Кто взорвал Америку?

Глава 20 СЕМЬ ЖИЗНЕЙ ЗА ИМПЕРАТОРА

В небе над Америкой 11 сентября появились новые камикадзе, люди, готовые убить себя вместе с врагом. Эти новые камикадзе — террористы, фанатики-самоубийцы. Мир вновь столкнулся со смертниками, и эти новые смертники уже оставили свой след в истории…

В марте 1943 года в бою у деревни Чернушки в Псковской области погиб рядовой стрелкового полка Александр Матросов, закрывший своим телом амбразуру вражеского дзота. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. До призыва в армию Матросов содержался в Уфимской колонии для малолетних преступников.

Пожертвовавших своей жизнью героев в войну было немало. Многие летчики шли на таран, направляли свои самолеты на вражеские позиции.

Но только в Японии летчики-камикадзе стали массовым явлением, которое для всего мира осталось загадкой. Почему эти люди с такой легкостью шли на смерть? Кто они: фанатики? Сумасшедшие? Величайшие патриоты?

И вообще, почему именно японцы дали миру камикадзе? Все дело в национальном характере и традициях или в чем-то еще?

«Подобно нежному цветку вишни, опадающему с утренними лучами солнца, вы должны бесстрашно расстаться с жизнью — пожертвовать собой ради Японии» — эти красивые слова звучали перед вылетом японских летчиков на последний в их жизни бой. Это были летчики-камикадзе, те, кто вызвался погибнуть, чтобы унести с собой в могилу как можно больше врагов.

Услышав свои имена, летчики со слезами счастья на глазах благодарили командира. Те, кто оставался, не могли скрыть своего разочарования.

Перед вылетом командиры произносили стереотипные речи:

— Японии грозит смертельная опасность. Только такие одухотворенные молодые люди, как вы, способны отвести угрозу от Японии и от императора. Вы уже боги. Сегодня же император узнает о ваших действиях.

На летном поле накрывали длинный стол. На белой скатерти стояли фляги с остывшим саке, рисовым вином и миски с сушеной каракатицей. Каждому пилоту наливали чашечку саке. Летчик, принимая чашечку, кланялся. Держа ее обеими руками, подносил к губам и делал небольшой глоток. Летчикам вручали небольшие коробочки с едой. В другое время летчики, вероятно, с удовольствием бы поели, но сейчас аппетита не было ни у кого.

Под барабанную дробь летчики разбегались по самолетам. У каждого под комбинезоном был белый шарф и белая повязка вокруг головы — традиционный символ решимости и мужества. Барабаны трещали не останавливаясь, заглушаемые шумом заводимых моторов.

Прощально помахав рукой из кабины, пилоты быстро взлетали навстречу восходящему солнцу и смерти.

От летчиков требовалось немногое: взлететь, найти американский корабль и направить свой смертоносный груз на цель. Японцы исходили из того, что американские моряки будут деморализованы внезапным налетом и их зенитки не смогут сбить стремительно пикирующий самолет. Подлетая к цели, японские самолеты рассыпали ворох оловянной фольги — единственное известное в то время средство противодействия радиолокаторам.

Японские камикадзе вошли в историю, но остались непонятыми и непонятными всему остальному миру.

История камикадзе началась в декабре 1941 года, когда японцы напали на американскую военно-морскую базу в Перл-Харборе. Тогда пять японских мини-подлодок пытались прорваться в гавань, чтобы взорвать себя и американцев. Но первый опыт не удался: четыре японские подлодки были потоплены, пятой повезло больше в том смысле, что она села на мель, и ее командир стал первым пленным Тихоокеанской войны.

Через полгода еще четыре японские мини-подлодки пытались войти в гавань австралийского порта Сидней. Три лодки были потоплены, четвертая погибла при пуске собственной торпеды. Неудачное начало никого не смутило.

В последний военный Новый год император Японии отказался отмечать праздник как обычно. В полдень 1 января 1945 года военный адъютант подал императору белую деревянную тарелку с чашкой риса и красной фасолью, кусочком жареного морского леща и фляжкой саке.

— Ваше величество, — сказал адъютант, — вот что дают нашим камикадзе, когда они улетают на задание.

Рассказывают, что на глазах императора показались слезы. Он резко встал и вышел из комнаты, не притронувшись к еде. Целый час он ходил по саду, запущенному и поросшему сорняками. Император думал о камикадзе, так гласит история.

Эти размышления никого из камикадзе не спасли.

Напротив, летом 1945 года, когда стало ясно, что японская армия терпит сокрушительное поражение, что американцы скоро высадятся на Японских островах, императорские генералы сделали ставку на камикадзе, на смертников.

Императорская армия хотела заставить американцев, которые берегли каждого солдата, захлебнуться в крови. В Токио надеялись, что потери американцев окажутся настолько большими, что они откажутся от высадки и заключат с Японией мир. Так военное искусство было сведено к тактике массовых самоубийств.

И японская промышленность была переориентирована на выпуск оружия для самоубийц: мини-подлодки, скоростные катера, управляемые торпеды и самолеты для камикадзе.

Как выглядело это оружие и был ли военный смысл в использовании камикадзе?

В специальные управляемые торпеды усаживались камикадзе, которые направляли свои торпеды в цель. Но эти торпеды страдали конструктивными дефектами. Они часто взрывались, и камикадзе гибли, не успев причинить никакого ущерба противнику.

Флот получил катера с автомобильным мотором, которые громко назывались «Сотрясающие океан». На катер грузили две тонны взрывчатки. Но американские корабли обнаруживали катера на экранах радаров и расстреливали их с дальней дистанции.

Больше всего смертников было среди летчиков.

Будущих летчиков-камикадзе учили всего несколько месяцев. Ускоренный курс включал несколько коротких полетов с инструктором и без него. Япония задыхалась от недостатка горючего, и бензин выдавали только для боевых вылетов. В самолетах камикадзе бензобаки заполнялись ровно настолько, чтобы хватило долететь до цели, но не для того, чтобы вернуться.

Первоначально камикадзе сами устанавливали взрыватели на бомбах непосредственно перед атакой. Это все-таки оставляло летчику возможность вернуться на базу, если цель не будет найдена.

Ближе к концу войны взрыватели устанавливали еще на земле. Во-первых, потому, что несовершенный механизм часто заедало, а под обстрелом зениток возиться с ним было некогда. Во-вторых, были случаи, когда летчики в страшном волнении просто забывали привести бомбовый груз в боевое состояние и разбивались напрасно.

Зато теперь у летчиков не существовало даже теоретической возможности выжить: посадить самолет, не взорвавшись, было невозможно…

В мае 1943 года японский летчик впервые пошел на таран, сбив американский бомбардировщик. Но лобовой таран не пользовался популярностью среди японских генералов: их не устраивал низкий счет — один вражеский самолет за один свой.

В 1945 году японское авиастроение уже не справлялось с плановыми заданиями. Самолеты, выходившие из заводских ангаров, страдали серьезными дефектами. Некоторые двигатели отказывали в первом же полете. Лучшие японские летчики гибли, даже не успев встретиться с врагом, который безраздельно господствовал в воздухе.

Тогда появилось новое оружие, названное «Ока» — «Цветы вишни». Это уже был не настоящий самолет, а моноплан, сделанный просто из дерева. В носовой части помещался запас взрывчатки.

Деревянные монопланы крепились под фюзеляжем обычного бомбардировщика. В районе, где были обнаружены корабли противника, камикадзе отделял свой моноплан от бомбардировщика и начинал планировать. Приближаясь к цели, пилот включал реактивные двигатели и устремлялся вниз. Огромная для того времени скорость должна была спасти его от истребителей противника и зенитного огня.

До последней секунды, до того мгновения, как он рухнет на палубу и взорвется, летчик должен был держать глаза открытыми, чтобы не промахнуться…

— В этой войне, — говорили тогда японские генералы, — подготовка пилотов и техническое качество самолетов не имеют никакого значения. Все зависит от боевого духа и морального состояния людей.

Героями японской армии были «три живые бомбы» — три солдата, которые, обвязавшись взрывчаткой, бросились на противника и взорвали себя, чтобы проделать брешь в укреплениях. Этот опыт пропагандировался в войсках во время летних боев 1945 года, когда всем стало ясно, что Япония терпит поражение. Но генералы не хотели прекращать войну. Они были готовы воевать до последнего солдата. И, повинуясь своим командирам, тысячи японских солдат, обвязавшись взрывчаткой, кидались на укрепленные позиции американцев и гибли под перекрестным пулеметным огнем.

Вот важный вопрос: действительно ли пилоты верили, что спасут Японию, что их жертвы имеют смысл?

Ни в одной армии мира никогда не создавались целые отряды смертников. Ни одна армия не отнимала у своих солдат надежды выжить. Кроме японской. Готовность умирать японские генералы считали проявлением силы духа, превосходства японцев над другими народами. Они даже гордились своей способностью расставаться с жизнью.

Пилоты верили в то, что они действительно смогут изменить ход войны? Или же понимали, что их миссия сколь почетна, столь и безнадежна, потому что война проиграна? Или думали о том, что величие человеческого духа, показанное камикадзе, вдохновит послевоен-. ную Японию?

Имена 4615 погибших камикадзе высечены в храме богини милосердия Каннон в Токио, столице Японии. Но говорят, что это лишь малая часть несчастных самоубийц.

Перед последним полетом камикадзе приводили в порядок свои вещи, раздавали книги и деньги тем, кто оставался. Писали завещание и по самурайской традиции клали в конверт, предназначенный для родных, прядь волос и ногти — для обряда погребения.

Я прочитал множество писем, написанных камикадзе перед вылетом. Эти письма, открывшие их душу, произвели на меня сильное впечатление. Я встречался и с немногими оставшимися в живых камикадзе, которые в те военные дни 1945 года горевали, что им не хватило самолета или бензина, чтобы героически погибнуть. И хотели совершить харакири, чтобы не видеть поражения своей страны.

