Кукла (сборник)

Хвала Господу, Отцу нашему

Преподобный Джеймс Холлоуэй, викарий церкви Святого Суизина, что находится на Аппер-Чешем-стрит, внимательно разглядывал себя в профиль. Открывшаяся взору картина оказалась весьма привлекательной, и прошло немало времени, прежде чем он поставил зеркало на туалетный столик.

Из зеркала на святого отца смотрело отражение мужчины лет пятидесяти пяти, выглядевшего моложе своих лет, с высоким лбом и роскошными посеребренными сединой волосами, которые слегка завивались на висках. Прямой нос и тонкие выразительные губы дополняли портрет. Преподобному Джеймсу не раз говорили комплименты по поводу красивых, глубоко посаженных глаз, которые в зависимости от обстоятельств могли принимать смешливое, грозное или вдохновенное выражение. Он был высок ростом, широк в плечах, голова чуть наклонена вбок, вследствие чего волевой подбородок слегка вздергивался вверх.

Для некоторых прихожан привлекательность священника заключалась именно в самоуверенном повороте головы, придающем пытливый, проницательный вид, других покоряли богатые нюансы постоянно меняющегося голоса, ловкие сильные руки и неспешная легкая походка.

Однако все вышеупомянутые достоинства не шли в сравнение с полной обаяния манерой поведения, острым умом и талантом заставить даже самого робкого и стеснительного человека чувствовать себя легко и непринужденно.

Женщины обожали викария, ибо он отличался широтой взглядов и либерализмом, благодаря чему понимал дам лучше, чем они сами. Кроме того, его отличала очаровательная доверительная откровенность. Мужчины считали отца Джеймса удивительно приятным собеседником. В его доме всегда водилось отменное вино, бесед на религиозные темы никто не вел, а хозяин имел в запасе множество забавных историй. Перечисленные добродетели снискали ему репутацию самого популярного проповедника в Лондоне.

Со временем ему прочили сан епископа, а церковь Святого Суизина посещали сливки общества. Считалось престижным прийти утром к воскресной мессе и получить приглашение на обед, который устраивался в изысканно обставленном доме в георгианском стиле, примыкавшем к церкви.

Здесь всегда можно встретить толпу знаменитостей: видных политиков, пару известных актрис, многообещающего молодого художника и, разумеется, целое созвездие титулованных особ.

Гости приходили к единодушному выводу, что Джим Холлоуэй – изумительный хозяин, а его беседы столь же умны, как и проповеди. Святой отец предусмотрительно не упоминал имени Господа всуе и не касался щекотливых тем, однако с готовностью обсуждал премьеру новой пьесы, только что изданные книги, новинки моды и даже свежие скандалы. Он не скрывал своих в высшей степени современных взглядов, а кроме того, слыл заядлым любителем игры в покер и искусным танцором, и такое свободомыслие импонировало представителям младшего поколения. Весьма оригинально, когда священник шокирует вас вольнодумием. Разумеется, в церкви преподобный Джеймс Холлоуэй вел себя иначе, и паства отдавала должное мудрости викария.

Высокая статная фигура в сочетании с проникновенным голосом, изумительной красоты глазами и выразительными жестами производила неизгладимое впечатление. И люди вскоре простили ему принадлежность к высокой церкви и служение мессы вместо традиционной одиннадцатичасовой заутрени. Тем более что зрелище того стоило.

Мужчины приходили в церковь послушать пение и соблюсти условности, а женщин привлекали цветы, горящие свечи и приятные ощущения от курений ладана. Но главная причина таилась в том, что все они были в той или иной степени влюблены в викария.

Набравшись мужества, дамы отправлялись на исповедь, и здесь их покоряли добросердечие и тактичность проповедника, а больше всего – его чуткость и понимание. Самые ревностные прихожанки приглашались на послеполуденное чаепитие, которое устраивалось по четвергам.

