Курс лекций по древней философии (фрагменты)

Виды души. Аристотель различает три вида души. Два из них принадлежат к физической психологии, поскольку они не могут существовать без материи. Третья метафизична. В своем минимуме душа есть везде, где есть жизнь. "Отправляясь в своем рассмотрении от исходной точки, мы утверждаем, что одушевленное отличается от неодушевленного наличием жизни" (II, 2, с. 396). А чтобы быть живым, достаточно обладать способностью к питанию, к росту и к закату (естественный цикл живого), т. е. быть растением. Способность к питанию критерий растительной души. В своем же максимуме душа есть там, где есть ум, при этом даже только ум. Таков бог, о котором, как мы видели, Аристотель говорил, что "жизнь без сомнения присуща ему, ибо деятельность разума есть жизнь" (Метафизика, XII, 7, с. 221).

Вообще говоря, чтобы быть живым, достаточно обладать хотя бы одним из таких признаков, как ум, ощущение, движение и покой в пространстве, а также движение в смысле питания, упадка и роста. Так, чтобы быть животным, достаточно чувства осязания: "животное впервые появляется благодаря ощущению" (О душе, II, 2, с. 397). Способность к осязанию - критерий наличия животной души, так же как способность к питанию - растительной. В свою очередь, способность к ощущению (а осязание - его минимум) влечет за собой удовольствие и неудовольствие, приятное и неприятное, а тсм самым желание приятного. Кроме того, некоторым живым существам присуща способность к движению в пространстве. Так как способности к ощущеншо не может быть без растительной способности, то животные обладают не только животной, но и растительной душой. Таковы две низшие, "физические" души. Вторая выше первой и включает ее в себя. Где есть животная душа, там есть и растительная, но не наоборот. Поэтому животных меньше, чем растений.

"Наконец, совсем немного существ обладает способностью рассуждения и размышления". Эти существа распадаются на две группы: люди и бог. Люди, обладая способностью к рассуждению и размышлению, обладают как животной, так и растительной душой. Бог, как было уже сказано, обладает лишь разумной душой. Человек - и растение, и животное. Бог - только бог. Так образуется лестница живых существ в психологическом аспекте. В принципе эта лестница непрерывна, но все же она распадается на три пролета: 1) растительная душа - первая и самая общая способность души, чье дело - воспроизведение и питание, а воспроизведение - минимальная причастность к божественному 1 /Здесь слышится мотив платоновского "Пира:": "Рождение - это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу" (Платон. Соч. в 3-x т., т. 2, с. 137 138)./. Растения не ощущают, потому что они воспринимают воздействие среды вместе с материей. Растения не способны отделить от материи форму; 2) животные отличаются от растений тем, что обладают способностью воспринимать формы ощущаемого без его материи. Здесь слово "формы" употреблено не в метафизическом смысле. Это не сущности, не даваемые в ощущениях и совсем не воспринимаемые животными, а внешние формы, образы отдельных предметов и явлений, данных в ощущениях и в их синтезе в представлениях. Такова животная душа; 3) человеческая душа кроме растительного и животного компонентов обладает также и разумом. В слклу этого она наиболее сложная, иерархичная, разумная душа (О ней ниже.)

Душа и тело. "Будучи формой, сутью бытия, энтелехпей живого тела, душа есть "составная сущность". Такая душа от тела неотделима (II, 1, с. 396). Хотя она сама не тело, но она прпнадлежит телу, которое не безразлично душе. Душе отнюдь не безразлично, в каком теле она пребывает. Поэтому Аристотель отвергает орфико-пифагорейско-платоновское учение о переселениях душ. Со своей стороны, все живые естественные тела - орудия душн и существуют ради душн как "причины и начало живого тела" в трех смыслах: "Душа есть причина как то, откуда движение, как цель и как сущность одушевленных тел" (там же, с. 402). Но все это относится лишь к растительной и животной душам.

Человеческая, разумная душа. Растительная и животная компоненты человеческой души неотделимы от тела так же, как луши растений и животных. Ведь "в большинстве случаев, очевидно, душа ничего не испытывает без тела и не действует без него, например, при гневе, отваге, желании, вообще при ощущениях. По-видимому, все состояния душн связаны с телом: негодование, кротость, страх, сострадание, отвага, а также радость, любовь и отвращение; вместе с этими состояниями души испытывает нечто и тело" (там же, с. 373).

Аристотель приводит примеры, доказывающие, что эмоции - функции не только душн, но и тела. Если тело не придет в возбуждение, то большое несчастье не вызовет должной эмоции, поэтому люди часто "каменеют", дабы защититься от страдания. Итак, делает вывод Аристотель, "состояния души имеют свою основу в материи" (там же, с. 373 - 374). Так же и вообще "способность ощущения невозможна без тела" (там же, с. 434), без которого совершенно невозможна деятельность и растительной души.

Однако разумная душа - не энтелехия тела. Ведь "ничто не мешает, чтобы некоторые части душн были отделимы от тела, так как они не энтелехия какого-либо тела" (там же, с. 396). Таков ум: если способность ощущения невозможна без тела, то "ум ... существует отдельно от него" (там же, с. 434). Хотя Аристотель и замечает, что относительно ума и способности к умозрению еще не очевидно, существуют ли они отдельно и независимо от тела или же нет, но ему все же "кажется, что они - иной род души и что только эти способности могут существовать отдельно, как вечное - отдельно от преходящего" (там же, с. 398). Аристотель не находит убедительного основания для утверждения того, что ум соединен с телом. Аристотель утверждает, что ум не имеет своего органа. Здесь он не на высоте для своего времени: ведь пифагореец Алкмеон задолго до Аристотеля нашел орган мышления в мозге.

ТЕМА 70. АРИСТОТЕЛЕВСКАЯ ГНОСЕОЛОГИЯ

У Аристотеля нет специальных работ по теории познания. Но о познании он, естественно, говорит везде - и в метафизических, и в физических, и в логических своих сочинениях, а также в трудах, посвященных этике и политике.

Вторая сторона основного вопроса философии. Вторая сторона основного вопроса философии - вопрос о познаваемости мира - не является для Аристотеля дискуссионным. Читая Аристогеля, В. И. Ленин отмечает, что у Аристотеля "нет сомнения в объективности познания", что для этого мыслителя характерна "наивная вера в силу разума, в силу, мощь, объективную истинность познания" 1 /Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 326./. И в самом деле, "Метафизика" открывается словами философа: "Все люди от природы стремятся к знанию". Любовь к знанию - любознательность - прирожденное свойство людей, свойственное им и животным. И эта любовь не бесплодна. Уверенность философа в познаваемости мира зиждется на убеждении, что мир человека и мир космоса в основе своей едины, что формы бытия и мышления аналогичиы. Вера Аристотеля в объективность познания и в силу и мощь разума хорошо просматривается в той полемике, которую вел Аристотель против тех, в ком можно увидеть тогдашних, более примитивных субъективных идеалистов и скептиков.

Опровержение скептицизма. В "Метафизике" Аристотель выводит на сцену анонима, который "ничего не принимает за истинное" (IV, 4, с. 68). Аристотель высмеивает этого человека с позиции жизни, подчеркивая, что "на самом деле подобных взглядов не держится никто", в том числе и этот человек. В самом деле, спрашивает Аристотель, почему такой человек идет в Мегару, а не остается в покое, когда думает туда идти? И почему он прямо утром не направляется в колодезь или в пропасть, если случится, но очевидным образом проявляет осторожность, так что он на деле не в одинаковой степени считает для себя падение в пропасть или в колодезь благоприятным и неблагоприятным?

Значит, такой человек понимает, что одно для него лучше, а другое хуже. Отсюда Аристотель делает вывод, что не все в одинаковой мере истинно. Есть более и менее истинное. Ведь не в одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто принимает четыре за тысячу. Не все одинаково неистинно. А отсюда следует, что тезис, что ничего нет истинного в том смысле, что все одинаково ложно, опровергнут, а вместе с тем опровергнут и тот, кто "ничего не принимает за истинное".

Оборотной стороной этого тезиса является противоположный тезис, что, все истинно. Этот тезис уже не анонимен. Аристотель связывает его с именем Протагора. С падением первого тезиса падает и второй.

Конечно, двум людям об одном и том же предмете может показаться прямо противоположное. Но это противоречит тому, что мы выше назвали основным законом бытия. Это противоречит и жизни. Нельзя жить, не зная, что это: человек или не-человек. Аристотель обращается, таким образом, к непосредственной практике людей, с одной стороны, а с другой, он использует свой закон бытия (и мышления), запрещающий приписывать предмету противоположные, а тех. более противоречивые свойства, поскольку в объективной действительности актуально такого не может быть.

Опровержение субъективного идеализма. У Аристотеля нет, разумеется, ни термина "скептицизм", ни тем более термина "субъективный идеализм", хотя, по существу, он о них знает.

Субъективный идеализм берет, как известно, за основу существующего ощущение, представление, сознание отдельпогэ индивида, субъекта, отрицая, что за ощущения Iи находятся реальные, независимые от человека предметы, которые действуют на наши органы чувств и вызывают в нас определенные ощушения. Начало такой гносеологпчсской позиции было положено в античности. Мы отмечали элементы субъективного идеализма у киренаиков. Однако у Аристотеля эта концепция представлена анонимно, суть ее в учении о том, что "существует только чувственно воспришплаемое бытие", поэтому при отсутствии одушевленных существ ничто не существует. Аристотель выражает свое отношение к этому учению так: "Вообще, если существует только чувственно воспринпмаемое быгие, тогда при отсутствии одушевленных существ не существовало бы ничего (вообще), иоо тогда не было бы чувственного восприятия", с чем автор согласен, возражая далее по существу: если верно, что чувственные представления невозможны без одушевленных существ, то неверно, что отсутствие одушевленных существ и чувственно воспринимаемого бытия влечет за собой отсутствие вызывающих чувственное воспрпятие предметов. Аристотель продолжает: "Но чтобы не существовали те лежащие в основе предметы, которые вызывают чувственное восприятие, хотя бы самого восприятия и не было,- это невозможно" (Метаф. IV, 5, с. 72 - 73). Тем самым, отстаивая "объективность познания" (В. И. Ленин), Аристотель утверждает, что предметы, вызывающие чувственное восприятие, существуют объективно, независимо от субъекта.

Трудность познания. Однако истинное познание трудно, ибо сущность как предмет познания скрыта. Аристотель различает более явное и известное для нас и более явное и известное с точки зрения природы ве.цей (Физика I, 2, с. 5). Первое - это тот мир, который дается нам в чувственном восприятии, а второе сути бытия и причины (формы) отдельных вещей и тем более первоначала и первопричины. Они-то наиболее трудны для познания - "наиболее трудны для человеческого познания (но не для бога. - А. Ч.) ... начала наиболее общие", потому что "они дальше от чувственного восприятия". Однако, будучи распознанными, они познаны максимально. Ведь то, что дальше от чувственного восприятия, то лучше воспринимается мыслью.

