Куколка

Через некоторое время Рамона поднялась на ноги и снова двинулась на восток.

48

Когда Чазз снова открыл глаза, он висел в двадцати футах над землей в какой-то огромной тёмной комнате. Он мог видеть окна в крыше высоко над собой, и бледный лунный свет освещал его. Он был голый. Он почувствовал, как по коже пробежал холодок.

Его первой мыслью было: Если я мёртв, как я могу чувствовать холод?

А это означало, что он вовсе не мёртв. Последнее, что он помнил, - как Одноногая Леди держала его за лодыжки, словно новорожденного, в комнате, похожей на викторианскую комнату для вскрытий. Он вспомнил женщину-пузырь. Он вспомнил, как Одноногая Леди сжимала его яйца... и больше ничего.

Содрогнувшись, он попытался просунуть руку между ног, чтобы проверить, всё ли на месте, но не смог пошевелить рукой. На самом деле он не мог пошевелить ни рукой, ни ногами, ни даже телом. Лучшее, что он мог сделать, - это слегка приподнять голову. Он был связан, подвешен в воздухе в этой огромной, залитой лунным светом комнате.

Он начал паниковать. Он был сильным парнем, но даже он не был достаточно силен, чтобы разорвать узы, которые сковывали его.

- Кто-нибудь! – закричал он. - КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ! Я В ЛОВУШКЕ!

Его голос отозвался эхом и замер, и он осознал, что привлекать к себе внимание не лучшая идея. После этого он замолчал. Он напрягал мышцы, извиваясь так сильно, как только мог, но в итоге лишь слегка раскачивался. И тогда, вытянув голову, он увидел, что его не связывают никакие веревки или цепи. Нет, он не был привязан, он застрял. Он зацепился за что-то, от чего не мог освободиться.

Какого хрена?

Лунный свет показал ему то, что он не хотел видеть. Он был в паутине. Он застрял в огромной паутине, исходящей из стен и оканчивающейся высоко на потолке. В его голове проносились образы Невероятно уменьшающегося человека, сражающегося с огромным домашним пауком за господство в его крошечном мирке. Но в данном случае, с нарастающей истерикой понял он, это был не паук как таковой, а существо, которое он называл Матерью Пауков.

Не в силах совладать с собой, он предпринял очередную отчаянную попытку вырваться, крича, всхлипывая и, наконец, рыдая.

Всё бесполезно.

Он был наивен, думая, что смерть и расчленение от рук Одноногой Леди - самое худшее, что только возможно. Теперь он познает истинный ужас.

Цок, цок, цок, цок, цок.

Он едва дышал. Сейчас она придёт. Она затаилась в каком-то тёмном углу и теперь приближалась. Теперь, когда он проснулся, можно было начинать.

Цок, цок, цок, цок, цок.

Теперь громче. Она возвращалась к своей жирной, сочной мухе. Теперь, когда она приближалась, он пытался вырваться ещё более отчаянно

ЦОК, ЦОК, ЦОК, ЦОК, ЦОК.

Если он не освободится до её прихода, всё будет кончено. Больше он не увидит ни Одноногую Леди, ни Стокс, вообще ничего. Жизнь, которую он знал, закончится самым жутким и ужасным образом, и он ощущал, как паника, безумие и абсолютный ужас сливаются в нём. Его детство проносилось перед глазами. Его дерьмовое детство и мачеха-садистка, тёмные стены чулана, избиения, ожоги, угрозы и ненависть. Это был чёрный призрак, который преследовал его всю жизнь.

И теперь здесь, в этом ужасном месте, ему угрожал не столько паук, собранный из кукольных частей, сколько темнота детства, которая, наконец, пришла за ним, чтобы задушить его собственным тайным ужасом.

ЦОКЦОКЦОКЦОКЦОКЦОК!!!

Наверху не могло быть Бога, потому что он или она не могли остановить эту тварь. Потому что если бы он действительно существовал, то дети не умирали бы в концентрационных лагерях, не умирали бы от голода, не были бы похищены, избиты, изнасилованы и убиты. Бога не было, был только хаос. Бог был сотворен, потому что людям нужно было во что-то верить, во что-то, что убедило бы их, что они не простые букашки, ползающие по земле, и что действительно существует какая-то сказочная страна, куда попадаешь после смерти.

Чазз смеялся над откровениями, которые пришли к нему в последний час. Они могли бы обогатить его, наделить силой и превратить в достойного, заботливого человека, если бы пришли раньше, но им никогда не удавалось пробиться сквозь стену страха, высокомерия и разочарования, которую он выстроил вокруг себя.

Чазз заметил, что в паутине он не один. На ней висели десятки обглоданных трупов мужчин, женщин и детей. Теперь тонкие нити паутины сильно дрожали, и он чувствовал, как леденящая тень паучьего ужаса приближается к нему, зная, что это воплощение первобытных страхов человека, страха перед неизвестным. Так оно и было.

А потом она нависла над ним, огромная абстрактная скульптура, сплетение ног, рук и голов кукол, костей и паучьих яиц. Она жужжала, щёлкала и шипела. Токсичные испарения вырывались из её многочисленных чёрных ртов, которые сморщивались, открывались и закрывались, вязкие сгустки слюны падали с них на его лицо и жгли, Боже, жгли, как кислота, и Чазз закричал, когда почувствовал, как кожа его подбородка и щёк растворяется.

Я не сдамся так просто! - проревел голос в его голове. Я не умру вот так! Я ... ОТКАЗЫВАЮСЬ!

Боль придала ему сил, и последним неимоверным усилием ему удалось высвободить одну руку. Он отбрасывал спадающие шёлковые нити и разрывал гроздья выпуклых яиц, которые лопались, как водяные шары, проливая на него желеобразную слизь.

И всё же он боролся.

Он вырвал кукольную руку, разбил вдребезги ухмыляющееся кукольное лицо и принялся колотить Матерь Пауков. Она направила на него дюжину пустоглазых лиц-манекенов, и он бил их кулаком, отбрасывая одних и разбивая другие. Он причинял ей боль, он знал это. Она визжала и дрожала.

Если бы только этого было достаточно…

Он продолжал это делать, не обращая внимания на сломанные костяшки. И единственное, что действительно останавливало его, - это лица, которые открывали свои чёрные, влажные рты и брызгали на него липкими шёлковыми нитями. Они облепили сеткой его лицо и окровавленную руку. Они были влажными, эластичными и жгучими, их невозможно было порвать.

Она поймала его.

Он причинил ей боль, но теперь она обездвижила его. Одно из лиц распахнулось, появился мясистый хоботок, ужасающе фаллический и пульсирующий. Кончик его сморщился, открылся, как крошечный ротик, и оттуда появилась хирургически тонкая чёрная игла. Она воткнула её ему в горло, и в то же мгновение другие рты выпустили такие же хоботки и точно так же ткнули его. Оцепенев от токсинов, Чазз безвольно повис, когда Матерь Пауков начала сосать его кровь со звуком детей, сосущих молоко через соломинки. Она выпила достаточно, чтобы вывести его из борьбы, и к тому времени он был вялым и частично закутанным в кокон, хныча от страха и безумия.

- Итак, Крутой парень, - произнесла она дюжиной шелковистых и откровенно чувственных голосов. “Твои части были обещаны другим, и моя работа – разделить тебя на них.”

Головы манекенов раскрылись, и появились жвала, хитиновые челюсти, их внутренние края были усеяны бритвенными лезвиями. Матерь Пауков взяла то, что Одноногая Леди и женщина-пузырь хотели получить в первую очередь: его мужское достоинство. Она откусила его яйца и член, а Чазз заверещал высоким, воющим звуком, который усилился в огромной комнате, отдаваясь эхом и возвращаясь к нему.

Должно быть, где-то там внизу была публика, потому что он слышал, как сотни голосов стонут от удовольствия: ОООООООООООООО ...

Матерь Пауков билась в экстазе, её рты выпускали горячие струи пара, а внутри неё что-то жужжало и визжало.

Чазз всё ещё кричал, хотя силы быстро покидали его. Когда кровь хлынула у него между ног, бесчисленные распухшие розовые языки высунулись из-под паука и жадно принялись лакать её. Тем не менее, он продолжал метаться в своём коконе, крича и мотая головой из стороны в сторону, его глаза были выпучены, как будто они собирались вырваться из своих глазниц.

Она отрезала ему левую руку, потом правую.

AAAAAAAAA, застонали возбуждённые голоса.

