Курс практической психопатии. Роман-сумасшествие

Ветер

Вчера я попытался покончить с собой. Почему? А хрен знает! Убейте – не скажу. А намедни так все сложно и важно было.

Что со мной? Я часто думаю об этом. Чего мне надо? «Что еще тебе надо? Что еще тебе снится…»1 – поет Шао в моей голове сквозь наушники. Хотя в целом музыку я не очень люблю. Я вообще ничего толком не люблю, кажется…

У меня есть много хорошего.

Вот сейчас я это понимаю. Сидя на ступеньках своего подъезда, с сигаретой, изображая задумчивость. Я смотрю на отгорающее солнце и думаю…

Вот о чем: Бог родит в муках каждый новый день, только для того, чтобы убить его к вечеру. Он прирезает День где-то на второй половине (значит, примерно на уровне «чуть ниже живота» где самые сложные сосуды проходят), и День начинает истекать кровью. Поначалу он бледнеет, и замирает, пытаясь осознать что произошло, как в кино с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом. Мы видим, он еще жив, но скептически поглядываем на его муки – не жилец! Точно. (Тут хорошо бы прищуриться и потыкать многозначительно в закат тлеющим кончиком сигареты, и прибавить – понимаешь, чувак?)

А бывает, что Бог обливает День кислотой, и по небу растекается такая боль, и День корчится. И я вливаюсь в эту боль, и тайно содрогаюсь от немыслимого кайфа…

Или вот, как сегодня, Создатель бьет его розгами, и багровые полосы вздуваются на несчастном теле вновь убиваемого Дня. А потом бог принимается за Ночь, и она тоже истечет кровью свирепого рассвета, и родится следующий День, весь в родовой жидкости, маленький, громкий, печальный. Или наоборот, счастливый. Или мертворожденный, и тогда Вечер его похоронит заунывной процессией серых облаков, вывесив напоследок багровое знамя траура…

Я снял наушники. и скрупулезно замотав, сунул в карман. Хотел удержаться от мыслей о том, что…

А Алиска последовала-таки по моим грязным следам, дура – положили ее в дурдом.

Ну все, уже думаю.

Может, даже в тот, где и я куковал, мелкий подонок. Я ведь знал, что так будет. А как же еще, ведь говорил ей – Алиса, нельзя, Бог с тобой, что ты, в самом деле! Не рассказывай им никогда, ни-ког-да, ничего не рассказывай! Ну, если уж совсем невмоготу, так отболтайся какой-нибудь чушью! Не знаю, у меня нет ни грамма потребности кому-то что-то вещать о себе. Да, наверное, это очень помпезно прозвучит, но ведь мы и в самом деле не такие, как они! Мы – их враги. Те, кого они боятся. Мы должны держать свои тайны при себе, омерзительные! И бояться их, нормальных людей, очень и очень бояться. Они норовят предать, бросить в цепкие холодные руки врачей, а те заколят так, что шатает, блюет, и не веруя ни в какого бога, молишься лишь подушке – убей меня, убей.

Затянувшись слишком глубоко я закашлялся так, что чуть не порвал себе грудь. Пожал плечами, схаркнув – ведь я-то никому ничего не должен. Наклонился и рассмотрел сплюнутое – в слюне виднелись красивые атласные сгустки крови. Блять. Опять. Но ведь не болит ничего. Не буду лечиться. Значит, не скажу матери.

Никто не хочет иметь такого ребенка, как я или Алиса. Хотя, в определенном смысле, Алиса, конечно, хуже. Куда хуже. Я и сам рад (стоит ли извиняться перед ней за это мысленно?) что знал ее очень недолго, и почти не соприкасался физически. Кто их знает, этих сумасшедших…

Я знаю. И это страшно. Некрасивым, пошлым, липким страхом. Сидит Алиска теперь под прицелом мощных психиатрических умов, корчится в аминазино-димедроловых объятиях, и пусть себе! Ладно еще, у нас в провинции дурдом тихий. Самое мерзкое, хуже даже инъекций – это кормежка, варят прямо с очистками, или вообще не чистят! Порежут на куски свою вонючую свеклу!! Для меня-то брезгливого, но к боли терпимого – это было ужаснее боли. Я ревел, как дикий в детстве – ма-ма, забери меня-я-а-а… И получал за это вместо ласки двойную дозу, от которой весь распухал, и вены лопались. Ну, не рай, ниче на скажешь, хотя еще не так отвратно, как могло быть. Почитал тут на досуге, как собратья-психи корчатся, в Белых столбах тех же… и сразу перестал жаловаться. Хотя… а как там сейчас? Дело-то стародавнее. И в отделении для малолетних психов. А как в старшем секторе, я не знаю. Да и не буду знать. Уж постараюсь.

