Крылатые слова - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Сергей Васильевич Максимов (ч. notes)

Примечания

1

Впрочем, еще в 1857 г. писали в «Москвитянин» Погодина из Новгорода: «С главных улиц празднишше (так называемые там хороводы и гулянки) уже исчезли, а справляются еще по закоулкам и пригородным слободам: Троицкой и Никольской». (Примеч. С. В. Максимова.)

2

Нашелся еще и третий толковник, который то же слово производит от английского loiterer (лентяй), но до этого уже так далеко идти, что и с места вставать не хочется.

3

Инородческое окончание «га» повторяется в бесчисленном множестве слов домашнего обихода, но в особенности знаменательно в названиях таких крупных урочищ, как озера и реки. Таковы, например: Волга, Ветлуга, Онега (река и озера), Мягрига, Синдега, Куенга, Лапшенга, Пинега, Вага и т. д. (Примеч. С. В. Максимова.)

4

Во всех заведомо древнейших городах неизбежно являются пятницкие церкви, так что перечисление и указания постройки в первые годы христианства на Руси становятся совершенно излишними. Припомним лишь при этом, что имя Параскевы было любимым в великокняжеских древних родах, и дочь того же полоцкого Брячислава, отданная замуж за Александра Невского, носила это имя.

5

Так, между прочим, было и близ Москвы, в Троицко-Сергиевской лавре, где Дольный или Пятницкий монастырь (от которого сохранилась теперь только кладбищенская церковь под лавровой горой, на Подоле) собрал слободку из бедных и потребовал от обители особого приюта для убогих и престарелых, преимущественно женщин.

6

По моему списку, приобретенному на Печоре в 1867 г.

7

По списку протоиерея Малова, помещннному в его «Письмах к воинам» (Спб. 1831 г.). Во многих, впрочем, списках Ильинская даже не упоминается вовсе: так, во всех распространенных по Малороссии и Белоруссии, и тоже между собою не схожих, ее заменяет либо та, которая предшествует второй Пречистой (Рождеству Богородицы), либо зеленым святкам (Троице), либо, наконец, той, которая бывает перед «Ушесцьем» (т. е. Ушествием или Вознесеньем). Разное распределение, — разное и значение у каждой пятницы.

8

В предупреждение читателей, могущих принять имя Параскевы за переводное (с греч. яз. на славянскую «пятницу»), как это в самом деле на Руси сделано, например, с имфнем Феодота в Богдана, Мидия в Воина, Синетоса в Разумника и т. д., сообщанем справку о том, что Параскева в переводе с греч. на русский язык значит «уготованная».

9

Название кривды народ объясняет тем, что неправда на земле пошла от первой женщины Евы, которую Бог создал из кривого ребра. Правда осталась у Бога, а кривда на земле. Она светом началась, — светом и кончится. Оттого и выучились люди жить так хитро и ловко, что «где в волчьей нагольной, а где и в лисьей под плисом».

10

Этот Горюшкин самообразованием достиг того, что был впоследствии приглашен к преподаванию в университете практического законоведения. Своим лекциям он давал драматическую форму и класс его представлял присутствие, где производился суд по законному порядку.

11

В пословичных выражениях сохранилась еще память об однородном с правдою московском «часе». Хотя, вообще, русский час — «все сейчас», но полагается очень долгим: со днем тридцать. Московскому же часу определила русская старина срок ровно в целый год: «подожди с московскую родинку, — с московской час!» Это же и «московская волокита».

12

В приходе этой церкви Воскресенья в Кадашах, где в старину жили бондари-бочары, обручники-кадочники, — по старинному кадиши или кадыши, а в указанное время жил исторический городской голова в своем доме.

13

"Петушками», как известно, издавна принято называть в книжной торговле все те дешевые лубочные книжки, которые стаями нарождаются в Москве на Никольской улице и разносятся в коробах владимирскими офенями по всей деревенской России.

14

См. также далее в ст. «Турусы на колесах».