Последнее, что она взяла, было его всё ещё бьющееся сердце, вырвав его из груди, как луковицу из чёрной почвы, выставив его на всеобщее обозрение, прежде чем опустить её, в протянутые руки.

49

Рамона стояла на дороге, глядя на фабрику на холме, и холод пробирал её до костей. Даже если бы она не знала, что это сосредоточие зла Стокса, она бы почувствовала это. Фабрика вырастала из вершины холма, как ядовитый гриб, сочась токсинами и отравляя всё вокруг, включая город. Это была злокачественная опухоль, которую нужно было вырезать, вырвать с корнем и сжечь дотла.

Она была незваной гостьей.

Матушка Кроу не хотела видеть её здесь. На самом деле она боялась этого так же сильно, как сама Рамона боялась зайти туда. Вот что у них было общего: страх и ярость. Они обе были готовы сражаться насмерть, и ни одна из них не отступит.

Это был конец игры.

Затем Рамона решительно направилась к заводу.

И всё стало меняться так же, как и в парке. Реальность искажалась, и она почувствовала запах дыма. Да, густой, едкий дым горящего города. Она услышала что-то вроде приглушенного взрыва, и фабрика перед ней буквально раскололась, извергая языки пламени и огромные клубы пепла.

Все началось здесь. Пожар начался здесь, на фабрике, и перекинулся на город. Вот что случилось на самом деле.

Она никак не могла этого знать, но была уверена: всё началось здесь, и она видела это. Что бы там ни говорила миссис МакГиннес, всё началось не в городе. Все началось с завода.

Небо над головой было освещено красным сиянием, и волны жара накатывали на неё. Деревья по обе стороны дороги вспыхнули ярким пламенем. Поле горело. Фабрика была охвачена языками пламени, и она слышала крики людей. Она оглянулась и увидела, как сзади горит город. Это был неимоверно мощный пожар, больше похожий на огненный шторм. Она снова перевела взгляд на фабрику. Та была полностью разрушена, высокие стены огня достигали небес. Раздался ещё один взрыв, а затем ещё один из её пылающего чрева, и с неба посыпались обломки горящего дерева, тлеющие кирпичи и раскалённые куски металла. Фабрика испускала дух, и вот что она извергала в предсмертных муках.

Жар был достаточно сильным, но Рамона продолжала идти, не обращая на это внимания. Она двигалась сквозь тлеющий пепел глубиной в четыре дюйма, обходила горящие обломки фабрики, отмахиваясь от клубов дыма. Раздался ещё один взрыв, и ещё больше обломков посыпалось на поля пепла. Сначала она решила, что это части трупов, но это были не трупы, а части кукол и манекенов. Она видела ухмыляющиеся оплавленные лица и почерневшие головы, конечности и тела. Вещи, приваренные друг к другу невообразимым жаром, человекообразные каркасы, чья пластиковая и восковая плоть пузырилась и стекала. Вдруг она поняла, что крик, который она услышала, был не криком людей, а криком самих кукол... их обугленные и покрытые волдырями рты кричали в ночи, мучимые общей агонией.

Но куклы не могут кричать. Манекены и куклы не чувствуют боли, - сообщил ей голос разума. Но я их слышу…

Потом ... всё начало исчезать, лишь фабрика вокруг неё осталась лежать в руинах. Почему ей это показали? Но ответов не было, поэтому она просто перестала задавать вопросы и приняла всё как есть. Останки завода были разбросаны повсюду, как кости в поле после великой битвы. Кирпичи застряли в спутанной траве, из их груд росли молодые деревца. Жуткая тишина повисла в воздухе. Она слышала скрип металла на ветру, может быть, останки водосточного жёлоба или какая-то другая железяка.

Две дымовые трубы всё ещё вздымались над почерневшими обломками, как лишенные плоти пальцы, одна прямая и высокая, другая накренившаяся, как будто могла рухнуть в любой момент. Вороны сидели на них, расправив крылья и каркая.

Чем ближе она подходила к фабрике, тем больше встречала обломков.

Кроме кирпичей, сгнивших досок и старых почерневших брёвен, появились ещё ржавые детали различных механизмов, останки трубопроводов и железных труб, в которых гнездились ласточки. Она обошла останки третьей дымовой трубы, обильно оплетённые сорняками. Огромные шестерёнки вырастали из земли, как спины древних ящеров. Фабрика рухнула сама под себя, заполнив огромные ямы и подвалы грудами искорёженного железа и множественными плитками черепицы, напоминавших ей чешуйки кожи.

И всё же она не могла не задаться вопросом, почему ей всё это показывают?

Но теперь ответ был очевиден. Матушка Кроу показала ей пожар и его последствия, словно вбивая ей в голову, что всё, что жило (или существовало) на фабрике, давно ушло. Огонь нейтрализовал его и сделал безвредным. Теперь всё это было лишь напоминанием, а вся местность превратилась в кладбище. Здесь не было никакой опасности. Рамона должна вернуться в город. Вот откуда исходила настоящая угроза.

Но Рамона, конечно, на это не купилась.

Она открыла дверь и вошла.

Потому что пришло время.

50

- Куда же ты, куколка? Что ты собираешься делать, когда доберёшься туда? – произнёс скрипящий голос. Знаешь ли ты, кого найдёшь и что они скажут тебе?

Крип прижался к стене, ощущая нереальность происходящего. Он ждал, думая: "Я должен убежать от неё, пока она не нашла меня".

Но куда бежать? Хороший вопрос. Да, он слышал голос, но он звучал и спереди, и сзади, и со всех сторон одновременно.

- Не волнуйся, куколка, увиденное поразит тебя, - сказал голос, хихикая.

Вот тогда-то и появился свет. Не электрических ламп, конечно, а колеблющихся оранжево-жёлтых огней, как у огромных старинных свечей. Тех, что отбрасывают крадущиеся неровные тени. Но свет есть свет, и Крип довольствовался всем, что имел. Коридор был больше похож на круговой промышленный туннель с алюминиевыми трубами, через которые, должно быть, проходили электрические линии или паропроводы.

Не зная, что ещё делать, он двинулся дальше, и вскоре туннель расширился, и он увидел... ну, сначала он не понял, что увидел. Он присмотрелся и различил, что это были литейные формы, похожие на те, что используются для штамповки пластмассовых деталей. Все они были раскрыты, как раковины моллюсков. Он видел формы для кистей и ступней, ног и туловищ, рук и голов, множество лиц, тщательно вырезанных из алюминия. Они были похожи на слепки посмертных масок. Он заметил и другие большие формы, предназначенные для отлива манекенов целиком.

По пути он встретил десятки таких.

Одни для мужчин, другие для женщин и даже детей. Глядя на них и думая о том, что из них выходит, Крип начал дрожать, а потом и потеть. Хотя вокруг было жарко, пот, который катился по его лицу, был прохладным. От него исходил отвратительный запах, который вызывал тошноту. Это был запах человеческой машины, отравленной желчью собственного страха, помешательства и ужаса. Люди, которые шли на виселицу или электрический стул, вероятно, потели так же. Он никогда раньше не ощущал такого запаха и полагал, что большинство людей ощущают его только один раз — прямо перед смертью.

Ну же, куколка, перестань думать. У тебя это плохо получается. И, кроме того, ты уже почти на месте, скоро ты встретишься с тем, кого ищешь.

Голос продолжал насмехаться над ним, но Крип продолжал движение вперёд. Теперь он не видел причин спорить со своей судьбой или пытаться убежать от неё. Он пойдёт туда, куда велит голос, и увидит, что ждёт его там, потому что на самом деле другого выхода не было.

Форм становилось всё больше и больше, они теснились у стен, пока полностью не перекрывали их. Затем он увидел её. Даже дрожа от ужаса, он не был по-настоящему удивлён.

Даниэль висела на стене.

Точнее не Даниэль, а тот ужас, который он видел вместе с Лексом и Су-Ли по телевизору. Даниэль переделали в куклу — бледное и голое существо, её конечности вращались в суставах, а груди походили на маленькие холмики с сосками. Клитор между её ног, казалось, пульсировал жизненной силой, набухший и сочный, как спелый персик. Её кожа казалась гладкой, но местами свисала как недосброшенная кожа змеи. Её грудь поднималась и опускалась, как будто ей действительно нужно было дышать.

- Посмотри на меня, куколка, - сказала она, смешно выпятив челюсть. Скоро ты станешь таким же, как я.