А этой дуре надо было находить другой выход. Я ее презираю, Алиску, и всех, кто позволяет себе распускать руки, дает себе волю. Именно за то, что они – да, а я нет. Да пошли все лесом, свободолюбцы. Не буду навещать ее. Да и не собирался никогда. Она должна быть наказана, впредь умнее будет.

– Здрасте, баба Маш! Как здоровье ваше?

– Ничего, Ганечка, спасибо, сегодня лучше вроде как!

И что-то еще. Я учтиво улыбаюсь, не вполне, впрочем, лукавя – мне в общем-то ее жаль, больную, разбитую жизнью бабусю.

Бросил окурок, провожая глазами девицу из квартиры напротив, если этажом выше – короткая юбка, длинные ноги и ногти, лицо, из тех, которые принято считать симпатичными. У меня другие вкусы, но я скоро до нее доберусь.

– Катя, здравствуй! – бросил ей в спину, как камешек, сидя скрючившись и обняв колени, повернувшись для приличия лицом к ней. А с Алиской ведь мы были «два ангела да на одно лицо». Нет, «не думать о старой обезьяне»!

– Здравствуй, Ганя! – улыбнулась, дурочка, лукаво. Ну, жди!

Но не сразу, не сразу…

Встал и пошел домой, вынужденно прикрывая свежерезанные руки. Они болят и ноют, воспаляясь. Я знаю, они покроются коркой из-под которой будет тихо сочиться мирный гной, и это надо будет сдирать и мазью мазать, чтобы сепсису не дождаться. А потом будут еще шрамы, толстые некрасивые жгуты из мясисто-темнокрасной кожи. Надо было хотя бы зашить. Мне жаль, что так будет. Но ведь это сегодня я не тот, и сожалею, вчера-то все было по-другому. Теперь уже ничего не поделать. Вздохнуть, и топать домой, где заткнуть уши и спать… или сидеть у окна. Или… не знаю, но рук резать я сегодня больше не хочу. Больно очень. Пусть хотя бы заживут сначала. А на старых порезах кожа нарастает такая тонкая. Я и так сильно искромсался. Только бы мама не узнала – будет кусать за душу, вздыхая. Ведь не поверит, что сожалею… да и что толку сожалеть, если я сейчас вполне искренне полагаю, что больше не буду, точно зная, что туфта – буду!

Придут новые глюки, и я возьму лезвие. Или нож. Или бутылку. Я не спасаюсь, я просто ничего не соображаю. Или соображаю, но через какие-то другие течения. Наверное, это долбучее подсознание открывает ворота Ада, и я снова не я. Или я, но иная суть, которая спит, но вполглазика. Кстати, о глазах. Надо бы вернуть глаза старенькой мартышке, мама обидится, зачем я их выдрал вчера? Не помню, блин. Аа, нефиг было пялиться на меня из темноты! Сука плюшевая. Еще и сказать че-то пыталась. Да ну, выкину… или не выкину – дарили на три, что ли, года?..

Спаааать…

Как же, вот и фиг. Не могу уснуть, в мучительных попытках избавиться от лезвия, которое раскрошилось у меня во рту. Осколочки его, мелкие-мелкие, противно впиваются в язык, застревают в деснах. Не проплеваться, не вытащить их оттуда. Вообще ничего нельзя сделать, ведь это морок. Да я и не стараюсь, мне не так уж и мешает. Привычка осязательных галлюцинаций. Так, дискомфортно малость. Но, блин, и уснуть толком не дает. Постепенно все же уплываю куда-то, в неопределенные ебеня.

А прикиньте, мне приснилась Алиска. Бледная, совершенно безумная. Она отплясывала в смирительной рубашке, кривлялась, и была, кажется, мертва. Хрен ее поймет, цыпленка.

– В адо-рай, стало быть, я попаду!!!2 – проорала она мне, и из глаз ее потекла сукровица розовых слез. А я сидел на крыльце деревенского дома – так вот просто крыльце, без всякого дома, в пустом пространстве. Прикольно, кстати, да? Она подошла, рот ее чернел на неживом лице, наклонилась, и поцеловала. Липкие, теплые губы, затягивающе гадкие, впились и не отпускают. Мне приятно даже – мертвый, скользкий, прилипчивый поцелуй. По-идее, должно быть противно – так? А мне – нет! Наперекор. Все ведь Алиску ненавидели, а я любил. Всего меня обслюнявила, измазала слизью. Обняла длинными руками, придушила рукавами смирительной рубашки.

