Кто виноват

Кто виноват

Мухтар Омарханович Ауэзов

Глава 1

День клонился к вечеру, и томительная июльская жара спадала. Над широкой долиной, над шумным аулом разлилась легкая, бодрящая прохлада. Солнце медленно скатывалось за золотистые холмы, синие тени которых ложились на юрты, увалы, ложбины.

Бесшумными, вкрадчивыми шагами подходит ночь. Свежеет воздух. Сгущаются тени. Они ширятся, блекнут, теряют остроту очертаний и, наконец, сливаются с потемневшей землей. Еще мгновение - и прозрачные густые сумерки заливают долину. Просыпается мягкий прохладный ветерок. Он осторожно струится в травах и легко парит над ними, колышет их, заставляя петь едва уловимым, тончайшим звоном.

В ауле людно и весело, словно на большой, праздничной ярмарке. Бронзовые от загара, бегают с хохотом и визгом полуголые ребятишки. Они встречают пропыленные и разноголосые отары, отгоняют пугливых ягнят от жирных, тяжело потряхивающих курдюками овец, перекликаются и болтают без умолку. Пылают багровые костры. Голубой пеленой стелется дым по ложбине. Мужчины прибирают уздечки, седла и пропахшие конским потом кошмы. Медлительные аксакалы один за другим идут к роднику, расположенному между аулами. Игривые и сытые табуны пестрыми косяками спускаются по склонам холмов.

Начинается вечерний водопой.

Лошади фыркают, шумно, удовлетворенно вздыхают и потряхивают красивыми, умными мордами.

Аксакалы рассаживаются полукругом у источника. Завязывается неторопливая беседа: кто похваливает каурую кобылицу или игривого стригуна, кто радуется обильным пастбищам с тучными травами и здоровым, освежающим водопоем.

И хотя сегодня у родника собрались завсегдатаи подобных собраний - мужчины ближайших аулов,- все же чувствовалось отсутствие главы их, аксакала Исмаила. Он, старейший богатого большого аула, раскинувшегося на зеленом лугу ближе всех к роднику, не вышел к своим друзьям- товарищам. Исмаил, важный аткаминер, известный всей округе, сегодня не пришел встречать табун. И то, что нет сейчас в привычном кругу Исмаила, и то, что неизвестно, почему это произошло, скоро стало главной темой разговора. Сначала в догадки пустились только старшие, а потом и остальные начали строить разные предположения, судить, рядить, допытываться.

- Не поехал ли он куда-нибудь?- произнес один.

- Уж не заболел ли аксакал?- предположил другой. Недоумения рассеял сосед Исмаила - Бейсембай.

Сдержанно, полунамеками, поведал он аксакалам о большом горе, постигшем семью Исмаила.

Из слов Бейсембая старики узнали о том, будто бы дочь Исмаила Газиза, та самая, к которой вот-вот приедет жених, совершенно неожиданно, и не сама, а через какого-то посредника, передала родителям, что она не хочет замуж, что не желает она идти за этого жениха. Да, да! Не хочет! Отказывается наотрез! Узнав об этом, Исмаил неслыханно разгневался. Что будет дальше, никому не известно, во всяком случае, аксакалы оживились. Одни говорили, что им про это уже намекали жены, другие вспоминали слышанные случайно пересуды и толки о поступке Газизы, третьи; убеленные сединой и потому наиболее уважаемые, покачивая головой, жаловались на теперешнюю испорченную и своенравную молодежь.

- Да, теперь такое время,- сокрушались они,-вырастишь дочь - так и знай: придет беда в твою юрту. А все от этих иноверцев. Как можно скорее надо избавиться от них,- порешили аксакалы, и все сошлись на том, что Газиза - пропащая и испорченная, что жаль седины уважаемого Исмаила и обидно за то, что ему пришлось принять позор на свою голову в столь преклонные годы.

А в это время хмурый и злой Исмаил одиноко сидел на холме за аулом, вдали от людей. Он не замечал ничего вокруг, не видел, как спустились темно-синие сумерки, как отшумел вечерний аул и мирная, спокойная тишина окутала юрты, холмы, долину, как легло на землю глубокое безмолвие июльской ночи.

Холодно и пусто на душе оскорбленного старика.

Мысли, одна мрачнее другой, роятся в голове Исмаила, но нет в них никакого сострадания к слезам Газизы. Об отречении от нее все чаще, все настойчивее думает он! Стынет отцовское сердце, немеет. Крепко поджал под себя ноги аксакал. Угрюмо и пристально смотрит он в глухое пространство. Погруженный в свои мрачные мысли, он гневно бормочет что - то.

- О создатель!- восклицает Исмаил.- Не думаешь ли ты, что я просил у тебя ребенка для того, чтобы он обрушил несчастье на мою голову? Или ты решил очернить мое доброе имя, лишить почета и опозорить громкую славу предков? И ты выбрал орудием против меня мою же дочь, глупую девчонку, у которой и на ноготок нет рассудка? Ты задумал развеять по ветру мое счастье, до сих мор непоколебимое среди моего рода? Хорошо! Пусть я буду наказан, если согрешил перед тобой! Но лучше я решусь сразу, чем буду терпеть позор от неблагодарной дочери, не оценившей того, как лелеял я ее, как берег и носил на руках. Да, вот на этих руках!- выдохнул старик последнюю фразу и смолк, погруженный в свои мрачные мысли.

Вскипела в сердце его взбудораженная гневом кровь. Вздулись вены. Посинело лицо. В каменном спокойствии просидел он до тех пор, пока не погасли в аулах костры, пока не вызвездилось темное, далекое небо и выплыла печальная холодная луна.

Глубокой ночью поднялся Исмаил с земли и неторопливой, но твердой походкой пошел к своей юрте. Два всадника, неожиданно вывернувшись из-за крутого холма, шумно промчались мимо Исмаила. Тускло поблескивали в полутьме украшения седел, уздечек и стремян.

