Кто убил прекрасную Урсулу

Андре ПИКО и Морис РОЛАН

КТО УБИЛ ПРЕКРАСНУЮ УРСУЛУ?

Глава 1

Перед тем как зайти в свой кабинет, Курт Фишер задержался в вестибюле у зеркала, сделал легкую гримасу, отметив про себя, что за последние месяцы морщины на его лице и особенно в уголках глаз стали более выраженными. Шестьдесят лет! В день своего рождения у него уже появилось это неприятное чувство: что-то вроде грусти, смешанной со смирением. Единственный враг, который рано или поздно победит его, это время. И оно уже сообщало о своем приближении. У Фишера было крепкое тело, прекрасное здоровье, железная воля, которая проявлялась в четких линиях лица, твердых, но не грубых. О нем говорили: "Фишер? Ясный ум, неумолимая логика". Но сколько еще лет у него впереди?

Он сделал раздраженный жест и решил не думать больше о том, что ждет его в будущем. Войдя в свой кабинет, он вспомнил об Урсуле.

Он никогда не строил иллюзий по поводу настоящих чувств своей любовницы. Урсула Моос видела в нем только всемогущего магната, который держал в руках весь город и имя которого произносили с уважением, понизив голос. Фишер владелец электронной промышленности, банков, больших магазинов. К нему относились как к языческому богу, гнева которого страшатся тем больше, чем меньше надеются на милость.

Однако Урсула им восхищалась и восхищается до сих пор. Иначе разве отдавалась бы она ему с таким неистовством? Их связь началась когда-то как настоящий любовный роман, и Фишер этим гордился и считал естественным.

"Пусть мне на двадцать лет больше, чем ей, - думал он, - но я люблю жизнь, а это равноценно второй молодости."

Урсула как-то невзначай и без иронии тоже сказала об этом:

- У тебя есть все, но ты полон желаний. Ты думаешь о завтрашнем дне, строишь планы, наслаждаешься жизнью. Ты молод!

Он понял это по-своему:

"Ты совершенно не похож на моего мужа. С тобой я забываюсь, сбрасываю оковы."

Выйдя очень рано замуж за Андреа Мооса, ничем не примечательную личность, Урсула почти в течение двадцати лет вела безликое существование, в котором однообразные дни были заполнены бесконечными "если бы..." и "но". "Если бы у нас было больше денег. Если бы у меня была поддержка". "Но ты сам ни на что не решаешься, Андреа. Ты всего боишься. Боишься жить, рисковать. Ты похож на свой маленький завод, производящий рессоры, шарниры, иголки. Ты не видишь дальше своего носа, в тебе нет индивидуальности".

- Андреа мне ни разу не изменил, - говорила Урсула. - У него для этого не хватает характера. Нет, не думай, я не цинична. Но я до сих пор надеюсь, что он хоть когда-нибудь взорвется, хоть одной фразой, одним жестом проявит свою ревность. Когда я устраиваю ему сцену, то извиняется он. У меня нет к нему ни ненависти, ни презрения, но мне его жаль. Наверное, такое чувство испытывают к ребенку.

Фишер заинтересовался Андреа Моосом, чтобы заранее избавиться от угрызений совести. Моос не был полностью лишен честолюбия, если не смог осуществить свои мечты, то только в силу сложившихся обстоятельств. С деньгами он пошел бы далеко.

Фишер все проанализировал. Урсуле нужны были деньги на туалеты, на содержание дома, на соответствующий образ жизни. Эту роскошь ей мог и должен был дать только Андреа. И Фишер решил сделать его своим компаньоном.

- Успокойся, - сказал он Урсуле. - Моос никогда не заподозрит правды, а отнесет мою благосклонность за счет своей профессиональной добросовестности.

Теперь же Фишер стал сомневаться, не слишком ли далеко простирались его щедроты. Урсула начинала уклоняться от визитов на маленькую виллу, которую он обустроил для их свиданий на берегу озера. В последний раз она позвонила ему, чтобы отменить назначенную встречу. Мигрень.., классическое извинение. Фишер чувствовал себя не в своей тарелке целый день. В отсутствии Урсулы он неожиданно ощутил вокруг себя странную пустоту.

- Неужели она все еще так много значит для меня?

Он не хотел привязываться к ней слишком сильно. Урсула должна была быть приятным развлечением, не больше. Таким, как его страсть к критским древностям. Фишер, как и многие другие промышленники его величины, обладал впечатляющей коллекцией картин. Он коллекционировал импрессионистов и кубистов, чтобы поддерживать свое положение в обществе. Но живопись оставляла его равнодушным. Другое дело - античные статуэтки. Урсуле он отводил такое же место, как и им.

Фишер, не торопясь, сел за письменный стол, нажал одну из кнопок диктофона. Начинался новый рабочий день, похожий на все остальные. В течение последующих часов он думал только о цифрах. Но цифры снова вернули его мыслями к Урсуле.

Андреа Моос хитрил. Он просил у Левенбанка ссуду, значительно превышавшую ту, о которой шла речь несколько дней назад. Банк запрашивал принципиального согласия у Фишера.

- Передайте, - сказал он секретарше, - что я пока воздерживаюсь от ответа и сообщу о своем решении через двадцать четыре часа.

Фишер попросил связать его с квартирой Мооса. Он хотел поговорить с Урсулой. Возможно, она сошлется на новую мигрень...

- Я буду ждать тебя после обеда. Ты должна прийти. Это серьезно.

***

По некоторым, почти незаметным признакам он нашел, что она изменилась. Ее светлые волосы казались блеклыми, а выражение лица немного натянутым. Этот звонок не только удивил ее, но и испугал.

- Почему ты не пришла позавчера?

- Очень устала. Я же говорила тебе, что Анни причиняет мне много беспокойства.

Он не любил, когда Урсула начинала говорить о дочери. Эта тема была ему неприятна, вызывала в нем чувство унижения, напоминая о том, что у него не было своих детей: малодушие, в котором он не был виновен, но которое принижало его в собственных глазах. Последний Фишер: никого, кому оставить свое имя, силу и даже, может быть, любовь. Племянники, племянницы, разве это что-нибудь значило? Он видел Анни Моос один раз. Худенькая, элегантная девушка с открытой непосредственной улыбкой. Шестнадцать лет... Свежий бутончик. То, чего ему всегда недоставало и чего судьба никогда не даст.

- Анни уже не ребенок, и я чувствую себя неловко перед ней.

- Из-за меня?

- Нет, она ни о чем не знает, но все мы зависим от воли случая, от болтливых языков...

Фишер понял ее хитрость. Урсула хотела перевести разговор на другую тему. Он приготовил одни фразы, она заставляет его произнести другие. Но дело было слишком серьезным, чтобы он позволил себе попасться на эту уловку.

- Левенбанк запрашивает моего согласия на ссуду твоему мужу.

- Но это же естественно. Ты один из администраторов. А что, дело хреново?

Фишер нахмурил брови. Он ненавидел эти выражения, иногда проскальзывающие у Урсулы, считая их вульгарными и слишком изобличающими плебейское происхождение его любовницы: дочери мелких лавочников, выросшей на многолюдных улицах старого города.

- Андреа назвал тебе сумму этой ссуды?

- Признаюсь, она меня удивила. Мне кажется, он немного переборщил. Но на этот раз я не могу упрекнуть его в том, что он смотрит в перспективу.

- Слишком далекую.

Эти слова прозвучали сухо, даже слишком резко. Урсула улыбнулась.

- Он хочет попытать счастья. Ты сам дал ему когда-то шанс. Он был бы идиотом, если бы его упустил. - Она добавила. - По правде говоря, мой муж не идиот.

- Конечно. И прекрасно знает, что не сможет отдать эту ссуду в назначенный срок, получая лишь ту небольшую прибыль, которую я ему даю. Значит, я должен увеличить эту прибыль, если не хочу его скомпрометировать, то есть, я должен помочь ему выбраться из-за тебя. Ловкая махинация. Но нужно, чтобы она удалась.

- Ты становишься ревнив?

- Не то слово. Скажем, я становлюсь ясновидящим.

Урсула села возле окна. Она посмотрела на стоящего перед ней Фишера и показала на кресло.

- Садись. Я люблю, когда ты злишься, но не слишком сильно.

- Спокойствие мне подходит лучше? Может, ты хочешь поговорить о моем здоровье? А почему бы и нет? Ты очень ловкая. Вначале подготавливаешь почву. "Анни уже не ребенок", "Мы должны видеться не так часто... "Затем можно и не церемониться, ведь я уже дал свое согласие! А ты прекрасно знаешь, что Фишер всегда держит слово!

- Что ты хочешь сказать?

- А ты?

Внезапно он наклонился над ней и прокричал прямо в лицо:

- Если бы ты хоть раз попыталась быть честной?! Хоть один раз?! Если бы у тебя хватило смелости прекратить ломать передо мной комедию?!

Он чувствовал, что больше не может сдерживаться, и это окончательно вывело его их себя. Он схватил руку Урсулы и сжал ее, чтобы сделать ей больно, чтобы она больше не смела вызывающе улыбаться ему.

- Целый год! Целый год ты хитришь, изворачиваешься ради него, ради человека, которого презираешь, но в котором нуждаешься, чтобы удовлетворить свои прихоти, вести шикарную жизнь! Это так, да?! Ну признайся же!

- Отпусти меня. Да, я признаюсь. А дальше что? Ошеломленный, он отступил. Это спокойно брошенная фраза была для него как пощечина. Урсула больше не улыбалась. С безмятежным видом она продолжила:

- Делай что хочешь, Курт, но ты проиграл. Ты уже не можешь без меня. Будь тоже честен. Ты слишком далеко зашел, и я тебе это позволила. По правде говоря, ты не был мне неприятен, и я ни о чем не сожалею. Я не скажу, что ты сделал меня по-настоящему счастливой, но...

- Убирайся!

Теперь уже он стал вульгарен.

- Убирайся, - повторил он.

Ей нужно было сразу же уйти, чтобы он мог, если и не забыть ее, то, по крайней мере, вспоминать как о противнике, но она догадалась о его мыслях и поняла, что могла бы взять верх.

- Замолчи. Мы ругаемся как старые любовники. В нашем возрасте чистая любовь уже не существует. Ты - мне, я - тебе. Постарайся это понять. В конце концов, будь я свободна, ты бы дал мне много денег. Какая разница, если ими воспользуется Андреа? Разве я не должна ему эту небольшую компенсацию?

Он подумал, что сейчас уступит. И только один жест Урсулы помешал ему. Один лишний жест. Неосторожность, которую она не должна была совершить. Она поднялась, чтобы обнять его. Ее рука дотронулась до его виска, а губы потянулись к его рту. Он задрожал и сразу же обрел все свое достоинство.

- Хватит.

Он отстранил ее, но без злости. Его ярость улеглась. Он, как обычно, принял решение, снова превратился в Курта Фишера, представителя администрации, президента бесчисленных обществ.

- Все кончено. Хочу надеяться, что буду страдать как можно меньше. Я вовремя спохватился и выдержу. Я тебя любил и был не прав. У меня тоже есть слабости, но я умею исправлять свои ошибки. Левенбанк получит мой ответ через полчаса. Урсула побледнела, Фишер продолжил:

- Твоему мужу уже были сделаны уступки другими банками. Я не буду оказывать на них ни малейшего давления, чтобы они потребовали немедленную выплату. Но... - Он нарочно повторил фразу, которую Урсула сказала в самом начале их встречи. - Мы все зависим от воли случая или болтливых языков...Это вопрос нескольких недель.

- Ты хочешь нас разорить?

Голос Урсулы оставался очень твердым. Он решил, что она сомневается, и ее сомнение оскорбило его. Он сухо засмеялся:

- Ты еще не знаешь, кто такой Курт Фишер.

- Твоя жена тоже.

Его прошиб холодный пот, он судорожно сглотнул слюну, ожидая крика, может быть, слез, но Урсула играла по-крупному и принимала вызов с внешним спокойствием.

- Ты считаешь себя в безопасности за горой денег. Но ничто не может уберечь тебя от презрения твоей собственной семьи. Я сказала тебе: Курт: ты мне, я - тебе. Ты можешь разорить нас за три недели, но мне достаточно трех минут, чтобы погубить твою репутацию в глазах Магды Фишер, урожденной Гарбург. Ты гордишься своим состоянием, всемогуществом делового человека, но ты слишком кичишься аристократическими связями своей семьи. Практически ты ничем не рискуешь. В твоем мире не разводятся. Но если бы ты действительно не боялся, то не стал бы затрачивать столько усилий, чтобы скрыть мое существование. Ты предпочитаешь упорствовать или мы еще раз обсудим вопрос?

Он долго молчал. Ему никак не удавалось унять дрожь в руках. Урсула не шевелилась. И тогда он сломался. Его нервы сдали. Он подошел к ней, занес руку для удара, но сдержался, замер и, заикаясь, произнес:

- Вон...вон...Убирайся!

Рукой он перевернул кресло. Урсула завопила и убежала. Несколько секунд все кружилось у него перед глазами. Он долго дышал, прислушиваясь к биению своего сердца. Наконец, успокоился. Его слабость длилась не слишком долго. Он посмотрел на мебель, на стены, на окно, поставил кресло на место.

- Магда... Она инстинктивно знает. Это ничего не изменит.

Он подошел к телефону и набрал номер Левен-банка.

***

Урсула обменялась лишь несколькими словами с Магдой на одном из приемов несколько месяцев назад, но манеры мадам Фишер произвели на нее впечатление. Очень крупная, статная, Магда в пятьдесят лет сохранила благородную красоту, в которой чувствовалась порода. Она красила волосы, но ее макияж был скромный, словно ей казалось глупым скрывать свой возраст. Ее манеры были просты, и с первых же слов она располагала к себе незнакомых людей. Но она была "великосветской дамой", вызывающей уважение.

"Каким удовольствием будет наброситься на нее и заставить хоть на минуту потерять свой величественный вид императрицы!" - думала Урсула, нервно посмеиваясь и нажимая на кнопку звонка на решетчатой ограде при входе в парк, окружающий виллу Фишера.

Этим поступком она успокоит свое самолюбие. Внешне ничего не изменится, но в прекрасно отлаженной системе Фишеров появится испорченное колесико, а иногда достаточно одного плохо функционирующего колесика, чтобы самая совершенная система дала сбой.

Мажордом, не спеша, размеренной походкой пересек парк. Урсула посмотрела на огромное массивное здание с недостроенным вторым этажом, который был почти не виден со стороны Сузенберг-штрассе, но который гордо возвышался над высоким склоном, образующим газон и выходящим на южную часть Шлосливега.