Письма погибших летчиков-камикадзе сохранились:

«Дорогой отец! Я сожалею только о том, что мне не удалось сделать в своей жизни ничего хорошего для вас и я ничем не могу отплатить вам за вашу доброту. Мне оказана огромная честь. Я спокойно выполню свой долг. Я надеюсь, что последним ударом по врагу смогу хоть в малой степени показать, что достоин носить славное имя нашего рода…»

«Дорогая старшая сестра! Сегодня мой последний день. Судьба родины зависит от решающего сражения на Южных морях. Нанеся оглушительный удар врагу, я упаду в море, подобно цветам лучезарной вишни. Как я признателен командованию за эту возможность умереть достойно!

Передай всем нашим, что я не хочу, чтобы вы горевали обо мне. Я не против того, чтобы вы поплакали. Поплачьте, если вам от этого станет легче. Но поймите: моя смерть — во имя лучшего будущего родины. Я прошу вас радоваться, что мне выпала такая судьба. Пусть наша смерть будет мгновенной и чистой…»

В отряды камикадзе вступали не те, кого мы называем фанатиками, а те, кто искренне любил страну. Патриотизм и душевную чистоту этих молодых людей беззастенчиво использовали японские генералы. Десятилетиями они внушали японской молодежи, что ее долг умереть за императора, за императорскую Японию.

Я думаю, что камикадзе в большинстве своем были прекрасными молодыми людьми, которые не по глупости и не в силу слепого фанатизма, а совершенно сознательно жертвовали собой во имя императора и родины. Вернее, они думали, что жертвуют собой во имя родины. Их убедили в том, что это их долг.

Японское правительство тех лет совершило много преступлений. И в Китае, и в Корее, которые были оккупированы. Японские военные были необыкновенно жестоки по отношению к военнопленным. Но и к своему народу они были не менее жестоки. Я считаю отвратительным преступлением то, что правительство отправляло на смерть молодых людей без всякой военной необходимости. И то, что японскую молодежь воспитывали в готовности умирать ради императора.

Один из героев японского эпоса говорил: «Я хотел бы родиться семь раз в этом мире, чтобы семь раз отдать жизнь за императора». Эти слова часто повторяли камикадзе. Отдать императору семь жизней никто из них не мог, а одну — приходилось. Они убивали и умирали без всякого смысла…

Все последние месяцы войны японская пропаганда повторяла: Япония может положиться только на духовную силу японской нации. На что же использовалась духовная сила народа? На то, чтобы сэкономить авиационный керосин или сжатый воздух, которым выталкиваются в море торпеды?

Страна экономила несколько баллонов сжатого воздуха, но никто не сожалел о гибели стольких прекрасных молодых людей. Жизнь человека оказалась в Японии дешевле баллона со сжатым воздухом…

Глава 21 ЯПОНСКИЕ «КРАСНОАРМЕЙЦЫ»

30 марта 1970 года самолет авиакомпании «Джапан эрлайнс» совершал обычный рейс из Токио в Фукуоку. Через несколько минут после взлета, когда пассажиры любовались вершиной горы Фудзи, несколько молодых людей вскочили со своих мест и вытащили самурайские мечи. Стюардесса, разносившая освежающие салфетки, остолбенела. Один из молодых людей закричал:

— Руки вверх! Мы летим в Северную Корею!

Террористы ворвались в кабину пилота и потребовали изменить курс:

— Когда мы долетим до Пхеньяна, отпустим всех. Мы никому не причиним вреда.

Командир корабля, бывший офицер императорской армии, объяснил, что не сумеет долететь до Северной Кореи без дозаправки — ведь самолет совершал внутренний рейс. Угонщики о топливе не подумали и согласились на дозаправку.

Помимо мечей и кинжалов, у террористов были запаянные с двух концов обрезки металлических труб, которые можно было принять за самодельные мины.

Это было первое похищение японского самолета. Правительство в Токио было застигнуто врасплох и не знало, как действовать. Самолет сел в Фукуоке.

Аэропорт оцепила полиция, которая попыталась вступить с угонщиками в переговоры. Освободить заложников силой полиция не решалась. Во время дозаправки террористы отпустили двадцать трех пассажиров: детей, женщин и стариков.

Один пассажир-американец, оказавшийся в этом самолете, рассказывал позднее, что террористы были вполне вежливы. Связывая пассажирам руки, сняли у всех часы, но не забрали их, а аккуратно положили каждому в карман.

После этого самолет опять взлетел, и пилот сообщил угонщикам, что взят курс на Пхеньян.

Самая опасная ситуация возникла в момент посадки. Террористы собрались у выхода и стали поздравлять друг друга. Один из них открыл люк… Аэропорт не был похож на пхеньянский! Правда, на взлетном поле выстроились солдаты в форме северокорейской армии и девушки в национальной одежде. Но не было ни флагов Корейской Народно-Демократической Республики, ни портретов великого вождя Ким Ир Сена.

Насторожившиеся угонщики потребовали показать им большой портрет Ким Ир Сена. Требование оказалось невыполнимым, потому что самолет приземлился не в северокорейском, а в южнокорейском аэропорту Кимпо, возле Сеула!

Южная Корея попыталась оказать Японии услугу, но безуспешно. Форма северокорейской армии в Сеуле имелась — для нужд специальных служб, но хранение портретов Ким Ир Сена приравнивалось к тяжкому преступлению.

После долгих переговоров угонщики согласились отпустить заложников в обмен на гарантированную возможность вылететь в Пхеньян. Японские власти с трудом связались с властями КНДР, которые согласились принять «японских революционеров».

Живой гарантией согласился быть заместитель министра транспорта Японии Синдзиро Ямамура, который немедленно прилетел в Кимпо.

Его привезли к угнанному самолету на армейском джипе под белым флагом. Люк самолета открылся, появилось усталое лицо стюардессы, которая удостоверила личность заместителя министра. Начали выпускать заложников. После того как половина пассажиров вышла, Ямамура поднялся на борт, и тогда отпустили остальных.

В Пхеньяне они еще раз встретятся на приеме — экипаж, террористы и заместитель министра. Заместитель министра и экипаж вернутся на родину, в Японию. Похитители останутся в Северной Корее, некоторые из них — навсегда.

Японская полиция составила список воздушных пиратов: Такамаро Тамия, 27 лет, он руководил операцией; Ёсими Танака, 21 год, его помощник; Такахиро Кониси, 22 года, студент Токийского университета; Кинтаро Ёси-да, 22 года, рабочий; Кимихиро Абэ, 24 года, студентка университета Кансай; Такэми Окамото, 26 лет, студент университета в Киото (через два года имя его младшего брата Кодзо облетит весь мир); Мориаки Вакабаяси, 28 лет, студент университета Досися; Сиро Акаги, 24 года, студент Осакского университета.

Последним в списке был шестнадцатилетний школьник Ясухиро Сибата, за несколько месяцев до этого бежавший из дома. Тогда полиция не назвала его имя журналистам — права подростка строго охраняются законом.

Через восемнадцать лет, в мае 1988 года, его арестуют в Токио по обвинению в подготовке террористических актов во время летней Олимпиады в Сеуле. К огорчению японской полиции, выяснилось, что Сибата еще три года назад сумел вернуться в Японию и преспокойно жил по фальшивому паспорту…

Все эти люди принадлежали к террористической организации «Фракция Красная армия». Успешный угон самолета в Северную Корею принес японским «красноармейцам» долгожданную известность.

Молодые люди с самурайскими мечами, которые угнали самолет, чтобы присоединиться к великому корейскому революционеру Ким Ир Сену, были порождением угасавшего студенческого движения. 60-е годы были временем его расцвета. Во взрослую жизнь входили юноши и девушки, чье детство пришлось на трудные послевоенные годы, когда разрушенная войной Япония восстала из пепла.

Неустроенность, ломка социальных структур, война во Вьетнаме, американское военное присутствие на Японских островах, злившее левых, — причины молодежного бунта были примерно теми же, что и во всех развитых странах Запада. На пороге нового десятилетия этот бунт кончился.

Весной 1969 года на собраниях коммунистического молодежного союза радикально настроенные юноши стали настойчиво говорить, что студенческое движение побеждено правительством, что массовые демонстрации бесполезны и нужна новая радикальная тактика — с использованием оружия. Пора создавать настоящую армию для борьбы с японским империализмом. Нужно вступать в союз с такими же антиимпериалистическими группами по всему миру, потому что грядущая революция в Японии станет частью мировой революции.

Более осторожные руководители коммунистического союза молодежи считали, что страна еще не созрела для вооруженной борьбы, и исключили экстремистов из своих рядов.

Исключенные не пали духом, а создали собственную организацию — «Фракция Красной армии». Они выбрали то же название, что и их западногерманские единомышленники, создававшие примерно в то же время свою «Роте армее фракцион».

Боевое крещение «Фракция Красной армии» приняла в схватке не с полицией, а с бывшими товарищами по коммунистическому союзу молодежи. Во время очередной идеологической стычки, которая перешла в потасовку, юные коммунисты взяли в плен несколько «красноармейцев». Но пленники сбежали, спустившись по веревке из окна. Один из них упал и разбился. Это была первая жертва «Фракции Красной армии» — в ее собственных рядах.

В сентябре 1969 года набралось уже примерно четыреста «красноармейцев». Они не собирались проводить дни в изучении революционной литературы. Куда большим успехом у них пользовались самиздатовское руководство по изготовлению бомб. Они мечтали совершить какое-то крупное дело. Например, похитить премьер-министра.

3 ноября 1969 года члены боевого ядра «Фракции Красной армии» съехались в отдаленной гостинице в префектуре Яманаси. Вечером они обсудили план нападения на резиденцию главы правительства. На следующий день — технологию изготовления взрывных устройств. Больше они ничего обсудить не успели.

Полиция ворвалась в гостиницу и всех арестовала — пятьдесят три человека. При обыске нашли пятнадцать самодельных бомб, десять кинжалов, двадцать охотничьих ножей, химикалии.

За незаконное хранение оружия и подготовку нападения на премьер-министра организаторам дали по два года тюрьмы. Это время они провели с большой пользой для себя, обмениваясь письмами, в которых подыскивали моральные и теоретические обоснования террора. Они поняли, что действовать нужно небольшими группами, и оценили значение конспирации.

Они разработали три вида боевых акций: похищение видных политиков, чтобы обменивать их на арестованных товарищей, ограбление банков ради получения денег, необходимых для революционной борьбы, и нападения на склады оружия.