– Че же, Ганечка, думаешь, долго тебе еще гулять-то? – прошипела глухо, оторвавшись от меня. Слизь стекает с моего лица, во рту ее полно – как же она меня измусолила! Вытирать не буду – обидится, да мне не больно-то и надо. Пусть.

– А что, не стоит так думать, Алисочка, цветочек мой? – вопрошаю вкрадчиво, знаю – не соврет. Такие слюнявые губки, такие длинные ручки не обманывают. Стоит прислушаться.

– Нет, не стоит – шепчет проникновенно, наклоняясь ко мне лицом к лицу, и упираясь руками в коленки себе. – Знаешь ли, для тебя рубашечка больничная уже готова, постирана и даже поглажена! – хохотнула, грустно. И сникла, голову опустила.

Помолчали. Она на меня не смотрит, под ноги уставилась, дышит еле слышно.

– Трахаться хочешь? – спрашиваю.

Она голову не поднимая, усмехнулась, то ли смущаясь, то ли лукавя.

– Это типа расхожий миф о психах, или предложение?

– Типа того, – киваю. Возраст у меня такой, что ли – могу кого угодно, и не поморщиться.

– А что, не страшно? Я же теперь придурь законченная…

Она села рядом со мной, погрустнев всем лицом. Сложила руки на коленях, рукава свесив между ними.

– Убивать здесь не дают, вот что тяжело… даже не жрачка их вонючая – прикинь, с очистками прямо! Пиздец какой…

– Ага, знаю!! Че, забыла, что все я знаю!! – заорал я вдруг, вскочил, ударил ее наотмашь по роже, и, естественно, проснулся.

– С-сука… – без всяких чувств прошептал в никуда. Дико хотелось засунуть ну хоть кому-нибудь! И я принялся дрочить – руки сами потянулись. Представлялось что попало, под закрытыми веками мелькали мертвые принцессы трахающие друг друга карандашами, собаки с маленькими девочками, зеленые человечки, дающие в голову Ленке-соседке… дойдя до полного охуения, открыл глаза, в конвульсии повернул голову – в углу не в тему сидел паук, здоровенный и жирный. Конечно, у меня углы пустые не бывают! Разглядывая толстые волоски на его башке, я кончил, со всхлипом. Стряхнул с рук на пол сперму. Паук подлез поспешно, слизал ее, и смылся прочь. Так вот чего он ждал!.. Логично, чтож. Какой еще смысл ему б тут торчать?

– Ну, ладно, на сегодня все, товарищи! – сказал я пустоте, и отключился.

Солнце подлезло мне под веки, и отмахиваясь от злых медицинских жгутов, туго обматывающих мне вены изнутри, я злобно проснулся. Полежал, глядя в потолок, приходя в себя, привычно разграничивая реальность и глюк. Кое-как сполз с кровати – тело болело и скулело. Как опротивело просыпаться!! Ненавижу… Беспричинная ненависть, в приступе которой можно таких дров наломать, что потом не будешь знать, с какой-такой стороны к маме подлазить… Если умыться – может, отпустит. Я прошел к двери, и хотел было уже выйти, когда услышал, что мама там не одна и говорит с кем-то. Видимо, клиент. Натянул штаны – не шляться же как черт бесстыжий! Мне-то все равно, а мама… И тут до меня донеслось:

– Не знаю, что и делать! Да, у него это наследственное, отец его погиб в… больнице… так надеялась, что Ганика обойдет беда… тяжело с ним, вот опять порезался… А доктор Лисицкий обещал ведь, что рецидива можно больше не ждать, повторное стационарное лечение не требуется!

И еще какой-то бабский голос, невнятно пробубневший ответ. Меня обсуждают, что я псих… а я ведь не псих! Единичные приступы – только и всего! Этот гад, доктор Лисицкий не обманул, я в себе, и контролирую «души прекрасные порывы»! Ну и что, что на рисунках я вижу порой совсем не то – вместо машины череп, Мужик вот скелет собаки недавно выгуливал. Или… нет, это все тоже пустое.