Магда Фишер выслушала Урсулу, не перебивая и не проявляя ни малейшего признака смущения или нетерпения. Ее лицо казалось мраморном, и Урсула уже через несколько минут смешалась под ее взглядом, в котором, впрочем, не было ничего враждебного. Она знала, что уступит первой, и ее голос неожиданно задрожал:

- Да скажите же хоть что-нибудь! Значит, вам все равно?! Вас это не трогает?

- Я думаю, что наша беседа окончена, - сказала мадам Фишер.

Она потянула за шелковый шнурок, чтобы позвать слугу.

- Будьте любезны, проводите мадам Моос.

***

- Стерва! Шлюха, о махинациях которой я должен был давно догадаться!

Фишер решил опередить события и признаться до того, как Магда скажет ему хоть слово. Это было единственным выходом, так как мажордом уже сообщил ему о визите Урсулы.

Он пересек салон, не глядя на жену, переставил безделушку и вытер на комоде несуществующее пятно.

- Седина в голову, а бес в ребро. Какая-то неожиданная жажда приключений. Порыв, которому я не придал значения.

- Курт, - тихо сказала мадам Фишер, - перестаньте суетиться и посмотрите на меня. Удивившись, он послушался.

- Если вы очень хотите, мы никогда больше не заговорим об этой женщине.

Фишер отвернул голову. Магда его не презирала, а это было самое главное. Она страдала, но не позволяла ему разделить с ней страдание. Он сжал зубы и зло проронил:

- Я ее уничтожу. Без угрызений совести, безжалостно, как вредное насекомое. Я ее уничтожу.

***

Моос сам не знал, как добрался до дома. Два удара судьбы обрушились на него в течение получаса, и он ничего не мог понять. Вначале он решил, что произошло глупое недоразумение: или уполномоченный банка не правильно выразился, или же он по-своему интерпретировал его слишком лаконичный ответ.

- Вы, наварное, хотите сказать, что вашему банку нужна отсрочка, чтобы провести расследование, как это обычно практикуется? - спросил Моос. Несколько дней ничего не решают, и будет вполне естественным с вашей стороны, если вы заручитесь гарантиями...

- Месье Моос, речь идет не об отсрочке.

- Я не могу поверить в простой отказ. Вы меня знаете, знаете мою фабрику. У меня есть поддержка.., скажем, моральное поручительство месье Фишера.

- Я должен только передать вам ответ нашей администрации, но я не обязан ни комментировать его, ни искать причины.

После ухода уполномоченного Моос позвонил в офис Фишера. Бесстрастный голос секретарши произнес:

- Нет никакой ошибки, месье Моос. Месье Фишер лично попросил меня подтвердить сказанное. Я не знаю, о чем идет речь. Очевидно, вы больше в курсе дела, чем я.

Он пытался понять, откуда нанесен этот удар. Наверное, кто-то опорочил его в глазах Фишера. Но кто? Впрочем, не важно. В Цюрихе хватает завистников.

Второй удар был нанесен ему незадолго до конца работы. Когда Шлиман, правая рука Фишера, зашел в кабинет, у Мооса появилась надежда. Ну, конечно же, Шлиман пришел, чтобы по секрету сказать, что все это временное решение. Но тот пришел по другому поводу.

- Мне неприятно говорить вам это, месье Моос, ведь мы всегда работали вместе и до сегодняшнего дня не могли нахвалиться вами. К сожалению, мы живем в мире, где чувства не принимают в расчет. Короче говоря, мы обнаружили.., строго между нами.., небольшие дефекты в ваших изделиях. А репутация нашей фирмы требует постоянной заботы о качестве...

Иными словами, то, что сказал Шлиман означало, что до конца следующего месяца контракт с Фишером не будет возобновлен.

***

- Меня оклеветали, и я ничего не понимаю! Ничего.

Он наивно излагал Урсуле все факты, стараясь найти им хоть какое-то логическое объяснение. Он говорил обрывками фраз, останавливаясь, чтобы вытереть лоб, выпить.

- Это конец, и я не могу в него поверить. Если я не буду работать на Фишера, никто не захочет иметь со мной дело. Меня оклеветали, но я узнаю кто! Я буду защищаться. Я снова завоюю его доверие. Сколько времени! Сколько времени он удостаивал меня своей дружбой! Полагался на меня, ценил!

- Дурак! - внезапно сказала Урсула. Он подскочил:

- Что? Что ты хочешь этим сказать?

- Он полагался на меня, он ценил меня, - повторила она, передразнивая его с презрительным смехом. - И ты в это поверил?

Еще никогда она не испытывала к нему такой ненависти, как в этот момент. Он сидел, нагнувшись над стаканом, с совершенно дурацким видом, но все еще переполненный тщеславия. Он не понимал! Ну что ж, он поймет, этот кретин, ради которого она столько времени жертвовала собой! Какая разница, что будет потом. Она достаточно долго притворялась. И раз все потеряно...

- Благосклонность Фишера! Но это не тебе он ее оказывал!

Он все еще не понимал. Налив четвертый стакан, поднял на нее прищуренные глаза и часто-часто заморгал, словно дневной свет ослепил его.

- Не мне?

- Да я уже много лет его любовница! А сегодня он меня пробросил и тебя заодно. Годы, которыми ты не смог воспользоваться! Годы, прошедшие впустую! Я не считаю себя побежденной, но отныне буду сражаться одна! В тебе я больше не нуждаюсь! Она знала, что зашла слишком далеко, но отсутствие реакции со стороны мужа окончательно взбесило ее.

- Это невозможно, - пробормотал он. - Ты издеваешься надо мной. Это было бы глупо, если бы было правдой. Я же ничего не знал....

Разъярившись, она подскочила к нему, выхватила стакан, вскинула голову.

- А если бы и знал, то ничего не сказал бы! Только еще больше стал бы пресмыкаться перед Фишером! Да или нет? Посмотри на меня! В лицо, в первый раз!

Он посмотрел на нее и испугался - такой ненавистью пылали ее глаза. Она презирала его настолько, что не боялась даже его гнева. Она видела его таким, каким он был на самом деле: ничтожеством, не способным сохранить даже видимость достоинства. И он отреагировал как ничтожество, не осознавая своей слабости и воображая, что только жестокостью можно что-то исправить.

Он встал, прижал Урсулу к столу и изо всех сил стал хлестать ее по лицу тыльной стороной ладони. Она тихо вскрикнула, не смея пошевелиться, и ее ""бы начали кровоточить.

Глава 2

На Талыптрассе в двух метрах от биржи целый этаж одного из зданий занимала редакция иллюстрированного журнала "Досье", и в глазах посторонних такое соседство придавало журналу вес. На самом деле служебные помещения ограничивались двумя смежными комнатами, а остальная площадь служила студией директору цюрихского издания Эрнсту Циглеру, похожему на плейбоя с обложки журнала. Циглер нравился женщинам, так как давал им выговориться, что часто позволяло получить ему исключительно сенсационную информацию.

В самом начале "Досье" было простым журналом, специализировавшимся в основном на сплетнях об интимной жизни знаменитых артистов. Он был основан в Париже сразу после войны Луи Менаром. Но пришел день, когда публике надоели разводы звезд и интервью с авторами "новой волны". Тираж упал. Менар понял, что настало время найти что-то другое, и рискнул заняться политикой. В результате журнал пополнился немецким изданием, выходившим в Цюрихе. Преобразование "Досье" завершилось, когда Менар передал бразды правления своей дочери Марчель, вышедшей замуж за парламентского журналиста Винсента Гарнье. Быстро переняв взгляды мужа, Марсель поклялась предавать огласке правонарушения, скрытые пороки и скандалы.

- Это опасно, - сказал ей отец, - ты сломаешь себе шею.

Его смерть развязала Марсель руки, и она больше не заботилась о соблюдении хоть какой-нибудь меры. "Досье" два раза арестовывали, Марсель проиграла процесс против муниципалитета Цюриха, и тираж журнала утроился.

Урсула регулярно читала "Досье", один из своих самых любимых журналов. Но до сих пор его чтение было для нее чем-то развлекательным или, точнее, средством, возбуждающим бессознательное коварство, присущее каждой женщине. "Вы читали про мадам X? А я всегда думала... Да, это жестоко, но сколько юмора!"

Теперь речь шла не о юморе. Урсула представила первую полосу с названием статьи, набранным крупным шрифтом:

СЕКРЕТНАЯ ЖИЗНЬ КУРТА ФИШЕРА Женщина разоблачает тайные пристрастия чемпиона добропорядочности.

Это будет зло, необычно, язвительно. Ну, а репортер добавит что-нибудь еще.

Урсула провела три дня в лихорадочном возбуждении, переходя от истерик к полному изнеможению и смирению. Выгнанная любовником, выпровожденная мадам Фишер, она думала, что, сорвав злость на Андреа, отомстит за свое унижение. Поступок мужа ужаснул ее. Моос больше не владел собой. Он избил ее в первый раз, но с таким остервенением, которое больше походило на желание убить. Нет ничего страшнее гнева взбешенного барана.

- Если ты не уйдешь, я, кажется, убью тебя, - чуть успокоившись и наблюдая, как она собирает чемодан, сказал он.

Теперь Урсула укрылась в меблированной комнате в квартале своего детства на Церингерштрассе. На месте лавки, в которой ее мать продавала когда-то белье, стоял бар. Урсула сняла комнату напротив, на втором этаже. Из своего окна она вновь видела знакомые места, которые, казалось, навсегда стерлись из ее памяти.

Неужели все станет так же, как двадцать лет назад? Неужели придется все начинать сначала, с нуля? В тридцать восемь лет? Да, придемся, если она не станет защищаться. Главное - никому не доверять. Бороться, как она всегда это делала. Одной? Но почему одной? Андреа к ней вернется, попросит прощения, когда увидит, что она победила Фишера. Она свергнет Фишера с пьедестала, и его враги ухватятся за это. Но только нужно действовать и действовать быстро.

Эрнст Циглер принял ее любезно. Они сидели одни в его кабинете за обитыми дверями. Вначале она хотела частично скрыть правду, приуменьшить значение своей роли, выдать себя за невинную жертву монстра Фишера, но затем предпочла рассказать все, как было. Так она могла говорить более свободно, даже если бы это и повредило ей в глазах Циглера. Впрочем, он привык к подобным откровениям, и она могла ему доверять.

Циглер делал какие-то записи, и она отметила, что вид у него был заинтересованный. Он был спокоен, но когда перестал писать, то раскручивал и закручивал ручку, ерзал на стуле, кивал головой, бормотал: "мм,мм...", что было верным признаком напряженной работы ума.

"Он уже сочиняет статью, - думала Урсула, - подбирает выражения. Он даже не надеялся на такую удачу."

- Дорогая мадам, все это очень занятно. "Конечно, он не может выражать свой восторг слишком пылко. У него тоже своя роль. Сейчас он заговорит о необходимых мерах предосторожности... Впрочем, это естественно, раз дело приобретает такое значение..."

- Но в настоящее время ваш рассказ... "Доложить о нем парижской дирекции? - размышлял Циглер. - Нет, это затруднительно. Нужна некоторая отсрочка..."

- Не представляет никакого интереса. Месье и мадам Гарнье в настоящее время в Цюрихе.

Он любил это выражение "в настоящее время" и повторил его несколько раз.

- Я был бы очень рад устроить с ними встречу, но не знаю, во сколько они вернутся в редакцию. У месье Гарнье сегодня много визитов. Может, я позвонил бы вам после обеда? Не оставите ли свой адрес? Урсула заколебалась, так как не собиралась посвящать хозяйку меблированных комнат в свои дела. Однако она дала адрес, добавив, что придет сама, и что звонить ей можно только в крайнем случае. Циглер встал, чтобы проводить ее.

- Будьте спокойны, мадам, мы также, как и вы, предпочитаем, чтобы все хранилось в строжайшей тайне.

Урсула обещала вернуться к семнадцати часам. Чтобы немного отвлечься, она пошла в парикмахерскую. Вероятно, Циглер захочет представить ее своему патрону. Она должна выглядеть как можно лучше, а при необходимости пустить в ход все свое очарование. Ничем нельзя пренебрегать...

"Десять минут шестого, - посмотрела на часы Урсула. - Немного опаздываю. Ничего, пусть они меня подождут."

Циглер принял ее один. Он был очень смущен.

- Дорогая мадам, я говорил о вашем визите месье и мадам Гарнье, но в настоящее время...

Они отказывали.

Урсула потеряла всякое желание притворяться, начала протестовать, повысила голос. "Досье" не могло упустить такую возможность, можно не сомневаться, что второй такой не представится.

- Я полностью разделяю ваше мнение, дорогая мадам, но, к сожалению, мы не можем делать все, что хотим. Я понимаю ваше разочарование и уверяю вас, что не отказываюсь, по крайней мере, окончательно. Я хотел бы, чтобы наше швейцарское издание пользовалось большим весом, чем до сих пор. Но для этого нужны значительные денежные средства. Вы прекрасно знаете, что у месье Фишера свои осведомители во всех банках Цюриха...и мы не можем действовать совершенно независимо. Значит, нужно подождать. Подождать...

Для Урсулы это слово означало крушение всех надежд. Подождать - значит дать Фишеру время укрепить свои позиции. До какой степени он озлобился на нее и Андреа? Речь шла о нескольких неделях. Но если он захочет, то разорит Мооса за несколько часов.

Возвращаясь к себе на Церингерштрассе, Урсула дрожала от страха. Теперь все становилось возможным, включая самоубийство мужа. Может, стоило вернуться к нему? Нет, он не согласится. Моос уже не тот человек, а слабым, как он, нужно время, чтобы оправиться от шока. Остается только ждать. Но сколько времени?

Андреа пил. Урсула часто упрекала его за эту слабость. Но он утверждал, что алкоголь успокаивает, позволяет забыть об усталости.

Урсула не осмелилась зайти в бар. Это означало бы, пусть символически, что она примирилась с поражением, пополнила ряды тех, чья жизнь была слишком похожа на ту, которой она стремилась избежать. Она напилась одна в своей комнате.

Никто не узнал об этом. Никто не увидел, как она рыдала от ярости, пока около полуночи сон не свалил ее.

***

С момента своего приезда в Цюрих Марсель Гарнье не переставала разочаровываться, и ее жалобы становились все более горькими по мере того, как она начинала осознавать, что причина ее неудовлетворенности в ней самой, в ее слишком больших надеждах, слишком радужных, которые жестоко разбивались при соприкосновении с чуждой действительностью.

