?

— Да, да, согласен!

— Я так и знала. Тогда вот что. Сейчас ты пойдешь к кастелянше и получишь у нее всю новую одежду. Обязательно возьми пиджак и хорошие ботинки. Пообедай вместе с братом в столовой и возьми приготовленную для тебя сумку с продуктами. Они пригодятся вам на первое время. В конце августа возвращайся в детдом. Если будет тяжело, то возвращайся в любое время. Где нас найти — тебе скажут. Ну вот и все. Желаю тебе хорошо отдохнуть и быть прилежным мальчиком!

Она подошла к Сергею, крепко его обняла, погладила по голове, смахнула набежавшую слезу, слегка подтолкнула:

— Ну, иди, иди!

Уже через час Сергей и Митя бодро шагали по городу к пристани. На базаре около пристани Митя купил немного фруктов. Вскоре пришел знакомый пароход, на котором за двадцать минут братья благополучно доплыли до Соломенного. Дома отец уже ждал детей, радостно схватил их в охапку, закружил по комнате:

— Вот мы и вместе. А Маня опять уехала в Ялгубу на лето к Новожиловым. Ну, Сережа, рассказывай, как закончил учебный год, что нового в детдоме. Сели за стол, как всегда при встрече заставленный обильной едой. Сергей кратко отвечал на многочисленные вопросы отца и Мити. Он все еще не мог свыкнуться с мыслью, что все лето будет дома. Разговоры затянулись до вечера. Сергей и Митя вышли прогуляться по поселку. Отец лег отдохнуть, ему вскоре нужно было идти на работу.

Потекли беззаботные дни. Митя и Сергей все время были вместе. Лишь изредка один из них, а иногда и вместе приходили на ночь к отцу на бензоколонку. Среди ребят появились друзья и знакомые. Гурьбой устраивали походы в лес, лазили по скалам, купались, ловили рыбу. Вода еще была холодной, но ребята ухитрялись купаться около плотов, бревен, куда с котельной лесозавода поступала отработанная теплая вода. Рыбачили тоже с плотов, огороженных бонами.

Раза два отец, Митя и Сергей ходили смотреть новую квартиру. В доме уже проводили паровое отопление с рядом находящейся ТЭЦ. Вот только в кухне плиту намечалось топить дровами. Для дров были построены сзади дома небольшие сарайчики. Отец восторженно рассказывал о скором обустройстве квартиры, новой мебели и бытовой утвари. Нравилось отцу и то, что дом находился всего в трехстах метрах от бензоколонки. Ходить на работу рядом. Ох, если бы все сбылось!..

22 июня страшная весть пронеслась по поселку: война!

Большинство взрослых с ужасом восприняли эту весть. Дети же более спокойно отнеслись к ней. На памяти еще была финская война 1939–1940 года. Многим хорошо были знакомы из песен слова: «Красная Армия всех сильней…» и «Броня крепка, и танки наши быстры…». Эту войну ребята в детдоме почти не почувствовали. Изредка по улице перед окнами детдома проезжали танки, покрытые бело-зеленой краской, или машины с солдатами в маскировочных халатах. На два месяца школа была переоборудована под госпиталь. Ребят перевели учиться в здание музыкальной школы на площади Кирова. Учились в две смены. Вот и все изменения. Война, как и следовало ожидать, закончилась быстро с полной нашей победой. И вся жизнь в детдоме вошла в обычное русло.

Весть о новой войне в первое время воспринималась ребятами как о быстротечной прошлой войне. В первые дни войны ребята в Соломенном также беззаботно проводили свой летний отдых. Лишь у некоторых ребят были демобилизованы отцы и старшие братья. Семьи Сергея это не коснулось: отец и Митя были инвалидами.

Более серьезные и тревожные изменения в жизни поселка стали сказываться с середины июля. На окраине поселка расположилась воинская часть. В поселке и его окрестностях постоянно дежурили патрули из военных и дружинников с красными повязками. Появились ограничения в передвижениях, снабжении и продаже продовольственных товаров. С вступлением в войну Финляндии на стороне Германии положение в Петрозаводске и Соломенном еще более осложнилось. Начались первые бомбардировки города. Обычно в налете участвовало четыре-пять бомбардировщиков и два-три истребителя сопровождения. Отражали эти нападения наши истребители и зенитные установки, расположенные в окрестностях города. Со временем сопротивление стало ослабевать, и налеты на город стали почти ежедневными и примерно в одно и то же время — около часу дня. Бомбили в основном здания на набережной города, пристань, суда у пристани и находящиеся в плавании недалеко от города, тракторный завод, вокзал, аэродром. Центр города бомбардировке почти не подвергался. Удивительно, поселок Соломенное не бомбили, хотя при налетах на город самолеты пролетали над ним. Достаточно было нескольких бомб, чтобы сгорел весь поселок с его лесозаводом.

Перед началом налетов из репродукторов, установленных на улицах, поступал сигнал: Воздушная тревога! Воздушная тревога! По этому сигналу все жители должны были укрываться в помещениях, находиться на улице запрещалось. За этим порядком следили дружинники. По окончании налета объявлялось: Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!

Пока что война обходила поселок стороной. Жизнь в нем шла размеренным ритмом. Ребятам больше всего нравилось купаться и ловить рыбу с плотов. Как только объявляли воздушную тревогу, ребята по бонам бежали на берег. До дому добежать не успевали и прятались на берегу за большими валунами. Оттуда со страхом и некоторым любопытством наблюдали за налетом. Самолеты на небольшой высоте с жутким ревом пролетали над поселком и озером к городу. Вскоре раздавались взрывы бомб. Иногда прямо над озером завязывался воздушный бой. С горы Чертов стул ухали зенитки. Сбитые самолеты падали прямо в озеро. Летчики на парашютах спускались на воду, некоторых относило в лес. Такие воздушные бои были скоротечными и редкими.

В конце июля в поселке поползли слухи об эвакуации жителей города. Это сообщение встревожило отца Сергея. Отец видел, что положение в семье все ухудшается и ему все сложнее вести домашнее хозяйство. В один из вечером он подозвал к себе Митю и Сергея, чтобы посоветоваться. Решили, что Сергею лучше возвратиться в детдом. Там он будет в привычном коллективе ребят, более ухожен, под наблюдением воспитателей. Маню же следует забрать из Ялгубы. Сергей против такого решения не возражал. Тогда отец сказал:

— Митя, завтра утром отвезешь Сергея в детдом. На обратном пути купи на базаре каких-нибудь продуктов!

Утром вернувшийся с работы отец, Митя и Сергей пришли на пристань. Отец взволнованно и тепло попрощался с Сергеем. Митя и Сергей сели на прибывший пароход и вскоре уже были на пристани в городе. Сошли на берег и медленно пошли по городу, с удивлением разглядывая разрушения и пустынные улицы. Прошли по проспекту Карла Маркса, площади Ленина, подошли к детдому. Здесь разрушений не было. Все было на своих местах. Зашли в детдом. И, о ужас! Кругом какой-то беспорядок, в доме ни души. Вдруг из одной из комнат выбежал знакомый Сергею сторож:

— А, Сережа! Как ты здесь оказался?

— Вот отец решил вернуть Сергея в детдом, — ответил Митя.

— Эх, ребята, ребята! Запоздали вы. Два дня тому назад детдом срочно эвакуировали на пароходе в Вологодскую область. Все делалось наспех, так что тебя, Сережа, предупредить не успели. Придется вам возвращаться обратно домой. Ох, горемычные мои! А все война, война. Да ладно, думаю, с отцом вы не пропадете. Счастливо вам!

Обескураженные вышли из детдома Митя и Сергей. Медленно побрели обратно на пристань. В ожидании парохода зашли на базар около пристани. Стали выбирать — что бы купить. Денег у Мити было мало, да и цены на всякие продукты были высокими. Народу на базаре толпилось много. Стали примеряться к картошке. Вдруг из репродукторов послышался сигнал воздушной тревоги. Поднялась паника и суматоха. Дружинники начали сгонять народ в находящийся рядом кинотеатр «Красная звездочка». Народу в кинотеатре скопилось много, люди стояли плечом к плечу. Сжатые со всех сторон, Митя и Сергей крепко держались за руки, чтобы не потеряться. Шум и гомон постепенно утихли. Наступила тишина. Люди с тревогой и страхом смотрели друг на друга. Вдруг тишину прервал страшный грохот, затем второй. Затрещали стены, из окон посыпались разбитые стекла. Волна теплого воздуха с запахом гари ворвалась в окна. Потом опять наступила тишина. Люди с тревогой ожидали, что будет дальше. Через двадцать минут двери раскрылись и людей выпустили на улицу. Картина, открывшаяся перед их взором, была ужасной. Здание морского вокзала было полностью разрушено. Оно еще дымилось, в разных местах полыхало пламя. Около вокзала уже теснились пожарные машины и машины «скорой помощи». Жертв было мало, так как малочисленных пассажиров успели согнать в кинотеатр. Одна бомба упала прямо на здание вокзала, другая — в сквер парка, чудом не угодившая в кинотеатр.

Людей, вышедших из кинотеатра, попросили быстро разойтись. Все рейсы пароходов отменялись. Сергей и Митя пошли пешком в Соломенное. Через час они были уже дома. Отец, увидев их, страшно изумился. Особенно взволновало его все то, что рассказал ему Митя. Немного успокоившись, отец сказал:

— Как это вас бог миловал! Ну, да ладно! Не стоит унывать, вместе как-нибудь продержимся!

Но держаться становилось все труднее и труднее. Стало сложно с продуктами. Периодически в семье наступал голод. Как-то Митя взял котелок и пошел с ним к столовой. Столовая обслуживала только военных находящихся рядом воинских частей. Митя подошел к одному из открытых окон и вопросительно остановился около него. Из окна выглянуло сразу несколько солдат:

— Тебе чего, мальчик? А, понятно. Как тебя звать?

— Митя!

— Ясно! А ну подай сюда котелок!

Митя протянул котелок. Через пару минут он уже держал в руках котелок, полный гречневой каши.

— Ты, браток, не стесняйся! Приходи еще!

Отца не было, когда Митя принес домой кашу. Сергей удивился такому «богатству», распросил брата. Потом они вместе быстро съели всю кашу. С этого дня Митя часто ходил в столовую и приносил то кашу, то суп. Сергей ходить с братом и просить стеснялся, хотя уплетал еду с удовольствием. Митю уже хорошо знали в столовой и выговаривали ему, если он не приходил. Вскоре отец узнал о похождениях Мити и строго запретил ему попрошайничать.

ЭВАКУАЦИЯ

Это был самый тяжелый период на жизненном пути Сергея, да и его семьи.

В середине августа жителей Соломенного предупредили, что через три дня намечена эвакуация населения.

С собой разрешалось брать ограниченное число имущества и продуктов, то есть, по существу, только то, что можно унести в руках. Это известие ошарашило отца Сергея. Отец все еще не смог выбрать время для поездки за Маней в Ялгубу. В первый день подготовки выдавали продукты. Отцу выдали три килограмма кускового сахара, пять буханок хлеба, немного крупы и чая. И все! Решили в этот же день подготовить и собрать домашнюю утварь. На следующий, второй, день отец решил пойти в Ялгубу с Митей, чтобы забрать Маню. Все вроде бы складывалось удачно. Но обстоятельства сложились иначе!

На второй день рано утром в комнату вошли двое дружинников и предупредили:

— Быстро собирайтесь! Чтобы через полчаса были на пристани!

— Но вы же предупреждали, что эвакуировать будут на третий день! — воскликнул отец. — У меня в Ялгубе осталась дочь, и сегодня я намечал пойти за ней!

— Папаша, все изменилось. Мы и сами узнали об этом час назад. Баржа стоит уже у пристани и через сорок минут должна отойти! С кем ваша дочь в Ялгубе?

— У знакомых Новожиловых в няньках.

— О, тогда вам нечего беспокоиться. Их эвакуируют на следующий день вслед за вами. О дочери вам сообщат на баржу. Как ее фамилия?

— Мугандина Мария Ивановна!

Один из дружинников записал в блокнот сказанное отцом, и дружинники быстро вышли из комнаты.

Сборы были недолгими. Кроме продуктов взяли с собой чайник, котелок, ложки, одно одеяло, пальто Мани, разную мелочь.

Через полчаса отец, Митя и Сергей были уже на пристани. Там уже скопилось много народу. У причала стояла большая баржа. Такие баржи жители называли «океанскими» или «беломорскими». У нее были два больших трюма — носовой и кормовой, а посредине — надстройка для обслуживающей команды. По высокому широкому трапу люди поднимались на баржу, и здесь их направляли в носовой или кормовой трюм. Мугандиным указали кормовой трюм. Трюмы были накрыты решетками, а поверх натянут брезент. У торца трюма был проход. По крутому трапу поодиночке люди спускались в трюм, где имелись двухъярусные нары, а на днище трюма уложены деревянные подмостки. Мугандины заняли два места на нижних нарах и одно на верхних. Было тесно, люди располагались на нарах бок о бок. Все суетились, бранились, стараясь занять более удобные места. В трюме чувствовалась сырость, был полумрак. Вскоре стала ощущаться духота.

Тем временем баржа отошла от причала, ее стало легко покачивать. Пока отец с Митей укладывались, Сергею разрешили выйти на палубу. Поднявшись наверх, Сергей полной грудью вдыхал свежий воздух. Перед ним открывалась красочная картина. День был солнечный и тихий. По гладкому и спокойному озеру небольшой озерный буксир тянул на канате огромную баржу. Люди позднее говорили, что на таких баржах перевозили доски с северных портов за границу. Тянули их за собой морские буксиры.

Баржа медленно подходила к городскому рейду. Там на якоре стояла еще одна баржа. Вскоре к ней подошла и баржа из Соломенного. К ней сзади причалили за канат стоявшую баржу, и буксир медленно потянул за собой две баржи в открытое озеро. Сергея удивило: как умудряется небольшой буксир тянуть две огромные баржи? На второй барже на палубе царило оживление, слышались шум и смех. На палубе стояли две легковые машины, много военных. Некоторые из них стреляли вверх из пистолетов.

Стоя на палубе и любуясь красотой окружающих мест, Сергей представлял себе эвакуацию как очередное приключение, легкую прогулку. Определенные неудобства воспринимались им как кратковременные и не очень обременительные.

Когда вышли в открытое озеро и уже еле просматривались берега, на баржах люди постепенно успокоились. Старались поудобнее устроиться, многие достали нехитрую снедь и обедали, обсуждали неясные перспективы будущего, что их ждет впереди. Информация о событиях была весьма скудной. Знали, что ведут баржи в Вологодскую область. А дальше? Поговаривали, что внезапная эвакуация со сменой срока была вызвана возможным нападением самолетов на город в день отъезда, тем более что были случаи бомбежки отходивших от города барж.

К вечеру была пройдена почти половина пути по озеру. Сергей один или с Митей старался быть все время на палубе. Ему нравилось смотреть на безбрежную гладь озера, заглядывать в разные уголки баржи, слушать разговоры людей. Лишь с приходом темноты он немного угомонился, спустился в трюм, лег на нары и мгновенно уснул. Но как бы крепко Сергей ни спал, среди ночи его разбудил неясный шум, как будто кто-то тяжелым молотом бил по бортам баржи. В трюме была ужасная духота. Сергей поднялся с нар, но устоять на ногах не мог — баржа кренилась то на один, то на другой борт. Держась за перекладины, Сергей еле добрался до трапа и поднялся по нему на палубу. Картина, представшая перед ним, была ужасной. На озере разыгрался сильнейший шторм. Огромные волны накатывались на баржу и хлестали ее по бортам. Иногда волны захлестывали и палубу. Баржа как бы неохотно переваливалась с борта на борт. Высокие борта баржи предохраняли ее от полного затопления. Держась за края люков и ванты, Сергей с трудом добрался до надстройки, намереваясь дойти до будок-уборных. За надстройкой по правому и левому бортам были установлены эти будки. Как до них дойти? Пройдя надстройку, Сергей увидел, что будок нет. Их просто снесло волнами в воду. Идти дальше не было смысла. Впереди баржи, то поднимаясь на волне, то пропадая в водной пучине, шел буксир. Его мотало как щепку, но он продолжал натужно тянуть баржу. Сергея удивило: как такой маленький буксир не потопило и он еще может вести баржу? Обратно Сергей еле добрался до своего трюма, боясь быть смытым с палубы. Взглянув на корму, он с удивлением увидел, что второй баржи нет. Видимо, ее оторвало: лопнул канат или сорвало причальные тумбы. Сергей спустился вниз, лег на нары и вскоре уснул.

Утро выдалось спокойное. Только что прошел небольшой дождь. Палуба баржи была еще сырой, и под лучами уже поднявшегося солнца на палубе парило. Баржа медленно шла по спокойной реке. Не верилось, что всего несколько часов назад жестокий шторм швырял баржу в разные стороны. Многие люди выходили на палубу. Некоторых же шторм так измотал, что они не могли встать с нар. В трюме находиться было ужасно: духота, испарина, хлюпание воды под ногами, запахи испражнений и рвоты, хрипы и стоны людей. Баржа приближалась к городу Вытегра.

В Вытегре людей повели в столовую. Многие не смогли идти и остались на барже. Для них пищу должны были принести близкие и знакомые. Митя и Сергей тоже пошли, взяв с собой котелок и чайник. Отец пойти не мог, он только еле-еле поднялся на палубу. Стало сказываться обострение болезни. В городе Сергея поразили грязные дороги, по которым не только проехать, но и пройти было невозможно. Длинная цепочка людей медленно передвигалась по узким деревянным мосткам, расположенным вдоль дороги. Со стороны глядеть на вереницу людей без жалости было невозможно. Усталые, неопрятные люди, с различными котелками и чайниками в руках, в большинстве своем пожилые женщины и дети, молча плелись по городу. Местные жители высыпали из своих домов и с изумлением смотрели на необычный поток людей. На обед отводился час, после чего все должны были возвратиться на баржу. Обедали в трех столовых. Организация обеда была хорошо налажена, видимо, заранее к этому готовились. Принесенная посуда быстро наполнялась разной едой. Мите положили в котелок кашу с котлетами, в чайник налили горячего чаю, дали четверть буханки хлеба. Сытые люди оживились. Вскоре все возвратились на баржу. Простояла баржа в городе шесть часов. В это время открыли почти полностью люки, очистили и просушили как могли трюмы, провели уборку на палубе. Люди тоже приводили себя в порядок: вытряхивали пыль, мылись, разбирали свой скарб, ели, мыли посуду, штопали одежду. По широкому трапу, перекинутому на причал, шли погрузочно-разгрузочные работы. Вместо озерного к барже причалили речной буксир.

С Вытегры по рекам и озерам начался длинный переход по Волго-Балтийскому и Северо-Двинскому каналам. И длился этот путь почти две недели. Судоходство по каналам было довольно оживленным. День и ночь в разные стороны шли грузовые и пассажирские пароходы. Им давалось преимущество при прохождении узких каналов и рек, при шлюзовании. Поэтому баржа часто простаивала у берега в широком русле реки или у причалов в ожидании своей очереди пройти через шлюз или узкое русло. Иногда эта стоянка длилась несколько часов, а то и сутки. Баржу старались ставить на стоянку вдали от населенных пунктов. В зависимости от продолжительности ожидания и состояния русла реки стоянка была у причала пристани, высокого берега или на якоре в русле реки. При длительной стоянке около берега спускался трап. Люди выходили на берег, разжигали костры, варили пищу из скудных запасов, кипятили чай, проводили стирку и сушку белья.

Первые три дня погода благоприятствовала плаванию. Это поднимало дух и настроение людей. Но затем зачастили осенние дожди, небо стало хмурым, порывистый ветер на реке пронизывал насквозь. Несмотря на брезентовое покрытие люков, вода проникала в трюмы. Поэтому в трюме всегда остро ощущалась сырость. Затхлый воздух спирал дыхание. На палубе находиться стало холодно, а в трюме хоть и теплее, но душно и сумрачно. В конце недели положение еще более усугубилось — наступил голод. Небольшой запас продуктов у большинства людей иссяк, а прикупить или получить хоть минимум еды было почти невозможно. Кипятить воду было негде. Обычную воду для питья доставали ведерком прямо с реки.

Митю и Сергея выручал сахар. Отец стремился экономно его расходовать, давал детям вечером и утром только по маленькому кусочку сахара. Первые три дня был еще свой хлеб. Но затем он настолько заплесневел, что есть его было невозможно, и остатки хлеба пришлось выбросить. Изредка, если удавалось достать кипятку, заваривали чай. Однажды на очередной пристани объявили, что баржа будет стоять час. Отец попросил:

— Митя, сходи с Сережей на дебаркадер и попроси кипятку. А может, и картошки можно достать?

Митя и Сергей взяли с собой котелок, чайник и немного денег. На просьбу детей шкипер дебаркадера ответил, что кипятку у него сейчас нет, и посоветовал детям сходить в небольшой поселок, расположенный в четырехстах метрах от пристани. Митя и Сергей не спеша пошли в поселок, в котором стояла около пятнадцати изб. Однако и здесь их постигла неудача. В некоторых дворах калитки были закрыты и злые собаки заливались лаем. В других избах их выслушивали, но говорили, что печи истоплены с утра и кипятку не осталось. Продавать картошку отказывались. Лишь в одной избе старушка подала им три вареные картофелины, которые дети с жадность сразу же съели. Так и поплелись они ни с чем обратно. И каково же было их удивление, когда увидели, что баржи у пристани нет. Встретивший их шкипер посетовал:

— Вот, дети, какая случилась незадача! Только вы ушли, как позвонили, чтобы срочно отправить баржу. За ней шел пароход, и его должны были пропустить через шлюз первым. Но пароход запаздывал, и решили пропустить баржу первой. Но вы не отчаивайтесь. Вскоре, через час-два, придет пароход, вы на нем перегоните баржу и на следующей пристани пересядете на нее. А пока отдохните на бережку. Митя и Сергей вышли на берег, нашли поудобнее место и сели на траву. Погода стояла теплая и сухая. Широкая в этом месте, река плавно катила свои воды. На противоположном берегу к самой реке подступал густой лес. На этом же берегу простиралась широкая равнина. Сергею хотелось развести костер, но сухого валежника поблизости не оказалось.

Время пролетело незаметно. И вот уже вдали показался белый пароход. Он, как лебедь, плавно скользил по воде, все увеличиваясь в размерах. Гармония красоты: белый пароход, легкий дымок из трубы, густой лес за рекой, плавное течение реки и звенящая в ушах тишина — очаровала детей. Как-то само собой все беды и печали отошли назад. А пароход уже подходил к пристани, издав протяжный глухой гудок. На его борту красовалась надпись «А. С. Пушкин». Дети быстро сбежали на дебаркадер. Вахтенный матрос, молодой парнишка с красной повязкой на рукаве, сбросил швартовы и накатил трап. С парохода вышли трое пассажиров. Шкипер подвел Митю и Сергея:

— Вот посади этих пацанов, они отстали от баржи!

— А где билеты? Я не могу пропустить их! Не положено! — огрызнулся матрос.

— Какие билеты, голова садовая? Парнишки и так перепуганы, — вскипел шкипер.

Из рубки выглянул капитан:

— Ерофеич, что ты там шумишь?

— Да, Григорий Петрович, твой шпингалет не пропускает тут двоих пацанов, отставших от баржи. И так они намаялись! А твой — давай билеты!

— Не сердись, Ерофеич. Коля, пропусти ребят и проведи их в общую каюту.

Матрос нехотя пропустил ребят, убрал трап, втянул чалку и повел ребят в носовое помещение. Пассажиров на пароходе почти не было. Лишь две старушки дремали на диване, не обратив внимания на пришедших ребят. Ребята тоже устроились на диване и с любопытством стали разглядывать каюту. На пару минут в каюту заглянул капитан. Распросил ребят, успокоил их, потрепал по волосам и вышел. Через полчаса в каюту зашел матрос и попросил ребят пройти с ним. Он уже более доброжелательно смотрел на них. Матрос привел ребят в столовую, усадил за один из столов и велел подождать его.

В столовой никого не было. Около десятка столов были покрыты белоснежными скатертями. На некоторых из них стояли вазы с полевыми цветами. Было тихо и уютно. Вдруг дверь открылась и в столовую вошли повариха в белом переднике и матрос, держа в руках подносы. На подносах дымились две тарелки супа, две тарелочки с пшенной кашей и две чашки чая. Женщина и матрос все это разложили на столе, матрос вышел, а женщина подсела к ребятам.

— Это вам. Ешьте дети, не стесняйтесь!

Митя и Сергей с изумлением смотрели на такое «богатство» и не верили, что это все им. Впервые за неделю они видели такую еду. Давясь и обжигаясь, они набросились на еду, изредка поглядывая на повариху и боясь, что еду могут отнять. Пожилая женщина, подперев рукой подбородок, другой рукой медленно смахивала кончиком головного платка набежавшие слезинки. Немного успокоившись, спросила:

— Что же с вами случилось, горемычные?

— Да вот, отец послал нас за кипятком и картошкой. А пока ходили, баржа наша ушла, — ответил Сергей.

— А мать у вас где?

— Мать давно померла. Мы с отцом, но он у нас очень болен. Жаль, что ничего нам не удалось достать.

— И много вас на барже?

— Много, даже тесно.

— Наверно, плохо вас кормят?

— Совсем не кормят. У каждого что есть или что достанет, то и едят.

— Да, туго вам приходится, — заключила повариха и осторожно стала гладить плечи и голову Сергея. И вдруг Сергей зарыдал, уткнувшись в плечо поварихи. Он плакал все громче и громче, слезы градом катились по его щекам, и он никак не мог успокоиться. Митя с изумлением смотрел на брата. Он впервые видел его таким. Да и сам Сергей впервые в своей жизни так безудержно рыдал. До этого он стойко переносил все невзгоды и обиды. А тут вместе со слезами как бы выплеснулась вся горечь прожитого: смерть матери, увечье брата, болезнь отца, скитание по детским домам, отсутствие материнской ласки, баржа, голод!.. С трудом повариха и брат успокоили Сергея, отвели его в каюту и уложили на диван.

Вскоре Сергей заснул. Он не видел, как пароход обогнал баржу. Митя выбежал на верхнюю палубу и увидел на палубе баржи отца. Они приветливо помахали друг другу. Через час пароход пристал к пристани. Митя растолкал брата, и они вышли из каюты. На выходе их ждала повариха. Она протянула им полный котелок гречневой каши с двумя котлетами, покрытый салфеткой; чайник, полный горячего сладкого чая, и полбуханки хлеба. Дети благодарили повариху, а она лишь твердила:

— Будьте счастливы! Крепитесь, крепитесь!

Капитан участливо помахал им рукой. Матрос крепко обнял ребят. Пароход ушел, издав прощальный гудок. Вскоре подошла и баржа. Отец ждал детей на палубе. А они наперебой рассказывали отцу про свои приключения и показывали подаренную еду. Потом все трое спустились в трюм, где отец не спеша поел каши и с удовольствием попил еще горячего чая. Половину еды он оставил на завтра, бережно закрыв ее рубашкой. Эта еда и этот случай во многом помогли детям и отцу выстоять в самое тяжелое время на барже.

А положение было тяжелым. На барже стали умирать люди — то ли от болезней, то ли от голода. Как-то выйдя рано утром на палубу, Сергей увидел недалеко от их нар мужчину, на глазах которого были пятаки. А у самого трапа лежала женщина, покрытая белой простыней. С ужасом Сергей выскочил прямо на палубу. Мертвых выносили с баржи утром на очередной остановке. Родным хоронить умершего не разрешалось. Они с плачем провожали его на берегу. Трупы укладывали на поджидавшие телеги, увозили и хоронили на небольших сельских кладбищах. А баржа следовала дальше, не задерживаясь.

К концу второй недели пути продвигаться стали быстрее, почти не останавливаясь. Миновали Белое озеро, города Белозерск и Кириллов, Кубенское озеро.

Наконец-то прибыли на конечный пункт следования — в город Сокол. Люди не верили, что их мытарствам на этой ужасной барже пришел конец. Вид выходящих из баржи толпы людей был удручающим. Одни с радостью на лице, другие со слезами ступали на твердую землю; с горечью об умерших близких молча плелись по улице; третьи, поддерживая больных и немощных, с тревогой разглядывали незнакомый город. Лишь ребятишки пытались резвиться, но и они вскоре утихомирились.

Забота об эвакуированных в городе была оперативной и хорошо отлаженной. Людей быстро рассредоточили по разным пунктам приема. Группу, в которой оказалась и семья Мугандиных, направили в санпропускник. Здесь люди раздевались, верхнюю одежду сдавали приемщикам и получали номерок, нижнее белье и рубашки бросали в общую кучу. Это белье в дальнейшем сжигалось. Затем проходили в банное отделение, где каждому выдавались кусок мыла и мочалка. Парились, мылись долго и тщательно. Выходили из помывочного отделения через другую дверь в помещение для одевания, унося с собой остатки мыла и мочалку. Здесь каждому давали полотенце, новые майку, кальсоны и рубашку, стараясь учесть возрастные особенности. В последнем помещении возвращали верхнюю одежду, обувь и принесенную с собой домашнюю утварь. Верхняя одежда была теплой, даже обжигающей, пропахшая хлоркой. После санпропускника шли в столовую. Накормили обильно и сытно. Немного еды разрешалось взять с собой. К вечеру Сергей с отцом и братом уже были на вокзале, а вскоре садились в поезд Москва — Архангельск.

В поезде специальный проводник распределял эвакуированных по пунктам проживания, стараясь учесть и пожелания людей. Миновали много больших станций, но отец Сергея почему-то стремился уехать подальше и на тихую небольшую станцию. Вышли уже под утро на станции Фоминская Архангельской области.

У станции стояло несколько подвод для доставки людей по разным деревням. На одну из подвод распределили две семьи: Мугандиных и Рязановых. Эта подвода направлялась в деревню Погост, расположенную в пяти километрах от станции. Дорога сначала виляла среди полей, затем углублялась в лес и уже перед самой деревней вновь шла полями. Расположили приезжих в одной большой крестьянской избе. В избе жили проворная старушка лет шестидесяти и ее сын около тридцати лет. Сын был здоровенным мужчиной с небольшой рыжей бородкой, усами и копной непослушных волос на голове. У Сергея почему-то сразу мелькнула мысль: «А почему он не в армии?» Лишь позднее узнал, да и увидел, что он был немного придурковатым. До приезда «гостей» жила эта семья привольно в добротной просторной избе. Из сеней налево был вход в избу, направо — в большой сеновал. У них была своя корова и большой запас сена.

С первых же минут приезда отношения между приезжими и хозяевами сложились недружелюбными, молчаливыми. Ни здравствуй, ни прощай, на все вопросы ответы сквозь зубы: да или нет. Вскоре постояльцы смирились с этим, понимая, что они являются обузой, помехой для хозяев.

Хозяева и семья Мугандиных расположились в большой комнате. Здесь стояла высокая никелированная кровать, на которой спала хозяйка. У другой стены была широкая кушетка для сына хозяйки. Между кроватью и кушеткой свободно разместились большой обеденный и маленький хозяйственный столы. Вдоль передней стены была широкая лавка. В красном углу расположены образа с небольшой лампадкой. Шкаф для посуды и два табурета завершали обстановку в этой комнате.

Приезжие в большой комнате расположились более скромно. У входа в правом углу стояла большая печь. Лежанка этой печи служила местом пребывания и отдыха для отца. Слева у входа располагался хозяйственный угол, отгороженный от комнаты небольшой перегородкой. Здесь размещались рукомойник, бочка с водой, вешалка для рабочей одежды, разный хозяйственный инвентарь. В этом углу немножко «поприбирали», установили нары, набросили на них разного тряпья — и кровать для Мити и Сергея готова. Здесь и спите, и сидите, и ешьте, и пейте, и играйте, и разговаривайте… Вообщем, все удобства. Правда, постоянное хлопанье дверей, умывание, сквозняк из сеней несколько портили удобства, но это пустяки, главное — крыша над головой.

Семье Рязановых полностью выделили маленькую комнату. Здесь была нормальная обстановка, тепло, уютно, уединенно. Семья небольшая: мать — Настасья Егоровна и сын — Аркашка. Матери было около сорока пяти, она была грузной женщиной с толстыми распухшими ногами, тяжело больна. Ухудшение здоровья сказывалось и на ее характере: мало разговаривала, постоянно от нее только и слышны были охи да вздохи. Но физически крепилась: старалась больше ходить, быть на улице, стряпать у печи, стирать. Аркашке исполнилось девять лет. Он был шустрым, любознательным и общительным парнишкой, стремился быть всегда в компании с Митей и Сергеем.

Осень. Начало сентября. Стоят теплые дни. Пора сбора урожая. В деревне почти не видно пожилых мужчин и молодых здоровых парней. На уборку хорошего урожая вышли все кто мог: женщины, старики, дети. Каждому находилось дело. Мугандины и Рязановы в полном составе до конца сентября работали в колхозе, в основном на уборке урожая. За работу отцу привезли мешок картошки, немного капусты и свеклы, Настасье Егоровне — полмешка картошки, немного морковки и свеклы. На первых порах это было большим подспорьем в рационе семей. Продажа продуктов стала нормированной. Детям выделяли четыреста, взрослым — пятьсот граммов хлеба в день, немного крупы, соли и чая. Это все! Остальное? Получали продукты в местном магазине.

В свободное время Митя, Сергей и Аркашка больше старались быть в лесу. Здесь еще можно было найти ягоды: чернику, бруснику, клюкву, морошку. Удивительно много было грибов, в основном для соления. Но дети грибов не собирали, некому их было готовить.

Только в конце сентября начались занятия в школе-четырехлетке. Сергей пошел в четвертый класс, Аркашка — во второй. У Сергея с Аркашкой были общие интересы, связанные со школой. Вместе готовили уроки в Аркашкиной комнате, обсуждали события в школе, разбирались с задачами, спорили. Труднее приходилось Мите. Он не учился, не имел постоянной работы, привязанности к какому-либо делу. Изредка чинил обувь местным жителям, но заказов было столь мало, что большую часть времени просто бездельничал.

В середине октября отец нанялся рабочим на станцию. Появился постоянный заработок. К тому же на станции иногда удавалось что-нибудь перекупить из продуктов. Одно плохо — далеко ходить, да и работа тяжелая. У рабочих станции была столовая, где один раз в день их хоть скромно, но кормили.

В общем, в первое время жизнь в деревне была сносной. Настасья Егоровна из скромных запасов постоянно старалась для всех варить борщ или кашу, заваривать чай из каких-то листьев. Картошку варили только в «мундирах», лишь для супа осторожно соскабливали кожуру. Но в середине ноября с наступлением зимы положение постояльцев стало тяжелым. Настасья Егоровна совсем слегла и почти не вставала с постели. Аркашка как мог кормил мать с ложечки прямо в постели. Продукты все кончились, как их ни экономили. Иногда по два-три дня ничего не ели. Митя и Сергей забирались на печь и в трещинках между кирпичами выковыривали зернышки ржи, оставшиеся после сушки ржи на печи, и съедали их. Отец стал часто болеть. Иногда на одну-две ночи оставался ночевать на станции у знакомых рабочих, так как не в состоянии был дойти до дому. Однажды целую неделю пролежал в станционной больнице.

Приходя с работы домой, отец обычно приносил в трехлитровом бидончике суп из столовой. В воскресенье или во время болезни отца за супом на станцию ходили по очереди Митя и Сергей. На станцию обычно приходили засветло, но обратно возвращались уже в темноте. Идти было холодно и страшно, особенно лесом. Митя плохо различал обратную дорогу, скользил как корова на льду, падал и приходил часто домой уже с пустым ведерком. Бидончик с супом сразу же ставили в еще неостывшую печь. Затем Митя, Сергей и Аркашка с жадностью набрасывались на чуть подогретый, а иногда и совсем холодный суп.

В начале января умерла мать Аркашки. Ее похоронили на сельском кладбище. На следующий день после похорон отец Сергея отвел Аркашку на станцию и со знакомой проводницей отправил его в детский приемник на станцию Няндома. Опустевшую комнату в доме хозяйки никто не занимал. Оставили все как было.

Отец Сергея стал болеть все чаще и чаще. Все тяготы, связанные с болезнью отца, голоданием, домашней неухоженностью, безучастным отношением хозяев, Митя и Сергей переносили безропотно. Одно удивляло Сергея — при относительном обилии еды у хозяев они ни разу не предложили постояльцам, даже детям и больным, ни крошки хлеба, ни капли молока, ни одной картошины, ни чашки воды. Однажды в школе Сергей рассказал об этом своему товарищу, который с удивлением отметил:

— Что ты хочешь? Разве не знаешь, что они закоренелые староверы?

Сергей так и не понял — причем здесь староверы? Забот у хозяйки было много: рано затопить печь, приготовить еду для себя и скотины, накормить сына и корову, вовремя подоить корову, сдать молоко, постирать, выполнить какие-то работы в колхозе. Все это она делала деловито, спокойно, молча. Сын тоже работал как вол: работы для мужчин в колхозе было невпроворот, да по домашним делам забот хватало. Обычно в обед он приходил домой. Мать доставала из печи чугун с борщом, наливала сыну полную тарелку, подавала хлеб, крынку молока. После обеда сын отдыхал полчаса и опять уходил на работу. Приходил уже поздно вечером, съедал полную сковороду жареной картошки с салом, выпивал сразу две крынки молока или простокваши. Немного беседовали шепотом о своих делах, и сын ложился спать. Быстро засыпал, только храп по комнате раздавался. Утром пили чай и все о чем-то шептались.

В начале февраля отец так тяжело заболел, что даже не смог выйти на работу. Уже два дня лежал на печи, не вставая. Митя неотлучно находился около отца, ухаживал за ним. Стоны, а иногда и громкий крик отца ночью пугали детей.

На третий день болезни отца в школе после большой перемены к парте Сергея подошла учительница, погладила его по голове, тихо сказала:

— Сережа! Тебе надо идти домой!

Сергей медленно собрал свои принадлежности и молча вышел из класса. Дети сразу зашумели, захлопали крышками парт, стали перешептываться. Учительница подошла к своему столу, повернулась к классу:

— Дети! У Сережи умер отец. Помолчим минутку… А теперь я вам прочитаю последнюю сводку Совинформбюро.

Сергей медленно брел домой, чувствуя непоправимую беду. Он не замечал людей, не ощущал сильного мороза. Встречные с сочувствием смотрели на понуро шедшего парнишку, украдкой смахивали слезу. Около дома стояла небольшая кучка людей, лошадь, запряженная в сани. Одна из женщин обняла Сергея за плечи и ввела его в дом. В комнате на двух сдвинутых лавках лежал отец, до подбородка накрытый белой простыней. Рядом стояли Митя и несколько женщин. Сергей подошел к Мите и прижался к его плечу. Так и стояли они, глядя на отца. Слез не было. Им казалось, что это они уже давно пережили. К ним подошел мужчина, сказал:

— Дети! Прощайтесь с отцом. Его похоронят на станционном кладбище. Вас брать при сильном морозе мы не можем. Митя и Сергей подошли ближе к отцу, постояли, как бы запоминая, погладили его бледное лицо, отошли в сторону. Тело отца вынесли на улицу, уложили в сани. Двое мужчин — один спереди, другой сзади — устроились на санях, и лошадь тронулась. Митя и Сергей стояли с непокрытыми головами и взглядом провожали в последний путь отца.

Ранним морозным утром по заснеженной дороге, взявшись за руки, шли два маленьких человечка. На одном из них ушанка, рваное пальтишко и стоптанные ботинки, на другом — большая, не по размеру шапка, длинное до пят девичье пальто, ватные бурки. Утопая в снегу, поддерживая друг друга, они шли на станцию. У них не было никого и ничего: ни отца и матери, ни родных и знакомых, ни дома и жилья, ни еды и вещей, ни денег и документов. Никого и ничего! Была только надежда, что добрые люди и такая большая страна не оставят их в беде, помогут! И была вера в свои силы!

ОПЯТЬ ДЕТДОМ

Митя и Сергей зашли к начальнику станции. Он прихрамывая встал из-за стола, обнял детей и сказал:

— Ох, вы мои горемычные! Беда у вас большая. Трудно вам. У вашего отца была запущенная болезнь печени. Мы ничем не смогли ему помочь. Похоронили мы его достойно, справили поминки.

Затем начальник станции достал среди бумаг две ведомости, попросил Митю расписаться в них и выдал ему сколько-то денег:

— Это зарплата отца и материальная помощь. Я посажу вас на поезд, и вы доедете до Няндомы. Там зайдите в детский приемник. А пока идите в столовую, вас там накормят.

Повариха встретила детей с участием, сытно накормила и все выговаривала разные напутствия. Начальник станции посадил детей на ближайший поезд и наказал проводнице вагона высадить детей в Няндоме, затем тепло попрощался с детьми. Поезд тронулся.