И вот там уже велись беседы на религиозные темы. Однако стараниями преподобного Джеймса обстановка на собраниях отличалась непринужденностью, и ни у кого не возникало ни малейшего чувства неловкости или скованности. Воистину он был величайшим утешителем мятежных душ, и в его интерпретации портрет Господа представал в самых мягких тонах, а главный акцент делался на человечность Всевышнего.

Прихожане с чувством величайшего облегчения узнавали, что Господь не только прощает грешников, но и питает к ним любовь и даже предпочитает девяноста девяти процентам праведников. Разумеется, викарий подразумевал, что все они в данный момент являются всего лишь брошенными в землю семенами, которые дадут могучие всходы и когда-нибудь – очень и очень не скоро – познают совершенство и удостоятся зреть красоту в ее высочайшем проявлении. А пока… ну а пока человек живет и естественно грешит, получает отпущение грехов и снова их совершает. И каждый получает по заслугам и в соответствии с положением, которое занимает в этом мире.

Следует также учитывать, что за последние две тысячи лет жизнь претерпела существенные изменения. Подобные философские сентенции неизменно приносили утешение, особенно когда их изрекал проникающий в душу мелодичный голос викария, а его чудесные, полные сочувствия глаза останавливались по очереди на каждом присутствующем, словно обращаясь только к нему и читая самые сокровенные мысли.

Впоследствии, когда прихожанки случайно встречались со священником у герцогини Аттлборо на чаепитии с танцами или в первых рядах партера на премьере, он одаривал дам чарующей, будоражащей душу улыбкой, шептал на ухо какую-нибудь остроту, но при этом они неизменно чувствовали на себе проницательный взгляд, который говорил: «Я все понимаю».

Разумеется, Джеймс Холлоуэй был холост, и тем не менее женщин обуревало страстное в своей безнадежности желание, что когда-нибудь, в один прекрасный день… Правда, до сих пор ему удавалось устоять перед соблазном, хотя, невзирая на священный сан, ходили упорные слухи, в которых его имя неоднократно связывалось со знатными светскими красавицами.

Итак, викарий водрузил зеркало на туалетный столик и, улыбаясь про себя, с юношеской небрежностью пробежал пальцами по гладким седым волосам. Да, он прекрасно сохранился и по-прежнему считается очень привлекательным мужчиной.

Священник спустился вниз в свой кабинет, просторную комнату, обставленную с безупречным вкусом. На письменном столе стояла большая фотография одной из самых красивых английских актрис с надписью: «Джиму с любовью от Моны» – и датой двухлетней давности.

На каминной полке красовался портрет ее светлости герцогини Аттлборо: «Любящая вас Нора», а на маленьком столике возле окна с великолепно выполненного наброска смотрела леди Юстас Кэрри-Слейтер. Краткая надпись гласила: «От Джейн. Молодчина!» Викарий просмотрел письма и вызвал звонком дворецкого.

– Кто-нибудь меня спрашивал, Уэллс? – поинтересовался он.

– Да, сэр. Звонили две дамы, говорили, что попали в беду и хотят переговорить с вами. Я сказал, что вы очень заняты, так что пусть обратятся ко второму священнику.

Проповедник одобрительно кивнул. Ох уж эти женщины! С иными просто сладу нет. Сущее наказание!

– Потом позвонил лорд Крэнли, просил уделить ему время сегодня утром. Я сказал, чтоб приходил, так как вы свободны.

– Правильно, Уэллс. Благодарю. Будь добр, принеси газеты…

Парень и правда отменный слуга.

В ожидании гостя священник пробежал глазами по колонке, где сообщалось о рождениях, бракосочетаниях и смертях. Подумать только, Китти Дюран выходит замуж, а ему и словом не обмолвилась! Надо послать подарок и поздравительное письмо. «Китти, скверная девчонка, что все это значит? Ты заслуживаешь хорошей порки. Выйти замуж в восемнадцать лет! Твой жених счастливчик, и я непременно ему об этом скажу. Благословляю вас обоих».

Что-нибудь в этом роде и сервиз для коктейлей от Гудза.

– В чем дело, Уэллс?

– Лорд Крэнли, сэр, – объявил дворецкий, закрывая дверь за молодым человеком лет двадцати двух, с белокурыми волосами и симпатичным слабовольным лицом.