– Вот, представь – иду с ним на рынок, а он мне и заявляет – мама, а если котенок упадет, я тоже умру? А ведь ему всего шесть было! Это, наверное, первый раз был, когда у него началось… потом до кошмарного дошло, страх до ужаса дорос, плакал, жаловался, бился в стены средь бела дня… пришлось к врачу идти…

«Мама, чтож ты, совсем обалдела, как ты можешь кому-то там постороннему обо мне рассказывать?? Кто тебе позволил, мама? Прекрати же!! Я не псих – это раз, а если и псих – то разве можно кому-то про это говорить?» Разозленный, сел на кровати, ударил кулаком по изголовью так, что подживающие раны вскрылись и по локтю на простыню стекла липкая алая струйка. Блядь, еще не хватало – сперма и кровь. Теперь же стирать! Что то, что это – отвратно отбеливаются! А не маме же отдавать! Позориться… и без того позорище для нее. Сыночек урод, извращенец, фрик, псих… на индивидуальном обучении был, нельзя такой твари в школу.

Выкинул простыню в окно, на задний двор. Не стирать же ее, в самом деле!

Да, надо идти. Оделся и выпрыгнул сам туда же. Присел на доску за помойкой, достал бандану из кармана, перетянул вены чтобы не текло в ладони. И пошел через два квартала в травмпункт зашиваться. Пусть мама подумает, надо ли – позорить себя и меня перед какой-то неведомой Пихтой Иванной!

Интересно, сон в руку? И она в самом деле приходила ко мне? Или это такая же чушь… я никогда не был уверен, что она вообще существует. Общаться – общались, но ни разу не решились на встречу в реале. Все лишь в голове да в голове. Один раз в ледяном ужасе сходил на встречу… прошел мимо, не окликнул. Лишь посмотрел пристально. И она на меня. Губы ее шепнули сами: «Ветер?..» и оба пошли дальше. Я ликовал – теперь знал, что она существует! Сколько раз предлагал ей вконтакте списаться. Но все время не улавливал толком последнюю цифру аккаунта… ошибался, и натыкался на черт знает кого. Странная это штука – телепатия.

– Эх, пацан, да что ж ты так-то, мать твою ети? – осведомилась толстая медсестра, затягивая аккуратные штопки на моей коже.

– «Любовь, она как леди сука», – ответил я, забавляясь.

– А-а… так раньше бы пришел, теперь-то некрасиво будет, дурачинка! Кто тебя такого полюбит? – и сообразив, что не то брякнула, старая дура, поправилась торопливо:

– Не, конечно на рожу-то ты очень даже вышел! Дык, тока поаккуратнее надо бы! – повздыхала, заканчивая. – Иди уж. Она-то хоть оценит?

– Она? Она еще как…. Пусть попробует! – мне представилась абстрактная она – в прозрачном платье, с телом богини и душой порочного ребенка. Маленькая Глупая Девочка… Железная Лошадь! Бываешь ли ты?..

– Ты если че, смотри, больше так не делай! В смысле, коль не оценит. Больше не надо, лучше уж бухай!

– Ага! Спасибо за все! Счастья вам! – махнул и вышел.

– Здравствуйте, барышня, мне пожалуйста «Вирджинию слимс»!

Что-то не могу курить нормальных сигарет в последнее время… легкие сдают, и голова-а… отчего так стала голова болеть? Видать, ломота в костях и судороги нашли себе третью подруженцию.

– Аха, спасибо, не ментоловые, обычные! – и протянул мятые бумажки. – Кстати, клевые сиськи! – подмигнул молоденькой продавалке. Она смущенно улыбнулась, и кивнула.

Пил какую-то ерунду, со знакомой рыженькой девочкой, сумрачной но милой… и убрел на кладбище, танцуя. Укутывался то и дело в беспамятство, но дошел. Очнулся от того, что ору на весь погост:

– Я принимаю структуру вещей,

Чтобы не видеть всех туловищей!!3

Голосом хриплым и гадким, как мое нутро…

Вообще-то я хотел выкопать покойника. Возился очень долго, потому что падал и засыпал. Ночью проснулся невыносимо промерзший, поглядел по сторонам, разжевал колесо, и снова уснул. Рано утром меня трясло как поганого бобика. Плюнул и еле убрел в препаскудном состонии. Чувствовал себя так, будто сам себя же и выкопал, мертвого-лежалого и теперь свою же тушку волоку на себе, да еще с лопатой.

Хотел пойти домой… но умылся на колонке с летящей водопадом ледяной водой, полежал на картонке в лесу. Отпустило, до того, что снова мог передвигаться. Я и передвинулся. Как?..

Копать было очень легко. Само будто шло. Азартный ужас придавал сил – а вдруг, вот прям сейчас да как выйдет сторож! А я тут копаю! Но вот еще, еще совсем чуть-чуть, и!!

