Купите бублики

5

— Ты сердишься? — Настя обняла Андрея за плечи.

— На тебя — нет, — Андрей посмотрел в окно. Следил за сумерками.

— На Като злишься?

— Настя, оставь меня. Правда, — Андрей сбросил руки и зябко передернулся.

«Кто придумал меня таким? И так ли уж мне к лицу поза героя-неудачника?» Като давно уже стала частью тела. Пока не гниет. Ампутировать не нужно. Острую ревность давно прошли-проехали. Просто ревность тихо миновала. Осталась целесообразность. И ощущение, как будто идешь по карнизу на пятом этаже.

Это нужно почувствовать. Почувствовать, чтобы оценить — совсем не страшно. Ты сам отвечаешь за себя. Никого рядом нет. Ты, карниз, высота и небо. Андрей узнавал: так чувствуют себя рожающие женщины. Формулируют по-разному, а чувствуют так. Многие идут на второй круг. На третий. Значит, не страшно. Он ходил по карнизу однажды. Отмечали шестнадцатилетие Марка. Като искрилась и парилась с девчонками на кухне. Марк наяривал на фанере «Купите бублики!». Андрею стало тоскливо. Потому что скучно. С самим собой скучно. Он вытолкнул себя на балкон и бесстрашно вступил на карниз. Руки моментально вспотели и начали скользить по плиткам, которыми был обложен Марков дом. Внизу зияла улица, похожая на пропасть. Карниз был твердым. Каменным и достаточно широким. От кончиков ног по телу пробежала радость: сделаю, могу. Тоска улетучилась, руки высохли. Он продвигался мелкими, но четкими шагами и гордо ввалился в окно на кухне.

— Андрей, зачем? — Като всплеснула руками.

Тогда он впервые подумал, что просто намечтал себе Като, а она намечтала его. Настоящие они были другие. Но другие нравились разным людям. А придуманные все-таки тянулись друг к другу. Это устраивало.

Из тщеславия, наверное, Като подтянула Андрея к себе и сладко поцеловала в губы. Обозначила: мое. Марк вдохновенно продавал бублики.

С тех пор Андрей делил всех людей на ходивших, не ходивших и упавших. Из ходивших ему больше всех нравились Игорь Львович и баба Маня, санитарка. Но Игорь Львович нравился отдельно. Впрок и на потом. А баба Маня поражала. Она была способна выставить руки перед смертью. Смеялась: «Придешь, когда скажу». Она никогда не спала на дежурствах. Боялась — вдруг смерть перехитрит. Обдурит. Андрей вышел у нее из доверия, когда сказал о бойце с развороченным брюхом: «Ему не надо жить. Инвалидом только хуже». Это говорили молодость и презрение. Баба Маня хлестнула мокрой тряпкой по лицу: «Не тебе, гаденыш, решать. Эвон как государство на тебя потратилось. Зря только». И побежала жаловаться главному врачу. Боец выжил, переквалифицировался. Закончил семинарию, и баба Маня ездила к нему причащаться. Гордилась…

Год назад Настя нашла его сама. Звонила на работу. Давай погуляем с собаками. Их было две — боксер Шер и пудель Гастрит. Они были очень ухоженные, блестящие и упитанные. Андрей согласился. У собак можно было воровать пищу для больных. Ничьих и одиноких. С момента вступления его в брак с Катей прошло три месяца. Если б я был султан…

Андрей отошел от окна и обернулся в поисках Насти. Ее обида могла обернуться гонками по ночному городу. Настя могла уйти. Так выражалось ее женское достоинство. Андрей прислушался. На кухне настороженно звенели стаканы.

— Настя, — крикнул он, — посиди со мной.

Настя впорхнула в комнату и потянула Андрея к дивану.

— Вы хоть успели с Като? — спросила она весело, но настороженно.

— Настя!.. — Андрей укоризненно покачал головой.

Като была главным поводом их романа. Позицией «ах, так!» по отношению к Марку. Настя заявила Андрею сразу: «Сколько она с ним, столько я с тобой». Андрей удивился: «Зачем же ты напросилась с ней дружить?» — «Но Марк же ее любит, а я люблю его. Надо уступать». Андрей подумал, что Насте надо лечиться. От простоты. Или открывать курсы по тому же поводу. Андрей сказал: «Я так не могу». — «Можешь», — твердо ответила Настя. Она затащила его к себе домой, с порога дотолкала до ванной, объясняя по дороге, что там это случилось у Марка с Като, быстро раздела, поимела и заявила: «Класс». «Я в народные мстители не записывался», — твердо сказал Андрей, застегивая штаны. Закрыв дверь квартиры, он громко сплюнул на пол. Настя позвонила на работу через неделю:

— Ты думал обо мне?