Однако Винсент, который знал город, язык, нравы и обманчивую роскошь Цюриха, предупреждал ее об этом.

- Цюрих не Париж. Ты будешь разочарована. Мы, французы, провинциалы в Европе, совершенно не способные приспосабливаться к другой стране. И это было во всех отношениях правдой. Она хотела провести вечер в театре. Пьесу играли на немецком, и смысл многих фраз ускользал от нее. Ее вечернее платье, сшитое по последнему крику моды, осталось незамеченным. Чтобы сделать ей приятное, Винсент организовал светский коктейль, на который явились чопорные пары, находящие удовольствие в неукоснительном соблюдении всех приличий и не подозревающие о том, как это скучно. А стоило ли говорить о помещениях "Досье", о слишком светлых и чистых кабинетах, об атмосфере административных служб, где никто не слонялся, и все казалось безжизненным?! И уж совсем невыносимо было думать об их холодной и безликой комнате в отеле.

Винсент разделял ее разочарование и страдал из-за нее. Но он не мог ничего поделать, и это было самое ужасное. Нужно было смириться с действительностью и думать о будущем.

- Почему ты отказался от разоблачающих сведений о Фишере? - спросила она мужа. Винсент нахмурил брови.

- Это слишком большой кусок. Может, позднее, в случае необходимости он нам и понадобится, но сейчас мы не сможем выдержать сразу два процесса.

- Если речь идет о деньгах, то я выкручусь. Он сделал раздраженный жест, сжал кулак. Каждый раз, когда она произносила слово "деньги", он не мог сдержаться. Марсель тоже почувствовала, что проявила бестактность. Она подошла к нему, обняла, поцеловала в губы и не отпускала до тех пор, пока не спало напряжение.

- Но даже если нам и придется столкнуться с некоторыми трудностями... прошептала она. И тогда он вспылил. От него повеяло такой холодной злобой, что она удивилась.

- Неужели ты не понимаешь, - закричал он, - что Фишер нас разорит, как разорил уже других?! Ты судишь как женщина и рассуждаешь так, словно мы в Париже! Здесь двери закрываются, языки умолкают, а практический смысл берет верх над чувствами. Если на нас подадут в суд, никто не встанет на нашу защиту. Процесс, проигранный в Париже, - это реклама. В Цюрихе - это конец.

И она уступила. Он был прав, что проявил малодушие и передал свое малодушие ей. Против города, который не желает выставлять свою жизнь напоказ, не сражаются.

- Винсент, забудем про все на этот вечер.., только на этот вечер.

- А завтра?

- Завтра еще далеко.

Она хотела добиться от него улыбки, вместе с ним насладиться настоящим мгновением. Общие заботы сближали их. Она прижалась к его груди, закрыла глаза.

- Ничего не говори. Забудем Цюрих. Нет никого, только мы вдвоем.

Он поцеловал ее в висок. Желание увлекло их на кровать. Он жадно поцеловал ее в губы, а его опытные руки принялись ее ласкать. Она задрожала и подумала, что такие моменты счастья становились в последнее время все более редкими и что в этом не было ничей вины. Никто не живет вне общества. Может быть, дети... Дети... Еще одна мечта, которая остается мечтой. Сорок лет... О детях следовало забыть.

***

На следующее утро около десяти часов незнакомый мужчина постучал в дверь к Урсуле. На вид ему было лет сорок, выглядел он прилично, несмотря на обычный костюм и плохо завязанный галстук. Элегантность проявлялась во всем его облике. Мужественной внешностью и раскованными манерами он напоминал некоторых артистов, специализирующихся в приключенческом жанре. Его светлые глаза казались нежными и проницательными.

- Мадам Урсула Моос? Меня зовут Петер Шульц. Я журналист. Можно войти?

Он говорил на правильном немецком языке с немного резковатой интонацией на манер жителей Севера. Однако это не был его родной язык.

"Без сомнения, он романского происхождения", - решила Урсула.

- Как вы меня нашли? - спросила она.

- А я вас не искал. Я заметил вас вчера вечером и выследил. Честно говоря, я просто шел за вами. Он улыбался.

- О, это чисто профессиональное. Я вам сказал, что я журналист. У меня нюх, понимаете? Вы женщина, которая прячется. Это меня заинтересовало. Я встречался с Циглером, и он рассказал мне о вас.

- Что вы хотите от меня?

- То, что вы хотите от него. Он трус. Он боится ответственности, но особенно боится Фишера. Тысячи людей боятся Фишера.

- Но не вы?

- Вот уже многие годы я ждал случая, который вы мне сегодня предоставили. Вам, конечно, трудно в это поверить, но я ненавижу Фишера больше, чем вы. Слишком долго вдаваться в подробности. Скажу только, что я работал журналистом в Женеве и что моя газета послала меня в Цюрих корреспондентом. Я уже завоевал известность, но некоторые мои статьи не имели счастья понравиться Фишеру! А это один из крупнейших швейцарских заказчиков. Об остальном не трудно догадаться. Меня вышвырнули, и я оказался с носом. Если бы не Фишер, я сделал бы карьеру.

- А теперь вы думаете сделать ее благодаря мне?

- Слишком поздно. Я выкручусь по-другому. Теперь мне плевать на славу. Меня интересуют только деньги.

- Шантаж?

- Циглер меня умиляет. Все, что печатается в его журналишке, - это пасквильные статейки и прочая дребедень. Неопубликованные материалы приносят больше пользы, чем то, что отдается на съедение читателям. Ваша история стоит триста тысяч франков. Что вы на это скажете?

Цифра ошеломила Урсулу. Шульц сухо засмеялся, подошел к окну, бросил взгляд на улицу, наконец, повернулся и все так же небрежно произнес:

- Цифра приблизительная. Все зависит от того, что я предложу Фишеру. В такого рода делах старые методы самые надежные. Маленькое непристойное фото лучше всего ценится на рынке.

Урсула пожала плечами.

- Если бы у меня была такая фотография, я бы вас не ждала.

- Это можно устроить.

- Монтаж?

- Необязательно.

Он снова улыбнулся. Его улыбку можно было бы назвать циничной, если бы в ней не было некоторой миловидности.

- Вот мы сейчас говорим о делах, однако вы принимаете меня в своей комнате в пеньюаре. Он прекрасен, ваш пеньюар! Предположим, что вы его немного спустите с плеч в настоящий момент, как говорит наш друг Циглер, именно в тот момент, когда Фишер тоже будет говорить с вами о делах и когда по роковой случайности я окажусь в дверях... Урсула содрогнулась.

- Фишер сюда не придет.

- Без меня - да. Он осмотрел комнату.

- У вас есть телефон?

- Внизу, в коридоре.

- Я позвоню ему из телефонной будки. Вы можете пойти со мной. Но я предпочитаю, чтобы нас не видели вместе.

- Вы хотите позвонить Фишеру?

- Вы провели с ним часть жизни. Думаю, он вам рассказывал о своем небольшом хобби. Это заядлый коллекционер критских статуэток. Если я скажу, что на Церингерштрассе он найдет черепок от ритуальной вазы античного периода, он не придет, он прибежит! Вы знаете, что экспорт этих вещей формально запрещен правительством Греции. Ими можно обзавестись только нелегально...

Он приблизился к Урсуле, положил свою руку на ее и понизил голос:

- Вот слабое место Фишера. Эта страсть толкает его к неосторожности. Уже два раза он входил в переговоры с Афинами и выплачивал значительную сумму ущерба. В этот раз он оставит свои деньги не иностранному правительству.

Урсула отстранилась, Шульц сжимал ей запястье слишком сильно.

- Вы сошли с ума. Фишер почует ловушку.

- Нет, потому что он не знает вашего адреса. Ему никогда не придет в голову, что вы можете быть в курсе дела. Но нам нельзя дать ему время, чтобы найти вас. Сегодня вечером он должен прийти сюда, скажем, в девять часов. Не закрывайте дверь на ключ.

- Могу я задать один вопрос?

- Да.

- Кто гарантирует, что вы отдадите мне деньги, если дело выгорит? Он снова улыбнулся.

- Никто. Мне нужно доверять. Но я никогда не обманываю своих партнеров. Вполне вероятно, что когда-нибудь мы продолжим наше знакомство. Чао!

- Минутку!

- Что еще? Разве мы не договорились? Урсула задержала его на пороге.

- Предположим, Фишер отдаст триста тысяч франков.

- Может быть, даже больше.

- А потом? Все будет кончено? Но это не то, что я хочу!

- Кто вам сказал, что все будет кончено? Это всего лишь первый шаг. За ним последуют другие - до окончательной развязки. Вы всего лишь маленькое звено в цепочке, мадам Моос, как бы это ни задевало вашу гордость. Одна вы не сможете скинуть Фишера. Но вместе: вы, я, еще некоторые люди, - - мы сумеем расправиться с ним.

Он ушел, сделав на прощание дружеский жест рукой. Урсула некоторое время пребывала в замешательстве. Довериться незнакомому мужчине - это так мало похоже на нее. Однако этот человек внушал ей доверие. Он ненавидел Фишера так же, как и она. Все, что он говорил, было правдоподобно. Она вспомнила Циглера, его сомнения и амбиции. Должно быть, он утаил это дело от своих патронов. Шульц всучит ему его часть!

Урсула расхохоталась над самой собой.

Прекрасная, великолепная шутка! Пусть Петер Шульц сдержит слово только наполовину, пусть эта месть не принесет ей ничего в финансовом плане, но Фишер будет уничтожен, Фишер будет поставлен на колени, и только ради этого стоило пойти на шантаж!

***

День показался Урсуле невероятно длинным. Она хотела отвлечься, прогуляться и больше не думать о свидании, назначенном Шульцем. Она бродила по Цюриху, но каждый магазин, каждый уголок улицы вызывал в ее памяти слишком много воспоминаний. Вот монастырь, под сводами которого Фишер догнал ее в первый раз.

- Не знаю, что со мной происходит, Урсула, но вы мне нужны. Я не могу без вас...

Она уступила ему слишком быстро. Ей нужно было продлить эти случайные встречи, обострить его желание, заставить в течение многих месяцев довольствоваться только платонической любовью. Он же был ее рабом всего лишь одну-две недели во время послеобеденных встреч на вилле на берегу озера. Очень скоро его деловые качества взяли верх.

- Нам нужно все как следует организовать, устранить все подозрения.

Он превратился в хозяина, как только осуществил задуманное и нашел их связи привычное место в своей жизни.

Около четырех часов начался дождь. Урсула пошла в кино, но не досмотрев фильм до конца, поспешила в закусочную на Капеллергассе. Она хотела пообедать пораньше, чтобы быть в форме, когда пробьет девять часов.

Она вернулась к себе около семи. Начинало темнеть. После ливня похолодало. Над склонами гор поднимался туман.

***

Половина девятого. Ожидание становилось невыносимым. Надев пеньюар с большим декольте, Урсула ходила взад-вперед по комнате. Несколько минут она сопротивлялась желанию выпить, но потом сдалась. Алкоголь обжег ей горло, но она подумала: "Андреа прав. Это придает силы."

Чтобы доставить себе удовольствие, она представила ошеломленного, растерянного Курта, почуявшего ловушку, но не догадывающегося о ее истиной цели. Урсула сочиняла фразы, которые он произнесет и которые она молча выслушает, чтобы не разуверить его в триумфе.

"Ты решила устроить эту встречу, чтобы снова умолять меня?! Но между нами все кончено, я никогда не пересматриваю свои решения! Ты считаешь, что все еще вызываешь во мне желание и можешь заставить меня отказаться от мести. Но я отказываюсь от твоего тела, и даже если ты начнешь умолять, рыдать..."

И тут внезапно Шульц появляется в дверях. Одна вспышка... Другая... Курт бледнеет, кричит, наконец, до него доходит...

В дверь постучали. Маленький будильник на ночном столике показывал десять минут десятого. Урсула, улыбаясь, открыла дверь. Но тотчас же улыбка застыла у нее на лице. Она еще успела бы закричать, позвать на помощь, но ужас парализовал ее. Она издала только еле слышный хрип. С трудом попыталась отвести сильные руки в светлых перчатках, обхватившие ее шею. Последней мыслью Урсулы было то, что она умирает глупо, но что ее смерть представляет собой логический конец неудавшейся во всех отношениях жизни.

Глава 3

Фишер выключил диктофон, потушил сигарету и встал навстречу своему гостю. Инспектор Штраус... Да, полиция не присылает к нему лишь бы кого. Это хороший знак. С ним соблюдают приличия.

- Входите, инспектор. Прошу прощения, что заставил вас ждать.

Штраус, немного смущенный, пожал протянутую руку Фишера.

- Я также прошу прощения, месье Фишер, что побеспокоил вас, но меня вынуждают обстоятельства. Мы расследуем чрезвычайно серьезное дело.

- Ни одно из дел не бывает серьезным, как это обычно утверждают. Садитесь и расскажите, о чем идет речь.

Фишер сел за письменный стол, а Штраус опустился в очень низкое кресло. Это была психологическая хитрость Фишера по отношению к своим посетителям. Находясь в таком неудобном положении, они сразу начинали чувствовать его превосходство.

- Расскажите мне о своих отношениях с мадам Моос.

Тон был нейтральный, но Фишер не ошибся. Это была прямая атака в стиле Штрауса, маленького человечка с многочисленными дипломами, выходца из народа, гордящегося своим положением главного инспектора полиции, которого он добился благодаря личным качествам, и теперь воображал, что абсолютно не зависит от цюрихского общества.

Чтобы поставить этого функционеришку на место, Фишер произнес учтивым тоном:

- Я и не знал, что закон позволяет вам вмешиваться в мою личную жизнь.

Штраус сделал вид, что не заметил сарказма. - В некоторых случаях позволяет.

- Каких?

- Разрешенных законом.

Фишер снисходительно улыбнулся. Такая борьба на равных не была ему неприятна. Его голос прозвучал иронически, словно у отца, которого позабавило глупое замечание сына.

- Между нами, инспектор, неужели вы настолько педантичны? Раз на меня подана жалоба, раз формальности все законны, то неужели вам нужно вести себя как роботу? Если это необходимо, я подчинюсь форменному допросу, но зачем нам сейчас придерживаться такой скучной процедуры? Дедо будет урегулировано моими адвокатами. Я привык к небольшим размолвкам, месье Штраус. Некоторые люди находят удовольствие в мелочных нападках, заранее обреченных на провал. Это раздражает и ничего больше. Но мы же с вами выше этого.

