Кто не верит — пусть проверит

НЕГРИТЯНСКОЕ ИСКУССТВО, или ПЕПИК КРАЛЬ

Кнопка читал «Робинзона Крузо», и поэтому в его представлении негры были дикари и людоеды. С луком и стрелами они бегали нагишом по девственному лесу, сидели на корточках у костра и нападали на белых. В Ржичках мне дважды пришлось вмешаться: один раз — когда Кнопка вместе с ребятами собрался сожрать Адама, а второй — когда они напали на пани Куликову, которая шла из магазина и несла нам мед из пчельника пана Калоуса. Еще немного, и местные ребятишки поверили бы лживой легенде о злых дикарях и добрых колонизаторах.

— А что такое колонизатор? Это похоже на название машины.

— Колонизатор — это… Впрочем, слово «колонизатор» имеет два значения. Иногда это переселенцы — люди с некоторой долей авантюризма, отважные и часто разочаровавшиеся в жизни у себя на родине, люди с тяжелой судьбой, которые отправились искать счастья в далекие заморские страны. Нередко они высаживались в необитаемых краях, там, где еще не ступала нога человека, на так называемой девственной земле. Высаживались, строили жилища, возделывали поля и обретали новую родину. Будь это только так, все было бы в порядке. Но такой «ничьей земли», таких необитаемых уголков на свете мало.

— А какие еще бывают колонизаторы?

— Такие — и их гораздо больше, — которые насильственно создавали свои колонии и поселения, а иногда и державы. Против воли коренных жителей страны.

— Это фашисты?

— Нет, Кнопка, это было давно. Примерно в 1500 году людей охватила отвратительная, подлая жажда золота и денег. В больших городах Испании, Португалии, Италии и Англии распространился слух, что где-то далеко за морем есть страны, в которых целые города построены из золота: стоит только протянуть руку, и завладеешь сказочными богатствами. К этому времени кораблестроители уже достигли такого мастерства, что могли строить парусные суда, пригодные для далеких заокеанских плаваний. Авантюристские генералы и адмиралы предпринимали экспедиции за море, чтобы расширить владения своих стран, и привозили домой драгоценные камни, золото, серебро и пряности. Это были португальские, испанские, а позже голландские, английские и французские адмиралы. Завоеватели, жаждавшие власти и добычи, появлялись у берегов различных континентов, высаживались, водружали флаг своей королевы или короля, нисколько не задумываясь над тем, принадлежит ли эта страна кому-нибудь. Коренное население пыталось копьями и луками сопротивляться мушкетам, мортирам и пушкам завоевателей, но терпело поражение в неравном бою. Некоторые племена были истреблены, другие — покорены, а их земли захвачены. Побежденных обращали в рабство. Так возникали колониальные империи. И эти колонизаторы еще смеют чваниться, будто они принесли в отсталые страны культуру и цивилизацию! Но приносили они обычно только водку и порох. Местное население было вынуждено на своих же полях, в своих лесах и горах гнуть до изнеможения спину на новых, чужих господ. Завоеватели считали, что имеют на это право, потому что те, мол, дикари.

— А они не были дикарями?

— И были и не были. Они еще не достигли той ступени культуры, на которой тогда уже стояли европейцы. Но до появления белых завоевателей они жили на свой лад, в стране, которая принадлежала им, так же как наша страна принадлежит нам.

— Так эти завоеватели, наверно, были фашистами!

— Нет, Кнопочка, но они недалеко от них ушли. И вели себя ничем не лучше, чем немецкие фашисты в Чехословакии, в Польше и на Украине, или итальянские фашисты в Триполитании, Ливии, Эритрее, Абиссинии, Сомали. Завоеватели утверждали, что именно они здесь хозяева, избранные властвовать, а негры, хотя бы уже потому, что они черные, должны служить им.

— Папа, а был какой-нибудь негритянский народ, который устоял перед ними?