15

Г. Никольский и на это изречение дает свор объяснение: «в Москве в XVII в. совершались казни и объявлялись правительственные акты (?) и распоряжения на Ивановской площади (за Москвою рекою), куда вела Ивановская улица. Глашатай, оповещая жителей о каком-либо распоряжении или о предстоящей казни, проходя по Ивановской улице, действительно кричали «на всю Ивановскую» (опять-таки на всю, а не во всю). Никакой площади и улицы там, где указывает наш толковник, нет, если только они не исчезли при нивелировке города в позднейшие времена и на нашей памяти. В нынешних справочных изданиях указанная за Москвой-рекой Ивановская улица исстари и по сейчас называется «Кожевниками». Даже ранее XVII в. за Москвой рекой была (да и теперь есть) местность, называемая «болотом», и вот на ней-то действительно производились казни, и еще в XVII в. здесь был четвертован Пугачев и казнены его сообщники.

16

Места игрищ в честь Купалы издревле назывались кокуем. Чтобы не ходить далеко — укажем под самым Петербургом на подобную местность. По Нарвской дороге в девяти верстах от столицы находится липа, ветви которой, переплетаясь с ближайшими деревьями, составляют как бы природную беседку, замечательную еще тем, что Петр Великий неоднократно отдыхал под ее тенью. На это место в Иванову ночь сходятся ижорки и, разложивши большие костры, проводят тут всю ночь, распевая песни, в которых вспоминают имя Купалы, потом сжигают белого петуха и начинают плясать. Это игрище ижорцы называют «кокуем».

17

В «Вопросах Кирика и Слове христолюбца» сказано: «Кумирную жертву ядят, и кур (петухов) им режут». В 1289 г. кн. Мстислав установил с берестьян подать со ста «по 20 куров, а княгине Витовтовой давали с дыма * в кухню по курети (по курице) и по 10 яиц. По «Русской правде» за куря взыскивали по 9 кун и т. д. В цельном своем виде живым сохраняется до сих пор старинное имя современного петуха при выражении о неудачнике: «попал, как кур во щи». При этом объясняется, что таковое изречение применено было еще к судьбе первого самозванца (по свидетельству современника М. Бэра). (Примеч. С. В. Максимова.)

18

Какая бы птица ни залетела в избу, надо изловить ее и сорвать голову с приговором «На свою голову!» Это же надо сказать громко, если собака начинает выть по ночам, и при этом обязательно перевернуть под головою подушку. Как бы собака ни выла, в обоих случаях к худу: воет, держа голову к земле — быть покойнику; задрала голову вверх — быть пожару, и т. под.

19

У белорусов на нем: белый плащ, на голове — венок, в руках колосья; ноги босые. По приказу матери он отворяет небесные ворота, и с выездом его на земле начинается настоящая весна.

20

Обычай этот многие относят к более древним временам, доводя его даже до Ивана Грознлго и бывших грозных пожаров, в роде Всесвятского. В измененном отчасти виде он дожил и до наших времен в виду того, что московские приходы отличаются своею неравномерностью, вызвавшею ненормальные явления с наемными священниками. Это — особый бытовой тип Москвы, не встречающийся в других епархиях. В Москве, где в церквах нужны две обедни (поздняя и ранняя), издавна выработался «тип ранних священников». Наем священников поденно, понедельно, помесячно, погодно в Москве практикуется в широких размерах. Персонал «наемных батюшек» или «ранних» не может отличаться, конечно, достоинствами, но и отношение к ним штатных причтов не представляется нормальным. Им стараются заплатить поменьше, заставить их работать побольше; и третируют, несмотря на сан, как наемников. Это приводит к явлениям, иногда крайне соблазнительным.

21

Так и писали: «отдали землю на льготу, да в том ему и путь». (Примеч. С. В. Максимова.)

22

Даже у вольного Новгорода из глубокой старины приписывались волости «на путь тысяцкого». (Примеч. С. В. Максимова.)

23

И. М. Снегирев говорит, что в буквальном своем значении и в свое время пословица эта заменяла нынешнюю: «На нем взятки гладки», то есть ничего с него взять нельзя, напрасны и мучительные домогательства, как бесцельны и настойчивые просьбы. (Примеч. С. В. Максимова.)

24

Третье гулевое поле, обыкновенно оставляемое под выгон скота, оно же и паровое поле, а степняк — сложенная в порядке куча: либо ворох булыжных камней, либо дрова или бревна, сложенные в клетки, обыкновенно счетом.

