Сначала Андрею действительно везло.
Он возвращался на джипе из Нижнего, и кто-то словно шепнул ему пристать к этому селу. К тому же на дорогу быстро падала тьма, а ездить ночью он не любил, боялся света встречных фар; его поневоле тянуло в их сторону, в последний миг он отворачивал, вилял и, теряя дорогу, крепко ругался.
Он выбрал для ночлега приманчивый деревянный дом с рябиной и голубыми наличниками и не ошибся. Хозяин и хозяйка, похожие друг на друга как близнецы, приняли его с улыбкой, как будто рады были, что своим появлением он разбавил их однообразную межсезонную жизнь, когда работы на земле уже отошли, зима еще не ударила и кроме ящика с сериалами отдохнуть душевно не на чем.
Андрей выставил на стол сверкающую в электричестве бутылку, выпили, закусили и, под чай с хозяйской мятой, начали говорить. Про Москву, про политику, местную рыбалку и грибы, которых нынче было море. Он расслабился и, не стесняясь, рассказал, что ездил в Нижний за старинной мебелью, да так ничего стоящего не нашел. С этого момента, он прекрасно это помнил, и началось везение.
– А чего зря ездить-то, – вдруг сказал хозяин. – У меня в сарае лет десять старинный диван гниет. Все выбросить собираюсь, руки не доходят.
– Какой диван? – профессионально насторожился Андрей.
– А большой такой, с мордами на концах. То ли лев, то ли птица какая, в общем, зверь с золотой мордой. Хотели мы с тестем золото на тарелку соскоблить – не скоблится, сволочь, зря только морду бритвой порезали. Завтра покажу.
Ночевал Андрей на теплой веранде, в окна которой, словно предупреждая о неровностях жизни, стучали ветки деревьев. Упав на перину, он сквозь водочный туман представил себе сказочной красоты диван с золотыми львами и, улыбнувшись, провалился в сон.
Утром, еще до завтрака, хозяин повел его в сарай, деревянную развалюху, с трудом цеплявшуюся за край замусоренного оврага, и открыл перекошенную дверь.
Зажег свет и поманил его в дальний угол.
И Андрей увидел такое, что разом превзошло его ночные фантазии.
Даже в изувеченном человеческим невежеством виде, отсыревший и разбухший от влаги диван являл собой чистой воды шедевр. У него была сломана задняя поперечина и облуплена фанеровка, у правого льва отсутствовали крылья, пружины матраса торчали, как ребра скелета – все равно диван был грандиозен.
Нет, это даже не диван, замирая сердцем, подумал Андрей, это черт знает что. Капитальное, двух с половиной метровое, архитектурное строение из красного дерева с высокой полумягкой спинкой, обрамленной с двух сторон колоннами, из которых вырастали два золоченых крылатых льва.
Это лодка какая-то, ковчег, да это же целый дом – пришло ему в голову. Человек десять можно, пожалуй, разместить. Но дело, конечно, не в размере, а в том, что бывают гениальные стихи, а бывают гениальные произведения мебели. Вот одно из них, и нашел его я и, главное, где нашел, у кого!..
Хозяин, словно подслушав его эти самые мысли, вдруг очень просто сказал:
– Нравится – забирай.
Договорились на удивление быстро и задешево.
Слава богу, он был на джипе. В разобранном виде диван поместился полностью, частью внутри огромной машины, частью сверху, на багажнике.
Андрей жутко торопился, боялся, что странно похожие друг на друга супруги передумают.
Наскоро попрощавшись, вскочил в машину и рванул по утреннему туману на Москву.
Он отдал диван в работу лучшему своему реставратору. И заедаемый текучкой и судьбой других предметов, картин и фарфора на время о нем почти забыл.
Ровно через девять месяцев у него зазвонил телефон.
Мастер сообщил, что диван готов. Срок в девять месяцев слегка позабавил Андрея. Он и реставратор хохотнули по этому поводу и только.
И вот, вот он увидел предмет в конечном его блеске и понял, что в деревне под Нижним не ошибся. Доведенный до совершенства шедевр притягивал к себе глаза, и разглядывать его хотелось часами.