— Нет, ни один не смог устоять. Правда, теперь в Африке есть два самостоятельных государства — Эфиопия и Либерия.[28] Всю остальную Африку поделили между собой англичане, итальянцы, испанцы, французы и португальцы. Черная Африка не принадлежит сейчас тем, кому принадлежала еще пятьсот лет назад, тем, кто там жил с незапамятных времен. Словом, не принадлежит неграм.

Кнопка проверил мои слова по карте и убедился, что Африканский материк занимает огромное пространство.

— Африка — огромная часть света, с бесконечными неисследованными, девственными лесами, пустынями, водопадами, горными хребтами и вершинами. Там самые большие в мире залежи алмазов и урана. Это материк, который еще и сам не знает, как богат. Там жили и живут чернокожие народы, у которых были свои короли и своя история и, так же как у нас, своя культура. Во время междоусобных войн негритянских племен, вторжений римлян, арабов и европейцев было уничтожено множество памятников культуры, многие государства разрушены, разграблены. А это, Кнопка, были не малые государства, с высокой культурой. Немало из того, что умеем делать мы, не было известно им, но зато они знали многое, с чем мы незнакомы до сих пор. Мы, белые люди, вообще частенько воображаем, что умнее нас нет никого на свете. Но существовали люди умнее нас, хотя и не были белыми. В истории человечества какой-нибудь народ всегда на некоторое время выдвигается вперед. Уже довольно долго первенство в мировой культуре держим мы, белые, но до нас первое место занимали китайцы, вавилоняне, египтяне, майя, инки, а в Африке, наверно, какое-нибудь негритянское племя.

Негритянская культура древняя. Ее произведения искусства — место и время их происхождения нам неизвестны, так как не сохранилось письменных памятников негритянского прошлого, — доказывают, что, например, негры были большими мастерами литья металлов и обработки железной руды. Литые бронзовые статуэтки из Бенина и металлические украшения из Ашанти сделаны с таким совершенством, что историки до сих пор спорят, не положила ли негритянская Африка начало железному веку. Бесспорно, что отливать металл и создавать сплавы раньше всех научились негритянские племена. И все-таки еще совсем недавно ученые-искусствоведы смотрели на негритянское искусство свысока. Статуи, маски, столы, троны, шиты, искусно украшенная посуда, челноки и дома, привезенные путешественниками из Черной Африки, выставлялись только в этнографических музеях как доказательство низкого жизненного и общественного уровня негритянских племен.

— В Музее Напрстка?

— Да, в таких музеях, как наш, в лондонском Британском музее или в парижском Музее Человека — Musée de l'homme. Ты любишь ходить в Музей Напрстка, правда?

— Еще бы!

— Но, рассматривая витрины этнографических музеев, никто не обращал внимания на красоту чуждых нам, но ярких, самобытных, выразительных произведений негритянских мастеров.

Угадай, кто первый понял, что негритянские статуэтки и маски — великое искусство. Искусство такое же самобытное, как египетское или древнегреческое.

— Как я могу угадать? Я не путешествовал столько, сколько ты. И у меня нет ни одной негритянской статуэтки.

— Это произошло в Париже, на Блошином рынке. В начале лета 1906 года художник Анри Матисс как-то раз без всякой цели бродил по городу. Было воскресенье. В Closerie des Lilas на террасе сидели поэты, пили абсент и с интересом наблюдали за первыми автомобилями, которые тогда только начали появляться на парижских улицах. Молодой художник Анри Матисс ходил от антиквара к антиквару, пока не забрел на Блошиный рынок. Ты помнишь Блошиный рынок в Париже?

— Нет, папа, не помню.

