Дорога в шесть десятилетий[1]

Эта книга шла к читателю долгих шестьдесят лет.

После блистательного романа «Наследник из Калькутты», восторженно принятого читательской аудиторией от мала до велика, его автор Роберт Штильмарк решил не изменять своему излюбленному жанру и создал в нём ещё два произведения, на сей раз на документальном материале. Но если первое – «Повесть о страннике российском» – обильно сдобрил вымышленными сюжетными линиями и эпизодами, то второе – «Крылатый пленник» – выдержал в строго заданных рамках, обозначенных в подзаголовке: быль о приключениях советского лётчика. «В повести нашей нет ни выдуманных героев, ни выдуманных сцен, ни выдуманных переживаний», – напоминает он читателю в кульминационный момент своего повествования.

В дневнике писателя за 1960 год сохранилась лаконичная запись: «Сдал 202 стр. в Смену в 17 часов 26 мая, как обещал. Хвост с 203 по 214 доставил 30 мая». А буквально через неделю ещё одна: «Странно, что всё это не выдумка, как „Наследник“».

И действительно, абсолютно документальная, скрупулёзно записанная со слов самого героя повесть, которую её создатель образно охарактеризовал так: «Наши строки – кинообъектив и магнитофон, способные фиксировать прошлое», – воспринимается как искусное беллетристическое творение признанного мастера сюжетосложения, истинного сочинителя в самом высоком смысле этого слова. Скажем больше: «Крылатый пленник» завершает своеобразный триптих, демонстрируя способность автора виртуозно выстраивать интригу даже на материале, не допускающем никакой фантазии. Впрочем, у настоящего художника она проявляется порой самым неожиданным образом. Прочтите внимательно эпизод, описывающий последние сутки гитлеровского режима. Вечером 30 апреля возвращается вроде бы уже исчезнувший окончательно лагерный конвой. Потом через город идут разрозненные группы немецких солдат. Жизнь продолжает висеть на волоске, хотя конец многолетнего кошмара неотвратим. Главному герою приходится быть начеку и провести всю ночь на наблюдательном пункте с пистолетом в руке. Казалось бы, простое, почти документальное описание действительности. Но автор, блестяще знавший традиции европейской культуры, тонкими аллегорическими штрихами рисует современную, реалистическую картину Вальпургиевой ночи, когда нечистая сила с сумерками собирается воедино, обретает временную силу, а затем бесславно растворяется с первомайским рассветом. Так и здесь: уже утром освободительные войска вступают в город, неся людям мир и покой.

Увы, с приключенческими произведениями иногда судьба играет злые шутки: они сами становятся субъектами приключений. Роберту Штильмарку уже довелось убедиться в этом на примере «Наследника из Калькутты». Но там его ждал вполне счастливый конец, а «Крылатого пленника» постигла совсем другая участь.

Журнал «Смена», заказавший повесть, печатать её отказался. Тогда писатель обратился в издательство «Молодая гвардия», где к сюжету вроде бы проявили интерес и даже предложили его расширить. Это видно из дневниковой записи от 19 января 1961 года: «Нынче вновь приступаю к „Крылатому пленнику“… надо дать в „Молодую гвардию“ 1-го мая. В их напечатанном издательском плане вещь поставлена на 61-й год». Но буквально через четыре дня горькое добавление: «Позвонил С. Г. Жемайтису в „Молодую гвардию“. Говорит, что план им урезали, заключать договора на несданную работу не могут. Стоит ли и приниматься?»

И рукопись в первоначальном объёме в 214 машинописных страниц отправилась в архив писателя, где пролежала все эти годы. Впрочем, попытки обнародовать её автор предпринимал. В письме своему лагерному другу Виктору Мироновичу Довбне в июле 1964 года он сетует: «Отнёс „Крылатого пленника“ в „Юность“. Крутят носами».

