Кто-то следит за мной

Пролог

Много людей прошло по этой земле до меня. Сейчас я не думаю о них, потому что все они принадлежат прошлому. Ворота кладбища Святого Карла в Фармингдейле на Лонг-Айленде — высокие, давящие, пугающие. Справа от них, спрятавшийся за длинным рядом аккуратно подстриженных сосен, стоит коттедж сторожа, из которого выходит невысокий старичок с глубоко посаженными карими глазами и седой бородой. Он спешит навстречу одному из тех, кто пришел попрощаться со мной, — человеку, сыгравшему самую важную роль в моей истории. Человек что-то говорит сторожу. Доставая из нагрудного кармана сигарету, сторож улыбается и указывает на уже собравшуюся толпу. Они приехали вместе, как и положено, в траурном кортеже.

Те, кто уже стоит у могилы, знакомы человеку, о котором я пишу, хотя многие не знают друг друга. В конце концов, событие это торжественное, требующее от представителей высшего света соблюдения определенных правил, пусть даже некоторые из присутствующих и не упоминаются ни в каких светских реестрах.

Священник начинает отходную.

Никто из пришедших проводить меня в последний путь не слушает. Мои чувства, обостренные уходом из этой жизни, улавливают мысли тех, кто стоит у гроба; каждый из них что-то вспоминает. Один — мои дурные поступки, отсутствие у меня совести; другой, со слезами, переполненный печалью, думает о том, как любил меня, обо всем том, что мы делили друг с другом. И только мысли человека, которого я выделяю среди остальных, недоступны мне.

Десятки красных роз аккуратно сложены у моей могилы. Священник уже молчит. Каждый выступает вперед, поднимает розу, бросает на мой гроб, смешивается с толпой. Ужасно холодно. Земля припорошена снегом. Ее уже схватил мороз. Скоро мое тело ляжет в нее и навечно останется в ней.

Священник, выполняя традиционный католический ритуал, проводит рукой над моим гробом, и все мои родственники и друзья, мои враги, мой ребенок прощаются со мной навеки.

Моя дочь хоронит меня, потому что от нее этого ждут, хотя она не знала, каким я был при жизни. Если бы она могла прочитать мои мысли, я бы попросил ее не судить меня слишком строго. Я был слаб, я ошибался, то есть жил. А жизнь, моя очаровательная девочка, подбрасывает сюрпризы за каждым поворотом дороги, причем не только приятные. Подожди, моя маленькая, пока проживешь с мое, а уж потом осуждай меня.

Служба закончена. Могильщики подняли мой гроб, чтобы опустить его в землю. Я замечаю, что человек, который дорог мне больше других, уходит первым, возможно, чтобы избежать общения. Расходятся и остальные, а мне хочется крикнуть им вслед: «Не лейте слез, ибо я не чувствую боли!» Мое тело, заключенное в деревянный кокон, более не мое. Моя душа отделилась от него и поднялась над ним, чтобы отправиться в другое место, где жизнь, возможно, легче и лучше. Я набираю высоту.

«Отец, отпусти мне грехи мои…»

Глава 1

Близость смерти всегда возбуждала его. Билли поднялся с кровати, подтянул брюки, отступил на шаг, чтобы охватить взглядом всю сцену. Он смотрел на недвижимое тело, грациозно вытянувшееся на сбившихся дешевом велюровом одеяле и застиранных до дыр простынях. Красивая, умиротворенная женщина. Глаза закрыты, словно она спит, белокурые локоны ниспадают с подушки на потрепанный, видавший виды матрац. Белая кружевная комбинация, расшитая бисером, которую он ей купил и заставил надеть, удачно гармонировала с украшенной горным хрусталем диадемой на голове.

— Надень, — чуть раньше приказал Билли женщине.

— Нет, я…

Не обращая внимания на ее возражения, он закрепил диадему на волосах. Потом слез с кровати и направился к портативному стереопроигрывателю, который принес с собой на этот «романтический» вечер. Кассету он подобрал и поставил заранее. Нажатие кнопки — музыка заполнила комнату.

Билли вернулся к кровати, взял ее за руки. Его пульс участился.

— Давай потанцуем под этот свадебный марш.

В ее глазах появилось долгожданное выражение. Когда она отказалась, он сел рядом на затянутый полиэстером матрац. По ее глазам он все видел: она начинала понимать, что этот вечер закончится не так, как всегда.

Осознав, что ей грозит опасность, эта полуголая девица, которую он снял в стрип-баре, отреагировала точно так же, как и остальные. Первым делом заговорила, нервно, торопливо:

— Я должна идти. — Ее взгляд обежал комнату, в голосе слышалась дрожь.

— Только один танец, — прошептал Билли, поднимая ее на ноги, крепко прижимая к себе.

Приятно, знаете ли, ощущать под пальцами мягкую плоть. Эта женщина принадлежала ему, как и все прочие, побывавшие в его объятиях. На мгновение он даже подумал, что на ощупь она, может, даже лучше Роз. Но тут же отогнал эту еретическую мысль.

Он чувствовал, как нарастает охватывающая ее паника. Тело напряглось, глаза наполнил страх. Вот этот этап он любил больше всего, она, похоже, оправдывала его ожидания. Он уже знал, что сможет утолить свою страсть по полной программе. В конце концов женщина поняла, что молить о пощаде бесполезно, и попыталась вырваться. Но его руки уже сжимали ей шею, и когда она теряла сознание, он прошептал: «Пока смерть не разлучит нас».

Когда она умерла, Билли вновь прошелся с ней в танце. На этот раз ее прекрасное, нежное тело не сопротивлялось.

Музыка стихла, и взгляд Билли остановился на белой комбинации. Женщина уже стала ангелом? «Нет, — подумал он, — с ее прошлым она могла превратиться только в демона». Билли повернулся к ней спиной и шагнул к окну. Сквозь щели в номер проникал холодный воздух. С едва слышным свистом, который почему-то нравился Билли. На улице тихо. Что ж, и он отпразднует свой триумф в тишине. Он закрыл глаза, когда оргазм сотряс его тело. А открыв их, посмотрел на небо.

День выдался пасмурным, солнце едва угадывалось за плотным слоем облаков над городом. Сам же город напоминал большой серый пузырь. Остатки снега на улице превратились в грязно-серую кашу: температура поднялась на несколько градусов. Серость, слякоть, грязь… «Подходящий антураж», — подумал Билли.

Из кармана синей фланелевой рубашки достал пачку «Мальборо», золотую зажигалку. Закурил, глубоко затянулся. Первая после такого вот «эпизода» сигарета всякий раз доставляла ему безмерное удовольствие.

Билли оглядел номер мотеля. Минимум мебели, вещи, которые стриптизерка принесла с собой: сумочка, журнал, дешевый розовый зонтик. Порядок отхода он проработал до мелочей. Уже разобрался и с отпечатками пальцев, и с сигаретными окурками. Этот сценарий он проигрывал не первый раз.

Билли порылся в памяти в поисках ее имени. Розанна, Розмари, может, даже Рейчел? И не смог вспомнить. Впрочем, особого значения это не имело, во всяком случае сейчас. Он закурил новую сигарету, повернулся к женщине. Волна удовольствия прокатилась по его телу. Эти танцующие глаза, которые, правда, уже оттанцевали свое, эти пухлые губки, завлекающие, приглашающие. Идеал красоты, если не считать красных отметин на шее. Несколько лет он ждал этого незабываемого момента и других, какими ему еще предстояло насладиться.

Из кармана он достал смятый листок бумаги с обтрепанными краями — вырванную книжную страницу. Прочитал его раз, второй, улыбнулся. Он скрупулезно выполнил свой план, до мельчайшей детали. Билли посмотрел на вазу, что стояла на комоде, потом на часы. Три часа, три розы. Идеальный вариант. Билли замер, не отрывая взгляда от цветов.

Пора идти, но сначала он должен добавить последний штрих, завершить картину. Билли подошел к комоду, вытащил розы из вазы. Осторожно, чтобы не наколоть пальцы, оборвал лепестки и усыпал ими кровать, одеяло, простыни, безжизненное тело стриптизерши.

В его голове вновь зазвучала музыка. Поначалу тихонько, словно едва доносящийся до уха шепот. Потом звук усилился, и он начал насвистывать мелодию. Тонкий аромат, источаемый лепестками, обострил его чувства. Их нежность, запах, красота очаровали его, и Билли запел:

«Можешь забыться во сне,

Можешь не верить мне.

Но только проснешься, друг мой,

Знай, я слежу за тобой».

Глава 2

Просто не верилось, что такая ужасная трагедия могла произойти на пляже Мауи, под полуночным безоблачным небом. По Кэсседи Раймз только что убедилась в обратном, став свидетелем жестокого убийства ее родителей. Их безжизненные тела теперь покрывали кровь, водоросли и песок…

— Еще чашечку кофе, миссис Миллер?

Молодая стюардесса склонилась над Роз, нацелив металлический кофейник на ее чашку.

Роз Миллер оторвалась от портативного компьютера и покачала головой. Она заканчивала седьмую главу своего нового романа.

— Я еще эту не допила, — вежливо ответила она и прикрыла чашку рукой.

Стюардесса кивнула, с секунду постояла у кресла Роз и покинула салон первого класса «Боинга-747».

Роз знала, что стюардессе хочется получить ее автограф. Все признаки налицо: подчеркнутое внимание, попытки завязать разговор. Но они уже подлетали к Нью-Йорку, а стюардесса все не озвучивала своей просьбы.

Загорелась табличка «Пристегните ремни»: самолет рейса 139 Париж — Нью-Йорк компании «Эйр Франс» начал спуск к аэропорту имени Кеннеди. Заученными движениями Роз сохранила файл, над которым работала, вышла в меню, ввела команду на выключение, дождалась, когда на посеревшем экране вспыхнет надпись: «Теперь питание можно отключить», нажала кнопку, сложила компьютер, аккуратно убрала в кожаный чехол. Затем сняла очки, разгладила юбку черного костюма от Донны Каран, подтянула манжеты белой шелковой рубашки к запястьям. Наконец, пробежалась пальцами по белокурым, цвета лугового меда, длиною до плеч волосам, глубоко вдохнула, шумно выдохнула.

Роз прижалась лбом к стеклу иллюминатора, любуясь блеском солнечных лучей, отражающихся от поверхности Атлантического океана, и далекими силуэтами манхэттенских небоскребов. Ей нравились эти мгновения, предшествующие посадке. Всякий раз, когда на горизонте возникал этот огромный город, она испытывала радость, удовлетворение, покой.

Конечно, вернуться домой всегда приятно, а особенно после такой безумной недели. Ее рекламный агент Дарио Розелли настоял, чтобы она остановилась в «Риц-Карлтоне», и забронировал ей номер, выдержанный в стиле позднего барокко, с соответствующей мебелью и гобеленами. В первую ночь она утонула в перине и тут же заснула, что случалось с ней нечасто. И слава Богу, потому что два следующих дня ей пришлось носиться как угорелой.

Наутро она встретилась со своим парижским издателем, а также сотрудниками отделов маркетинга и рекламы. После совещаний в издательстве ее повезли на ланч в ресторан «Ке д'Орсе», где угостили по полной программе: лесные шампиньоны под бутылку «Шато Петрюс», телятина, фирменное блюдо ресторана, и, наконец, на десерт — шоколадный торт, который подали с бутылкой дорогущего сотерна «Шато д'Икем».

Дни, проведенные в Париже, кардинальным образом отличались от ее размеренной домашней жизни. В Париже Роз могла позволить себе наесться днем до отвала и при этом ни на секунду не сбавить темпа. Париж бодрил и вдохновлял ее. Поскольку на французском она говорила без малейшего акцента, издатель потребовал, чтобы она приняла участие в короткой рекламной кампании. Дарио также организовал несколько интервью как для печатных изданий, так и на телевидении. Роз радовало такое внимание к ее книге, и она не возражала против того, чтобы вставить эти интервью в и так уже насыщенную парижскую программу. Париж, казалось, существовал в своей особой реальности, недоступной для остального мира. Уникальность города чувствовалась как в женщинах, так и в мужчинах — в их походке, отношении к работе, взглядах на жизнь, культуру, искусство, историю. Роз жила, конечно, в Нью-Йорке, но душой и сердцем принадлежала Парижу.

Когда до посадки в международном аэропорту имени Кеннеди оставалось несколько минут, Роз откинулась на обтянутую мягкой кожей спинку сиденья и глубоко вздохнула. Париж совершенно вымотал ее, но она нисколько об этом не жалела.

Внезапно пилот объявил, что над Нью-Йорком слишком много самолетов и им придется покружить еще пятнадцать минут. И только после его слов Роз поняла, что ей просто не терпится покинуть салон. Куда бы она ни уезжала, ей всегда недоставало дочери, Алексис, разлуку эту она, возможно, воспринимала слишком эмоционально. Разумеется, она скучала и по мужу, Ивену. Семья у них была маленькая, но Роз выросла без родителей. И потому так ценила время, проведенное в кругу самых близких. А возвращение из дальней поездки всегда становилось для нее событием. У Миллеров был семейный ритуал: всякий раз по возвращении Роз Ивен и Алексис встречали ее в аэропорту, независимо от того, в какое время приземлялся самолет. Поскольку летала она и в Японию, и в Австралию, семейные встречи иногда проходили и поздним вечером, и под самое утро.

Роз достала телефон-трубку, вмонтированную в подлокотник, сунула в щель у микрофона кредитную карточку, набрала номер.

— Дарио?

— Роз, где ты? Как слетала? Расскажи мне все. — Помехи, потом вновь голос ее рекламного агента: — Такая плохая связь. — Вновь помехи.

Дарио хотел знать все подробности. Сыпал вопросами, как из пулемета.

— Париж прекрасен. Великолепен, как всегда. Все прошло очень хорошо. Все запланированные рекламные мероприятия выполнены. Полагаю, утром ты получишь полный отчет. — В ее голосе откуда-то взялись ехидные нотки.

— Я рад, что ты очаровала Париж, — ответил Дарио. — Но я и не сомневался, что так оно и будет. Жаль только, что не смог увидеть тебя в деле. Кстати, завтра ты участвуешь в трех передачах — ток-шоу Реджис и Кэти Ли, Рози О'Доннелл, а вечером — Ларри Кинга.

— Слушай, а где я возьму время на все эти…

Дарио продолжал, словно и не услышал ее реплики.

— Надеюсь, ты готова к сегодняшнему приему. Я заглянул в «Уолдорф» и убедился, что все в полном порядке. Еду и цветы уже привезли. Дело теперь за известными, богатыми, влиятельными гостями.

— Надеюсь, хоть кто-то из них действительно прочитал мою книгу и придет не только для того, чтобы послать мне воздушный поцелуй.

В умении собрать в одном месте множество знаменитостей Дарио просто не было равных. Он возглавлял «Дарио Розелли лимитид», одно из самых престижных и процветающих рекламных агентств Нью-Йорка, а значит, и всей Америки. Дарио с пренебрежением относился к волне слияний, захлестнувшей рекламный бизнес, в результате чего появились такие гиганты, как «Роджерс и Коуэн» и «П. М.К.». Свое агентство он предпочитал не расширять, в клиенты брал только избранных. Базируясь в Нью-Йорке, агентство имело только два иногородних отделения: в Лос-Анджелесе, с тремя штатными сотрудниками, и в Вашингтоне — с двумя; но вашингтонское отделение располагалось в непосредственной близости от Капитолия. Убранством штаб-квартиры в «Трамп интернэшнл» занимался дизайнер-минималист, с тем чтобы клиенты не думали, будто их деньги расходуются на мишуру и показуху. Работали в штаб-квартире двадцать человек, включая трех старших рекламных агентов, помощников и секретарей. Здание располагалось на Колумбус-Серкл, окна кабинетов выходили на Центральный парк. А клиентами были сплошь знаменитости: артисты, топ-модели, писатели, политики. Но наибольшим вниманием, в первую очередь со стороны самого Дарио Розелли, пользовалась Роз.

В книжном бизнесе все знали, что Дарио полагает Роз звездой первой величины. Он не отходил от нее во время записи телепередач и интервью, сопровождал на презентациях ее книг, мгновенно разрешая возникающие осложнения. Роз полностью доверяла ему, хотя Дарио и пытался выйти за границы дозволенного. В какой-то момент он принял ее восхищение его деловыми качествами за что-то более романтическое. Роз дипломатично растолковала ему, что объект для обожания им выбран неверно и у нее просто нет времени для серьезных отношений вне бизнеса. Но он продолжал преследовать ее, желание обладать ею превратилось чуть ли не в навязчивую идею, и в конце концов Роз выставила ему ультиматум: «Или ты даешь задний ход, или я ищу себе другого агента». Дарио отступил, и у них установилось полное взаимопонимание.

— Мне бы приземлиться пораньше. Я увижу тебя на приеме?

Дарио, конечно же, услышал в ее словах нечто большее, чем она хотела сказать.

— Обязательно. Приду раньше тебя.

Связь оборвалась, Роз поставила трубку в нишу в подлокотнике, взглянула на украшенные бриллиантами часы фирмы «Патек Филипп». Сначала задержка с вылетом в Париже, теперь круг почета над Нью-Йорком. Самолет опаздывал больше чем на час, то есть ей не удастся отдохнуть перед приемом, устроенным в честь выхода ее последнего романа «Шипы розы». В подобной ситуации ей не оставалось ничего другого, как вновь похвалить себя за мудрое решение: она приобрела квартиру в городе, несмотря на наличие роскошного семейного особняка в Бруквилле на Лонг-Айленде. Если времени катастрофически не хватает или хочется побыть одной, так приятно осознавать, что у тебя есть уголок, который ты по праву можешь назвать своим. Вот и в этот вечер она из аэропорта могла поехать к себе на квартиру, чтобы переодеться и прийти в себя перед приемом.

Весь процесс создания книги, начиная от возникновения идеи и заканчивая интервью газетчикам и телевизионщикам и раздачей автографов, напоминал катание на американских горках. Собственно, движение не прерывалось ни на секунду. Роз и хотела бы сбавить темп, остановиться, оглянуться, но ей бы этого просто не позволили. Ее третья книга, «Шипы розы», появилась на прилавках магазинов две недели тому назад, но уже заняла одну из верхних строчек в списке бестселлеров, публикуемом «Нью-Йорк таймс». Завтра утром начиналась национальная рекламная кампания. И теперь ей предстояли бесконечные перелеты из города в город, встречи с многочисленными поклонниками, жаждущими автографов, коктейль-парти и приглашения на утренние ток-шоу.

Ее участие в турне обусловливалось одним из пунктов контракта. Во время рекламной кампании она не принадлежала самой себе. Жизнь ее подчинялась жесткому графику встреч с читателями, газетчиками, телевизионщиками. Но и без контракта она бы с радостью способствовала раскрутке своих книг: такие поездки по стране значительно увеличивали объем продаж. В своих детищах Роз нравилось все: выстроенный ею сюжет, герои, которых она любила и ненавидела, сокровенные мысли, которые она высказывала их устами. И эти книги, появившись на свет Божий, чтобы раскрыть свой потенциал, требовали не меньше внимания и заботы, чем малые дети. Поэтому, после долгих месяцев, затраченных на создание книги, начиналась борьба за ее признание, успех определялся количеством проданных экземпляров и местом в списке бестселлеров, а попасть в него стремились сотни писателей.

Конечно, толкаться локтями не так уж приятно, но Роз знала, что в жизни писателя это далеко не самое страшное. Куда как хуже, если тебя не печатают вовсе. Когда ей удалось-таки опубликовать свою первую книгу, она почувствовала себя триумфатором, превратив в реальность свои мечты и мечты своих родителей.

Книга эта, «Дочь дьявола», вошла в списки бестселлеров во многих странах, сначала среди изданий в переплете, потом в обложке. Роз еще работала над второй книгой, психологическим триллером «Последний ритуал», когда ее издатели, «Бордмен букс», предложили подписать новый контракт. На три книги сразу. Сделка должна была принести Роз несколько миллионов долларов.

Однако сокращались сроки, отведенные на написание каждой из книг. Как объяснил Дарио, «чтобы не потерять набранного темпа». Сие означало, что она должна сдать новый роман через девять месяцев после выхода того, что сейчас покорял Америку. Все шло к тому, что «Шипы розы» станут ее самым большим коммерческим успехом, и после завершения рекламной кампании она намеревалась дописать новый роман. «Убийственные намерения» она полагала своей лучшей книгой; хотя как можно говорить, что один твой ребенок лучше другого? Во всяком случае, она знала, что книга ей удалась. Ни один человек, кроме Мэрилин Граймз, ее литературного агента и лучшей подруги, не прочитал ни строчки из новой рукописи. Но Мэрилин подтвердила мнение Роз: в «Убийственных намерениях», безусловно, чувствовался особый стиль, свойственный именно Роз Миллер.

Роз хотела писать с тех пор, как научилась читать, а то и раньше, когда она смогла установить прямую связь между своими грезами наяву и сказками, которые мама читала ей на ночь. Но только в двадцать один год она смогла выкроить время, чтобы спокойно сесть за стол и выпустить на волю все истории и эмоции, копившиеся в ней долгие годы. А начав заполнять страницу за страницей, Роз вновь открыла для себя события и чувства, о которых старалась забыть. Она написала два любовных романа, лучший, по ее разумению, отослала дюжине издателей. И тут же получила двенадцать отказов, сухих и формальных: «Извините, но мы рассматриваем рукописи, полученные от литературных агентов».

Разочарование было велико, Роз даже решила, что она — не писатель. Но что-то заставляло ее и дальше двигаться в этом направлении. Несколько лет компьютер Роз бездействовал. Она же тем временем исследовала свои сны: таящиеся в подсознании комплексы старались вырваться на поверхность. Она обнаружила в себе великое множество страхов, от которых ей удавалось так долго и успешно прятаться, но, как некоторые предметы, засосанные донным илом, иной раз всплывают, так и Роз вновь оказалась лицом к лицу с давнишними ужасами ее снов. Часть их перекочевала в ее книгу «Дочь дьявола», главная героиня которой, артистка Пич Уолфред, ради славы идет на сделку с силами зла. Книгу Роз могла писать только ранним утром, до того как просыпались ее муж и дочь, однако сумела уложиться в год с небольшим. На этот раз, наученная горьким опытом, она посылала рукопись литературным агентам. Второго из них рукопись заинтересовала.

Мэрилин Граймз взяла Роз в свою «конюшню» и помогла обратить в реальность самую заветную мечту. «Бордмен букс», престижное нью-йоркское издательство, купило рукопись, и с тех пор Роз уверенно шла вперед, останавливаясь лишь ради того, чтобы произнести благодарственную молитву; ее книги хорошо раскупались и получали самые благожелательные рецензии.

Самолет вновь пошел на посадку, и у кресла Роз возникла стюардесса.

— Миссис Миллер, вы позволите попросить вас об одолжении? — Миловидная женщина замялась, словно испугалась собственной смелости. — Вас не затруднит надписать мой экземпляр вашей книги? — Она протянула Роз карманное издание «Дочери дьявола». — Обычно я не позволяю себе таких вольностей в отношении наших пассажиров, но я — ваша горячая поклонница и боюсь, что второго такого случая мне уже не представится.

— Разумеется, не затруднит. — Роз взяла книжку и порылась в сумочке в поисках ручки. Ей нравилось раздавать автографы. В автографах Роз видела высшую оценку своего нелегкого труда. — Написать что-нибудь личное? Или достаточно «С наилучшими пожеланиями»?

— Вполне достаточно, миссис Миллер.

Она больше привыкла к тому, чтобы ее называли Роз, так уж сложились отношения с читателями, хотя каждый знал, с какими Миллерами она породнилась. Муж Роз, Ивен Миллер, по праву считался одним из лучших криминальных адвокатов Нью-Йорка и в скором времени, при удаче, мог баллотироваться на пост губернатора. Уже многие поколения Миллеров ассоциировались с деньгами и властью, а Ивен и его отец Джеймс часто упоминались в «Нью-Йоркере», «Форбсе», «Таймс». К ним благоволили и обозреватели колонок светской хроники, и папарацци. Как Дейли в Чикаго, так Миллеры в Нью-Йорке принимали активное участие в любом политическом действе. Ивена считали лидером молодых политиков. И фамилия, и внешность тому способствовали. В ноябре журнал «Нью-Йорк» опубликовал о нем большую статью, автор которой подробно написал о его политических планах и о жизни со знаменитой писательницей. На фотографии, помещенной на обложке, Ивен выглядел таким симпатяшкой. Сфотографировали его на фоне сада в их поместье «Парадизо».

Роз с улыбкой вернула книгу, и стюардесса осторожно сунула ее под мышку, словно дорогое Стейбеновское стекло.

— Большое вам спасибо, — поблагодарила она Роз. — Вы и представить себе не можете, как мне приятно получить ваш автограф! — Молодая женщина замолчала, залившись румянцем. — Господи, наверное, я вам ужасно надоела. Еще раз спасибо. — И она отошла, чтобы заняться последними приготовлениями к посадке.

В душе Роз рассмеялась. В юности и молодости она и мечтать не могла ни о полетах в первом классе, ни о многочисленной армии поклонников. Правда, ее читатели об этом не подозревали. Вся страна содрогнулась бы, узнав секреты ее прошлого.

Самолет с легким толчком коснулся посадочной полосы и покатил к зданию аэропорта. Выходя из салона первого класса, Роз заметила на одном из сидений оставленный кем-то номер «Нью-Йорк таймс» и подняла его. Заголовок на первой полосе заставил ее обмереть. «СУД НАЧИНАЕТСЯ НА ЭТОЙ НЕДЕЛЕ». И ниже — «Судья Джуди Кнауэр сердится: более никаких отсрочек с началом процесса по обвинению в рэкете мультимиллионера Димитрия Константиноса».

Роз читала статью, стоя в длинной очереди к стойкам паспортного контроля, и ее тревога нарастала с каждой строчкой:

«НЬЮ-ЙОРК. Завтра в суде второго округа начинается суд над владельцем отеля и казино, миллионером Димитрием Константиносом. В прошлом году агенты ФБР арестовали тридцатипятилетнего Константиноса в Лас-Вегасе.

Константинос, обвиняемый в рэкете и вымогательстве, проживает в Спэниш-Хиллз, роскошном пригороде Лас-Вегаса, но судить его будет нью-йоркский суд, несколько преступления, в которых его обвиняют, совершены в Нью-Йорке.

Ключевые свидетели, на показаниях которых построено обвинение, пошли на сделку с прокуратурой. ФБР известно об их участии в предоставлении незаконных ссуд, которые стали существенным источником прибыли для владельца отеля и казино «Лунный свет» в Лас-Вегасе. По меньшей мере один обвиняемый предоставил следствию видеозапись незаконных сделок.

Обвинение полагает эти показания достаточными для того, чтобы, как заявил Уильям Барни, глава нью-йоркского отделения ФБР, связать Константиноса с широко распространенной незаконной практикой, позволяющей выкачивать миллиарды долларов из участников азартных игр как нашей страны, так и Канады».

На первой странице красовалась и фотография Димитрия Константиноса. Он чуть улыбался, а в его холодных, загадочных глазах читалась уверенность. Фотоснимок был черно-белым, но Роз без труда вспомнила цвет его глаз, кожи, волос и многое другое. Внезапно ее прошлое и настоящее соприкоснулись. Димитрий вернулся в ее жизнь, и Роз охватил ужас.

Миновав таможню, Роз сразу увидела Ивена и Алексис, машущих ей руками у выхода из зала прилета международных рейсов.

— Мамик, ты прекрасно выглядишь.

Алексис, как обычно, преподнесла ей букет цветов, на этот раз чайные розы. Но для Роз в мире существовала только одна красавица — ее одиннадцатилетняя любимица, с бархатистой, чуть смугловатой кожей, темно-каштановыми, почти черными, волосами и синими, светящимися невинностью глазами.

— В нашей семье первая красавица — это ты, сладенькая моя, — ответила ей Роз, крепко обняла дочь, потом полной грудью вдохнула аромат цветов, чтобы избавиться от самолетного привкуса пыли.

— Я ненавидел каждую минуту, которые мы провели в разлуке, Роз, — сказал ей Ивен, когда они направились к выходу из здания аэропорта.

Роз повернулась к нему, заново привыкая к облику симпатичного парня, светло-русым волосам, угловатым чертам лица. Журналисты не раз указывали на его сходство с Кеннеди. А по мнению прессы, для политика это идеал.

— Почему ты не позвонил мне в Париж? — спросила Роз, не отрывая взгляда от мужа.

Он остановился у самого выхода из здания аэропорта. Алексис прошла вперед, но он все равно не заговорил. Впрочем, Роз без труда прочитала его мысли: Ивен не хотел заводить разговор о Димитрии.

Ларри, шофер Миллеров, загружал чемоданы Роз в багажник. Портативный компьютер в кожаном футляре висел на плече Ивена. Тыльной стороной ладони он коснулся ее щеки. На Роз пахнуло знакомым запахом его лосьона после бритья. Движение это было знакомо Роз. Так он проверял, все ли с ней в порядке. Необходимости обсуждать заголовок сегодняшней «Нью-Йорк таймс» не было. Оба понимали, что возвращение Димитрия Константиноса в их жизни может привести к катастрофе.

Лимузин выехал на Ван-Уик-экспрессвэй и, набрав скорость, помчался к городу. Роз молчала, думая о Димитрии, словно и не слыша, как ее дочь и муж оживленно обсуждают подробности прошедшего этим днем баскетбольного матча, в котором Алексис удалось забросить победный мяч.

— Ты в порядке? — спросил Ивен, когда Алексис отвернулась к окну.

Роз выдавила из себя улыбку. Не могла же она терять хладнокровие в присутствии дочери! Какие бы эмоции, хорошие или плохие, не переполняли ее, сейчас она не собиралась давать им волю.

— Дома поговорим.

«Как хорошо, что Ивен смог приехать», — подумала она. Роз не знала, как ему это удавалось, но еще не было случая, чтобы он не встретил ее в аэропорту, хотя работать ему приходилось по четырнадцать часов в сутки. А если он будет баллотироваться в губернаторы, то рабочий день еще удлинится. Но Роз нисколько не сомневалась, что и в этом случае она все равно увидит его среди встречающих. Думая о предстоящем приеме и о том, сколько энергии и сил отнимают у нее подобные мероприятия, Роз прекрасно понимала, что ему они просто в тягость. Она-то хоть автор; и приемы устраиваются в знак признания ее книг. Но Ивена это нисколько не раздражало. Ему нравилось купаться в лучах успеха его жены.

После приема в «Уолдорф-Астории» они собирались совершить еще один миллеровский ритуал: отвезти Алексис в «Серендипити», знаменитое манхэттенское кафе-мороженое, и под люстрами из «Тиффани» съесть по порции фирменного шоколадного мороженого. А потом поехать в Бруквилль. Дорога туда занимала сорок минут, но остаться на ночь в квартире Роз они не могли, потому что утром Алексис ждали уроки в школе.

Глава 3

На короткое время Миллеры заехали на квартиру Роз. Дом располагался на углу Пятой авеню и 84-й улицы. Швейцар Доминго встретил Роз широкой улыбкой.

— Давненько я вас не видел.

Он был неисправимым льстецом.

— Слушая тебя, можно подумать, что ты скучал по мне, — улыбнулась ему Роз, когда он придерживал дверь, пропуская ее и Алексис. — Уверена, что ты говоришь то же самое всем жильцам, даже если они выходили на несколько минут, чтобы выпить чашечку кофе.

Доминго рассмеялся.

— Миссис Граймз ждет вас наверху. У нее свой ключ.

Ивен задержался у автомобиля — разобраться с шофером, какие чемоданы останутся, какие уедут на Лонг-Айленд, так что в лифте Роз и Алексис поднялись вдвоем. По широкому коридору прошли к квартире 8В. Прежде чем Роз успела достать ключ, Мэрилин Граймз распахнула дверь.

Женщины обнялись, потом Мэрилин заговорила с Алексис, а Роз направилась в свой просторный кабинет, окна которого выходили на музей «Метрополитен». Положила пальто и портативный компьютер на изящный французский письменный стол, за которым утром работала, если проводила ночь в городе. Огляделась. Свежие цветы в хрустальной вазе, безусловно, от Мэрилин. Запах кофе, просачивающийся из кухни, выманил Роз из кабинета, увел от стопки писем, факсов и бандеролей. Алексис и Мэрилин уже сидели за длинной стойкой, отделяющей кухню от гостиной. Роз присоединилась к ним. Сумерки еще не сгустились, так что света от настольной лампы со стеклянным красно-синим абажуром вполне хватало. С чашкой кофе в руке Роз повернулась к Мэрилин.

— Поездка прошла удачно; Дарио мне об этом рассказал. — Мэрилин пригубила кофе. — Переговорив с тобой, он позвонил твоему издателю. Насчет списка бестселлеров, который будет опубликован на следующей неделе. Ты займешь первую строку.

«Нью-Йорк таймс» заканчивало составление списка бестселлеров за неделю до публикации и уже в среду обнародовало список, подготовленный к воскресной публикации. Поэтому каждую среду в шесть вечера все издательские дома и люди, чье благополучие зависело от книжного бизнеса, с нетерпением ожидали факса от «Таймс», всегда надеясь на хорошие новости. Для «Бордмен букс» успех Роз Миллер был новостью экстраординарной.

— Фантастика! — Голосу Роз, однако, недоставало энтузиазма, с которым она обычно реагировала на успех своих книг.

— У тебя все в порядке? — озабоченно спросила Мэрилин. — У тебя отсутствующий вид.

Роз обняла свою пухленькую подругу. Мэрилин, похоже, предпринимала немалые усилия, чтобы умалить достоинства своей внешности. Очки, вышедшие из моды в семидесятых годах, скрывали нежность ее глаз. И в сорок лет кожа у нее оставалась идеальной, ей требовалось лишь чуточку румян, чтобы подчеркнуть скулы. Косметикой она практически не пользовалась, разве что для особо торжественных событий, вроде сегодняшнего приема, подкрашивала ресницы. Не старалась она скрыть свою полноту правильным подбором фасона и цвета одежды. Мэрилин напоминала Роз кусок глины, дожидающийся, пока скульптор откроет скрытую в нем истинную красоту.

— Как я понимаю, отсутствие ответа означает…

Роз качнула головой, показывая Мэрилин, что не хочет продолжать эту тему.

Алексис, которая уже в шестой раз убежала в ванную, чтобы проверить, не размазалась ли помада на губах, заглянула на кухню.

— Мамик, тебе пора собираться. Уже половина шестого!

Роз изучающе оглядела Алексис. Всякий раз, когда она уезжала на несколько дней, ее дочь немного взрослела. В пурпурном платье из вельветина с атласным поясом от Лауры Эшли, Алексис разительно отличалась от девочки-подростка в школьной форме, которую неделю тому назад Роз оставила дома. Так синева летнего неба отличается от грозовых облаков.

— Мамик!

Роз поднялась, проходя мимо Алексис, погладила ее по волосам.

— Буду готова через тридцать минут. — Наклонилась, чтобы поцеловать дочь, и добавила: — Я могу прихорашиваться и двести часов, дорогая, но до тебя мне далеко.

— Да иди же, — поторопила ее Мэрилин.

Ровно через тридцать минут Роз появилась в гостиной. Благоухающая «Иль Бачо», своими любимыми духами, в «простеньком» черном платье от Калвина Клайна, прекрасно гармонирующем с ее зелеными глазами и светлыми, зачесанными назад волосами.

— Никто не поверит, что ты всю прошлую неделю как угорелая носилась по Парижу, — заметила Мэрилин.

— Мамик, ты очень клево выглядишь! — прокомментировала Алексис.

В четверть седьмого лимузин с Мэрилин, Роз, Алексис и Ивеном остановился на Парк-авеню перед отелем «Уолдорф-Астория». Они подошли к парадному входу в величественное старинное здание. Несколько швейцаров в ливреях распахнули перед ними дверь.

Крепко держа Алексис за руку, Роз вошла в огромный Звездный зал и улыбнулась молодому человеку, который тут же подскочил к ней, пожала ему руку.

— Кент, как приятно тебя видеть!

Он работал помощником ее редактора, и Роз не сомневалась, что со временем Кент сам станет отличным редактором.

Кент и Алексис давно уже стали лучшими друзьями, возможно, он даже был первой любовью Алексис. Молодой человек умел находить общий язык с подростками. Они тут же заговорили о последних сплетнях из мира звезд и видеоклипах, которые крутило МТВ, и Роз воспользовалась моментом, чтобы осмотреться. Длинный, но узкий зал, когда-то предназначенный для бальных танцев. Мягкий, рассеянный свет, создающий уют. И хотя в зале собрались сотни людей, складывалось впечатление, что это именно гости, а не разношерстная толпа. Появились Мэрилин и Ивен, все больше людей подходили поздороваться с ней, потом Кент указал на правую половину зала, где Роз сразу же заметила своего редактора. Но, прежде чем успела сделать хоть шаг, Кент задержал Роз, коснувшись ее руки.

— Роз, пока не забыл, тебе посылка. Ее только что принесли.

Молодой человек исчез и тут же появился с продолговатой белой коробкой, перевязанной ярко-красной лентой. Роз взяла коробку, развязала бант. Она обожала приятные сюрпризы. Сняла крышку, открыв десятки красных, с длинными стеблями роз.

— Какая красота! — воскликнул Кент, стоявший рядом с ней.

Роз подумала, что цветы присланы ее близкой подругой и коллегой Джекки Коллинз. Автор многих бестселлеров позвонила перед ее отлетом в Париж и с искренним сожалением сообщила, что не сможет присутствовать на приеме в «Уолдорфе»: в тот же вечер ей предстояло лететь в Лондон. Роз наклонилась, чтобы насладиться нежным ароматом. В коробке лежало не меньше тридцати роскошных роз. Поставив ее на столик, Роз поискала визитку. У нижнего торца коробки заметила красный конверт. Из него достала белый прямоугольник, на котором пламенело несколько строчек:

«ТАКОЙ НЕЖНЫЙ, ПРЕКРАСНЫЙ ЦВЕТОК, РОЗА…»

Роз подняла голову, чтобы посмотреть, где Алексис. Вновь посмотрела на белый прямоугольник, дочитала послание. Не веря своим глазам, перечитала его второй раз, третий. Поначалу не могла взять в толк, что все это значит, а когда поняла, ее охватил ужас:

«КАКАЯ ЖАЛОСТЬ, ЧТО И ОНА ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ… ЗНАЙ, Я СЛЕЖУ ЗА ТОБОЙ».

Роз покачнулась, коробка полетела на пол. Ивен, Мэрилин, Кент поспешили к Роз. Она чувствовала, как кровь отливает от лица, голова закружилась.

— Что это? — подозрительно спросил Ивен. — От кого они?

Роз взяла себя в руки. Записку она решила мужу не показывать. Не хотелось волновать его и окончательно портить вечер. Она попыталась переключить внимание дорогих ей людей.

— Не знаю… наверное, от поклонника моего таланта. Со мной все в порядке, — заверила она. — Просто закружилась голова. Лучше скажите мне, где тут можно поесть.

Ивен все понял и сквозь толпу проложил ей путь к столу. Мэрилин держалась чуть сзади, оберегая Роз от излишнего внимания тех, кто хотел поздравить ее с успехом. Увидев икру, королевские креветки, суши, тарелочки с многочисленными паштетами, маленькие квадратики пшеничных лепешек, теплые рогалики, Роз поняла, что изрядно проголодалась.

Макая креветку в соус, она искоса взглянула на Алексис. Девочка, похоже, отдавала предпочтение тем блюдам, которые не грозили запачкать ее платье. Она умела вести себя в обществе, в совершенстве овладев светскими манерами. Присутствие большого количества людей нисколько ее не смущало. Алексис говорила с помощником Мэрилин, Роз могла только порадоваться той уверенности, с которой держалась ее кроха. Разумеется, потом, в «Серендипити», Алексис забудет о своей «взрослости» и закажет огромный молочный коктейль. Роз обожала каждый дюйм своей дочери, от миниатюрных ножек до длинных, до талии, волос. Алексис повернулась и отсалютовала матери стаканом с «кока-колой». «Я тебя люблю», — прочитала Роз по ее губам и сразу забыла о присланных неизвестно кем цветах, об угрожающей записке.

— И я тебя люблю, — беззвучно, одними губами ответила Роз, а потом повернулась к залу.

Знакомые махали ей рукой, поднимали в ее честь бокалы с шампанским, некоторые подходили и поздравляли ее. Она увидела рекламного агента и исполнительного редактора журнала «Пипл», беседующих с главой издательского дома «Бордмен букс». К ней направились несколько сотрудников рекламного отдела «Бордмена», и внезапно она поняла, кого ей не хватает. Где Дарио?

Джанетт Инглиш, директор по рекламе «Бордмен букс», словно подслушала ее мысли.

— А где ваш назойливый рекламный агент?

Красавица афроамериканка улыбалась, чем-то напоминая Роз голливудскую звезду Холл Берри. В рекламном бизнесе все знали, сколь активно защищал Дарио интересы своих клиентов, и не упускали возможность подколоть его.

— Подозреваю, следит за тем, чтобы кухня работала бесперебойно, — улыбнулась Роз.

— А может, готовится закусить тысячью горлиц с розами в клювиках? — поддержала игру Джанетт.

Розы… Нет, о них ей сейчас думать совсем не хотелось.

— Утром я говорила с вашим французским издателем, Роз, — вступила в разговор Сюзан Шапиро, заместитель директора по рекламе. Роз всегда думала, что именно такие, как Сюзан, и должны заниматься рекламой. Красивые, обаятельные и большие выдумщики. — Они от вас в восторге.

— Благодарю, — ответила Роз.

К ним присоединился Ивен и заговорил с Джанетт Инглиш о достоинствах и недостатках организаторов лекционных туров: Ивен намеревался воспользоваться услугами одного из них.

— Ивен, дорогой, пожалуйста, ни на секунду не упускай из виду Алексис, — попросила мужа Роз. — А я покружу по залу, поблагодарю моих гостей.

И хотя она пыталась оставаться любезной и внимательной, в ее подсознании мелькали зловещие тени. Полученное послание не выходило у нее из головы, пока она ходила по залу, перекидываясь парой слов с другими писателями, поздравляя их с последними книгами. Довольно долго Роз беседовала со своим идолом, Мэри Хиггинс Кларк (Роз видела в ней литературного наставника с тех пор, как прочитала ее роман «Где дети?»). Когда же Мэри заговорила о том, как она счастлива со своим новым мужем, Роз быстро взглянула на Ивена, стоявшего рядом с Алексис. Она тоже любила своего мужа. Она обожала его, когда они были детьми, и у нее никогда не было сомнений в том, что они останутся друзьями на всю жизнь.

Но теперь Димитрий, единственный человек, сумевший заглянуть в глубины ее души, вновь ворвался в их мирную жизнь. И она не могла не задаться вопросом: а не собирается ли он выставить на всеобщее обозрение все миллеровские секреты, по ходу замарав и ее? Мог Димитрий прислать ей эти розы?

— Ты глупая гусыня, — пробормотала Роз.

— Извини, что ты сказала? — спросила Кирби Рид, ее редактор, озабоченно всматриваясь в лицо Роз.

— Разговариваю сама с собой. — Роз вздохнула. Провела рукой по лбу, отбросив упавшую прядку. — Писатели, они такие. Тут очень жарко. Надо выпить газировки. Составь мне компанию, Кирби.

Солнце уже зашло, и теперь на знаменитом потолке Звездного зала замерцали звезды. Конструкция потолка обеспечивала полную имитацию ночного неба, и эффект достигался потрясающий. Зал внезапно увеличился в размерах, потолок действительно превратился в небо. Если бы Роз не знала, что находится в центре Манхэттена, она бы без труда представила себе, что вокруг просторы Монтаны, а над головой сверкают мириады звезд. Не потолок, а произведение искусства!

Мэрилин нашла ее, сказала, что Ивен приглядывает за Алексис. Мэрилин держалась поблизости, и Роз видела, что ее подруга встревожена. Она догадалась, что Кент попросил сотрудников безопасности проверить весь зал, и Мэрилин сама убедилась в том, что служба безопасности усилила бдительность. Роз успокоилась. Наконец-то вспомнила о том, что этот великолепный прием устроен в ее честь, вновь начала получать удовольствие от комплиментов. Как ей нравилось быть в центре внимания!

— Ты великолепно выглядишь, — раздался за спиной негромкий мужской голос.

Вздрогнув, Роз обернулась и увидела перед собой Джона Макклелланда, издателя, который давно хотел переманить ее от «Бордмена».

— Тебе нравится, Джон? — Роз чуть повернулась, чтобы он мог лучше разглядеть новое черное платье. Джон Макклелланд не вызывал у нее отрицательных эмоций, и она с удовольствием подтрунивала над ним. Роз указала на себя, потом обвела рукой толпу. — Все это могло быть твоим… прием, гости.

— И деньги, которые зарабатывает «Бордмен»! — покивал Джон. — Скажи мне, на каких условиях ты готова стать моей, и завтра же, ранним утром, я позвоню Мэрилин.

— Я дразню тебя, дорогой. «Бордмен» дал мне пропуск в литературу, а твой издательский дом, насколько мне помнится, отклонил обе мои первые рукописи, потому что тогда моего имени никто не знал.

— Сдаюсь, — признал свое поражение Джон. — Во всяком случае, сегодня. Но без борьбы я тебя не уступлю.

Двусмысленный намек ее не удивил. Этот симпатичный сорокалетний мужчина не пропускал ни одной юбки. Вот и сегодня он пришел на прием в фирменных подтяжках и галстуке от Армани. После нескольких ничего не значащих реплик Джон улыбнулся.

— Я иду в бар. Принести тебе что-нибудь?

— Ты уже не найдешь меня в этой толпе.

— Тяжела доля знаменитостей, — с притворным сочувствием вздохнул Джон, подмигнул Роз и отбыл.

Прием тянулся и тянулся. И когда Роз уже подумала, что больше не в силах улыбаться, какой-то мужчина решительно направился к ней, рассекая толпу. У Роз екнуло сердце.

Где Ивен? Где служба безопасности?

А потом она увидела перед собой молодого человека, протягивающего ей книгу для автографа.

— Напишите, пожалуйста: «Красные розы…»

Мысли Роз затуманились, она почувствовала, что ее куда-то уносит. Рука Роз задрожала, но она потянулась к книге, надеясь справиться с головокружением. Сердце учащенно забилось, Роз не хватало воздуха. Перед глазами все поплыло, под ногами начал дыбиться пол.

— Помогите, Господи, помогите мне…

Открыв глаза, она увидела над собой море расплывающихся лиц. Почему она лежит на спине? Искрящийся звездами потолок медленно кружился, ей ужасно хотелось пить. Сердце выпрыгивало из груди.

Ивен взял жену за руку.

— Дорогая, ты лишилась чувств. Я уверен, все дело в недостатке воздуха. Если собирается большая толпа, кислорода на всех не хватает.

Вглядываясь в любящие глаза Ивена, Роз раздумывала о причине ее обморока: толпа, страх или возвращение Димитрия? Думала она и о другом: вернется ли теперь ее жизнь в прежнее русло?

Глава 4

Через приоткрытое окно главной спальни Билли наблюдал за спящей Роз. Зрелище это ввергало его в состояние транса, наполняло душу спокойствием.

Богатство хозяев поместья «Парадизо» не вызывало сомнений. Особняк мало чем отличался от своих собратьев, выстроенных на северном берегу Лонг-Айленда. Туман поднимался к еще темному небу, уплывая в Лонг-Айленд-Саунд. Акры ухоженных лужаек, конюшни, обсаженные деревьями дорожки, пруд с проточной водой и водопадом… Поместье могло служить учебным пособием, демонстрирующим, чего можно добиться, имея богатое воображение и неограниченный счет в банке. Но великолепный ландшафт «Парадизо» не интересовал Билли; он хотел только одного — видеть Роз.

А с того места, где он стоял, приложив к глазам бинокль ночного видения, Роз смотрелась как на ладони. Судя по дневнику, который он вел, так поздно она спала очень редко. Он знал ее привычки и восхищался ее самодисциплиной. Каждое утро в пять часов она уже сидела за компьютером, хотя весь особняк еще спал. Как автомат, она стучала по клавишам почти два часа, прерываясь лишь для того, чтобы перечитать написанное и глотнуть кофе, а затем вновь склонялась над клавиатурой. Слова лились точно из рога изобилия. Около семи свет зажигался в комнате дочери Роз, и Билли знал, что Роз будит девочку: пора собираться в школу. Билли полагал себя самым информированным поклонником таланта Роз: он знал о ней куда больше, чем остальные.

Билли привалился спиной к стволу дуба, затянулся «Мальборо» и поздравил себя с придуманным им блестящим планом. План этот позволял ему наблюдать за Роз, не опасаясь, что его поймают. Для этого он прикупил синий джинсовый комбинезон, какие носили работники поместья, он надевал его поверх одежды, а еще позаимствовал из сарая один из снегоочистителей. Такая маскировка позволяла ему беспрепятственно перемещаться. Однажды кто-то из штатных работников даже поздоровался с ним: женщина решила, что знает его.

Билли вновь посмотрел в окно; Роз спала. Он бросил окурок на землю, растоптал каблуком. Его охватила эйфория, буквально распирало от радости. И он знал, что хорошее настроение останется с ним до позднего вечера, когда он будет лежать в постели без сна и думать о Роз, о ее великолепном теле, ее божественном лице. Билли взглянул на часы и улыбнулся. Скоро, скоро она получит его посылочку.

Она попадает в какое-то затянутое серым туманом место. Но туман постепенно рассеивается, и она видит перед собой большой особняк с конюшней. Ей тут рады, тут она в безопасности. Откинув голову, сквозь листву дуба она смотрит на плывущие по небу облака.

— Иди сюда, Роз, — шепчет он, тянет за руку. — Пойдем в конюшню.

Она идет по каменистой земле, добровольно, не сопротивляясь. Он предупреждает, что надо смотреть под ноги и сжимает руку так крепко, что болят пальцы. Но она не жалуется. Вместе с ним она заходит на сеновал. Он расстилает одеяло на большом тюке сена у дальней стены. Тянет ее к себе, прижимает к груди, она носом тыкается ему в шею.

— Я люблю тебя, Роз, — шепчет он. — И всегда буду тебя любить.

Он берет ее лицо в ладони, касается губами ее губ. Они целуются, а его руки скользят по ее шее, плечам, груди. Бедрам. Его руки возятся с ее зеленым атласным платьем, снимая его, обнажая ее тело.

Она теряет голову от его прикосновений, жара его рук, нежности губ. Он еще крепче прижимает ее к себе, потом осторожно кладет на одеяло, ложится на нее. Медленно, осторожно входит в нее. Она пытается выскользнуть из-под него. Такого она никому не позволяла. Но она бессильна в его объятиях. Его меч входит все глубже. Боль, что-то рвется. Она вскрикивает сначала от боли, потом от наслаждения… и уплывает куда-то высоко-высоко… чего бы ни хотел Димитрий, что бы он ни делал, она принадлежит ему.

Потом она заглядывает в его глаза, вбирая в себя их мягкость, ранимость. Ее тело умиротворено, она прижимается к нему, и долгий, удовлетворенный выдох слетает с ее губ.

Роз проснулась от пронзительной трели будильника с мокрым от пота лицом. Протянула руку, нащупала часы, нажала на кнопку.

Безмерное облегчение разлилось по телу, когда она поняла, что все это ей только снилось. Роз тряхнула головой, пытаясь вспомнить вчерашний вечер: прием в «Астории», послание, розы, незнакомый молодой человек, попросивший ироничный автограф… потом обморок. Жар спал, дыхание выровнялось. Но она не отделалась от вчерашнего испуга. Конечно же, и сон этот приснился ей не без причины. Подсознание откликнулось на возвращение Димитрия в ее жизнь.

Она посмотрела на вторую половину кровати: Ивен уже поднялся. Она перекинула ноги через край кровати, сунула их в шлепанцы, несколько мгновений посидела, наслаждаясь прекрасным видом, открывающимся из окна спальни. Под низким солнцем зимнего утра на пруд ложились длинные тени. Аккуратно подстриженные деревья не мешали любоваться склонами лужаек. Но холодный ветер, задувающий в окно, не дал Роз засидеться.

Коридором она прошла в спальню дочери, осторожно открыла дверь, на цыпочках подошла к кровати. Волосы Алексис разметались по подушке. Роз убрала со лба пару прядей. Она обожала смотреть на спящую дочь.

Присев на край кровати Алексис, Роз думала о том, что времена года меняются, а жизнь ее по-прежнему вертится вокруг Алексис. И Ивен не раз мягко намекал, что его тревожит такая сверхопека. Он не грешил против истины. Для Роз Алексис была пупом земли. Она наблюдала, как растет ее дочь, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. И процесс этот казался Роз нескончаемым чудом с того самого момента, как начала формироваться личность девочки. Нет, пожалуй, с более раннего момента, со дня, когда она родилась.

Роз помнила все, словно произошло это только вчера: первый шаг Алексис, первые слова, отказ от бутылочки, первый глоток из чашки. Роз помнила, как Алексис без особых слез отдала байковое одеяло, которое любила теребить перед сном, как первый раз одна пошла в школу.

Все, кто знал Алексис, отмечали ее впечатлительность и заботу о других. В одиннадцать лет она уже была вполне самостоятельна. Впрочем, то же самое Роз могла сказать и о себе. Однако, в отличие от Роз, Алексис была куда как более беззаботной и не подозревала об угрозах, с которыми иной раз приходится сталкиваться людям. Наверное, потому, что ее детство не омрачали такие события, что выпали на долю ее матери. И Роз намеревалась как можно дольше ограждать дочь от злых сил.

Она разглядывала лицо спящей дочери, аккуратный носик, ямочку на подбородке, сильную линию челюсти. Но главным достоинством Алексис были ее огромные, сверкающие синие глаза.

Роз прикрыла за собой дверь и пошла в ванную. Стоя под душем, мысленным взором продолжала любоваться своим ребенком. Намыливая шампунем волосы, думала о темных волосах Алексис и ее густых длиннющих ресницах.

Роз нисколько не сомневалась, что Алексис вырастет красавицей, но пока она хотела только одного: чтобы у ее дочери было нормальное, счастливое детство. Она молила Бога и мечтала о том, чтобы дочь вступила во взрослый мир, не отягощенная грузом эмоциональных переживаний. Роз прилагала все силы к тому, чтобы детство Алексис коренным образом отличалось от ее собственного.

Роз была единственной дочерью Виктора и Софи Кальветти. Принадлежала эта семья к низшему классу, но Роз с рождения окружали любовь и забота. Виктор, симпатичный, хорошо воспитанный мужчина, обожал свою семью. В Роз он души не чаял, рассказывал ей сказочные истории, приносил сокровища, найденные во время прогулок по лесам: яйцо малиновки, клевер с четырьмя листочками, бабочку, угодившую в паутину. А Роз боготворила своего отца, считая его сказочным принцем, который мог щелкнуть пальцем — и обратить в явь любое ее желание.

Беда Виктора Кальветти заключалась в том, что он с рождения болел эпилепсией и не мог зарабатывать достаточно денег, чтобы содержать семью. Стоило ему получить постоянную работу, как с ним случался припадок, который надолго выводил его из строя и пугал тех, кто работал рядом. Лекарства не могли полностью избавить его от припадков.

Работать, однако, он умел, был мастером на все руки, но лишь Миллеры сумели оценить его по достоинству. С разрешения и согласия босса он вкалывал за троих, когда чувствовал себя хорошо, а если работать не мог, его об этом и не просили.