— Большущий рынок. Ряды улочек, домишки и множество лавчонок и ларьков, где продают всякое старье. Там можно найти что угодно: старую гармонику, дырявые туфли, керосиновую лампу, рыцарские доспехи, надтреснутый умывальник, часы, которые не идут, шкаф, полный клопов, разрозненную посуду, сломанные украшения, расшатанную мебель, поношенную одежду, а иногда среди всего этого хлама вдруг наткнешься на какую-нибудь редкостную вещь. Понимаешь, такую, которая тебе не нужна, которой ты не ищешь, и вот она у тебя в руках, и ты во что бы то ни стало должен ее купить. Это может быть статуэтка или картина. Как-то были мы там с Пабло Нерудой. Помнишь его? Пабло Неруда купил себе красивую розовую раковину. Он собирал раковины и уверял, что самую замечательную нашел на чердаке у пана Фрича на Владиславовой улице.

— А, помню! Ты его рисовал, а он как-то раз варил у нас рис. Такой…

Да, да, это он… Но я хотел рассказать совсем не о нем. Я начал говорить о великом французском художнике Анри Матиссе, который тогда, в 1906 году — пятьдесят лет назад, — был еще совсем молодым человеком. Мне в это время было около четырех лет. Так вот, рылся он как-то среди хлама в одной лавчонке и вдруг находит деревянную статуэтку. Рассматривает он ее спереди, сзади, сбоку, сверху… «Удивительно, — думает он, — ведь в ней как раз то, чего я вчера целый день добивался, — то же выражение, та же простота и точность передачи напряженных мускулов, но только гораздо лучше, чем у меня». Он за гроши купил статуэтку и унес ее домой. Поставил на маленький камин в своем ателье. И не мог от нее глаз оторвать. Перёд ним было произведение искусства, чем-то близкое его творчеству и притом созданное чернокожим художником из народа где-то в Экваториальной Африке. Матисс пригласил своих друзей — художников Пикассо и Дерена и поэта Гийома Аполлинера, и все они были очарованы своеобразной, новой для них красотой негритянской статуэтки. Красотой, свидетельствовавшей о древней традиции изобразительного искусства, богатом воображении и прекрасной профессиональной технике художника-негра, имени которого никто не знал. Так в 1906 году на Блошином рынке в Париже было открыто для мира негритянское искусство. Люди заинтересовались им. Дядя Тристан Тцара написал одно из первых больших исследований о негритянском искусстве.

Вскоре после этого кто-то, очарованный необычными звуками тамтама, открыл негритянскую музыку. Она легла в основу джаза, и теперь под джазовую музыку танцует весь мир. Негритянское искусство оказало влияние даже на наше когда-то так много о себе мнившее искусство. Художники брали у негров…

— Что? Деньги?

— Нет, идеи. Художники это делают испокон веков. Сейчас у негров есть великие писатели, поэты, художники, артисты и певцы. Я рисовал Поля Робсона. Это певец, который возглавляет прогрессивное движение американских негров. В том, что мир начал лучше понимать не только негритянское искусство, но и негров вообще, немалая заслуга и Робсона.

— А ты понимаешь негров, папа? Как ты с ними объясняешься? На каком языке? Разве ты умеешь говорить по-негритянски? Ведь они по-чешски не говорят! Негры говорят только по-негритянски, правда?

— Нет, Кнопка. Разве все белые говорят на одном языке? Есть много негритянских племен и много негритянских языков. Есть, например, языки сенуфо, ашанти, йоруба, мангбету, азанде, бассари, кру, малинке, багирми, нубийский, динка, нуэр, шиллук, экой, дуала, бангала, бакуба, балунда, батекэ, баконго, бартосе, вагого, макуа, матабелу, басуто и еще много других. Суданские негры и пигмеи — карликовые племена, — бушмены и готтентоты — каждое племя говорит по-своему. Родина негров — Африка. Но есть страны, куда давно, больше ста лет назад, завезли негров-рабов, и они стали говорить на языке своей новой родины. Есть и такие негры, которые говорят по-чешски. Есть даже много таких, которые не знают другого языка, кроме чешского и словацкого. Это их родной язык. Во время войны, когда я был в Соединенных Штатах Америки, я встретил много чешских негров. Они говорили по-чешски так жег как ты. Твоя учительница порадовалась бы, глядя на них.

— А как это получилось, что они говорят по-чешски? Ведь мы не чернокожие.