Основная проблема гносеологии. Здесь перед нами снова та проблема, о которой мы говорили, выясняя, почему в метафизике Аристотеля уровня бытия единичных, отдельных предметов недостаточно, ибо знание возможно только об общем. Такое знание должно иметь свой предмет - уровень сутей. Не ясно, однако, как возможно познание, еели наука познает только общее, а в полном смысле слова существует только отдельное, единичное? Как говорит сам Аристотель, "ведь только при посредстве всеобщего можно достигнуть знания, а с другой стороны, отделение (всеобщего от отдельного. - А. Ч.) приводит к тем трудностям, которые получаются в отношении идей" (Метаф. XIII, 9, с. 237). "Значит, пропасть между наукой и реальностью? Значит, бытие и мышление несоизмеримы?" - формулирует В. И. Ленин основную проблему гносеологии Аристотеля. Отметив уверенность Аристотеля в познаваемости мира, В. И. Ленин продолжает: "И наивная запутанность, беспомощно-жалкая запутанность в диалектике общего и отдельного - понятия и чувственно воспринимаемой реальности отдельного предмета, вещи, явления" 1 /Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 326./. Действительно, в своей гносеологии Аристотель колеблется между сенсуализмом и рационализмом, так и не будучи в состоянии однозначно определить соотношение того, что мы называем чувственной и рациональной ступенями познания. Аристотель, конечно, заведомо не противопоставляет чувственное и разумное, как это делали Парменид и Платон. Он стремится к единству чувства и разума, но не может его обрести. Вопрос об отношении чувственной и рациональной ступеней познания - это третья, после вопросов об отношении общего и единичного, ума и тела, проблема, которую Аристотель не в состоянии разрешить.

Сенсуализм и эмпиризм Аристотеля. Виды знания. Линия сенсуализма выражена в философии Аристотеля довольно сйльно. В самом начале "Метафизики" Аристотель описывает восхождение познающего субъекта от чувственного восприятия к познанию принципов. Всякое познание начинается с чувственного восприятия, со ступени, общей человеку с животными. Аристотель здесь высоко оценивает чувственные восприятия, ведь они "составляют самые главные наши знания об индивидуальных вещах" (I, 1, с. 20), Вторая ступень - ступень опыта (эмпейриа), общая человеку и некоторым, хотя уже не всем, животным. Опыт возможен благодаря повторяемости чувственных восприятий и накоплению их в памяти. Аристотель так определяет опыт: это "ряд воспоминаний об одном и том же предмете" (I, 1, с. 19).

Как и первая ступень - чувственные восприятия, вторая ступень - опыт дает нам "знание индивидуальных вещей" (I, 1, с. 20), Аристотель высоко оценивает ступень опыта. Он говорит, что тот, "кто владеет понятием, а опыта не имеет и общее познает, а заключенного в нем индивидуального не ведает, такой человек часто ошибается" (там же). Итак, ступень чувственного восприятия и ступень опыта дают знание индивидуального, с чем Аристотель связывает действенность знания: "При всяком действии ... дело идет об индивидуальной вещи: ведь врачующий излечивает не человека... а Каллия" (там же).

Следующая ступень восхождения к знанию - ступень "искусства" (технэ). Это не изобразительное и не изящное искусство, а особая ступень познания, имеющая основу в практике, ибо "искусство" возникает на основе опыта ("опыт - создал искусство"). Если опыт - знание индивидуальных вещей, то "искусство" - знание общего и причин. Владеющие "искусством" люди являются более мудрыми, чем люди опыта, потому что "они владеют понятием и знают причины" (там же).

Наконец, следует ступень наук, высшая из которых философия, чей предмет в аристотелевском понимании нам уже известен. Науки отличаются от "искусств" не по гносеологическому, а по социальному признаку, о нем будет сказано ниже.

Эмпирическая тендепцпя присуща и другим работам Аристотеля. В "Первой аналитике" сказано, что "делом опыта является найти начала каждого [явления]. Например, я говорю, что астрономический опыт должен дать [начало] астрономической науке" (I, 30, с. 88). Во "Второй аналитике" Аристотель подчеркивает, что "общее нельзя рассматривать без посредства индукции ... Но индукция невозможна без чувственного восприятия" (I, 18, с. 217 - 218), что "из многократности отдельного становится очевидным общее" (I, 32, с. 242). Эти примеры эмпирической линии можно продолжить. Создается впечатление, что, по убеждению Аристотеля, все знание происходит из чувств. Аристотель не только подчеркивает роль чувственного восприятия и опыта в познании, но и пытается постпчь его механизм.

Механизм чувственной ступени познания. В сочинении "О душе" обстоятельно рассматриваются чувства как достояние животной души, а также их роль в познании. Все животные обладают чувствами, по крайней мере чувством осязания. Аристотель подробно рассматривает вопросы осязания, обоняния, вкуса, слуха, зрения, определяет их роль в познании. Наиболее важно для нас здесь понять, как Аристотель представляет себе чувственное восприе.

Выше мы этого уже коснулись, говоря, что растения не ощущают, потому что они воспринимают воздействие среды вместе с материей и не способны отделить от материи форму, тогда как животные отличаются от растения тем, что они обладают способностью воспринимать формы ощущаемого без материи. Было отмечено, что под формами здесь следует иметь в виду не метафизические сушности первой философии, а внешние, чувственные формы. Говоря о восприятии этих форм, Аристотель делает знаменательное сравнение: "Относительно любого чувства необходимо вообще признать, что оно есть то, что способно воспринимать формы ощущаемого без его материи, подобно тому как воск принимает отпечаток перстня без железа или золота" (О душе II, 12, с. 421).

В. И. Ленин высоко ценил это место из Аристотеля. В данном сравнении философа он видел проявление его материалистической тенденции в гносеологии. В. И. Ленин отмечает, что это знаменитое "сравнение души с воском заставляет Гегеля вертеться, как черт перед заутреней, и кричать о "недоразумении, часто порождаемом" этим (местом. - А. Ч.)" 1 /Ленин В. И. Полн. собр, соч., т. 29, с. 260./.

Действительно, у Аристотеля мы читаем, что "каждый орган чувств воспринимает свой предмет без материи" (III, 2, с. 425). Это означает, что чувственное восприятие дает нам копию предметов, как они существуют вне сознания, но такая копия не материальна. Поэтому "орган чувства тождествен со способностью ощущения, но существо его иное, ведь иначе ощущение было бы пространственной величиной" (II, 12, с. 422). Чувственное знание адекватно и объективно. Благодаря ему мы воспринимаем различные свойства тел, особые свойства. Зрение дает нам восприятие цветов и т. п. Но есть общие свойства величина, чпсло, единство, движение, покой,- которые восприппма)отся всеми органами чувств, особого органа для их восприятия нет.

Проблема вторичных качеств у Аристотеля. Она была поставлена еще Демокритом, пришедшим к выводу, что вторичные качества субъективны в том смысле, что в объекте им соответствуют не качества самих атомов, а те или иные их формы и комбинации.

Аристотель решает эту проблему по-своему, В одном отношении верно, что нет вкусовых ощущений без вкуса, что нет черного и белого без зрения, но в другом отношении это неверно. Аристотель прибегает к своему обычному приему различения потенциального и актуального. Черное сушествует независимо от восприятия его органом зрения, но существует потенциально. Акт зрения переводит потенциально черное в актуально черное. Это же относится ко всем чувственным качествам. Мед лишь потенциально сладок, акгуально сладким он становится лишь тогда, когда мы его едим, и т. п. (III, 2, с. 426 - 427) .

Принижение чувственного знания. Однако, хотя только чувства дают адекватное знание единичного, позпаваемого только ими, чувственное знание принижено у Аристотеля. Он говорит, что "чувственное восприятие общо всем, а потому это - вещь легкая, и мудрости [в нем] нет никакой" (Метаф. I, 2, с. 21). То, что без чувственного восприятия невозможно конкретное действие, в данном контексте для него не существенно.

Аристотель совершенно не понимает трудности чувственного восприятия мира, коль скоро это восприятие должно стать основой науки. Умение наблюдать природу, разработка специальных методов наблюдения, установление типичных ошибок, обработка результатов наблюдения - все это проходит мимо Аристотеля. А между тем трудности нет в случайном, обыденном, хаотическом чувственном восприятии, но систематическое и методическое восприятие мира, не говоря уже об опыте как эксперименте (а не просто о наслаивании чувственных восприятий друг на друга), - все это исключительно трудно, и с этого начинается подлинная эмпирпческая наука. Античность такой науки не знала или почти не знала. Для Аристотеля единичное хаотично. йаука познать его не может. Ведь "всякая наука имеет своим предметом то, что существует вечно или в большинстве случаев" (ХI, 8, с. 193). По Аристотелю, "предмет науки - необходимое" 1 /Аристотель. Этика/Пер. с греч. Э. Радлова. СПб., 1908, кн. Vl, гл. 1, с. 109./. Наука познает общее.

Рацианализм. Но как возникает знание общего? Конечно, если абсолютизировать сеисуалистическую тенденцию Аристотеля, можно сказать, что знание общего вляется обобщением знания единичного, возникая как результат абстрагизирующей работы мышления. Но для Аристотеля характерно мнение, что знание общего не появляется из знания единичного, а лишь выявляется благодаря такому знанию. Само же по себе знание общего заложено в разумной душе потенциально.

Разумная душа. Как уже отмечалось, третий вид души - разумная душа присуща человеку (и богу). Она независима от тела ибо мышление вечно: "Что касается ума, то он ... не разрушается... Ум же есть, пожалуй, нечто более божественное и ничему не подверженное" (О душе I, 4, с. 386). Это теоретический, созерцательньш ум.

Философ проводит деление ума по аналогии с делением бытия на материю и формы, различая пассивный, воспринимающий ум (он соответствует материи) и активный, созидающий ум (он соответствует форме). Аристотель не останавливается перед тем, чтобы придать активному уму вообще независимое ни от чего сушествование: "И этот ум сущсствует отдельно и не подзержен ничему, он ни с чем не смешан, будучи по caoеи сущности деятельностью... этот ум не таков, что он иногда мыслит, иногда не мыслит. Только существуя отдельно, он есть то, что он есть, и только это бессмертно и вечно" (III, 5, с. 426).

Однако такой автономный разум присущ, по-видимомм, лишь богу. Человеку же доступен не столько этот активный, все производящий, созидающий разум, сколько ум пассивный, воспринимающий. Зтот ум преходящ и без активного разума ничего не может мыслить. Он пассивен, потенциален, потому что может, все познавая, становиться всем. Этот ум претерпевает воздействие извне. А становится он всем потому, что в нем потенциально заложены все формы бытия. Когда Аристотель говорит, что мыслящая часть души - это местонахождение форм (III, 4, с. 433 434) и что "ум - форма форм" (III, 8, с. 440), то он имеет в виду, по-видимому, не столько активный, все из себя созидающпй разум, сколько ум пассивный, восприпимающий. В последнем заложено знание общего в возможности, возможность знания общего. Для того чтобы она стала его действительностью, т. е. для того, чтобы заложенные в душе формы актуализировались, необходимы как активность создания (активный разум), так и воздействие на душу объективного мира через чувства.

В аристотелевском сочинении "О душе" имеется такое замечательное место: "Существо, не имеющее ощущений, ничему не научится и ничего не поймет. Кгда созерцают умом, необходимо, чтобы в то же время созерцали в представлениях" (III, 8, с. 440). Это означает, что реальное познание невозможно без чувственной ступени познания. Человек познает общее лишь посредством соответствующих представлений. Но представления не перерабатываются в понятия, а только способствуют тому, чтобы заложенные в душе формы бытия перешли из состояния потенции в состояние акта. Перехода же от представления к понятию у Аристотеля нет. Поэтому В. И. Ленин подчеркивал, что у Аристотеля наблюдается скачок от общего в природе к душе.

Троякое существование форм. Итак, формы существуют трояко: в боге актуально и без материи, в природе актуально и в материи, в душе потенциально и без материи.