В Няндоме Митя и Сергей довольно быстро нашли помещение детского приемника. Заведующая провела детей в кабинет, усадила их на диван, а сама стала читать сопроводительную бумагу начальника станции. Затем подробно расспросила ребят об их жизни в Карелии, эвакуации, последних днях жизни в деревне. Позвала воспитательницу, которая отвела детей в спальню, где уже находилось двое мальчиков. На следующее утро заведующая позвала Митю к себе, и они долго о чем-то разговаривали. Затем Митя дал немного денег Сергею и попросил:

— Ты пока походи недалеко от станции по магазинам, купи себе чего-нибудь, но только не еду. А я пока пойду по делам.

Сергей с любопытством рассматривал небольшой город. Был на базаре и у открытых прилавков около вокзала, где продавали продукты. Но товаров было слишком мало, а цены столь высоки, что о покупках и думать не приходилось. В хозяйственных магазинах продавалось много всякой мелочевки. Здесь Сергей купил простую холщевую сумку, пенал, ручку, карандаши, небольшой блокнот, рукавички. На большее денег не осталось. Ближе к вечеру вернулся Митя и опять зашел к заведующей. Весь вечер он ходил хмурый, ничего не говорил, но покупки Сергея одобрил. Утром после завтрака Митя отвел Сергея в сторону, обнял его, стал гладить плечи, руки, голову. Глаза Мити были полны слез. Еле сдерживая рыдания, он промолвил:

— Сережа! Тебя направят опять в детдом, куда — я пока не знаю. А я уезжаю. Меня устроили на работу на станцию Обозерская. Обо мне не беспокойся. Я не пропаду. А тебя я обязательно найду. Не огорчайся — расстаемся ненадолго. Мой поезд отходит через полчаса.

Сергей предчувствовал примерно такой ход событий, но был огорошен таким резким оборотом, что не мог выговорить ни слова. Машинально он вышел с Митей на перрон, смотрел, как пришел поезд, как Митя зашел в вагон и махал ему рукой на прощание. И вот опять Сергей один на перроне, а в памяти всплыла такая же сцена прощания с Веней в Петрозаводске.

Через два дня Сергея и еще двух парнишек воспитательница отвезла на станцию Коноша и привела к зданию роно. У здания их поджидала упряжка с парнишкой-извозчиком. Оформив документы, воспитательница попрощалась с ребятами, пожелав им доброго пути. Сани тронулись. Примерно через час показались тусклые огоньки поселка Коношеозерский. Сергей с грустью подумал: «Опять детдом!»

Поселок в том виде, в каком предстал перед ребятами, был построен в 30-е годы высланными, в основном белорусами. Он имел Т-образную форму и располагался вдоль небольшого озера. Почти все дома были однообразны, стандарты, на одну-две семьи. В одном конце поселка, рядом с озером, уже давно находился первый детдом. Дети жили в таких же, как и у жителей поселка, домах. В начале войны в спешном порядке в другом конце поселка был создан второй детдом для эвакуированных детей из Прибалтики, Ленинграда, Карелии. Построили два дощатых дома барачного типа, баньку-прачечную. Вырыли колодец-журавль. Рядом с поселком пролегала одноколейная железная дорога Коноша — Воркута. Поезда у поселка не останавливались. В поселке имелись семилетняя школа, магазин, клуб, больница. Большинство жителей работало в колхозе, немногие — в Коноше.

Приехавших ребят поместили в изоляторе, затем повели в баню. Здесь их постригли наголо, всю одежду сожгли. Ребята хорошо помылись и получили новую одежду, пальто, шапки и валенки. В столовой ребят покормили и отвели на ночь опять в изолятор. На следующее утро директор детдома вызывала каждого к себе в кабинет, расспрашивала ребят о семье, где жили, как попали сюда, какие имеются документы — все, что ее интересовало. Рассказала ребятам о детдоме, школе, установленных порядках.

Директором детдома была Евгения Ивановна Белорукова. Низенькая женщина, довольно плотного телосложения, но очень шустрая и энергичная. Она была строгой, подчас очень строгой к порядкам, поведению ребят, к обслуживающему персоналу. Ребята побаивались лишний раз попадаться ей на глаза, а про ответственность за проступки и говорить нечего. Однако ее уважали и часто искали у нее защиты, старались беседовать по наболевшим вопросам. В душе Евгения Ивановна была очень добрым и отзывчивым человеком, и ребята это чувствовали. У нее был семилетний сын Юра. Жила без мужа. Где он есть и есть ли вообще — ребята не знали, да и не интересовались. Юра почти все свободное от школы время находился среди ребят в детдоме. Здесь ему было весело и интересно. Иногда он засиживался с ребятами до позднего вечера и ночевал в детдоме. Обычно матери с трудом удавалось увести сына домой.

Вскоре приезжих ребят распределили по спальням. Потом воспитательница вывела их в общий коридор и сказала выбежавшим из разных спален детям:

— Вот к вам приехали новенькие. Познакомьтесь с ними и не обижайте.

Как только воспитательница ушла, на новеньких посыпалось столько вопросов, что они даже не успевали отвечать и растерянно сбились в кучку у стены. Среди любопытных ребят особенно отличался Славка Звягин, или, как его попросту звали, Звяга. Он был шустрым, задиристым парнем лет одиннадцати. Жилистый, сильный, он ни минуты не мог стоять на месте и молчать: все выдумывал какие-нибудь проказы. Он с ходу оценил обстановку и с возгласом: «О, это будет мой конь!» подбежал к Сергею. Сергей не успел опомниться, как Звяга вскочил ему на спину, обхватил шею руками и, ударив коленками по бокам, закричал:

— Ну, моя лошадка, поскакали!

И тут случилось неожиданное. Сергей плашмя упал на спину. Звяга не успел отцепиться, оказался внизу и, придавленный телом Сергея, больно ударился об пол. Охая, он быстро перевернулся, ударил Сергея в бок и попытался встать. Но не тут-то было! Сергей крепко уцепился за ногу Звяги, и тому трудно было подниматься. Наконец он встал и только хотел ударить освободившейся ногой Сергея в бок, как тот слегка дернул другую ногу, и Звяга снова с грохотом рухнул на пол. С остервенением Звяга бил Сергея, не разбирая куда. Но Сергей крепко держал одной рукой ногу Звяги, другой — прикрывал голову от ударов. Звяга был сильнее хилого Сергея, увертливее, но здесь никак не мог освободиться и вопил:

— Отцепись, зараза! Это какой-то звереныш непонятный!

Кругом уже начали посмеиваться над Звягой. И чем бы этот поединок кончился — неизвестно, если бы не появился рядом гроза ребят — Ивана, рослый, симпатичный парень лет четырнадцати. Он поднял Звягу за шиворот, оттолкнул Сергея, разогнал ребят и увел Звягу в спальню. Сергей медленно встал и побрел в свою спальню. Он не рыдал, но слезы непроизвольно капали из его глаз то ли от боли, то ли от обиды.

Это была первая и последняя драка, если ее так можно назвать, для Сергея. После этого случая никто не посмел драться с Сергеем, даже поднять руку на него. И это в большей мере связано не с этой дракой, а особыми, неписаными правила поведения в детдоме. У Сергея за плечами уже был семилетний опыт жизни в детдоме, да и тяжкие невзгоды последних месяцев сформировали в нем стойкий характер. И об этом вскоре уже знали все ребята. Сергей научился трезво оценивать обстановку, не лезть на рожон, не унижать достоинства своего и ребят, гасить конфликтные ситуации, избегать лишний раз драк и потасовок. Да и сам Сергей со временем стал взрослее и сильнее большинства ребят в детдоме.

Вот и вновь потекла детдомовская жизнь. Сергей продолжал учебу в четвертом классе. И хоть было у него некоторое отставание, но учебный год он закончил успешно.

Шел первый год войны. О ходе ее ребятам рассказывали воспитательницы и учителя в школе. Успехами нашей армии ребята восхищались, при неудачах — огорчались. Время было тяжелое, информация к ребятам поступала скудная, радио и газет не было. Здесь, в глубоком тылу, в глухом поселке война казалась чем-то отдаленным. Да и дети есть дети. Им в любых условиях свойственно стремление к буйной энергии, жизнерадостности, подвижности, озорству. Условия военного времени проявлялись здесь в более скудном питании и одежде, меньше было увеселительных мероприятий, чаще приходилось выполнять тяжелую мужскую работу, самим обеспечивать детдом всем необходимым.

Летняя пора — самое прекрасное время года для детей, особенно в сельской местности. Почти все свободное время дети старались быть на природе. Им была дана полная свобода. Не разрешалось лишь уходить в Коношу и очень далеко от детдома. А если и уходили, то должны были оповестить воспитателей или близких друзей. В детдоме № 1 свобода передвижения была более ограниченной, и ребята двух детдомов редко общались друг с другом.

Походы на поля, в лес, на озеро обычно начинались с ранней весны, когда дни становились теплее. Ходили самостоятельно, по своему усмотрению, группами по два — шесть человек. Одним далеко от детдома удаляться не разрешалось, слишком большой группой ходить было неудобным, можно было легко растеряться. Заводилами были мальчишки, девчонок с собой не брали. Девчонки — плаксы, нытики, неумехи, капризны, быстро устают. С ними одна маята. Поэтому девочки выдумывали свои занятия и далеко от детдома не уходили.

Уже в апреле ребята лакомились соком. Березовый сок использовали редко. Нужно иметь какую-нибудь посудину, привязывать ее к вырезам в коре и ждать, когда сок накапает. Оставив свои вырезы на следующий день, нет уверенности, что кто-нибудь не использует твою добычу. А вот с соком осины проще. У молодых осинок осторожно снимаешь слой коры и ножичком соскабливаешь ленточки заболони. Сок обильно стекает по ленточке, капает на руки. Быстро запихиваешь ленточку в рот и жуешь как жвачку. Сладкий сок наполняет рот. Затем использованную ленточку выплевываешь и берешься за другую. Напивались соком вдоволь.

В начале мая начинались походы за щавелем, или, как называли ребята, за кисликой. На полянках вдоль глухих речушек ее было особенно много. Наедались вдоволь. Как-то повариха сказала:

— Вы, ребята, хоть бы на кухню щавель принесли. Смотришь, свежие щи для всех бы сварили.

И ребята стали часто приносить кислику с собой. Щи действительно у поварихи получались отменные.

Кормили в детдоме три раза в день: завтрак, обед, ужин. На завтрак давали кашу, чай и 100 г хлеба; на обед — суп, небольшие кусочки мяса или рыбы с картошкой, компот или молоко, 200 г хлеба; на ужин — вареные горох или брюкву, чай или обрат, 100 г хлеба. Вроде бы питание нормальное. С голоду не умирали. Но и сытыми вдоволь почти не были. Слишком все было постным и малокалорийным. Недаром часто ребята говорили: «Сегодня в супе крупинка за крупинкой бегают с дубинкой». Дети росли, мужали, вели подвижный образ жизни, были на природе, и им, естественно, требовалось хорошее питание. Но они понимали, что в тяжелое для страны время лучшего питания пока ожидать трудно. Поэтому с ранней весны до поздней осени ребята шныряли в поисках дополнительной пищи. Как-то в четвертом классе учительница попросила ребят:

— Дети! Напишите одним-двумя предложениями, что для вас было самым интересным, запоминающимся в прошлое воскресенье.

Дружный смех и понимание вызвала запись одного мальчишки: «Я лежал на траве и гладил свой наполненный животик».

Часто ребята занимались рыбной ловлей. Уходили к глухим, небольшим речушкам. На удочки здесь обычно ловить было сложно — слишком мелко, да и коряг полно. Ухитрялись ловить так. Один из парнишек на небольшую удочку привязывал струну с петлей. Двое других длинными палками с разных берегов били по воде — вспугивали рыбу. Вот щуренок выплыл из зарослей и быстро поплыл. Затем останавливался около травинки и замирал. Парнишка с удочкой тихонько подходил к месту стоянки щуренка, заводил с головы рыбины петлю. И как только петля заходила за жабры, резко вскидывал удочку. Петля затягивалась — и вот уже рыбина лежит на траве, трепыхаясь. Особенно такой способ подходил для щук. Остальные рыбы все время находились в движении, и завести леску было весьма сложным. Выдумали другой способ. Заранее брали простынь и шили из нее мешок. Уже на месте вырезали ивовый прут, изгибали его полукругом и заводили в простынь. Получалось подобие невода. Опускаешь простынь на узком участке речушки на дно, как бы перегораживая русло. Опять по берегам ребята вспугивают рыбу. Смотришь — пять-шесть рыбешек шмыгнут в простынь. Быстро поднимаешь верхнюю часть простыни и вытягиваешь на берег. Улов есть. Перебираешься дальше по берегу и все повторяется. Иногда уловы были значительными. Но вся беда в том, где взять простынь, как бы ее не порвать, как ее отстирать, как оправдаться перед воспитателем за утерянную или порванную простынь.

Более интересной была рыбалка на озере. Но не каждый мог позволить себе это удовольствие. Часть берега была мелкой и песчаной, другая — поросла тростником и к воде сложно было добраться. На озере были три лодки-долбленки и две настоящие, хорошие лодки. Две лодки-долбленки (челны) были сделаны из двух крупных, скрепленных между собой бревен, третья — из трех бревен. Эти лодки привязывались к колышкам на берегу, и воспользоваться ими мог свободно каждый. Лишь бы она была возвращена на место. Действовал принцип: кто первый, тот и правей. И почему-то первыми всегда оказывались более взрослые ребята. Малышне вообще запрещалось кататься или рыбачить на долбленках. Здесь были свои сложности. На двойке нормально мог находиться лишь один человек, на тройке — два. При большем числе, особенно взрослых ребят, лодка сразу же могла затонуть. С человеком борт лодки поднимался над водой не более десяти сантиметров. На лодке вести себя нужно тихо и спокойно, без резких движений. Нельзя ходить вдоль лодки, наклоняться в стороны близко к воде, вставать, раскачиваться. При нарушении этих правил лодка сразу же черпала бортом воду. На лодке была банка. Если воды зачерпывалось немного, то банкой успевали откачать ее. В противном случае лодка сразу же затапливалась. При малейшем волнении на озере лодки быстро захлестывались волнами и тонули. Обычно в этих случаях на лодках не выезжали. Управлялась лодка одним веслом-лопатой. Тут тоже нужно умение — резкий поворот и лодка зачерпнет воду.

Взрослые мужчины почти не пользовались долбленками, которые были предоставлены мальчишкам в полное распоряжение. Да и в то время мужчин было мало в поселке, они своей работой были загружены по горло. В озере в основном ловилась мелочь, и мужикам попусту терять время на рыбалку не хотелось. Для других же хозяйственных нужд у них были две обычные лодки, которые привязывались к небольшому причалу железными цепями на замок. Ребятам из первого детдома вообще запрещалось плавать на долбленках. Их лишь изредка катали на обычных лодках. Таким образом, рыбачили на озере главным образом мальчишки второго детдома.

С конца июня начиналась ягодная пора. Мальчишки целыми днями пропадали в лесу. Вдоволь лакомились земляникой, малиной, смородиной, черникой и голубикой. Остальных ягод и грибов не признавали. Особенно нравилось ходить на большие малинники — и ягод много, и не нужно долго шнырять по лесу. Уходили за два — четыре километра от дома, изредка и дальше. Однажды Звяга, Сергей и еще трое ребят набрели на большой малинник. Малина росла на пригорке. Высокие кусты буквально усыпаны были сочными, красными ягодами. Ребята не только ели, но и набирали ягоды в сумки. Увлеклись, блаженно сопели. Вдруг Звяга шепчет Сергею:

— Серега, смотри, что-то чернеет на другом конце.

— Где? Не вижу.

— Да смотри, опять показалось.

Ребята притихли, зашептались.

— Толик, — говорит Звяга одному из мальчишек, — иди тихонечко вокруг малинника и посмотри, кто там. Тот шугнул за кусты. Все замерли. Буквально через три минуты появился Толик, бледный как мел:

— Медведь! — еле вымолвил он.

Ребята оцепенели, раскрыли рты. И вдруг все разом бросились из малинника в чащу леса. Такому бегу мог позавидовать любой спринтер. Бежали напролом, не разбирая тропинок, сквозь кусты, по лужам, обдирая одежду, лицо, руки и ноги. Вскоре запыхались, но все равно продолжали бежать. Сколько и куда бежали — ребята не представляли. Наконец, совсем запыхавшись, бухнулись на траву на небольшой полянке. Лежали долго, приходя в себя. Затем то один, то другой из ребят стали садиться, стряхивать одежду, затирать или зализывать царапины. Осмотрелись — кругом дремучий лес. Небо заволокло низкими тучами, солнца не видно. Тишина. Лишь щебетание маленьких птичек и шуршание осиновых листьев нарушали покой леса.

— Да, влипли, — сказал Звяга. — Куда идти? Сам черт не разберет. Но все равно идти надо. Не унывать. Идем.

Решили идти по направлению, где лес казался менее густым. Но через полчаса ходьбы дети снова оказались в глухомани. Заблудились окончательно и решили идти напролом. И вдруг снова неожиданность — шалаш. Сооруженный из кольев и лапника ели, он был удачно спрятан под густой елкой. Ребята прилегли за кустами и стали наблюдать. Прошло минут двадцать — никто не выходил и не подходил к шалашу. Ребята несмело подошли к шалашу, заглянули в него — шалаш был пуст. Вокруг шалаша и внутри его валялись разные бумажки, остатки еды, какие-то коробочки. Выделялось место от давно потухшего костра, зола в нем была холодной. Рядом в кусте Сергей обнаружил пустую, измятую пачку от сигарет и пустую бутылку:

— Смотрите! Это не наши, какие-то иностранные!

Это окончательно встревожило ребят. Сначала потихоньку они стали отходить от шалаша, а затем прытью бросились бежать. Вскоре показалась полянка и, о радость, в конце ее стояла лесная пожарная вышка. Вид ее уже обнадеживал — выход из тупика. Вышка была старой, и видно, что ею давно не пользовались. Некоторые ступеньки сгнили и поломались. Лезть на нее было опасно. Но Звягу это не остановило:

— Серега, лезь за мной. Не дрейфь.

Звяга полез, Сергей за ним. Сергей побаивался большой высоты — от нее его всегда подташнивало и слегка кружилась голова. Осторожно, держась за поручни или ступеньки, ребята вскарабкались на самый верхний помост. Звяга встал, держась за шаткие поручни, а Сергей распластался на помосте. Небо немного прояснилось, и вид окружающей природы был изумительным. Кругом зеленым ковром простирался лес с крапинками небольших полян. Золотистые верхушки деревьев переливались под лучами краюшка выглянувшего солнца. Справа, примерно за полкилометра, пролегала насыпь недостроенного ответвления от основной магистрали железной дороги. В конце этого ответвления проглядывался поселок. Добираться до него километра четыре. Повеселевшие ребята бодро отправились в путь. Вскоре вышли к насыпи и уже по ней добрели наконец до поселка. Уже вечерело, и проголодавшие ребята попали только к ужину. Собранную ранее малину они уже давно съели по дороге. В детдоме всполошились из-за долгого отсутствия ребят, особенно когда они не пришли на обед. Собирались идти на поиски. Взбучка ребятам от Евгении Ивановны была основательной. На целую неделю им запретили выходить из детдома. Но разговоров об их походе было много. Сергею это событие запомнилось на всю жизнь. Тогда ребята умолчали только о шалаше. Но вскоре прошел слух, что в районе Коноши была сброшена диверсионная группа, но ее быстро обнаружили и обезвредили. Был ли виденный ребятами шалаш сооружен этой группой — осталось вопросом.

В конце июля поспевал горох, и сразу же участились набеги на гороховые поля. Здесь заводилой зачастую был и Сергей. Ему это дело давно было знакомо. Гороховые поля почти не сторожили. Да и кому было сторожить? Ребята наглели. Обычно незаметно подбирались к краю поля, залегали и наблюдали. Если признаков присутствия кого-либо рядом не было, то быстро подбегали к зарослям гороха и вырывали охапку стеблей. Затем отбегали подальше от поля и располагались в кустах. Срывали стручки со стебля и напихивали ими карманы или клали за пазуху. По дороге домой почти весь горох съедали и лишь незначительную часть приносили с собой, чтобы угостить других ребят или девчонок.

Изредка наведывались на поля с репой, брюквой и турнепсом. Но здесь удачи было меньше, так как эти поля находились на виду, вблизи поселка. К осени дальние походы в лес почти полностью прекращались. Грибы и клюква ребят не интересовали.

Стало холоднее и быстрее темнело, участились дожди. Да и с сентября начиналась учеба в школе. В эту пору мальчишки часто ходили перекапывать колхозные поля и частные огороды в поисках оставшейся картошки. Копали деревянными лопаточками, заполняли картошкой сумки, котелки или клали ее за пазуху и уходили в лес. Там разводили костер, варили картошку в котелке или пекли в золе. Иногда ребята постарше, которым не удалось или не захотелось искать картошку, приходили в лес и один из них залезал на высокое дерево и высматривал — где виден дымок костра. Затем они потихоньку подбирались к костру и требовали с оторопевшей малышни:

— Ребята, делись!

Но малышня делиться не хотела, канючила. Это не помогало. Хочешь не хочешь, а приходилось делиться. Некоторые группы заранее ставили недалеко от костра охранника, который при малейшем подозрении давал сигнал. Шустрые мальчишки вмиг исчезали. Придут «грабители», а вокруг костра никого и картошки нет.

Летом и осенью была беда с обувью, особенно для мальчишек. Дети росли, требовалась почти ежегодная смена обуви, а ее хронически не хватало. Обычно выдавали ботинки на резиновой подошве, но они быстро изнашивались, а при ходьбе по лесу или в слякоть моментально рвались. Одно время обули ребят в деревянные сандалии на ремешках. Буквально через неделю их пришлось выкинуть. Ребята как могли старались сохранить и чинить свою обувь. Поэтому большинство ребят с конца весны до поздней осени ходили босиком. Вырабатывалась особая манера ходьбы по траве, в лесу, на полях. Ступня ставилась не прямо, а наискосок, как бы приглаживая землю. Большие пальцы ног служили тараном, буфером при столкновении с корнями, сучьями, камнями, бугорками. Со временем ногти на пальцах грубели, затвердевали, а ступни ног покрывались твердой кожей. Ребята косолапили. Эти признаки у многих остались на долгое время.

Особенно тяжелой выдалась для детдома зима 1942–1943 годов; скудное питание, недостаток теплой одежды, валенок, топлива, мыла, большой приток вновь прибывающих ребят значительно осложнили положение. Просто удивляться приходилось, как Евгения Ивановна, эта низенькая женщина, управлялась со всем хозяйством, стремясь хоть мало-мальски облегчить жизнь ребят. Она буквально дневала и ночевала в детдоме, стремясь чаще быть среди ребят, выслушивать и подбодрять их. Того же она требовала и от обслуживающего персонала.

Первое время завхозом был приезжий финн, старик с грубоватыми манерами. Он шуговал ребят направо и налево, мог свободно обругать, да и тумака дать. Ребята старались отвечать ему тем же: подстраивать каверзы, неохотно выполняли его поручения, зачастую прямо насмехались над ним, выводя его из терпения. В конце зимы завхоз был уволен.

Недолгое время воспитателем была женщина лет сорока с командирскими замашками. На ней была юбка и жакетка зеленого цвета, армейского покроя, сапоги. Волосы острижены коротко, голос грубый, руки тяжелые. По любому поводу она придиралась к ребятам, особенно к мальчишкам.

— Ты чего стоишь погнутым в три погибели — обращалась она к очередному мальчишке. — Встань прямо, по стойке смирно! Да не мямли, как будто каша во рту. Вечером пол будешь мыть в коридоре!

Зачастую и хорошенько встряхнет парня, если заартачится. Через пару месяцев она незаметно исчезла, чему ребята были очень рады.

В дальнейшем воспитателями стали подбирать девушек примерно семнадцати — двадцати лет. Они почему-то лучше приспосабливались к ребятам, больше понимали настроение, нужды, запросы и поведение ребят. Вместе с ребятами играли, выполняли хозяйственные работы, спокойно переносили тяготы воспитательской работы. Такие воспитательницы становились как бы старшими сестрами для ребят.

В начале зимы всем ребятам выдали индивидуальные противогазы. Обучили, как пользоваться, велели хранить в своей тумбочке. Потехи с этими противогазами хватило на всю зиму. Одевали их, когда надо и не надо. Мальчишки вечерами в противогазах пугали девчонок. К концу зимы почти от всех противогазов ничего не осталось. Коробки распотрошили, трубки отрезали и использовали для всяких нужд, очки разбили, резину маски разрезали на ленты и изготовили рогатки. Дольше сохранились матерчатые сумки. Сначала их приспособили для ношения школьных принадлежностей, позднее — для сбора ягод, гороха, картошки.

В середине зимы в детдоме появился Мишка Лобанов — низкий, плотный парень лет тринадцати. Низкий лоб, нависший над глазами, постоянно бегающие глаза как бы выискивали что-то, злобная ухмылка пугала ребят. Постепенно вокруг него сплотилась небольшая группа мальчишек. Участились случаи игры в карты с выигрышем пайки хлеба, выдаваемого в столовой. Воспитатели стали обыскивать ребят при выходе из столовой, особенно малолетних мальчишек. Стали воровать или уносить свои простыни и наволочки, а затем продавать их в Коноше. На вырученные деньги покупали кастеты, ножи, карты, еду, а чаще расплачивались за проигрыш в карты. Одногодки и старшие ребята первоначально благосклонно относились к таким проделкам — сами не без греха. Но постепенно наглость и циничность некоторых поступков стала их раздражать. Особенно их возмутил очередной случай. Вечером, перед ужином, воспитательница собрала восьмерых ребят и отправила их за хлебом в магазин. Темнело. Ребята получили двенадцать буханок хлеба и понесли в детдом. Еще по дороге в магазин Мишка уговорил троих ребят спрятать буханку хлеба, а затем разделить ее в своей спальне. По дороге обратно один из мальчишек незаметно бросил буханку в снег и ногой припорошил. Когда пришли на кухню, то одной буханки не досчитались. Стали выяснять, куда она девалась (может, неправильно считали при получении), но так ничего и не выяснили. Примерно через час после ужина сговорившиеся ребята послали одного из них за буханкой. Через пять минут он явился ни с чем — буханка исчезла. Позднее выяснилось, что сразу после ужина Мишка сходил незаметно на дорогу, выкопал буханку, принес ее в изолятор, который почти все время пустовал, собрал своих ребят и разделил с ними хлеб. Один из мальчишек случайно проговорился, и Мишка жестоко его избил, а придя в свою спальню, бросил:

— Пусть ревет. Будет знать, как ябедничать.

Тут в спальню зашли трое старших ребят, набросили на Мишку одеяло и устроили «темную». Били Мишку все, кто был в спальне, в том числе и Сергей. Через три дня Мишка сбежал из детдома.

В конце марта особенно осложнилось положение с продуктами. С трудом удалось выхлопотать восемь мешков картошки в одной из отдаленных деревень, но с условием самовывоза. Снарядили группу из десяти ребят и воспитателя. Нашлось в поселке четверо больших санок. С ними да с теплой рухлядью для укрытия мешков отправились в путь. Первые три километра, напрямик до большого тракта, шли с радостью. Пока солнце не пригрело, санки везти было легко. Оживающий лес, щебетанье птиц, сосульки на деревьях, ясное голубое небо, чистый воздух — все радовало ребят. Они веселились, играли в снежки, бегали наперегонки, возили друг друга на санках. Вспугнули даже зайчишку, бежали за ним, спотыкаясь, но где там — убежал косой. Наконец вышли на большой тракт. Казалось, что по широкой, прямой дороге идти легче, чем по проселочной с колдобинами, ухабами и глубоким снегом. Но здесь весеннее солнце уже успело растопить снег, да и более оживленное движение по тракту сносило снег с дороги. Пришлось порой не везти, а тянуть санки. Через полчаса ходьбы настроение у ребят совсем упало, самые младшие заныли. До ближайшей деревни Дикозеленая еле добрели. Ребята совсем запарились, некоторые едва волочили ноги. Пришлось делать привал. По предварительной договоренности разместили ребят в большой крестьянской избе. Перекусили взятым с собой хлебом и чашкой подогретого хозяйкой молока. Впереди предстоял еще путь в четыре километра. Отдохнувшие ребята хоть и с трудом, но все же сумели пройти этот путь. К вечеру добрели до нужной деревни, разместились в одной из изб и, даже не ужиная и не раздеваясь, улеглись на разостланные на полу половики. Через несколько минут все спали крепким сном.

Утром, едва рассвело, ребят уже разбудили. Наскоро позавтракав, ребята пришли на склад, где им на санки погрузили мешки с картошкой, укутали их мешками и старыми одеялами, прочно завязали. Спешили, так как по легкому морозцу и припорошенной снегом дороге везти сани было сравнительно легко. Дошли до Дикозеленой и сделали привал на 15 минут. Дальше опять в путь. И хоть с трудом, но довольно быстро дошли до перекрестка с проселочной дорогой. Осталось пройти три километра. Вот здесь-то и начались мытарства. Если с порожними санками и ранним утром здесь ранее прошли легко, то теперь при нагруженных санках, при плохой дороге, да и в середине дня пробирались очень тяжело. Запыхавшись, еле волоча ноги, падая, утопая в снегу, едва преодолели один километр пути. Выдохлись совсем, остановились, переводя дух и вдруг… радостью осветились лица ребят — навстречу им бежала ватага встречающих ребят. С гомоном, шумом, прибаутками они сменили уставших детей и довольно быстро преодолели оставшийся путь. Поход закончился успешно, теперь детдом надолго был обеспечен картофелем.

Летом 1943 года удалось частично решить и другую важную проблему — транспортную. Многие хозяйственные нужды детдома были тесно связаны с транспортом в окрестностях поселка и поездками в Коношу. Единственным транспортом служила лошадь с телегой или санями. Ее по договоренности выделял колхоз. В колхозе своих работ и забот хватало, а для транспортировки использовались только лошади. Других транспортных средств просто не было. За время пребывания в детдоме ребята не видели в поселке ни одной машины или трактора. Для детдома, помимо снаряжения лошади, колхозу приходилось выделять и ездового, к детдомовским ребятам в этом случае доверия не было. Любая поездка почти всегда вызывала осложнения.

В один из летних дней во дворе детдома появилась лошадь. Привел ее завхоз. При каких обстоятельствах она появилась здесь — никто толком не знал. Ясно было одно — это теперь наша лошадь. Поглядеть на нее было любо. Поджарый, высокий конь светло-коричневой масти натягивал поводья, все время семенил ногами, косил глазами в стороны и изредка вздрагивал, когда кто-нибудь к нему прикасался. Завхоз сказал, что это верховой конь. Его ранили в каком-то бою, затем списали и подарили детдому — может пригодится еще. Его кличка — Резвый. Он и впрямь соответствовал этой кличке.

Для лошади к бане пристроили конюшню. Сразу же нашлось много желающих взять на себя заботы по уходу за лошадью. Со временем завхоз закрепил уход только за одной группой ребят. Счастливчиками этой группы оказались Ивана, Пантюха, Звяга, Пелто Эдвард, Ванька Волов и Сергей. Конь постепенно стал привыкать к этим ребятам. Первое время было много хлопот по приучению лошади ходить в повозке, надевать на нее хомут. Первоначально старались ездить с ней на небольшие расстояния от поселка и с более легкими грузами. В любой поездке обязательно должны были участвовать двое ребят, и лишь завхоз мог один ездить на ней. Это неписаное правило строго соблюдалось. Летом и осенью пасли лошадь на окрестных пастбищах. На первую зиму колхоз выделил сено и немного овса, но предупредили, чтобы впредь детдом сам заготовлял сено.

Как-то в первое время Сергей вел лошадь на поводу с пастбища. На подходе к детдому его встретила группа ребят:

— Серега, дай покататься на лошади?

— Нельзя, — с важным видом произнес Сергей. — Еще упадете!

— Как же, он сам боится, потому и не ездит, — подзадоривали ребята.

— А вот и не боюсь, — хорохорился Сергей.

Он подвел лошадь к изгороди, вскарабкался на нее, а затем прыгнул на спину лошади. Сергей не успел еще перекинуть повод, как конь встал на дыбы. Он еле удержался на спине, схватившись за гриву коня. Но тут лошадь мгновенно опустилась на передние ноги. Сергей кубарем скатился под ноги лошади, больно ударившись коленом. Лошадь встала как вкопанная, еще бы шаг — и она наступила бы на Сергея. Кругом поднялся хохот:

— Вот так наездник!

Под смех ребят Сергей поднялся, взял повод и, хромая, повел лошадь. Она послушно последовала за ним. Конец этой сцены видел выходящий из конюшни завхоз:

— Я же предупреждал, что нельзя садиться на лошадь верхом. Ты же знал, что она ранена в спину и рана еще не совсем зажила.

Сергей, чувствуя себя виновным, понуро стоял и молчал. С этого случая уже никто из ребят верхом на коня не садился.

За зиму 1943–1944 года Резвый немного округлился, стал более спокойным и медлительным, набрался сил и уже без особых усилий мог везти полную поклажу груза на санях, а затем и на телеге. Эта же зима принесла некоторое облегчение в обеспечении детдома продуктами и разными вещами. В виде гуманитарной американской помощи в детдом периодически стали поступать лярд, яичный порошок, галеты, тушенка, одежда и обувь. Особенно забавно было смотреть на ребят в новом одеянии. Разодетые в пестрые брюки, рубашки, юбки, замысловатые башмаки и туфли, ребята выглядели артистами и клоунами. Смеху было вдоволь. Однако одежда для сельской местности и для детдомовских ребят была непрактична. Через два-три месяца от этой одежды ничего не осталось. Ребята вновь облачились пусть и в неказистую, но в более прочную нашу одежду.

Начало лета ознаменовалось еще одним важным для детдома событием — впервые двое ребят закончили выпускные классы: Региня Тюня — десятый, Сибуль Эрих — седьмой. Тюня уезжала поступать в медицинский институт куда-то в центр страны, Эрих — в авиационную школу в Архангельске. Ребята провожали их торжественно и с завистью.

Пока очень редко кто-либо из ребят дотягивал до седьмого класса: сказывались у многих перерывы в учебе, сложности с усвоением русского языка и математики, разлука с родными и близкими, переход от семейных условий к детдомовским, а подчас и просто лень. Обычно ребят после окончания четвертого, пятого или шестого класса направляли в школы ФЗО. Потребность в молодой рабочей силе, специалистах была большая. Большинство ребят трудно переносило детдомовскую жизнь и поэтому без сожаления покидало детдом, стремясь получить большую самостоятельность и специальность. Редко кто из них приезжал потом на побывку в детдом.

Именно в это лето Сергей впервые серьезно задумался о своей судьбе. Его охватило двойственное чувство. С одной стороны, он с раннего детства находился в детдоме и не представлял себе других условий. Он свыкся с мыслью, что жить в детдоме — это его участь. Для него детдом как бы стал единственным родным домом, и жизнь в нем не тяготила его. С годами он усвоил особенности, правила, нравы общения с ребятами и воспитателями, спокойно переносил все радости и тяготы такой жизни. С другой стороны, Сергея охватило желание вырваться из этого привычного образа жизни, познать новую, пусть даже с лишениями, судьбу. Не век же ему находиться в детдоме. Когда-нибудь придется покидать его, и, может, чем раньше, тем лучше. Особенно остро он почувствовал это в связи с отъездом своего друга Эриха. Провожая его, Сергей твердо решил тоже уехать. Две недели Сергей не находил себе места, метался. Уехать? Но куда? В какую школу ФЗО? Какая специальность его влечет? Как сказать об этом Евгении Ивановне? Но ждать долго не пришлось. Евгения Ивановна, заметив странное поведение Сергея, расспросив ребят о причинах, как-то вечером сама попросила Сергея зайти в ее кабинет, спросила:

— Что с тобой, Сережа?

— Направьте меня в любую школу ФЗО.

— Вот видишь — в любую. Ты сам пока не знаешь, чего ты хочешь. Я не отпущу тебя в таком состоянии. Пойми, Сережа, тебе нужно учиться в школе и закончить десятый класс. У тебя есть хорошие способности к учебе. Так говорят учителя, и я с ними вполне согласна. Ты в дальнейшем будешь жалеть, если не воспользуешься этой возможностью. Тебе привычна жизнь в детдоме, к тебе с уважением относятся ребята и воспитатели. Ты служишь примером для многих ребят. Да и в нашей хозяйственной обстановке нужны повзрослевшие, полные сил и энергии помощники. Прошу тебя, Сережа, подумай еще хорошенько, не принимай скоропалительных решений.

Еще долго Евгения Ивановна и Сергей беседовали о жизни в детдоме, его нуждах, перспективах. Вышел Сергей озадаченный и немного успокоившийся. Через неделю он заявил Евгении Ивановне, что решил остаться в детдоме и продолжать учебу. Его назначили старостой спальни вместо уехавшего Эриха. Жизнь Сергея вошла в нормальное русло.

Пожалуй, с этого памятного разговора Сергей как бы повзрослел, стремился более обдуманно относиться к свои поступкам, поведению. Большинство ребят и взрослых относились к Сергею с каким-то особым доверием. По натуре Сергей был очень любознательным, много читал, всегда что-нибудь придумывал; старался быть честным, добрым к окружающим; стремился бескорыстно помогать другим, избегать подвохов, каверз; не кичился перед ребятами, спокойно переносил все тяготы и радости детдомовской жизни. В ранние годы многие питали к нему жалость, связанную с сиротством и долгой жизнью в детдоме. В дальнейшем жалость сменилась уважением и доверием. Иногда даже Сергей злоупотреблял этим доверием, но чаще стремился его оправдать.

Следующим событием в это лето стал сенокос. Председатель колхоза как-то сказал Евгении Ивановне, что пора самим побеспокоиться о корме для лошади. Примерно в двух километрах от поселка выделили в лесу большую поляну под покос и шустрого старичка для подмоги. Когда об этом известили ребят, многие согласились принять участие в сенокосе. Отобрали около двенадцати более взрослых парнишек и девчонок. Первое, что предпринял старичок, — смастерил небольшие двуручные косы, очень удобные для косьбы. А второе — сплел всем лапоточки. Ребята впервые стали обладателями такой своеобразной обуви. Лапоточки были очень удобными в работе: легкие, свободно пропускали воду, но зато и быстро высыхали на ногах, а главное — сучки и трава не кололи ступни. Обычно до покоса ребята шли босиком, а затем на поляне надевали лапти, предварительно обмотав ноги по щиколотку портянками и обвязав их. Правда, сначала лапти были жесткими и мозолили ноги, но затем разнашивались и становились мягкими и удобными.

Первое время с косьбой была одна маята. Косить ребята не умели. У них то коса затыкалась носком в землю, то скашивалась трава только по верхушкам или затаптывалась, замах был слишком маленьким. Но со временем ребята приноровились и косили, как взрослые мужики.

На покос шли ранним утром, наскоро позавтракав и прихватив с собой немного еды. На покосе как всегда их уже поджидал старичок. Он был для ребят постоянным помощником и учителем: показывал, как нужно держать косу и грабли, пользоваться ими, ворошить сено, ставить копны, метать стог, ставить и укреплять стожары. Обычно он сам точил косы, но правили их оселком ребята сами. Парнишки на покосе были заняты косьбой, подносили копны к стогу, подавали сено на стог. Девчонки ворошили сено, сгребали его в копны, метали сверху стог, в полдень готовили на костре неприхотливый обед, кипятили чай. В полдень ребята отдыхали, собирали поблизости ягоды, спали. А затем снова за работу. Возвращались домой под вечер усталыми, но довольными. Лето было жарким, и с покосом справились быстро. На поляне стояло несколько небольших стогов, вполне устойчивых и приличных с виду.

Быстро пролетело лето. Наступил новый учебный год. В седьмом, выпускном классе от детдома стали учиться уже двое — Сергей и Песси Эльва. Стали появляться и раненые мужики с фронта. В школе стал учителем, а затем и завучем Мосягин. Плотный, широкоплечий, высокий мужчина ходил на костылях. Одна нога укорочена до колена. Ходил он грузно, тяжело. Согнувшись, обопрется на свои костыли и буравит строгим взглядом из-под густых бровей провинившегося ученика — аж жуть. Побаивались его. А в детдоме стал воспитателем выписавшийся из госпиталя Семен Степанович — человек оживленный, веселый, шустрый. Он с ребятами был строг и добродушен. Помимо воспитательских обязанностей, он вел документацию и частично выполнял несложные завхозовские работы. Ему зачастую до всего было дело, и как-то ненавязчиво он стремился помогать всякому.