— Нет, — сказал Андрей и положил трубку.

Под руку попалась баба Маня:

— Будет звонить дура со сладким голосом — меня нет.

— А как я узнаю, что дура? — баба Маня насмешливо смотрела на его неглаженый халат.

— А как хотите.

— Тьфу, скаженный, — обиделась она.

Баба Маня простила Андрея давно. Он научился сам выгонять смерть. Но она все присматривалась и осуждала: за Катю — а без любви, за умелость — а без, добра, за силу — а без совести. Баба Маня не считала Андрея неудачником. Может, потому и не любила.

А неглавным поводом романа с Настей стала жалость. Через неделю после неудачного разговора в ванной она стала ждать его у санпропускника. Собаки жалобно скулили и просились на травку. Андрей улыбался и уходил домой через кардиологическое отделение. Настя не сдавалась. Он подошел к ней в дождливый день. Собак пожалел. Она засветилась и скромно протянула руку:

— Привет.

— Привет, ну чего ты мерзнешь?

— Извиниться хочу. А я Кате твоей звоню, — улыбнулась она.

— Зачем? — Андрею было все равно, чем занимается Катя. Она ему не мешала. И это главное.

— Дружить буду. О Марке разговариваем. О жизни. Готовить ее учу. Ты простил меня? — еще минуту — и она начала бы скулить.

Андрей молчал и по привычке разминал скулы. Простил не простил… Кто ему эта Настя? Зачем?

— А Марк совсем расклеился. Кричит и на рожон лезет, — всхлипнула Настя.

— Куда на рожон? — не понял Андрей.

— Да по жизни. Нарваться хочет. А я останусь одна. А мне надо быть при мужчине. Давай я буду при тебе?

— Ты что, дура, что ли?! — наконец разозлился Андрей. — Я женат, в конце концов работаю.

— Я тихонько, правда. Я не помешаю. В большом-большом секрете, — просительно зашептала она.

— Лечись, Настя, лечись, — окончательно разозлился Андрей и вернулся в клинику.

Она сидела под окнами до тех пор, пока Гастрит не начал скулить, как бешеная ночная собака…

— Включи телевизор, — попросил Андрей.

Настя покачала головой и спрыгнула с дивана. Ей шли резкие движения. Порывистость и честность. Такой багаж можно донести до тридцати, потом лучше тихо отложить в приданое дочери. Почему никто из них не завел детей? Настя села к Андрею на колени и счастливо прикрыла глаза. Она была уютная, домашняя и дорогая. Настя была похожа на собаку. А его жена Катя — на кошку. Кладбище домашних животных. Может, это просто аллергия на шерсть? Андрею с женщинами не везло. По холостяцкой привычке он приударил за Катей, фактически она осталась единственной неапробированной медсестрой в отделении. Не пропадать же добру. Катя не сдавалась и приближала его ухаживания к любви. Любви, как и положено, выращенной на навозе. То есть на операциях, крови, суднах и системах для переливания крови. Андрей был искренне убежден, что между такими ногами невозможно сохранить нетронутым достояние республики. Пару раз он закрывался с Катей в ординаторской во время ночных дежурств. Вскоре игра в «умри, но не дай поцелуя без любви» ему наскучила, тем более что Кате исполнилось двадцать три. Сколько можно. Баба Маня призвала его к ответу:

— Ты чего девке голову морочишь? Женись, а тогда уж…

— Баба Маня, это просто входит в профессиональные отношения.

— Она не такая, — упрямо покачала головой старая санитарка.

Они вместе дежурили в новогоднюю ночь. В отделении остались только тяжелые, но и те не собирались уходить на тот свет в праздник. Смерть работала на скользких дорогах. Мимо пролетали покой и блаженство. Андрей к Кате не приставал. Она сама. Только предупредила: «Я — еще девушка». Андрей хмыкнул и воспользовался ее невинностью. Воспользовался и покрылся испариной: «Нарвался сам». Катя торжествовала. Андрей нелепо извинялся. Под утро в туалете умер больной. От инфаркта. А должен был от язвенного кровотечения.