- Когда дело не касается убийства. Фишер взял сигарету. Портсигар чуть не выскользнул у него из рук.

- Вы сказали?

- Когда речь идет не об убийстве. Мадам Моос была найдена задушенной в своей комнате сегодня утром. Это произошло этой ночью. После вскрытия мы узнаем точное время убийства. В настоящий момент мне официально поручено расследовать это дело. Вы были близки с жертвой, месье Фишер. Поэтому не удивляйтесь, если я обращаюсь к вам, чтобы получить определенные сведения.

- Задушена, - пробормотал Фишер. Это был не вопрос. Он повторил слово, будто хотел убедиться в реальности абсурдного факта.

- Когда вы виделись с мадам Моос в последний раз?

- Два или три дня назад.

- Так два или три?

- Какая разница? Мадам Моос никогда не занимала в моей жизни того места, которое вы ей от, водите. Я с ней встречался время от времени, но очень нерегулярно, и не заботился о том, чтобы специально фиксировать место, время и обстоятельства.

- Три дня назад мадам Моос ушла от своего мужа.

- Я этого не знал.

- Она поставила вас в известность о своем решении?

- Нет. Для меня это так же неожиданно, как и для вас.

- Извините, месье Фишер, но для меня это не неожиданно.

Штраус попытался выпрямиться в своем кресле, но это было затруднительно, и он поморщился. Фишер повысил тон.

- В конце концов, инспектор, что означает эта перепалка, не носящая никакой законной формы? Я что, должен считать себя под подозрением? Если это так, то вы позвольте мне подождать официального приглашения.

Штраус поднялся.

- Да, так будет лучше.

Фишер не ожидал такого ответа. Он поднялся, в свою очередь чувствуя, что начинает нервничать. Ему нужно было походить, немного размяться.

- Все это смешно. Я понимаю ход ваших мыслей и, следуя логике, считаю естественным, что, несмотря на всю абсурдность такой гипотезы, может показаться, будто я замешан в этом деле. Однако осмелюсь предположить, что ваш здравый смысл возьмет верх. Неужели вы действительно думаете, что смерть мадам Моос может каким-то образом меня обеспокоить?

- Я думаю, месье Фишер, что вы несете часть ответственности за эту смерть. Я также думаю, что ее причиной послужил факт, о котором вы умалчиваете.

- Какой факт?

Фишер, разозлился, поняв, что теряет самообладание, тогда как Штраус, словно через силу, монотонным голосом продолжал объяснять:

- Ваш разрыв с Урсулой Моос.

- Я же вам сказал, что мои отношения с мадам Моос никогда не выходили за рамки приличий.

- Сожалею, что обманул вас, месье Фишер, но нам известно, что вы регулярно встречались с мадам Моос на вилле на берегу озера, снятой на имя вашего управляющего месье Шлимана.

Фишер поджал губы, но сдержался.

- Предположим. Но эти встречи были для меня лишь простым приключением.

- Так я не правильно выразился, употребив слово "разрыв"?

- Слово точное, если вам нужны конкретные факты. Мы с мадам Моос решили прекратить наши отношения.

- По обоюдному согласию?

- По обоюдному согласию.

- Прекрасно, - сказал Штраус, - и все-таки я хотел бы задать вам последний вопрос.

- Только побыстрее.

- Где вы были вчера вечером?

***

Хорошо известно, что у невиновных никогда нет алиби. Поэтому инспектор Штраус не слишком настаивал, когда Андреа Моос, с раннего утра подвергнутый допросу, очень расплывчато вспоминал, что он делал приблизительно в то время, когда было совершено убийство.

- Я был дома... Да, один... Свидетель? Какой свидетель, если я был один? Штраус ожидал, что получит идентичный ответ от Фишера или что тот вообще откажется отвечать. Это было бы вполне характерно для такого туза, привыкшего на все смотреть свысока. Но Фишер разволновался и, вместо того" чтобы прибегнуть к презрительному молчанию, во всех подробностях рассказал такую невероятную историю, что она вполне могла оказаться правдой.

Он утверждал, что незадолго до выхода из дома, около десяти часов утра, ему позвонил какой-то Шмидт, который хотел продать набор критских статуэток, привезенных из Кипра. Этот Шмидт, не желая иметь дела с посредником, назначил встречу своему случайному покупателю на вилле в Винтертуре в девять часов вечера. Вилла оказалась нежилой, и Фишер съездил туда впустую.

Правдоподобность этой истории усиливало то, что немногим более года назад аналогичный случай уже имел место. Цюрихская полиция не была в неведении относительно того, как Фишер приобрел две ритуальные вазы античного периода, тайно переправленные греческим моряком, стащившим их у афинского коллекционера, который, в свою очередь, тоже был не в ладах с законом. Фишер уладил дело, передав международному Красному Кресту дар для кипрских беженцев.

Следовательно, он мог стать жертвой обмана, и сам Фишер был убежден в этом до того момента, пока Штраус не сообщил ему о смерти Урсулы. Теперь Фишер видел в этом деле дьявольскую ловушку, которую ему сознательно подстроил настоящий убийца. И Штраус разделял его мнение.

"Если бы Фишер был убийца, то дал бы такой же ответ, как и Моос, рассуждал Штраус. - Впрочем, такие, как Фишер, не убивают, а если и убивают, то через посредников. Какую опасность могла представлять для него Урсула? У человека его масштаба есть много других средств, кроме убийства, чтобы избавиться от мешающего противника".

Но это было рассуждение, основанное на здравом смысле и логике, двух вещах, которые не являются уделом всех людей. Что касается Андреа Мооса, то серьезный анализ его личности говорил не в его пользу.

Моос быстро раскололся, изливая всю злобу, накопившуюся к Урсуле, Фишеру, всему обществу, но не переставал настаивать на своей невиновности. Нет, он не убивал! Он на это совершенно не способен! Он был сражен, опустошен, шокирован...

Одни слова... Слова слабака, который, возможно, делал ставку на свою слабость, чтобы ввести всех в заблуждение. Ослепленный желанием отомстить, он мог, отбросив здравый смысл и логику, задумать против Фишера гнусную махинацию.

- Вы были у себя в десять часов утра? Вы весь день были у себя? Вам никто не звонил? Вы никому не звонили?

Тысяча предположений и никаких доказательств. Нужно было спокойно восстановить все поступки и действия Мооса в течение последних трех дней.

- Я не искал свою жену. Я не хотел знать, где она.

На Церингерштрассе два свидетеля утверждали, что к Урсуле Моос приходил мужчина, но их показания не совпадали ни по времени, ни по описанию внешнего вида этого мужчины. Одна из пансионерок меблированных комнат заявила, что к Урсуле приходила женщина, другая, наоборот, говорила, что ее новая соседка никого никогда не принимала и не выходила. Урсулу видели в баре, в кино, на вокзале, в церкви, одну, с двумя мужчинами, и все это было в одно и то же время.

Глава 4

Экс-комиссар Руссо, по кличке Старый Медведь, приехал с женой из Парижа в Цюрих, чтобы навестить свою дочь Арлет. Арлет преподавала французский язык в лицее, в котором училась Анни Моос, и очень переживала за судьбу девочки. Она хотела, чтобы отец вмешался в это дело и оградил Анни от беспардонных допросов полиции.

Старый Медведь и слышать не хотел об убийстве, но когда вечером, прогуливаясь по набережной в поисках сигарет, он увидел в одном из киосков "Досье", на развороте которого крупными буквами было напечатано: "КТО УБИЛ УРСУЛУ МООС?", то купил журнал.

Арлет перевела ему статью:

"Кем была убита Урсула Моос? Прошло уже двадцать четыре часа с того момента, как тело Урсулы Моос было обнаружено в одной из меблированных комнат на Церингерштрассе, а власти продолжают хранить молчание. Конечно, во время полицейского расследования иногда не следует слишком рано раскрывать определенные факты, которые могли бы помешать аресту преступника, но ради своих читателей мы обязаны задать некоторые вопросы, которые не могут слишком долго оставаться без ответа.

Почему, по нашим сведениям, полиция допросила только Андреа Мооса, мужа жертвы, тогда как, совершенно очевидно," что у Урсулы Моос были многочисленные связи в промышленных кругах нашего города? Так ведут себя в тех случаях, когда хотят скрыть существование определенных личностей. Мы еще не можем привести имена, но уже сейчас в состоянии доказать, что Урсула Моос в течение нескольких лет постоянно посещала виллу на берегу озера и, наверное, не для того, чтобы помечтать в одиночестве.

Если предположить, что компетентные следователи не знают этого факта, значит, нанести им оскорбление. Почему в таком случае они не информируют прессу? И почему..."

- Довольно, - сказал Старый Медведь. - Я знаю этот прозаический жанр. Это отвратительно. Он зажег сигарету.

- "Досье"! Я зайду туда как-нибудь. Не думайте, что я изменил свое решение не соваться в это дело, но я хотел бы высказать кое-какие свои соображения этим людям.

- Не вмешивайся, - попросила Дениз.

Арлет подумала, что мать сказала это только с одной целью, чтобы Руссо вмешался...

На следующий день Старый Медведь попросил перевести еще одну статью.

Вскрытие показало, что Урсула Моос умерла около двадцати одного часа в результате удушения. Убийца, по всей видимости, был в перчатках. В комнате ничего не тронуто. Автор статьи предлагал собственную версию садистского преступления. Урсула, красивая молодая женщина, жила одна в квартале, наводненном проститутками. Ее мог выследить, а затем и убить какой-нибудь маньяк. Чтобы подкрепить свою версию, журналист приводит в пример убийство, совершенное в прошлом году в Лондоне при аналогичных обстоятельствах.

- Это устроит всех, - сказала Арлет. - Анни мне ничего конкретного не сказала, но я много думала. Ее отец признал, что выгнал жену. Значит, он знал о ее связи.

- Ну и что?

- Человек, обвиняемый в убийстве, старается оправдаться и поэтому называет имена.

- Может, он кого-нибудь и назвал.

- Но полиция не привела ни одного имени, кроме Анни и хозяйки Урсулы. Тебе не кажется это странным?

- Других свидетелей могли допрашивать дома.

- Тайком, чтобы не возбудить подозрений? Почему такое различие? Старый Медведь показал на "Досье", лежащее на столе.

- Из-за вот таких. Этот скандальный листок падок на подобные сенсации. Что касается меня, то я не могу осуждать своих коллег за то, что они стараются уберечь своих сограждан от болтливых языков.

- А я могу назвать тебе имя, которое Анни произнесла в моем присутствии. Это Курт Фишер.

***

- Вы прекрасно слышали мой вопрос, - сказал Старый Медведь. - Я спрашиваю, кто такой Курт Фишер?

Циглер принял его с обычной приветливостью, но его улыбка была несколько натянутой. Он привык к различным посетителям, однако этот его смущал. В общем, Циглер чувствовал себя немного испуганным, и это его раздражало.

- Я вижу, вы иностранец. Весь Цюрих знает Курта Фишера, одного из магнатов электронной промышленности, члена административного совета нескольких банков...

- И любовника Урсулы Моос?

- Так говорят или, вернее, не решаются сказать. Но эту реплику бросил не Циглер. Старый Медведь повернулся к молодой женщине, вошедшей вслед за ним. Она говорила без малейшего акцента, но даже если бы она хранила полное молчание, Руссо сразу же определил бы, что она француженка. В ней был определенный шик, свойственный только парижанкам и создаваемый неуловимыми деталями. Платье, в котором не было ничего эксцентричного, но которое выделялось бы своей элегантностью на самой непримечательной цюрихской женщине. Хорошо продуманная прическа с рыжими, умело взлохмаченными кудряшками. Непринужденные манеры. Она была красива. Но ее красота тридцатипятилетней женщины была неброской, мягкое очарование пленяло постепенно, ненавязчиво.

- Марсель Гарнье, - сказала она, протягивая Руссо руку в тонкой светлой перчатке.

- Экс-комиссар Руссо.

- А я о вас наслышана.

- То же самое могу сказать и я.

- Позвольте мне представить моего мужа. Винсент Гарнье подошел, непринужденно улыбаясь. Старый Медведь встречался с ним один раз несколько лет назад. Постарел? Чуть-чуть. Все та же раскованная манера держать себя, которая прекрасно подходила к его профессии журналиста, считающего себя выше всех смертных.

- А мы уже знакомы, - улыбнулся Винсент. Циглер улизнул в смежный кабинет, обрадовавшись, что может уступить свое место начальству.

- Как это вас когда-то прозвали в полиции? Извините, это было так давно... Я теперь практически все время в Цюрихе.

- Меня прозвали.., и зовут до сих пор Старый Медведь.

- Да-да! Вас это никогда не шокировало? Вы слывете за немного ворчливого и упрямого, но очень славного человека.

- А вы за любопытного с авантюристическими наклонностями.

- Очаровательный фейерверк любезностей! - засмеялась Марсель. - Вы специально приехали к нам в Цюрих, комиссар? Я знаю, что вы больше не работаете, но, может, вам все еще поручают какие-нибудь щекотливые дела?

Они запросто сели. Винсент предложил сигареты.

- Признайтесь, вы здесь в качестве адвоката?

- Чтобы защитить своих бывших коллег? Скажу вам по секрету, среди них есть те, кого следовало бы проучить. Но только они не любят шуток.

- И даже наш юмор оставляет их равнодушными?

- Наоборот, он их подогревает!

- И все же, чем мы можем быть вам полезными?

Настало время переменить тон. Руссо нахмурил брови.

- Дело Мооса. Вы в курсе?

- Вы тоже?

- Я отказываюсь вмешиваться в него. И некоторым было бы полезно взять с меня пример. Но так случилось, что Анни Моос учится у моей дочери. Я хотел бы узнать, какую цель вы преследуете, очерняя память Урсулы Моос?

- Старое правило: пока не разобьешь яйца, не сделаешь омлет...

Винсент все еще улыбался, словно не замечая, что настроение Старого Медведя изменилось. Марсель играла в дипломатку.

- Вы должны понять, - сказала она, - что мы ищем только правду, как когда-то это делали вы. Мы хотим загнать в угол убийцу Урсулы, даже если для этого нам придется прибегнуть к непопулярным методам.

- Вы присваиваете себе роль полиции.

- Разве мы виноваты в том, что они не используют всех своих полномочий? Несколько минут назад вы произнесли имя Фишера. Официальная полиция не назвала его до сих пор.

- Кажется, вы довольно много знаете о нем.

- Мы хотели бы узнать еще больше.

- И обвинить его в убийстве?

Марсель обменялась взглядом со своим мужем.