С приходом зимы встала проблема вывоза сена для лошади. Осенью как-то своевременно не позаботились и вывезли незначительный запас сена с ближнего покоса. Видимо, сказалось и отсутствие специального места хранения. Понадеялись и на зимний вывоз — на санях возить легче, но если есть подготовленная дорога. В один из зимних дней Семен Степанович позвал к себе Ваню Волова и Сергея, сказал:

— Дело у меня к вам, ребята. Вы знаете, что у нас на исходе сено. Пока не начались сильные снегопады, нужно вывезти хоть часть сена с дальнего покоса, а заодно и проверить состояние дороги. Я прошу вас завтра съездить за сеном. Не перегружайтесь и будьте осторожны. Согласны?

— Конечно, — бойко ответил Сергей. — Не сомневайтесь, Семен Степанович, все будет в порядке!

Легко Сергею давать такие заверения, когда рядом был Волов. Хотя Иван был ниже ростом и моложе Сергея, но в нем чувствовалась деревенская хватка. Плотный, жилистый, почти всегда серьезный, он кропотливо относился к любому делу. Находясь рядом с ним, любой из ребят чувствовал себя увереннее. Сергей же зачастую относился к некоторым делам поверхностно, легкомысленно, хотя живо и с энтузиазмом.

На следующий день с утра Иван и Сергей хорошенько проверили упряжь, немного напоили коня, набросили ему на спину немудреную попону, положили на сани подкладку, лопату, грабли, вилы, топор, веревки. Сами оделись потеплее и… в путь. По неширокой накатанной дороге сани скользили легко. День был ясным и солнечным. Легкий морозец приятно щипал лицо. В сказочном лесу все запорошено снегом. Тишину леса лишь изредка нарушали щебетания птиц и падающие с ветвей ели огромные хлопья снега. Однако чем дальше углублялись в лес, тем менее наезженной становилась дорога. После ближнего покоса дорога в ряде мест почти совсем не просматривалась. Ребята не ожидали такого обилия снега. Все чаще приходилось слезать с саней и лопатой расчищать путь. На подходе к дальнему покосу и ребята, и лошадь уже порядком измучились, но засиживаться не было времени. Расчистили площадку для лошади и саней вокруг стога, сбросили ветки и налипший снег. Сергей стал сдирать сено со стога граблями, а Ваня вилами укладывать его на сани. Работали старательно, воз получился достаточно высоким. Иван вырубил и принес толстую жердь. Положили ее сверху вдоль воза. Один конец привязали к заднему концу саней, другой — к переднему, предварительно плотно затянув веревки. Оставшееся в стогу сено аккуратно уложили и вновь закрыли ветками. Все готово — можно в путь.

Хотя воз получился большой, сани скользили легко. Ваня вел лошадь под уздцы, Сергей шел сзади саней. Ребята хоть и устали, но были рады, что все идет благополучно. Однако эта радость была недолгой. На подходе к ближнему покосу вдруг зад саней сошел с колеи и воз наклонился. Сергей пытался удержать сзади воз, но чувствовал, что воз наклоняется все больше и больше. Оглобли саней развернулись, и лошадь натужно заржала, стараясь не упасть и удержать воз. Иван крикнул:

— Сергей! Постарайся хоть немного удержать воз. Нужно распрягать лошадь!

Сергей еле удерживал воз, а Иван стал лихорадочно распрягать лошадь. Как только освободились оглобли и Иван успел вывести лошадь, сани перевернулись и воз рухнул на землю. Сергей едва успел отскочить в сторону. Ребята развязали веревки, освободили сани, оттянули их немного вперед и сели на них. Сразу же сказалась усталость и появилось чувство какой-то безысходности. Стемнело, мороз крепчал. Стало холодно, особенно закоченели руки. Сергей тихо всхлипывал, Иван крепился, но вот-вот готов был разрыдаться. Так какое-то время они сидели, прижавшись друг к другу.

— Ну, Серега, нужно что-то делать, — сказал Иван, — так мы ничего не высидим, замерзнем.

Посидели немного, обсудили свое положение. Затем встали, оттащили сани на ровную дорогу. Иван вырубил четыре короткие жерди, уложили их поперек саней, чтобы воз снизу был шире. Стали переносить сено и укладывать его на сани, плотно прижимая каждый слой. Опять придавили воз сверху жердью, но уже более основательно. Запрягли лошадь — и в путь. Луна хорошо освещала дорогу, да и дорога стала более накатанной.

А в это время в детдоме Семен Степанович не находил себе места. В кабинете Евгении Ивановны он ходил взад и вперед, ругая себя. Уже давно стемнело, а ребят все нет. Уж не случилось чего-нибудь неладного. Евгения Ивановна успокаивала его, но и сама стала волноваться. Наконец решили послать навстречу четырех ребят: Ивану, Пантюху, Звягу и Эдварда. Ребята с радостью согласились, быстро собрались и бодро двинулись по дороге. Примерно на пол-пути к ближнему покосу им представилась нерадостная картина: понурая лошадь еле тащила неказистый с виду воз сена. Сзади, поддерживая друг друга, плелись Иван и Сергей. Встречающие сначала остолбенели от такой встречи, а затем с хохотом набросились на Ивана и Сергея, тормошили их, тискали, валили в снег. Сразу стало шумно и весело. Даже лошадь тихо заржала. На въезде к детдому спешил к детям, прихрамывая, Семен Степанович. Он суетился вокруг ребят, хлопал их по спине, растирал руки, расспрашивая о задержке.

В ближайшее воскресенье колхоз снарядил три лошади и троих мужиков, а детдом — свою лошадь и десятерых ребят в лес. Заготавливали дрова, пилили и рубили сухостой, переносили заготовки к дороге. Протоптали и выровняли дорогу до дальнего покоса. Вывезли часть сена и заготовленные дрова. Теперь уже легче стало при необходимости вывозить сено и дрова. Дорогу периодически чистили. Казусов в эту зиму с вывозкой дров и сена больше не было.

В феврале в судьбе Сергея произошло важное событие. Как-то Евгения Ивановна вызвала Сергея к себе и сказала:

— Тебе, Сережа, пора вступать в комсомол. Ты достоин быть комсомольцем, примером для других ребят. Мы с Семеном Степановичем с удовольствием можем рекомендовать тебя. Подумай. Вот тебе устав, познакомься с ним.

Сергей вышел озадаченный, хотя разговор об этом заходил не раз в школе среди ребят. В душе он был готов к такому повороту в жизни и придавал этому особую важность.

В конце февраля Сергея и Эльву принимали в комсомол. Комсомольской организации в поселке не было, поэтому принимала их партийная организация. Вечером на квартире Евгении Ивановны собрались восемь членов партии, сюда же пришли Сергей и Эльва. Задавали разные вопросы: знакомы ли с программой и уставом комсомола, согласны ли их выполнять, какова роль партии, знакомы ли с положением на фронте, какие у них взаимоотношения с ребятами и другими. Больше разговор шел в форме беседы и пожеланий. Проголосовали за принятие единогласно, оформили протокол. Через неделю Сергея и Эльву вызвали в районный комитет комсомола Коноши. Вручили им временные удостоверения о принятии в комсомол и пояснили, что после выбытия из детдома на новом месте учебы или работы им выдадут комсомольские билеты. На этом их комсомольские обязанности пока завершились — никаких собраний и заседаний, специальных поручений, уплаты членских взносов. Только на душе появилось особое чувство ответственности и порой оно сдерживало от неблаговидных поступков. А в остальном все шло по-прежнему, даже зачастую забывалось, что они комсомольцы.

Вот и подошла весна с теплыми и солнечными днями. Как-то в начале мая несколько мальчишек выбежали из класса в большую перемену на улицу и по привычке свернули за заднюю стену школы. Здесь было тепло, безветренно, учителя почти никогда сюда не заглядывали. И здесь ребята любили играть деньгами о стенку. У многих всегда находилось несколько монет. Эта игра походила на игру в фантики, только вместо фантиков и стола выступали монеты и стенка. Много здесь не выигрывали и не проигрывали, но игра была азартной. И в этот раз ребята увлеклись игрой. Неожиданно из-за угла появился Мосягин. Он уперся в свои костыли и молча смотрел на ребят каким-то волнующим взглядом. Ребята остолбенели, как будто их застали на месте преступления, и с испугом смотрели на учителя. Неожиданно Мосягин сказал: «Дети! Победа!» — и глаза его увлажнились. Он повернулся и ушел. Ребята стояли, ничего не понимая, раскрыв рты. И вдруг их осенило: «Так это же Победа, конец войне». Забыв обо всем, ребята сломя голову бросились в школу. А там творилось что-то невообразимое: возбужденные крики детей, смех, суматоха, слезы радости. Ребят было не унять. Каждый старался каким-либо образом выразить свой восторг. Такого ликования школа еще не видела. Учителя тоже ходили с взволнованными лицами, суетясь и не зная, как угомонить ребят. Наконец объявили, что занятий не будет и все могут идти по домам, чтобы вместе с родными разделить столь долгожданную весть.

В детдоме картина была аналогичной. Но здесь почти у каждого теплилась надежда, что их найдут родители и заберут из детдома. У Сергея также появилась уверенность, что его обязательно отыщут сестра и брат.

С приходом Победы как будто вновь, по особенному пробуждалась природа. В весенние дни в перемежку с теплыми дождями как-то ярче расцветали цветы, нежным зеленым нарядом покрывались деревья, громче журчали ручьи, не утихал гомон птиц, по чистому небу медленно плыли редкие облака. И лица людей стали сразу светлее, добрее, одухотвореннее. Все тяготы и лишения военных лет остались позади, и впереди светилась надежда на лучшую жизнь.

И в жизни Сергея разворачивались новые события. Наступила пора расставания с поселковой школой. Он успешно сдал экзамены и закончил седьмой класс. На торжественном собрании ученикам вручали аттестаты, у Сергея он выглядел так:

Настоящее свидетельство выдано Мугандину Сергею Ивановичу, родившемуся в 1930 году, в том, что он обучался в неполной средней школе Коношеозерского поселка, Коношского р-на, Архангельской области, окончил полный курс этой школы и обнаружил при отличном поведении следующие знания…»

Далее перечислялись предметы: русский язык и литературное чтение, арифметика, геометрия, естествознание, история, конституция СССР, география, физика, химия, английский язык, военно-физическая подготовка. Против каждого из них стояла оценка — хорошо, а против алгебры — отлично. Свидетельство подписали: директор школы А. Пестов, учителя А. Мосягин, И. Орлова, М. Железова, П. Невзорова, М. Рогозина, А. Вахтомина, А. Кузьмина. Дата — 16 июня 1945 года.

И так, у Сергея появился второй официальный документ на руках, отражающий кто он есть. Первым документом можно считать временное удостоверение комсомольца. Со временем таких документов у него появлялось все больше и больше.

После торжественной части выпускников пригласили на вечерний праздничный ужин, который организовали на квартире одной из учительниц. В приглашении выдвигалось лишь одно условие — принести с собой полбуханки хлеба, а если у кого-то ее нет, то приходить просто так. Сергею и Эльве выделили в детдоме на двоих целую буханку хлеба. А в остальном — праздничный стол ломился от яств. В такое праздничное событие для поселка старались внести свою лепту колхоз, два детских дома, учителя, родители выпускников. Трудно описать то радостное настроение, которое было у всех участников торжества. Прощание со школой — кто из учителей и учеников не испытывал этого радостного и в то же время грустного события. Разлетятся ученики: одни продолжать учебу в средней школе, техникуме, школе ФЗО, другие работать на каких-либо предприятиях.

После ужина в светлую летнюю ночь выпускники вышли гулять к озеру — излюбленному месту жителей поселка. Звонкие голоса ребят и песни еще долго разносились по поселку.

В это лето у Сергея было особенно приподнятое настроение. Он уже четко определился продолжать учебу в восьмом классе, а впереди еще много свободного времени без особых забот. Его обычно тяготило безделье, все хотелось что-нибудь делать полезное.

Помимо учебы, уже устоявшимся стало участие Сергея в заботе о лошади. Ей кроме сена необходимы были, хоть и в небольшом объеме, овес, ячмень и другие корма. Раньше эти корма понемногу выдавал колхоз. Но его возможности были ограничены. Встал вопрос: а может, самим вырастить ячмень? После всякого рода проволочек наконец-то детдому выделили небольшое поле недалеко от деревни Дикозеленая. Эта деревня часто служила своего рода плацдармом детдому для разных сельскохозяйственных работ. Руководство колхоза в этой деревне всегда благосклонно относилось к нуждам детдома. Здесь даже для временного жилья всегда была готова изба с обширной комнатой, в которой свободно могли умещаться до двенадцати ребят. Жила в избе одинокая старушка, охотно заботившаяся о ребятах, приезжавших в деревню. Сергею она запомнилась постоянной хлопотуньей вокруг русской печи и стола. А вечером, когда дети, угомонившись, улягутся на полу, она усаживалась у стола и с умилением смотрела на ребят. Иногда редкие слезинки скатывались с ее глаз.

В этом году весна была затяжной и земля на полях долго не просыхала. Когда же наступило время посева, в Дикозеленую ушла группа ребят с воспитателем, чтобы с помощью колхоза вспахать и подготовить поле к посеву. Сергей из-за учебы с ними уйти не мог. Через четыре дня после ухода ребят Евгения Ивановна вызвала к себе Ивану и Сергея:

— Ребята, нужно срочно привезти из Коноши ребятам в деревню ячмень и часть продуктов. Ты, Ивана, сразу вернешься в детдом, а ты, Сережа, поработай там пару дней до завершения посева. Наша лошадь пусть остается в помощь колхозной.

Ивана получил необходимые бумаги. Затем Ивана и Сергей запрягли лошадь в телегу и выехали в Коношу. Там справились быстро. На базе им выдали мешок ячменя и всяких продуктов в упаковках. Больше всего Сергея удивило масло в жестяном ведерке и, помимо черного, уж столько времени не виденного пять буханок белого хлеба. День был ясный, теплый. Ярко светило солнце. Ехать по широкой дороге в деревню было приятно. Через пару километров остановились у ручья вблизи дороги. Отрезали по ломтю белого хлеба, принесли из ручья две кружки воды, намазали хлеб маслом и с наслаждением стали есть хлеб, запивая водой. Вот уж воистину Ивана и Сергей испытывали блаженство от такой еды. В деревню приехали к вечеру, когда ребята уже возвращались с поля. Радости ребят не было предела. Особенно приятно было смотреть на них, когда они уминали белый хлеб и запивали его молоком. Ивана, немного отдохнув, на попутной подводе возвратился в Коношу. Сергей остался в деревне. До самой ночи разговорам и расспросам не было предела. Утром хозяйка подала к столу гречневую кашу с парным молоком. Это кушанье для Сергея осталось любимым на всю жизнь. В поле вышли рано, со своей лошадью. Поле почти все было вспахано. Навстречу ребятам спешил, прихрамывая, пожилой мужчина, приставленный к ведению работ. Всем ребятам нашлось дело. А лошадь как-то быстро освоилась в новой обстановке и охотно слушалась другого хозяина. На обед возвратились в деревню. Здесь уже ребят ожидал наваристый борщ и холодный деревенский квас. Немного отдохнули и собрались снова в поле. Воспитательница отвела Сергея в сторону:

— Сережа! Звонили из детдома — там срочно необходима лошадь. Ты со Звягиным вечером перегоните ее в поселок. Заранее соберите что нужно.

На поле же начался посев. Полностью опростали привезенный Сергеем мешок. Окончательную обработку поля, посев и обеспечение ячменем взял на себя колхоз с помощью ребят.

К вечеру, усталые, они возвратились с поля. Сергей отвел лошадь на конюшню. Поужинали. Ребята разбрелись каждый по своим делам. К Сергею подошла воспитательница и, как бы извиняясь, сказала:

— Сережа! Обстоятельства несколько изменились — заболел Звягин. У него что-то с животом. Он не сможет с тобой ехать. Как быть? Может, съездишь один?

Сергей задумался. У Звягина и раньше частенько бывали случаи, когда он маялся животом. Вдруг его прихватит, падает на спину, кувыркается и вопит: «Ой, больно, больно!» Пройдет немного времени, и он опять бодрый и задиристый — как будто-то ничего и не случилось.

«А может, он симулирует и не хочет ехать», — подумал Сергей, но сразу же отбросил эту мысль. — Здесь шутки плохи».

Признаться, Сергею было боязно ехать одному, тем более ночью. Такого с ним еще никогда не было. Но лошадь? В детдоме срочно нужна лошадь. А воспитательница, приняв молчание Сергея за отказ, умоляла:

— Сережа, нужно, очень нужно!

— Ладно, поеду, — ответил Сергей, — только жаль, что лошадь не успела отдохнуть.

— А ты, Сережа, потихоньку, не спеши, — обрадовалась воспитательница. — И вот еще. Если тебе нетрудно, прихвати по пути несколько жердей. Они свалены недалеко от поселка у сломанной ели. Ты знаешь место?

— Знаю, постараюсь прихватить, — важно промолвил Сергей.

Сборы были недолгими. На конюшне Сергею помогли надежнее запрячь лошадь, набросали на телегу немного сена, сверху накинули пустой мешок и благословили в дорогу.

Наступали сумерки. Пока ехал полями вокруг деревни, было еще светло и на душе было спокойно. Но вскоре дорога пошла лесом. По бокам дороги великанами стояли большие ели и осины. Сразу стало темно. Щербатая луна сквозь небольшие тучи как-то зловеще освещала широкую дорогу. Усталая лошадь еле тащилась. Стало жутковато. Чтобы не видеть неприятной взору картины, Сергей натянул на голову мешок, улегся на сено, взяв в руки вожжи. Слегка подергивая их, он давал понять лошади, что все в порядке и можно ехать свободно. Лошадь дорогу знала, и Сергей был уверен, что на развилке она остановится. Под равномерный стук колес Сергей постепенно успокоился и вскоре задремал. Ему уже снился какой-то сон, в котором вдруг что-то загрохотало. Сергей очнулся и уже явственно почувствовал, как телега дребезжит и ходит ходуном. Что случилось? Сергей сбросил с головы мешок и увидел, что лошадь как ошалелая несется вскачь, постоянно поворачивая голову в правую сторону. Она все больше прижималась к левой обочине дороги. Еще немного, и телега может скатиться в канаву. Сергей встал на четвереньки, натянул вожжи и старался остановить лошадь:

— Ттт… ппру! Стой! Стой!

Но лошадь, задрав кверху голову, не слушалась, продолжала скакать. Первой мыслью Сергея была: «Волки! Что делать?» Он боялся оглянуться назад. Наконец, решившись, он медленно повернул голову и увиденное устрашило и его. Сзади мчался джип с двумя зажженными фарами. На колдобинах и неровностях дороги огни от фар метались из стороны в сторону, кверху и вниз. Отблески луны от ветрового стекла светились ярким пламенем. Казалось, что стая волков нагоняет лошадь. Было чему ужаснуться. В то же время на душе у Сергея стало спокойнее — хорошо, что не волки. Он вскочил на ноги, сильнее натянул вожжи, стараясь остановить лошадь. Но она по-прежнему неслась вскачь. Сергей решил спрыгнуть с телеги, но это было опасным. И вдруг неожиданно лошадь замедлила бег, а затем поплелась ровным шагом. Сергей от неожиданности чуть не упал. Он оглянулся назад — вдали стояла машина с потушенными фарами. Сергей спрыгнул с телеги, подбежал к лошади, схватил ее под уздцы и остановил. Бока лошади, как кузнечные меха, то вздувались, то опадали, губы подрагивали, на них еще свисала пена. Сергей рукавом стер пену, прижал голову лошади к своему плечу, приговаривая:

— Ну, стой, стой. Успокойся. Я рядом.

Постепенно лошадь успокоилась и теплыми, мягкими губами тыкалась Сергею в лицо. А в это время мимо них с потушенными фарами медленно проехал джип с двумя военными. Шофер успел крикнуть:

— Молодец, пацан! Не бойся, все будет хорошо!

И не эта похвала, а простой человеческий голос ночью, в лесу, на пустой дороге окончательно успокоили Сергея.

Сергей погладил голову лошади, затем сел на телегу, дернул поводья и снова в путь. Вскоре доехали до перекрестка с проселочной дорогой. Здесь Сергей задумался: «То ли ехать прямо, то ли свернуть на проселочную дорогу?»

Конечно, по широкому тракту ехать удобнее и безопаснее. Но это шесть километров до Коноши и еще шесть до поселка — итого двенадцать. А по проселочной дороге — всего три километра. Но дорога идет по густому лесу, необъезженная, да еще с бродом через небольшую речушку. Лошадь устала и одолеет ли она большой путь? Сергей решился и свернул на узкую дорогу. Вот и речушка. Вода спала, и они благополучно миновали брод. А дальше ехать — была одна мука. Телега громыхала по кочкам, корням деревьев, опавшим веткам. Спускавшиеся ветки хлестали лошадь и Сергея. Шум стоял неимоверный. Больше всего Сергей боялся привлечь этим шумом волков. Лошадь с трудом тянула телегу. Ближе к поселку дорога стала ровнее, а вот наконец и сломанная ель. Около нее свалена куча жердей. Сергей остановил лошадь, спрыгнул с телеги и пошел к жердям. Здесь было еще темнее и трудно рассмотреть, сколько лежит жердей. Сергей схватился за первую жердь, и вдруг за жердями что-то зашевелилось и заурчало. Нервы у Сергея окончательно сдали — он бросил жердь, подбежал к телеге и плашмя упал на нее, успев захватить вожжи. Страх передался и лошади. Она сразу же без понукания пустилась вскачь. Вскоре телега въехала на пригорок — впереди раскинулся поселок, на горизонте заалела заря.

Сергей уже плохо помнил, как проехал переезд через железную дорогу, ехал по поселку, распряг и завел лошадь в стойло, задал ей корм. Еле передвигая ноги, добрел до спальни. Хватило сил только сдернуть ботинки и, не раздеваясь, бухнуться в кровать.

Спал Сергей долго. Ребята тихо шушукались и старались не мешать ему. Когда он проснулся и открыл глаза, то первый несусветный вопрос был:

— Где лошадь?

Ребята сразу заулыбались, загомонили:

— Что ты, Серега, не беспокойся. Все в порядке. Евгения Ивановна и Семен Степанович вместе с Пантюхой уже давно укатили в Коношу.

После окончания школы Сергея и Эльву поощрили — выдали путевки на двадцать дней в пионерский лагерь. Это случилось в детдоме впервые. Лагерь располагался в небольшой деревушке недалеко от Коноши. Сергею с первых же дней отдыхать в нем не понравилось. Во-первых, какие они пионеры, когда уже четыре месяца являются комсомольцами. Во-вторых, уж очень строгая была директорша — Ирина Васильевна. В-третьих, больно строгие были порядки. Постоянные линейки, хождение парами за ручку, купание по очереди, в лес без общего культпохода не ходить, за территорию лагеря без разрешения не уходить… Тьфу! Девчонок Сергей терпеть не мог, а парнишки — все маменькины сынки, чуть что, канючат, толком ничего путного делать не умеют. Одна с ними маята.

Нет, Сергею нужна вольная воля. Необузданная энергия била в нем. Он загорал и купался, когда хотел. Часто один ходил на рыбалку или в лес. Постоянно нарушал режим. Постепенно более решительные ребята стали присоединяться к нему. Им просто с Сергеем было интереснее. Он все что-нибудь придумывал и увлекал ребят за собой. Он учил ребят плавать, управлять лодкой, собирать ягоды, строить шалаши, разводить костры. Иногда ребята пропадали из лагеря на целые дни. Пионервожатые стали жаловаться директорше. Та ни раз вызывала Сергея к себе и требовала прекратить безобразия. Но он пропускал упреки мимо ушей. Однажды Ирина Васильевна предупредила Сергея, что пожалуется родителям Сергея и выпишет его из лагеря досрочно. На следующий же день Сергей принес ей заявление с просьбой отпустить его из лагеря, так как дома начинается сенокос и ему на нем необходимо быть обязательно. Ирина Васильевна не возражала, и Сергей с легким сердцем покинул лагерь, пробыв в нем всего десять дней. В детдоме Евгения Ивановна Сергея особенно не упрекала — впереди сенокос.

В этот раз детдому выделили большой покос в трех километрах от Дикозеленой. Рядом с покосом протекала небольшая речушка, на берегу которой стояли ветхая плотина и небольшая мельница.

На сенокос вышла группа ребят во главе с воспитателем. Шли налегке, прихватив с собой лишь часть самых необходимых продуктов. Обеспечение инвентарем и частично продуктами было возложено на колхоз. В первый день осваивались в «своей» избе, готовили необходимые пожитки. Решили не ходить каждый день, а обосноваться прямо на покосе. К тому же погода этому благоприятствовала. На следующий день знакомый мужичок подогнал к избе колхозную лошадь с телегой, нагруженной граблями, косами, вилами и другим инвентарем. Ребята побросали на телегу свои пожитки и тронулись в путь. Вскоре все уже были на месте. В первую очередь под большой сосной и елью возвели два шалаша. Мужчина показал весь покос, нарубил жердей, освободил место и поставил первый стожар, пояснил, как лучше косить, и к вечеру на лошади вернулся в деревню. В дальнейшем он лишь изредка приезжал на покос, привозил продукты, проверял, как идут дела, помогал ставить стожары и возвращался в деревню. Таким образом, ребятам предоставлялась полная самостоятельность вести сенокос и обслуживать себя.

Жизнь в лагере установилась по строго установленному режиму. Вставали рано, наскоро пили чай и отправлялись по утренней росе на покос. Идти было сыро, но зато косить по росе было легче. Обычно мальчишки косили, носили копны высохшего сена к стогу, подавали сено на стога. Девчонки ворошили сено, сгребали его в копны, метали сено на стогу. Работы всем хватало. В лагере с утра оставляли двоих ребят для приготовления обеда. К полудню усталые ребята возвращались в лагерь, обедали и часа три-четыре отдыхали кто как хотел. К вечеру опять шли на покос и работали почти до самых сумерок. Поздним вечером ужинали, сидели у костра, рассказывали байки, ложились спать. Засыпали мгновенно, сон был крепким, позволявшим набраться сил на следующий день.

Находилось время и для отдыха, развлечений. Еще утром, перед уходом на покос, мальчишки снаряжали три-четыре удочки. Брали лески потолще, пробковые поплавки, крючки крупного размера. На крючки насаживали пучок червей, втыкали удочки в землю и уходили. Возвращаясь в полдень, проверяли удочки. Обычно на нескольких, а иногда и на всех крючках попадались крупные окуни или небольшие щурята. Изредка болтались плотвички и небольшие ершики. По крайней мере, ухой ребята были всегда обеспечены. Ловили рыбу и просто сидя с удочкой на берегу. Однажды мужчина принес даже небольшую сеточку, и ребята вброд ходили с ней по реке. Попались две крупные щуки и несколько мелких рыбешек. Щук мужчина увез с собой, а мелочь оставил ребятам. Но такой лов был только пару раз, и ребятам он не особенно понравился. В реке купались по несколько раз каждый день. Ходили в лес по ягоды, пекли картошку на костре. Обычно ребятам нравилось быть на покосе.

Вот и наступил конец сенокоса. Поставили прочно несколько стогов сена. В последний день оставалось к вечеру поставить последний стог, к которому уже были поднесены несколько копен, да около просыхало на земле немного сена. Небо хмурилось, и приехавший мужчина сообщил, что надвигается гроза и весь следующий день будет дождливым. Оставаться всем в лагере не было смысла. Решили, что все ребята возвратятся домой, а Сергей с Ваней Воловым останутся в деревне и поставят последний стог. Быстро погрузили весь инвентарь и пожитки на телегу, оставив одни грабли и вилы в шалаше, и двинулись в деревню. Здесь сборы тоже были недолгими, и ребята налегке отправились пешком домой. Сергей и Иван остались в избе. Заготовленных продуктов было для двоих достаточно, особенно пшена. Поэтому хозяйка часто кормила ребят пшенной кашей с молоком.

Ночью прошла гроза. Страшный грохот и молнии сотрясали небо. Лил крупный дождь. Наступившее утро было пасмурным. Весь день лил дождь. Ребятам оставалось быть в избе и помогать хозяйке в ее домашних делах. Лишь на второй день небо прояснилось и прекратился дождь. Сергей и Иван с утра направились на покос. Картина увиденного ими лагеря была неприглядной. Свалившийся с сосны большой сук разметал крышу одного шалаша. Вокруг лежали сломанные ветки деревьев. Шалаши покосились. Не лучше было и на покосе: копны разметало, стояк стожара рухнул. Ребята разворошили копны сена, разметали сено для просушки вокруг предполагаемого стога и вернулись в опустевший лагерь. Поймали три-четыре крупных окуня, сварили уху, скипятили чай. Пообедав, немного вздремнули. После отдыха опять пришли на покос. Снова переворошили сено и принялись за установку стожара. Через пару часов стожар был готов, но сено еще не подсохло и метание стога пришлось отложить. К вечеру ребята вернулись в деревню, прихватив лишний инвентарь. Хозяйка сварила ребятам гороховый суп и пшенную кашу. Покушали ребята основательно и улеглись спать. Уснули мгновенно.

Утро выдалось великолепное. Ярко светило солнце, небо было чистым. Хозяйка рано растолкала ребят, поясняя им, что день будет жарким и лучше раньше выйти на покос. Наскоро позавтракав, Сергей и Иван бодро двинулись в путь. До покоса дошли быстро. Сено уже подсохло, и ребята принялись за стогование. Сначала подгребли все сено ближе к стогу. Затем Сергей стал метать стог, а Иван подавать ему сено. Работали старательно и с интересом. Вот стог и готов. Иван обчесал его вокруг, подал Сергею крупные ветки. Сергей обвязал верхушки веток между собой и вокруг стожара и опустил их вокруг стога. Теперь все — стог будет стоять основательно. Ребята присели около стога, окинули взглядом опустевший покос, стога сена и на душе стало радостно от завершения сенокосной страды. В полдень ребята уже были в деревне. Пообедали, поблагодарили хозяйку за заботу, передали ей все оставшиеся продукты и двинулись пешком в свой поселок. В летнюю пору, в хороший день идти вдвоем по лесной дороге очень увлекательно, особенно после напряженной работы и домой. Вечером ребята уже были в детдоме.

Лето пролетело быстро. В первые два послевоенных года остро ощущалась нехватка питания. В Коноше детдому выдавались наряды на разные продукты питания, которые необходимо было отоваривать в колхозах разных деревень. Сергей и другие ребята постарше все лето мотались с нарядами по деревням. В зависимости от сложившихся обстоятельств наряды отоваривались полностью, частично или даже полностью отвергались. Приходилось договариваться и с доставкой продуктов — то ли колхозным транспортом, то ли своим, а то и группой специально посланных ребят. Получали из деревень картошку, морковь, свеклу, овес, сено, молоко и разную мелочь. И почти до конца сентября продолжались такие походы. Зимой же продукты доставлялись из Коноши или поступали от колхоза. Ребята принимали активное участие и в сборе урожая по просьбе какого-либо колхоза. Многие обеспечивали себя едой и индивидуально: ловили рыбу, собирали в лесу ягоды, перекапывали колхозные картофельные поля и индивидуальные участки, воровали горох, турнепс, брюкву, репу и морковь. Быть сытым — во многом это зависело только от себя самого.

Впервые этой осенью в восьмой класс пошли двое детдомовских ребят — Сергей и Эльва. В поселке была только семилетка. Поэтому приходилось ходить на учебу в Коношу за шесть километров. Впервые Сергей и Эльва собрались в школу уже в двадцатых числах сентября. Обычно школьников за это особо не журили, так как многие из них вынуждены были допоздна оставаться на сельхозработах. Для Сергея и Эльвы в детдоме устанавливался особый порядок. Они вставали около половины седьмого, быстро собирались и шли в столовую. Повариха заранее варила им кашу и готовила чай. Наскоро позавтракав, Сергей и Эльва примерно в семь часов выходили из дома. До Коноши было час ходьбы. Занятия в школе начинались в восемь часов. После занятий возвращались домой, и здесь их ждал обед, а ужинали они вместе со всеми. Зачастую по разным причинам Сергей и Эльва задерживались в Коноше и приходили домой поздно. Их ждал совмещенный обед и ужин. Времени на приготовление уроков едва хватало. В школе не кормили, лишь один раз в неделю давали пакет пряников или печенья весом около килограмма. Но и эту еду многие ребята сразу же относили на базар и поштучно продавали. На всякие нужды необходимы деньги. А где их взять?

Первое время Сергей и Эльва ходили в школу и обратно вместе. Но вскоре это Сергея не стало устраивать. Во-первых, при ходьбе Эльва семенила, то есть шла быстро мелкими шажками. Чтобы идти вровень, Сергею все время приходилось то убыстрять шаг, то укорачивать. Во-вторых, Эльва была очень замкнутой и молчаливой. Идет, углубившись в свои думы: то ли школьные задания обдумывает, то ли беспокоится за свою младшую сестренку Розу, то ли еще чего. Сергей идет, рассказывает разные байки, распинается, спрашивает, а она: А? Что?

— Тьфу, ты, — пробурчит Сергей и тоже замолкнет. Сергей и сам был не из болтливых, но не до такой же степени.

А самое главное в этом неудобство — поезда! Мечта мальчишек — прокатиться на поезде, девчонки же напрочь отвергают такую возможность. На пятом километре железной дороги был нерегулируемый переезд. Здесь начинался небольшой пригорок и некоторые поезда замедляли ход, но никогда не останавливались. Парни, дойдя до пятого километра, останавливались и оглядывались назад. Если за дальним поворотом не видно дымка над дорогой, то смело продолжай топать пешком. А если же виден дымок, то сердце радостно екнет. Ага, значит идет поезд. Подождем. Садиться на ходу в поезд опасно, но зато заманчиво и выгодно. Большинство парней зря не рисковало, чувствовали меру опасности и не поддавались на подначку.

Вот и приближается поезд. Если это пассажирский, то и не думай запрыгивать — мчится он с большой скоростью. Товарные же поезда могут замедлять или не замедлять ход в зависимости от величины состава и вида груза. Чаще замедляют движение поезда с открытыми вагонами, груженными лесом или углем. Если подножки мелькают перед тобой, то садиться опасно. А если как бы надвигаются, то успех вероятен. Выбираешь место возле шпал поровнее и приглядываешь надвигающуюся сзади вторую или третью подножку. Кося глазами влево, бежишь вдоль состава и, как только «твоя» подножка поравняется с тобой, хватаешь левой рукой скобу над подножкой. Тебя сразу же разворачивает спиной к стенке вагона, но за этот момент надо успеть ухватиться и правой рукой. Тебя начинает как бы волочить. Но тянуть нельзя. Сразу же подтягиваешься на руках, заносишь левое, а затем и правое колено на подножку. Все — ты сел. Можно и перевести дух. И уже, не спеша, по скобам поднимаешься на верх вагона. Здесь садишься на доски, бревна или уголь и едешь в свое удовольствие. Через десять минут ты уже спрыгиваешь с поезда напротив школы или на станции в зависимости от скорости подхода поезда к станции. Обратно ехать на поезде сложнее. Тут легко садиться, но трудно без ушибов спрыгнуть около поселка, так как поезда почти всегда мчатся из Коноши мимо поселка с большой скоростью. Взрослые такие поездки не одобряли, всячески препятствовали, но остановить не могли.

Теперь представьте себе: Сергей идет рядом с Эльвой в школу, и вдруг их нагоняет еле ползущий поезд. Сергей с завистью смотрит на надвигающиеся подножки, но садиться не решается. Не оставишь же Эльву одну. Вот и приходится идти дальше пешком. Эльва тоже чувствовала себя неловко. Вскоре она подружилась с поселковыми девчатами и стала ходить в школу только с ними. Сергей был доволен, тем более что он стал закадычным другом поселкового парня Юрия Рыбко.

Семья Рыбко проживала в отдельном домике рядом со школой и детдомом. Мать Юры была учительницей в начальных классах школы, отец работал в колхозе. Юра, как и Сергей, пошел в восьмой класс. В школу они стали ходить вместе. Утром Сергей забегал к Юре домой и они отправлялись в путь. Ходил Юра в ботинках на толстой подошве, в узких брюках, короткой куртке и с полевой сумкой за плечами. В таком одеянии, с длинными ногами, он походил на журавля. Ходил быстро, как на ходулях, и Сергей часто еле поспевал за ним. Но ходить все равно было приятно. Он с удовольствием поддерживал Сергея и в поездках на поезде. Иногда вечерами или в воскресенье Сергей заходил к Юре домой. Они вместе готовили уроки, делились впечатлениями, выполняли хозяйственные работы по дому. Мать Юры не одобряла, но снисходительно относилась к дружбе Юры и Сергея. Отец же одобрял эту дружбу. В свободное время он часто что-то мастерил во дворе, а потом, усталый, заходил в комнату и восклицал:

— А что, ребята, не расписать ли нам пулечку? Мать, подай-ка нам чайку!

Игра в преферанс доставляла всем троим удовольствие. Ребята быстро ее освоили. Играли до конца при небольшой пульке или на время, не более одного-двух часов, и без денег. Победителю вручался какой-нибудь простенький приз. Жила семья скромно, и Сергей под всякими предлогами старался уйти, когда в семье собирались обедать или ужинать.

Постепенно у Сергея завязывались знакомства и стали появляться друзья и в Коноше. Особенно ему нравилась дружба с Рудольфом, сыном районного прокурора. В классе они вместе расположились на задней парте, или на «камчатке». Рудольф учился хорошо, но ему туго давалась математика. И Сергей всячески помогал ему осваивать эту науку. Часто после занятий они уходили к Рудольфу домой. Мать и отец Рудольфа почему-то работали до позднего вечера, и Сергей редко видел их. В доме у Рудольфа была своя комната, которая удивила Сергея наличием разного спортивного инвентаря: навесные кольца и перекладина, мат, пудовые гири и гантели, силомеры. Рудольф был значительно выше Сергея, широкоплечий, с мускулистыми руками, физически хорошо развитый. Сергей рядом с ним выглядел плюгавым мальчишкой. Но все равно они и вне школы старались чаще быть вместе. Сплачивали их взаимовыручка, взаимопонимание, интересные идеи, фантазия. Они порой так увлекались каким-либо занятиям, что родители, заглянув в комнату, тихо прикрывали двери и старались не мешать детям. Если засиживались допоздна, то Сергей иногда оставался ночевать у Рудольфа.

Первые дни учебы Сергея в новой школе начались с неприятностей. Оказалось, что в школе преподают немецкий язык. Сергей наотрез отказался его изучать, так как все надо начинать с азов. Он потребовал самостоятельного обучения по полной программе английского языка и стал игнорировать уроки немецкого языка. В конце концов ему разъяснили, что все ребята из Коношеозерской школы будут изучать немецкий, так как преподавателя английского языка в этой школе нет. Самостоятельно изучать английский язык ему не разрешили. Была подготовлена упрощенная программа изучения немецкого языка, с тем чтобы к концу десятого класса знания были примерно равными с теми, кто ранее изучал немецкий язык. Сергей смирился и стал ходить на занятия.

Нелады получились и с алгеброй. На первом же уроке Сергей с удивлением уставился на вошедшую преподавательницу. Ею оказалась бывшая начальница пионерского лагеря Ирина Васильевна. Сергею нравилась математика и он с увлечением ею занимался. Как-то в конце сентября, в холодный ветреный день Сергей пришел в школу совсем окоченевший. Школа еще не отапливалась, и в классе было холодно. Шел урок математики. Сергей сидел нахохлившись на задней парте рядом с Рудольфом, поджав ноги под себя и засунув руки в рукава пальтишка. Ирина Васильевна написала на доске условие задачи и потребовала ее решения. Рудольф сразу же застрочил в тетради условие и стал решать. Сергей же, не вынимая рук из пальто, смотрел на доску и обдумывал варианты решения задачи. Ирина Васильевна медленно двигалась между партами и проверяла у учеников, как идут дела. Дойдя до последней парты, она остановилась, ее глаза округлились:

— А вы, Мугандин, почему не решаете задачу?

— А я ее уже решил.

— Как решил?

— В уме.

— Ну знаете ли, — вскипела Ирина Васильевна. — Вы и здесь, как в пионерском лагере, выбрасываете номера! Сейчас же выйдите из класса и не приходите на мои занятия, пока не приведете родителей!

В классе стало тихо. Все с изумлением уставились на Ирину Васильевну и Сергея. Сергей молча собрал свои пожитки и медленно вышел из класса, не проронив ни слова.

Прошло около десяти дней. Сергей исправно ходил на все уроки, кроме математики. Как-то в большую перемену Сергею сообщили, что его вызывает завуч школы. Сергей отыскал кабинет, открыл дверь и вновь удивился — за столом сидела Ирина Васильевна. Он не знал, что она одновременно является и завучем.

Тихонько прикрыв дверь, Сергей медленно подошел поближе к столу и встал, переминаясь с ноги на ногу. Ирина Васильевна привстала и, хватая как рыба ртом воздух, прошептала:

— Как? Вы, Мугандин, босиком?

