Кто не спрятался…

Глава 2

Поначалу она меня только пугала.

Да и все они, чего уж там. Вся троица. Для начала, они были богатенькие детишки – та порода, к которой я не привык.

Сразу скажу как на духу – в Америке нет региона упадочнее нашего округа Вашингтон. Экономика здесь в полнейшей жопе – даже у шахтеров в Аппалачских горах, сдается мне, дела идут получше. Все, кого я здесь знаю, еле сводят концы с концами. И тут – троица мажоров разъезжает, то на шикарном ретрошевроле цвета снега (пятьдесят четвертый год выпуска, откидной верх – это была тачка Кейси), то на голубом «Крайслере Ле Бароне» (колеса Стивена), как будто старый замшелый Дэд-Ривер – это какой-нибудь Скарсдейл или Беверли-Хиллс. Что привлекло их к нам, в захолустье штата Мэн, – мне было невдомек. Ладно бы еще разговор шел о Маунт-Дезерт. Но Дэд-Ривер? Я знал, что их предки в Бостоне дружат семьями, и, видно, кто-то предложил податься подальше – вот они и очутились здесь. Хотя, уверен, и самим детишкам было не понять родительских причуд. Ясно было одно – им тут не по душе, и здешняя обстановка нешуточно выводила их из себя.

Оттого-то они меня и перепугали.

Хватало одного взгляда на них, чтобы понять, какие они злые. На Кейси – в особенности. По ее глазам все прекрасно читалось. Казалось, из них что-то норовит выскочить и вцепиться в тебя.

Безрассудство – вот что меня пугало тогда и, увы, пугает сегодня.

И то, что я записываю эту историю, – в какой-то мере тоже безрассудно. Я ведь снова все вспомню, в подробностях, хотя в последнее-то время мне удавалось забывать. Забывать не только сам случай, но и чувства, какие я испытывал к Кейси – и, боюсь, до сих пор испытываю. Уж и не ведаю, что хуже.

Что ж, сейчас вопрос прояснится. Начинаем.

По той заварушке с машиной я узнал, что у Кейси не все дома.

Стоял июнь, дело было в субботу или в воскресенье – что у Рафферти, что у меня выдался выходной. Жара палила совершенно не подобающая сезону. Купив у Хармона шесть банок пива, мы двинули на пляж.

В Дэд-Ривер нормальный песчаный бережок только один. В остальном же – или камни, или галька, или скалы, нависшие над морем на высоте футов этак в тридцать. В жаркие деньки туда стекаются все твои знакомые. И, так как денек был не то второй, не то третий из всех хороших в том году, Кейси тоже там оказалась. Далеко позади нас, у самых скальных навесов, собралась вся троица.

И поначалу нам до них не было почти никакого дела. Внимание Рафферти куда больше занимала Лидия Дэвис, растянувшаяся на полотенце в паре шагов от нас, а я положил глаз на парочку туристок. Налетавший с моря бриз доносил до нас звуки переносного радио, которое девчонки притащили с собой. Пляж вообще был довольно оживленным в тот день, так что нам с Рафферти было на что поглазеть.

А потом она прошла совсем рядом – с явным намерением окунуться. Лишь по касательной я задел взглядом ее лицо.

Вода, ясное дело, была еще слишком холодная. Даже бесстрашная мелюзга в нее не совалась. Мало кто купался здесь до конца июля – августа. На моих глазах она содрогнулась и отпрянула, когда первая волна хлестнула ее по ногам. Черный раздельный купальник девушки мало что оставлял воображению, и она где-то уже успела подхватить вполне равномерный загар. Со своего места я видел, как она вся пошла гусиной кожей от «знакомства» со здешней водичкой.

И все же – она сделала шаг вперед, и волна обняла ее икры.

Рафферти, как оказалось, тоже за ней приглядывал.

– Задница велика, а ума ни на грош, – прокомментировал он.

– А по-моему, девчонка – огонь.

– Твоя правда.

Под нашим чутким бдением она нырнула в воду – резво и точно, совсем как профессиональная ныряльщица. Вынырнула лицом к нам, отплевываясь, – длинные темные волосы, растущие над высоким лбом «вдовьим козырьком»[1], стелились за ее спиной подобно мокрому хвосту.

Я мигом смекнул, что она не из местных.

Ее лицо – столь открытое, сильное и лучащееся здоровьем, – никак не могло принадлежать человеку, всю жизнь (или хотя бы солидную ее часть) торчавшему в Дэд-Ривер. Всех здешних можно было поделить разве что на две разновидности – чахлые и пригнутые к земле, как с трудом пробившие скалистую почву березы на морских утесах, и длинные-тонкие, вьюноподобные, удушающе висящие на шеях у березовидных – ну совсем как мы с Рафферти. В общем, здесь чужака видно сразу и издалека.