— Это длинная история, Кнопочка. Большинство этих негров родом из Южных штатов. Главным образом из Техаса. Можешь ты перечислить все сорок восемь американских штатов…

— Техас, Калифорния, Аризона…

— …и ни одного не пропустить? Так играют американские школьники. Кто пропустит хоть один, выходит из игры. Ты знаешь всего три штата по книжкам о ковбоях. Я тебе помогу. Давай называть их по алфавиту: Айдахо, Айова, Алабама, Аризона…

— Этот я называл!

— Арканзас, Вайоминг, Вашингтон, Вермонт, Виргиния, Висконсин, Делавэр…

— Эти я тоже знал.

— Джорджия, Западная Виргиния, Иллинойс…

— И об этих я слышал!

— Индиана…

— Там живут индейцы.

— Теперь уже не живут, но раньше жили. На всей территории Соединенных Штатов Америки жили индейцы. Ни белых, ни негров там раньше не было. На чем мы остановились? Да, Индиана, Калифорния, Канзас, Кентукки, Колорадо, Колумбия, Коннектикут, Луизиана, Массачусетс, Миннесота, Миссисипи…

— Папа, ведь это река!

— И штат, по которому она протекает. Миссури, Мичиган, Монтана, Мэн, Мэриленд, Небраска, Невада, Нью-Джерси, Нью-Йорк…

— Но это же город!

— И штат, где этот город находится. Нью-Мексико, Нью-Хемпшир, Огайо, Оклахома, Орегон, Пенсильвания, Род-Айленд, Северная Дакота, Северная Каролина, Теннесси, Техас — я знаю, его ты уже называл, — Флорида, Южная Дакота, Южная Каролина и Юта. Всех штатов сорок восемь и один округ — Вашингтон. И столько же звезд на американском флаге. Но негры живут главным образом в Южных штатах… Например, к северу от реки Рио-Гранде в жарких районах Техаса, совсем не похожих на Чехословакию. И вот давно, после битвы на Белой горе… Кстати, когда была битва на Белой горе?

— Белая гора — это там, где музей Ирасека в «Звезде»?

— Да, только восьмого ноября 1620 года там еще не было никакого музея Ирасека.

— Ага! Проговорился! Битва на Белой горе случилась восьмого ноября 1620 года.

— Битва не случается. Битву ведут, в ней сражаются. Так вот, после этой злосчастной битвы, когда чехи и мораване, сражавшиеся за свободу и веру, были разбиты императорскими войсками, многие из них должны были покинуть свою родину. Среди них Ян Амос Коменский, которого называют учителем народа. У вас в школе, наверно, есть его портрет.

— В нашем классе нет.

— Эти изгнанники искали счастья по всему свету — в Польше, в Германии, в Швеции, в Голландии, в Англии, а некоторые, не найдя работы в Европе, эмигрировали в Америку. Требовалась немалая отвага, чтобы плыть на парусных судах в Америку. Все эти чешские эмигранты были единоверцами и называли себя «чешскими братьями». В Америке их называли «моравскими братьями», вероятно, потому, что среди них была много мораван. В Америке они вскоре заслужили добрую славу благодаря безупречной, честной жизни, трудолюбию и добросовестности, а также потому, что всегда говорили правду и хорошо относились к людям. Их деревни отличались чистотой и благоустроенностью. В каждой деревне была школа, где дети учились чешскому языку, а по воскресеньям читали Кралицкую библию. Каждый житель деревни, кто бы он ни был — англичанин, немец, шотландец, негр или индеец, — должен был посылать детей в чешскую школу.

— А как негры попали в Америку? Ведь ты говорил, что их родина Африка?

— В те времена безжалостные, бесчеловечные, жаждавшие наживы купцы предпринимали экспедиции в Африку, нападали на негритянские поселения и обращали в рабство миролюбивых негров, бессильных и беззащитных перед их мушкетами.