Из-за болезни мужа основным добытчиком в семье была Софи. Работала она старшей горничной в поместье «Лорел», где Миллеры жили в массивном белом трехэтажном кирпичном особняке, построенном в колониальном стиле, с большими колоннами по фасаду. Окружали особняк акры ухоженных лужаек, а внутреннее убранство отличалось изысканным вкусом. Если Виктор открывал перед Роз магию красоты природы, то Софи учила ее прозе жизни. Мать часто говорила ей, что надо упорно трудиться, если она хочет чего-то достигнуть. И Софи, и Виктор старались обеспечить дочери достойное детство и счастливое будущее. Хотя с деньгами было туго, Кальветти с максимальной пользой использовали каждый цент. Софи никогда не попрекала мужа его болезнью, наоборот, ценила его за то, что он умел делать лучше других. С раннего возраста Роз подражала достоинствам родителей, и по ее разумению, их семья могла считаться идеальной.

А потом, едва Роз исполнилось десять лет, мир, к которому она привыкла, в котором чувствовала себя в полной безопасности, рухнул. Ревностные католики, Кальветти возвращались домой с воскресной мессы, когда у автомобиля внезапно отказали тормоза. «Шевроле импала» последней модели врезался в трейлер. В живых осталась только Роз, каким-то чудом не получившая даже царапинки. Какое-то время за ней присматривала другая горничная, переселившаяся в коттедж Кальветти. Но ей самой было всего шестнадцать лет, и она не знала ни как утешить Роз, ни как помочь девочке пережить свалившееся на нее горе.

Роз старалась не думать о трагедии. Долгие годы оставался только ужас от случившегося. Более того, она научилась ставить заслон этим жутким видениям, связанным с аварией. Даже ночью, с криком просыпаясь от жуткого сна, она блокировала кошмарные образы. А чуть успокоившись, гнала от себя эти мысли, заменяя их воспоминаниями о родителях, о тех радостях, которые они разделяли друг с другом.

Когда Роз начала писать триллеры, она стала вспоминать все то, что так тщательно отсекала от себя. Прежде всего она вспомнила мать, какой та была в день смерти: вся в розовом — костюм, шляпа, туфли. Костюм Софи сшила сама, по выкройке из журнала. Когда Роз видела мать в последний раз, она не заметила ни крови, ни какой-либо травмы. Только что Роз сидела на заднем сиденье, позади широкополой соломенной шляпы матери, а секундой позже ее выбросило из машины. А мать, наклонившись вперед, лежала головой на приборном щитке, перед разбитым ветровым стеклом. Но с ней ничего не случилось. Роз это точно знала. Во сне годы спустя Роз помнила, как подбежала к автомобилю. «Мама!» — звала она, пытаясь открыть заклинившуюся, смятую дверь.

Роз никогда не видела тела своего отца и только через много лет узнала, как он умер. Она работала в архиве полицейского участка, готовя материалы для «Дочери дьявола», и ей достало мужества попросить рапорт об аварии, в которой погибли ее родители. Шок, испытанный при виде фотографий, сделанных полицейским фотографом, был столь велик, что у нее подогнулись ноги и она упала на колени. Из глаз хлынули слезы. Одну из фотографий сделали с близкого расстояния. Она увидела руль, проломивший ребра и вошедший в грудную клетку отца. В приложенном заключении медицинского эксперта описывался характер травмы. Переведя медицинские термины на обычный язык, Роз поняла, что сердце и легкие отца разорвало в клочья.

Потом она часто отталкивалась от чувств, испытанных ею при просмотре этих фотографий, когда описывала эмоциональное воздействие, которое производят на живых тела умерших насильственной смертью. И хотя она не могла забыть фотографий тела отца, Роз обнаружила, что ей становится легче, когда она излагает на бумаге страшные подробности смерти своих героев.

Через несколько недель после смерти родителей в «Лорел» совершенно неожиданно для Роз приехал брат отца. Девочка увидела его впервые в жизни. «Милая, теперь я твой папка и твоя мамка», — заявил ей дядя Том. Говорил он с густым южным акцентом, который приобрел, отсидев срок в военной тюрьме в Форт-Брэгг за изнасилование женщины-военнослужащей. Роз скоро уяснила для себя, что дядя Том начинает говорить с акцентом, когда пьян и зол.

Роз никогда не считала Тома ни «дядей», ни вообще родственником. У нее сразу возникла к нему стойкая антипатия, к его остекленевшим глазам и грузному телу, раздувшемуся от алкоголя и лени.

Дядя Том поселился в коттедже, взял на себя работу отца, а когда Роз исполнилось одиннадцать, заставил ее идти в служанки, чтобы зарабатывать деньги. В двенадцать Роз стала у Миллеров прачкой. Возможно, из чувства долга перед родителями Роз, Джеймс Миллер позаботился о том, чтобы Роз получила образование, даже послал ее в местную католическую школу. Однако обязанностей по дому с нее никто не снимал, и ей приходилось работать до позднего вечера. Роз всегда помнила о том, что мать верила в ее успех, а потому упорно училась и закончила среднюю школу на год раньше. Конечно, способности позволяли ей поступить в колледж, пусть и муниципальный, но в шестнадцать лет Роз повысили в старшие горничные. И теперь будущее представлялось ей в самых мрачных тонах, впереди она видела только тоску одиночества.

Вечером, вместо того чтобы возвращаться в когда-то уютный дом, она приходила в ту грязь, которую принес с собой Том. Не осталось ни безделушек, купленных Софи, ни изящных фарфоровых статуэток, ни вазы из красного прессованного стекла, которую очень любила мама: подарок отца на годовщину свадьбы. Практически все разбил Том, спьяну натыкаясь на шкафы, полки, комоды. Однажды в ярости он схватил большую фарфоровую кошку, которая всегда стояла на кухне, и швырнул ее в Роз.

По вечерам, перед тем как заснуть, она часто вспоминала мозолистую руку отца, заботливо лежащую у нее на плече, когда он провожал ее в школу. Она вспоминала истории о дальних странах, которые он рассказывал, представляла себе, как гладит длинные светлые волосы матери, схваченные на затылке золотой заколкой, еще одним отцовским подарком.

Когда тело Роз начало наливаться, ей пришлось пресекать неуклюжие попытки дядюшки Тома залезть к ней под юбку. Он, однако, не отступался, при каждой возможности норовил прихватить ее. Она попросила врезать в ее дверь замок, но Том отказался, сказав, что в случае пожара запертая дверь не позволит ей вовремя выскочить из дома. После этого разговора по вечерам Роз боялась сомкнуть глаза, а когда все-таки засыпала, ей снился дядя Том, забирающийся к ней в постель. Просыпалась она, как от толчка, в холодном поту.

Когда Роз стала замечать, как меняется ее фигура, обратила она внимание и на то, сколь отличается она от своих одноклассников. Ее полностью исключили из внешкольной жизни. На большой перемене девочки не звали ее съесть ланч в их компании, после уроков никто не приглашал ее в гости. Она была изгоем. Изоляция причиняла душевную боль, и ей стало знакомо новое чувство: зависть. Роз считала, что с ней обошлись несправедливо. Почему остальные избегают ее? Почему смотрят на нее сверху вниз, даже не удосужившись понять, что она за человек?

Как только она закончила среднюю школу, Джеймс Миллер решил, что полностью выполнил взятые на себя обязательства. С той поры он относился к ней с холодным пренебрежением, точно так же как и к остальным слугам «Лорела».

Глава 5

Роз пыталась отмести прочь воспоминания о тех ночах, когда она боялась заснуть. Она помнила, как нашла дыру, которую Том просверлил в стене между своей спальней и ванной комнатой, чтобы подсматривать за ней. «Нет, — сказала она себе, — не надо думать об этом». И отогнала эти мысли, подставив тело струям воды.

Роз успела одеться и спуститься к завтраку практически вовремя. Отец Ивена, Джеймс Миллер, вдовец-миллионер и «хозяин особняка», — она слышала, как однажды он отрекомендовался именно так, — настаивал на том, чтобы каждое утро они встречались за завтраком ровно в семь. Никакие оправдания не принимались. Сам завтрак он называл «периодом спокойного общения». Роз взглянула на часы. Алексис уходит в школу через час. Сегодня она оказалась не столь пунктуальна, как обычно.

В тот день, похоже, ее опоздание не вызвало неудовольствия старшего Миллера. Скорее, наоборот. Подходя в двери, Роз услышала громкие крики. Ивен и Джеймс о чем-то спорили. Она остановилась, решив подождать, пока они не разберутся между собой.

— Я ничего не могу поделать. Димитрий хочет, чтобы его представлял я, — услышала она слова Ивена. — Никакой другой адвокат нашей фирмы ему не нужен. Он мог бы обратиться в другие фирмы, нанять самого лучшего криминального адвоката. Средства у него для этого есть. Так нет, он настаивает на моей кандидатуре.

— Именно это меня и настораживает, Ивен. Я убежден, он что-то затевает. Почему мы? Почему теперь? Я готов поспорить на этот особняк, что его первый адвокат отказался от ведения дела не по болезни. Джек Лестер симулировал боли в груди. Вся эта история о сердечном приступе — выдумка. Димитрий, этот сукин сын, приготовил нам какой-то сюрприз.

Послышался удар кулака о стол.

Таких интонаций в голосе Джеймса Роз не слышала никогда. Старшему Миллеру еще не исполнилось семидесяти. Угловатыми чертами лица Ивен был обязан отцу. Но старика отличали заостренный нос, более полные губы и глаза, все еще сверкающие честолюбием. Джеймс Миллер никогда и никого не боялся, а тут в его голосе звучал испуг.

— Вероятно, он решил, что пришел час расплаты, — продолжил Джеймс. — Я удивлен, что он так долго выжидал. Но этому не бывать. Он не сможет втянуть в скандал ни нашу семью, ни фирму.

— Я сделаю все, что смогу, — попытался успокоить отца Ивен. — Я постараюсь урезонить его при нашей сегодняшней встрече.

— Не пытайся! — вскричал Джеймс. — Выясни, чего он хочет, а потом я решу, как с ним договориться. Я приложил слишком много усилий, чтобы вывести нас на нынешний уровень. Твоя популярность неуклонно растет. Скоро мы начнем кампанию по выдвижению тебя на пост губернатора. Отработаешь в этой должности один или два срока, а потом переберешься в Белый дом.

Ивен понизил голос.

— Папа, ты не думаешь, что о Белом доме мечтать рановато?

— Отнюдь, — отрезал Джеймс. — Я вложил все, что у меня есть, в твою политическую карьеру. Я заручился доверием и поддержкой всех моих друзей, политиков, бизнесменов, профсоюзных лидеров. Готов спорить, если бы выборы проводились в самое ближайшее время, твой рейтинг рос бы с каждой неделей. Твоя харизма привлекает людей. Ты — наш следующий Джон Кеннеди. И я, черт побери, не позволю Димитрию разрушить мою мечту.

Именно отец пробудил в Ивене интерес к политике. Джеймс Миллер представлял собой третье поколение рулевых политической машины, и по своему влиянию Миллеры ничем не уступали ни Вандербилтам, ни Асторам. Все состояние первого Миллера, Джона Джеймса, прадеда Джеймса, и его семьи состояло из коровы да нескольких свиней, которые и позволяли им переживать зимы. Денег у него практически не было. Его сын, Джон Джеймс Второй, вырвал семью из трясины бедности и вознес в стратосферу богатства, разработав целую систему выращивания скота, начиная от выкармливания телят до транспортировки бычков из коровников в кузовах грузовиков на скотобойни. К тому времени как отец Джеймса, Чарльз Джеймс Миллер, поступил в колледж, семья уже купалась в деньгах, завязала многочисленные социальные контакты и приобрела достаточный политический вес. В Нью-Йорке Миллеры входили в число четырехсот самых влиятельных семей, а Чарльз Миллер стал старшим сенатором от Нью-Йорка. У Джеймса не было необходимости приумножать семейное состояние. Он вполне мог жить на проценты с инвестиций.

Но Чарльз решил, что Миллерам надо утвердиться на политической сцене. И Джеймс стал юристом, специализирующимся на лоббистском законодательстве. Его воспитание строилось на единственном постулате: «Миллеры могут купить что угодно и кого угодно». На практике это означало, что Джеймс Миллер всегда добивался желаемого, независимо от того, скольких людей он при этом оттолкнет, сбросит в канаву или растопчет.

Отец и сын все еще спорили, когда Роз открыла дверь. При ее появлении разговор оборвался.

Первым прервал затянувшуюся паузу Ивен:

— Роз, тебе сегодня получше?

Она выдавила из себя улыбку.

— Я проспала.

— Тебе нужен отдых. — Он подошел, нежным движением отбросил с ее лба прядку волос, поцеловал в щеку. — Съешь что-нибудь. Прошлая неделя выдалась у тебя совершенно сумасшедшей, и неудивительно, что вчера ты лишилась чувств.

Роз видела, что Ивен старается отвлечь ее внимание от разговора с Джеймсом.

— «Бордмен букс» следовало бы лучше заботиться о своей звезде, — добавил Джеймс.

Слова эти он произнес с улыбкой, но Роз знала, о чем он думает. Такие мужчины, как Джеймс, не могли понять женщин, которые, имея богатого мужа, стремились завоевать собственное место под солнцем. Роз встретилась с Джеймсом взглядом и долго не отводила глаз. Достаточно долго для того, чтобы он понял, что ее не обманула его фальшивая забота. Потом вновь посмотрела на Ивена.

— О чем вы спорили? Я правильно поняла… ты собираешься представлять Димитрия?

Ивен похлопал ее по руке.

— Выводы делать еще рано, я постараюсь его от этого отговорить. Мы все знаем, что это безумие. Ума Димитрию не занимать. Димитрий поймет, что надо искать другое решение.

Но слова его звучали не слишком убедительно. Похоже, он и сам в них не верил.

Еще раз прокручивая в голове подслушанный спор, Роз оглядела роскошно обставленную комнату. Стены, расписанные цветами, на полу персикового цвета ковер. В дальнем углу два огромных, от пола до потолка, окна, из которых открывался прекрасный вид на сад. На середине комнаты стоял стол для завтрака, сработанный в девятнадцатом веке, вокруг него — стулья красного дерева того же периода. Сиденья и спинки стульев обтягивал пестрый ситчик, тех же цветов, что занавеси на всех семи окнах комнаты. Роз могла бы сказать, что обстановка залитой солнцем комнаты для завтрака действительно располагала к «спокойному общению», но сегодня она чувствовала пульсирующее вокруг стола напряжение.

Хотя в «Парадизо» ей нравилось больше, чем в «Лорел», новый особняк казался ей каким-то холодным, давящим. Когда Роз и Ивен впервые приехали в это поместье, она убегала от воспоминаний, которые в «Лорел» преследовали ее на каждом шагу. И ухватилась за «Парадизо», как утопающий — за соломинку. Роз решила, что здесь она сможет начать жизнь с чистого листа.

Но год проходил за годом, а новый особняк так и не стал ей домом. Роз мучило одиночество, особенно когда Алексис уходила в школу. Горничные, садовники, рабочие, занятые своими делами, только усиливали чувство изоляции. Она мечтала о нормальной жизни. Хотела, чтобы Алексис росла в более спокойной атмосфере. И очень хотела разъехаться со свекром, чье присутствие ощущалось постоянно, обволакивающее и навязчивое, как дым его сигары.

По этому поводу она неоднократно говорила с мужем.

«Разве мы не можем купить собственный дом, Ивен?» — спрашивала она.

«Почему мы должны жить в этом огромном, неприветливом особняке?» — спрашивала она.

Но прямого вопроса: «Мы обязаны жить в одном доме с твоим отцом?» — она не задавала.

Не решалась спросить, потому что знала ответ. Миллеры, как Уайлстайны, Кинсолвинги и другие богатые и влиятельные семьи, предпочитали жить и путешествовать вместе, как бедуинские племена, пусть и в американском варианте для мультимиллионеров.

За столом воцарилось молчание. Роз посмотрела на Джеймса и почувствовала поднимающуюся в ней волну отвращения. Этот человек признавал только доллары, отметая общечеловеческие ценности, мораль, этику. Вот и в Ивене он видел лишь подготовленный к работе политический инструмент, который Джеймс решил использовать для своих нужд: в данном случае, чтобы укрепить политические, социальные и профессиональные позиции семьи Миллеров.

Лицо Джеймса заливала краска. Произнесенная тирада, безусловно, привела к повышению давления, но он вел себя так, словно никаких разногласий с сыном не было и в помине. Во всяком случае, к предмету спора в ее присутствии он возвращаться не собирался. Или он думал, что, подходя к двери, она не слышала его криков?

Роз ненавидела подобное поведение. Получалось, что ее то ли обманывали, то ли держали за низшее существо. Фальши она не терпела. В результате завтрак с Джеймсом Миллером частенько портил ей весь день. Словом, большой любви между невесткой и свекром не было.

Мира, домоправительница, польская иммигрантка, проработавшая у Миллеров двадцать лет, всегда готовила любимый завтрак Джеймса Миллера: фрукты, яичница-болтунья, рогалики, гренки и подогретая ветчина. Еду Мира подавала ровно в четверть восьмого, когда семья уже сидела за столом. Яростный напор Джеймса и покорность Ивена испортили Роз аппетит. За столом разговор не вязался. Мужчинам, наоборот, стычка аппетита не испортила, и они с жадностью набросились на еду. Роз с трудом справилась с ломтиком дыни и даже не допила кофе. Ивен начал уговаривать ее что-нибудь съесть. Чтобы доставить ему удовольствие, Роз поклевала круассан.

Она понимала, что ее мнение никого не интересует, но сочла необходимым высказаться. И нарушила молчание, когда решила, что мужчины уже насытились.

— И что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Мы все знали, что Димитрий вернется. У меня было время подготовиться. Просто… — Ивен запнулся. — Я не ожидал, что мне придется принимать участие в этом процессе. Откуда я мог знать, что Джек Лестер заболеет и не сможет защищать Димитрия?

— Я уверена, что тебе удастся убедить его внять голосу разума, — постаралась подбодрить его Роз.

Но она заранее знала, что ничего у Ивена не выйдет: решение Димитрия, если он его принял, окончательное и изменению не подлежит. Знала она и другое: Димитрия нельзя купить. Никаких денег не хватит, чтобы сбить его с избранного курса. Она коснулась руки Ивена, лежащей на столе.

— Ты должен заставить его сказать, чего он хочет. — Она подумала об Алексис, о том, как важно, чтобы возможные неприятности родителей никоим образом не коснулись девочки. И тут же услышала слова, которые не собиралась произносить вслух, но не сумела сдержать: — До того, как он уничтожит нас всех.

Она закрыла глаза. Мысленно вернулась в прошлое. Накатили воспоминания.

Глава 6

Верхний Бруквилль облюбовали для себя аристократия и политические боссы. И жили здесь совсем не так, как в Нью-Йорке, хотя город находился в нескольких минутах езды. Ни прилепившихся друг к другу одноэтажных коттеджей, ни устремленных ввысь небоскребов Манхэттена. В Бруквилле предпочтение отдавалось особнякам. Некоторые, вроде «Лорела», окружали семьдесят акров земли.

Все трое: Роз, Ивен и Димитрий — выросли вместе. И хотя Джеймс запрещал мальчикам дружить, подростками они часто уходили в леса, окружавшие поместье. Однажды, из чистого любопытства (хотелось узнать, чем они там занимаются), Роз последовала за ними. И застала их курящими марихуану. Инициатива, безусловно, принадлежала Димитрию. Ивен затоптал косяк, как только увидел ее. После того случая кто-нибудь из них часто предлагал ей составить им компанию, хотя в ее присутствии травкой они больше не баловались. И их тайная дружба со временем только крепла.

Ивен был моложе Димитрия на год, его отличали добродушие и беспечность. При каждой встрече в доме он смешил Роз какой-нибудь шуткой или говорил комплимент. Роз казалось, что Ивен всегда рядом, всегда готов помочь делом, советом или добрым словом. Она любила его, как брата. Мать Ивена погибла в результате трагического инцидента. Миссис Миллер торопилась, опаздывая на какое-то благотворительное мероприятие. Сбегая по лестнице, подвернула ногу, покатилась по ступенькам и размозжила голову о мраморный пол. Оставшись круглой сиротой, Роз знала, как трудно сжиться с потерей отца или матери, и восхищалась способностью Ивена забыть о случившемся, не позволять трагедии густой тенью накрыть его детские и юношеские годы. Таким был Ивен — оптимистичный, умный, заботливый.

Димитрий держался более отстраненно. Когда он впервые приехал в «Лорел», она его даже боялась, но со временем поняла, что страхи ее напрасны. Оказалось, что он совсем не грубый и не суровый, так что постепенно ее отношение к нему кардинальным образом изменилось. Как мустанг, отбившийся от табуна, Димитрий мог выжить при любых обстоятельствах, и тем не менее какая-то его часть стремилась вернуться под защиту своих близких. Чем-то он напоминал Кларка Гейбла в роли Ретта Батлера, Пола Ньюмена, сыгравшего Хада в одноименном фильме 1963 года. Симпатичный, всегда в рабочем комбинезоне, он посылал сигналы своими глазами-сапфирами, которые могли пугать, соблазнять, успокаивать, разыгрывать.

Когда же Роз начала превращаться в девушку, сложившиеся между ними отношения резко изменились. Ивен не просто поглядывал на нее, но открыто заявлял, что она ему очень нравится. А с приближением его отъезда в Гарвард его усилия добиться ее расположения утроились.

Димитрий, ближайший друг Ивена, ушел в себя и более не желал с ним знаться. И только гораздо позже Роз поняла, что причина тому — ревность. Одновременно крепла ее дружба с Димитрием. Он словно не замечал, как наливается ее тело, они проводили долгие вечера в его каморке, примыкавшей к конюшне, скрашивая друг другу одиночество. И скоро эту каморку Роз воспринимала как рай, где она может забыть обо всех заботах.

Димитрий стал ее частью. Занял пустующее место в ее сердце, и она постоянно ощущала его присутствие. Чему могла только порадоваться. Под нарочитой внешней грубостью Димитрия скрывались ум, доброта и честолюбие. К тому времени когда ей исполнилось восемнадцать, а ему — двадцать два, он любил ее, а она — его. Она знала, что никто другой для нее просто не существует.

А затем пришла ночь, уничтожившая все добрые воспоминания, что связывали их троих.

Ивен успешно закончил первый семестр в Юридической школе Колумбийского университета, и Джеймс Миллер решил устроить ужин в честь этого события. Ивен сумел убедить Джеймса пригласить на ужин Роз. Идти ей ужасно не хотелось, но она не могла обидеть Ивена, а потому, пусть и с неохотой, согласилась.

В конце концов, именно Ивен доказал Джеймсу, что в его же интересах дать Роз достойное образование, и он, после того как девушка закончила среднюю школу, нанял ей учителей. «Считай, что она — один из твоих благотворительных проектов, папа», — неоднократно говорил Ивен отцу, и этот аргумент оказался решающим: Джеймсу Миллеру льстила репутация одного из самых щедрых филантропов Нью-Йорка. Через год после окончания школы Роз занималась с преподавателями по таким дисциплинам, как английская литература, французский язык и основы писательского мастерства. А приглашение Роз на ужин, указывал Ивен, — очередной этап благотворительного проекта. Разумеется, Джеймс Миллер настоял, чтобы Роз предварительно научилась вести себя за столом. Для этого ей наняли инструктора по этикету, который учил тому же детей местных богачей. Роз чувствовала себя Элизой Дулиттл из «Моей прекрасной леди», а Ивен и Джеймс предстали в образе Хиггинса, выбирая зеленое атласное платье и аксессуары для ее дебюта. Но в итоге, несмотря на все усилия Ивена и Джеймса, она их подвела.

К каждому блюду подавалось свое вино. Роз выпила бокал одного, второго, третьего, и в конце концов спиртное ударило ей в голову. За десертом Ивен встал, поднял бокал с шампанским и сделал Роз предложение. Если Роз слова Ивена потрясли, то Джеймса едва не хватил удар. А над столом, за которым сидели тридцать гостей, повисла мертвая тишина.

Гости, все близкие друзья Джеймса, впервые видели эту очаровательную девушку и про себя удивлялись, что Джеймс никогда о ней не упоминал. Они предполагали, что она — студентка Рэдклиффа, которую Ивен пригласил на вечер. И в тягостной тишине Роз отчетливо услышала, как Джеймс шепчет на ухо Ивену, что она — «обычная, ничего из себя не представляющая девка», а он, Ивен, «должно быть, перебрал, раз этого не видит».

Прошло несколько долгих минут. Одни гости откашливались, другие ели крем-брюле. Наконец какая-то женщина задала ничего не значащий вопрос. Кто-то из гостей ей ответил. Вновь завязался разговор. Но Роз хотелось провалиться сквозь землю. Она чувствовала, как тридцать пар глаз с любопытством поглядывают на нее. Потерянная, она сидела, опустив голову, положив руки на колени. Не решалась даже посмотреть на Ивена. Думала о том, что теперь Джеймс непременно уволит ее. И что ей тогда делать? Куда идти?

И внезапно вспомнила о Димитрии. Вот кто сможет утешить ее, дать добрый совет. Роз поднялась из-за стола и побежала к конюшне. Димитрий уже спал в своей каморке. И действительно, он ее успокоил. А после того как она притихла в его объятиях, они впервые слились воедино, нежно и страстно, и Роз окончательно осознала, что ее место здесь, рядом с ним. Он пообещал, что будет до конца своих дней заботиться о ней, и они решили ранним утром навсегда покинуть «Лорел». Ее сморил сон. Действие алкоголя еще не прошло, и она то выныривала из небытия, то вновь погружалась в него.

Роз очнулась в незнакомой кровати, отгороженной ширмой. Голова раскалывалась, она едва могла шевельнуть рукой. Прошло несколько минут, прежде чем Роз сообразила, что находится в больничной палате.

— Вы проснулись? — Над ней склонилась медсестра. — Как вы себя чувствуете?

Чувствовала себя Роз отвратительно.

— Не знаю. Почему меня привезли в больницу?

— Не волнуйтесь, ничего страшного, — ответила медсестра. — Вы быстро поправитесь. Вы пережили сильное потрясение.

Роз могла вспомнить лишь объятия Димитрия.

— О чем вы?

Медсестра, женщина добрая, не имела права отвечать на этот вопрос.

А вскоре в палату вошел Ивен с букетом цветов.

— Что-то случилось? — спросила Роз, по-прежнему не понимая, как она оказалась в больнице.

— Ты и впрямь ничего не помнишь? — удивленно спросил Ивен.

Она покачала головой.

— Здесь ты — пациент, — мягко ответил Ивен. — Тебя нельзя волновать.

И вот тут перед ее мысленным взором начали возникать отрывочные образы. Ивен делает ей предложение… всеобщее изумление за столом… она убегает в конюшню… объятия Димитрия… а дальше провал.

— Расскажи мне, что произошло. Помоги мне вспомнить.

Ивен ушел от ответа.

— Врачи хотят, чтобы ты побыла здесь несколько дней. На всякий случай.

После его ухода она вновь попыталась вспомнить торжественный ужин. Навалилось чувство стыда, и тут же к горлу подкатила тошнота. Роз успела дотащиться до ванной, прежде чем ее вывернуло наизнанку. Потом калачиком свернулась на полу и прижалось лбом к холодным плиткам. Вот тут она вспомнила ползающие по ней пальцы дяди Тома, его выпученные глаза… оглушающий грохот выстрелов, вой полицейских сирен… свои крики: «Нет… нет… Димитрий… Нет!»

Сгорая от стыда, она не решалась спросить, что сделал с ней дядя Том. Этот вопрос она могла задать, лишь лежа в объятиях Димитрия. Он сам решит, когда и что ей ответить.

Ивен, конечно же, понимал, что она еще не пришла в себя, и не требовал немедленного ответа на свое предложение. Роз же, чуть придя в себя, решила, что откажет Ивену, дипломатично объяснив, что к нему она относится очень хорошо, но любит Димитрия.

В день выписки Ивен приехал за ней и поднялся в палату, Роз нетерпеливо кружила по ней. Она забыла попросить его привезти с собой ее повседневную одежду, поэтому ей пришлось надевать зеленое атласное платье и туфли на высоких каблуках, в которых она сидела за столом. Естественно, в больничной палате этот наряд смотрелся нелепо. Роз хотелось как можно быстрее приехать домой и переодеться. Но Ивен медлил.

— Ивен, чего мы ждем?

Он усадил Роз в кресло у кровати. Опустился рядом с ней на колени.

— Роз, прежде чем мы поедем домой, я должен тебе кое-что рассказать.

Роз нервно стукнула кулачком по виниловому подлокотнику.

— Так говори. Мне не терпится уехать отсюда.

Ивен взял ее руки в свои. Но заговорил не сразу.

— После ужина на конюшне стреляли.

У Роз екнуло сердце… Димитрий? Больше она никуда не торопилась, поймала взгляд Ивена.

— Есть жертвы?

Ивен все держал ее за руки.

— Убили твоего дядю Тома.

Роз обмерла. Вновь перед мысленным взором начали возникать обрывки воспоминаний. Том, навалившийся на нее. Димитрий, возникший рядом, с револьвером в руке. Внезапно она перенеслась в тот день, когда погибли ее родители. Вновь первая реакция была той же — отрицать очевидное. Но на этот раз логика взяла свое, и она с пугающей ясностью осознала: любовь, которую она делила с Димитрием, привела к трагедии.

— Боже мой… — прошептала Роз. — Димитрий в порядке?

Ивен покачал головой.

— Скорее всего, его надолго посадят в тюрьму. — Он пересел на краешек кровати, не отпуская ее рук. — Выходи за меня замуж, Роз… Я не допущу, чтобы с тобой случилась беда.

В палате потемнело. За окном облака закрыли солнце. Но под потолком по-прежнему ярко горела флуоресцентная лампа. Видения, голоса наполнили голову… Софи, допоздна шьющая Роз наряды, чтобы в школе она выглядела не хуже других… крепкая рука отца, обнимающая ее за плечо… Том с его «Теперь я твой папка и твоя мамка»… предложение Ивена… ярость Джеймса… страсть Димитрия…

Голос Ивена вернул ее на землю.

— Выходи за меня замуж, — напирал он. — У Димитрия нет будущего. И он может утянуть тебя за собой. Выходи за меня замуж, и ты сможешь начать все заново.

Роз ничего не ответила, и Ивен добавил:

— Факты — упрямая вещь, не учитывать их нельзя. Ты там была. Тебя будут допрашивать. Тебе необходима защита.

Он встал, и она подумала, что вот так он будет стоять в зале суда, защищая своего клиента.

Опять Ивен взял ее за руку.

— Роз, я знаю, тебе кажется, что ты не любишь меня, но ты неправа. — Роз по-прежнему не смотрела на него. Взяв пальцем ее за подбородок, Ивен повернул ее голову к себе. — Я понимаю, сейчас ты не уверена в своих чувствах ко мне, но это и неважно. Я положу у твоих ног весь мир, и со временем Димитрий станет лишь воспоминанием.

И внезапно Роз поняла, как ей спасти Димитрия.

— Ивен, ты уверен, что хочешь жениться на мне?

— Абсолютно, — без малейшего колебания ответил он.

Голоса в ее голове зазвучали громче. Димитрий спас ее. Теперь она должна ответить ему тем же.

— Тогда я выйду за тебя замуж.

Ивен улыбнулся, и Роз почувствовала, что его любовь станет для нее безопасным островком в бурном потоке. Выйти за него замуж все равно что укрыться за каменной стеной, пусть ему и не добраться до тайн ее души и тела. Тем не менее она любила и Ивена, любила за то, что он был рядом. И хотя душа ее безвозвратно принадлежала Димитрию, Роз понимала, что безудержная страсть к его телу со временем утихнет и она сможет отдать Ивену всю любовь, на которую будет способна. И станет держаться за Ивена, как за спасательный плотик.

— Но при одном условии. Я хочу, чтобы ты снял с Димитрия все обвинения. Он защитил меня. Он не должен сесть в тюрьму.

— Ты — не адвокат. И многого не понимаешь.

— Я хочу, чтобы с него сняли все обвинения, Ивен. Для меня это очень важно. Пожалуйста, помоги мне. Мы трое были очень близки. Не так ли?

Глаза Ивена подозрительно заблестели. Любовь к ней обезоруживала его. Она это видела.

Роз могла вертеть им, как хотела, но дала себе клятву, что это — единственный раз. Ивен спасет Димитрия, а она искупит чувство вины, вызванное тем, что причинила ему боль. А когда она объяснит Димитрию, на какую сделку ей пришлось пойти, он поймет, почему она вышла замуж за Ивена.

— Пожалуйста! — вновь попросила она.

Ивен наклонился, поцеловал ее в щеку, в лоб, погладил длинные белокурые волосы, наконец, решился коснуться губами ее губ.

— Что я такого совершил, чтобы заслужить тебя, Роз?

Его признание в любви сразу же разрушило разделяющие их классовые барьеры. Для тех, кто знал ее раньше, она так и осталась Сабриной, дочерью шофера, вышедшей замуж за миллионера. Но Ивен всегда держался с Роз на равных. Более того, пожалуй, в их семье она играла первую скрипку. Поэтому, когда речь шла о тех, кто знакомился с ней после свадьбы, Ивен был абсолютно прав: она могла все начать заново.

Они поженились в ратуше Бруквилля. Потом приехали в «Лорел», и Ивен перенес ее через порог особняка, в котором она проработала столько лет. Когда Ивен набрался храбрости и обо всем рассказал отцу, тот взорвался, как вулкан. Лицо его побагровело, рот изрыгал ругательства, руки летали, как крылья ветряной мельницы. Мужчины сидели в солярии, но голос Джеймса разносился по всему особняку. Он изо всех сил пытался убедить сына дать задний ход. Угрожал: «Я лишу тебя наследства!» Стыдил: «Как ты мог? Она же никто. Ты женился на ней, чтобы защитить ее. Разве ты не понимаешь, что она выставит тебя на посмешище, как только минует опасность?» Обливал Роз грязью: «Она ничем не лучше Димитрия, и ее место — в той же тюрьме».

Но Ивен нашел в себе мужество противостоять отцу, заявив, что любит Роз и никакая другая женщина ему не нужна. Он отказался даже слушать Джеймса, когда тот предложил откупиться от Роз.

— Ей нужны только твои деньги. Это очевидно. Получи развод, а уж я позабочусь о том, чтобы она уехала отсюда с приличной суммой в кармане. И организую встречу с окружным прокурором, чтобы снять Димитрия с крючка.

— С окружным прокурором тебе придется встречаться при любых обстоятельствах, потому что я ей это обещал, — ответил ему Ивен. — Я обещал Роз, что ты примешь все необходимые меры, чтобы защитить Димитрия.

— Разумеется, приму, — кивнул Джеймс и продолжил натиск. — Неужели ты не понимаешь, что Роз запятнана? И из-за нее наша семья может потерять свое доброе имя. Как только желтая пресса прознает про эту историю, его будут трепать на всех углах. Я думаю о твоем будущем. В нем нет места громкому скандалу. О том, что произошло в ту ночь, все равно будут говорить, как бы мы ни пытались замять эту историю. И до конца твоих дней участие Роз в том прискорбном происшествии будет служить пищей для самых различных слухов и намеков.

— Ты меня не слышишь, отец. Я ее люблю. Повторить еще раз? Я ее люблю! — Ивен поднялся. — Ты сделаешь все, что только возможно, чтобы уберечь репутацию моей жены. И ты защитишь Димитрия, потому что я это обещал. А насчет скандала… уж ты-то, папа, знаешь, как его замять.

Джеймс, должно быть, принял решение не перечить сыну до тех пор, пока не найдет способ оторвать его от бывшей служанки. И поначалу во всем шел навстречу желаниям Ивена. Месяцем позже организовал вторую свадьбу, в загородном клубе «Северные холмы» в Манхассете. Прошлое Роз они решили скрыть. И договорились все отрицать, если кто-то узнает в ней горничную. Роз же хотела только одного: освободить Димитрия — и ради этого пусть с неохотой, но согласилась на все условия.

К тому времени Димитрий признал себя виновным в непредумышленном убийстве, прокурор пошел на такую сделку при содействии Джеймса. Присутствие Роз на месте происшествия осталось за кадром. Димитрий получил шесть лет тюрьмы. Джеймс заявил, что ему потребовалось употребить все свое влияние, чтобы добиться вынесения столь мягкого приговора за убийство. Этого обмана Роз так и не простила Джеймсу Миллеру. Лгуну, змею, предателю. И всякий раз, глядя ему в глаза, напоминала себе, что должна отомстить за Димитрия.

Много раз она писала Димитрию, просила разрешить ей приехать к нему в тюрьму. В ответ она получила только одно письмо:

«Как ты могла бросить меня и выйти замуж за Ивена? Узнаешь ли ты когда-нибудь, что я для тебя сделал? Я никогда не забуду и не прощу твоего предательства. А ты еще об этом пожалеешь».

Глава 7

Роз сидела в своем кабинете, расположенном в западном крыле особняка. Милая, уютная комната, в убранстве которой сразу чувствовалась женская рука. Диван с неяркой обивкой, на котором Роз могла отдохнуть, оторвавшись от компьютера. Она называла его «уголок размышлений». А стоило отдернуть шелковые портьеры с высоких, до потолка, окон, из них открывался вид на очаровательный уголок сада, с купальней для птиц и кустами жимолости, к которым летом слетались колибри.

Помимо спальни, которую Роз делила с Ивеном, кабинет — единственная комната, куда не было доступа Джеймсу. Роз об этом позаботилась: в дверь врезали замок, ключ от которого хранился только у нее.

Она взглянула на часы и поняла, что ей пора ехать в студию «Эй-би-си»: до ток-шоу с Реджис и Кэти Ли оставалось не так уж много времени. Роз поморщилась, подумав об эпизоде, который собиралась написать этим утром. Важном эпизоде, где героиня, преследуемая жертва, прячется в конюшне, узнав, что ее возлюбленный намеревается ее убить. Мысленно Роз вернулась к той страшной ночи. Дядя Том, Димитрий, выстрелы, сеновал… по спине пробежал холодок.

От пронзительной телефонной трели Роз подпрыгнула.

— Слушаю.

— Роз! — Голос Дарио звенел от восторга. — Мне позвонили из Парижа. Ты поразила их прямо в сердце. Потрясающий успех!

Роз хотелось порадоваться вместе с ним, но мешали тревога и недовольство его поведением.

— Рада это слышать. Дарио, вчера вечером мне недоставало тебя. Почему ты не приехал?

— Пожалуйста, извини. Я в некотором смысле… завяз. Не смог вырваться. Но я заглажу свою вину. — Он затараторил, как пулемет. — Приглашаю на ланч. Машину за тобой я пришлю. Водитель заберет тебя после последней записи. Встретимся в «Цирке-2000».

— Нет, — отрезала Роз, — у меня очень много работы.

— Она подождет. Кроме того, нам надо кое-что обсудить. До встречи.

И он положил трубку, прежде чем она успела вновь отказать ему.

Дарио никогда не прислушивался к ней. Она могла сколько угодно твердить об усталости: ее слова воспринимались как жалобы капризного ребенка, который будет в полном порядке, если поспит днем часок-другой. Активный образ жизни только подпитывал Дарио энергией, поэтому он не понимал ее тяги к уединению, покою. Если б она пожаловалась, что он задает ей очень уж быстрый темп, Дарио без запинки заявил бы, что именно этим он и отличается от всех остальных. Она буквально услышала, как он вопрошает: «Разве я что-нибудь делаю не для твоего блага?» Вот почему ее несколько удивили его слова о том, что от появления на приеме его удержали неотложные дела.

Выкинув Дарио из головы, Роз заглянула в ежедневник, чтобы убедиться, что ничего не упустила. А когда в коридоре раздались шаги Майры, она поняла, что прибыл лимузин, чтобы отвезти ее на студию. Она подхватила пальто и сумочку и едва не столкнулась с Майрой в дверях кабинета.

— Автомобиль ждет вас, миссис Миллер, но, прежде чем вы уйдете, позвольте вручить вам вот это. — Улыбаясь, она протянула Роз маленькую синюю коробочку, перевязанную белой лентой. — Мистер Миллер, он такая душка. Коробочка точно из «Тиффани»! Я вам нужна?

Роз подозрительно оглядела коробочку, покачала головой.

— Нет, Майра, спасибо. Подожди! Откуда взялась эта коробочка?

Майра недоуменно уставилась на нее.

— Наверное, ее принес посыльный. Дворецкий нашел ее на крыльце после того, как в дверь позвонили.

— Скажи шоферу, что я сейчас приду.

Роз не терпелось открыть коробочку. Ее даже не испугала мысль о том, что в ней может быть бомба. Как только Майра повернулась к ней спиной, она начала развязывать ленту. И с каждой секундой тревога ее нарастала.

Она сняла крышку. Увидела несколько белых салфеток. Торопливо отбросила их и обнаружила, что коробочку наполняют засохшие розы — головки и осыпавшиеся с них лепестки. Глаза Роз наполнились слезами, сердце сковал страх. В поисках визитки она сунула пальцы в коричневую массу и почувствовала укол. На дне она нашла искомое. Но с указательного пальца правой руки закапала кровь. Надпись на белом прямоугольнике была того же алого цвета:

«ОТ БЫЛОЙ КРАСОТЫ НЕ ОСТАЛОСЬ И СЛЕДА. УВЯДШАЯ РОЗА ЗНАЕТ ОБ ЭТОМ ЛУЧШЕ ДРУГИХ. ЗНАЙ, Я СЛЕЖУ ЗА ТОБОЙ!»

Окружной прокурор Кевин Аллен, ирландец по происхождению, стриг свои темно-каштановые волосы коротко, а его изумрудно-зеленые глаза прятались под густыми черными бровями, подчеркивающими белизну кожи. В свои сорок с небольшим он сохранил фигуру атлета: он играл в американский футбол и в школе, и в колледже. Когда он хмурился, брови сходились вместе, превращаясь в единую черную полосу. Особенно часто ему приходилось хмуриться в зале суда, и широкая, во весь лоб, бровь нагоняла страх на подсудимых.

Хмурился Аллен и сейчас. Но по другой причине. Он был вне себя от ярости.

— Что происходит? — грозно вопрошал он.

Кевин Аллен собрал целую команду — три помощника окружного прокурора, два юриста, пять секретарей — с одной-единственной целью: добиться вынесения обвинительного приговора Димитрию Константиносу.

— Подсудимый отсидел срок за убийство, он связан с… Черт, да все эти вымогательства в Лас-Вегасе — его работа. Мы это знаем, все это знают. Тогда почему пресса делает из него современного Робин Гуда? Какого черта? Какой журнал или газету ни возьми, везде статьи о стипендиях, учрежденных Димитрием Константиносом детям бедняков. — В голосе Кевина звучало презрение. Возможно, потому что его родители были бедны, но никто ничего ему не давал. — Его физиономия мелькает на всех телеканалах. Куда наш мир катится? — Он картинно покачал головой и продолжил, возвысив голос: — Я этого не потерплю. — Лицо его перекосило от ярости, глаза спрятались под бровями. — Мы прижмем этого негодяя, чего бы нам это ни стоило! — Он замолчал, чтобы пройтись взглядом по каждому из присутствующих. Все сидели за длинным столом для совещаний, не решаясь прикоснуться к стоявшим перед ними чашечкам кофе. — Я знаю, что произношу подобную речь перед началом каждого судебного процесса… настраиваю себя и вас на нужный лад. Мне нужна… — Он тут же поправился. — Нам нужна победа. Мы должны взять верх. Я хочу добиться вынесения обвинительного приговора. Вы меня поняли? Незаконное ведение азартных игр, рэкет, вымогательство, отмывание денег. Я хочу, чтобы Константиноса признали виновным по всем пунктам. Запомните, по всем! — Он уперся взглядом в Криса Ноулза, самого лучшего, самого умного из своих помощников, закончившего Колумбийский университет. И, в отличие от своего босса, он никогда не повышал голоса, не расплескивал эмоций. — Прими все необходимые меры, Крис, задействуй все резервы. Если тебе кто-то должен, потребуй вернуть должок, привлеки лучших следователей. Копай хоть до центра земли. Об этом человеке я должен знать все.

Кевин прекрасно знал, что эта тактика дала осечку, когда Константиноса пытался упечь в тюрьму прокурор Невады. Любые, казалось бы, неприглядные подробности жизни Димитрия вызывали самую сочувственную реакцию общественности. Обычные люди, едва сводившие концы с концами, чтобы дать детям образование, нуждались в герое, который мог подарить им надежду. Такого героя они и увидели в Константиносе. Его взрослая жизнь, в конце концов, началась с тюремного заключения.

С той самой поры, как четыре года тому назад Димитрий появился в Лас-Вегасе, войдя в обойму известных «плохишей», каждый шаг Димитрия вызывал противоречивую реакцию. Власти предержащие внимательно следили за его вхождением в легальный игорный бизнес. Телефоны Константиноса прослушивали, за ним следили, его допрашивали, всеми способами пытались найти в его действиях что-нибудь предосудительное, но не сумели обнаружить ни одной зацепки. Власта предержащие видели в нем крупную рыбу, которую они хотели поймать. А вот обычные граждане воспринимали Константиноса иначе. Для них он стал символом надежды, клапаном, через который они стравливали недовольство государством, боссом, всеми теми, кто не позволял им разогнуться и вздохнуть полной грудью. Словом, он был воплощением и добра, и зла.

Щедрость его не знала границ: в детской больнице на окраине Лас-Вегаса появилось новое крыло. На берегу озера Мил возник спортивный лагерь, где в июле могли отдохнуть городские ребятишки. Он жертвовал крупные суммы на исследования, призванные найти лекарство от СПИДа. Он учреждал стипендии, на которые дети из бедных семей могли поступать в колледжи. С точки зрения общественности, Димитрий Константинос, возможно, и обирал богатых, но добычу он отдавал бедным. И какие бы преступления ни приписывали ему власти предержащие, люди, не обремененные этой самой властью, почитали его за своего Робин Гуда.

Помощник окружного прокурора Крис Ноулз предложил тактический ход, который, независимо от него, уже рассматривал и сам Аллен.

— Мы знаем довольно много о небезызвестном тесте Константиноса. Список преступлений, в которых подозревается Джозеф Браун, займет не один лист. Вот уж кто закоренелый преступник, хотя нам и не удалось загнать его в угол.

— Пока не удалось, — поправил его Кевин Аллен. — Но я не думаю, что старик захочет провести последние годы своей жизни в тюрьме, вместо того чтобы и впредь захаживать в «Двадцать один». Думаю, тебе надо нажать на Брауна, Крис. Вызови его повесткой и пригласи на допрос Донну и Майка. — Он указал на двух других помощников ОП[1], которые сидели за столом. — С угрозами не стесняйся, как следует его запугай, а потом предложи сделку. Мы оставляем его в покое, если он сдает нам Константиноса. — ОП помолчал, потом добавил: — Я хочу, чтобы он получил максимальный срок. Я хочу, чтобы Константинос больше не вышел из тюрьмы.

— Не волнуйтесь, — заверил его Ноулз. — Мы об этом позаботимся.

Глава 8

В люксе «Вандербилт» нью-йоркского отеля «Плаза» Димитрий Константинос наклонился над темно-синей мраморной раковиной, пристально изучая свое отображение в зеркале, вставленном в золоченую раму. До окончания судебного процесса люкс стал его временным пристанищем. В главной спальне бурчал телевизор. Димитрий стоял, раздевшись до пояса, с намыленным лицом и добривал свою длинную загорелую шею. Он слышал, как его жена смешивала себе «мимозу». Тем временем Реджис представляла очередного гостя.

— С того самого момента, как «Дочь дьявола» попала в список бестселлеров, — вещала она, — Роз Миллер стала одним из самых популярных писателей, работающих в жанре триллера. Она пришла, чтобы рассказать о том, почему она не мыслит себя вне творческого процесса, и о своем последнем триллере «Шипы розы». Пожалуйста, поприветствуем Роз Миллер.

Димитрий смыл пену с лица, как только услышал ее имя. Выпрямился, схватил полотенце, стер остатки пены и повернулся, чтобы взглянуть на очаровательную Роз. Смотреть на нее, слушать, как она рассказывает о своей писательской карьере… ему казалось, что он попал в какой-то другой, сюрреалистический мир. Он не видел ее двенадцать лет, если не считать фотографий в журналах. Однажды он прочитал о ней большую статью в «Дейтлайн». Он помнил, как взял в руки ее первый роман. Случилось это в бостонском аэропорту «Логэн». Он возвращался в Лас-Вегас с деловых переговоров. Судя по книге, годы, проведенные с Ивеном, сильно изменили ее характер. Другой причины Димитрий не находил. Куда только подевалась та нежная, робкая девушка, которую он когда-то знал? Роз, наверно, заглянула в темную сторону своего подсознания.

Джуел вернулась в спальню с полным бокалом, уселась на диван перед телевизором. На экране Роз улыбалась и энергично жестикулировала.

— Спасибо вам, Реджис…

Вошел в спальню и Димитрий, уже в белом махровом халате, встал за спиной Джуел, глядя на экран. Почувствовал на себе изучающий взгляд жены. Но даже не посмотрел на нее.

— Ты знал, что эту суку будут показывать? — спросила Джуел. Ее пронзительный голос напоминал визг сиамского кота.

Он покачал головой, не отрывая глаз от экрана.

— Я вижу, она полностью завладела твоим вниманием.

Намеков или полунамеков Джуел не признавала. Всегда шла напролом. И Димитрий полагал сие одним из главных ее недостатков. Еще она обожала «пилить» мужа, а ее подозрительность не знала меры. Бизнес выжимал его чуть ли не досуха, поэтому бесконечные придирки, которые приходилось выслушивать дома, просто сводили Димитрия с ума. Поначалу он говорил себе, что у него идеальная жена. Во всяком случае, для бизнесмена. Глаза цвета янтаря, безупречные черты лица (спасибо мастерству хирургов), прекрасная фигура (и тут они потрудились на славу). Джуел использовала все достижения научно-технического прогресса: грудные имплантаты, инъекции коллагена в губы, отсос жира с тех мест, где он имел обыкновение накапливаться (куда как проще, чем часами потеть на тренажерах). И жила Джуел[2] в полном соответствии со своим именем. Драгоценный камень нуждался в соответствующей оправе. Ее гардероб состоял из костюмов от Шанель, туфель от Маноло Блахника, сумочек от Феррагамо, украшений от Гарри Уинстона. Женившись на Джуел, Димитрий знал, что она будет стоить ему немалых денег. Она была единственной отрадой отца, и за двадцать три года он ее дико разбаловал. Однако Димитрий и представить себе не мог, каких усилий потребует от него исполнение всех желаний Джуел. Они сыпались как из рога изобилия. А жадность Джуел просто не знала границ.

В тюрьме Димитрий не только жаловался на судьбу. Исправительное учреждение «Большой луг» располагалось в сельской местности штата Нью-Йорк. С виду тюрьма не радовала глаз, зато прогрессивность взглядов ее начальника не вызывала сомнений. Заключенным предлагалась специальная программа обучения, включающая самые различные дисциплины. Димитрий изучал математику, основы управления и теорию бизнеса, то есть предметы, необходимые для получения звания бакалавра по бизнесу. Он отсидел шесть лет и после освобождения надеялся, что его труды окупятся с лихвой. Но ошибся. Димитрий быстро уяснил, что никто не хочет иметь дело с отсидевшим срок, даже если из тюрьмы тот вышел с дипломом. Поиски работы приносили только разочарования. И ему не осталось ничего другого, как идти в «шестерки» к некоему Джозефу Брауну, бандиту, чье имя ассоциировалось с отмыванием денег, проституцией, рэкетом. Димитрий не мог заставить себя сказать Брауну правду о своем прошлом. Соврал, что родители его погибли при пожаре. Он решил держать свое прошлое в тайне. Во всяком случае, до того момента, пока оно не сможет принести ему определенные дивиденды. Поначалу его работа состояла в том, чтобы вечерами собирать нужную информацию от парней в Маленькой Италии, с которыми он проводил свое свободное время до того, как мать отправила его к Джеймсу Миллеру, а сама отбыла в неизвестном направлении.

Когда Димитрия упекли в тюрьму, эти парни были еще подростками. Теперь жизнь закалила их не меньше, чем его, и они отлично знали, что происходит в их округе. Более того, они знали, где и что будет происходить. И за соответствующую сумму они могли сказать, кто может попытаться составить конкуренцию Брауну, а также, что более ценно, указать улицы или кварталы, на которые Браун мог распространить свое влияние. Собирались они в баре «У Большого Томми» на Мотт-стрит. С подачи Брауна Димитрий снял комнату над баром. Маленькую клетушку, кишащую тараканами. Без отопления, без горячей воды; ванну Димитрию приходилось делить еще с тремя жильцами. Но Димитрий не жаловался. Он твердо знал, что не засидится в этой дыре. Брауна он никогда не видел, получал все указания от его помощника, невысокого толстячка по прозвищу Кугуар. Помимо прочего, в обязанности Димитрия входил сбор ставок в незаконной шулерской лотерее «Цифры».

Его час пробил, когда один из громил Брауна нарвался на достойного оппонента, который переломал ему обе руки. Димитрия послали вместо него «разобраться с не желавшим отдать должок». Должника звали Кики. Ему принадлежал китайский ресторанчик, расположенный в нескольких кварталах от Маленькой Италии. Димитрий полагал, что проблем с возвратом денег не возникнет, но его расчеты не оправдались. Кики за словом в карман не лез и, похоже, помахать кулаками любил. Долг он признал (его сгубил азарт: делая ставки, он руководствовался отнюдь не трезвым расчетом), но платить отказался.

И словесная перепалка быстро перешла в потасовку. Весом Димитрий уступал Кики, впрочем, в том, кто сильнее, сомнений быть не могло. Димитрий по меньшей мере четыре раза сшибал его с ног, но Кики поднимался. «Похоже, этому человеку нравится, когда его бьют», — подумал Димитрий. Когда же лицо Кики залила кровь, а оба глаза полностью заплыли, апломба у него явно поубавилось.

— Ты проиграл, старик, — процедил Димитрий и направился к двери, унося пачки сотенных, которые достал из кассового аппарата.

Вот тут Кики бросился на него с ножом, полоснул по левой руке.

— Ах ты кусок дерьма! — негодующе взревел Димитрий.

Волна ярости захлестнула его, той самой ярости, что не давала ему спать по ночам, ярости, вызванной жаждой мести. И наконец-то эта ярость, сдерживаемая столько лет, нашла выход.

В тот момент Димитрий не отвечал за себя. Он видел перед собой лишь лицо Джеймса Миллера. Схватил руку Кики, которая держала нож, заломил за спину, вывернул, не слыша ни хруста костей, ни криков Кики. Он превратился в дикого зверя, терзающего добычу, рвущего ее на куски. Трое официантов с трудом оторвали Димитрия от Кики. А потом тот еще с год провалялся на больничной койке, так что в итоге ему пришлось продать ресторан.

Когда Димитрий выходил из хирургического корпуса больницы «Бельвю», где ему наложили двадцать швов, к нему подошел Кугуар.

— Босс хочет тебя видеть.

«Вот мне и конец», — думал Димитрий, входя в бар «У Большого Томми». За столиком в углу, напротив стойки, четверо мужчин играли в покер. Они повернулись к Димитрию, но один его узнал и жестом предложил пройти в подсобку.

