IX

Хромуша, однако, ни за что не хотел отказаться от этой мысли; после многих поисков ему удалось-таки найти не слишком опасный путь. С несказанной радостью увидел он наконец свой садик, окошко и пещеру. Рука времени почти не прикоснулась к бывшим его владениям. Он немедленно занялся своим водворением в старом жилище. Прежде всего он вымел и вычистил пещеру, в которой птицы оставили следы своего пребывания, нарезал сухого морского тростника и развел в пещере огонь, чтобы осушить ее. Он даже накурил в ней можжевеловыми ягодами, чтобы очистить воздух. Затем нарезал травы и устроил себе постель на скамье и, перекусив, лег на траву, в так называемом саду, посреди полевых цветов, которые так любил и которые показались ему теперь прелестнее, чем когда-либо. Он заснул крепко, так как встал очень рано и дорога по изрытым дюнам очень утомила его.

Когда он проснулся, первым делом его было влезть на большой утес, чтобы посмотреть, живут ли еще на нем птицы. Он вскарабкался туда с большим трудом, беспрестанно подвергаясь опасности, но на утесе не было уже ни одного гнезда и не валялось ни одного перышка. Квиквы покинули утес, это был недобрый знак: они инстинктивно чувствовали, что он скоро обрушится. Но куда же делись они? Хромуша не хотел торговать перьями, так как зарабатывал теперь достаточно, но ему очень хотелось видеть своих старинных пернатых друзей и посмотреть, узнают ли они его после такого продолжительного отсутствия, что, впрочем, было очень сомнительно.

Осмотревшись вокруг, он увидел на изгибе скалы большую новую расщелину и осторожно полез в нее. Она походила на новую улицу, проложенную природой в его опустевшем городе. Пробираясь по ней, Хромуша спустился на нижние глыбы и очутился близ своей пещеры; он очень удивился, увидев, что все окрестные скалы казались белыми от птичьего помета. Он тотчас же принялся отыскивать гнезда и нашел их множество, в них лежали яйца, которые грело солнце. Вокруг лежало много перьев, доказывавших, что здесь летали самцы. Квиквы переселились, и то, что они избрали себе новое место жительства подле пещеры, доказывало, что она была еще крепка и прочно сидела в глубине скалы. Хромуша обрадовался этому открытию, он легко пробрался отсюда в пещеру, перескочив через небольшую яму, ему было приятно, так сказать, иметь под рукой своих старинных друзей.

Хромуша имел большую наклонность к уединению, и этот день, проведенный в пустыне, казался ему чем-то вроде награды за три года мужественно переносимого изгнания. Он обошел дюны на всем протяжении их и осмотрел все происшедшие в них перемены. С радостным чувством увидел он опять Черных Коров, все по-прежнему покрытых раковинами, с наслаждением выкупался в море и проверил все свои прежние наблюдения над птицами как перелетными, так и жившими постоянно в этих местах. Теперь уже он знал все, что касается их, так что ничему не мог научиться новому, но сделал только одно новое замечание, что или у этих животных нет памяти, так как они вовсе не узнали его и не летели клевать хлебные крошки, которые он бросал им, или что то были не те самые птицы, которых он знал прежде. Впрочем, и для этих птиц также хлеб был лакомством, потому что лишь только Хромуша отходил в сторону, они кидались на крошки и с шумным криком ссорились из-за них. Он надеялся, что успеет опять приручить их за неделю, которую намеревался провести на утесе, сам не отдавая себе отчета, почему это место так нравилось ему.

В молодости мы почти безотчетно увлекаемся нашими склонностями. И однако Хромуша был уже далеко не тот невежественный ребенок, каким был тогда, когда прожил, как дикарь, полгода в этих местах. Он был теперь довольно образован и имел понятия о жизни природы. Прежде он очень любил море, скалы, птиц, цветы и облака, сам не сознавая, почему все это нравилось ему.

Наука и сравнение научили его понимать прекрасное, страшное и грациозное в природе. Теперь в нем как будто удвоилась способность наслаждаться природой. В нем было врожденное чувство изящного и прекрасного, но он был скромен, как вообще все люди, живущие по преимуществу созерцательною жизнью; он не сознавал в себе этого дара и был благодарен матери-природе за то, что она произвела такое могущественное впечатление на его душу, когда он был еще ребенком.

И мать-природа как будто обрадовалась возвращению своего любимца под кров свой. В первую же ночь она доставила ему великолепное зрелище. Когда закатилось солнце, небо покрылось массой черных туч с огненными каймами, море засветилось фосфорическим блеском. Хромуша ушел в пещеру и лег в ней. Разыгрался ветер, и дождь потоками хлынул из черных туч, но по временам из-за них выглядывала луна, и в зелени, висевшей фестонами над входом в пещеру, сверкали изумруды. Хромуша спал, несмотря на рев бури, иногда его будили раскаты грома, и он с удовольствием прислушивался к ним. Вдруг раздался такой сильный удар, что Хромуша вздрогнул и невольно вскочил со скамьи. Над головой его послышалось множество жалобных криков, почти в ту же минуту он почувствовал на лице и на плечах взмахи многих крыльев, которые без шелеста поднимались и опускались вокруг него. Это были его соседи, испугавшиеся грозы. Самки оставили свои яйца, которые перебили в испуге, и, гонимые ветром, с отчаянными криками опустились над садом Хромуши, многие из них вторглись даже в пещеру. Хромуше стало очень жаль их, он не прогнал бедных птиц, хотя некоторые из них, полумертвые от страха, попадали даже на скамью, на которой он лежал. Он осторожно улегся и вскоре опять заснул.