По стройным, подтянутым фигурам, по ловкой посадке Исмаил определил, что всадники молоды, и, глядя на них, остановился, желая узнать, в какой аул они держат путь. Верховые, не сбавляя хода, направились к его большой белой юрте и остановили лошадей лишь тогда, когда те уперлись мордами в жилище Исмаила. Гостей встретил младший сын Исмаила, Касимжан, вместе с двумя-тремя своими друзьями, и повел их в юрту. Через некоторое время в юрту вошел Исмаил. Сумрачный и озлобленный, он даже не пытался скрыть своего подавленного состояния. Гостями оказались сын Исмаилова свата Ислам и его приятель Жагыпар. Вот уже прошло два года с тех пор, как Ислам не был в степи, не видел родных аулов, друзей детства. И лишь недавно, окончив в городе среднюю школу, Ислам вернулся в отчий дом, погостил там немного, а теперь прискакал навестить родню.

Высокий и тонкий, длинноволосый, с румянцем во всю щеку, он больше походил на красивую девушку, чем на степного джигита.

Семья Исмаила встретила молодого родственника радушно и ласково. Все наперебой стали расспрашивать его о том, как живут люди в городе, не трудно ли учиться в школе, не тоскливо ли без родных и друзей. Больше всех радовался приезду Ислама Касимжан. Раньше они часто бывали друг у друга в гостях, а когда их аулы останавливались на соседних урочищах, юноши были неразлучны. Веселье, радость, горе и неудачи - все делили они пополам.

Аул Исмаила был Исламу почти родной. Как собственного сына, любила и баловала его мать Касимжана, приветливая Калиман. Видно было, что и сейчас ничто не изменилось и что любят здесь его по- старому.

Лишь угрюмый Исмаил тягостной, нескрываемой злобой своей омрачил светлую, теплую радость встречи.

Он мало говорил с молодежью. Обычная его неразговорчивость и нелюдимость сегодня были особенно заметны. После столь неожиданного решения Газизы, после гнетущих тяжелых раздумий на холме ничто уже не занимало старого Исмаила.

Закипел самовар. Калиман подозвала батрачку и велела ей позвать Газизу которая сегодня весь день провела в своей юрте.

Услыхав эти слова, заметно взволнованный Ислам стал все чаще поглядывать на дверь, и вскоре его настороженный слух уловил серебряное позвяки-вание шолпы. Но вот и Газиза. Она вошла, одетая в светлое летнее платье и черный бархатный камзол. На голове, поблескивая позументами, красиво сидела новая шапочка. Изысканно одетая, гибкая, как молодое весеннее деревцо, ясноглазая и приветливая, она каким-то особенным сиянием озарила юрту.

Когда молодежь, смущаясь и радуясь, стала здороваться, бледное лицо Газизы вспыхнуло, как весенний цветок. На ее красиво очерченных ярких губах засияла счастливая радостная улыбка. Ислам не видел Газизу два года. И теперь она показалась ему прекраснее всех девушек на свете. При слабом желтом огне лампы лицо ее, казалось, излучало какой-то необыкновенный свет.

Газиза опустилась на ковер и стала угощать гостей чаем. И хотя она сидела рядом с грозным отцом, с лица ее не исчез отблеск большой затаенной радости.

После чая Исмаил строго взглянул на жену и процедил сквозь зубы:

Калиман отослала дочь в ее юрту. Вскоре позвали туда и гостей.

Молодые люди были довольны тем, что наконец избавились от гнетущего присутствия Исмаила и, не заставив себя долго упрашивать, скоро оставили стариков.

После того как гости покинули юрту, а вслед за ними ушли и односельчане, в жилище стало как-то сиротливо, неуютно и пусто. Исмаил остался наедине с встревоженной Калиман. Сидя почти спиной к ней, он вновь возвратился к прерванному днем разговору.

Калиман тоже осуждала, даже ненавидела сейчас свою дочь не меньше Исмаила. Поэтому гнев мужа, столь неожиданно обрушившийся на нее, положил предел терпению старухи. Обычно добродушное лицо ее исказилось.

- О создатель! Чего он требует от меня?- крикнула она возбужденно.- Разве хуже других воспитывала я свою Газизу? Чему, чему плохому я учила ее? И чего ты только набросился на меня? Я - мать, но ведь и ты приходишься ей отцом. Так наставляй же ее сам! -закончила она дрогнувшим голосом.

Исмаила взбесило упрямство жены.

- Проклинаю твое воспитание!- рявкнул он.- Ты одна, только ты одна довела до этого! В какой равной нам семье есть дочери более испорченные, чем твоя? Отвечай мне, в какой? Найди мне хоть одну такую семью! Видала ли ты где-нибудь мать глупее себя и дочь - хуже твоей дочери? Назови же мне их, назови!

Возмущение, гнев и горькая обида сжали сердце Калиман. Больше она не могла сдерживать себя.

- Несчастный!- ответила она мужу.- Зачем ты чернишь свое родное дитя? Зачем говоришь о ней так, как самый заклятый враг никогда не сказал бы? Если хочешь знать, так Газиза равна царской или ханской дочери! Виновата ли она, что не хочет идти за дряхлого вдовца? Нет, не виновата!

Исмаил оборвал свою жену яростным криком:

- Замолчи! Ни слова больше! Сегодня я не остановлюсь ни перед чем! Запомни это! Если не уймешь свою дочь, если станешь заступаться за нее, то пусть проклянет меня из могилы мои отец, но я жестоко расправлюсь с вами. Прежде всего с тобой... Поняла? Не сумеешь вразумить дочь свою, так и скажи - не сумела, и откажись от нее. Иди поговори с ней сегодня - и хватит! Этой же ночью! Слышишь?