Но самое невероятное произошло тогда, когда он присел на край дивана. Плечи вдруг сами собой развернулись, грудь выкатилась вперед, глаза взглянули окрест с пристрастием и зорко. Он почувствовал себя монархом или, по крайней мере, особой царской крови. Мысль о высоком своем происхождении, которую он сокровенно лелеял с детства, не показалась ему сейчас такой уж невероятной. Именно тогда он решил, что никогда не расстанется с диваном.
На осеннем антикварном салоне, в котором галерея Андрея участвовала из года в год, он воздвиг диванное сооружение на самое видное место. И сам, поигрывая тростью с серебряным набалдашником, уселся на него с единственной целью: привлечь к своей галерее публику. И публика не заставила себя ждать.
К дивану, словно стая хищников, сбежались разнообразные любопытные, и мало кому из них хватило выдержки остаться на расстоянии. Хищники тянули к дивану руки. Стоило кому-нибудь к дивану прикоснуться, как у него тотчас открывался рот для единственного вопроса: сколько стоит? Покупатели, казалось, были готовы на все. Остальной салон и другие галереи были забыты. Ответы Андрея, что диван не продается, только разогревали аппетит толпы. Андрей ликовал, это был фантастический успех. Цены выкрикивались все более соблазнительные, ажиотаж раскручивался, как симфония к финалу, и Андрей, дабы разом ото всех отбиться, написал и выставил на спинке дивана табличку с убийственной, запретительной ценой – 200 тысяч долларов.
Диван за 200 тысяч? Это было слишком, за гранью принятых приличий. Тут и там раздались возмущенные голоса, нашествие понемногу растворилось, и пространство расчистилось. Остались лишь самые настойчивые, уповавшие на то, что Андрея удастся уговорить уступить диван за нормальную человеческую цену.
И тут он впервые почувствовал на себе чей-то взгляд.
Андрей обернулся.
Сзади, из-за высоких спин, не мигая, смотрели на него большие серые глаза.
Гладкой прической и трепетной шеей она была похожа на стремительную птицу. Тонкое лицо ее было абсолютно неподвижно, во взгляде же, привязанном к Андрею, читались одновременно покорность и мольба. «Печаль моя светла» – почему-то вдруг мелькнуло у него. В следующую секунду его окликнул очередной диванный воздыхатель, он отвлекся и занялся разговором.
Но ощущение взгляда в спину не проходило. Андрей снова обернулся.
Женщина-птица все так же стояла на прежнем месте и все так же покорно о чем-то умоляла его взглядом.
Андрей был человеком обаятельным и легким. Девушек любил широко, без предрассудков и ограничений и считал себя знатоком женских душ. То, что происходило сейчас, он понять не мог, но, на всякий случай, действуя в привычной для себя, интригующей манере общения, слегка улыбнулся даме.
Тут его снова кто-то отвлек; лысый толстяк в шейном платке сунул ему в руки какую-то картинку и, жарко дыша в лицо чесночной приправой, потребовал, чтобы Андрей непременно ее приобрел. Андрей отнекивался, сперва вяло, потом все более решительно, лысый настаивал, спор грозил вылиться в нервотрепку и скандал, когда Андрей снова обернулся.
Ее глаза теперь были совсем близко и казались огромными.
– Пожалуйста, – тихо, но очень внятно сказала она, – отдайте мне этот диван. Пожалуйста.
Спор разом оборвался. Лысый и Андрей смотрели на женщину-птицу с любопытством и непониманием. Андрей улыбнулся.
– С удовольствием, – сказал он. – Если вы дадите мне взамен двести тысяч долларов.
– Денег у меня нет, – сказала сероглазая женщина. – Но диван этот – мой.
– Интересно, – мягко сказал Андрей.
Он спрятался за этим, ничего не значащим словом, но глазом своим и чутьем сразу понял: предстоит ситуация неприятная.
Взмахом руки он пригласил даму в свой крохотный кабинет-выгородку, что был устроен в глубине стенда, за трехстворчатым французским книжным шкафом с бронзовой фигурой Наполеона на вершине.
Андрей успел заметить, как, проходя мимо дивана, она мимолетно коснулась льва и тотчас в радостном испуге отдернула руку.
Он предложил ей кресло, минеральной воды и конфеты в хрустальной вазочке. Сделав лишь несколько глотков воды, она достала из сумочки пачку «Вог» и вопросительно взглянула на него; Андрей, с трудом переносивший курящих и курение вообще, пододвинул к ней пепельницу.