Джозеф Браун сидел за большим деревянным столом. Дорогой серый пиджак висел на спинке стула, узел канареечно-желтого галстука Браун распустил, открыв мощную шею. Браун пересчитывал деньги. Не отрываясь, он мотнул головой Димитрию, приглашая сесть. Кугуар тут же прошел боссу за спину. Когда пола пиджака Кугуара распахнулась, Димитрий заметил торчащую из-за пояса рукоятку револьвера тридцать восьмого калибра. Он не сомневался, что у Кугуара есть и другое оружие: нож или маленький пистолет в специальном чехле, закрепленном на голени. Немигающие глаза Кугуара вселяли в Димитрия тревогу, поэтому он предпочел смотреть на руки Брауна, складывающие сотенные купюры в аккуратные пачки, по тысяче долларов каждая. Деньги, которые Димитрий забрал у Кики, Кугуар привез Брауну после того, как доставил Димитрия в больницу.

Разложив деньги, Браун сунул в рот толстую кубинскую сигару, неспешно раскурил ее. Ароматный дым щекотал Димитрию нос.

— Полагаю, то, что говорят о тебе парни из этого района, — правда. Ты неуправляемый. — Браун то ли улыбался, то ли хмурился. — Мне придется приглядывать за тобой, держать в узде.

Димитрий не отводил взгляда от ледяных глаз Брауна. Он прекрасно понимал, как важно показать, что он не боится босса. Мужчины молча смотрели друг на друга. Наконец, словно приняв решение, Браун несколько раз кивнул и заговорил тоном заботливого дядюшки:

— Сегодня ты показал себя молодцом, сынок. Более того, мне бы хотелось иметь под рукой десяток таких, как ты. Неистовых, яростных. С этой минуты приказы будешь получать только от меня.

С той ночи жизнь Димитрия кардинально изменилась. С самого низа он поднялся чуть ли не до самой вершины. Браун открыл ему целый мир. Быстрые автомобили, легкие деньги и женщины, которым не терпелось запрыгнуть к нему в постель. С Роз они сравниться не могли, но полностью удовлетворяли его потребности. Каморку над баром он сменил на квартиру с двумя спальнями в кирпичном особняке, расположенном в Вест-Виллидже.

Чем дольше Димитрий работал на Брауна, тем больше ему хотелось добиться успеха в легальном бизнесе. Он поступил в вечернюю бизнес-школу Берли. Закончив ее и получив диплом магистра, Димитрий предложил Брауну найти ему более достойное применение, использовать на практике полученные им знания.

Произошло это в баре, когда они сидели вдвоем со стаканами виски.

— Ты взлетишь на седьмое небо, — убеждал Брауна Димитрий. — Достигнешь успехов, о которых сейчас даже и не мечтаешь.

Джозеф Браун с усмешкой взглянул на молодого наглеца, но решил пока не ставить его на место.

— Мне грех жаловаться на успех.

— Тебе только кажется, что это успех, — гнул свое Димитрий.

— Давай поставим на этом точку. — Терпение Брауна исчезло вместе с дымом сигары.

Однако Димитрий не замолчал. Он знал, что многим рискует, но, с другой стороны, Браун начал его слушать, не осадил на первом же слове. Он наклонился над столом, с жаром заговорил:

— Сконцентрируй все ресурсы. Избавься от мелочевки, всего того, что приносит мизерный доход. Направь деньги в бизнес, который может выйти на национальный уровень, может, даже на мировой. Инвестируй свой капитал в отель или в казино, главное, в легальное предприятие.

Поначалу Браун двигался с опаской, проверяя каждый совет Димитрия. Но за год, следуя его указаниям, перекачал большую часть своего капитала в процветающие легальные предприятия, приносящие не меньший, а то и больший доход в сравнении с незаконным бизнесом.

Через три года империя Брауна включала несколько ресторанов, компании по перевозке грузов, фабрики по пошиву одежды, отели. Димитрий получал двадцать пять процентов от сделки, которую помогал организовать. Он выискивал по всей стране потенциально прибыльные компании, которые нуждались в финансовых вливаниях и умелых менеджерах. Браун входил в компанию на правах младшего партнера, увеличивал долю своих акций и, наконец, становился ее полноправным хозяином. Под управлением Димитрия эти компании значительно увеличивали прибыль. Обеспечивалось это использованием членов профсоюза, которых контролировали боссы, подотчетные Брауну. Димитрий создал сеть предприятий, которые принесли Брауну не только богатство, но и респектабельность. Теперь его уже не называли бандитом. Он перешел в разряд уважаемых бизнесменов. А Димитрий тем временем почувствовал, что и ему пора делать следующий шаг. Он достаточно заработал и полагал, что теперь может пуститься в самостоятельное плавание.

Димитрий понимал, что скоро может стать лишним. Браун более в нем не нуждался. Он уже всему научился у Димитрия. Трех лет для этого вполне хватило, и у Димитрия не оставалось сомнений, что дни его сочтены. Жадность Джозефа Брауна не знала пределов. Деньги означали для него все. И когда он посчитал, что доля Димитрия слишком велика, то так и заявил: «Может, тебе стоит сбавить темп, оглядеться, начать тратить заработанное?»

Димитрий отмахнулся, но скоро до него дошли слухи, что Браун собирается от него избавиться: нет человека — нет проблемы. К счастью, Димитрий предвидел такую развязку и загодя нашел способ заставить Брауна отказаться от своих зловещих планов. Единственной дочери Брауна, Джуел, как раз исполнилось восемнадцать. Мать ее умерла, когда девочка была совсем маленькой, и воспитывала ее домоправительница. Выросла она непослушной и своевольной, став для отца постоянной головной болью. Ему то и дело приходилось давать взятки или прибегать к иным способам убеждения, чтобы вызволять Джуел из очередной передряги. Деньги она тратила без счету и все время попадала в дорожные аварии. Оплата страховки влетала Брауну в кругленькую сумму. Димитрий частенько удивлялся, почему Браун не блокирует ее кредитные карточки, не отберет «корветт», а то и не снимет ее с довольствия, чтобы она поняла, как живут те, кому приходится рассчитывать только на себя. Но свои мысли он держал при себе. За те несколько лет, которые Димитрий отработал на Брауна, Джуел исключили из трех школ: двух безумно дорогих частных академий и колледжа «Маунт Мэплвуд» в Вермонте. Брауну удалось устроить дочь в этот престижный институт, но Джуел вышвырнули вон на первом году обучения за то, что она тайком убегала из кампуса на свидания с мужчиной, который годился ей в отцы.

— И что мне делать с этой проказницей? — горестно вопрошал Браун.

Да, он был безжалостным, не ведающим сострадания преступником, но при этом оставался нежным и заботливым отцом.

Димитрий познакомился с Джуел, когда та вернулась из колледжа в Вермонте. Высокая полноватая девушка с белоснежной кожей и чуть раскосыми, цвета янтаря глазами привлекала внимание. Встретились они на обеде, который Браун устроил в «Ла Котэ Баск». Совсем недавно эти господа ходили только в семейные ресторанчики, где подавали домашние макароны и красное вино. Теперь они могли позволить себе дорогой ресторан, в убранстве которого преобладали красно-синие цвета, а стены украшали пейзажи той части Испании, что предпочитает называть себя Страной басков. Из двадцати пяти человек, сидевших за столом, Джуел была единственной женщиной. Димитрий позаботился о том, чтобы его усадили рядом с ней, но поначалу она демонстративно игнорировала его, разговаривая только с отцом.

За салатом «Уолдорф» Димитрию удалось привлечь ее внимание, вовремя подхватив готовый упасть бокал с красным «опасом» урожая 1962 года. Тем самым он спас ее платье: как известно, пятна от красного вина не отмываются. Лишь после этого она соблаговолила заметить его присутствие. А уж потом он очаровал ее беспроигрышной комбинацией комплиментов и едких реплик, объектом которых становились другие гости. Поводов хватало, поскольку многие из них совсем недавно большую часть времени проводили на улицах. Джуел понравился злой юмор Димитрия. Когда подали фруктовый торт и «амаретто», Джуел и Димитрий вышли из-за стола вроде бы для того, чтобы подышать свежим воздухом. Стоял июнь, в ухоженных садиках под деревьями цвели нарциссы и ирисы. Сладкий воздух раннего нью-йоркского лета пьянил. Пройдя по 55-й улице, они свернули на Пятую авеню.

А уж после того вечера Джуел не оставалось ничего другого, как влюбиться. Димитрий, которому удавалось проторить дорожку к сердцу и постели куда более искушенных и опытных женщин, знал, что нужно делать. Он присылал Джуел роскошные букеты, приглашал в лучшие рестораны, куда пускали далеко не всех, и на бродвейские шоу, билеты на которые были распроданы на месяцы вперед. И везде их окружали люди, чьи имена постоянно мелькали в колонках светской хроники. Он обрывал редкие страстные поцелуи, говоря: «Я не посмею воспользоваться твоей минутной слабостью». Когда они побывали на благотворительном концерте, сбор от которого шел на нужды больницы для неизлечимо больных детей (Димитрий был одним из спонсоров больницы), он позаботился о том, чтобы присутствие Джуел не осталось незамеченным. И в воскресном номере «Нью-Йорк таймс» в разделе светской жизни появилась их фотография. А в понедельник другая газета в колонке светской хроники задала риторический вопрос: «УЖ НЕ НАШЕЛ ЛИ РОБИН ГУД СВОЮ МАРИАН?» К осени Джуел была от Димитрия без ума, а Димитрий спас свою жизнь. И пока Браун выбирал наилучший способ избавления от Димитрия, Димитрий и Джуел обсуждали, когда и при каких обстоятельствах они сообщат Брауну, что любят друг друга и собираются пожениться.

Сказать, что у них была роскошная свадьба, все равно что ничего не сказать. Не говорят же о том, что приливная волна может накрыть человека, стоящего у кромки воды. Это и так ясно. Сто тысяч долларов ушло на убранство Радужного зала, где отмечали бракосочетание, на свадебное платье от Веры Ванг, на туфельки, орхидеи. Вина поступили из личных запасов Брауна, еду готовил знаменитый шеф-повар Вольфганг Пак, а громадный свадебный торт вышел из рук известнейшего кондитера Сильвии Уайнсток, чьи торты украшали свадебные церемонии таких знаменитостей, как Эдди Мерфи, Уитни Хьюстон, Лайм Нисон и Наташа Ричардсон, Дональд Трамп. Музыкальное сопровождение обеспечивал оркестр Питера Дачина. Свадьба Джуел и Димитрия стала хитом осеннего сезона, и никто не мог сказать, что Джозеф Браун поскупился, выдавая дочь замуж.

В качестве свадебного подарка Браун предложил зятю большую долю в своих предприятиях. Димитрий поблагодарил его, но вежливо отказался.

— В этом нет необходимости. Я собираюсь перебраться в «Лунный свет». — Речь шла об отеле в Лас-Вегасе, реконструкцией которого в последнее время занимался Димитрий. — Я приведу его в порядок, а потом буду приобретать новые отели. Ты будешь гордиться тем, что был моим наставником, Джозеф. А о Джуел я сам позабочусь, можешь не сомневаться.

Несмотря на соперничество, Браун проникался к Димитрию все большим уважением, хотя бы за его умение держать Джуел в узде. Что же касается Димитрия, то первый год семейной жизни он не жаловался на судьбу, хотя и полагал, что не стал бы горевать, если бы Джуел внезапно провалилась сквозь землю. Он всегда мог найти женщину, которая составит ему компанию и удовлетворит насущные потребности. И конечно, воспоминания о Роз не покидали его ни на один день.

А через год плотская страсть, которая притягивала их друг к другу, ослабла. Димитрий начал проводить ночи с другими женщинами. Предпочитая замужних, которые ничего от него не требовали. Наоборот, благодарили за доставленное удовольствие, которое зачастую не могли получить с собственным мужем. Иногда он снимал женщин на благотворительных мероприятиях. Джуел настаивала на том, что они должны появляться там, чтобы «встречаться с нужными людьми».

Димитрий Константинос давно уже для себя уяснил, что поток женщин, желающих провести с ним час, два, а то и целую ночь, никогда не иссякнет. К тридцати годам он заматерел, в нем не осталось и следа от бедного, необразованного юноши. Он превратился в утонченного, обходительного джентльмена, и женщины слетались на него, как пчелы на мед. Привлечь к себе женщину — с этим проблем не возникало. Беда заключалась в том, что ни к одной Димитрий не испытывал никаких чувств.

Димитрий работал в главной спальне люкса «Вандербилт» за роскошным столом эпохи Людовика XVI. Просматривал документы, которые могли понадобиться для совещания с Ивеном, когда услышал, как ведущий очередного ток-шоу представил Роз. Одновременно он услышал шаги Джуел, решительно пересекавшей гостиную. Она заговорила, не дойдя до двери спальни, едва не срываясь на фальцет. Димитрий понял, что очередной ссоры не миновать.

— С чего это твоя давняя любовь замелькала на всех каналах, как только ты появился в городе?

Димитрий совершил непростительную ошибку, рассказав Джуел о своей любви к Роз. Она до сих пор пеняла ему на это.

— Не заводись, Джуел. Я готовлюсь к серьезной встрече, финансовые и юридические последствия которой наверняка отразятся и на тебе. Если что-то пойдет не так, тебе придется поприжаться с расходами. Поэтому сейчас мне не до твоих воплей.

Ее присутствие словно пригибало Димитрия к столу, тяжелой ношей ложась на плечи. Джуел же, наоборот, подбоченилась, держа в одной руке стакан с «мимозой», а второй упершись в соблазнительное бедро. В обтягивающих брюках из черного блестящего эластика, на высоких каблуках, она выглядела точь-в-точь как женщина-кошка из знаменитого мюзикла.

— Кстати, о твоих встречах. Этой ночью ты не ночевал дома, — не унималась Джуел. — Нежился в ее постельке?

Димитрий яростно мотнул головой.

— Черт побери, Джуел, только этого мне сейчас и не хватает!

Она заходила взад-вперед, высокие каблуки-шпильки оставляли глубокие дыры в густом синем ворсе ковра. А когда поворачивалась, картинно, а-ля Джоан Кроуфорд, одна из ее любимых голливудских киноактрис, нога подвернулась, и Джуел оказалась на полу. Коктейль, естественно, перекочевал из стакана на ее одежду. Димитрия такая комическая развязка не могла не развеселить, и пока Джуел приходила в себя, он вновь переключился на телевизор и Роз.

Однако Джуел не угомонилась и очутившись на полу.

— Так где ты был? — Она нацелила на него палец, словно ствол пистолета, и продолжила, не дожидаясь ответа Димитрия. — Ты заявился только в восемь утра. В превосходном настроении, разве что не плясал от радости. И не говори мне, что отсутствовал по делам. Я звонила папе. Он ничего не знает о твоих деловых встречах по ночам.

— Как тебе известно, папа не имеет ни малейшего отношения к моей жизни… он контролирует исключительно твою. Твой отец — старик, которому едва хватает сил на то, чтобы пить, трахаться да играть в рулетку. Откуда ему знать о моем бизнесе? И вообще, с какой стати ты наводишь обо мне справки?!

Джуел поднялась, поставила пустой стакан на стол Димитрия, сверкнула глазами.

— Ты думаешь, я забуду, что ты когда-то любил ее? — Она выпятила подбородок. — Ну? — По тону чувствовалось, что она требует немедленного ответа.

Димитрий мысленно перенесся в другое время, в другое место. Джуел все могла бы понять, если бы не была целиком сосредоточена только на себе. Вскоре после свадьбы с ней произошла удивительная метаморфоза: из молодой, красивой, пусть и избалованной, женщины она превратилась в настоящую мегеру. Он часто задавался вопросами: какой мужчина мог бы ее полюбить… и почему она не догадалась, что он ее никогда не любил.

Джуел не отрывала от него взгляда, и он решил, что лучше ответить.

— Это было очень давно. Все осталось в прошлом. Я тебе говорил. И давай закроем эту тему.

— Жажда мести творит с мужчиной неожиданные вещи. Превращает его в другого человека. Обычно хуже прежнего. Или заставляет вымещать свою злость на окружающих.

Тут Джуел попала в десятку, он жаждал отмщения. Но он ей ничего такого не говорил.

— Где ты это вычитала, Джуел? В женском журнале? Ага, я все понял. Наслушалась этого психоаналитика, который выступал в шоу Джерри Спрингера. Сама ты бы до этого не додумалась.

Мысленно он отстранился от Джуел, разговор с ней занимал лишь малую часть его сознания. Сконцентрировал все внимание на телевизоре.

— Я желаю вам удачи с вашей новой книгой и надеюсь, что вы еще не один раз примите участие в нашей передаче. — Ведущая протянула руку, которую Роз крепко пожала.

— Конечно, Рози. Ваша передача всегда поднимает мне настроение.

Димитрий видел перед собой ту самую Роз, которую знал в молодости. Вежливая, воспитанная, настоящая дама.

Мыслями Димитрий ушел в прошлое. Почувствовал на своих губах губы Роз, ощутил прикосновения ее тела, от которых его обжигало, как огнем.

Иногда он позволял себе вспомнить Роз, которую знал много лет тому назад, пытаясь понять, почему она предала его, когда потеряла ту чистоту, которую он ценил в ней больше всего. Как он мог столь жестоко в ней ошибиться? Она оставила его в дураках, с незаживающей раной в сердце. А теперь, после стольких лет, пришел день расплаты. И платить предстояло ей.

— Ну?

К своему изумлению, Димитрий обнаружил, что Джуел все еще в спальне, хотя и отошла от стола и уселась на диван. Лицо ее перекосило от злости и ревности.

— Ты будешь меня слушать?

Как же разительно отличалась она от той юной девушки, которая выходила за него замуж!

— Не сейчас, — резко ответил он. — Я опаздываю на встречу с адвокатом. Так что извини. — И он ретировался во вторую спальню.

— А как же я? — прошипела Джуел. — Какая жалость, что мы не можем вернуться в Спэниш-Хиллз. Я ненавижу Нью-Йорк. Что прикажешь мне делать до вечера?

Он повернулся к ней, подумал о том, какая она пустышка, не интересующаяся ничем, кроме дорогой одежды.

— Не знаю, дорогая. Но я уверен, что ты найдешь какой-нибудь бутик и салон красоты и сможешь убедить тамошних продавцов или менеджеров взять толику денег, которые я заработал тяжким трудом.

Глава 9

Ивен тяжело вздохнул, в сердцах хлопнул ладонями по рулю своего новенького темно-зеленого «лексуса». С черепашьей скоростью миновав тоннель Куинс-Мидтаун, он угодил в классическую нью-йоркскую пробку — такси, автобусы, легковушки застыли, как памятники, а водители жали на клаксоны, словно надеялись, что благодаря этому машины двинутся вперед. В такие моменты Ивену ужасно хотелось переехать в Пеорию, штат Иллинойс, где ему не пришлось бы тратить столько времени и нервов на дорогу. Он взглянул на часы и понял, что опаздывает на встречу с Димитрием. Поднял трубку автомобильного телефона, ткнул пальцем в кнопку, соответствующую памяти, и аппарат сам соединил его с конторой.

— «Миллер, Миллер и Финч», — ответил мелодичный женский голос.

— Номер двадцать три — шестнадцать, пожалуйста.

Два гудка, потом его секретарь Карин сняла трубку.

— Приемная Ивена Миллера. Чем могу быть полезной?

Хорошо знакомый голос подействовал на Ивена успокаивающе. Он напомнил себе, что должен извиниться перед ней. Карин работала с ним почти пять лет, прежде он ни разу не повышал на нее голос, но в последние два дня чуть ли не рычал на нее без всякой на то причины. Наверное, сказывалось нервное напряжение, вызванное внезапным возвращением Димитрия в их жизнь.

— Привет, Карин, это я. Опаздываю. Если мой бр… гм… если придет мистер Константинос, пусть подождет в кабинете. Я застрял в пробке. — Он представил себе простенькое личико болезненно худой Карин и почувствовал укол жалости.

— Хорошо, мистер Миллер. Одну секунду: звонят по другому телефону.

Господи, он едва не проговорился. Ведь никто не знал, что Димитрий — его сводный брат. Хотелось бы и дальше сохранять сие в тайне.

Впереди зажегся красный свет. Ивен бросил взгляд на свежий номер «Нью-Йорк пост», который лежал на пассажирском сиденье.

«ВЕРОЯТНЫЙ КАНДИДАТ В ГУБЕРНАТОРЫ ИВЕН МИЛЛЕР ОБРЕТАЕТ ШИРОКУЮ ИЗВЕСТНОСТЬ, ДОБИВШИСЬ ОПРАВДАТЕЛЬНОГО ПРИГОВОРА ОБВИНЯЕМОМУ В УБИЙСТВЕ».

Статью предваряло короткое, в несколько строк, резюме, словно пояснения в киносценарии:

«Миллиардер, владелец империи по производству игрушек, обвиняемый в убийстве своей старой, прикованной к постели жены, оправдан. Миллер доказывает, что у его подзащитного железное алиби. Сына и партнера Джеймса Миллера, похоже, ждет многообещающая политическая карьера…»

На новостном радиоканале предстоящий суд над Димитрием Константиносом был новостью номер один. Вновь и вновь повторялся вопрос: «Кто заменит Джека Лестера?»

Ни Джеймс, ни Ивен не ожидали, что Димитрий Константинос обратится к ним за помощью. Они полагали, что события прошлого — бездонная пропасть, разделившая их, из чего делали вывод, что Димитрий до конца своих дней не захочет иметь с ними никаких дел. Даже когда судебный процесс над Димитрием перенесли в Нью-Йорк, адвокаты полагали, что он воспользуется услугами Джека Лестера. Если подсудимому предъявлялось обвинение в рамках закона о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкетиров организаций, лучшего защитника в Нью-Йорке, да и во всей стране, просто не было. В последние пятнадцать лет Лестер представлял, и очень успешно, интересы тех, кто обвинялся в вымогательстве, рэкете и отмывании денег.

Этот закон стал гигантским зонтиком, под сенью которого Нью-Йорк воевал с уклоняющимися от уплаты налогов. Поначалу его создавали как инструмент борьбы с организованной преступностью. Под действие этого закона подпадали отмывание денег, вымогательство, уклонение от уплаты налогов и бутлегерство. Такие процессы были коньком Лестера, однако то ли так распорядилась судьба, то ли сам Димитрий приложил к этому руку, но Лестер неожиданно сказался больным и отказался от ведения процесса.

В трубке вновь послышался голос Карин:

— Это мистер Браун. Сейчас он перезвонит вам на мобильный телефон. Извините, мистер Миллер, я не смогла его остановить.

— Ничего страшного. Спасибо, Карин. Скоро увидимся.

Ивен, мысленно застонав, положил трубку. Его отец вел дела Джозефа Брауна и категорически отрицал, что это обстоятельство может негативным образом сказаться на перспективах политической карьеры Ивена. Кевин Аллен не делал секрета из того, что он тоже приглядывается к креслу губернатора. Суд предоставлял Аллену прекрасную возможность связать Миллеров с Джозефом Брауном и тем миром, что стоял за его спиной. Даже оставив за кадром желание окружного прокурора стать губернатором, не следовало забывать о том, что последние десять лет прокуратура не отказывалась от попыток отправить Брауна на казенные харчи. Дважды Брауна арестовывали за уклонение от уплаты налогов, еще один раз, в прошлом году, — по обвинению в рэкете. Но окружной прокурор не сумел даже довести дело до суда, потому что у обвинения не было убедительных улик, с которыми оно могло противостоять блестящим адвокатам «Миллер, Миллер и Финч». Достаточно хорошо изучив тактику Аллена, Ивен не сомневался, что тот попытается вновь надавить на Брауна. На этот раз с тем, чтобы превратить его в главного свидетеля обвинения на процессе Димитрия. Правда, едва ли прокурор добился бы своего. А без показаний Брауна или другого, не менее близкого к Димитрию человека на обвинительный приговор рассчитывать не приходилось.

Тем не менее Ивен пытался убедить отца, что негоже такой уважаемой юридической фирме представлять интересы Джозефа Брауна.

— Он бросает на нас тень, отец. Нам нужна поддержка партии. С таким клиентом нам в ней могут и отказать. Давай от него избавимся.

— Я не хочу этого делать, Ивен. И не могу.

Когда речь заходила о Брауне, Джеймс не желал слушать никаких аргументов. Причину Ивен мог только предполагать. Должно быть, Джеймса Миллера и Джозефа Брауна связывали какие-то дела. Ивен часто задавался вопросом, каким образом их фирма, ранее не выходящая за пределы законодательства о лоббизме и работавшая с уважаемыми, известными всей стране клиентами, занялась защитой Джозефа Брауна, а теперь вот и Димитрия Константиноса.

Ивен переключился на Роз. Утром она неважно выглядела. Уставшая, встревоженная. Он нажал кнопку ее номера, но ему ответил автоответчик. После звукового сигнала Ивен оставил коротенькое сообщение: «Я тебя люблю».

Зазвонил мобильный телефон. На дисплее высветился домашний номер Джозефа Брауна. Ивен нажал на кнопку «on/off»[3] лишь после четвертого гудка, перед этим потерев пальцами виски, чтобы остановить гулкое биение крови.

— Джозеф, как поживаете? — спросил он своим обычным вежливым и уважительным тоном.

Браун обошелся без любезностей.

— Я тут прочитал о твоей большой победе. Сегодня ты у нас звезда, — просипел он и рассмеялся неприятным смехом. — Но я звоню тебе по другому поводу. Как я понимаю, ты берешься за защиту моего зятя. Присяжные уже отобраны, и, прежде чем уйти в сторону, Джек говорил, что лучшего для Димитрия состава присяжных подобрать невозможно. Вот почему мы не должны терять времени, а ты — лучшая замена Лестеру. — Он помолчал, возможно ожидая ответа, но Ивен держал паузу, поэтому Браун продолжил: — В общем, я заверил Димитрия, что ты мне в просьбе не откажешь.

«Лексус» въехал в тоннель, и связь прервалась. Ивен получил время на раздумье. Напор Брауна, нелогичное поведение отца за завтраком. Против них ему не устоять. Чувство полной беспомощности охватило его, засосало под ложечкой. Джеймс загнал его в этот лабиринт. А выбираться придется самому. Как же в этот момент он ненавидел отца! Почему бы Брауну не решить, что они и сейчас пойдут ему навстречу: ведь раньше они никогда и ни в чем ему не отказывали.

— Ивен?

— Извините, в тоннеле я вас не слышал. Ужасная пробка.

— Так как насчет моего зятя?

— Я… я практически не знаком с его делом, Джозеф. — Ивен хватался за соломинку. — Может, будет лучше, если им займется кто-нибудь из наших адвокатов.

Кроме него, в «Миллер, Миллер и Финч» работали еще два криминальных адвоката. Остальные по-прежнему специализировались на законодательстве о лоббизме. Ивен готов был согласиться с тем, что их фирма возьмет на себя защиту Димитрия — но он сам останется в стороне.

— Его защитой займешься ты, мой мальчик. Он этого хочет. — На этот раз в голосе Брауна послышались командные нотки. — Завтра утром мы с тобой поговорим. О… передай отцу мои наилучшие пожелания. — И он отключил связь.

Зажегся зеленый свет, Ивен продвинулся еще на несколько ярдов. «Ирония судьбы, — думал он. — Два сводных брата, чье родство долгие годы держалось в секрете, теперь предстают перед всем миром одной командой». Если бы над его жизнью так не довлело поклонение перед отцом и необходимость играть роль, уготованную провидением семье Миллеров, он бы с радостью взялся за защиту брата, хотя бы потому, что полагал себя должником Димитрия. Ему никогда не нравилось, что из них двоих избранным является именно он. В жизни ему все давалось легко. С деньгами проблем никогда не было. Школу, колледж, институт он закончил с отличием, о поисках работы думать не пришлось, за несколько лет он сделал карьеру, которой могли только позавидовать. Вся его жизнь была тщательно срежиссирована его отцом, за исключением, разумеется, одного момента: его женитьбы на Роз. И в этой его единственной победе над отцом Димитрий вновь оказался обманутым Ивеном.

Наконец «лексус» Ивена вкатился в гараж под домом 501 по Парк-авеню, в котором располагалась его фирма. Он вылез из кабины, кивнул служителю, молодому латиноамериканцу по имени Хуан. Ивен как-то разговорился с ним, после того как Хуан, потупив глаза, признался, что он в восторге от «лексуса». Молодой человек начал работать в гараже с шестнадцати лет, а теперь учился в городском колледже.

— Доброе утро, Хуан. Машин много?

Служитель улыбнулся.

— Да, сэр, мистер Миллер, как всегда, но можете быть уверены, ваш «лексус» будет стоять на лучшем месте. — Он указал пальцем, где именно. — Чтобы я мог целый день любоваться им.

Ивен кивнул. Никаких привилегий ему и не требовалось, поскольку он был постоянным клиентом и за ним резервировалось одно из стояночных мест, но Хуану было приятно ему услужить, тем более что он мог рассчитывать на щедрые чаевые. Ивен помахал ему рукой и направился к лифту.

Ивен решил доказать Димитрию, что в его же интересах подобрать себе другого защитника, поскольку фирма «Миллер, Миллер и Финч» тесно связана с Брауном. Он надеялся сыграть на гордости Димитрия и естественном соперничестве между зятем и тестем. «Будь осторожен! — напомнил он себе. — Объясняй, но не дави. А главное, не наступай ни на чьи мозоли. В данном случае куда вернее гладить по шерстке». Он собирался воззвать к здравому смыслу Димитрия. И главный аргумент сформулировал следующим образом: негоже играть в одной команде со своим тестем — над Брауном постоянно висел дамоклов меч правосудия.

Если же это не сработает, оставался другой путь — бить на человечность Димитрия, если таковая имела место. Лучше не ходить вокруг да около, а прямо заявить о том, что Джеймс не хочет, чтобы он представлял Димитрия, а потому может вставить ему в колеса очень большие палки. Если этот довод сработает, он придумает, как обойти просьбу Брауна, который, наоборот, настаивал на том, чтобы его зятя защищал именно он, Ивен. Ситуация, в которой он очутился, определенно не нравилась Ивену. Он казался себе мотком пряжи, попавшим в лапы котенка.

Двери лифта открылись, и он вышел в холл одного из самых престижных административных зданий Нью-Йорка. Вошел в стеклянный лифт, который делал только одну остановку — в пентхаусе, его занимала фирма «Миллер, Миллер и Финч», и поехал на «вершину мира». Окна приемной выходили на шпиль Эмпайр-Стейт-Билдинг. Подсветка этого архитектурного монстра часто менялась — по случаю праздника, церемонии, какого-то выдающегося события или даже визита министра из далекой страны. Когда Ивен работал допоздна, ему нравилось любоваться подсветкой Эмпайра и ночным Манхэттеном. Это зрелище всегда придавало ему сил, бодрило.

Ивен прошагал мимо комнаток, которые занимали клерки, юристы, следователи по особым поручениям, другие сотрудники, вошел в свою приемную. Карин сидела за столом у двери в кабинет. В это утро она не улыбнулась боссу, только поправила обруч, схватывающий волосы, чтобы они не падали на лицо. Серьезный взгляд ее глаз вернул Ивена на землю. И он тут же почувствовал, как уверенность покидает его.

— Мистер Константинос вас ждет.

Ивен откашлялся, расправил плечи, открыл дверь и перешагнул порог своего кабинета.

Глава 10

Димитрий удобно устроился в углу обитого черной кожей дивана. На кофейном столике из стекла и хромированного металла стоял высокий стакан воды «Сан-Пеллегрино» с лимоном. Взгляд его не отрывался от фотографии Роз в серебряной рамочке, что украшала стол Ивена. «Значит, победил сильнейший», — думал Димитрий. Ивен устроил себе персональный рай. С Роз. Прекрасной, нежной предательницей Роз. У Ивена идеальная жена, очаровательная дочь, многообещающая карьера, нет проблем в жизни… А ведь так мог бы жить он.

Димитрий приехал в «Лорел», когда ему исполнилось шестнадцать. А до того мать вовсю использовала мальчика, чтобы шантажировать его отца, Джеймса Миллера. Но в конце концов Мэри надоело жить в нижнем Ист-Сайде. Надоело работать в эскорт-службе и быть матерью-одиночкой. И она поставила Джеймса перед выбором: или он забирает Димитрия к себе, или она рассказывает всем и вся о «тайном сыне». Димитрий подслушал разговор между матерью и каким-то мужчиной, как он понял по прошествии многих лет, адвокатом Джеймса Миллера. Миллер хотел откупиться, но Мэри не желала слушать адвоката. Вопрос она ставила ребром: или — или.

Димитрий слушал и старался не принимать услышанное близко к сердцу. Однако внутренний голос не уставал спрашивать, почему она хочет уехать из города одна, оставив его отцу? И почему ей не хватает тех денег, которые он зарабатывал и приносил ей? Почему все-таки она бросает его? Она добилась своего: однажды утром за ним приехал шофер Джеймса Миллера, и через сорок минут он уже был в «Лореле». Больше он никогда не ездил в лимузине Миллера. С момента появления в поместье и до той ночи, когда Димитрия отправили в тюрьму, он служил Джеймсу постоянным напоминанием о том, что однажды тот потерял бдительность и совершил непоправимую ошибку.

Джеймс согласился воспитывать Димитрия только потому, что тот знал, кто его отец, и мог рассказать об этом. Пойти на такой риск Джеймс не решался. Он всегда успешно избегал публичных скандалов и не собирался что-либо менять. К приезду Димитрия все обитатели поместья знали, что он — сирота, которого мистер Миллер взял под свое крылышко. Никто и не удивился — Джеймс Миллер слыл известным филантропом.

Фамилию Константинос Димитрий получил от матери-гречанки. Вместе с черными волосами и смуглой кожей, характерной для жителей Средиземноморья. Накануне отъезда Димитрия в «Лорел» она прямо заявила ему, что больше не хочет иметь с ним никаких дел, не хочет ни видеть его, ни слышать. Она тоже уехала, не оставив адреса, и Димитрий не знал, что с ней сталось.

Димитрия определили конюхом в конюшню Миллеров, и частенько ему приходилось работать по двенадцать часов в день. Жалованье ему положили небольшое, но деньги он тратил лишь во время поездок в город, в тот квартал, где прошло его детство и жили друзья. Кроме этого квартала, у него никого и ничего не было. Густо населенные многоквартирные дома, женщины, сплетничающие у подъездов, маленькие ресторанчики, куда не было хода человеку со стороны, стали ему настоящим и единственным домом. Димитрию нравилась та энергия, которой бурлила Маленькая Италия и которой она отличалась от любого другого квартала Манхэттена. Он не представлял, чем можно заменить коктейль из страсти, опасности, семейной верности и кодекса чести, коктейль, который связывал этих людей.

Но постепенно Димитрий начал приспосабливаться и к миру Джеймса Миллера. Джеймс был частью политической элиты Нью-Йорка, поэтому и другие ее члены постоянно бывали в «Лореле» на приемах, встречах или обедах в узком кругу. Димитрий узнавал об этих мероприятиях от других слуг, а если гостей было много, на него надевали ливрею и отправляли в особняк. В уборке после приема принимали участие все слуги. И Димитрий обычно вызывался убирать со столов. А заодно и посплетничать с поваром Синеадом о гостях: кто перепился, о чем шел разговор. Димитрий жадно впитывал в себя все подробности. Если его определяли в гардеробщики, он приглядывался, как одеваются богатые, каким духам отдают предпочтение, какие носят драгоценности, о чем говорят. Он знал, что придет и его час. Не сомневался в этом ни на секунду. А пока надо проявлять выдержку и не привлекать к себе внимание старика. Когда ему в голову приходила мысль о побеге из поместья, он напоминал себе о том, каково парням его возраста, оказавшимся на улице. Поэтому он выжидал, копил деньги, строил планы на будущее. А потом он встретил Роз.

Ивен учился в частной школе Долтона в Нью-Йорке, появлялся в поместье только на уик-энды и каникулы. К удивлению Димитрия, именно его брат стал инициатором их дружбы. Ивен первый заговорил об их кровном родстве, прямо заявив, что считает отца трусом и лжецом, поскольку тот не признает Димитрия своим сыном. «Я бы так никогда не поступил», — не раз и не два повторял Ивен.

«Как бы не так», — про себя отвечал ему Димитрий. Но Ивен продолжал удивлять Димитрия. Не подводил, раскрывал душу, а если бы Димитрий позволил, охотно делился бы с ним деньгами.

Несколько девушек, живших по соседству, или держали своих лошадей в конюшне Миллеров, или ездили на лошадях Джеймса. Димитрий столько увидел и услышал, что составил о них самое нелицеприятное мнение. Они любили скакать на лошадях и обожали кружить голову парням, во всем оттачивая свое мастерство. Внешность, одежда, отношение окружающих — ничто другое их просто не интересовало. Их отличали требовательность, хитрость, самовлюбленность. Когда же Димитрию исполнилось семнадцать, он, к своему изумлению, обнаружил, что они видят в нем не только конюха, но и некий тренировочный объект, на котором можно отработать и даже довести до совершенства приемы обольщения мужчин. Одна девица по имени Дафна, наследница «Беллисима косметик», ездила верхом, словно демон. Ее длинные темно-русые волосы, падающие из-под шляпы на спину, по цвету сливались с мастью ее могучего жеребца.

Как-то в субботу, в сумерках, когда лошадей уже поставили в стойла, а взрослые вернулись в особняк на коктейли, Дафна нашла его в подсобке, где он раскладывал седла. Бросилась ему на шею, впилась в губы, стараясь проникнуть язычком в его рот. Димитрий даже не задумался над тем, где эта тринадцатилетняя девчушка всему этому научилась? В тот момент его занимало другое: как бы с предельной осторожностью оторвать ее от себя. После этого он следил за тем, чтобы никто не сумел незаметно подкрасться к нему в конюшне.

Димитрий помнил день, когда он впервые встретил Роз. Через два месяца после приезда он чистил скребницей норовистого жеребца по кличке Максуэлл, когда услышал какой-то шорох. Обернувшись, увидел юную девушку, переминающуюся с ноги на ногу у ворот. Приняв ее за дочь одного из богачей и помня об уроке, преподнесенном ему Дафной, он сурово глянул на девушку и спросил, оседлать ли ей лошадь.

— Нет, благодарю, — нежным голоском ответила она.

Он перехватил ее взгляд, брошенный на коттедж Тома Кальветти, и подумал, уж не его ли она племянница. О ней в разговоре с ним недавно упоминал Ивен. Вроде бы приметы совпадали: красивая, свеженькая, с волосами цвета меда и огромными сверкающими зелеными глазами в бахроме длинных ресниц. Вот эти самые глаза сейчас с интересом разглядывали его. Выразительные глаза, которые светились умом и любовью к жизни, но при этом в них стояла бездонная грусть. И прежде чем он успел заговорить с ней, она исчезла, унося с собой что-то такое, без чего жизнь сразу стала ему не мила.

А позже девочка вернулась с миской дымящегося жаркого, двумя яблоками и стаканом молока.

— Я не знала, поел ли ты, вот и принесла тебе ужин.

— Какая ты у нас добрая, — резковато ответил он.

Она кивнула, залилась румянцем и растворилась в темноте ночи. И с тех пор каждый вечер в одно и то же время она приносила ему еду. Поначалу он решил, что ею движет исключительно жалость к нему: она видела, как ему одиноко. Но через несколько месяцев Димитрий понял, что дело в другом: он ей небезразличен, и она хочет привнести в его жизнь радость. Ее искренняя доброта застала его врасплох. Она затронула в его душе струны, о существовании которых он даже не подозревал. И хотя он знал, что ей всего тринадцать лет, ему с трудом удавалось сдерживать бурлящую в жилах кровь. Но удавалось. А вскоре после этого Роз застукала его и Ивена курящими травку, и все свободное время они стали проводить втроем. То был самый счастливый период юности Димитрия, может, даже всей его жизни.

Дружба Роз и Димитрия заключалась в долгих разговорах по вечерам. На самые разнообразные темы. Помимо прочего, Роз рассказывала Димитрию о том, чему ее учили педагоги, нанятые Джеймсом.

В обмен на основы истории, литературы и математики Димитрий обучал Роз езде верхом на Монтерее, могучем жеребце немецких кровей, и поражался, как грациозно выглядела она в седле. Остальные юные наездницы, со своими рейтузами, блейзерами и сапожками, не выдерживали сравнения с Роз. В вылинявших джинсах, ковбойке, кроссовках, Роз могла дать им сто очков форы: такой она была элегантной.

Димитрий соорудил для Роз трассу конкура, и девушка и могучий жеребец легко преодолевали одно препятствие за другим. Роз никогда не останавливала Монтерея перед препятствием, каким бы высоким оно ни казалось, а жеребец всегда повиновался ей. Роз, похоже, черпала в верховой езде жизненную силу и уверенность в себе, и Димитрий начал замечать, что с годами грусть, которую он увидел в ее глазах при первой встрече, постепенно таяла.

Иногда Роз не могла прийти в конюшню, потому что работала допоздна, и в такие вечера Димитрий остро чувствовал, что ему недостает ее присутствия. Роз для него стала лучом света в царстве тьмы. Миновало четыре года, прежде чем Димитрий понял, как называется чувство, которое он испытывал к Роз. Как-то вечером, в сарае, она оступилась, потянувшись за книгой, которую они читали вместе. Он успел протянуть руки и подхватить ее, она оказалась в его объятиях, а мгновение спустя он уже крепко прижимал ее к себе, не желая отпускать. В голове зазвучал голос, требующий немедленно прекратить это безобразие, напоминающий, что не в его интересах наживать себе неприятности, но он ничего не мог с собой поделать. Роз была в том самом удивительном возрасте — между семнадцатью и восемнадцатью годами, — когда происходит переход от юной девушки к молодой женщине. Мысленно он тысячу раз сливался с ней воедино, и вдвоем они возносились на вершину блаженства. Он страстно прижался губами к ее губам. Никогда в жизни не было у него такого сладостного поцелуя.

Димитрий в нетерпении поднялся и закружил по кабинету, изредка останавливаясь у окон за столом Ивена. Здание, в котором располагалась юридическая фирма «Миллер, Миллер и Финч», раньше принадлежало Пан-Ам, а теперь перешло во владение «Метрополитен лайф». Небоскреб оседлал Пятую авеню. Из окон открывался вид на «Гранд-Сентрал». Димитрий видел, как бесконечные потоки людей вливались и выплескивались из здания железнодорожного вокзала. Он видел перед собой сверкающий шпиль «Крайслер-Билдинг». До Димитрия доходили слухи, что Джеймс Миллер приценивался к «Крайслер-Билдинг», когда эту жемчужину Манхэттена выставили на продажу. Почему Джеймс заинтересовался рынком недвижимости, знал, наверное, только он. Димитрий мог лишь предположить, что старшему Миллеру надоели бумажные инвестиции. Димитрий предполагал, что упрямый старик не успокоится, пока не подгребет под себя какой-нибудь манхэттенский небоскреб, который, естественно, со временем перейдет к Ивену, как и все остальное, нажитое Миллерами. До рождения внука Ивен оставался последним мужчиной в роду Миллеров.

Мысль эта разбередила душу Димитрия, и он отошел от окна к стене, которую украшали дипломы Ивена об окончании колледжа и юридической школы, а также фотографии в рамочках. По большей части Ивена или Джеймса, а то и их обоих — с какой-нибудь знаменитостью. Рональд Рейган широко улыбался в объектив, пожимая руку Джеймса. Ивен, еще ребенок, с Линдоном Джонсоном на каком-то торжестве в Белом доме. Фотография Нельсона Рокфеллера с автографом. И вновь Димитрий почувствовал себя обманутым: ни денег, ни будущего в политике. Он завидовал той легкости, с которой Ивен получал от жизни все. Ивен был баловнем судьбы, Димитрий — козлом отпущения.

Дверь распахнулась, в кабинет вошел Ивен, извинился за опоздание: застрял в пробке. Мужчины обменялись рукопожатием. Ладонь Димитрия оставалась сухой и холодной, Ивен же начал потеть. Сколько лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз? Ивен обратил внимание, как уверенно держится Димитрий, всем своим видом показывая, что в жизни у него полный порядок. Марлон Брандо превосходно сыграл такого человека в фильме «На набережной». Сходство поражало, особенно если учесть, что дружелюбия на лице Димитрия не проглядывало. По его разумению, его с Ивеном связывали исключительно деловые отношения.

Ивен положил дипломат на классический, красного дерева письменный стол от фирмы «Чиппендейл». Стол этот вместе с кабинетом Ивен унаследовал от Альберта Финча, который был первым партнером Джеймса Миллера. Финч уже несколько лет как умер, но в названии фирмы по-прежнему значилась его фамилия. Димитрий вернулся к дивану. Ивена внезапно охватила тревога. На него навалилась усталость.

Димитрий, напротив, чувствовал себя превосходно, удовлетворенно выдохнул и пристально вгляделся в брата, прежде чем начать разговор.

— Итак, Ивен, мы оба знаем, почему я здесь, все подробности тебе известны. Какую ты предложишь стратегию?

Ивен продолжал молча смотреть на него. В их вчерашнем телефонном разговоре не нашлось места любезностям, и сегодня все продолжалось в том же духе. Димитрий не желал касаться тех лет, что они провели в разлуке, и Ивен, хотя он и привык жить по правилам, принятым в цивилизованном обществе, не собирался ломать лед отчуждения.

— Что-то не так? — спросил Димитрий. — Ты же наверняка думал о том, какие меры необходимо предпринять?

Вновь пауза: Ивен смотрел на фотографию Роз, стоящую у него на столе.

— Все дело в Роз. Я считаю, что эта идея не из лучших. Я убежден, что этим мы подвергнем ее очень уж тяжелым испытаниям.

На мгновение глаза Димитрия широко раскрылись.

— Я должен ее жалеть? Или тебя? — Он откашлялся. Ивен с юности знал, что таким образом его сводный брат выгадывал время, чтобы собраться с мыслями. — Послушай, я ничего не забыл. Или ты думал, что я не провел всестороннего анализа, прежде чем обратиться к тебе? — Голос Димитрия обволакивал, но чем-то он напоминал голос автомата. Скорее всего, полным отсутствием эмоций. — Все дело в том, что Лестеру пришлось выйти из игры.

Брови Ивена взлетели вверх.

— Я не заставлял его изображать сердечный приступ. Между прочим, он до сих пор в больнице.

На душе у Ивена полегчало. Тот факт, что Лестер действительно заболел, объяснял причину появления Димитрия в его кабинете.

— Ты хоть подумал, сколь нелегко далось мне решение обратиться к тебе? Мне нужен первоклассный адвокат, который сможет защитить в суде мои интересы. — Димитрий поднялся с дивана, посмотрел в окно, на манхэттенские небоскребы. — Я прочитал все статьи о твоих победах в зале суда. Я пристально следил за всеми этапами твоей карьеры. Ты, в конце концов, мне родственник. — Тут Димитрий позволил себе сухо улыбнуться. — Твои успехи произвели на меня должное впечатление. Я даже склоняюсь к мысли, что мне очень повезло. Во всяком случае, в том, что суд перенесли из Невады в Нью-Йорк, а Лестер отказался от ведения процесса. Можно сказать, новое пересечение наших жизненных путей было предопределено. — Он выпил «Сан-Пеллегрино». — Мне нужен ты, и никто другой. Объясни жене, что она должна забыть про свои страхи и личные чувства. Мы оба знаем, что бизнес есть бизнес. Не так ли, брат?

Ивен знал, что в Нью-Йорке работают сотни известных и, очень опытных криминальных адвокатов. Ему хотелось верить, что Джек Лестер отказался от ведения процесса по болезни, а не из-за интриг Димитрия. Еще утром он поклялся бы, что болезнь Лестера — чистой воды выдумка, но теперь, когда он встретился с братом, у него крепло убеждение в том, что Димитрий тут ни при чем. Может, все действительно было предопределено. Однако он еще не исчерпал свои аргументы.

— Знаешь, мне не хотелось поднимать этот вопрос, Димитрий. Но как твой брат я не могу не воззвать к твоему разуму. Я знаю, что Браун хочет, чтобы мы представляли твои интересы. — Ивен улыбнулся, чтобы подчеркнуть свои слова. — А я убежден, что прокурор постарается добраться до тебя через него. Они могут арестовать Брауна в любой момент. Это неизбежно. С их точки зрения, они одним выстрелом убьют двух зайцев. А если прокуратура возьмется за Брауна, как ты думаешь, кого мы выберем и кем пожертвуем?

Ивен говорил искренне, потому что прекрасно знал, что Джеймс при любых обстоятельствах будет жертвовать именно Димитрием. Более того, такая жертва очень даже порадует его. А Димитрию подобное развитие событий не сулило ничего хорошего.

Но Димитрий отмахнулся от предупреждения Ивена.

— Я готов рискнуть.

Из динамика аппарата внутренней связи донесся голос Карин: «Ваша жена на первой линии».

Их взгляды встретились.

Ивен наблюдал, как Димитрий уходит, затворив за собой дверь.

Глава 11

Кевин Аллен оглядел свой душный, тесный кабинет, с заляпанным окном, выходящим на Центральную улицу, расположенную неподалеку от Уолл-стрит, где адвокаты частенько общались со своими клиентами из криминального мира. Окружным прокурорам не полагались роскошные кабинеты. Такое в этом мире могли позволить себе только Джонни Кочрэны или Раули Фелдерсы. Налогоплательщики не станут радоваться, узнав, что их денежки тратятся на кожаные диваны и дорогие пальмы в кадках. Кевина Аллена никогда не волновало убранство его кабинета. Он начал подъем с самого низа, с должности помощника окружного прокурора, и полагал, что еще не достиг вершины. Особенно теперь, когда твердо решил побить Ивена Миллера на первичных выборах губернатора. Других заметных кандидатов не было, а нынешний губернатор досиживал в своем кресле второй срок. И хотя могли найтись желающие поучаствовать в гонке, список серьезных претендентов ограничивался двумя только фамилиями: его да Ивена. Так что Ивен Миллер оставался единственным препятствием на пути к заветной цели, но препятствием серьезным. Потому что козырей у него было предостаточно: уважаемая семья, прочные политические связи, практически неограниченные финансовые возможности.

Пока все ставили на Миллера. Ивен был блестящим адвокатом, с этим никто не спорил. Ему удавалось выходить победителем во всех судебных процессах, привлекавших внимание широкой общественности. Он защищал еврея-хасида, обвиняемого в убийстве латиноамериканца. И доказал, что последний продавал наркотики у ворот школы при синагоге, в результате чего несколько детей, проживающих в квартале, населенном ортодоксальными евреями, умерли от передозировки. Процесс, конечно же, широко освещался прессой, значительно повысив рейтинг Ивена. Потом он представлял интересы учительницы, афроамериканки, убившей своего белого мужа. Обвинение настаивало на предумышленном убийстве. Но Ивен сумел убедить присяжных, что «хладнокровное» убийство — понятие относительное, так же как и предумышленное. Ивен наглядно показал, что этот самый белый муж больше двадцати лет убивал свою жену как духовно, так и физически. И не оставил камня на камне от обвинений. Однако, хотя в суде Ивен и доказал свою компетентность, Кевин полагал, что его сладкоголосому сопернику еще рано становиться губернатором. Хотя бы потому, что он никогда не занимал выборной должности. Но Кевин прекрасно понимал, что избиратели не будут обращать внимание на подобные нюансы. Ивен мог перепрыгнуть из своего адвокатского кабинета в особняк губернатора точно так же, как Джон Ф. Кеннеди-младший ушел из издателей журнала «Джордж», чтобы стать членом Палаты представителей, а потом и Сената. Накопленные несколькими поколениями богатство, власть, связи — вот что кружило голову избирателям.

Кевин стремился в кресло губернатора совсем по другим причинам. Двадцать лет работы в правоохранительных органах убедили его, что закон берет верх над преступностью. Пресса приветствовала снижение числа насильственных преступлений. Город, улицы становились все безопаснее. Но на следующем, более высоком уровне умные и обладающие немалыми связями преступники не сдавали своих позиций. Может, и наоборот, укрепляли их. А что знал Ивен Миллер об организованной преступности?

Ближайшие соратники говорили Кевину, что он тешит себя напрасными надеждами. «Единственное, чего ты можешь добиться, так это стать кандидатом, который может расколоть партию», — как-то сказал ему его личный адвокат Роберт Сандерс. Но Сандерс тем не менее согласился взять на себя подготовку избирательной кампании Кевина на предварительном этапе, до того как Кевин во всеуслышание объявит о своих намерениях. Так что первый шаг уже сделан.

Кевин облизнул губы, провел пальцем по наклейке на папке, произнес написанное на ней слово вслух: «Константинос».

Сведения о Димитрии, хранящиеся в этой папке, могли произвести эффект разорвавшейся бомбы, но он не хотел доверять источнику, от которого они поступили. Эту информацию он получил от Шейлы, девушки по вызовам, работавшей в эскорт-службе, вроде бы принадлежащей Джозефу Брауну, и Кевину оставалось только гадать, как она попала к Шейле. Она и раньше снабжала его информацией по Брауну в обмен на его услугу — он освободил ее однажды от судебного преследования. Иногда сообщала что-то важное, обычно — всякую ерунду. Шейла дала ему знать, что у Брауна есть деловой партнер, который предпочитает не светиться, и партнером этим, как следовало из новых документов, был Джеймс Миллер. Любопытный поворот, ничего не скажешь. Теперь Шейла утверждала, что один из ее дружков входил в команду Димитрия, которая вытрясала деньги из должников. Вещественными уликами Шейла не располагала — пока, но она обещала записать информацию приятеля на магнитофон, чтобы потом они могли его арестовать и предложить сделку: свобода в обмен на показания против Димитрия.

Но Кевину требовалось нечто большее. Или он добывал подтверждение информации Шейлы, или ему приходилось принимать чрезвычайно ответственное решение: действовать на основе сведений, которым он целиком не доверял. Если Шейла говорила правду о рэкетирской активности Димитрия и о том, что Джеймс Миллер получал доходы от эскорт-службы, он мог не только упечь в тюрьму Константиноса, но и свалить Миллеров. Возможно, при этом достанется и Брауну.

Кевин просмотрел список телефонов, с которых ему звонили в этот день, нашел нужный номер. Этот человек мог подтвердить сообщение Шейлы. Нажал семь кнопок, дождался, пока на другом конце провода снимут трубку. Женщина отвечала ему шепотом, видно, была не одна, и сразу предложила перезвонить завтра.

После того как Кевин положил трубку, настроение у него заметно улучшилось: он чувствовал, что не только одержит победу в зале суда, но и замарает Миллеров.

«Не торопись, — одернул он себя. — Будь осмотрительнее!» В судебном процессе «Народ против Димитрия Константиноса» каждому игроку было что скрывать. В том числе и окружному прокурору Кевину Аллену.

Роз вышла из графика, задержавшись на шоу Рози О'Доннелл дольше положенного. Поблагодарив зрителей в студии во время рекламной паузы, она покинула устланную красным ковром сцену с разноцветными прожекторами, освещавшими стол Рози и кресло очередного гостя передачи. Выскочив из-под жарких «юпитеров», Роз сняла сценический грим, намазала губы, взяла в гардеробе черное пальто от Бурберри и поспешила к автомобилю, который прислал за ней Дарио.

Скользнула на заднее сиденье, откинулась на спинку. Шофер дождался просвета в транспортном потоке и помчал ее через весь город. Роз прикинула, что ей еще предстоит. Ланч с Дарио, потом встреча с читателями, еще два телеинтервью в прямом эфире, одно интервью у нее в квартире для журнала «Стиль». Из головы не выходили две посылки, которые она получила: на приеме — с живыми розами, потом в «Парадизо» — с засохшими лепестками. Вчера вечером у нее мелькнула мысль, что розы мог прислать Димитрий. Но теперь, при свете дня, она поняла, что это нелепо.