— А что тут такого? Я летом и осенью почти всегда так хожу.

Ирина Васильевна присела и, потирая руками виски, промолвила:

— Ладно, Мугандин. Хватит вам бездельничать, ходите исправно на мои уроки.

Вскоре Ирина Васильевна убедилась, что Мугандин хорошо разбирается в математике и вполне может решать некоторые задачи в уме. Между ними наладились нормальные отношения, и даже иногда она ставила другим в пример Сергея, как нужно относиться к ее предмету.

С наступлением зимы Сергей все больше задерживался после уроков в Коноше: то вместе с Рудольфом проводили вечера, то увлекался разными школьными мероприятиями. Особенно вновь его потянуло к шахматам. В турнире на первенство школы он достиг приличных результатов и даже обыграл учителя по физике, чем очень гордился. По результатам игры ему присвоили четвертый разряд и вручили билет шахматиста.

Часто после уроков, особенно когда задерживался в школе, Сергею приходилось возвращаться домой одному. Конечно, было страшновато. Поэтому Сергей старался иногда попасть на поезд. Но в этом было свое неудобство — поезда у поселка не останавливались и приходилось спрыгивать на ходу. И не всегда это заканчивалось благополучно. Однажды, придя на вокзал, Сергей увидел необычный состав с множеством теплушек. Еще было светло, и Сергей стал свидетелем необычной церемонии. Оказывается, что это везли власовцев в сторону Воркуты. К одной из теплушек подошли офицер и двое солдат, один из которых был с автоматом. Офицер с пистолетом и солдат с автоматом встали по обе стороны дверей теплушки. К ним подошли еще трое солдат: двое несли бак с какой-то едой, третий — мешок с калабашками дров. Они сняли крепление с дверей, отбросили щеколду и отодвинули дверь. У открытых дверей уже скопилась группа небритых, плохо одетых мужчин. Двое из них подхватили поданный им бачок с едой, занесли в вагон и буквально через минуту вернули пустой. В вагон затем забросили мешок с дровами, а оттуда сразу же вернули пустой. Солдаты задвинули дверь и закрепили ее на щеколду. Вся операция занимала две-три минуты. Затем солдаты подходили к следующему вагону и все повторялось с начала. Пока шла эта процедура, Сергей высматривал пустые подножки. В первом и последнем вагонах ехала охрана, на подножках располагалось по двое вооруженных солдат. Над крышами вагонов установлено три прожектора, а по бокам — еще четыре. Скоро поезд должен тронуться. Быстро стемнело. Сергей хоть и побаивался, но все же решился забраться на одну из подножек. Вскоре поезд тронулся. На большой скорости уже через десять минут поезд приближался к поселку. Вот уже виден детдом. «Прыгать, не прыгать», — подумал Сергей. Наконец решился. Он приметил сугроб побольше и прыгнул наискосок по ходу поезда. Сергей упал в сугроб и по пояс застрял в нем. Первой же мыслью было: «Быстрее встать, чтобы очередной прожектор мог его осветить, а то могут застрелить». Это удалось ему с трудом, и в свете прожектора ясно высветилась фигура щуплого мальчишки со школьной сумкой в руке, стоявшего по пояс в снегу. Поезд промчался, и у Сергея отлегло на душе. Он еще несколько минут стоял, не шелохнувшись и не веря, что все обошлось благополучно. В дальнейшем Сергей старался избегать таких рискованных поездок.

В первый послевоенный год стали ощущаться изменения и в жизни детдома. Если в начале войны в детдом прибывало больше ребят, чем выбывало, то постепенно наступило равновесие. А сейчас стало совсем мало прибывать новеньких. Больше ребят покидало детдом: многих находили родители, родственники и увозили детей с собой, других направляли в школы ФЗО, учениками на заводы. Обычно расставание с уходящими было тяжелым для остающихся ребят. Многие питали надежду, что и за ними кто-нибудь приедет.

Массовых культурных мероприятий было мало. Не было свободных помещений, костюмов, подготовленных массовиков, музыкальных инструментов. Обычно по вечерам воспитатели в спальнях читали ребятам книжки, газеты, рассказывали о событиях на фронте и в стране. Иногда вместе пели, читали стихи. Праздником был для ребят приход из первого детдома воспитанника Миши. Он приносил с собой баян, и многие ребята собирались в одной из больших спален. Миша хорошо играл на баяне разные песни и пляски. Слушали его с большим вниманием. Поздно вечером ребята провожали его и помогали нести тяжелый баян. Своих музыкантов не было. Со временем удалось освободить одну небольшую спальню и она стала как бы красным уголком. В ней изредка устраивали танцы. Забавно было видеть, как простенько одетые девчонки и парни неумело, неуклюже танцевали вальсы, танго, фокстроты, а иногда и кадриль.

С каждым приходом Миши Сергея все больше и больше тянуло к музыке. У него как бы исподволь всколыхнулась в памяти задорная игра отца на гармошке, свое обучение игре на трубе во Дворце пионеров, пиликание на гармошке в Соломенном. Миша, видя заинтересованность Сергея, позволял иногда ему играть на баяне, но баяна не оставлял и всегда уносил его с собой. Однажды он принес старую гармошку и отдал ее в полное распоряжение Сергея. Потихоньку, уединившись где-нибудь, Сергей подбирал и играл разные мелодии.

Как-то зимой к одной из памятных дат в детдоме решили провести концерт. К этому времени вместо маленькой спальни удалось уже освободить спальню побольше. Заранее соорудили небольшую сцену, из простыней сшили занавес. Намечались пляски, хороводы, чтение стихов, сольное пение. Завершить концерт должна небольшая пьеса. Для пьесы решили выбрать рассказ А. П. Чехова «Злоумышленник». Репетировали пьесу Евгения Ивановна, Семен Степанович и Сергей в кабинете директорши. Роль злоумышленника играл Семен Степанович, судебного следователя — Сергей, а Евгения Ивановна выступала в роли режиссера и суфлера. Репетировали тщательно и с увлечением.

Наступил день концерта. Ребят в спальне набилось битком. Многие стояли — не хватало скамеек. Первая часть концерта прошла успешно. Пожалуй, впервые так наглядно проявились неокрепшие таланты некоторых ребят в танцах и пении. Почувствовалось, что уж не такие забитые и робкие детдомовские ребята. Наступила и очередь пьесы. Открылся занавес, и ребята увидели на сцене канцелярский стол, заваленный бумагами. На нем стояла настольная лампа и чернильница. За столом с важным видом сидел Сергей, одетый в черный китель. На голове высилась армейская фуражка. Он что-то писал, постоянно макая перо в чернильницу. С небольшой импровизацией дальнейшая сцена выглядела так. Двое ребят выводят на сцену Семена Степановича. Сразу же громкий хохот раздается по спальне. Семен Степанович в рваных, залатанных брюках, в косоворотке с открытым верхом и навыпуск, босиком подходит к столу. На голове белая шапка нечесаных, путаных волос. Белесые глаза навыкате. Левой рукой поддерживает спадающие порты. Один вид Семена Степановича вызвал бурю эмоций. Ребята шумели, смеялись и никак не могли остановиться. Сергей отвернулся и, еле сдерживая смех, закрывал рот рукой. Пора продолжать.

— Семен Степанович! — начинает следователь. — Подойди поближе и отвечай на мои вопросы. Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на сто сорок первой версте застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам. Вот она, эта гайка!.. С каковой гайкой он и задержал тебя. Так ли это было?

— Чаво?

— Так ли все это было, как объясняет Акинфов?

— Знамо, было.

— Хорошо. Ну, а для чего ты отвинчивал гайку?

— Чаво?

— Ты это свое «чаво» брось, а отвечай на вопрос: для чего ты отвинчивал гайку?

— Коли б не нужна была, не отвинчивал бы, — хрипит Семен, косясь на потолок.

— Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

— Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем…

— Кто это — мы?

— Мы, народ… Климовские мужики то есть.

— Послушай, братец, не прикидывайся ты мне идиотом, а говори толком. Нечего тут про грузила врать!

— Отродясь не врал, а тут вру… — бормочет Семен, мигая глазами. — Да нешто, ваше благородие, можно без грузила? Ежели ты живца или выползка на крючок сажаешь, то нешто он пойдет ко дну без грузила? Вру… — усмехается Семен. — Черт ли в нем, в живце-то, ежели поверху плавать будет! Окунь, щука, налим завсегда на донную идет, а которая ежели поверх плавает, то ту разве только шилишпер схватит, да и то редко… В нашей реке не живет шилишпер… Эта рыба простор любит.

Войдя в азарт, Семен Степанович замахал двумя руками. И тут брюки у него стали сползать. Спальня взорвалась от хохота. Раздались выкрики:

— Смотри, брюки потеряешь!

— Ой, да у него сейчас из брюк что-нибудь вывалится.

Семен Степанович вовремя спохватился и схватил брюки. Но хохот продолжался. Не мог удержаться и Сергей. Он, отвернувшись, смеялся до упаду. Спектакль хоть немного скомкался, но доиграть его удалось. Еще долго в детдоме обсуждали все подробности концерта, особенно пьесы. По поводу или без повода часто можно было слышать от ребят «чаво?».

Приближалась весна и годовщина Победы. Настроение в поселке и детдоме было приподнятое. Надеялись на лучшие изменения в жизни. У Сергея радостно было на душе вдвойне: заканчивались занятия в школе и появилась надежда отыскать брата и сестру. Он уже послал запрос в городской совет Петрозаводска и ждал ответа. Наступила пора экзаменов. Три экзамена сданы успешно, осталось еще два: по физике и немецкому языку. В один из свободных дней Сергей и Пантюха решили вместе порыбачить. Встали рано, чтобы успеть захватить лодки. У берега оказалось три долбленки: одна тройная, две двойные. Пантюха, как более тяжеловесный, выбрал тройку, Сергею осталась двойка. Погода стояла ясная, легкий ветерок чуть-чуть рябил воду. Решили рыбачить в дальнем конце озера, возле камышей. Доплыли благополучно, забросили удочки. Клев был неважный, а через час почти совсем прекратился. Ветер усилился, появилась крупная зыбь. Даже у камышей лодки стало покачивать. Сергей первый забеспокоился:

— Пантюха, давай возвращаться!

— Серега, я, пожалуй, еще немного порыбачу.

— Как хочешь. А я поплыву обратно, — проговорил Сергей и быстро смотал свою удочку.

Если у камышей еще было относительно тихо, то в открытом озере уже набегали волны. Вскоре одна, вторая волна перехлестнулась через борт в выемку. Сергей жестяной банкой стал вычерпывать воду. Затем, поворачивая то вправо, то влево, загребал веслом. Встречный ветер и волны замедляли ход лодки. Сергей еле успевал то откачивать воду, то грести веслом. Вот уже почти каждая волна перекатывалась в лодку. Постепенно лодка стала погружаться в воду. Сергей понял, что вот-вот лодка затонет. Что делать? Надо решать, медлить нельзя. Сергею вдруг вспомнилось, как он на спор переплыл все озеро. А тут до берега оставалось всего двести метров. «Доплыву», — подумал Сергей и, подбадривая себя, с криком: «Ура!» — нырнул с почти полностью затопленной лодки. И это было ошибкой!

Ранее, когда он переплывал все озеро, был июль и вода была теплой. Плыли вдвоем с другим мальчишкой, всегда готовые помочь друг другу. У них была длинная доска, которую они подталкивали, и когда кто уставал, мог опираться на доску и отдыхать. Плыли они голышом, а на обеих берегах находились мальчишки для страховки, готовые в любую минуту броситься на помощь. Озеро было спокойным.

Сейчас же все было наоборот. Было начало июня, и вода была еще холодной. Сергей был полностью одет и в ботинках. Рядом никого не было. По озеру ходили волны. Нырнув, Сергей сразу же замочил всю одежду. Плыть стало тяжело. Мокрые ботинки оттягивали ноги вниз. Но, напрягая все силы, Сергей продолжал плыть. И тут, при очередном вздохе, встречная волна захлестнула лицо и вода заполнила рот. Выплюнув воду, он опять не смог вдохнуть воздух: очередная волна заполнила водой рот. Сергей стал задыхаться и не мог уже плыть. Он стал тонуть. До берега оставалось пятьдесят метров, глубина здесь была около двух метров. Сергей пошел на дно. Голова его помутилась. Достигнув дна, он еще механически отталкивался и взмахивал руками. Голова его на миг показывалась из воды и он опять погружался вниз. Так продолжалось несколько раз. Всплыв последний раз, Сергей помутневшим взглядом увидел стоящих на берегу людей, размахивающих руками и что-то кричащих. Теряя сознание, он еще успел подумать: «Надо же, умер Михаил Иванович Калинин. А как быть с экзаменами?»

Пантюха, услышав крик Сергея, нырнувшего с лодки, обернулся и сразу понял его бедственное положение. Бросив удочки, он развернул лодку и поплыл вслед за Сергеем. Но на его тройной долбленке плыть было еще тяжелее. Вода захлестывала выемки, но откачивать ее было некогда. Помогло Пантюхе то, что в среднюю выемку вода почти не попадала и лодка держалась на плаву. Подплывая к берегу, Пантюха уже не увидел Сергея, подумал: «Что делать? Нырять?» И вдруг о борт лодки ударилось что-то тяжелое. Это в последний раз показалась голова Сергея. Пантюха моментально схватил Сергея за волосы и потянул его из воды. Другой рукой сумел подгребать веслом. Уже почти у самого берега в воду бросились мужики и вытащили обмягшее тело Сергея на берег. К собравшейся толпе уже подбегала, запыхавшись, вызванная с первого детдома врачиха. Она моментально расстегнула у Сергея ворот рубахи, повернула его голову вбок, подложила что-то под спину и стала делать искусственное дыхание. Вскоре изо рта полилась вода и Сергей сделал первый глубокий вздох. Постепенно Сергей стал приходить в себя. И вот уже двое мужиков, подхватив Сергея под плечи, повели его к детдому. Рядом семенила врачиха. Ноги у Сергея были ватными и он еле передвигал ими.

В детдоме Сергея сразу же положили в изолятор. Здесь все шесть коек были пустыми. Врачиха сразу же стала хлопотать вокруг Сергея и попросила мальчишек затопить печку. Прибежала Евгения Ивановна. Увидев бледное лицо Сергея, она заплакала. Немного успокоившись, она распорядилась по уходу за Сергеем. Врачиха вместе с двумя девчонками провела у постели Сергея вечер и всю ночь. Сначала Сергея бил озноб, затем наступил жар, по всему телу появилась испарина. Он бредил.

Поправлялся Сергей медленно. Поили и кормили его с ложечки. Много раз меняли белье. Лишь на четвертый день он смог сесть на кровати и самостоятельно поесть. На пятый день стал ходить и попросился на улицу, но врачиха не разрешила. Десять дней провел Сергей в изоляторе, прежде чем почувствовал себя вполне здоровым. Накануне Евгения Ивановна сообщила ему, чтобы он не беспокоился — сдачу двух последних экзаменов ему перенесли на осень.

Этот случай во многом изменил дальнейшую судьбу Сергея. Он стал меланхоличным, вялым, безучастным к жизни в детдоме, учебе в школе. Все чаще он стал задумываться: «Не век же мне горевать в детдоме? Так и загнуться можно, не увидав настоящей жизни».

Через неделю после выздоровления Сергея вызвали в школу. Он пришел. Оказалось, что для старшеклассников организуются военные сборы. Через два дня они с необходимыми вещами должны явиться на вокзал. Сергей уведомил Евгению Ивановну и с небольшим свертком в назначенное время был на вокзале. Выехали поездом в город Вельск. Лагерь располагался недалеко от города, и к приезду ребят здесь уже были оборудованы палатки. В каждой палатке размещалось по шесть человек. В двухэтажном здании внизу находилась столовая, вверху размещались офицеры. Было еще несколько небольших подсобных построек. Жизнь в лагере протекала по установленному военному порядке: подъем в семь часов, зарядка, утренняя поверка, завтрак, занятия, обед, час отдыха, занятия, ужин, вечерняя поверка, отбой. Однообразный порядок иногда скрашивался купанием в реке, походами в лес, поездками в город. На занятиях изучали оружие, правила пользования им, особенности боевых действий пехоты, воинский устав, отрабатывали шагистику, приемы с ружьем, стояли в дозоре, изредка устраивались стрельбы. За все время учебы позволили каждому парнишке выпустить одну очередь из пулемета и пару раз стрельнуть из пистолета.

Сергей разместился в одной палатке с Рудольфом. Вместе с ним как-то всегда было уютнее. Еще перед экзаменами Рудольф поделился с Сергеем желанием поступить в Архангельское мореходное училище после восьмого класса и агитировал то же сделать Сергею. Сергей уклонился от этого предложения, заявив, что вроде намерен закончить десятилетку. Сейчас Сергей напомнил Рудольфу:

— Ну, как у тебя дела с мореходкой?

— Что ты, — отмахнулся Рудольф. — Я сразу после экзаменов оформил документы и выслал в училище. Получил отказ, документы вернули. По медицинской справке усмотрели плохое зрение. Придется идти в девятый класс. А у тебя как дела?

Сергей рассказал ему про все свои злоключения. Рудольф всячески успокаивал Сергея, уверяя, что может все это и к лучшему.

Как-то перед очередной вечерней поверкой Сергея пробрало и он задержался в туалете. На вопрос лейтенанта о причине опоздания в строй, Сергей ответил что-то внеразумительное. За опоздание офицер объявил Сергею наряд вне очереди и приказал явиться к нему после поверки. В наказание Сергею было предложено навести порядок вокруг здания. Особо прибирать здесь было нечего, и через полчаса Сергей уже докладывал о выполненной работе.

— А теперь, — сказал лейтенант, — наломайте три веника и принесите их в дежурку.

Такое пустяшное задание Сергей выполнил быстро. Принес веники в дежурку. Там никого не оказалось, и он веники оставил на полу, а сам спокойно пошел спать. Через десять минут в палатку заглянул дежурный и сказал Сергею, что его вызывает лейтенант. Сергей удивился, но пошел. Лейтенант встретил его вопросом:

— Мугандин, вы что принесли?

— Веники.

— Какие же это веники? Это просто пучки ивовых прутьев. А нужны пышные березовые веники. Понятно? Выполняйте!

Сергей вышел из дежурки, задумался. Кругом раскинулся чистый сосновый бор, а вдоль реки склонились к воде ивняки. Берез поблизости не было. За бором простиралось болото, на котором еще попадались карликовые березки. Наступили сумерки, и идти одному на болото было страшновато. Сергей зашел в палатку и растолкал спавшего Рудольфа.

— Тебе чего? — пробурчал Рудольф, протирая сонные глаза.

— Рудольф, выручай. Мне приказано наломать три березовых веника, а березки можно встретить только на болоте. Одному идти страшновато.

— А если нас застукают? Тогда влепят каждому из нас по паре нарядов.

— Не застукают. Сейчас уже темновато и никто нас не заметит.

— Ох, Серега, с тобой всегда влипнешь в какую-нибудь историю. Что поделаешь? Пойдем.

Потихоньку выбравшись с территории лагеря, они через бор направились к болоту. Здесь было светлее и кое-где четко проглядывались маленькие березки. Но они были до того чахлыми, что от одной березки можно было взять одну-две ветки. Так и бродили часа полтора Рудольф и Сергей, пока смогли наломать веток на три веника. Устали и вымокли, чавкая по болоту. Пришли к лагерю, когда уже рассветало. Рудольф сразу же юркнул в палатку, а Сергей прежде зашел в дежурку и оставил там веники. Поспать пришлось недолго — затрубили подъем. Через двадцать дней лагерной жизни Сергей вернулся в детдом.

Разговор с Рудольфом о мореходке в этот раз серьезно заинтересовал Сергея. В конце июля при очередной поездке Евгении Ивановны в Архангельск Сергей уговорил ее взять его с собой. Евгения Ивановна, зная подавленное состояние Сергея, согласилась. Еще в прошлом году, будучи в Архангельске, Евгения Ивановна заходила в школу набора летчиков, чтобы узнать о судьбе Эриха Сибуля. Потом она подробно рассказала об этом Сергею. Оказалось, что в летную школу Эриха не приняли — не выдержал испытания в центрофуге. В этой школе не обучали летному делу. Здесь только шел набор желающих, сдача экзаменов, медицинское освидетельствование, собеседование. Удовлетворяющие всем требованиям претенденты направлялись на учебу в авиационные училища в разные концы страны, в основном в Поволжье. По рекомендации начальника школы Эриха приняли без сдачи экзаменов в кораблестроительный техникум. Евгения Ивановна зашла в техникум. Директор положительно отозвался об Эрихе, но отметил его замкнутость.

— Да вы сами можете убедиться, он сейчас здесь, — сказал директор.

Евгения Ивановна нашла Эриха в спальне. Оба были приятно удивлены этой встрече. Эрих повзрослел, но исхудал. Видно было, что он голодал, да и одет был бедновато. Евгения Ивановна с участием спросила:

— Эрих, что с тобой? Почему ты не даешь весточки о себе? Почему не приезжаешь на каникулы в детдом? Там тебя всегда рады видеть!

— Евгения Ивановна, все некогда, да и не хочется что-то приезжать в детдом.

Из дальнейших разговоров Евгения Ивановна поняла, что Эрих с удовольствием приезжал бы в детдом, но ему стыдно перед ребятами, которые с таким торжеством и надеждой провожали Эриха на учебу. Думали, что и из нашего детдома будет летчик.

Беседа Евгении Ивановны и Эриха затянулась. Наконец Эрих понемногу разговорился и с увлечением рассказал об учебе в техникуме. Но в его высказываниях чувствовалась какая-то затаенная грусть. Уходя, Евгения Ивановна напутствовала:

— Эрих, я выхлопочу в горсобесе для тебя периодическое пособие. Тебя будут извещать, и ты не стесняйся, принимай его. Вижу, что ты бедновато живешь. И еще, обязательно пиши мне о твоих успехах и нуждах. А на каникулы приезжай в детдом: у нас тебе будет хорошо.

И как ни отнекивался Эрих, Евгения Ивановна передала ему немного денег.

Прошел год, и снова от Эриха никаких вестей. И в этот приезд Сергей напомнил Евгении Ивановне, что нужно бы проведать Эриха. Они зашли в техникум. Но там им сообщили, что Эрих Сибуль еще осенью прошлого года отчислился из техникума и уехал куда-то в Прибалтику. Это известие Сергея сильно огорчило. Он стал упрашивать Евгению Ивановну пойти в мореходное училище. Евгения Ивановна почти полчаса беседовала с начальником училища. А Сергей тем временем с завистью рассматривал снующих по территории училища мореходчиков. Выйдя от начальника, Евгения Ивановна сообщила Сергею, что приемные экзамены завершились и принять сейчас Сергея в училище не могут. Посоветовали подать заявление о приеме в следующем году. Снабдили Евгению Ивановну программами вступительных экзаменов с подробным описанием условий поступления и необходимых документов.

В подавленном состоянии Сергей возвращался в детдом. По дороге Евгения Ивановна как могла успокаивала Сергея, что все это, может быть, к лучшему и что нужно учиться в девятом классе. Сергей же про себя твердо решил поступать в училище.

Наступила осень. Никаких известий из школы о сдаче оставшихся экзаменов к Сергею не поступало. Да он и сам этим не интересовался. Решил, что раз не сдал всех экзаменов, останусь в восьмом классе на второй год. Поблажек не ждал.

Хлопот с осенними работами в детдоме хватало. Где-то в середине сентября дали разнарядку на получение картофеля в одной из деревень с условием, что выкапывать должен детдом своими силами. Снарядили отряд из двенадцати ребят и двух воспитательниц. До Коноши разные пожитки довезли на своей лошади. На вокзале ребят уже ждал сопровождающий мужчина. Дальнейший путь до деревни (около тринадцати километров) намечался в сопровождении колхозной повозки. Однако мужчина сообщил, что ранние осенние дожди так размыли дорогу, что не только на лошади, но и пешком пройти почти невозможно. Посоветовавшись, решили поехать несколько в сторону по железнодорожной ветке до ближайшего леспромхоза. А от него до деревни пешком всего три-четыре километра. В леспромхозе регулярно ходил подкидыш из нескольких грузовых вагонов. Иногда к такому составу прицепляли один служебный вагон. Расположившись в помещении вокзала, ребята дождались очередного состава из четырех грузовых и одного служебного вагонов. Удобно устроился в служебном вагоне, и вскоре отряд уже был в леспромхозе. Здесь в сопровождающие выделили еще одного мужчину, и отряд тронулся в путь. Примерно через километр путь преградила неширокая, но полноводная речка. Стало темнеть, но с крутого берега реки всего в трех километрах еще явственно проглядывалась на высоком холме деревня. За низким противоположным берегом почти до самой деревни простиралось болото.

Мужчины пошли искать постоянно используемые здесь два плота. Искали долго. Оказалось, что плоты припрятали в камышах одной из заводей. Их необходимо было пригнать против течения до выбранного места переправы. Нужны были помощники. Между тем совсем стемнело. Низину заволокло туманом. Воспитательницы забеспокоились и категорически отказывались продолжать путь. Мужчины согласились с ними. Ночь была теплой, и на высоком берегу тумана почти не было. Решили заночевать здесь. Натаскали хворосту и развели два костра. В котелках вскипятили чай и устроили скромный ужин. Затем притулились у костров кто как смог. Легли спать, подложив под себя пальто и укрывшись куртками. Некоторые ребята уснули мгновенно, другие же еще долго ворочались, устраиваясь поудобнее. Время до рассвета пролетело незаметно. В низине туман стал рассеиваться, а на высоком холме четко выделялась деревня. Немного озябшие ребята быстро развели потухшие костры. Часть ребят пошла с мужчинами пригонять плоты. Переправа прошла успешно. Один плот привязали к растущей на берегу иве, другой мужчина из леспромхоза перегнал обратно на высокий берег, а сам вернулся в леспромхоз. Сопровождающий из деревни хорошо знал дорогу через болото. Со слегой в руках он шел впереди по едва заметной тропе. Ребята гуськом тянулись за ним. Шли медленно и осторожно. В некоторых местах болотная жижа доходила до щиколоток. Часто останавливались и отдыхали. А впереди — протяни ладонь — маячила и манила деревня. Почти два часа барахтались в болоте, прежде чем выбрались на сухое место у подножья холма.

В деревне ребята расположились в просторной избе. Заранее предупрежденная хозяйка уже хлопотала около русской печи, готовя для ребят завтрак. После завтрака ребята немного отдохнули, некоторые даже вздремнули. В поле вышли лишь в полдень. Копали картошку с небольшими перерывами почти до позднего вечера. Складывали урожай в ящики и отвозили в овощехранилище. Сумели обработать лишь треть поля. На следующий день приступили к уборке с раннего утра. Ящиков почему-то не подвозили, и пришлось складывать картофель в большую кучу. Вечером сообщили, что подвод не будет, так как лошади используются на других работах. Посоветовали сторожить картошку всю ночь. Воспитатели быстро организовали сбор хвороста для костра, накрыли кучу картофеля разным тряпьем и еловыми ветками. Сторожить на ночь назначили Ваню Волова и Сергея Мугандина. Оставили им часть принесенной еды и котелок. Ребята вернулись в деревню, Ваня и Сергей остались.

Стемнело. Поле находилось недалеко от деревни, и огоньки в избах четко проглядывались. Дальний конец поля отделялся от леса небольшой полянкой. Ваня и Сергей разожгли костер, скромно поужинали. Решили жечь костер всю ночь. Часа полтора поболтали, постоянно поддерживая огонь. Потом то один, то другой стали клевать носом. Решили поочередно поспать. Первым у костра уснул Сергей. Уже за полночь его растолкал Ваня — наступила очередь ему вздремнуть. Поеживаясь, Сергей набросал веток в едва теплившийся костер. Вскоре согрелся, и приятно было сидеть у разгоревшегося костра, вспоминать прошлое и мечтать о будущем. Рядом посапывал Ваня, и на душе было как-то спокойно. Под утро, когда еще было темно, Сергей вдруг обнаружил, что хворост кончается и вряд ли хватит дров даже на полчаса. Собираясь за очередной охапкой веток, Сергей вдруг увидел, как со стороны леса к костру приближается серая собака. В отблесках костра глаза ее зловеще горели. Стало страшновато, подумалось: «А вдруг волк?» Еще будучи в Фоминской, Сергей страшно боялся волков. Тогда зимой он часто слышал их протяжный, жалобный вой. С тех пор ему еще много раз приходилось слышать этот вой, но ни разу наяву не сталкивался с волком. А тут? Сергей схватил головешку и бросил в собаку. Она, поджав хвост, отскочила подальше от костра, но вскоре стала опять приближаться. И так повторялось несколько раз. Уже у Сергея не стало ни хворосту, ни головешек. Сергей разбудил Ваню:

— Ваня, вставай! Тут собака или волк.

— Где? — протирая глаза, спросил Ваня.

— Да вон крутится около костра. Опять приближается.

— А, вижу. Только кто сам не пойму.

Схватив оставшиеся от костра ветки, они отогнали собаку к лесу. Подождали. Нет, пока больше не показывается. Вернулись к затухающему костру. Тут Ваня вспомнил:

— Знаешь, Серега? Я днем видел на соседнем поле вешала для льна. Пойдем?

— Пошли!

Действительно, на краю соседнего поля стояло несколько рядов березовых вешал. Часть из них обвалилась. Видно было, что вешала уже давно пустовали. Наломав несколько пучков жердей, Ваня и Сергей стащили их к костру. Теперь дров хватит. И вот уже жарко трещит костер. Стало светать. В деревне встрепенулись петухи, в избах из труб повалили дымки.

Вскоре с воспитателем пришла часть ребят для погрузки картофеля. С первой же повозкой Ваня и Сергей вернулись в деревню. Позавтракали, легли спать. К вечеру с уборкой картошки было закончено, она вся заложена в овощехранилище. Утром бодрые и веселые ребята тронулись в обратный путь. За эти дни обходная дорога в Коношу подсохла. Через два с половиной часа ребята уже были в Коноше. Здесь немного передохнули и направились к себе в поселок.

Сергей только в конце сентября первый раз появился в школе. Сразу же стал ходить на занятия в свой привычный восьмой класс. Первое время учителя с удивлением посматривали на Сергея, ничего не спрашивая. Уже позднее, в октябре, как-то Юрка Рыбко сказал Сергею, что его фамилию в первые дни сентября называли по журналу в девятом классе, но затем прекратили, так как Сергей в школе не появлялся. Поговаривали, что Сергея по уважительной причине перевели в девятый класс с тем, что он в течение года сдаст оставшихся два экзамена. Когда же увидели, что он вернулся в школу и регулярно ходит в восьмой класс, решили: пусть ходит — не помешает. Насколько это верно, Сергей не знал и никто ему ничего подобного со стороны учителей, директора школы и Евгении Ивановны не говорил. Он как бы смирился с положением второгодника.

Смирился Сергей только наружно. Внутри же его, особенно в первое время, все клокотало от возмущения, несправедливости. Как это? Юрка, Эльва и даже Рудольф уже учатся в девятом классе, а он остался в восьмом. Ладно было бы еще, если бы он плохо учился. Учился хорошо, и даже лучше некоторых ребят — и вот результат. Он понимал, что сам виноват. Вовремя не спохватился с пересдачей экзаменов, не настоял, не проявил инициативы, все пустил на самотек. Или глупая гордыня заела? Думал ли о последствиях? На что надеялся? Все — на авось.

Авторитет Сергея среди детдомовских ребят упал. Как же? Многих второгодников сразу же направляли в школы ФЗО или на разные предприятия, а Сергею — особая поблажка. Сергей чувствовал недовольство некоторых ребят, но не обижался на них. А ответ был прост: Евгения Ивановна надеялась, что Сергей со временем одумается и закончит десятилетку.

С бывшими одноклассниками Сергей еще встречался в школе, но более тесных контактов с ними уже не было. В первое воскресенье после начала посещения школы Сергей вместе с тремя более младшими ребятами перекапывал картофельные грядки на частных огородах. Иногда удавалось накопать целую противогазную сумку. В одном из огородов Сергея неожиданно окликнули:

— Эй, парень, подойди сюда!

В дверях дома стоял юноша года на два старше Сергея и махал ему рукой. Другая рука была культей под самый локоть. Сергей удивился, но все же подошел. Парень без обиняков потянул руку:

— Давай знакомиться! Анатолий.

— Сергей!

— Вижу, чем занимаешься. Я еще в первый день появления тебя в школе приметил: кажется, видел такого парня в нашем поселке.

Сергей промолчал, но вспомнил, что видел этого парня в восьмом классе. А Анатолий продолжал:

— Сергей, не обижайся, но занятие твое неважное. Не стыдно?

Сергей не обиделся. Взглянув на своих троих товарищей в неряшливой одежде с жалкими сумками в руках, подумал, что и он примерно так же выглядит со стороны. «Но я же взрослее!» — подумал Сергей, и ему действительно стало стыдно, даже пот выступил на лбу. Анатолий тем временем подхватил Сергея под руку:

— Зайдем ко мне?

В комнате Анатолий и Сергей как-то быстро сблизились. Сергей рассказывал о жизни в детдоме, об учебе в школе и своих мечтах. Фамилия у Анатолия была Жарков. Он появился в поселке недавно и поселился в доме дальних родственников. О причинах появления в здешних местах и полученном увечьи он не распространялся. Из родных остался только один брат. Он был старше Анатолия на три года и служил в армии. Анатолий показывал семейные фотографии и совсем недавно полученную фотографию брата в кругу сослуживцев. Эту фотографию они часто рассматривали вместе, и случайно она навсегда осталась у Сергея. Провожая Сергея, Анатолий набил полную сумку брюквой и репой и просил запросто заходить.

Вскоре Сергей и Анатолий сдружились. Стали вместе ходить в школу, готовить уроки и иногда проводить свободное время. С первого дня их встречи Сергей полностью прекратил походы на поля и огороды, стал более серьезным и внимательным к себе, понимая, что он становится взрослым. Примером такого поведения служил для него Анатолий.

Повторное обучение Сергея в восьмом классе было только видимостью. Сергей как бы «отбывал номер». Он больше стремился задерживаться в школе на разных мероприятиях, в шахматном кружке и просто болтался по Коноше. В поселке же стремился чаще быть с Жарковым, с другими поселковыми парнями, реже — в детдоме. Как-то Ивана пригласил под самый Новый год Сергея к своим знакомым в поселке. Засиделись, время провели весело. Сергея второй раз в жизни уговорили выпить водки. К концу вечера Сергей почувствовал себя плохо. Его мутило и шатало. Ивана с трудом довел его до детдома и уложил в кровать.

В этот раз к встрече Нового года готовились более тщательно. К проведению вечера оборудовали самую большую комнату. К этому времени детдом уже имел такую возможность. Вечер проходил весело: с песнями, танцами, хороводами, с разными мероприятиями. В одном из них должен был участвовать и Сергей. И тут Евгения Ивановна не увидела его. Спросила у ребят его спальни:

— А где Сергей? Почему он задерживается? Да что-то я вообще не приметила его на вечере!

Ребята замялись, опустили головы, молчали. Затем один из них тихо промямлил:

— Он спит.

— Спит? — Евгения Ивановна пошла в спальню, несколько ребят увязались за ней. Да, действительно в углу на своей кровати, разметавшись, спал Сергей. Она наклонилась, тронула Сергея за рукав и отпрянула.

— Фу, да он пьян!

Сергей в это время приоткрыл глаза. Евгения Ивановна с возмущением воскликнула:

— Ну и свинья же ты! — и вышла из комнаты.

Утром Сергей проснулся, удивился — на тумбочке лежал новогодний подарок. Такого стыда Сергей никогда не испытывал ни перед ребятами, ни перед воспитателями и особенно перед Евгенией Ивановной. Почти целый месяц он старался не показываться ей на глаза. Так он больше не услышал от нее ни слова упрека.

К весне в детдоме появился новый завхоз — местный молодой парень Григорий Козловский. Помимо основных обязанностей, он полностью взял на себя уход за лошадью, сформировал новых помощников. Ранее обслуживавшие лошадь ребята подросли и потихоньку самоустранились от этой обязанности. У многих появились другие, более важные дела. Григорий как-то быстро сдружился с ребятами. Он с удовольствием проводил значительную часть своего свободного времени с ними. Обычно утром его сопровождал младший брат Саша, который учился в седьмом классе. После занятий Саша часто заходил в детдом. Здесь он и подружился с Сергеем. Иногда Григорий и Саша приглашали Сергея домой. Домик их был на глухой окраине. Жили Козловские бедновато. Мать и отец были почему-то болезненными и еле справлялись с домашним хозяйством и скотиной. Возвращение Григория из армии вселяло надежду на лучшее.

Быстро пролетела весна. Сергей успешно сдал все экзамены и получил справку об окончании восьми классов. Он быстро стал оформлять необходимые документы для поступления в мореходное училище. Евгения Ивановна как могла помогала ему в этом. Она понимала, что Сергея уже не удержать в детдоме.

В конце июня Сергей оформил все необходимые документы и направил их в Архангельское мореходное училище с просьбой зачислить его на судомеханическое отделение. Через неделю пришел вызов на экзамены.

МОРЕХОДНОЕ УЧИЛИЩЕ

В 1947 году из окончивших в разное время Коношеозерскую школу ребят в Архангельское мореходное училище поступало пять человек: Павел Баранов, Ленька Сердцев, Игорь Савицкий, Сашка Козловский и Сергей. Павел и Ленька ходили в школу со станции Подюга, остальные были местными, поселковыми.

Желающих поступить в мореходное училище было много, до восьми — десяти человек на место. Поэтому условия приема были довольно жесткими. Принимались только мальчики. При первичном отборе требовались: аттестат об окончании семи классов, успешная сдача вступительных экзаменов, рост не менее 150 сантиметров, отсутствие явных признаков заболеваний, нормальное зрение. В училище было четыре отделения: судоводительское, судомеханическое, судостроительное и судоремонтное. На каждое отделение принималось с учетом дальнейшего отсеивания до 30 человек. Таким образом, планировалось принять 100–120 ребят. Подчас некоторые условия приема были слишком жесткими, для того чтобы меньше травмировать неокрепшие души ребятишек при отказе зачисления в училище при огромном наплыве желающих.

В первый же день медицинского осмотра неудача постигла Игоря Савицкого — его рост оказался 149 сантиметров. В листе поступающего сразу появилась отметка — не годен. Едва скрывая слезы, Игорь недоумевал: как это из-за такого пустяка — одного сантиметра — его уже не могут принять. На следующий же день он уехал домой. В дальнейшем ребята рассказывали Сергею, что Игорь почти неделю скрывался на чердаках. Жестокие в своих оценках ребятишки в поселке везде кричали: «Где этот моряк с печки бряк?» Вернуться с ничем после возвышенных заверений считалось позором.

Сергею повезло: его рост был 152 сантиметра, остальные показатели здоровья, хоть и с натягом, были удовлетворительными. Успешно прошли медицинское обследование и трое других «коношеозерских» ребят. Теперь впереди экзамены. Здесь Сергей чувствовал себя более уверенным: восьмиклассное образование и тщательная подготовка к экзаменам в течение года вселяли успех. Труднее было надеяться на высокие баллы Саше Козловскому, поэтому он стал готовиться к каждому экзамену вместе с Сергеем. Жили они в одной комнате общежития и все делили пополам. С питанием было туговато. Прихваченные из дома продукты вскоре кончились. Оставшихся денег едва хватало на хлеб с солью. Выручала их ячневая крупа и немного сала, которыми мать снабдила Сашу с запасом. И когда их совсем прижимало, Сашка канючил:

— Сергей, а Сергей! Пойдем ва-а-арить ка-а-ашу!

Подчас он плохо выговаривал букву «а», и было смешно с ним разговаривать, особенно когда он волновался. Это обстоятельство в дальнейшем попортило ему немало крови.

В это время на территории училища строилось здание столовой и вокруг было много строительного мусора. Сашка и Сергей забирались в укромный уголок, приносили разный мусор и хлам, разжигали костерок. У Саши был свой котелок, и в нем они варили на костре кашу. Эта каша значительно спасала ребят от голодания.

После сдачи экзаменов претендентов на одно место оставалось все еще много. Почти всем претендентам пояснили, что по результатам экзаменов они допущены для участия в конкурсе и в дальнейшем им сообщат, приняты они или нет в училище. С некоторыми претендентами конкурсная комиссия проводила предварительное собеседование. В числе таких оказался и Сергей. Его спросили:

— Почему вы подали заявление на судомеханическое отделение?

— Мне приходилось несколько раз плавать на пароходе в Онежском озере. И меня всегда завораживала работа паровых машин, — ответил Сергей. Он видел, как некоторые члены комиссии усмехнулись, и понял, что его ответ выглядит слишком наивным.