Исмаил неуклюже встал и вышел из юрты.

Калиман хорошо знала крутой нрав мужа, но таким грозным, таким взбешенным она не видела Исмаила уже много лет. Значит, решился человек на все.

Вспомнив, как клялся он именем отца, она задрожала всем телом. Огромное горе навалилось на нее. И не себя, не дочь свою жалела старуха, а этого сильного, бесстрашного аксакала, растерзанного несчастьем. Неожиданно, словно волк, напала беда и беспощадно рвет на куски железное сердце того, с кем прожила она долгие годы. И решила Калиман сегодня же ночью окончательно поговорить с дочерью.

Глава 2

А в это время Ислам с трепетом ждал минуты, когда заснет аул. Сомнения всплывали одно за другим, тревожили. Он беспокойно ворочался с боку на бок. Ему казалось, что время остановилось, замерло.

Часы ли, минуты ли прошли?..

Ислам тихонько встал с постели, накинул на плечи легкий летний чапан и вышел из юрты.

Высоко в звездном небе плывет луна. Необъятным океаном лежит ночная степь. Аул спит. Словно водой теплого озера омывает лицо дремлющая прохлада ночи, мягко ласкает тело. Он стоит возле юрты, задумчиво смотрит на далекий, грустный лик полной июльской луны и чувствует, как приятная бодрость возвращается к нему. Посередине аула лежат стада, погруженные в глубокий, мирный сон. Даже чуткие сторожевые псы притихли, уткнув мохнатые морды в вытянутые лапы. Липкий сон одолевает старого ночного сторожа. Кутаясь в рваную шубу, он хриплым криком изредка взбадривает собак. Далекое волнующее эхо глухо отвечает старику, перекликается на сотни ладов, гаснет где-то далеко-далеко за холмами, и снова настает дремотная тишина ночи.

Невдалеке стоит белая юрта Айши, невестки Исмаила. Видно, что там еще не спят. Хотя вход закрыт на ночь, но красноватый свет лампы тонкими, неровными полосами пробивается у самой земли из-под кошмы.

Ислам постоял, огляделся вокруг и, убедившись, что в ауле уже все успокоились, подошел к юрте Айши. Постояв у входа, он заглянул в щель.

Горит маленькая лампа. Айша дремлет у высокой кровати. Около Айши, облокотясь на белую подушку, полулежит Газиза. Печально ее измученное лицо. Кажется, вся она ушла сейчас в себя и решает и не может решить своей судьбы. Кроме Айши и Газизы - никого.

Ислам осторожно отодвинул занавес и вошел. Обе женщины вздрогнули от неожиданности, быстро поправили волосы, платья и вопросительно взглянули на Ислама. Ислам молча сел около Газизы. Айша задала ему какой-то ничего не значащий вопрос. Он коротко ответил. Помолчали. Видно было, что и Газиза, и Ислам не могут начать разговор. Стараясь помочь им, Айша полушутя-полусерьезно стала допрашивать Ислама.

- Почему ты забыл нас? Почему не исполнил своего обещания? Уехал в город, завел новых друзей и забыл родную степь!- говорила она, улыбкой и тоном давая понять Исламу, что так думает Газиза, И когда, преодолев первую застенчивость, стесненно заговорили они сами, Айша опустилась на подушку, сочувственно улыбаясь Газизе.- Не смущайтесь,-сказала она,- говорите откровенно обо всем. Не каждый день вам удается так встречаться. Судьба не особенно балует вас, мои милые!

После первых незначительных и пустых фраз Ислам опять замолчал.

Газиза молча и по-новому смотрела на Ислама. Ясные, печальные глаза ее светились мягким укором. Она решила не начинать первой. Ислам понимал, какая обида лежит на сердце девушки, и чувствовал, что чем сдержаннее и нежнее высказана будет ему эта обида, тем скорее окажется он побежденным. Зная об этом, он хотел было заранее оправдаться, но неожиданно для себя сказал:

- Газиза! Я вижу твою печаль, ты можешь меня упрекнуть. Я готов заплакать, Газиза, но надо побороть себя. Я прошу одного - скажи, что ты не потеряна для меня! Скажи!.. Я...

Он взял ее руку и хотел поцеловать. Газиза высвободила руку и заговорила равнодушным, холодным тоном, будто речь шла о старой ненужной кошме:

- Ислам, чьей бы я ни стала, у меня было одно неизменное решение - не уходить никуда, прежде чем не увижусь и не договорюсь с вами. Поэтому я ждала вас. Но нечем мне вас утешить. Я долго ждала. Я готова была порвать с кем угодно ради вас. Но теперь все...

- Газиза, неужели ты не пожалеешь меня? Вот я пришел к тебе с повинной, но тебе ничего не нужно... Ты гонишь меня, Газиза?- взмолился Ислам.

- Я не гоню. Но прежние дни прошли. Связана теперь моя воля. Я попала в сети. Никогда мне из них не выпутаться. Недавно отсюда ушла моя мать. Я обещала исполнить родительскую волю. Обещала быть покорной. Ислам, не мучьте меня воспоминаниями.

- Газиза, разве так мы условились? Разве не смягчилось ради меня твое сердце, каменное для всех остальных? Не меня ли ты избрала тогда...- сказал он, ловя ее взгляд.

Газиза гладила волосы Ислама, перебирала их пальцами и молчала.

- Нет, те дни ушли, их не вернуть,- вздохнув, возразила она после долгого молчания.- Прежде мы наивно мечтали о несбыточном счастье. Никуда не уйти от власти обычаев!

Она снова замолчала, в раздумье глядя вдаль. Ислам не находил слов.

Газиза взглянула в его умоляющие глаза и сказала:

Жених!

Это слово подняло бурю в груди Ислама. Острая боль пронзила его сердце. Теперь еще дороже, еще желанней стала Газиза.