Её светлые блестящие волосы свисали на бок, как парик. Один глаз превратился в чёрную дыру, другой сверкал как лунный камень. Её лицо походило на маску, недоделанную, но ужасно живую.

Крипу пришла в голову мысль о бегстве. Это было чисто инстинктивно, но это было единственное, что он мог придумать.

- Нет, нет, не сейчас, - прошипела экс-Даниэль. Не сейчас, когда ты так далеко зашёл.

Она оскалившись извивалась на крюке, показывая крошечные зубы, похожие на зазубренные зёрна кукурузы. Если он не послушается её, то она спустится и сделает с ним что-то ужасное.

- Иди и посмотри, кто ждёт тебя, куколка.

Слезы лились из его глаз, зубы стучали, руки тряслись так сильно, что ему пришлось прижать их к бокам. Он не смел даже моргнуть, ведь в мгновение ока в этом месте могут произойти самые отвратительные вещи.

- Нет! - закричал он, собрав всю свою волю в кулак. “Я не пойду, и ты не заставишь меня!”

Ему было приятно слышать свои слова. Чёрт, он чувствовал себя сильным, решительным и стойким... но он всё ещё шёл вперёд.

И самое тревожное во всём этом было то, что он не мог остановиться.

Его тело не реагировало. Его нервная система была захвачена, и он больше не отвечал за своё собственное тело. Теперь он был как пассажир в автобусе. Он больше не владел собой... и всё же он мог говорить, мог шевелить губами, головой, руками, он просто не мог остановить свои ноги.

Это было безумие.

Отчаявшись, он бил себя по лицу, пока щёки не покраснели и не запылали, а боль и смятение не заставили его расплакаться. Но ничто из этого не помогло.

"Наступает время, - сообщила ему экс-Даниэлль, - когда все решения принимаются за нас, и мы должны быть рады этому".

У Крипа было сильное желание сказать ей, чтобы она заткнулась, потому что она даже больше не была человеком. Она и раньше ему не нравилась, но теперь ему захотелось найти хороший пятифунтовый молоток и разбить её лицо вдребезги. Боже, это было безумием, но мысль о том, чтобы стереть её в порошок, была сексуально возбуждающей...

Туннель постепенно расширялся.

И становилось всё теплее.

Крип теперь обильно потел. Отчасти от страха и тревоги, но было ещё что-то. Воздух обжигал горло, было трудно дышать. Именно тогда, когда пот начал капать с кончика его носа, он услышал какой-то шум, похожий на журчание горячей воды в трубе высокого давления, и весь туннель задрожал. Грохот стал громче. Туннель словно пришёл в движение.

Какого хрена?

Проход заполнялся клубящимся белым паром, похожим на тот, что выдувает свисток чайника. Пар окутал его, боль от ожога была мгновенной. Он бился об пол и отскакивал от стен, чувствуя боль и рвотные позывы, но понимая, что это не смертельно.

Затем он услышал жужжащий звук, и что-то вышло из туннеля, который теперь стал довольно большим. Что бы это ни было — а он почти ничего не видел — оно надвигалось на него, как призрак из тумана, принося с собой жар, шум и запах раскалённого железа. Это была машина, ставшая плотью, или плоть, ставшая машиной. Биомеханическая тварь, собранная из пожелтевших костей и извивающихся кукольных частей, с гигантским стальным медвежьим капканом вместо пасти.

Всем этим ужасом управляла мумия с взъерошенными седыми волосами, чьё сморщенное лицо искажала злобная ухмылка.

Вот что увидел Крип прежде, чем его руки и ноги были пронзены шипастыми цепями, которые затащили его в источник дыма, где огромная циркулярная пила разрезала его от промежности до макушки, окатив стены кровью и мясом.

51

Лекс услышал крик Чазза, хотя и не знал, кто это был. Крик отозвался эхом и затих, но не было никаких сомнений, откуда он доносился, и именно туда он направился. Он наощупь пробирался вдоль стен, зная, что в любой момент пара скрюченных кукольных рук может протянуться к нему, но он не думал, что это случиться. Не сейчас.

Он добрался до центра, который был частично освещён лунным светом, льющимся через окна в крыше примерно тремя этажами выше. Когда его глаза привыкли к темноте, Лекс увидел множество сверкающих механизмов и колонну, поднимающуюся до самой крыши. Это была огромная комната, и он знал, что это логово Кукловода. В воздухе стояла тошнотворная вонь, запах разложения.

Стокс был просто проекцией, которую она или оно создали, идеализированным городом, который, вероятно, никогда не существовал на самом деле, по крайней мере, не таким, каким Лекс видел его сегодня вечером. Если город был её разумом, то фабрика была её телом... а эта комната - сердцем.

Часовой механизм.

А почему бы и нет? Кукольные люди были похожи на заводные игрушки, так почему же Кукловод должен был отличаться от них?

Лекс мог бы сидеть и размышлять часами, но правда, истинная правда всего этого была ему недоступна. Он пришёл не просто так, и должен был довести дело до конца.

И всё же... это место завораживало его. Живая машина. Спиралевидные рёбра, которые увивали стены, медленно, но неумолимо вращались, движимые огромной пружиной, и которые, в свою очередь, приводили в движение огромные зубчатые колёса и шестерни. Подобно анатомии организма из плоти и крови, ничто из этого никогда не останавливалось, никогда не отдыхало, никогда даже слегка не менялось в очерёдности, иначе результатом был бы полный хаос и смерть машины, которая питала Стокс и Кукловода.

Уничтожишь это, - подумал Лекс, - и ты уничтожишь Кукловода.

Он прошёл дальше в комнату, перешагивая через запутанные электрические провода и паровые шланги, которые обвивали друг друга как спаривающиеся питоны. Он уклонялся от вращающихся шестерней, его уши болели от бесконечного гудения и лязга механизмов. Он продолжал двигаться, но осторожно, потому что это было опасное место, сюрреалистический кошмар, в котором всё шипело и жужжало, голодные зубчатые и заострённые цепи так и стремились затащить неосторожных под пресс, где те были бы как следует обработаны. Искрили высоковольтные линии, пузырились чаны, пар вырывался через трещины в шлангах, и огромные зазубренные крюки раскачивались в поисках плоти.

Жара была почти невыносимой. В воздухе витали испарения масел и смазочных материалов. Помимо запахов горячего железа, воска и расплавленного пластика, был ещё более отвратительный запах. Вездесущий запах скотобойни, хорошо прожаренного мяса, спёкшейся крови и сожжённых волос.

И тут он увидел машину.

Возможно, это было то, что он искал всё это время.

Но было ли это на самом деле? Было ли что-нибудь из этого реальным? Да, всё это имело гигантские размеры, и всё это могло разрезать человека, раздавить, ошпарить, ударить током или содрать кожу, но это не делало всё это реальным.

И машина, находившаяся всего в двадцати футах от него, никак не могла быть настоящей.

Она была не менее сорока футов в диаметре, сделанной из какого-то чёрного металла. Он увидел, как по конвейеру шли мужчины, женщины и дети, выстроившиеся в ряд, как скот. Шипастые валы пронзали их руки и утаскивали в недра машины. Сквозь тонкую, как проволока, сетку он видел, как циркулярные пилы разрезали их пополам и тащили окровавленные половинки в кипящий чан, где они расплавлялись в жидкость, которая затем перетекала в формы. Когда те остывали, они раскрывались, и кукольный человек присоединялся к рядам других синтетических людей, которые стояли как разинувшие рты мумии в мексиканских катакомбах.

Лекс снова и снова моргал.

Он ни на секунду не поверил, что они были сделаны именно так, но что-то заставило его сделать это, и ему пришлось бороться с желанием присоединиться к остальным на конвейере.

Именно тогда он посмотрел прямо вверх сквозь рассеивающиеся облака горячего пара и увидел там огромную паутину, сделанную из какого-то розового шёлка, который странно походил на тонкие нити человеческой кожи. В ней застрял расчленённый человек.

Лекс знал, что это Чазз.

И когда какая-то огромная паукообразная тварь нависла над расчленённым человеком и уколола его иглами, он был уверен в этом. Лекс даже слышал его голос: "Боже ... Боже... Боже ... помоги мне... о, пожалуйста, позволь мне умереть…”

Лекс потерял дар речи от такого зверства.