Председатель комиссии некоторое время листал бумаги, а затем сказал:

— Мугандин, у нас нет уверенности, что вы благополучно пройдете по конкурсу на судомеханическое отделение. Между тем преподаватели отмечают ваши отличные знания по математике. У нас такие знания нужны на судостроительном отделении, где много математических расчетов по теории и архитектуре корабля. Если вы согласитесь, то мы можем принять вас на это отделение без конкурса.

Сергей замешкался. В его сознании мгновенно промелькнули возможные картины и последствия провала с поступлением в училище, и он пролепетал:

— Согласен.

— Вот и хорошо! — воскликнул председатель.

Тут же сразу Сергею выдали справку, что он принят в Архангельское мореходное училище на судостроительное отделение и должен явиться в училище для учебы 22 августа 1947 года.

Осознав случившееся, Сергей не очень-то огорчился, что не попал на судомеханическое отделение. Главное, что он вырвется наконец из детдома и получит в дальнейшем хорошую специальность. В детдоме весть о принятии Сергея в училище без конкурса произвела настоящий фурор. Известие о неудачной попытке Эриха Сибуля и Игоря Савицкого и о том, что трое остальных ребят только допущены к конкурсу, вызвало у коношеозерских ребят неуверенность в успешном поступлении в среднетехнические училища и в высшие учебные заведения. А тут такое событие — Серега-второгодник принят без конкурса в престижное училище. Вскоре известие, что еще трое ребят прошли по конкурсу, было радостно воспринято.

Чтобы скорее пробежало время, Сергей с головой окунулся в хозяйственные работы детдома. Он считал недели, дни, а затем и часы до отъезда, до крутого поворота в своей судьбе. Последний вечер Сергей долго беседовал с Евгенией Ивановной. Она, как никто, понимала душевное состояние Сергея. Уезжал Сергей скромно, без суетливых сборов, пышных торжеств и пожеланий. Рано утром он со своим верным другом Пантюхой ушел пешком в Коношу. По дороге они наговорились вдоволь, на вокзале тепло попрощались.

На второй день после приезда в училище все ребята, прошедшие по конкурсу и принятые без конкурса, должны были пройти последний этап — военно-медицинскую комиссию. Представительная комиссия из военных врачей скрупулезно обследовала каждого пациента. Проверяли все, что только можно: зрение, дыхание, частоту пульса, ступни, горло, объем легких, силу мышц и еще многое другое. После осмотра пациента подводили к столу, где сидели три военных врача. Они знакомились с результатами осмотра, задавали разные вопросы и окончательно утверждали: годен или не годен. Сергей с волнением подошел к столу, ответил на заданные вопросы и ждал своей участи. Врачи о чем-то шептались, потом председатель сказал:

— Мугандин, скажите нам: тридцать третья артиллерийская дивизия.

Сергей повторил. Врачи опять зашептались. Сергей понял, в чем дело. Он всегда немного шепелявил и нечетко выговаривал буквы «ц» и «с». В глазах помутилось, и вдруг как будто из далека услышал: годен. Сразу наступило облегчение — трудный этап для физически еще слабого Сергея пройден. А вот Павлу Баранову не повезло. Ему поставили отметку: не годен. Как потом он пояснил Сергею, его не приняли из-за искривления позвоночника. Больно на него было смотреть, когда он вышел из кабинета с отрицательным заключением.

Началась учеба в училище. Через месяц учебы как-то к Сергею подошел Сашка Козловский и сказал ему, что намеревается подать заявление об уходе из училища. Мотивировал он свое решение тем, что не может свыкнуться с казарменным положением и что дома побаливает мать. Сергей всячески его уговаривал, что со временем он свыкнется, а за матерью вполне смогут ухаживать его брат и ее муж. Но Сашка был непреклонен и подал заявление об отчислении. На другой день он вбегает к Сергею в спальню и кричит:

— Сергей! Мне дают недельный отпуск.

— Вот красота. Еще только месяц отучился — и уже отпуск. Поезжай, побудешь дома, успокоишься и вернешься обратно.

— Да-а-а? А как мама без меня?

— Чудак! Ему счастье привалило, а он еще охает.

Но Сашка все равно оставил заявление и отчислился из училища. В итоге из пяти коношеозерских ребят, поступавших в училище, остались только двое: Ленька Сердцев и Сергей. И оба на судостроительном отделении.

Уже в первые дни в общении с другими ребятами Сергей осознал, в какое престижное училище он попал. Раньше он не вникал в детали, так как его в основном интересовало одно — как достойно уйти из детдома. В то время Архангельское мореходное училище (АМУ) было среднетехническим учебным заведением с четырехгодичным сроком обучения, готовившим специалистов на четырех отделениях для морского флота. Одновременно в нем обучалось 500–550 человек. Училище было закрытого типа с полувоенным режимом. Все курсанты проживали на территории училища. Выход в город предусматривался только по увольнительным, преимущественно в выходные и праздничные дни. Территория училища была обнесена высоким забором, вход и выход осуществлялся через контрольно-пропускной пункт (КПП). Размещалось училище в пяти двухэтажных деревянных и одном двухэтажном каменном зданиях. В них были сосредоточены общежития (спальни), учебные классы, административные и вспомогательные помещения. В отдельном одноэтажном здании располагалась учебная механическая мастерская с кузницей. В то время только началась стройка двухэтажного каменного здания для столовой и клуба. Столовая же и клуб располагались вне училища на улице Карла Маркса в католическом костеле. Его переоборудовали, построив внутри второй этаж. На первом этаже размещалась столовая с кухней, на втором — просторный клуб. Курсанты ходили в столовую строем четыре раза в день: на завтрак, обед, ужин и вечерний чай. Это было своего рода прогулкой, а иногда возможностью встретиться с кем-либо из городских или улизнуть в самоволку.

Быт и распорядок дня носили полувоенный характер с морскими традициями. Наряду с общеакадемическими, преподавали и военные дисциплины. Обязательной была и строевая подготовка. Курсанты соответствующих отделений и курсов объединялись в роты и взводы. Командовали ротами военные специалисты, взводами — старшины, назначенные из курсантов третьих и четвертых курсов. Обычно курсантами первого и второго курсов командовали старшины того же отделения, но с третьего или четвертого курса. На последних же курсах старшина назначался из своих курсантов. Командир роты обычно располагался в специальной «конторке» рядом со спальными помещениями своей роты. В его подчинении были назначенный из курсантов писарь и старшины. Через них или непосредственно сам он руководил всей жизнью курсантов.

Быт во многом был увязан с морскими традициями. За неделю до занятий курсантам выдали морскую форму: ботинки на кожаной подошве (корочки), черные суконные брюки, тельняшки, фланелевки, гюйсы (форменные воротнички), бушлаты, бескозырки. Погоны не предусматривались. Конечно, каждый курсант гордился морской формой. Первое время она была непривычной, казалась мешковатой. Но в дальнейшем каждый стремился ее обиходить в лучшем виде. В брюки вшивали клинья, чтобы получились клеши, и чем шире, тем считалось шикарнее. Правда, это не разрешалось и иногда на смотрах слишком широкие клеши офицеры разрезали ножницами. На брюках стремились всегда держать четкие стрелочки приглаженными. Слишком яркий голубой цвет на тельняшках и гюйсах разными средствами сводили к бледно-голубоватому. Бляхи ремня и пуговицы на бушлатах и шинелях драили зубным порошком до блеска. В таком прикиде курсант выглядел бывалым моряком.

Морская терминология практиковалась широко. Спальни назывались кубриками, кладовая — баталеркой, кухня — кабузом, тумбочка — рундуком, уборная — гальюном, дежурство — вахтой, пол — палубой.

В кубриках кровати были двухъярусными, около каждой стоял рундук, посредине — стол с несколькими стульями. В углу находилась вешалка. Вот и все убранство кубрика. Временно лишние вещи и одежда помещались в баталерке. Гальюн и умывальник были общими. Одна из комнат отводилась под красный уголок с соответствующей обстановкой. В ней проводились разные мероприятия или просто отдыхали. Во многом уборку помещений осуществляли сами курсанты, особенно нарядами вне очереди за всякие провинности. Каждый день из числа курсантов назначался дежурный по роте, сменяемый через каждые четыре — шесть часов. Кроме того, курсанты периодически дежурили (несли вахту, сторожили) ночью в административном здании и мастерской, круглосуточно — на контрольно-пропускном пункте, на камбузе и в столовой.

Общие дисциплины проводили штатские преподаватели, специальные — опытные моряки из морского пароходства и офицеры, прошедшие годы войны. После окончания четвертого курса курсантам выдавался диплом среднетехнического образования по соответствующей специальности.

Затем курсанты направлялись на полугодовую стажировку на военные базы или корабли, где им сразу же присваивалось звание мичмана. После окончания стажировки всем присваивали звание младшего лейтенанта. После стажировки выпускники возвращались на одну-две недели в училище, где оформлялись необходимые документы, проездные, выдавалось в кредит новое обмундирование, и молодые специалисты отправлялись по местам своего назначения.

Вот в таких условиях и началась для Сергея новая жизнь. Он привык к «казарменным» условиям, и они его нисколько не тяготили. Наоборот, ему нравилось постоянно общаться со своими сверстниками, жить и учиться на равных условиях, есть за одним столом кашу. Понравился ему и город с обширной Двиной, по которой с ранней весны до поздней осени сновали катера, лодки, яхты, баржи, буксиры, корабли. Училище находилось на набережной, где Двина широко разливается на рукава. И это создает особую прелесть общения с природой северного края.

С первых же дней Сергей с каким-то восторгом и воодушевлением с головой окунулся в бурную, энергичную курсантскую жизнь. Его интересовало и увлекало все новое. Как будто он вырвался из тесной детдомовской обстановки на широкий простор жизненного пути.

В училище строго соблюдался распорядок дня. В семь утра подъем. Его оповещал громким голосом дежурный курсант. Затем обязательная физзарядка на улице при любой погоде. Лишь в самые морозные дни или при проливном дожде она отменялась. В то время на первом курсе старшиной был курсант четвертого курса — рослый, широкоплечий, со сверлящим взором юноша. В нем уже чувствовались командирские замашки. После объявления подъема он не спеша обходил все кубрики. Зайдет, встанет около двери и обводит суровым взглядом всех, кто не успел встать или решил поспать лишнюю минутку. Мигом, как пуля, прошмыгивали около него провинившиеся. Знали — шутки плохи, можешь запросто схлопотать наряд вне очереди. После зарядки умывание и уборка в кубриках. В восемь часов построение на завтрак. Занятия в классах начинались в девять и продолжались четыре часа. С тринадцати до четырнадцати часов обед. Затем еще два часа занятий. До ужина — свободное время. После ужина — обязательная самоподготовка в классах. В девять часов вечера выходили на вечерний чай. Конечно, многим не очень-то хотелось тащиться до столовой строем на чашку чая, особенно в плохую погоду. Иногда удавалось и улизнуть от этой обязанности. В двадцать три часа отбой, все ложились спать. Лишь дежурный курсант должен бодрствовать четыре часа, после чего его сменял другой дежурный.

В субботу учеба занимала только четыре часа. После обеда желающих отпускали в увольнение до позднего вечера, а некоторых, особенно городских курсантов, — на все воскресенье или праздничные дни. Провинившихся по разным причинам в увольнение не отпускали. Правда, некоторые из них умудрялись сигануть через забор и уйти в так называемую самоволку. Но если их засекали, то неминуемо следовало наказание. Наказаниями за проступки, нарушение режима, недостойное поведение, плохую успеваемость в учебе могли быть: наряд вне очереди, порицание, лишение увольнения или отпуска, заключение на гауптвахту (применялось очень редко), исключение из училища.

У Сергея с учебой все складывалось нормально. Особых затруднений он не испытывал. А вот как использовать свободное время, чем увлечься, чему посвятить себя кроме учебы — тут в его голове была полная неразбериха. Он хватался то за одно, то за другое занятие, но потом быстро остывал и бросал начатое. Он как бы не мог найти себя. Увлекало его многое, но осуществить задуманное ему мешали нерешительность, непоследовательность в действиях, недостаточная настойчивость и терпимость, недостаток опыта, необходимых знаний и средств, а зачастую и замкнутость.

В первое время он увлекся музыкой. Записался в кружок струнных инструментов. Еще в детдоме Сергей потихоньку наигрывал на гитаре, а в училище стал играть более часто. Вскоре его включили в небольшой струнный оркестр в качестве аккомпанирующего гитариста. Оркестр первое время часто выступал в госпиталях, больницах, школах. К середине зимы выступления стали реже. К тому же Сергей вскоре охладел к своей роли. А затем этот небольшой оркестр распался. Тогда Сергей увлекся игрой на пианино. Оно стояло в красном уголке, и когда комната отдыха пустовала, Сергей потихоньку наигрывал, подбирая мелодии на слух. Хоть изредка, но играл он на пианино с удовольствием. А гитару почти совсем забросил. Но самыми интересными, и надолго, для него стали шахматы.

Незаметно пролетело полгода учебы. И вот уже наступили зимние каникулы. Почти все курсанты разъехались по своим домам. Куда деться Сергею? Для него домом в душе оставался детдом. Тем более что многие детдомовские ребята приезжали на каникулы, в отпуск в детдом. Как-то сразу отвыкнуть было нелегко. И он решился. В детдоме приезд Сергея и воспитатели, и ребята восприняли доброжелательно. Поселился Сергей в своей спальне. Разговорам и вопросам не было конца. Ребят интересовало буквально все. Сергей старался не выделяться среди ребят. Редко носил форму, переоделся в детдомовскую одежду, вместе с ребятами как и прежде проводил каникулы, как будто никуда и не уезжал.

Зашел Сергей проведать и Козловских. Григорий все еще работал в детдоме завхозом. Сашка же в детдоме не показывался. Учился в восьмом классе Коношской школы. Как и Сергей, он каждый день топал туда и обратно по шесть километров. Учился хорошо. В доме Козловских Сергея встретили радушно. Расспрашивали больше о жизни в училище. Вскользь сетовали на уход Сашки из училища. Когда Сергей стал уходить, Сашка незаметно отвел его в сторону и сказал:

— Знаешь, Сергей, я думаю обратно поступать в училище. Как думаешь, удастся ли? Ведь я оттуда сбежал, и мне это припомнят.

— Смело поступай! Кто запомнил твое недолгое пребывание в училище? Твой уход остался почти незамеченным.

Не забыл Сергей заглянуть и в школу. В полдень вместе с Пантюхой они побродили по коридорам, заглядывали в классы. Хотя внутри было светло, чисто, уютно, но снаружи школа выглядела приземистой, как бы затерянной среди сугробов снега. Взволнованные и притихшие, возвращались ребята. И тут неожиданно почти столкнулись с учителем Мосягиным. Он стоял, опершись на костыли, и разглядывал ребят. Сергей и Пантюха вразнобой поздоровались с ним, опустили головы, как провинившиеся ученики. Мосягин из-под нависших бровей буквально сверлил ребят глазами. А потом, глядя на Сергея, промолвил:

— Слыхал, слыхал, Мугандин, что ты обучаешься в мореходном училище, — помолчав немного, добавил: — Но это не для тебя. Если бы не твоя лень, то мог бы ты стать большим человеком. Ну что же, учись!

Опустив голову, Мосягин медленно заковылял к школе. Сергей и Пантюха несколько минут стояли в оцепенении. Затем Сергей с напускной бравадой воскликнул:

— Пантюха! Что это Мосягин чудит? Вроде бы раньше за ним этого не наблюдалось.

— Не знаю. Я редко с ним сталкиваюсь.

Ребята немного посмеялись над услышанным и вскоре об этом разговоре забыли.

Как-то на досуге, наедине Сергею вдруг вспомнилось и взволновало сказанное Мосягиным. Он явственно понял, что учитель был прав. Впервые взрослый товарищ без обиняков, по-отечески высказал Сергею пусть нелицеприятное, но правдивое мнение о характере Сергея. И главное, Сергей знал об этом, но всячески старался заглушить свои сомнения. Да, он поступил в училище не по призванию, а с целью быстрее вырваться из детдома, восстановить пошатнувшуюся репутацию среди ребят, быстрее получить более-менее приемлемую профессию. Именно лень не позволила ему добиться окончания десятилетки, поступить в институт по призванию. Только в чем это призвание — он не знал.

Последние дни каникул омрачились неприятным инцендентом. В то же время вместе с Сергеем на каникулы приехал Суржиков. Он учился в одной из школ ФЗО. Как-то вечером Сергей зашел в спальню старших ребят. Поговорили с двумя воспитанниками о разных вещах. И тут в спальню зашли еще трое ребят. Все ребята стали вместе без Сергея обсуждать какое-то дело. Краем уха Сергей разобрал, что сейчас придет Суржиков и они сделают ему «темную». Сергей уже отвык от таких поступков, и они ему казались дикими. Он стал уговаривать ребят не делать этого и стал заступаться за Суржикова. Один из парней подошел к Сергею:

— Серега! Очень прошу не вмешиваться в наше дело. Тебе лучше выйти.

Сергею стало неловко, стыдно, что задуманное ребятами нельзя предотвратить. Они в детдоме, и у них свои порядки. Да и сам Сергей когда-то не раз участвовал в таких потасовках. И он уступил. Суржикову сделали «темную». На следующий день он уехал из детдома и больше никогда уже здесь не появлялся. Как узнал Сергей, «темную» сделали Суржикову за то, что он, будучи старостой одной из спален, издевался над ребятами. Через день незаметно, без провожатых уехал и Сергей.

Жизнь в училище продолжалась в размеренном порядке. Напряженная учеба, строевые занятия, развлечения в часы отдыха, участие в культурных мероприятиях училища и города. Сергей все больше увлекался шахматами. Приобрел для этого необходимую литературу. На первом же квалификационном турнире ему присвоили третий разряд шахматиста и, кроме билета, выдали специальный значок зеленого цвета, который Сергей с гордостью носил на груди. Тогда было вообще в моде носить разные значки. Шахматистам второго разряда предназначались значки синего, а первого — красного цвета. Руководителем шахматных занятий в то время был преподаватель математики Андрющенко. Он вскоре отметил в Сергее большую увлеченность шахматами и постепенно стал перекладывать на него проведение некоторых турниров, а затем и руководство шахматной жизнью. К концу учебного года Андрющенко полностью возложил на Сергея руководство шахматами в училище. Сергей с увлечением взялся за это дело. Он регулярно пропагандировал шахматную игру в ротах, организовывал квалификационные турниры, вручал билеты и значки шахматистам. Шахматисты вошли в спортивное общество «Водник» и стали часто выступать в турнирах на первенство общества, района и города.

Первый год обучения в училище для Сергея прошел успешно. В начале июня первокурсники проходили военные сборы. Курсанты располагались в заброшенных бараках одного из закрытых кирпичных заводов в деревне Уйма. Военные учения были весьма примитивными. Изучали военный устав, тактику пехотных атак, проводились строевые занятия. Рыли окопы, устраивали переправы через небольшие речушки вброд или на плотах. Обычным учебным оружием были винтовка, штык и саперная лопатка. Завершились сборы 25-километровым маршем в полной амуниции от Уймы до училища. Вышли поздно вечером и лишь к утру достигли училища.

А впереди — каникулы! На этот раз Сергей, не задумываясь, поехал в детдом. И сразу же полностью окунулся в детдомовскую жизнь. Свою форму почти не одевал. Переоделся в детдомовскую одежду, спал в своей спальне и на своей койке. Сразу же окунулся в сенокосную страду. На этот раз сенокосное угодье, как и в первое время, выделили в получасе ходьбы от детдома. Дни незаметно проходили в работе: косили и сушили сено, метали стога, заготавливали на зиму дрова и подвозили их ближе к зимним дорогам. Ходили по ягоды, рыбачили. Еще в прошлый приезд Сергей обратил внимание на привлекательную девочку Машу Антюхину. Раньше эту пигалицу он и не замечал. А тут! Девушка с пышными до плеч волосами, с хитрецой завораживающий взгляд, гордая осанка. И даже небольшие веснушки украшали ее лицо. Однако мала ростом. И лишь когда сидит, все ее достоинства проявляются отчетливо. С ней интересно было беседовать обо всем: о жизни в детдоме, дальнейших планах, учебе и увлечениях. В свободные вечера они вместе просиживали в ее спальне до полуночи, подчас мешая спать остальным девочкам в спальне. Как-то они решили в очередную субботу пойти в клуб на танцы. Сергей еще накануне примерял, наглаживал свою форму. Но когда Маша увидела его «парадные» ботиночки, она возмутилась:

— И ты думаешь в таких поношенных ботинках идти на танцы?

— А чего особенного? Где я найду другие? В крайнем случае надену еще галоши.

— Галоши? Нет, вы посмотрите на него! Надо же додуматься до такого! Моряк еще называется. Сейчас же иди к Евгении Ивановне и попроси, чтобы тебе выдали новые ботинки!

— Неудобно как-то. Кто я сейчас?

— Неудобно! Ну ты совсем расклеился. Тогда я сама пойду.

И как ни отговаривал ее Сергей, Маша настояла на своем и разыскала Евгению Ивановну. Вскоре Маша вернулась к Сергею:

— Иди к канстелянше, она выдаст тебе новые ботинки.

На следующий день с какой гордостью Маша шла рядом с Сергеем на танцы. Танцевать Сергей еще по-хорошему не научился, но в тот вечер танцевали они с увлечением. После танцев гуляли у озера и поздно возвратились в детдом. Этот вечер надолго запомнился Сергею, больше такому вечеру не суждено было повториться.

Наступило время отъезда. Перед этим Сергея пригласил к себе бухгалтер:

— Я знаю, Мугандин, что ты у нас хорошо отдохнул и поработал. Формально мы должны с тобой рассчитаться. Вот твой заработок за сенокос и заготовку дров. А это вычеты за содержание, питание, новые ботинки. Разница в твою пользу, тебе причитается такая-то сумма. Распишись в ведомости, и желаю тебе всего хорошего.

Сергей расписался в ведомости и получил деньги. Их вполне хватило на оплату обратного проезда. Но в душе у Сергея остался какой-то горький осадок. Он почувствовал, что формально, а в некоторой мере уже и реально он здесь посторонний, на содержание которого требуются непредусмотренные затраты. Он явно видел, что начислили ему куда большую сумму, чем он заработал: лишь бы была положительная разница в пользу Сергея.

В училище Сергея ждала приятная новость: Сашка Козловский вновь поступил в училище на судостроительное отделение. Теперь втроем с Ленькой Серцевым им будет куда интереснее и веселее вспоминать прошлое, делиться планами на будущее, советоваться, ездить на каникулы домой.

Учеба на втором курсе шла своим чередом без особых отклонений и происшествий. В свободное время Сергей все больше увлекался шахматами, стал участником сводного хора, учился играть на пианино. Особенно увлекся танцами. Старался не пропускать ни одного танцевального вечера в училище или в большом театре. Вот уже позади зимние экзамены, впереди — очередные каникулы. Одно огорчило: из их группы за неуспеваемость отчислили из училища Р. Ивановского и А. Смекалова. В группе из 30 курсантов осталось 28. Конечно, было жаль с ними расставаться.

На этот раз Сергею не очень хотелось ехать в детдом. Но его уговорил ехать вместе Сашка Козловский. Вдвоем как-то солиднее и интереснее. Сергей согласился, и вскоре их уже встречал в Коноше Григорий — брат Саши и завхоз детдома. Встретили Сергея приветливо. Евгения Ивановна уговорила Сергея некоторое время пожить у нее дома. Теперь она была замужем за Семеном Степановичем, и втроем с сыном Юрой они жили в отдельном доме весело и счастливо. Особенно радовался приезду Сергея Юра. Его интересовало все, и он обещал маме обязательно стать моряком. Душевно встретили Сергея и в семье Козловских. Мать Саши страстно благодарила Сергея за поддержку ее сына и не знала, чем угостить, отблагодарить Сергея.

В детдоме в своей спальне Сергей теперь был редко. Всего два-три раза удалось встретиться и поговорить с Машей. Она уже весной планировала уехать учиться в Архангельск. Однажды под вечер, когда все уютно чаевничали у Евгении Ивановны, дверь распахнулась и в дом вошла краснощекая от мороза, белокурая оживленная девушка с разными пакетами и сумками в руках. Евгения Ивановна засуетилась, стала разбирать пакеты, раздевать девушку, повернула ее лицом к столу:

— Знакомься, Сережа! Это наша любимая фельдшерица-кураторша Нина. Нина! А это наш бывший воспитанник, ныне курсант мореходного училища Сергей.

В комнате сразу стало шумно. Посыпались вопросы. Нину очень интересовала жизнь в Архангельске. Но вскоре она встрепенулась:

— Ой, Евгения Ивановна, мне нужно срочно возвращаться в леспромхоз. Сейчас должен подъехать Гриша Козловский. А может быть, Сергей, ты сможешь проводить меня? Я одна ехать от Коноши боюсь, да и со всей поклажей мне трудно справиться.

Сергей удивился столь стремительному напору, но согласился. Минут через десять вошел Григорий. Втроем быстро собрали все вещи и вышли на улицу. У калитки стояла лошадь, запряженная в сани. Аккуратно уложили на сено все сумки и пакеты, сами поудобнее расположились в санях, попрощались с хозяевами и тронулись в путь, в Коношу. Ехали нормально, но на полпути у Сергея совсем одеревенели пальцы в матерчатых перчатках. Нина быстро сняла у него перчатки, достала пузырек со спиртом и стала им натирать Сергею руки. Вскоре руки разогрелись, а Нина надела на них свои варежки. Тут уж Сергею совсем стало тепло, и до самого вокзала ехали уже без хлопот.

На дальних путях стоял «поезд» из трех полуоткрытых грузовых вагонов. На таких вагонах обычно перевозили уголь и древесные материалы.

— Нина, как же вы поедете в этих вагонах? Ведь замерзнете совсем, — изумился Григорий.

— Я знала, что сегодня вечером будет такой поезд. Потому и попросила Сергея поехать со мной. Вдвоем мне не страшно, да и не замерзнем. Лучше, Гриша, сбегай на вокзал и узнай, когда пойдет «поезд».

Григорий быстро сбегал и узнал, что пойдет поезд в поселок через двадцать минут. Да уже и видно было, как подкатывает к вагонам маневровый паровозик. Григорий занес в вагон целую охапку сена. На сено уложили завернутые в какие-то тряпки сумки и коробки. Кроме Нины и Сергея других «пассажиров» не было видно. Попрощавшись и пожелав доброго пути, Григорий уселся в сани и тронулся в обратный путь. А Нина и Сергей забрались в вагон.

Вскоре вагоны вздрогнули и поезд стал набирать скорость. Ехать всего-то до поселка нужно было около получаса. Но даже это время ехать в железном вагоне с полуоткрытыми боковыми створками было несладко. Вагон продувался насквозь. Нина была в валенках и теплом пальто, а Сергей — в шинелишке и кожаных ботиночках. Нина и Сергей бегали по вагону, толкались, хлопали и тормошили друг друга, но уже через пятнадцать минут Сергея продуло насквозь, а ботинки буквально примерзли к ногам. Наконец-то поезд подкатил к небольшому вокзальному домику. Здесь Нину уже встречала женщина, работавшая санитаркой-уборщицей в медпункте. Вдвоем они выгрузили и перенесли в медпункт все покупки. Сергей также с их помощью еле выбрался из вагона и добрел до медпункта. В нем было тепло и уютно. Здесь размещались приемная врача, процедурная комната, подсобные помещения и жилая комната сестры. Женщины быстренько стянули ботинки с промерзших ног Сергея, протерли ноги спиртом, натянули на них шерстяные носки, обули валенки. По всему телу Сергея расплылось тепло. Вскоре готов был и ужин — жареная картошка с тушенкой, чай. Выпив пару стопок разбавленного спирта и плотно поев, Сергей моментально разомлел. А Нина тем временем рассказывала ему о своем житье-бытье.

Нина закончила учебу в фельдшерской школе и по направлению уже полтора года работает сестрой в медпункте леспромхоза. По совместительству ей поручили кураторство над детьми детского дома в Коношеозерске, куда она приезжает один-два раза в неделю. Обычно сестры в медпункте леспромхоза долго не задерживались. Отработав положенные два года, они уезжали. Нина тоже намеревалась осенью вернуться домой, в Архангельск. Там жили родители и брат в собственном доме. Пожилой мужчина-врач и санитарка были местными жителями и работали в медпункте уже много лет. У них были свои дома и семьи.

Нина оставила ночевать Сергея в своей комнате, а сама ушла к санитарке. Сергей уснул мгновенно и беспробудно проспал почти до девяти утра. Нина еле растолкала его:

— Сережа, вставай! У тебя мало времени — скоро в Коношу пойдет поезд.

Наскоро позавтракав, Сергей стал собираться. Нина напутствовала его:

— Сергей, я обязательно буду осенью дома. Ты загляни к нам. Я познакомлю тебя с родителями и братом. Вот тебе адрес, я буду ждать тебя. Большое спасибо за все и хорошего тебе пути.

Нина проводила Сергея до поезда. На этот раз в составе находился и служебный вагон, так что мерзнуть не пришлось. Сергей с какой-то затаенной грустью смотрел на поселок: «Вряд ли еще придется побывать здесь?»

До Коноши доехали быстро. День был ясный, солнечный, и Сергей не спеша прогуливался по поселку. Он чувствовал, что после отъезда вряд ли скоро придется еще побывать в Коноше. Лишь к вечеру Сергей на попутной подводе вернулся в детдом. Предварительно заглянул к Евгении Ивановне и рассказал ей о поездке с Ниной. И здесь в разговоре чувствовалась какая-то натянутость. Придя в свою спальню, Сергей сразу же завалился спать.

Сон в эту ночь у Сергея был тревожным. Проснувшись среди ночи, он никак не мог понять, что же его волнует. Перебирая в памяти свое прошлое и последние дни пребывания в детдоме, он вдруг ясно осознал, что наступил перелом, крутой поворот в его жизни. И как он ни оттягивал, ни удерживал, наступила запоздалая пора прощания с ДЕТСТВОМ. Его домом долгое время являлся детдом, и как ни грустно, но надо с ним расставаться, и чем быстрее, тем лучше. Уехали уже из детдома его старые друзья: Ивана, Пантюха, Эдвард Пелто, Славка Звягин. Закончили десятилетку и разлетелись поступать в высшие учебные заведения его сверстники по Коношской школе: Эльва Песси, Юрий Рыбко, Анатолий Жарков, Рудольф. Что Сергея здесь удерживает? Зачем так волноваться? Что прошло — то прошло. А впереди тебя ждет еще более прелестная, волнующая, ответственная пора ЮНОСТИ. Так окунись в нее смело, решительно. Поразмыслив так, Сергей успокоился и к утру вновь спокойно уснул.

Утром ребята сообщили Сергею, что вечером его спрашивала Маша — хотела поговорить. Сергей забежал к ней на минутку, поэтому толкового разговора не получилось. Затем он тепло попрощался с Евгенией Ивановной. Она как-то сразу почувствовала резкую перемену в настроении Сергея и поняла, что он уже вряд ли приедет сюда.

— Ты, Сережа, хоть изредка присылай нам весточки. Пусть твоя жизнь сложится удачно.

Еще осталось попрощаться с Козловскими. Вся семья была в сборе. Сашка намеревался уехать в училище только через три дня. Хорошо посидели, почаевничали, поговорили.

К вечеру Сергей уже был в Коноше. Из своего поселка уходил один пешком, прошагав последние километры детского пути. Четко знал, что это последняя такая прогулка. В училище Сергей вернулся добрым, одухотворенным, с радужными надеждами.

И вновь потекли дни учебы, курсантских обязанностей и развлечений. Учился Сергей хорошо и особых затруднений не испытывал. В свободное время стал чаще бегать на танцы, ходить в театр, заглядываться на девушек. Для курсантов особенно привлекательным было ходить на танцы, устраиваемые в техникумах, в большом театре, клубе училища, а летом — на танцплощадке стадиона «Динамо». В училище по разным поводам часто устраивали праздничные вечера с художественной самодеятельностью и танцами. Кирха, где на втором этаже располагался большой зал, находилась в центре города, на набережной. В клубе было просторно, всегда играл прекрасный оркестр. Да и привлекательных кавалеров было достаточно. Все это способствовало желанию многих девушек попасть на вечер в клуб училища. Помимо общеучилищных мероприятий ежегодно каждое отделение готовило свой вечер самодеятельности, заканчивающийся танцами под оркестр. На одном из таких вечеров внимание Сергея привлекла стройная девушка в черной юбочке и белой блузке с бантом. Она не могла стоять спокойно и напоминала пантеру, готовую к прыжку. Пышные черные волосы спадали на плечи, а голова постоянно вертелась, как бы выискивая добычу. Даже со стороны видно было, что танцует она прекрасно. Отбоя от кавалеров у нее не было. Рядом с ней стояла подружка, с которой они изредка переговаривались. Подружка была более низкого роста и какая-то потерянная. Она тоже танцевала, но реже. Все же Сергею удалось пригласить на танец понравившуюся девушку.

Да, танцевала она превосходно. Она как бы сливалась в танце в одно целое с партнером, чувствовала каждое его движение, безошибочно выполняла все приемы. И даже, наоборот, когда Сергей ошибался, она незаметно поправляла его и на какое-то время принимала инициативу на себя, стремясь не унизить кавалера. Еще пару раз Сергею удалось с ней потанцевать. К концу вечера, когда публика потихоньку стала расходиться и в зале стало просторнее, Сергей сумел пригласить девушку на последний танец — вальс. Ох уж этот вальс! На всю жизнь он вошел в память Сергея. Под музыку «Дунайские волны» партнеры как бы сами плыли в просторном зале. Держа девушку за талию, Сергей чувствовал ее упругое тело, которое изредка вздрагивало, и рука девушки непроизвольно впивалась в плечо Сергея. Даже знакомые Сергею курсанты потом говорили, что такого упоительного танца они давно не видели.

Музыка смолкла. А Сергей с девушкой еще стояли некоторое время среди зала, не веря, что это волшебство закончилось. Устремленный на Сергея взгляд ее карих глаз как бы вопрошал: «И это все?» Сергей молча проводил девушку к подружке и лишь в самый последний момент спросил:

— Можно я провожу вас домой. Вы немножко подождите меня в гардеробной, а я быстренько тут на сцене оденусь.

Кареглазая девушка лишь мотнула головой. А когда Сергей спустился в гардероб, девушек и след простыл. «Обманула, — подумал Сергей, — так и не удалось познакомиться. Где теперь ее найдешь?»

Примерно через неделю после памятного вечера в городе проходили выборы в Верховный Совет СССР. Курсанты в этот день были свободны, а голосовали они в средней школе № 6, которая располагалась рядом с кирхой. После завтрака Сергей зашел в школу, проголосовал, мельком посмотрел в зале на выступление какого-то артиста и вышел на улицу. И тут к школе подкатила грузовая машина с кучей разнаряженных девушек в кузове. Шофер откинул борт кузова, и девушки стали выпрыгивать с машины, прихватывая разное снаряжение. И о, радость! Среди девушек Сергей увидел «свою» кареглазую. Она тоже удивилась, заметив Сергея, но быстро прошмыгнула со всеми девушками в школу. Как потом выяснилось, то была одна из групп художественной самодеятельности, выступающая с непродолжительными концертами на избирательных участках.

Выступление приехавших «артистов» продолжалось не более получаса. Сначала пели хором, затем дуэтом и наконец солистка. Знакомая девушка в этих номерах не участвовала. А вот в завершающих плясках она превзошла себя. Сергей понял, что танцы — это ее хобби. После выступления девушки быстро прошмыгнули к машине. Сергей еле успел спросить:

— Куда же вы теперь?

— В школу № 21, — ответила одна из девушек.

И машина укатила. Сергей сел в трамвай и поехал к этой школе. Девушки, вновь увидев его, удивились, а одна из них тихо прошептала:

— Опять этот прилипала здесь.

Сергей услышал, но не подал виду. Эта кличка на некоторое время прочно укрепилась среди знакомых девушек. Сергей на это не обижался.

Девушки расселись на скамейках около раздевалки в ожидании своей очереди выступать. Сергей подсел к кареглазой и ее подружке по танцу. И здесь он решился:

— Может, познакомимся? Меня зовут Сергей. Как видите, я курсант мореходного училища.

Ответила подружка:

— Меня величают Нина, а эта кареглазая девушка — Тамара. Как видите, мы учащиеся фельдшерской школы.

Все рассмеялись. Увидеть было сложно. Сергей просмотрел выступление второй раз. После выступления он успел спросить Тамару:

— Может, встретимся? Мне очень хочется хоть десять минут поговорить с вами.

Посмотрев внимательно на Сергея, Тамара ответила:

— Хорошо. В следующую субботу около двух часов у театра.

И они встретились. К театру они подошли почти одновременно. Завидев друг друга, они бегом бросились навстречу и крепко обнялись. Постояв так несколько секунд, они резко отпрянули и удивленно уставились: «Что это?» Затем, взявшись за руки, подошли к ближайшей скамейке, уселись, сначала молчали, а затем разговорились. О чем говорили — Сергею плохо запомнилось. Он узнал, что зовут ее Тамара Котлова, живет она в Соломбале вместе с мамой. Подружку на танцах в училище зовут Гертой Скачковой. Она тоже живет в Соломбале. А подружка на концертах — Нина Осипова. Живет в городе, в своем доме. Обещанные десять минут превратились почти в два часа. Сколько раз они расходились, а потом опять сходились! И понять не могли: что их притягивает и отталкивает. Договорились, что Сергей через три дня придет к ним в школу на вечер.

В фельдшерской школе Сергей уже как свой знакомый более подробно ознакомился с условиями обучения. Самыми закадычными подружками Тамары здесь были Нина Осипова, Галина Хошева и Тамара Путинская. Они вместе занимались спортом, участвовали в художественной самодеятельности, ходили на концерты и танцы. Учились они хорошо, а две Тамары были даже отличницами. Этот вечер в школе прошел хорошо, но в дальнейшем Сергею здесь бывать не пришлось.

Теперь, хоть и изредка, Сергей и Тамара стали встречаться. Их как магнитом тянуло друг к другу. Но в то же время что-то и отталкивало. Как позднее выяснилось, у Тамары было несколько ухажеров как в городе, так и в Соломбале. Некоторые из них — ее друзья с детства. Со временем стали проявляться и странности в ее характере. Вела она себя строго и напряженно, лишь изредка позволяя себе расслабиться. Терпеть не могла возражений, свое мнение считала единственно правильным. Ее поступки подчас логически трудно было объяснить. Перефразируя стихотворение из поэмы Н. А. Некрасова, можно было иногда про нее сказать: «Она как бык. Втемяшится в башку какая блажь — колом ее оттудова не вышибишь, все на своем стоит».

На одной из последних встреч Сергей и Тамара крупно поссорились по какому-то пустяку и разошлись, не договорившись об очередной встрече.

А вот и наступила очередная экзаменационная пора. Особенно нравилось Сергею обучение английскому языку и математике. Перед уроком английского языка часто очередной дежурный по классу упрашивал Сергея отдать за него рапорт учительнице. Сергей не отказывался, и только учительница входила в класс, Сергей бодро по-английски рапортовал:

— Встать! Смирно! Товарищ учительница, курсанты второго курса судостроительного отделения готовы к уроку английского языка. Дежурный на сегодня — курсант Мугандин!

Учительница здоровалась, курсанты садились, и начинался урок. Однажды учительница заметила:

— Что-то вы, Мугандин, часто дежурите?! Провинились что ли? Вроде бы я знаю вас как дисциплинированного курсанта.

Сергей мямлил в ответ что-то внеразумительное. Экзамен же сдал на «отлично».

Заканчивался курс математики, и многие очень переживали перед сдачей последнего экзамена. Сергей чувствовал себя более спокойно. Вынырнул из класса очередной счастливчик — и сразу вопросы:

— Ну, как он там? Лютует? Что отхватил?

— Да нет, вроде нормально спрашивает. Четверку мне поставил.

Наступила и очередь Сергея. Он вошел в класс, поздоровался, вытянул билет, сел на заднюю парту и углубился в содержание билета. В классе сидело еще четверо курсантов. Андрющенко прохаживался между партами, заглядывал в записи курсантов. Не прошло и пяти минут, как Андрющенко подошел к Сергею. У него задача уже была решена, обдумывались вопросы. Преподаватель просмотрел задачу, задал наводящие вопросы и после бойких ответов Сергея сказал:

— Вы молодцом, Мугандин! Ориентируетесь хорошо. Ставлю вам «отлично».

Сергей вышел из класса — и сразу же недоуменные вопросы:

— Что? Выгнал? За что?

— Да нет. Все нормально. Пятерку поставил, — отвечал Сергей.

— Ну, ты даешь, Серега! Напугал даже.