Жизнь за жизнь. После взбучки от главврача Андрей сделал Кате предложение. И рассчитал с работы. Оценил? Решил, что голодать можно и на одну зарплату. Катя мирно вписалась в обстановку его квартиры. Казалось, что они прожили вместе всю жизнь. В свадебное путешествие они поехали в горы. Засыпанные снегом, седые и торжественные. Горы хранили запах войны и Бога. Катя страстно раздувала ноздри, падала в сугроб и замирала. Снег притрушивал ее лицо и волосы. Она становилась похожей на праздничного индейца. Андрей обмирал от желания. Руки неприлично дрожали. Катя смеялась и обращалась в отсутствие. Умела. Андрей не хотел с ней детей.

Днями она, наверное, лежала на диване. Мыла волосы и готовила еду. Катя не ходила на прогулки и не имела подруг. Книги ее усыпляли. Сильно она умела только мечтать. Иногда в ее голове рождались мысли. Крупные, увесистые, тяжелые. Выстраданные. «От земли, от корней», — раздумывал Андрей. Как правило, это были мысли о нем. Он отшучивался: «Катя, ты что, работала на рентгене?» Но ему становилось тревожно и обидно. Учишься, стараешься, читаешь, преодолеваешь. А кругом — одни самородки. Несправедливость распределения интеллектуальных сил угнетала. Катя была молодой и сильной. Но бесполезной. Не-та-Катя. И это тоже…

Настя заворочалась.

— Ты хочешь о чем-то спросить? — поинтересовался Андрей.

— Да. Может, все-таки найти Марка. Като показалась мне странной. Вдруг поедет и убьет? — Настя виновато заглянула в глаза: «не подумайте плохого».

— Мне лично все равно, — ответил Андрей почти равнодушно.

— Не ври мне, пожалуйста. Ты спишь с его женой, он уехал с твоей — это не может не волновать, — Настя напрягла спину и красиво встряхнула белыми тяжелыми волосами.

— Ну, на эту тему я как раз отволновался. Меня занимает другое. Игорь Львович знает о наших отношениях?

Настя сморщила носик и невинно сказала:

— Нет, ну что ты. Как можно? У меня же Марк. Но ты не волнуйся. Мы с тобой теперь уже точно уедем к папе с мамой. Ты не-мно-о-о-жечко доучишься и будешь великим-превеликим, — Настя провела пальцем по Андрееву носу. Как бы обозначила флагшток.

— И меня будут называть Эндрю? — засмеялся он.

— Ну и что, — нежно пропела она.

В голову разом бросились все мысли о родине. С недавних пор Андрей перестал их любить. Так, наверное, чувствовали себя христиане после великого раскола. Каждому выдали своего бога, кто-то остался посередине. Не уверовал, но географически подтянулся. К Византии или к Риму. И безразлично начал тягать кирпичи из храма. Андрей любил Тбилиси. А точнее, дождь между желтых фонарей Шота Руставели. Но эта земля при разделе ушла от него. Пятнадцать сестер превратились в детдомовских девчонок, которые днем натягивали у кроватей веревки, а ночью таскали из чужих тумбочек. Неуклюжая, но могучая родина осталась в прошлом. Как сказка из детства. Не вернуться. А люди между тем умирали везде… Тогда действительно, какая разница, как тебя будут называть: Андреем или таблетками от похмелья?

— Ты — мой билет на тот свет. — Андрей засмеялся и поцеловал Настю в шею.

— Ценишь? Не бросишь? — Настя царственно припала к плечу. — Но Марка все-таки следует предупредить…

…Настя высидела Андрея, как цыпленка. Он купился на ее преданность. И глупость. Баба Маня не вычислила, что она дура, и пригласила Андрея Николаевича к телефону на пост, предупредив сквозь зубы: «Плачет».

— Андрей, он меня ударил и ушел. Что мне делать? Приезжай, пожалуйста. Не ко мне. Поговори с ним вечером. Я так боюсь, Андрюша, ты всегда помогал. — Трубка пищала и всхлипывала Настиным голосом.

— Позвони Игорю, он ему ноги вырвет, и все встанет на свои места, — спокойно посоветовал Андрей.