– Огромная любезность с вашей стороны, сэр. Вы действительно можете уделить мне пару минут?

– Проходите, юный друг, присаживайтесь. Причин для спешки нет, – приободрил посетителя преподобный Джеймс, прибегая к непринужденной дружелюбной манере и пододвигая гостю пачку сигарет. Положив ногу на ногу, он уселся за письменный стол и приготовился слушать, а юноша тем временем устроился в мягком кресле.

– Видите ли, сэр, я попал в страшную передрягу, – начал он смущаясь. – Не знал, к кому и идти со своим горем, а потом вспомнил о вас. Разумеется, при обычных обстоятельствах я никогда бы не дерзнул обратиться за подобным советом к священнику, но вы не такой, как остальные. Простите мою наглость, но вы – человек исключительно широких взглядов!

От привычной похвалы потеплело на душе.

– И я когда-то был молод, – сочувственно кивнул священник, с задумчивым видом рассматривая многочисленные фотографии в комнате. Мальчик должен уразуметь, что разговаривает не с ханжой…

– Все дело в девушке, – продолжил Крэнли. – Мы познакомились в Оксфорде, в прошлом семестре, перед длинными каникулами. Понимаете, она не представляла собой ничего особенного, всего лишь компаньонка при пожилой даме. А я просто валял дурака у реки, там мы и встретились впервые. Она была с подругой, я – с приятелем, ну и мы стали встречаться. Виделся с ней очень часто и привязался. Конечно, в Лондоне я бы и не посмотрел на такую девушку, но в Оксфорде все иначе. Она тоже в меня влюбилась без ума, хотя я понимал… А потом, о Господи! Я свалял дурака. Понимаете, сэр, однажды вечером совсем потерял голову. Не знаю, как это случилось. Но что произошло, того не вернуть… Мы плавали на лодке, а вечер был изумительный, и…

– Понимаю, – с многозначительным видом откликнулся священник. – И мне доводилось бывать в Оксфорде лет двадцать назад.

Юноша улыбнулся. Оказывается, все гораздо проще, чем он предполагал.

– Да, конечно же, вы все поняли, сэр. Я просто не сдержался. Вскоре мы разъехались по домам и больше не виделись. А на прошлой неделе получил ужасное письмо, в котором говорится, что она ждет ребенка.

– И что же? – с тихим вздохом осведомился святой отец.

– Конечно, я назначил встречу на прошлый вторник, вечером. Все подтвердилось. Она посетила врача и все такое. Я чувствовал себя отвратительно и сказал, что дам денег и помогу как-то выпутаться… Но вот ведь ужас – ей не нужны деньги. Хочет, чтобы я женился.

Джеймс Холлоуэй с многозначительным видом приподнял бровь.

– И что же вы ответили? – поинтересовался он.

– Естественно, сказал, что это невозможно. Да и как я могу жениться? Да, она прелестная девушка, очень славная, но ведь даже неизвестно, благородного ли она происхождения. И потом, я ее не люблю. А что, черт возьми, скажет семья? После смерти старика я унаследую титул, и об этом нельзя забывать, хотя понимаю, что выгляжу снобом. Нет, брак с Мэри – полное безумие. Понимаете, что я имею в виду?

– Разумеется, мой милый мальчик. По-моему, о женитьбе не может быть и речи. Говорите, она отказывается от денег? – В голосе преподобного слышалась оживленная настороженность умудренного жизнью человека.

– Наотрез, сэр. Побледнела как смерть, когда я предложил. Определенно собирается родить ребенка. Говорит, что он станет смыслом жизни, и хочет, чтобы я женился и дал ему свое имя. Мэри по-прежнему влюблена до безумия и, по-видимому, не понимает, что стала мне безразлична. А если вдруг надумает явиться к моим родственникам, разразится неслыханный скандал. Слава Богу, пока молчит о ребенке. Послушайте, сэр, подскажите, как мне поступить?

