Кухарки и горничные

VIII

Пасхальные дни. Въ мелочную лавочку входитъ франтоватая молодая горничная въ сѣромъ байковомъ платкѣ, накинутомъ на голову, лущитъ кедровые орѣхи и, наконецъ, произноситъ:

— Дайте за пять копѣекъ десятокъ папиросъ «Купидонъ», только, пожалуйста, которыя получше.

Стоящій за прилавкомъ рыжебородый лавочникъ въ чистомъ передникѣ лукаво улыбается и говоритъ:

— Слышалъ я, что даже въ Американскихъ земляхъ, ежели входятъ въ лавочку и видятъ знакомыхъ личностевъ, то съ ними христосуются.

— Такъ вѣдь то въ Американскихъ земляхъ. Тамъ мужиковъ нѣтъ. А мнѣ великъ интересъ съ сѣрыми мужиками христосоваться! — отвѣчаетъ горничная.

— Ой! Ужъ будто и сѣрые? А мы къ осени норовимъ въ люди выйти и свою собственную лавочку открыть. Христосъ воскресъ, Пашенька!

— Пашенька, да не для васъ. Пожалуйста, пожалуйста… не распространяйте ваши лапы.

— Пасха-съ… Законъ… Генералы съ мужиками христосуются, а не токма что…

— Ну, въ такомъ разѣ цѣлуйте, а только вѣдь это будетъ все равно, что горшокъ о горшокъ…

Лавочникъ вытираетъ передникомъ бороду и истово христосуется съ горничной.

— Зачѣмъ-же вы руками-то облапливаете? Вотъ и видна сейчасъ ваша сѣрость! — кричитъ горничная. — Ну, что-жъ это такое! Я новое платье надѣла, а вы руками за плечи тронули.

— Нельзя-же, чтобы совсѣмъ безъ всякой касаціи. А теперь позвольте красное яичко по христіанскому обычаю. Извольте получить.

— Простое-то куриное? Да я и на сахарныя вниманія не обращаю. Мнѣ нынче яицъ-то всякихъ дарили, дарили! Не знаешь, куда ихъ и дѣвать!

— Хорошимъ покупателямъ и мы сахарное, а вы изволите обѣгать наше заведеніе.

— Какъ обѣгать? Папиросы беру, ваксу беру. Всякій беретъ, что по его части. Не могу-же я крупу и муку брать, ежели я горничная, а не кухарка!

— Вѣрно-съ. Но свѣчи изволите напротивъ въ свѣчной брать, а не у насъ. Возьмите-же яичко.

— Очень мнѣ нужно всякую дрянь! Что мы голодныя, что-ли? Давайте шоколадное, такъ возьму.

— Э-эхъ! — вздыхаетъ лавочникъ. — Кому другому отказалъ-бы, а такой распрекрасной душечкѣ хорошо, извольте…

Лавочникъ подходитъ къ окну съ выставкой яицъ и начинаетъ снимать одно изъ маленькихъ шоколадныхъ яицъ, висящихъ въ видѣ гирлянды на ниткѣ.

— Большое, большое! — кричитъ ему горничная. — Маленькимъ, братъ, насъ не удивишь! Со мной нашъ баринъ и не такимъ похристосовался.

— Баринъ съ вами большимъ яйцомъ христосовался изъ-за того, что, можетъ статься, для него съ вашей стороны какія-нибудь качества были, а мы ничего отъ васъ не видимъ. Пожалуйте.

— Не возьму я маленькаго. Провались ты съ нимъ! — отстраняетъ отъ себя горничная яйцо.

Лавочникъ въ недоумѣніи.

— Разорить хотите? Ну, да ужъ пожалуйте, произноситъ онъ, подавая большое яйцо. — А только за оное руководство надо, чтобы и съ вашей стороны было-бы уваженіе.

— Уваженіе-то мы дѣлаемъ только такимъ кавалерамъ, которые христосуются съ нами такимъ яйцомъ, которое отворяется. Есть въ яйцѣ приложеніе — ну, есть и отъ насъ уваженіе.