— Я боюсь Игоря. Что он обо мне подумает?

— А что я о тебе подумаю, уже не в счет? — поинтересовался Андрей.

— А что мы можем сделать хуже того, что сделали? Я в твоих глазах на себя смотреть уже не стесняюсь.

— Логично, — Андрей еще раз удивился и улыбнулся.

Все действительно просто и логично. Зачем придумывать? Человек с выкрутасами — это творческое излишество. Изыск для эстетов. Андрей поехал. В гостиной был накрыт стол. Роскошный. Андрей часто пользовался этим словом. У него был преподаватель политэкономии с такой фамилией. Смешной, картавый, маленький, скудный какой-то. Политэкономия забылась, а слово запомнилось. Настя была одета в темно-зеленое платье. Наверное, дорогое.

— И так всегда? — спросил Андрей, показав на свечи.

— Да, — кивнула Настя.

— Марк обеспечивает себе высокий уровень жизни. Я так не умею, — Андрей чуть не задохнулся от собственного сарказма.

— А теперь собирается обеспечить мне высокий уровень смерти. Он меня ударил, — Настя настроилась всплакнуть.

— Синяки, ссадины, ожоги? — спросил Андрей.

— Нет, один раз ладонью по морде.

— Профессионал, — похвалил Андрей.

— Понимаешь, последнее время он сдувается, как мыльный пузырь. — Настя была спокойна.

— Откуда такие сравнения? — поинтересовался Андрей.

— Катя твоя выдумала.

— Ну и?..

— Я перестала его любить. А мне это нужно. Ничего другого я не умею. Я буду хорошей. Я тебе помогу. Хочешь, уедем?

— Мне-то за что такая честь?

— Во-первых, у тебя профессия и мастерство, а во-вторых, других мужчин от их жен не оторвешь, а в-третьих, когда бардак закончится, все мои знакомые затонут, а ты всплывешь. Ты в гору пойдешь.

— Да, я говно перспективное, — Андрей погладил себя по животу. — Горжусь, мадам. А с Катей что будем делать?

— Пока ничего, а потом подберем что-нибудь подходящее. Она тяготится нищетой с тобой, вот, я узнавала. — Настя смотрела на Андрея невинными голубыми глазами.

— А ты нищеты со мной не боишься?

— Я помогу. А потом буду гордиться. Ты мне будешь благодарен. А к Като я уже ревновать перестала.

Андрею стало легко. Легко, сытно и спокойно. Он устал находить опухоли на месте вроде бы зарубцевавшейся язвы. Двойное дно пугало и угнетало его. Он оказался беспомощным перед тайнами. С Настей секретов не было. Была только Катя в промежутке. И Марк, не пришедший ночевать.

— Ему просто стыдно, — пояснила Настя.

Беседа о перспективах не завершилась сексом. Им и так было хорошо.

Хорошо было вдыхать аромат дорогих духов, который не волновал и не возбуждал. Хорошо было смотреть на нервно вздрагивающий огонь в свечах. Хорошо молчать и думать, не натыкаясь своими мыслями на чужие. Хорошо.

В тот вечер Катя встретила его нервно курящей на диване. Андрей был обижен на нее за нищету. Удар Насти оказался не болезненным, но метким. «Девушка подарила мужчине самое дорогое, что у нее есть. А он… Скальпель, тампон, ножницы, зашивайте».

— О чем ты думаешь? — спросила жена.

— У нас открывают отделение эндоскопии.

— Без тебя? — удивилась она.

— Почему, со мной. Только это должны уметь делать все хирурги, а у нас — избранные.

— За державу обидно, — съехидничала Катя.

— Может, отправить тебя отдыхать? — спросил Андрей. Хотелось быть щедрым. Очень хотелось.

— В деревню? — Катя смотрела жестко, не мигая.

Он подошел и обнял. Это были только тела, принадлежащие им по праву, обозначенному чернильной записью на странице в паспорте. Душа Андрея обосновалась в клинике. Школа врачебной этики от бабы Мани. Теперь у него еще было «хорошо». Рядом с Настей.

