Кто ответит?

СЛЕДСТВИЕ

Арест Воронова оказался в ходе следствия событием переломным. Далее действие развивалось вскачь, бешеным темпом, и я знал: это путь к уже различимому финишу.

Из НТО поступила интересная новость: после особо критической экспертизы удалось идентифицировать смазанные отпечатки пальцев с пыльной бутылки из-под «Байкала», валявшейся среди прочих на балконе покойного Левы, с отпечатками, имевшимися в наличии в наших картотеках, Монина Алексея, кличка Матерый… Сравнив фоторобот «блондина» с фотографиями Монина, я без труда обнаружил сходство…

Встреча Матерого и Коржикова, состоявшаяся в пиццерии, была тщательно зафиксирована; разговор сводился к уничтожению вещественных доказательств по угонам, чем Коржиков впоследствии и занялся, а также к выражению тревог по поводу расследования убийства Колечицкого…

— При чем здесь Лева! — шипел Коржиков, терзая ножом вязкий сыр пиццы.

— А «Жигуль» его? Вдруг — экспертиза? — справедливо рассуждал Матерый. — Почерк Толькин… В общем, заметай следы на базе-складе и отрывайся в бега. Паспортишко у тебя запасной есть, штемпели в порядке…

После встречи с Коржиковым Матерый пиццерию незамедлительно покинул, причем держался крайне настороженно, посему службе наблюдения пришлось резко изменить тактику, пользуясь информацией о маршрутах передвижения объекта через службы ГАИ и других наших коллег… Выявилось несколько адресов, по которым Монин заезжал; «отработка» адресов началась тотчас же.

Коржикова задержали через два часа с поличным на базе-складе за городом. Получив весть о его препровождении в следственный изолятор, я неспешно принялся изучать всю имеющуюся на его шефа — Матерого информацию. Буйная уголовная молодость, где имел место инцидент с применением немецкого оружия — стародавний, до конца не выясненный, но существенный… Очевидно, имелся источник. Где-то в Крыму, вероятно, оттуда все началось. За выцветшими строками архивных дел вставала судьба: изломанная, тягостная, беспросветная… Но не мог я сейчас думать о ней, это сбивало, рассредоточивало, мысли ползли не те, ненужные.

В принципе Матерого можно было брать смело: наверняка в «Волге» его остались улики, связанные с убийством нанятых в Ростове «бойцов», «Волга» же, как установили, — та, с места происшествия; доказательства причастности к рыбно-икорным операциям были неопровержимы. Но и я, и — что удивительно — начальство решили горячку не пороть. И каждый час дня сегодняшнего подтверждал целесообразность такого решения. Любопытные адреса открывал нам Матерый своими визитами, перспективные адреса! Визит первый был нанесен некоему Прогонову — реставратору и цинкографу — фигуре, появлявшейся в зоне повышенного внимания различных административных органов, хотя и не более того. В кругах, близких к криминальным, витали неподтвержденные слухи о подделках им художественных ценностей, о фальшивых дипломах. Но если и грешил Прогонов, то очень и очень втихую, избегая контактов, не реагируя на самые выгодные предложения, оставаясь вне досягаемости закона. Так и жил-поживал тихо-мирно, как инвалид труда, некогда надышавшийся опасной химии на типографском производстве, пенсионером. Пуганой, хитрой вороной таился на отшибе, патронируемый, уверен, проворными, хищными ястребами. Визит Монина к пенсионеру-инвалиду я посчитал событием знаменательным: занервничавшему злодею многое могло потребоваться от мастера — изготовление тех же документов.

Следующий визит был нанесен гражданину Лямзину, надомнику, ранее судимому по валюте. Лямзин являлся абонентом телефонного номера, по которому звонил Коржиков, беседуя тем не менее не с Лямзиным, а с Матерым. Круг знакомств и взаимоотношений, таким образом, начал очерчиваться по характерному радиусу.

При всей осмотрительности Матерый вел себя весьма рискованно. Но риск, полагаю, диктовался недооценкой опасности. Монин питал надежды на начальный этап следствия, арест Воронова сваливал на случайность, а ее, случайность, в свою очередь, ободряюще подтвердила неприкосновенность Коржикова. Словом, спровоцировать его на лобовые действия нам удалось.

В течение дня он дважды заправлялся, оперативные группы едва успевали контролировать его передвижения, то и дело требуя подкрепления. Информация поступала беспрерывно, и по мере поступления ее я с унынием сознавал: дело меняет окраску; оно чудовищно разрастается, и, главное, оно лишь в самом начале, ибо за встречами Монина забрезжило то, чем он занимался не по частностям, а в основном: теневая экономика. И я крепко заколебался в своих способностях и силах, оценивая предстоящую, огромнейшую по масштабам, работу. Матерый виделся как один из участников мощной, разветвленной системы, а какой окажется система в целом?

— Ну вот, приехал домой, — разбитым, севшим голосом доложил мне Лузгин уже ночью. — Еще один такой денек, и хана мне.

— По-моему, это аварийный режим, — успокоил я, в душе сильно лукавя. — В бега они намыливаются.

— Ясное дело. Кстати, новость из прошлого, — поделился Лузгин. — На протяжении долгих лет Монин — персональный водитель Ярославцева. И помяни, Саша, мое слово он, Ярославцев, в этой игре если не ферзь, то уж не пешка. Последние встречи у Матерого сегодня какие, а? Все люди основательные, на хозяйстве. Придется призывать ОБХСС. Одну бригаду как минимум. Давай… пока! Башка разваливается по всем швам черепа. До завтра.

— Разрешите! — В кабинет вошел капитан Кровопусков из УВД, помощник Лузгина. Запыхавшийся, с выбившимся из-под кожаной, на меху куртки мохеровым комом шарфа. Вытащил конверт из кармана. — Только-только фото отпечатали. Ну, когда тот, Монин, по первому адресу приехал, мы тут же, около дома и сломались — с машиной что-то, карбюратор, час ковырялись. А человека, чтоб без дела не сидел, оставили для наблюдения — мало ли?..

— Ну-ну, — сказал я нетерпеливо.

— Вот Монин уехал вскоре, а следом буквально — этот. — Капитан разложил снимки — Любуйтесь. Машина его, дверцу открывает… — Кашлянул в шарф. — Ну мы, конечно бы, за ним, но карбюратор, черт! В общем…

— Техника подвела, — резюмировал я, разглядывая снимки.

После Монина Прогонова навестил Ярославцев…