– Слушаю вас, – с нетерпением сказал он.
– Меня зовут Нина, – сказала молодая женщина. – Я могу быть вашим помощником, вашим другом, наконец. Но прошу вас, верните мне диван.
Странно, подумал Андрей, на сумасшедшую вроде бы непохожа. Мошенница?
– Послушайте, – стараясь сохранять шутливый тон, сказал он. – Это все равно, что прийти в чужой дом и заполучить чужую вещь. Есть, конечно, таланты, которым такое удается. Вы из таких?
– Я прошу не чужое – свое.
– Почему вы решили, что этот предмет ваш?
– Диван принадлежал моему прапрадеду, обер-шталмейстеру Зимнего дворца Крахмалову Федору Глебычу. Он был жалован ему лично Александром Третьим.
– Крахмалов Федор Глебыч, – повторил Андрей. – Шталмейстер. Это который вроде как дирижер? Интересно.
Он снова спрятался за слова. Мошенница, решил он. Любопытно, куда зайдет дело.
– Четыре поколения моих предков, – продолжала женщина, – спасали диван от революционных дураков и безумных времен. Четыре поколения – начало вечности. Ни вы, ни я, никто не может противиться вечности.
Он взглянул на нее еще раз, и взгляд его, словно сам по себе, отвернул в сторону. Не похожа на мошенницу. Совсем другие глаза.
– Послушайте, – сказал он. – А почему, собственно, я должен вам верить?
– Я была зачата и рождена на этом диване, он стал моей колыбелью… Я знаю все его царапины, шрамы и трещины. Я прыгала на его пружинах, я училась ходить на этом диване. Ночами его золотые львы уносили меня в путешествия и открывали мне мир. Поэтому я звала его Кук, так называлась турфирма у Маршака… Можете мне не верить.
– Но, возможно, был еще один такой же диван? Может, не один, несколько!!
– Второго такого нет. Чертежи по приказу императора были сожжены. Крахмалов у меня единственный, сказал Александр, и диван у него должен быть в исключительном роде один.
– Откуда вы это знаете?
– Мама говорила.
Легко поднявшись, словно взлетев, женщина-птица поманила его за собой.
Они снова вышли в жужжащий зал салона, и Нина приблизилась к дивану. «Здравствуй, Кук», – сказала она. И присела на новенький, синий в полоску шелк сиденья и положила ладонь на золоченую львиную голову.
Вдруг, сдернув свою ладонь с головы льва, заменила ее ладонью Андрея. Андрей вздрогнул: золоченое дерево ожгло руку.
– Кук узнал меня! – торжествовала Нина. – Реставрация не отбила у него память! Вы убедились?
Андрей еще раз приложил к львиной макушке ладонь, но она осталась холодной. Чушь, мистика, морок, подумал он. Показалось.
– Можете не верить, – сказала Нина. – Это ничего не изменит.
– Простите, ничем не могу помочь, – сказал он. – Я приобрел эту вещь честно, и даже если вы…
– Я знаю, у кого вы ее приобрели. Выбор пал на вас, вы исправили ошибку, спасибо… Все худшее, слава богу, в прошлом, я прошу вас вернуть мне моего Кука. Справедливость может быть попрана, но она обязательно распрямится и отомстит.
Черт возьми, мрачнея, соображал он, почему я, порядочный антиквар, черт-те где раскопавший приличный предмет, вложивший деньги и время в реставрацию, теперь, когда выяснилось, что вещь уникальна, должен незаслуженно страдать, подчиняясь ностальгическим заклинаниям этой странной, словно слетевшей с лесной ветки, женщины? Где была раньше эта птица, почему взмахнула крыльями именно сейчас? Почему сама не вынесла своего Кука из той черной дыры под Нижним? И почему я должен предмет возвращать? Только потому, что когда-то, гипотетически он принадлежал ее семье? Да мало ли что, когда и кому принадлежало? Людям ведь только кажется, что они владеют вещами. Люди лишь гостят у вещей; люди уходят, а вещи живут дальше, и у них гостят другие люди… Нет, не верну, какого дьявола я должен возвращать?..