Торжество рационализма. Чтобы перевести знание общего пз состояния потенции в состояние энтелехии ,осуществленности, нужен разум во всем его объеме, как пассивный (рассудок), так и активный. Но предпочтение Аристотель отдает активному разуму. У человека знание в возможности предшествует знанию в действительности. В боге же напротив - там активный разум возник раньше пассивного, да собственно говоря, бог - это активный разум. Таким образом, у Аристотеля побеждает рационалистическая линия: знание существует до процесса познания.

ЛЕКЦИЯ XXVIII

TEMA 71. ЛОГИКА АРИСТОТЕЛЯ

Логическое учение Аристотеля ныне оценивается с точки зрения современной логистики. Однако в курсе истории античной философии важно показать связь логики Аристотеля с его метафизикой. ибо эта связь многое проясняет как в метафизике, так и в логике. Выше мы уже видели, что основной закон бытия, согласно которому одно и то же не может одновременно в одном и том же смысле существовать и не существовать, обладать и не обладать одним и тем же свойством, есть также и закон мышления.

Вместе с тем в логике Аристотеля кое-что останется непонятным, если не выйти за ее пределы и не обратиться к гносеологии философа и связанной с ней метафизике. Наиболее трудна проблема происхождения знания общего, первых начал. При рассмотрении теории познания Аристотеля для нас так и осталось неясным, каким образом возникает знание общего. А выяснить это можно лишь исходя из общей философской доктрины Аристотеля, как она изложена прежде всего в "Метафизике". Иначе возникнет неразрешимое противоречие в конце "Второй аналитики", где сказано, что якобы "ясно, что первые [начала] нам необходимо познать через наведение (т. е. через индукцию, через движение мысли от частного к общему, от чувственного восприятия к понятию и суждению, это линия эмпиризма. - А. Ч.), ибо таким именно образом восприятие порождает общее" 1 /Аристотель. Соч., т. 2, Вторая аналитика, II, 19, с. 345./. И здесь же говорится, что "началом науки будет нус", т. е. разум. Здесь возникает проблема неполной индукции.

Обычно считается, что Аристотель признавал лишь полную индукцию, а неполную недооценивал, между тем именно проблема неполной индукции у Аристотеля и дает ключ к его гносеологии, да и сама получает объяснение лишь в системе гносеологии и даже всей его метафизики. Активность разума, о которой говорилось выше, состоит прежде всего в том, что он совершает акт неполной индукции, что на основе отнюдь не всех, а только нескольких случаев - и даже одного! - происходит скачок от частного к общему. Случаи - это представления души, скачок - деятельность активного разума, актуализирующего в пассивном интеллекте те формы бытия, на которые указывают единичные представления. Процитируем то замечательное место из сочинения "О душе", на которое мы уже ссылались в конце прошлой лекции: "Существо не имеющее ощущений, ничему не научится и ничего не поймет. Когда созерцают умом, необходимо, чтобы в то же время созерцали в представлениях" (III, 8, с. 440) . Это место объяснимо лишь в связи с логическим учением Аристотеля о неполной индукции, а сама неполная индукция, обычно третируемая при рассмотрении логики Аристотеля, приобретает в свете его метафизики и гносеологии важнейшее принципиальное значение.

Таким образом, логика Аристотеля - органическая часть его системно-рационализированного, философского, мировоззрения. Логика Аристотеля помогает понять даже его теологию. Бог Аристотеля - тоже логик, а поскольку Аристотель - первый логик, то в понятии своего бога Аристотель, можно сказать, обожествил самого себя. В самом деле, бог, по Аристотелю,- это мышление о мышлении, что и есть логика. Правда, выше отмечалась неясность предмета мысли бога: являются ли им формы бытия или формы мышления. Но здесь, по сути, нет противоречия, поскольку в силу панлогизма Аристотеля формы мышления и формы бытия тождественны.

Роль Аристотеля в логике. Аристотель - отец логики как систематпзированной науки о мышлении и его законах. Он опирался на Демокрита, Платона и других древнегреческих философов, но никто из них не создал науки о мыслительной деятельности рассуждающего человека. Аристотелевский бог - идеальный логик, созерцающий мыслительный процесс со стороны как его содержательной, так и формальной сторон. Правда, слово "логика" (как существительное) было еще неизвестно философу, он знал лишь прилагательное "логикос" ("относящееся к слову"). Он называл также высказывания, несовместимые с тем, что мы теперь называем логикой, "алога". Слово "логика" (как существительное) появилось лишь в зллинистическо-римские времена. Сам же Аристотель называл свою науку о мышлении аналитикой, и его главные логические работы называются "Первая аналитика" и "Вторая аналитика". В "Метафизике" аналитикой названо рассуждение (IV, 3, с. 62) . Употребляя слово "анализ", Аристотель понимал под этим разложение сложного на простое вплоть до далее неразложимых первоначал, или аксиом. В "Риторике" 1 /См.: Аристотель. Риторика. - В кн.: Аитичиые риторики. М., 1979./ автор говорит об "аналитической науке" (1359, в 10).

Но необходимо подчеркнуть, что логика для Аристотеля - не самостоятельная специальная наука, а инструмент всякой науки. Это и дало веское основание поздним комментаторам Аристотеля назвать всю совокупность его логических работ органоном, т. е. орудием, орудием всякого знания. Напомним, что "Opганон" включает в себя шесть работ - "Категории", "Об истолковании", "Первая аналитика", "Вторая аналитика", "Топика", "О софистических опровержениях" 2 /Все они вошли в цитируемый выше второй том издаваемого у иас четырехтомного собраиия сочинений Аристотеля./. Главными составными частями "Органона" являются "Первая аналитика", где открывается и исследуется силлогистическая форма рассуждения и вывода, и "Вторая аналитика", где говорится о доказательстве и его началах. Особое и весьма важное место в "Органоне" занимает также "Топика".

В качестве логика Аристотель формулирует основные законы мышления, определяет, что есть истина и что есть ложь. дает определение суждению и устанавливает вилы суждений, определяет силлогизм (умозаключение), устанавливает три фигуры силлогизма (умозаключения) и их модусы, исследует три вида доказательства, описывает типичные ошибки при доказательствах, как невольные (паралогизмы), так и намеренные (софизмы). Он исследует также индукцию и аналогию.

Законы мышления. Из четырех законов мышления традиционной логики Аристотель установил по крайней мере два - законы (запрещения) противоречия и исключенного третьего. Законы же тождества и достаточного основания у Аристотеля тоже намечены в учении о научном знании как знании доказательном (закон достаточного основания) и в тезисе, согласно которому "невозможно ничего мыслить, если не мыслить [каждый раз] что-нибудь одно" (Метаф. IV, 4, с. 64) - закон тождества.

Оо онтологическом аспекте закона [запрещения] противоречия говорилось выше как об основном законе бытия. Напомним, что в краткой экзистенциальиой форме этот закон звучит как "вместе сущесвовать и не сушсствовать нельзя" (там же, с. 63) или: "Не может одно и то же в то жe самое время быть и не быть" (ХI, 5, с. 187), а в полной - как утверждение: "Невозможно, чтобы одно и то же вместе (совместно, одновременно) было и не было присуше одному и тому же в одном и том же смысле" (IV, 3, с. 63). В "Метафизике" сформулирован и логический аспект закона [запрещения] противоречия в словах о том, что "нельзя говорить верно, вместе утверждая и отрицая что-нибудь" (IV, 6, с. 75). Этот аспект более определенно показан в логпческих работах Аристотеля, где не раз утверждается, что невозможно одно и то же одновременно утверждать и отрицать. Этот закон прямо обосновать нельзя, однако можно опровергнуть противоположный ему взгляд, показав его нелепость. Всякий, кто оспаривает закон [запрещения] противоречия, им пользуется. Далее, если не признавать этого закона, все станет неразличимым единством. Сюда же относятся вышеотмеченные соображения Аристотеля против скептика, который, утверждая, что все истинно или что все ложно, что оказывается нелепым с позиций практики, может это делать, лишь отвергая закон [запрещения] противоречпя.

Говоря об этом основном законе мышления, Аристотель учитывает те крайности, в которые впадали исследователи, подходившие к его открытию. Например, киник Антисфен считал, что надо говорить "человек есть человек", но нельзя сказать, что "человек есть живое существо" или "белый", или "образованный", потому что это означало бы некое "нарушение". В свете открытого Аристотелем закона можно лучше понять Антисфена. Утверждая, что "человек есть образованный", мы утверждаем, что "а есть не-а", ибо "образованный" - это не то, что "человек". Казалось бы, закон [запрещения] противоречия подтверждает это. Получается, что утверждение "человек есть образованный" означает, что человек есть одновременно и а [человек] и не-а [образованный].

Аристотель возражает: здесь нет а и не-а, человеку противостоит не "образованный", а не-человек, ведь противоречие может быть лишь в пределах одной категории, а "человек" и "образованный" относятся к разным категориям ("человек" - сущность, а "образованный" - качество) .

Закон [запрещения]" противоречия вызвал много возражений. Гегель критиковал Аристотеля, утверждая, что этот закон запрещает в действительности становление, изменение, развитие, что он метафизичен. Но возражение свидетельствует о непонимании Гегелем сути данного закона. У Аристотеля закон [запрещения] противоречий абсолютен, но он действует только в сфере актуального бытия, а в сфере возможного он не действует. Поэтому и становление, по Аристотелю, существует как реализация одной из возможностей, которая, будучи реализованной, актуализированной, исключает другие возможности, но только в действительности, а не в возможности. Если актуализированная возможность снова станет просто возможностью, ее сменит другая актуализированная возможность. Определив границы своей формальной логики, Аристотель тем самым оставил место и для диалектической логики. Потенциально сущее диалектично, актуально сущее относительно недиалектично.

У Аристотеля можно найти и другие принципиальные ограничения сферы действия закона противоречия. Его действие не распространяется на будущее, но это связано все же с той же сферой возможности, поскольку будущее чревато многими возможностями, настоящее же бедно, поскольку актуализируется нечто одно, но оно потенциально богато. Прошлое же бедно в своей актуальности, исключающей потенциальность, ибо в прошлом нет уже никаких возможностей, кроме реализованной, происшедшей, не поддающейся изменению. В свете сказанного понятно замечание Энгельса, что "Аристотель... уже исследовал существеннейшие формы диалектического мышления" 1 /Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 19./.

Обостренной формой закона [запрещения] противоречия является закон исключенного третьего, запрещающий не только то, что в отношении одного и того же не может быть одновременно истинно "b" и "не-b", но и то, что, более того, истинность "b" означает ложность "не-b", и наоборот. Этот закон в "Метафизике" выражен так: "Не может быть ничего посредине между двумя противоречащими [друг другу] суждениями, но об одном [субъекте] всякий отдельный предикат необходимо либо утверждать, либо отрицать" (IV, 7, с. 75). Во "Второй аналитике" сказано, что "о чем бы то ни было истинно или утверждение, или отрицание" (I, 1, с. 257) 2 /Аристотель. Соч., т. 2, кн. I, гл. 1, с. 257./.

Действие этих законов таково, что закон [запрещения] противоречия необязательно влечет за собой закон исключенного третьего, но закон исключенного третьего предполагает действие закона [запрещения] противоречия. Поэтому выше и было сказано, что закон исключенного третьего - более острая формаз акона противоречия.