Сложнее получилось с экзаменом в механической мастерской. Здесь обучение тоже заканчивалось. За два года обучения в мастерской приобретались навыки по нескольким специальностям: кузнечному, сварочному, слесарному делу, работе на разных металлообрабатывающих станках, жестяницких, паяльных и других работах. В дальнейшем эти навыки были весьма полезны. Сергей нормально сдал теоретическую часть экзамена. Практическая же часть заключалась в изготовлении какого-либо изделия. Сергею поручили сделать гайку. Вроде бы все просто. Берешь пруток железа, отрубаешь заготовку, обрабатываешь ее и получается гайка. Конечно, на заводах эти гайки штампуют как семечки. Здесь же важно самому ощутить процесс изготовления.

День, когда Сергей приступил к изготовлению такого «сложного» изделия, и последующие события остались в его памяти на всю жизнь. Сергей не питал особого влечения к возне с разными железячками. Но сейчас нужно было постараться, и Сергей аккуратно приступил к делу. Вот уже и заготовка подготовлена. Осталось разметить и просверлить отверстие, нарезать резьбу, отшлифовать грани — и гайка готова. Стоя у верстака, Сергей внимательно размечал заготовку и вдруг слышит громкий возглас на всю мастерскую Кости Гусельникова: «Серега, тебе письмо!» Сергей вздрогнул, еще машинально стукнул молотком по метчику, пробивая центр сверловки, и отложил заготовку. Руки у него дрожали. Стараясь успокоиться, Сергей постоял немного у верстака, а затем медленно подошел к Косте. Вокруг него уже сгрудились ребята. Дело в том, что Сергей никогда не получал писем! Когда в общежитие приносили письма, Сергей старался незаметно уйти. Иногда ребята читали ему полученные из дома письма. Но когда заметили, что он болезненно воспринимает чтение писем, прекратили эти занятия. Лишь иногда, как бы мимоходом, рассказывали ему о разных событиях в доме. А тут — письмо! Ребят и Сергея удивило, что письмо было служебное. Сергей разорвал конверт и на официальном бланке газеты «Известия» прочитал:

Что тут было! Ребята прямо затискали Сергея. Они знали всю его поднаготную. А тут надо же, брат нашелся. Теперь тебе, Серега, веселее будет жить. Со временем и сестра найдется.

Сергей был огорошен известием и таким вниманием со стороны ребят. Тут уж сейчас не до работы. Лишь на следующий день в приподнятом настроении Сергей закончил изготовление гайки и пошел сдавать ее начальнику мастерской. Тот внимательно рассмотрел ее, измерил штангенциркулем все размеры и сказал:

— К сожалению, отверстие в гайке просверлено немного не по центру. Придется изготовлять новую. Эту гайку я принять не могу.

Сергей вышел из кабинета начальника в подавленном состоянии. Он недоумевал: «Как из-за такого пустяка все нужно начинать сначала?»

Конечно, изготовить другую гайку большого труда не стоило. Но на Сергея как бы нашло: «Не буду делать новую гайку». Он и сам толком не мог объяснить свое решение. В мастерской Сергей больше не появлялся. Никто особенно уговаривать Сергея не стал, но вскоре ему объявили, что он лишается очередных каникул и должен оставаться в училище все лето. Сергея это известие почти не огорчило. Он и так не собирался показываться в детдоме, а больше ему ехать было некуда.

Через неделю после официального уведомления Сергей получил письмо от брата. В нем он кратко излагал все свои мытарства за последние годы, пока не оказался в Соломенном. Там их барак во время войны сгорел. Жилья для Мити не стало, и он решил вернуться в Ялгубу. Теперь он там работает почтальоном. Последние два года настойчиво через официальные органы разыскивал Сергея, но безуспешно. Ему посоветовали обратиться в газету «Известия», редакция которой сумела со временем отыскать координаты Сергея. Брат также сообщал, что Новожиловы вернулись в Ялгубу, но без Мани. Они с горечью сообщили Мите, что в январе 1942 года Маня очень простудилась и врачи не смогли ее спасти. Похоронили Маню в глухой деревушке Свердловской области. Брат писал также, что очень хочет встретиться, но пока приехать не сможет. Просил по возможности самому Сергею приехать к нему.

Это письмо обрадовало Сергея: брат жив и здоров. Но в то же время оно страшно его огорчило: Сергей никак не мог свыкнуться с мыслью, что Мани уже нет. Ее образ скромной, неприхотливой, трудолюбивой, доброй девочки на всю жизнь остался в памяти Сергея.

Сергей в ответном письме кратко описал свою жизнь за последние годы. Подробно обо всем рассказать обещал при встрече. Он также уведомил Митю, что в этом году пока по ряду обстоятельств приехать не сможет и лишь, возможно, приедет в следующем году.

После обмена письмами переписка Мити и Сергея стала регулярной. А пока Сергей добросовестно выполнял разные хозяйственные работы и поручения. Большей частью его использовали на строительстве новой столовой, уборке территории училища, подсобником на камбузе, на КПП. Как-то Сергей обтесывал бревна на спортивной площадке, а мимо проходил заведующий мастерской. Завидев Сергея, он сказал:

— Что, Мугандин, здесь интересней работать, чем в мастерской?

— Интереснее, — пробурчал Сергей.

— Ну что же, работай, работай.

Эта минутная перепалка не поколебала решимости Сергея: не уступать.

Время шло, а Сергею все не давала покоя последняя ссора с Тамарой. Окольными путями он узнал, что Тамара уже который год ездит пионервожатой в пионерский лагерь, расположенный в деревне Нижняя Койдокурья. У него появлялась иногда шальная мысль: а не смотаться ли в эту деревню. Но тут же отвергал ее. Вспомнилось, что еще до начала каникул он в строю возвращался с обеда в училище. И тут навстречу выехала машина, в кузове которой сидели пионеры и пели песню. И среди ребят он увидел еще издалека Тамару. Она тоже его заметила. Но когда машина поравнялась со строем, Тамара демонстративно отвернулась. Сергей подумал: «Надо же, едет в пионерский лагерь. А меня и знать не хочет».

В это лето не поехал на каникулы домой и один из закадычных друзей Сергея — Толька Волосков. Этот удалой парень прекрасно играл на гитаре, под аккомпанемент которой сам же и пел лирические и похабные песни. Читал стихи, потихоньку сам сочинял их. Но особенно проявлялся его талант в рисовании. Большей частью он делал зарисовки из бытовой жизни курсантов в специальном альбоме. Его картинами восторгались, но дальше училища он их не показывал. На вид Толя был неказистый, одевался небрежно. Ему в пору подошло бы прогуливаться по шальным улицам Одессы.

Как-то Толька сказал:

— Серега, мне очень нужно заглянуть к одной девушке. Но одному лишний раз приходить к ней неудобно. Составь мне компанию, сходим вместе?

Сергей знал, что Толька уже давненько похаживает к какой-то девушке, но скрывает — боится засмеют.

И вот в один из вечеров Толька повел Сергея в дальний угол улицы Поморская. Остановились у углового неказистого домика. Зашли в сени. Видно было, что Толька здесь уже бывал. Он постучался в одну из дверей. Открыла женщина с возгласом:

— А, это ты, Толя. Да еще сегодня и с товарищем. Проходите в комнату.

В комнате навстречу им поднялась белокурая девушка, пожала руки Тольке и Сергею. Толька сразу же представил:

— Тамара, знакомься! Это мой друг Сергей. Он так же, как и я, вынужден коротать каникулы в училище.

И тут неожиданно из другой комнаты вышла… Галина Хошева. Сергей и Галина страшно удивились, оказавшись здесь вместе и не могли произнести ни слова. Тамара тоже удивилась и спросила:

— Галя, вы что же, знакомы? Что-то ты мне ничего не говорила об этом парне. Или скрывала?

— Да нет. Я тебе как-то рассказывала об ухажере Тамары Котловой. Вот он самый и есть. Да ты, верно, забыла.

Да и Сергей подзабыл. Он иногда видел Галину в обществе «своей» Тамары, но не придавал этому особого значения.

Оказалось, что Хошевы Галина и Тамара — младшая и старшая сестры. Правда, была еще совсем малюсенькая сестра, Люся. Жили они в собственном доме с отцом и матерью. В двух комнатах было тесновато, но опрятно. На кухне стояла русская речь.

Теперь замысел Тольки для Сергея стал понятен. Тому неудобно было одному часто встречаться в обществе двух девушек, особенно зимой. Сергея же роль сопровождающего не устраивала, но ради друга он изредка приходил вместе с ним. Родители же девушек благосклонно относились к визитам Сергея и всегда с радушием принимали ребят.

Как-то в конце каникул на имя Тольки пришла телеграмма из дому. Его же нигде не могли найти. Ребята пристали к Сергею:

— Серега, ты знаешь, где Толька?

— Знаю, — хитровато ответил Сергей. — А что?

— Да вот тут пришла телеграмма. Может, передашь ему.

— Ладно, передам.

Сергей взял телеграмму и пошел к Хошевым. Но неожиданно для Сергея в доме оказались только Галя и ее мать. Как выяснилось, Тамару перевели по работе в Северодвинск. Туда же поехал с ней Толька, чтобы помочь с переездом. Для него перевод Тамары также оказался неожиданным. Сергей передал телеграмму Гале. Она обещала дозвониться до Тамары, чтобы передать Тольке содержание телеграммы. Правда, в ней ничего срочного не было. Сергей остался у Хошевых поболтать с Галиной. Близился вечер. Кто-то постучался в дом, мать Гали открыла дверь и вдруг в комнату вошла… Тамара Котлова. В комнате все удивленно уставились друг на друга. Тамара, увидев Сергея здесь, в необычной обстановке и рядом с Галиной, не могла выговорить ни слова и лишь с большим трудом сдерживала себя, чтобы не взорваться. С трудом пересилив себя, она как бы равнодушным взглядом «одарила» Сергея и повернулась к Галине:

— Галя, я забежала к тебе, чтобы пригласить на танцы на танцплощадку. По пути заглянем к Нине Осиповой. Согласна?

Галя быстренько собралась, и все вышли на улицу. Тамара подхватила Галину под руку, и они весело защебетали. Сергей плелся сзади. Зашли к Нине. Та с удовольствием приняла приглашение. И вот уже вчетвером направились к стадиону «Динамо», в сквере которого находилась танцплощадка. На ней уже вовсю играла музыка и шли танцы. Время пробежало быстро. Сергей поочередно танцевал со своими подругами. Тамара принимала приглашение неохотно, молчала и не проявляла никаких эмоций. К концу вечера Галя с Ниной незаметно исчезли. Сергей с Тамарой остались одни. Сергей напросился ее проводить. Шли почти молча, лишь изредка перебрасываясь односложными фразами. Чувствовалась натянутость в отношениях. Проходя мимо одной из трамвайных остановок, Сергей вдруг почувствовал, что Тамары рядом нет. И тут только заметил, что она успела юркнуть в дверь отходящего трамвая. Сергей спохватился, но было уже поздно — трамвай ушел. Сергей продолжал стоять как вкопанный. Он все не мог прийти в себя от этого сумбурного дня. Одно он твердо понял: Тамара не хочет его видеть.

Со временем нахлынувшие события, заботы отодвинули неприятные воспоминания на задний план. Хотя окольными путями Сергей старался быть в курсе жизненных забот Тамары. Она с отличием закончила фельдшерскую школу, и ее без вступительных экзаменов приняли в медицинский институт. Окунувшись в бурную студенческую жизнь, ей уже было не до Сергея.

Да и у Сергея помимо учебы произошли в жизни новые изменения. С осени в Архангельске стали учиться еще двое детдомовских ребят: Ваня Волов — в мореходной школе, Маша Антюхина — в педагогическом училище. Осенью вернулась в Архангельск и фельдшерица Нина Мосеева. В Северодвинске продолжал работать на заводе Эдвард Пелто. Теперь уже стало веселее. Хоть и изредка, но ребята стали встречаться друг с другом, делиться своими планами, заботами, успехами и печалями.

Особенно увлекла Сергея компания вокруг Нины. Оказалось, что Нина живет в собственном доме в конце улицы Урицкого. Среди ее соседей оказались компанейские ребята — Ленька и Аркашка. Образовалась шумная и веселая компания: Сергей, Ленька, Аркашка, Нина, ее брат Алексей. Заводилой во всех мероприятиях была Нина, всегда шумная, задорная, веселая. Чаще собирались в ее доме. Слушали музыку, танцевали, пели, играли в карты, делились новостями, обсуждали городские события. Вместе ходили на концерты, в театр, катались на лыжах. Изредка к этой компании примыкали знакомые подружки Нины. Но продолжалось это недолго. К концу года Алексей завербовался работать на Шпицберген, Леньку и Аркашку призвали в армию. Сергею оставаться с Ниной один на один стало неудобным. Да и мамаша намекнула Сергею об этом. Компания распалась. Сергей перестал ходить к Нине. Как-то при очередной встрече Маша не пошла с Сергеем в общежитие, а повела его на улицу Урицкого. Сергей удивился:

— Ты куда?

— Сережа, я уже вторую неделю живу у Нины. Она иногда рассказывает о вашей веселой компании и удивляется, почему ты к ней совсем не заходишь. Может, зайдем сейчас? Нам вдвоем веселее. Да и изредка к нам наведывается Ваня Волов.

— Нет, Маша, я не пойду. Уж как-нибудь в другой раз.

Сергей проводил Машу почти до самого дома, но заходить не стал.

С переездом в Северодвинск Тамары Хошевой перестал заглядывать к Хошевым и Толька Волосков. Сергею стало также неудобно теперь одному приходить к Галине, тем более что привязанности к ней он не чувствовал. Да и вскоре он узнал, что она увлечена одним из курсантов судомеханического отделения.

Стал Сергей регулярно переписываться с братом. Сфотографировался, послал ему фотокарточку. Брат вкратце описывал дальних и близких родственников. Писал: приедешь — увидишь. Оказалось, что у них есть четыре двоюродные сестры: Таня, Нина, Надя и Маша. Одна из них — Маша стала также регулярно писать письма Сергею.

Зимой Сергея очередной раз лишили каникул. И все из-за гайки. Видимо, начальство надеялось, что в течение года курсант Мугандин одумается и сдаст экзамен по мастерским. Но Сергей стоял на своем и никаких потуг не предпринимал. На что надеялся? Не понятно. Как ни уговаривали его преподаватели и ребята, рисовали шаржи на Сергея в стенгазете — все без толку. Затем все потихоньку отступились — решай сам как хочешь, возиться с ним надоело. Сергей же решил, будь что будет.

Шел 1950 год. Вот уже Сергею скоро будет двадцать. За неделю до дня рождения Сергей написал в детдом Евгении Ивановне письмо, в котором изложил новости о своей жизни за прошедший год, объяснил, почему не смог приехать на каникулы, вкратце описал встречи здесь с детдомовскими ребятами, вскользь упомянул о своем дне рождения. За день до дня рождения получил ответное письмо с поздравлениями и перевод на 300 рублей. Таких денег у Сергея давно не бывало и он на эти деньги купил себе первые часы. Обычно дни рождения Сергей особо не отмечал, да и не на что было отмечать. В этот же раз как будто сама судьба подыграла ему. Помимо поздравлений и перевода ждала его и неожиданная находка. Буквально за три дня до дня рождения Сергей шел на обед в первом ряду строя рядом с Николой Борисовым и Юркой Спировым. Вдруг Сергей пнул в снегу какой-то предмет, затем быстро наклонился и поднял его — оказался кошелек.

Николай и Юрка сразу воскликнули:

— Чур на троих.

Сергей раскрыл кошелек, в нем оказалась мелочь и шестьдесят два рубля бумажками.

Юрка заметил:

— Надо же, Серега, как тебе везет.

Сергей и сам не верил такому «счастью».

По случаю такого события решили вечером пойти на Поморскую в небольшой ресторанчик, называемый курсантами «Три шара» из-за трех светильников перед входом.

Прихватили с собой еще и Николу Мартынова. В общем, все деньги «спустили» и посидели хорошо. Особенность «празднования» этого дня рождения запомнилась Сергею на всю жизнь.

Наступили теплые деньки. С приходом весны курсанты любили часами бродить по городу. Особенно нравилось компанией, как выражались, сходить до Поморской, плюнуть в урну и возвратиться обратно. Считалось — сходил на прогулку по городу. Иногда и чудили. Идут вразвалочку трое курсантов по центральной улице Павлина Виноградова, и тут навстречу шествуют две девушки. При подходе курсанты с удивлением смотрят одной в лицо, затем на ноги. Девчонка, поравнявшись с курсантами, бледнеет, затем краснеет и боится шевельнуться. Пройдя мимо курсантов, она сразу с удивлением рассматривает свои ноги. Курсанты же оглядываются и смеются. Девчонка, поняв, что ее разыграли, грозит кулачком, а потом сама рассмеется. Подобные шуточки курсанты откалывали частенько.

Частенько участвовал в таких «спектаклях» и Сергей. Но однажды произошел приятный конфуз.

Сергей с двумя товарищами прогуливались по проспекту Павлина Виноградова. И вдруг один из них толкнул Сергея в бок:

— Серега, смотри, кажется, «твоя» Тамара навстречу идет.

Сергей вгляделся — точно, вдали ясно проглядывались девушка с подружкой:

— Нет, ребята, я не могу с ней встречаться.

Давайте обойдем кругом.

Они быстро повернули назад, дошли до поперечной улицы, а с нее свернули на проспект Ломоносова и довольные, с шутками и прибаутками приближались к кинотеатру «Арс». Сергей посмеивался:

— Как ловко мы их провели, — и вдруг неожиданно столкнулся с Тамарой. А она, улыбаясь, спросила:

— Ты куда собрался?

Сергей совсем растерялся, оглянулся, а рядом нет ни его товарищей, ни ее подружки:

— Я… я собрался в кино.

— Вот и хорошо, пойдем вместе.

Сергей похлопал себя по карманам:

— Ой, а деньги у ребят остались.

— И у меня денег нет, — вздохнула Тамара.

Тут они вместе громко рассмеялись, разыгрывая друг друга. Неожиданно Тамара прижалась к Сергею:

— Ну, почему ты такой вредный? Стараешься избегать встреч. Но уж теперь я тебя от себя не отпущу. Пойдем гулять по набережной.

В этот вечер они гуляли долго и никак не могли наговориться. Теперь опять встречаться они стали чаще.

В этом году очередные экзамены закончились раньше, в конце мая. Вот и закончен третий курс. Впереди учебная плавательная практика на пароходе «Каховский». Это бывшее немецкое госпитальное судно по репатриации перешло к нашей стране и было переименовано. Пока что оно служило учебной базой для Архангельского и Таллиннского мореходных училищ. В этот раз соответственно проходили стажировку две и одна группы. Группа судостроителей располагалась в носовом, а две остальные — в среднем и кормовом отсеках. Судно стояло у причальной стенки завода «Красная кузница». Оно не прошло технического и санитарного осмотров, поэтому выход в море ему был запрещен.

Сергея это вполне устраивало. Во-первых, напротив завода находился небольшой садик с танцплощадкой, да и дом Тамары был где-то рядом. Во-вторых, проще было с получением увольнительных. Ими почти самостоятельно распоряжался писарь Костя Гусельников. При одной из очередных встреч Сергей рассказал Тамаре об этих обстоятельствах. Она обрадовалась:

— Вот хорошо. Теперь мы можем чаще и подольше встречаться.

Сергею никак не удавалось проводить Тамару до дома. Она под разными предлогами отказывалась. Ее вечно сопровождали подруги. Сергей даже порой запутывался в ее подругах: фельдшерских, институтских, местных соломбальских, по совместной пионерской работе. Как-то после танцев Сергей напросился проводить Тамару с подругой до дому, тем более что они жили в одном доме. Тамара согласилась. Вышли из садика, обошли большое здание школы и приблизились к двухэтажному деревянному дому.

— Вот здесь мы и живем, — промолвила Тамара.

«Надо же, так близко. Всего в двух минутах ходьбы от завода и садика», — подумал Сергей. Девушки быстро попрощались с ним и юркнули в подъезд. Сергей повернулся и двинулся к заводу. Но что-то насторожило Сергея в поведении девушек, и, уже подходя к заводу, он оглянулся. И надо же: тут из подъезда вынырнули девушки и, громко смеясь, побежали дальше вдоль улицы и вскоре скрылись в ближайшем переулке. «Кажется, меня обманули», — решил Сергей.

На следующем свидании Сергей намекнул Тамаре о ее проделке.

— Ты не сердись, Сережа. Я немножко пошутила. Вообще-то хватит играть в прятки. Приходи в эту субботу ко мне домой примерно к 13 часам. Познакомлю тебя с мамой и родственниками. А сейчас пойдем покажу свой дом.

Ее дом оказался недалеко от школы, в конце небольшой улочки. Обычный деревенский дом на двух хозяев, без подсобных пристроек, с одним крыльцом. Около дома небольшой огород. Дом добротный. Но видно, что к первой половине дома давно не прикладывалась рука хозяина. Дом покосился, краска облезла, крыша поросла мхом. Вторая половина дома выглядела лучше.

В субботу Сергей шел на свидание налегке. На подарок и продуктовые припасы просто не было денег. Лишь на одной из клумб завода удалось тайком нарвать букет цветов. Подходя к дому, волновался: «Как-то воспримут его приход». На крыльце его встретила лупоглазая девчонка с двумя косичками лет пяти:

— А вам кого?

— Скажите, здесь живет девушка Тамара?

— Здесь. Пойдемте я вас провожу.

Сергей поднялся на крыльцо. Перед ним распахнулись двери в сени, а потом, слева, двери в комнату. Первое, что увидел Сергей, это Тамару, которая подокнув подол платья, мыла пол. Увидев Сергея, она успела произнести: «Ой», — и юркнула в другую комнату. Девчонка позвала Сергея в боковую маленькую комнатку, где никого не было. Минут десять она без умолку что-то тараторила, пока в комнату не вошла разнаряженная Тамара. Сергей протянул ей цветы, и она провела его в большую комнату. Здесь их уже ждала мать, Ульяна Кузьмовна, и ее внук Володя. Познакомились. Оказалось, что в этой половине дома жили четверо: в большой комнате Тамара и ее мать, в маленькой — средняя сестра Тамары, Екатерина Ивановна, с сыном. Сейчас она была на работе.

Во второй половине дома проживали старшая сестра Тамары, Ольга Ивановна, с мужем Иваном Семеновичем и двумя детьми — Людой и Сашей. Сергея познакомили и с ними. За скромно накрытым столом пили вчетвером чай из самовара: Ульяна Кузьмовна, Иван Семенович, Тамара и Сергей. Оживленная беседа длилась долго. А потом почти до самого позднего вечера Тамара водила Сергея по Соломбале, и даже зашли к ее подружке Герте.

В воскресенье опять провели вечер на танцплощадке. Сергей проводил Тамару до дома. Остановились у калитки. И тут из дома выбежала Герта:

— Ой, Тамара, я тебя уже давно жду. У меня захворала мама, и она не сможет идти на ночное дежурство в контору. Я решила пойти вместо нее, но одна боюсь. Может, ты пойдешь со мной?

— Конечно, Герта, смогу. Сергей, может и ты с нами пойдешь? Вот будет здорово!

— Не могу, к сожалению. У меня увольнительная только до десяти вечера… А, впрочем — идея: неси-ка, Тамара, сюда ручку и чернила.

Тамара быстро сбегала домой и принесла все. Сергей достал увольнительную записку и на пристенке продлил срок увольнения до восьми часов утра. И вскоре, довольные, они двинулись к дому Герты. Здесь Тамара бегло осмотрела мать Герты, посоветовала ей хорошо пропариться и лечь в постель. Собрали нужный инвентарь, немного еды и пошли в контору. Отдельное здание конторы находилось недалеко от площади Терехина. В обязанности ночного сторожа входили уборка всех помещений, заготовка дров и подготовка печек к утренней топке, охрана конторы. Ничего здесь страшного. Воровать в конторе было нечего кроме канцелярских принадлежностей, да и отделение милиции находилось недалеко. Просто дополнительная страховка. Втроем быстро справились с хозяйственными заботами и на одном из столов устроили ночное чаепитие. Затем решили поочередно спать. Первой ушла в отдельный кабинет отдохнуть Герта. Сергей и Тамара уютно уселись на диване в большом кабинете, прижались друг к другу и впервые за все знакомство нежно поцеловались в губы. И долго не могли оторваться, передавая в объятии всю полноту чувств. А потом долго шептались про свои сокровенные тайны и мечты. Позднее Герта рассказывала:

— Захожу в кабинет и вижу умилительную картину: Сережа сидит на краю дивана, облокотившись на подлокотник и придерживая Тамару правой рукой за плечо. Тамара же, обхватив Сергея за шею, склонила голову на его плечо. Оба блаженно спят.

Герта споткнулась о ножку стула, Сергей и Тамара мгновенно встрепенулись и уставились на нее. А Герта хохочет:

— Вот и оставь таких сторожей — все проспят. Время-то уже седьмой час. Пора домой собираться.

Проводили Герту домой, потом Сергей Тамару, не забыв поведать ей, что скоро судно из завода отправится в плавание.

И действительно. Уже две недели «Каховский» кантуется у причала завода. Вставал вопрос: гасить котлы или нет. Все свободное пространство в котельной и по правому борту на палубе завалено шлаком. Да и какая это практика у стенки причала. Шли переговоры с портовой администрацией. Наконец судну разрешили выход в море, но без права захода в любые порты. И вот в одно солнечное утро «Каховский» отчалил от причала и тихим ходом по Маймаксанскому руслу направился к Белому морю. Почти все курсанты высыпали на палубу с трепетным ожиданием выхода в море. Прошли порт Экономию, памятный остров Мудьюг, и вот впереди раскинулся бескрайний простор моря. Судно ускорило ход, началась качка, а с нею и учебные будни практики.

Сергей вышел на первую вахту через четыре часа после выхода судна в море. Вместе с тремя другими курсантами их поставили помощниками кочегаров. Предварительно пришлось убирать оставшуюся часть шлака на палубе. Разрешение на сброс шлака в воду было получено только после двух часов выхода в море. Работа была пыльная и тяжелая. Затем началась уборка шлака, накопившегося в котельной. Двое курсантов пошли вниз накладывать шлак в бадью, двое других — поднимать бадью и сбрасывать шлак в воду. Работали почти два часа. Устали так, что Сергей при очередном спуске бадьи забыл закрепить предохранительную собачку и бадья с грохотом полетела вниз. Раздался страшный грохот. А снизу кочегар кричит:

— Ничего, парень, бывает и хуже. Пайолы крепкие, их не скоро пробьешь. В следующий раз будешь осторожнее.

После уборки еще полчаса тренировались работать с топкой. После первой четырехчасовой вахты еле хватило сил принять душ и добраться до кровати. Уснули мгновенно. Проснулись поздно утром, все кости ломило от непривычной тяжелой работы. Остальные вахты уже были не столь тягостными.

Судно тем временем дошло до поселка Поной в горле Белого моря и, круто повернув обратно, пошло вдоль южного побережья Кольского полуострова. Шли тихим ходом, торопиться было некуда. Дошли до небольшого приморского городка Умба. Здесь встали на якорь на внешнем рейде. Простояли двое суток. Поочередно на двух вельботах добирались до города. Знакомились с городом, закупали самое необходимое. Затем судно снялось с якоря и пошло обратным ходом вдоль побережья. На крутых берегах жилья было мало, места выглядели глухими. В одном из таких мест, недалеко от поселка Кузомень, судно встало на якорь. Простояли здесь трое суток. Постоянно выходили на берег, бродили по лесам, лазили по скалам, купались, собирали ракушек и морских звезд. Даже успели немного позагорать. В общем, хорошо отдохнули. В конце третьего дня стоянки подняли якорь и взяли курс на Архангельск. Ночью разразился страшный шторм. Многих курсантов вымотало изрядно. Сергей всю ночь держался. Утром вместе с Витькой Родионовым пошли в каптерку за продуктами на завтрак. Кладовая находилась в форпике. Здесь особенно мотало и было душно. Уже через пять минут Сергея затошнило и он чуть не упал. Витька подхватил Сергея и вывел на палубу. Стало легче, но Сергей еле стоял, держась за борт. С трудом добрался до кубрика и лег. Все-таки Сергей легче перенес ужасную качку по сравнению с многими курсантами.

Утром при заходе в Двинскую губу постепенно качка затихла, шторм прошел. На судне занялись уборкой. В полдень встали на якорь напротив города. Практика закончилась.

Через пару дней Сергей встретил Тамару около института. Она удивилась:

— Ты где пропадал?

— Как где? Ходил в плавание по Белому морю.

— Да? А я думала — уж не приболел ли?

Вот тебе и на. Сергей-то распалялся, хотел подробнее рассказать о своем первом «плавании». А тут полное равнодушие. Подумаешь неделю-две его не было. В душе Сергей обиделся, но виду не показал, скорее распрощался, сославшись на занятость. Поведение Тамары часто было непредсказуемым. Вскоре она уехала старшей пионервожатой в пионерский лагерь, даже не попрощавшись.

А Сергея очередной раз лишили каникул. И как всегда в этом случае Сергея использовали на хозяйственных работах и различных дежурствах. Как-то в свободное время Сергей забрался на крышу одного из сараев позагорать. Здесь оказался еще один курсант из судомеханического отделения. Познакомились: Сергей и Тихон. Оба штрафника. Разговорились. Сергей поведал о своих злоключениях. Тихон удивился:

— И ты из-за такого пустяка, как гайка, страдаешь? Ну, ты даешь. А впрочем — идея! Здесь за забором в мастерской яхтклуба работает токарем мой кореш. Там этих гаек навалом. Пойдем выберем, и ты сдашь.

Сергею идея понравилась. Вместе с Тихоном они прямо здесь же перешагнули через загородку на такой же сарай, но по другую сторону. Спрыгнули вниз и зашли в мастерскую. Кореш Тихона был на месте. Тихон разъяснил ситуацию, и втроем они зашли в кладовую.

— Валя, — пояснил Тихон кладовщице, — нам нужно пару гаек.

— Берите сколько хотите.

Сергей стал подбирать гайки, замеряя их штангенциркулем. Старался брать почище и с хорошей резьбой. И тут услышал сзади:

— А это кто тут роется? Откуда и как появились здесь курсанты? — спрашивал появившийся мастер.

Кореш Тихона промямлил что-то внеразумительное. Мастер возмутился:

— Сейчас же убирайтесь отсюда! Я доложу в училище о ваших выходках.

Сергей и Тихон быстро ретировались. Вот еще влипли. И действительно, при очередной встрече начальник мастерской заметил:

— Что, Мугандин, уже своей мастерской недостаточно, так по чужим стал слоняться?

Сергей промолчал, но проблеск справиться с затянувшейся ситуацией совсем пропал.

На время ремонта общежития группу Сергея переселили в физкультурный зал главного здания. Матрацы и подушки побросали в угол рядом со спортивным инвентарем. И лишь двойной матрац Сергея выделялся на полу полуопустевшего зала.

Как-то в конце июля вахтенный курсант приносит Сергею записку: «Сергею Мугандину. Ждем. Тамара-квадрат». «Что за чушь?» — подумал Сергей и двинулся к проходной. Выйдя на улицу, он с удивлением увидел двух Тамар — Котлову и Путинскую. Обе хохочут:

— Ты что здесь обосновался затворником? И нос не кажешь. Пойдем с нами.

Сергей быстренько оформил увольнительную, и вот они уже втроем прогуливаются по набережной. Оказалось, что Путинская в эти каникулы домой не поехала, так как помогала своей родственнице поступать в мединститут, а Котлова приехала на пару дней по делам пионерлагеря. Уже при расставании она попросила Сергея:

— Сережа, отпросись на два-три дня и приезжай ко мне в лагерь, в Нижнюю Койдокурью. Я загляну к тебе завтра часиков в пять.

— Ладно, постараюсь.

И действительно, Сергею дали увольнительную на три дня. И вот они с Тамарой тихим вечером плывут на небольшом пароходике по живописной Северной Двине. Они уединились на корме. Тамара прикорнула на груди Сергея и, убаюканная шелестом воды, блаженно улыбалась. Какой же желанной и счастливой она порой бывает!

Приехали в Койдокурью поздно вечером. Тамара провела Сергея в одну из изб. Оказывается, что она сняла две комнатки на лето для матери и ее внука Володи. Иногда и Тамара здесь ночевала. Вот красота: здесь и напоят, и накормят, и спать уложат. Сергей проводил Тамару в лагерь, а сам возвратился в избу. Два дня пролетели незаметно. Они с Тамарой бегали по просторным лугам, рвали цветы, купались, загорали и все свободное для Тамары время старались проводить вместе. Это были незабываемые дни.

Наступило начало августа. Скоро кончатся каникулы и опять все курсанты будут вместе. Как-то Сергея вызвали в проходную. Зашел, а его встречает Эдвард Пелто и с ним два дружка. Эдвард раньше частенько заглядывал к Сергею, и они вместе весело проводили время. А тут он уже давненько не показывался. Эдвард пояснил свой приход:

— Серега, меня призывают в армию. И мне захотелось побыть с тобой вместе. Когда-то еще придется увидеться. Сможешь?

Сергей разъяснил положение дежурному офицеру и получил увольнительную до десяти вечера. Вчетвером компания двинулась в город. Шли по набережной, делились новостями, строили планы на будущее. У каждого из парней стоял вопрос: как жить дальше, что нужно или хотелось бы изменить? Незаметно подошли к причалу морского порта. Рядом находился ресторан «Север». Решили зайти и перекусить. Сначала все шло нормально. Заказали столик на четверых, сначала взяли закуску, графинчик водки, напитки. Народу в ресторане было мало. Выпили по стопке водки, разговоры оживились. Эдвард все стремился найти с Сергеем лучший путь постоянной связи друг с другом в дальнейшем. Уж очень хотелось сохранить детскую и юношескую дружбу. И каждый понимал, что, может, придется расстаться навсегда. За разговорами решили выпить по другой стопке. Сергей отказался:

— Ты, Эдвард, извини, но я быстро пьянею, а пьяным появиться в училище не могу. Я и так отбываю наказание, а тут еще выпивка. Давай посидим спокойно без этого.

— Эх, Сергей, может, мы с тобой видимся последний раз. У меня сейчас, а у тебя через год круто изменится судьба. А ты не хочешь на прощание выпить со мной лишнюю стопку вина.

— Не могу.

Тут Эдвард вскипел:

— Так будешь пить?

— Нет, — ответил Сергей.

Эдвард вскочил из-за стола, схватил край скатерти и сдернул все со стола на пол. Вдребезги разбился графин, на полу образовалось месиво. Вмиг подбежал испуганный официант:

— Вы что себе позволяете? Сейчас вызову милицию!

Эдвард подошел к официанту, прошептал ему что-то на ухо, сунул ему несколько бумажек. Официант остыл:

— Не беспокойтесь. Все уладим, подберем.

Сергей, а за ним и остальные ребята двинулись к выходу. На улице Сергей облегченно вздохнул, подумал: «Хорошо, что все уладилось». Ребята шли по городу молча. Каждый обдумывал происшедшее. Сразу же между ними возникла какая-то неловкость. Шли бесцельно, разговоры не клеились. Эдвард это понял и обдумывал, как исправить положение. Проходя мимо ресторана «Полярный», он предложил Сергею:

— Может, зайдем? Скандала больше не будет.

Сергей подумал: «Вот ребята притащились из другого города, чтобы уважить своего друга, встретиться с ним, Сергеем. Хорошо посидеть в ресторане они могли бы и в Северодвинске. Хотели, как лучше. А тут я куражусь. А будь что будет».

— Хорошо, зайдем. Но постарайся без излишеств.

Здесь уже народу было больше. Официанты быстро подготовили и сервировали столик. Яств было достаточно. Было уютно, тихо играла музыка, две-три пары танцевали.

За столом разговоры вновь оживились. Выпили по первой рюмке…

Очнулся Сергей от тихого покачивания. Голова раскалывалась, слегка подташнивало. Сергей лежал на полке в каюте парохода. В иллюминаторы проглядывало раннее утро. Рядом на таких же полках спали Эдвард и два его дружка. Сергей понял: «Его напоили и притащили на пароход. Сейчас он уже подходит к Северодвинску». При подходе к причалу Сергей растолкал ребят, и, понурые, они двинулись с парохода. Расставаясь, все решили отдохнуть и вновь встретиться в полдень. Эдвард привел Сергея в свое общежитие. В комнате на четверых три койки пустовали. Эдвард пояснил, что ребята уехали в отпуск. Наскоро сообразили чай и легли спать.

В полдень решили перекусить в ближайшей столовой. Вечером же эта столовая использовалась как ресторан. В раздевалке Сергей передал гардеробщику бескозырку, получил номерок. Зашли, заняли столик. Народу было много. Эдвард заказал обед и по паре стопок водочки по блату, «втихаря». Пообедали хорошо, Сергея даже немного развезло. Вышли, Сергей протянул гардеробщику номерок и взамен получил… кепку. Сергей возмутился:

— Вы что мне суете? Где моя бескозырка?

— Что сдавали, то и получайте, — отпарировал гардеробщик.

Эдвард потянул Сергея:

— Подожди, не кипятись. Сейчас все уладим.

Он привел директора столовой. Тот поговорил с гардеробщиком и пригласил Эдварда и Сергея в свой кабинет:

— Понимаете. Его облапошили лихие ребята, взяв почти новую бескозырку и сунув на вешалку свою кепчонку. Я могу конечно взыскать с гардеробщика стоимость бескозырки, но что это изменит сейчас. Да и получает он гроши, рука не поднимается взыскивать с него.

Эдвард согласился, а Сергея «успокоил»:

— Не беспокойся. За пару дней решим вопрос с приобретением другой бескозырки.

Вышли из столовой. Эдвард пояснил, что он договорился с директором столовой устроить встречу восьми его лучших дружков вечером в кабинете директора. Оказалось, что Эдвард был постоянным посетителем этой столовой и директор был одним из его любимых друзей. Слегка пошатываясь, Сергей и Эдвард шли по городу, и вдруг около одного из перекрестков Сергей увидел знакомого офицера — старшего лейтенанта, руководителя практики судомехаников в Северодвинске. Офицер тоже узнал Сергея, но виду не подал, прошел мимо. Сергей представил, как он выглядит со стороны: в самоволке, в другом городе, пьяненький, одет небрежно, не по форме. Именно это будет в дальнейшем зафиксировано в личном деле Сергея.

Вечером в кабинете директора столовой собралась шумная компания. Гуляли весело, расслабленно. Обилие яств на двух столах поражало. Восторженно сыпались пожелания хорошо пройти военную службу и обязательно вернуться сюда, в Северодвинск. Расходились поздно вечером.

Эдвард остался весьма доволен прощальной встречей друзей. А Сергею заявил, чтобы остался еще на два дня с ним. Возражений не принимал, заявляя, что Сергею без денег все равно не уехать. Придя в общежитие, сразу же улеглись спать. Эдвард уснул мгновенно, а Сергей еще долго обдумывал создавшееся положение. Каждый проведенный здесь день лишь усугублял возможные последствия. Проснулся Сергей рано, около пяти часов утра, как будто что-то кольнуло его. Он вдруг вспомнил, что Толька Волосков, уезжая в отпуск, просил Сергея в случае чего оповестить его телеграммой в Котлас к родителям или в Северодвинск к Тамаре Хошевой и дал адреса. Толька часто выкидывал разные фортели и на всякий случай страховал себя. Наравне с другими бумажками Сергей хранил адреса в потайном кармашке. Сергей заглянул в кармашек — адреса оказались здесь. У Сергея мелькнула мысль: «Загляну к Тамаре, попрошу у нее денег на пароход и вернусь в Архангельск». Сергей потихоньку оделся, взял с тумбочки пачку папирос, мысленно попрощался с Эдвардом, прося у него прощения, и вышел на улицу. Нужный дом нашел быстро, поднялся на второй этаж, позвонил. Через пару минут дверь открылась и… перед ним предстал Толька. Оба с изумлением смотрели друг на друга. Наконец Толька выдавил:

— Серега! Ты каким ветром оказался здесь?

— Не говори, Толя, долго рассказывать.

Тут появилась Тамара, и она еще более удивилась. Зашли в комнату, уселись на диван и Сергей кратко изложил создавшуюся ситуацию. Тамара всполошилась, захлопотала:

— Ты, Сережа, не спеши. До первого парохода еще сорок минут. Мы успеем спокойненько попить чаю. Здесь до пристани пять минут ходу.

Оказалось, что Толька последние дни отпуска решил провести у Тамары и уже второй день находился здесь. Посидели, поговорили. Толька проводил Сергея, купил ему билет, попрощался. Вскоре Сергей уже был в Архангельске. В училище пришлось писать объяснительную записку, в которой изложенное было далеко от истины.