Прыгнуть вниз, в раскрытую яму. Боюсь. Так. Сломать свой страх. Сломать доски. Не поддаются – сорвал кожу, матерясь и задыхаясь. Уф, жарко – нервно путаясь в рукавах, снял и забросил наверх куртку.

…а вонь… не смотреть.

Снял с тяжеленного, как мешок цемента, покойника пиджак, и поспешно натянул на себя. Сырой и вонючий, тяжелый от влаги – хха! Прям как я сейчас! Странно, я думал… тут, внизу сухо. «Наверняка, трупным ядом заражусь!» – со щенячим восторгом подумалось.

– Эй, ну харэ, слышь, ты! – орал кто-то мне в лицо. Тошнило безудержно. Я еле встал… поднял к глазам тяжко трясущиеся руки – все в вязкой кровавой слюне. Меня рвало кровью, значит.

…какое счастье, это все обыкновенный бред.

– Пойду-ка я домой! Хватит умирать на сегодня.

Дико дрожа от холода, я попытался застегнуть куртку. И не нашел замочка. На мне не было куртки.

На мне был пиджак. Чужой, вонючий и сырой пиджак.

Пока брел, чуть не подох, как последняя собака-бомж на обочине. Я хрипло кашлял и харкал под ноги зло огрызающимися согражданам, весь трясся и дергано растирал себе плечи.

– Ебаный в рот, мне холодно, холодно! – не выдержав, заорал я.

– Эй, дебил, че орешь! – заорали мне в ответ из окна модной тачки. – Детей пугаешь, бомжара, урод!

– Хэ, – я остановился напротив, и наклонившись, ощерился. Рожу чувака за рулем перекосило поперек, он захлопнул дверь и уехал. Да, страшно даже представить, на что я похож сейчас. Тут я поймал себя на том, что катаю пальцами что-то в кармане пиджака. Вытащил – это оказалось кольцо. Маленькое, наверняка женское, и видимо золотое. О, мляха-буха, я знаю, кому подарок!.. когда доволокусь через полгорода до дому… у меня нет ключа, и телефона – все в куртке. А куртку, стало быть, покойник забрал себе. И будет теперь звонить всем, а то еще и домой ко мне заявится – и меня выселит в свою могилу! За шиворотом прополз ледяной абсурдный страх. Ох, надо скорее домой бежать, опередить его!!

…но дома было тихо. Мама ничего не сказала, значит, покойник не приходил. И кольцо его осталось мне. Хабааааар!

– Я – черный копатель! – театрально сказал я сам себе, гордо и таинственно ломаясь перед зеркалом.

Кольцо подарил маленькой пегой телочке, что навязчиво бегала за мной.

Она обалдела от счастья.

– Моя маленькая жена… – ласково погладил ее по кошачьей голове.

– Отсоси мне!

Уходя, руки в карманы, рассуждал вслух:

– Вот ведь что очень интересно – почему так мало кто глотает? Что же, им дурам в журналах не объясняют, чтоль, что ОБЛОМНО когда кончаешь, а она выпускает изо рта, и не глотает!! Скока раз пытался заставить не плевать, до конца потерпеть хоть одну – нет, все дергаются, и рот разжимают! Максимум, стекает по лицу, но никто – никто! – не сглатывает. И сказать бы – такая прямо гадость страшная, дальше некуда на вкус! Пробовал и не раз – и не могу понять, в чем же шняга – ничего такого сверхгадкого, все терпимо! Сосать-то они могут, а глотать не хотят! Чего так, в чем хрень? А, девушки, объясните мне!

П. С. Да!! – и не кусайтесь, пожалуйста, во время фелляций! Зубов поменьше.

– Катя, хватит кусаться, честно говорю, еще раз – и я тебя просто ударю! – тихо но убедительно сказал я, сжимая кулаки над ее головой. Соседка подняла глаза, развратные, с подтекшей тушью, и усмехнулась, не выпуска изо рта мой хуй.

– И не улыбайся, я серьезно!

– Не, ну нихуя себе, че прям так уж и кусаюсь? А между прочим, мог бы и покорректней попросить!

– Ты взрослая женщина, – я погладил ее по голове, и резко схватил за волосы, она вскрикнула: – А до сих пор не знаешь, что кусать за нежные части не положено! Я не люблю боль, априори, а если бы любил – то просил бы тебя об этом, понимаешь, нет? Швабра! – и отшвырнул ее от себя. Трахать мне ее вдруг расхотелось. Я бы проучил мерзавку. Cоски бы ей откусить, чтоб кровь стекала мне в рот. Зубы сами сжались… Да нельзя. Я сел на диван, и закурил. Она робко прикрыв когтистой лапкой рот, захихикала. Я строго посмотрел на нее – дрянная, не знает, что такое садист, все шуточки ей. Она заткнулась, и поправив юбку, протянула руку к сигаретам:

– Я возьму?