Такая разница в сфере применения законов означает, что есть разные виды противоречия. Выше было различено собственно противоречие и его смягченная форма - противоположность. И то, и другое - два вида противолежащего. Позднее это стали называть контрарным и контрадикторным противоречиями. Обоими законами связано лишь контрадикторное противоречие. Пример контрадикторной противоположности: "Эта бумага белая" и "Эта бумага не-белая". Среднего здесь нет. Контрарная противоположность связана лишь законом запрещения противоречия. Пример: "Эта бумага белая" и "Эта бумага черная", ведь бумага может быть и серой. Контрарное противоречие (противоположность) допускает среднее, контрадикторное - нет. Члены контрарного противоречия могут быть оба ложными (когда истина между, - это третье значение), но сразу истинными они быть не могут, это запрещено законом противоречия. Члены контрадикторной противоположности не могут быть не только сразу истинными, но и сразу ложными, ложность одной стороны влечет за собой истинность другой. Правда, у Аристотеля мы такой точности не находим.

Категории. Выше была отмечена спорность принадлежности Аристотелю "Категорий" (в которых нет ссылок на другие работы Аристотеля), а также их отношения к "Метафизике". В контексте этой главы существенно напомнить, что первостепенное понятие первичной сущности в "Категориях" трактуется кaк отдельное, единичное, в то время как вид наряду с родом - "вторичные сущности" (чего в "Метафизике" вообще нет) . В "Категориях" говорится, что "если бы не существовало первых сущностей, не могло бы существовать и ничего другого" (V, с. 56) 1 /Аристотель. Соч., т.2, с. 56 ("Категории", гл. V)./, что "первые сущности, ввиду того что они подлежащие для всего другого, называются сущностями в самом основном смысле" (там же, с. 57). Быть подлежащим - значит ни о чем не сказываться, никогда нигде не быть предикатом суждения, а быть всегда его субьектом. Виды и роды как вторичные сущности - предикаты для первичных сущностей, они указывают "качество сушности" (с. 59), так что в "Категориях" они смыкаются с категорией качества. Поскольку слово "категориа" означает предикат, то первичные сущности не являются и категориями, тем не менее каждая из них - первая среди категорий. Первичная сущпость может принимать противоречивые качества, хотя и не сразу. Молодой человек по степенно становится старым.

Другие категории. Итак, категории - наиболее общие роды высказываний, точнее говоря, имен. Любое слово, взятое обособленно, вне связи с другими словами, т. е. "человек", "бежит" (но не "человек бежит"), означает "или сущность", или "сколько", или "какое", или "по отношению к чему-то", или "где", или "когда", или "находиться в каком-то положении", или "обладать", или "действовать", или "претерпевать" (IV, с. 55). Столь полный перечень категорий встречается еще только в "Топике" (103, в 23). В других сочинениях, связываемых с именем Аристотеля, категорий меньше. Во "Второй аналитике" их только восемь (нет "положения" и "претерпевания") . Выше отмечалось, что в "Метафизике" шесть категорий: сущность, качество, количество, отношение, действие и страдание. Так или иначе, все категории, кроме первой, высказываются о первичной сущности, в силу чего се подпадает под ту или друrye из девяти категорий, находятся в подлежащем, каковым является первичная сущность, которая, строго говоря, и не должна быть категорией, ибо категории предикаты, а первая сущность - всегда субъект.

Существует мнение, что различия между категориями, сам их состав Аристотель вывел из грамматических различий. В самом деле:

Сущность - сущсствительное (например, человек).

Количество - числительное (один, несколько).

Качество - прилагательпое (старый, малый).

Отношение - степени сравнения (раньше всех, выше других).

Место - наречие места (на улице, под горой).

Время - наречие времени (сегодня, позавчера).

Положение - нспереходный глагол (стоит, лежит).

Обладание - греческий перфскт страдательпого залога (разут).

Страдание - глагол страдательного залога (гонят, избивают).

Впрочем, возможно, здесь натяжка. Ведь у Аристотеля различены лишь имя существительное и глагол, о других частях речи он нигде не говорит. Кроме того, в категориях разделено то, что соединено грамматикой, и наоборот, качества и количества выражаются не только прилагательными и числительными, но и существительными, которые в этой категориально-грамматической таблице должны выражать только категорию сущности, точнее говоря то, что может быть подведено под категорию сущности.

Силлогизм. Силлогизм - открытие Аристотеля. Он дал определение силлогизму и различил его виды, он определил работающие и не работающие виды силлогизмов (модусы), устаногил три фигуры силлогизма. В "Первой аналитике", где как раз и излагается аристотелевская теория силлогизма, сказано, что "силлогизм есть речь, в которой, если нечто предположено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного в силу того, что положенное есть" (Первая аналитика I, 1, с. 120). Аристотелевский силлогизм состоит из трех суждений, два из них посылки, а третье - заключение (в индийском силлогизме пять суждений). Посылки выражены у Аристотеля не так, как у нас, а в форме: "А присуще В" (у нас "В есть А" ), т. е. Аристотель ставит предикат суждения (сказуемое) на первое место. Посылки связаны общим для них (средним) термином. В роли такового могут выступать предикат одной посылки и субъект другой, предикаты обеих посылок, субъекты обеих посылок. В зависимости от этого различаются фигуры силлогизма. Самая ценная из них в познавательном отношении - самая совершенная - первая. Там с логической необходимостью из посылок следует заключение: "Если А сказывается о всяком В и В сказывается о всяком С, то А с необходимостью сказывается о всяком С". Силлогизмы третьей и второй фигур несовершенны необходимы дополнительные операции, дабы достичь логической необходимости следования. В первой фигуре (при утвердительных посылках) средний термин выражает причину: Все млекопитающие - теплокровные. Лошади - млекопитающие. Лошади - теплокровные, т. е. лошади теплокровные, потому что они млекопитающие (средний термин). В других фигурах такой ясной онтологической картины нет, поэтому они несовершенны, искусственны. В понятии о совершенном и несовершенном силлогизме мы еще раз видим онтологический характер аристотелевской логики.

Итак, фигура силлогизма определяется местом среднего термина. Модусы определяются характером посылок, которые могут быть общеутвердительны и, общеотрицательными, частноутвердительными и частноотрицательными. Перебрав все варианты, Аристотель установил, что вывод получается только в четырех случаях; это происходит лишь тогда, когда сочетаются общеутвердительная посылка с общеутвердительной, общеотрицательная с общеутвердительной, общеутвердительная с частноутвердительной и общеотрицательная с частноутвердительной, т. е. одна из посылок должна быть общей и одна - утвердительной. Из двух частных посылок ничего не следует. Также ничего не следует из двух отрицательных посылок.

Доказательство. Доказательство рассматривается во "Второй аналитике". Доказать что-либо - значит связать необходимой связью то, что связано в самой действительности. Для этого надо, чтобы посылки были истинны и чтобы связь через средний термин была логически правильной. Для истины одной логической правильности мало. Требуется еще истинность посылок, в которых связь субъекта и предиката отражала бы связь, присущую самой действительности. При этом связь субъекта и предиката должна быть необходимой, т. е. выражать не случайные, а существенные связи.

В этом контексте необходимо остановиться на том, как Аристотель понимал истину и ложь вообще. Он отнюдь не считал, что все истинно или тем более, что все ложно. Одно истинно, а другое ложно. Истина и ложь не заключены в самой действительности, они не онтологичны. "Истинное и ложное есть сочетание мыслей" (О душе III, 8) 1 /Аристотель. Соч., т. 1, с. 449./.

Применительно к суждению это означает, что истина и ложь есть сочетание элементов мыслей, если под мыслью понимать суждение. В "Метафизике" Аристотель выдвинул материалистическое определение истинности и ложности суждений: "Прав тот, кто считает разделенное - разделенным и соединенное - соединенным, а в заблуждении тот, мнение которого противоположно действительным обстоятельствам" (IX, 10, с. 162). Истина в суждении - соответствие того, что соединено или разделено в мысли, тому, что соединено и разделено в вещах. Ложь в том, что в мысли соединяется то, что разделено, и разделяется то, что соединено. Если я говорю, что Иванов - студент, тогда как Иванов еще ходит в детский сад, то я высказываю ложное суждение (это не значит, что я лгу, ибо ложность состоит в несоответствии мысли вещам, а ложь - в несоответствии слов мыслям). В ложных суждениях проявляется относительное небытие. Это его третий смысл.

Если посылки истинны, а связь между ними формально правильная, то мы имеем научное доказательство (подразумевается, что связь в посылках необходимая, аподиктическая). Доказательством служит лишь аподиктический силлогизм, исходящий из таких посылок. Кроме того, силлогизм бывает диалектическийи и эристический.

Термин "диалектика" Аристотель употребляет не в нашем смысле слова. Диалектика у Аристотеля частично совпадает с логикой, ибо это доказательство, исходящее лишь из вероятностных, правдоподобных посылок. Название такого силлогизма связано с тем, что Платон называл свою философи о диалектикой. Аристотель же отказывал ей в научности, считая ее содержание лишь правдоподобным. Отсюда его перенос термина "диалектика" лишь на вероятные умозаключения, дающие соответствующие выводы. В противоположность диалектике аподиктика дает строго научное, дедуктивное знание, с необходимостью вытекаищее из истинных посылок, следующих из высших принципов. Очень труден вопрос о происхождении последних. Эристические умозаключения мнимы, это софистические умозаключения, создаваемые в интересах спора.

Индукция. Аристотель называл "эпагогэ" то, что на латинский язык было переведено впоследствии как "индукцио". Он определил индукцию как "восхождение От единичного к общему" (Топика I, 12, т. 2, с. Зб2) .

Не будем говорить здесь о логическом содержании индукции у Аристотеля. Как уже выше подчеркнуто, без нндукции у Аристотеля остается загадкой происхождение знания общего. Но имеется и ее логическая разгадка. В прошлой лекции мы привели слова В. И. Ленина о том, что у Аристотеля происходит скачок от общего в природе к душе. Там же сказано, что он происходит благодаря активному разуму. Требуется, однако, понять это более конкретно.

Как уже указано, разумно-созерцательная часть души (в отличие от рассудочно-практической, о чем ниже) имеет две стороны: активную, соответствующую форме, и пассивную, соответствующую материи (позднее эти части в латинском варианте стали обозначаться понятиями активного и пассивного интеллекта). Бог, мысля самого себя, является активным разумом, интеллектом. В человеке же отношение к самому себе опосредовано материальным миром, материализацией форм. Чтобы мыслить эти формы, активный разум нуждается в пассивном уме и в представлениях, которыми он обладает. Однако представления носят лишь частный характер, в них нет общего. Роль же активного разума состоит в том, что он обобщает, опираясь на пассивный. В этом процессе неполная индукция поднимается до полной (но лишь в том случае, если несколько или хотя бы лишь один пример соответствовал именно той форме бытия, которая имеется в пассивном разуме). Логическое содержание неполной индукции у Аристотеля невелико, ибо он, принципиально противопоставив индукцию дедукции, затем пытался подтянуть индукцию до дедукции, показаз ее как частный случай третьеи фигуры силлогизма. Но в плане философском, метафизическом неполная индукния очень важна, ибо именно она и объясняет тот скачок от общего в природе к общему в душе, который отметил В. И. Ленин.

TEMA 72. НАУКОУЧЕНИЕ У АРИСТОТЕЛЯ

Слова "наука" (от глагола "учить") у Аристотеля нет, хотя имеется его древнегречсский аналог. Речь в его трудах идет о знании ("эпистеме") и о размышлении ("дианойа"), а также о мудрости ("софиа"), которая заключает в себе оба эти момента. Но поскольку одним из главных признаков мудрости является способность научать - "более мудрый во всяком знании (эпистеме, которое переводчик А. В. Кубицкий трактует как "наука") - человек ...более способный научать" (Метаф. Ш, 2),- то аристотелевские "мудрость" и "знание" можно считать эквивалентами нашего слова "наука".