Но такую девчонку даже и при любых других слагаемых попробуй не заметь – фигуристая, породистая, полная юной силы. С такой кожей, о какой большинство ее сверстниц только мечтает. У нее был звонкий смех и удаль бывалой пловчихи – ведь такую холодную воду не каждый тюлень выдержит.

Ее глаза заслуживали отдельного описания. Они были такого бледно-бледно голубого оттенка, что поначалу в них вообще было трудно разглядеть какой-либо цвет. Рыбьи зенки, как сказал бы мой говноглазый папаша. Бездонные. Как цвет моря, когда песок коралловый, а вода спокойная и мелкая. Отражающие свет, а не поглощающие его.

И все же, как у нее выходило справляться с этакой холодрыгой? Я смотрел, как она выписывает пируэт в ореоле ледяных брызг – и вновь поворачивается к нам лицом. Волна захлестнула ее до плеч, укрыла подобно мантии – одни только шея да голова остались видны. Содрогнувшись, она закусила губу, захлопала голубыми глазами. Хоть я и валялся на солнцепеке, кости у меня заломило при одном только виде этой сцены.

Говорят, что в холодной воде можно словить что-то вроде оргазма. Если ты, конечно, преодолеешь изначальную боль. По ее гримасам я понимал, что она пока ничего не преодолела.

Когда девчонка вылезла из воды, по ее отменной коже потекли ручейки – от мышцы к мышце, от жилы к жиле. Намокший купальник рассказал о ее устройстве все – утаив разве что цвет волос на лобке. Но в первую очередь становилось ясно – силы ей не занимать.

Она прошла совсем рядом со мной. А я все пялился. Ее глаза блестели и все время пребывали в каком-то движении. Наверное, заметила-таки меня. Подойдя к своей компашке, она о чем-то заговорила, уперев руки в бока. Возможно, я выдавал желаемое за действительное.

Уж точно ее внимание не мог привлечь старина Рафферти. На него ведь и девчонки рангом пожиже не обращали внимания. Ему стукнуло двадцать, но рожа его до сих пор цвела подростковой угреватостью, руки – вечно заляпаны моторным маслом, у носа – первые красные прожилки от регулярных возлияний. Я-то тоже не модельной внешности парняга, но хоть без проблем с прыщами, в хорошей форме и без этой безысходной мглы во взгляде – а мне еще восемнадцать. Так что, может статься…

Может быть, она-таки приметила меня.

Мысль раздухаряла мое эго, и в горле от возбуждения встал ком; я пригубил пива, но даже так – не смог избавиться от него.

Сидеть пассивно в такой ситуации – не дело. Меня уже так и подмывало подойти к ней и без зазрения, в самом наглом порядке завладеть ее вниманием. Но в таких делах я вообще-то не то чтобы сильно хорош.

Все-таки мы с ней играли в очень уж разных лигах.

Я батрачил на лесопилке – продавал доски, фанеру и древесные заготовки оптовикам и местным умельцам-доморощинерам. Планы на колледж отодвинулись в дальние закрома – и с моей-то жаждой знаний могли так там и остаться. Я читал много и охотно, имел окейские оценки по всем предметам, но от зубрилова устал ничуть не меньше, чем от Дэд-Ривер. В конечном счете все бы поменялось – но в ту пору меня вполне устраивали три с половиной доллара за час работы и милая миниатюрная официанточка Лиза Джин в качестве подружки (кстати, после того дня я про нее и думать забыл, ни разу даже не погуляли вместе больше. Извини, Лиза Джин).

Так или иначе, просиживать в бездействии было неинтересно, но я все равно проторчал на пляже еще час, надеясь, что девчонка та снова сойдет к воде. Она не стала. Пока суть да дело, Рафферти сумел разболтаться с Лидией Дэвис.

Когда в городе объявлялись приезжие, Лидия становилась куда сговорчивее – но в мертвый сезон вновь примеряла на себя корону главной красавицы здешней дыры. Можно было увиваться за ней всячески, угождать и сорить деньгами – и ни доброго словечка, ни улыбочки в ответ не получить. Но как только объявлялась тут конкуренция, Лидия сразу делалась гораздо более милой особой.

Так что Рафферти, этого кривозубого пса, я никак не мог сейчас оттащить от этой медоточивой сученьки. Не стоило и пытаться, серьезно.