Но, поговорив с Газизой, он согласился ждать, покорившись на время всему, и, пока она еще у родителей, ничего не предпринимать в надежде на будущие лучшие дни.

Ислам и Газиза решили в это тяжелое время чаще видеться, утешать друг друга в печали. По настоянию Ислама Газиза обещала открыто показать свое полное презрение и отвращение к жениху. Было решено ни за что не разлучаться до тех пор, пока насильно не свяжут руки.

Расстались они взволнованные и радостные. Перед уходом Ислам обхватил ладонями бледное лицо Газизы и прильнул долгим поцелуем к ее губам. Газиза не противилась. Она забыла свою прежнюю сдержанность, обняла обеими руками Ислама за шею и крепко поцеловала его.

В последний раз прижав к своей груди Газизу, Ислам прошептал:

Ислам из юрты.

Наступило утро. Угасла побледневшая луна. Редели звезды. Занималась зеленоватая заря. Ислам крупными шагами пошел к юрте и повалился на постель возле своего товарища.

Глава 3

Сегодня вечером аул Исмаила встречает желанных гостей - жениха с его родней и свитой. Между юртами к натянутым арканам привязаны оседланные кони. У костров кипучая толкотня и суматоха.

Ислам сидит в юрте, отведенной для жениха. Вместе с гостями напился он вечернего чаю и молча глядит перед собой.

Так понуро он сидел до тех пор, пока не вошла в юрту Айша и не вызвала его кивком головы.

Ислам вышел не сразу. Айша отвела его в сторону и сказала:

Ислам, стараясь быть незамеченным, пошел в крайнюю юрту.

В маленькой серой юрте никого не было, кроме Газизы. Она сидела в полумраке у догорающего очага. Синие огоньки бегали по багровым углям. Угли тускнели, затягиваясь голубым пеплом.

Сегодня весь вечер мучила Ислама ревность, когтистая, как росомаха. Подчиняясь ей, он готов был на что угодно, Ислам ревновал Газизу не только к жениху. Он ревновал ее ко всем, кто, суетясь и волнуясь, устраивал ей новую жизнь. Он ненавидел всех, кто старался отдать ее в объятия соперника. При мысли об этом у него мутился разум. Нервно и возбужденно разговаривал он с Газизой, терял самообладание, громоздил невнятные фразы, выкрикивая непонятные слова. И когда Газиза, по-прежнему хладнокровная, стала успокаивать его, он заявил:

Погасли синие языки пламени в очаге. Истлели и рассыпались в золе последние угольки. Густой полумрак окутал убогую обстановку юрты. Только через многочисленные дыры ветхой кошмы большими белыми монетами падал прозрачный свет луны на камни очага, на лохматые овчины и кошмы.

Ислам порывисто обнял Газизу. Его страсть сделала ее покорной и тихой. Крепко сжимая в объятиях гибкое тело Газизы, Ислам молча и жадно целовал ее губы. Когда пришла пора уходить, Газиза снова взяла с Ислама обещание не покидать ее в эти дни.

Выйдя из юрты, Ислам заметил темную фигуру удаляющегося человека. Лица его не было видно, но по одежде Ислам узнал в нем одного из товарищей жениха, того самого, который вечером подозрительно смотрел на Ислама, покидавшего юрту Айши. Но юношу это не встревожило. Он спокойно вернулся в юрту жениха.

Гости уже отужинали. Перед ужином несколько раз посылали за Исламом, но нигде не могли его разыскать. Всем показалось подозрительным исчезновение одного из почетных гостей.

Ислам вспыхнул, но, не найдя острого ответа, смолчал. Эта шутка встревожила и Жакуба. Особенно расстроился он после того, как, побывав на улице, поговорил с кем-то. Обеспокоенный и раздраженный, вернулся он в юрту. Добродушное и веселое настроение покинуло его, он замкнулся в себе. Румянец на его щеках то исчезал, то вспыхивал вновь. Иногда он начинал сердито сопеть, и было заметно, как кипит в нем невысказанная, невылитая злоба. Товарищи Жакуба заметили это не сразу, но, догадавшись, что ему не по себе, тоже помрачнели. Скоро в юрте воцарилась тишина.

Глава 4

Когда гости разошлись, Жакуб послал одного из приятелей за Айшой. Увидев ее, Жакуб спросил, притворно улыбаясь:

-Айша, ты, как и золовка твоя, кажется, чуждаешься меня? А? Ну, подойди-ка поближе,- сказал он, освобождая место около себя,- садись!

Айша ответила ему улыбкой.

- Не успел приехать - и уже недоволен! - возразила она.- Кажется, рановато.

- Верно, не успел приехать, а уже разочарован. Но что мне делать, если вы так себя ведете. Прошу у тебя только одного - покажи мне Газизу, и непременно в эту ночь покажи!

Айша удивленно вскинула брови.

- Дорогой мой,- пропела она,- или ты не знаешь наших обычаев? Или ты забыл, куда приехал?

- Знаю, не смейся. Не могу я переносить все эти сплетни и пересуды. Не нужны мне ваши обычаи! Сумел бы и я соблюдать обычай, если б соблюдала его невеста. Посты и молитвы для сытых, не правда ли?

- Какие ты слова говоришь, с ума, что ли, сошел? Почему? Как ты можешь...

- Да, говорю серьезно. Хочешь считаться со мной, приведи ее. Будет скучно - уйдет Газиза, но надо мне с ней поговорить. И ты обязана все устроить!

Никакие уговоры и увещевания Айши не помогли. Жених упрямо настаивал на своем.