- Я вижу, что комиссар уже хорошо ознакомился с некоторыми аспектами цюрихской жизни.

- Не будем бояться слов, - сказал Винсент. - Для нас Фишер представляет собой человека, которого нужно уничтожить.

- Понятно, - сказал Старый Медведь, - но какую цель вы преследуете, уничтожая Фишера?

Марсель оперлась на подлокотник кресла и немного понизила голос.

- Для нас, журналистов, Фишер воплощает все, что мы ненавидим и с чем хотим покончить: с кастовостью, автаркией, постоянным покушением на свободу.

- Красивые слова. Винсент возразил:

- Фишер разорил двух своих конкурентов. Оба покончили жизнь самоубийством. Прибыль Фишеpa постоянно увеличивается. Но иногда за преступления нужно платить. Урсула Моос представляла для него настоящую опасность. Она успела рассказать нам очень мало о Фишере, но....

- Как?! - ошеломленно воскликнул Старый Медведь. - Она доверилась вам? Винсент вздохнул:

- Немного. Все, что нам известно, касается ее связи с Фишером. Но вполне вероятно, что в последующем мы узнали бы о нем намного больше. Теперь же мы не узнаем ничего.

Марсель поднялась, сверля мужа гневным взглядом.

- Для тебя дело закончено, для меня оно начинается. Смерть Урсулы Моос объясняется только одним: она узнала что-то такое, что могло бы привести к падению Фишера. Эти факты существовали и существуют. И я их раскрою.

Она повернулась к Старому Медведю.

- Или мы. Вы должны мне помочь. Туда, куда не сунется полиция, там вы сможете действовать с развязанными руками.

- Конечно, - иронически проворчал Руссо. - Я супермен, не знающий поражений и не боящийся процессов о клевете. Ваше доверие для меня приятно и почетно. И, может, вам покажется это глупостью, если я сочту его недостойным.

- Вы не можете отказаться! - закричала Марсель. - Этим вы признаетесь в собственной беспомощности! Неужели вы предпочитаете оставить преступника безнаказанным только потому, что он занимает слишком высокое положение?

Руссо встал с холодным видом.

- Тридцать пять лет повседневной работы научили меня остерегаться горячности и руководствоваться только уликами. Возможно, что когда-нибудь я и приобрету уверенность в непосредственной виновности Фишера в смерти Урсулы Моос. И тогда, даю вам слово, я, не колеблясь, начну действовать и даже преступлю закон, если в этом будет необходимость. Но в настоящий момент я отказываюсь предпринимать что-либо на базе слухов, сплетен и пасквильных статей. Судьба Фишера мне глубоко безразлична, судьба вашего журнала - еще больше. Ваша борьба не лишена смелости, но при условии, что вы будете направлять свои атаки против тех, кто может защищаться, а не против убитой и ее дочери.

Он поклонился Марсель, которая не могла сдержать своего гнева.

- Я не нуждаюсь в вас, знайте об этом! И каким бы ни был риск, я не из тех, кто отступает!

- Я проведу вас, - сказал Винсент. На лестничной площадке он схватил руку Старого Медведя.

- Моя жена очень возбуждена. Но я не хотел бы, чтобы вы думали...

- Я ничего не думаю.

- Не правда. Вы нас презираете.

- Я презираю только некоторые методы в журналистике, не имеющие ничего общего с информацией.

- Я не могу делать то, что хочу, комиссар.

- Неужели?

Старый Медведь остановился, посмотрел на Винсента, который выглядел очень смущенным.

- В "Досье" все бразды правления находятся в руках Марсель. Вы, вероятно, знаете, что она основной акционер и может делать все, что захочет. В данном случае она ведет себя как женщина. Ее чувства берут верх над разумом и осторожностью.

- Не могу ничем вам помочь.

- Не правда. Как настоящий полицейский вы умеете оценить опасность. Но этого не Может сделать Марсель. Она сказала, что не боится риска. Если Фишер не отступает ни перед чем, то жизнь Марсель в опасности.

- Опять красивые слова! - сказал Старый Медведь.

- Я хотел бы ошибаться и во что бы то ни стало поверить, что смерть Урсулы Моос объясняется самыми банальными причинами, что в ней виноват садист, как нас хотят в этом уверить. Но если моя гипотеза верна, то Фишер мог заставить Урсулу замолчать, только убив ее... В таком случае будет ли он колебаться, чтобы устранить Марсель? Вы прекрасно знаете, что нет!

Он заколебался, затем очень быстро задал вопрос:

- Не согласитесь ли вы последить за Марсель? Но в тот же момент Винсент отстранился и кивнул головой со смиренным видом.

- Извините, но даже если бы вы и согласились, что вы сможете сделать один против Фишера, против врагов, которых не знаете, в чужом для вас городе?

Старый Медведь холодно посмотрел на своего собеседника.

- В конце концов, вы ее муж. Вы знаете Цюрих и его жителей как свои пять пальцев. Вы и должны ее оберегать.

- Поймите! Я должен вернуться в Париж, чтобы уладить срочное дело. Боюсь, как бы Марсель не поддалась опасному порыву в мое отсутствие. Я прошу вас оказать мне услугу, как соотечественник соотечественнику. Если вы согласитесь, я уеду успокоенным.

Руссо не ответил. Винсент вынул свой бумажник, протянул визитную карточку.

- Если бы вы мне позвонили.., только затем, чтобы сказать, что все в порядке.

- Я сделаю, что смогу, - проворчал Руссо. - До свидания.

***

- Фишер! Все боятся его!

- Ты действительно считаешь, что он убийца? - спросила Арлет.

Старый Медведь с отвращением произнес:

- Подумаешь! Из него делают убийцу, чтобы найти причину его бояться! Это такой же человек, как и другие. Просто он думает, что стоит выше всех.

- Так и есть, - сказала Арлет. - Его вилла возвышается над всем Цюрихом. По вечерам, он, наверное, мечтательно смотрит в окно и думает: весь город принадлежит мне.

Вдруг Старый Медведь заявил:

- А если я схожу к нему? Почему бы и нет? Я приехал в Цюрих, чтобы осмотреть достопримечательности, и одна из них - Фишер, да еще какой величины! Если судить по тому, что я о нем знаю, это почти национальный институт! Он посмотрел на часы:

- Половина седьмого. Вероятно, Фишер уже возвратился домой. Если он не скуп, то пригласит меня на ужин.

***

До ужина дело не дошло, но Фишер тем не менее оказал ему сердечный прием, чем сразу озадачил Старого Медведя. Руссо должен был признать, что не ожидал такого радушия. Старая вышколенная горничная провела его в небольшой салон и удалилась, ни слова не говоря.

- Счастлив вас видеть, месье комиссар! Улыбающийся, светский Фишер, приняв Руссо как друга или, по меньшей мере, как знаменитость, с которой рады познакомиться, сразу расположил его к себе.

- Я слышал о вас от одного нашего общего знакомого.

Перье, старый президент Суда присяжных... Да, у Фишера много знакомых в Париже.

Аперитив, сигареты... Фишер попросил извинения у своего гостя за отсутствие жены. Руссо не знал, как лучше преподнести цель своего визита. Впрочем, какую цель? Разве он мог прямо сказать:

"Мне хотелось посмотреть, как вы выглядите, месье Фишер"?

- Вам, конечно же, рассказывали о моей коллекции картин. Но, признаюсь вам честно, живописью я по-настоящему не интересуюсь. У меня есть немного ценных картин, но... Впрочем, взгляните сами.

Старый Медведь переходил от Сислея к Джиакометти, невольно задержался перед Дуанье Руссо, привычно пошутив:

- У меня к нему слабость. Он, как и я, был функционером.

Затем Фишер подвел его к витрине, которая зажглась сама, осветив несколько полихромных статуэток, расположенных в определенном порядке вокруг глиняного кувшина, который Руссо отважился оценить как греческий.

- Это критская ваза из дворца Миноса. Установлено, что этот легендарный герой существовал на самом деле.

Теперь Фишер казался загипнотизированным. Он стоял неподвижно, говоря вполголоса, словно верующий в соборе.

- Вот предметы искусства, которые меня по-настоящему восхищают. Я могу часами простаивать перед этими сокровищами. Иногда со мной это случается по ночам, когда мучает бессонница. Не могу точно передать, что я испытываю: какие-то странные видения исчезнувшей цивилизации. Некоторые верят в перевоплощение. Может, и я жил в Кнососсе три тысячелетия назад.

Он вздохнул, отступил на несколько шагов. Свет погас. - Это фотоэлектрический элемент. Тут есть и другие. Они действуют как сигналы тревоги.

- Никто еще не пытался украсть эти сокровища? - спросил Старый Медведь.

Он задал этот вопрос просто так, чтобы нарушить очарование.

- Нет. Однако это было бы справедливо, - улыбаясь, ответил Фишер. - Все это моя добыча. Да-да, могу вам в этом признаться, так как вы уже в отставке. Я тоже вор. Экспорт этих антикварных вещей строжайше запрещен правительством Греции. Но даже между богами существует соглашение. Хотите, я расскажу вам историю, которая, как полицейскому, может показаться вам забавной? На прошлой неделе меня здорово провели. Какой-то шутник заставил меня бросить все дела и отправиться в Винтертур за статуэткой матери-богини. Но на встречу никто не пришел. Я прождал впустую два часа и испытал такое разочарование, словно ребенок, которому не дали обещанной игрушки.

Руссо ухватился за протянутую нить.

- На прошлой неделе? Не в тот ли вечер, когда произошло убийство, о котором пишут все газеты?

- Да. Мне даже пришла в голову мысль, что меня собирались скомпрометировать этим преступлением.

Это было почти прекрасно. Фишер сам завел разговор, к которому его хотел подвести Старый Медведь.

- Значит, вы были знакомы с мадам Моос?

- Немного... Ее больше знала моя жена. Бедная женщина, какой трагический конец! Жаль, конечно, она обладала индивидуальностью, утонченностью, но она была так несчастлива в браке...

- Полиция подозревает ее мужа.

- Глупость! Моос - ничтожество! А ничтожества не убивают. Нет, действительно, я не представляю, чтобы Моос убил жену. Для этого у него нет характера.

- Почему вы решили, что кому-то понадобилось втянуть вас в эту историю, отправив в Винтертур?

- Просто осенило. Понимаете, я живу в настоящих джунглях среди врагов, соперников, завистников, в мире, где царит беспощадность. И вдруг такое совпадение... Поездка без свидетелей... Затем кто-то решит, что я в интимных отношениях с мадам Моос, что она меня шантажировала, кто знает? Обо мне уже столько рассказывали: что я занимаюсь торговлей опиума, и что я подготовил революцию на Среднем Востоке. Все средства хороши, когда нужно уничтожить того, кто вам мешает. И все же в данном случае мне все-таки не хотелось бы думать, что меня решили скомпрометировать убийством мадам Моос. Только Моосу, который, наверное, воображает, что у него есть повод на меня злиться, могла прийти в голову такая идея, но он был бы не способен ее осуществить. Нет-нет, совпадение объясняется чистой случайностью. Бедная мадам Моос, видимо, просто по глупости стала жертвой какой-нибудь подозрительной личности, с которой завела знакомство.

- Потому что мадам Моос...?

- Говорят, она была в стадии депрессии. Квартал Церингерштрассе, где она жила, раньше отличался сомнительной репутацией, но если проститутки там сейчас встречаются редко, а бродяг и вовсе вроде бы нет, то остались еще маньяки. Только они прячутся. О, я забыл, что вы не знаете Цюриха.

- - Начинаю узнавать.

- Это город, который не легко открывает свои секреты. Даже я, месье комиссар, не знаю о нем всего. Я один из вельмож, кто живет в стороне от народа, как патриции в Древнем Риме. Во всяком случае, так думают обо мне...

***

Старый Медведь сел в машину, стоявшую на Сузенбергштрассе. Наступила ночь. Его раздражали белые фары и указатели "Проезд запрещен". Он хотел есть.

- Фишер держался со мной на равных, но он обвел меня вокруг пальца, пробурчал он самому себе.

Арлет была такого же мнения.

- Фишер не из тех, кто поддается гневу, - объяснил ей Руссо. - Он тоже рассуждает и если принимает какое-то решение, то только обстоятельно изучив дело. Предположим, что Урсула собиралась его шантажировать. Предположим даже, что он решил ее убить. Но Фишер не мог прибегнуть к этому варианту, не исчерпав все другие возможности. Значит, он пытался вначале договориться с Урсулой.

- И она вывела его из себя...

- Нет. Он поручил кому-то переговорить с ней и убедить в невозможности возобновления отношений, но, однако, оставить надежду на компромисс. Это хорошо известная дипломатическая тактика. И этот кто-то превысил свои полномочия.

Руссо вспомнил о небольшой витрине в музее Фишера, о критских статуэтках, приобретенных незаконным путем. Фишер не действовал сам. На него работали эмиссары, хорошо оплачиваемые, скрытные и, конечно же, лишенные совести люди. И только ложась спать, он подумал еще об одной версии.

Доведенный Фишер безрезультатно пытается найти компромисс со своей любовницей, превратившейся в его злейшего врага. О н приходит к ней один раз, второй, третий... Кажется, она уже вот-вот откажется от своей мести. Но на самом деле Урсула готовит ему коварную ловушку. Если Моос застанет с ней Фишера, скандал неизбежен. В нужный момент она оповещает мужа. Но гнев Андреа, на который она рассчитывала, оборачивается против нее, и она сама попадает в ловушку. Моос душит жену и убегает. Через несколько минут приходит Фишер...Теперь он уже замешан в деле не об адюльтере, а об убийстве.

На следующий день Старый Медведь решил проверить свою гипотезу и прощупать Мооса у него дома.

Моос жил на Ципресенштрассе. Эту улицу Руссо не знал и поехал на такси. Консьержки внизу не было. Женщина, повстречавшаяся в вестибюле здания, тоже была квартиросъемщицей. Она говорила по-немецки, однако Руссо понял, что речь идет о втором этаже. Очутившись на лестничной площадке, он прочел на двери фамилию.

"Я идиот, Моос давно на работе", - подумал он, но все-таки позвонил.

Дверь открыл Моос.

Глава 5

Моос бросил службу и затаился дома. Зачем ходить на работу, выслушивать соболезнования сотрудников, подвергаться атакам кредиторов, которые словно сговорились действовать ему на нервы. Деньги, деньги!

- Я разорен, вы слышите, разорен?! Я просил их дать мне две, три недели. Я бы мог еще выкрутиться, но они не захотели ждать и двух дней.