25

В доказательство, насколько этот первобытный обычай был повсеместным на русской земле, приводим выписки о таких же приемах на Дону, у казаков. Один автор пишет (г. Харузин): «Казак, облюбовав себе место, подводил к его границам своего малолетнего сына и больно сек его тут, чтобы помнил границу»: это на его же пользу делалось: по смерти отца, он уже хорошо знал границы своего наследства» (толковали автору старики). Другой писатель о донском войске (г. Тимощенков), как очевидец, говорит: «Граждане, сошедшись с гражданами других пограничных станиц, согласились насчет меж и поставили грани. Для того, чтобы они лучше помнились в народе, граждане собрали всех взрослых мальчиков как из своей, так и изо всех других станиц, водили их толпою по меже и секли розгами в тех местах, где стояли грани. Как кого высекут, так и пустят бежать домой. Делая это, они надеялись, что каждый мальчик до старости будет помнить то место, где он был сечен. В некоторых станицах казаки сообщали, что и пастухов в прежние годы секли на границах, дабы они помнили их и не гоняли бы скотину, куда не следует.

26

Происхождению этого изречения основательно относят ко временам местничества, когда говорили: «чин чина почитай, а меньшой садись на край». Тогда же говаривали в свое утешение: «род службе не помеха».

27

Впрочем, нельзя ли искать объяснения в обычае начетчиков хвалиться бойким чтением, когда они, громогласно читая (например на церковных службах), «борзятся», ведут это дело с такою поспешностью, что даже захлебываются? Слышатся отрывистые вскрики, чавканье и рявканье, непривычному уху простых людей кажущиеся подобными звукам собачьего лая. Старинные дьячки, для которых в самых богослужебных книгах указывалось правило петь и читать «косно, со сладкопением, неборзяся», не так давно давали прямой повод к таким уподоблениям. В актах архфографической экспедиции свидетельствуют о том, что в церквах ввелося от небрежения многогласное пение, поют и говорят голоса в два и три, и в четыре; читали псалмы борзо, вдруг, в несколько голосов и при чтении стояли лицом не к царским дверям, а назад или на сторону. В другом регламенте читаем следующее: «худой и вредный и весьма богопротивный обычай вшел в службы церковные и молебны двоегласно и многогласно петь, так что утреня или вечерня на части разобрана, вдруг от многих поется и два или три молебна вдруг от многих певчих и чтецов совершаются. Сие сделалось от лености клира и вошло в обычай, и, конечно, должно есть перевести такоф богомоление». Певцы пели, псаломщики читали, дьяконы говорили ектения, а священники возгласы, не выслушивая и не дожидаясь друг друга: все в один голос. Смущались души богобоязненных простолюдинов и даже вызывались с его стороны горькие сетования и вынужденные насмешки: вот, значит, и впрямь проглотил в грамоте собаку, коли по-собачьи залаял, читая по книге.

28

По отношению к названиям птиц в нашем родном языке замечательна выдержанность при усвоении их в звукоподражании. Не говорим уже о зловещей кукушке, накричавшей свое прозвание целому свету и всем народам, хитрый, осторожный, выступающий театральною поступью с гордо-приподнятой головой и высматривающий умными и пронзительно-зоркими глазами ворон называется в Белоруссии необыкновенно верно, в соответствии его крику на полете, — «круком». «Карре», а всего чаще «кора», «гора» с самыми первыми признаками весны должен слышаться ежеминутный неустанный крик в городских садах и пригородных рощах, где много старых деревьев. На них-то и накидывается птичья стая, со времен творения привычная жить большими колониями, бесчисленными артелями, — стаи вороньего рода сплошь черные, и белоносые грачи (этим-то звуком «гора» и рекомендует себя при первой встрече, старая птица этого рода). Прислушайтесь, когда летит за добычей самая маленькая изо всего вороньего рода птица с коротким и толстым клювом, черно-серая цветом, похожая на ворону, но отмеченная особым именем «галки», — прислушайтесь к крику ее внимательнее: она ясно сама выговаривает свое неважное имя. Весной, сидя парочками, галки умеют очень мило болтать вполголоса и на разные лады, подобно шебетунье-сороке, — как подметил то прислужливый к жизни природы и ее голосам профессор Дмитрий Кайгородов. Такой естественный народный прием в присвоении прозваний довольно нагляден, обычен и понятен, не требует представления дальнейших доказательств.