Весной 1981 года, совершив три ограбления, «красноармейцы» получили два миллиона иен — немалые по тем временам деньги. Летом ограбили еще один банк, взяли сразу шесть миллионов иен, но грабителям не повезло — их настигла полиция.

На магазин оружия совершила удачный налет родственная «Фракции Красной армии» террористическая группа с длинным названием — «Организация совместной борьбы против японо-американского договора безопасности».

Одни обзавелись оружием, другие — деньгами. Группы решили объединить свои усилия.

Руководителем «Красной армии» стал Цунэо Мори, студент Осакского университета, сторонник жесткой дисциплины. Под стать ему была лидер группы, боровшейся против японо-американского договора безопасности, двадцатисемилетняя Хироко Нагата, почему-то считавшая себя «очень чувствительным человеком».

У нее было завидно счастливое детство. Родители исполняли все ее желания и капризы. В школе она была лучшей ученицей и по семейной традиции поступила в фармакологический колледж. Но знакомство с политикой изменило ее характер. Она отказалась от косметики, с безразличием относилась к своей внешности и одежде. Хриплый, грубый голос и глаза навыкате не прибавляли ей женственности.

Хироко Нагата была феминисткой и считала одной из своих задач освобождение женщин от мужского гнета. Но один из товарищей по революционному движению изнасиловал ее. За другого, которого она ненавидела, ей пришлось выйти замуж. Все это дополнительно ожесточило ее характер.

Именно Хироко Нагата летом 1971 года, опасаясь предательства, приказала убить двоих человек из своей группы. Произошло это так. Ясуко Хайки, которой только исполнился двадцать один год, хотела стать медицинской сестрой, но ее исключили из училища за участие в студенческих демонстрациях. От отчаяния она вступила в боевую группу, но быстро поняла, что это не ее дело. А группа не захотела отпускать ее живой — «предатели опасны».

В один из августовских дней к Ясуко Хайки пришло несколько членов группы. Они пытались напоить ее чаем со снотворным, но она отказалась. Тогда ее просто запихнули в машину и повезли за город. По дороге били. Выволокли из машины, бросили на землю и стали рыть могилу.

Избитая до полусмерти, она пришла в себя и попыталась бежать. Но ее догнали. Обернули голову одеялом, чтобы не было слышно криков, и били, пока она не перестала сопротивляться. Потом задушили, сорвали с тела одежду и труп бросили в полуотрытую могилу.

Через пару недель симпатичная девушка из группы навестила второго приговоренного к смерти — Сигэно-бу Мукаяма, который имел неосторожность сообщить Нагата, что он не только покидает группу, но и намерен написать роман о пережитом. Неожиданная гостья была на удивление любезна, пригласила вместе провести день, повеселиться.

Мукаяма удивился, но пошел с девушкой в бар. Платила она. Рассказывала — с намеком — о том, как она одинока. Мукаяма пил и слушал сочувственно. Потом она предложила вместе сходить в гости к одному старому знакомому. Не ожидавший ничего плохого Мукаяма согласился.

Но в квартире оказалось слишком много старых знакомых, и они совсем не были рады прежнему товарищу по совместной борьбе против мирового империализма.

Они стали избивать Мукаяма. Он почти вырвался, но его ударили бутылкой по голове. Убивать в квартире не стали, чтобы не оставлять следов. Стащили вниз, посадили в машину и тоже повезли за город. Там они действовали уже знакомым образом — задушили и закопали в могиле неподалеку от могилы своей первой жертвы Ясуко Хайки.

Узнав о том, как лихо Нагата расправилась со своими дизертирами, вождь «Красной армии» Мори заявил, что его люди тоже должны доказать свои революционные качества.

В последние дни 1971 года обе группы соединились в горном домике в одном малообитаемом местечке. Там юноши и девушки оказались в полной власти своих лидеров Мори и Нагата, которые решили устроить большую чистку.

Мори начал с Мицуо Одзаки, студента Токийского университета. Одзаки обвинили в том, что он откровенничал с человеком, который не пользуется доверием руководителей группы. Чтобы укрепить революционный дух студента» ему приказали тренироваться в кулачном бою с более крепким парнем.

Члены группы окружили место схватки, чтобы Одзаки не мог убежать. Он падал под ударами, вставал и снова падал. Когда он больше не смог встать и поблагодарить за предоставленную возможность испытать себя, это было сочтено признаком слабости. Его привязали к дереву. Он висел на веревках, слабый и беззащитный. Его опять стали бить. Но он так и не сумел обрести бойцовский дух, потому что к утру был уже мертв.

Следующей жертвой стал Рюдзабуро Синдо, бывший студент. Его вина состояла в том, что он слишком увлекался женщинами — в ущерб революции.

Затем принялись за Ёситаку Като и Кадзуко Кодзима. Като не спасло даже то, что оба его младших брата входили в группу. А Кодзима — то, что она сидела за рулем автомобиля, на котором везли на смерть первые две жертвы революционной чистки.

Миэко Тояма, студентка университета Мэйдзи, сама навлекла на себя беду. Члены «Объединенной Красной армии» сели обсуждать уроки, вытекающие из смерти Кодзима. Дошла очередь до Тояма. Она сказала, что хочет быть революционеркой, но честно призналась, что боится смерти.

Нагата всегда с подозрением относилась к Тояма, которая была слишком женственной, пользовалась косметикой и пришла в революционное движение только после того, как полиция арестовала ее парня — члена «Красной армии». Нагата не считала это серьезным мотивом и к тому же подозревала, что девушка на дежурстве, пренебрегая приказом, занимается любовью с Масатоки Намэ-ката, бывшим студентом Токийского университета.

Самого Намэката не спасло даже то, что он считался ветераном — его пять раз арестовывала полиция. Намэката и Тояма тоже привязали к дереву перед домиком и оставили на ночь. К утру они умерли от холода.

Прежние заслуги, положение в группе — ничто не могло спасти тех, на кого пало подозрение в слабости.

Главные инквизиторы, Мори и Нагата, нацелились на Коити Тэраока, который одним из первых вступил в группу, посвятившую себя борьбе с японо-американским договором безопасности, и участвовал в ограблении оружейного магазина. Вероятно, Нагата решила, что он сам метит в лидеры, и перехватила инициативу.

17 января его стали допрашивать. Допрос плавно перешел в избиение. Его обвинили в том, что он планировал убить товарищей, изнасиловать женщин в группе и построить себе большой дом, чтобы жить в роскоши.

Мори неожиданно для всех ткнул его ножом в ногу и закричал, что предатель должен умереть. Все выразили одобрение. Тогда Мори воткнул ему в живот альпеншток. Но Тэраока все никак не умирал, и его в конце концов задушили.

Так продолжалось день за днем. Они изучали теорию революционной борьбы. Разрабатывали планы социального переустройства японского общества на началах равенства и справедливости. И убивали своих товарищей.

В середине февраля Мори и Нагата покинули укрытие в горах, чтобы повидаться с нужными людьми и кое-что купить. В их отсутствие полиция наконец обнаружила место, где скрывались «красноармейцы».

Мори и Нагата были арестованы, когда они, возвращаясь из города, наткнулись на полицейские посты. Остальные пытались бежать. Четверых задержали на железнодорожной станции, где продавщица газетного киоска обратила внимание на молодых людей, чья одежда была в грязи. Еще пятеро забаррикадировались в маленькой туристической гостинице. У них было достаточно еды, телевизор, чтобы своевременно узнавать о всех действиях полиции, а также четыре пистолета и ружье.

Полиция сразу окружила гостиницу, но атаковать не решалась, избегая ненужных жертв.

«Красноармейцы» внимательно наблюдали за передвижениями полицейских и ранили двоих блюстителей порядка, когда те неосмотрительно приблизились к дому.

Привезли матерей двух террористов. Им дали громкоговоритель, они обратились к своим сыновьям с просьбой выйти. Но ответа не последовало.

Полиция не имела опыта антитеррористических операций и действовала методом проб и ошибок. На третью ночь в гостинице отключили электричество. На следующий день электричество включили, но стали обстреливать гостиницу гранатами со слезоточивым газом и дымовыми шашками. На другой день подтянули водометы и обрушили на дом поток ледяной воды, вылетели окна и двери, но террористы сдаваться не собирались.

Накануне решающего штурма вокруг гостиницы скопилось тринадцать тысяч полицейских и семьсот журналистов. Теле- и радиорепортеры вели прямой репортаж с места события. Вся страна следила за перипетиями борьбы.

28 февраля начался штурм. Стрелой подъемного крана выбили входную дверь и вновь пустили в ход водометы. Затем специальная группа токийской полиции ворвалась на первый этаж. Но действовали они неумело. «Красноармейцы» застрелили двоих офицеров полиции и, бросив бомбу, ранили нескольких полицейских. Забросав террористов гранатами со слезоточивым газом, полицейские ворвались на второй этаж, освободили заложников и арестовали террористов.

Один из телезрителей, увидев на экране своего арестованного сына и узнав, что он террорист, повесился.

После того как Мори, устроивший кровавую чистку, покончил с собой в тюрьме, новым лидером японской «Красной армии» стала Фусако Сигэнобу.

Фусако Сигэнобу родилась в первые мирные дни 1945 года и принадлежала к поколению, обостренно ощущавшему социальную несправедливость мира. Ее отец, в прошлом учитель, во время войны служил в полевой жандармерии и дослужился до капитана. После войны он открыл магазин, но коммерция не была его призванием. Сознание собственной бедности с юных лет мучило его дочь.

В юности Фусако занималась сбором пожертвований для нищих и калек. Однажды у нее даже взяли интервью и опубликовали ее фотографию в газете. Она получила сотню дружеских писем. После школы она работала на фабрике, где производили соевый соус. Инструктор внушал ей:

— Женщина должна вести себя по-женски. Улыбаться и смущаться.

Фусако Сигэнобу такая скромная роль не устраивала.

Переломный момент в ее жизни наступил в октябре 1967 года, когда она участвовала в демонстрации токийских студентов, протестовавших против войны во Вьетнаме.

Семь тысяч полицейских дубинками разгоняли студентов. Фусако Сигэнобу ударом сбили с ног. «Я лежала среди множества залитых кровью людей, — описывала она свое состояние. — И меня переполняла ненависть».