Священник лихорадочно соображал. Если выручить парня из беды, естественно, можно рассчитывать на благодарность. Джеймс знал, что семья очень богата, а здоровье старого графа, по слухам, находится в плачевном состоянии. Замок Крэнли – одна из красивейших достопримечательностей Англии, и он станет там частым гостем. Графиня страстно увлечена политикой. Да, все пройдет без сучка без задоринки. Он встал со стула и, подойдя к юноше, погладил по плечу.

– Милый мальчик, – начал Джеймс, – если вы доверитесь мне, обещаю уладить сие неприятное дело. Пусть семья пребывает в неведении, ведь нужно подумать о вашем будущем положении. Что до девушки, тактично объясню ей суть дела, и не сомневаюсь, она поймет. О ней я позабочусь, так что не тревожьтесь. От вас лишь требуется назвать ее имя и адрес.

– Мэри Уильямс, сэр. Она живет в пансионате в Сент-Джонс-Вуд. В телефонной книге есть номер на имя Дэтчетт – это ее сестра, хозяйка заведения. О Господи! Вы самый лучший друг на свете! Не знаю, как вас и благодарить. Навеки ваш должник.

Священник с улыбкой протянул руку.

– Ничего удивительного, я прекрасно понимаю, через что вам пришлось пройти.

Должно быть, святой отец в свое время был большой ходок. Весьма необычно для священника, отметил про себя лорд Крэнли, а вслух сказал:

– Думаю, мне надо на время исчезнуть, выждать, пока все утрясется. Но как только вернусь, непременно приезжайте в Крэнли. Поохотимся на птицу.

После ухода гостя преподобный Джеймс вернулся в кабинет и, отыскав в книге нужный номер, снял телефонную трубку, так как всегда полагал, что надо ковать железо, пока горячо.

– Миссис Дэтчетт? Можно поговорить с мисс Уильямс? Да. Благодарю… Алло? Мисс Уильямс? Меня зовут Джеймс Холлоуэй. Я священник в церкви Святого Суизина на Аппер-Чешем-стрит. Большой друг лорда Крэнли. Мы только что расстались… Да. Окажите любезность, придите сегодня вечером в шесть. Буду рад с вами побеседовать. Хочу помочь. Да, он все рассказал. Нет, вам нечего бояться. Значит, договорились? Аппер-Чешем-стрит, дом двадцать два. Благодарю. До встречи.

Джеймс Холлоуэй положил трубку на рычаг и, вернувшись за письменный стол, пробежал глазами «Таймс».

Ага, Джордж Уиннерсли наконец отдал Богу душу. Нужно написать Лоле. Правда, сейчас она несколько поблекла, но все же не совсем утратила былое очарование. Забавно, как она вдруг ударилась в религию. Должно быть, нечто вроде разрядки. Одно время Лола зачастила в церковь Святого Суизина, и преподобный Джеймс вспомнил некий случай… Как бы там ни было, дело прошлое.

Он принялся перебирать в уме традиционные фразы утешения: «огромное горе», «невосполнимая утрата» и «уповаем на Господа».

Зевнув, святой отец взялся за перо. «Возлюбленная дочь во Христе», – начал он свое послание.

– Холлоуэй, вы всегда приносите удачу, и должен сказать, после нашей беседы чувствую себя гораздо уверенней. Желаете сигару?

– Сожалею, но я ограничен во времени, – вежливо отказался викарий. – Вы же знаете, я человек занятой и вскоре должен посетить одну больницу в трущобах. Рад, что оказался вам полезен, полковник. Прекрасно понимаю, какие тяготы вам приходится претерпевать.

В его голосе звучало искреннее сочувствие.

Обед в «Карлтоне» прошел успешно. Викария пригласил полковник Эдвард Трейси, выдвинутый на дополнительных выборах кандидатом от партии консерваторов в Уэст-Стофорде, а поскольку день выборов был назначен на будущий понедельник, полковник сильно волновался и нервничал.

Уэст-Стофорд – важный избирательный округ, а полковник – человек влиятельный и в случае победы будет обязан своему самому рьяному агитатору Холлоуэю значительным количеством голосов.