Тогда кто мог затеять с ней такую игру? А вдруг это чья-то глупая шутка? Вдруг кто-то преследует ее, контролирует каждый шаг?

Глава 12

Детство Дарио Розелли, которое прошло в бедных кварталах Ньюарка, штат Нью-Джерси, не принесло ему много радости. Он был единственным ребенком в семье, едва поднявшейся над чертой бедности. И Дарио с младых лет понял, что для счастья ему необходимо только одно — деньги. Пока его мать обшивала соседей, отец мотался по маленьким городкам, предлагая частным книжным магазинам разнообразные издания: плохо написанные романы, детективы, советы тем, кто что-то хочет сделать своими руками. Отец Дарио принадлежал к многочисленной армии посредников, которые пытались прожить на комиссионные. К тринадцати годам Дарио понял, что у него только один путь — воровать. И решил, что пора выработать план действий.

Большую часть свободного времени Дарио проводил в торговых центрах, где тащил все, что умещалось под одеждой. Добычу он прятал в контейнере, который стоял в проулке, неподалеку от его дома. Запирался контейнер на простой наборный замок. В выходной день он перегружал содержимое контейнера на тележку и вез на ближайший блошиный рынок, где арендовал лоток. Там все и продавалось по ценам, устраивавшим и продавца, и покупателя. К шестнадцати годам Дарио стал едва ли не самым крупным скупщиком краденого во всем Ньюарке. Работал он один: сам воровал, сам перевозил товар, сам скупая, сам продавал. Часть денег отдавал родителям, которые не интересовались источниками его дохода, остальные откладывал.

Успех приносил Дарио массу приятных ощущений. Он чувствовал, что живет полной жизнью. В семнадцать лет он ездил на новеньком «мустанге», носил дорогую одежку, в кармане всегда лежала пачка денег. Тогда же он познал и обратную сторону медали. Его поймали, когда он хотел украсть портативный цветной телевизор «Сони» из «Сирса». Шесть месяцев в исправительном учреждении для подростков напрочь отбили у него желание заработать большие деньги на воровстве и скупке краденого. Можно сказать, что заключение пошло ему на пользу. Он провел эти месяцы размышляя, обдумывая будущее, читая книги Дейла Карнеги. Дарио понял, что деньги можно заработать и в легальном бизнесе, причем заработать куда больше, чем приносила скупка краденого. После освобождения он преобразился. Каждый день читал «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Уолл-стрит джорнал», журналы «GQ» и «Форбс». Читал все то, что позволяло ему узнать как можно больше об интересах и образе жизни богачей. И уж конечно, он больше не воровал и не скупал краденого. А когда Дарио сумел-таки занять место под солнцем, он жалел только об одном: что отец не стал свидетелем его успеха. Через полгода после освобождения Дарио он умер от сердечного приступа в очередной деловой поездке.

Осознав, что теперь он — единственная опора матери, Дарио решил заняться своей карьерой. Откликнулся на объявление в «Нью-Йорк таймс» и получил работу в престижном рекламном агентстве на Манхэттене. Объявление гласило: «Рекламному агентству требуется ассистент. Опыта работы не требуется. Обучение на месте». Что ж, его это вполне устраивало: не нужно писать подробное резюме. Он отправился на собеседование, предстал перед сотрудником отдела кадров. Дарио уже сталкивался с таким типом людей. Их очень метко называли «пиджаками». Менеджера по кадрам, его звали Фрэнк, Дарио раскусил без труда. Педантичный, пунктуальный, строго охраняющий интересы компании. И пребывающий в полной уверенности, что без него «Броуджел и Ко» загнется в три дня. Просмотрев заявление о приеме на работу, Фрэнк вскинул глаза на Дарио:

— Значит, вы хотите стать рекламным агентом?

Дарио застенчиво улыбнулся.

— Совершенно верно, причем самым лучшим.

— Отлично, тогда вам повезло. Нам нужен такой человек.

Дарио возликовал. Он уже очертил круг знаменитостей, которыми будет заниматься: музыканты, актеры, политики, может, парочка писателей.

— Я понимаю, что не могу сразу брать на себя всю ответственность, — добавил Дарио. — Но как только я освою азы…

— Все так. — Фрэнк его не слушал. — Утром ваша первая задача — обеспечить всех сотрудников кофе. Потом будете работать на ксероксе, отвечать на телефонные звонки, доставлять пакеты, выполнять разовые поручения… и тому подобное.

Волна разочарования захлестнула Дарио, но он не опустил рук. Поскольку твердо решил, что станет лучшим рекламным агентом в Нью-Йорке. И очень скоро.

Несколько месяцев спустя, судя по отзывам руководства и Фрэнка, Дарио стал лучшим мальчиком на побегушках, когда-либо работавшим в агентстве. Он приходил за час до начала рабочего дня и никогда не отказывался задержаться, если кто-то из агентов просил его об этом. Он внимательно вслушивался в телефонные разговоры агентов, подбирая крупицы ценного опыта. Он уже понял, что общение с клиентами — целая наука. Заговаривая с секретарями четырех старших рекламных агентов в лифте или принося им поступившую в агентство корреспонденцию, он старался побольше узнать об их боссах. Дарио помнил, сколько детей у какого секретаря, как их зовут, сколько им лет, даже знал, какие у них любимые игрушки. Ему стало известно, что помощник одного из рекламных агентов, стоящий на ступеньку выше него в иерархии агентства, — героиновый наркоман — прошел курс лечения и фирме требовался человек, способный подменить его, если он не сможет работать или должен будет ехать на встречу Анонимных Наркоманов. Дарио сразу понял, что конфиденциальная информация и доброе отношение руководства, а в немалой степени и секретарей руководства, могут значительно облегчить продвижение по службе.

Но проблема состояла в том, что, отработав год, Дарио оставался мальчиком на побегушках. Он вновь заглянул в отдел кадров к Фрэнку.

— Думаю, я готов к более серьезным обязанностям, — заявил он. — Если бы мне поручили вести дела какого-нибудь клиента, я…

«Пиджак» даже не оторвался от бумаги, которую читал.

— Пока вакансий нет. Принеси мне чашку кофе, сынок.

Дарио понял, что нельзя все пускать на самотек. Вновь требовался план действий.

Как-то утром, когда он заваривал кофе, зазвонил телефон. Клиентка, несомненно очень расстроенная, приняла его за своего рекламного агента, Роджера Ривза. И сразу затараторила о свалившемся на нее несчастье, о необходимости принять срочные меры.

— Роджер, мне нужна помощь. Если эти фотографии будут опубликованы, я… я погибла. — Джина Келлогг, актриса, сыгравшая большую роль в последнем фильме студии «Мерчант-Айвори», была на грани истерики. — Премьера фильма через неделю. Ты не должен допустить публикации этих фотографий!

— Успокойтесь, — уверенно ответил ей Дарио. — Роджер в отъезде. Начните сначала и расскажите мне все.

Через два часа Дарио взял ситуацию под контроль. Для этого хватило четырех телефонных звонков. Он связался со своим давним другом из Ньюарка: Джордж Дисантис, прозванный Уродливым Джорджем, стал крупным издателем и распространителем порнографических газет и журналов, в том числе и журнала «Замочная скважина». Вот эта самая «Скважина» и приобрела «жареные» фотографии Джины Келлогг: на старте карьеры девушка шла на все, лишь бы пробиться на киноэкран. Дарио попросил Дисантиса об услуге. Объяснил ситуацию.

— Прошу тебя не публиковать эти фотографии. Будь уверен, я в долгу не останусь.

Так уж получилось, но должок Дарио смог отдать лишь потому, что его клиенткой стала Роз. Дисантиса арестовали по обвинению в хранении и распространении наркотиков. Дарио обратился к Роз, и в итоге защитой Дисантиса занялась фирма Ивена. Сидеть в тюрьме Дисантису не пришлось.

В тот момент, когда Дарио проводил «спасательную операцию», Роджер Ривз занимал пост старшего рекламного агента, а Джина Келлогг только-только стала клиенткой фирмы, и с ней носились как с писаной торбой. Роджер горячо поблагодарил Дарио, узнав о предпринятых им мерах.

— Как тебе это удалось? — спросил он.

— Знаю кой-кого, — пожал плечами Дарио, как бы показывая, что не видит в своем поступке ничего героического.

— Премия за эту неделю тебе гарантирована, — пообещал Ривз.

— Честно говоря, я бы предпочел повышение по службе, — без запинки ответил Дарио.

Кто знал, когда еще ему представится возможность поговорить один на один со старшим рекламным агентом?

Ривз ответил долгим взглядом.

— Хорошо, я дам тебе шанс. С завтрашнего дня ты — мой помощник. Дальше все будет зависеть только от тебя.

Через шесть месяцев у Дарио было двенадцать клиентов. Он умел очаровывать людей, находить к ним индивидуальный подход. А главное — ему удавалось убедить каждого клиента, что именно его делами он занимался, занимается и будет заниматься в первую очередь. Потому что он, и только он, — самый главный клиент. А кроме того, Дарио действительно стал чертовски хорошим рекламным агентом. Имена его клиентов постоянно мелькали в прессе, они регулярно появлялись на радио и телевидении. Так что широкая общественность не забывала их и знала в лицо.

Как-то раз Дарио заглянул в кабинет Роджера и попросил двухнедельный отпуск.

Босс удивленно вскинул на него глаза:

— Дарио, должен признать, нервы у тебя крепкие. Большинство людей, работающих в рекламном бизнесе, боятся отойти от стола на десять минут. Ты же знаешь, как работают рекламные агентства. Незаменимых нет. Ты не боишься вернуться к занятому кем-то столу?

— А чего бояться? Вы же знаете мне цену. А потом, я еду не отдыхать. Хочу слетать в Лос-Анджелес и найти там перспективных клиентов.

И он их нашел. Звезд рока, которые изрядно подмочили репутацию своими выходками, стареющих актеров, жаждущих вернуться на экран, молодых моделей, желающих упрочить свое положение на подиуме или добиться успеха в кино. Год спустя Дарио Розелли приносил агентству больше доходов, чем любой из старших рекламных агентов. Его карьера развивалась по нарастающей.

Дарио в «Цирке-2000» сидел за своим обычным столиком, в углу, дабы видеть весь зал. Ему нравилось футуристическое многоцветное освещение: плавная смена цветов успокаивала. Сейчас он наблюдал, как Сиро Маччони, владелец «Цирка», ведет к его столику Роз. Обычно ресторатор держался за кулисами, но если узнавал заранее о появлении в его заведении знаменитости, к примеру его любимой писательницы Роз Миллер, то обязательно появлялся в зале, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение. Дарио поднялся, когда Маччони усаживал Роз за столик. Не укрылась от его внимания и тревога на лице Роз.

— Что-нибудь случилось, Роз? Ты неважно выглядишь.

Роз предпочла не услышать его.

— Ты знаешь, какой у меня сегодня распорядок?

Дарио достал из «дипломата» черную папку, просмотрел несколько листков.

— Режим «нонстоп», — продолжила она.

— Мы заранее знали, что так оно и будет, Роз. «Бордмен букс» имеет право решать, сколько времени и денег потратить на рекламную кампанию. Твой контракт гарантирует им твое участие в продвижении книги на рынок, и они настаивают на том, чтобы ты как можно чаще появлялась на людях. Ты у меня звезда первой величины, Роз. Ты видишь, что я постоянно на страже твоих интересов. Я знаю, что для тебя хорошо, а что — нет. Так уж получилось, что все ток-шоу и все журналы жить без тебя не могут. Сейчас ты — гвоздь сезона!

«А ты — змей-искуситель», — подумала Роз, глядя на него. А если он знал, как она занята, зачем понадобился этот ланч? Если он так озабочен ее делами, почему не пришел на презентацию ее книги? У Роз скрутило желудок.

— Так ты знаешь, что для меня хорошо, Дарио?

— А ты в этом сомневаешься? — Он бросил на Роз сердитый взгляд.

— Ты еще не объяснил, почему не пришел на вчерашний прием.

— Непредвиденные обстоятельства. На один день в Нью-Йорк приезжал важный чиновник из «Мисибуто». Он хочет, чтобы я представлял его интересы. Мы встретились за обедом. Выпили несколько стаканов вина, одно цеплялось за другое, в итоге я потерял счет времени. Если бы не этот японец, Роз, я бы обязательно приехал.

Роз не жаждала крови и легко сменила тему.

— Да ладно, Дарио, я просто устала. — Ей очень хотелось оказаться сейчас совсем в другом месте.

— Знаешь, Роз, ты меня тревожишь. В последнее время любая мелочь вызывает у тебя раздражение. И ты словно отгораживаешься от людей стеной. Что происходит? Причина в Ивене? Не все ладно в доме?

Дарио пытался скрыть свою ревность к Ивену, но время от времени нарушал договоренность с Роз о том, что их отношения ограничиваются исключительно деловыми рамками, и норовил высказать ей все то, что он действительно думал о ее замужестве. Он нисколько не сомневался в том, что ее обманули. Да, Ивен богат, да, у него обширные связи, но в то же время Роз не подпускала его к своей душе. В ней всегда ощущалась грусть, только в последнее время она стала проявляться более отчетливо. Он-то знал, что требовалось Роз, какая женщина скрывалась под той маской, что видели все, включая и ее мужа. Она могла обрести счастье лишь с партнером, чей темперамент разительно отличался от темперамента Ивена.

Они молча ели. Роз клевала салат «Цезарь», Дарио гонял по тарелке вареный красный перец.

Когда официант унес тарелки, Дарио первым нарушил тягостное молчание.

— Завтра вечером у нас церемония вручения премий Гильдии писателей, работающих в жанре детектива. Ты помнишь?

— У нас? — переспросила Роз.

— У нас с тобой, — сухо уточнил Дарио.

Его черные глаза с вызовом смотрели на нее. Но Роз не отвела взгляда. Дарио подозревал, что Роз влекло к нему. Объективно говоря, он отдавал себе отчет, что мужчина он видный, внешность у него не стандартная, а потому привлекающая внимание. И он этому способствовал. Волосы цвета воронова крыла зачесывал назад, открывая вдовий пик, носил элегантные роговые очки от Гуччи, подчеркивающие его богатырский нос. Репутацию дамского угодника Дарио заработал на честолюбивых женщинах, занимавших высокие посты в различных крупных компаниях, которых он «поматросил и бросил». Его последней жертвой была Салли Хэнсон, издатель нового журнала «Наверху». До Салли он расстался с женщиной-брокером с Нью-Йоркской биржи. Список разбитых Дарио Розелли сердец занимал не одну страницу. И всех этих женщин отличали как ум, так и хорошие связи. Роз как-то отметила для себя их непрерывную череду, что указывало только на одно: ни одна из этих женщин не проникла в сердце Дарио. И она была абсолютно права.

— А как насчет Ивена? Я уверена…

— Нет, — отрезал Дарио. — Лучше нам пойти вдвоем. Заявляю ответственно как твой агент. — Его пальцы в это время играли с красной розой, стоявшей в миниатюрной вазочке на середине стола. Гладили, ласкали бутон.

Роз постаралась подавить нарастающую злость. «Прекрати. Это неадекватная реакция». Но вопросы не давали ей покоя.

— Зачем я тебе понадобилась, Дарио? Что мы не могли обсудить по телефону?

Дарио помрачнел.

— Знаешь, я подумал, что неплохо бы нам увидеться. — Он осторожно достал розу из вазы. — Я хотел подарить тебе этот цветок.

Он насмешливо улыбнулся, и Роз захотелось вернуться на два дня назад, когда такой вот подарок она могла воспринять как дружескую шутку. Но сегодня у нее учащенно забилось сердце. Внутренний голос подсказывал, что ей грозит опасность.

Сидя в лимузине, который вез ее в книжный магазин «Мэдисон-авеню-букшоп», Роз набрала номер Ивена. Ей хотелось услышать его успокаивающий голос. Карин немедленно соединила ее с мужем.

— Привет, дорогой.

— Роз, какой приятный сюрприз!

— Я подумала, а не пообедать ли нам сегодня в городе?

— Ты не хочешь, чтобы я приезжал на встречу с читателями в магазин? А я собирался.

— Слушай, у меня плотный график. И только романтический обед приведет меня в чувство.

— Превосходно. Так я заказываю столик у Мэтча?

— Да. На половину седьмого. Чтобы я успела добраться туда после «Шоу Ларри Кинга».

— Как скажешь. Тогда и увидимся. До встречи, дорогая.

Она была как выжатый лимон, когда вылезла из автомобиля и направилась в ресторан. Часы показывали без четверти семь; она не сомневалась, что Ивен уже сидит за столом, а в ведерке со льдом охлаждается бутылка шампанского. Роз нравился этот ресторан, его уютный длинный и узкий зал. Ограниченность пространства, рассеянный свет создавали ощущение, что рядом нет никого, кроме любимого человека. А меню, качество пищи и уровень обслуживания напоминали Роз романтические бистро, которые так понравились ей и Ивену в Париже. Обычно столик у Мэтча заказывали не за один месяц, но они с Ивеном бывали здесь регулярно, так что метрдотель всегда находил им место.

И плотно закусив черной икрой, мягчайшим кукурузным хлебом и жареным морским ангелом, Роз вновь почувствовала себя человеком. В присутствии мужа, один вид которого вселял чувство безопасности, мысли о загадочном преследователе потеряли актуальность. Она наклонилась через круглый столик, чтобы погладить его по щеке.

— То, что доктор прописал.

И вот тут Роз отметила, что Ивен не реагирует на ее слова, вернее, пытается изобразить внимание, но мысли его заняты другим.

— В чем дело, дорогой? — Она убрала руку. И внутренне сжалась, предчувствуя недоброе.

— С минуты на минуту к нам присоединится Димитрий.

Роз ждала, но продолжения не последовало. Она онемела, в голове у нее помутилось. Она даже не спросила, зачем придет Димитрий и почему он, Ивен, ставит ее перед фактом в последнюю минуту.

Что ей делать? Улыбаться? Равнодушно взирать на него? И прежде чем она сумела найти удобоваримый ответ, люди, сидевшие за другими столиками, повернулись к двери, и Роз поняла, что Димитрий уже в зале. Она чуть повернулась, увидела, как он приближается к ним.

Даже сидя, Роз почувствовала, как слабеют ее ноги, и откинулась на красный бархат банкетки. Она отключилась от настоящего, не замечая, не слыша перешептываний за соседними столиками: теперь узнали не только Димитрия, но и ее. Бокал с шампанским уже выскальзывал из ее пальцев. Она знала, что Ивен рядом, но видела только Димитрия.

— Привет, Роз! — Голос Димитрия буквально оглушил ее, хотя говорил он почти шепотом. — Рад тебя видеть.

Роз молча наблюдала, как Ивен поднимается из-за стола ему навстречу, берет протянутую руку Димитрия в свои.

Роз часто задавалась вопросом: «А как она отреагирует, если доведется опять столкнуться с ним лицом к лицу? Ужаснется, смутится, обрадуется?» Но сейчас все эти эмоции слились воедино.

Газеты и телевидение не воздавали Димитрию должного. На близком расстоянии его харизма усиливалась многократно. На мгновение их взгляды встретились, и она увидела в глазах Димитрия прежнюю таинственность, ощущение того, что все может случиться.

— Ты прекрасно выглядишь, Роз. — Его слова рвали сердце.

Она продолжала молчать, тело превратилось в глыбу льда. Руки и ноги словно залили цементным раствором. И еще Роз показалось, что он наслаждается ее смущением. Молчание нарушил Ивен.

— Давай присядем. Роз, я… я… — Он повернулся к Димитрию, словно прося помощи, но тот и не думал раскрывать рта.

Роз подумала, что он намеренно предоставил инициативу Ивену. Наконец они оба опустились на банкетку по обе стороны от нее. Ивен хотел что-то сказать, но тут подскочил официант, убрал со стола, взял заказ на кофе, начал перечислять бесконечные десерты. Перечислял и перечислял. Роз решила, что он не отойдет от их столика до скончания века. Когда же он отбыл, Роз сразу повернулась к Ивену.

— Я не успел объяснить Роз, что к чему, — молвил Ивен и вновь надолго замолчал. Потом добавил: — Димитрий считает, что представлять его должен именно я. Мы должны взять на себя его защиту. Он — мой брат, член семьи.

Ивен разговаривал с ней так, будто и не было утреннего спора в «Парадизо». Вероятно, он хотел, чтобы Димитрий решил, будто Роз впервые слышит обо всех этих перипетиях.

— Обычно я… я хочу сказать, что в других обстоятельствах я бы отказался от ведения такого процесса, но когда Димитрий позвонил… ты понимаешь?

Роз не ответила. Воспользовалась паузой с тем, чтобы приглядеться к мужчинам, ожидавшим ее реакции. Если в них и проскальзывало что-то общее, то лишь в мелочах. Едва ли кто поверил бы, что у них общий отец.

С годами лицо Димитрия закаменело. Черты Ивена словно рисовали акварелью, а Димитрия — маслом. И с возрастом они становились все жестче. Впрочем, и в юности Димитрия окружала аура сильной личности, но Роз увидела тогда в нем и открытость, и доброту. Теперь же в глазах читались цинизм и холодность. Жизненные битвы закалили его, он отгородился от мира толстой броней. И хотя внешне он изменился незначительно, внутренне он стал гораздо ближе к тому Димитрию, каким она представляла его себе в далекой юности. Стоило лишить его дорогого костюма и тщательно уложенных волос, и он превратился бы в персонаж одного из ее романов: одинокого волка, который мог постоять за себя и без малейшего колебания уничтожить тех, кто угрожал ему. Однако в его душе все-таки оставалось место для любви.

Димитрий опустил глаза.

— Ты, разумеется, слышала о суде. Присяжные уже отобраны. Мне нужен самый лучший адвокат, то есть твой муж. — Ровный, нейтральный тон. — Ивен волновался, что мой выбор может вызвать у тебя негативную реакцию. Вот я и пришел, чтобы мы могли все обсудить.

У Роз отпали последние сомнения в том, что Димитрий преследовал какие-то свои цели, не имеющие отношения к судебному процессу, а Ивен, в силу неизвестных ей причин, не смог ему противостоять.

Димитрий сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил сигару.

— Я не доставлю тебе особых неудобств, — говорил он так буднично, что Роз хотелось кричать. — После завершения суда наша жизнь войдет в привычное русло. — Он задержал взгляд на Роз, словно решил вобрать в себя ее образ: костюм из черного крепа, светлые волосы, огромные изумрудные глаза. Глаза, которые когда-то давно обещали ему рай. — У тебя все в порядке, Роз? — осведомился Димитрий. — Очень уж ты бледная.

Димитрий был ее первой любовью. А первая любовь, которую отрезают, как ножом, оставляет на душе глубокие шрамы, независимо от того, по каким причинам произошел разрыв. Само его присутствие рядом с ней вызывало в Роз бурю чувств: она не доверяла Димитрию, любила его, боялась. И хотела слиться с ним. Чувства бурлили, и пар в любой момент мог разорвать котел, плотно закрытый крышкой.

Роз не смогла ответить, в порядке она или нет. Ей хватило сил лишь на кивок. Жизнь войдет в привычное русло? Никогда — ее настоящего и будущего больше не существовало. Она попала в западню прошлого, ее засосало в водоворот тайных страстей.

Глава 13

Тем же вечером, после возвращения домой, Роз лежала без сна, зарывшись в шелковистые, цвета шампанского простыни от Фретте, глядя на язычок пламени ароматизированной лавандой свечки, которую часто зажигала, если хотела успокоиться. Она наблюдала за пляской крошечного огонька, отбрасывающего тени на четыре высокие, до потолка, стойки красного дерева, полог из кремового муара, расшитого золотой ниткой, кремовый карастанский ковер на полу. Кровать с пологом была в их спальне единственным гостем из прошлых веков. Шкафчики и комоды изготовили по ее заказу, так же как и маленькие столики под лампы. Свеча помогала Роз уйти от событий этого безумного дня.

Ивен лежал рядом, просматривая какие-то документы. На последнее телеинтервью, уже после обеда, он поехал с ней, но встречу с Димитрием они еще не обсуждали. Решится ли она затронуть эту тему? И какой в этом смысл? Если Димитрий захочет, он поквитается с ними, с каждым по-своему. Ивен стал первой жертвой, его заставили взяться за защиту Димитрия. Она задалась вопросом: «А что припасено для меня? Димитрий ли тот таинственный преследователь? Мог он прислать розы, сначала живые, потом — мертвые?» Теперь, после встречи лицом к лицу, она не знала, что и думать.

Роз посмотрела на мужа. На его лице читалась умиротворенность. Какие у них несхожие характеры! Если ее напоминал вулкан, то его — тихую заводь. И как трудно представить, что не в таком уж отдаленном будущем он может стать губернатором Нью-Йорка. Впрочем, он заслужил этот пост. И дело тут не в деньгах Миллеров, не в политических связях Джеймса. Роз не сомневалась, что Ивен мог бы выиграть выборы, рассчитывая только на себя. Хотя репутация Ивена позволяла ему запрашивать с клиентов и получать высочайшие гонорары, ежегодно он вел не менее пяти процессов pro bono[4]. Он брался за защиту таких людей, как бухгалтер Джоннатан Дэнди, который пошел на подлог платежных документов от отчаяния: медицинской страховки не хватило, чтобы оплатить операцию по трансплантации костного мозга его жене. Или Джесси Адамс, матери, убившей мужчину, который надругался над ее юной дочерью. Ивен держал руку на пульсе жизни, не терял связи с маленьким человеком, его реальными проблемами и мечтами. И Роз знала, что именно благодаря этому качеству ее муж пойдет далеко в политике.

— Ивен… — Голос Роз дрогнул, когда она повернулась к мужу. С чего начать? «Сосредоточься на главном, — сказала она себе, — с остальным успеется». Годы, прожитые вместе в тишине и покое, — надежный якорь. — Вчера на приеме, розы…

Ивен привстал, уставился на жену.

— Те самые?

Роз заставила себя не отвести глаз.

— Да. И записка. «Знай, я слежу за тобой», — вот что я прочитала. Я не знаю, кто прислал мне эти розы. Я испугалась, но никому ничего не сказала, потому что не хотела портить вечер. А утром сюда принесли коробочку из «Тиффани». Заполненную сотнями засохших лепестков роз. Я пришла в ужас. На дне коробочки лежала такая же записка.

Ивен отбросил одеяло, сел, опустил ноги на пол. Нащупал пальцами шлепанцы.

— Господи, почему ты сказала об этом только сейчас?

Роз чувствовала, что ее муж в ярости. Голос стал резким, громким. Должно быть, так он допрашивал свидетелей, если хотел их запугать. С ней таким тоном он не говорил никогда. Ивена всегда отличала сдержанность. И злость, которую он испытывал, давала себя знать лишь в тщательном подборе слов, которые он использовал в разговоре.

— С чего такая секретность? — Он уже взял себя в руки.

Села и Роз. Протянула руку, погладила его по спине. Она понимала, чем вызвана его реакция: он всегда ставил превыше всего ее безопасность и благополучие. Всплеска эмоций можно было ожидать точно так же, как и его быстрого угасания.

— Секретности никакой нет, Ивен, — ответила она. — Я не упоминала об этом лишь потому, что знала, как ты среагируешь. И не ошиблась.

Он повернулся к ней.

— А разве могло быть иначе? Ты моя жена. Или ты думала, что я буду смотреть на это сквозь пальцы, делать вид, что ничего особенного не случилось?

Он поднялся, прошелся по спальне, вернулся к кровати.

Роз следила за ним с нарастающим чувством вины. Может ли она довериться ему? Рискнет ли сказать о том, что опасается: не Димитрий ли преследует ее? Нет, сейчас не время. Вдруг она ошибается? Она чувствовала, может и подсознательно, что Димитрий все еще любит ее. Раз уж судьба свела их воедино, чем меньше будет знать Ивен о ее страхах в отношении Димитрия, тем лучше. Она вылезла из кровати, подошла к мужу, взъерошила ему волосы, сожалея о том, что завела этот разговор. Отвернулась от него и сказала:

— Я сама с этим разберусь.

Ивен бросил на нее сердитый взгляд:

— Одной тебе не справиться.

Ощущение обреченности охватило Роз. Да, напрасно она ему все рассказала.

— Утром мы первым делом поедем в полицию. — Он открыл ящик прикроватного столика, достал записную книжку, пролистал. — Впрочем, у меня есть идея получше. Я знаю одного первоклассного частного детектива. Ему-то я утром и позвоню.

— Нет! — возразила Роз. — У тебя важный судебный процесс. Я все сделаю сама. Свяжусь с Джоном Фальконе. Уверена, он мне поможет.

Детектив Джон Фальконе служил в группе особого назначения, объединяющей копов из трех штатов. Джон консультировал Роз, когда та готовила к публикации «Дочь дьявола», и с тех пор у них установились дружеские отношения, которые год от года только крепли. Детей у Джона не было. Когда у его жены обнаружили быстро прогрессирующий рак груди, Роз позвонила в местный хоспис и взяла на себя большую часть забот Джона. Роз видела в нем не только друга, но и отца.

После короткого раздумья Ивен с неохотой кивнул:

— Я хочу с ним поговорить. Всю неделю по утрам я буду занят в суде. Но во второй половине дня я выкрою свободное время. Договорись с ним. Пусть подъедет и переговорит со мной.

Роз опустилась на его сторону кровати, взяла из руки записную книжку, чтобы полностью завладеть его вниманием.

— Уже суд?

— Да, движемся с ускорением.

Она покачала головой, словно отказываясь в это поверить.

— Но ведь ты только что согласился защищать Димитрия…

— Конечно, но отбор присяжных завершен. И у нас есть все материалы, подготовленные Лестером.

Она поняла, что Ивен уже вжился в роль адвоката защиты и теперь суд над Димитрием становился для него делом первостепенной важности, во всяком случае до того момента, когда его клиент будет оправдан. Роз всегда удивляла способность мужа вычленять из жизни главное, принося в жертву все остальное. Теперь этим главным стал судебный процесс. Его не волновало, совершил Димитрий какие-либо правонарушения или нет. Ивен согласился защищать его и бросит все силы на то, чтобы суд не нашел за его клиентом никакой вины. Еще с тех пор, как они поженились, Ивен накрепко вбил себе в голову, что адвокату важно добиваться соблюдения закона, а не устанавливать истину. Ивен никому не позволил бы помешать ему взять на себя защиту своего брата, невзирая на те события, что много лет тому назад развели их в разные стороны. Как она могла хоть на секунду поверить, что Ивен откажет Димитрию? Не зря говорят, что голос крови не заглушить.

Глава 14

Утро выдалось типично январским — ясным и холодным. Синоптики же предсказывали снегопад. «Вечно они ошибаются», — думала Роз, вглядываясь в бездонное синее небо. В салоне ее черного «мерседеса» работал обогреватель. Электронный термометр показывал двадцать два градуса. Тогда почему ее бьет озноб? «Все от нервов», — ответила Роз на свой же вопрос.

— Все нормально? — спросил Ларри.

Она кивнула, и он двинул лимузин с места. Ларри Мартин уже несколько лет, с тех пор как она добилась признания, был ее шофером-телохранителем. На этом настоял Ивен. Она, правда, частенько сама садилась за руль, но сегодня у нее слишком разыгрались нервы. Они медленно отъехали от «Парадизо». Она повернулась к заднему стеклу, словно хотела подпитаться энергией от дома, к которому уже привыкла и который считала своим. Построенный из кирпича, украшенный горгульями, выглядывающими из самых неожиданных мест, особняк сочетал классицизм, олицетворяющий Ивена, и фантазии, свойственные Роз. Лимузин доехал до конца длинной подъездной дорожки, обсаженной привезенными из Франции платанами, и свернул на шоссе.

«Может, мне следует сначала позвонить и предупредить о моем приезде?» — подумала Роз. Вытащила из сумочки сотовый телефон, пролистала записную книжку. Набрала нужный номер. На пятом гудке трубку взял дежурный.

— Соедините меня, пожалуйста, с детективом Фальконе, — сказала она, и дежурный тут же переключил ее на нужный кабинет.

А о чем она будет говорить? Она боится, что ее… преследуют, терроризируют, за ней охотятся? Ой ли? А вдруг это чья-то неуклюжая шутка? Но она не может избавиться от ощущения надвигающейся беды. И она действительно напугана. Кто-то затаился неподалеку, наблюдает за ней, лишает душевного покоя. В поиске разгадки происходящего ей может помочь только один человек — детектив Джон Фальконе.

Телефон вновь ожил.

— Фальконе слушает.

Роз сжала трубку обеими руками.

— Джон, это Роз…

Фальконе тут же прервал ее.

— Роз, как поживаешь? Давненько мы не разговаривали. Но я смотрю чуть ли не все твои телевизионные интервью. Ты прекрасно выглядишь. И мне не терпится прочитать твою новую книгу.

Роз почувствовала, как спадает напряжение, заставлявшее ее изо всех сил сжимать трубку; на душе у нее сразу полегчало.

— Джон, мне нужна твоя помощь. — Внутренний голос предупредил Роз, что Джон может принять ее за круглую дуру, которая устраивает истерику из-за выходки не в меру активного поклонника. Но вдруг за этим стоит что-то более серьезное? Нет, рисковать она не могла. Роз глубоко вдохнула. — Могу я подъехать в участок? Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону.

И замерла в ожидании ответа.

— У меня такое ощущение, что речь пойдет не о подготовке материалов к твоему следующему шедевру.

— Я могу приехать через несколько минут. Ты сейчас свободен?

Как ей хотелось услышать короткое «да»!

— Я тебя встречу, — ответил он.

Джон Фальконе отслужил в полиции двадцать лет. Его ценили и уважали. Карьера его началась на Манхэттене, откуда его перевели в округ Нассау, где копы получали куда более высокое жалованье. Потом, на пороге пенсии, он сам попросил перевести его в полицейский участок Бруквилля, тихое и спокойное местечко. А когда ему предложили заполнить вакансию в группе особого назначения, он не смог ответить отказом.

Роз узнала о нем из местной газеты. Репортер сравнил Джона Фальконе с Джоном Дугласом, знаменитым криминалистом из ФБР, который прославился поимкой Бенета Рэмси. Как следовало из интервью, детектив Фальконе сумел выйти на серийного убийцу Джоэля Рифкина, жертвами которого стали несколько женщин, в основном проститутки. Фальконе пришел к заключению, что психопат никак не может расстаться со своими жертвами, старается какое-то время находиться рядом с телом. И его догадка полностью подтвердилась. Когда Рифкина остановили за нарушение правил дорожного движения, в кузове пикапа, под брезентом, обнаружилось тело его последней жертвы. Работая над «Дочерью дьявола», Роз вспомнила об этой статье и нашла детектива.

Сначала они поговорили по телефону, потом решили встретиться за чашкой кофе. Роз пришла первой в бар «Старбакс» на Северном бульваре в Гринвейле и заняла кабинку у дальней стены. Она узнала Фальконе, едва тот переступил порог. Еще бы! В бар вошел двойник Денниса Франца, который играл детектива Сиповича в телесериале «Полиция Нью-Йорка». Фальконе, как и Франца, отличали могучее телосложение и обширная лысина. И с первой минуты Роз прониклась доверием к этому кареглазому копу. А со временем поняла, что Фальконе не упускает ни одной мелочи.

Тогда Фальконе здорово ей помог. Она писала книгу о двух девочках-близнецах, сиротах, которых разлучили при рождении, а встретились они, когда одну из них, выросшую в респектабельной семье, похитили. И эта девушка наконец-то осознает, что «голос», который она слышала все эти годы — из-за чего ее приемные родители опасались, что она больна шизофренией, — на самом деле голос сестры. Поиски пропавшей близняшки требовали от детектива, ведущего расследование, филигранного мастерства, и Джон Фальконе стал для Роз подарком судьбы. Только благодаря ему ей удалось создать захватывающий, на удивление правдоподобный, с невероятными поворотами сюжета роман, от которого потом не могли оторваться тысячи и тысячи читателей. С той самой поры и продолжалось их сотрудничество, которое приносило им обоим лишь положительные эмоции.

Полицейский участок Бруквилля занимал длинное, низкое, прямоугольное здание, расположенное у шоссе 25А в полумиле к западу от «Парадизо». Построили его вскоре после Второй мировой войны, когда в Бруквилле жили в основном фермеры, поэтому оно в большей степени соответствовало сельскохозяйственному округу, а не заповеднику для миллионеров. При строительстве трехэтажного здания использовали много дерева, так что полицейский участок часто называли ловушкой — из него при пожаре спастись удастся немногим. Технический прогресс принес и сюда, на первый этаж, где располагалась дежурная часть, коаксиальные кабели, оптико-волоконные системы, факсы. К гордиевым узлам проводов предпочитали не подходить, не говоря уже о том, чтобы распутать их или скрыть от посторонних глаз. На втором этаже, где хранились архивы, обитали мыши: Фальконе говорил Роз, что слышал, как они скребутся среди папок, когда задерживался на работе допоздна. На третьем этаже находилась тюрьма, в камеры которой попадали пьяницы и не в меру разошедшиеся подростки: серьезных преступлений в Бруквилле не совершалось с давних пор. Сразу за зданием полицейского участка начинались поместья, и оно словно выполняло роль часового, охраняющего замок.

Роз переступила порог не без дрожи в коленках. Она бывала тут много раз, но этот визит отличался от предыдущих. Впервые ее привело сюда личное дело. Впервые она не собиралась изучать архивы, подбирать сведения, касающиеся других людей и их жизни. Сегодня она напоминала себе персонаж из ее же книг: испуганную, отчаявшуюся женщину, нуждающуюся в помощи и поддержке.

Фальконе поджидал Роз в вестибюле и быстренько препроводил в свой кабинет, очевидно с тем, чтобы ей не докучали расспросами. В кабинете не было ничего лишнего, единственным изменением, как отметила Роз, стал черный линолеум, которым застелили деревянные доски пола. Фальконе закрыл дверь, выкатил из угла стул на колесиках, жестом предложил Роз присесть. Как обычно, на столе Фальконе царил полный порядок. Все бумаги аккуратной стопкой лежали на углу, придавленные пресс-папье. Роз знала, что на фотографии, которая стояла на столе лицом к Джону, изображены он и Сильвия. Сфотографировались они в Веракрузе, куда ездили, чтобы отметить серебряную свадьбу.

Фальконе переждал несколько мгновений, пока Роз освоилась, а потом перешел к делу.

— А теперь рассказывай, что случилось.

Роз прижалась к деревянной спинке, откашлялась и начала. Но связного рассказа не получилось. Что-то мешало ей выложить все начистоту.

Фальконе с тревогой посматривал на нее.

— Может, выпьешь кофе?

Роз покачала головой.

— Нет, обойдусь. Я в этом не уверена, но… — Она замолчала, потом заговорила вновь с решимостью довести на этот раз дело до конца. — Даже не знаю, стоит ли об этом говорить… Видишь ли, мне кажется, что меня кто-то преследует. — Тело ее отреагировало на слова, произнесенные вслух перед Фальконе, куда как сильнее, чем прошлым вечером, когда она сказала о том же Ивену. Ей словно впрыснули в кровь лошадиную дозу адреналина. Ощущения были такие же, как в далекой юности, когда она часами лежала без сна, боясь, что дядя Том войдет в ее спальню и полезет под одеяло.

Руки Роз бессильно повисли.

— Я не знаю, куда еще идти, кому сказать.

— Роз, тебе лучше других известно, что я всегда готов тебе помочь, — мягко заметил Фальконе. — Давай начнем с самого начала. Расскажи мне все.

И на этот раз она рассказала — о розах, о засушенных лепестках, о коротких записках.

— Я знаю, что ты мне ответишь. Возможно, это кто-то из моих читателей. Собственно, я тоже склоняюсь к этой мысли, но чтобы избежать ненужного риска, решила посоветоваться с тобой. — Роз сунула руку в карман, достала конверт, протянула его Фальконе.

Он вскрыл конверт, дважды прочитал каждую из записок.

— Засушенные лепестки — это мертвые розы? — Она видела, что Фальконе уже прикидывает план действий. — Знаешь, возможно, беспокоиться не о чем. — Он хмурился. — К тем, кто на виду у публики, всегда тянутся разные психи. — Эти слова он произнес, чтобы успокоить ее, но Роз еще больше занервничала, потому что представляла себе, о чем он может подумать. — Давай разбираться. Ты случайно не помнишь, от кого прислали розы?

— Нет, но я могу спросить у помощника моего редактора. Он дал их мне в день приема по случаю презентации моей книги. Насчет шкатулки от «Тиффани» я справлялась у домоправительницы. Она сказала, что ее привез посыльный. — Роз помолчала, вспоминая разговор с Майрой. — Во всяком случае, я так думаю. Привратник нашел ее у двери. Странно. Но почему-то я понимаю это только теперь.

— Много об этом думать не надо. Ты только запугаешь себя. Воображение-то у тебя богатое. — Фальконе встал, обошел стол, уселся на краешек. — Предоставь расследование мне. Если что-то случится, звони немедленно. Номер моего пейджера у тебя есть?

Она кивнула, поднялась, благодарно обняла детектива.

— Могу я оставить это у себя? — Он помахал белыми прямоугольниками.

— Да. Я уже сделала копии.

Он проводил ее в вестибюль, открыл дверь на улицу, вышел вместе с ней.

— И вот что еще, Роз.

Она повернулась к нему.

— Я понимаю, это трудно, но постарайся жить как всегда, занимайся обычными делами, ничего не меняй.

— Постараюсь, — пообещала она.

Проникнуть в кабинет Роз в «Парадизо» оказалось намного легче, чем предполагал Билли. Он и представить себе не мог, что в нынешние времена можно открыть замок, используя обычную кредитную карточку. Но Роз просто захлопнула дверь, не повернув замок второй раз, поэтому Билли не составило труда всунуть карточку в зазор и утопить язычок замка в паз. И теперь он стоял посреди большой, прекрасно обставленной комнаты, оглядывался, жадно впитывая в себя каждую деталь. Стены и ковер цвета слоновой кости. Французский письменный стол из вишневого дерева, антикварный шкафчик, красивые шелковые портьеры на окнах. Вот, значит, где работает Роз. И кабинет у нее уютный и женственный, как сама Роз.

Он вложил крохотный чип в телефонную трубку. Вновь оглядел комнату, на этот раз, чтобы найти идеальный тайник для однонаправленного микрофона и его активатора. Где же его спрятать? Взгляд Билли остановился на диванчике, потом на столе. Может, настольный перекидной календарь? Нет, слишком мал. А вот настольная лампа подойдет. И он закрепил микрофон в нише подставки. Потом открыл портативный компьютер Роз, включил его, подождал, пока засветится экран. Вызвал раздел «Мои документы». Нашел файл «Убийственные намерения». Он не сомневался, что Роз сейчас работает именно над этим романом, но на всякий случай открыл файл. Да, так оно и есть. Билли достал из кармана дискету, вставил в щель дисковода, скопировал файл. Через несколько секунд дискета вновь лежала в его кармане. Он получил то, за чем приходил. А значит, пора ретироваться. Он захлопнул за собой дверь, услышал, как щелкнул замок. Губы Билли растянулись в усмешке.

Кашель, скрип стульев, шуршание бумаг. Сидя за столиком обвинителя, Кевин разглядывал Димитрия Константиноса, который сидел по другую сторону прохода, в нескольких футах от него. За точно таким же столиком, с гнутыми ножками и исцарапанным верхом, за которым довелось скучать десяткам адвокатов, дожидающихся выхода на сцену. Кевин с давних пор уразумел, что хороший адвокат на две трети юрист, на одну — драматический актер. Вот и сегодня в суде разыгрывалась драма. Этот процесс давал ему шанс прогреметь на весь штат, а то и на всю страну, и он с радостью схватился за возможность упечь Константиноса за решетку и заменить в заголовках его фамилию — своей.

Кевин участвовал в сотнях юридических сражений, но это отличалось от всех прочих. На карту был поставлен не просто приговор. Он вспоминал о бесчисленных унижениях, которые ему приходилось терпеть всякий раз, когда не удавалось посадить Брауна. Но с Константиносом исход будет другим. Он возьмет верх, чего бы ему это ни стоило.

Два столика, две команды. Лишь одна будет праздновать победу. Кевин уже представлял себя победителем. Пресс-конференция, фотовспышки, микрофоны. И вновь повернулся к Константиносу.

Тот держался уверенно, Кевин не мог не отдать ему должное. Откинулся на спинку стула, словно не сидел в зале суда, а позировал для обложки «GQ»[5]. Черный, сшитый на заказ костюм от Бриони, элегантный, расписанный вручную шелковый галстук, выглядывающий из нагрудного кармана носовой платок, туфли от Гуччи. Такой уж он создал себе образ. Прямо-таки кинозвезда, а не рэкетир и вымогатель. Что же касается исходящего от него магнетизма, Кевин не сомневался, что с ним можно только родиться, приобрести — невозможно. Запоминающаяся внешность, харизма, богатство, статус знаменитости — вкупе все это разжигало интерес публики к Димитрию. Именно по этой причине Димитрий уже превращался в икону, а Кевин хотел отправить его в места не столь отдаленные, на государственные харчи. Суд меньше всего пекся об установлении справедливости. Кевин и так знал, что Димитрий, скорее всего, ни в чем не виновен. Более того, во всех своих действиях он прежде всего старался не нарушать закон. И процесс этот следовало назвать не «Народ против Константиноса», а «Аллен против Миллера», потому что именно Миллеры стояли между ним и его желанной целью. А суд над Константиносом выполнял лишь роль транспортного средства, призванного доставить его к пункту назначения. Безобразие, конечно, но так уж устроено американское правосудие.

На мгновение их взгляды встретились — непримиримые противники готовились выйти на ринг, чтобы схватиться в смертельном поединке. Димитрий выдержал взгляд Кевина, и того на мгновение охватили сомнения: а не зря ли он ввязался в эту опасную игру? «Нет, — думал он, всеми силами стараясь сохранить самообладание, — я не позволю ему переглядеть меня. Ему меня не запугать, не боюсь я его». Перед Кевином стояла задача доказать партии и широкой общественности, что он достоин их уважения и оправдает их доверие, если таковое ему окажут. Ну и что особенного в том, что некоторые вещественные доказательства подтасованы? Кевин отогнал прочь чувство вины. Это же обычная практика. Не так ли?

Кевин Аллен тряхнул головой. Не время думать об этом. Пора возвращаться в настоящее. Константинос тем временем отвернулся от него. Вердикт «виновен» катапультирует его, Кевина, к славе и известности. Он станет не менее знаменит, чем Руди Джулиани. Тому удалось поменять кабинет прокурора на губернаторское кресло. Удастся и ему. Кевин Аллен расправил плечи. Уверенность вернулась к нему. Как сладка будет победа!

Глава 15

Выйдя из полицейского участка и сев в машину на заднее сиденье, Роз попросила Ларри отвезти ее в школу Алексис. В школе сегодня учительское собрание, поэтому уроки заканчивались в одиннадцать. Обычно днем она не заезжала за Алексис, но после нескольких дней разлуки ей хотелось побыть с дочерью. Нет, дело не в этом. Мысленно она отругала себя за притворство. После того как она рассказала обо всем Фальконе, нависшая над ней угроза стала куда более реальной. А если ей грозит опасность, значит, риску подвергаются и ее близкие. И она хотела, чтобы Алексис была рядом. Только тогда она могла гарантировать, что с ней ничего не случится. Потом она встретится с Мэрилин в городе, чтобы пробежаться по магазинам.

Звонок прозвенел в тот самый момент, когда Ларри остановил лимузин у центрального входа Академии Гринвейла. В кампусе располагались три здания: младших, средних и старших классов, окруженные двадцатью акрами ухоженных лужаек с усыпанными гравием дорожками, теннисными кортами, бейсбольным и футбольным полями. На последнем играли также и в европейский футбол.

Роз вышла из машины, когда из дверей высыпали сотни учеников, одетых в синие блейзеры и юбки или брюки — школьную униформу. Однако едва ли не все ребята находили возможность показать свою индивидуальность. Одна девочка надела гольфы и туфли на платформе. Другая — джинсовую жилетку под блейзер. Мальчишки стремились как можно скорее покинуть территорию школы, девочки толпились на лестнице у невысокого здания, которое занимали средние классы. Роз заметила Алексис, разговаривающую с Гейл, своей лучшей подругой. Вот Гейл направилась к теннисным кортам, а Алексис повернулась, чтобы пойти к школьным автобусам, дожидающимся на стоянке. Ларри нажал на клаксон, Роз позвала дочь. Алексис увидела их, помахала рукой, побежала к автомобилю.

— Мамик, как ты здесь очутилась? Все в порядке?

Роз обняла Алексис, крепко прижала к груди.

— Все прекрасно, дорогая. Просто мне захотелось сделать тебе сюрприз, прежде чем ехать на Манхэттен.

Роз с изумлением наблюдала, как взрослеет ее дочь, но стоило ей свыкнуться с тем, что Алексис еще на шаг отдалилась от детства, как та внезапно вновь превращалась в маленькую девочку. Вот и сегодня, к примеру, до того как Алексис заметила мать, она шагала медленно, вероятно, отрабатывая новую, сексуальную походку. А недавно настояла на том, чтобы заплести длинные, до талии, волосы в пять или шесть тоненьких косичек. Мода, видите ли. Так что Роз не удивилась бы, если бы завтра Алексис забрала волосы в два хвоста и надела туфли на высоком каблуке, забыв про башмачки из мягкой кожи и гольфы от Ральфа Лорена. Роз еще раз прижала Алексис к себе, Ларри открыл дверцу заднего сиденья. Этот ребенок был для нее пупом земли.

Когда Роз впервые поняла, что беременна, она разрывалась между двумя желаниями — уничтожить эту крохотную искорку жизни или сохранить. Она съездила в клинику на Манхэттене и записалась на аборт, разумеется, под вымышленной фамилией. Решила, что без анонимности не обойтись.

В назначенный день Роз приехала на Манхэттен на электричке, затем на такси добралась до клиники. Ее встретила медсестра, отвела в смотровую, дала халат и шлепанцы.

Сняв свою одежду и надев халат, Роз почувствовала, будто на ней власяница. Представила себе ребеночка, которого носила под сердцем. Ей вдруг показалось, что руки у нее в крови. Ее начала бить дрожь.

Потом она услышала голос: «Мы готовы».

Вскинула голову и увидела стоящего рядом врача — крупного мужчину с лысой головой, в роговых очках и белом халате. Он с бесстрастным лицом просматривал ее медицинскую карту.

— Мы дадим вам успокоительное. Операция много времени не займет. Пожалуйста, вставьте ноги вот в эти скобы.

Вновь появилась медсестра, со шприцем в руках. Несколько секунд спустя Роз почувствовала укол. Лицо доктора начало туманиться у нее перед глазами, она куда-то поплыла, поплыла, хотя изо всех сил боролась с навязываемым ей сном. Тут ей между ног вставили что-то холодное, и Роз начала плакать. Тоска, печаль охватили ее. Перед мысленным взором Роз возникла очаровательная девочка.

На стене тикали часы. Все громче и громче. Их грохот наполнял комнату. Слезы уже катились градом, она не могла отделаться от образа ребенка. Ему сейчас хорошо в ее чреве, тепло и уютно, но скоро все закончится. Сон украдет у нее младенца. Голову все больше заполнял туман. Мысли путались. «Моей крошке предстоит умереть», — сказала она себе. Этот человек, которого она знать не знает, собирается уничтожить ее ребенка. Она должна его остановить. И тогда, собрав остатки сил, Роз приподнялась на локтях.

— Нет! — закричала Роз. — Не убивайте моего ребенка!

Час спустя она проснулась на больничной койке. Через окно увидела, что на улице уже стемнело. Мысли по-прежнему путались. Она потянулась к кнопке, вызвала медсестру. Едва та появилась на пороге, закричала: «Мой ребенок! Его уже…»

Медсестра покачала головой, улыбнулась:

— Успокойтесь, миссис Смит. Он в полном порядке. Я надеюсь, что у вас будет девочка, потому что вы все время называли ее принцессой.

Семь месяцев спустя Роз проснулась от резкой боли внизу живота, такой сильной, что она едва не потеряла сознание. Ее словно жгли раскаленным железом.

Через несколько часов, уже в больнице, сквозь шумящую в ушах кровь, она слышала, как какие-то голоса уговаривают ее: «Тужься, тужься». А когда она поняла, что больше не выдержит, тело ее раскололось пополам, давление резко упало, ребеночек появился на свет Божий.

Она услышала чей-то писк. И разрыдалась, от облегчения и счастья.

— Девочка! — прокричал кто-то.

А мгновение спустя младенца сунули ей в руки, крохотного, еще покрытого кровью.

Роз заморгала, чтобы стряхнуть с глаз слезы, посмотрела на пушок на головке младенца. Медсестра забрала у нее дочку, а чуть позже вернула, уже запеленатую.

— Побудьте несколько минут вдвоем, познакомьтесь поближе, — проворковала медсестра. — Миссис Миллер, ваш муж ждет за дверью.

Роз кивнула, ее взгляд не отрывался от лица девочки, ее крошечного носика-пуговки, алых губок. Она погладила каждый пальчик, а когда кроха начала верещать, поднесла к груди.

— Ш-ш-ш, Алексис. — Она не знала, откуда взялось у нее в голове это имя. Словно дочь подсказала, что хочет, чтобы ее называли именно так. — Алексис, — повторила она.

Как только Ивен подошел к кровати, веки Алексис поднялись, открыв огромные сапфировые глаза. И в тот момент последние сомнения относительно отца девочки исчезли. Роз окончательно убедилась, что отец этого сокровища — Димитрий.

За последние двенадцать лет не было дня, чтобы она не поблагодарила Бога за то, что он дал ей силы принять правильное решение. Роз вновь обняла Алексис, сдула со лба темные волосы, падающие на глаза, глаза Димитрия. Если бы Димитрий увидел девочку, он бы сразу понял, что она — его дочь.

Взяла Алексис за руку, потянула в салон. Стараясь не переигрывать, задала вопрос, который Алексис слышала от матери чуть ли не с рождения.

— Ты знаешь, как сильно я люблю тебя, милая?

Девочка улыбнулась, прижалась к матери.

— Да, потому что ты всегда говоришь мне: больше жизни.

Домой Ларри привез мать и дочь целыми и невредимыми.

Билли вслушивался в голос, доносящийся из миниатюрного передатчика.

— Роз, я просто проверяю, как ты, — мужской голос.

— Джон, я веду себя глупо. Забрала Алексис из школы. А теперь боюсь, что он следил за нами, пока мы ехали домой.

Билли мечтательно закрыл глаза, заулыбался. Она испугана. Сие означает, что его план удался. Исполнение мечты все ближе. Чем сильнее будет ее страх, тем больше она скажет. Паника развязывает людям язык. Вот и она, едва получив его подарки, полетела в полицию. И разболтала детективу о той игре, что он с ней затеял. Как, впрочем, он и рассчитывал. Он нажал на нужную кнопку.

Эта сука думала, что она недостижима для простых смертных. Но он до нее доберется.

Она думала, что это неудачная шутка. Он докажет ей, что шутить не намерен.

Она будет его. А потом он ее убьет.

Глаза Билли раскрылись.