- Скажи ей,- потребовал Жакуб,- пусть придет сегодня. Может быть, это будет даже и полезно для нее. Я пока только гость, приехавший на два-три дня. Если все, о чем говорят, правда, если ей не нравится, что я приехал, то пусть так и скажет. А я? Чтобы не мешать ее счастью, я уберусь завтра же отсюда. Не хочу я навязываться вам в родственники. Скажи ей об этом. Поняла?

Видя, что Жакуб не шутит, Айша пошла к Газизе, чтобы в случае согласия привести ее к жениху.

Товарищи жениха без устали толковали о странных событиях минувшего вечера. Они были буквально сбиты с толку и страстно хотели понять, что же все-таки случилось. Скоро к ним подошел друг Жакуба - Муса (это он следил за Исламом).

Еще у себя в ауле парни много слышали: о скандальном поступке Газизы, но, не зная, кто являлся причиной ее отказа жениху, только пускались в разные догадки и предположения. Кое-кто обратил внимание на городской, необычный вид Ислама, иные заключили, что он, и только он, мог быть предметом ее любви, но никто не знал ничего определенного.

Муса прислушивался к разговору парней.

Любопытство присутствующих было подогрето. Начались назойливые расспросы. Но Муса ничего больше не сказал.

- Придет время - выложим! Но скажу одно; паршивый человек этот Азимбеков сын! Вот!

Теперь никто уже не сомневался ни в чем насчет Ислама.

Недомолвки Мусы разгорячили воображение. Каждый дописывал сам, как умел, повесть о грязных делах Ислама. И все, как могли, сочувствовали обиженному жениху, всячески выражая свое сожаление, свое дружеское участие.

- Я намекнул Жакубу Как быть дальше - решит он сам,- добавил Муса с видом человека, выполнившего свой самый почетный и трудный долг.

Наговорившись досыта, компания разошлась. И когда Айша возвращалась от Газизы к жениху, аул безмолвствовал. Не спал только Жакуб, ожидая ответа невесты.

При появлении Айши он не смог скрыть крайнего нетерпения.

- Говори скорей, с каким ответом ты пришла?

- Дорогой мой, не разыгрывай, пожалуйста, несчастного страдальца! Бог знает, что запало тебе в голову. Газиза, узнав о твоем приглашении, спокойно заявила мне:

«Пусть осуждают люди, пусть я нарушаю обычай, но я приду, если этого хочет Жакуб». Так и сказала. Ну, а чья тут вина, тебе сейчас будет ясно. Выйди, я приготовлю постель.

Жакуб сделал вид, что он совершенно удовлетворен, и нарочито непринужденно пробурчал:

- Ну, хоть ты не осуждай нас! - и вышел из юрты. Вернувшись обратно, Жакуб потоптался, вздохнул и лег на кровать. Он бормотал, сопел и ворочался с боку на бок. Через несколько томительных минут пришли Газиза с Айшой. Женщины поговорили о чем-то полушепотом за спущенным пологом, и вскоре Айша, торопливо потушив свет, исчезла.

Оставшись наедине с невестой, Жакуб приподнялся в постели и позвал ее к себе. Газиза молча приблизилась к высокой кровати и остановилась, готовая слушать и отвечать. Жакуб лежал и ждал. Газиза стояла у кровати и думала, что-то скажет этот ненавистный ей человек. В том, что Газиза не говорила покорных слов, не спрашивала, зачем позвал ее жених, Жакуб увидел упрямую строптивую девушку. Подавляемый до сих пор гнев вспыхнул в нем, и он решил поступить с невестой как можно круче.

Стыд и омерзение терзали Газизу. Она проклинала этот дикий степной обычай. Она задыхалась от возмущения. Ей казалось, что отвратительное чудовище хватает грязными когтистыми лапами ее обнаженное трепещущее сердце. Ничто не могло заглушить ее девической гордости. С трудом овладевая собой, она подбирала слова для того, чтобы дать последний и ясный ответ жениху.

Но Жакуб, ни о чем не спрашивая, молча дотянулся до нее, схватил за руки, рванул к себе и прохрипел:

- Ты, конечно, недовольна мной? Разлучил я тебя сегодня с Исламом. Неспроста молчишь! Знаю - связан твой язык клятвой. Клятвой скованы твои уста. Я все знаю!

«Так вот оно каково, первое знакомство с женихом!»

Газиза собиралась высказать все сразу напрямик, но не хватило сил. Она пыталась вырвать из лапы жениха свою руку, но не сумела.

- А ты приехал,- задыхаясь крикнула она,- ты приехал и, как волк, ощетинил хребет! И уже бросаешься на всех! Так знай же: никого своей лютостью тебе не напугать! Мы не дети! Здесь никому не страшны выпученные глаза!

Жакуб оторопел.

Он ожидал чего угодно, только не этого.

- На кого ты надеешься?! Скажи!- выдохнул он, еле сдерживая звериную злобу.- Оттого, что я позвал тебя сегодня, ты начинаешь ругаться!

- Я поняла теперь, что будут для меня одинаковы все дни, - заторопилась она.- И завтра вряд ли увидел бы ты меня приветливее, чем сегодня. Каково начало - таков и конец. Какова я сегодня - такова всю жизнь. Нет у меня веселых слов, чтобы порадовать тебя.

Услышав это, Жакуб убедился в правдивости всех слухов о своей невесте и решил высказаться до конца.

- Конечно,- начал он,- твои радости остались в объятиях Ислама! И ты, мне кажется, гордишься этим. Так почему же ты все скрывала от родного отца? Наверное, научил тебя этому твой возлюбленный? Сама ты, кажется, уже заявила, что не хочешь идти за меня. Если так, говори прямо! Я позвал тебя только для этих объяснений.

- О чем нам разговаривать? Все понятно без слов.

- Да вот потолкуем давай хотя бы о твоих планах. Болтают, что собираешься за Ислама? Если люди не ошибаются, почему и нам с тобой не побеседовать о таком важном деле? Прав я или нет?