В тот день мы приехали на его тачке, но я решил, что обратного пути ради могу словить попутку на прибрежной дороге. Собрав все свое барахлишко, я влез ногами в джинсы и кеды и зашагал по пляжу к стежке-дорожке, идущей прямо по скалам.

Конечно же, я прошел неподалеку от интересовавшей меня компашки. Всех разглядел получше. Первый – высокий стройный парень-брюнет со смуглой кожей и идеально прямым заостренным носом. С ним – вторая девчонка, симпатичная зеленоглазая блондинка, на мой вкус немного полновата, но все еще вдувабельная, пользуясь низким лексиконом Рафферти. Она явно самая младшая в компании, почти школьница. На ней лимонно-желтый купальничек.

А вот полотенце первой девчонки пустовало.

Одолевая подъем, я то и дело оглядывался на пляж. Что-то ее было нигде не видать. Когда от тропы остались жалких десять шагов, я снова повернулся оценить ситуацию. Не видать!

– Да тут я, наверху, – раздался вдруг голос.

Клянусь, еще немного – и я покатился бы вниз кубарем. Костей бы потом точно не собрал.

Прямота сказанного обескураживала – как будто было так уж очевидно, что я искал именно ее. Как будто она просто знала. Повернувшись, я увидел, как она нависает надо мной, и, возможно, немного покраснел, потому что девчонка тут же улыбнулась.

Я взобрался наконец наверх. Уставился под ноги – и не потому, что это мне было необходимо; повторюсь, просто привычка такая. Хотя, вынужден сказать, на нее прямо смотреть было непросто: так много обнаженной натуры вблизи мне, увы, редко перепадало наблюдать. А ей явно хоть бы хны – она держалась уверенно, ей не чинила дискомфорта нагота, ни дать ни взять – какая-нибудь островная дикарка.

Но дикарский образ жизни сопряжен с невинной непосредственностью, как правило, а в ней вот… нет, в ней определенно была некая сознательная бесстыдная чувственность; нечто весьма далекое от какой бы то ни было невинности. Да одна ее поза указывала на то, что себя она выставляет напоказ. Прогнувшись в пояснице и предоставив хороший вид на бедра, незнакомка взмахнула своим бело-зеленым полотенцем, вытряхивая песок.

Бриз давным-давно унялся. Солнце наделяло ее темные волосы красновато-коричневым оттенком.

Как-то раз после всего случившегося мне довелось побывать на Карибском море. Ближе к концу дня оно сверкало в лучах заходящего солнца, обретая ярко-голубой пронзительный цвет. В сумерках он заметно серел, а ближе к ночи темнел практически до черноты. Глаза девушки были именно такими – цвета темнейшего часа ночи. В эти бездны я провалился мигом, не найдя, за что зацепиться, вовсе без шанса спастись. Тут же назрел вопрос, сколько ей может быть лет.

– П-привет, – кажется, промямлил я.

– Эй, ты же меня выглядывал, да? – В ее голосе не было и капли игривости. Даже о простой девчачьей иронии речи не шло.

– Тебя. А ты как догадалась?

Она улыбнулась. И ничего не ответила. Пришлось смотреть на нее прямо – и снова по глазам резанула нагота, легкодоступность ее тела. Она снова встряхнула полотенце – на песок упала смятая сорванная ромашка. Повернувшись, незнакомка направилась к темно-зеленому «мерседесу», запаркованному между стареньким «доджем» Рафферти и белым «корветом».

– Подбросишь до дома?

– Не вопрос.

Она с готовностью запрыгнула на пассажирское, я обошел машину и сел за руль. Ключ уже торчал в замке зажигания, и мне оставалось лишь повернуть его.

– Куда отправляемся?

– Седьмой дом на Уиллоуби. Сможешь найти?

– Без проблем! Летняя резиденция?

– Ага.

– А чего голос такой грустный?

– У тебя бы на моем месте еще не такой был. Меня предки сдернули прямо с учебы, позвонили – сказали, что подыскали на лето «чудное местечко». Приезжаю – а тут нате вам. Пока сюда едешь, все усыхает – деревья, дома, кусты. Прямо даже и не знаю, сама-то я не ссохлась от вашей местной тоски. Скучный городишко.

– Нашла кому рассказывать.

– Ты учишься?

– Не-а. – Я вырулил на дорогу. Никогда не чувствовал ни малейшей вины из-за того, что не пошел в колледж. И сейчас не чувствую, но тогда, с ней, меня почти что проняло. – А ты? – Что и говорить, собеседник из меня божественный.

– Я же сказала только что – с учебы сдернули. Пайн-Манор, Честнат-Хилл. Год дотянуть осталось. Стив учится в Гарварде, Кимберли – со мной, только на год младше. У нее профиль – французский язык, а у меня – антропология. На будущий семестр у меня намечены полевые исследования. Не знаю, смогу ли себя заставить.