На следующее утро отец сказал ей:

— Фусако, если ты всерьез хочешь заниматься революцией, то все надо делать по-другому. Считается, что буддийский монах Иноуэ сформулировал принцип «Один человек — одно убийство». На самом деле он хотел сказать: «Один человек — много убийств». Ты понимаешь меня?

Ее отец, ультраправый националист, до войны состоял в тайной организации, члены которой поклялись убивать тех, кто мешает Японии идти по императорскому пути. Они внесли в список тринадцать человек и расписались кровью под обязательством их убить. Все это были умеренные политики и деловые люди, противники войны. Первой целью был министр финансов, в которого трижды стреляли. Следующим — один из владельцев концерна «Мицуи». Отец никогда не осуждал Фусако за ее ультралевые убеждения. Вскоре она вступила в «Красную армию».

Она очень серьезно следила за дискуссиями внутри «Красной армии». Размышляя над стратегией революционной борьбы, она пришла к выводу, что необходимо объединить усилия с более мощными боевыми группами. Свой выбор она остановила на палестинцах: у них большой опыт террористической деятельности, оружие, деньги и связи. Она решила отправиться на Ближний Восток.

В начале 1971 года Фусако Сигэнобу, только что вышедшая замуж за студента из Киото, покинула Японию. Поездка меньше всего напоминала свадебное путешествие. Фусако вступила в брак не по любви, а по расчету. По особому расчету: ее имя значилось в полицейских досье и ее могли не выпустить за границу. К ее мужу, чью фамилию она взяла, у полиции претензий еще не было.

Путь Фусако Сигэнобу лежал в Ливан, где тогда располагались основные базы палестинских боевых организаций. Здесь она предложила свои услуги Жоржу Хаббашу, лидеру Народного фронта освобождения Палестины.

В тот момент Хаббаш был палестинским террористом номер один. На его счету уже было несколько угнанных самолетов. Его группа сформировалась после оглушительного поражения арабских стран в «шестидневной войне» с Израилем, когда разочарованные слабостью арабского мира палестинцы решили, что им придется добиваться уничтожения Израиля собственными силами.

Хаббаш опирался на поддержку Ливии и Южного Йемена. Он считал наиболее эффективными атаки на гражданские объекты с большим количеством жертв, потому что о таких акциях говорил весь мир.

Располагая неограниченными средствами, получаемыми от арабских стран и от социалистических государств, он был готов снабдить новых японских товарищей деньгами и оружием, дать им паспорта и укрыть на своих базах. Но что японцы предложат взамен?

Фусако Сигэнобу выразила свою поддержку палестинскому делу в письме в газету «Аль-Хадаф»: «Если империалисты присвоили себе право убивать вьетнамцев и палестинцев, то и у нас должно быть право разнести Пентагон и убивать империалистов». По ее заказу был снят фильм «Красная армия» и Народный фронт освобождения Палестины объявляют мировую войну».

Сигэнобу поняла, что только серьезная акция может укрепить репутацию «Объединенной Красной армии» и обеспечить ей достойное место среди палестинских террористов, которые не занимаются благотворительностью и не станут зря тратить деньги на японских гостей. И она доказала Хаббашу, что ее можно взять в дело. Если бы не ее дьвольский ум, десятки человек остались бы живы…

Осенью 1971 года она вызвала из Японии несколько молодых людей, которых хорошо знала по леворадикальным группировкам, и предложила им пройти боевую подготовку в лагерях Хаббаша в Ливане.

Три молодых японца из «Красной армии» учились два месяца. К маю следующего года они были готовы и с поддельными документами вылетели в Европу. Три дня провели в Риме. Накануне отлета каждый нашел в своем гостиничном номере автомат чехословацкого производства, магазины к нему и советские ручные гранаты. Они сели в самолет, отправлявшийся в Токио. Одна из промежуточных посадок была в Тель-Авиве. Здесь все пассажиры вышли из самолета…

Шестьдесят семь пуэрториканцев — баптисты и пятидесятники, совершавшие паломничество на Святую землю, — сделали остановку в Тель-Авиве. Они собирали свой багаж и подтаскивали его поближе к таможенной стойке.

Трое японцев, на которых никто не обратил внимания, тоже взяли свой багаж, но не заняли очередь к таможенникам, а отошли в сторону. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, они хладнокровно достали из своих сумок автоматы и открыли огонь.

Зал заполнился звуками автоматной стрельбы и грохотом взорванных ручных гранат. Паломники метались в ужасе, пытаясь найти укрытие. Хорошо обученные в палестинском лагере, японские террористы безостановочно стреляли из автоматов и бросали гранаты.

Первой погибла жена христианского священника, главы группы пуэрториканцев. Он сам был лишь ранен, пуля прошла сквозь Библию, которую он держал в руке, и потеряла убойную силу. Всего японцы убили двадцать шесть человек, из них семнадцать были христианскими паломниками. Такого количества смертей в Израиле не видели со времен «шестидневной войны».

Расстреляв все патроны, один из японцев взорвал себя гранатой. Другой упал рядом с ним. Третий бросился к стоявшему возле аэропорта самолету и швырнул в него гранату. Но самолет не взорвался. Покончить с собой он не успел, хотя с самого начала японцы, обсуждая план операции, решили, что станут новыми камикадзе, погибнут в бою и уж, как минимум, живыми в руки врагов не попадут.

Но третьего террориста израильтяне сумели схватить. Его звали Кодзо Окамото. Он сразу стал давать показания.

На суде он рассказал, что признался во всем следствию после того, как израильский генерал Рехвам Зее-ви обещал дать ему пистолет с одним патроном, чтобы он мог застрелиться. Генерал, правда, клялся на суде, что никогда бы не исполнил своего обещания, но эта история сильно повредила его репутации.

А люди Хаббаша, гордые собой, устроили пресс-конференцию. Один из журналистов спросил их, как они относятся к тому, что в результате устроенного ими теракта погибли совершенно невинные люди.

— Прекрасно, — последовал хладнокровный ответ, — теперь весь мир знает о нас.

Расстрел христианских паломников радостно отмечали во всем арабском мире. В то время министр иностранных дел Египта Азиз Сидки гордо заявил:

— Этот эпизод показывает, что мы в состоянии одержать победу над Израилем.

Лидер ливийской революции полковник Муамар Каддафи поставил японских террористов в пример палестинцам, которые «занимаются теориями, но не решаются поступить так, как поступили японцы».

А в штаб-квартире Народного фронта освобождения Палестины поздравляли Фусако Сигэнобу. Кровь двадцати шести убитых сделала ее одним из признанных лидеров международного терроризма.

Когда один японский журналист получил возможность встретиться с ней в Бейруте, он сказал, что на родине многие считают ее банду чумой.

— Если это так, — немедленно откликнулась Сигэ-нобу, — то мы должны заразить весь мир. Я готова быть разносчицей этой чумы.

Она осталась с палестинцами, организуя все новые акции. Ей нравилось захватывать самолеты и посольства, брать заложников и выручать миллионы долларов в качестве выкупа. Когда-то она была танцовщицей в веселом квартале Токио.

— Я ненавидела мужчин, которые использовали мое тело, чтобы удовлетворить свою похоть. В моем сердце была смерть. Но я улыбалась и использовала каждый поцелуй, чтобы собрать деньги для «Красной армии», — расскажет она позднее.

Между делом она избавилась и от ненужного ей теперь мужа, отправив его на задание, с которого не возвращаются. Люди интересовали ее лишь как исполнители все новых и новых замыслов. И среди японских террористов женщины оказались куда более жестокими и бесчеловечными, чем мужчины…

После резни в аэропорту Тель-Авива палестинцы охотно привлекали «Объединенную Красную армию» к различным акциям по всему миру.

Летом 1973 года «красноармеец» из Японии вместе с палестинцами захватил самолет компании «Джапан эрлайнс», летевший из Парижа в Токио.

В январе 1974 года двое «красноармейцев» и двое палестинцев — люди Жоржа Хаббаша — пытались поджечь нефтеперерабатывающий завод транснациональной корпорации «Шелл» в Сингапуре и захватили паром с пятью заложниками. Но их арестовали.

В сентябре 1974 года Фусако Сигэнобу возглавила штурм французского посольства в Гааге. Тогда ее объявили в международный розыск, но нашли только двадцать шесть лет спустя.

В августе 1975 года пятеро членов «Красной армии» захватили американское консульство и шведское посольство в столице Малайзии и взяли пятьдесят заложников.

Последний крупный успех Сигэнобу — захват японского самолета в сентябре 1977 года в Бангладеш. Она получила от японского правительства шесть миллионов долларов выкупа и добилась освобождения шести террористов, осужденных на различные сроки.

Ядро «Красной армии» составляло человек сорок-пятьдесят. В распоряжении Фусако Сигэнобу в Ливане находилось двадцать пять — тридцать активных бойцов. Но больше не удавалось организовать такие крупные и удачные акции.

Правительства стран Запада научились эффективно бороться с терроризмом. В 1982 году во время вторжения в Ливан израильская армия уничтожила там всю инфраструктуру террористического подполья.

Японская молодежь не идет в террор — вот, что стало главной проблемой для Сигэнобу. Когда прежние бойцы постарели, они стали непригодными для боевых действий. Но Сигэнобу до последнего не хотела выходить из игры и отказываться от террора. Она старалась напоминать о себе, давала интервью, писала в газеты. Она никого не убила своей рукой. Возможно, поэтому ей так легко было посылать на смерть других.

Несколько «красноармейцев» погибли в ходе терактов. Кое-кого властям удалось поймать и посадить.

В ноябре 1977 года Дзюн Нисикава, человек номер три в «Красной армии», был арестован в Боливии по обвинению в соучастии в угоне самолета японской авиакомпании «Джапан эрлайнс». Его переправили в Токио.

Еще один «красноармеец», Кадзуо Тохира, в начале 1995 года пытался получить гражданство Перу. Он выдавал себя за эквадорца. Его личность установили по отпечаткам пальцев. Но Тохира удалось скрыться.