Глава 16

Роз никогда не воспринимала «Бергдорф Гудмен» как обычный универмаг. На Манхэттен она впервые приехала вместе с Ивеном, когда ей только исполнилось шестнадцать. Да так и застыла перед витринами, изумленная великолепием выставленных товаров. Этот магазин стал для нее мечтой, недостижимой фантазией в ее бедном и одиноком мире. Как Ивен ни уговаривал ее зайти в магазин, ничего у него не вышло. Роз отказалась наотрез. Она твердо знала, что ей там не место. Ивен-то не замечал, что ее красная, до колен юбка велика как минимум на размер, а потому ей приходится подворачивать ее на талии. И белая ангора уже начала вытираться. Та юная девушка, что глазела на витрины, по-прежнему жила в душе Роз, и даже теперь у нее дрожали колени, когда она перешагивала порог «Бергдорф Гудмен».

Утонченные ароматы, многоцветье тканей, прекрасные манекенщицы, дефилирующие по магазину в роскошных одеждах, зачаровывали Роз. Даже на покупателей, главным образом женщин, окруженных вниманием продавцов, она не могла смотреть без восторга.

Роз взглянула на часы. Мэрилин еще не подошла. Они договаривались встретиться ровно в час, на первом этаже, около выхода на 57-ю улицу. Роз пригласили почетным гостем на ежегодную церемонию вручения премий Ассоциации американских писателей, работающих в жанре детектива. Роман «Последний ритуал» получил премию по номинации «Лучший психологический триллер 1997 года». Роз долго не могла поверить, что выбор коллег пал на нее. А потом, порывшись в шкафах, обнаружила, что давно уже не покупала нового платья. Вот она и подрядила Мэрилин, чтобы та помогла ей выбрать наряд, в котором она собиралась получать почетную награду. Мэрилин тонко чувствовала, кому что идет. Однако вкус напрочь отказывал ей, когда речь заходила о ее собственном гардеробе.

Роз обошла прилавок с косметикой, обозревая выставленные образцы помады, туши для ресниц, кремов, пудры. Остановилась у секции «Кларенс», чтобы взять баночку увлажняющего средства и тюбик крема для искусственного загара. Секция «Кристиана Диора» напомнила ей о том, что у нее почти закончился тональный крем, но прежде чем она успела обратиться к продавщице, за спиной раздался знакомый голос.

— Таким красавицам, как ты, косметика ни к чему.

Роз рассмеялась и повернулась к Мэрилин.

— Ты опоздала. Впрочем, по-другому с тобой и не бывает.

Мэрилин пропустила ее шпильку мимо ушей.

— Пошли, тебя ждет Валентино.

Следующий час они провели среди вечерних платьев, обсуждая фасоны, цвета, длину, разрезы. В итоге для примерки Роз отобрала шесть платьев. Одно от Валентино, два от Оскара де ла Ренты, одно от Кристиана Диора, два от Армани. Продавщица предложила ей еще три модели, а затем отвела их в примерочную.

Пока Роз оглядывала себя в черном платье из атласа от де ла Ренты, Мэрилин воспользовалась моментом, чтобы спросить:

— Дорогая, с тобой все в порядке? Мы с Дарио сегодня говорили о тебе. После возвращения из Парижа ты сама не своя.

Их взгляды встретились в большом зеркале. Роз первая отвела глаза.

— Да нет же. Может, волнуюсь больше обычного. Столько всего навалилось… Рекламная кампания, судебный процесс, в котором придется участвовать Ивену… Скоро все утрясется.

Мэрилин не отставала.

— А вот у меня складывается противоположное мнение.

Роз покачала головой.

— И зря. Я… в норме.

Она выскользнула из платья от де ла Ренты, надела от Валентино — длинную колонну из черного шелкового крепа с пряжкой-защелкой из горного хрусталя на плече.

— Как влитое, — одобрила Мэрилин, когда Роз положила руку на бедро и отступила на шаг от зеркала.

— Красивое платье. — Роз заставила себя сосредоточиться на своем отражении. Как говорится, простенько, но со вкусом. Да, лучше, пожалуй, не найти.

— Роз, что происходит? Должно быть, это как-то связано с теми розами, что ты получила на приеме. Я поняла по твоему лицу.

Снова Роз покачала головой.

— Ситуация под контролем, Мэрилин. — Она уже вешала на плечики остальные платья. — Должно быть, это была чья-то глупая шутка. Отличился кто-то из моих не в меру рьяных читателей. Такое случается.

— А что именно случилось?

Роз внутренне напряглась. Шанс облегчить лежащую на плечах ношу, разделить свои страхи с лучшей подругой не надо отвергать. Но стоит ли втягивать в это дело Мэрилин? Роз решила, что немного сочувствия ей не повредит.

— К розам была приложена записка. Заканчивалась она фразой: «Знай, я слежу за тобой». На следующий день я получила шкатулку из «Тиффани», полную засохших лепестков роз. Опять же с запиской, которая заканчивалась той же фразой.

Мэрилин помолчала, прежде чем спросить:

— Ты обратилась в полицию? Очень уж рискованно списывать все на невинные шалости читателя.

Роз надевала одежду, в которой пришла.

— Да, об этом можешь не волноваться. Помнишь Джона Фальконе? Он занялся расследованием и говорит, что ничего удивительного в этом нет. Такова участь знаменитостей.

У Мэрилин округлились глаза.

— Возможно, но я слышала очень много ужасных историй про таких вот «невинных» преследователей, а на поверку оказывалось, что рыльце у них в пушку.

По просьбе Роз они заехали пообедать в «Иль Кантинори», одну из достопримечательностей Гринвич-Виллидж, уютный тосканский ресторанчик со стеклянными дверьми, открывающимися прямо на улицу. Из-за обилия цветов зал ресторана казался цветущим садом. В более теплые месяцы Роз любила пообедать во внутреннем дворике, где между столиками стояли кадки с экзотическими цветами.

— Здесь очень хорошо готовят ризотто, — сказала Роз, когда они сели за столик у дальней стены. Она огляделась. — По-моему, это один из самых романтичных ресторанов Нью-Йорка. Идеальное место, если тебе хочется кого-то соблазнить. Ивен и я отпраздновали здесь последнюю годовщину нашей свадьбы. — Роз покосилась на Мэрилин. Ее тревожило полное отсутствие романтики в жизни подруги.

— Вот, значит, почему ты привела меня сюда. — В голосе Мэрилин звучал смех. — По-прежнему стремишься кого-нибудь мне найти. Если у тебя и Ивена идеальная семья, это не означает, что и у других все будет как в сказке.

Над столиком повисла тишина. Уж кто-кто, а Мэрилин знала, что семейная жизнь Роз и Ивена далека от идеала.

Подошел Фрэнк Миниери, управляющий рестораном, поздоровался с дамами, и тут же у столика возник Филипп, ее любимый официант, чтобы взять заказ. После его ухода молчание нарушила Мэрилин.

— Роз, я хочу знать, что все-таки происходит.

Роз попыталась перевести разговор на другое, отвлечь Мэрилин от темы, затронутой еще в «Бергдорфе», но ничего из этого не вышло. Мэрилин гнула свое:

— Хватит юлить, подруга. Я не успокоюсь, пока не выясню все до конца. Цветы, записки, псих — взрывоопасный коктейль.

У Роз упало сердце. Она знала, что Мэрилин права. С того самого момента, как Димитрий вернулся в их жизнь, все пошло наперекосяк.

Однако она попыталась не выдать своей тревоги.

— Теперь этим занимается Джон Фальконе, так что волноваться мне не о чем.

Филипп принес закуску, жаренных на рашпере кальмаров для Роз, салат из спаржи в оливковом масле для Мэрилин. Роз попробовала кальмаров, Мэрилин — спаржу, они поболтали об издательских делах, похихикали над напыщенностью Дарио, обменялись последними новостями об общих знакомых. И уже когда Роз решила, что ей удалось отвлечь Мэрилин и допрос с пристрастием закончен, та пододвинула стул поближе и заглянула Роз в глаза. Мэрилин была не из тех, кто останавливается на полдороге: успокоить ее могла только правда и вся правда.

— Поговори со мной, Роз.

Роз мялась, кожей ощущая присутствие других людей, сидящих за соседними столиками, внимательного метрдотеля, который готов в любой момент подойти, чтобы узнать, всем ли довольны дорогие гости. Ну как тут расскажешь все начистоту, когда их могли подслушать? Но несколько взглядов, брошенных по сторонам, убедили Роз, что посетители ресторана заняты своими делами и не обращают на них ровно никакого внимания. Посторонние глаза и уши за ними не следили, так что поводов для волнения не было.

Она глубоко вздохнула, наклонилась к Мэрилин и начала:

— Я знаю, тебя это удивит, но девочкой-подростком я работала горничной у Миллеров…

Мэрилин молчала, маленькими глотками пила «кьянти», изредка кивала. Не в силах остановиться, Роз рассказывала и рассказывала о своей жизни в поместье «Лорел», в том числе и о домогательствах дяди Тома. И видела, как на лице Мэрилин поочередно проступали сочувствие, грусть, ярость, ужас.

— Боже мой, Роз, бедняжка ты моя! Неужели не было человека, на которого ты могла опереться?

Роз уставилась в стол.

— Был. Димитрий Константинос.

В этот момент официант принес ризотто, наполнил стаканы вином.

Мэрилин не притронулась к аппетитно пахнущему отварному рису, приготовленному с маслом, мясом и овощами.

Где-то, наверное на кухне, разбилось что-то стеклянное. Роз резко повернула голову, потом продолжила:

— Димитрий жил в поместье. Ухаживал за лошадьми. Он — незаконный сын Джеймса Миллера.

— Что? — только и смогла выдавить из себя Мэрилин.

— Ну чему ты так удивляешься, Мэрилин? В семье Миллеров скандалов хватало. — Роз перечислила некоторые. — К примеру, несколько раз на Джеймса составляли протокол за нарушение правил дорожного движения. Один раз при этом даже пострадала маленькая девочка, к счастью, травма оказалась легкой. Он просто откупился, — сказала Роз. Потом сообщила Мэрилин о слухах, связывающих Джеймса с эскорт-службой, которую контролировал Джозеф Браун. — Он пошел к Джозефу в партнеры, чтобы иметь этих женщин, когда ему заблагорассудится. Некоторых даже избивал, но пожаловаться в полицию или обратиться в суд они не смели, так что ему все сходило с рук. За хорошие деньги любому можно заткнуть рот.

Мэрилин вопросительно изогнула бровь.

— Как я понимаю, в любой семье, занимающей высокое положение, скандалов предостаточно. Обычно они меня не шокируют, но услышав такое от тебя… Я хочу сказать, я знаю Джеймса Миллера и никогда не думала…

Уловив недоверие Мэрилин, Роз затараторила, как пулемет.

— Есть только одна причина, по которой я не распространяюсь о секретах Джеймса. Если пресса копнет как следует, все отвратительные подробности всплывут на поверхность, и Ивену придется распрощаться со своей мечтой. Я никогда не думала, что он захочет стать государственным политиком, но так уж сложилась жизнь. И я не хочу, чтобы частная жизнь моего свекра повредила ему.

— А Димитрий? — Мэрилин наклонилась к подруге.

— Димитрий — это совсем другая история. Как и у меня, у него не было никого и ничего. Только представь себе: один сын купается в роскоши, а второй живет в прямом смысле слова в сарае. Поначалу меня влекло к нему из жалости, а потом… — Над столиком повисло молчание. — По правде говоря, из того ужасного периода моей жизни, после смерти родителей, вспоминать стоит только его.

— Димитрий Константинос?! — Мэрилин поставила локти на стол, уперла подбородок в маленькие ладошки и пристально посмотрела на Роз. — Почему меня это не изумляет? Ты всегда держала меня на расстоянии, как, впрочем, и остальных. Словно ты что-то скрывала. — Она покачала головой. — Димитрий Константинос и Роз Миллер. Однако!

Официант вернулся, забрал опустевшие тарелки. Роз подождала, пока они вновь останутся одни, затем продолжила:

— Мэрилин, ты понятия не имеешь, каким он тогда был. Так что поверь мне на слово. Димитрий уделял мне столько внимания! Души во мне не чаял. Научил ездить верхом, даже играть в бейсбол. И я влюбилась в него до безумия. Все видели в нем бирюка, а мне он открыл свою нежную, страдающую, любящую душу. — У Роз перехватило дыхание — она вспомнила свое прошлое. — Тогда же и Ивен начал ухаживать за мной… — И она описала события, приведшие к ужину в особняке, рассказала о том, что за этим последовало. — Я пришла в себя уже в больничной палате. У кровати сидел Ивен. Мне было приятно его видеть, но куда больше хотелось вернуться к Димитрию. Наутро мы собирались вместе уехать из «Лорел».

— И?

Обе женщины вскинули головы, когда официант принес десерт. Подождали, пока он переставит тарелки с подноса на стол и уйдет.

— Об этом мне совсем не хочется говорить. — Роз наклонила голову, но не смогла скрыть слезы, покатившиеся по щекам.

Мэрилин накрыла руку Роз своей.

— Давай на этом и остановимся. Поверь мне, я не хотела…

— Нет, я расскажу тебе все. До конца. — И рассказала Мэрилин о «сделке», на которую пошла, пытаясь спасти Димитрия, о том, что из этого вышло. — Димитрий, по совету Джеймса, признал себя виновным и получил шесть лет за непредумышленное убийство. Меня даже не допрашивали. После свадьбы возобновилась повседневная жизнь.

Мэрилин в недоумении вытаращилась на Роз.

— Словно ничего и не произошло?

Роз шумно выдохнула.

— Совершенно верно… словно ничего и не произошло. Только Димитрий исчез из поместья. Газеты сообщили о драке между двумя слугами, в результате которой один погиб. Джеймс позаботился о том, чтобы скрыть правду. Вскоре Миллеры продали «Лорел», и мы переехали в «Парадизо».

— Но ведь Димитрий — его сын? — уточнила Мэрилин.

Роз покачала головой.

— Ему на это наплевать. Джеймс — чудовище. Димитрий служил живым напоминанием об интрижке, которую он старался забыть. Он только и думал о том, как бы от него избавиться. Я уверена, если бы Джеймс захотел, он бы снял Димитрия с крючка. Но он не захотел. Ты понимаешь: с глаз долой — из сердца вон.

Мэрилин все не отпускала руку Роз.

— Бедняжка. Сколько же тебе пришлось пережить!.. Я и представить себе не могла.

— Димитрий спас меня и заплатил за это шестью годами тюрьмы. Вчера я заглянула ему в глаза и увидела, что он превратился в скалу. Меня это пугает.

Роз на мгновение закрыла глаза. Мэрилин и не представляет, как же она устала. Не столько физически, сколько морально. Устала разрываться на части, устала хранить страшные секреты. Она превратилась в оголенный нерв. Привычный ей мир рушился, а она не знала, что предпринять. Вчера вечером, сидя рядом с Димитрием, она думала, что это сон. Прошло столько лет… Ей казалось, что ее чувства к нему остыли. Но одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что она любит его, как и прежде.

Мэрилин наморщила лоб. Роз видела, что ее подруга встревожена.

— Ты думаешь, Димитрий преследует тебя? Не следует ли поговорить об этом с Ивеном?

Димитрий, которого она знала в юности, не мог пойти на такое, он бы высказал ей все прямо. Но Димитрий, которого она увидела вчера… Роз нервно пробежалась пальцами по волосам.

— Я не знаю, что можно сказать Ивену, а чего — нет. Едва ли он поверит, что его брат способен на подобные выходки. Может, сначала мне лучше разобраться самой.

Мэрилин покачала головой.

— Ты рехнулась? Не надейся, что он будет держаться в стороне. Вокруг суда над Димитрием подняли такой шум, что его прошлое обязательно выплывет наружу… ваши взаимоотношения, убийство, даже тот факт, что его отец — Джеймс Миллер.

Роз нервно оглядела ресторан: боялась, что их подслушивают.

— Когда прошлым вечером он пришел в ресторан, у меня перехватило дыхание, все внутри дрожало.

Мэрилин опять наклонилась к подруге.

— Я… не знаю, что тебе и сказать, — прошептала она.

Роз откашлялась. Она смотрела не на Мэрилин, а прямо перед собой.

— Что тут скажешь… Я попала в передрягу и понятия не имею, как из нее выбираться. Я тебе все рассказала не только потому, что ты — моя самая близкая подруга. Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы хоть один человек знал, что Алексис — дочь Димитрия.

У Мэрилин отвисла челюсть… так она и застыла с открытым ртом.

Димитрий протискивался сквозь толпу, бурлящую в вестибюле отеля. Нашел ряд телефонов-автоматов. Взглянул на часы, достал мелочь из кармана кашемирового пальто. Он не хотел звонить из номера. Опасался как «жучка», так и того, что его подслушает Джуел или горничная. Осторожность, как известно, вещь полезная. Он набрал номер. Гудок, второй, третий и мужской голос: «Да».

Димитрий сжал трубку обеими руками.

— Это я. Когда я получу информацию?

Пауза.

— Дай мне несколько дней. И ты получишь полное досье на Роз Миллер.

Димитрий тяжело вздохнул.

— Позаботься об этом. Мне нужно знать все, до мельчайших подробностей. Прошлое и настоящее, планы на ближайшее будущее, даже сорт кофе, который она пьет по утрам. Сколько ложечек сахара насыпает в чашку, сколько времени его размешивает. Понимаешь? Все до мельчайших подробностей. Потому-то я и плачу тебе такие деньги.

— Я этим уже занимаюсь. — И в трубке раздались гудки отбоя.

Димитрий оглядел роскошный вестибюль «Плазы». Убедился, что никто не наблюдает за ним, вышел из будки и направился к лифту. За дверьми, выходящими на 59-ю улицу, виднелся Центральный парк. «Мой мир, — подумал Димитрий, — мир богатства, в котором живут красивые и влиятельные люди». В этом мире он мог позволить себе все самое лучшее — дорогие костюмы, яхты, спортивные автомобили, личные вертолеты. И, окруженный плодами своего успеха, он мог забыть про самый тяжелый период его жизни, напрямую связанный с настоящим. Но он не позволял себе забыть прошлое, лишь благодаря ему он не чувствовал одиночества. Только Роз удавалось исцелять его раны после того, как мать его бросила. Но любовь к Роз лишь растравила эту боль, а годы, проведенные в тюрьме, довершили дело: рана так и осталась не затянувшейся навсегда. И теперь ему грозил новый срок по надуманному обвинению в рэкете.

Поначалу он воспринял обвинение как неуклюжую помеху его тщательно разработанным планам. В конце концов, прокуратура должна отрабатывать деньги налогоплательщиков. Но потом понял, что его крепко подставили. И ему пришлось признать, что на руках у прокурора крупные козыри. Когда прокуратура конфисковала его бухгалтерские книги, открылись манипуляции с цифрами. Но он-то ничего подобного не делал! Кто-то другой поработал с документацией. В этом Димитрий не сомневался. И теперь перед ним вновь замаячила тюрьма. Если маятник правосудия качнется в его сторону — прекрасно. Если нет — он готов к худшему. Он готов вновь войти в камеру. Но лишь вместе с теми, кто подставил его. На этот раз в тюрьме он будет сидеть не один.

Глава 17

В восемь вечера Роз вошла в зал приемов на третьем этаже отеля «Шератон Нью-Йорк», что высился на углу Седьмой авеню и 52-й улицы. Джилберт Сполдинг, президент Ассоциации писателей, работающих в жанре детектива, встретил ее у дверей. Средних лет, лысоватый, в черном фраке, красном галстуке и кушаке под цвет галстука.

— Роз, примите мои поздравления. Очень приятно вас видеть. Мистер Розелли то и дело выглядывал в фойе, все ждал вас. Наверное, ушел в бар, решил промочить горло.

Роз ответила вымученной улыбкой, поверх его плеч разглядывая уже собравшихся в зале. А потом двинулась сквозь толпу. Остановилась, чтобы поздороваться с обворожительной Сью Грефтон. Черный брючный костюм весьма шел ей. Патрисия Корнуэлл помахала ей рукой. Надо подойти к ней, отметила для себя Роз, и сказать, что она в восторге от «Осиного гнезда». Мелькнула дородная, едва умещающаяся во фраке, фигура Роберта Паркера. Как обычно, его сопровождала очаровательная жена, Сюзан, в отличие от других женщин не в вечернем туалете. Ей показалось знакомым лицо молодого человека с длинными, до плеч, каштановыми волосами. Кажется, Калеб Карр, автор «Психиатра». Молодой человек пришел на торжественную церемонию во фраке и черных джинсах. Роз мысленно поаплодировала тому, кто так решительно расширял рамки правил, определяющих социальный аспект профессиональной деятельности. Иной раз ей тоже казалось, что она шагает по жизни в маскировочном костюме. А ведь так хотелось быть самой собой, появляться везде и всюду в джинсах и свитере — одежде, более всего соответствующей ее сущности.

Вазы со свежими цветами в два ряда стояли на ступенях, ведущих на подиум, где лауреатам предстояло в нескольких словах выразить благодарность коллегам за высокую оценку их труда. Однако ее настроению больше соответствовал не ярко освещенный, гудящий весельем зал, а сумрачная раздевалка. С неохотой Роз двинулась дальше. Дарио помахал ей, приглашая за стол, за которым уже рассаживались другие лауреаты премии Эдгара По.

— Выглядишь ты потрясающе! — Он обнял Роз за талию, притянул к себе, чмокнул в щечку. — Как самочувствие? Неужели мой главный клиент нервничает?

— Я в порядке, — ответила она, отстраняясь от Дарио.

Обежала глазами огромный зал. Ощущение, что за ней наблюдают, не уходило. Она понимала, что это смахивало на паранойю, но ничего не могла с собой поделать.

Дарио улыбался.

— Сегодня мы завоюем этот зал, Роз, они будут есть из наших рук. — Он оглядел толпу. — Видела, сколько тут репортеров?

Она повернулась, чтобы проследить за его взглядом.

Дарио понизил голос:

— Посмотри, вон Ричард Джонсон за столом номер четыре, у подиума.

Роз увидела симпатичного блондина, о чем-то живо беседующего с Нэнси Тейлор Розенберг. Джонсон вел страницу светской хроники в «Нью-Йорк пост».

— Он хочет поговорить с тобой после церемонии награждения. Я думаю, упоминание о «Шипах розы» на его страничке не помешает.

Роз его не слышала. Она думала о розах.

Коктейль-парти подходил к концу, гости, не собиравшиеся оставаться на долгую церемонию награждения, потянулись к дверям. Не ушли только писатели и люди, имеющие непосредственное отношение к издательскому процессу. И все-таки Роз нервничала. «Причина в том, что надо выступать перед собравшимися», — сказала она себе.

Разговоры за столиками затихли, когда Роз направилась к подиуму, чтобы получить заветную премию. Держалась она уверенно, но голос дрогнул от волнения:

— Д-дамы и господа, я горжусь тем, что удостоена чести…

Во время речи, которую Роз репетировала дома перед зеркалом, она то и дело запиналась, произносила не те слова, тут же поправлялась, никак не могла сосредоточиться. Мешало ощущение, что за ней наблюдают, ждут, пока она совершит роковую ошибку. Заныл желудок.

— Позвольте еще раз поблагодарить вас. — Она все-таки добралась до конца, и ее старания вознаградил шквал аплодисментов.

Она ответила искренней улыбкой, но ее тревога никуда не делась. Когда аплодисменты стихли, она скромненько покинула зал и нырнула в женский туалет. Включила холодную воду, намочила бумажную салфетку, протерла пылающий лоб. Она-то думала, что в этот вечер сможет избежать паники, но от воспоминаний о другом зале, где проходил прием в честь ее книги, Роз бросало в пот. Она уступила Дарио и убедила Ивена остаться дома.

— Незачем тебе туда приезжать, — сказала она мужу за обедом накануне. — У тебя и так нет ни минуты свободного времени, ты слишком много работаешь. Я сама о себе позабочусь. И потом, со мной будет Дарио.

Сейчас она жалела, что рядом нет Ивена. Присутствие его или Мэрилин сразу успокоило бы ее. Но Мэрилин тоже не смогла прийти. В этот вечер она встречалась с адвокатом, прилетавшим из Лос-Анджелеса, чтобы окончательно оговорить условия контракта между другим ее клиентом и издателем.

Роз взглянула на свое отражение в зеркале и ужаснулась. Черты лица, естественно, остались прежними, но из нее словно вытянули все соки. Темные мешки под глазами, морщинки у уголков рта. Раньше она их не замечала. Лицо у нее всегда было худым, но теперь щеки просто ввалились, а губы превратились в две узкие полоски.

Роз торопливо вывалила на столик содержимое сумочки от Джудит Лайбер. Накрасила губы розовой помадой, запудрила мешки под глазами, нарумянила скулы. Руками взбила волосы. Что ж, так лучше. Жжение в желудке прекратилось, ноги снова держали ее. Роз бросила использованные салфетки в корзинку для мусора, собрала сумочку, повернула ручку двери, открыла ее и вышла в коридор. Увидела два дивана, стоящих углом у кофейного столика, и решила дать себе еще несколько минут, прежде чем вернуться в зал. Уселась на мягкий бархатный диван, под акварелью, на которой художник запечатлел Гудзон.

Где-то хлопнула дверь. Роз пружинисто повернулась, ожидая увидеть Дарио. Наверное, он решил, что ей пора вновь появиться на людях. Но в полумраке коридора различила лишь силуэт направляющегося к ней высокого мужчины.

Окруженный тенями и молчанием, он неспешно приближался, чуть согнув руки в локтях. Роз пулей вскочила с дивана и тут же заметила, что мужчина что-то держит в руках. На мгновение она вообразила, что это пистолет или нож. Но тут на мужчину упал свет настенного фонаря, и Роз узнала Димитрия. В одной руке он нес экземпляр «Шипов розы», в другой — бокал шампанского.

— Привет, Роз! — Голос сильный, звучный.

Ее сердце учащенно забилось. Роз подавала телу отчаянные сигналы: «Беги, беги», — но не могла пошевелиться.

— Что ты тут делаешь? Как ты сюда попал? — резко спросила она.

Он протянул ей бокал.

— Хочешь шампанского?

Роз покачала головой.

Выражение лица Димитрия изменилось.

— Ивен отдал мне свой билет. Подумал, что мне захочется посмотреть, как тебе вручают награду. С его стороны это очень благородно.

Страх отпустил ее, ему на смену пришла злость.

— Ивен никогда не отдал бы тебе свой билет!

— Почему нет? Мы вновь одна большая счастливая семья, и к тому же я — важный клиент. Опять же, вчера вечером у нас не было возможности перекинуться хоть словом. При Ивене не поговоришь. — Он поднес бокал ко рту, глотнул шампанского. — Должен тебе сказать, я следил за твоей карьерой по газетам и телевидению. Ты многого достигла. — Он протянул ей книгу. — Ручки у меня нет, но надеюсь, у тебя есть и ты дашь мне автограф.

Роз видела, что его улыбка фальшива насквозь. Она покачала головой, уставилась в какую-то далекую точку, чтобы он не понял, что его холодность рвет ей сердце.

— Ты действительно очень талантлива, — продолжал Димитрий. — Но мы всегда это знали, не так ли? Такая нежность, учтивость. Ты обвела меня вокруг пальца, Роз.

Он поставил бокал на кофейный столик, рядом положил книгу, пристально всмотрелся в Роз. Она понимала, что Димитрий преследует одну цель — запугать ее. Но решила не поддаваться.

— Ты превратилась в потрясающую актрису.

Роз повернулась, чтобы уйти, но Димитрий схватил ее за руку, развернул к себе.

— Не так скоро, дорогая. Мы еще не договорили.

Она попыталась вырваться, но пальцы Димитрия крепко сжали ее запястье.

— Отпусти меня, Димитрий. Мне больно.

Димитрий добродушно хохотнул.

— Больно? Роз, да разве я способен причинить тебе боль? Ты сама доказала обратное, когда, оказавшись за воротами конюшни, тут же почистила перышки и выскочила замуж за Ивена. Даже не удосужилась попрощаться со мной.

— Черт бы тебя побрал, Димитрий! Если ты думаешь, что достаточно тебе появиться и моя семейная жизнь рухнет как карточный домик, то ты очень ошибаешься.

Димитрий подтянул ее ближе, второй рукой обхватил за талию, прижимая к себе.

Борьба эта вытягивала из Роз последние силы, но она не сдавалась.

— Я серьезно, Димитрий. Отпусти меня, черт побери!

Роз почувствовала, как ее бедра прижались к его ногам, груди расплющились о его грудь, и тут же его теплые губы лишили ее возможности выражать свое негодование. Все случилось так быстро, что она не успела и глазом моргнуть, одновременно ей казалось, что происходит все это в замедленной съемке. Его руки крепко держали ее. Глаз Димитрий не закрывал, продолжая пристально вглядываться в ее лицо. Его язык попытался проскользнуть в ее сжатые губы, она замерла. И уже не могла противостоять ему, даже если бы и хотела. Его решимость разрушила последние оборонительные редуты. Она не выдержала напора его требовательных, злых губ.

Роз чуть подалась назад, чтобы видеть его лицо. Он приподнял голову, взгляды их встретились, и она подумала, что сейчас он ее отпустит. Но вместо этого Димитрий с такой силой сжал ее, что Роз вскрикнула. Она чувствовала его страсть, растворяясь в его объятиях.

— Ах!.. — пробормотал Димитрий. — Все те же невероятно сладкие губы, все то же жаркое тело. Давненько мы не виделись, Роз.

Голова у нее пошла кругом, ей уже не хватало воздуха. Но тут рациональная сторона ее рассудка взяла верх. Резким движением она оттолкнула его, их тела разлепились.

— Не прикасайся ко мне! — Но словам ее не хватало убедительности. Голова плохо соображала, она не могла доверять своим чувствам.

— Внешне ты не изменилась, Роз. Губы, тело, аромат — все осталось прежним.

Она посмотрела на Димитрия. И вместо нежности увидела в его глазах злобу.

— Какая ты податливая, так и жаждешь ублажить. Интересно, кто из вас марионетка? Ты или мой брат? Он только лает, а ты кусаешься? Ты задурила ему голову, и теперь он считает себя хозяином? Скажи мне, Роз, каким образом такой простушке, как ты, удалось в совершенстве овладеть искусством манипулирования людьми? Поневоле задумываешься о годах, проведенных в «Лорел». Уж не крутила ли ты и мною? Что скажешь?

— Сукин ты сын! — выкрикнула Роз от боли и ярости. — Не смей больше приближаться ко мне!

Злобу в его глазах сменил неприкрытый цинизм.

— Странное дело, Роз, но минуту назад ты ничего не имела против.

— Оставь меня в покое, Димитрий. Не лезь в нашу жизнь, а не то…

Он чуть склонил голову, но она ничего не смогла прочитать по его лицу.

— А не то что? Это угроза, Роз? Ты пытаешься запугать меня?

Он шагнул к ней, схватил за локти, потянул к себе. Их лица разделяли несколько дюймов.

— Пока я в городе, Роз, знай, я слежу за тобой.

Она зарыдала. И когда Димитрий отпустил ее, Роз бегом бросилась к выходу. Пусть она и почетный гость, но в зале ей делать нечего. Бежать, скорее бежать! Последние слова Димитрия звучали у нее в голове, подтверждая ее подозрения. Сначала розы, потом засохшие лепестки, теперь он сам. От Димитрия надо держаться подальше. Как же ей хотелось вычеркнуть его из своей жизни!

Джуел потянулась к прикроватному столику, схватила телефон, набрала номер своего любовника. Четыре гудка, потом в трубке раздался механический голос автоответчика. После сигнала она оставила короткое сообщение. Не прошло и двух минут, как в ее люксе зазвенел звонок.

— В чем проблема? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Потенциальная проблема… Роз.

— Он вновь виделся с ней?

— Не знаю. Но похоже на то.

— С чего ты взяла?

Она торопливо объяснила, понизив голос до шепота:

— Прошлой ночью Димитрий не ночевал дома. Пришел только в восемь утра. И ушел этим вечером. Во фраке. Утром я прочитала в газете, что Роз должны вручать в «Шератоне» какую-то писательскую премию. Готова поспорить на все мои драгоценности, что…

— Мне нужны более весомые доказательства, — прервал ее любовник. — И информация о его действиях.

— Буду держать тебя в курсе. И да поможет мне Бог, если он… Я прослежу, чтобы ей за это отлилось по…

— А теперь давай успокоимся, — мягко осадил он Джуел. — Истерики мне ни к чему. Мне нужна твоя холодная голова. Иначе тебе не получить сведений, которые отправят его за решетку. — Он помолчал, а напоследок добавил: — Поговорим утром. Сладких тебе снов, крошка.

Глава 18

Поднявшись в квартиру, Роз сняла вечернее платье, умылась, потянулась к своему любимому халату, до пола, из черного кашемира. Когда зазвонил телефон, она не стала брать трубку, потому что уходя включила автоответчик. «Должно быть, Дарио, — подумала она. — Заволновался, куда подевалась его суперзвезда». Отзвучала ее просьба оставить сообщение после сигнала, пропищал сигнал, а затем в тишине послышалось чье-то тяжелое дыхание. Роз подскочила к телефону, прибавила громкость. Услышала, как где-то далеко загудел автомобильный клаксон. Потом раздался щелчок и пошли короткие гудки.

Ивен — ей следовало позвонить ему. Оставалось лишь надеяться, что Дарио не стал звонить в «Парадизо», разыскивая ее. Она, конечно, часто оставалась ночевать в городе, но если Ивен узнает, что она пропала во время церемонии награждения, он будет в панике. Взгляд ее упал на часы, стоявшие на каминной доске. Половина двенадцатого… «Звонить поздно, — подумала Роз. — Ему надо выспаться». Вернувшись в ванную, она забрала волосы в конский хвост, нанесла на лицо увлажняющий крем, надеясь, что это ее успокоит.

Большая, красного дерева кровать занимала чуть ли не всю спальню. Кровать эта стала едва ли не первым ее приобретением после покупки квартиры. Роз наткнулась на нее в магазине «Ковры и мебель», славящемся отличным выбором французского антиквариата. Несколько недель спустя она вновь заглянула в этот магазин, чтобы подобрать к кровати туалетный столик и две тумбочки. Словом, спальню она обставила в викторианском стиле, сочетавшем красоту и удобство.

Роз забралась под одеяло, наслаждаясь прохладой простыней. Она совсем вымоталась, но сон не шел. Циничный смех Димитрия звучал в ушах. Неужели она могла вызвать такую ненависть? Едва ли. Скорее, она стала громоотводом, на который излилась его злость, вызванная оскорблениями и невзгодами, которые ему пришлось вынести. Но что значили его любовь или ненависть в сравнении с чувством вины, навалившимся на нее?! Роз нещадно ругала себя за безответственность. Да, не она первой полезла обниматься, но ответила на его поцелуй. Более того, поцелуй этот доставил ей несказанное наслаждение.

Телефонный звонок прервал ее самобичевание. Вновь она не стала снимать трубку. На этот раз звонивший оставил сообщение.

— Она мертва. Скоро дойдет очередь и до тебя. — И вновь пошли короткие гудки.

Роз подпрыгнула, словно ее кольнули шилом. Выскочила из кровати, подбежала к телефону, прокрутила магнитную ленту назад. Голоса звонившего она не узнала. Автоматически нажала «69», но лента продолжала крутиться: телефон не опознал номер, откуда звонили, и не мог соединить ее с таинственным незнакомцем.

«Она мертва».

«Кто?» — стучало у нее в голове.

Выдвинула ящик, достала телефонную книжку, набрала номер детектива Фальконе.

Билли подошел к окну, сквозь жалюзи выглянул на улицу. Падал легкий снежок. «Типичная нью-йоркская ночь», — подумал он, наблюдая за хаотичным движением красных и желтых огоньков: водители маневрировали в по-прежнему плотном транспортном потоке.

Он повернулся к софе, обтянутой белой дамастной тканью, теперь залитой кровью. На ней распростерлось изуродованное тело Мэрилин. Лужа крови натекла на зеленый ковер. Окровавленный нож лежал рядом с женщиной. В квартиру он проник без труда. Дождался, пока она подъедет на такси, следом за ней вошел в дом. Жила она в Верхнем Ист-Сайде, неподалеку от Роз. Он чуть изменил свой облик на случай, если Мэрилин увидит его. Но она ни разу не оглянулась. А привратник, идиот, должно быть, решил, что он пришел с ней. Пока она искала в сумочке ключи, он прятался в стенной нише. А как только открыла дверь, втолкнул ее в квартиру и вошел следом. Изумление, потом ужас, мелькнувшие в ее глазах, распалили его. Она попыталась закричать, но одной рукой он закрыл ей рот, а второй приставил нож к горлу и прошептал: «Сюрприз, сюрприз!»

А секунду спустя вонзил нож ей в шею, но неглубоко, лишь с тем чтобы потекла кровь. Так быстро убивать ее он не собирался. А потом втыкал нож снова и снова в те места, где не было жизненно важных органов. Для того чтобы она истекала кровью, но не умирала. А потом, насладившись зрелищем ее медленного умирания, он перерезал Мэрилин сонную артерию. Она перестала сопротивляться, тело обмякло. Покончив с этим, он занялся оформлением сцены. Знал, что на Роз это произведет должное впечатление.

Подушки, разбросанные по гостиной, он располосовал ножом, засыпав все перьями и пухом. Устроил погром в гардеробе, изрезал не только платья и пальто, но и обувь, и сумочки. Его взгляд остановился на двух фотографиях в рамочке. На каждой — Роз и Мэрилин. Одну явно сделали на несколько лет раньше второй. Он швырнул их на пол, потоптался на каждой, разбив стекло. Потом из обеих вырвал изображение Мэрилин. На комоде у стены стояли семь свечей. Билли зажег их все. А когда они разгорелись, сжег обрывки фотографий с изображением Мэрилин. Глядя на мерцающие фитили, попытался представить себе, в какой ужас впадет Роз, увидев плоды его трудов. Он не сомневался, что убийство Мэрилин лишит ее последних остатков самообладания.

Глава 19

Роз ходила из угла в угол, наблюдая, как Фальконе в какой уже раз прослушивает запись на ее автоответчике. К счастью, его смена закончилась, и сообщение, посланное на пейджер, застало его в двадцати минутах езды от дома Роз.

Вновь прослушав две короткие фразы, Фальконе выключил автоответчик.

— Пленку я возьму с собой. — Он достал из автоответчика кассету. — Мой друг, Чарли Доукинс, служит в Двадцатом участке. Сержант. Он прошел специальную подготовку по идентификации голосов. Возможно, этот человек изменил голос, но кто знает? Вдруг нам повезет.

— Я боюсь, Джон. Как ты думаешь, может статься, что кто-то из моих знакомых мертв?

— К сожалению, у меня нет ответа на твой вопрос. — И Фальконе сунул кассету в карман. Потом жестом предложил Роз присесть на диван, а для себя пододвинул стул. — Давай вернемся к сегодняшнему вечеру. Где ты была?

— На церемонии вручения премий в «Шератоне». Неужели это имело какое-то значение?

— Расскажи мне все, что мне, по твоему разумению, следует знать. Кто был с тобой? Как я полагаю, Ивен.

— Нет, — поправила она его. — Я пошла с моим рекламным агентом, Дарио… Дарио Розелли. Он настоял на том, чтобы я оставила Ивена дома.

Роз опустила голову, чувствуя, что краснеет. Джон тоже молчал, вероятно, припоминая, что ему известно о Розелли.

«Расскажи ему все, — понуждала себя Роз. — Он должен знать». Но как ей объяснить свое безответственное поведение?

— Кто-нибудь еще? — спросил Джон. — Ты не заметила ничего подозрительного?

Она переплела пальцы рук, выгадывая время, спросила:

— О чем ты?

Фальконе всмотрелся в ее лицо.

— Роз, ты чего-то не договариваешь.

Она глубоко вздохнула, выпила глоток ромашкового чая, который заварила к приходу Джона.

— Там был Димитрий Константинос. Он подошел ко мне, когда я сидела одна в коридоре.

Глаза Фальконе широко раскрылись.

— Ивен — его адвокат, не так ли? Будет защищать его на начинающемся процессе?

Вроде бы невинные вопросы Джона имели глубокий подтекст.

Роз поставила чашку на блюдце, провела пальцем по золотому ободку.

— Я не рассказывала тебе о своем прошлом. Он… до того, как я вышла замуж за Ивена, у меня был роман с Димитрием. Расстались мы со скандалом. Двенадцать лет назад в поместье «Лорел» случилось ЧП. Димитрий убил человека. Он защищал меня. Его посадили в тюрьму, а я вышла замуж за Ивена. Я уверена, что Димитрий так и не простил мне предательства.

Еще один кусочек прошлого перестал быть тайной, и Роз почувствовала безмерное облегчение. Теперь она могла не прятать глаза. Взгляд Фальконе уже не вгонял ее в краску.

— Этим вечером Константинос тебе угрожал?

Роз провела пальцами по волосам, словно хотела собрать разбегающиеся мысли.

— Не знаю. Он схватил меня за руки, начал говорить…

— Что он сказал? — прервал ее Фальконе.

В голове Роз зазвучал голос Димитрия.

— Он был зол… он…

Внезапно Роз почувствовала, что не может больше сидеть на одном месте. Вскочила, прошла на кухню, чтобы налить чаю. Джон повернулся к длинному столу, разделявшему гостиную и кухню, следя за каждым ее движением.

— Роз, говори. Если тебе нужна моя помощь, ты должна рассказать мне все.

Она быстро повернулась к нему, черный халат обтянул лодыжки.

— Я запомнила его последнюю фразу. Он произнес ее после того, как отпустил мои руки. Он сказал: «Знай, я слежу за тобой».

Фальконе замер.

— Так ты думаешь, это он преследует тебя? Ты думаешь, что на пленке записан его голос?

— Помнишь, я рассказывала тебе о розах, которые получила на приеме в честь выхода моей книги? Их принесли в тот день, когда Димитрий прибыл в город.

— Это еще не основание для обвинения, — возразил Фальконе. — С чего такому человеку, как Константинос, преследовать тебя? Если бы он хотел убить тебя или кого-то еще, он бы нанял киллера. И потом, у него просто нет для этого времени. У него на носу судебный процесс.

Роз почувствовала, как часть ее сознания словно отключилась, и когда она отвечала, ей казалось, что голос принадлежит не ей.

— Я не знаю, как и почему человек становится опасным.

Даже произнося эти слова, она не верила, что записки, телефонный звонок, угрозы исходят от Димитрия. Но она боялась, а взгляд Джона улавливал каждое движение ее глаз, рук, лица. Она видела, он ищет, за что бы ухватиться. И ей оставалось только гадать, о чем он думал.

— Смысла в твоих словах, Роз, я не улавливаю. И не убежден, что подозревать надо именно Димитрия.

Внутренне она тут же с ним согласилась, испытывая огромное облегчение.

— Наверное, ты прав. — Она сунула руки в карманы, наклонила голову, уставилась на свои босые ноги.

— Тут есть над чем подумать. — Джон Фальконе встал, направился к двери.

Роз последовала за ним. Ей не хотелось, чтобы он уходил. Она боялась оставаться одна.

Когда он повернулся, чтобы попрощаться, Роз схватила его за руку. История, которую она утаила от него, которую рассказала только Мэрилин, рвалась наружу. В этот момент она осознала, что хранить такие секреты чрезвычайно опасно. И самое время послать куда подальше Джеймса Миллера и его желание похоронить давние семейные скандалы. Она также поняла, что у нее нет другого способа задержать Фальконе.

— Подожди, Джон, мне надо…

Глава 20

Роз вышла из-под душа, ступила ногой на холодный мрамор, и по всему ее телу пробежала дрожь. Она схватила полотенце, вытерлась. Ее ждал еще один безумный день. Дарио, выполняя роль будильника, позвонил в семь утра. Фальконе ушел в три часа ночи, и с Дарио Роз разговаривала еще в полусне.

— Так что у меня сегодня утром? — спросила она.

— В восемь утра у тебя радиоинтервью в прямом эфире, — ответил он.

Роз начала возмущаться. В таком состоянии она не могла общаться со своими читателями напрямую.

Дарио предупредил ее об интервью несколькими днями раньше. Она хорошо помнила этот разговор, потому что его звонок раздался в самый неподходящий момент: она как раз писала очень важную сцену. Она сделала пометку в ежедневнике, но напрочь забыла об интервью; это произошло из-за событий последнего вечера и долгого разговора с Фальконе.

Не успев положить трубку после разговора с Дарио, Роз нажала кнопку автоповтора, чтобы вновь соединиться с ним и настоять на отмене интервью. Но прервала набор номера где-то на пятой цифре: профессионалы так себя не ведут. Вместо Дарио она позвонила Мэрилин, чтобы услышать несколько сочувственных слов. Ей ответил автоответчик. Посмотрев на часы, Роз поняла, что до интервью остается меньше часа, а ей еще надо принять душ и собраться с мыслями. К счастью, радиоинтервью она могла давать и в халате.

Посмотрев на свое отображение в зеркале, Роз пришла в ужас: вот он какой, разрушительный эффект пребывания в постоянном страхе! Страх этот превратился в другую тень, невидимым волком прятался по темным углам. «Он все время рядом, выжидает удобного момента для прыжка. Он медленно убивает меня, наверное, получает удовольствие, наблюдая, как я корчусь в муках».

Телефонный звонок вернул ее в реальность. Интервью! Она подбежала к телефону, сняла трубку после четвертого гудка.

— Слушаю? — выдохнула она.

— Говорят с радиостанции WWNH в Коннектикуте. Это Роз Миллер? — Мужской голос, громкий, отрывистый.

— Да, да… она… то есть я… я готова отве…

— Следующей умрешь ты!

На другом конце провода трубку бросили на стол. Воцарилась тишина. Роз обмерла. Потом трубка выскользнула из разжавшихся пальцев. Как он узнал, что у нее будут брать интервью?

Билли вчитывался в заметку «Дейли ньюс». Заголовок гласил: «В НОМЕРЕ МОТЕЛЯ НА ЛОНГ-АЙЛЕНДЕ НАЙДЕНА УБИТАЯ ЖЕНЩИНА». Великолепно. Журналисты не зря ели свой хлеб: сразу отличили сенсацию от мелочевки. Убийство попало на первую полосу. Оставалось только гадать, почему им потребовалось столько времени, чтобы найти тело Рейчел. Хотя он заплатил за две ночи и отказался от услуг горничной, он не сомневался, что одна из них наверняка заглянет в номер после его ухода. Но он ошибся. В заметке говорилось, что тело уже начало разлагаться. У него учащенно забилось сердце, в крови заметно прибавилось адреналина. Ликование охватило его, как случалось после каждого «соблазнения». Сначала его воля брала верх; потом план реализовывался в точном соответствии с замыслом; затем восторг победы; и, наконец, эйфория.

Сама мысль о Роз, о ее хладном, безжизненном теле, оказывала на него мистическое воздействие, куда более сильное, чем тела тех, кем он ее подменял. Мэри, пепельная блондинка, актриса из Парсиппани, штат Нью-Джерси. Он до сих пор помнил, как она извивалась в его руках. Шелли — танцовщица с Манхэттена — тигрица. Она так отчаянно сопротивлялась, что в конце концов ему пришлось связать ей руки.

И Рейчел, такая утонченная, такая хрупкая… Он закрыл глаза, и когда крепко прижал ее к себе… она превратилась в Роз. Для него они все были Роз. Кроме Мэрилин. Ее он убил в назидание Роз. Чтобы доказать ей серьезность своих намерений. Он подумал о Роз, попытался представить себе ее реакцию, ужас, который будет написан на ее лице в тот момент, когда она увидит, что он сотворил с Мэрилин. Сердце его забилось еще быстрее. Скоро придет и ее черед.

Как оно будет происходить? Событие, которого он ждет с таким нетерпением? Ее тело в его объятиях, их танец, свадебная песня. На этих женщинах он всего лишь практиковался. Его истинная невеста — Роз.

И безжалостный смех Билли заполнил комнату.

Глава 21

Фальконе с трудом протиснулся сквозь толпу, заполнившую коридор. Неодобрительно покачал головой: эти ньюйоркцы слетаются на место преступления, как пчелы на мед. Теперь они требовали показать им труп, словно речь шла о новом шедевре маститого художника или скульптора. Репортеры галдели, фотокоры снимали всех, кто входил и выходил из здания.

Фальконе поднырнул под желтую ленту, преграждающую вход в квартиру. Когда утром Фальконе позвонил Чарли, чтобы обсудить происходящее с Роз Миллер, он и представить себе не мог, что десять минут спустя ему предложат приехать на угол 73-й улицы и Пятой авеню. «Немедленно!»

В квартире кипела работа: судебные эксперты брали образцы крови, искали отпечатки пальцев. Чарли он нашел в углу. Коренастый, с шапкой седых волос, он всегда вызывал у Фальконе мысль о Санта-Клаусе.

— Джон. — Чарли шагнул ему навстречу. — Я подумал, что тебе следует взглянуть на труп. Ее зовут Мэрилин Граймз. Она — подруга Роз Миллер и ее литературный агент.

— Боже мой! — выдохнул Фальконе, подойдя к телу Мэрилин, распростертому на софе.

Лужа засохшей крови на ковре. Окровавленная подушка, брошенная на лицо. Из одежды — брюки и черный бюстгальтер, не закрывающий верхнюю часть груди.

Фальконе протянул руку к подушке.

— Можно?

Чарли кивнул, и Фальконе осторожно поднял подушку, лежащую на лице Мэрилин. За долгие годы службы детектив Фальконе привык к запаху и виду смерти и потому удивился своей столь эмоциональной реакции. Вероятно, причина была в том, что, убивая Мэрилин Граймз, преступник, несомненно, видел перед собой Роз Миллер. Длинные крестообразные порезы на шее, рассеченная надвое нижняя губа. Лица убийца не тронул, так что рассеченная губа, скорее всего, случайность, результат удара при падении о стеклянный столик для коктейлей. Волосы в беспорядке. Брюки, однако, в целости и сохранности. Жертву не изнасиловали — только убили.

— Когда ее нашли и кто? — спросил Фальконе.

Чарли почесал лысину.

— Около десяти утра. Похоже, мы имеем дело с психом. Убийца сам позвонил в полицию из телефона-автомата и сообщил, что убил лучшую подругу Роз Миллер. Как я полагаю, ему очень хотелось, чтобы миссис Миллер как можно скорее об этом узнала.

Фальконе вытащил из дорожной сумки «полароид инстаматик».

— Не будешь возражать, если я сделаю несколько снимков?

— Нет, конечно, снимай сколько хочешь, — ответил Чарли.

Фальконе трижды сфотографировал тело, потом медленно обошел комнату. Сначала нацелил «полароид» на шкаф, заваленный изрезанными в куски платьями, обувью, сумочками, потом на залитые кровью софу и ковер, на разорванные, обгорелые фотографии и, наконец, на семь догоревших свечей на комоде у стены.

У Фальконе возникла мысль о жертвоприношении, ритуальном убийстве. Он понимал, что человек в здравом уме такого совершить не мог, и был готов поспорить на последний доллар, что этот псих станет серийным убийцей, если уже не стал. Но что связывало маньяка с Роз? Кто-то должен сообщить ей печальную весть. Фальконе знал, что эту неблагодарную миссию ему придется брать на себя.

Единственная сестра Мэрилин жила в Лондоне, так что опознать тело могла только Роз. По пути в морг, в автомобиле Фальконе, Роз не отпускала руку детектива — она связывала ее с реальностью. Остальное казалось сном. Ей приходилось бывать в моргах, смотреть, как производят вскрытие, наблюдать, как обнаженные тела с биркой на ноге или руке вывозят из холодильника. Заглядывала она и в патологоанатомические лаборатории. Там ей показывали, что может сделать человек с себе подобными. Но все это могло с тем же успехом происходить с другой женщиной и в другом мире. Роз не могла собраться, не могла сжать волю в кулак.

Перед ее мысленным взором стояло озабоченное лицо Мэрилин, сидящей рядом с ней за столиком в «Иль Кантинори». «Ты должна обратиться в полицию», — сказала она тогда. И теперь слова лучшей подруги эхом отдавались в ее ушах. Неужели только вчера вечером они обедали вместе? Если бы она знала, что в последний раз видит свою лучшую подругу живой, могла ли бы она что-нибудь изменить? Этот вопрос мучил Роз с того самого момента, как Джон сообщил ей о гибели Мэрилин.

Когда Роз позвонила Фальконе, его в участке не было, поэтому она попросила дежурного найти его, чтобы он связался с ней. А когда двадцать минут спустя он появился в дверях ее квартиры, Роз сразу поняла: что-то случилось. Поначалу она отказывалась верить его словам. Мэрилин мертва? Быть такого не может!..

Роз мгновенно вошла в режим автопилота. Слез не было, все тело превратилось в сосульку, словно от глубокой анестезии. Теперь, сидя рядом с Фальконе в машине, она думала о том, как несправедлива смерть Мэрилин, сколь трагично случившееся с ней. Ибо нацеливался убийца на нее, а не на Мэрилин. Тут она вспомнила незнакомый голос, записанный на автоответчике: «Ты умрешь следующей».

— Я хочу показать тебе несколько фотографий. — Голос Фальконе прервал ее размышления.

— Фотографий?

Фальконе раскрыл большой конверт из плотной бумаги, достал полароидные снимки.

— Я сделал их на месте убийства. Я понимаю, как тебе тяжело, Роз, а от этих фотографий станет еще тяжелее, но я должен тебе их показать. Может, ты что-то узнаешь, что-то заметишь. Какую-нибудь мелочь, которая сможет привести нас к убийце.

Ее сердце учащенно забилось, когда она взяла фотографии и начала внимательно их рассматривать, одну за другой.

— Тело постарайся не замечать, Роз, сконцентрируйся на заднем плане, мебели, одежде…

Она последовала его совету, оказалось, что она действительно может блокировать распростертое на софе тело Мэрилин.

Одно фото крупным планом запечатлело вспоротую подушку, которая чуть ли не полностью скрывала лицо Мэрилин. На втором подушку убрали. Роз попыталась быстро переключиться на следующую фотографию, но ей это не удалось. Ее загипнотизировало выражение лица Мэрилин. Даже после смерти в глазах читался ужас. Слезы покатились по щекам Роз, из груди рвались неконтролируемые рыдания. Фотографии залитой кровью тахты, бордового пятна на зеленом ковре, оплывших свечей. Свечи… Она неотрывно смотрела на фото, затем подалась вперед.

— Боже мой! — сорвалось с ее губ.

Фальконе наклонился к ней. Одной рукой держа руль, второй обнял за плечи.

— Роз, я… я понимаю, как это тяжело…

Она только кивнула.

— Я все это устроила. — По тону чувствовалось, что она сама не может в это поверить.

— Что?

Она не смотрела на Фальконе. Ее руки сжимали фотографии. Потом она указала на свечи, на вспоротые подушки.

— Мой новый роман… который я сейчас пишу. — У Роз перехватило дыхание, но она нашла в себе силы продолжить. — Там есть сцена… в середине книги… убийство… точно так же убивали и Мэрилин.

Она повернулась к Фальконе, по глазам поняла, что он ей не верит.

— Роз, как такое могло случиться? Каким образом…

— Это правда, Джон. Я покажу тебе рукопись. Я все именно так и описала: софа, одежда, свечи…

Ее рука метнулась ко рту, горло словно сжали железные пальцы. Жертва — адвокат Аманда — приходит домой и обнаруживает в своей элегантной квартире полный разгром. И по какой-то причине Роз решила, что в гостиной Аманды должны ярко гореть семь свечей.

— Около тела лежали разорванные фотографии? — обреченно спросила она Фальконе.

После того как убийца изрезал ножом Аманду, оставив ее умирать от потери крови, он вытащил из рамочек фотографии ее семьи и друзей. Судебный эксперт в «Убийственных намерениях» отметил в своем рапорте, что положение головы убитой указывает на то, что, прежде чем потерять сознание, она видела, как пальцы убийцы методично разрывают фотографии в клочья.