Здесь следует сделать небольшое пояснение. Журнал «Юность» в то время возглавлял Борис Полевой, по-настоящему прославившийся «Повестью о настоящем человеке», где воспел подвиг советского лётчика Алексея Маресьева. Того самого Маресьева, который в реальной жизни заменил в боевом строю выбывшего из него 8 июня 1943 года главного героя «Крылатого пленника». Снова обратимся к дневнику Роберта Штильмарка: «…сверяю „Повесть о настоящем человеке“ Полевого со Славкиным рассказом. „Повесть“ фактически неточна, оказывается, но очень хорошо написана и se non è vero, è ben trovato (если это не правда, то хорошо придумано)» (8 апреля 1960 года).

Казалось бы, главный редактор «Юности» должен был порадоваться подобному, выражаясь словами Пушкина, «странному сближению» и ухватиться за принесённую рукопись, но, «покрутив носом», он её отклонил.

Трудно сегодня объяснить причину такого неприятия увлекательной были о приключениях советского лётчика литературным истеблишментом, однако любому, жившему в то время, не могут не прийти в голову достаточно простые мысли.

Великая Отечественная война породила собственную мифологию задолго до своего завершения. В соответствии с ней каждый военнопленный считался предателем, поскольку советский человек, тем более офицер и коммунист, не должен живым попадать во вражеские руки: если перед угрозой пленения ты не сумел себя уничтожить, значит, у тебя есть какая-то задняя мысль. Лет двадцать ушло на то, чтобы признать героями таких бесспорных патриотов, как разведчик Рихард Зорге или участники движения Сопротивления во Франции и Италии Василий Порик и Фёдор Полетаев. На рубеже 50–60-х годов, когда создавался «Крылатый пленник», даже они продолжали считаться изменниками. Лишь в 1957 году обрели Золотые Звёзды упомянутые в повести Герои Советского Союза Михаил Девятаев и Гавриил Лепёхин. Первому за дерзкий побег на угнанном самолёте звание присвоили впервые, второму после отбытия десяти лет в исправительно-трудовых лагерях «за пребывание в плену» вернули отнятую в 1946 году награду. А вот побывавшие в неволе генералы Григорий Тхор и Михаил Лукин (также узник Мосбурга) удостоились высшего отличия уже посмертно, в девяностые годы.

Вторая причина – идеологическая установка отображать события прошедшей войны исключительно в двух цветах. Не только кинофильмы, но и произведения других видов искусства, образно говоря, должны были выглядеть чёрно-белыми: враг, разумеется, рисовался непременно в самых тёмных тонах. Это относилось и к офицерам, и к простым солдатам, и к любому гражданину Третьего рейха.

В повести Штильмарка палитра намного богаче. То мелькнёт чернявенький охранник, потихоньку от начальственных глаз бросающий узникам курево, то появятся селяне, открыто приносящие еду советским пленным, то возникает группа женщин, кидающих в окна вагонов с заключёнными свежие фрукты, то некая почтенная дама публично стыдит эсэсовца за издевательство над беззащитным арестантом, то джентльмен во фраке приподнимет свой цилиндр, приветствуя лагерников. Апофеозом – поступок баварской крестьянки Марты, фактически нарушающей заповедь «не лжесвидетельствуй» и тем самым спасающей жизнь главного героя. Не забывайте: всё это запечатлели «кинообъектив и магнитофон».

И уж совсем непривычно выглядит нацистская пенитенциарная система, памятуя о том, какой её у нас представляли. Крылатый пленник с самого начала пребывания в неволе готовится к смерти и уверен, что будет расстрелян. Однако на первом же допросе ему объясняют: «Немецкое военное командование щадит военнопленных». В дальнейшем выясняется, что смерть ждёт лишь того, кто нарушает законы рейха, будь то чужой или даже свой: собственных солдат тоже ставят к стенке за воровство. Даже после второго побега Вячеслава и его товарищей не казнят сразу после поимки, а отправляют в благоустроенную тюрьму, судят и приговаривают к пожизненному заключению, хоть и в нечеловеческих условиях, но сохраняющих шансы на жизнь. Столь подробного описания различных видов неволи в Третьем рейхе в отечественной литературе прежде не наблюдалось. Но неизбежное использование широкой цветовой гаммы для показа всех её нюансов при категорическом требовании блюстителей коммунистической идеологии мазать всё одной краской делало повесть абсолютно непроходной через рогатки советской цензуры. Осознав эту горькую истину, автор в дальнейшем и не пытался искушать судьбу.