В успехе полковника викарий не сомневался и был весьма доволен собой.

– Нет ни малейшего повода для опасений, – заверил он с дружеской теплотой. – Большинство избирателей в Уэст-Стофорде – люди умные и умеют распознать лидера, который им требуется. И не важно, консерватор он, либерал или социалист. На их счастье, вы – консерватор. Любезный полковник, я слышал ваше выступление и знаю, о чем говорю. Вот попадете в парламент, расшевелите тамошних бездельников – и наступят кипучие времена, а? А уж когда станете членом кабинета министров, то ли еще будет! – Отец Джеймс понизил голос и многозначительно подмигнул собеседнику.

Лицо полковника вспыхнуло от удовольствия.

Этот священник на удивление славный малый, и когда он займет место в парламенте, то непременно выразит свою благодарность подобающим образом. Полковник попросил счет, и официант принес на подносе белый листок бумаги. Викарий деликатно отвернулся и галантно раскланялся с артисткой варьете, которая выходила из ресторана. «Вы прелестны, как всегда», – говорил его взгляд. Затем преподобный Джеймс встал из-за стола.

– Должен вас покинуть, любезный полковник. Потерял счет времени и не думал, что уже так поздно. Чудесный обед, и в понедельник вечером я первый поздравлю вас с победой. Нет-нет, не провожайте.

Он не спеша прошествовал по залу, горделиво запрокинув голову.

Многие посетители провожали священника взглядом. Викарий знал, какой фурор производит его персона. Например, на открытии Королевской академии святого отца приняли за знаменитого актера.

Вручив гардеробщику полкроны, он вышел на улицу, где его ждал автомобиль «вулзли».

– Езжайте в Ист-Энд, в местный дом призрения для увечных. И поторопитесь, – обратился он к шоферу.

Машина шла на полной скорости по Сити, а викарий отдыхал, откинувшись на спинку сиденья. Еженедельные посещения и беседы с инвалидами требовали большого напряжения ума. Часто люди находились в мрачном расположении духа и ничего не желали слушать, но викарий льстил себя надеждой, что всякий раз производит надлежащее впечатление на несчастных. Джеймс вспомнил, как в прошлом году в Пентонвилле один мальчик проникся к нему симпатией, и это выглядело весьма забавно, и не только он… Машина затормозила возле дома призрения, оборвав ход мыслей викария.

Святого отца встретила улыбающаяся сиделка.

– А мы уж боялись, вы не приедете, мистер Холлоуэй.

– С трудом вырвался, сестра. Пришлось, к всеобщему недовольству, прервать важную политическую встречу.

Нет нужды объяснять, что он был единственным гостем на обеде. Эти сиделки все принимают за чистую монету.

– Мистер Холлоуэй, мы собрали двадцать пять человек в большой палате, и я искренне рада, что вы можете уделить больным часок. Они совсем упали духом, а вы, уверена, приободрите несчастных.

Викарий зашел в палату, и в душу закрались сомнения. Примерно четверть увечных лежали пластом на кроватях, а остальные сидели в инвалидных креслах в окружении подушек.

Вперед выступил суетливый низенький врач.

– Как мило с вашей стороны, любезный викарий. Больные с нетерпением ждали вашего визита. Даже не представляете, – добавил он шепотом, – каким благом являются ваши беседы. Они вселяют в несчастных желание жить и облегчают нашу задачу. Нет слов, чтобы выразить благодарность. Ведь здесь много очень трудных пациентов, верно, сестра?

Он повернулся к сиделке, и та согласно кивнула. Викарий взял ее за руку.

– Знаю-знаю, какие тяготы вам приходится претерпевать, – шепнул он.

Врач и сиделка вышли, оставив преподобного отца наедине с инвалидами. Джеймс Холлоуэй сразу же вошел в роль утешителя, наделенного хорошим чувством юмора, и благодаря бодрому звучному голосу и личному обаянию вскоре завоевал внимание небольшой группы людей, обреченных до конца дней глазеть в потолок, лежа на спине.