– Возьми! – я кивнул. «И проваливай», очень хотелось добавить. Но я пока не решил, может быть еще трахну ее сегодня. Она села напротив, облокотившись на стол. Красивые ножки скрестила, длинные пальцы увенчаны красными ноготками. Настоящая сексуальная готовая женщина – не то, что все те котятки. Пожалуй, да, стоит попробовать… но зубы эти ее. Дура, сама не знает, как много потеряла.

– Эх, ваниль ты, ваниль! – покачал я головой, и затушил окурок. – Ну все, Кать, пора, щас мама уже придет!

– А… ну ты это… в общем… увидимся еще!

– Да, возможно! – кивнул я, и ловко увернувшись от поцелуя, закрыл за ней дверь. Эх, Катя! Дворовые бабки таскали как тузики грязную тряпку слухи о том, что Кэт подрабатывает проституцией – очень уж откровенно виднеются у нее ажурные резиночки чулок из-под юбки. Но это полная чушня, если б она была умелицей по вызову, то уж проявила бы свое мастерство на мне, а я ничего такого не заметил. А я так хотел секса! Настоящего, жестокого мяса! Пафос-то, ой-е-ей. Жертву, блин, трудно найти. Все из тех, с кем можно легко договориться, поисчезали. Отговорки какие-то ищут. Одна вообще – мало ей все было! В больнице лежит… вену ей порвал… Ну да ладно, она не в обиде. Все толковала мне про кодекс, договоры, что можно, что нельзя, правила БДСМ… Да мне не в борщ все эти законы, договора между «доминами» и «рабами». Что за мерзость, сдерживать себя? Не буду я никогда и никого ни о чем спрашивать, а просто буду нагло брать все, что пожелаю!

– Ах ты, твою мать! – меня внезапно осенило: – Где тут у меня телефончик-то?

…она смущалась, но все же рассказала, что мечтает о настоящем унижении. Я, конечно, предложился ей на роль этого «доброго дракулы», и она даже согласилась, но тогда меня скрючило и я… и не помню, что. А телефончик-то остался! Вот он, так и валяется в кармане сюртучка! Из моего сюртучка ничего не пропадает!

Йес! Пока ждал ее, нервничал в нетерпении, достал веревку и лезвие… вдруг, не подведет, и разрешит в самом деле все!

Конечно, не забыл и спирт, бинт и вату, обязательно надо. В первую очередь, мне.

– Как мне встать, вот так?

– Да, ручки только вытяни немного еще, а то веревка криво ляжет, больно суставам!

– Ты такой опытный! – восхищенно выдохнула она, подставляясь.

Бля, только вот я не подумал, что она орать будет, соседи буровать припрутся… а вот, полотенце забытое с утра на спинке стула, если что – придушу.

– Не надо этого, Ветер! – она попыталась отодвинуться, протестующе встряхивая головой. Ну уж нет, вот это-то точно надо!

– Что уже не надо? – я разочарованно опустил занесенную скрученную вдвое веревку. – Так быстро? Так ведь ты ж мазохист!

– Нет, не так сильно… – прошептала она, с ужасом глядя, как я беру полотенце. – А это зачем?

– Чтоб ты так сильно не кричала, милая, а то всех соседей соберем на бесплатное порно!

…Я бил ее свирепо. Веревки впивались в нежное тело, она кричала и плакала, умоляя прекратить. Мне не было хорошо от этого, вовсе нет! Но как еще обьяснить, что она не извращенка. Только на сверкающем заманчиво мониторе пиратское порно смотрится очаровательно, а на своей шкуре это ад… Давал отойти немного, и еще удар. Скажите, палачу больно или сладко от его работы? Наверное, не каждому. Я не испытываю с теми, кто не хочет на самом деле того, о чем говорит, ничегошеньки. Я просто поучаю их. Я ненавижу это – когда думают, что есть в них то, чего нет! Вот так-то. Когда она почти потеряла сознание, я развязал ее, дал водки хлебнуть и запить водой.

– Ну что, как тебе? – сел перед ней на корточки. Она не могла даже одеться сама, вся морщилась и ломалась, натягивая трусики. Чтож, будет знать. Что-то наподобие жалости прокралось в душу, когда она заплакала тихо.