Знание вообще и знание научное. Однако у Аристотеля не всякое знание является научным, не всякое знание - "эпистеме". Чувственное знание у него принципиально ненаучно, ибо он ошибочно полагал, что невозможна никакая мудрость в чувственном восприятии. Такал ошибка естественна, если учесть фактическое отсутствие в античности сложнейшего экспериментального естествознания. Подчеркивая, что наука - это знание, выходящее за пределы обычных показаний чувств, Аристотель имел в виду, консчно, не эксперимент, а мышление, поскольку именно оно выходит за пределы чувств.

Итак, по Аристотелю, наука может быть лишь в сфере размышления, а не в сфере опыта, что, конечно, неверно. Кроме того, научное знание есть знание причин явлений. Именно поэтому научить способна только та наука, которая исследует причины (Метаф. I, 2, с. 21). Здесь как бы минимум научности по Аристотелю: "Всякое рассудочное познание, или такое, в котором рассудок играет [хоть] какую-нибудь роль, имеет своим предметом различные причины и начала, указываемые иногда с большею, иногда с меньшею точностью" (VI, 1, с. 107).

Однако существует и максимум науки, когда она познает не с большей или меньшей точностью, а с точностью абсолютной. Но это становится возможным, лишь когда предмет науки является необходимым, общим. Об этом четко сказано в "Этике", где различены две части разумной души: "эпистемикон" и "логистикон". Первая направлена на необходимое, вторая же, взвешивая и рассуждая, принадлежит сфере человеческой деятельности и творчества, где возможно иное (иначе не было бы места для выбора).

В первой книге "Метафизики" наука отличается от "искусства" ("технэ"). Однако никакого отличия, по существу, между ними нет: и наука ("эпистеме") и "искусство" ("технэ") познают общее через причины, но социальное различие между ними имеется. Оказывается, науки, по Аристотелю, не служат никакой пользе общества, а искусства служат. Искусства существуют ради какой-либо выгоды или пользы, наука же существует ради себя самой, знание ради знания: из наук большей мудростью обладает та, которая желательна ради нее самой, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы. В остальном "искусство" не отличается от науки: оно поднимается над обычными показаниями чувств, предполагает знание причин и общего, способно научить. Можно сказать, что искусство - это наука в ее практическом применении.

Однако вместе с тем нужно учитывать присущую учению Аристотеля пропасть между теорией и практикой, неизбежную для рабовладельческого обшсства современной ему Греции. В отрыве науки от ее практического применения Аристотель отразил и презрение к физическому труду, и аристократический идеал созерцательной жизни. Сфера материального производства третируется Аристотелем. Она ниже не только науки, но и "искусства", ибо это сфера опыта. Ремесленники сравниваются философом с неодушевленными предметами, ведь те действуют по своей природе (огонь жжет), а ремесленники - по привычке, не зная, почему они делают так, а не иначе. Поэтому они не в состоянии и научить, будучи способными передавать только навыки, а не знание.

Итак, наука отличается от искусств не гносеологически, а социально. Будучи направлена на всеобщее и необходимое, наука связана с доказательным знанием. Опираясь на познание причин, она сочетает единство знания со степенями его подчинения. Каждая наука имеет свой предмет, она образует некоторое единство, в котором есть более общее и менее общее, и последнее подчинено первому. Однако науки несводимы друг к другу, нет какой-то единой, общей науки, науки как таковой, всегда имеются лишь многие науки. Следовательно, наука представляет у Аристотеля сложную систему. Она выражена в том, что можно назвать классификацией наук Аристотеля,

Три рода наук. Принято считать, что Аристотель различает три рода наук: теоретические, практические и творческие. Действительно, в шестой книге "Метафизики" сказано: "Всякое мышление направлено либо на деятельность, либо на творчество, либо носит теоретический характер" (VI, 1, с. 107). Но здесь возникают принципиальные вопросы об отличии теории от деятельности и творчества, о различии между последними, ибо творчество невозможно без деятельности, и другие.

Выше отмечалось, что, согласно "Этике", та часть разумной души, которая взвешивает "за" и "против" какого-либо поступка, направлена не на необходимое, а на деятельность, не связанную обязательно с необходимым. Наука же всегда имеет дело с необходимым. Если Аристотель отделил науку от искусства как главного проявления человеческой творческой деятельности, то то, что принято называть у Аристотеля практическими и творческими науками, в его понимании не составляет науки. В искусстве ведь нет аподиктического знания, а только "диалектическое". Поэтому, говоря о различении Аристотелем теоретическими, практических и творческих наук, следует понимать это различение не только в отношении предметов, но и как различение в отношении ценности с точки зрения наличности. Итак, размышление, направленное на творчество и на деятельиость, не является научным в такой мере, как теоретическое размышление, направленное на необходимое.

Различие творчества и деятельности связано с тем, что Аристотель понимает деятельность узко.

Нашему слову "делать" в древнегреческом языке соответствуют по крайней мере два слова: "праттейн" и "пойейн". Первое "делание" связано со свободным выбором, тогда как второе напраьлено на выполнение художественного или технического замысла. Отсюда различие между "пойэсис" как творчеством и "праксис" как деятельностью в узком смысле слова, как лишь такой деятельности, которая связана со свободным выбором. Аристотель подчеркивает, что "творчество и деятельность - не одно и то жe" (Никомахова этика VI, 4, с. 110). Вместе с тем и в случае "праксис", и в случае "пойэсис" субъектом действия и творчества является человек. Об этом говорится в "Метафизике", где отмечено также различие между творчеством и деятельностью: "Творческое начало находится в творящем, будь то ум, искусство или некоторая способность, а деятельное начало - в деятеле как его решение, ибо сделанное и решенное - не одно и то же" (VI, 1, с. 117). Отсюда понятно, что то, что называют практическимп науками у Аристотеля,- главным образом этика и тесно связанная с ней политика. "Праксис" же означает у великого философа вовсе не практику в нашем ее понимании, а только этико-политическую деятельность (производственную практику Аристотель совершенно третирует, приравнивая, как было отмечено, ремесленника предмету неодушевленной природы). Из всего сказанного должно быть ясно, чем отличаются друг от друга деятельность и творчество и почему творчество не деятельность.

Деятельности и творчеству Аристотель противопоставляет теорию. Это древнегреческое слово означало прежде всего "созерцание". У Аристотеля, как уже отмечалось, теория и практика разорваны. Эта разорванность сказывается уже в самом термине, означающем вовсе не то, что мы понимаем под теорией (обобщение, наука, направляющие практику как материальную деятельность), а именно созерцание, умозрение. Поэтому теоретические науки у Аристотеля - науки созерцательные, что было возможно в силу их резко преобладающей умозрительности, оторванности от опыта и от производственной практики людей.

Однако надо отметить, что в случае теоретических наук Аристотель различает познающий субъект и познаваемый ооъект, в случае же творчества и деятельности науки о них нечетко отделены от творчества и деятельности как своих предметов. Это неудивительно, учитывая, что связь между субъектом и объектом в этих областях значительно более тесная и интимная, чем в случае наук о природе и сущем вообще, на что и направлены в первую очередь теоретические науки. В случае же творческих и "практических" наук субъект не занял еще позицию созерцателя самого себя. Это весьма трудно, порой же и невозможно. Аристотель бессознательно чувствует, что в этих областях уже вмешиваются интересы национальные, классовые, партийные, а потому невозможны ни безвольное созерцание, ни однозначное понимание самого предмета. Здесь субъект значительно больше деформирует свой предмет, чем в случае познания природы и сущего, которое более безразлично субъекту, чем он сам.

Теоретические науки. Напомним, что это - "первая философия", или метафизика, "вторая философия", или физика, и математика. Приведем подытоживающую формулировку из "Метафизики": "Физика занимается предметами, существующими самостоятельно, но предметы эти не лишены движения; у математики некоторые отрасли имеют дело с объектами неподвижными, но такими, пожалуй, которые не существуют отдельно, а даются в материи; что же касается первой философии, то она рассматривает и обособленные предметы, и неподвижные" (VI, 1, с. 108) . В. И. Ленин ценил аристотелевскую классификацию теоретических наук, подчеркивая, что Аристотель разрешает возникшие здесь трудности "превосходно, отчетливо, ясно, материалистически (математика и другие науки абстрагируют одну из сторон тела, явления, жизни)" 1 /Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 330./. Но В. И. Ленин отмечает здесь, что Аристотель "не выдерживпет последовательно этой точки зрения" 2 /Там же/. Это значит, что Аристотель не распространяет объективный критерий классификации наук (науки различаются прежде всего их предметами) за пределы теоретических наук, а внутри самих теоретических наук действует еще ценностный критерий, так что первая фплософия ценнее физики, ведь "наиболее ценное знание должно иметь своим предметом наиболее ценный род сущего" (Метаф. VI, 1, с. 108). Сравнивая "первую философшо" с другими науками, в том числе и теоретическими, Аристотель утверждает, что "все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше нет ни одной" (Метаф. I, 2, с. 22), так что ценностный и утилитарный аспекты науки у него пришли в противоречие. Для этого имелись социальные основания: Аристотель сравнивает философию со свободпым человеком, а другие науки - с рабами: "Как свободным называем такого человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она существует ради самой себя" (Метаф. I, 2, с. 22). Перед нами пример давления идеологии на философио Аристотеля, пример того, как социальная действительность отразилась в таком, казалось бы, сугубо объективном деле, как классификация наук, получив в свою очередь свое высшее оправдание.

Происхождение науки и философии. Все эти представления о науке и философии сказались и в трактовке их генезиса. Сначала были изобретены "искусства", удовлетворяющие насущные потребности, затем потребности в удовольствиях, а лишь потом, когда появился досуг,- науки как способ наилучшего времяпрепровождения. Философия начинается с удивления и завершается открытием причин, снимающим состояние удивленпя. Она возникает из мифологии, но, будучи наукой, испытывает влияние и других наук, ведь математика как искусство возникает ранее ее в Египте.

ЛЕКЦИЯ XXIX

ТЕМА 73. ЭТИКА АРИСТОТЕЛЯ

Практические науки - этику и тесно связанную с ней политику - философ отличал от теоретических, созерцательных. Практические науки - это науки о деятельности, о действовании ("праксис"), связанном со свободным выбором, совершаемым ответственным за свои поступки человеком. Цель действоваиия деятельность самого действующего субъекта. Это "философия, касающаяся человека" (Ник. этика Х, 10, с. 206) 1 /Аристстотель. Этика. СПб., 1908, кн. Х, гл. 10, с. 206./.

Практические науки надо отличать от творческих наук, направленных на производство ("пойэсис"), имеющих своей целью объект, который должен быть создан. Поэтому Аристотель понимает практику по-своему, в гораздо более узком смысле, чем мы. Практика в нашем понимании как раз и включает прежде всего производственную деятельность людей. На понимании Аристотелем практики сказалось античное рабовладельческое мировоззрение с его презрением к физическому труду. Ведь когда Аристотель говорит о производстве (пойэсис), то он и тогда ограничивается исключительно искусством. К материальному производству он равнодушен.

Произвольное и непроизвольное. Поскольку практические науки имеют дело с этико-политической деятельностью людей, а это сфера свободного выбора, то Аристотель внимательно рассматривает "произвольное" и "непроизвольное". Непроизвольно то, что совершается по насилию или незнанию, когда принцип насильственного действия лежит вне действующего лица. Произвольные действия "те, принцип коих находится в самом действующем лице и которые совершаются, когда все обстоятельства, касающиеся какого-либо действия, известны действующему лицу" (III, 2, с. 41). Аристотель утверждает, что от человека зависит многое, если не все, ведь "в нашей власти быть нравственными или порочными людьми" (III, 7, с. 47). Каково бы ни было насилие, смешно обвинить внешние условия, а не себя, совершая некоторые преступления, например убийство своих родителей.