Когда он пришёл в себя и сосредоточился, то заметил то, что до сих пор ускользало от него — всё в фабричном лабиринте было связано тончайшими нитями, похожими на паутину. Каждая деталь механизма, каждая шестерня, колесо и пресс были соединены с чем-то, что теперь выходило из темноты, спускалось из неё, огромная чёрная фигура, соединённая с миллионами белых нитей.

Пришло время встретиться с хозяйкой лабиринта.

52

Уже близко, так чертовски близко.

Рамона приближалась к источнику хаоса и чувствовала, как его тёмный магнетизм притягивает её к себе, одновременно пытаясь и оттолкнуть. Она боялась его, и он боялся её, только она не знала почему и страшилась того, что умрёт прежде, чем узнает об этом. Издалека доносились громкие звуки литейного цеха — лязг и треск, скрежет металла о металл и вездесущее шипение горячих паров.

Коридор приведёт её туда.

Шаг за шагом она приближалась.

Мысли проносились в её голове, в основном вещи, о которых она не хотела думать. Эта ночь была бесконечной. Это могло продолжаться уже несколько часов или дней. Здесь, в центре ада, время потеряло всякий смысл. Она знала судьбу Су-Ли. Крип и Даниэль тоже, вероятно, были мертвы. Но она хотела узнать, что случилось с Лексом и даже Чаззом. Она всё ещё испытывала к нему определённые чувства и гадала, жив ли он.

Но голос в её голове просто сказал: Нет. Он физически силен, но слаб умом и морально испорчен. Без своих мускулов и привлекательной внешности он всего лишь испуганный плаксивый мальчишка, и ты это прекрасно знаешь. Лёгкая добыча для Матушки Кроу.

Рамона больше не собиралась думать о нём.

Он исчез. Он больше не существовал для неё.

А то, что между ними было, исчезло намного раньше.

Она оглядела коридор с помощью фонаря. Инстинкты подсказывали ей, что она движется в правильном направлении. Пол был грязным, в отличие от остального города. Что это значит? Где же безупречная чистота, которую она видела на улицах? Под ногами лежал ковёр из листьев, окурков, конфетных обёрток, металлической стружки, деревянных щепок и очень старого, заплесневелого номера "Плейбоя". Она также заметила несколько серых дверей. Надпись на одной гласила: НАЧАЛЬНИК ПРОИЗВОДСТВА, а на другой – ДИРЕКТОР ЗАВОДА. На них налипло что-то коричневое и засохшее, как старое дерьмо. Может быть, это была кровь.

В самом конце коридора была большая дубовая дверь с шестью панелями. Очень элегантная по сравнению с остальными. Она была блестящей, хорошо отполированной. На двери висела табличка:

МАТУШКА КРОУ

ПРЕЗИДЕНТ

Она была поражена абсурдностью этого. Мог ли кто-то написать нечто подобное в то время? Неужели эта старуха настолько сумасшедшая, высокомерная и самонадеянная? Но ответ на этот вопрос был очевиден. Ведьма считала, что весь город принадлежит ей. Она проклинала убегающих с её фабрики рабочих. Она, блядь, обманула смерть и создала весь этот цирк.

Да, старуха определённо была безумной, высокомерной и самоуверенной. Типичный деспот. Типичный тиран. Типичная матриарх падшей династии. МАТУШКА КРОУ, ПРЕЗИДЕНТ. Рамону тошнило от этого. На самом деле, этого было достаточно, чтобы…

Подождите.

Теперь там не было написано "МАТУШКА КРОУ". Надпись изменилась:

РАМОНА КРОУ,

ПРЕЗИДЕНТ

Рамону сделала шаг или два назад. Дурацкая шутка, придуманная больным умом. Старуха могла написать какое-нибудь оскорбление для Рамоны, её матери или всей семьи, и Рамона бы просто отмахнулась от этого. Но это было больше, чем просто оскорбление, это было тревожно. Как будто карга нашёптывала ей в ухо своим кислым старушечьим дыханием.

- Прекрати, - сказала Рамона.

Но надпись на табличке не исчезла.

- ДА ПОШЛА ТЫ!

"РАМОНА КРОУ, ПРЕЗИДЕНТ И ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР", - гласила она.

- ПРЕКРАТИ СЕЙЧАС ЖЕ!

РАМОНА КРОУ, СОЗДАТЕЛЬ И РАЗРУШИТЕЛЬ, СОЗИДАТЕЛЬ И УНИЧТОЖИТЕЛЬ.

Она потёрла кулаками глаза, но ничего не изменилось. Матушка Кроу нашла её слабое место, и собиралась как следует над ним поработать. Боль была почти физической, Рамона испытывала нарастающее страдание и бездонное горе, впадала в чёрную бездну отчаяния.

Сделай это, приказала она себе.

Она быстро прошла по коридору к двери. Вот как нужно действовать в местах, подобных этому: если что-то сильно пугает вас, столкнитесь с этим лицом к лицу. Она взялась за ручку двери и распахнула её. Она шагнула в комнату, ожидая увидеть какой-нибудь строгий и утилитарный кабинет, что-нибудь суровое и пуританское, что соответствовало бы механистическому складу ума Матушки Кроу, но вместо этого обнаружила мастерскую.

Конечно, там были столы, заваленные частями манекенов. Но к этому моменту Рамона уже не так сильно боялась их.

Ты лжёшь, Боже, как же ты лжёшь.

Она изучала стеллажи, заваленные различными инструментами и приборами. С полок свисали лица, безглазые и безгубые, - вещи из дерева, пластика и воска, ожидающие, когда их прикрепят к какому-нибудь ужасному живому механизму. В сосудах находились глазные яблоки всех цветов радуги. Рамона ожидала, что они будут следить за ней, как глаза на старинных картинах, но это были всего лишь стеклянные шарики. На стене висел пожарный шланг, рядом с ним - топор, выкрашенный в красный цвет.

Рамона знала, что в переосмыслении этого места Матушкой Кроу, конечно же, будет множество средств пожаротушения.

С потолка свисала верёвка, и она потянула её, почти ожидая увидеть дюжину марионеток, падающих вниз в жутком дёргающемся танце, но единственное, что произошло, - это зажёгся свет. Это была старомодная лампа с воронкообразным абажуром, свет которой освещал лишь содержимое стола, формируя за его пределами тень, в которой легко могло скрыться какое-нибудь чудовище.

В дальнем конце комнаты была дверь, и именно туда она направилась.

Она прошла несколько футов, прежде чем наткнулась на что-то, свисавшее с потолка, чего, как она была уверена, не было пару секунд назад. Затем оно с грохотом упало на пол.

Тяжело дыша, настороженная, она посветила на него фонариком.

Это был Крип.

Не настоящий Крип, а его кукольная версия, которая развалилась, ударившись об пол. Она видела его торс, сломанную руку, оторванную кисть, глазное яблоко, которое катилось по полу. Он был просто кучей деталей. На голове у него не было волос, череп был покрыт шрамами, как у монстра из старого фильма о Франкенштейне (возможно, от пересадки мозга).

- Они победили тебя, лишь потому что ты позволил им сделать это, - неожиданно для себя сказала Рамона. “Ты не сражался, Крип. Ты принял то, что они предложили. Ты искал лёгкий выход. Извини.”

Детали начали дрожать, а затем дребезжать и двигаться.

Но самое тревожное заключалось не в грохочущем движении частей тела и не в том, как с глухим стуком катилась голова, а в глазном яблоке, которое катилось по полу, и в ноге, которая прыгала за ним. Это было похоже на какую-то извращённую комедию.

Но в этой куче разрозненных частей не было ничего смешного.

И не было ничего даже отдалённо забавного в том, как они начали кружиться в вихре, подпрыгивая, дребезжа и кружась в воздухе, прежде чем снова... собраться воедино. Когда он был закончен, то стоял неподвижно, как витринный манекен, слегка покачиваясь взад-вперёд.

Затем он начал вдыхать и выдыхать, грудь поднималась и опускалась.

Что-то похожее на чёрную пиявку скользнуло между губами и облизало их. Раздался звук разрывания плоти, и единственный глаз распахнулся с облачком пыли. Он посмотрел на Рамону с нескрываемым вожделением.

- Куколка, куколка, куколка, - повторял Крип-марионетка. Его голос скрежетал как ржавый гвоздь по бетону. - Мою куколку зовут Рамона, и я буду играться с ней.