Они везли негров за океан, в Америку, и продавали плантаторам Южных штатов. И рабы вынуждены были до упаду работать на хлопковых плантациях. А с теми, кто не хотел работать, жестоко расправлялись.

Поэтому сотни негров бежали от своих хозяев и скрывались в лесах и в домах добрых людей. Гуманные принципы «моравских братьев» не допускали рабства, и они предоставляли несчастным чернокожим беглецам приют в своих далеких и уединенных поселениях. Чехи даже выкупали многих негров и отпускали их на свободу. Но укрывать взрослого негра, хорошего работника, было, конечно, опасно, потому что на Юге закон предоставлял всесильным рабовладельцам право преследовать и при помощи оружия возвращать беглецов к себе на хлопковые и табачные плантации.

Лишь в середине XIX века в Соединенных Штатах Америки вспыхнула гражданская война. Война Севера против Юга. Северные штаты во главе с президентом Авраамом Линкольном завоевали тогда свободу черным рабам. Рабство было отменено.

После погибших беглецов, рабов и рабынь, часто оставались дети, маленькие негритята. Одни на всем свете, без родителей, замученных рабским трудом, найденыши, беспризорные малыши, черные, как ночь. И «чешские братья» предоставляли этим детям приют. Принимали их в свои семьи, как равных, одевали их в такое же платье и обувь, какие носили чешские дети, давали чешские имена и фамилии, посылали их в чешские школы. Маленькие чернокожие вырастали среди чехов и говорили по-чешски. Вот как случилось, что сейчас в Америке много негров, которые окончили чешские школы, бегло говорят по-чешски или даже по-моравски и очень гордятся этим.

Среди наших земляков в Америке о них ходит много веселых анекдотов. Я сам видел таких чернокожих чехов.

— Видел и говорил с ними по-чешски?

— Конечно. Некоторые из них даже не знают другого языка. Как-то один чешский коммивояжер, звали его Пршецехтел, ехал из Чикаго в Аустин в Техасе. Попал он на какую-то затерянную в техасской пустыне станцию, где нет ничего, кроме песка, кактусов и реклам автомобильных фирм. Ни хлопок, ни табак там не растут. Коммивояжер по продаже косметических товаров пан Пршецехтел обливался потом и скучал. Переходил с места на место, но солнце пекло и в тени. Вдруг ему показалось, что он слышит, как кто-то говорит по-чешски. И даже не по-чешски, а так, как у него на родине, в Коетине, по-ганацки. Пан Пршецехтел оглянулся. Никого. Только два негра сидят на шпалах. Он решил, что его хватил солнечный удар и начался бред. И снова: этакая сочная, протяжная ганацкая речь. «У меня жар», — подумал паи Пршецехтел. Снова взглянул на негров — как будто чешская речь доносилась оттуда. Он не поверил своим ушам, подошел поближе и спрашивает одного из негров: «Извините, пожалуйста, вы чех?» А сам думает: «Глупо в техасской пустыне спрашивать негра, не чех ли он. Уж не спятил ли я?» Представляешь, как поражен был пан Пршецехтел, когда убедился, что он вовсе не сошел с ума, ибо негр спокойно, ничуть не удивясь, ответил: «Нет, я мораванин».

— Папа, а ты с этим негром разговаривал?

— Нет, Кнопочка, я говорил с другим. Кроме того, я лично знал Пепика Краля, а это что-нибудь да значит!

— Я тоже знаю одного Пепика Краля, с Юнгманки.[29]