Нравственность - приобретенное качество души. Мысль о том, что человек делает себя сам, Аристотель развивает в своем учении о нравственности как приобретенном качестве души. Согласно философу, "добродетель не дается нам от природы" (II, 1, с. 23), от природы нам дана лишь возможность приобрести ее. Аристотель определяет добродетель как "похвальные приобретенные свойства души" (I, 13) .

Структура души и виды добродетели. Свою этику Аристотель основывает на психологии, на известном нам уже делении человеческой души на три части. Это деление философ повторяет и развивает и в своей работе "Этика". Человеческая душа делится на неразумную и разумную части. Последняя часть души, в свою очередь, распадается на рассудок и собственно разум, иначе говоря, на разум практический и тео етический. Теоретический и практический разум характеризуется и в трактате "О душе". Там сказано, что "созерцательный", или "созерцаюощий ум" "не мыслит ничего относяшегося к деятельности и не говорит о том, чего следует избегать или добиваться" (III, 9, с. 442), тогда как практический ум "от созерцающего ума отличается своей направленностью к цели" (III, 10, с. 422), это "ум, размышляющий о цели, то есть направлепный на деятельность" (там же, с. 442). Неразумная часть душн разделена в "Этике" на растительную (питательную) и страстную, стремящуюся, аффективную. Что касается растительной души, то там нет ни добродетелеи, ни пороков. Страстная и разумная части имеют как свои добродетели, так и свои пороки. У разумной душн имеются свои дианоэтические, или интеллектуальные, добродетели и свои дианоэтические пороки. Дианоэтические добродетели - это мудрость, разумность, благоразумие, а пороки - противоположные им состояния духа.

Страстная часть души и практический разум берутся Аристотелем в единстве. Их добродетели - добродетели поведения, нрава, этические добродетели. Душа этически добродетельна в той мере, в какой практический разум овладевает аффектами. Как дианоэтические, так и этические добродетели даны человеку не от природы, от природы дана лишь возможность их. Дианоэтические добродетели приобретаются путем обучения, а этические - путем. воспитания. Поэтому "всякий,- сказано у Аристотеля,- в известном отношении виновник собственного характера" (III, 7, с. 49). Интересно, что философ рассматривает в этическом разрезе не только поведение человека, но и его интересы. Лишь тот человек. полностью добродетелен, кто стремится к мудрости, т. е. философ. Стремление к высшим ценностям, надо полагать, считал Аристотель, возвышает душу и отвлекает ее от пороков, заставляя быть и этически добродетельной.

Этические добродетели опрелеляются философом клк "середина двух пороков" (II, 9, с. Зб). Например, недсстаток мужества - это трусость, избыток же мужества - тоже порок, ибо это безумная отважность. Но так как она встречается редко, то люди привыкли противопоставлять мужеству лишь трусость. Итак, этические добродетели - это мудрая середина между крайностями. Так, щедрость серелина между скупостью и мотовством.

Достижение добродетели и роль знания. В этом вопросе Apистотель справедливо оспаривает мнение Сократа о том, что якобы "никто, обладая знанием, не станет противодействовать добру" (VII, 1, с. 123). Этот тезис Сократа противоречит очевидности. Ведь одно дело иметь знание о добре и зле, а другое - уметь или хотеть эти знанием пользоваться.

Знание и действие не одно и то же, знание носит общий характер, действие же всегда частно. Знание того, что мужество - середина между двумя пороками, еще не дает, умения находить эту середину в жизни. Добродетели - не качества разума, делает вывод философ в полемике с мнением Сократа, они всего лишь сопряжены с разумом. Главное в приобретении этических добродетелей характера не само знание, а воспитание, привычка. Этические добродетели достигаются путем воспитания хороших привычек. Совершая храбрые поступки, человек привыкает быть мужественным, привыкая же трусить - трусом. Дело воспитателей и государства прививать добродетели. Законодатели должны приучать граждан быть не только хорошими, но и храбрыми.

Большую роль играет здесь пример. Нравственный человек - мера для других людей. Психологически-этическая нравственность означает повиновение страстной части души практическому разуму. Добродетель - сама себе награда. Порочных людей одна часть души влечет в одну сторону, другая - в другую, в их душах постоянное возбуждение, их гнетет раскаяние. Нравственный человек всегда в гармонии с самим собой. Он не знает укоров совести.

Практичность. Собственная добродетель практической части разумной души практичность и как ее оборотная сторона - рассудительность: практичность приказывает, а рассудительность критикует. Аристотель определяет практичность как "разумно приобретенное душевное свойство, осуществляющее людское благо" (VI, 5, с. 112). Практичен тот, кто способен хорошо взвешивать обстоятельства и верно рассчитывать средства для достижения ведущих к благополучию целей. Для практичности необходим опыт. Для практичности необходима изобретательиость в подыскании средств осуществления целей. Но изобретательность, предостерегает философ, похвальна лишь при хороших целях. В противном случае практический человек опасен для общества.

Практичные люди годны для управления домом и государством, а потому практичность тесно связана и с экономикой, и с политикой. Отсюда такие виды практичности, как экономическая, законодательная, политическая. Вместе с тем Аристотель подчеркивает, что практичность как дианоэтическая добродетель рассудочной, практической, низшей части разумной души сама является низшим видом моральной позиции человека. Практичиость погружена в дела людей, но человек - не лучшее, что есть в мире, поэтому "нелепо считать политику и практичность высшим" (VI, 7, с. 113). Практическая деятельность "лишена покоя, стремится всегда к известной цели и желательна не ради ее самой" (Х, 7, с. 198). Выше практичности с ее рассудительностью и изобретательностью Аристотель ставит мудрость как добродетель теоретической части разумной души.

Разумная часть разумной души и высшее блаженство. Эта часть души направлена на созерцание неизменных принципов бытия, т. е. метафизических сущностей. Добродетель разумной, теоретической части разумной души состоит в мудрости. Мудрость выше практичности. Предмет мудрости - необходимое и вечное (не то, что преходящий мир политика-практика). В "Этике" дается определение науки. Это "схватывание общего и того, что существует по необходимости" (VI, б, с. 112). Мудрость, наука, высшая дианоэтическая добродетель так же приобретаема, как и все другое. В этом плане Аристотель определяет науку как "прпобретенную способность души к доказательствам" (VI, 3, с. 110). Только мудрость и наука способны принести высшее блаженство.

При этом Аристотель понимает мудрость и науку как чисто созерцательную деятельность, это апофеоз отрыва теории от практики, что характерно для развитых античных учений. "Этика" Аристотеля заканчивается восхвалепием истинного блаженства чисто созерцательной, антипрактической жизни философа-мудреца. Он подобен в этом отношении богу, которого Аристотель превращает теперь в созерцающего философа, ведь "деятельность божества, будучи самою блаженною,- говорит Аристотель,- есть созерцательная деятельность". Поэтому, продолжает философ, "из людских деятельностей наиболее блаженна та, которая родственнее всего божественной". Итак, делает вывод Аристотель, "блаженство простирается так же далеко, как и созерцание; и чем в каком-либо существе более созерцания, тем в нем и более блаженства" (Х, 8, с. 21) .

Связь зтики и политики. Эта связь органическая. Ведь, как уже отмечалось, добродетель - продукт воспитания, что является делом государства и хорошего законодательства, ведь "законодатели должны привлекать к добродетели и побуждать граждан к прекрасному" (Х, 10, с. 203).

ТЕМА 74. ПОЛИТИКА И СОЦИОЛОГИЯ АРИСТОТЕЛЯ

Политическое учение Аристотеля изложено им главным образом в его работе "Политика", примыкающей к "Этике". Но в известием смысле "Политпка" уже по своему предмету, уем "Этика". "Политика" развивает лишь одну тему "Зтики" тему практического разума, политической практичности и рассудительности. Аристотель чувствует, что государство все же ограничено в своих воспитательных возможностях, в его ведении находятся скорее этические, чем диаиоэтические добродетели. Поэтому в "Политике" Аристотель говорит лишь об этических добродетелях и о таких дианоэтических, которые связаны лишь с практическим разумом. В качестве таковых Аристотель выделяет мужество, благоразумие, справедливость и рассудительность.

Эти добродетели - условие счастья. Ведь "никто не назовет счастливым того, в ком нет ни мужества, на благоразумия, ни справедливости, ни рассудительности, кто, напротив, страшится всякой мимолетной мухи, кто, томимый голодом или жаждою, не останавливается ни перед каким из самых крайних средств, кто из-за четверти обола губит самых близких друзей, кто наконец, так не рассудптелен и так способен на ошибки, как будто ребенок или безумный" 1 /Аристотель Политика. СПб., 1865, кн. IV, гл. 1, с. 145 - 146./. Аристотель отмечает, что "добродетель не вредит тому, в ком она пребывает" (III, 6, с. 118), что "без добродетели человек становится самым нечестивым и самым диким существом, а в отношении к половому наслажденшо и пище он хуже тогда всякого животного" (I, 1, с. 8). Ведь "от прочих животных человек отличается тем, что имеет сознание о добре и зле, о справедливом и несправедливом (I, 1, с. 7).

Аристотель понимает справедливость как оощее благо. Достижению общего блага и должна служить политика, это ее главная цель. Достичь этой цели нелегко. Политик должен учитывать, что человек подвержен страстям и что человеческая природа испорчена. Поэтому политик не должен ставить своей целью воспитание нравственно совершенных граждан, достаточно, чтобы все граждане обладали добродетелью гражданина - умением повиноваться властям и законам.

Такова программа-минимум "Политики" Аристотеля, которая сильно отличается от той заявки, которую мы находим в "Этике". Программа-максимум распространяется Аристотелем лишь на правителей: для умения властвовать необходима не только добродетель гражданина, но и добродетель человека, ибо власть имущий должен быть нравственно совершенным.

Метод политики как науки. Метод политики как науки у Аристотеля - метод анализа, ведь "каждое дело должно исследовать в его основных самомалейших частях" (1, 2, с. 8), что применительно к политике означает анализ государства, выяснение, из каких элементов оно состоит. Необходимо также исследовать реально существующие формы политического устройства и созданные философами социальные проекты, интересуясь при этом не только абсолютно наилучшими формами государственного устройства, но и лучшими из возможных. Оправданием такого исследования является, как подчеркивает Аристотель, несовершенство существующих форм политического быта.

Государство и его состав. Аристотель определяет государство как "форму общежития граждан, пользующихся известным политическим устройством" (III, 1, с. 100), политическое же устройство - как "порядок, который лежит в основании распределения государственных властей" (VI, 1, с. 217). Политическое устройство предполагает власть закона, определяемого философом как "бесстрастный разум", как "те основания, по которнм властвующие должны властвовать и защищать данную форму государственного быта против тех, кто ее нарушает" (VI, 1, с. 217).

Аристотель различает в политичсском устройстве три части: законодательную, административную и судебную. Говоря о составе государства, Аристотель подчеркивает его многочастность и неподобие частей друг другу, различие составляющих его людей - "из людей одинаковых государство образоваться не может" (II, 1, с. 39), а также различие семей в государстве.