Ребята возвращались с каникул. К этому времени в отремонтированном здании во всем наблюдались чистота и порядок: опрятные кубрики с новыми матрацами, белоснежным бельем, покрашенными тумбочками; обновленные хозяйственные и туалетные комнаты, коридор. Здание выходило глухим торцом на улицу А. Гайдара. Сергей выбрал кубрик на втором этаже угловой комнаты, из окна которой хорошо просматривалась улица. Он раньше всех перешел из физзала в отремонтированное здание и мог по душе выбирать любой кубрик. С приездом ребят сразу стало шумно и весело. Некоторые из ребят привозили из дома для Сергея шерстяные носки, перчатки, варенье, разные булочки, конфеты, приговаривая, что это обязательно просила передать ему их мать. Сергей отнекивался, старался не брать, но ребята упорно совали ему в руки подарки. Вскоре они даже в тумбочку не стали вмещаться. Сергею было стыдно, но и трогала забота ребят, и он порой едва сдерживал слезы благодарности.

Начался последний учебный год в училище. Для Сергея он мог закончиться в считанные дни. В начале сентября, в субботу вечером, Сергея и старшину Вовку Куликова вызвали в канцелярию командира роты. Он предупредил, чтобы они остались в роте на весь вечер, так как их вызовут на педсовет училища. Там будет решаться вопрос об исключении Сергея из училища. Выйдя из комнаты, Куликов проворчал:

— Вот и достукался ты, Серега. И все из-за своей глупости. Чтобы тебе ни говорили, как бы ни упрашивали, наказывали — все как о стенку горох. И чего добился? Да и я как дурак: все ушли в увольнение, а я должен торчать здесь вечер, пропускать очередную тренировку в клубе. А, черт с ней, с этой тренировкой — за тебя обидно.

В ожидании каждый занялся своим делом. Сергей уселся в комнате командира роты, листая учебник шахматной игры и изредка поглядывая на окна административного здания училища, где проходил педсовет. Прошел час, стало темнеть. В окнах комнаты педсовета зажегся свет. Сергей особенно не волновался. Он знал, что когда-то эта история должна закончиться и чем быстрее, тем лучше. Что будет, то будет. Пошел уже третий час ожидания, а их все еще не вызывали. И вдруг свет в комнате погас. Сергей понял, что решение его вопроса откладывается.

Учеба шла своим чередом, как будто ничего и не случилось. Почти все предметы на четвертом курсе были непосредственно связаны с судостроением и флотом. Так, занятия по корабельному вооружению вел сам начальник училища А. В. Григорьев. В середине сентября после очередного занятия он попросил Мугандина остаться. Разговор зашел о механической мастерской. Григорьев интересовался жизнью Сергея до поступления в училище, его родственниках, дальнейших планах. Разговор затянулся. Так задушевно с Сергеем не разговаривал еще ни один взрослый мужчина. В конце беседы Григорьев сказал:

— Давай, Мугандин, мы с тобой решим так. Через неделю у вас начинается месячная практика на заводе «Красная кузница». Я освобождаю вас от практики на десять дней. За это время вы должны сдать зачет по механической мастерской. Согласны?

— Согласен, — промолвил Сергей.

— Вот и хорошо. Я думаю, что у вас все уладится, — заключил Григорьев.

Через неделю Сергей появился в механической мастерской. Зашел в кабинет начальника, где кроме него находились трое мастеров.

Начальник не удивился:

— А, Мугандин, наконец-то явились! Так, будете сдавать зачет?

— Буду, — пробурчал Сергей.

— Прекрасно. Для начала сделайте нам кровельные ножницы, а потом видно будет.

Сергея это задание удивило. А почему не гайку? Изготовить ножницы довольно сложно. Даже умелые ребята с трудом справлялись с таким заданием. Сергей возражать не стал, чувствовал — бесполезно. На следующий день Сергей приступил к работе. Первым делом взял в инструментальной готовые ножницы для образца. И тут к нему подошел мастер кузнечного дела:

— Давайте, Мугандин, я помогу вам. Выковать заготовки довольно сложно. Выберите нужную полосу железа и приходите в кузницу. Будете у меня молотобойцем.

Удачно выковали заготовки для ножниц, и Сергей приступил к их обработке. За его работой мимоходом следил мастер слесарного дела. Когда дело дошло до заточки режущей кромки, мастер сказал:

— Я заточу вам лезвия. Неправильная заточка может свести на нет всю работу.

Сергей это понимал и с благодарностью согласился с мастером. А уж довести до конца обработку ножниц большого труда не составляло. Наконец все готово и Сергей принес ножницы в кабинет начальника. Здесь же оказались и мастера. Принесли кровельное железо. Начальник сам стал его резать:

— Вот видишь, Мугандин, можешь же делать хорошие ножницы. Как, мастера, принимаем его изделие?

— Принимаем, — заулыбались мастера.

— А теперь, Мугандин, приступайте к изготовлению гайки, — промолвил начальник.

Сергея и мастеров это указание крайне удивило. Сергей молча удалился из кабинета.

На следующий день утром Сергей опять был в мастерской. Он приступил к изготовлению гайки. Здесь помощи со стороны не требовалось. Через день гайка была готова, и он понес ее к начальнику. Здесь опять заседала «комиссия».

Начальник тщательно измерил гайку штангенциркулем, накрутил на приготовленный болт, заулыбался:

— Молодец, Мугандин! Можете хорошо работать, если захотите. Ну как, товарищи, ставим ему зачет?

— Ставим! — дружно подхватили мастера.

Начальник и мастера поочередно пожимали Сергею руку и поздравляли его с успешной сдачей долгожданного зачета. Выйдя же из мастерской, Сергей не смог сразу осознать и оценить случившееся. Это осознание пришло позже.

Через некоторое время, когда все уже улеглось, Сергей встретился с комсоргом училища курсантом судомеханического отделения. Разговорились, и тут комсорг вспомнил то злополучное для Сергея заседание педсовета, на котором он присутствовал. Шло обычное заседание с обсуждением учебных и хозяйственных вопросов в новом учебном году. Уже после первого часа все устали. Сделали пятиминутный перерыв и продолжили заседание. К концу второго часа выдохлись, зашумели. И тут начальник училища А.В. Григорьев произнес:

— Тише, товарищи, кончаем. Еще только один маленький вопрос, который мы решим быстро. Вопрос стоит об исключении из училища курсанта Мугандина.

И тут наступила гробовая тишина. А через пару минут со всех концов посыпалось:

— Как? Мугандина? За что?

Григорьев разъяснил ситуацию с зачетом по механической мастерской и самовольной отлучкой Мугандина в Северодвинск. Этого достаточно для исключения. Мол, ему и так делали поблажку, между тем как других за неуспеваемость исключали уже с первого или второго курса. Это не убедило педагогов. Они вразнобой выставляли положительные качества курсанта Мугандина.

— Мне особенно понравилось выступление преподавательницы физкультуры, — заметил комсорг. — Она сказала:

«Я после отпуска зашла сразу же в училище проверить подготовку физзала к учебному году. Открыла дверь, гляжу: среди вороха матрацев, уткнувшись в тюфяки, горько плачет Мугандин. Я тихонько прикрыла дверь, зашла к дежурному офицеру, спросила:

— Почему курсант Мугандин находится здесь, а не на каникулах?

— А вы разве не знаете, что его уже третий раз лишают каникул из-за неуспеваемости?

— Но ведь, наверно, мать и отец беспокоятся о нем?

— Нет у него ни отца ни матери. Он детдомовский».

На педсовете физрук продолжала:

«Я была ошарашена услышанным. Что-то мы пропустили с Мугандиным. Да, ему уже двадцать лет и он не мальчик, вполне взрослый мужчина, и поблажки ему не нужны. Но он воспитанник училища, а мы не просто педагоги, а и воспитатели. Поговорил ли кто-либо с Мугандиным всерьез о его положении? Я думаю, товарищ Григорьев, поговорите с Мугандиным как мужчина с мужчиной, а потом решим, как быть».

Все согласились с этим предложением, и на этом закончили заседание.

Зимой Сергей с особым рвением взялся за учебу и организацию шахматных турниров. К этому времени ему уже был присвоен второй разряд по шахматам и выдано удостоверение судьи. Рвение же в учебе объяснялось желанием поступления в институт. Пока об этом он не распространялся, но настойчиво изучал дисциплины, по которым могут быть вступительные экзамены.

Зимняя сессия прошла для Сергея успешно, и ему наконец-то предоставили каникулы. Однако он никуда не поехал. В детдом он уже давно путь закрыл, а ехать в брату на незначительное время холодно, да и средств необходимых не было. Зимой и другие курсанты, у которых далеко жили родители, часто на зимние каникулы оставались в училище. Здесь хорошо отдохнуть было вполне возможно. Как-то в роту заглянул корреспондент газеты «Морской флот». Ему срочно требовался снимок из жизни курсантов — как они проводят каникулы. К его приходу в роте оказалось свободными шесть-семь курсантов. Сделали несколько разнообразных снимков: катаются на лыжах по реке, слушают музыку, проводят сеанс одновременной игры в шахматы, выполняют физкультурные упражнения. Через неделю в газете появился снимок: «Курсант Архангельского мореходного училища, шахматист второго разряда С. И. Мугандин дает сеанс одновременной игры». Сергей гордился выбором именно этого снимка. В эту весну команда Мореходного училища заняла первое место по шахматам в обществе «Водник». Команде торжественно вручили грамоту, некоторым из участников повысили разряды. Сергею присвоили первый разряд. Каждому из участников выдали по 60 рублей. Для Сергея это оказалось весьма кстати. Он почти всегда оказывался в безденежье. Стипендия в 80 рублей обычно быстро улетучивалась: взносы, долги, транспорт, куча мелких хозяйственных расходов, иногда покупка папирос. Сергей уже начал покуривать, покупая папиросы штучно. Да мало ли какие возникали расходы. Другим хоть в какой-то мере помогали родители, Сергею — никто. А о цветах и подарках девушкам и говорить не приходится.

На этот раз Сергей решил «шикануть», пригласить Тамару в «ресторан». Ресторан — конечно громко сказано: в Соломбале на площади Терехина находилась столовая, второй этаж которой вечером использовался как ресторан. Тамара с радостью согласилась, приоделась. Попутно купили любимые конфеты «Мотылек». И вот они за столиком с белоснежной скатертью, хрустальными фужерами, салфетками. Сергей дал Тамаре полную волю выбора блюд, вина. Позволили себе немного деликатесов, пили красное приятное вино, слушали музыку. Прокутили почти все деньги. Но вечером остались очень довольны. Гуляли по Соломбале. Сергей проводил Тамару домой. При этом он стал замечать, что местные парни косо смотрят на его ухаживания.

Сергей все чаще стал провожать Тамару домой, особенно в период наводнения. В это время связь между городом и Соломбалой осуществлялась небольшими пароходиками. Чаще за проезд приходилось платить Тамаре. Как-то после очередных проводов Сергей возвращался на пароходе. Выбрал укромное местечко на палубе. Однако кассирша, которая ходила по пароходу и принимала плату за проезд, заметила Сергея:

— Ваш билетик? Платите.

— У меня нет денег, — промолвил Сергей.

— Вот так! И вперед за него платила девушка, и обратно платить не хотите. И не стыдно?

Сергею было стыдно, и он стремился меньше пользоваться платными услугами. Даже однажды пошел в город по старому полуразрушенному мосту на окраине города. Это было далеко. Немного стало легче с проводами, когда навели наплавной мост через реку Кузнечиху. После очередных танцев на танцплощадке в Соломбале Сергей проводил Тамару домой и стал прощаться. И тут она заметила:

— Мне девчонки сказали, что местные парни тебя сегодня хотят проучить.

— Ну и что? — промолвил Сергей. — Уж как-нибудь за себя постою.

— Знаешь! А давай я тебя провожу, тогда знакомые мне парни тебя не тронут.

— Ну вот еще что выдумала! Я пошел.

И тут неожиданно Тамара вцепилась за фланелевку Сергея и слезы градом полились с ее глаз:

— Не пущу! Я знаю — они изуродуют тебя!

Сергей впервые видел Тамару плачущей и сердце его дрогнуло, он сдался:

— Ладно. Успокойся. Пойдем, но это в первый и последний раз.

Тамара подхватила Сергея за руку, прижалась, и ее лицо, залитое слезами, вдруг озарилось радостной улыбкой.

При подходе к мосту Сергей заметил трех знакомых парней, которые пристроились сзади. Прошли мост, свернули на набережную и пошли к училищу. Парни немного в стороне следовали за Сергеем и Тамарой. Уже при подходе к училищу Сергей распрощался с Тамарой. Она чмокнула Сергея в щеку и побежала к парням. Через несколько шагов Сергей оглянулся — Тамара колотила кулачонками по спине одного из парней. Все парни смеялись. Сергей успокоился: «Значит с Тамарой все будет в порядке».

В дальнейшем, чтобы «не дразнить гусей», да и парни видимо смирились, Сергей стал реже ходить на танцплощадку в Соломбале. Со временем все как-то уладилось. Да и забот с весной прибавилось — предстояла защита дипломных проектов. Сергею утвердили тему: «Проект реконструкции гидрографического судна». Это судно уже давно стояло на берегу завода «Красная кузница». Как завод, так и Гидрографическое управление были заинтересованы в скорейшем ремонте судна. Пока Сергей тщательно осматривал судно, пробивал волокиту с заводом и гидроуправлением по оформлению документации и допуска, пролетело две недели. В конце концов выяснилось, что в Гидрографическом управлении есть только один чертеж верхней палубы, остальные необходимые чертежи утеряны. Нужно было делать замеры обшивки и других конструкций судна, нужен помощник для замеров. А где его взять? Прошло три недели, а проект не продвигался. Руководитель проекта детально ознакомился с положением дела и изменил тему проекта на избитую — «Проект строительства сухогрузного судна». Если ребята уже далеко продвинулись в работе над проектами, то Сергей по существу только начинал. Чтобы ускорить работу, руководитель проекта попросил курсанта Юрия Спирова помочь Сергею с чертежами. Да и сам Сергей на время забросил гулянки, увольнения, просиживал до позднего вечера над расчетами и чертежами. Как-то в один из таких вечером Сергей оставался в кубрике с двумя уже возвратившимися из увольнения ребятами. И тут вбегает Вовка Коншин:

— Серега, собирайся. Тебя Тамара ждет на улице. Она боится одна возвращаться домой.

Оказалось, что Тамара с подружками собралась на танцы в Строительный техникум, который размещался в старинном, екатерининских времен, каменном здании рядом с территорией Мореходного училища. К концу вечера подружки незаметно разбежались и Тамара осталась одна. Тут она заметила знакомого курсанта Коншина и попросила его вызвать Сергея. Сергей ворчал и никак не хотел в поздний вечер куда-то собираться. А Коншин торопил, открыл окно и крикнул:

— Тамара, подожди! Сергей сейчас выходит!

Сергей поспешно одел чьи-то брюки и бушлат, с трудом перелез через забор и появился перед Тамарой. Она так и прыснула:

— Ой, Сергей, на кого ты похож? Истинно комик!

Она смеялась от души и никак не могла остановиться, Сергей же стоял как пришибленный, оглядывая свой неряшливый вид и злясь за вынужденное провожание. Тамара же подбежала к нему, схватила за руку:

— Ну, не сердись. Девчонки уговорили меня пойти на танцы. Тебя же я не хотела беспокоить, знала, что ты очень занят. А тут в конце вечера привязался ко мне какой-то парень и решил провожать меня. Здесь я и увидела Коншина.

Постепенно Сергей успокоился и за разговорами незаметно пролетело время. Вот уже и дом Тамары. Сели на крылечке, прижались друг к другу и потихоньку ворковали. И тут стал слышен звук подтягивания гири настенных часов. Это был условный знак матери, что пора расставаться. Тамара быстро вскочила, чмокнула Сергея в щеку и скрылась в сенях. Сергей от неожиданности постоял минутку и поплелся обратно в училище. И подобных выходок от Тамары можно было ожидать где угодно и когда угодно.

Как быстро летит время! Вот и наступила завершающая пора четырехлетнего обучения. А впереди — пока полная неясность. Последние экзамены по военной подготовке открывали путь к военной стажировке. Защита же дипломных проектов завершала подготовку специалистов морского флота. Вот и у Сергея появился первый диплом, в котором ему присваивалась квалификация техника-судостроителя, датировался он 23 июля 1951 года. Торжественное вручение дипломов вылилось в радостный и в то же время немного грустный праздник. Нужно было задумываться и о дальнейшей судьбе. Как быть? Работать или работать и учиться. Некоторые курсанты решались продолжать учебу в высших учебных заведениях. В группе Сергея двое курсантов — Юрий Синайский и Виктор Шарапов — закончили учебу с отличием, и их без вступительных экзаменов рекомендовали с осени перевести во Владивостокское высшее мореходное училище. Они дали согласие на дальнейшую учебу. И еще пять курсантов: B. Ангелов, Н. Мартынов, С. Мугандин, В. Третьяков и В. Харламов — решили поступать в заочные институты. Конечно, хотелось продолжить учебу по выбранной специальности. Ранее закончившие училище курсанты выбирали Ленинградское высшее мореходное училище имени C. О. Макарова. Но поступить туда было сложно: много желающих, трудные экзамены, жесткие требования, да и накладно учиться в далеком городе. Некоторые ребята из уже поступивших советовали так: поступить в местный технический институт и проучиться в нем два года, а потом перевестись на третий курс высшей мореходки. Это разрешалось и было для некоторых ребят более приемлемым. По этому пути решили продолжить учебу Ангелов, Мугандин и Харламов. При Архангельском лесотехническом институте находился филиал Всесоюзного заочного лесотехнического института (ВЗЛТИ), функционирующий при Ленинградской лесотехнической академии. Мартынов и Третьяков подали заявления в другие институты. Начавшиеся каникулы пришлось использовать для подготовки и сдачи вступительных экзаменов. Сергей успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс факультета механической технологии и древесины ВЗЛТИ.

Тамара, как всегда, на лето уезжала пионервожатой в пионерский лагерь. И на этот раз, когда Сергей освободился от сдачи экзаменов, она упросила Сергея на завершающуюся неделю поехать с ней лагерь. Сергею трудно было ей отказать, и он согласился. С каким радостным настроением ехала Тамара на пароходе с вырванным ею из города Сергеем в Нижнюю Койдокурью. Рядом с помещениями лагеря находился сеновал. В нем-то и поселился Сергей по приезде в лагерь. На следующий день подружка Тамары, тоже пионервожатая, Лена собралась в деревню Кехта, в четырех километрах от Нижней Койдокурьи. Она предложила Тамаре и Сергею пойти с ней, тем более что ее пригласил ухажер Колька Борисов, однокурсник Сергея. После завтрака втроем пошли по прибрежным лугам в сторону Кехты. Какие здесь просторы! Шириной в несколько километров вдоль Северной Двины тянутся заливные луга. Кое-где скошена трава и стоят стога сена, а во многих местах колышется нескошенная, до пояса, трава. Упадешь в нее и тебе кажется, что ты один в этом волшебном изобилии трав и в необъятном просторе голубого неба. Лишь стрекот кузнечиков, чирикание птиц и далекий гудок парохода прерывают тишину.

На полпути отдыхающих догнал возвращавшийся в Кехту грузовик. Девчонки замахали платочками, и шофер остановил машину. Быстренько все забрались в кузов, и вскоре они уже были в Кехте. У дома, где Лена бывала не первый раз, приехавших с удивлением встретил Коля. Вот уж он не ожидал встретиться здесь с Сергеем. Николай приехал в деревню навестить свою тетю. Хозяева встретили гостей с радостью. Угощали всем вкусным, что было в доме. Вечер провели чудесно. Коля проводил приехавших до околицы:

— У вас чудесный проводник и я спокоен, что вы благополучно вернетесь в лагерь.

И действительно, возвращались не лугами, где уже лежал туман, а напрямик, лесом. Здесь было сумрачнее, но зато путь короче. В лагере Тамара пошла на сеновал вместе с Сергеем и никак не хотела уходить в свою спальню. Сергей уговорил ее остаться, и они впервые вместе улеглись спать. И такое блаженство охватило их, что они до полуночи не сомкнули глаз и лишь под утро мгновенно затихли крепким сном. Последние дни в лагере были суматошными. Нужно было все необходимое имущество упаковать отдельно для отправки пароходом или машинами. Сергей уже стал «своим» и помогал во всех приготовлениях. И ему для дальнейшей поездки требовался чемодан. Вместе с Тамарой пошли в сельский магазин. Здесь оказались лишь большие чемоданы, хотелось же немного поменьше. Укладывать Сергею в большой чемодан было нечего. Но Тамара уговорила:

— Когда еще ты соберешься. Времени у тебя на сборы в обрез. Так что бери что есть.

Пришлось купить. А на другой день лагерь торжественно закрывался. Уже в полдень ребята и обслуживающие работники шли по лугам к пристани. Скарб и имущество везли на машине. На пристани ее разгрузили. Вскоре подошел пароход. Погрузились, разместились и поплыли вниз по реке к городу. Сергей с Тамарой сидели на корме, любовались рекой, обсуждали дальнейшие планы. Теперь уже в судьбе обоих намечались крутые повороты.

ЯЛГУБА, СОЛОМЕННОЕ

Сергей уже два года лелеял мечту встретиться с братом. И все время по каким-либо причинам такая встреча откладывалась. Последняя надежда намечалась на теперешний отпуск. Но от него осталось только десяток дней. К 1 сентября нужно обязательно быть в училище. И Сергей решился: пусть ненадолго, но обязательно повидаться с братом. Он заранее письмом предупредил брата о примерном дне приезда. Брат же давно сообщал Сергею, что сразу после его приезда придет к Мугандиным в Соломенное.

Сергей выбрал для отъезда день, когда уезжали Юрий Синайский и Витька Шарапов, чтобы их проводить. Сообщил и Тамаре о времени своего отъезда. Она заверила, что обязательно проводит его. И вот как в старой записной книжке Сергея описывается этот отъезд: «В 20.30 22.08.51 г. уехали во Владивосток Витя Ш. И Юра С. Перед дорогой немного «клюнули», попрощались по-христиански и разошлись. Остался на вокзале один ждать своего поезда. Томка, Томка, я так ждал тебя, но ты в самый для меня тяжелый момент не пришла. Этого я тебе никогда не прощу. Ты предпочла лучше идти в театр, в кино или на танцы, чем проводить меня. Ну что ж, видимо, тебе все это дороже, чем я. Билет достал за 5 минут до отхода поезда. До Обозерской все спал. В Обозерской провел всю ночь за картами. Потом сел на поезд Вологда — Мурманск и благополучно прибыл в 22.30 в Беломорск, где и сижу».

Более подробно обстоятельства складывались следующим образом. С билетами действительно было трудно. Но все же удалось достать буквально перед отходом поезда без указания номера вагона. У входа в общие вагоны было не протолкнуться. Сергей со своим большим чемоданом метался от вагона к вагону. И тут из одного окошка услышал:

— Эй, морячок, что ты мечешься со своим чемоданищем. Разве с ним попадешь в вагон? Давай его сюда. А без него протолкнешься.

Это кричал из вагона солдат. А, была не была. Сергей подал ему через окно чемодан и ринулся к входу в вагон. Хоть и с трудом, но Сергею все-таки удалось втиснуться в вагон, а затем протолкаться до купе, где разместился солдат. Отдышался, познакомились. Солдата звали Колей. Он только что демобилизовался в звании сержанта и возвращался домой в город Медвежьегорск. Сергей кратко рассказал о себе.

— Вот и прекрасно, — воскликнул Николай, — вдвоем ехать веселее.

До станции Обозерской успели немного поспать, и тут предстояла пересадка. Еле нашлось место посидеть на вокзале. Здесь уже не до сна. Нашли еще двух партнеров и уселись играть в карты. Дождались своего поезда, доехали до Беломорска, и здесь опять предстояла пересадка. Приехали поздно вечером, зашли на вокзал, уселись. И тут Николай встрепенулся:

— Что же мы тут сидим. У меня же родная тетя живет в городе. Я ей обещал, что, возможно, заеду. Правда, топать от станции километра полтора. Да уж ладно.

Вышли из вокзала. На площади толкалось несколько парней, среди них солдат. Видно, что он ждет кого-то. Колька подошел к нему:

— Привет, служивый! Кого ждем?

— Привет. Второй день приезжаю почти к каждому поезду. Встречаю офицера из отпуска. Писал, что в эти два дня должен приехать. Опять не приехал.

— Слушай, кореш, может, подбросишь нас до города?

— Конечно, какой вопрос. Садитесь.

Он подвел Колю и Сергея к джипу. Уселись. Николай назвал адрес. Доехали быстро, поблагодарили солдата и подошли к небольшому деревянному дому. Николай постучал в дверь. Открыли сразу. Старая женщина развела руками, лицо озарилось счастливой улыбкой, губы дрогнули:

— Коленька, светик ты мой, приехал. Как долго я тебя ждала и уж не надеялась вскоре увидеть. А все готовилась к встрече. Что же это я? Заходи. А это кто с тобой? Товарищ?

— Да, тетя Дуся, это мой друг Сергей. Вместе едем. Наш поезд будет только в семь утра.

Зашли в дом. Прошли сени, небольшую прихожую с кухней, оказались в большой комнате. Сбоку находилась еще комнатка, видимо спальня. В комнате было жарко. Женщина сразу же захлопотала. Поставила самовар, стала вынимать из русской печи разные кушания и накрывать на стол. Вскоре самовар вскипел, и Коля торжественно водрузил его на стол. Тетя Дуся достала разные варенья и соленья, графинчик с водочкой, какую-то наливку. И вот уже стол ломился от яств. Разговорам не было конца. Ребят разморило. Тетя постелила матрацы прямо на половики, взбила подушки, принесла одеяла. Николай и Сергей уснули мгновенно. Лишь под утро Сергей на минуту раскрыл глаза и заметил, что тетя Дуся все еще сидит за столом и, подперев щеку, с умилением смотрит на спящих. Видимо, так и не ложилась спать. Разбудила она гостей около пяти утра. Мужчины наскоро позавтракали, собрались, тепло попрощались с хозяйкой. Николай пообещал тете приехать к ней с матерью через пару месяцев. Пешком дошли до станции и уже через несколько минут сидели в поезде. Днем доехали до Медвежьегорска. Здесь Сергей и Николай распрощались. На всякий случай обменялись адресами. Оба были рады совместной поездке.

Вечером подъезжали к Петрозаводску. Трудно передать то волнение, которое охватило Сергея с приближением к городу детства. Выйдя из вагона, Сергей еще несколько минут стоял на перроне, рассматривая до боли знакомые места. Рядом на автовокзале он сел в автобус, следующий до Соломенного. Автобус проезжал по знакомым улицам мимо детского дома, гостиницы, детской больницы, лесопильного цеха. В Соломенном Сергей сразу не пошел к своим знакомым, а уселся на скале, на краю дороги с видом на поселок и озеро. Десять лет! Прошло ровно десять лет, как он спускался с этого места к пристани, садился в баржу, увозившую его в неизвестность. Какие крутые повороты произошли в его судьбе за это время. Уезжал хиленьким парнишкой, возвратился стройным парнем с законченным техническим образованием и перспективой на будущее. Тяжело чувствовать, что нет уже рядом отца, и лишь возможность вскоре увидеть брата успокаивала. Как все кругом знакомо и почти не изменилось: школа, клуб, парк, лесопильный завод, спуск к озеру, пристань, паром! Долго сидел Сергей. Даже некоторые прохожие, заходившие в магазин, с удивлением смотрели на морячка с большим чемоданом, сидевшего на краю дороги.

Стало смеркаться. Пора идти. Сергей встал, подхватил чемодан, спустился к озеру. Не дожидаясь парома, сел в лодку и переплыл на другой берег узкого пролива. По заученному адресу легко нашел нужный дом. Через калитку прошел к дому, зашел в открытые сени. Дверь в комнату была закрыта. Постучался. Почти сразу послышался голос:

— Кто там?

— Я, — ответил Сергей.

— Сережа? — И дверь отворилась.

Сергей вошел. Низенькая старушка всплеснула руками, бросилась на шею, прижалась, запричитала:

— Приехал! Наконец-то приехал! Как мы заждались!

Сергея удивило: как она его узнала? По голосу, или увидела в окне, или по письмам, в которых он обещал вскоре приехать, или по высланной им фотографии?

Из соседней комнаты почти сразу выкатились три девицы. Самая бойкая из них воскликнула:

— Сережа? Вот ты какой! А мы давно ждем тебя. Меня зовут Надя, а это сестренки Нина и Таня. А вот Кати сейчас нет. Ее от завода направили в колхоз на разные работы почти на месяц. А вот и наша мама, Анастасия Егоровна, или часто ее зовут просто тетя Настя. Вот и познакомились.

В комнате сразу стал шумно. Наперебой сыпались вопросы. Сергей еле успевал отвечать. Тетя Настя всполошилась:

— Ну что вы, балаболки, накинулись на человека. Он только что с дороги, устал, да и голоден, наверное.

Все засуетились. И вскоре на столе пыхтел самовар, появились творог, ватрушки, часть рыбника и еще разная снедь. Чаепитие было долгим. Здесь беседа велась уже спокойно. Засиделись допоздна. Сергея уложили спать в отдельной комнате. Он заснул мгновенно и проспал почти до девяти часов утра. В доме было тихо. Сергей вышел в кухню, там за столом сидела тетя Настя:

— Сереженька, проснулся? Устал, бедный. А я боюсь разбудить тебя. Девчонки же давно убежали на работу. Обещали в обед забежать домой. А ты умывайся и садись за стол. Я быстро сейчас все приготовлю.

За чаем, уже в более спокойной обстановке, Сергей и тетя Настя рассказывали друг другу о перепетиях в их жизни за последние десять лет. Ее семья и семья отца Сергея были в дальних родственных отношениях. Но тесной связи между не было. Так что ни Сергей, ни дочери тети Насти не виделись и не знали друг друга. Лишь сама тетя Настя знала и видела Сергея в детстве, и то очень смутно, так как Сергей в Соломенном жил слишком мало. О своем муже тетя Настя не распространялась. Ее вместе с четырьмя дочерьми в начале войны в числе первых эвакуировали в Архангельскую область. Здесь почти пять лет они работали на строительстве, а затем на обслуживании железной дороги Обозерская — Беломорск. В 1946 году вернулись в Соломенное. Сейчас все четверо дочерей работают на лесопильном заводе. Трое из них, как говорят, старые девы. Лишь младшая, Катя, видимо, вскоре выйдет замуж. Тетя Настя — домохозяйка и едва успевает всех обиходить и следить за домом. Дом у них свой, с огородом, почти на берегу озера. В доме свободные сени, обширная кухня со столовой, плита, две отдельные комнаты. Живут в достатке, на судьбу особо не жалуются.

Скупо рассказала тетя Настя и о Мите. Живет он неважно. Работает в Ялгубе почтальоном. Пять раз в неделю ездит на почту в Соломенное. Почти каждый раз на обратном пути около двух часов заезжает к тете Насте, обедает и возвращается в Ялгубу. К этому времени она готовит обед ему и дочерям, если им иногда вздумается пообедать дома. А так обычно обедают в столовой на заводе. И сегодня они обещали заглянуть. Мите же о вашем приезде они не скажут.

Тетя Настя стала готовить обед, а Сергей тем временем осматривал дом, участок, окрестность. В начале второго часа пришли на обед все трое сестер. Сергей сидел у окна и смотрел на улицу. Перелистывал книгу и старался скрыть свое волнение. И вот на дороге показалась двуколка. Еще издали Сергей узнал Митю, вышел через калитку на улицу. И тут Митя увидел Сергея. Он какое-то мгновение приглядывался, а потом соскочил с повозки и, как бы прихрамывая, подбежал к Сергею, на миг взглянул на него и уткнулся во фланелевку, обхватив Сергея руками. Сергей обнял его за плечи и почувствовал, что они вздрагивают. Митя беззвучно плакал. Сергей сам еле сдерживал слезы. Тетя Настя и сестренки молча смотрели на встречу братьев и смахивали слезы руками. Надя вовремя успела подхватить оставленную лошадь и привязать ее к изгороди. Сергей осторожно повел Митю в дом, все тронулись за ними. На столе уже ждал всех обед. Молча пообедали, лишь изредка перебрасываясь словами. Девицы поспешили на завод. Сергей и Митя остались с тетей Настей. Понемногу все успокоились и старались отвлечься деловыми вопросами. Примерно через час Митя и Сергей стали собираться в путь. Тетя Настя снабдила их едой, а Сергею сказала:

— Ты, Сереженька, долго в Ялгубе не задерживайся. Приезжай к нам. Все же здесь тебе будет удобнее.

Подправив упряжь, Сергей и Митя сели рядом на облучке, помахали тете Насте и двинулись в путь. Проехали околицу поселка и, миновав кладбище, ручей, окраину деревни, углубились в лес. Ехали медленно по узкой извилистой дороге. Спешить было некуда, и братья смогли вдоволь наговориться. Митя очень скупо поведал Сергею о своих мытарствах за первые пять лет после смерти отца. Ему в военные и первые послевоенные годы пришлось очень туго: ни образования, ни специальности, ни физической силы, ни жилья и имущества, ни друзей и знакомых. Даже на черновые работы его брали неохотно. Так он и мотался по станциям и ближайшим к железной дороге поселкам. И лишь в начале 1947 года с трудом добрался до Соломенного. Здесь все же было легче среди дальних родственников и друзей, в родных местах. Но барак, в котором он жил с отцом, то ли разрушили, то ли сгорел. И он опять остался без жилья. И тогда решил поселиться в Ялгубе. Здесь ему сразу предложили работу почтальона. Рядом с пристанью в небольшом каркасном домике выделили ему комнатку. Вот уже четвертый год живет он в ней.

Хоть и медленно ехали, дорога показалась недолгой. Сергей восхищался постоянно меняющейся красотой природы. Стройный сосновый бор сменялся сумрачной чащей разлапистых елей, то слева поднимались отвесные скалы, то дорога шла мимо песчаных отмелей озера. Крики чаек с озера сопровождались дробным постукиванием дятла или отголосками кукушек в лесу. Небольшие полянки покрыты густой травой. И кажется, что воздух звенит. Наконец подъехали к губе, на другом берегу которой раскинулась деревня Ялгуба. Между двумя берегами действовала паромная переправа. Дождались парома, переправились. Митя поехал к почте, а Сергей пошел к пристани. Здесь он уселся на лавочку и предался воспоминаниям давнего пребывания в Ялгубе в пионерском лагере.

Через полчаса Митя освободился и пришел к пристани. Вместе зашли в домик, Митя открыл незатейливый висячий замок, вошли в комнату. Сергей ужаснулся. Это не комната, а каморка. Железная кровать с тощим матрацем, тумбочка, табуретка, в углу вешалка из набитых в стену гвоздей, внизу небольшой сундук — вот и все убранство комнаты. Митя виновато смотрел на Сергея и разводил руками:

— Вот так, братик, и живу. Все думаю обустроиться, но негде, да и не на что. Обещают дать комнату получше, но затягивают.

Вышли на улицу, уселись на пристани. Митя подробнее рассказывал о своем житье. В этом домике, в другой, более просторной комнате живет одинокая женщина с маленьким парнишкой. Летом она охраняет небольшое хозяйство пристани, обслуживает пароходы и подрабатывает дояркой в колхозе; зимой же работает только дояркой. Она на небольшой общей кухонке иногда готовит немудреную еду и Мите, прибирает его комнатку. Митя редко обедает в деревне, больше чаевничает. Обедать же старается в столовой в Соломенном, белье же сдает в прачечную. Заработок у него скудный, приходится прирабатывать ремонтом обуви.

Соседка с парнишкой пришла поздно, удивилась, увидев Сергея. Познакомились, прошли в ее комнату, уселись за стол. Евдокия, так звали соседку, скипятила чайник, собрала простенькую еду, пили чай. Митю она жалела, немного помогала ему, сетовала на его нерасторопность. Спать легли поздно. Евдокия принесла для Сергея матрац и постелила ему на полу рядом с кроватью Мити. Сергей по натуре был неприхотливым и его вполне устраивала такая ночевка. Да и не век же ему здесь быть. Переночевали благополучно. На другой день, в субботу, Мите не нужно было ехать в Соломенное и они с Сергеем пошли навестить Новожиловых. Семья Новожиловых — Феодосья, ее муж Иван, двое парнишек, Витя и Саша, — жили в просторной избе с хозяйственными пристройками. Непререкаемой хозяйкой дома была Феодосья. Встретила она гостей с напускной радостью. Более искренними были Иван и ребята. За общим столом толковали допоздна. Феодосья рассказывала о житье и эвакуации. Ей с двумя ребятишками и несовершеннолетней Маней было конечно нелегко. Ее низенький, хиловатый муж по состоянию здоровья в армию не призывался. И это обстоятельство несколько облегчало жизнь на чужбине, в глухой деревушке. Но Маню не смогли уберечь. Суровая зима, легкая одежонка, недостаточное питание, непосильные заботы по хозяйству, несвоевременная помощь врача сгубили Маню. Так и осталась она там, в чужой стороне, навеки. Жаль, очень жаль Маню.

Вечером, когда Митя и Сергей стали собираться, Феодосья всполошилась:

— Нет, никуда вы не пойдете. Будете пока жить здесь. Митя, не тесниться же Сергею в твоей комнатушке? Да и ты все время будешь в разъездах. Не мотаться же ему с тобой. А здесь он будет с нами.

Митя поежился, но согласился. Да и к лучшему. Посидели еще. Затем Феодосья постелила им постель в сенях. На сеновале было душно, здесь же более прохладно. Сергея это вполне устраивало. И потекли денечки отдыха в деревне. Утром Митя радостный уезжал в Соломенное и днем радостный возвращался в Ялгубу с разными новостями и покупками. Сергей помогал по хозяйству Ивану. Большую же часть времени проводил с ребятами Новожиловых: ездили на рыбалку, ходили в лес по грибы и ягоды. Много ягод, особенно брусники, было на дальних вырубках. Витя и Саша хорошо знали эти места, но одни ходили редко, боялись. Два раза с Сергеем наведывались они в эти места. Выходили рано утром, брали с собой домашний хлеб и молоко. В полдень делали в тени привал, обедали. Как-то Витя, жадно глядя на курящего Сергея, попросил:

— Дядя Сергей, дайте нам пару папиросок?

— Что? Вы уже курите? Вам еще около тринадцати. И как мать на это смотрит? — спросил Сергей.

— Что вы? Мать категорически не терпит курящих, даже чтобы запаха в доме не было. Мы же втихаря иногда балуемся где-нибудь в укромном местечке, мать не знает.

Сергей поежился, но дал ребятам пару папиросок. Одну они по очереди раскурили, другую припрятали. Закашлялись, но форс держали. Вернулись в деревню с полными корзинками ягод и с десятком хороших грибов.

Начались осенние празднества. Почти в каждой деревне свой день праздника. Как-то утром Феодосья сказала:

— Сегодня пойдем к своим знакомым в Соломенное. Наряжайтесь, собирайтесь.

Еще с вечера были припасены разные незатейливые подарки, домашние шаньги, свежие овощи. Вышли все шестеро: Феодосья, Иван, Витя и Саша, Дмитрий и Сергей. На пароме к ним присоединились две женщины. Погода стояла прекрасная. Идти по узкой лесной дорожке было легко и радостно. Женщины с детьми как-то вырвались вперед, а мужчины же не спеша ковыляли сзади. За одним из поворотов дядя Ваня попросил:

— Сережа, давай-ка вместе покурим?

Сергей удивился:

— Вы же, дядя Ваня, не курите. Я вас никогда не видел курящим.

— Не говори, Сережа, приходится покуривать тайком, да еще и так, чтобы жена и духу не почуяла. Знаю, что и ребята этим балуются. Я пока особенно их не журю.

Мужчины закурили. Сергей наблюдал: с каким наслаждением дядя Ваня курил папиросу, аж завидки брали. Митя же не курил.

Время в пути прошло незаметно, вот уже показалось Соломенное. В первую очередь решили зайти к Мугандиным, к тете Насте. Здесь все кроме Кати оказались дома. Собрать праздничный стол удалось быстро. Начались обычные женские приветствия, пожелания, обмен подарками, расспросы, причитания. Мужчины вели себя более сдержанно. Ребята же уже через полчаса бегали на улице со знакомыми парнишками. Засиживаться особо не стали. Феодосья заторопила:

— Нам до вечера нужно еще побывать у своих родственников на другом берегу Соломенного, переночевать там, а с утра пойдем на Кирпичный поселок.

Тетя Настя настаивала:

— Пусть Митя и Сережа останутся здесь. Нам тоже нужно зайти к своим родственникам.