Моос был пьян. Он сидел перед Руссо, положив локти на стол, и, казалось, боролся со сном. Глаза у него все время закрывались. Старый Медведь решил, что это уж чересчур.

"Он играет падшего человека, - подумал он. - Один из способов вызвать жалость.., через отвращение, ведь лежачего не бьют."

- Смотрите на меня, смотрите?! Да, я пьян. Вы удивлены, что я говорю по-французски? Я говорю на пяти языках. У меня дипломы. Вы знаете, я был личностью. И поэтому все обрушились на меня.

- И Фишер?

- Что у него есть, у Фишера? Только деньги. Все боятся его, но не я. Он не мог этого переносить, понимаете? И решил отомстить. Я должен был защищаться, но я честный человек. Не многие могут сказать это о себе.

Руссо с трудом сдерживался. Глаза Мооса наполнились слезами. И комиссар взорвался.

- Может быть хватит? Вы не знаете, кто я, но сразу же начинаете оплакивать свою несчастную судьбу. Так, на всякий случай, авось проймет! Но меня вы этим не возьмете!

- Я пьян. И потом, вы назвали себя. Вы месье Руссо, а ваша дочь учит мою. Выпейте тоже что-нибудь.

Моос не притворялся и не играл никакой роли. Руссо понял это, увидев, как тот, шатаясь, встал и неловко схватил бутылку виски, стоявшую позади него. Моос был из тех, кого слишком большая доза алкоголя валит с ног. Но опьянение таких людей проходит быстро, стоит им немного проспаться.

- Я своего рода убийца. Это я постепенно убивал Урсулу в течение семнадцати лет. Теперь я знаю об этом. Но прошлое не возвратишь. И поэтому я пью, напиваюсь и думаю, что Урсула здесь и что она меня простит. Вас бы устроило, если бы это я убил ее? Это устроило бы и Фишера.

- Где вы были в тот вечер, когда произошло убийство?

- Я сказал полицейским, что был у себя. Это не правда. Я бродил по Цюриху. Ищите, так вы убьете время. Спросите у журналистов. Они меня хорошо знают, журналисты. Теперь они уделяют мне внимание, но я их проведу. Я сказал, что у меня есть что рассказать, но только пусть они меня вначале попросят. Они так предупредительны со мной.

***

- Я знала, что вы вернетесь, - сказала Марсель. Она переоделась. На ней был бежевый костюм строгого покроя, украшенный брошкой. Сидя за столом, она смотрелась настоящей деловой женщиной. Циглер перебрался в соседний кабинет. Марсель закрыла папку, которую только что изучала, и пододвинула Старому Медведю коробку с сигаретами.

- Курите, мне это не мешает. Я люблю запах сигарет.

- Я видел Мооса.

- Печальное зрелище. Вначале я думала, что он ломает комедию.

- Я тоже.

- Вы застали его пьяным?

- А вы?

Марсель зажгла сигарету.

- В первый раз - да. Но вчера вечером я перехватила его случайно, когда он выходил из дома, свежевыбритый и одетый с иголочки. - Если я вам скажу, что он страшно обрадовался, увидев меня, вы не поверите.

- Что он вам сказал?

- Скажите, комиссар, кто задает вопросы - вы или я? Вы уже несколько лет на пенсии, а я все еще занимаюсь журналистикой. Значит, право брать интервью принадлежит мне.

- Одно очко в вашу пользу. Но если все взвесить, то у нас есть обоюдный интерес к сотрудничеству, так что не стоит, ставить друг другу палки в колеса. Вы - мне, я - вам. Расскажите мне о Моосе, а я вам - о Фишере.

- Фишер не мог сказать вам ничего, чего бы я давно не знала. Он не раскрывается таким образом.

- Я его видел.

- У него в офисе?

- Нет, дома.

- В таком случае разговор шел о живописи, потом о критских статуэтках. На заводе он рассказал бы вам о рынке стали. Я удивлена, комиссар. Мне казалось, что вы постучитесь в нужную дверь.

- То есть?

- К мадам Фишер. Руссо содрогнулся.

- Вы с ней говорили?

- Еще нет. Но я с ней увижусь, не сомневайтесь. Может быть, на нее до сих пор не слишком обращали внимание, и она пока в тени. Вопрос деликатности. Но если позаботиться о соблюдении приличий...

- Вы играете в опасную игру, - сказал Старый Медведь. - Ваш муж понял это лучше вас.

- Винсент очень изменился за последние месяцы. Он становится осторожным, слишком осторожным. Он стареет.

- Скажите лучше, что он мудреет. Вы подумали, что подвергаетесь опасности?

- Но почему такой же, как и Урсула? Руссо подпрыгнул на своем стуле.

- Но если Фишер - убийца, то вы рискуете своей жизнью!

- Я не скажу вам, что люблю опасность, - спокойно возразила Марсель. - Еще меньше я люблю рутину и повседневную работу. Но есть одна вещь, которую я действительно ненавижу: это - трусость.

- Ваш муж попросил меня оберегать вас.

- Я так и думала. Но я не нуждаюсь в том, чтобы меня оберегали. Вы и Винсент ошибаетесь, думая, будто я могу стать неудобным свидетелем, которого нужно будет устранить. Сейчас, когда мой муж в Париже, я могу открыть вам свои планы. Завтра "Досье" напечатает статью исключительной важности. Видите ли, в настоящее время наш журнал пользуется плохой репутацией у честных сограждан. Это изменится. Что вы скажите на то, если завтра убийца Урсулы Моос увидит свое имя на первой полосе вместе со всеми доказательствами?

- Вы его знаете? - опешил Руссо.

- Ну, естественно! Думаю, его личность вас удивит. И даже больше разочарует.

- Мадам Гарнье, я могу только повторить, что вы подвергаетесь настоящей опасности.

Уверенность Марсель его поражала. Она смеялась, словно ей удалось подшутить над ним или показать свое остроумие.

- А я могу вам повторить, что завтра "Досье" раскроет пятистам тысячам жителей Цюриха имя убийцы Урсулы Моос. Наберитесь немного терпения. Я не имею права открывать вам это имя без доказательств, а их я получу сегодня вечером.

- Кто вам их даст? Мадам Фишер?

- Разве я говорила о мадам Фишер? - сказала Марсель, делая вид, будто размышляет и что-то ищет в своей памяти. - Ах, да! Кажется, да! Боже, я становлюсь болтливой, и все по вашей вине. К счастью, я не уточнила ни место, ни время, и секрет останется почти нераскрытым. Я, наверное, должна была бы поделиться им с вами, раз мой муж обязал вас меня оберегать...

- Перестаньте шутить, - проворчал Старый Медведь, - и станьте хоть на минуту искренной.

Признайтесь, что все же испытываете некоторый страх. Марсель отложила сигарету и наклонилась вперед:

- Если бы дело касалось меня, то я бы боялась, месье комиссар. Но мадам Фишер подвергается такой же опасности, как и я. И мы не можем отступить - ни одна, ни вторая. Каждой из нас придется пройти по половине пути.

Внезапно она снова заулыбалась.

- О, простите... Это выражение, которое я употребила... Просто ужасно, я все время невольно острю. Но не хочу вас больше задерживать, комиссар. Вы, несомненно, собираетесь продолжить знакомство с Цюрихом.

***

Руссо ждал всего несколько минут, чтобы получить разговор с Парижем. Телефонистка "Досье" сразу же соединила его с Винсентом. Старый Медведь отметил, что голос у того слегка дрожал.

- Все в порядке? Не скрывайте от меня ничего!

- Мадам Гарнье только что сообщила мне, что "Досье" завтра опубликует имя убийцы Урсулы Моос.

- Она морочит вам голову. Ей просто хочется избавиться от вас.

- Сегодня вечером у нее свидание с мадам Фишер.

- Где?

- Не знаю.

- Если это правда, то Марсель рискует своей жизнью.

- Встреча, без сомнения, будет в людном месте, среди толпы.

- В толпе тоже убивают. Я прошу вас не отпускать Марсель ни на шаг. Если вам нужны деньги... Послушайте, я не могу сейчас уехать из Парижа, у меня важное дело. Но если Марсель... Алло? Вы меня слышите?

- Успокойтесь, - сказал Старый Медведь, - я сделаю все, что смогу, даю вам слово.

***

Он ругал себя, так как был недоволен, что ввязался в дело, которое его не касалось. Но очутившись на пороге Дворца правосудия, он почувствовал себя как дома. Несмотря на другой стиль постройки, своды, массивные стены, вывески на немецком, он узнавал коридоры, анфиладу кабинетов, знакомую атмосферу, казавшуюся враждебной только посторонним.

- Моя фамилия Руссо, - представился он. - Я комиссар полиции в Париже. Нет, у меня нет официального поручения. Я хотел бы поговорить с инспектором, занимающимся делом Мооса.

- С месье Штраусом? Проходите.

Старый Медведь представился Штраусу, пожал его сильную руку. Лицо Штрауса было чем-то ему знакомо.

- Мы встречались пять или шесть лет, назад в Париже на конференции по вопросу модернизации технических средств, - напомнил Штраус. Руссо дал выговориться своему коллеге, пустившемуся в воспоминания. Внезапно Штраус замолчал.

- Каким ветром вас занесло?

- Ураганным. Моя дочь преподает в Цюрихе. В ее классе учится дочь убитой Анни Моос. Девочка на грани нервного срыва. И я хотел бы узнать, нельзя ли ее избавить от некоторых допросов, которые не всегда представляются необходимыми?

- Да, - согласился Штраус. - Я уже дал такое распоряжение.

- А что, дело продвигается туго?

- И да, и нет.

- Вы отпустили Мооса?

Черты лица Штрауса немного напряглись.

- Нет доказательств. Лично я плохо представляю, чтобы он задушил свою жену. Но я не имею права руководствоваться своими чувствами. Пока Моос еще под подозрением. Но, раз вы здесь, поразмышляйте сами. Мне хотелось бы знать ваше мнение. Я вас, случайно, не утомляю?

Старый Медведь плохо скрывал свое удовлетворение.

- Абсолютно! Меня всегда увлекали сложные дела.

- В таком случае возьмем техническую сторону преступления. Мы можем опираться только на конкретные факты. А они таковы: Урсула Моос лежала на паркете при входе в свою комнату. На ней был только пеньюар. На теле нет никаких следов насилия, и мы уверены, что борьбы не было. Жертва была застигнута врасплох и убита, фактически не имея времени на защиту. Какой отсюда вывод?

- Убийца был ей знаком.

- Именно поэтому мы сразу заподозрили ее мужа. Представляете сцену: стучат, Урсула открывает. "А, это ты!" Вначале Моос пытается переубедить ее, утверждает, что пришел извиниться...Не забудем, что Урсула не закричала. И вдруг.., такая драма. Все это кажется логичным?

- Конечно.

- Нет! Моос - человек слабый, но не расчетливый. Он мог убить только в припадке ярости. А все доказывает, что убийца действовал хладнокровно. Никаких отпечатков: значит, он был в перчатках. Он не задержался на месте преступления, так как пришел, чтобы убить и только для того, чтобы убить. Согласны?

Руссо утвердительно кивнул.

- Моос никогда не носил перчаток, - продолжил Штраус. - Мы узнавали. Он слыл за человека, мало заботящегося о своей элегантности. Если бы Урсула заметила, что ее муж вошел к ней в комнату в перчатках, то сразу же догадалась бы о его намерениях. И тогда закричала бы, начала отбиваться.

- Значит, это приходил не Моос.

- Женщина в ночной одежде не открывает дверь своей квартиры незнакомым.

- В таком случае, Урсула ждала любовника.

- Совершенно верно! Но она не успела догадаться о его намерениях, или же ей не хватило времени. Времени, чтобы закрыть дверь.

- Но вы же знаете любовника Урсулы.

- Да?

Удивление Штрауса казалось искренним.

- Только не говорите, что вы тоже доверяете слухам, которые ходят тут и там.

- Однако некоторые журналы, в частности, "Досье"...

- Неужели вы принимаете этот журналишко всерьез?

- Его редакторы делают все для этого.

- Циглер?

- Мадам Гарнье, - сказал Старый Медведь. - Она хотела завербовать меня, чтобы придать больше веса своему собственному расследованию. Кажется, она очень плохо настроена по отношению к Курту Фишеру.

Штраус иронически улыбнулся.

- Вот гак поднимается шумиха. Как только человек достигает успеха, он становиться мишенью для всех неудачников.

- Вы считаете Фишера вне подозрений?

- Такие люди, как он, не компрометируют себя грязными делами. Если бы убийство произошло на богатой вилле или в шикарном отеле, то мы могли бы обсудить этот вариант. Но меблированная комната на Церингерштрассе! Такой, как Фишер, не посещает подобные кварталы!

- Значит, вы не рассматривали версию с наемным убийцей?

- Мы не в Чикаго. Дело представляется сложным только в силу своей банальности. Урсула Моос, выгнанная из дома, одна, в отчаянии готовая на любой бездумный поступок, идет на унижение, чтобы доставить себе удовольствие, дать выход ярости, болезненному самолюбию. Она назначает в своей квартире свидание мужчине, подцепившему ее на улице, в баре, где угодно...

- Садист?

- Это наиболее логичная версия.

- Версия с наемным убийцей тоже правдоподобна.

- Лучше назвать ее "без наемного убийцы". Штраус выдержал небольшую паузу.

- Не понимаете?

- Признаюсь, нет, - ответил Руссо. Штраус снисходительно объяснил:

- Это потому, что вы не знаете Цюриха. И вы также не знаете некоторых деталей, касающихся Фишера. В вечер убийства Фишер стал жертвой своего рода мистификации. Некто, кто знал о его страсти к древностям, отправил его в Винтертур, чтобы лишить алиби.

- Неужели? - с хорошо наигранным удивлением произнес Старый Медведь и вдруг спросил:

- Но.., это Фишер рассказал вам об этом?

- Ну и что?

- И вы, конечно, все проверили?

- Зачем?

- Вам достаточно слова Фишера?

- Такие истории не придумываются, - твердо сказал Штраус. - Если бы Фишер был виновен, он бы просто молчал, вот и все.

- А может, это его хитрость? Штраус казался раздраженным. Он немного повысил тон и сухо произнес:

- Хитрость исходит от кого-то другого.

- От убийцы?

- Да, от убийцы.

- И что же за человек этот убийца?

- Человек, который хотел скомпрометировать Фишера. Человек униженный, разоренный, доведенный Фишером до отчаяния. Человек, который не колеблясь убил едва знакомую женщину только для того, чтобы повесить это преступление на Фишера.