Но главное в государстве - это гражданин. Государство состоит именно из граждан. Отмечая, что каядое политическое устройство имеет свое понятие о гражданине, сам Аристотель определяет гражданина как того, кто участвует в суде и в управлении, называя это "абсолютным понятпем гражданина" (III, 1, с. 95). Аристотель этим, по-видимому, желает сказать, что оно истинно для всех полптических устройств, разница между ними не столько в понятии гражданина, сколько в том, какие слои населения допускаются там до суда и управления. Кроме того, граждане несут военную службу и служат богам. Итак, граждане - это те, кто исполняет воинскую, административную, судейскую и жреческую фуикции.

Происхождение государства. Аристотель пытается подойти к государству исторически. Но, будучи идеалистом, он неспособен понять причины возникновения государства, ограничиваясь лишь внешним описанием его "формирования. Государство, будучи формой общежития граждан,- не единственная его форма. Другие формы - семья и селение. Они предшествуют государству, которое по отношеншо к ним выступает как их цель. Государство - энтелехия семьи и селения, энтелехия человека как гражданина. Аристотель определяет человека как по своей природе политическое существо. Об этом он говорит дважды: в "Этике" (I, 5, с. 10) и в "Политике" (I, 1, с. 6 - 7).

Больше Аристотель ничего не может сказать о стимулах создания государства, для него государство существует естественно. Это означает, что философ не может найти специфические законы общественного развития, он даже не подозревает об их существовании. Историзм Аристотеля мнимый. Говоря о семье, предшествующей образованию государства, философ знает лишь семью развитого рабовладельческого общества, о которой он неисторически мыслит, считая, что это "первая естественная форма общежития, неизменявшаяся во все времена человеческого существования" (I, 1, с. 4).

Действительно, семья в изображешш Аристотеля непременно имеет три двойные части и соответствующие им три формы отношений, "первые и самомалейшие части семьи суть: господин и раб, муж и жена, отец и дети" (I, 2, с. 8), а потому "в семье имеют место отношения троякого рода: господские, супружеские и родительские" (I, 2, с. 9). В соответствии с этим Аристотель различает в семье власть господскую и власть домохозяина, первая власть - власть над рабами, вторая - над женой и детьми. Первая простирается на предметы, необходимые для жизни, на рабов в том числе, вторая имеет в виду пользу семьи, жены, детей. Власть домохозяина - своего рода монархическая власть. Власть жены в семье протпвоестественна: "где природные отношения не извращены, там преимущество власти принадлежит мужчине, а не женщине" (I, 5, с. 32). Аристотель с одобрением приводит в своей "Политике" слова Софокла: "Молчание придает женшине красоту" (Аякс, стих 29). В таком отношении к женщине сказалось ее приниженное положение в Аттике, в Афинах, где женщины были совершенно выключены из культуры, образования, общественных дел и политики.

Далее в своем историческом экскурсе Аристотель неправильно считает, что несколько семей со временем ооразувт селение. На самом деле, как известно, индивидуальные семьи выделяются из первобытной общины, из групповых семей. У Аристотеля же сение - разросшаяся семья, интересы которой уже превосходят обыденные нужды. Из нескольких селений как их энтелехия возникает государство. Аристотель описал здесь внешний процесс. Афины действительно сложились из нескольких селений, в каждом из которых поклонялись своей Афине. Отсюда и множественное число в названии центра Аттики. Однако это лишь внешняя сторона дела. Аристотель в силу своей классовой и исторической ограниченности не смог глубоко взглянуть на суть процесса генезиса государства. Неверно представляет он себе и природу государственной власти. Для него власть в государстве - это продолжение власти главы семьи.

Такова патриархальная теория происхождения государства Аристотеля. А так как власть домохозяина по отношешпо к жене и детям, как отмечалось, монархическая, то и первой формой политического устройства была патриархальная монархия.

Формы политического устройства, их классификация. Однако патриархальная монархия - не единственная форма политического устройства. Таких форм много. Ведь всякое государство - сложное целое, состоящее из неподобных частей со своими представлениями о счастье и средствах его достижения, причем каждая из частей государства рвется к власти, дабы установить собственную форму правления. Разнообразны и сами народы. Одни поддаются только деспотической власти, другие могут жить и при царской, а для иных нужна и свободная политическая жизнь, гoворит философ, имея в виду под последними народами только греков. При изменешш политического устройства люди остаются теми же самыми. Аристотель не понимает, что человек не внеисторическое явление, а совокупность всех общественных отношений, продукт своей эпохи и своего класса.

Классифицируя виды политического устройства, философ делит их по количественному, качественному и имущественному признакам. Государства различаются прежде всего тем, в чьих руках власть - у одного лица, у меньшинства или у большинства. Таков количественный критерий. Однако и одно лицо, и меньшинство, и большинство могут править "правильно" и "неправильно". Таков качественный критерий, Кроме того, меньшинство и большинство может быть богатым и бедным. Но так как обычно бедные в большинстве, а богатые в меньшинстве, то деление по имущественному признаку совпадает с количественным делением. Поэтому получается всего шесть форм политических устройств: три правильных - царство, аристократия и полития; три неправильных - тирания, олигархия и демократия.

Монархия - древнейшая форма политического устройства, первая и самая божественная форма, особенно абсолютная монархия, которая допустима при наличии в государстве превосходнейшего человека. Аристотель здесь, в сущности, говторяет взгляды софиста Калликла. Аристотель утверждает, что человек, превосходячий всех людей, как бы поднимается над законом, он бог между людьми, он сам закон и пытаться подчинить его закону смешно. Выступая против остракизма, обычно применяемого в античных демократиях против таких людей как средство противотиранической защиты, Аристотель утверждает, что "такие люди в государствах (если они, конечно, окажутся, что случается редко. - А. Ч.) суть вечные цари их" (III, 8, с. 131), что если такой человек окажется в государстве, то "остается только повиноваться такому человеку".

Однако в целом аристократия предпочтительнее монархии, ибо при аристократии власть находится в руках немногих, обладающих личным достоинством. Аристократия возможна там, где личное достоинство ценится народом, а так как личное достоинство обычно присуще благородным, то они и правят при аристократии. При политии (республике) государство управляется большинством, но у большинства, утверждает философ, единственная общая им всем добродетель - воинская, поэтому "республика состоит из людей, носящих оружие". Другого народовластия он не знает.

Таковы правильные формы правления. Аристотель в какой-то мере признает их все. В пользу третьей формы он также находит довод, ставя вопрос о том, обладает ли преимуществом большинство перед меньшинством, и отвечает на него положительно в том смысле, что, хотя каждый член меньшинства лучше каждого члена большинства, в целом большинство лучше меньшинства, ибо хотя там каждый ооращает внимание лишь на одну какую-нибудь часть, все вместе видят все.

Что касается неправильных форм политического устройства, то Аристотель резко осуждает тиранию, утверждая, что "тираническая власть не согласна с природою человека" (III, 2, с. 141). В "Политике" содержатся знаменитые слова философа, что "чести больше не тому, кто убьет вора, а тому, кто убьет тирана" (II, 4, с. 6l), ставшие впоследствие лозунгом тираноборцев. При олигархии правят богатые, а так как в государстве большинство бедно, то это власть некоторых.

Из неправильных форм Аристотель отдает предпочтение демократии, считая ее наиболее сносной (VI, 2, с. 219), но при условии, что власть там остается в руках закона, а не толпы (охлократия).

Аристотель пытается найти переходы между формами политического устройства. Олигархия, подчиняясь одному лицу, становится деспотией, а распускаясь и ослабляясь - демократией. Царство вырождается в аристократию или политию, полития - в олигархию, олигархия - в тиранию, тирания может стать демократией.

Социально-политический идеал Аристотеля. Назначение государства. Политическое учение философа - не только описание того, что есть, как он это понимал, но и набросок должного. Это сказывалось уже в делении Аристотелем форм политического устройства по качеству, а также в том, как философ определял назначение государства. Цель государства не только в том, чтобы выполнять экономические и юридические функции, не позволяя людям учинять друг другу несправедливость и помогая им удовлетворять свои материальные потребности, а в том, чтобы жить участливо: "Цель человеческого общежития состоит не просто в том, чтобы жить, а гораздо более в том, чтобы жить счастливо" (III, 5, с. 115). По Аристотелю, это возможно лишь в государстве. Аристотель - последовательный сторонник государства. Оно для него "совершеннейшая форма жизни", "среда счастливой жизни" (I, 1, с. 6, 7). Государство, далее, якобы служит "общему благу". Но это относится только к, правильным формам.

Итак, критерием правильных форм является их возможность служить общему благу. Аристотель утверждает, что монархия, аристократия и полития служат общему благу, тирания, олигархия и демократия - лишь частным интересам соответственно одного лица, меньшинства, большинства. Например, "тирания есть та же монархия, но имеющая в виду только выгоду одного монарха" (III, 5, с. 112). Это деление надуманное. История Древней Греции - история борьбы рабов и свободных, а внутри свободных - благородных и неблагородных, богатых и бедных, при этом монархия отличалась от тирании лишь тем, что монарх опирался на свое происхождение и служил интересам благородных, тиран же был узурпатором, но он в большинстве случаев служил интересам народа. Не случайно в Греции переход от аристократии и монархии к демократии был опосредован тиранией.

Говоря о наилучшем политическом устройстве, Аристотель различает абсолютно наилучшую и реально возможную формы. Но идеальное государство Платона Аристотель не относит к этим формам. Против этой доктрины Платона Аристотель выдвинул три главных соображения: 1) Платон переступил пределы допустимого единства, так что его единство далеке перестает быть государством, ибо единство государства - это единство во множестве, а не единство как таковое, при этом "единство менее сжатое предпочтительнее единства более сжатого" (II, 1, с. 41); 2) у Платона благо целого не предполагает блага частей, ведь оп даже у своих стражей отнимает счастье, но "если воины лишены счастья, то кто же будет счастлив?" (II, 2, с. 52). Уж, конечно, не ремесленники и не рабы. Между тем "отношение счастливого целого к частям своим не то же, что отношение четного к своим частям. Четное может принадлежать целому, не заключаясь ни в одной его части, а счастливое не может быть в таком отношении к своим частям" (II, 2, с. 51); 3) в отличпе от Платона, который был социалистом в той мере, в какой видел в частной собственности главный источник социальных зол и хотел ее устранения, Аристотель - апологет частной собственности. Он провозглашает, что "одна мысль о собственности доставляет несказанное удовольствие" (II, 1, с. 47), что отмена ее ничего не даст, так как "общее дело все сваливают друг на друга" (II, 1, с. 42). Итак, делает вывод Аристотель, "все мысли Платона хотя чрезвычайно изысканны, остроумны, оригинальны и глубоки, но при всем том трудно сказать, чтобы были верны" (II, 3, с. 53).

Однако собственные социальные идеалы Аристотеля весьма неопределенны. В наилучшем государстве граждане счастливцы, их жизнь совершенная и вполне себе довлеющая, а так как умеренное и среднее наилучшее, то там граждане владеют умеренной собственностью. Такое среднее сословие и устанавливает наилучшую форму правления. Казалось бы, что Аристотель демократ, что он сторонник средних слоев населения, большинства. Однако это так и не так. Хитрость Аристотеля в том, что он на стороне большинства или даже всех граждан, предварительно исключив из их числа большинство жителей государства. Для этого философ различает существенные и несущественные, но тем не менее необходимые части государства. К необходимым, но к несущественным частям государства Аристотель относит всех трудящихся, а к существенным - лишь воинов и правителей. "Земледельцы, ремесленники и все торговое сословие, - сказано в "Политике", - необходимо входят в состав каждого государства; но существенные его части суть: воины и члены совета" (IV, 8, с. 167). Аристотель прямо заявляет, что "государство, пользующееся наилучшим политическим устройством, не даст, конечно, ремесленнику прав гражданина" (III, 3, с. 106), что, с другой стороны, "граждане такого (наилучшего.- А. Ч.) государства не должны быть земледельцами" (ведь у ремесленников и земледельцев нет философского досуга для развития в себе добродетели).