29

Под Корочюном указанным новгородскою летописью (так называемою Первою, изд, 1888 г., стр. 134), надо принимать именно день преподобного Спиридона, епископа тримнеийского, 12-го декабря. Это ясно видно из последующего текста летописной записи, что в ту ночь озеро Ладожское замерзло, но ветер разбил лед («растьрза и вънесе в Волхово»). Причем льдом поломало городской мост и снесло неизвестно куда («без вести») четыре городки (т. е. либо 4 сруба, насыпанных землей и каменьями для укрепления в виде быков или устоев под мостом, либо четыре обыкновенные сваи). Во всяком случае в следующем 1144 году «делаша мост весь через Волхов, по стороне ветхаго, новь весь».

30

См. «Живописная Россия», изд. Вольфа, где оппонент мой (Филолог. Зап., Воронеж. 1891 г.), увидит, что этот рассказ не мною выдуманная сказка.

31

Между прочим «чура» у запорожцев и малороссов был нечто в роде мальчиков-оруженосцев доверенных, воспитанников. Так у Богдана Хмельницкого чурой был «Иванец» — впоследствии Ив. Март. Бруховецкий.

32

Насколько было важно перепахиванье межи или уничтожение пограничных знаков, видно из «Судебника» Ивана Третьего, в котором, как известно, вместо пени Русской Правды впервые узаконено битье кнутом на торгу. «Торговая казнь» ожидала всякого, кто решался уничтожать чужие чурки и заезжал сохой в чужую полосу пахотного поля, наравне с татьбой.

33

См. «Словарь белоруского наречия» Носовича. Восстановляю эти указания в свою защиту против подозрений, высказанных в «Новороссийском крае» и настойчиво и самоуверенно повторенных (перепечатанных) в «Филологических Воронежских записках».

34

Впрочем, эта гипербола слишком сильна, особенно для людских плеч, и в живой речи ею злоупотребляют неосновательно: косую сажень исстари принято считать от большого пальца вытянутой левой ноги по диагонали человеческого тела до конца указательного пальца правой руки (или наоборот): тут около трех аршин. Более близкою к правде отчасти окажется маховая сажень раскинутых крестом рук от среднего пальца правой до такового же левой: тут 21 /г аршина. Да ведь и притом, каков сам измеритель ростом.

35

С переносом ударфния это слово получает двоякое значение: полчи ще значит большой полк, имеющий число людей свыше определенного количества, и по лчище — сильная рать, могучая сила — армия.

36

Последний женский убор, сорока — некрасивый, был особенно распространен, B. И. Далю еще удалось видеть сороку ценой в десять тысяч рублей.

37

Следует заметить, что в обычаям московского царского двора в приветах царем подданных существовала разница. Так, напр., желая оказать высокую милость ласковым словом, царь спрашивал светских людей «о здоровье», а духовных «о спасении». Царь Алексей привечал протопопа Аввакума при встрече вопросом: «каково, протопоп, поживаешь?» — и шапку-мурманку бывало приподнимал. А после того все бояре челом да челом: «благослови-де нас, и помолися о нас». Согласно Мышкинскому сборнику, священника исстари приветствовали одним словом: «священствуй!» — Кто возвращался от него с исповеди, того встречали приветом: «поздравляю, избавясь от греховного бремени!» А ему советуется (в Сборнике) отвечать: «Грешен я, опять принимаюсь грешить. О, невоздержность!» и проч.

38

Известная, даже слишком популярная игра песни, или вернее, сочиненного романса «Вниз по матушке по Волге» с хлопаньем в ладоши сидящих друг против друга на полу, в подражание ударам весел, с атаманом, расхаживающим между рядами и прикладывающим кулак к глазу при разговоре с есаулом о погоне, — доказывает то же стремление к изображению песенного смысла в лицах. К сожалению, излюбленная песня эта — не народная, и самое представление, приделанное к ней — вышло из солдатских казарм по следам «Царя Максимилиана».