В июне 1996 года в Перу была задержана с фальшивыми паспортами Кадзуэ Ёсимура, которая разыскивалась по обвинению в захвате французского посольства в Нидерландах в 1975-м. Ее передали японским властям.

Научилась бороться с терроризмом и японская полиция. Она арестовала нескольких видных членов «Красной армии», которые пытались, вернувшись на родину под чужим именем, восстановить старые связи и вербовать новых людей.

Все считали, что Сигэнобу по-прежнему находится в Ливане или нашла новое убежище где-нибудь на территории бывшей Югославии. Но палестинцы уже утратили. интерес к ней, поскольку она стала для них бесполезной. От бойцов японской «Красной армии» стали избавляться, как от ненужного хлама.

Она тайно вернулась в Японию и, выдавая себя за мужчину, поселилась в гостинице в небольшом городе Така-цука. 8 ноября 2000 года ее арестовали. Вероятно, кто-то из бывших товарищей выдал ее полиции. На этом история японской «Красной армии» практически окончилась.

В середине февраля 1997 года агенты органов государственной безопасности Ливана задержали в Бейруте четверых мужчин и одну женщину — японцев.

Полицейские окружили дом, заставили консьержа впустить их и вышли вместе с арестованными. Кроме того, они загрузили в грузовик много оборудования, которое, возможно, использовалось для изготовления фальшивых паспортов и виз.

В Ливане по-прежнему скрывается огромное количество действующих террористов. Но избавиться решили только от тех, кто уже был не нужен.

Через день премьер-министр Японии Рютаро Хасимото заявил, что в Ливане арестованы, возможно, шесть боевиков «Объединенной Красной армии». Японское правительство отправило в Ливан следователей, чтобы помочь их опознать.

Сразу же после этого все японские посольства в мире приняли меры предосторожности, опасаясь мести террористов. Ливанцы заявили, что среди арестованных сам Кодзо Окамото, единственный уцелевший участник бойни в тель-авивском аэропорту в 1972 году.

Он был приговорен к пожизненному заключению, но отсидел только тринадцать лет. В 1985 году его и еще 1150 палестинцев обменяли на трех израильских солдат, попавших в плен в Ливане. Говорят, что свобода пришла к нему слишком поздно — Кодзо Окамото был психически болен.

Теперь он называет себя Ахмедом и верит в Аллаха. В начале марта 2000 года, боясь, что его выдадут Японии, он прямо в ливанской тюрьме принял ислам. Сам Окамото говорит, что он заслужил право быть гражданином любого арабского государства.

Япония требовала выдать его, чтобы судить за терроризм, но в конце концов Ливан отказался его выдать.

Четырех японцев, которых посадили вместе с Окамото в тюрьму, выслали из страны за проживание в Ливане с поддельными документами. А для Окамото сделали исключение, он получил в Ливане политическое убежище, потому что участвовал в борьбе против Израиля и страдал в израильской тюрьме, заявил министр внутренних дел Ливана.

Все члены «Красной армии», которые в 1970 году угнали японский самолет в Северную Корею, получили там политическое убежище. Они, наверное, единственные «красноармейцы», избежавшие наказания. Но едва ли им можно позавидовать — они оказались в голодной, мрачной и отрезанной от всего мира стране.

Угонщиков было девять. Двое умерли. Один вернулся в Японию. Четверо остались в Северной Корее с семьями. Говорят, что их использовали в качестве преподавателей японского языка — они учили агентов северокорейской разведки, которых засылали в Японию.

Только один из них попытался заняться преступным бизнесом с помощью приютивших его северных корейцев…

В январе 1996 года два человека зашли в фотомагазин в таиландском курортном городке Паттая и попросили обменять пачку стодолларовых банкнотов. Владелец лавки занимался нелегальным обменом денег. Он считал себя знатоком в выявлении фальшивых купюр, но купюры показались ему подлинными. Он отсчитал двести двадцать пять тысяч батов. Чуть позже он понял, что его надули: доллары оказались поддельными.

После некоторых колебаний он обратился в полицию, которая по его наводке обнаружила пятерых человек, которые сбывали фальшивые стодолларовые банкноты в Паттая. Один из них признался, что получил их от японского бизнесмена. Полиция была обеспокоена тем, что поддельные купюры отличались превосходным качеством.

«Японского бизнесмена» быстро нашли — им оказался Ёсими Танака, бывший террорист из «Красной армии», который получил убежище в Северной Корее. Он выдавал себя за партнера родившегося в Камбодже японца по имени Кодама. Кодама жил в Пномпене и занимался торговлей подержанными автомобилями. Танака редко навещал своего партнера. Зато часто бывал в посольстве КНДР.

Бежавшие из Северной Кореи чиновники и дипломаты утверждали, что фальшивые купюры печатаются в Пхеньяне, потому что КНДР отчаянно нуждается в валюте. Перебежчики уверяли, что фальшивые купюры раздают корейским дипломатам, которые должны сбыть их с рук. Верность родине определяется способностью раздобыть свободно конвертируемую валюту.

Когда полиция вышла на след Танака, северные корейцы попытались его спасти. Два дня он не покидал здание посольства КНДР в Камбодже. Затем «мерседес» с затемненными окнами и с дипломатическими номерами выехал из ворот посольства. В нем сидели четыре человека. Машина двинулась в сторону границы с Вьетнамом.

На границе пограничник попросил всех выйти, чтобы он мог сравнить фотографии на паспортах с оригиналами. Трое согласились, четвертый наотрез отказывался. Пограничнику предложили взятку в десять тысяч долларов со словами:

— Мы друзья короля Сианука. Если вы нас не пропустите, у вас будут неприятности.

Если бы они предложили обычные сто долларов, возможно, все бы получилось. Но размер взятки напугал пограничника. Теперь уже задержали «мерседес» и всех, кто в нем находился. Северокорейский посол в Камбодже обратился за помощью к королю Сиануку, который всегда поддерживал дружеские отношения с Ким Ир Сеном.

Когда в 1970 году в Камбодже произошел военный переворот и Сианук стал изгнанником, Ким Ир Сен предложил ему политическое убежище и построил для него прекрасную виллу. В 1991 году Сианук вернулся на родину на северокорейском самолете и в сопровождении северокорейских телохранителей. Но скандал с фальшивыми долларами уже получил огласку, и он сказал послу, что ничего не может сделать.

После переговоров Танака был передан властям Таиланда. У него изъяли фальшивый дипломатический паспорт и тридцать тысяч подлинных долларов. Судебные власти пришли к выводу, что Танака был отправлен в Камбоджу заниматься сбытом фальшивых денег. Поддельные купюры доставлялись дипломатической почтой. Фальшивок на полмиллиона Танака должен был сбыть в Камбодже, остальное — в более богатом Таиланде.

Официальное информационное агентство КНДР реагировало так: «Мы не можем отвечать за поведение членов японской «Красной армии», которые бежали к нам. Они по-прежнему являются гражданами Японии».

Глава 22 СЕВЕРНАЯ КОРЕЯ: ОТЦЫ И ДЕТИ

В Сеуле мы жили с ним в одной гостинице — только с промежутком в пять лет. Ким Сун Иль приехал в Южную Корею осенью 1984 года, а я осенью 1989 года.

Отнеслись к нам в Сеуле по-разному. Уже начался процесс установления отношений между Южной Кореей и Советским Союзом, но это не сделало меня менее подозрительным в глазах охранников аэропорта Кимпо.

Для них я был в высшей степени опасным человеком, приехавшим из враждебной коммунистической страны. Они ни на секунду не оставляли меня в одиночестве. Более чем тщательно изучили мой багаж и распрощались со мной, только сдав с рук на руки встречавшему меня сеульскому журналисту, переписав с его удостоверения фамилию и должность.

Республика Корея боится террористов. В Сеуле я повсюду натыкался на группы одинаково одетых молодых людей с малоприятными лицами профессиональных волкодавов. Такое фантастическое количество сотрудников специальных служб я видел до этого только в Пхеньяне.

А вот Ким Сун Иль не заинтересовал ни охранников в аэропорту, ни сотрудников Агентства национальной безопасности, которое прежде называлось понятнее — Центральное разведывательное управление Кореи.

Правда, Ким Сун Иль прилетел в Сеул под чужим именем и с чужим японским паспортом, следовательно, проходил по другой категории — иностранец из дружественного государства. Он провел в Южной Корее неделю. За это время секретные службы Южной Кореи не смогли определить, что он воспользовался чужим паспортом, и не распознали в нем соотечественника. Из-за этой ошибки, раскрывшейся три года спустя, в ноябре 1987 года погибло сто пятнадцать человек.

Перемирие между Корейской Народно-Демократической Республикой и Республикой Корея было заключено в июле 1953 года после трехлетней войны. Ключевую роль в одном из самых кровавых эпизодов этой войны сыграл агент северокорейской разведки Ким Сун Иль, специалист по электронике.

Надо полагать, познакомились они в учебном лагере. В КНДР все засекречено, даже количество книг в библиотеке, но объекты ведомства государственной безопасности действительно представляют собой высшую тайну партии и государства.

Она моложе его на сорок три года, красивая, из хорошей партийной семьи, но новичок в этом деле, для нее это первое задание. У него семеро детей, он профессионал с большим опытом. Конечно, Ким Сун Иль мог бы выполнить задание и один, но ставка настолько высока, что на всякий случай кто-нибудь должен был его подстраховать. Для этого к нему и прикрепили юную напарницу — Ким Хен Хи. К тому же северокорейская разведка не любит отправлять даже самых стойких и проверенных бойцов за границу, где столько соблазнов, в одиночку.

У них хорошая легенда: во время путешествия Ким Сун Иль и Ким Хен Хи должны выдавать себя за японцев, отца и дочь. У него паспорт уже есть — на имя японца Сините Хатия. Это подлинный паспорт, что особенно ценно. Не слишком щепетильный владелец «одолжил» свой документ вместе с личной печатью, которой в Японии заверяют все документы, вместо того чтобы по европейской традиции их подписывать, некоему японскому бизнесмену по имени Акира Миямото.