Выход из создавшегося противоречия Аристотель находит в экспансии греков. Грек не должен быть ни ремесленником, ни земледельцем, ни торговцем, но эти занятия в государстве совершенно необходимы, и место эллинов здесь должны занять варвары-рабы.

Проблема рабства. Для Аристотеля эта проблема не нравственная, а вопрос о том, является ли рабство продуктом природы или общества, ибо есть и рабы и по закону, а любой эллин - потенциальный раб эллина другого полиса. Аристотель здесь дaлек от смелости Платона, выступавшего против обращения эллинов эллинами в рабов. Но в целом он считает, что рабство - явление, согласное с природой, ведь "очевидно... что одни по природе рабы, а другие по природе свободны" (I, 2, с. 17), что, более того, люди так устроены, что "одному полезно быть рабом, а другому - господином" (I, 2, с. 17). Аристотель дает совершенно неудовлетворительное определение раба: раб по природе тот, "кто, будучи человеком, по природе принадлежит не себе, а другому" (I, 2, с. 11 12). Вместе с тем философ наталкивается на то затруднение, что не может отказать рабам в рассудительности, мужестве, справедливости, а если так, то непонятно, чем они от природы отличаются от свободных. Решить это философ не может.

В этом весь трагизм рабовладельческого общества, трагизм неизбежности превращения части людей в животпых в силу неразвитости производительных сил. Аристотель лишь признает небезусловность рабства в том смысле, что если бы труд был автоматизпрован, то в рабах не было бы нужды. Но для него это предположение нереально. Реальность такова, что жить без рабов невозможно. К тому же природа создала их в изобилии - среди не-греков. Ведь "варвар и раб по природе одно и то же" (I, 1, с. 17). С варварами не воюют, на них охотятся, и такая "война" справедлива.

Итак, в наилучшем государстге все граждане-греки превращаются в рабовладельцев, а все народы мира - в их рабов. Греки должны стать властелинами Вселенной. Такова программа Аристотеля.

Экономические взгляды. У Аристотеля были глубокие экономические догадки. К. Маркс называл Аристотеля великим исследователем, впервые анализировавшим форму стоимости наряду со многими формами мышления, общественными и естествсиными формами 1 /См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 68./.

Аристотель впервые исследовал в совокупности такие явления общественной жизни, как разделение труда, товарное хозяйство, обмен, деньги, два вида стоимости, распределение и т. д. Аристотель связывает обмен с разделением труда, распадением первоначальной семьи на малые семьи (здесь фплософ более прав, чем в учении о семье). В связи с размышлениями об обмене Аристотель подходит вплотную к двум формам собственности, правда, одну из них он называет естественной а другую - неестественной. Например, использование продукта труда для обмена, по убеждению философа, "неестественно", Он смотрит на товарно-денежное хозяйство с позиций натурального хозяйства. Тем более удивительны его прозрения.

Говоря об обмене и угадывая двоякость стоимости, Аристотель также смутно догадывался, что денежная форма товара есть дальнейшее развитие простой формы стоимости, что деньги функционируют и как мера стоимости, и как средство обращения. Он различает слитковую форму депег и монетную форму. Спорен вопрос, в какой мере Аристотель подходит к понятию стоимости вообще и к трудовой теории стоимости в частности.

Он учил об уравнивающей и распределяющей справедливости. Уравнивающую справедливость он определял как "воздаяние другому равным". Аристотель поясняет: "Воздаяние равным имеет место, когда найдено уравнение, когда, например, земледелец относится к сапожнику так же, как работа сапожника к работе земледельца" (Этика V, 8, с. 92). Здесь философ подходит к трудовой теории стоимости, хотя это - лишь случайная догадка. Иначе он не скатился, бы к мысли, что мера стоимости - деньги. Выступал он и против ростовщичества.

ТЕМА 75. ЭСТЕТИКА АРИСТОТЕЛЯ

Из миогочисленных работ Аристотеля по эстетике сохранплся лишь отрывок "Поэтики". Как уже отмечалось, под искусством Аристотель понимает всю предметную человеческую деятельность и ее продукт. Он третнрует производственную деятельность, а под практикой понимает лишь нравственно-политическую сторону общественной жизни. Производственная деятельность - это презренное делание (праттейн). Близко к этому и искусство в нашем понимании слова. Для Аристотеля Фидий - всего лишь "обделыватель камней". Различие искусства как производственной деятельности и искусства в нашем смысле слова надо искать в тех словах "Физики" Аристотеля, где сказало, что "искусство частью завершает то, что природа не в состоянии сделать, частью подражает ей" (Физика II, 8, с. 36).

Производственная деятельность творит новые вещи, не существующие в природе. Искусство в нашем смысле слова подражает природе. Когда Аристотель говорит в "Метафизике", что "через искусство возникают те вещи, форма которых находится в душе" (VII, 7, с. 121), то он имеет в виду производственную деятельность. Правда, так и остается неясным происхождение форм искусственных вещей. Заложены ли они в пассивном интеллекте наряду с формами природы, реализуемыми благодаря воздействию на пассивный интеллект с двух сторон (со стороны представлений и со стороны активного разума) или они творения души этого мы так и не узнаем. Но общий ответ все же можно предположить: формы искусственных вещей - это средства осуществления целей и удовлетворения потребностей, которые возникают в реальной практическои жизни людей. Что же до искусства в нашем смысле слова, то здесь все проще. Формы искусства, произведения искусства - не какие-то совершенно новые и невиданные в природе формы. Это подражание формам бытия, как естественным, так и искусственным. Поэтому для Аристотеля, отказавшего искусству в абсолютном творчестве, в творении новых форм, искусство есть подражание, мимесис.

Мимесис. Итак, в отличие от техники искусства подражательны. Аристотель поэтому говорит в "Поэтике": "Сочинение эпоса, трагедий, а также комедий и дифирамбов, равно как и большая часть авлетики с кифаристикой,- все это в целом не что иное, как подражание" 1 /Аристотель. Поэтика. - В кн.: Аристотель и античная литература. М., 1978, с. 112./. О мимесисе написано много интересного. Но обычно не учитывается, что мимесис, по Аристотелю, надо понимать в контексте ero учения о форме и материи, актуальном и потенциальнсм, об энтелехии. Будучи в силу непонимания решающего значения производственной практики людей неспособным понять происхождение форм искусственных вещей (ведь формы вечны, однако формы искусственных вещей творятся человеком), Аристотель истолковал "изящные искусства" не как творчество, а как подражание. Правда, мимесис - не копирование. Художник волен выбирать предметы, средства и способы подражания.

Поэзия. Так как в дошедшей части "Поэтики" речь идет лишь о поэзии, то мы ограничимся здесь этим искусством. Поэзия понимается широко - это искусство слова вooбще. Эпос, трагедия, комедия, дифирамб, авлетика (игра на флейте), кифаристика пользуются такими средствами подражания, как ритм, слово, гармония, либо всеми вместе или одним из них. Проза пользуется только словами без ритма и гармонии. В сохранившейся части "Поэтики" рассматривается в основном трагедия.

Искусство может изображать людей, улучшая их, ухудшая или сохраняя такими, как они есть. Это трагедия, комедия и драма. Возможны и различные способы подражания. Вообще же задача поэта - говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможным в силу вероятности или необходимости (IХ, 1451 в, с. 126). Этим поэзия отличается в лучшую сторону от истории, поэтому "поэзия философичнее и серьезнее истории", "поэзия больше говорит об общем, история - о единичном". В этом суждении Аристотеля искусство, по крайней мере поэзия, соприкасается как с наукой, так и с "технэ" в той мере, в какой и "технэ", и поэзия имеют дело с общим. Все же общее в искусстве и в науке не одно и то же, в первом случае это типически-образное, а во втором понятийное. Аристотель это чувствовал. Третирование же исторической дисциплины как сферы единичного было возможно лишь потому, что древние знали лишь одну исторшо - змпирическую, а законы социальной истории им были неведомы.

Итак, мимесис - это подражание, но подражание относительно свободное в силу многообразия средств, предметов и способов подражания, а также в силу обобщающего характера искусства, изображающего не единичное, а общее, не то, что было, а то, что могло бы быть. Возмо иное и существенное бытие изображается в единичном, в конкретных действиях и характерах, однако в единичном оставляется только то, что служит существенному. Здесь проявляется свобода подражания, его активность. Эту мысль Аристотель развивает на примере трагедии.

Трагедия. В "Поэтике" содержится известное определение трагедии Аристотелем: "Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему [определенный] объем, [производимое] речью, услащенной по-разному, в различных ее частях, [производимое] в действии, а не в повествовании, и совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных страстей" (VI, 1449 в, с. 120) . При этом поясняется, что "услащенная речь" - речь, нмеющая ритм, гармонию и напев, что в одних частях трагедии это "услащение" совершается только метрами (частные случаи ритмов), а в других - еще и напевом. Речь и музыкальная часть - средства подражания; зрелище - способ; сказание, характеры, мысль - предмет подражания. При этом сказание подражание действию, сочетание событий; характер - то, что нас заставляет называть действующие лица таковыми, это склонности людей; мысль - то, в чем говорящие указывают на что-то конкретное или, напротив, выражают более или менее общее суждение. Аристотель усматривает главное в трагедии не в характерах людей, а в сказаниях, в действии, в связи событий. Возможна трагедия и без характеров, но невозможна трагедия без действия - "начало и как бы душа трагедии - именно сказание, и [только] во вторую очередь - характеры" (VI, 1450 а, с. 122).

Активность мимесиса в трагедии выражается в том, что там производится тщательный отбор для изображаемых действий с той целью, чтобы трагедия была целостна, а для этого философом определяетсл объем трагедии, подчеркивается необходимость единства действия, указывается динамика развития трагического действия, различается завязка и развязка; в центре трагедии - "перипетеа" превращение делаемого в свою противоположность, перелом, связываемый с узнаванием как переходом от незнания к знанию, меняющим всю жизнь трагического героя от лучшего к худшему и приводящим его к гибели.

Катарсис. Согласно Аристотелю, трагедия состраданием и страхом очищает подобные эмоции. А они вызываются именно вышеназваным переломом. В "Эдипе" Софокла вестник приходит объявить Эдипу, кто на самом деле Эдип, и тем избавить его от страха, но достигается противоположное. При этом страх может быть вызван в зрителе такой ситуацией, когда трагический герой не слишком сильно превосходит зрителя, ибо страх зрителя - это страх за подобного себе. Сострадание же зритель может испытывать лишь к незаслуженно страдающему герою, поэтому, в трагедии перемены и перелом в судьбе героя должны происходить не от несчастья к счастью и не из-за порочности трагического лица, а из-за "большой ошибки". Только так, думает Аристотель, действие может вызвать в душах зрителя страх (трепет) и сострадание - только путем отождествления себя с героем. Поэт в трагедии доставляет зрителям удовольствие - это "удовольствие от сострадания и страха через подражание им" (XIV, 1453 в, с. 133).

Это-то действие трагедии па зрителей и характеризуется как очищение катарснс. К сожалению, Аристотель не расрывает этого подробнее, хотя и обещает, но пояснение до нас не дошло. Аристотелевский трагический катарсис породил массу гипотез. Наиболее вероятно то, что трагическое действие, заставляя слушателей переживать страх и сострадание, встряхивает их души и освобождает их от скрытых внутренних напряжений. Но существуют и другие истолкования катарсиса.