Через два месяца Андрей уехал в пещеру. Это было почти бесплатное удовольствие. Двадцать четыре дня он жил без еды, солнца, людей, звонков, болезней, истерик, мечтаний, собак, диванов, женщин, соитий, транспорта, новостей, планов. Без всего. Это было почти совершенное одиночество. Голодание по Брегу. Который все-таки не стал бессмертным — его навернуло по голове доской. В пещере не было моря. Андрей улыбался и слушал, как стучит его сердце. Единственный отлаженный звук. Он погружался в себя. Медитации давались легко. Он лечился от суеты и слабости. Он отдыхал от пытки любви. Сидя в пещере, он понимал язык птиц и зверей, который на солнце стирался из памяти. Дух укреплялся и тянул за собой плоть. В темноте мускулатура наращивалась лучше. Андрей легко мог стать убийцей. А стал врачом. Пластичность психики…

Он признался Като в любви, когда она лежала в больнице по поводу удаленного аппендицита. На каникулах зимой. Ей было шестнадцать. Значит, уже Марк. Андрей не считал себя опоздавшим. Кто же знал, что Като не умеет ждать?

— Ну что ты, Андрей, придумал, — пролепетала она, — зачем?

— Значит, нет? — угрюмо спросил он.

— Что «нет»? Что? Мы же и так общаемся, все нормально. — Като была бледная и несчастная. Ее хотелось защищать и жалеть. Холить, нежить и лелеять.

— Значит, ты меня не любишь.

Почему он тогда так настаивал? Все ведь было вполне очевидно.

Като обреченно уставилась в потолок и покачала головой: «Нет».

— Тогда покажи шрам, — вдруг попросил Андрей и потянул на себя одеяло.

Като не успела оказать сопротивление, и Андрееву взгляду представился жуткий сине-красный пятнадцатисантиметровый уродец. Живот был безнадежно испорчен.

Андрей вздохнул:

— А почему не от уха до уха? Великоват, а?

— Мне было очень плохо, — сказала Като.

Эндоскопия — это четыре, три, пять маленьких надрезов. Никаких шрамов, никакого уродства. Даже не виртуозное мастерство хирурга. Техника. А когда плохо, действительно не до эстетики. Выжить бы. Спастись. Из Андрея эстет так и не вышел. Может быть, теперь, с Настей?

Они с Юшковой стали настоящими любовниками после пещеры. Все неожиданно стало на свои места. Катя не мешала. Настя помогала. Использование женщин как подручного материала не смущало Андрея. Если больному нужна перевязка, не важно, какие руки ее делают. Настя открывала перспективу. А поддаваться на нее было легко. В глазах все чаще мигал американский полосатик. Андрей набирал уважения к себе и продавался. Их роман не замечали. Ну разве можно подозревать отбросы в том, что они захотят стать пирогом? Андрей улыбался и с грустью смотрел на Марка, который так неожиданно сорвался с карниза…

…Ногу Марку чинили долго. Андрей заходил к нему после работы и во время дежурств. Марк поправлялся медленно, как бы нехотя. У дверей палаты дежурил охранник. Оберегал от родственного гнева. Марк учился плакать. Андрей уже умел. Но признаваться было стыдно, тем более что за такие консультации никто не платит.

— Это очень гнусно выглядит? — спросил как-то Марк, вытирая слезу.

— Я перед зеркалом не пробовал, — усмехнулся Андрей.

— А ты-то чего?

— От злости. От зависти. Какому-то придурку — все, а мне — ничего. Я — не династический врач, вот и весь ответ. Не положено, — Андрей вздохнул, а Марк засмеялся:

— Слабаки мы с тобой, Андрюха. Като наша — единственный из троих настоящий мужчина. Ты, например, ее плачущей видел?

— Меня тоже никто не видел. Это не факт.

Марк оживился и попытался сесть в кровати. Лицо болезненно искривилось:

— Ой, черт, нога… Расскажи, Андрюха, убивать страшно?

— Тебе виднее, — глухо ответил Андрей.

— Я ничего не помню. Но ведь и на столе умирали люди? Значит, ты их убил. Не хотел, но убил. Я правильно рассуждаю? — Марк тяжелым взглядом смотрел на Андрея.

— Почти, — сказал Андрей. Хорошо, когда знаешь друг друга сто лет. Это было стопроцентное понимание под девизом «Возвращаясь к пройденному». Извечный школьный спор о полуправде. Андрей считал, что полуправда невозможна, она еще хуже, чем ложь. Марк сопротивлялся и соглашался на «иногда». Иногда можно, иногда — хуже. Теперь они, кажется, поменялись ролями. Первый больной, умерший на столе у Андрея, просто не вышел из наркоза. Пять дней его продержали на искусственной вентиляции легких, потом больной перестал держать давление. Аппарат отключили. И даже баба Маня оказалась не в силах. Ее просто не пустили в реанимацию. Может, надо было?