Глумливые издевательства жениха вывели Газизу из терпения.

- Да, я действительно не хочу быть твоей женой,-твердо, с неожиданным спокойствием сказала она.- А твои издевательства, твои насмешки переношу только потому, что заставляют меня так сделать те, кто сильнее меня. Да, правда, я люблю Ислама! Это ведомо богу, этого не хочу скрывать и от людей!

Жакуб ответил не сразу Он предполагал, что Газиза не стыдится так говорить об этом только потому, что повторяет слова, которым ее научил Ислам. Но говоря о своем презрении к жениху, она оскорбляет дух предков Жакуба! Какой позор, если весь род заговорит, что дочь Исмаила отвергла его, всесильного Жакуба, и ушла с ученым мальчишкой! Давно ли, кажется, вчера еще, Азимбек да и сам Исмаил во всем зависели от большого человека - отца Жакуба. А сегодня сын одного и дочь другого имеют наглость глумиться над Жакубом, унижать его! Нет, нельзя снести такую обиду! Нельзя спокойно проходить мимо людей, издевавшихся над законами предков. Да, он, Жакуб, не может простить оскорблений, не хочет и не будет слушать болтовни полоумной девчонки!

- Ну-ка, иди сюда!- тоном, не допускающим возражений, приказал Жакуб.

Газиза растерялась от неожиданности. Она стояла молча, как оглушенная. Но Жакуб уже рвал пуговицы на ее камзоле.

- Ты сегодня шутишь,- бормотал он,- смеешься надо мной! Ладно, первую колкость перенесу Уж так и быть, раздену сам!- Он снял с нее камзол. Газиза не сопротивлялась, но и не шла к жениху. Она стояла в полузабытьи и, ошеломленная, молчала.

- Я к тебе не пойду, нет! - крикнула она.- Звал поговорить, я и пришла затем, чтобы только поговорить.

Разъяренный Жакуб потерял самообладание. Он вскочил, рванул Газизу за руку и, колотя ее в грудь, закричал:

- И ты еще смеешь издеваться надо мной! Ты... Ты... Я разрешил тебе говорить. Я все вытерпел, так она дала себе волю! Нет! Ошибаешься! Нет!

Он повалил Газизу на землю, нанося ей страшные удары. В злобном упоении он, казалось, хотел растерзать ее.

Никогда не знавшая побоев, обиженная, оскорбленная и подавленная, Газиза зарыдала. Слезы обиды, презрения и ненависти неудержимо полились из ее глаз. Отчаянно сопротивляясь, она кричала Жакубу в лицо:

Жакуб, не выпуская ее, прорычал:

Он резко оттолкнул Газизу и, отдуваясь, пошел к постели. Газиза еле поднялась с земли. Она хотела сразу выбежать из юрты, но стала зачем-то разыскивать свой камзол и халат. Жакуб не дал их.

Глава 5

Над степью чуть брезжил рассвет. Порывисто дул свежий утренний ветер. Сырой туман клочьями висел над лугами. Унылая луна клонилась к закату. Чуткое, настороженное безмолвие трепетало в природе. Казалось, мир затаил дыхание, застыл.

Аул был погружен в глубокий, спокойный сон.

В этот таинственный час все живое набиралось сил, чтобы встретить солнце радостной песней.

Газиза не замечала ничего. Разбитая, стояла она, беззвучно рыдая. И горе, терзавшее сердце Газизы, и слезы, льющиеся из глаз, и содрогавшиеся плечи в этот час были не видимы никому. Тяжесть, задавившая ее душу, была так огромна, что не было сил идти в юрту, не было сил жить на свете.

Газиза неподвижно стояла возле юрты. От кого ждать помощи, если в этот ад кинули ее родной отец и родная мать? Кому пожаловаться? Во всем ауле она одна бодрствует среди спящих, счастливых людей, она одна не знает ни сна, ни покоя.

Словно отбившийся от каравана в необъятной пустыне одинокий, измученный жаждой путник, навсегда потерявший тропу, стояла Газиза, уронив голову на грудь.

Холодный утренний ветер заставил Газизу очнуться. Подавленная тяжелыми думами, избитая и опозоренная, она не замечала пронизывающего холода, не замечала бьющего ее озноба. Тонкое летнее платье не грело, но ни в одну юрту Газиза не могла идти до утра. Никто не должен видеть ее страданий.

И лишь когда встало солнце, добралась Газиза до Большой юрты и упала на постель.

...Газиза открыла глаза. Все давно на ногах. Она огляделась, застонала и почувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод. Забываясь в тяжелой дремоте, она поминутно возвращалась к мучительным кошмарам минувшей ночи. Все путалось в ее голове. Но вдруг ясно представив все, что произошло ночью, Газиза потеряла сознание.

Когда наконец она очнулась, щеки ее горели, огромная глыба давила на нее, голова кружилась и раскалывалась от нестерпимой боли. Газиза попыталась встать, но тело ее оказалось тяжелым, словно прикованным к земле. Не в силах подняться, Газиза застонала. Подошла мать. Она положила руку на пылающий лоб дочери и участливо спросила:

- Родная, тебя, наверно, продуло ветром? Ты горишь вся!

Калиман устроила поудобнее постель и сама уложила Газизу. Жар у нее усиливался. Чем дальше, тем чаще бредила она. Страшные видения носились перед ее глазами.

А Исмаил в этот день, тщательно осмотрев, принял наконец калымный скот у сватов и готовился к тою.

Хотя Исмаилу, как и всем людям в ауле, было известно о болезни дочери, он не придавал ей значения и был совершенно спокоен, занятый приготовлением к приему гостей, созванных со всей округи. О болезни Газизы думал только один человек. Это был Ислам. Он сидел около постели больной, поминутно прикрывая ее одеялом, подавая ей воду, оправляя подушки.