На том и порешили. Распрощались. Да и впрямь, дальние родственники Новожиловых были мало знакомы Мугандиным. Вскоре и Мугандины заспешили к своим родственникам. Далеко ходить не надо: они жили совсем рядом с домом тети Насти на самом берегу озера в ветхом домишке. Жили в этом доме тоже Мугандины: тетя Анна с мужем Семеном и двумя детьми, Володей и Галей. Их третий ребенок, Валя, уже вышла замуж и жила в другом конце поселка. Сергей впервые видел и этих родственников, подумал: «Запутаться можно». Весь вечер весело провели время за взаимными вопросами и ответами. Ночевать Митя и Сергей остались у тети Насти. Утром Митя на пароходе уехал в город, а оттуда уже в деревню. Его уговорили, чтобы Сергей остаток отпуска провел у тети Насти. Здесь ему будет веселее и уютнее. Митя же каждый день с работы будет заезжать на обед. Митя понимал, что Сергею не очень-то приятно жить в деревне на задворках у Новожиловых.

В Соломенном Сергей больше времени уделял мальчишкам — близким соседям тети Насти. Вместе ловили рыбу, играли в лесу, лазили по скалам. Раза два ходил с Катей на танцы в саду поселка.

Но вот уже и 1 сентября. К 3 сентября он должен вернуться в училище. Беда в том, что у Сергея не оказалось денег. Свои запасы он уже исчерпал, надеялся на Митю. Но, как назло, Мите задерживали зарплату, а просить у родственников было неудобно. К этому прибавилась еще одна неприятность. Как-то Нина и Катя уговорили Сергея поехать с ними в город за стульями. В магазине они уже приглядели нужные стулья и купили их. Нагрузились каждый по два стула и пошли на пристань, сели на небольшой пароходик, спустились в носовую каюту. Пароходик медленно пошел к Соломенному. Минут через десять в небольшой каюте стало душно. Сергей решил проветриться, выбежал наверх, на палубу, повернулся к борту. И тут внезапный порыв ветра сдул его бескозырку. Сергей бросился к борту, но увы! — бескозырка уже плавненько покачивалась на волнах. Сзади, из рубки, услышал голос капитана:

— Не горюй, морячок, это к счастью. Пусть она в нашем озере поплавает. А себе ты новую приобретешь.

«Да, приобретешь, — подумал Сергей, — во-первых, на что, а во-вторых, где и когда».

Спустился в кубрик, пояснил ситуацию. Нина и Катя, как могли, успокаивали его.

Прошла еще неделя. Митя принес деньги. Он тоже переживал за Сергея, что так получилось. Прощальный вечер провели весело. О неприятностях ни слова. Утром поезд уже мчал Сергея в Архангельск.

МУРМАНСК

Прибыл Сергей в училище 12 сентября. Его группа курсантов отправилась на судне «Каховский» в Мурманск 2 сентября. По прибытии в училище Сергея попросили зайти к начальнику строевой части майору Н. Романенко. Он выразил сожаление по поводу задержки Мугандина из отпуска, но помочь официально в прохождении стажировки не мог. Он сказал, что обязан в течение десяти дней окончательно определиться с судьбой Сергея. Видимо, придется направлять Сергея на военную службу во флоте рядовым матросом. Сергея это известие страшно огорчило: какой-то рок навис над его судьбой. Как быть — он не знал. Через день Н. Романенко снова вызвал Сергея и сказал:

— У вас, Мугандин, появился шанс. Я могу дать вам неделю на возможность устроиться самостоятельно со стажировкой. Мы же официально помочь вам ничем не можем и не вмешиваемся. Можете посоветоваться с командиром вашей роты майором М. Дуневским. Он послезавтра едет в Мурманск, но не по вашему делу.

Сергей развил бурную деятельность. Нужны деньги на поездку. Где взять? Первым делом зашел в один из кубриков, в котором размещались первокурсники, и предложил:

— Кто готов поменяться бушлатами со 100 рублями мне в придачу?

Желающих оказалось сразу несколько курсантов, и уже через пять минут в кармане у Сергея было 100 рублей. Дело в том, что первокурсникам давали бушлаты из грубого сукна синеватого цвета. В таком бушлате порой даже стыдно ходить было. У Сергея же был бушлат из тонкого шерстяного сукна черного цвета, который выдавался старшекурсникам. Затем Сергей продал на базаре почти новые брюки за 150 рублей. Теперь денег на билет было вполне достаточно. Повезло Сергею и с билетом. Удалось купить билет в прицепной вагон до Мурманска. Этим же поездом должен был ехать и командир роты. О своей поездке и всех перипетиях Сергей успел сообщить Тамаре. И вот уже при переправе на левый берег на палубе парохода оказались втроем: майор, Сергей и Тамара. Уселись на скамейке, разговорились. А Тамаре майор советовал:

— Вы, девушка, держите этого охламона в ежовых рукавицах. А то с ним беды не оберешься.

На вокзале майор предупредил Сергея:

— Я, Мугандин, в ваши дела не вмешиваюсь. Вы уж сами все решайте. Желаю вам успеха.

И на том расстались: у майора был мягкий вагон, у Сергея — плацкартный. Тамара же вцепилась в Сергея и никак не хотела отпускать:

— Ты, Сережа, пиши мне каждую неделю. Я верю, что все благополучно устроится.

При отходе поезда Тамара еще держала руку Сергея и со слезами на глазах твердила:

— Как же я без тебя?

Через день Сергей уже был в Мурманске. Еще на пароходе майор предупредил Сергея, что курсанты проходят стажировку в городе Роста, недалеко от Мурманска. Найти нужный автобус до Росты не представляло особого труда. Вскоре Сергей уже оказался в городе. А как быть дальше? У Сергея был номер войсковой части, но никто не скажет, где такая часть. Сергей бродил по городу, обдумывая выход из положения, и тут — надо же — столкнулся с Николой Мартыновым. Оба удивились неожиданной встрече. Сергей кратко обрисовал свое состояние. Николай же пояснил, что стажировка началась с ремонта кораблей на заводе. Курсанты располагаются на сетевом заградителе, который пришвартован к причалу завода. Затем он предложил:

— Пойдем к заводу. Я возьму у кого-нибудь из ребят пропуск на завод, и ты по нему пройдешь. А для прохода на корабль пропуска не надо.

Так и сделали. Вот уже Сергей в кубрике на корабле среди своих курсантов. Взаимным расспросам и выяснениям не было конца. Лишь к вечеру все понемногу угомонились.

Оказалось, по прибытии в Росту курсантов разместили в трюме специально приспособленного для жилья сетевого заградителя. Большой трюм разделялся на две части проходом. По обе стороны прохода устроены двухъярусные железные кровати. По правому борту располагались курсанты, по левому — койки пустовали. Следили за порядком, приносили еду с камбуза, уносили использованную посуду поочередно назначаемые двое дежурных. Курсантам присвоили звание мичманов и выдали новую форму. Занятия с ними проводились редко, поэтому большую часть времени курсанты были заняты ремонтом кораблей, стоящих у причалов завода. Проверок наличия курсантов почти не проводилось. При таких условиях, да при общих харчах можно было содержать несколько нелегалов. В таком положении оказался и Сергей. Через три дня безделья старшина группы Куликов сказал:

— Знаешь, Серега, таким пребыванием ты ничего не добьешься. Нужно что-то решать. Пойдем к командиру части. Согласен?

— Согласен, — промолвил Сергей.

На следующий день они пришли в здание командира части. Пояснили дежурному лейтенанту цель своего прихода. Тот зашел в кабинет и вскоре пригласил пройти вместе с ним. В большом кабинете за письменным столом сидел начальник части. Лейтенант и Куликов остановились у дверей, а Сергей, отпечатывая шаг, приблизился к столу, вскинул руку к бескозырке, отрапортовал:

— Товарищ капитан первого ранга, курсант Архангельского мореходного училища Мугандин прибыл для прохождения стажировки!

Командир вскипел:

— Нет, вы посмотрите! Он прибыл! Ни слуху ни духу и вот тебе на! Чем же вызвана ваша задержка?

— Меня оставили в помощь по оформлению документов по будущему месту работы курсантов, — отчеканил Сергей.

— Почему же меня не предупредили?

— Не могу знать!

— Безобразие какое-то. И это не первый раз. Всегда какие-либо казусы вытворяет училище. Товарищ лейтенант, вы разберитесь с этим делом и доложите мне. А этого курсанта, как его, Мугандина внесите в реестр и распорядитесь, чтобы поставили на все виды довольствия. Подготовьте приказ. Все свободны.

Уже на выходе из канцелярии Куликов заметил:

— Ну-у-у, ты даешь, Серега! Надо же так ловко соврать. Или это: «Не могу знать». Как-то ты все вывертываешься.

Через пару дней Сергея полностью оформили. Выдали обмундирование и мичманские погоны. Теперь уже он находился на сетевом заградителе на полных основаниях. Свободного времени у курсантов было достаточно и поэтому многие устроились прирабатывать на заводе, тем более что платили хорошо. Сергей тоже устроился в одну из бригад, занимавшихся сменой палубного вооружения на кораблях.

Время летело незаметно. Курсанты чувствовали себя свободно. Увольнительных не требовалось. На завод проходили по пропускам, а на корабль — свободно. Вахтенный матрос никогда не спрашивал документов у мичманов. В общем, жизнь была вольготной. Кормили прекрасно. А если задерживался с прогулки, то на баке всегда стояла бочка с селедкой, а у камбуза оставался хлеб. Часто крутили кино или на своем корабле, или на соседнем миноносце. В ноябре на корабль прибыли новобранцы. Их разместили в кубрике вместе с курсантами, но по правому борту. Их гоняли до запарки, начиная с утреннего подъема флага до вечернего отбоя. Курсанты же на подъем флага не выходили, почти до девяти утра валялись на койке. Когда-то эта лафа должна была закончиться. И худшие времена для курсантов наступили.

Как-то утром при сигнале на подъем флага новобранцы вмиг по трапу выбежали на палубу. Правая часть кубрика моментом опустела. А в левой кто-то вставал, а другие блаженствовали на кроватях. И тут по трапу в кубрик спустилось пять офицеров, среди них начальник гарнизона. Увидев вскочивших с кроватей растрепанных курсантов, спросил:

— А это кто такие?

— Курсанты Архангельского мореходного училища, проходящие стажировку, — ответил командир корабля.

Начальник гарнизона медленно обвел взглядом стоящих курсантов, выдавил:

— Чтобы завтра духу их здесь не было!

На следующий день началось переселение. Курсанты со скромными пожитками перебирались в одно из зданий полуэкипажа. Несколько таких зданий было отдельно огорожено недалеко от завода. Вход и выход из зоны осуществлялся через КПП по увольнительным. Здания представляли собой деревянные одноэтажные бараки. По середине барака устроен проход, по обе стороны которого располагались двухъярусные нары. Подойти к ним можно было только по узкому проходу у самой стены. Спали на нарах вповалку. Теснота ужасная. Курсантов распределили по разным свободным местам среди матросов. В начале барака имелись умывальник и туалет, а в конце прохода стоял общий длинный стол для разных занятий. Обедать ходили в просторную столовую, которую иногда вечерами использовали как кинозал. Да, условия проживания в таких бараках по сравнению с жизнью на корабле резко ухудшились. Духота, замкнутость пространства, ограниченность зоны и увольнений удручающе действовали на курсантов, особенно в первое время.

Переселение совпало и с другим событием — из училища приехала комиссия по проверке условий стажировки. Комиссия запретила привлечение курсантов для работы на заводе, а предложила руководителям практики больше внимания уделять общей программе стажировки. Это лишило курсантов финансовой подпитки и возможности лишний раз выйти из зоны. Лишь очень редко, при срочных и больших по объему работах привлекалась на заводе часть курсантов.

Недостаточная проверка личного состава курсантов как на корабле, так и в казарме позволяла курсантам устроить себе «отпуск» на пять — семь дней с поездкой домой. К ноябрю такой возможностью воспользовались уже пятеро курсантов. В конце ноября Гешка Шураков умудрился уехать даже в Архангельск, где его могли заметить. Он с азартом рассказывал о своих похождениях, говорил, что побывал даже два раза на танцах в медицинском институте. Сергею он заметил:

— Твоя Тамара крутит направо и налево. Меня даже не признала, демонстративно избегала, не спрашивала о тебе.

Сергей этому разговору хоть и не придал особого значения, но все же огорчился. Они с Тамарой переписывались регулярно, но последнее письмо от нее несколько задерживалось. И Сергей решил больше не навязываться и перестал писать и отвечать на два последние письма. Прошел месяц. И вдруг в начале января пришло письмо с незнакомым почерком. Сергей вскрыл конверт, прочитал: «Дорогой, Сереженька! Извините за беспокойство. Мы очень огорчены, что от Вас так долго нет писем. И на наши письма Вы тоже не отвечаете. Что случилось? Может, Вы заболели или обиделись на нас? Томусенька совсем извелась. Устроила в кухне за шкафом уголок и все старается там уединиться. Загляну туда, а она там плачет. Успокойте меня, старуху. Подайте весточку. С уважением Ульяна Кузьмовна».

Это неожиданное письмо очень взволновало Сергея. Что писать? На следующий день Сергей подошел к Тольке Волоскову и попросил:

— Толька, мне нужно смотаться в Архангельск. Очень нужно. Вот я тебе оставляю адрес Тамары, в случае чего подай телеграмму. Ладно?

И уже вечером Сергей был в поезде. Заранее снял погоны с шинели, чтобы избежать в поезде возможных осложнений с патрулем. Через полтора дня Сергей был в Архангельске. Ранним морозным утром перешел реку, сел на трамвай и направился в Соломбалу. Оказывается, что его у Котловых уже ждали и сразу вручили телеграмму: «Срочно возвращайся. Погорел. Анатолий».

Котловы, получив такую телеграмму, сначала ничего не могли понять. Потом появилась догадка, что, видимо, должен приехать сюда Сергей.

И вот наконец все прояснилось. Бабушка сияла от радости. А Тамара, уже не стесняясь родных, повисла у Сергея на шее. А затем, сидя рядом, гладила его руки, колени, щеки, как бы убеждаясь, что Сергей здесь, рядом с ней. Бабушка тут же поставила самовар, и вскоре Ульяна Кузьмовна, Катя, Люда, Тамара и Сергей чаевничали за столом с обилием яств. Рядом крутились Вовочка и Сашенька. Беседовали долго. А потом Сергей и Тамара гуляли по Соломбале, наслаждаясь морозным воздухом и высоким голубым небом. Сергей решил: гореть так гореть, но хоть пару дней он здесь пробудет. Тамаре же объяснил, что очень по ней соскучился и решил навестить. Про письмо матери ни слова. И эти два дня они не расставались. Сергей и спал у них на кушетке в общей комнате.

Два дня пролетели мигом, и вот уже Сергей на пути в Мурманск. До своего города и части доехал благополучно. Первый же вопрос к Тольке:

— Что случилось?

— Серега, в тот же вечер, как ты уехал, начались вечерние поименные поверки. За тебя выкрикивали. Нас уведомили об ужесточении режима нахождения в части. На другой день я подал телеграмму. Пока все сошло, но могло быть хуже.

И действительно. Через неделю одного из курсантов другой группы засекли. Он отсутствовал в части целую неделю. В конце стажировки его разжаловали в рядовые матросы. После этого случая длительные самоволки прекратились.

С переселением в казарму свободного времени у курсантов стало больше, в основном за счет прекращения работы на заводе. Занятия же по стажировке с курсантами проводились редко и нерегулярно. Видимо, у командования части, помимо временно пребывающих курсантов, своих забот хватало по горло. Частично свободное время заполнялось просмотрами фильмов в столовой, разными играми на свежем воздухе и в казарме, посещением местного Дома офицеров.

Сергей особых затруднений с «заполнением» свободного времени не ощущал. Еще заранее, до приезда в Мурманск, он сумел запастись необходимыми методиками и заданиями по программам обучения на первом курсе института. Хотя необходимой учебной литературы в части было недостаточно, Сергей все же выполнял задания и высылал результаты в институт. Ему присылали новые задания, и опять он над ними сидел. Конечно, выполнить все, что требовалось за первый семестр, он не смог.

Другим занятием Сергея были шахматы. В казарме он организовал шахматный турнир с последующим присвоением разрядов. Желающих нашлось много. В декабре проходил очередной шахматный турнир на первенство страны. Сергей оформил стенд, на котором поместил две таблицы турнира — общую и движения по турам. Своевременно следил за информацией и заполнял результаты в таблицах. Около этих таблиц всегда толпились матросы, обсуждая ход турнира.

А вот и приглашение из Дома офицеров. Там в честь 72-й годовщины со дня рождения И. В. Сталина намечался праздничный вечер. Среди разных мероприятий предусматривался командный шахматный турнир. Сергею поручили подготовить и возглавить команду от части. Он хорошо знал силу игры многих шахматистов и без особого труда сформировал команду из семи человек: пять мичманов и двое старшин. Ко дню празднования было сформировано четыре команды: заводская, армейская, флотская № 1 и флотская № 2 (команда Сергея). В назначенное время собрались три команды, заводская команда задерживалась. Судья и организатор турнира лейтенант В. Степанец построил три команды, разъяснил условия проведения турнира по укороченному времени и предложил:

— У нас традиционно сильнейшими считаются две стабильные команды — заводская и армейская. Самой слабой из-за изменчивости состава полуэкипажей всегда была флотская команда № 2. Пусть она сейчас сыграет с армейской командой, чтобы не терять времени.

В душе Сергей обиделся, но возражать не стал. Игра началась. В середине игры появилась заводская команда. Она сразу же уселась играть с флотской командой № 1. С минимальным перевесом 4:3 команда Сергея все же сумела победить армейскую команду. Это уже было сенсацией. С самым сильнейшим игроком армейской команды Сергей сумел свести партию вничью. Ликование болельщиков трудно описать. Вскоре заводская команда переиграла флотскую команду № 1. Теперь уселись играть команды заводская и флотская № 2. Игроков и болельщиков больше волновал не результат турнира, а престиж команд. Накал игры возрастал. И вот опять сенсация: флотская команда № 2 победила со счетом 4,5:2,5 заводскую команду и заняла первое место в турнире. Что тут творилось! Игроков команды-победительницы буквально затискали. Снова выстроились команды. В. Степанец объявил результаты турнира и извинился:

— Прошу прощения за мое высказывание в части слабости команды № 2. В ней появились новые мичманы, среди которых есть прекрасные шахматисты.

Флотской команде № 2 вручили грамоту и приз — шахматы с надписью внутри: «В/ч 98613. Шахматной команде в составе: м-на Мугандина, м-на Коптякова, м-на Мартынова, ст. 1 ст. Тихонова, ст. 2 ст. Смыслова, м-на Гурьева и м-на Борисова, занявшей 1-е место в соревновании по гарнизону г. Роста на вечере, посвященному 72-й годовщине рождения И.В. Сталина. Судья — В. Степанец».

А всем участникам турнира дали по пачке папирос «Казбек». Еще долго затем в части обсуждались детали прохождения турнира.

Часть свободного времени у Сергея занимала переписка с институтом, Тамарой и братом. В одном из писем брат сообщал, что в Мурманске служит их друг детства и совместный житель по станции Фоминская Аркашка Рязанов, дал его адрес. Сергей связался с Аркашкой, и они договорились встретиться у одного из кинотеатров города. В назначенный день они встретились. Прошло десять лет со времени их разлуки. Хотя и с трудом, но они узнали друг друга. Аркашка вымахал выше Сергея. Первогодок, в грубой солдатской шинели, он выглядел довольно внушительно. В статности Сергей уступал ему. Радость встречи была неимоверной. На улице был крепкий морозец, и они решили поговорить в более уютном месте. Зашли в фойе кинотеатра, уселись в креслах. И тут в фойе зашел флотский патруль. Старший патруля капитан-лейтенант подошел к Аркашке и потребовал увольнительную. Ее у Аркашки не оказалось. Ему предложили пройти с патрулем. Сергей отвел в сторону капитан-лейтенанта и пояснил:

— Знаете, мы десять лет не виделись друг с другом и вот наконец встретились. Позвольте нам побыть вместе, а завтра он явится в комендатуру с объяснениями.

— Товарищ мичман, вы сами должны пресекать, а не потворствовать нарушению дисциплины. Не вмешивайтесь в наши обязанности, мы заберем его с собой.

Да, Сергей был здесь бессилен. Он только успел сказать Аркашке, что они обязательно еще встретятся. К сожалению, больше встретиться не пришлось.

Близился срок окончания стажировки. В очередной свой день рождения, 23 февраля, Сергей решил шикануть и уговорил Николу Мартынова и Тольку Волоскова смотаться в Мурманск и сходить в ресторан. Незаметно вскарабкались на крышу сарая, перепрыгнули через колючую проволоку и очутились вне зоны. Дошли до остановки, сели в автобус. Народу было много и пришлось стоять. Уже на полпути Толька толкнул Сергея:

— Смотри, у тебя что-то на брюках белеет.

Сергей наклонился, прощупал руками и обнаружил, что нижняя часть брюк порезана словно бритвой, а в прорези белеют кальсоны. В полутьме это не очень было заметно, тем более в автобусе, но на улице в таком виде ходить не будешь.

— Толька, я брюки где-то порезал. Что делать?

Но вот уже остановка и нужно выходить. Вышли. Сергей правой рукой придерживал прорезь. И туг Тольку осенило:

— Знаешь, Серега, зайдем в мореходку, она здесь рядом, и решим проблему с твоими шкарами.

Действительно, Мурманское высшее мореходное училище находилось поблизости, и вот ребята уже на его территории. Нашли здание, где размещались курсанты, зашли в первый попавший кубрик. В кубрике оказалось двое курсантов. Познакомились, Сергей попросил:

— Ребята, выручайте. Видите, брюки где-то порезал.

— Нет проблем, — промолвил один из курсантов. Он порылся с рундуке и подал Сергею иголку и нитки. Сергей как мог аккуратно зашил прорезь. Получилось вроде бы нормально. Затем ребята поболтали с полчасика, разошлись. Сергей, Николай и Толька шли по коридору, намечая дальнейшие планы, и вдруг — навстречу им идет Палеха. Обе стороны остановились с удивлением. Палеха сразу узнал «своих» курсантов по Архангельскому училищу, а ребята в свою очередь удивились появлению Палехи в здешнем училище. Палеха сразу же воскликнул:

— А вы каким путем здесь оказались?

Ребята коротко объяснили свое появление. Палеха по привычке пожурил ребят и пожелал им всего доброго. Позднее ребята выяснили, что капитана первого ранга, флагманского артиллериста Палеху перевели преподавателем из Архангельского в Мурманское мореходное училище.

Теперь уже можно спокойно идти дальше. Зашли в один из ресторанов. Посетителей в нем оказалось немного. По желанию каждого заказали себе необходимые напитки и кушание. Поздравили Сергея с очередным днем рождения. Время поджимало, и сидеть много не пришлось. В общем, отметили нормально и благополучно вернулись в казарму.

Уже чувствовался скорый отъезд из Мурманска, и каждый из курсантов старался завершить свои оставшиеся дела. Сергей стремился как можно полнее закончить задания по институту. Знал, что в Архангельске первое время будет не до того. Почти все последние вечера Сергей засиживался с задачами. В казарме в конце прохода стоял длинный стол, за которым каждый из матросов занимался своими делами или играли в домино, шашки или шахматы. Сергей любил забраться в середину стола к стене, чтобы входящие и выходящие его не тревожили. Обложив себя учебниками, тетрадями и разными письменными принадлежностями, он подолгу засиживался за расчетами и писаниной. А рядом с ним матросы шумели и галдели за своими занятиями. В один из вечеров Сергей очень увлекся и вдруг почувствовал, что рядом стихло. С удивлением увидел, как матросы сиганули из-за стола, и он оказался за столом один. «С чего это они?» — подумал Сергей и тут увидел: по проходу, прямо к столу движутся четверо офицеров и среди них командир части. Сергей вскочил, когда они уже приблизились к столу.

— Почему этот мичман после отбоя находится здесь? — спросил начальник.

— Это курсант Мугандин. Он заочно обучается в институте и порой при решении задач забывается, — ответил дежурный офицер.

— Так вот. Чтобы он в дальнейшем не забывался и не нарушал дисциплины, я налагаю на вас, курсант Мугандин, пять суток ареста! — отчеканил начальник части.

— Есть пять суток ареста! — промолвил Сергей.

Офицеры повернулись и вышли. Сергей же в угнетенном состоянии поплелся на свою кровать, подумав: «Опять не повезло».

Казарма для арестантов располагалась в другом поселке, примерно в тридцати километрах от Росты. Каждого из арестованных туда отдельно не возили. Обычно, когда набиралось пять — восемь арестованных, их под конвоем двух сопровождающих отправляли в поселок, а оттуда забирали обратно уже отсидевших свой срок. Сергею повезло — за несколько дней до отъезда в Архангельск не набралось нужного числа арестованных и он избежал ареста.

И вот наконец-то курсанты дождались своего радостного дня: 4-го марта. В полдень в казарму вбежал с криком Костя Гусельников:

— Ребята, наш майор приехал!

Курсанты мигом высыпали на улицу. Там у входа в здание канцелярии в окружении уже ранее подоспевших ребят стоял майор М. Дуневский. Курсанты тормошили его, ощупывали туловище, руки, как бы стараясь убедиться, что это наяву он и приехал за ними. Майор, несколько сконфуженный таким восторженным вниманием, старался успокоить курсантов:

— Все нормально. Да, мы сегодня уезжаем. Собирайтесь. Через два часа построение перед казармой. Мне еще нужно завершить некоторые формальности.

Конечно, двух часов для сбора курсантам вполне хватало. Остающиеся матросы с грустью смотрели на сборы курсантов. Все-таки даже за столь непродолжительное время они сумели сдружиться с курсантами. Многие обменивались адресами, памятными подарками, пожеланиями, советами. Встал и вопрос о шахматах. Остающиеся двое участников турнира высказались:

— Мы вскоре тоже разъедемся по своим кораблям, и здесь почти никого не останется. А шахматы наверняка где-нибудь затеряются. Поскольку вас большинство, пятеро из участников, забирайте шахматы с собой. Здесь же останется в канцелярских бумагах грамота. И так, Сергей сложил в свой чемодан и шахматы.

Через два часа курсанты и матросы вышли из казармы. На площади около двух грузовых машин стояла группа офицеров. От них отошел майор, скомандовал:

— Курсанты, построиться в две шеренги!

Курсанты, каждый со своими вещичками, быстро построились. К ним подошел командир части, поблагодарил за хорошее прохождение стажировки, поздравил с присвоением всем звания младшего лейтенанта, пожелал счастливого пути. Затем опять раздалась команда:

— По машинам! Первая шеренга на первую машину, вторая — на вторую!

Погрузились быстро. Машины тронулись. Матросы вслед махали шапками, кричали напутственные слова. Курсантов охватило какое-то радостное, приподнятое настроение. Сергей почувствовал, что с плеч свалился неведомый груз, стало свободнее и легче дышать. В пути он перебирал в памяти события прошедших здесь месяцев. Впечатление осталось нерадостное. Стажировка была формальной, плохо подготовленной. Она почти ничего не дала в повышении квалификации, морской выучке. Начальству было не до курсантов. У офицеров были свои повседневные заботы, связанные с подготовкой и организацией ремонта кораблей, размещением экипажей на берегу, приемом и обучением новобранцев, организацией труда и отдыха матросов.

Гнетущее впечатление осталось у Сергея и от местных условий. Зимой почти круглые сутки темень, лишь на пару часов забрезжит рассвет и опять тьма. Низкое небо как бы давит на тебя. Почти не видно высокого голубого неба. Незамерзающий залив парит, его тусклая, черная вода пугает. Мокрый снег хлопьями оседает на деревьях, проводах, домах. Окрестности с невысокими голыми сопками не привлекают. Город пропах рыбой, мазутом, затхлой водой. И впервые Сергей не пожалел, что случайно по распределению не будет работать в Мурманске.

Время в пути пробежало незаметно. И вот уже курсанты разгружаются с машин на вокзале. Ждать своего поезда пришлось недолго. Разместились в одном вагоне, пассажиров в нем оказалось мало. Вечерело. Устраивались поудобнее. Завязались беседы, воспоминания, планы на будущее. Настроение у всех было приподнятое. Ребята понимали, что в последний раз они все вместе, договаривались между собой о совместных встречах, обменивались адресами, фотографиями, пожеланиями. И как тут без песен. Толька Волосков взял свою гитару, понеслось:

И долго, до полуночи, раздавались песни, шум и гомон. Немногие пассажиры не утихомиривали ребят, понимая их состояние и как бы вместе сопереживая крутой поворот в их судьбе. Лишь под утро ребята потихоньку угомонились. Усталые, довольные, проспали до полудня. А в следующую ночь уже были в Обозерской. Здесь предстояла пересадка на поезд до Архангельска. Выгрузились, поеживаясь от легкого морозца, пошли на вокзал. В небольшом вокзале разместились с трудом. Своего поезда приходилось ожидать часа три. И тут выяснили, что через полчаса пройдет московский поезд, на который у ребят билетов не было. С приходом поезда трое курсантов юркнули на улицу. Толька толкнул Сергея:

— Может, маханем?

Майор уже побежал за первыми ребятами, приказывая им остановиться. Толька и Сергей воспользовались этим и побежали к последним вагонам. Проводница упрямилась. Тем временем майор оказался рядом. Он схватил Сергея за рукав:

— И вы, Мугандин, туда же?

Сергей отмахнулся и успел вслед за Толькой юркнуть мимо проводницы в вагон. Поезд тронулся. Сергей и Толька облегченно вздохнули. В вагоне было тепло и уютно, достаточно свободных мест. Сергей устроился поудобнее и предался мечтаниям…

СВАДЬБА

Ранним морозным утром Сергей и Толька с трудом шли через Северную Двину. Метель, сильный ветер запорошили дорогу, сбивали с ног. В городе же было тише. Толька решил зайти к Хошевым. А Сергей вскочил в трамвай и поехал в училище. В своем кубрике он оказался пока один. Остальные курсанты еще не приехали. Сергей стал приводить себя в порядок. Затем наступило время завтрака, и он сходил в столовую. На обратном пути он с тремя такими же «беглецами» оживленно обсуждали бегство на поезд. Конечно, это было безрассудным, но какое-то особое чувство подталкивало их быстрее оказаться в городе. Наконец-то справив все дела, Сергей вышел из КПП, направляясь в Соломбалу. В это же время к училищу подъезжали две машины с оставшимися курсантами.

Сергей решил спокойно пройтись пешком. И было это 6 марта. Ветер стих, и через реку Кузнечиха идти было легко. А вот и знакомый дом. Зашел на крыльцо, постучал в окно. Дверь открыл Иван Семенович:

— Сергей, это ты? Вот не ожидал, хотя чувствовал, что скоро будешь здесь.

Вышла и Ульяна Кузьмовна:

— Сереженька, заходи, заходи.

Тут поднялась суматоха. Сбежались Ольга Ивановна, Людочка, Вовочка, Сашута. Обступили Сергея, ощупывают, как бы убеждаясь, что это он. Посыпались вопросы. Тем временем Ульяна Кузьмовна уже хлопотала с самоваром, отгоняя назойливых домочадцев.

За чаем и разговорами время пролетело быстро. И вот прямо-таки влетает в комнату Тамара. Обхватив поднявшегося Сергея и уткнувшись в его плечо, она, захлебываясь от плача, причитала:

— Вредина, вредина, вредина! Не мог сообщить о приезде?

Сергей как мог успокаивал ее, усадил на стул. А она, размазывая слезы по щекам, лучистыми глазами рассматривала Сергея. Уже потом, успокоившись, она рассказала, что девчонки в институте каким-то путем узнали о приезде курсантов из Мурманска, и она, сбежав с занятий, примчалась домой. Весь день Сергей и Тамара были вместе сначала дома, а затем гуляли по Соломбале. Расстались поздно, договорившись о завтрашней встрече около института. Позднее в записной книжке Тамары появилась пометка: «6 марта 1952 г. Наконец-то вредина приехал».

А для Сергея наступили приятные, но в тоже время грустные хлопоты прощания с училищем. Нужно было оформлять и получать направление на работу, военный билет, сниматься с комсомольского учета, получать проездные. На специальной базе Северного морского пароходства курсантам выдавали под залог, с уплатой с места работы новое обмундирование: кителя, тельняшки, фуражки, обувь, нижнее белье, брюки. В первые дни Сергею лишь урывками удавалось встречаться с Тамарой после ее занятий у института и немного прогуляться по городу. Но вот 15 марта они после встречи пошли на площадь Профсоюзов и зашли в неказистый одноэтажный дом ЗАГСа. В коридорах дома было пусто. Постучались и зашли в одну из дверей. Навстречу поднялась из-за стола пожилая женщина:

— Вам чего?

— Мы хотим расписаться, то есть жениться, — ответил Сергей.

Женщина улыбнулась:

— А не рано ли? Хорошо ли продумали это решение?

— Нет, не рано. Мы уже хорошо все продумали, — ответил Сергей.

Женщина усадила Сергея за отдельный стол, подала бумагу, ручку, чернила:

— Вот вам образец и напишите заявление, распишитесь, а за ответом и оформлением зайдите через неделю обязательно со свидетелями.

Сергей и Тамара быстро все оформили и выбежали на улицу, еще не понимая серьезности всего случившегося. Уж как-то обыденно, без всякого пафоса все произошло.

В Соломбалу шли веселые, в приподнятом настроении. Дома незаметно юркнули на половину Ивана Семеновича и попросили Людочку позвать Ульяну Кузьмовну. Вскоре вместе с ней в комнату вошли Екатерина Ивановна и Вовочка. Ульяна Кузьмовна подошла к стоящим вместе Сергею и Тамаре.

— Ульяна Кузьмовна, — промолвил Сергей, — мы решили пожениться и просим вашего согласия.

— Да, мама, я согласна, — пролепетала Тамара.

Утирая платочком выступившие слезы, Ульяна Кузьмовна сказала:

— Благословляю вам, дети мои. Живите вместе счастливо, в согласии. Мы все рады за вас.

Она перекрестила и расцеловала склонившиеся головы Сергея и Тамары. Что тут началось! Все домочадцы наперебой поздравляли и тормошили Сергея и Тамару. А потом до позднего вечера обсуждались вопросы этого важного события. Лишь около полуночи Сергей возвратился в училище.

Следующий день тоже стал знаменательным для Сергея. В этот день, 16 марта, большая часть курсантов группы навсегда покидала училище, уезжая домой. Через месяц-полтора они обязаны были прибыть на место работы. Собравшись в самом большом кубрике, выпускники обменивались адресами, фотографиями, сувенирами, делились своими планами. Вспомнили и о шахматах, привезенных из Мурманска. Что с ними делать? Из пяти оставшихся участников турнира трое разъезжались по разным городам. И лишь Мугандин и Мартынов направлялись в один город. Решили: вот пусть они забирают шахматы с собой — хоть изредка будут играть вместе и вспоминать курсантские будни. Так шахматы снова оказались у Сергея.

К полудню потихоньку стали расходиться. Сергей прошел с большим чемоданом через КПП и остановился через дорогу у перил набережной. Хотелось запечатлеть в памяти это событие. Вот постоянно курсанты снуют туда или обратно через КПП. Сергей уже никогда не пройдет через эти двери, ворота. Четыре с половиной года он проходил через них. За воротами осталась его буйная, занимательная, беззаботная и счастливая молодость. Что горевать?! Впереди еще так много интересного и заманчивого.

Сергей подхватил чемодан, дошел до трамвая и поехал в Соломбалу, в свой новый дом. Там его уже ждали. Для него и жителей дома стало чем-то необычным появление нового жильца. Но дело сделано — нужно устраиваться.

Еще в последний день в училище Сергей уговорил Харламова и Коптякова быть свидетелями 22 марта. Встретились около полудня возле института. Тамара вышла с подругой Тамарой Путинской. Впятером пошли к зданию ЗАГСа. Погода стояла ясная, солнечная, с легким морозцем. На душе у Сергея и Тамары было легко и радостно. Формальности с регистрацией брака прошли обыденно, без особого торжества. Сергея и Тамару объявили мужем и женой, выдали брачное свидетельство, пожелали счастливой, долгой совместной жизни. Ребята разошлись. Сергей уговорил их прийти на свадьбу, о точном времени которой он сообщит. Уже втроем пошли к институту, провожая Путинскую. В вестибюле института девчонки-сокурстницы уже ждали Тамару и Сергея с охапкой цветов. Посыпались поздравления, пожелания, напутствия. Затискали Сергея и Тамару. Еле вырвались.

Дома тоже уже ждали. Нажарили рыбы с картошкой, напекли блинов, устроили праздничный обед. И опять поздравления, разговоры, разговоры. Договорились свадьбу провести 6 апреля, совмещая в целях экономии празднования ближайших дней рождения Тамары и Ивана Семеновича.

На свадьбу собралось около двадцати человек: домочадцы, ближайшие соседи, знакомые, свидетели. Тамару «охраняли» подруги Герта и Пугинская, Сергея — бывшие курсанты: Коптяков, Харламов, Булатов. Праздничный стол был полон яств, вино лилось рекой. Под гармошку и гитару плясали, пели песни. Засиделись допоздна. Ребята и девчонки остались ночевать в доме. Разместились прямо на полу. Ютились кто где мог. Сергей и Тамара тоже прикорнули на принесенной ранее от соседей кровати. Их же «свадебное» ложе было занято малыми ребятишками. Рано утром Сергей растолкал своих ребят, и они вчетвером пошли к Коптякову, который жил неподалеку в собственном доме. Посидели у него около часа и разошлись. Сергей вернулся домой. Здесь уже некоторые гости разошлись, устроили и ребятишек по своим местам. И только теперь Сергей и Тамара смогли юркнуть в свою кровать. Опьяненные, радостные, утомленные, они вскоре заснули и проспали мертвецким сном два часа. Разбудили их вернувшиеся гости — ближайшие соседи. И тут все началось вновь: стол, яства, поздравления, вино.

Неделю приходили в себя устроители свадьбы, Сергей и Тамара. Наступили будничные дни. Решили, что Сергей проведет дома месяц и 6 мая поедет к месту работы, в Баку, пока один. Тамаре нужно завершить в институте весеннюю сессию. Сергей же в это время обговорит на месте условия жилья, возможности перевода его самого и Тамары учиться в местные институты. У Сергея дела с учебой шли неважно, некоторые зачеты по первому курсу он сумел получить, но еще не сдал ни одного экзамена. Нужно было запастись необходимыми учебниками и новыми методическими пособиями и заданиями. Все это отнимало много времени, а его явно не хватало. Да и порой не до этого было. Все время Сергей и Тамара старались быть вместе, ходить в театр, кино, к знакомым или просто гулять по весеннему городу.

Наступила пора отъезда. Конечно, можно было никуда не уезжать, тем более за тридевять земель, а устроиться на работу в Архангельске. Однако тогда возникало ряд осложнений. Во-первых, терялись льготы молодых специалистов, связанные с предоставлением работы в соответствии с квалификацией, гарантированной заработной платой, оплатой отпускных, предоставлением в течение двух лет квартиры и другие. Во-вторых, в самом Архангельске были сложности с получением соответствующей работы. Да и не каждый начальник был заинтересован в нарушении существующего порядка. Далее, следовало возвращать подъемные, проездные, переоформлять направления, реестр и условия оплаты выданного обмундирования. Много возникало формальностей. К тому же большинство граждан было законопослушным. Поэтому редко кто нарушал принятый порядок. Привлекать к ответственности никого бы не стали, но лишних хлопот хватило бы вполне. Да и нравственное воспитание подсказывало: тебя бесплатно, на полном государственном обеспечении обучали гражданской специальности, дали первичное военное образование и офицерский чин. Так будь же благодарен — отработай хотя бы два года там, где нужно государству в данное время. А в дальнейшем живи и работай там, где тебе удобно.

В конце апреля Сергей получил письмо от Николы Мартынова. В нем он сообщал о своем приезде в Баку, выходе на работу и просил обязательно сообщить ему о времени приезда Сергея, с тем чтобы он мог встретить. Приготовлений с отъездом у Сергея было немного. Все вместилось в памятный чемодан. И вот он с Тамарой уже на пристани в ожидании портового ледокола, чтобы переправиться через реку. По реке шел ледоход, река бурлила, с грохотом ворочая огромные льдины там, где возникали заторы. Плавание было опасным. Поэтому ледокол приставал на другом берегу не прямо напротив вокзала, а примерно в километре вниз по течению, где река расширялась. Сергей уговорил Тамару не провожать его до вокзала, а сразу же на этом же ледоколе возвращаться в город. Прощание было быстрым, порывистым, суетливым. Опять расставание. Тамара плакала, Сергей долго махал ей рукой, пока отчаливший ледокол не отошел на дальнее расстояние. Пора в путь. Сергей подхватил свой чемодан и бодро зашагал к вокзалу. Ждать поезда пришлось недолго. И вот уже Сергей на поезде Архангельск — Москва. В пути к новой, самостоятельной, полной забот, надежд и радостей жизни…