Вина, убийство?..

— Почти, — снова повторил Андрей.

— Ну где же «почти»? — закричал Марк, и охранник подозрительно посмотрел на Андрея. — Я тоже не хотел. Не знал, не думал, а получилось — убил. Что делать теперь?

— Иди в тюрьму, если от этого легче. Искупишь вину перед государством, — Андрей умел быть жестким.

Марк снова заплакал. «Наркоз, интоксикация, — подумал Андрей, — травма опять же, вот головка-то у Марка и ослабла».

— Но ты же в тюрьму не рвешься. А такой же убийца, — Марк рассерженно отвернулся к стене.

Аудиенция окончилась. Волосы Марка закрывали лицо и подушку. Жалко. Андрей устало вздохнул. Ему никто не кричал в лицо «убийца», но он был свидетелем безобразной сцены. Крупный и жизнерадостный, наверное, мужик, директор гастронома или уже хозяин, умер от кровотечения. Его привезли в коме. Было уже поздно и все ясно. Ясно с самого начала. В обязанности главного врача входило попытаться. Хотя, скорее, это зависело от его совести. Он — не Господь Бог. Бессмысленно. Он устал, вышел из операционной и покачал головой. Обезумевшая женщина бросилась на него и, пытаясь выцарапать глаза, кричала: «Ты убил, подонок! Да мы бы заплатили! Палач… Взяточник голожопый. Я выведу вас на чистую воду! Мне нагадали, что он проживет семьдесят лет, а ему пятьдесят. Что же ты?» Андрей оттянул женщину и отстраненно подумал, что из всего происшедшего самое главное для нее — это подорванная вера в гадалку. Когда же он успел стать таким черствым? «Не удивляться, не вдаваться, не вникать; ваша задача — спасти. Это не ваши дети», — говорил старый профессор, бывший военный хирург. Не вникать. Хороший совет для Марка. Андрей тронул его за плечо: «Эй, ты». Марк с облегчением повернулся:

— Прости, Андрей.

— Не вникай, старик. Дело сделано. Назад не вернешь, — Андрей улыбнулся.

— Като, — вздохнул Марк, — Като, — простонал.

— Мы — не дети, — сказал Андрей. Дались ему эти дети. — Девочка Като выросла, мальчики Андрюша и Марик стали убийцами, девочка Катюша больше не хочет с ними дружить.

С Марком трудно было разговаривать о спасении. Андрей ходил смотреть на то, что осталось от девушки. Почти ничего. Его больные умирали хотя бы целыми. Их достойно укладывали в гроб и трогательно и надрывно прощались. Целовали, смотрели, плакали. Девушку целовать было не во что. Оставалось непонятным, как это Марку удалось.

Марк удивил Андрея, когда ожил, когда женился на Насте и когда Като оказалась в Андреевой постели. Глупо было тогда сказать ей: «Все прошло». Глупо, потому что осталось гораздо большее. Но для большего слов не находилось. В детстве губы Като были терпкими. Стали горькими. Теперь Андрей всегда ощущал этот привкус. Не во рту, в мозгу сидел. Оперироваться же не хотелось… На какой-то момент в жизни Андрея стало слишком много важных женщин. Наверное, бурлила татарская кровь…

И вот теперь все более или менее прояснилось. Като превратилась в символ. О ней достаточно было просто думать. Жена уехала с Марком. Настя сидела на коленях и предлагала Нью-Йорк. Все устроилось само собой. Но все было не просто. Будущее не продается со скидкой. Лишним в раскладе оказывался Марк. Его покаянное возвращение в виде мишени для Игоревой охоты враз сделает Настю декабристкой. Катю придется принять. И все пойдет по-старому. Что тоже неплохо. Особенно, если прикупить компьютер. С игровой приставкой и парочкой программ для диагностики заболеваний ЖКТ — желудочно-кишечного тракта. Идея никак не вырисовывалась. Хотя… Марка можно было по-дружески отравить. Нажился уже. Без пользы. Андрей снова зябко поежился.