С рассветом Хромуша увидел, что многие птицы сильно пострадали. У одних были вывихнуты крылья, другие окривели, третьи были так жестоко изранены, что умирали, многие были уже мертвы. Хромуша помог пострадавшим как умел и пошел посмотреть на опустошения, произведенные бурей в птичьей колонии. Ему представилось грустное зрелище: самки с жалобными криками искали свой яйца. Хромуша попробовал было починить гнезда, но оказалось, что все яйца пропали, те, которые не разбились, спеклись от электрического тока; птицы, убедясь, что все погибло, стали сзывать друг друга жалобными криками. Вся колония собралась на скале и как бы стала держать совет, потом с грустными прощальными воплями взвилась над морем и исчезла в утреннем тумане. Все птицы, которые только могли летать, улетели.

Хромуша, видя, что они не возвращаются ни на другой день, ни после, подумал, что они, вероятно, расстались навсегда с этим негостеприимным берегом. Он продолжал ухаживать за больными, которые вскоре стали такими ручными, что клевали корм из его рук, Хромуша мог дотрагиваться до них, гладить их, согревать их своими руками. Они похаживали вокруг него без малейшей боязни, днем грелись на солнце в саду, ночью возвращались спать в пещеру. Они совершенно забыли о своем погибшем потомстве и не летали на старое пепелище. Когда здоровые птицы собрались в путь, больные отвечали грустными и хриплыми отрывистыми криками на их шумный призыв, они покорились своей участи как неизбежной и скоро привыкли к новой жизни — в зависимости от человека.

Хромуше представился теперь случай наблюдать то, что всегда возбуждало в нем страстное любопытство, а именно, до какой степени развивается смышленость животных, когда они чувствуют, что одного их инстинкта недостаточно для сохранения жизни. Он то ухаживал за выздоравливающими, более или менее изувеченными, то бродил по дюнам и собирал птиц других видов, которые также пострадали от бури и лежали больные в разных местах.

На другой день поутру он сходил в Обервилль, в деревню, в которой прежде покупал съестные припасы, и запасся там кормом для больных птиц. Некоторые из них умерли, другие поправились. Отыскивая на вершинах увечных птиц, Хромуша стал замечать, что здоровые подстерегали, когда он проходил, и клевали крошки, которые он бросал. Через несколько дней птицы стали ручными. Хромуше казалось, что те, которые привыкли к нему скорее других, были те самые, которых он приручал прежде.

Но между птицами, жившими на воле, и теми, которых увечье поставило в зависимость от Хромуши, оказывалась большая разница. Последние стали доверчивы до надоедливости, они не могли летать. И это лишение сильно развило в них эгоизм, и они от скуки стали великими прожорами, тогда как жившие на воле были деятельны и независимы. Хромуше больше нравились свободные птицы; но он, конечно, больше заботился о тех, которые больше нуждались в нем, несмотря на то, что быстрое подчинение их человеческой воле внушало ему почти презрительное чувство.

Он усердно ухаживал за ними и надеялся, что его стараниями они скоро поправятся до такой степени, что будут в состоянии опять вести независимую жизнь. Он был хорошо знаком с анатомией птиц, потому что в течение трех лет составлял их скелеты из проволоки и мог мастерски лечить больным птицам сломанные крылья и лапки. Но когда те, которые выздоровели, захотели вернуться к своим товарищам, жившим на воле, последние приняли их очень недружелюбно. Они накинулись на бедных пришельцев с явным намерением выщипать им все перья и растерзать их на части, бедняжки бросились со стыдом к ногам Хромуши, как бы прося у него защиты от жестоких товарищей. Хромуша водворил между ними мир с помощью довольно строгих мер. Можете представить себе, с каким интересом наблюдал он в продолжение этой войны за всеми приемами и проделками птиц.

Наконец неделя прошла, и Хромуша стал подумывать о возвращении в замок. Да и нельзя было оставаться здесь долее, так как утес сильно пострадал от последней бури. Подле разрушенного грозой гнезда квикв образовалась новая расщелина, и потоки грязи из размытого дождями мергеля потекли даже в сад Хромуши. Он с грустью смотрел теперь на этот прелестный уголок, где когда-то насадил самые красивые растения, какие только попадались ему в окрестностях, например, дрок, великолепную румянку, морские красенки с ярко-желтыми цветами, прелестные стройные желтокорни с цветами самого чистого лилового цвета, красивые вьюнки-трилистники с ярко-розовыми лепестками, украшенными белыми жилками и с толстыми блестящими листьями, которые раскидывают свои грациозные гирлянды даже на морском песке, омываемом приливом. Без Хромуши все это разрослось, так что даже ветви растений врывались в самую пещеру, все это вскоре должно было исчезнуть навеки под тяжелой массой мергеля, бесплодного, когда он не смешан с другой, более плодородной землей. Мергель под влиянием могущественных сил грозы и дождя угрожал залить и засыпать не только сад, но и самую пещеру. Хромуша был слишком внимателен и слишком привык наблюдать обвалы мергеля, так что обвал не мог застигнуть его врасплох. Однако последние ночи он, как говорится, спал только одним глазом и считал дни, говоря сам себе:

— Сегодня опять хорошая погода, и солнце осушит всю эту грязь. Но если завтра пойдет еще дождь, то мне придется скоро убраться отсюда, и может быть, еще мой маленький мирок погибнет и разрушится на моих глазах.

Желая спасти выздоравливающих птиц, он решился отнести их к священнику в Див, любителю живых животных, тогда как барон Платкот больше любил набитые чучела. Священник был настоящий натуралист, а барон только собиратель коллекций. С этой целью Хромуша сходил в лесок, нарезал прутьев и сделал большую корзину для птиц, но так как птиц было много и ноша была бы слишком тяжела, то он с вечера нанял осла, которого оставил на ночь в своем садике, он хотел отправиться в путь рано поутру.

Загрузка...