Джон ткнул пальцем в клочки фотографий на зеленом ковре в гостиной Мэрилин. Да, Роз писала о ярости злодея, но и представить себе не могла, что в реальной жизни возможна такая дикая злоба. Она подумала о взгляде психопата, медленно двигающемся по страницам ее рукописи, и к горлу подкатила тошнота. Как он сумел добраться до ее нового романа? Нашел рукопись в квартире Мэрилин? Роз задумалась. Нет. Мэрилин пообещала ей, что после прочтения будет выбрасывать все черновые варианты, и ни разу не нарушила слова.

— Роз, о чем ты думаешь? — Фальконе испугался, что в голове у Роз все смешалось: и убийство Мэрилин, и перипетии ее нового романа.

— Послушай меня, — взмолилась Роз. — Изрезанная шея, разорванные фотографии… — Она глубоко вздохнула. — Семь свечей, горящих на месте убийства. Это я сама написала сцену смерти Мэрилин. Джон, что же мне делать?

— Роз, ты делаешь слишком поспешные выводы, не подкрепленные доказательствами. Перестань мучить себя.

— Ты не понимаешь. Убийством Мэрилин книга не заканчивается. В финальной сцене злодей убивает женщину, за которой охотится…

Глава 22

Взгляд Фальконе не отрывался от Ивена, вошедшего в библиотеку «Парадизо». На стены, обшитые панелями красного дерева, стеллажи с книгами и огромный камин, в котором бушевал огонь, он уже насмотрелся.

— Не желаете начать с бренди? — Голос Ивена дрожал, выдавая его реакцию на случившееся.

Джон Фальконе кивнул. Ивен открыл бар, инкрустированный нефритом, достал хрустальный графин и две стопки.

— Прекрасный графин, — прокомментировал Фальконе.

— Роз собирает хрусталь. Ей нравится смотреть, как он превращает солнечный свет в радугу.

— Это в ее духе, — кивнул Фальконе.

— Роз — женщина особенная. У нее уникальный взгляд на мир. Она такая естественная. В ней все настоящее. Ни йоты фальши, слава Тебе, Господи. В нашем кругу в этом с ней редко кто может сравниться.

Ивен подошел к Фальконе, сидящему на кожаном диване, протянул ему полную стопку, сел рядом. Оба мужчины понюхали бренди, пригубили янтарную жидкость. Фальконе еще не доводилось пить бренди с таким богатым букетом и мягким вкусом. «Такого определенно в магазине не купишь», — подумал он. Но с другой стороны, богатым и положено иметь все самое лучшее.

— Даже у вторых жен мужчин, с которыми я общаюсь, за душой практически ничего нет, не то что у Роз.

Взгляд Ивена метнулся к открытой двери, в коридор. Как только в морге Роз опознала Мэрилин, Фальконе сразу же позвонил Ивену. Судья объявил перерыв, и менее чем через час Ивен приехал в больницу. Фальконе хорошо запомнил выражение лица Ивена, когда тот смотрел на жену, маленькую и беззащитную, сжавшуюся в комок в кабинете медицинского эксперта. На лице Ивена Миллера читалась безграничная любовь. Он успокаивал ее точно так же, как тренер мог бы успокаивать испуганную чистопородную лошадь. Втроем они вернулись в «Парадизо» на автомобиле Фальконе.

— Вы можете представить мучения, которые пережила моя жена.

Фальконе вновь отпил бренди.

— Хотя я и потрясен смертью Мэрилин, не могу этого не признать, Фальконе, но куда больше меня заботит безопасность моей жены. А в том, что над ней нависла смертельная угроза, сомнений нет.

— Да, меня это тоже тревожит. Мы, конечно, не собираемся сидеть сложа руки. — Фальконе подсознательно скопировал формальный тон, в котором говорил Ивен. — Как ее друг и как детектив, я приложу все силы, чтобы обеспечить безопасность вашей жены.

— Я хочу, чтобы вы держали меня в курсе всех ваших планов, — добавил Ивен. — Ей необходима постоянная охрана. Всегда и везде. Особенно там, где ее окружает толпа. К примеру, на встречах с читателями, где она раздает автографы. Я хочу, чтобы вы заверили меня, что моей жене будет обеспечена должная защита. Я понимаю, что вам понадобится помощь. Я хочу, чтобы мою жену всюду сопровождал телохранитель, а поисками этого маньяка занялся, помимо полиции, и частный детектив. Сможете вы все это устроить? Если руководство операцией вы возьмете на себя, мне будет намного спокойнее. И у Роз добавится уверенности.

Фальконе кивнул.

— Полностью с вами согласен. Будь я на вашем месте, я бы предложил те же меры.

— Обещайте мне сделать все возможное для обеспечения безопасности моей жены.

— Даю вам слово. — Надевая пальто, Фальконе повернулся к Ивену. — Еще один вопрос. Вы не думаете, что Димитрий Константинос может преследовать вашу жену?

— Димитрий? — удивился Ивен. — Он — мой клиент. Роз его знать не знает.

Встретиться с Димитрием Константиносом оказалось значительно проще, чем привлечь его внимание к своей персоне. Фальконе пришлось это признать после того, как он провел десять минут в роскошном люксе отеля «Плаза». Он сидел напротив Димитрия и слушал, как он беседует со своим пресс-секретарем, невысоким лысоватым мужчиной с маленькими, близко посаженными глазками, который убеждал Димитрия созвать пресс-конференцию. Одновременно Димитрий подписывал контракты, давал указания помощникам, говорил по телефону и полностью игнорировал Фальконе.

Внезапно взгляд Димитрия уперся в него.

— Так о чем вы говорили? — командным голосом спросил он.

Пресс-секретарь тут же ретировался.

— Мне необходимо поговорить с вами о Роз Миллер. Создавшаяся ситуация, возможно, касается и вас. Вы с ней знакомы?

Лицо Димитрия оставалось бесстрастным.

Затем, словно делясь своими проблемами с коллегой, Димитрий обвел рукой заваленный бумагами стол, стоящие в ряд телефоны.

— Сами видите, какая у меня жизнь, Джон. Вы позволите называть вас Джон?

Детектив промолчал.

— Шесть лет тому назад моей компании не существовало. Я работал у своего тестя. Но вы, безусловно, это знаете.

Джон кивнул. Газеты и телевидение постарались, чтобы об этом знали все.

Константинос оперся локтями о стол, обхватил подбородок могучими кистями рабочего человека.

— А теперь «Константинос энтерпрайзиз» осаждают потенциальные покупатели, корпорации, которые жаждут поглотить нас, вернее, заполучить меня.

Фальконе понятия не имел, о чем идет речь, но отметил для себя, что надо запоминать каждое слово Димитрия.

— Мистер Артлоу на третьей линии, — раздался из аппарата внутренней связи голос помощника Константиноса.

— У нас долгий разговор? — спросил Димитрий Фальконе.

Тот покачал головой.

— Я ему перезвоню, — бросил Константинос в интерком.

Помощник пытался протестовать, но Димитрий уже прервал связь.

— Джек Артлоу. — Константинос указал на интерком. — Может, вы слышали о нем. Президент «Отель энд ризортс интернэшнл», а также член совета директоров моей компании. Тайлер Ливингстон и Марк Риген — тоже члены совета. Эти фамилии вам что-нибудь говорят?

Фальконе уловил в голосе Димитрия нотки пренебрежения. И решил, что пора напомнить о цели его прихода.

— Роз Миллер, мистер Константинос.

— Пожалуйста, зовите меня Димитрий. Да, Роз я знаю. Мы вместе выросли.

— Насколько мне известно, в поместье Джеймса Миллера?

Константинос ответил после короткой паузы.

— Совершенно верно.

— Вы знакомы с ней так же давно, как и с ее мужем?

Димитрий откинулся на спинку кресла, закинул руки за голову.

— Значит, вас не интересуют прибыли и перспективы моей компании? — И он одарил Фальконе фирменной лучезарной улыбкой.

— Откровенно говоря, нет, — ответил детектив.

— Между прочим, мы собираемся акционироваться. Даю вам наводку, Джон, — сообщите, как только акции появятся на бирже.

Фальконе не мог не восхититься своим оппонентом. Как легко тот менял ритм разговора, прикидывался глухим, не желая продолжать тему!

Но детектив продолжал упорствовать:

— Роз получила несколько посылок, или «подарков», с короткими записками угрожающего характера. Несколько раз ей звонили, также с угрозами.

Димитрий пожал плечами, вскинул брови, изображая удивление.

«Фальшивит?» — подумал Фальконе.

Пальцы Димитрия прошлись по густым волосам.

— Я все понял, детектив. Вы думаете, что это я ее преследую, Роз убедила вас в этом. — В ледяном голосе слышалась насмешка.

— Не совсем так, но она действительно сказала, что с учетом обстоятельств такая возможность вполне реальна.

— Каких обстоятельств?

— Ваши отношения.

Димитрий уперся взглядом в настенные часы. Казалось, от этого они затикали громче. На мгновение Фальконе показалось, что он уловил в глазах Димитрия угрызения совести, словно ему удалось-таки задеть того за живое. Но тут же выражение глаз Константиноса изменилось.

— Наши «отношения», как вы их назвали, — далекое прошлое. И не имеют никакого отношения к нынешним страхам Роз. — Он выдержал многозначительную паузу. — Если ее и впрямь кто-то преследует и вся эта суета — не плод паранойи, вызванной написанием «ужастиков». — Тут он улыбнулся Фальконе. — Есть у вас еще вопросы? У меня работы непочатый край. И, боюсь, нет времени успокаивать разыгравшуюся фантазию Роз Миллер.

У Фальконе не нашлось слов. Наверное, он совсем рехнулся, если пришел сюда этим утром в расчете на помощь и содействие. Неужели он полагал, что Димитрий Константинос шагнет ему навстречу? Этот человек был неприступен, как скала, а доказательств его причастности к случившемуся у Фальконе не было.

Фальконе встал.

— Я сам найду дорогу.

Дверь закрылась, Димитрий поднялся, выдвинул верхний ящик стола, открыл запертую на ключ стальную коробочку, хранящуюся там, достал недавнее фото Роз, сделанное Энни Лейбович для журнала «Ярмарка тщеславия», и старую фотографию шестнадцатилетней Роз. Она сидела верхом на великолепной черной лошади. Светлые волосы свободно падали на плечи, и она улыбалась Димитрию. Он провел большим пальцем по ее лицу и попытался найти прилагательное, наиболее точно описывающее Роз. Удивительная женщина? Фантастическая? Экстраординарная? «Да, — решил он. — Экстраординарная».

Телефонный звонок вырвал его из далекого прошлого.

— Димитрий… этой ночью ты не ночевал дома.

— Дела, Джуел.

Он слушал жену вполуха. По шуму в трубке он мог сказать, что звонит она из салона.

— Что это за дела у тебя по ночам? Твоя половина кровати осталась нетронутой. Папа говорит, что ты слишком мало времени проводишь дома… со мной.

Папа то, папа это. Знала бы она, что именно он вытащил дорогого папу из дерьма. И тем не менее, несмотря на респектабельность, приобретенную с его помощью, старикан не желал расставаться с прошлым, не рвал ни с ростовщиками, ни с сутенерами, ни со шлюхами. «Так он и остался уличным бандитом, — подумал Димитрий, — а ведь мог бы… Впрочем, какая разница». О многих эпизодах из прошлого Брауна Джуел знать не могла, тогда она была маленькой девочкой. Одно время Браун не только отмывал деньги колумбийских картелей, но и сам занимался распространением наркотиков. Потом Димитрий услышал, что Браун переключился на героин. Но все это для Джуел оставалось тайной за семью печатями. Она была единственным ребенком овдовевшего Брауна, и уж он сделал все, чтобы предстать перед ней в самом выигрышном свете. Джуел видела в отце рыцаря в сверкающих доспехах, готового в любой момент прийти на помощь, поддержать ее, если она споткнется или оступится. Браун оберегал ее от правды, и Димитрий Константинос подыгрывал в этом своему боссу. К чему знать Джуел о темной стороне жизни Брауна?

Он мог бы рассказать ей и о ее выходках, но, опять же, зачем раскрывать свои карты, показывать Джуел, сколь много ему известно? Он предпочитал собирать информацию, а не распространять ее. И сейчас его больше всего занимало снижение выручки за прошлый уик-энд в лас-вегасском казино. Димитрий теперь стоил около четырехсот миллионов долларов именно потому, что требовал от своих подчиненных отчета по каждому принятому решению, контролировал каждый потраченный и заработанный доллар, будь то сеть магазинов сигар, большой отель или казино. Ничего не упускалось из виду. На этом строилась жизненная философия Димитрия, в этом был ключ его успеха.

— Мне пора идти, Джуел. Мне есть о чем подумать и без тебя. — И он бросил трубку, прежде чем она успела ответить.

Фотографии он сунул в ящик, схватил пиджак и позвонил консьержу.

— Пожалуйста, мою машину к подъезду. Я спущусь через несколько минут.

На эту встречу Константинос опоздать не мог. Если, конечно, хотел получить исчерпывающие сведения о Роз.

Глава 23

Димитрий оглядел тускло освещенный зал, находящийся ниже уровня улицы, и понял, что здесь его не узнают: этот бар облюбовали представители высшего света. Назывался он «Правда», располагался на Лафайетт-стрит в нижнем Манхэттене, в интерьере преобладали русские мотивы, в карте напитков — водка.

Мужчина, с которым он встречался, наклонив голову, сидел на одной из банкеток. Перед ним стояла рюмка первоклассной водки, в пепельнице дымилась сигара. Руки покоились на папке.

— Ты времени даром не теряешь. — Димитрий скользнул за столик.

— За это ты мне и платишь.

Димитрий сухо улыбнулся.

— Так что ты мне приготовил?

— Много чего. — Мужчина раскрыл папку, протянул Димитрию дюжину фотографий Роз.

Димитрий неторопливо рассмотрел их, задерживая взгляд на каждой.

Роз, выходящая из особняка с дочерью; Роз, забирающая дочь из школы; Роз на ланче с мужчиной, по словам частного детектива, ее рекламным агентом, Дарио Розелли.

— Не реже двух раз в неделю она ночует в своей квартире. — Мужчина протянул Димитрию листок. — Вот адрес. Она там всегда одна.

Димитрий откашлялся.

— Что еще?

— Обедает она во «Фреско», «Серендипиди», «У Бруно». На ланч появляется в «Цирке», «Майкле» и «Киприани». Это ее обычные рестораны, но иногда она с мужем заглядывает и в другие, более романтические.

Димитрий подумал о вечере у Мэтча. Да, насчет романтики детектив не ошибся.

— Уик-энды она проводит на Лонг-Айленде. По субботам в девять утра возит дочь в «Селебрити дайнер». В одиннадцать у дочери урок танцев. Роз всегда сопровождает ее. Иногда их возит шофер Ларри, я тебе о нем уже говорил. Обычно, пока дочь занимается, Роз ходит по магазинам. Потом они едут домой. В воскресенье вся семья, включая Джеймса Миллера, идет к девятичасовой мессе в церковь Святого Павла в Бруквилле.

Димитрий смотрел на фотографию: Роз и Алексис входили в церковь. Рука Роз лежала на плече девочки, готовая защитить ее от всех напастей. Димитрий пристально вгляделся в девочку. Только сейчас до него дошло, что никогда раньше он не видел ее на фотографиях. Его поразила красота Алексис. В отличие от матери, волосы у нее были темные.

Димитрий собрал фотографии, положил их в папку, закрыл ее, сунул под мышку, протянул мужчине три «куска». Поднимаясь из-за стола, бросил:

— Я с тобой свяжусь.

Кевин Аллен закатал рукава рубашки, купленной в «Брукс бразерз», взглянул на записи, которые сделал по ходу телефонного разговора. Звонок Джеймса Миллера его не удивил: защита обычно выходила на прокурора лишь в том случае, когда хотела перейти на сторону противника. Однако он не ожидал получить от Миллера столь важную информацию.

— А откуда мне знать, что эти сведения подлинные? — спросил он Джеймса, имея в виду записанный на магнитофонной ленте разговор, о котором упомянул Джеймс.

— Я человек слова.

— К сожалению, мистер Миллер, одного вашего слова недостаточно.

— Послушайте, жалеть вам не придется. — В голосе Джеймса звучала уверенность. — Обещаю вам, я в долгу не останусь. Упрячьте Димитрия за решетку, и мое уважение вам гарантировано.

— Почему вы хотите упрятать за решетку человека, интересы которого представляет ваша фирма?

— Не задавайте лишних вопросов, — нетерпеливо бросил Джеймс. — Информация, которую я вам только что передал, полностью изобличает его. Разве вам не это нужно?

— Я не могу обещать, что сумею прикрыть вас, если ваш сын, его адвокат, раскроет источник этой информации.

Джеймс рассмеялся.

— О его адвокате можете не волноваться. Когда мой сын победит на выборах, придется возвращать много долгов. Вы, разумеется, понимаете, о чем я.

— Если ваш сын выиграет выборы, — поправил его Кевин.

Джеймс откашлялся.

— Когда мой сын победит на выборах, — железным тоном повторил он, — мы все будем сытые и довольные. И на этом не остановимся. Кресло губернатора — промежуточный этап. Наша конечная цель — Белый дом.

— У вас далеко идущие планы.

Кевин обдумал полученную информацию, скорее всего фальшивую. Она полностью совпадала со сведениями, предоставленными Шейлой. Совпадала до мельчайших подробностей, а вот это указывало на сговор. Точки соприкосновения у Шейлы и Миллера были: они оба имели свой интерес в эскорт-услугах, предоставляемых мадам Мэй. Но Кевина это не волновало. Он уже принял решение использовать все доступные средства, чтобы потопить Константиноса. Тут уж не до этики и угрызений совести.

Кевин, однако, решил выжать из Миллера как можно больше.

— Полной уверенности в победе Ивена нет ни у вас, ни у меня. Что я получу, если он проиграет выборы?

— Это невозможно, — отрезал Джеймс. — Люди хотят видеть на посту губернатора нового, молодого человека. Между прочим, тут до меня дошел один слух. Вы действительно собираетесь составить конкуренцию моему сыну? — В голосе Джеймса зазвучали насмешливые нотки. — Мы же оба понимаем, что это абсурд. Только не подумайте, что я хочу вас оскорбить, но без соответствующей поддержки ваши шансы равны нулю.

Кевин, конечно, подумал, что его оскорбили, но свои мысли оставил при себе. Потому что полагал, что в перспективе победа в суде окажется весомее чековой книжки Джеймса Миллера.

— А других кандидатов просто нет. — Голос Джеймса зазвучал громче, словно он поднес трубку вплотную ко рту. — Мой сын — идеальный вариант. Вы это поймете. Когда он станет губернатором, весь мир будет плясать под нашу дудку. Вам лишь надо выполнить свою часть работы. Посадите Димитрия, а об остальном я позабочусь. Разыграйте свою партию, как от вас ждут, и вы войдете в команду победителей, может, даже вице-губернатором.

Кевин положил трубку, улыбнулся. Он не только разделается с Димитрием, но и получит надежный источник информации в штабе его конкурента, будет в курсе всех стратегических замыслов сына Джеймса. И этой информацией он сможет шантажировать старшего Миллера, с тем чтобы тот сделал ставку не на Ивена, а на него. А на обещания Джеймса можно не обращать внимания. По завершении судебного процесса он потребует что захочет. И ему заплатят сполна. Может, он возьмет Ивена Миллера в вице-губернаторы.

Фальконе решил, что лучший способ познакомиться поближе с главным подозреваемым — узнать, как тот проводит день. И он нанял частного детектива, который иногда выполнял поручения полиции, чтобы тот выяснил, чем занимается Димитрий Константинос с утра и до вечера.

И теперь, сидя в «Астории», забегаловке в Куинсе, расположенной неподалеку от дома Ингрид, частного детектива, он проглядывал страничку ежедневника, исписанную мелким почерком.

«Утро, 7.05: Приехал в «Правду», сидит за столиком с мужчиной крепкого телосложения — просматривает фотографии, дает мужчине деньги, берет папку.

Вечер, 7.20: Сел в черный «мерседес»; поехал к Голландскому тоннелю, к Нью-Джерси.

Вечер, 9.35: Прибыл в Атлантик-Сити, в свое казино «Айвори Пэлис».

Вечер, 9.45: Швейцар сказал мне, что до утра он обычно остается в казино…»

Фальконе дочитал рапорт Ингрид до конца. День в жизни… или, в нашем случае, вечер… иногда открывает многие секреты подозреваемого. Другого способа заглянуть через стену, которой окружил себя Димитрий Константинос, не было. Он подумал о долгом разговоре с Роз о ее прошлом. И хотя казалось, что она выложила все начистоту, Фальконе чувствовал, что еще очень многое остается за кадром. И теперь его работа — добраться до самого сокровенного. Но с чего начать?

Фальконе достал сотовый телефон, набрал домашний номер Чарли. После третьего гудка ему ответил автоответчик. Как только отзвучал сигнал, Фальконе продиктовал: «Чарли, это Джон. Окажи мне услугу. Что тебе известно о прошлом Димитрия Константиноса? Меня интересует все, в том числе и адреса как до, так и после тюрьмы. Парням на Айленде потребуется неделя, чтобы все это раскопать, а мне информация нужна немедленно».

Глава 24

— Тебе надо отдохнуть, — мягко заметил Ивен.

Роз, свернувшись калачиком, лежала на диване в гостиной, примыкающей к их спальне, тупо уставившись на экран телевизора. Она не ответила. Не могла думать ни о чем, кроме убийства Мэрилин.

Роз провела беспокойную ночь, металась, ворочалась, забывалась в кошмарных снах, тут же просыпаясь от собственного крика. Перед рассветом Ивен убедил ее принять еще одну таблетку снотворного, и она таки провалилась в тяжелый сон. А проснулась совершенно разбитая, без сил, неспособная на чем-либо сосредоточиться. Не хотелось ей возвращаться в реальность. Таблетка превращала ее в зомби, только тогда она могла не думать о том, что творится вокруг. Совсем недавно Роз казалось, что она живет в раю. А теперь привычный мир рушился, а она все ближе подступала к черте, за которой начиналось безумие. Но Роз боролась отчаянно. Ради Алексис, которая без нее могла пропасть.

Роз медленными глотками пила кофе, обхватив кружку обеими руками, вбирая в ладони идущее от нее тепло. Перед ее мысленным взором то и дело возникал гроб с телом Мэрилин, который медленно опускали в землю. Роз казалось, что она превратилась в робота: не жила, а существовала.

На автоответчике скопились десятки сообщений. Она не отвечала ни на один звонок. Дарио продолжал названивать, настойчиво просил перезвонить ему, убеждал, что только работа позволит хоть немного отвлечься от мыслей о Мэрилин. Полиция хотела задать ей несколько вопросов, репортеров интересовали подробности, друзья выражали соболезнования. Но что она могла им ответить? Признаться, что ответственность за смерть Мэрилин лежит на ней? Что убийца разделался с Мэрилин, чтобы привлечь ее внимание к собственной персоне?

— Мне было бы спокойнее, если бы ты находилась под постоянной охраной, — продолжил Ивен. — Сразу после гибели Мэрилин я переговорил с детективом Фальконе. Он уже подбирает тебе телохранителя. Сейчас в поместье организовано круглосуточное дежурство, но эти парни здесь временно.

Она слышала голос Ивена, а вот значения слов едва понимала. В голове у нее кричали другие голоса. Мэрилин: «Тебе надо обратиться в полицию…», Фальконе: «Есть что-то еще, Роз?..», Димитрия: «Знай, я слежу за тобой…», незнакомца в телефонной трубке: «Следующей умрешь ты!»

— Роз! — Руки Ивена легли ей на плечи, тряхнули ее. — Ты в порядке? Ты меня пугаешь. — Он осторожно коснулся ее лица, словно она превратилась в хрупкую статуэтку. — Я понимаю, как тебе тяжело. Шок еще не прошел. Но я должен задать тебе один вопрос. Что ты рассказала детективу Фальконе о Димитрии?

Роз не знала, откуда взялись эти слова, но они без запинки слетели с ее губ.

— А что? Ивен, ты хоть понимаешь, как это серьезно? Мэрилин убили, меня преследуют. Я не могу ставить под угрозу наши жизни из-за секретов Джеймса. — Ей удалось сосредоточиться с огромным трудом.

— Роз, о чем ты думала? — воскликнул Ивен. Ему оставалось только догадываться, что наговорила она Фальконе. — Тебе, безусловно, известно, что, попади эти сведения в недобросовестные руки, они уничтожат нас всех — меня, тебя, будущее Алексис. Я отдаю себе отчет, сейчас не самое удачное время для моих вопросов, но я обязан их задать.

Роз покачала головой.

— Ивен, я испугалась. — Она молчала, как ей показалось, целую вечность, но в конце концов нашла нужные слова: — Я запаниковала и рассказала ему все.

Последняя фраза прозвучала как приговор, и она накрыла руку Ивена, лежащую у нее на плече, своей. Но Ивен тут же убрал руку.

Встревоженная его реакцией, Роз поспешила изложить свои причины:

— Дорогой, теперь, когда Димитрий вновь появился в нашей жизни, выбора у нас просто нет. Некоторые события из нашего прошлого — ты знаешь какие — обязательно всплывут на поверхность. И чем крепче завяжутся наши взаимоотношения, тем нам будет хуже. Потому-то я и просила тебя отказаться от его защиты. Пожалуйста, Ивен, я знаю его лучше, чем… — Роз замолчала, чтобы не причинять ему лишней боли.

— Ты думаешь, что знаешь, — закончил он ее мысль. — Но мотивы нынешнего Димитрия как раз понимаю я. Мне неоднократно приходилось иметь дело с такими, как Димитрий, — людьми жесткими и решительными. Предоставь Димитрия мне. А вот за тебя я боюсь. Полиция говорит, что убить могли тебя, а не Мэрилин. И с этого момента мы будем жить по моим правилам.

Роз поднялась.

— Меры безопасности принимать необходимо, я с этим согласна. Но мы не должны подставляться, не должны демонстрировать наши отношения с человеком, обвиняемым в противозаконной деятельности.

Ивен потянул Роз за руку, вновь усадил рядом.

— Мне некуда деваться, Роз. Отказаться от клиента все равно что отправить его в тюрьму. Судья, присяжные, пресса — все истолкуют такое решение однозначно: адвокат знает правду и не хочет защищать виноватого. Независимо от того, виновен клиент или нет. Но давай предположим, что я откажусь и брошу Димитрия на съедение волкам. Чем, по-твоему, он на это ответит?

Смысл слов Ивена не составил для Роз тайны, и она вздохнула, смиряясь с неизбежным. Ивен, не дожидаясь ее ответа, вышел из комнаты.

Из коридора послышался шорох. Алексис проснулась. Роз взглянула на часы. Без десяти восемь. Тут ее словно громом поразило… школа! Алексис может опоздать. Несколько секунд спустя просигналил школьный автобус, и Роз вскочила как ошпаренная. По внутренней связи нашла Майру и попросила ее отпустить автобус. Она сама отвезет в школу Алексис.

Роз быстро встала под душ, оделась, и вскоре она и Алексис уже сидели на заднем сиденье черного «мерседеса». Роз оглянулась и увидела, что за ними следует автомобиль без опознавательных знаков. Решила не говорить Алексис об охране. Зачем ее дочери лишние тревоги?

— Мамик, почему убили тетю Мэрилин?

Вопрос Алексис поразил Роз в самое сердце. Дети, как бы их ни оберегали, в каких бы семьях они ни воспитывались — бедных или богатых, не могли не знать о волне насилия, захлестывающей мир. О смерти Мэрилин Ивен рассказал Алексис лишь в общих чертах. Так что на самые тяжелые вопросы предстояло отвечать Роз.

— Потому что иногда наши пути пересекаются с путями безумцев, — ответила она и повернулась к дочери, чтобы увидеть ее реакцию.

— Ты про таких, как тот мужчина, что оставляет зловещие сообщения на твоем автоответчике? — спросила Алексис и нервно закинула ногу на ногу.

На лице Роз отразилось недоумение.

— Как ты… я хотела сказать, что ты слышала?

Алексис пожала плечами.

— Я слышала, как ты говорила об этом с папиком. Этот человек убил тетю Мэрилин?

— Я не знаю, детка. — И по щекам Роз покатились слезы.

Алексис придвинулась к матери.

— Не плачь, мамик. Я с тобой, и я не боюсь.

Она была совсем юной, но Роз всегда знала, что душа у ее дочери куда более взрослая.

Роз сжала руку Алексис.

— Самое главное, ты не должна волноваться. Я знаю, что тебе грустно, так же как и мне, но нам с тобой никто не причинит вреда.

Алексис уткнулась лицом в колени Роз. Они молчали, пока не показалась школа.

И тут Роз осенило.

— Как насчет того, чтобы куда-нибудь уехать? Вдвоем. Ты и я.

Алексис просияла. И от ее улыбки сердце Роз растаяло. Она так глубоко погрузилась в трясину отчаяния, что забыла, когда в последний раз видела улыбающуюся дочь.

— Ты серьезно, мамик? Только ты и я? И куда мы поедем?

Лимузин остановился у ворот. Алексис отстегнула ремень, но взгляда от лица матери не отводила.

— Еще не знаю. Может, в какое-нибудь место, где сейчас тепло и ярко светит солнце.

Роз еще на мгновение задержала руку Алексис в своей, подпитываясь энтузиазмом дочери.

— А ты сможешь оторваться от работы?

Настроение у Роз чуть поднялось.

— Ради тебя — да. А кроме того, работу я могу взять с собой. А теперь беги, не то опоздаешь. Поговорим об этом за обедом.

Убедившись, что Алексис благополучно вошла в здание школы, Роз попросила Ларри повернуть на север и по шоссе 25А отвезти ее в «Гекльберри», кафетерий для сладкоежек. Заказала кофе с молоком и пирог с малиной. Как бы она ни скорбела по Мэрилин, как бы ни боялась, без еды никак нельзя. Организм должен получать калории, если она собирается что-то предпринять, а не лежать весь день пластом. Тем более что с первым шагом — заставить себя выйти из дома — она уже справилась.

Дарио ясно дал понять, что она не просто должна — обязана появляться на публике.

— Люди — вампиры, — говорил он. — Они еще не одну неделю будут обсасывать связь между загадочной смертью твоего агента и тем, что ты пишешь психологические триллеры.

После завтрака Роз решила вернуться домой. Выходя из кафетерия, взяла экземпляр «Нью-Йорк пост». Взглянула на заголовок и остолбенела. «ТАЙНЫЙ РОМАН: ДИМИТРИЙ КОНСТАНТИНОС И ПОПУЛЯРНАЯ ПИСАТЕЛЬНИЦА РОЗ МИЛЛЕР». На фотографии губы Димитрия прижимались к ее губам, и она совсем его не отталкивала.

— Боже мой! — ахнула Роз.

Дарио Розелли вошел в кабинет в начале восьмого. Его встретили темнота и тишина. Раннее утро Дарио полагал лучшим временем дня, прежде всего из-за отсутствия людей. На автоответчике он нашел с десяток сообщений. «Что-то сегодня многим не спалось», — подумал он. Одно за другим он прослушал сообщения. Все касались Роз и заголовка в утренней «Нью-Йорк пост». «О, Роз, — пробормотал он, — это же глупо». Он покачал головой. Роз он нужен прямо сейчас, без него ей никак не обойтись.

Он откинулся на спинку кресла, вытер со лба внезапно выступивший пот. Он понимал, что пришел его час, час его триумфа. Но с чего начать? Позвонить самому или подождать звонка Роз? Безусловно, она будет в панике. А Ивен… Дарио радостно улыбнулся. Ивен должен рвать и метать. Его жена потеряла стыд и совесть! Он попытался представить себе реакцию Ивена при первом взгляде на заголовок. Шок? Недоверие? Злость? Наверное, всего понемногу. Дарио взглянул на настенные часы. Их тиканье гулко отдавалось в ушах. «Тикайте, тикайте», — вновь улыбнулся он. День только начинается, и, он в этом не сомневался, впереди еще много сюрпризов. Дарио смотрел на телефонный аппарат и ждал, когда же он зазвонит. Думал он о звонке Джины Келлогг и ее словах: «Мне нужна твоя помощь… нельзя допустить публикации этих фотографий. Моя карьера рухнет». Он ее спас, и она щедро отблагодарила его. Теперь он спасет Роз. Мысль о расплате вдохновляла и возбуждала.

— Максимально контролируемый ущерб, — прошептал Дарио.

Глава 25

Длинные узкие тени ложились на землю (солнце не успело подняться высоко), когда Роз и Ларри вернулись в «Парадизо», подкатив к особняку по изогнувшейся дугой, казавшейся бесконечной подъездной дорожке. Поместье выглядело мирным и покойным, как, собственно, и всегда. Если Роз и могла на что-то рассчитывать, так это на неизменность «Парадизо». Время здесь не бежало, а неспешно текло, не оставляя следа.

Но Роз понимала, что все это в прошлом. Она не сомневалась, что теперь и Ивен, и Джеймс уже знают про фотографию в «Пост». Войдя в дом, она остановилась у кабинета, прислушиваясь к мужским голосам. Разговаривали они тихо, чувствовалось, что атмосфера накалена до предела.

— Достаточно, — бросил Ивен. — Я не позволю тебе говорить в таком тоне о моей жене.

— Ты хоть понимаешь, что это означает? — Джеймс чуть возвысил голос. — Она же нас опозорила. Мне уже позвонили двадцать человек, но я не отзвонил никому. Потому что не представляю себе, что и сказать. Как мне все это объяснить? — Послышалось шуршание бумаги. Роз поняла, что Джеймс машет газетой перед носом Ивена. — Как люди могут доверить тебе управление штатом, если ты не способен контролировать собственную жену?

— Давай поставим на этом точку. Я уверен, что скоро все прояснится. Роз…

— Неужели ты такой глупец? Если ты не избавишься от нее, над тобой будут смеяться.

— Избавиться от нее? Отец, она не моя собственность… она — моя жена, и я прошу тебя не лезть в наши семейные дела.

Услышав, что Ивену приходится защищать ее, Роз более не могла пребывать в сторонних наблюдателях. И решительно открыла дверь кабинета.

— Как обычно, Джеймс, вас радует любая моя неприятность.

Слова Роз заставили его повернуться к ней. Их взгляды скрестились. Никогда раньше Роз не испытывала такого яростного желания отразить атаку свекра. И Джеймс таки не выдержал. Отвел глаза, бросил газету на стол, развернулся лицом к Ивену.

Но Роз на этом не остановилась.

— Могу я поговорить с тобой наедине, Ивен? — обратилась она к мужу.

Ивен посмотрел на отца. Тот поднялся и вышел.

— Ты же не веришь этой фотографии, не так ли? Не думаешь, что я могла упасть в объятия Димитрия и подставить губы для поцелуя?

Ивен пожал плечами.

— Я уже не знаю, чему и верить. Черт побери, Роз, ты стала очень скрытной, у тебя появились секреты.

— Все совсем не так, как может показаться с первого взгляда. — Она подошла к мужу. — Позволь мне объяснить. — Теперь их разделяли несколько дюймов, и она физически чувствовала идущий от Ивена холодок. — В тот вечер…

— «Оставайся дома, Ивен, — вскинув руки, передразнил ее муж. — Чего тебе тратить время на это скучное мероприятие?!» Теперь я понимаю, почему ты так говорила. Ты знала, что там будет Димитрий.

— Нет! — воскликнула Роз. — Он, кстати, сказал, что ты отдал ему свой пригласительный билет.

— Я отдал ему билет? Это нелепо.

Роз положила руки ему на плечи.

— Послушай меня. После того как я поблагодарила всех за оказанную честь, мне стало нехорошо и я пошла в туалет. А когда вышла оттуда, в коридоре меня уже поджидал Димитрий. И он прямо заявил, что ты отдал ему свой билет, поскольку он для тебя — самый важный клиент. Я даже поспорила с ним, сказав, что ты никогда бы так не поступил. А потом…

— Потом он тебя поцеловал. — Голос Ивена сочился сарказмом.

— Он это сделал специально, неужели ты не можешь этого понять?

По лицу Ивена чувствовалось, что он очень сомневается в правдивости ее слов.

— Да-да, именно потому, что где-то рядом затаился фотокор. Роз, тебе кажется, что я такой наивный? Ты хоть подумала обо мне? Нашей семье? Или ты так зациклена на себе, что на других тебе совершенно наплевать?

— Мы спорили. Господи, Ивен, ты же знаешь, каким он может быть! Прежде чем я сообразила, что происходит, он схватил меня и поцеловал. Я оттолкнула Димитрия, высвободилась из его объятий. Вот и все. А фотокора я так и не увидела.

Она смотрела в глаза Ивена и видела, что он ей не верит. Ну почему он такой слепец? Димитрий же ее подставил. Семье надо сплотиться, с помощью Дарио донести до прессы свое негодование, доказать — все равно как, — что все было подстроено. Она не отрывала от Ивена взгляда, когда тот взял брифкейс и направился к двери. Хотела что-то сказать, но Ивен не дал ей произнести и слова.

— Мне надо идти, а не то я опоздаю в суд. Не забудь про вечерний прием.

Роз вспомнила, что они приглашены к Тому Макгрегору, владельцу фабрики игрушек, которого Ивен спас от тюрьмы.

Глава 26

Сверкающий лимузин подкатил к тротуару у здания суда, резко затормозил. Тут же толпа репортеров подлетела к тонированным стеклам, в надежде увидеть Димитрия, услышать от него хоть слово, хотя бы поймать его в кадр. Репортеры и фотокоры активно работали локтями, стремясь занять наиболее выгодную позицию.

В салоне Димитрий поморщился. Испытание предстояло нелегкое. В предыдущие дни ему удавалось выдерживать напор прессы. Но сегодня с самого утра навалилась усталость.

Шофер выскользнул из лимузина, обошел его. Чуть приоткрыл дверцу заднего сиденья, выжидающе посмотрел на босса. После кивка Димитрия распахнул ее во всю ширь. И тут же загалдели репортеры.

— Димитрий, вы рассчитываете на оправдательный приговор?

— Димитрий, ваше казино действительно отмывало деньги Медельинского картеля?

— Сэр, как вы относитесь к обвинениям окружного прокурора Аллена в том, что он через прессу пытается настроить общественное мнение против вас?

Одетая с иголочки журналистка сумела пробиться в первый ряд.

— Мистер Константинос, как относится ваш адвокат к тому, что у вас роман с его женой?

Димитрий проигнорировал все вопросы. Одну руку сунул в карман кашемирового пальто, другую вскинул к серому небу и лучезарно улыбнулся.

— Как вам нравится сегодняшняя погода?

Репортеры вскинули микрофоны, засверкали фотовспышки.

— Синоптики обещают снег, — продолжил Димитрий. — Но я готов поставить три против одного, что осадков не будет.

— А как вы оцениваете ваши шансы на победу, Димитрий? — крикнули из толпы.

Димитрий, уже поднимающийся по лестнице, обернулся, вновь сверкнула его улыбка, а затем он уверенно объявил:

— Два к одному.

Репортеры рассмеялись, а Димитрий нырнул в здание суда, уголком глаза успев заметить выходящих из автомобиля Джозефа Брауна и Джуел.

Нравилось это кому-то или нет, но Димитрий был ньюсмейкером. Появлялся ли он в городе, в ресторане, на спортивном мероприятии или просто прогуливался по Мэдисон-авеню, в дневных газетах всегда находилось место, чтобы сообщить об этом событии читателям. И Димитрий знал, что для Кевина Аллена такая его популярность — кость в горле. А потому суд приобретал оттенок личной вендетты.

Джуел в сопровождении отца пробивалась сквозь толпу репортеров.

— Миссис Константинос? Вы верите, что ваш муж совершил преступления, в которых его обвиняют?

Тут же раздался голос другого репортера:

— Вы знакомы с Роз Миллер? Как вы можете прокомментировать заголовок в утренней газете? Вы возьмете сторону вашего мужа?

Внутри у Джуел все кипело, но она продолжала улыбаться.

Хотя их семейная жизнь давно уже разладилась, обстоятельства сложились так, что немедленный полный разрыв с Димитрием не входил в планы Джуел. Она, конечно, сдерживалась изо всех сил, но если на экране телевизора появлялась улыбающаяся Роз Миллер, ей хотелось рвать и метать.

— Миссис Константинос, как вы отреагировали, увидев в газете фотографию вашего мужа, целующего Роз Миллер? — прокричал молодой человек и сунул микрофон под нос Джуел, словно рассчитывал получить ответ.

«Скажи я правду, они бы все визжали от восторга», — подумала Джуел. Ей скрутило живот. Как он посмел? Как посмела она? Мисс Идеальная Жена и Мать. Джуел твердо решила, что последней все-таки будет смеяться она. А пока ей не оставалось ничего другого, как спасать лицо — шагать с высоко поднятой головой, плыть по волнам, а не стоять столбом у них на пути, сводить свои потери к минимуму. За три года, прожитые с Димитрием, Джуел видела в нем исключительно охотника, но никак не дичь. Он ставил перед собой задачи и решал их, ни на кого не обращая внимания. Он был центром мироздания. Его работа, его положение, его мнение. Все три года она с этим мирилась, но теперь ее терпение лопнуло. Придет час, и она нанесет ответный удар, да еще по самому уязвимому месту Димитрия. А пока будет дурить ему голову, всячески демонстрируя, что по-прежнему находится у него под каблуком. Он не раз предупреждал ее: «Никаких разговоров с прессой… никаких ответных реплик… не надо лить масло в огонь». Но фотография целующихся Роз и Димитрия все-таки вывела ее из себя. И скоро она ответит прессе. А может, даже даст интервью Барбаре Уолтерс.

На последней ступени Джуел повернулась к репортерам и с достоинством ответила:

— Мой муж ни в чем не виновен. Его оправдают по всем пунктам. Что же касается Роз Миллер, то вы увидели то, чего нет. Она и Димитрий — давние друзья, ничего больше. А вы придумываете всякие небылицы.

Над толпой репортеров повисло молчание. Они жадно впитывали каждое слово, надеясь услышать хоть одну звонкую фразу, достойную превратиться в газетный заголовок.

Джуел гордо вскинула голову, сдвинула солнцезащитные очки на лоб, окинула репортеров пренебрежительным взглядом.

— Все эти обвинения — ложь. Окружному прокурору очень хочется извалять Димитрия в грязи, но ничего у него не выйдет. Что же касается нашей семейной жизни, позвольте заверить вас, что я и Димитрий очень счастливы.

Репортеры бросились к ней, отпихивая друг друга, в надежде вытащить из нее что-то еще. Но Джуел повернулась и вслед за отцом скрылась в здании суда, оставив за порогом микрофоны, камеры, каверзные вопросы.

Флуоресцентная лампа «моргала» под потолком маленькой комнатки, отведенной в зале суда для консультаций подзащитного и адвоката. Димитрий поднялся, выключил лампу. Повернулся к Ивену, сидевшему на складном металлическом стуле.

— Разве ты не видишь, что все было подстроено? — В голосе Димитрия слышались резкие нотки. — Мы… поспорили. Эта фотография в газетах — чушь собачья. Нас просто подставили.

По тону Ивена чувствовалось, что он не верит сводному брату.

— Я доверяю Роз и знаю, что за ней вины нет. Но фото не лжет. Я думаю, что подстроил все ты, чтобы причинить Роз боль. Черт, да ты разом поквитался с нами обоими. Этого ты добивался? Почему ты сказал ей, что я дал тебе билет? Почему ты солгал?

Димитрий покачал головой, вздохнул.

— Ладно, солгал. А что, по-твоему, я мог ей сказать?

— К примеру, правду. Почему ты пришел… как ты достал билет? Ты посмел прикоснуться руками… губами… к моей жене! Я хочу тебя задушить. А вместо этого мне предлагается идти в зал суда и защищать тебя?

Оба молчали. Ивен, чтобы чуть успокоиться, глотнул воды.

— Я намерен просить суд объявить перерыв, чтобы ты смог найти себе нового адвоката.

По злой иронии, буквально накануне он объяснял Роз, почему он не может — они не могут — отказаться от защиты Димитрия. Но произошло это до того, как его брат посмел приударить за Роз.

— Мне не нужен другой адвокат, — отчеканил Димитрий, и его сапфировые глаза яростно сверкнули.

— Неужели ты не понимаешь, как это все выглядит со стороны? — В голосе Ивена слышалась мольба. — Господи, почитатели таланта Роз требуют, чтобы она держалась в рамках приличий. И я не думаю, что люди будут голосовать за человека, жена которого открыто ему изменяет. Надо мной просто будут смеяться. А о моей мечте стать губернатором можно забыть. Надо ли мне продолжать? Тебе необходима эффективная защита. На меня рассчитывать не приходится. Я не хочу, чтобы ты победил. Теперь я уже не на твоей стороне.

— Да перестань, Ивен. Мне, конечно, жаль, что твой карточный домик рухнул. Я ничего не подстраивал. Между мной и твоей женой ничего нет. Мы заспорили… Роз разозлило мое появление на церемонии вручения премий. Я попытался ее успокоить… но… — Димитрий помолчал, потом отвернулся от Ивена. — По правде говоря, Роз сама бросилась ко мне в объятия. Сожалею, что так вышло, но, насколько я понимаю, ответственность за Роз лежит на тебе.

В этот момент открылась дверь, на пороге возникла Джуел. Мгновенно почувствовала наэлектризованность атмосферы.

— Что происходит? — капризным тоном спросила она.

Димитрий мельком глянул на жену, повернулся к Ивену.

— Победа в этом процессе тебе нужна не меньше, чем мне. Я предлагаю забыть об этом недоразумении и сосредоточиться на главном. И помни, ты должен выиграть ради нас обоих.

В присутствии Джуел говорить открыто они не могли, да слов и не требовалось. Оба понимали правоту Димитрия. Главный козырь был у него, и Ивен не сомневался, что при необходимости Димитрий не колеблясь выложит его на стол.

Спустя полчаса все собрались в зале суда: зеваки, репортеры, представители обвинения и защиты. Наконец Кевин Аллен поднялся и подошел к скамье присяжных, чтобы произнести вступительную речь:

— Ваша честь, дамы и господа присяжные, обвинение располагает многочисленными доказательствами, уличающими Димитрия Константиноса в рэкете, отмывании денег, растрате и, возможно, иных противозаконных деяниях… — Кевин окинул взглядом лица присяжных. — Это не преступления, совершенные в состоянии аффекта. Они мотивированы исключительно жадностью и жаждой власти. — Тут он повернулся к Димитрию и продолжал, обращаясь лишь к нему, словно во всем зале они были вдвоем. — Некоторые люди злоупотребляют своей властью и положением. Они воспринимают как должное доход от сделок. И хотят большего. Их воодушевляет сам процесс, они готовы на все ради того, чтобы держать в своих руках рычаги управления, оставаться на самом верху. Они теряют чувство реальности, забывают о моральных принципах. Честолюбие берет верх, подчиняет себе все их мысли и решения. Димитрию Константиносу мало его огромных финансовых успехов. Ему хотелось большего. А методы, которые вели к достижению поставленной цели, никакого значения не имели. — Взгляд Кевина вновь переместился на присяжных.

— Дамы и господа, вы еще прочитаете распечатку тайно записанных телефонных разговоров и встреч Димитрия Константиноса с главарями преступного мира. Вы услышите о его противозаконных сделках, планах по отмыванию денег. Ради собственной выгоды он даже забирал часть выручки своего казино. — Кевин театральным жестом поднял руку, указывая на Димитрия. — Не поддавайтесь его обаянию, пусть вас не введет в заблуждение его внешность кинозвезды. Он — дьявол в ангельском обличье, обыкновенный уличный бандит, хулиган, прикрывшийся костюмом за две тысячи долларов, туфлями из дорогой кожи и богатыми, влиятельными деловыми партнерами. Услышав представленные обвинением доказательства, вы поймете, что перед вами жадный человек, опасный человек, преступник, который должен сидеть в тюрьме.

Кевин выдержал паузу, вновь окинув взглядом лица присяжных. Потом вернулся к своему столику и сел рядом с Крисом Ноулзом.

— Да это же клоун, — шепнул Димитрий на ухо Ивену. — А теперь покажи ему, каким должен быть настоящий адвокат.

В этот момент Ивен словно перенесся в далекое прошлое: Димитрий везет его на подземке в Маленькую Италию; Димитрий увлекает его в лес, чтобы выкурить «косячок». Тогда доверие брата значило для него очень многое. Он мог сделать или сказать все, что угодно, ради того, чтобы услышать от него доброе слово. А вот теперь… все изменилось. Он не хотел победы Димитрия, но проигрыш процесса бросил бы тень на его профессионализм. Да и раздосадованный Димитрий мог бы выболтать все миллеровские секреты. С какой стороны ни посмотри, Димитрий держал его за горло.

Ивен поднялся, шагнул к скамье присяжных. В синем костюме от Пола Стюарта, белой рубашке, в пестром, в красных тонах галстуке, он смотрелся намного лучше Кевина Аллена, одевавшегося в дешевом «Фай-линз бейзмент». Может, Ивену только казалось, что одежда адвоката что-то значит. Но у него создалось ощущение, что ему сразу удалось приковать к себе внимание присяжных.

— Жадность? Дьявол? — Ивен оглянулся на Димитрия, покачал головой, вновь посмотрел на присяжных. — Дамы и господа, мой адвокатский стаж лишь немного не дотягивает до десяти лет. Я уже потерял счет судебным процессам, в которых принимал участие. Но ни единого раза не сталкивался со столь прямолинейным поведением прокурора. Мистер Аллен предпринял отчаянную попытку представить моего подзащитного в самом невыигрышном свете. Причина проста — у него нет абсолютно никаких доказательств вины Димитрия Константиноса. Заверяю вас, никаких магнитофонных пленок с записью тайных вечерей вы не увидите. Я это знаю, потому что не имел чести их лицезреть. Ставлю вас в известность: если бы пленки существовали, но прокурор не показал бы их мне до суда, я бы имел полное право потребовать прекращения судебного преследования моего клиента. — Он глянул на Димитрия. Тот едва заметно кивнул. — Окружной прокурор Аллен прав. Костюмы Димитрия Константиноса стоят по две тысячи долларов. И туфли у него дорогие. А деловые партнеры очень влиятельные. Но разве это преступление? — Опять он повернулся к присяжным. — Конечно же, нет. Дело лишь в том, что Кевину Аллену не нравятся удачливые бизнесмены, которые начинали с нуля, но благодаря трудолюбию, упорству, силе воли достигли вершины, а теперь пожинают плоды своих трудов и не стесняются тратить честно заработанные деньги. И мы тоже должны осуждать Димитрия Константиноса? Подвергать остракизму? Находить аморальным? Нет.

Ивен подошел к столику защиты, взял листок бумаги, вернулся к скамье присяжных.

— Дамы и господа, я держу в руке список компаний, принадлежащих мистеру Константиносу. Он будет приобщен к делу как вещественное доказательство, и вы сможете просмотреть его и убедиться, что у налогового управления нет никаких претензий ни к одной из фирм, входящих в «Константинос энтерпрайзиз». Если налоговое управление не ставило под сомнение честность заработанных мистером Константиносом денег, почему такие сомнения должны возникать у прокуратуры? У вас? Только потому, что он предпочитает носить дорогую одежду? Я не думаю, дамы и господа присяжные, что вам легко задурить голову. Кевин Аллен думает, а я — нет. Я знаю, что вам не помешает напускаемый им туман и вы поймете, что ни в чем существенном мой подзащитный не виноват. И я уверен, что вы признаете моего клиента невиновным.

Димитрий улыбался, когда Ивен сел за столик защиты.

— Я потрясен, брат, — прошептал он.

Ближе к вечеру Димитрий прибыл в Атлантик-Сити. Первое заседание суда осталось позади, и теперь он входил в вестибюль своего нового казино, «Айвори Пэлис», чтобы проверить, как продвигается подготовка к открытию, назначенному на пятницу. Работа кипела. Где-то настилали ковры, где-то вешали картины. Димитрий методично обследовал зал за залом. За ним неотступно следовали семь человек: архитектор, дизайнер, управляющая отелем и их помощники, лихорадочно записывающие в блокноты высказанные замечания. Вестибюль с мраморными полами, стенами, выложенными панелями красного дерева, украшал фонтан с гигантской статуей Венеры. Потолок — имитация звездного неба — вздымался на двадцать три фута. Лифты со стеклянными дверями уносили гостей на этаж выше, в казино. В игровом зале отдельный вход предусматривался для особо важных персон, то есть тех, кто приходил в казино с туго набитым бумажником. На следующем этаже размещались бары, рестораны, магазины и ночной клуб. «Веранду», главный ресторан комплекса, уже полностью обставили, как и ночной клуб «Домовой», с отдельным залом для постоянных членов, сигарным баром, ложами над сценой и танцплощадкой. С белыми стенами прекрасно сочеталась лепнина цвета морской воды и такие же скатерти на столиках. Настольные лампы с абажурами словно перенеслись из тридцатых годов.

— Принесите мне все квитанции на покупку клубной мебели, — бросил Димитрий Дафне Мэллоу, управляющей отелем.

— Будет исполнено, — кивнула Дафна.

Эту кареглазую брюнетку Димитрий лично назначил на должность управляющей и не ошибся. Ее отличала не только миловидность, но и профессионализм, не говоря уже о том, что она с отличием закончила Гарвардскую бизнес-школу.

Димитрий повернулся к другому сотруднику.

— Я буду в своем люксе. Пришлите туда что положено.

— Да, сэр.

«Достаточно слова, чтобы они брали под козырек», — подумал Димитрий. Когда-то он наслаждался властью над этими людьми, но теперь он обращал на это все меньше внимания. Его занимали куда более серьезные вопросы. Например, комиссия по играм. Ее члены с нетерпением ожидали исхода суда. Отберут у него лицензию? Ответ знало только время.

«Веди все свои дела в полном соответствии с законом» — таким стал главный вывод, который сделал Димитрий, поработав на Брауна. Именно с этим никак не желал соглашаться его тесть. А вот Димитрий ежегодно тратил полмиллиона долларов на юридическую поддержку: нанятые им адвокаты зорко следили за тем, чтобы ни одно из деловых соглашений не нарушало закон. Вот почему он ни на секунду не сомневался в беспочвенности обвинений Кевина Аллена. И ему оставалось лишь выяснить, кто манипулировал с его бухгалтерскими книгами, представляя дело так, словно он клал часть прибыли себе в карман.

Но сейчас Димитрию хотелось сконцентрироваться исключительно на новом отеле-казино, который он купил в Атлантик-Сити и практически полностью перестроил. Ирония судьбы — суд в Нью-Йорке, который мог привести к самым печальным последствиям, одновременно позволил ему непосредственно руководить завершающей стадией его самого амбициозного проекта. «Айвори Пэлис», расположенный на набережной по соседству с «Замком Трампа», находился всего в двух часах езды от Нью-Йорка. По замыслу Димитрия, новый отель-казино должен был затмить все остальные, выстроившиеся вдоль океана. «Айвори Пэлис» с его белоснежным фасадом, величественными колоннами и золотым куполом, еще не открывшись, стал достопримечательностью Атлантик-Сити. А когда архитектор принес ему чертежи розово-белого дворца, Димитрий чуть не выпрыгнул из штанов.

— Это мещанство и провинциальность. Мне нужны элегантность, класс. Здание должно источать мощь и величие. Оно должно привлекать как знаменитостей, так и обычных людей, которые хотят почувствовать себя королями.