Этим именем пользовался нелегальный резидент северокорейской разведки, который перебрался в Японию еще в 1948 году. В 1985 году, после разоблачения другого северокорейского агента, японская полиция начнет искать Миямото. Но тот бесследно исчезнет, а лишившийся своего паспорта Сините Хатия и не подумает навестить местный полицейский участок. Таким образом была упущена еще одна возможность спасти сто пятнадцать человек, которым остается всего два года жизни.

Для Ким Хён Хи подлинного паспорта не нашлось. Пхеньянские умельцы изготовили ей фальшивый. Искусство это в оперативно-техническом управлении северокорейской разведки, надо полагать, высоко развито, и Ким Хен Хи благополучно минует множество пограничных и иммиграционных пунктов. В паспорт ей вписали новое имя — Маюми Хатия, дочь Сините Хатия.

Ким Сун Иль, как большинство корейцев старшего поколения, владел японским языком — до 1945 года в колонизированной японцами Корее его учили в школах как родной.

Ким Хен Хи пришлось засесть за учебники. У нее было много инструкторов и учителей. Среди них — женщина из Японии, оказавшаяся в Северной Корее не по своей воле.

В Японии проживает примерно семьсот тысяч корей-. цев. Абсолютное большинство — это потомки тех, кого японские власти когда-то привезли для выполнения трудовой повинности. Но даже для тех, кто родился в Японии, говорит только по-японски, носит японское имя, эта страна не стала настоящей родиной. Корейцы ощущают себя дискриминируемым меньшинством. Среди них немало тех, кто поддерживает КНДР как страну, где корейцы могут чувствовать себя хозяевами собственной судьбы.

А некоторых корейцев принуждают помогать Пхеньяну. По данным полиции, из Японии исчезло некоторое количество корейцев, которые вовсе не собирались бросать свои дома, семьи, налаженную жизнь. Куда они исчезли, стало ясно, когда один из живущих в Японии признался на допросе в полиции, что по заданию Пхеньяна заманил своего приятеля на побережье, где того тайно посадили на скоростной катер и вывезли в Северную Корею.

Через несколько лет, когда Ким Хен Хи начнет давать показания, выяснится, зачем японских корейцев переправляли в КНДР: северокорейской разведке нужны были инструкторы с аутентичным знанием японского языка и современных японских реалий. Весной 1991 года Ким Хен Хи из шестнадцати фотографий, присланных Главным полицейским управлением Японии, безошибочно выберет одну и опознает на ней свою бывшую учительницу из учебного лагеря северокорейской разведки.

Я был в Японии в это время, и коллеги показали мне токийский бар, где работала эта женщина до того, как ее похитили. Эта молодая кореянка в один из июльских дней 1978 года отправилась на работу и исчезла, оставив дома двоих детей.

По словам Ким Хен Хи, ее учительница часто плакала, когда ее не видели другие инструкторы, и говорила, что мечтает вернуться домой к детям.

Ким Хен Хи и Ким Сун Иль готовили к выполнению их миссии несколько лет. Осенью 1987 года в Пхеньяне решили: пора!

12 ноября они вылетели из Пхеньяна в Москву. Им предстоял долгий путь. Прежде всего следовало из Северной Кореи, изолировавшей себя от остального мира, попасть на Запад. Самым удобным маршрутом был признан рейс Пхеньян — Восточный Берлин.

В Москве «отец» и «дочь» покинули самолет и провели несколько часов в посольстве КНДР. Из Москвы они полетели не в столицу ГДР, а в Будапешт, который сочли наиболее подходящим местом для акклиматизации в абсолютно чужом для них мире. 18 ноября на машине их перевезли через границу в Австрию. В машину они сели гражданами социалистической КНДР, а вышли подданными японского императора. Дальше они путешествовали как отец и дочь Хатия.

В Вене, ничем не выделяясь среди множества японских туристов, они купили тур по странам Ближнего Востока. Им предстояло побывать в Багдаде, Абу-Даби, Аммане… Маршрут составлен так, что двухчасовой отрезок пути из столицы Ирака в столицу Объединенных Арабских Эмиратов им предстоит проделать на самолете южнокорейской авиакомпании, выполняющем рейс номер 858.

23 ноября они вылетели в Югославию. Последние приготовления перед решающим днем. В Белграде, в гостинице «Метрополитен», расскажет позднее Ким Хен Хи, сотрудники местной резидентуры северокорейской разведки передали новоявленным отцу и дочери изготовленные по индивидуальному заказу радиоприемник с будильником и бутылку виски. Предметы, не вызывающие ни у таможни, ни у службы безопасности особого интереса. Еще через пять дней они отправились в Багдад, чтобы сесть на южнокорейский «боинг», вылетавший в Абу-Даби.

В багдадском аэропорту у Ким Сун Иля в зоне спец-контроля вытащили из приемника батарейки, объяснив, что вернут их после полета — таковы правила безопасности. Уже перед самой поездкой другой охранник тоже проявил интерес к приемнику Кима. Странным образом батарейки оказались на месте — Ким вставил новый комплект, но это никого не обеспокоило. Ким включил приемник, демонстрируя полнейшую невинность своей техники. Охранник махнул рукой и пропустил пожилого японца в самолет.

Двумя часами позже отец и дочь сошли в Абу-Даби. «Боинг» полетел дальше. Ким Сун Иль и Ким Хен Хи должны были выйти из аэропорта и в тот же день покинуть Объединенные Арабские Эмираты. Но в Абу-Даби их везение кончилось.

Как ни тщательно готовилась эта операция, их руководители совершили элементарный промах. Отец и дочь не могли выйти в город, потому что у них не было виз. Им пришлось другим рейсом лететь в Бахрейн. Они прибыли туда примерно в тот момент, когда рейс номер 858 южнокорейской авиакомпании прервался. «Боинг» со ста пятнадцатью пассажирами на борту взорвался где-то между Бирмой и Таиландом.

Для того чтобы уничтожить пассажирский самолет, хватило трехсот пятидесяти граммов спрятанной в радиоприемнике пластиковой взрывчатки С-4, которую трудно обнаружить обычным детектором, и жидкой взрывчатки, залитой в бутылку из-под виски. Ким Сун Иль, который устанавливал взрыватель с часовым механизмом, дал себе и напарнице фору в девять часов, чтобы исчезнуть. Но через девять часов, когда самолет взорвался, они все еще были в Бахрейне, далеко от своих.

Интерпол и полиция тех стран, через которые пролегал маршрут взорванного «боинга», принялись первым делом изучать списки пассажиров. Те, кто заблаговременно сошел с самолета, немедленно оказались в списке подозреваемых.

«Японцев» нашли в здании аэропорта. Когда к ним подошли полицейские, опытный Ким Сун Иль все понял. Он попросил «дочку» дать ему закурить. Она вытащила из сумочки пачку «Мальборо». Полицейские не знали, кого они задержали, поэтому не позаботились обыскать «японцев» и проверить их вещи.

Ким Сун Иль спокойно взял сигарету, но не закурил, а раскусил ампулу с цианистым калием, которую в Пхеньяне предусмотрительно засунули в табак, и рухнул на пол.

Ким Хен Хи тоже вытащила сигарету, но не успела последовать за своим старшим товарищем — полицейские наконец сообразили, что им следует делать. Впрочем, Ким Хен Хи, возможно, и не спешила покончить счеты с жизнью. Вообще, судя по ее дальнейшему поведению, руководители северокорейской разведки сделали неверный выбор.

Сомнения в подлинности ее японского паспорта возникли сразу, поэтому Ким Хен Хи отправили не в Японию, а сразу в Южную Корею, где полным ходом шло расследование обстоятельств гибели пассажирского лайнера.

Она заговорила на девятый день, выложила все,' что знала. Еще через полмесяца ей устроили пресс-конференцию. Заплаканная террористка рассказала, что самолет взорвали с целью дестабилизировать положение в Южной Корее и заставить мировое сообщество отказаться от участия в приближавшейся Сеульской олимпиаде 1988 года.

Уничтожение пассажирского «боинга» стало самым крупным и кровавым терактом после взрыва в Рангуне четырьмя годами ранее.

Признания Ким Хен Хи, уверяли меня тогда южнокорейские журналисты, не были результатом изощренной техники сеульских следователей. Эта молодая женщина, которая уже не выполнила приказ своих начальников — в случае ареста покончить с собой, — хотела избежать тюрьмы. Она предпочла длительному тюремному заключению возможность насладиться красивой жизнью, которую сотрудники Агентства национальной безопасности показывали ей из окон автомобиля, кружившего по Сеулу.

Обе стороны выполнили свои обязательства. Ким Хен Хи помиловали. Она не единственный прощенный северокорейский агент. К тем, кто признает свою вину перед Южной Кореей и согласится публично покаяться, относятся со снисхождением, как к жертвам промывания мозгов в коммунистическом Пхеньяне.

В 1968 году отряд северокорейских агентов предпринял самоубийственную атаку на Голубой дом — резиденцию южнокорейского президента в Сеуле. Они успели застрелить тридцать четыре человека и сами погибли — кроме одного, который покаялся, все рассказал, заслужил прощение и стал процветающим бизнесменом и набожным христианином. Северокорейские пилоты, перелетавшие на Юг, не только получали крупную сумму денег, но и сразу же зачислялись в южнокорейскую армию в более высоком звании, чем у них было.

Осень 1983 года была полна трагических событий для Республики Корея. Ранним утром 1 сентября 1983’ года советский самолет-перехватчик «Су-15» двумя ракетами сбил южнокорейский гражданский самолет «Боинг-747» и все двести шестьдесят девять пассажиров погибли. Мир был потрясен.

А всего через месяц с небольшим по всей стране вновь были приспущены флаги. Ночные клубы, бары и кинотеатры закрылись на три дня. Государственные служащие явились на работу в черных галстуках.

Более миллиона человек пришли на траурную службу в Сеуле. На алтарь, украшенный тысячами желтых и белых хризантем, были установлены семнадцать урн. Перед, каждой — фотография погибшего. Четверо были министрами южнокорейского правительства. Они погибли в Рангуне (ныне Янгон), столице Бирмы (ныне Мьянма), куда прибыла южнокорейская официальная делегация, совершавшая большую поездку по региону.

Гостей пригласили на центральную площадь для участия в торжественной церемонии. Опаздывал только глава делегации президент Республики Корея Чон Ду Хван — министр иностранных дел Бирмы заехал за ним слишком поздно. Это и спасло президента Чона.