— Что? — встревожилась Настя.

Он приложил палец к губам — тихо.

Смерть Марка оценивается в пятно на совесть и двести тысяч на мелкие расходы. Или Настя повезет его в Америку. Зачем тогда убивать? Пусть останется там, в Арабии. Это только сто тысяч, и не Андрею в карман. Но Катю не предупредишь. Она не настолько цинична, чтобы звонить домой. Пусть останется там и пусть это организует Настя. Настя, для которой сто тысяч — не деньги. Но ей нужен развод.

— Настя, тебе ведь нужен развод? — спросил Андрей.

— Наконец-то! — она захлопала в ладоши. — Ты делаешь мне предложение? Ура! Да, мне нужен развод, если Като не убьет Марка.

— Ты хочешь быть вдовой? — снова спросил Андрей.

Руки Като, обагренные кровью Марка. Это тоже предстояло обдумать. Образ Като плохо сочетался с тюрьмой. Интересно, ее посадят там или здесь?

Настя слезла с колен и потянулась за сигаретой. Последует мысль. Никотин усугублял ее умственную деятельность.

— Я, наверное, туда проедусь, — затянувшись, сказала она.

Богатые, они вообще великодушные. Чистые и приятные. «Проедусь в Эмираты». Как на метро до «Сокольников». Андрей удовлетворенно оценил сладость дорогих вещей.

— Я должна им помочь. Да, Андрей, — Настя почему-то не смотрела на него.

— Ты обижаешься? — спросил Андрей.

— Нет, только плохо это все. Тебе все равно, что будет, — она вздохнула.

— С ними — да, — спокойно констатировал Андрей. — С ними — с женой и Марком.

— Плохо, — вздохнула Настя. Слово, подобранное за Марком.

Андрей разозлился:

— Плохо, когда люди умирают. Плохо, когда молодые. Плохо, когда хорошие. Плохо, когда не можешь им помочь. А Марк уже мертвый. Сытый мертвый зомби. Ты же сама говорила, что он просится.

— Нарывается, — поправила Настя.

— Так что же плохо?! Пусть останется там. Это соответствует желаниям всех.

— А если он и вправду станет террористом?

— Настя, — закричал Андрей, — что ты мелешь? Каким террористом? Что ты ему скажешь, когда приедешь? — вдруг спросил он спокойно.

— Чтобы он не возвращался. Что его ищут. Что мы женимся. — Настя закурила еще одну сигарету.

— Хорошо. — Андрей улыбнулся.

Из поля зрения выпали ждущие родственники. Никого не надо травить. Пусть возвращается. В крайнем случае — не жили богато, нечего и начинать. Чего так разволновался? Откуда кровожадность? Просто разведутся с Настей. Убивать-то зачем? Господи! Дожился. Руки противно тряслись. Като. Так просто пришло понимание — Като. Руки в Марковой крови. Это невозможно. Нет. Нельзя.

— Езжай, Настя. Ты права. Скажи ему что хочешь. Пусть сидит там. Скажи, что он продан. Что каждому из нас продан, ты слышишь меня, Настя?

Андрея колотило. Еще немного — и начнут стучать зубы. Доигрались в идиотов. Срочно звонить Като. Еще этого не хватало. Степень отчаяния, помноженная на деньги. Мама родная, как говорила жена, что делать-то? Не балуйся, Като. Нельзя.

Андрей нервно крутил диск.

— Да, — раздался наконец ее голос.

— Не смей этого делать. Не смей!

— Ладно, — было понятно, что Като улыбается. — Привет Юшковой. Спокойной ночи. — Она повесила трубку.

Андрей беспомощно оглянулся. Настя начала торопливо расстегивать халат. Миллиард пуговиц взорвался в голове у Андрея. Он грубо повалил ее на диван. Он хватал губами воздух и глухо рычал. Он трахал этого сраного Марка, чокнутого Игоря, дуру Катю. Но больше всех Марка. Пусть он сдохнет совсем. Горький привкус Катоиных губ перемешивался с привкусом крови. Пусть сдохнет. Дожили. Доигрались. Господа, а кому полстакана аминазинчику? Занавес.

— Извини меня, Настя. Наверное, тебе стоит поехать, — Андрей погладил ее по коленке.

— Все нормально, — сказала она, — я же теперь твоя девочка.