— Но мой Пепик Краль был негр, черный, как сапог. Крали были бедной многодетной деревенской семьей. Они давно переселились в Америку, и их застал кризис. Старик Краль, — кажется, он был слесарем, — потерял работу и не знал, как прокормить жену и своих пятерых детей да шестого чернокожего, которого усыновил где-то по пути. Сиротка был маленький, черненький. Крали пожалели его и сказали: «Если прокормим пятерых, то хватит и шестому». Когда им пришлось совсем туго, старшие мальчики пошли на работу. Пепик-негритенок взял свою любимую гармонику и отправился играть по кабачкам. Ходил он в чешские кабачки, в спортивные клубы, на чешские и словацкие праздники. Играл и пел чешские и словацкие народные песенки, которым научился дома. Все любили чешского певца, и Пепик Краль хорошо зарабатывал. Столько, что мог даже посылать своему белому отцу. Пепик был очень славным парнем. Но надо сказать, что никто не встречал его с такой радостью, как пенсильванские горняки в Питсбурге, или сапожники в Бингемтоне, или парни с чикагских боен. Но были и такие кабачки, откуда Пепика выставляли за дверь.

— Почему?

— Потому что многие американцы не считают негров равными себе. Это пережиток рабовладельческих времен, нелепый предрассудок, что любой белый лучше негра только потому, что он белый. Это фашистская теория превосходства белого человека. Немецкие фашисты считали низшей расой евреев, многие американцы — негров. И сейчас еще в Нью-Йорке есть отели и рестораны, куда вход неграм воспрещен. В Южных штатах их положение еще хуже. Там неграм запрещают ездить в трамваях, а в поездах есть места, предназначенные только для белых. Негры не могут занимать многие должности, а их избирательные права ограничены. Даже общественные уборные — отдельно для белых и черных. К тому же, Кнопка, этот отвратительный пережиток заразителен. Некоторые наши чешские и словацкие земляки, прожившие долго в Америке, переняли этот гнусный американский взгляд на чернокожих. Но Пепик Краль сам рассказывал мне, как он убедился, что чехам эта ненависть к неграм несвойственна. Она не в их характере. Для нас цвет кожи не имеет значения, был бы человек порядочным, честным и веселым.

Как-то в одном городе Центрального Запада Пепик Краль зашел в бар чешского трактирщика Шимы и заказал кружку пльзенского пива. В тот день у одного чешского торговца, звали его Новотный, дела шли особенно удачно, и ему захотелось угостить своих земляков. Он зашел к Шиме, где они обычно собирались, обсуждали политические новости, и еще с порога крикнул: «Шима, налей гостям пива! Я плачу. Всем наливай, кроме того черномазого!» Шима налил всем, и пан Новотный чувствовал себя настоящим удачливым американским торговцем. Когда земляки допили, негр — никто из присутствующих даже не подозревал, что он понимает по-чешски, — хлопнул большой черной ладонью по стойке бара и воскликнул: «Шима! Налей пива гостям! На этот раз плачу я. Наливай всем, кроме вот этого белого!» Тут негр, конечно, одержал верх. Такого ответа пан Новотный не ожидал. Но еще до наступления полуночи Пепик Краль и пан Новотный выпили на «ты». Помирились.

— Расскажи еще что-нибудь о Пепике Крале.

— Однажды, как раз перед последней мировой войной, в Нью-Йорке состоялась всемирная выставка. На выставке были чехословацкий павильон и чешский ресторан. Пепик Краль, надев праздничный костюм, приехал в Нью-Йорк и отправился прямо в пльзенский ресторан. Он ждал этого момента, как маленький ребенок, и целый месяц копил деньги на дорогу. В ресторане было очень красиво, посетителей обслуживали хорошенькие краснощекие официантки в национальных моравских костюмах, в чепцах с бантами. Пепик Краль собрался с духом и громко, так, что слышно было во всем помещении, сказал на чистейшем чешском языке:

«Барышня, дайте мне свинины с кнедликом и капустой и одно пиво!»

Моравская девушка с подносом в руках окаменела, потом очень вежливо улыбнулась и растерянно ответила по-английски:

«Мне очень жаль, господин, но я не понимаю по-чешски».

Это был страшный конфуз, Кнопка! Она покраснела, закрыла передником лицо и убежала. Весь ресторан аплодировал Пепику Кралю. А какой был восторг, когда Пепик стал под гармонику петь чешские песенки!

Видишь ли, несмотря на то что Пепик черен, как сапог, он наш человек, настоящий чех.