В день тоя наехало много гостей. Они ходили шумными пестрыми толпами из юрты в юрту. Отовсюду неслись громкие песни, веселый, беззаботный смех.

После обеда все мужчины сели на коней и выехали на ближайший холм. Там устраивались конные игры, бега и состязания.

Ислам не интересовался теперь ничем на свете. Отстав от друзей, он все время проводил у постели Газизы.

К ночи гости разъехались. На вечеринке задержались лишь особо приглашенные аксакалы, джигиты, девушки и женщины. Беспечная радость царила кругом. Лились песни, звенели домбры, а у Газизы все сильнее горело тело, чаще наступало беспамятство.

Сначала в бреду она говорила что-то невнятное, теперь она звала себе на помощь людей, дрожала от испуга и не находила покоя. Родные Газизы, вначале не обращающие на нее никакого внимания, забеспокоились и стали с тревогой прислушиваться к ее бредовым речам. Наконец собрались вокруг все сваты и товарищи жениха, все тетки, дяди, родные и двоюродные братья, сестры, племянники.

В юрте, и без того тесной и душной, теперь было почти невозможно дышать даже здоровому человеку. Газиза заметалась сильнее, застонала, невнятно заговорила о чем-то. Люди притихли. Пробормотав несколько бессвязных и непонятных фраз, Газиза вдруг отчетливо произнесла:

- Ислам, милый, не покидай меня... Будь здесь. Мне страшно без тебя.

Удивленные гости переглянулись, не нарушая молчания: только смущенная Калиман, пытаясь сгладить неприятное впечатление, сказала:

- Учились вместе, в детстве часто играли с Исламом,- вспоминает, бедняжка, теперь об этом...

Муса многозначительно оглянулся кругом и подтолкнул своего товарища Сулеймана.

Только Ислам не казался смущенным.

Наоборот, слова Газизы обрадовали и воодушевили его. Он ближе пододвинулся к постели девушки, взял горячую руку и стал тихо спрашивать ее о том, что у нее болит. Изредка Газиза отвечала ему, вопросы всех остальных оставляла совсем без ответа. Молча потолкавшись в юрте, гости и родственники разошлись.

С Газизой остались ее будущая свекровь, Калиман и Ислам.

Товарищи Жакуба теперь получили новую работу для своих языков. Все они слышали от жениха о ночных событиях. Рассказав о них, Жакуб тогда вскользь уронил хитрую догадку:

- Она какая-то безрассудная, не околдовал ли ее кто-нибудь? Не сын ли Азимбека? Не он ли тут замешан?

Сейчас, удивляясь словам Газизы, товарищи Жакуба вспомнили случайно оброненную им фразу. Иного объяснения они не находили.

- Это, конечно, вполне возможно!- говорил один.

- Как же иначе, умная девушка, и вдруг с чего бы?-поддерживал другой.

- Недаром все рассказывает сама!- догадывался третий.

И тут, как и раньше, Муса подлил масла в огонь.

- Вчера я вам кое-чего не сказал,- вкрадчиво начал он. - Я слышал один разговор...

Слушатели насторожились.

- В первый вечер нашего приезда сюда Ислам и Газиза долго были вдвоем в крайней юрте. Помните, когда он исчезал? Он был там с ней. Я сидел за юртой и подслушивал. Я понял, что он чем-то пугал ее. Он даже прямо так и заявил: «Если не будет, говорит, по - моему, так умрет кто - нибудь из нас троих - жених, или ты, или, говорит, я». После этих слов они оба притихли. А сегодня, за чашкой кумыса, он нечаянно проговорился: «У любой, говорит, из этих девушек, стоит только мне дать покурить моих папирос, закружится голова». Вот вы и соображайте...

Теперь все стало ясно.

- Значит, так оно и есть,- сказал один.

- Недаром же девушка, до сих пор ни в чем не замеченная, ни с того ни с сего бежит от жениха к городскому парню!- закончил третий.

Глава 6

Прошло три дня.

Газиза слабела с каждым часом. Она не ела, не пила.

Сплетня, возникшая в день тоя, не утихала. Она распространилась далеко за пределы аула. Когда она дошла до Калиман, убитая горем старуха уже не знала, верить ей или нет. Терзаясь сомнениями, она стала косо поглядывать на Ислама, перестала разговаривать с ним.

Заметив подозрительные, отчужденные и злые взгляды окружающих, Ислам простился с Газизой и уехал домой.

Спустя несколько дней Газиза уже была в безнадежном состоянии. Она не узнавала людей. В последний вечер Калиман, сидя со свахой около дочери, заметила, что Газиза затихла. Испуганная, она позвала аксакалов и мужчин.

Юрта была уже полна людей, когда Газиза в последний раз открыла глаза. Взор ее был тускл. Калиман, сотрясаемая рыданиями, бросилась к ней и простонала:

- Родная моя! Что стало с тобой? Какая беда постигла тебя?- И, еще ниже склонившись, спросила:-Или Ислам сделал с тобой что-нибудь? Скажи всю правду, дочь моя!

Дрогнули пересохшие губы больной... Собрав последние усилия, еще внятно, Газиза прошептала:

- Ислам... Ис...

Все молча переглянулись. К утру Газиза скончалась. Ее последние слова так и остались неразгаданной тайной.

Глава 7

Ранним утром все окрестное население было оповещено о смерти Газизы. Долетело убийственное известие и до Ислама. Следом за страшным словом «смерть» неслось и чудовищное объяснение причины гибели Газизы. Из уст в уста передавали, что сын Азимбека извел Газизу колдовством.

На другой день молчаливые всадники повезли прах Газизы за двадцать верст от аула и зарыли его на холме рядом с могилами предков.

Оплакивая смерть невесты, Жакуб со своей свитой прожил еще три дня в ауле Исмаила.