Вскоре, во время короткой деловой поездки в Бостон, Димитрий, проходя мимо здания Законодательного собрания, обратил внимание на колонны по фасаду и золотой купол. Представляя второй вариант, главный архитектор захотел дать пояснения, но Димитрий его остановил.

— В этом нет необходимости. Передайте все рабочие материалы художнику.

— Ху..? — У архитектора перехватило дыхание.

— Я хочу увидеть это здание глазами художника, пусть поработает над деталями. Я хочу видеть цвет, материал, обои — все.

Архитектор, должно быть, решил, что его заказчик рехнулся. Но в итоге Димитрий получил Законодательное собрание с куполом и колоннадой.

Убедившись, что к намеченному сроку все работы будут завершены, Димитрий вошел в кабину личного лифта, который в мгновение ока доставил его в пентхаус. Вставил в щель магнитную карточку, дверь открылась. Димитрий переступил порог и обнаружил, что он не один. Джейнис Слокам, длинноногая блондинка из кордебалета «Домового», приняв откровенную позу, сидела в кресле. Димитрий нахмурился. Как-то раз он соблазнился стройностью ее фигуры и пухлыми губками, обещающими райское наслаждение. Но она неправильно истолковала его намерения, решив, что за ними стоит нечто большее, чем утоление страсти. И уже второй раз ей удавалось преодолеть сопротивление секретаря и проникнуть в его личные апартаменты.

— Привет, красавчик. — Молодая женщина поднялась, подошла к нему, обняла за шею.

Запах ее духов внезапно вызвал у Димитрия приступ тошноты. Он вспомнил тонкий цветочный аромат, идущий от Роз, и у него защемило сердце. Он оттолкнул блондинку.

— Не сегодня и не завтра. Не докучай мне, Джейнис. — И Димитрий проводил ее до дверей.

А когда она ушла, почувствовал, что ему необходимо разрядиться. Воспоминание о Роз вызвало у него прилив желания. Он набрал номер, известный очень немногим.

— Мэй, это Димитрий.

— Дорогой, как поживаешь? Звонишь, потому что тебе недостает компании? — Она продолжила, не дожидаясь ответа: — У меня есть идеальная девочка. Когда прислать?

— Как можно скорее.

Димитрий вздохнул. Он уже свыкся с мыслью, что женитьба на Джуел не более чем фарс. Он не мог смотреть на жену, а уж о сексе не было и речи. И недавно он решил вновь воспользоваться услугами мадам Мэй. В конце концов, секс, оплаченный деньгами, имел свои преимущества — нет чувства вины, не надо опасаться, что женщина будет иметь на тебя виды, да и ее воспринимаешь как средство утоления полового голода.

До приезда девицы он позвонил на работу Ивену.

— «Миллер, Миллер и Финч», — ответил приятный женский голос. — С кем мне вас соединить?

— С Ивеном Миллером.

— Одну минуту. Пожалуйста, представьтесь.

— Димитрий Константинос.

Щелчок, жужжание, щелчок, жужжание. Еще раз, еще. Димитрий начал терять терпение. Ждать он не любил. Наконец в трубке раздался голос Ивена.

— Димитрий, о чем нам говорить? У меня важное совещание.

— В пятницу вечером я открываю «Айвори Пэлис». Жду тебя и Роз ровно в восемь.

— Слушай, я думаю, эта идея не из луч…

— Ровно в восемь, — повторил Димитрий голосом армейского сержанта, отдающего приказ. — Я пришлю за вами свой вертолет.

Мелодично звякнул звонок. Гостья прибыла. Димитрий положил трубку, открыл дверь и увидел на пороге свою фаворитку, Хло, высокую, стройную блондинку с длинными волосами, чувственным ртом, аристократическими руками. И она не удивлялась, когда Димитрий называл ее Роз.

Блондинка выпятила и без того высокую грудь.

— Я все ждала, когда же ты снова вызовешь меня.

Димитрий втянул ее в прихожую, прижал к стене. В этот вечер болтать ему не хотелось. Он начал яростно целовать ее, поглаживая руками золото волос. И тут зазвонил телефон.

— Извини, красавица. — Димитрий оставил Хло у стены, а сам подошел к телефонному аппарату. Как говорится, делу — время, потехе — час.

— Мистер Константинос? — спросила его телефонистка главного коммутатора.

— Слушаю. — Он мысленно выругал ее: позвонила в самый неподходящий момент.

— Звонит Роз Миллер. Соединить вас?

Димитрий ответил после короткой паузы:

— Скажите миссис Миллер, что я на совещании.

Димитрий бросил трубку и вернулся к прерванному, очень приятному занятию. Настоящая Роз могла и подождать.

Роз положила трубку. Она уже поняла, что Димитрий избегает ее. Она звонила раньше и получила тот же ответ. А поговорить с ним она могла лишь в том случае, если он ответит на ее звонок. Ей многое хотелось обсудить с ним. Раз он не берет трубку, значит, надо найти другой способ выйти на него. Решительности ей хватит. Пора взглянуть ему в глаза и задать несколько неприятных вопросов. Она больше не боялась его, слишком уж он ее разозлил. «В эту игру играют двое. И кто лучше меня знает, как добраться до сердца Димитрия?»

Глава 27

— Тебе нельзя прятаться, Роз, а не то все подумают, что ты виновата. Улыбайся и веди себя так, словно ничего не произошло, — говорил ей Дарио и убедил-таки пойти на коктейль-парти в честь победы Ивена по делу Макгрегора.

Этому событию, по замыслу Дарио, предстояло стать первым шагом на долгом пути реабилитации образа Роз в глазах читателей.

Роз думала, что она уже привыкла к тому, что пресса не дает ей и шагу ступить, но история с Димитрием превратила репортеров в стаю голодных псов, а фотокоров — в эскадрилью пикирующих бомбардировщиков. И в тот вечер Роз не оставалось ничего другого, как достойно противостоять им.

Фотовспышки засверкали, как только она под руку с Ивеном вышла из лифта в фойе ресторана «Вершина», занимающего последний этаж Бикмен-Плейс. Из окон открывался прекрасный вид на Ист-Ривер. Сверкал огнями остров Рузвельта, в Куинсе, на другом берегу сияла вывеска пекарни «Тип-Топ». Роз держалась рядом с Ивеном, когда тот остановился, чтобы пожать руки важным партийным функционерам. Макгрегор внес крупные суммы в предвыборный фонд обеих партий, и эти люди были его друзьями. Пока Ивен улыбался и пожимал руки, Роз думала о том, что именно в такой среде он чувствует себя как рыба в воде, здесь ему легко и вольготно.

Она попыталась представить себе их будущее, если Ивен действительно будет подниматься по политической лестнице. Им придется проводить много времени в таких вот прекрасно обставленных комнатах, с неярким, рассеянным светом, при котором не столь видна стареющая кожа. Они будут радушно принимать всех этих людей: основных спонсоров партийной кассы, спортивных знаменитостей, кинозвезд, королей и королев прессы, филантропов и, возможно, редких представителей ее мира — авторов и издателей. Свою роль она отыграет как надо, отыграет ради Ивена. Потому что останется у него в долгу даже после того, как забудется этот скандал.

Роз отпустила руку Ивена и отыскала более спокойное местечко. Отошла в тень, к одному из высоких, от пола до потолка, окон. Смотрела на Ист-Ривер, пальцами правой руки перебирая жемчужины ожерелья.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь.

Роз резко обернулась, оказавшись лицом к лицу с Дарио.

— Отнюдь. Выгляжу я усталой и ошарашенной. Просто рассеянный свет позволяет многое скрыть.

Дарио отступил на шаг, нарочито оглядел Роз с головы до ног. Одобрительно кивнул.

— Никому так не идет черное, как тебе. Подобное сочетание сексуальности и утонченности… это опасная смесь. — Он рассмеялся, и Роз мысленно поблагодарила его: легкое подтрунивание успокаивало.

Поругавшись с Ивеном из-за статьи в утренней газете, Роз на два часа заперлась в спальне. Из-за того, что она огорчила его, ее терзало чувство вины. Она пыталась разобраться, что же происходит вокруг нее. Однако, как она ни старалась, ясности не прибавилось. Когда же до приема осталось совсем ничего, она обследовала шкафы в поисках подходящего наряда. Остановила свой выбор на простеньком вечернем платье от Ричарда Тайлера и атласных туфлях на высоком каблуке. Ивен никак не прокомментировал ее наряд, но, судя по восхищенному взгляду Дарио, ее усилия не пропали даром.

— Дарио, на меня все таращатся. Мне не терпится уехать домой.

— А ты как можно больше улыбайся. — Дарио повернулся, оглядел толпу. — У тебя есть обязательства перед мужем и широкой общественностью. А кроме того, нет худа без добра. Ты попала на первые полосы. Твой флирт с Димитрием, с одной стороны, не прибавит тебе популярности, но с другой — подогреет интерес к твоим книгам. Надо только этим грамотно воспользоваться. И я сделаю все, что смогу.

Роз пристально всмотрелась в Дарио. Иной раз его цинизм перехлестывал через край. Роз это пугало: если они станут врагами, сохранит ли он в тайне те конфиденциальные сведения, которые получал по долгу службы?

— Это не был флирт. — Ей хотелось влепить ему пощечину.

— Главное, выдержать шторм, Роз. Со временем страсти улягутся. Но я не могу не спросить тебя: о чем ты думала, когда целовалась с Димитрием?

— Прекрати, Дарио! — В голосе Роз послышались резкие нотки. — Не забывай, кто платит по твоим счетам. — Впервые она использовала этот довод. И ей сразу же стало стыдно. — Ты же не знаешь всей подоплеки. Со стороны Димитрия это был не поцелуй, а пощечина. Совершенно очевидно, что он все подстроил. Если уж я не могу объяснить Ивену, что к чему, мне, по крайней мере, хочется верить, что ты-то на моей стороне. Так почему и ты неправильно истолковал случившееся?

— Но, Роз, фотографии не лгут, — промямлил Дарио.

Роз хотелось кричать. Вот Мэрилин сразу поняла бы ее. А теперь не осталось ни одного человека, которому она могла доверять. Ни единого. С реакцией Ивена все понятно. Она и не ожидала, что он поддержит ее. По пути в город он ни разу не улыбнулся ей, не произнес ни слова. А проведя ее сквозь строй фотокамер, повел себя так, словно ее и не было. Он злился, и она не могла его в этом винить. Джеймс тоже присутствовал на приеме, и Роз не сомневалась, что он не упускает из виду любое ее движение.

Ей надо выбраться отсюда… немедленно. Она сжала в руках сумочку из черного атласа и нащупала ключ от квартиры Мэрилин. Решение созрело мгновенно: из зала она уйдет как бы в туалет, а сама прыгнет в лифт и исчезнет.

Не привлекая к себе внимания, Билли наблюдал за ее отъездом. Вот она села в «линкольн» последней модели. Ранее Билли подслушал ее телефонный разговор с Дарио о планах на вечер, и ее неожиданное решение застало его врасплох. Ничего страшного, он свое возьмет. Настигнет ее позже. Кроме того, у него есть одно важное дело. Следующая на очереди Роз, но детектив уже дышит ему в затылок. «Надо пустить его по ложному следу», — подумал он, доставая пачку «Мальборо».

В тот же вечер Фальконе и Чарли Доукинс сидели в кабинке «Таормины», итальянского ресторана на Малберри-стрит в Маленькой Италии, славящегося своими соусами. Встретиться предложил Доукинс. Он позвонил Фальконе, чтобы сказать, что располагает любопытной информацией. И теперь они доедали сосиски с тушеным перцем.

— Я очень признателен тебе за помощь, Чарли. — И Джон впился зубами в кусок чесночного хлеба.

Доукинс отмахнулся.

— Да перестань, мы же друзья. И потом, я у тебя в долгу. И кто может тебе помочь, как не друг?

Чарли погрустнел. Несколько лет назад у него убили сына. И именно Фальконе нашел убийцу. Чарли всегда помнил об этом.

— Как бы ты отреагировал, скажи я сейчас, что Роз Миллер и Димитрий Константинос далеко не чужие? — И на лице Чарли заиграла самодовольная улыбка.

— Чтобы в этом убедиться, достаточно развернуть «Пост», — ответил Фальконе.

Чарли покачал головой.

— Нет, они знакомы с давних времен.

Фальконе едва удалось скрыть разочарование. Ему вспомнились слова Роз: «У нас был роман. Он сел в тюрьму, а я вышла замуж за Ивена».

Все это он уже знал, но не хотел показывать Чарли, что его труды пропали даром, поскольку тому пришлось потрудиться, чтобы раздобыть эти сведения.

— Димитрий Константинос убил мужчину, Тома Кальветти. Произошло это в поместье «Лорел», тогда оно принадлежало Джеймсу Миллеру. Через неделю после убийства Роз вышла замуж за Ивена Миллера.

Фальконе знал и об этом.

— А теперь самое интересное. — Чарли нетерпеливо пролистал лежащие в папке бумаги, наконец нашел то, что искал: заявление Константиноса о признании своей вины. — Очевидно, там не обошлось без вмешательства старшего Миллера. Чувствуется его умелая рука. Но есть одна странность.

И Чарли кивнул на лист с результатами баллистической экспертизы. Коронер указал, что входное отверстие от пули находилось на груди жертвы.

Джон пролистал папку.

— Где ты его достал, Чарли? Это дело засекречено. Я узнавал.

Чарли ушел от прямого ответа, но Джон и так понял, что он или знал пароль, обеспечивающий доступ в компьютерный банк данных, или вышел на человека, имеющего доступ к засекреченным архивным материалам.

— Действительно, странно. — Джон разом подобрался. — В рапорте сказано, что убитый напал на убийцу и тот, защищаясь, превысил пределы самообороны, хотя никакого другого оружия, кроме орудия убийства, в сарае не нашли. И Константинос получил срок за непредумышленное убийство.

Чарли улыбнулся.

— Именно так. Что-то не складывается, не правда ли?

Фальконе почувствовал на себе взгляд Доукинса: Чарли ждал, когда же его приятель сложит два и два. Коронер написал: «Входное отверстие от пули на груди». А в заявлении Константинос указывал, что стрелял в спину. Может, поэтому судья переквалифицировал совершенное преступление с превышения пределов самообороны на непредумышленное убийство?

Джон закрыл папку, сунул под мышку, поднялся, хлопнул Чарли по плечу.

— Слушай, а ведь тебе нет равных!

— Да брось ты, дружище.

— Поедем в мое тайное прибежище, — прошептал он ей в ухо.

Джуел и не ожидала, что ее последний любовник доставит ей столько удовольствия. И она понимала, что это может стать серьезной проблемой, когда настанет час расставания. Однако пока об этом думать не хотелось, а он, как никто другой, умел возбудить ее. И плевать она хотела, где сейчас Димитрий и что делает. В этот вечер ей хотелось, чтобы ее ублажали.

— Хорошо, — кивнула она. — Поехали.

Она назвала своему водителю адрес, и несколько минут спустя Джуел и ее любовник входили в его люкс в отеле «Пьер».

Как только за ними закрылась дверь, он начал целовать ее. Джуел не сопротивлялась. С губ он спустился к шее, его руки крепко обнимали ее за талию. Джуел откинула голову назад. Сегодня она не могла без него, сегодня она хотела ощущать на себе тело своего любовника. Злоба ли двигала ею, похоть ли — какая разница? И никакой вины она за собой не чувствовала. Да и откуда ей взяться после того, как фотограф запечатлел Роз Миллер в объятиях Димитрия?

— Один вопрос, — жарко прошептал он.

— Какой?

— Твой муж тебя так целовал?

— Нет.

Она прижалась к нему. Только так она могла избавиться от унижения, которому подверг ее Димитрий. И она сумела отогнать прочь фотографию, стоящую перед ее мысленным взором. «Я тебе отомщу, Димитрий. Так и знай».

Глава 28

Роз кивнула швейцару и направилась к лифтам. У двери в квартиру Мэрилин ее охватили сомнения: а надо ли ей переступать порог? Но она глубоко вздохнула, сунула ключ в замочную скважину, повернула, распахнула дверь и вошла.

Квартира Мэрилин встретила ее холодом и сыростью. А ведь совсем недавно тут царили радость, тепло, уют. Всюду стояли свежие цветы. Аромат духов Мэрилин, казалось, еще висел в воздухе. Однако ее отсутствие угадывалось во всем.

Роз вытащила завядшие подсолнухи из дорогой, красивой вазы, каким-то чудом ускользнувшей от внимания маньяка, бросила их в корзинку для мусора, которую нашла на ярко-желтой кухне. В гостиной на подоконнике уже лежал слой пыли. Сумрак, окутавший квартиру, вызвал у Роз злость. Мэрилин любила все яркое, светлое. И сумрак этот как бы подчеркивал: Мэрилин ушла навсегда.

В квартире навели относительный порядок, софу вынесли, но на ковре осталось темное ржаво-коричневое пятно. Кровь Мэрилин. У Роз сжалось сердце, но слезы она сдержала. Взяла себя в руки, не сломалась. Она пришла по делу и не могла дать волю эмоциям. Если она хочет выяснить, кто убил Мэрилин, кто преследует ее, в поисках должна быть отправная точка. И единственное место, с которого можно начать, — квартира Мэрилин. Роз решительно положила сумочку на обеденный стол.

Подошла к окну, выглянула. Четырнадцатый этаж. Земля еще темная, но в небе танцуют снежинки. Час-другой, и внизу все побелеет. Ей надо поспешить, а не то возвращаться на Лонг-Айленд придется по скользкой дороге.

Роз села за стол Мэрилин, забарабанила пальцами по полированному дереву, подумала о том, какой маленькой казалась ее подруга, стоило ей усесться за этот огромный письменный стол.

Роз поднялась, прошла через холл в спальню, открыла двери стенного шкафа. Какие-то вещи остались, но большую часть забрала полиция: вещественные улики. Роз просмотрела одежду, висевшую на плечиках, окинула взглядом груду обуви и сумок на полу, коробки со старыми фотографиями. На верхней полке, у дальней стены, заметила коробочку, обернутую золоченой бумагой, перевязанную красной лентой с большим бантом. Под бантом лежала подарочная открытка:

«Моей лучшей подруге в День рождения.

Поздравляю, люблю. Мэрилин».

Роз начала бить дрожь. По щекам покатились слезы, их сменили громкие рыдания.

«Господи, Мэрилин, как жаль, что тебя больше нет!» Прежде чем приехать сюда, Роз дала себе слово, что обыщет всю квартиру, какими бы болезненными ни были воспоминания. Вдруг полиция что-то проглядела. И теперь она разорвала оберточную бумагу, в надежде найти в коробке ключ к разгадке.

Но внутри лежала музыкальная шкатулка, стеклянная копия Эйфелевой башни. Роз завела шкатулку, послушала мелодию «La Vie en Rose».

Все еще рыдая, Роз прижала статуэтку к груди, начала раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь успокоиться. Подруга, как живая, стояла у нее перед глазами. Мэрилин, в своих старомодных очках, улыбалась ей на торжественном приеме по случаю выхода ее первой книги; Мэрилин на дне рождения Алексис, той исполнилось десять лет, без всякой косметики, такая же юная, как и дети. Роз вспомнилось изумление, застывшее на лице Мэрилин, когда та пришла на вечеринку, которую в прошлом году Роз устроила по случаю дня рождения подруги, не предупредив ее, по какому поводу собираются гости.

В голове Роз послышался голос Мэрилин: «Я боюсь за тебя…»

Роз зарыдала еще громче, потом прошептала:

— У меня и в мыслях не было причинить тебе боль. Господи, какой же это кошмар!..

Она положила музыкальную шкатулку, последний подарок Мэрилин, в коробку, закрыла крышкой. Когда ставила коробку на верхнюю полку, случайно задела локтем другую, с фотографиями. Она упала, фотографии рассыпались. Роз наклонилась, чтобы их поднять, и заметила золотую зажигалку, которая закатилась в угол стенного шкафа. Подняла ее салфеткой, положила на ладонь. Мэрилин не курила. Зачем ей могла понадобиться зажигалка? В правом нижнем углу Роз увидела монограмму. И у нее округлились глаза. А пальцы непроизвольно сжались в кулак.

Она взяла след.

Билли наблюдал, как лимузин въехал в ворота, остановился у парадного входа в особняк. Вышел водитель, открыл заднюю дверцу. Роз, в серебристом плаще, сжимая в руках какую-то коробку, выскочила из салона, вбежала в дом. Она приехала позже, чем он ожидал, и теперь он злился. Ему так хотелось раздавить ее, как змею! Он коротал время, думая о других ее предшественницах. Все они поначалу улыбались, потом паниковали. Приятные воспоминания. Теперь он жалел только о том, что не дал Мэрилин шанса молить его о пощаде. Нравился ему стоящий в их глазах ужас, когда они просили его сохранить им жизнь. Впрочем, Мэрилин он убивал с другой целью. Никакого влечения к ней он не испытывал. Нет, Мэрилин он убил лишь для того, чтобы Роз окончательно поняла, что ее ждет. За последние несколько дней он не заметил никаких изменений в ее распорядке. Она продолжала вести прежнюю жизнь, как и раньше, перед каждым появлением на людях уделяла много времени прическе и маникюру. Может, она и не грустит по Мэрилин, может, ему следовало наносить удар в еще более уязвимое место, прежде чем он выйдет на свою главную цель — Роз?

Зажегся свет в спальне, несколько секунд спустя сквозь занавески он увидел ее силуэт. Она еще не разделась, но он уже представлял себе ее обнаженной. Его руки касались ее тела, медленно двигались по груди, шее, рту, волосам… Но тут вмешалась другая сила. Его тело обмякло, он привалился к железным воротам, ледяной металл ожег кожу. «О, Роз, — прошептал он. — О, сладкая Роз…» И Билли исчез.

Глава 29

— Я видел суперобложку «Убийственных намерений». — В телефонной трубке голос Дарио прямо-таки звенел. — Потрясающая работа! Отправляю ее к тебе с курьером.

Роз чуть отнесла трубку от уха.

— Смотрится великолепно, Роз. Не оторвешь глаз.

— Отлично, Дарио. — Она попыталась изобразить энтузиазм. Обычно всеми издательскими делами ведала Мэрилин, но Дарио предложил взять эту работу на себя, как он сказал, «на какое-то время».

— А теперь плохие новости. Видела утреннюю газету?

Роз боялась даже спросить, что именно ей следовало видеть. Она могла представить себе, какие слухи гуляют по Манхэттену.

«Она спит с ним».

«Она уходит от мужа».

Замять сплетню — дело тонкое. Репортеры обожали подливать масла в огонь.

— Я делаю все, что могу, Роз, но…

Но Роз не хотела, чтобы ее жалели и гладили по головке.

— Выкладывай.

— Хорошо. Цитирую. Лиз Смит: «Автор психологических триллеров Роз Миллер поставлена перед выбором — муж или любовник». — Пауза. — «Ю-эс-эй тудей»: «Писательница и известнейший криминальный адвокат нацелены на развод». «Дейли ньюс»: «На праздничном обеде у Тома Макгрегора стало очевидно, что в семье Миллеров царит напряженная атмосфера. Однако потенциальный кандидат в губернаторы, похоже, знает, как держать себя на публике».

«Держать себя на публике», — повторила про себя Роз. — Как раз этого Ивен и не умеет, лицемерие ему претит. Душа-то у него нараспашку».

— Дарио, разве ты не можешь зажать рот этим людям? Ивен такой впечатлительный. Эти заголовки очень вредят ему. Порочат в глазах избирателей. На карту поставлено его политическое будущее.

— Это еще один довод в пользу того, что ты должна вести себя как обычно, всем своим видом показывать, что ничего не произошло.

Роз не хотелось продолжать разговор.

— Дарио, мне надо идти.

— Еще секунда, Роз. В связи с шумихой ток-шоу по всей стране хотят взять у тебя интервью.

— Я не собираюсь говорить об этой ерунде. — Она сорвалась на фальцет и глубоко вдохнула, чтобы успокоить нервы.

— У тебя книга, которую надо рекламировать, имидж, который надо поддерживать. Роз, мой бизнес — продавать тебя. У тебя намечено выступление в Майами… ты вылетаешь в понедельник.

— Но…

— Никаких «но». Ты должна ехать.

Все, что нужно, он уже говорил: «Работа отвлечет тебя, твои поклонники хотят видеть Роз Миллер, которую любят и уважают», и наконец: «Ты должна сделать это ради Ивена!»

И Роз не могла не признать его правоту.

— Твою программу в Майами я перешлю по факсу. Извини, звонят по другой линии.

Держа трубку в руке, Роз посмотрела на незаконченную рукопись «Убийственных намерений», которая лежала на столе. Она должна предугадать следующий ход убийцы. И хотя Роз переписывала каждую строчку как минимум дважды, она чувствовала, что упускает некий подтекст, который не укрылся от единственного читателя ее нового романа. И если она обнаружит этот подтекст, то сможет предсказать, где и когда убийца нанесет следующий удар. Придется просмотреть всю рукопись, строчку за строчкой, слово за словом; что ж, она это сделает: только так можно добраться до убийцы, прежде чем он доберется до нее. Он ведет смертельную игру, и пока она в этой игре всего лишь пешка. «И останусь ею, если не выйду на него первой», — подумала Роз. Она достала золотую зажигалку, положенную ею в полиэтиленовый мешочек, в тысячный раз оглядела ее. Вновь остановила взгляд на готической букве «Д». Логично предположить, что владелец зажигалки — Димитрий. Но если бы она видела эту зажигалку у Мэтча, а Димитрий там курил, то обязательно запомнила бы ее, не так ли? Что-то не складывалось. А может, она не могла заставить себя смириться с мыслью, что человек, которого она любила все эти годы, — маньяк-убийца?

Роз села, посмотрела в окно. Мыслями унеслась в прошлое. Увидела себя девочкой-подростком, радостной, веселой, влюбленной. Девочка скакала на лошади, арабском жеребце, который принадлежал Миллерам… Она вернулась в реальность и с горечью отметила, что несмотря на приобретенные богатство и славу, она никогда не испытывала такого счастья, как в те минуты, когда девочкой летела на могучем коне. Но Алексис будет счастливее ее. Она об этом позаботится. Примет все меры, чтобы у ее дочери период взросления прошел без всяких катаклизмов. И начнет прямо с грядущей поездки. Она возьмет с собой дочь. Алексис с радостью отправится с ней в Майами.

Она заметила, хотя Алексис и старалась этого не показывать, что ее дочь тонко чувствует возникшее в их семье напряжение. Вот она и уедет вместе с ней от всего этого безумия.

Роз набрала номер Дарио и услышала механический голос автоответчика. После сигнала оставила сообщение: «Это Роз. Закажи еще два билета до Майами. Я беру с собой Алексис и Майру».

Глава 30

Фальконе сидел в своем кабинете в полицейском участке и изучал старые дела, которые затребовал из архива полицейского управления округа Нассау. Он уже выписал имена и фамилии патрульных, побывавших на месте преступления и арестовавших Димитрия Константиноса. Их было двое, оба вышли в отставку. Теперь предстояло собрать на них подробное досье: их послужной список, характеристики, награды, поощрения. Но прежде всего следовало установить, где они сейчас.

— Привет!

Фальконе поднял голову. Дик Чоффи, лейтенант дежурной части, смотрел на него, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Я думаю.

Фальконе убрал папки под текущие документы. Незачем Чоффи знать, чем он тут занимается. Он обещал и Роз, и Чарли, что полученные от них сведения дальше него не пойдут. Разумеется, до определенного момента.

— Полиция округа Нассау получила у судьи разрешение на прослушивание телефонной линии Миллеров. — По тону чувствовалось, что Чоффи недоволен: ему хотелось заглянуть в папки, которые теперь прятались под документами. — Манхэттен присмотрит за квартирой миссис Миллер на Пятой авеню. Убийство Мэрилин Граймз и ее близкие отношения с Роз Миллер потребовали участия в расследовании полицейского управления Нью-Йорка.

Фальконе изобразил восторг.

— Отлично. Может, мы найдем какие-то ниточки. — Он проводил лейтенанта взглядом.

«Ниточка мне нужна всего одна, — сказал он себе. — Но та, за которую можно потянуть и размотать весь клубок». И он уже знал, что ниточка эта здесь, перед ним, в этих папках, да только никак не мог ухватиться за нее. «Но я обязательно ухвачусь, — решил Фальконе, — как только перестану думать о ней».

Он набрал номер дежурной части полицейского участка Чарли Доукинса, попросил соединить его с Чарли.

— Доукинс слушает, — послышалось в трубке через несколько секунд.

— Чарли, это Джон. Слушай, в полицейском рапорте написано, что после убийства в «Лорел» приехали двое патрульных. Ты сможешь что-нибудь о них разузнать? Имена и фамилии я отправлю тебе по факсу.

— Считай, что уже разузнал.

Фальконе собрал все бумаги, сунул в карман ручку и блокнот, поднялся и хотел отойти от стола, когда зазвонил телефон.

— Джон, мне надо немедленно увидеться с тобой. — В голосе Роз звучала тревога. — Можешь через полчаса встретиться со мной в «Старбаксе»?

— Приеду, — коротко ответил Фальконе.

Войдя в кафетерий «Старбакс», Роз сразу увидела Фальконе, сидевшего у дальней стены за столиком на двоих. Прежде чем подойти к нему, она подошла к стойке, чтобы заказать чай. Перед ней стояли двое студентов, оба в потертых джинсах, у каждого — по серьге в ухе. Оглянувшись, Роз увидела, как он машет ей рукой, приглашая за столик.

— Я уже взял тебе ромашковый чай. Решил, что хуже не будет.

Детектив Фальконе, сотрудник отдела расследования убийств, специализирующийся на маньяках-убийцах, мог мгновенно превратиться в большого плюшевого медведя, готового в любой момент прийти на помощь. Только позови.

— Что ты хотела мне сказать?

Роз залезла в сумочку, достала полиэтиленовый мешочек с золотой зажигалкой.

— Вчера вечером я нашла ее в квартире Мэрилин.

Фальконе покосился на зажигалку, пожал плечами.

— И что?

— Взгляни на правый нижний угол. Там выгравирована буква «Д».

Фальконе присмотрелся повнимательнее.

— Возможно, это зажигалка Димитрия, — пробормотала Роз.

— Возможно. — Но по выражению лица и тону чувствовалось, что никакой уверенности в этом у Фальконе нет.

В глубине души Роз уже смирилась с тем, что Димитрий — главный подозреваемый, и зажигалка это только подтвердит. Поэтому реакция Фальконе, вернее, отсутствие таковой ее удивило.

Фальконе взял мешочек, несколько раз подбросил на ладони.

— Ты поступила правильно, положив зажигалку в полиэтиленовый мешочек, но шансы на то, что мы обнаружим отпечатки пальцев, равны нулю. Поэтому я и не прыгаю от счастья, пойми меня правильно. — Он помялся. — Роз, я должен задать тебе несколько вопросов. Можем мы на какое-то время представить себе, что нас не связывают дружеские отношения?

Роз охватила тревога. Неужели случилось что-то еще? Рука непроизвольно метнулась к шее, прикрывая V-образный вырез свитера.

— К-конечно, — выдавила она.

— Мне хотелось бы кое-что узнать об убийстве твоего дяди Тома.

Роз молча смотрела на него. Она знала, что Джеймс приложил немало усилий, чтобы скрыть правду о той ночи, но мысли эти, если они и возникали, она загоняла поглубже в подсознание, вместе со всеми воспоминаниями о дяде Томе. И теперь ей не оставалось ничего другого, как ждать вопросов Фальконе.

Детектив наклонился вперед.

— Роз, я служу в полиции двадцать лет. И навидался всякого. Убийства, совершенные с особой жестокостью, изнасилования, расчленение тел, каннибализм. Я занимался и поджогами, и разбоями… список можно продолжить. Иной раз мне удавалось раскрывать преступления, которые казались неразрешимыми. Поэтому я всегда полагал себя хорошим копом. Знатоком своего дела. — Его глаза затуманились. — Поэтому прошу тебя, не юли и не пытайся запудрить мне мозги.

Роз окаменела. Внезапно почувствовала, что она — первая в списке подозреваемых и сейчас начнется допрос. Только тут она заметила, что Фальконе даже осунулся. Наверное, не спал всю ночь, работал. И оставалось гадать, что ему удалось раскопать.

— Ты действительно рассказала мне все?

Она энергично кивнула. Но по его лицу видела, что он ей не верит.

— Куда ты клонишь? — спросила Роз. — Может, от меня будет больше пользы, если ты задашь пару-тройку наводящих вопросов?

Джон глотнул черного кофе. И промолчал, не сводя с нее глаз.

— Так что? — не выдержала Роз.

— Кто был в конюшне в ту ночь?

— Мы об этом уже говорили. Димитрий, Том и я. Но в голове у меня все пугалось. Я много выпила.

— Мог там быть кто-нибудь еще?

— Не знаю. Но вроде бы нет.

— Мог Джеймс последовать за тобой? Ивен? — Он давил на Роз, чего никогда раньше себе не позволял.

Роз занервничала.

— Джон, я не знаю! Ты должен мне верить. Такая мысль никогда раньше не приходила мне в голову.

— Но это возможно?

Его натиск не ослабевал. И она понимала, что он будет давить, пока не получит ответ или не поверит, что она ничего не помнит.

Роз уставилась на свои руки, лежащие на коленях, покрутила обручальное кольцо. Мысленно перенеслась в далекое прошлое. Но ответа там не нашла.

— Понятия не имею, — наконец ответила она.

Фальконе пожевал верхнюю губу.

— Показания Константиноса не сходятся с результатами баллистической экспертизы. Ты знаешь, почему он солгал?

Вот тут Роз оживилась.

— Послушай, Джон, почему ты спрашиваешь меня? Ты знаешь мое видение тех событий. Ты ознакомился со всеми документами. Тебе известно куда больше, чем мне.

— Ты говорила с Константиносом о той ночи?

— Нет! — без малейшей запинки вырвалось у нее. — Об этом я никогда с ним не говорила. Что бы там ни писали обозреватели светской хроники, что бы ни думали люди, с Димитрием мы практически не встречались.

Фальконе она не убедила. Его взгляд не оставлял сомнений в том, что вопросы остались.

— Послушай, я рассказала тебе все, что знаю.

Он глубоко вдохнул, шумно выдохнул.

— Я считаю своим долгом сказать тебе, что буду продолжать расследование. Тут еще много неясного. Как в убийстве твоего дяди, так и твоей роли в той истории. Возможно, есть связь между тем и нынешними убийствами. Я прежде всего детектив. И неважно, к кому приведет след. Я все равно пройду весь путь до конца.

Роз осознала, что, обратившись к нему, она разворошила осиное гнездо. Но разве у нее был выбор? Ей требовалась помощь, а довериться она могла только Джону Фальконе.

— Между прочим, — Фальконе достал из нагрудного кармана сложенный листок бумаги, — полицейское управление округа Нассау снимает охрану поместья. Я нашел тебе телохранителя. Парень что надо. Десантник, десять лет прослужил в полиции Нью-Йорка и теперь считается одним из лучших телохранителей. Его обычно прикомандировывают к нашим высокопоставленным гостям, особам королевской крови, он сможет уберечь и тебя.

Роз взяла листок, развернула, коротко глянула на имя, фамилию, телефонный номер, убрала листок в сумочку.

— Позвони ему, Роз. Немедленно. В таких ситуациях лучше перестраховаться, чем проявить легкомыслие. — Фальконе поднялся, пожал холодную, как лед, руку Роз и отбыл.

Глава 31

Отношение Ивена к юриспруденции и политике характеризовалось одним словом — страсть. Десять лет тому назад, придя в юридическую фирму отца, он работал точно так же, как и другие молодые адвокаты, по двенадцать, а то и четырнадцать часов в день, шесть дней в неделю. Он встречался с клиентами по вечерам в их любимых ресторанах или барах, ездил к ним домой, в клубы, даже в массажные салоны. Он принял решение стать лучшим адвокатом Нью-Йорка и добился признания без помощи Джеймса Миллера и его денег. Свою репутацию он заработал тяжелым каждодневным трудом. А теперь, направляясь в оздоровительный теннисный клуб «Восточный берег» на встречу с Джозефом Брауном, Ивен думал о том, что его методы работают против него: клиенты, как и прежде, вызывали Ивена к себе, а он не мог заставить себя им отказать. Браун позвонил ему этим утром и сказал, что есть срочное дело, и Ивен предложил встретиться у него в кабинете. Но Браун отказался. «Слишком официально». Тогда Ивен упомянул ближайший ресторан. «Слишком людно», — ответил Браун. И завел речь об оздоровительном клубе. Ехать Ивену не хотелось, но, как обычно, интересы клиента взяли верх.

Клуб Ивену понравился. Большой бассейн, беговые дорожки, просторные залы для занятий аэробикой, корты, целый этаж, отведенный под спортивные тренажеры, позволяющие, не сходя с места, бежать, грести, накручивать километры на велосипеде. Тут же с потолка свешивались боксерские груши самых разных форм и размеров. А бар предлагал широчайший выбор соков. Если у посетителей клуба возникали какие-то вопросы, на помощь тут же спешили молодые, не обремененные избытком одежды женщины. «Еще одна маленькая слабость моего клиента», — подумал Ивен. Сторонники здорового образа жизни никогда не приняли бы Брауна в свое общество. Черт, да он выкуривал по две пачки сигарет в день, не считая сигар, не отказывал себе в виски, редко ложился спать раньше трех часов ночи. «У меня такой образ жизни, — втолковывал он Ивену. — Ты понимаешь, я должен делать то, чего от меня ждут». Ивен согласно кивал, хотя ничего не хотел понимать, давно сделав для себя однозначный вывод: чем меньше он будет знать о «делах» Брауна, тем лучше.

За столиком в приемной сидела красотка. Светлые волосы, забранные в «конский хвост», безупречная загорелая кожа, ослепительно белые зубы, совсем как в рекламных роликах. Эталон отменного здоровья и прекрасной физической формы. Ивен работал от зари до зари, долгие часы проводил в душных залах судебных заседаний и крохотных каморках для консультаций с клиентами, поэтому эта женщина, у которой, судя по всему, находилось немало времени для ухода за телом, вызвала у него исключительно отрицательные эмоции.

— Я приехал на встречу с мистером Брауном, — резко бросил он.

— Мистер Браун сейчас на седьмом корте. — Она указала в дальний конец зала. — За баром с соками.

Ивен усмехнулся, поблагодарил ее и отправился на поиски своего клиента. Каждый корт, огражденный высоким забором из прозрачного пластика, напоминал аквариум или клетку. По его разумению, по Брауну давно плакала другая клетка: в федеральном исправительном учреждении.

А несколько мгновений спустя он думал уже не о Брауне. Ему стало как-то не по себе, хотя он и не понимал, в чем причина. Дело, конечно, не в твидовом костюме из «Харриса» или кожаном брифкейсе из «Коуча». Многие члены клуба отдавали предпочтение консервативному стилю. Наверное, решил Ивен, сказывалось его отношение к Брауну. Он видел себя скорее агентом ФБР, пришедшим с тем, чтобы вручить повестку в суд, а не адвокатом, направляющимся на деловую встречу с клиентом. Как бы то ни было, Ивен явно чувствовал себя неуютно.

У корта его встретил телохранитель Брауна, здоровяк с выбритым черепом, при ярком, аляповатом галстуке.

— Мистер Браун сейчас подойдет. Он как раз заканчивает игру.

Ивен посмотрел на партнера Брауна. И у него учащенно забилось сердце. Окружной прокурор Кевин Аллен, в синем тренировочном костюме, азартно носился по корту, атакуя Брауна. Его лицо блестело от пота.

Браун, в фирменных белых шортах, какие выдавались только членам клуба, рыча, как раненый тигр, яростно отбивался.

Ивену вспомнилась реклама то ли «Кодака», то ли «Полароида»: «Лови момент». «Тот самый случай», — мрачно подумал он.

Когда игра закончилась, лысый здоровяк распахнул дверцу. Браун вышел первым, Аллен — за ним.

— Это игра, иногда выигрываешь ты, иногда — твой соперник, — обратился Браун к окружному прокурору.

А тот вперил взгляд в Ивена.

— Ты, должно быть, рехнулся… что он тут делает? — Аллен махнул ракеткой, словно волшебной палочкой, будто надеясь, что Ивен тут же исчезнет. — Ты же говорил, что наша встреча будет конфиденциальной.

Джозеф обнял Ивена за плечи, притянул к себе, добродушно хохотнул.

— Ты ведь никого не видел, не так ли, Ивен?

Ивен не знал, какую игру ведет с окружным прокурором Браун, но он прекрасно понимал, что его клиент сознательно столкнул их лбами. И теперь Аллену, что без труда читалось на его лице, хотелось провалиться сквозь землю.

Импульсивно Ивен протянул ему руку, сказал: «Увидимся в суде». А затем повернулся к прокурору спиной, и тот мгновенно ретировался в раздевалку.

Как только Аллен скрылся из виду, адвокат и его клиент сели за столик в баре. Ивен молчал, ожидая, что разговор начнет Браун: он до сих пор не представлял себе цели своего визита. А тот не торопясь осушил высокий стакан обогащенного протеином фруктового коктейля и лишь потом встретился с Ивеном взглядом.

— Какова ситуация в суде? Говори прямо.

— Все идет как надо, — ответил Ивен.

Он не знал, какой смысл вкладывает Браун в свой вопрос, и остановился на самом нейтральном ответе.

Браун вытер губы.

— Дерьмо. Хочешь попробовать?

Дегустировать фруктовый коктейль Ивену не хотелось. И он не позволил Брауну увести разговор в сторону.

— Что я здесь делаю, Джозеф? Как я понимаю, ты устроил этот спектакль в мою честь… С тем чтобы я и Кевин Аллен встретились в неформальной обстановке. Этим ты хотел мне что-то сказать?

— Я думаю, мы оба и так знаем, каким влиянием я пользуюсь в этом городе. — Браун улыбнулся. — Я лишь хотел показать тебе, что это не пустые слова. — Тон его внезапно изменился, стал резким. — Поэтому говорю тебе первый и последний раз. Держи свою жену подальше от Димитрия.

Атака Брауна застала Ивена врасплох. Он не нашелся что ответить.

— Моя дочь очень расстроена шумихой, поднятой газетами, — продолжал Браун. — Должен тебе сказать, эта история огорчает и меня.

Ивен взял себя в руки.

— Газеты делают из мухи слона. Уж ты-то должен это знать, как никто другой. Кроме того, Роз говорит мне, что инициатива исходила от Димитрия. Она сопротивлялась, но сила была на его стороне. Так почему бы тебе не держать своего зятя подальше от моей жены?

— О своем зяте я позабочусь, а ты займись женой. Помни, Ивен, танго танцуют вдвоем. — И пальцы Брауна с силой сжали плечо адвоката.

Браун очень быстро закруглил тему, и Ивен понял, его вызвали не для того, чтобы продемонстрировать дружеские отношения с Кевином Алленом или предупредить о недопустимости публичного романа Роз и Димитрия. Повод для встречи был другим. Но каким именно?

Брауну принесли второй стакан, он пригубил коктейль, а потом раскрыл карты.

— Мне представляется, что все только выиграют, если ты сдашь Димитрия. — Голос звучал очень буднично, словно речь шла о ничего не значащих пустяках. — Кстати, Кевин Аллен по-дружески сообщил мне, что компромата на Димитрия у него выше крыши. Разумеется, я не знаю, что это за компромат, но думаю, тебе следует убедить Димитрия признать себя виновным и пойти на сделку с прокурором.

Ивен почувствовал, что на виске запульсировала жилка. Как тесно все переплелось: Миллеры, Брауны, Димитрий Константинос… чем это закончится?

— Нет, Джозеф, — отрезал он, отбросив присущие ему дипломатические манеры. — Я не сдам Димитрия. И он по-прежнему будет настаивать на своей невиновности.

— У Аллена достаточно материалов, чтобы убедить его в обратном. Напомни Димитрию, каково ему жилось в тюрьме. — Браун улыбнулся и в глазах Ивена внезапно превратился в акулу.

— Я не собираюсь ему ни о чем напоминать, Джозеф. Мой клиент и твой зять не из тех, кого можно заставить что-то сделать. — Ивен оглядел огромный зал, потом его взгляд вернулся к Брауну. — Мне-то казалось, что ты должен об этом знать.

Куда бы ни пошла Роз, везде люди таращились на нее: в салоне, в продуктовом магазине, в пекарне, где она часто покупала Алексис плюшки… Последняя капля, переполнившая чашу ее терпения, упала в пиццерии «Бертуччи», куда она заехала за пиццей. Женщина, стоявшая в очереди впереди Роз, обернулась, а потом что-то громко зашептала подруге. Роз привыкла быть в центре внимания, но не в качестве объекта насмешек. А теперь произошло то, о чем раньше она могла только догадываться: если Ивен пойдет с ней на разрыв, громадное большинство возьмет его сторону, оставив ее практически в одиночестве. Впрочем, по большому счету, ей хотелось, чтобы ее поддержал один, вполне конкретный человек — Алексис. Уж ее-то дочь знала абсолютную беспочвенность всех этих сплетен. Да, она всегда рассчитывала на Ивена, но в глубине души все-таки сомневалась, что он встанет на ее сторону, когда все участники конфликта сойдутся в решающей схватке.

Выйдя замуж за принадлежащего к высшему свету Ивена, добившись литературного признания, Роз постаралась полностью забыть свое прошлое. Потому что превратилась совсем в другую женщину, в Роз Миллер. Именно такой и мечтала стать Роз Кальветти. Но фотоснимок в газете, вкупе со сплетнями и грязными намеками, уничтожили все то, чего она достигла в жизни. Женщины, а именно они составляли большинство ее читателей, перестали ее уважать. Отсюда и недавнее падение продаж ее новой книги. Мужчины теперь одаривали ее похотливыми взглядами, тогда как раньше она видела в их глазах только восхищение. Она всегда придерживалась твердых нравственных принципов, унаследованных от Софи и Виктора. Теперь же в ней видели аморальную женщину.

Шагая по Пятой авеню, в больших темных очках, с волосами, забранными под берет, Роз не привлекала к себе ни малейшего внимания. Наверное, впервые за последние дни. Берета и темных очков вполне хватило, чтобы никто не узнавал ее, не преследовал, не фотографировал, не задавал неприятных вопросов. «Но долго ли мне придется прятаться?» — гадала Роз. И решила, что отвлечется от всего, кроме работы. Роз еще не могла сказать, что у нее в мозгу возник психологический барьер, бич многих писателей, не позволяющий написать ни строчки, но после смерти Мэрилин ее роман продвигался чрезвычайно медленно. И теперь она никак не успевала закончить его к назначенному сроку. Обычно Мэрилин договаривалась с издателем, выторговывая несколько недель, а то и пару месяцев. Вот так каждый день, по разным поводам, Роз с горечью вспоминала о понесенной утрате. Она не могла работать в особняке: мысли все время путались. Напряженность в отношениях с Ивеном, казалось, росла с каждым часом. Но квартира оставалась ее прибежищем. Только там она могла собраться и, сев за стол, продолжить работу над романом.

Подходя к дому, она увидела Дарио, о чем-то беседующего со швейцаром. В тот момент ей ужасно захотелось, чтобы Димитрий и Дарио поскорее без лишнего шума покинули этот мир, захватив с собой Джеймса. Она прекрасно бы без них обошлась.

В квартире было очень тепло. Роз на кухне варила кофе. Дарио, устроившись на диване в гостиной, поглядывал на нее через дверь.

— Держишься? — спросил он.

— Стараюсь изо всех сил.

Дарио откинулся на коричневый бархат спинки, с удовольствием оглядывая уютную гостиную. «Картина Нормана Рокуэлла на стене, Роз на кухне, варит мне кофе, я бы мог к этому привыкнуть». Дарио догадывался по внешнему виду Роз, по ее нервозности, что она на грани срыва. Именно этого он и добивался.

— Тебе понравилась суперобложка?

Роз внесла в гостиную поднос с двумя кружками, сахарницей и молочником.

— По правде говоря, я ее особенно не разглядывала. Голова у меня забита другим.

— Естественно. — Дарио сочувственно улыбнулся. — На тебя давят со всех сторон. — Он наклонился вперед. — Кстати, а как реагирует Ивен?

Роз опустила поднос на кофейный столик, пододвинула стул, села.

— Не совсем так, как мне хотелось бы.

«Хорошо», — подумал Дарио.

— Это плохо.

Роз протянула ему кружку с черным кофе, не добавив ни сахара, ни молока: вкус Дарио она знала. Она вообще многое о нем знала, он прилагал все силы, чтобы в их отношениях было поменьше формальностей и побольше дружбы. «А скоро она узнает обо мне еще больше», — подумал он.

— Наверное, ничего другого ожидать от него нельзя, — добавила Роз. — Не думаю, что на его месте я бы повела себя иначе.

Выглядела она такой подавленной и испуганной, что ему захотелось обнять ее, крепко прижать к себе и больше не отпускать. Не один раз он вплотную подходил к тому, чтобы реализовать свое желание. Поскольку считал, что та Роз, которую видели другие: леди, известная писательница, жена респектабельного адвоката, — всего лишь маска. Под ней скрывалась настоящая Роз, порывистая, страстная, готовая с головой броситься в омут любви. И такой она станет, думал Дарио, как только ему удастся открыть ее истинное лицо.

— Ивену и Алексис тяжелее всех, — продолжала Роз, не замечая душевных терзаний Дарио. — И мне очень хочется облегчить их боль. Но я не знаю, как им помочь. — Она перевела взгляд на окно. — Я словно жду, когда упадет топор… — Она замолчала, повернулась к рекламному агенту. — Между прочим, Дарио, а что ты делаешь, чтобы нейтрализовать отрицательный эффект всех этих инсинуаций?

— Стараюсь изо всех сил, — солгал он.

Настроение у него заметно ухудшилось. Ее мир рушился, на карте стояла вся дальнейшая карьера, а она думала об Ивене. Такого он никак не ожидал. «Похоже, я ее потеряю. Но кого я хочу обмануть? Она никогда и не была моей».

Телефонный звонок прервал его раздумья и заставил Роз подпрыгнуть. Но она не сдвинулась с места, чтобы подойти к телефону. На четвертом звонке Дарио спросил:

— Может, мне взять трубку?

«У нее паранойя, — подумал он. — Она уже боится подходить к телефону».

Роз вперилась взглядом в телефонный аппарат.

— У меня включен автоответчик.

Звонки прекратились, после нескольких секунд тишины прогудел сигнал, потом послышался мужской голос: «Роз, это я…»

Ивен… «Этот мерзавец просто не дает нам побыть вдвоем», — вознегодовал Дарио.

Роз тем временем вскочила со стула и бросилась к телефону.

— Роз… не забудь. Завтра вечером открывается «Айвори Пэлис». Нас там ждут. — Щелчок и тишина.

Роз явно хотела поговорить с ним. «Черт бы его побрал», — подумал Дарио и не мог не испытать чувства глубокого удовлетворения, когда Роз (она так спешила, что даже опрокинула стул) все-таки опоздала и сняла трубку уже после того, как в ней раздались гудки отбоя.

Он обдумал услышанное. Открытие «Айвори Пэлиса». Это же отель-казино Димитрия. Ивен совсем рехнулся? У репортеров был бы праздник, если бы они прознали, что Роз и Димитрий одновременно были в одном городе, не говоря уж об одной вечеринке. В голове у него начал формироваться хитроумный план. При этом он пил кофе и сладко улыбался Роз. Скоро в газетах появятся новые аршинные заголовки. И в сравнении с ними первый скандал покажется детским лепетом. Вот тогда она прибежит к нему… по собственной воле. Потому что, кроме него, у нее никого не останется. Он решил, что попросит свою секретаршу связаться с «Айвори Пэлис», как только выйдет за порог квартиры Роз. Такое зрелище надобно лицезреть из первого ряда.

Дарио предчувствовал эмоциональный взрыв, но Роз вновь обманула его ожидания:

— Дарио, я хотела бы поработать. Только не подумай, что я тебя прогоняю.

Глава 32

Фальконе стоял в зале для встречающих аэропорта «Ла-Гуардия», дожидаясь Тимоти Хьюстона, который вместе со всей семьей возвращался из Диснейленда. Бывшего полицейского он узнал сразу: такой же здоровяк, только выглядел гораздо старше, чем на фотографии, да в волосах добавилось седины. В обеих руках Хьюстон нес какие-то покупки. Его жена шла следом, ведя за ручку ребенка.

— Тимоти Хьюстон?

Он повернулся.

— Да?

— Джон Фальконе. Из полицейского участка Бруквилля. Могу я перекинуться с вами парой слов?

— Я сейчас занят, мне…

— Давайте я вам помогу. — Фальконе взял у него пару коробок. — Облегчу вашу ношу.

Хьюстон усмехнулся.

— Так из какого вы участка?

Они двинулись к выходу.

— Бруквилльского, где вы служили.

— Так чем я могу вам помочь?

— Я хочу задать вам несколько вопросов об убийстве Тома Кальветти. Его убили больше десяти лет тому назад на территории поместья «Лорел».

Фальконе заметил, что Хьюстон сразу понял, о чем речь. Впрочем, удивляться не приходилось. Все жители Лонг-Айленда знали поместье «Лорел».

— Как я понимаю, вы побывали на месте преступления. — Голос Фальконе оставался бесстрастным.

Они вышли из здания аэровокзала и оказались первыми в очереди на такси. Несколько минут спустя, когда все коробки и чемоданы лежали в багажнике, Хьюстон повернулся к жене.

— Подожди в машине, крошка, я сейчас. — Потом кивком головы предложил Фальконе отойти в сторону, к стене. — Здесь и поговорим.

Фальконе последовал за здоровяком. Хьюстон, заметил он, весил никак не меньше 270 фунтов при росте в шесть футов и четыре дюйма. Должно быть, двенадцать лет тому назад, в форме и при оружии, выглядел он очень грозно.

— У меня есть копия рапорта, который вы написали в ту ночь. — Фальконе вытащил из кармана пальто мятый листок.

Хьюстон явно стушевался.

— Когда, вы говорите, это случилось? Лет пятнадцать тому назад? Так почему вы задаете вопросы сейчас?

— Если точно, то Тома Кальветти убили двенадцать лет тому назад. Вопросы я задаю вам неофициально. Сведения о том убийстве могут помочь мне в расследовании, которое я сейчас веду.

— Какие сведения?

Фальконе сунул бумагу под нос Хьюстону.

— Давайте танцевать, как говорится, от печки. Скажите, почему рапорт фальсифицирован?

Он ожидал хоть какой-то реплики, возмущения, негодования, но Хьюстон предпочел промолчать.

— Концы с концами не сходятся. Этот рапорт — филькина грамота. Посмотрите, тут написано о самозащите. Однако на месте преступления найден только один револьвер. Револьвер, который хранился в конюшне. Револьвер, из которого убили Тома Кальветти.

На лбу Хьюстона выступила испарина.

— Не понимаю, к чему вы клоните.

Фальконе потер подбородок.

— Согласно результатам вскрытия, уровень алкоголя превышал тройку. Мы оба знаем, что человек, столько выпивший, не в состоянии затеять драку, особенно с молодым, сильным парнем.

Хьюстон заметно нервничал, ему явно не хотелось продолжать этот разговор.

— Послушайте, детектив… как вы сказали, вас зовут?

— Фальконе, Джон Фальконе.

— Так вот, Фальконе, подробностей я не помню. Двое мужчин подрались. Одного убили, второй получил срок. Что, собственно, вас интересует?

Фальконе чувствовал, что Хьюстон чего-то недоговаривает.