– Девочка, глупенькая… – обнял я ее. Она попыталась отстраниться, я вцепился сильнее.

– Ну, все, все уже… – поцеловал ее в пахучую макушку. – Я ж тебя даже не трахнул! Как было-то?

Она прошептала что-то неразборчиво и очень тихо уткнувшись мокрым распухшим личиком мне в грудь.

– Что? – переспросил я, гладя ее по спине и волосам.

– Круто… – повторила она стыдливо.

– Но ведь больно же…

– Все равно… – всхлипнула она, подняв глаза на меня. – Я же правда сама хотела, – и снова уткнулась мне в грудь. Вот тебе и раз. Угодил человечку, значит! Можно и уважать – сама хотела, и до конца пошла, и ничего, «круто» говорит! Молодец, сильная! Я вдруг почувствовал такое вожделение – тельце нежное исполосовано, ее всю ломает, ей дико больно от любого прикосновения – вот сейчас и будет самый что ни на есть садизм! Когда вся кожа распухла… Я медленно наклонился над ней, и… нежно, чуть касаясь кончиком языка, коснулся самой крупной ссадины. Она вся изогнулась и закусила губу.

Вот она закричала, слышать надо!! Уж это-то к сексу не имело никакого отношения – одно сплошное бездушное, скотское издевательство! После я намазал ее, полуживую, напоследок мазью, и кое-как натянув на нее рубашку, уложил на постель, укрыл, дал допить водку, и тихо вышел. Она все равно заснула несчастным, покоробленным сном. Спи, мой истерзанный ангел. И пусть тебе больше никогда этого не захочется. Спи!

А соседи-то, кстати, не пришли, и даже не пикнул никто! Хотя прекрасно все слышали. Правда, вот-вот придет мама… но Маша спит, и может быть, истощенная ювелирной работой, мама вообще ничего не заметит, а на туфельки в прихожей никак не отреагирует. Ей все равно с кем я путаюсь в ее отсутствие, главное, чтоб в себе оставался, а большего и не надо. Пока я тих и весел, она не переживает за меня. Только бы снова с ума не сходил. И не подох, как мой папаша, боль и горе всей ее жизни… любит она покойника до сих пор. И замуж никогда не выйдет больше. Ради меня. Я ей очень благодарен – чтобы какой-то еще мужик вторгался в нашу слаженную жизнь, в наш вечерний чай, и поцелуи в макушку, и заговорщицкие подмигивания в больнице на плановом осмотре – мол, ничего, сыночка, все отлично будет, даже если ты полнейший мудак и шизофреник, да хоть бы и адский мутант, мне все равно – я с тобой! Да, глядя на мамочку, я уверяюсь, что я не такой плохой, ведь у нее – маленькой, но такой сильной, не мог быть совсем уж негодный сын. Я взял ее красоту, ум и проницательность, она тот, кто все мне простит и никогда не бросит.

Так что, ничего страшного, что Машка спит на моей кровати, и возможно останется до утра.

У бедняжки зазвонил мобильник, много раз – пришлось разыскать его и вырубить к чертям. Ей звонила мама, оно и понятно. Но не буду же я будить из-за этого девчонку – уже поздно, засобирается еще домой, провожай ее… не хочу.

…проснулся от сильного желания. Мама за стеной смотрела телевизор. Машка тихо сопела под боком. Я зашевелился, пытаясь развернуть ее к себе. Она зашипела от боли – растревожил ее ссадины и ранки. Но черрт, как же мне хочется сейчас, немедленно! Что-то приснилось, наверное, не важно – главное, дрочить не придется.

– Ты что делаешь-то! – в ужасе пробормотала она, совершенно просыпаясь.

– Только не кричи, ради бога, мама дома!

– Какая мама? – она аж дернулась.

– Моя, не твоя же!

– А, мы еще у тебя? – поморщилась она, устраиваясь подо мной.

– Ну а где же! – прошептал я, и принялся целовать ее в шею, очень нежно касаясь раненой кожи. Она всхлипнула, и обняла меня обеими тонкими ручками.

А я никак не мог кончить, от мыслей что мама прямо здесь за этой стеной. Хрен его знает, почему – не в первый же раз, но наверное, потому что не пьян… а девчонка вся какая-то скользкая и липкая… просунул руку ей вниз живота. Лизнул. Так и есть! Кровища… черт. Как же потом ее стирать? Опять простыню выкидывать? А матрас, тоже ведь наверняка весь изгажен… успею разобраться, сейчас уже вот почти… сперма и кровь…

– Это любовь, – выдохнул я ей на ушко. Мне вдруг стало дорого не только мое удовольствие. Это ведь совсем не то же самое, чем одиноко дрочить в свете луны! Я хотел отблагодарить ее. И я сделал это – изогнувшись в последний раз, она опала как дрожащий листик, и затихла. Я поцеловал ее еще раз, она жарко ответила, и я сказал:

– Малыш, давай спать теперь!..