Руссо, казалось, начал колебаться.

- Скажите, все это можно отнести к Моосу?

- И к нему, и ко многим другим, - вздохнул Штраус и показал на карту города, висевшую у него за спиной:

- Ко всему Цюриху. - Затем посмотрел Старому Медведю прямо в лицо. - Вы, наверное, думаете, что я, как и многие другие, благоговею перед Фишером и боюсь его. Нет, дорогой коллега. Я уже вам сказал: мы не в Чикаго. Если Фишер или кто-нибудь из его окружения совершит когда-нибудь хоть малейший проступок, я первый применю к нему силу, более мощную, чем его закон. Но пока мы еще не дошли до этого и, надеюсь, никогда не дойдем. Это действительно так. Я считаю Фишера вне всяких подозрений. Все тут, в полиции, скажут вам то же самое.

Глава 6

В тот момент, когда Старый Медведь возвращался домой, его неожиданно осенило. Он выругался, стукнул по левой ладони правым кулаком.

- Как это я не подумал об этом раньше?! Ведь если Марсель Гарнье встречается сегодня с МАДАМ ФИШЕР, то все становится совершенно ясно!

- Убийца, оплаченный оскорбленной супругой! Магда Фишер - женщина, задетая за живое. Разве Марсель не уточнила: "Вы будете разочарованы"?

"Мадам Фишер считает, - размышлял Старый Медведь, - что может добиться молчания "Досье" с помощью денег. Но она не учитывает гордости Марсель, ее желания преуспеть. "Досье" будет добиваться победы ради справедливости и великого принципа: "ТЫ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕШЬ УБИВАТЬ". Магда Фишер - преступница, действовавшая через посредника. Акцент будет сделан на том факте, что она хотела спасти семью. Фишер, без сомнения, будет повержен быстрее, чем если бы атака была направлена против него самого. Если только..."

Руссо почувствовал приступ тошноты. Он зажег сигарету, чтобы успокоиться.

"Вот почему Марсель ничего не боится. Вот по-, чему она позволяет себе морочить мне голову и насмехаться надо мной...Она держит Магду Фишер в своих руках".

Он остановил такси. Даже если это бесполезно, он все-таки поедет к Марсель и заставит ее раскрыть свои карты.

Приехав в редакцию, Старый Медведь наткнулся на невысокую секретаршу в очках, плохо говорившую по-французски.

- Мадам Гарнье на конференции, и никто не должен беспокоить ее до девятнадцати часов.

Старый Медведь решил уйти. У него было еще достаточно времени, чтобы выпить полстаканчика. Он выпил целых два в симпатичной пивной, на стенах которой висели картины известных мастеров. Вначале он подумал, что это репродукции, но гарсон сказал, что это подлинники.

"Удивительно! - изумился Старый Медведь. - Художественная галерея, где можно наслаждаться шедеврами, попивая пиво за умеренную плату. Что верно, то верно - Цюрих не такой город, как другие.

Около девятнадцати часов Старый Медведь вернулся на Тальштрассе. Когда он собирался перейти улицу, какой-то мужчина вышел из здания, где располагалось "Досье", Мужчина шел быстро и почти сразу же сел в серый "Оппель", стоящий немного поодаль.

"Андреа Моос! Значит, это с ним Марсель провела все послеобеденное время!"

Руссо, решив изменить свои планы, остался стоять на противоположном тротуаре в ожидании Марсель. Наконец, он увидел ее. На ней был тот же костюм. Она пошла пешком. Старый Медведь последовал за ней. Он не сомневался, что преследование окажется долгим, но был полон решимости довести его до конца и вмешаться только в критический момент, чтобы застигнуть Марсель и мадам Фишер врасплох.

"Значит, вот оно как! Шантаж мадам Фишер при участии Мооса. Вот в чем заключался план Марсель! "Досье" ничего не опубликует, удовольствовавшись большой компенсацией. Фишер оплатит злейших врагов: "Досье", Мооса, который отныне будет спекулировать на смерти жены..."

Марсель, казалось, слонялась без дела, останавливаясь перед витринами. На Банхофштрассе Руссо чуть не потерял ее из виду. На улицах было многолюдно. Начинало темнеть. Он должен был идти за ней по тому же тротуару и стараться сохранять приличную дистанцию. Она свернула на Капеллергассе и зашла в закусочный бар. Руссо разозлился.

Марсель села возле окна, выходившего на улицу. Он не мог войти в бар незамеченным и остался стоять на тротуаре возле киоска, купив единственный экземпляр "Фигаро", который прочитал уже накануне. Так простоял он около часа с развернутой газетой. Марсель все обедала. Люди входили и выходили. Старый Медведь перефразировал Ричарда III: "Все царство за бутерброд!" Желудок сводило от голода, но он не мог прекратить преследование ни на минуту.

Шло время. Он курил сигарету за сигаретой. Его, видимо, принимали за человека, назначившего свидание женщине.

"Я бы уже успел пообедать в любом другом ресторане", - с тоской подумал он.

Было около двадцати часов, когда Марсель покинула закусочный бар и медленной походкой бесцельно побрела дальше.

"Она заметила меня и теперь нарочно хочет довести до полного изнеможения. А потом повернет обратно, столкнется со мной и злорадно расхохочется прямо в лицо".

Но ничего такого не произошло. Марсель пересекла Мюнтербрюкке и остановилась на углу улицы перед зданием кинотеатра. У Старого Медведя больше не было сил. Прогрессирующая колющая боль охватила икры его ног.

"Сесть, боже мой, но куда? Хоть бы она зашла в кино".

Она зашла, и он последовал за ней, обрадовавшись короткой передышке, позволявшей ему немного восстановить силы. Он сел с краю во втором ряду, почти у самого экрана. Дверь, выходившая в зал, открывалась со стороны сцены. Марсель могла выйти только через нее. Фильм оказался идиотским, наводненным секретными агентами и голыми шпионками, обманывающими и своих, и чужих.

- Черт, как хочется есть! - пробормотал вполголоса Старый Медведь.

Он встал и вышел. Может, на улице ему станет лучше. Боль в желудке еще можно терпеть, но если добавится мигрень...

Продавщица болтала с кассиршей. Руссо вынул портмоне.

- Две плитки шоколада.

Это было лучше, чем ничего. На улице было тихо. Время от времени появлялись прохожие, прогуливающиеся парочки. Старый Медведь заметил небольшое кафе на углу соседней площади. С его террасы можно было наблюдать за кинотеатром. Он больше не хотел есть, но теперь его мучила жажда. С необыкновенным удовольствием он выпил огромную кружку пива.

Без четверти одиннадцать. Он заметил Марсель в толпе, высыпавшей на улицу, и снова пошел за ней вдоль набережной. Теперь он чувствовал себя значительно лучше.

Вот и Вокзальная площадь.

Старый Медведь выругался. Если здесь назначена встреча, то его задача только усложняется. Но Марсель прошла Мюзеумштрассе и нырнула в тенистый парк, окружавший Национальный музей. Она не успела уйти далеко, и вскоре Старый Медведь обнаружил ее в нескольких шагах перед собой. Она открыла сумочку и вытащила журнал.

"Досье". Условный знак. Значит, мадам Фишер ее не знает.

Он остался стоять на тротуаре, не доходя до парка. Машины останавливались как обычно. Слева, перед поворотом к Вокзальной площади, был припаркован серый "Оппель".

"Наверное, такой же иностранец, как и я", - подумал Руссо.

Он наклонился вперед и различил на номере ZH.

"Нет, это тип, завоевавший в борьбе свое место на стоянке".

Поезд только что прибыл на вокзал, и выходившие пассажиры шли к стоянке такси, находившейся на другой стороне улицы. Все это происходило спокойно, почти без суеты. Старый Медведь с тоской вспомнил о пробках на Лионском вокзале во время отпусков. Ночь становилась прохладной. Он застегнул плащ, поднял воротник и полез в карман за сигаретами.

"Шестнадцать минут двенадцатого, В полночь она подойдет ко мне и скажите, "пора спать".

Он сделал несколько шагов, обернулся, взглянул в сторону парка. Марсель исчезла! Он бросил сигарету. Стоило ли так стараться, чтобы в последний момент... Не боясь быть замеченным, он медленно направился к деревьям. И тут совсем близко прозвучал выстрел. Закричала какая-то женщина. Старый Медведь бросился вперед, не думая о том, что у него нет оружия и что в него тоже могут выстрелить. Он подбежал к оседавшей Марсель. Она выпустила сумочку из рук, а ее журнал ,же уносил ветер. Между деревьями он заменил силуэт мужчины, который, как ему показалось, прятался в тени. Старый Медведь увидел металлический блеск оружия.

На дорожке, посыпанной гравием, послышались быстрые шаги: это убегала испуганная парочка. Какая-то женщина, увидев Марсель, громко вскрикнула, и спутник прижал ее к себе. Появился человек в униформе.

- Что случилось?

Руссо кинулся к деревьям, за которыми исчез нападавший. Добежав до Mюзеумштрассе, он увидел серый "Оппель", несшийся, словно смерч, по Вокзальной площади.

Глава 7

Некоторое время царила неразбериха. Люди столпились вокруг Марсель. Опытный взгляд Старого Медведя различил на ее бежевом пиджаке постепенно увеличивающееся темное пятно. Какая-то женщина рыдала в нервном припадке. Полицейский пытался отстранить зевак, а пожилой мужчина, видимо, врач, жестами объяснял, что раненую нужно немедленно госпитализировать. Очень скоро к месту происшествия прибыли "скорая помощь" и полицейская машина. Маленький лысый мужчина отдавал указания, и Старый Медведь подошел к нему.

- Я свидетель. Вы говорите по-французски?

- Немного. Свидетель чего? Вы видели убийцу?

- Нет, очень плохо, но...

- Тогда уходите, вы ничего не видели.

- Я засек машину...

- Попозже. В полицейском участке, если желаете.

Старый Медведь терпеливо прождал около получаса. Дежурные полицейские еле-еле объяснялись по-французски. Наконец, инспектор провел его в кабинет для дачи показаний.

- Жюль Руссо? Комиссар полиции в отставке? Вы были свидетелем драмы? Вы знаете жертву?

- Она умерла?

- Вы задаете слишком много вопросов. Ее имя?

- Мадам Гарнье, Марсель. Журналистка из "Досье".

- "Досье"? Хм...

Это "хм" было многозначительным.

- Вы видели, кто в нее стрелял?

- Я заметил силуэт, показавшийся мне силуэтом мужчины. Но я засек машину.

- Интересно. Номер?

- ZH, что-то в этом роде.

- Марка?

- Серый "Оппель".

Инспектор делал заметки. Он остановился, держа ручку в руке.

- И все? Серый "Оппель", зарегистрированный в Цюрихе? Вы представляете себе, сколько серых "Оппелей" ездят по Цюриху?

- Я рассказал о том, что видел.

- Но этого мало!

- У мадам Гарнье сегодня вечером была назначена встреча.

- С кем?

Инспектор говорил враждебно, и Старый Медведь решил быть осторожнее.

- С лицом, имени которого я не" знаю. Именно для того, чтобы это выяснить, я и следил за мадам Гарнье.

- Что это значит? Вы следили за мадам Гарнье?

- С самого начала.

- Кто вам поручил следить за ней?

- Мой инстинкт.

Этот тип его нервировал. Руссо хотел поставить его на место, но тот опередил его.

- Вас это как-то касалось?

- Нет. Но это касалось мадам Гарнье. Я предупредил ее, что она ведет себя неосторожно. Однако любопытство журналистов ненасытно, а любопытство женщин еще больше.

- Вы друг мадам Гарнье?

- В силу обстоятельств - да. Инспектор пожал плечами.

- Я никому не желаю зла и надеюсь, что мадам Гарнье выкарабкается, но я хочу также надеяться, что это приключение послужит ей уроком. "Досье"! В любой другой стране, кроме нашей, этот бульварный листок был бы уже давно запрещен.

- Я бы мог повидать инспектора Штрауса?

- Это тоже один из ваших друзей? Возвращайтесь-ка домой. Вы больше ничем не можете помочь мадам Гарнье.

- Но я могу хотя бы узнать о ее состоянии?

- Поезжайте в больницу, если вас туда пустят.

***

Старый Медведь предпочел никуда не ехать. Он взял такси и вернулся домой. Дениз и Арлет еще, не ложились.

- Мы так волновались.

- Не сомневаюсь. Я хочу есть!

Да, это было самое абсурдное. Он хотел есть в два часа ночи и, с аппетитом набросившись на ветчину, остатки сыра и кусок овсяного хлеба, стал рассказывать о случившемся:

- Это не Моос в нее стрелял, это невозможно. Он был в курсе. Магда Фишер послала вместо себя убийцу.

- Тебе нужно встретиться с инспектором Штраусом, - сказала Арлет.

- Знаю, знаю! Завтра утром! Штраус возвратился из больницы с мало обнадеживающими новостями.

- Переливание крови, кислородная подушка...Еще ничего нельзя сказать. Сердце не задето, но это ничего не означает. Почему вы вернулись?

Руссо больше не стал хитрить. Он рассказал о всех своих шагах, изложил свою версию с момента возникновения драмы до ее конца. Штраус, вначале удивленный, слушал его с подчеркнутым вниманием.

- Это было бы вполне типично для обычного поведения "Досье", - сказал он. - Мадам Гарнье, договорившись с Моосом, шантажирует Магду Фишер.

- И последняя, не видя выхода...

- Я полностью с вами согласен, комиссар, но еще раз повторяю: у нас нет никаких доказательств.

- Однако Магда Фишер назначила свидание мадам Гарнье.

- Она будет это отрицать.

- Я свидетель формального заявления мадам Гарнье. Вот ее точные слова, касающиеся мадам Фишер: "КАЖДОЙ ИЗ НАС ПРИДЕТСЯ ПРОЙТИ ПО ПОЛОВИНЕ ПУТИ". Сквер на Мюзеумштрассе находится как раз на полпути от редакции и от дома Фишеров.

- Я охотно верю, что мадам Гарнье сказала вам это, но что подтверждает искренность ее слов? Ничто. А может, она, наоборот, пыталась направить вас по ложному следу?

- С какой целью?

- Чтобы действовать, как ей заблагорассудится. Штраус некоторое время колебался, затем вынул из кармана маленькую черную записную книжку.

- К черту официальные правила! Хоть вы и не служите у нас, однако ваша помощь может быть мне очень полезной, как и помощь любого из моих коллег. И в конце концов, жертва - одна из ваших соотечественниц. Вот записная книжка мадам Гарнье. Свидание с Магдой Фишер здесь не фигурирует. Наоборот, на листке с сегодняшней датой вы можете прочесть три фамилии, две из которых нам хорошо известны.