Его деревянный пенис стал набухать, пока не стал таким же большим, как фонарь в руке Рамоны. Головка была розовая и блестящая, но это была не головка человеческого пениса, а пульсирующая кукольная головка, розовые пухлые губки которой раскрылись и произнесли писклявым голоском: “Ма-ма, ма-ма, ма-ма”.

Рамона вся дрожала.

Безумие приковало её к месту и ей захотелось истерически расхохотаться. Было ли это ужасно, или смешно, или и то, и другое, или ни то, ни другое, но её почему-то сильно трясло, а по спине и рукам ползли мурашки.

Крип шагнул в её направлении, и не было никаких сомнений в его намерениях, точнее в намерениях Матушки Кроу: какой самый лучший способ унизить, осквернить и уничтожить Рамону, как не позволить сексуально озабоченной марионетке изнасиловать её? С Су-Ли это сработало.

Рамоне хотелось отступить, но она заставила себя перебороть страх. Крип потянулся к ней, но она отбила его руку фонарём. Его рот скривился в гримасе, и он попытался вцепиться в неё когтями, но она была быстрее. Она с размаху ударила его фонарём прямо в лицо.

Но он не упал.

Он лишь раскачивался взад-вперёд, словно его удерживали невидимые нити. Он повернулся к ней, и его пальцы заскользили по её груди. Она снова ударила его фонарём, и он отскочил, возвращаясь назад как маятник, его оскаленный рот, казалось, сказал: “Ты тупая манда, я могу играть в эту игру всю ночь. Туда-обратно, туда-обратно. Ты устанешь, а когда устанешь, я схвачу тебя, потому что ты моя грёбаная игрушка, и я буду обращаться с тобой как с грёбаной игрушкой, моя милая маленькая куколка.”

На самом деле Рамона слышала его голос в своей голове, и каждое слово, казалось, звучало всё громче.

Она снова ударила его, когда он запустил руки в её волосы и выдернул прядь. Она оттолкнула его, и он снова нырнул в темноту, причем, казалось, быстрее, чем свет мог его выхватить. Он приводил в движение всю комнату. Все части тела кукол начали извиваться. Они хотели слезть со столов и освободиться от крюков.

Она увернулась от него, и он захихикал пронзительным, радостным звуком. Он снова развернулся к ней, уставившись на неё своим единственным сверкающим глазом, который выпирал из глазницы, как утиное яйцо. Рот куклы теперь был усеян зубами, похожими на окровавленные рыболовные крючки. Гравитация должна была остановить его или, по крайней мере, немного замедлить движение, но не сделала ни того, ни другого. Крип-кукла вращался всё быстрее и быстрее как маятник, проносясь мимо нее. Она попросту не успевала уклоняться. Его пальцы царапали её. Головка его выпуклого ярко-красного пениса покусывала её. Игольчатые зубы стучали так громко, что ей казалось, она вот-вот сойдёт с ума.

Когда он в очередной раз задел её, то выбил у неё из рук фонарь, и тот, потухнув, покатился под стол. Времени на то, чтобы вернуть его, не было. Он достал бы её в тот же миг, как только она попыталась бы это сделать. Теперь их было только двое. Она слышала, как он хихикает в темноте вокруг неё, но не видела его. Дверь была недалеко, но она знала, что не успеет добраться до неё.

Крип-кукла появился из темноты с пронзительным звуком, как сова, ищущая мышь. Его пенис был твёрдым и сильно разбухшим, нацеленный на неё, как ракета класса "земля-воздух". Она проскользнула мимо него, и он хихикая исчез в темноте. Запаниковав, она бросилась к двери, а он набросился на неё, как акула, вынырнувшая из глубин, его пальцы разорвали рубашку и оставили глубокие борозды на спине.

Когда он снова спикировал на неё, она отшатнулась и задела лампу с абажуром, отчего та начала раскачиваться взад-вперёд, дезориентируя тем самым Рамону и, как она надеялась, его. В попытке достать её он врезался в стену. Он издал рычащий звук, и когда он отскочил от стены, Рамона замахнулась пожарным топором. Удар пришёлся ему в голову, расколов лицо, и его кукольное тело тут же рухнуло на пол, невидимые нити были перерезаны.

Рамона держала топор наготове.

Крип самовосстанавливался. Он лежал между ней и дверью, и она собиралась пройти прямо сквозь него, но у неё не было ни шанса. Когда Крип встал, дверь позади него распахнулась... точнее была сорвана с петель, прихватив с собой добрую часть стены.

Даже Крип не ожидал этого.

То, что вышло через дыру в стене, было вершиной ужаса - Франкенкукла.

Она вернулась.

Отвратительная, гигантская масса извивающейся кукольной плоти, она вышла на дюжине ног, множество манекенов и кукольных лиц кричали и вопили в предсмертной агонии. Рамона узнала новеньких: Су-Ли, Чазза и Даниэль.

Теперь Франкенкукла хотела Крипа.

Он попытался убежать, но многочисленные руки рванулась в его сторону, как хорошо смазанные поршни, ногти и когти вонзились в него, разрывая на части. Крип кричал, когда её останки ассимилировались в общую массу. Затем его бледное лицо вновь высунулось наружу, присоединившись к другим призрачным лицам, которые свисали с груди существа, как распухшие полипы.

Всё ещё сжимая топор, Рамона сделала отчаянный рывок за фонарём.

Посмотри в лицо своим страхам. Преодолей их, - приказал ей голос. Не наделяй их силой.

Но глядя на воющие, визжащие, ухмыляющиеся лица Франкенкуклы, это было не так-то просто. Они были похожи на фетишистские маски, злобные лица японских храмовых демонов. Некоторые из них были целыми, другие раскололись при рождении ещё одной головы, третьи делились, как клетки. И на каждую взрослую голову приходилась группа зародышевых, бесформенных шишек, растущих вокруг неё. Одни - с сосущими ртами, другие - с единственным глазом, а третьи были просто зубастыми голодными безднами.

Рамона вернулась к нам, - сказал хор голосов, нестройных и стонущих, скрипящих и пронзительных, как трубы плохо настроенного церковного органа. – Достаньте её. Трон готов, пусть наша королева взирает с высоты.

Как бы в подтверждение этих слов, две головы манекенов на самом верху существа разделились, чтобы показать Рамоне уготованное ей место.

Думай! - приказала она себе. Должен же быть какой-то выход! Должен же быть способ победить эту тварь!

Но борьба уже была почти проиграна.

У неё был небольшой выбор.

- Я убью тебя, - сказала она, пытаясь направить всю ненависть, разочарование и ярость, которые преследовали её с тех пор, как начался этот кошмар. “Я собираюсь разрубить тебя на куски.”

- НЕТ, РАМОНА! ТЫ НЕ ДОЛЖНА ЭТОГО ДЕЛАТЬ! – сказали ей голоса.

Рамона вся пылала от ярости.

Франкенкукла сделала несколько неуверенных шагов назад, наткнулась на стол и опрокинула его.

Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк - стучали её многочисленные ноги.

- Бедная, бедная Рамона. Посмотрите, как она одинока, как одинока была всегда. Никогда не могла довериться кому-нибудь, даже себе. Всегда растерянная, несчастная до глубины души, - насмехались голоса. - Посмотрите, какая она маленькая, хорошенькая, но маленькая, слабая и наполненная лишь тёплым воздухом.

Её дразнили, и били в слабые места, причем довольно умело. Матушка Кроу знала, что населяет души её врагов, она знала, как выжать из них всё до последней капли, как грязную серую воду из губки. Образы Чазза заполнили её голову. Он был мудаком и ублюдком... и всё же она винила и себя, считала, что испортила их отношения случайно обронённым словом, не заметила неявной подсказки судьбы.

Щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, щёлк-щёлк.

Франкенкукла теперь уже приближалась к ней, в то время как её собственный разум закрывался, как двустворчатый моллюск, когда она тонула в море неуверенности в себе и вины, которые делали её нерешительной и слабой, сомневающейся в том, кто она и даже что она такое.

- Бедняжка, всегда такая одинокая. Ей нужно стать частью чего-то большего, и теперь ей представился шанс, - говорили голоса, больше между собой, чем с ней. “Мы будем любить её, мы будем защищать её, мы позволим ей присоединиться к нам.”

- Но я не хочу, - выдавила она неуверенно.

Чудовище было в ярости. Оно переворачивало столы и срывало полки со стен, раздавливая спадающие кукольные части на своём пути к Рамоне.