Грозный слух о злодействе Ислама, словно ветер, облетел всю округу.

Слух катился, как снежный ком с высокой горы. Запутанный мрачной легендой, на сотни ладов измененной и разукрашенной, гулял он по четырем соседним волостям. Легенде охотно верили люди еще и потому, что героем ее был загадочный, непонятный для них выходец из города, из какой-то неведомой школы. Слух стал нелепей и чудовищней еще и потому, что Жакуб раздувал его всеми способами.

Вернувшись домой, он поехал в ближайший поселок и обратился к старой русской гадалке с просьбой, чтобы она разгадала тайну колдовства и причины внезапной смерти Газизы.

Ворожея объяснила, что Газиза погибла от злых волшебных чар молодого мужчины, врага семьи. Родные Жакуба немедленно известили об этом родителей покойной.

Теперь среди сторонников Исмаила и Жакуба все эти домыслы распространялись как доподлинная, неопровержимая правда.

Ислам не в силах был бороться с молвой, гулявшей в народе. Неизлечимой раной горела в его сердце тоска об утраченной навеки Газизе. Обессиленный и одинокий, он растерялся, помрачнел и затих. Часто плакал по ночам. Его не хотели понять не только чужие, но и родители.

Видя, как терзается измученный Ислам, Азимбек частенько подумывал: «Уж не правду ли болтают люди?» С каждым днем все жестче, все холоднее относился он к сыну. Но посторонним отец не мог показать вида, что он тоже верит слухам. Скажи об этом хоть одно слово, поднимется грозный вопрос о плате за убийство девушки. Только поэтому он всюду выступал в защиту несчастного сына. И ни с чем иным, как с целью уладить дело, он вместе с влиятельными людьми своего рода съездил в аул Исмаила. Он напомнил аксакалу о прежнем родстве, о прежней дружбе и сумел уговорить Исмаила, чтобы тот не возбуждал дела о выплате за погибшую дочь. Но Калиман, оплакивая при нем смерть дочери, причитала:

- Не показывайся мне на глаза, ты, черноликий Ислам! Разве не была она тебе ласковой сестрой? На кого ты поднял руку, злодей!

Рассказывая об этом своим домочадцам, Азимбек не скрывал своего презрения к сыну Скоро не только среди чужих, но и в своем родном ауле Исламу нельзя было показаться на людях. В каждом взгляде, в каждой улыбке, в каждом слове он видел брезгливую отчужденность и опасливое недоверие к себе.

Глава 8

Однажды Ислам приехал в соседний аул к родственникам. Жена хозяина аула Катима подошла к нему и смущенно сказала:

- Дорогой, среди больших бед молчит и стыд. Неудобно мне говорить об этом, но я вынуждена просить тебя, Ислам. Ты не осуждай меня, но моя невестка, жена твоего сверстника Кумакен, недовольна мужем. Я боюсь, что она может осрамить нас. Так вот, милый, сделай то, что ты умеешь делать, как утверждают люди, с такими, как она. Вылечи ты ее, пожалуйста, прошу, очень прошу.

Разгневанный Ислам резко оборвал Батиму.

- Не морочь мне голову!- крикнул он и быстро отошел в сторону.

Ничего не поняв, Батима осталась еще более уверенной, что Ислам знает необыкновенную тайну.

Бежать! Скорее бежать из степи, бежать из родного аула. Другого выхода у Ислама не было.

Ранним утром пароконная подвода запылила по дороге к далекому городу. Скоро она свернула в сторону. Несмотря на то, что приходилось делать большой крюк, Ислам приказал мальчику-кучеру ехать к зимовке Исмаила.

Стоял один из тех душных, знойных дней начала августа, когда все живое, прячась от пылающего солнца, не подает никаких признаков жизни: когда не слышно ни птичьего крика в небе, ни блеяния овцы в степи, ни ржания жеребца на горном склоне; когда одни лишь проворные кузнечики пронзительным стрекотом наполняют уснувший воздух да невидимая мошкара тянет высокую унылую ноту, недоступную человеческому голосу.

Не останавливаясь у пустынной зимовки, Ислам проехал к могильному кургану.

Курган одиноко высился на выжженном солнцем холме. Безлюдно, безмолвно и тоскливо кругом. Кажется, что грустное безлюдье степи наложило свой особый отпечаток и на полуразрушенный могильный курган.

Подъехав к кургану, Ислам сошел с телеги и неторопливо поднялся на вершину. Здесь, в гнетущем одиночестве, в чуткой кладбищенской тиши, высились ряды могильных бугров. Они поросли сухой колючей травой. За ними, на южной стороне кургана, чернела свежая насыпь, не тронутая ни знойными ветрами, ни освежающими ливнями. Из рыхлой земли поднимался широкий серый камень. Это была могила Газизы.

Словно слепой, шагнул Ислам к могиле. Он долго смотрел на маленький холмик и вдруг увидел на сухой земле запыленную книгу. Пораженный догадкой, он низко наклонился над ней. Да, это тот самый Коран! По нему, по этому Корану, маленькие ребятишки -Ислам и Газиза - обучались у муллы непостижимой арабской грамоте.

Дрожащей рукой Ислам раскрыл первую страницу старой книги и увидел на полях милые надписи, нацарапанные нетвердым детским почерком Газизы. На некоторых страницах старательно было выведено и его имя.

Ислам хотел поцеловать дорогие, неуклюжие строчки, но книга выпала из его рук, и он бросился на землю, с рыданием обнимая могилу навеки потерянной Газизы.

Огромное багровое солнце касалось своим раскаленным краем вершины дальнего холма. Вечерний ветер шелестел сухими травами. Где-то у водопоя призывно ржал жеребец. Откуда-то чуть слышно долетала песня.

Ислам тихо подошел к телеге. Лошади тронулись.

1923