— Меня интересует, почему рапорт не соответствует действительности? Константинос не мог застрелить Кальветти с большого расстояния. Баллистическая экспертиза утверждает обратное. Судебный медик оспорил факты, указанные в рапорте. В Кальветти стреляли в упор. Положение тела, входное отверстие пули — в рапорте написана какая-то чушь. Вы и ваш напарник, Винс Хогэн, первыми приехали на место преступления. Хогэн два года тому назад погиб в автоаварии. Следовательно, вы — единственный очевидец. — Фальконе наклонился к Хьюстону, теперь их лица разделяли лишь несколько дюймов. — Я веду расследование и не успокоюсь, пока не получу ответ на все мои вопросы. — Он бросил короткий взгляд на такси, в котором сидели жена и ребенок Хьюстона. — Я вижу, у вас прекрасная семья. Любой человек многое отдал бы за то, чтобы оказаться на вашем месте. Зачем же рисковать потерей всего, что у вас есть? Кого вы прикрываете? Почему бы вам не облегчить душу и не рассказать, что действительно произошло в ту ночь?

— Послушайте, мне пора… моя жена…

— Да-да, я понимаю. — Фальконе достал из кармана блокнот и ручку, нацарапал свой телефон, вырвал листок, протянул Хьюстону. — Позвоните мне, Хьюстон. Если не позвоните, у вас могут быть серьезные неприятности.

Он наблюдал, как Хьюстон сунул листок в карман, повернулся, поспешил к такси, нырнул в кабину. Теперь у Фальконе пропали последние сомнения в том, что дело нечисто. Хьюстон побелел, как мел, стоило только упомянуть про убийство Кальветти. Он сломается, решил Фальконе, потому что может потерять слишком многое.

Следующей остановкой Фальконе стало бельвилльское стрельбище, которое лейтенант Уэллс, дежуривший в участке в ночь убийства Кальветти, приобрел после досрочного выхода в отставку. Винтовки и ружья выстроились вдоль стен, пистолеты и револьверы поблескивали под стеклом витрин. Все продавалось, разумеется, при наличии лицензии. Рэй Уэллс как раз выходил из мужского туалета, когда Джон подошел к прилавку.

— Привет, я — детектив Джон Фальконе.

По искорке, мелькнувшей в глазах Уэллса, Джон понял, что его ждали. Наверное, Хьюстон успел предупредить бывшего лейтенанта, хотя времени на это у него было совсем мало.

— Как я понимаю, вы дежурили в участке в ту ночь, когда в поместье «Лорел» убили Тома Кальветти.

Рэй Уэллс и ухом не повел. Вроде бы ему следовало расслабляться в каком-нибудь райском уголке, ловить рыбку, жить достаточно скромно, но и без особой нужды, на положенную пенсию. Почему же он оставался при деле?

— У меня есть несколько вопросов. Может, пройдем в ваш кабинет? Там потише. — Фальконе обежал глазами стрельбище. — Впечатляет. После отставки вы прошли долгий путь. Должно быть, вкалывали, как проклятый… а может, знали кого-то из власть имущих?

Последняя реплика активизировала Уэллса, и он быстренько препроводил Фальконе в свой кабинет, расположенный в конце коридорчика за двойными дверями.

— Так чем я могу вам помочь, детектив? — спросил он, когда они остались вдвоем.

— Я хочу знать, что произошло той ночью. — Фальконе вновь достал из кармана рапорт Хьюстона. — Вот копия рапорта с описанием случившегося. — Под изумленным взглядом Уэллса детектив бросил листок в мусорную корзину. — Тут нет ни слова правды.

Последовала долгая пауза, потом губы Уэллса искривились в усмешке.

— Вы понимаете, детектив, что за такие штучки вы можете вылететь из полиции?

Фальконе рассмеялся.

— А вы понимаете, Уэллс, что я могу с головой окунуть вас в дерьмо?

Но он явно терял время: Уэллс «колоться» не собирался. Фальконе понял, что с лейтенантом ему ничего не светит. Однако он положил на стол листок с телефонным номером.

— Я сомневаюсь, что вы мне позвоните, но вдруг у вас возникнут какие-то мысли.

Оба парня, уйдя со службы, прекрасно устроились. Хьюстон возил всю семью в дорогостоящие поездки, вторую семью, согласно его досье, да и Уэллс жил припеваючи. Это стрельбище было лишь одним из четырех, которые принадлежали ему. Двадцать одна тысяча квадратных футов. Да только земельный налог составлял не меньше пятидесяти «штук». Уэллс вышел в отставку практически сразу же после убийства Тома Кальветти и теперь жил в новеньком доме с большим бассейном в Порт-Вашингтоне. Джону оставалось лишь гадать, а где он жил раньше, до того как у него появились стрельбища. Хьюстон был самым слабым звеном. Опять же, он мог потерять все. Его сынишка ходил в частную школу, жена разъезжала на красном «ягуаре» последней модели.

Доукинс не ошибся: с убийством Кальветти было нечисто, правду скрыли, и к этому, безусловно, приложил руку Джеймс Миллер. Чувствовался его уверенный почерк. Но что хотел скрыть Миллер? Двое его работников затеяли драку, одного убили. Миллер не нес за это никакой ответственности. Может, не все события той ночи попали в полицейское досье?

Глава 33

Швейцар принес большую белую коробку со знакомым золотым логотипом универмага «Сакс» на Пятой авеню. Когда-то она обожала сюрпризы, но теперь стала совсем другой. Нынче в любом подарке она видела троянского коня. Подозрительно поглядывая на коробку, она прошла из прихожей в гостиную. Уютную комнату заливали солнечные лучи. Роз решила, что в такой прекрасный день ничего плохого случиться не может.

Она осторожно сняла крышку, увидела сложенную в несколько слоев тонкую оберточную бумагу. Отбросила ее и достала из коробки черное, с блестками вечернее платье от Синтии Роули. Окинула его восхищенным взглядом. Классический силуэт, глубокий вырез на спине, разрез сбоку. Сшито для нее. Только один человек так хорошо знал ее вкус.

«Дорогая Роз!

Я очень сожалею, пожалуйста, прости меня.

Ивен».

Кто еще, как не ее муж, мог выбрать для нее столь утонченный наряд? Милый, добрый Ивен. Она так боялась, что он стал совсем чужим. Но уж кому, как не ей, знать своего мужа, чувствовать его золотое сердце. И теперь она обязательно должна сказать ему, что извиняться следует ей. Прижимая платье к груди, Роз закружилась по комнате, на мгновение забыв обо всем этом безумии.

Вечером она появится на открытии «Айвори Пэлис» и разберется с Димитрием раз и навсегда. Сегодня, когда они встретятся лицом к лицу, он уже не сможет избежать разговора с ней. Черная полоса в ее жизни подходила к концу. И когда Роз осторожно вешала вечернее платье в шкаф, ее настроение уже заметно улучшилось. Ивен уступил ей, и она сразу успокоилась. Он ее простил, и все плохое, случившееся с ней в последнее время, превратилось в ничего не значащий пустяк. А теперь, решила Роз, она избавится от остатков грусти и страха долгой горячей ванной.

Роз разделась, улеглась в теплую, пахнущую лавандовым маслом воду, позволив телу расслабиться, отправив мысли в свободное плавание. Ванны она принимала, лишь когда напряжение достигало пика и грозило захлестнуть ее с головой. Обычно она выключала свет, зажигала несколько ароматизированных свечей и наслаждалась янтарным мерцанием. Но после смерти Мэрилин о свечах не могло быть и речи.

Роз попыталась забыть обо всем, кроме их жизни с Ивеном, их будущего. Теперь все будет хорошо. Он ее простил. Он построит ей и Алексис башню из слоновой кости, в которой они будут жить долго и счастливо. Несмотря на то что она никак не могла определиться со своими чувствами к Димитрию, Ивена она любила, пусть и по-своему. Он был для нее убежищем, спокойным и безопасным местом, где всегда могли укрыться и она, и ее ребенок. А покончив с Димитрием, она сможет рассказать мужу всю правду и больше не будет заложницей прошлого.

Роз задалась вопросом, какова будет реакция Ивена, когда он узнает, что отец Алексис — Димитрий? Ей, конечно, казалось, что она знает Ивена как свои пять пальцев, но никому не дано проникнуть во все закоулки сознания и мыслей даже самого близкого человека. Ивен может отреагировать спокойно, а может и совершить что-то непредсказуемое — пригласил же он Димитрия на обед к Мэтчу, нисколько не задумываясь о последствиях. И хотя Роз не сомневалась, что, узнав правду, Ивен будет любить дочь ничуть не меньше, она не могла предугадать заранее, как он поведет себя по отношению к ней, как высоко поднимется в нем волна злости, устоит ли перед ней дамба, выстроенная прожитыми вместе годами, или ее разнесет по камешкам, поставив крест на ее браке.

От этой мысли у Роз похолодело внутри. «Не надо ворошить прошлое», — дал осторожный совет внутренний голос. Но нет, это выход для труса. Она больше не может жить во лжи. Она должна вновь начать жизнь с чистого листа. Мэрилин сказала правду: ее честность убережет многих от страданий. Но правда, при всей ее сложности и многогранности, заключалась в том, что Роз не знала, с чего начать. Без Димитрия ей легко жилось и со всеми этими тайнами. Но его появление поколебало ее мир, лишило его привычного равновесия.

Роз поднялась, поставила одну ногу на мраморный пол, потянулась за полотенцем. Пол был ледяным. Закутавшись в полотенце, она прошла в спальню. В ней царила тишина. Обычно Роз наслаждалась минутами покоя, но в последнее время тишина сводила с ума. Она шарахалась от каждой тени, усиливая своими страхами паранойю. Она слышала какие-то шорохи, ей казалось, что в квартиру проник незваный гость, затаился и ждет удобного момента, чтобы напасть на нее. Она не позволяла себе расслабиться, постоянно была начеку. Но сегодня тревога наконец-то покинула ее. Она смотрела на вечернее платье, представляла себе, как они с Ивеном кружатся в танце под их любимую мелодию. «Я разберусь с Димитрием, а потом мы с Ивеном сможем насладиться прекрасным вечером», — подумала Роз. А утром она откроет Ивену свой последний секрет.

Окна кабинета Димитрия выходили на набережную и соответственно на океан. Утром прошел легкий снегопад, и вороны оставили немало следов на песке, смешанном со снегом. Вороны постоянно искали, чем бы поживиться. Димитрий отвернулся от окна, думая о том, что и сам вот-вот может стать жертвой любителей поживиться, на этот раз в человеческом образе. Окружной прокурор, Джуел, Браун… список получался длинным.

«Забудь об этом», — приказал он себе. Этим вечером ему предстояло сыграть привычную роль радушного хозяина, короля. Церемония открытия была продумана до мелочей. Первыми возможность поиграть получат четыреста гостей, причем специальная настройка игровых автоматов позволяла гораздо чаще срывать джек-поты. За обедом гостей будет ублажать джазовый оркестр, потом — веселить Тони Беннетт. Любимчик Димитрия. Он продумал все, включая систему освещения, выбранную с таким расчетом, чтобы женщины бальзаковского возраста выглядели как молодые.

Нет, не все: одно упущение осталось. Вновь сев за стол, он повертел в руках номер «Пост» со злосчастной фотографией. Он помнил тот поцелуй и жаждал новых. Его чувства к Роз не желали поддаваться контролю. «Черт бы ее побрал», — пробормотал Димитрий. Она ушла из его жизни, и ее место заняла безжалостность. За это Димитрий ненавидел Роз. И в то же время знал, что не стал бы с таким напором прорываться к вершинам богатства и власти, если бы своим предательством она не довела его до белого каления. И вполне возможно, что эта ярость и служила тем топливом, которое обеспечивало его крутой подъем.

«А теперь я ей нужен», — подумал Димитрий, не в силах обуздать водоворот чувств, вызванный ее просьбой о помощи. Он избегал ее звонков с одной целью: хотел гарантировать ее появление в «Айвори Пэлис». Димитрий взглянул на часы. Осталось совсем немного. Чуть больше двух часов.

Стук в дверь прервал его мысли. Дверь открылась, в кабинет вошел Джозеф Браун.

Димитрий поднялся из-за стола, шагнул ему навстречу.

— Где Джуел? — Грубый голос Брауна плохо сочетался с синим фраком от Версаче. Джозеф нарочито перебарщивал с голосом, точно так же как и его дочь.

Димитрий вернулся к столу, выдвинул верхний ящик, достал две сигары «Маканудо».

— Составишь мне компанию? — небрежно спросил он.

— Конечно, — кивнул Браун. — Джуел прихорашивается?

Димитрий кивнул.

— Она в спальне. Выбирает платье. Ты же знаешь свою дочь. Для любого мероприятия она покупает не одно платье, а минимум три. Модельеры весь день так и шастают.

Он отрезал кончик сигары, чиркнул спичкой, раскурил «Маканудо», затянулся, выпустил струю ароматного дыма. Закурил и Браун.

Димитрий нажал клавишу на аппарате внутренней связи.

— Пожалуйста, принесите графин «мартини».

Мужчины сели друг напротив друга в больших удобных кожаных креслах. Димитрий понимал, что Браун заглянул к нему неспроста, но о цели визита мог только догадываться.

— Сегодня у меня большой праздник, — Димитрий не скрывал радости. — Мои гости, критики, знаменитости — все поймут, что стали свидетелями неординарного события. Будет «Айвори Пэлис» пользоваться успехом? Как по-твоему, Джозеф?

— К своему списку ты забыл добавить слуг закона. — Браун холодно улыбнулся. — Не задавай глупых вопросов, Димитрий. Все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото. Потому-то я тебя и ненавижу! — Он подмигнул Димитрию. — Через неделю казино не сможет принять всех желающих, столько здесь будет толпиться народу.

Лицемерие Брауна, его плохо скрываемая враждебность вызывали у Димитрия отвращение, но он не собирался выставлять напоказ свои истинные чувства. Голос его оставался нейтральным.

— Я никогда не хвалюсь. Негоже плевать против ветра.

— И правильно…

Брауна прервал осторожный стук в дверь. Миловидная женщина, одна из секретарей, — они менялись, обеспечивая круглосуточную вахту, — внесла «мартини» и вазочку с зелеными оливками. Мужчины благодарно кивнули, а как только снова остались одни, Браун продолжил:

— Я пришел по делу. Здесь мы можем поговорить?

— «Жучков» нет. Мои люди все проверили. Что за дело?

Прежде чем ответить, Браун пригубил «мартини».

— Со мной связались друзья, которые также занимаются игорным бизнесом. Они обеспокоены твоим последним проектом. По их разумению, «Айвори Пэлис» отвлечет клиентов из других казино. Теперь никто не пойдет ни в три казино Трампа, ни в «Хилтон», ни к Мерву Гриффину. — По резкости голоса Джозефа Брауна Димитрий понял, что на этот разговор он пошел не по своей воле. — Они хотят войти в долю. Согласны на маленький процент. Считай это страховкой. Ты понимаешь, о чем я говорю, Димитрий.

«Браун рехнулся», — подумал Димитрий. Он вышел из бизнеса тестя только потому, что хотел полностью легализовать свой бизнес.

— Нет, — отрезал он и, чтобы подчеркнуть окончательность решения, расплескал «мартини» на кофейный столик. — Можешь сказать своим друзьям, что ответ — нет!

Браун кинул оливку в рот, сжал и разжал кулаки, словно боксер, готовящийся к поединку.

— Успокойся, Димитрий, ты — мой протеже… мой сын. — Браун демонстрировал чувства, которых, по мнению Димитрия, у него не было и в помине.

— Давай поставим на этом точку, Джозеф. Посмотри на меня. — Димитрий выдержал театральную паузу. — Я построил эту империю. Она появилась исключительно моими стараниями, и никто, подчеркиваю, никто, не получит в ней долю. Так им и скажи!

Браун изменился в лице. Наклонился вперед.

— Боюсь, все не так просто. Таким людям не говорят «нет». Возможны неприятности.

— С этим я разберусь сам. — Наклонился вперед и Димитрий. — Я работаю один… здесь и в Вегасе. Беру на себя все неприятности, но прибылью ни с кем не делюсь. И никому не позволю навязаться мне в компаньоны.

— Они готовы заплатить. Купят часть…

Димитрий поднял руку, останавливая его.

— Говорю последний раз, Джозеф, — никогда!

Браун набычился.

— Димитрий, эти люди — мои друзья. Ты это понимаешь, не так ли? Прислушайся к дельному совету. Они не отступаются только потому, что кто-то их об этом просит.

— Буду почаще оглядываться, чтобы никто не зашел со спины. — Димитрий поднялся. — Мне надо готовиться к приему, скоро начнут съезжаться гости.

Браун изменил тактику.

— Димитрий, я боюсь, эти люди могут причинить мне… нам немало вреда. Им многое известно, они могут пойти к окружному прокурору.

— На меня у них ничего нет, Джозеф. Перед законом я чист, и суд это докажет. Расставшись с тобой, я покончил с нарушениями закона. Мне очень жаль, что ты вновь связался с этими паразитами.

Браун побагровел, допил «мартини».

— Не стоит недооценивать этих людей, Димитрий. Поверь мне. Они опасны.

— Я готов рискнуть. — Димитрий рывком распахнул дверь кабинета, всем своим видом показывая, что Брауну пора уходить.

Джозеф последовал за зятем к двери.

— Не забывай, с чего ты начинал, Димитрий. Я вытащил тебя из грязи.

Димитрий хохотнул.

— Удачная фраза, Джозеф. Совсем как в каком-нибудь гангстерском фильме Джеймса Кэгни.

— Я увижу тебя после приема?

Пальцы Джуел сжали трубку, взгляд обежал огромную, выдержанную в тонах цвета морской волны спальню. Всюду вечерние платья — на стульях, на кровати. Пока Джуел разговаривала, ее личная служанка показывала ей черный шедевр от Джеффри Бина. Джуел мотнула головой, отвернулась от служанки.

— Я… сейчас не могу говорить.

— Тогда говорить буду я, а ты только слушай. Помнишь прошлую ночь, она удалась на славу, не так ли? Увидишься со мной сегодня?

Джуел обдало жаром.

— Как я могу забыть? — От воспоминаний ее обуяло желание. Заключенная между ними сделка приносила не меньше удовлетворения, чем секс. — Разумеется, увижусь, — прошептала она. — Встретимся, когда здесь все закончится. У тебя.

Положив трубку, Джуел взяла короткое, из блестящего красного материала платье от Версаче, приложила к себе, посмотрелась в зеркало. То, что надо! В сочетании с красными сапогами на высоченной шпильке и серьгами с огромными рубинами, которые Димитрий подарил ей по случаю открытия казино. Мысль о том, что она будет заниматься любовью с другим мужчиной, а в ушах будет подарок мужа, грела душу.

Роз открыла дверь. На пороге стоял Ивен с букетом из двенадцати алых роз. И улыбался. И сразу забылись стервятники, слетевшиеся на кончину их семейной жизни, боль и безумие, разрывающие их на части, отталкивающие друг от друга. Они вновь стали единым целым.

— Я вижу, ты получила мой подарок.

Ивен оглядел ее с головы до пят, одобрительно кивнул. Разрез на боку обнажал прекрасную ногу, при движении платье облегало великолепную фигуру Роз.

Глаза Роз наполнились слезами. По причинам, неведомым Ивену.

— Мне так недоставало тебя, — едва слышно прошептала она.

И тут же его губы приникли к ее губам, они слились в страстном поцелуе. Ивен крепко прижимал ее к себе. Несколько минут спустя Роз подалась назад. Хотя более всего на свете хотела провести этот вечер в объятиях Ивена. Но, с другой стороны, у нее было еще одно неотложное дело. Надо расставить точки над «и» в отношениях с Димитрием, а потом они с Ивеном заживут, как прежде, в радости и согласии. Она должна использовать сегодняшний шанс.

— У нас еще будет время для поцелуев, дорогой. А сейчас нам пора.

Ивен млел от ее красоты. Любовь к Роз заставила его забыть и о Джеймсе, и о Брауне.

«Держи ее подальше от Димитрия», — предупреждал Браун, но он должен появиться с ней на открытии казино. Димитрий на этом настаивал, а Ивен понимал, что перечить брату — себе дороже. Димитрий знал слишком много семейных секретов. Если уж выбирать между Димитрием и Брауном, то последнего куда легче держать в узде. У Димитрия козыри повыше, чем у Брауна.

— Прежде чем мы поедем… — Он вновь прижал Роз к груди. — Я хочу сказать, что был несправедлив. Пожалуйста, прости меня. Конечно же, с фотоснимком все подстроено. И откуда только у меня взялись иные мысли?

Глава 34

Празднование началось на высокой ноте. Открытие казино привлекло десятки и сотни репортеров и знаменитостей: звезд эстрады, театра, кино, выдающихся спортсменов, известных политиков. Однако самые главные гости еще не прибыли.

Димитрий ходил по залам, поглядывая, все ли в порядке. Заметил Дональда Трампа с очередной роскошной блондинкой. Их взгляды встретились, Дональд улыбнулся, вскинул руку, показывая, что казино, безусловно, большой успех Димитрия. «А ты как думал, приятель», — мысленно ответил тот.

Закуски и напитки разносили официантки в коротеньких белых юбочках, на шпильках, в купальниках цвета морской волны. Димитрий отвечал на вопросы репортеров, здоровался со знакомыми, отпускал комплименты их женам. «Пусть радуются», — думал он. В тридцать лет у него был роман с известной светской львицей из Техаса, гораздо старше его. Вот она и объяснила ему, что хозяин может незаметно покинуть гостей, если еды и питья у них вволю и нет недостатка в удобных диванах. Тогда его никто и не хватится. Она говорила чистую правду. Сегодня он ощущал это на себе.

Зазвенел колокол джек-пота. К Димитрию подскочил менеджер, чтобы сообщить, что жена сенатора Дэрси выиграла тысячу долларов. Димитрий оторвал взгляд от входа в зал и поспешил к Грейс Дэрси, чтобы поздравить ее. Почтенная дама сидела у покерного видеоавтомата. Димитрий наклонился и поцеловал руку миссис Дэрси, одарив ее своей самой ослепительной улыбкой.

— Могу я пожертвовать эти деньги на избирательную кампанию мужа или это будет нарушением закона? — жеманно спросила она.

Димитрий рассмеялся, чмокнул ее в щечку.

— Поздравляю, — сказал и откланялся, чтобы вернуться на свой наблюдательный пункт.

«Где же она?» — спрашивал он себя. Он же просил Ивена приехать ровно к восьми и послал за ним и Роз самый новый и быстрый вертолет из тех, что принадлежали «Константинос энтерпрайзиз». Димитрий взглянул на часы. Почти четверть девятого. Он знал, что ведет себя как зеленый юноша, и ненавидел ее за ту власть, которую она имела над ним. В тюрьме он дал себе слово, что никогда она больше не будет властвовать над ним, но явно не рассчитал силы своего чувства к Роз.

Димитрия сильно дернули за рукав. Повернувшись, он увидел Джозефа Брауна, подошедшего к нему в компании двоих мужчин, как догадался Димитрий, «друзей», из-за которых они повздорили у него в кабинете.

— Димитрий, прием потрясающий. — Браун положил руку на плечо зятя. — Ты потрудился на славу. — Его взгляд метнулся к дочери, которая стояла около бара и что-то оживленно рассказывала богатому шейху и его жене. — Джуел отлично выглядит, не так ли?

Димитрий подмигнул тестю.

— Джозеф, ты дал дочери имя, которое ей потрясающе подходит.

— Но именно ты постарался, чтобы мой драгоценный камень получил достойную оправу. — В голосе Джозефа, однако, слышались скептические нотки. Тут он повернулся к своим спутникам. — Позволь представить тебе Марка Келига и Ральфа Манарда. Они тоже занимаются игорным бизнесом.

Димитрию все стало ясно. Браун, не посоветовавшись с ним, дал некоторые гарантии. Значит, его слова разошлись с делом. Где-то в глубине души он жалел тестя, но тем не менее не собирался идти у него на поводу. «Это его проблема», — подумал Димитрий.

Келиг, ростом повыше, пожал Димитрию руку. Грубое, в шрамах, лицо, сломанный нос, губы, изогнутые в жесткой усмешке, — по всему чувствовалось, что у него было бурное прошлое.

— Отличное у вас казино.

Димитрий кивнул, но промолчал: они пришли не для светской болтовни.

— Я бы не отказался войти в долю, — добавил второй мужчина, Манард. — Может, мы…

Репортеры, толпившиеся у входа, засуетились. Димитрий и не оглядываясь понял, что прибыла Роз.

Держа мужа под руку, лучезарно улыбаясь, Роз Миллер прошествовала сквозь строй репортеров и фотографов. Они останавливались у игральных столов, тепло здоровались со знакомыми, но не желали общаться с журналистами.

Димитрий заметил, что за ними следует здоровяк-телохранитель. Роз пожимала каждую протянутую руку, раздавала автографы. Вокруг шумели гости, под потолком то вспыхивали, то гасли разноцветные лампы, но Димитрий ничего этого не замечал. Он видел лишь приближающуюся к нему Роз. И в этот момент окончательно и бесповоротно осознал, что до конца своих дней будет стремиться к тому, чтобы она принадлежала только ему.

Невероятным усилием воли он оторвал взгляд от Роз и повернулся к бандитам, которых привел Браун.

— Прошу меня извинить, но я не могу надолго покидать своих гостей. Надеюсь, вы прекрасно проведете время. — И он оставил их, прежде чем кто-то успел произнести хоть слово.

Димитрий поначалу держался чуть в стороне, упиваясь одним лишь ее видом. «Само совершенство», — думал он. Но тут Роз внезапно нашла его в огромном зале, и на мгновение их взгляды встретились. Его словно громом поразило. Только она, единственный человек во всем мире, могла поставить Димитрия Константиноса на колени. Но и это не поможет ей. При других обстоятельствах он, возможно, и простил бы ей содеянное, но она завораживала его, как Далила — Самсона, а ее предательство убило в его душе что-то очень важное.

Несколько минут спустя Ивен положил руку на плечо Димитрия. Тот отпрянул, кивнул Роз и повернулся к Ивену.

— Я рад, что вам удалось приехать.

Он боялся, что голос его выдаст, поэтому вообразил, что он — совсем другой человек: этим приемом он успешно пользовался, когда тюремная жизнь становилась совсем уж невыносимой. Сработало. На короткие мгновения она стала обычной приглашенной на прием, одной из многих.

Ивен теперь нежно улыбался Роз.

— Извини, что мы припозднились. — Он наклонился и поцеловал жену в висок, одновременно обнимая ее за талию.

«Он выставляет ее напоказ, словно свое главное сокровище. Он хочет, чтобы я видел, что у них снова все хорошо. Она убедила его, что между нами ничего не было. Может, оно и к лучшему… во всяком случае, пока».

— Если бы вы не пришли, для меня вечер пошел бы насмарку, — галантно ответил Димитрий, не отрывая взгляда от Роз.

Она стушевалась, доставив ему этим безмерное удовольствие.

Димитрий повернулся к Ивену.

— Прошу меня извинить, но мне надо поздороваться с другими гостями. Надеюсь, в моем казино вам понравится. — И заставил себя обнять Ивена. Публика должна видеть, что криминальные адвокаты и их клиенты поддерживают самые теплые отношения.

Роз вышла из казино в относительную тишину зала. Обед назначили на девять часов, и до этого времени гости не собирались покидать карточные столы, рулетку и игральные автоматы. В зале Роз по табличкам нашла места, предназначенные ей и Ивену, и поняла, что сидеть они будут в самом центре, у всех на глазах. Более того, за столом Димитрия. Роз, конечно, занервничала, но постаралась, чтобы этого никто не заметил. Присмотревшись к другим табличкам, она увидела, что Димитрий сядет по ее правую руку (Ивен — по левую), а следующий стул предназначен Джуел, его жене. «Как интересно, — подумала Роз, убежденная, что и это задумка Димитрия. — Еще одна попытка вывести меня из равновесия, но сегодня у него ничего не выйдет».

С потолка свисали хрустальные люстры, сверкающие, словно бриллианты. Лиможский фарфор на столах, сине-золотой, полоски того же цвета на белоснежных льняных скатертях и салфетках, на каждой скатерти — синий силуэт «Айвори Пэлис» и золотыми буквами название казино-отеля, изящные канделябры вдоль стен. В одном сомнений быть не могло: Димитрий обожал роскошь. Боковым зрением Роз поймала движущееся красное пятно и обернулась. В зал вошел Димитрий под руку с женщиной в красном, как догадалась Роз, его женой. За ними следовала толпа гостей. «Скорее бы заиграл оркестр», — подумала Роз. Тишина наводила ужас.

Джуел Константинос отлепилась от мужа и решительно направилась к Роз. «Смелая женщина», — подумала Роз, предположив, что Джуел бросает вызов слухам, связывающим ее и Димитрия.

— Наконец-то я вижу единственную и неповторимую Роз Миллер. — Лицо Джуел напоминало каменную маску.

Роз протянула ей руку, но та только кивнула и взяла бокал шампанского с подноса, предложенного возникшим словно из-под земли официантом.

— Знаете, Роз, я всегда была поклонницей вашего таланта. — Она чуть тянула слова: похоже, сказывалось выпитое спиртное. — Но вы не думаете, что финальная сцена «Дочери дьявола» чрезмерно жестока?

Роз уже поняла, что Джуел пытается затеять ссору.

— Дело в том…

— И что это за название у новой книги? — прервала ее Джуел. — «Шипы розы»! Словно для слюнявого женского романа. Из тех, на супере которых изображают голого по пояс жеребца, спасающего юную красотку.

На Роз накатывал удушающий аромат духов Джуел в сочетании с запахом перегара. Так может пахнуть экзотическое растение, выращенное в теплице. Но она не позволила себе отвести взгляда от янтарных глаз Джуел.

— Что же касается «Последнего ритуала»…

Устав от критики Джуел, Роз попыталась сменить тему.

— Не хотите присесть, Джуел? Сапоги у вас потрясающие, но, должно быть, ходить в них — не самое большое удовольствие.

Джуел усмехнулась и села.

Мгновением позже к ним присоединился Ивен. «Слава Богу», — подумала Роз. Ей не хотелось тратить на Джуел остатки энергии. Пусть прелести (или в данном случае тяготы) общения берет на себя он. И она «выпала» из разговора, сконцентрировавшись на предстоящем объяснении с Димитрием. Она наблюдала, как он обходит столы. Пара слов там, улыбка здесь. По всему чувствовалось, что Димитрий доволен собой. Он реализовал свою мечту. Ему больше не надо ничего никому доказывать. Внезапно она перенеслась в далекое прошлое. Димитрий, обнимая ее, говорил: «Когда-нибудь я стану большим человеком, Роз. Таким большим, что забуду всю эту мерзость: свою мать, Джеймса, нищее существование. Я вырвусь отсюда, ты увидишь».

И он действительно вырвался. Поднялся так высоко, что Роз едва верила своим глазам. Но она и жалела Димитрия: характер у него изменился к худшему, он уже мало чем напоминал того юношу, которого она знала. Роз продолжала следить за ним, пока Джуел не бросила ей:

— Обаяния у него хоть отбавляй. — В голосе Джуел звучал сарказм. — Я очень сожалею, что несколько дней тому назад прессе удалось вас подсидеть.

Роз чувствовала, что эта женщина произносит заранее отрепетированные фразы. Джуел публично унизили, и теперь она отыгрывалась на сопернице. Интуиция подсказала Роз, как обезоружить Джуел, сказать именно то, что она и хотела услышать.

— Пресса поставила все с ног на голову. — Она помолчала, не зная, как описал случившееся Димитрий. Поменьше слов, решила она. — Ничего особенного не произошло, и я очень сожалею, что огорчила вас.

Джуел пристально смотрела на нее. Опасная женщина, жестокая, беспощадная. Из того, что Роз знала о жене Димитрия как из газетных публикаций, так и из скупых слов Ивена, складывалась нерадостная картина: такого врага никому не пожелаешь, а уж себе — тем более. «Как мне убедить ее, что права я, а не пресса?» — думала Роз. Но, судя по всему, никакие усилия не могли что-либо изменить: Джуел ненавидела ее лютой ненавистью.

Ивен внимательно наблюдал за их пикировкой. Она могла только догадываться, какие мысли роятся у него в голове. Обычно она читала их, как открытую книгу, но в последнее время книгу эту затянуло густым туманом. За исключением нескольких минут, проведенных сегодня на пороге ее квартиры, они стали незнакомцами, живущими под одной крышей.

— Похоже, вечер начался неплохо, — отметил Димитрий, усаживаясь за стол.

«А ведь это он стравил всех, — подумала Роз, — всех, включая и Джуел», — и почувствовала жалость к этой женщине. Но сегодня она поставит точку в этих играх с человеческими судьбами. Весь вечер она думала о том, как улучить минутку и поговорить с Димитрием наедине. Оказалось, что задача эта не из простых. К их столу все время кто-то подходил. Вот и сейчас Джозеф Браун подвел очередного гостя, чтобы представить его Джуел. Официант подавал устриц, когда запищал пейджер Ивена. Он извинился, поднялся из-за стола и отправился на поиски телефона.

Воспользовавшись моментом, Роз дернула Димитрия за рукав.

— Мне надо с тобой поговорить.

На нее глянули глаза Алексис. Последовала долгая пауза.

— В моем люксе в десять вечера.

Ивен вернулся, на его лице читалась озабоченность.

— Извини, Роз, но меня вызвали на работу. Экстренное совещание.

Брови Димитрия недоуменно изогнулись.

— Неужели нельзя подождать до утра?

Ивен наклонился, поцеловал Роз в щеку, повернулся к Димитрию.

— Нет, нельзя. Я вызвал лимузин, который и отвезет меня в город. — Он посмотрел на Роз. — Потом тебя могут отвезти домой, а я подъеду позже. Если, конечно, ты не хочешь остаться? — Слова прозвучали резко.

Роз следовало бы согласиться и уехать с Ивеном, но она не могла. Не могла уехать, не объяснившись с Димитрием.

— Нет, Ивен, раз ты едешь на работу, я еще немного побуду здесь, а…

— Лимузин тебе ни к чему, — вмешался Димитрий. — В город ты можешь вернуться на том же вертолете, который доставил вас сюда. А Роз я отправлю на другом. Она прибудет домой в целости и сохранности.

Ивен прикусил нижнюю губу: верный признак того, что он пытается не выдать своих чувств. «Может, ей все-таки уехать с ним?» Но пока Роз искала ответ на этот вопрос, переводя взгляд с мужа на Димитрия, Ивен резко повернулся и ушел.

Глава 35

Как только Ивен прибыл на работу, Фред Крэппл, один из его помощников, протянул ему короткое письмо:

«Даже не знаю, зачем я пишу это письмо. Мне безразлично, как закончится суд над Димитрием Константиносом, при любом исходе я не получу никакой личной выгоды. Однако я большой поклонник таланта Димитрия, а потому считаю своим долгом предупредить Вас о том, что у обвинения в вашем лагере есть информатор. Человек, которого Вы ни в чем не подозреваете, очень близкий к Димитрию, который переметнулся на сторону прокуратуры и свидетельские показания которого «взорвут» судебный процесс.

Искренне Ваш,

Друг».

— Дерьмо, — процедил Ивен. — Это катастрофа. Откуда взялось письмо?

— Принес курьер, — ответил Фред. — Сказал, что письмо срочное. К счастью, я еще не ушел. Подумал, что захотите немедленно с ним ознакомиться. Вы уж извините, что вытащил вас с…

— Ты принял правильное решение, — оборвал его Ивен.

— С другой стороны, его мог написать какой-нибудь псих, прочитавший о суде в газетах и…

— Отмахнуться от него нельзя. Слишком велик риск. Такой свидетель может уничтожить всю стратегию защиты. — Ивен задумался. — Ты помнишь частного детектива Дюка Фарину? Бывшего агента ФБР?

Фред задумался, потом кивнул.

— Да, он работал с нами по делу Бриджуотера.

— Свяжись с ним. Переправь ему это письмо, только сначала положи в пластиковый конверт, чтобы мы его больше не пачкали. Пусть проверит отпечатки пальцев.

Фред вскинул на него глаза.

— Вряд ли он что-то найдет.

— У Фарины есть доступ к спецоборудованию и архивам ФБР. Если он захочет поговорить со мной, пусть позвонит по сотовому телефону. А я возвращаюсь в Атлантик-Сити.

Об информаторе Ивен мог сказать Димитрию только лично. Быстренько собрал все необходимое. Он решил, что проведет ночь в Атлантик-Сити, а утром вернется в город вместе с Димитрием.

— Если будут новости, сразу связывайся со мной.

Дарио надел пиджак от Живанши, поправил манжеты рубашки, оглядел свое отражение в зеркале номера «Айвори Пэлис», одобрительно кивнул. Половина девятого. Он не сомневался, что репортеры как газет, так и телевидения отреагировали на его факсы и уже слетелись, словно коршуны. Кому не хочется знать истинную историю Роз Миллер? А теперь ему пора вниз, если он хочет стать свидетелем прилюдного унижения Роз. Уж репортеры постараются, чтобы ночные события попали в утренние газеты.

Скоро весь мир узнает историю Роз Миллер, волшебную сказочку о служанке, которая спала с Димитрием Константиносом. Его источник информации не вызывал ни малейших сомнений. Дарио мог поспорить на последний доллар, что все это — чистая правда. И ему не пришлось платить ни цента, чтобы получить эти прелюбопытные сведения. Тони Гарднер два года готовил биографическую книгу о семье Миллеров. Никто не знал, откуда он черпал информацию, но его стараниями достоянием широкой общественности стали секреты многих известных семей. И тут Дарио повезло: Гарднер воспылал к нему страстью. И несмотря на то что Дарио привечал только женщин, он умело сыграл на чувствах Гарднера и получил возможность ознакомиться с рукописью. Роз пыталась выдать себя за другую, но теперь он выведет ее на чистую воду. А потом она прибежит к нему, будет молить о том, чтобы он спас ее репутацию. Она все-таки поймет, что, кроме него, у нее никого нет!

Дарио вновь взглянул на часы. Пора идти, а не то он опоздает. Но сначала надо «разогреться». Он заглянет в одно местечко, а уж потом смешается с толпой, заполнившей казино.

Роз удалось без труда вырваться из толпы, хотя поначалу она и сомневалась, что у нее все получится. Вторая задача была посложнее: отделаться от телохранителя, приставленного к ней Ивеном и Фальконе. Она не ожидала, что он клюнет на старый трюк с туалетом, но он клюнул. Вероятно, Малколм, так звали телохранителя, не читал ее книг. Остальное было проще простого. Ей даже не пришлось ни с кем прощаться: Джуел еще раньше покинула столик. Из туалета Роз нырнула в служебный лифт и поднялась в пентхаус.

В коридоре ее встретила тишина. Роз прошла его до конца, остановилась перед большой деревянной дверью. Противоречивые эмоции поднялись в душе, но решительность взяла верх. Она постучала. Никакого ответа. Постучала вновь так сильно, что бриллианты на ее перстне поцарапали дерево. Взглянула на часы. Три минуты одиннадцатого. Должно быть, Димитрий затеял с ней очередную игру. Разозлившись, Роз схватилась за ручку, и та, к ее полному изумлению, повернулась. В апартаментах Димитрия не горела ни одна лампа. Роз позвала хозяина, но тот не откликнулся.

Послышался скрип, потом дверь захлопнулась. Роз замерла.

— Димитрий? — Ее голос дрожал.

Она застыла в шаге от порога. Густой ковер практически заглушал шаги. Потом ей на плечо легла рука.

— Только не бей меня, — взмолилась она.

— Расслабься, — прозвучал чужой голос, не Димитрия.

Незнакомый мужчина навалился на нее всем своим весом. «Он сейчас меня убьет, — подумала Роз. — Я не хочу умирать». И почувствовала резкий укол в предплечье… игла!

— Не шевелись, — прошептал мужчина. — Тогда и больно не будет.

Если он не собирается убивать ее, то зачем все это?

— Семь, шесть, пять, четыре, три… тебе уже хорошо, не так ли?

Теплая волна окатила Роз, она погрузилась в сон.

Билли поднял крышку багажника: на него смотрели огромные, полные слез глаза.

— Привет, моя милая, — поздоровался он с Джейнис, словно увидел ее впервые.

Руки и ноги двадцатидвухлетней артистки из Атлантик-Сити стягивали кожаные ремни. Во рту торчал кляп, закрепленный скотчем, но, судя по ужасу, стоящему в глазах, в горле клокотал крик. Билли это только радовало. Пусть кричит сколько хочет.

— Ш-ш-ш. — Он приложил два пальца к губам.

Она зло зыркнула на него и за это получила оплеуху. «Фонарь» от более раннего удара уже «светился» под ее левым глазом. Слезы хлынули потоком: девушку била дрожь.

— Скоро все закончится, — прошептал Билли.

Страх заполнил ее небесно-синие глаза до краев, доставляя ему безмерное удовольствие.

Джейнис оказалась крепким орешком, настоящим бойцом. Она не захотела играть по его правилам, и теперь ее ждало наказание. Раз уж она сопротивлялась, пусть готовится к медленной смерти.

Он отвез ее в тихий мотель, в котором ему приходилось бывать, угостил «Эсти спуманти», зацеловал. А вот когда попросил надеть шелковую ночную рубашку, которую купил специально для нее, она отказалась. Завязалась борьба, и своими длинными ногтями она едва не выцарапала ему глаза.

— Плохая девочка, — мягко молвил Билли, а потом ударил ее так сильно, что при падении она ударилась головой о туалетный столик и потеряла сознание.

Тем самым она, с одной стороны, облегчила ему работу, а с другой — разочаровала. Есть игра, есть предписанные им правила, а она не желала их выполнять. Поэтому он связал ее, отнес обмякшее тело к автомобилю, бросил в багажник. И вот они достигли цели, во всяком случае, для нее последнее путешествие подошло к концу.

Сначала он достал из багажника черную дорожную сумку, потом бросил в пыль обнаженное тело. Девушка застонала. Он и не пытался облегчить ее страдания. Наоборот, стоны его только радовали. Сумку он закинул через плечо и потащил Джейнис по земле.

Вдоль пляжа тянулась полоса чертополоха и жесткой, засохшей травы. Шел он не торопясь, осторожно, чтобы не порвать брюки, не поцарапать ноги. Наконец они добрались до мокрого песка. Впереди рокотали накатывающиеся на берег волны. Билли рокот прибоя казался музыкой.

— Ты не слушалась. Отказалась поиграть со мной. Теперь тебе придется умереть, — вынес он приговор.

Он протащил Джейнис еще сотню футов, остановился, сбросил сумку на песок, расстегнул молнию, достал два острых мясницких ножа. Взял по ножу в каждую руку, вскинул над головой, а затем вонзил ножи в ее плечи. Два кровавых ручейка, набирая силу, потекли на песок. Он вытащил ножи, понаблюдал, как Джейнис корчится от боли. Вновь и вновь ударял ее ножами и вытаскивал их. Верхняя часть тела Джейнис превратилась в кровавое месиво. Он наслаждался ее агонией. Наконец она затихла, большая мертвая бабочка, наколотая на булавку.

С чувством полного удовлетворения, в эйфории, Билли, посмеиваясь, направился к автомобилю.

Глава 36

Сквозь забытье прорвался стрекот вертолета, и Роз открыла глаза. Мысли путались, она не могла понять, где находится. Ей вкололи наркотик? Но кто? Ее волокли по земле. Двое мужчин. Она пыталась сопротивляться, но силы были слишком неравные. Но вот они бросили ее на холодную землю, по телу Роз пробежала дрожь. Пальцы сжались в кулаки, ухватив что-то непонятное. Грязь? Нет, это что-то кололось. Сено!

Роз изо всех сил старалась разогнать стоящий перед глазами туман. Ей удалось увидеть, как двое мужчин уходят в тень. Они включили фонарь, слепя ее лучом. Роз никак не могла понять, где находится, ориентиров практически не было, лишь сено да удивительно знакомый запах, только она не могла сообразить, где и когда ей уже доводилась его вдыхать. Она сумела приподняться на локтях. Свет бил в глаза, не давая сосредоточиться. Никогда в жизни Роз не испытывала такого всепоглощающего ужаса.

— Знакомое место, не так ли, Роз? — прошептали рядом. Интонации Димитрия.

Страх парализовал Роз. Она не могла даже повернуть голову.

Свет стал ярче. Он переставил фонарь, теперь она видела, где находится. Деревянные стены, плоская наклонная крыша. Роз поняла, что под сеном не земля, а каменный пол. Так это же примыкающий к конюшне сеновал. Они снова в «Лорел». А запах шел из стойл, хотя лошадей в конюшне давно не держали.

Снаружи доносилось завывание ветра. По крыше барабанил дождь.

Роз прикрыла глаза ладонью. Но ее локоть не выдержал веса тела, и она вновь оказалась на холодном полу.

— Осторожнее, Роз, у тебя нарушена координация движений, — предупредил Димитрий, не пытаясь ей помочь. — Извини, что пришлось вколоть тебе наркотик, но другого способа привезти тебя сюда не было.

Она свернулась калачиком, зарыдала.

— Почему ты так поступил со мной?

— Оглянись, Роз. Вспомни прошлое.

И прошлое вернулось, обрушилось на нее, словно лавина. Воспоминания той ночи. Вино, бегство от предложения руки и сердца Ивена в объятия Димитрия. Она не видела его, но физически чувствовала, как он заставляет ее погрузиться в глубины памяти. И она погружалась все глубже и глубже. Череда событий оживала перед ее мысленным взором, последним она вспомнила навалившееся на нее грузное тело дяди Тома, а потом все скрыла тьма.

Она поняла, что Димитрий намерен убить ее и ради этого выкрал и доставил сюда, где все началось.

Секунды тянулись для Роз, как часы, но действие наркотика уже начало слабеть. Димитрий, по-прежнему в черном фраке, стоял в нескольких футах от нее, загораживая свет яркого фонаря. Роз видела, что глаза его полны ненависти. Он шагнул к ней в светлом ореоле, словно ангел с иконы.

— Поднимайся, — приказал он.

Она попыталась заставить себя подняться. Бесполезно. Силы иссякли. Она распласталась на земле.

— Какие мы, однако, грязные. Неужели это наша элегантная Роз? — Голос Димитрия сочился сарказмом.

Снова рыдание сорвалось с губ Роз. Ногти заскребли по полу, с гулко бьющимся сердцем она ждала продолжения.

— Я сказал, поднимайся!

Роз, дрожа от страха, еще не очухавшись от укола, каким-то чудом сумела приподняться на четвереньки. Поползла к нему, путаясь то руками, то ногами в длинном вечернем платье. Впереди, совсем рядом, в нескольких футах, увидела тюк сена, добралась до него, еще усилие — и под ней уже не каменный пол, а пружинистое ароматное сено.

— Совсем как в ту ночь, Роз. Помнишь? Мы унеслись в другой мир, забыли обо всем.

Голос его помягчел, отчего Роз испугалась еще больше. Она уже не представляла себе, чем все это может закончиться. Попыталась разжалобить его.

— Мне никогда не забыть ночи, когда я впервые познала мужчину. Тебя.

Димитрий не отреагировал. Через его щеку тянулась царапина. Он перехватил ее взгляд.

— Напоролся на ветку. Ужасно, не так ли?

Его пальцы сжали руки Роз повыше локтей. Рывком он приподнял ее. Теперь их лица разделяли считанные дюймы. Она видела, как страсть сменяет ярость в его глазах, в ней тоже начало просыпаться желание.

— Так ты помнишь ту ночь, Роз?

Ноги уже держали ее, она могла стоять без посторонней помощи. Туфли она где-то потеряла, чулки порвались. Она попыталась вырваться, но его рука ухватила ее за талию и притянула ближе.

— Помнишь, как это было? Волшебное чувство. Такого мне больше испытать не удалось. — Он помолчал. — А тебе? — Но прежде чем она успела ответить, он продолжил, не в силах вырваться из связанных с ней воспоминаний: — Ты была такая чистая, такая нежная. — Он поднял руку к ее щеке. — И остаешься такой же. — Он погладил ее по волосам, потом пальцы коснулись ее глаз, щеки, губ. — Мы слились воедино, уже не могли понять, где — я, а где — ты. И когда я увидел, как Том…

— Хватит! — Роз вскинула руку. Посмотрела на Димитрия полными слез глазами. — Почему ты привез меня сюда, Димитрий?

Его глаза переполняла страсть. Любовная или жажды мести? Ответа у нее не было.

— Я так тебя любил, я мог бы умереть за тебя. Ты принадлежала мне. Я никому не позволил бы обидеть тебя. Я защищал бы тебя до последнего вздоха. Ты это знала, не так ли?

Роз не смогла ответить — перехватило дыхание, она лишь кивнула.

— Когда меня бросили в камеру, я мог думать лишь о той ночи. Только те минуты безмерного счастья и поддерживали меня. А потом я прочитал в газете, что ты выходишь замуж за Ивена.

Рука его напряглась, Роз сжалась в предчувствии беды.

— Мысли о том, что руки другого мужчины ласкают тебя… что ты отвечаешь на его ласки… они чуть не свели меня с ума. Я больше не хотел тебя, я мечтал о том, чтобы тебя убить!

— Димитрий, не делай этого! — Она пыталась найти заветное слово, ключик к его сердцу, но тщетно.

Он ее не слышал, с головой уйдя в водоворот воспоминаний. Заговорил вновь:

— Когда в ту ночь я вернулся сюда и увидел, что твой дядя…

— Прекрати, — взмолилась Роз.

Она понимала, что должна остановить его. Подумала о дяде Томе, его руках, лапающих ее тело, ноже, приставленном к горлу. Воспоминания эти вызвали приступ тошноты. Если бы не глупость Димитрия, сейчас все было бы по-другому.

— Зачем ты его убил?

Короткая пауза, потом пронзительный смех Димитрия.

— Ты хочешь сказать, что до сих пор не поняла эту элементарную задачку?

— Какую? — сквозь рыдания выдавила Роз.

Его лицо закаменело.

— Я не убивал твоего дядю, Роз.

Она прикусила губу, наморщилась, слезы катились по щекам. Говорить она не могла, мешал комок в горле. Голова шла кругом. Та ночь… Димитрий пошел за одеялом, и внезапно на ней оказался дядя Том. Запах перегара, тяжесть его тела, ее пальцы, сжавшиеся на рукоятке револьвера. Она сопротивлялась изо всех сил. Обрывки воспоминаний начали складываться в общую картину, ужасную, невероятную. И хотя Роз знала ответ, ей требовалось подтверждение.

— Кто… кто же его убил? — пролепетала она.

Ответом была плотная, почти осязаемая тишина.

— Ты, Роз. Вернувшись с одеялом, я увидел, что ты лежишь без чувств с револьвером в руке, а рядом — тело твоего дяди.

Шок вырвал из подсознания те воспоминания, которые она подавляла столько лет. Мгновенно она вспомнила, как схватилась за револьвер, который Димитрий держал под кроватью, на случай если кто-то попытается вломиться в конюшню и украсть лошадей. Том лапал ее, его грязные руки касались тех мест, которые совсем недавно так нежно ласкал Димитрий. И она вспомнила, как убила его одним выстрелом, а потом сумела скинуть с себя его тело и не испачкаться в крови.

Слезы хлынули рекой. Роз подняла руку, погладила Димитрия по щеке. Димитрий уже вытирал ей глаза носовым платком. Но Роз отвела его руку. Она не заслуживала его заботы.

Все эти годы она винила Димитрия за то, что им не довелось обрести счастья, полагая, что причина тому — его фатальная ошибка… да только вина лежала не на нем.

Роз зажала рукой рот, чтобы подавить рыдания.

— Ты взял на себя вину, чтобы… — И тут ей наконец открылась истина. — И Джеймс за это ухватился, чтобы избавиться от тебя.

Что-то случилось с Димитрием, потому что поведение его разительно изменилось. Он оттолкнул ее от себя.

— Странным способом ты выражаешь благодарность, нежная, сладкая Роз. — Димитрий поднялся, оставив ее на грязном полу. Навис над ней, как утес, сверкая ледяными глазами.

Она с трудом поднялась.

— Вертолет ждет нас. Приведи себя в порядок. — Он повернулся и зашагал к двери.

— Димитрий, — крикнула она вслед. — Подожди…

Вертолет спускался на крышу «Айвори Пэлис». Сквозь залитое дождем стекло Роз видела толпу, приветственно машущую руками. Повернулась к Димитрию.

— Еще один из твоих сюрпризов?

Но, приглядевшись, увидела, что он удивлен не меньше, чем она. Димитрий не ответил, не посмотрел на нее. За сорок пять минут полета с Лонг-Айленда они не обменялись ни единым словом. «Слава Богу», — подумала Роз. Шум от работающего двигателя мешал нормальному разговору. Роз едва могла разобрать собственные мысли. Не та обстановка, чтобы задавать вопросы. Пока вертолет не приземлился на крышу казино, дождь не позволял разглядеть лица встречающих.

Она увидела Ивена, удивилась: с чего это он вернулся? Выражения его лица, к счастью, она разобрать не смогла. А вот Джуел не было. Более того, Роз сомневалась, что в толпу затесался хоть один гость, приглашенный на открытие казино. Судя по суете, состояла она исключительно из репортеров, обозревателей светской хроники да фотокоров.

Останься у нее хоть капля эмоций, она пришла бы в ужас при мысли о том, что ей предстоит выйти к прессе в компании Димитрия Константиноса; открывшаяся ей истина иссушила их напрочь. Душу ее словно выжгли. Прежняя Роз Миллер разлетелась на мелкие кусочки, будто упавшая на пол хрустальная ваза. Теперь она понимала, что такое «разбиться вдребезги». Она не знала ту женщину, которой стала. Она виновна в убийстве, и мир, в котором она жила, который любила, перестал существовать. У нее осталось только одно — Алексис.

Пилот заглушил двигатель, шум стих, и их окружила звенящая тишина. Теперь Роз различала лица. «Что здесь делает Дарио?» — подумала она. Кто-то сунул микрофон под нос Ивену. Она увидела, как он покачал головой и оттолкнул микрофон. Взгляд его не отрывался от дверцы кабины вертолета, она по-прежнему не могла разобрать выражения его лица.

Роз вышла из вертолета первой, и репортеры тут же надвинулись на нее, выкрикивая вопросы, фотографируя ее в порванном вечернем платье, без туфелек. Она их не замечала. Ее переполняла боль.

Ивен подбежал к ней, схватил за руку, увел с крыши. Он молчал. А закрыв дверь на лестницу, прошипел:

— Как ты могла так поступить со мной?

Что она могла сказать? За нее ответил Димитрий:

— Все не так, как кажется на первый взгляд.

Они не слышали, как он подошел. На темной лестнице белело лишь пятно его белой рубашки да светился кончик сигары.

Ивена распирала ярость.

— Неужели? — Сколько сарказма слышалось в его голосе! — Я мчусь с Манхэттена, чтобы сообщить, что у прокуратуры есть информатор. Я спешу, потому что ты должен как можно скорее узнать об этом. А ты улетаешь на гребаном вертолете с моей женой!

Димитрий коротко глянул на Роз, будто не услышал Ивена, будто плевать хотел на его слова. И Роз его поняла. Ибо впервые с той ужасной ночи они стали единым целым. Неумолимая жажда смерти, что все эти годы терзала Димитрия, передалась и ей. Роз окончательно осознала, что такой, как раньше, ей уже не бывать. Она сердцем ощутила его боль, его чувство утраты.

Роз, какой она была последние двенадцать лет, умерла.