И в этот момент слабости, когда её жизнь висела на волоске, она подняла топор и атаковала Франкенкуклу на свободной от обломков территории. Пасти широко открывались и кричали от ярости. Десятки новых кукольных лиц раскрылись как распустившиеся цветы, когтистые и смертоносные руки тянулись к ней.

Топор задел тварь.

Лезвие попало прямо в грудь монстра, расколов два лица и глубоко вонзившись в массу за ними. От Франкенкуклы отваливались конечности и головы. Вязкая струя горячей жёлтой жижи вырывалась из раны, обжигая лицо Рамоны и шипя при соприкосновении с полом. Множество агонизирующих ртов вопили от боли.

А Рамона всё рубила и рубила, пока кукольные руки царапали её лицо и били, вырывая пряди волос и разрывая рубашку, пытаясь добраться до плоти, чтобы разорвать её и ассимилировать. Тысячи красных глаз выглядывали из этой массы, миллионы когтистых серых пальцев вцепились в неё, и дюжины голов широко раскрыли свои пасти и обдали её белой рвотой, которая имела консистенцию риса. Рамона сражалась, и Франкенкукла сражалась. Они рвали, били и царапали друг друга. Конечности отлетали, головы падали, пока топор не вырвали из её рук, и она оказалась притянута к пульсирующей массе, десятки чёрных языков-червей высунулись, как угри из глубоких морских пещер, чтобы вылизать её глаза из глазниц.

Но она не сдавалась.

Облепленная рвотой и жгучей жёлтой кровью, которая продолжала струиться из множества щелей, она была прижата к отвратительной опухшей плоти существа, пытавшегося похоронить её заживо в себе, в своей горячей пластиковой коже, в липком заражённом бульоне из тканей.

Именно в этот момент она услышала, как что-то пульсирует внутри, и поняла, что это, должно быть, сердце твари. У машин нет сердца, но эта штука была не совсем машиной, скорее биомеханическим существом.

Собрав последние силы, Рамона глубоко погрузила в неё руки, повреждая костяшки пальцев о шестерёнки и вращающиеся колёса, и почувствовала, как её руки сжимают мясистую пульсирующую массу размером и формой напоминающую футбольный мяч. Она оттолкнулась изо всех сил, выпадая из объятий чудовища вместе с его сердцем.

- НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! - гремели голоса, отчего казалось вся комната затряслась. Сосуды и банки разбивались вдребезги, по стенам пошли трещины, а с потолка посыпалась пыль.

Сердце было очень скользким, похожим на какой-то гнилой, разбухший чёрный помидор.

ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! ТУК-ТУК!

Она попыталась разорвать его пальцами, но оно было резиновым и скользким, дико трепетало, как будто пыталось выпрыгнуть из её рук.

ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! ТУКТУКТУКТУКТУК…

Когда шипящая, пузырящаяся масса Франкенкуклы приблизилась к ней, она бросила сердце на пол и подняла топор. Голоса закричали в последний раз, прежде чем лезвие опустилось и рассекло дрожащую мышцу, которая взорвалась жёлтой жижей, как переполненный водой воздушный шар. Франкенкукла закричала, шатаясь и врезаясь в предметы.

Рамона схватила свой фонарь и топор и прошла через дыру, проделанную чудовищем там, где раньше стояла дверь.

53

У Лекса оставались считанные секунды.

Находясь внутри смертоносного часового механизма, который был воплощением разума Кукловода, он знал, что единственный способ остановить его - вывести из строя эту машину. Это был единственный возможный выход.

Когда Лекс почувствовал, что Кукловод уже близко, он стал искать что-нибудь, что можно было бы использовать для уничтожения механизмов.

Должно же что-то быть.

А потом он увидел это.

Огромный четырёхфутовый гаечный ключ, который должно быть весил фунтов тридцать. Для Чазза было бы детской забавой размахивать чем-то подобным, но для Лекса, который всегда был худым, жилистым парнем, который никогда не мог набрать вес, независимо от того, сколько нездоровой пищи он съедал, это было похоже на размахивание огромным боевым топором.

Лекс сжал гаечный ключ, наслаждаясь ощущением его тяжести.

Не колеблясь, он замахнулся на первое, что увидел — шестерни. Ему показалось, что он услышал крик сверху, когда ударил первый раз, а затем он был уверен в этом, когда гаечный ключ выбил несколько шестерён, нарушив их калибровку, отчего они начали скрежетать и извергать хлопья металла и искры.

Завыла сирена.

Здесь, в самом эпицентре, это было похоже на сирену воздушной тревоги, оглушительную и ревущую, такую чертовски громкую, что он больше ничего не слышал. Он ещё раз ударил по шестерням, затем развернулся и опустил гаечный ключ на металлическую трубу, которая тут же зашипела от выходящего пара. Эти два несильных удара казались пустяком по сравнению с необъятностью машины вокруг него... но всё же они имели эффект. Фабрика вся задрожала. Её хрупкое оборудование подверглось нападению. Он был вирусом, который заражал всё её тело.

Вот тогда-то и проявился Кукловод.

Раньше оно пряталось в тенях, выскакивало, затем отступало, как будто не знало, что предпринять, но теперь всё изменилось. Кукловоду ничего не оставалось, кроме как сражаться. Оно вышло навстречу незваному гостю приняв тёмную, аморфную форму, которая, казалось, постоянно менялась, как будто не могла решить, чем же стать.

И Лекс тоже не знал какую форму оно примет.

Что-то внутри него требовало, чтобы он бежал, но что-то другое, гораздо более сильное и непреклонное, приказывало ему стоять на своём.

Посмотри ему в глаза и не показывай страха. Выставь его ничтожеством, которым оно и является.

Звучало замечательно в теории. Но когда оно вышло из тени, чтобы растерзать его, как паук, рвущийся схватить насекомое, всё внутри Лекса превратилось в резину. Сначала ему показалось, что он увидел огромный металлический пресс с зубьями. Затем что-то похожее на гигантскую демоническую многоножку, которая кричала голосами терзаемых детей. Оно показало ему сотню ртов, затем тысячу красных глаз с чёрными прожилками и, наконец, когти, похожие на осколки стекла, предназначенные, чтобы выпотрошить Лекса.

Даже не моргай. Не отводи взгляда.

Держа в руках тяжёлый гаечный ключ, он чувствовал себя абсолютно бессильным против этой твари, которая кружила вокруг него, ужасающая механическая многоножка, подвешенная над землей на своих марионеточных нитях. Оно смотрело на него сверху вниз красными глазами, ужасно замысловатыми по своей конструкции, как вращающиеся гироскопы, многолинзовыми и многогранными, как фасеточные глаза мух. Огромное извивающееся червеобразное тело представляло собой машину сложной геометрической формы, увитой компрессионными шлангами и высоковольтными проводами, похожими на свисающие петли внутренностей. Оболочка твари выглядела так, словно была больше металлической, чем из плоти, или, возможно, плотью ставшей металлом. И когда оно приблизилось к нему, он осмелился моргнуть и увидел, что оно состоит не только из частей машин и плоти, но и из манекенов, сваренных в некое отвратительное собрание проклятых. Безглазые и кричащие, они тянулись к нему тысячами рук и пальцев.

И высоко вверху, он увидел лицо Кукловода... и это было лицо женщины. В этом не было никакой ошибки. Лицо старухи, которую он видел в доме, той самой, что зашивала мёртвого мальчика. Может быть, не совсем человеческое, но когда-то бывшее таким. У неё были волнистые соломенно-сухие волосы, похожие на светящихся белых червей, пустые глазницы, и сморщенные дёсны, усеянные чем-то похожим на жужжащие зубья цепей. Ужасная машина ненависти и возмездия, но когда-то, когда-то она была живой женщиной.

Когда она спустилась к нему, он поднял свой гаечный ключ, хорошо осознавая жалкую угрозу, которую он представлял перед лицом этой огромной химеры, рождённой из чёрной утробы фабрики.

54

- ЛЕКС! - воскликнула Рамона, когда увидела, что он столкнулся с чем-то, что она даже не могла внятно описать. - ЛЕКС!

Существо остановилось, его сегменты изгибались и скрежетали. Оно парило, выпуская пар и выдыхая дым, капли жидкости стекали с его нижней стороны.

Теперь оно повернулось и двинулось в её сторону.

Рамона сделала шаг назад и споткнулась о дренажную трубу. Она упала на задницу, но не выпустила из рук ни фонарика, ни топора.