Под трибуну, где собрались гости, были заложены мины с дистанционным управлением. Подрывник получил задание взорвать их, как только появится президент. Но Чон Ду Хвана все не было. Наконец подрывник увидел, как подъезжает машина с южнокорейским флажком и из нее выходит человек, издалека похожий на Чона. Раздался взрыв.

Но подрывник ошибся. Он принял за президента посла Республики Корея в Бирме. Мины убили семнадцать человек, среди них министра иностранных дел Южной Кореи, который пытался установить какие-то отношения с Севером. Сорок восемь человек были ранены.

Чон Ду Хван прервал поездку и вернулся в Сеул, где назвал руководителей Северной Кореи «самыми бесчеловечными людьми на земле». Южная Корея пользовалась неважной репутацией, поскольку сеульский режим считался диктатурой. Сам президент Чон Ду Хван, бывший генерал-десантник, жестоко подавлял оппозицию. Но тогда все сочувствовали Южной Корее.

Несколько мин не взорвались. Прибывшие на помощь бирманской полиции южнокорейские специалисты уже видели такие взрывные устройства: в июле и августе того же 1983 года две группы террористов из Северной Кореи пытались проникнуть на Юг, но были убиты в перестрелке. У них были такие же взрывные устройства.

Одного из подрывников — корейца — бирманская полиция выследила почти сразу. Он пытался покончить с собой, взорвав гранату, но остался жив. На следующий день в деревне неподалеку от Рангуна обнаружили еще двоих корейских террористов. Они тоже пытались отбиться гранатами. Один был убит (при нем нашли радиопередатчик северокорейского производства), другого обнаружили только на следующее утро. Он успел убить троих бирманских полицейских, но был схвачен.

Охота на президента Чон Ду Хвана продолжалась несколько лет. Еще в 1982 году канадская полиция арестовала нескольких северных корейцев по обвинению в подготовке покушения на Чона во время его визита в Канаду. В 1982–1983 годах южнокорейская служба безопасности поймала восемь северокорейских агентов. Они упорно рвались к Голубому дому — президентской резиденции, помня о том, что в 1974 году их сослуживцам удалось убить если не самого президента Южной Кореи (тогда им был Пак Чжон Хи), то хотя бы его жену…

А что касается террористки Ким Хен Хи, то она действительно вышла сухой из воды. Она написала три книги, которые изданы на корейском и японском языках, и заработала приличную сумму. В 1998 году она вышла замуж за преуспевающего южнокорейского бизнесмена. На свадебной церемонии со стороны жениха присутствовали многочисленные родственники, со стороны невесты — офицеры спецслужб, которые по-прежнему ее охраняют, понимая, что в Северной Корее она за предательство приговорена к смерти.

Этот печальный опыт северные корейцы явно учли. Они тоже перешли к тактике камикадзе. Сдаваться в плен запрещено.

В июне 1998 года у берегов Южной Кореи обнаружили затонувшую северокорейскую подводную лодку. Когда ее вскрыли, все девять моряков были мертвы — у каждого пулевое ранение в голову. Или они покончили с собой, или их убил командир, чтобы они не сдались врагу. Возможно, подлодка готовилась высадить разведчиков, возможно, она просто совершала поход, сбилась с курса и погибла.

Видимо, в таком духе воспитывают все население Северной Кореи. Некоторое время назад южные корейцы обнаружили в открытом море терпящее бедствие маленькое северокорейское рыболовное судно. В живых оставался один девятнадцатилетний рыбак. Но он наотрез отказывался быть спасенным, угрожал покончить с собой. Он кричал:

— Даже если великий лидер Ким Чен Ир и не узнает, как я погибну, я все равно не брошу лодку, которую мне доверил великий вождь! Стреляйте в меня, я готов к смерти!

Потом, умирающий с голоду и потерявший силы, он все-таки позволил себя подобрать. В порту он отказался отвечать на вопросы и есть. Через несколько часов согласился поесть, но потребовал, чтобы из комнаты убрали телевизор: он не позволит себя испортить капитализмом. Это была последняя линия его обороны…

Глава 23 В СТРАНЕ СЛЕПЫХ И КРИВОЙ — КОРОЛЬ: АСАХАРА И ЕГО СЕКТА «АУМ СИНРИКЕ»

Мир узнал о существовании секты Асахары, когда она устроила химическую атаку в токийском метро. В марте 1995 года они пытались отравить пассажиров метро боевым газом зарин.

Боевые отравляющие вещества были применены сразу на шестнадцати станциях токийского метро в понедельник, 20 марта 1995 года, примерно в восемь часов утра, в час пик. Десять человек погибли, более девятисот отправили в больницы, около ста — в оче'нь тяжелом состоянии.

Это была хорошо продуманная и подготовленная операция. Для своей акции террористы выбрали утреннее, самое оживленное время, час пик, когда в токийское метро невозможно втиснуться. И контейнеры с отравляющими веществами были установлены в поездах, которые шли к центру, так, чтобы максимальный выброс ядовитых газов произошел на узловых станциях, где толпы пассажиров пересаживаются с одной линии на другую.

Террористы в основном использовали боевой отравляющий газ зарин, на некоторых станциях был пущен в ход горчичный газ — иприт, а также ацетонитрил, который, возможно, был использован просто в качестве растворителя для транспортировки зарина.

Но террористы просчитались. События развивались не по их сценарию, служащие метро, полиция, служба скорой помощи действовали с японской быстротой и организованностью. Столица не была парализована, но страна была в шоке. Японцы еще не становились жертвой таких масштабных террористических акций.

Японцы возмущались беспечностью полиции и спецслужб: почему они вовремя не распознали в секте Асахары настоящих террористов? А ведь у японской полиции были основания предполагать, что нечто подобное может произойти!..

За год до химической атаки в метро житель одного из небольших городков позвонил в полицию и сказал, что ему очень плохо и он ощущает странный запах. В течение нескольких часов двести человек из этой округи были госпитализированы с одинаковыми симптомами. Они стали жертвами боевого отравляющего вещества зарин. Семь человек умерли.

Через несколько недель на сходные симптомы пожаловались люди в одной горной деревушке. Сами же пострадавшие просили проверить членов секты «Аум син-рикё», которые расположились по соседству. Кого-то из них даже видели в противогазах. Вокруг дома, где жили люди из «Аум синрикё», на деревьях — в разгар лета! — пожухли листья. Но полиция даже не потрудилась взять образцы почвы. Потом выяснится, что именно в этом доме «Аум синрикё» устроила настоящий химический завод.

В начале марта 1995 года пассажиры электрички, которая шла из Токио в Йокогаму, пожаловались на симптомы отравления, вызвали «скорую помощь». Через десять дней на станции токийского метро, которая находится рядом с правительственным кварталом, были найдены три чемоданчика со странным содержимым — какая-то жидкость, батарейки, непонятное устройство.

Более опытные сыщики уже сообразили бы, что готовится крупный террористический акт. Но «Аум синрикё» везло — сектой занимались несообразительные полицейские.

Через две недели Асахара нанес свой главный удар.

За последние полвека создался образ прекрасной страны Японии — бесконечно трудолюбивой, достигшей фантастических успехов, страны, которую миновали беды и проблемы других государств. Мы воспринимаем Японию как страну, живущую в иной цивилизации, где все разумно устроено, чудесно организовано, где существует красивая и совершенно безопасная жизнь.

В эту картину совсем не вписывается массовое убийство в токийском метро.

Секта «Аум синрикё» называется буддийской, но она далека от подлинного буддизма. Это причудливое сочетание индуизма, йоги, мистицизма и культа самого Аса-хары.

Его подлинное имя Тидзуо Мацумото. Его отец работал на фабрике по производству татами, соломенных матрасов. У мальчика с детства были серьезные проблемы со зрением, поэтому его послали в школу для слепых, где полуслепой юноша стал лидером. В стране слепых и кривой — король…

Он изучал акупунктуру и хотел поступить в медицинский институт в Токио. Его не приняли, потому что был огромный конкурс — в Японии поступить в высшее учебное заведение вообще очень трудно. Для молодого человека это был удар.

Он стал продавать лечебные травы. Его арестовали за нарушение правил торговли. Это тоже не улучшило его отношения к властям. В 1986 году он совершил путешествие в Гималаи й, вернувшись, заявил, что достиг нирваны, что он наделен способностью преодолевать силу гравитации и одной силой воли способен подняться в воздух на несколько секунд.

Вокруг него стали собираться люди, которых он обещал научить предвидеть будущее, читать мысли других людей. Как ни странно, желающих оказалось немало.

В конце 80-х его секта была зарегистрирована. Он учил несколько тысяч поклонников чему-то вроде йоги. Они пили чай, заваренный на его волосах, а воду после его мытья использовали для приготовления пищи. Члены секты передавали свое имущество и деньги секте. Чем больше отдал, тем более высоким было положение внутри секты.

Членов секты заставляли принимать ледяные ванны, есть испорченную пищу и подвергали электрическому шоку, чтобы подготовить к трудностям жизни.

Секта действовала в рамках закона, пока по приказу Асахары его подручные не убили целую семью — адвоката Цуцуми Сакатомо, его жену и годовалого сына. Адвокат пытался помочь некоторым членам секты уйти от Аса-хары.

Высшие руководители секты побывали у хирурга, который срезал им кожу на кончиках пальцев, чтобы они не оставляли отпечатков. Убийство адвоката было лишь первым преступлением, пробой сил, и они хотели обезопасить себя на будущее. Если нет отпечатков пальцев, полиция ни в чем не сможет их обвинить.

В феврале 1990 года Асахара и еще двадцать четыре члена секты выставили свои кандидатуры на выборах в парламент. Все проиграли. Обиженный Асахара заявил, что выборы нечестные. Теперь у него уже был не один какой-то враг, врагом стало само государство.

Асахара сказал, что надо готовиться к обороне против государства и запасаться оружием. Он предупредил, что в 1997 году наступит конец мира в результате ядерной войны между Соединенными Штатами и Японией.