39

Дурным предзнаменованием служат также встречи с девкой, со вдовой, с монахом, вдовцом, холостяком, с пустыми ведрами и т. д.

40

В купеческих счетах на Волге давно уже значатся «начайные» деньги, стоящие рядом с наволочными и нахлебными. В указанном же примере следую тому же образцу, который указан давно установившимся обычаем, приложенным к слову «завтра» (заутро, завтрие), как существительному среднего рода. Родительный падеж будет, по желанию, или завтрея, или завтрего, или завтрева (не далее до завтрева). А затем дательный — день к вечеру, а работа к завтрему, — к тому же времени можно теперь из Петербурга и в Москву попасть, — к завтрею, завтра, заутру. Когда завтра будет? (винительный) — ответ: никогда. Сегодня не сработаешь — завтреем не возьмешь (творительный). В творительном говорится и так: завтрим, заутром; в предложном, стало быть, о завтрее, о завтрем, о заутре. Вообще у завтра нет конца, между прочим, нет конца и предела той свободе обращения с родным языком простого народа, не стесненного грамматическими правилами, навязанными в школах. Своеволье (если только имеем право так выразиться) доходит до изумительных дерзостей. Укажу на один курьезный пример. Знакомое нам со школьной скамьи из уст учителя русского языка личное местоимение в родительном падеже множественного числа во многих местах, среди мещанского купеческого и крестьянского люда принято за существительное имя и дерзостно склоняется на разные лады, конечно, в значении «не моего, чужого», принадлежащего другим. Говорят: иха, ихо, а потому, ихова, ихой, ихому, иху, ихи, ихим, ихих, ихими. Затем, конечно, по последовательности усвоенного привычкою правила: ихния, ихна, ихно, ихнова, ихному, икну, икни, ихних, ихним, ихными, и т. д. Это, впрочем, то же самое, что «ейный» петербургских кухарок, у которых замечается особенная наклонность уродовать родной язык — говорить: «уседчи», вместо ушел, т. е. в замену прошедшего времени всех залогов глагола говорить причастиями и деепричастиями прошедшего времени.

41

На Дону, когда сажают каравай в печь, то все собрание держится за лопату; свахи освещают печь и эти свечи, обвитые лентами, на другой день вручаются жениху и невесте пред алтарем. Теперь все это стало там забываться и не везде исполняется.

42

В. И. Даль в своем Толковом Словаре привел приговор на свадебном пиру, когда вынимают каравай: «Мой каравай в печь перепелкой (небольшой птичкой) из печи коростелкой» (т. е. с припеком, значительно покрупнее). Указан также старинный свадебный чин каравайника, обязанного, во время свадебного домашнего священнослужения, носить каравай.

43

Такой же заговор применяется и к чуме, во время скотского падежа, и во всех болезненных случаях, где предполагается действие живой злоехидной силы.

44

А терлик (несомненно монгольское слово) — самая употребительная и обычная одежда удельных князей и московских царей? Кашинский князь пробежал мимо Твери в одном только таком терлике — халате, похожем на узкий кафтан, почти без сборов. Но он был узкий и имел короткие рукава, даже и впоследствии в одеждах московских царей из дома Романовых. (Примеч. С. В. Максимова.)

45

Вместо аллилуйя говорят еще и «ахинею», что означает тот же вздор, чепуху, бессмыслицу, нелепицу, бредни, чушь, аллу — в прямом значении (по объяснению В. И. Даля) и пошлости, глупости — в переносном.

46

Другое дело такие выражения, как, например, употребительный в г. Болхове (Орловск. губ.) такой совет: «без козла с узла» — это значит в покупке или при продаже будь решительнее, чтобы другой не подвернулся и из-под носу не унес бы вещь, тебе очень нужную, или сам купец не раздумал бы и не попятился. Попадаются и такие поразительные случаи, как в Архангельске, где поговаривают до сих пор: «день ушел между чаки и ляхи», т. е. и не знаю куда, ни в тех — ни в сех, без дела, ни туда — ни сюда, и не видал, как ушел и в самом деле, как древний киевский князь Святополк Окаянный, про которого говорит летопись, что он «ушел между Чехи и Ляхи», и в Киев больше не возвращался.