Он протянул записную книжку Старому Медведю, который вполголоса прочитал:

- Юлиус Вагнер... Ганс Эберт... Л.Литман.

- Я не знаю, кто такой Юлиус Вагнер, но Эберт и Литман одни из тех, кого разорил Фишер. Это произошло несколько лет назад, и никто не знает, что с ними стало.

- Какой вывод вы делаете из этого? Штраус забрал блокнот, помахал им как веером перед собой и, отчеканивая каждую фразу, произнес:

- Мадам Гарнье вчера после обеда встретилась с Андреа Моосом и провела с ним более двух часов в своем кабинете. Она подвергла его более жесткому допросу, чем мы, и он сболтнул ей эти фамилии. Скоро это выяснится. Я вызвал Мооса на девять часов и клянусь вам, что на этот раз он не выпутается с помощью своих обычных жалоб.

- Вы подозреваете, что сегодняшней ночью это был он?

- Я подозреваю его в том, что он знает намного больше, чем хочет, чтобы мы думали. Старый Медведь покачал головой.

- Я не смею просить вас поставить меня в известность о результатах этого допроса...

- По закону я не имею права, но... Штраус понизил голос:

- Моос, вероятно, начнет постепенно раскалываться. Но он знает, что при отсутствии доказательств нам снова придется отпустить его и держать в своем распоряжении. Значит, он будет настороже. С нами, естественно. Но ведь ничто не доказывает, что с кем-то другим он тоже не найдет общего языка. Вы знаете, к каким методам иногда приходится прибегать, чтобы получить нужные сведения. Итак, возвращайтесь к одиннадцати.

***

Все одинаково во всех странах. Руссо злился, но был вынужден признать, что Штраус прав. Что же, он. Старый Медведь, продолжит игру, завоюет доверие Мооса, чтобы вырвать признания, в которых тот отказывает официальной полиции. В конце концов, это будет справедливо: Моос вызывал у него отвращение и, вполне вероятно, что двусмысленная роль Мооса приведет к смерти Марсель.

"Я обещал ее защищать и не имею права бросить это дело!"

Руссо возвратился к одиннадцати часам, как было договорено. Его ожидал большой сюрприз.

Штраус принял его с широкой улыбкой, предложил сигарету и без всяких преамбул, только указав на кресло, сразу перешел к делу.

- Моос в тюрьме, и отныне все остальное - дело правосудия! Я благодарен вам, дорогой коллега, за ваше участие, но мы больше в нем не нуждаемся. Все кончено и, честно говоря, я успокоен. Еще два часа назад я и не думал, что развязка будет такой быстрой.

- Моос признался?

- Вы слишком многого хотите! Он отрицает и отрицает нагло! Но, к несчастью для него, у нас есть доказательство его виновности, и все это благодаря вам. Ведь это вы сообщили ночью моему коллеге Виземану о сером "Оппеле" на Мюзеумштрассе, за рулем которого сидел человек, стрелявший в Марсель.

- Действительно.

- Это была машина Мооса. Она стояла перед парком музея в течение получаса, припаркованная к тротуару, но с левой стороны.

- Совершенно верно.

- Один полицейский записал номер, но не счел нужным оштрафовать водителя, решив сделать ему замечание, что машина припаркована не с той стороны. Он подождал несколько минут, но тут его вызвали по службе, поэтому он не стал возвращаться к этому инциденту, но все-таки доложил о нем своему начальству. И вот таким образом мы получили доказательство того, что машина Мооса находилась вблизи от места нападения.

- Браво! - сказал Старый Медведь. - Но, видимо, Моос утверждает, что кроме этого других доказательств нет?

- Конечно. Вчера вечером, по его словам, он напился с какой-то девицей в баре на Церингерштрассе. Но самая большая неприятность заключается в том, что все это произошло до двадцати трех часов. Мы связались с барменом, и тот пришел сюда сам, чтобы дать показания. Он узнал Мооса и сообщил, что в четверть одиннадцатого Моос с девицей покинули заведение. Он перечислил имена шести посетителей, которые могли бы сказать то же самое. Осталось только проверить.

Старый Медведь вытащил сигарету. Он не был до конца удовлетворен рассказом Штрауса.

- Вы все еще сомневаетесь? - спросил Штраус.

- Все это так неожиданно.

- Признаюсь, для меня тоже. Но Моос запутался в собственной лжи. Он понял, что совершил единственную оплошность, которой должен был избежать. Он приготовил себе алиби, в котором у него не было необходимости. Перестарался. Если бы он стал утверждать, что провел ночь дома, мы были бы обезоружены.

- Старая аксиома: у невиновных никогда нет алиби. Так вы говорите, что Моос запутался в собственной лжи?

- Да еще как! Жаль, что вы этого не видели! Вопрос: "Куда вы пошли в четверть одиннадцатого?" Ответ: "Я не знаю". Вопрос: "Бармен утверждает, что девушка, которая была с вами, отвела вас в машину, это так?" Ответ: "Я ничего не знаю". Чувствуете стиль? И как бы нарочно, не может вспомнить имени этой девушки: он увидел ее вчера в первый раз...

- Да, кстати, а имена, которые были в записной книжке мадам Гарнье?

- Видимо, это люди, которых он хотел подставить.., его собственный трюк, чтобы направить расследование в другое русло. Несчастная убедила его в своем сочувствии, но он ей верил не слишком долго.

- У нее на самом деле было назначено свидание с Магдой Фишер? Штраус наконец перестал улыбаться.

- Это единственное темное пятно в этом деле. Если мадам Гарнье выживет, то, может, и скажет правду. В противном случае мадам Фишер будет молчать.

Он нагнулся, понизил голос, словно хотел, чтобы только Старый Медведь услышал его.

- Магда Фишер не из тех, кто терпит и не реагирует. Она всегда была в курсе связи Урсулы и своего мужа. И поэтому узнала правду.., правду, которую мадам Гарнье собиралась вырвать у нее под угрозой.

- Почему мадам Фишер не разоблачила Мооса?

- Потому что это означало бы признать, что она следила за мужем, а такая, - как Магда Фишер, не легко признается в подобных делах.

- Как все это мерзко, - пробормотал Старый Медведь.

- Зато ясно, - продолжил Штраус, вновь обретя хорошее расположение духа. Более ясно, чем в настоящий момент, не может быть. Моос считал, что у него нет оснований для беспокойства. Когда же он понял, что Магда Фишер знает его тайну, то решил, что она будет молчать, и тут он рассудил правильно. Он все рассчитал, но не учел любознательности журналистов, слишком падких на скандалы. Это его испугало, и он обезумел. Потеряв голову, Моос все поставил на карту и, продумывая второе убийство, обеспечил себя третьеразрядным, наспех приготовленным алиби, которое сразу же лопнуло в результате простого свидетельства бармена.

Старый Медведь больше не находил, что и возразить. Он думал о предсказании Марсель: "Вы будете разочарованы". Моос - убийца. Спасительная развязка, но которая вряд ли удовлетворит журналистов, нуждающихся в сенсационном материале.

***

Старый Медведь отправился в больницу. Он долго шел по коридорам, натыкаясь на запертые двери. В конце концов какой-то врач ответил ему:

- Марсель Гарнье? В настоящий момент ничего нельзя сказать. Что, ее муж? Откуда мы знаем, предупредили его или нет? Приходите позже.

Выйдя из больницы, Старый Медведь отправился на центральный телеграф и заказал разговор с Парижем. Винсента не было. Ему ответила то ли секретарша, то ли домработница, которая ничего не знала.

- Месье Гарнье отсутствует. Кто его спрашивает? Не скажете ли по буквам свое имя? Что передать?

Возвратившись домой, Руссо пересказал свою беседу со Штраусом и со вздохом заключил:

- Меня поздравили. Мое свидетельство о машине решило все дело. Моос арестован. Итак, я тоже немного помог расследованию.

- Неужели нет никакой надежды? - спросила Арлет.

Старый Медведь, немного изумившись, взглянул на дочь.

- Ты еще сомневаешься, после всего?

- После чего? Целая серия улик, которые ничего не доказывают.

- Ты шутишь!

- А если настоящий убийца подстроил всю эту махинацию, чтобы подставить Мооса? Ты так не думаешь? Но почему? Разве ты поверил алиби Фишера, когда тот сказал, что совершил небольшую поездку в Винтертур?

Руссо передернулся, но не ответил. А Арлет агрессивно продолжала:

- Ты дал провести себя этому инспектору Штраусу, потому что тот принялся расточать тебе комплементы, вместо того чтобы поставить его на место! Ты не хотел заниматься этим делом и теперь доволен, что оно закончено, и с логической стороны вроде бы все правильно! А я не вижу никакой логики в покушении на мадам Гарнье. Если Моос виновен, то он должен был бы охотиться за Магдой Фишер. Но только ты не думаешь, а сразу же соглашаешься с официальным заключением. И это ты, который все время бахвалится своим картезианским умом! Но теперь ты даже не собираешься проверить показания свидетелей, о которых знаешь только через третье лицо.

- Черт побери, - сказал Старый Медведь, пытаясь улыбнуться, - где это ты научилась так рассуждать?

Арлет смягчилась.

- Я не шучу, папа, а только удивляюсь, что ты веришь версии Штрауса как словам из святого писания. Как будто не знаешь, как проводятся, допросы в полиции. Из уставшего человека вытягивают все, что хотят.

- Но Моос продолжает отрицать!

- Еще один повод для сомнений. Если бы Штраус был искренен, то вынужден был бы признать, что у него нет против Мооса твердых улик.

- Ты мне надоела!

Руссо выругался, зажег сигарету, чтобы унять нервное напряжение. Дениз нерешительно сказала, что пора обедать. Но в этот раз Старый Медведь потерял аппетит. Он едва притронулся к еде и, в конце концов, ушел, не сказав куда. Он уже был сыт по горло этой двусмысленной ситуацией, Цюрихом и всеми его тайнами.

"Я сую нос то туда, то сюда, урывками провожу следствие и никак не осмелюсь влезть в него с головой. Это на меня не похоже. А что делает Винсент Гарнье? Ему, наконец, сообщили?"

Руссо возвратился на центральный телеграф и снова попросил связать его с Гарнье. Винсент ответил сам. Он заговорил быстро, повышенным тоном, и по его голосу чувствовалось, что он крайне нервничает и возбужден.

- Я узнал, что вы мне недавно звонили. Надеюсь, ничего серьезного? Здесь все намного спокойнее. Я по горло занят и еще не успел позвонить Марсель. Не беспокойтесь, мы пошлем к черту Цюрих. Все ерунда. Ничто не стоит Парижа, особенно в связи с последними событиями... Представьте себе, я заручился поддержкой политической партии. Это все меняет...

- Хватит! - заорал Старый Медведь. - Ваша жена в больнице. Вчера вечером ее пытались убить. Так что ваша политика... Он уловил на другом конце провода какой-то хрип, потом снова раздался голос, но уже более низкий, прерывистый:

- Что?! Но...это невозможно...Как себя чувствует Марсель? Она не...она не...умерла?

Слово было произнесено на одном дыхании. Голос Винсента задрожал. Руссо почувствовал, что был слишком резок.

- Пока нет, - смягчившись, ответил он.

- Скажите же, что произошло? Кто в нее стрелял? Мужчина или женщина?

- Я думаю, мужчина.

- Его арестовали? Кто он?

- Я ничего не знаю. Он убежал.

- И это, называется, вы за ней следили?! Мне нечего вам сказать. Если она умрет, то клянусь, что... Извините, я сам не знаю, что говорю. Я сейчас же все брошу и приеду. Вылечу первым же самолетом. Вы можете встретить меня в аэропорту?

- Хорошо, - ответил Руссо и повесил трубку. Он не был раздосадован, а просто злился сам на себя. Нужно было сказать об этом по-другому. Нужно было...Все шло наперекосяк. Он терял самообладание, все делал наоборот. Доказательство? Он ошибся, оплачивая разговор, запутался в монетах, дав вместо полфранка пять сантимов. Он вышел, остановил такси.

- Церингервдтрассе.

- Какой номер?

- Все равно. Туда, где бары.

- Их полно на улице.

- В самый шикарный, в тот, который вам понравится.

Таксист высадил его на Мюлегассе. Старый Медведь расплатился, некоторое время брел по тротуару, потом зашел в небольшой пустой бар, окликнул бармена. Заспанный гарсон еле сдержал зевок.

- Что-нибудь покрепче.

- Коньяк?

- Как хотите, скажите... Гарсон дал ему сведения:

- А, вчерашняя история? Это не тут, дальше, по левой стороне, в Малубаре. Вы журналист?

- А разве не видно? - проворчал Старый Медведь.

В Малабаре какая-то парочка, медленно попивая ликер, казалось, никогда не кончит обедать. Руссо посмотрел на нее недовольным взглядом. Бармен за стойкой мыл стаканы. Это был коренастый тип с грубыми чертами лица, которому самое место было бы в камбузе на пиратском судне. Руссо решил, что тип, несомненно, упрям, и понял, что должен вести жесткую игру.

- Небольшой вопрос...

- А, еще один, - похахатывая, сказал бармен.

- Для Франс-Суар.

- Черт, неужели вы тоже влезли в это дело? Что, в Париже уже нет преступлений?

- Наши читатели любят развлечься. Вам бы понравилось, если бы ваше фото поместили на первой странице?

- Это годится для плейбоев. Будете что-нибудь пить?

- Я буду делать заметки, - улыбаясь, сказал Старый Медведь.

- Как полицейские? Во время работы ни-ни? Так что вы хотите?

- Это вы давали показания против Мооса?

- Осторожнее! - Бармен покраснел. - Не стоит искажать правды Я свидетельствовал ни за него, ни против него. Я сказал то, что видел.

- То есть?

- То, что сообщают полицейским, чтобы побыстрее отделаться от них. А потом лучше всего заткнуться и хранить молчание.

- А молчание стоит дорого, - сказал Старый Медведь, понимающе подмигивая и вытаскивая из портмоне купюру в пятьдесят франков.

- Я не очень люблю зеленый цвет, - скривился бармен, - это, наверное, вопрос суеверия.

Старый Медведь уставился на него в упор. Оба смотрели друг на друга не уступая. Руссо первым опустил глаза.

- Голубая бумажка в сто франков будет лучше?

- Давайте обе. Одна нейтрализует другую. Банкноты быстро исчезли в кармане его пиджака.