Владеть оружием члены секты учились на полигонах российской армии. Впервые Асахара приехал в Россию в 1992 году в сопровождении двухсот учеников. Асахара подружился с бывшим секретарем Совета безопасности, бывшим первым вице-премьером Олегом Лобовым, который был очень близок к Ельцину.

По приказу бывшего в то время министром обороны Павла Грачева три группы боевиков «Аум синрикё» прошли короткий курс боевой подготовки в Таманской и Кантемировской дивизиях…

Ходили слухи, что и технологию производства боевых отравляющих веществ преступники получили из России. Нужды в этом не было. Как делать химическое оружие, в Японии знают давно.

В годы Второй мировой войны Японская империя была единственной страной, которая в нарушение Женевского протокола от 17 июня 1925 года «О запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств» пустила в ход химическое оружие.

Только вспоминают об этом нечасто, потому что Япония не посмела использовать химическое оружие против американцев или англичан. Японская императорская армия применяла отравляющие газы в войне с Китаем, который в 30-е годы оккупировала шаг за шагом.

Приказ о создании химического оружия был отдан в 1919 году, когда японские войска высадились на российском Дальнем Востоке. Боевыми отравляющими веществами заряжали авиабомбы, артиллерийские снаряды, мины и канистры — для распыления с воздуха.

На вооружении японской армии находилось десять видов боевых отравляющих веществ. Все они хорошо известны — фосген, иприт и другие. Японские ученые присвоили им свои наименования: «голубой № 1», «желтый № 1А», «белый № 1»…

В 1933 году, сразу после прихода нацистов к власти, Япония тайно закупила у Германии оборудование для производства иприта и производила газ в префектуре Хиросима.

Применением химического оружия занимался специальный отряд № 516. Он тесно сотрудничал с другим отрядом — № 731, который более известен — он занимался созданием бактериологического оружия и испытывал его на живых людях.

Отряд № 516 разместился в Китае, в Маньчжурии. Боевые отравляющие вещества испытывались на военнопленных и просто на китайских крестьянах, которых ловила жандармерия. В отряде была своя газовая камера. Для полевых испытаний выезжали на полигон: там людей привязывали к деревянным столбам и обстреливали химическими снарядами.

С 1937-го по 1945 год японская армия периодически применяла отравляющие вещества против китайцев. Погибли тысячи человек. Жертв могло быть больше, но химическое оружие оказалось не очень эффективным.

К 1945 году на армейских и флотских складах хранилось 4900 тонн боевых отравляющих веществ — 118 тысяч снарядов и 574 тысячи канистр для распыления химического оружия.

В августе 1945-го, сразу же после капитуляции, был отдан приказ сжечь всю документацию, относящуюся к химическому оружию, и уничтожить сами вещества. Канистры вывозили на лодках в море и топили. Со временем канистры проржавели, и хранившиеся в них вещества стали причиной смерти нескольких японцев. В основном пострадали рыбаки, которые вылавливали канистры сетями, и строительные рабочие, натыкавшиеся на снаряды при рытье котлованов и кладке фундамента.

А некоторые японские специалисты сомневаются и по сей день: все ли отравляющие вещества были тогда уничтожены? Не попали ли они в руки поклонников Асахары? Но изготовить элементарное химическое оружие при современной технологии не так трудно.

Японское ведомство государственной безопасности еще более таинственное, чем в других странах. У него нет вывески, и оно прячется в огромном здании министерства юстиции.

Его сотрудникам запрещено носить оружие. Они никого не имеют права арестовать. Они могут только следить за теми, кто представляет опасность, для государства. Если дело дойдет до арестов и обысков, сотрудники госбезопасности обратятся за помощью к полиции.

Только одно объединяет их с сотрудниками российской Федеральной службы безопасности или американского Федерального бюро расследований. Они избегают теле-и фотокамер. Они не хотят, чтобы их знали в лицо.

Ведомство государственной безопасности было создано в 1952 году и называется так: Бюро расследований общественной безопасности. В японском уголовном кодексе нет статьи, карающей за шпионаж. Япония — рай для шпионов.

Иностранцев, уличенных в шпионаже, высылают. А со своими им еще труднее. Гражданских вовсе не за что судить. Офицеров сил самообороны, которые работают на иностранную разведку, судят за служебные нарушения. Трех офицеров, которые были агентами советской разведки, приговорили к двум годам тюремного заключения.

Бюро расследований занимается террористами и подрывными организациями. От террористов, которые доставили массу неприятностей в конце 60-х — начале 70-х годов, остались единицы.

Самое крупное дело японской госбезопасности последнего времени — это дело буддийской секты «Аум Синрике», которая готовилась совершить в Японии государственный переворот и которая устроила свою базу в России.

Но секта, которая, казалось, практически уничтожена после активных рейдов полиции, арестов, вновь оживает. После химической атаки в токийском метро полиция арестовала четыреста двадцать семь активистов «Аум Синрике». Почти всех выпустили, большинство из них вернулись в секту. Они по-прежнему поклоняются Асахаре и вербуют новобранцев.

Секта формирует в разных концах страны новые коммуны, построенные на культе Асахары и жесточайшей дисциплине. При вознесении молитв используется наркотик ЛСД. Провинившихся или желающих убежать запирают в подвал и подвергают пыткам. В секту легко вступить, но почти невозможно ее покинуть.

В лучшие времена в «Аум синрикё» состояло двенадцать тысяч человек. Сейчас максимум полторы тысячи. После ареста. Асахары и его ближайшего окружения секте не хватает харизматического лидера. Как только кого-то из них выпустят из тюрьмы, жизнь в секте преобразится. Временно обязанности лидера исполняет его дочь Рика.

Главная задача секты — зарабатывать деньги. Эти люди продают разные вещи — печенье, которое пекут сами, украшения с портретом Асахары и знаменитые телепатические наушники, которые будто бы настраивают их обладателя на волну, излучаемую мозгом Асахары.

Но главный источник денег секты — компьютерный бизнес. Секта владеет шестью крупными компьютерными» магазинами в Токио. Товарооборот — четыре миллиарда иен. Продавцы в этих магазинах очень вежливы, но не любят, когда их спрашивают, действительно ли они принадлежит к секте «Аум синрикё». Излишне настойчивых журналистов могут и с лестницы спустить.

Некоторые покупатели знают, кому принадлежит магазин, но все равно приходят сюда, потому что здесь все товары продают вдвое дешевле, чем в других местах.

Многие японцы и по сей день боятся открыто говорить об «Аум синрикё», опасаясь этих людей. Они не верят, что полиция способна справиться с сектой.

Распустить секту «Аум синрикё» и добиться ее запрещения японскому ведомству госбезопасности не удалось: Комиссия при премьер-министре Японии решила, что «Аум синрикё» имеет право на существование.

Есть молодые члены секты, которые говорят, что, если Асахара прикажет им повторить химическую атаку и убить тех, кто заслуживает смерти, они это сделают.

Рядом со знаменитой горой Фудзи по-прежнему находится химический завод, который использовался «Аум синрикё» для производства отравляющих газов. Правительство не может найти денег, чтобы его уничтожить.

Когда мир узнал о химической атаке в токийском метро, всех занимал один вопрос: почему именно в Японии сформировалась целая организация, которая сочла возможным пустить в ход химическое оружие, оружие массового поражения?

В истории непростых взаимоотношений Японии с внешним миром были периоды, когда японцев обвиняли во всех смертных грехах, в прирожденной жестокости, в том, что презрение к жизни у них в крови, в том, что они бесчувственны к страданиям, в том, что они могут смеяться, слыша предсмертные стоны ребенка.

О японцах писали, например, так: «Японцы находят удовольствие в жестокости, кровопролитии. Жажда крови у японцев не ограничивается их восхищением убийствами в политических или патриотических целях».

— Я никогда не смогу забыть, — писал один английский профессор, — массовых убийств беззащитных корейцев после страшного японского землетрясения 1923 года».

В Японии возник слух, что корейцы намеревались, воспользовавшись разрухой после землетрясения, совершить нападение на Японию. Как могли корейцы осуществить это нападение — оставалось тайной, когда у них не было даже судов, чтобы доплыть до Японии. Корея была колонией Японии. Но слухи распространялись, и японцы, которые жили в Корее, вооружились мечами и отправились убивать каждого — мужчин, женщин, детей, кто не мог доказать своего японского происхождения.

Погромщики появились, держа в руках обнаженные самурайские мечи, на которых была кровь. Они были пьяны жаждой крови. Они повторяли, что «корейцы уже совершили нападение на Японию, что корейцы виноваты в землетрясении». Не менее восьми тысяч корейцев было убито. «Такова психология современных японцев», — писал в 30-е годы английский профессор.

В годы Второй мировой войны японские солдаты совершали зверства, сравнимые с преступлениями нацистов. Особенно жестоки японцы были на оккупированных территориях, прежде всего в Китае. Они закалывали штыками жителей целых деревень, расстреливали мирных людей из пулеметов, отрубали пленным головы самурайскими мечами.

И это далеко не первый случай в истории, когда японцы неожиданно проявляют какую-то невиданную жестокость и безразличие к человеческой жизни.

Японские солдаты в годы Второй мировой войны по части зверств на оккупированных территориях не уступали немецким фашистам.

Один из ветеранов британской армии вспоминал, что жителям северных деревень в Бирме японцы платили за каждое ухо убитого ими англичанина:

— Крестьяне, увидев нас, стреляли, каждому убитому и раненому отрезали ухо. Отрезанные уши они нанизывали на бамбуковую палочку. Когда набиралось достаточное количество ушей, бирманцы отправлялись в японский штаб за деньгами.

Неужели и в самом деле в японцах есть что-то,“что делает их в определенных условиях жестокими и безжалостными?

Чем иначе можно объяснить особую жестокость, проявленную японцами в годы Второй мировой войны? Особенно опыты, проводившиеся японскими военными врачами на живых людях?

А как объяснить фантастическую безжалостность японских террористов из «Объединенной Красной армии» и секты Асахары? Способность причинять зло, не испытывая страдания, сочувствия и раскаяния, помноженная на психологию камикадзе, на готовность погибнуть вместе с врагами, дала взрывоопасную смесь. Но на Дальнем Востоке не было условий для масштабного терроризма. Зато оцыт японских камикадзе был учтен и использован на Ближнем Востоке.