Это Матушка Кроу, Рамона! Она идёт за тобой!

Но то, что она видела в этот момент, было не Матушкой Кроу или биомеханизмом, которым она стала, гибридом плоти и железа, а толпами кукольных людей, неуклюже идущих в её направлении. Это были бледнолицые манекены в чёрных плащах, марионетки со злобными сосущими ртами, клыкастые куклы-младенцы с бритвами в руках и кошмарные Тряпичные Энн, размахивающие мясницкими ножами.

Во главе стаи шло что-то похожее на высохшую мёртвую ведьму в рваном сером платье, которая ковыляла на деревянной ноге. Рамона увидела, что она держит в одной руке хихикающую голову манекена, раскачивая её взад-вперёд за блестящие чёрные волосы, и не было никаких сомнений, что это Су-Ли.

- РАМОНА! – кричал голос. - РАМОНА! ОЧНИСЬ!

Она моргнула, придя в себя, и увидела, чем был занят Лекс. В руках у него был огромный гаечный ключ, и он бил им по механизмам, отрывая шланги от них. С каждым ударом, заметила она, кукольных людей становилось всё меньше, а сама фабрика, казалось, дрожала от ярости или боли, а возможно, и от того, и от другого.

Одноногая женщина всё приближалась. Из её пустых глазниц текла кровь, и ещё больше её капало из зашитого рта. Она вытянула высохшую руку, и Рамона увидела, как от неё отпали три пальца.

Она была ранена.

Всё это место было повреждено.

Лекс уничтожал их.

- РАЗЛОМАЙ ВСЁ ЗДЕСЬ! – крикнул он. - РАЗБЕЙ! УНИЧТОЖЬ! СЛОМАЙ!

Но Рамона уже знала это. Матушка Кроу была машиной, а машина - Матушкой Кроу. Они существовали в каком-то отвратительном, безумном симбиозе, и один не мог жить без другого. Каждый удар, нанесённый по механизму, был ударом, нанесённым лично ей.

Одноногая женщина была уже в нескольких футах от неё, когда Рамона поднялась на ноги. Швы на её лице расходились, и кровь, тёмная, как чернила, свободно вытекала из многочисленных щелей. Воя, она попыталась вцепиться в Рамону окровавленными пальцами, но та легко увернулась.

- Пизда! – зарычала женщина гортанным голосом. – Вечно мешающая пизда! Я СХВАТИЛА ЕГО, И СХВАЧУ ТЕБЯ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?

Она схватила Рамону за запястье, её ладони были горячими от жара, исходящего изнутри. Клубы дыма начали вырываться из каждого её отверстия и разорванного шва. Рамона выдернула свою руку вместе с тремя пальцами одноногой женщины.

Её тело начинала разрушаться и разлагаться.

Рамона замахнулась топором по широкой дуге, и лезвие вонзилось прямо в лицо женщины, которое треснуло, как раковина улитки, что-то влажное и розовое выплеснулось наружу. Она споткнулась о свою деревянную ногу и упала на пол, липкая жёлтая жижа стекала с её разбитой головы.

Она больше не двигалась.

Рамона снова взмахнула топором, перерезав пару гидравлических линий, из которых хлынуло обильное количество красной крови. Это было невозможно, но она видела, как кровь пролилась на её туфли. Она разбила панель управления, а затем расколола силовой щиток, который взорвался ослепительной синей вспышкой.

Лекс делал то же самое.

Они побеждали.

Фабрика вокруг них шипела и скрежетала, лязгали механизмы, которые должны были двигаться с плавной равномерностью. Воздух был горячим и зловонным, всё подсвечивалось нерегулярным мерцанием.

Это был переломный момент.

55

Матушка Кроу вынырнула из тени, издавая пронзительный визг, словно мясорубка, вгрызающаяся в стальную пластину.

Теперь, в этот последний час, ужас внутри него был сильным и всепоглощающим. Как они могли противостоять ей? Как они могли надеяться одолеть биомеханическое чудовище, движимое чистым безумным сверхъестественным гневом? Казалось, они были разбиты по всем фронтам.

Существо направлялось к Рамоне.

И каким-то образом, он знал, что она была целью существа всё это время. Не он. Никто другой. Они были лишь копьеносцы. Настоящей королевой, центром власти была Рамона, и если чудовищу не победить здесь и сейчас, это означало конец для него…

Матушка Кроу, - совершенно спокойно произнес чей-то голос. Её зовут Матушка Кроу.

Это был голос Рамоны, как будто она говорила ему прямо в ухо.

Затем другой голос, его собственный, сообщил ему: “Сражайся за Рамону! Если она не сможет победить, ты тоже не сможешь! Так что дерись! Чёрт возьми, дерись!”

Да, так оно и было, и всё остальное не имело значения, а может, и никогда не имело.

Рамона ждала Матушку Кроу, и на её лице не отразилось ни малейшего страха или опасения.

- ИДИ И ВОЗЬМИ МЕНЯ, СТАРАЯ ЧЁРТОВА ВЕДЬМА! - крикнула она. - АХ ТЫ, ВЫСОХШИЙ СТАРЫЙ МЕШОК ДЕРЬМА! У ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО НИКАКОЙ ВЛАСТИ! У ТЕБЯ НИКОГДА НИЧЕГО НЕ БЫЛО! ТЫ ИСПУГАНА! БОИШЬСЯ ОСТАТЬСЯ ОДНА! БОИШЬСЯ, ЧТО НЕ СМОЖЕШЬ ДЕРГАТЬ ЗА НИТОЧКИ И ЗАСТАВЛЯТЬ СВОИХ РАБОЧИХ ТАНЦЕВАТЬ!

Матушка Кроу содрогалась от ярости, ревела и рычала.

Когда её громада пролетела прямо над головой, Лекс взмахнул гаечным ключом и разбил несколько рук манекенов, которые тянулись к нему. Но этого было недостаточно, и он это знал. Ведьма просто самовосстановится. Он должен был уничтожить это место. Её ареал обитания. Он совсем обезумел, размахивая гаечным ключом и колотя по трубам, вентилям и приборам. Он увидел массивный червячный редуктор, вмонтированный в стену, и бросился на него, как берсерк, колотя пока цепь не соскользнула с шестерёнок и не раздался скрип искорёженного металла, взрыв огненно-синих искр, и сама фабрика, казалось, закричала в агонии.

(НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ!)

Он слышал в своей голове пронзительный, мучительный голос Матушки Кроу. Он набирал силу, как буря, и вонзался прямо в череп Лекса, перемешивая его мысли.

Цепь жужжала и искривлялась, выбрасывая чёрный дым, пахнущий горящей нефтью и промышленными отходами, а затем она соскочила с шестерёнок, раскачиваясь, как бумеранг, и чуть не снесла Лексу голову. Она с лязгом упала на пол, её тяжёлые железные зубья оторвали распределительную коробку от стены.

Это было похоже на разрушительную цепную реакцию.

Главная пружина потеряла свое натяжение, огромные маятники наверху, как и всё остальное, не выдерживали раскалибровки, раскачиваясь и ударяясь друг о друга. Один из них вырвался из своего гнезда и прорезал огромную паутину наверху... и паука, который цеплялся за неё. Оба рухнули вниз, маятник пронзил машину, ремни и роторы взлетели в воздух, как шрапнель. Сам паук рухнул среди обломков, разлетевшись на миллион извивающихся кукольных частей, которые были поглощены пламенем.

И снова в голове у Лекса зазвучал голос Матушки Кроу.

(ДЕТИ МОИ! МОИ ДЕТИ! УБИЙЦА!)

В воздухе стояла обжигающая вонь, запах перегоревших предохранителей и расплавленной резины. Весь комплекс разваливался на части.

- ТЕПЕРЬ ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ НАЕДИНЕ С ТЕМ, ЧТО СОТВОРИЛА! - насмехалась над ней Рамона. - ТЫ ВСЕГДА БЫЛА ОДНА! У ТЕБЯ НИКОГДА НИКОГО НЕ БЫЛО! НИКТО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ТЕБЯ, И НИКТО НЕ МОГ ВЫНЕСТИ ТВОЕГО ВИДА, ЧЁРТОВА СТАРАЯ ДЕВА!

Червеобразная туша Матушки Кроу ударилась об пол, её конечности сломались и загорелись. Она возвышалась над Рамоной, шипя и дымясь, от нее шёл едкий пар, который вонял, как горящие трупы. Её тело плавилось и лопалось, лица манекенов кричали от боли, а конечности разжижались, как горячий жир. Она поднялась, приклеенная к полу миллионами сочащихся струек горячего пластика.