– Ну сама-то как думаешь?

– Да заставлю, куда денусь. Почему бы и нет. Тебе не скучно?

– А?..

– Не скучаешь тут, спрашиваю?

– А, да, частенько.

– И что с этим делаешь?

– Ты про работу спрашиваешь?

– Нет, про то, как ты гонишь скуку.

– Ну… по-разному гоню. На пляж частенько хожу, вот.

– Ясное дело.

Дорога петляла и вихляла, умудряясь оставаться строго узкоколейной, но я ее знал как свои пять пальцев – мог и с закрытыми глазами проехать при вящей надобности. Эта подкованность позволяла мне не сводить с девчонки глаз. У нее на плече остался налипший песок. Захотелось отряхнуть – как повод прикоснуться к ней. Она сидела очень низко на сиденье. Нет, ну в какой же форме девчонка! Ни единого излишества, ни намека на рыхлость. От нее чуть веяло сыростью – потом и морской водой.

– Твоя машина? – спросил я. – Катится как по маслицу.

– Не моя.

– А чья, отцовская?

– Мимо.

– Тогда?..

Она пожала плечами, как бы сообщая, что разницы нет.

– А ты коренной? Прожил тут всю жизнь, да?

– Не только я, но и мой батя в довесок.

– И как ощущения?

– Не особо.

– Так чего ж ты здесь торчишь?

– По привычке, наверное. Нет повода стронуться с насиженного места.

– То есть тебе всякие-разные поводы подавай.

– Никогда не задумывался, честно. Не знаю.

– А ты подумай. Прикинь, повод сейчас будет? Тебе бы хотелось?

– Прямо сейчас и подумать?

– Ты торопишься куда-то, что ль?

– Нет…

Я углубился в думы. Вопрос дюже странный, еще и прилетевший нежданно-негаданно. А какой, собственно, ее интерес во всем этом – или так она всего лишь поддерживает формальный разговор?

– Знаешь, наверное, хотелось бы.

– Класс.

– В смысле?

– Ты миленький.

– М-м-м?..

– Не хотелось бы, чтоб ты оказался вдобавок идиотом.

С ответом я не нашелся. Дорога продолжала петлять. Девчонка глазела за окно, солнце снаружи потихоньку садилось. В ее волосах просматривались ярко-рыжие пряди. Линия от шеи до плеча проходила очень плавно, весьма изящно.

Мы были уже на въезде в город. Уиллоуби располагалась на окраине, и это был единственный район, о котором здесь худо-бедно можно было сказать «лучше застроен, чем остальные».

– Вот здесь притормози.

– Так ты не идешь домой?

Она усмехнулась:

– Не в таком же виде. Давай, стопори.

Я подумал, что она не хотела показываться перед предками строгих нравов в таком откровенном купальнике, поэтому послушно свернул на обочину и вырубил мотор. Потянулся к ключам.

– Оставь. – Открыв дверь, она ступила наружу.

– Ого, а как с машиной быть?

Девчонка уже шагала прочь. Хлопнув дверью, я нагнал ее.

– Да пусть здесь и стоит.

– С ключами в замке?

– Ну да.

Тут до меня кое-что начало доходить.

– Может, хоть скажешь, как тебя звать? Чтоб я знал, куда посылать, когда меня к стенке жать начнут.

Она захихикала.

– Кейси Симпсон Уайт. Живу в доме номер семь по Уиллоуби-Лейн. И это будет мое первое правонарушение. А ты у нас кто?

– Дэн Томас.

– Попадался раньше на горячем?

– Вообще, было дело.

– Ого, и какое же?

– Думаю, мне тогда было лет пять. Я и еще один пацан подожгли лужайку жидкостью для заправки зажигалок. Такие дела.

– И это все?

– Если и есть еще что-то – все еще не настолько круто, как тачку угнать. Ты-то уж точно не впечатлишься.

Я сграбастал ее за руку. Во мне по-прежнему кипел адреналин, я ничего не мог с собой поделать. Угонять машины прежде мне не доводилось, нервишки мои, ясное дело, расшалились. Кожа Кейси оказалась мягкой и гладкой. И она не стала вырываться.

– У тебя все в порядке, эй? – окликнул я.

Она застыла и уставилась мне прямо в глаза.

– Купи мне выпить – и сам попробуй разберись.

Пришла моя очередь насмехаться:

– А, так ты еще не доросла до таких штук. Так получается?

– Так точно.

– Ладно, считай, я этого не слышал. И… погнали!