А она оказалась до обидного несправедливой к писателю. Он ушёл из жизни как раз в канун тех перемен, которые ждал, в которые верил и которые, сам того, возможно, не ведая, готовил всем своим творчеством. Роберт Штильмарк скончался осенью 1985 года, успев порадоваться новым общественным веяниям (пишущий эти строки своими ушами слышал от него оптимистические прогнозы на ближайшее будущее за три месяца до смерти), но не успев пожать их плодов. Поживи он ещё года два, «Крылатый пленник» оказался бы в одном ряду с опальными произведениями, заполонившими страницы толстых литературных журналов и вместе с ними разошедшимися миллионными тиражами по всей ещё большой стране. И, может быть, тогда по-иному была бы написана последняя глава: ведь неспроста автор на первой её странице оставил запись: «Это всё до конца подлежит полной переделке». Однако выполнить данное самому себе задание не успел.

Если документальность первых шести глав удивляла даже самого их создателя («Странно, что всё это не выдумка»), то в седьмой его талант сочинителя проявился в полной мере. И это относится не только к вставной новелле об орлёнке, своеобразном камертоне всей повести. История встречи писателя с прототипом своего героя имеет совсем другую подоплёку.

В самом начале главы автор называет себя топографом с большого заполярного строительства. Против истины он не грешит, но главное не договаривает: стройка велась силами заключённых, каковым сам он тогда и был. И знакомство его с Вячеславом Валентеем состоялось при иных обстоятельствах, поскольку тот тоже отбывал десятилетний срок в одном с ним лагере. Осудили его по самой популярной в то время статье 58–10, означавшей ведение антисоветской агитации. В чём она заключалась? Например, в сравнении мозга Ленина с мозгом собаки. Донёс участник товарищеской беседы. Обвиняемый неосторожно поведал своим подчинённым (а служил он командиром авиаэскадрильи «Енисейстроя») утверждение одного учёного, будто бы обилие извилин не единственный показатель высокого интеллекта: оно наблюдается как у гениев типа Ленина, так и у простых людей, а иногда и у высокоразвитых животных. Дело, мол, тут не в количестве, а в качестве. В обвинительном заключении говорилось также о восхвалении подсудимым… шляп американских безработных. Суд счёл преступным и это «деяние».

Конечно, не могло быть и речи о включений в повесть подобных подробностей. И дело не только в абсурдности доказательств мнимой вины абсолютно безгрешного человека. Вся история, будь она воссоздана с такой же документальной скрупулёзностью, что и основной сюжет, невольно наводила бы смышлёного читателя на сравнение советского и нацистского режимов. Вот как изложил историю своего ареста сам Валентей в заявлении генеральному прокурору СССР от 2 августа 1961 года: «…я совершил один необдуманный поступок: когда в штаб эскадрильи явились следственные работники арестовывать меня, то я закрыл их в штабе, а сам направился к начальнику „Енисейстроя“ генералу Панюкову, надеясь на его вмешательство. Панюкова я не застал и пошёл домой, чтобы попрощаться с женой и идти в тюрьму. Дома уже ждали, арестовали и, ко всему, обвинили… в побеге. 21 июля 1950 года спецлагсуд „Енисейстроя“ приговорил меня к 10 годам за антисоветскую агитацию… и за побег, которого я не совершал».

<…> Вот почему повесть завершается диалогом с эмигрантом Морозовым, якобы внуком известной исторической персоны, а высказанное им пророчество относительно судьбы, ждущей возвращенца из плена на родине, в реальной жизни частично сбывается.

Реабилитировали Вячеслава Валентея лишь в предпоследний рабочий день 1961 года. Возможно, причиной отказа в публикации стало как раз отсутствие формальной реабилитации к моменту включения повести в издательские планы. Ведь именно из-за этого нельзя у нас было до горбачёвской перестройки издавать книги о «врагах народа» Бухарине, Рыкове и им подобным.