(Я ОТКАЗЫВАЮСЬ УМИРАТЬ!)

Лекс опустился на одно колено, ярость слов твари, как пчелиный улей, гудела в его голове. Он вскрикнул, чувствуя истинную силу её разума, когда она пронзила его собственный. Она могла бы превратить его мозг в соус, если бы захотела, и если бы не Рамона, она, вероятно, сделала бы это.

Образ Матушки Кроу расплылся перед его глазами, а затем он увидел... он увидел, как её голова превратилась в огромный циферблат часов, который должно быть был футов двадцать в диаметре. Вместо часовых и минутных стрелок на нем был распят труп, шелуха из костей, тряпья и взъерошенных белых волос: физические останки Матушки Кроу. Её лицо было изуродовано и продырявлено червями, пергаментная сухая кожа прилипла к ухмыляющемуся черепу, как папье маше. Десятки шлангов были подключены к мумии, как если бы она была центральным процессором, все они дрожали, как щупальца. То, что всё ещё населяло эти кости, было неимоверным злом, извращённым разумом. Даже после кончины лицо мумии застыло в гримасе неземной ненависти.

Рамона швырнула в неё что-то похожее на алюминиевый фонарь, и её череп раскололся, как ваза, и из него вырвался белый свет.

Она ринулась на мумию и начала рубить её топором. Одни отрубленные конечности начали таять при соприкосновении с полом, а другие извивались, когда жизнь покидала их.

Циферблат часов исчез, и появилась какая-то жуткая помесь женской головы и сороконожки, которая кричала в агонии, метаясь из стороны в сторону. Когда Лекс ударил тварь гаечным ключом, та швырнула его в сторону, и он упал на пол, кровь текла из разорванной раны на лбу. Когда жвала, которые странно походили на зазубренные щипцы для льда, потянулись к Рамоне, она издала дикий и оглушительный вопль и вонзила лезвие своего топора прямо в лицо твари, которое раскололось и хлынуло струями жёлтой слизи.

Искалеченная и ослеплённая, Матушка Кроу наполовину уползала, наполовину тащилась, но Рамона не отставала от неё.

БАХ! – удар топора.

БАХ! БАХ! БАХ!

Лекс поднялся на ноги, трубы и механизмы с грохотом обрушивались вокруг него, когда завод начал разваливаться. Он бил гаечным ключом по сочленениям хитинового панциря, горячая жидкость выстреливала в воздух и покрывала его лицо волдырями.

(Я БУДУ, Я БУДУ, Я БУДУ ЖИТЬ ВЕЧНО!)

Но он знал, что это не так. Даже её бессмертный разум не смог пережить полного разрушения завода. Она была почти побеждена, и только её бушующее эго поддерживало её в этом состоянии.

Она поползла прочь, как сплющенный паук, сломанная и смятая, большие куски её тела отваливались и открывали внутренние механизмы, заключенные в стальной каркас, который напоминал какой-то абстрактный скелет. Она была сильно искалечена, её предсмертные крики постепенно теряли громкость и превращались в пронзительный скулёж. Перерезанные компрессионные и гидравлические шланги тянулись за ней, как разрезанные артерии, извергая чёрную жидкость в булькающие лужи.

Рамона бросилась за ней и обрушила топор на остатки расколотой головы, и та разлетелась на части, брызнув в воздух мутной кровью. Пылая и искрясь высоковольтными проводами, едва двигаясь, останки Матушки Кроу были охвачены пламенем, потрескивая и рушась.

И к тому времени весь завод был в огне.

56

Рамона схватила Лекса за руку и потащила прочь, лавируя среди груд обломков. Стекло разбивалось вдребезги, стены рушились. Клубы чёрного дыма заполнили воздух. Полетели осколки металла. Электрические провода разряжали свои последние вольты, когда предохранители взрывались один за другим.

Они едва успели выбраться оттуда, как началось настоящее разрушение.

Они бежали через горящее поле, пока не достигли края дороги, кашляя от зловонных испарений. За ними - город, перед ними – фабрика в предсмертной агонии. Она сгорала не как обычное здание. Слишком много гнева и злобы было в каждой доске и в каждом гвозде. Она впитала зло, как губка, а зло не умирает так просто.

Огромные трещины тянулись во все стороны от завода, как будто земля была сделана из стекла. Громадное строение самой фабрики горело, содрогаясь на своём фундаменте. Раздался болезненный стонущий звук, и одна из стен рухнула, а затем другая, гигантское пламя поднялось высоко в небо. Крики эхом отдавались в ночи жутким шипением, становясь все громче. Огонь начал распространяться во все стороны.

- Вот как это произошло на самом деле, - сказала Рамона, наблюдая за происходящим. - Горожане ... они пришли сюда и сожгли это место. Это был поджог. Они должны были разрушить чары Матушки Кроу, разорвать её власть над ними, поэтому они спалили фабрику вместе с ней. Но огонь распространился дальше. Он охватил всё.

Лекс провёл рукой по перепачканному лицу.

- Огонь дошёл до города и сжег его дотла.

Хотя жар обжигал их, они просто стояли и смотрели, зная, что находятся прямо на пути огня. Это ещё не конец, и они не уйдут, пока не доведут дело до конца.

Пылающее сооружение задрожало и затряслось. Несмотря на то, что оно разваливалось на части, пылающий жар, казалось, высвободил ужасную тёмную силу, которая отказывалась умирать. Они видели горящие красные глаза, похожие на огненные шары, смотревшие на них, когда оно пыталось подняться, как почерневший скелет, пытающийся выбраться из чумной ямы. Казалось, оно действительно собиралось это сделать.

- БЕГИ! - крикнула Рамона, направляясь к дороге.

Она не знала, что произойдет, но что-то ей подсказывало, что по разрушительной силе оно не будет уступать бомбардировке Хиросимы.

Она увидела, как Лекс бежит, спотыкаясь, по дороге обратно в город. Она видела, как он обернулся и что-то крикнул ей, но не расслышала, что именно.

Позади неё раздалось ревущее извержение чистой энергии, и она оказалась в эпицентре хаоса. Она чувствовала, как миллионы лезвий света врезались в неё, поднимая её в воздух с невероятной силой. Они тянули её с невероятной скоростью через безмолвную космическую черноту.

Нет... нет ... пожалуйста…

То ли её разум, то ли тело были в полете, она не знала. Она летела, как пуля, сквозь красные просторы и зеленые измерения, проносясь сквозь время, пространство и материю.

Когда всё закончилось, она ползла по почерневшим развалинам Стокса, обезумевшая и хнычущая, всё её тело ныло и болело, чудовищная головная боль пульсировала в черепе.

- Лекс? - она услышала свой плачущий голос. - О ... Лекс, где ты?

Обожжённая горячим пеплом, она втащила своё измученное тело через искорёженный дверной проем, кашляя от густого дыма. Дом, или здание, или что там ещё, чёрт возьми, это было, всё ещё дымился. Она поспешно сорвала с себя рубашку и прижала её ко рту, чтобы не задохнуться.

Лестница.

Наверху дышать должно быть легче.

Она карабкалась по ней на четвереньках, тяжело дыша, со скованными мускулами и странным онемением в конечностях. Наверху было жарче, но дышать было действительно легче. Она нашла дверной проём и пролезла в него, закрыв за собой дверь.

Она ждала там, подтянув колени к голой груди, прислонившись к двери, не в силах даже встать и найти стул. Так она и спала. Несколько минут или часов, она не знала.

- Рамона? Рамона?

Она сначала не узнала голос, но потом вспомнила кому он принадлежит. Лекс. Она немного отодвинулась, ударившись плечом о дверь.

- Рамона? - крикнул Лекс.

Да, подумала она. Я здесь.

Он уже стоял за дверью, колотил по ней и звал её по имени. Она слышала его дыхание, отчаяние, скрывающееся за его словами. Его голос был похож на голос маленького мальчика, который еле сдерживает слезы.

- Рамона?

В горле у неё так пересохло, что она едва могла что-либо сказать. Она пошевелилась, наклонив голову, прядь тёмных волос упала на её глаза, которые больше не могли видеть. Кривая усмешка расплылась на её белом, шелушащемся лице, когда её пальцы потянулись к дверной ручке.

- Это ты, куколка? - сказала она.