— У насъ въ лавкѣ такихъ и яицъ нѣтъ, которыя открываются. А уваженіе насчетъ стеариновыхъ свѣчей можете и за такое яйцо сдѣлать.

— Что нѣтъ въ лавкѣ — это не отговорка. Кто льстится на уваженіе, тотъ купитъ. Вотъ нашъ баринъ какъ льстится на уваженіе, то купилъ открывальное яйцо и сережки въ нихъ положилъ, — подмигнула горничная.

— Стало быть, за барскую барыню прикажете васъ счесть? Въ такомъ разѣ позвольте поздравить, — раскланивается лавочникъ.

— Да ужъ про то, за что насъ счесть можно — наше дѣло. А вотъ сережки посмотрѣть можете.

Горничная откинула съ головы платокъ на плечи и показала сережки въ ушахъ.

— Ну, что-жъ ты мнѣ папиросъ-то? — спросила она.

— Пожалуйте. А только зачѣмъ-же вамъ теперь папиросы покупать, ежели вы можете господскія курить?

— Нашъ баринъ голландскія сигарки куритъ, а папиросъ у него нѣтъ. Да что, наплевать! Ты знаешь-ли, сколько я нынче съ гостей праздничныхъ набрала? Двадцать два рубля. Кто ни приходилъ къ господамъ съ поздравленіемъ — никто меньше полтинника не давалъ. Я даже супротивъ нашего швейцара на четыре съ полтиной больше получила, потому, кто ни приходилъ — всѣ до барина большой интересъ имѣютъ, а я у насъ дома за лакея.

— Ваше счастье! А только ужъ когда-нибудь ваша барыня вамъ за барина выцарапаетъ глаза, помяните мое слово!

— Въ маѣ мѣсяцѣ она сама съ музыкантомъ на кислыя воды ѣдетъ, такъ ей не до этого.

— Вотъ такъ альбомъ! Супругъ въ сторону, а супруга въ другую.

— Настоящая-то мода это и есть. Ну, да что съ тобой объ этомъ разговаривать! Прощай.

— Позвольте, позвольте… Стало быть, нынѣшнимъ лѣтомъ на дачу не ѣдете и остаетесь въ нашихъ палестинахъ? — остановилъ горничную лавочникъ.

— Зачѣмъ-же ѣхать? Баринъ будетъ одинъ. Сына-гимназиста на каникулы къ теткѣ въ деревню посылаютъ.

— И, стало быть, вы въ домѣ полная хозяйка?

— Съ какой кстати? Я даже отъ мѣста отхожу. Очень нужно возиться!

— Позвольте… Такъ какъ-же?..

— Очень просто. Свою квартиру найму. Пора и мнѣ при своей прислугѣ пожить. Хочу сама командовать.

— Вотъ какъ! — прищелкнулъ языкомъ лавочникъ.

— А ты думалъ какъ? Мы, славу Богу, ужъ отполировались и можемъ на такую точку стать, что даже какой угодно барынѣ не уступимъ. Можетъ статься, даже дачу найму въ Новой Деревнѣ, около «Аркадіи». Я грамотная и всякіе романсы въ книжкахъ читать могу. Возьму да актрисой и сдѣлаюсь.

— Фю-фю! — просвисталъ мелочной лавочникъ въ удивленіи.

— Ну, чего свистишь? Собакъ скликаешь, что-ли?

— Дивлюсь я только, какъ это вы быстро!

— А то зѣвать, что-ли? Всякая умная дѣвушка должна соблюдать свое счастье.

— Тс… — пощипывалъ бороду лавочникъ. — Большая у васъ сметка въ головномъ воображеніи.

— Дурой никогда не была. Ну, прощай. Ахъ, да… Дай-ка ты мнѣ баночку гвоздичной помады….

— Пожалуйте помаду. А только коли при барынѣ состоите, то вѣдь, кажется, могли-бы и ейной помадой пользоваться.

— Она, старая выдра, касторовымъ масломъ съ водкой себѣ голову мажетъ, а я этой дрянью не могу помадиться, — отвѣчала, горничная, расплатилась съ лавочникомъ и, продолжая грызть кедровые орѣхи, вышла изъ мелочной лавочки.