Но вернёмся к заключительной главе. Как же объясняет автор поворот судьбы своего героя, заставивший сменить любимую профессию: «Летал до 1950 года, потом зрение, правый глаз, ослабло. Перешёл на строительство, теперь вот – инженер», – рассказывает он сам приехавшему в гости московскому писателю (к слову, приезд автора к своему герою весной 1960 года – единственный подлинный эпизод в седьмой главе).

В действительности дело обстояло так: «Я не упал духом, начал работать и учиться заочно в институте… даже в заключении приобрёл специальность, стал инженером и был приглашён начальником строительства п/я 121 (там же, где я отбывал наказание) на должность прораба технологического монтажа завода № 169. За период своей работы имею несколько благодарностей, получил в новом доме квартиру и всей своей сознательной жизнью стараюсь быть полезным своей любимой Родине» (из жалобы в Главную военную прокуратуру СССР).

Остаётся добавить, что после реабилитации Вячеслав Валентей вернулся в авиацию. Переехал в Москву, где они с Робертом Штильмарком продолжили дружбу уже семьями. Вот какими воспоминаниями поделился младший сын писателя Дмитрий:


«Отец называл его Славкой. И в этом не было ни намёка на фамильярность. Так называют друга. Самого близкого, самого доверенного, лучшего.

Улыбчивый и обаятельный дядя Слава не производил впечатления человека героического. Ни огромного роста, ни горы натренированных мышц, ни горящих патетическим светом стальных глаз у него не было. Просто жизнь часто ставила его в ситуации, требующие подвига. Не только на войне, но и в мирное время. А характер заставлял брать ответственность на себя и принимать единственно верное, хотя порой сложное и опасное для него решение. Благодаря отваге, таланту и опыту побеждал. Относился, правда, к любым непредвиденным и тяжёлым ситуациям, как к работе и делам обыденным.

Однажды, работая в Подмосковье, получил задание обработать колхозные поля раствором молибдена. Пока его Ан-2 с полными цистернами грузно взбирался в поднебесье, увидел вдалеке клубы дыма. День был ветреный, погода уже много дней была очень сухой. Решил посмотреть, что случилось, направил машину туда.

В деревне пылал жилой дом. Ветер раздувал огонь, пламя могло перекинуться на соседние строения и спалить всё селение. Пожарных вокруг не было.

„Нужно вылить содержимое цистерн на пожар. Но, если лететь горизонтально, большая часть воды пролетит мимо, а на огонь попадёт её мизерное количество. Вертикальный подъём на Ан-2, с полными цистернами, невозможен: мотор не вытянет. Но самолёт надёжный, крепкий. Если подняться повыше, спикировать на горящий дом, тем самым для разгона прибавить силу притяжения к силе мотора, можно попробовать что-то сделать“. Пока проносились в сознании эти мысли, руки уже поднимали самолёт ввысь.

В деревне народ уже отчаялся. До Оки почти километр, пожарный пруд в засушливое лето до дна вычерпали на полив огородов, и кроме двух глубоких колодцев других источников воды не было. Остановить огонь было нечем. Казалось, гибель деревни неотвратима.

Спасение пришло с Небес. Только в этот раз Господь послал его не с архангелами, а с лётчиком-асом!

Ан-2 скользил по небу к пожару, как санки с зимней горы. Казалось, ещё мгновение, и врежется в объятый огнём деревенский дом, размечет пламя по всей деревне, погубит себя и спалит всю деревню. Но самолёт каким-то чудом вдруг взмыл свечкой над самым пожаром и вылил на него поток воды. Пламя затихло, но совсем не погасло. Повалил густой едкий дым. Лётчик повторил манёвр ещё несколько раз, хотя из-за дыма видимости почти не было. Однако пожар был полностью потушен.

Об этом случае писали в газетах. Сначала в местных, потом повторили в „Правде“. Дядя Слава от вопросов знакомых отмахивался, переводя речь со своего поступка на содержимое цистерн: „Хорошо, что раствор молибдена вёз распылять, а то ядохимикаты могли быть, тогда бы не получилось ничего“. И заговаривал на иную тему.

О другом подвиге Вячеслава Александровича знает моя семья и очень ограниченная группа людей.

Зная любовь моего батюшки к полётам, дядя Слава как-то пригласил его налетаться вволю. Предстоял Валентею квалификационный экзамен. Нужно было по условиям испытания совершить семнадцать взлётов и семнадцать посадок, имитирующих различные ситуации. А экзаменатором оказался близкий друг Вячеслава Александровича. С его разрешения дядя Слава и пригласил отца полетать. И даже разрешил взять с собой двенадцатилетнего сына Альку.

Для профессиональных лётчиков-асов экзамен был простой формальностью, в то время как для любителей полётов событие казалось грандиозным.

В аэропорт Быково прошли через служебный вход. Подошли к стоящему в сторонке Ли-2, открыли его и по спущенной радистом лесенке забрались внутрь. Лётчики запустили двигатели, и промёрзший за ночь самолёт стал согреваться. Все расположились в кабине. Всем вручили наушники, чтобы слышать разговоры внутри машины и переговоры с диспетчером. Началась предполётная проверка систем. Наконец запрос и разрешение диспетчера занять место на взлётной полосе, разрешение на взлёт и… разгон, разбег вдавил людей в кресла, замелькали убегающие назад службы аэропорта, точка принятия решения, и это волшебное ощущение отрыва от земли, когда тело чувствует, что самолёт опирается уже не на шасси, а на крылья! Уходят вниз дорожки, дома, деревья… ветер обратился плотью и на плечах своих поднял самолёт к небу! Велик человеческий гений!

Благодаря компании полёты проходили весело и непринуждённо. Пилоты и гости шутили, рассказывали разные интересные истории. Альке позволили сесть в кресло второго пилота и под контролем двух асов дали почувствовать, как самолёт реагирует на движения штурвала: от себя – в низ, на себя – в верх, направо-налево, как в машине, только крылья наклоняются.

В январе темнеет рано, начались ночные полёты. Одним из испытаний была посадка по приборам. Лётчик должен сажать самолёт вслепую, не видя взлётной полосы. Инструктор задёрнул шторки. Диспетчер разрешил посадку. Светящиеся в темноте приборы показали, что Валентей вывел летящий самолёт на полосу, выпустил шасси и начал снижение. Вдруг он рванул штурвал на себя и дал полный газ. Ли-2 резко взмыл и ушёл в сторону. Альку рассмешили брови инструктора, в удивлении поднятые вверх. А полутора секундами позже в наушниках зазвучал истерический голос диспетчера: „Под вами гигант! Под вами гигант!“ Инструктор откинул шторку. Огромный турбовинтовой Ту-114, взлетая им навстречу, пронёсся под их машиной. Ужасная ошибка диспетчера! Он разрешил посадку ослеплённому лётчику на взлетающий лайнер. Если бы не фантастическая лётная интуиция бывшего истребителя, предупреждение его об опасности пришлось бы как раз на момент столкновения.

Спасибо, дядя Слава, за папу и брата, и за все жизни, которые ты спас!»


Впоследствии Вячеслав Александрович пилотировал многоместный пассажирский самолёт ИЛ-18 – флагман нашей гражданской авиации. До выхода на пенсию работал на дальних авиалиниях. В 1985 году получил свой первый боевой орден – Отечественной войны второй степени. Тогда его давали всем фронтовикам, дожившим до 40-летия Победы. Хотелось, чтобы после выхода повести была восстановлена историческая справедливость и Валентея удостоили бы ещё одной государственной награды. К сожалению, посмертно: его нет с нами уже три десятка лет.

Эта книга шла к читателю дольше полувека. Однако такие рукописи не только не горят, но и не стареют. Уверен, что и сегодня «Крылатый пленник» вызовет неподдельный интерес читательской аудитории всех возрастов, придётся по душе и жаждущему захватывающих сюжетов подростку, и требовательному к правдивости всех деталей ветерану.

Андрей Красильников

Загрузка...