Хотелось что-то почитать, ведь как я уже говорил, музыку не очень люблю. А к поеданию искусства все же тянет…

И вот что прилетело, на запрос «иная литература»: Жанны Моуле. Я не хочу говорить о ней «писательница», а писатель – уважительней. Волшебная девушка! Лет двадцати, такая недоодетая, и ее муж, модный музыкант ТорК ей грудь лапками прикрывает, стоят на постели у стены, наклонившись слегка вперед. Лицо холодное, глаза горячие. Скачал пару телег про нее, потом читкану. Вот эта хренька очень меня доставила:

«Грязный кукольный секс…»

ц. Шмель.

«И она курит такая, и рассказывает:

– А вот была история: игрушечный плюшевый кабан изнасиловал Барби, и сказал потом, что нефиг так похабно ноги раздвигать. А другая кукла, рыжая «германская», глядя на это, тихонько мастурбировала.

Ну, так вот, а потом еще две Барби – одна лысая, другая с пластмассовыми волосами – за это изнасиловали кабана карандашом, остро заточенным, кстати. Он визжал и дергался, но не видно было, чтоб особо недоволен. Урод. А та, что дрочила радостно офигевала и стояла на шухере, чтоб я, Хозяйка, не застукала. А я все равно узнала, видела. Они и давай оправдываться, каждый за себя. Но, по-моему, все довольны остались. Одна лишь я дико охренела!!!

Вооот, а потом меня кто-то легонечко щелкнул по носу. И я очнулась, так уютно! Этот кто-то улыбнулся довольно и ушел в другой конец. Может, еще кому-то омерзительно-уютные сказки шептать. Кажется, не из нечисти он был, а вроде как добрый мертвый чел. Или, может, ангел, что одно и то же. Бывший или будущий. Или даже двое…»

Что-то уж очень родное в этом всем мне увиделось! И я решил написать ей. Кажется, мне есть что подбросить в костер ее вдохновения. А прикольно, кстати бы. Раз человек профессионально живет на этом – вот пригодится! К тому же такая женщина… ууу, я бы конечно, не отказался лично испробовать что-нибудь из того, что у нее в извращенной красивой головушке бродит!

«Эй, чувак, она замужем!» – сказал кто-то третий, открыв окно в домике на третьем этаже, и тут же захлопнул его – боится, что камешком залеплю промеж глазиков. Мне-то что? Пусть замужем! Кого-нить в целом это волнует? Да, повезло чуваку с женой, крутой видать.

Да и не ответит она мне. Мало ли ей психов пишет? Но вот в том-то и дело, что я псих, но не дурак! Смотря как замесить первое послание. Я решил, и я с ней подружусь!

Зацените-ка, вот еще шняжка это честной девочки Жанны. Странно может быть, но мне она сдается девочкой честной и открытой, циничная эта, и в целом, взрослая тетка. А вот вы сами почитайте.

«Врать

Зачем я в очередной раз соврала ИМ? Потому что нефига было и пытаться даже хоть чуть-чуть донести, в чем тут шняга. А она ведь была, да-а, была.

Скулеть и снова доказывать – полный отстой. Не помогает. Заткнут с полоборота. Лучше уж помучиться от осознания собственной изощренности, засунуть страхи поглубже, где они холодным комком не перевариваются, и подспудно ощущая тошноту, то и дело паникуя, ВСЕ РАВНО ВЗЯТЬ И ПОЙТИ ДО КОНЦА.

Блин, да я наверное, уже отдельную книгу могу накатать о страданиях Вынужденного Лжеца. Как не хочется, как стыдно и больно обманывать… а надо! «Учись безболезнено обманывать…» Спешл фэнкс, конечно, май диар Л., но пардон, безболезненно для кого? Для того, кому врешь, глядя в глаза. А для себя? Ой, не буду, совсем сейчас сдепреснется.

Так вот. Если бы я взялась за такую книгу (взяться ли?) я бы вывела кое-какие правила:

– сначала приготовься давиться, не показывая не малейшего вида вранья. Ты ведь в реале, человек чести, и врать – тебе точно не покажется занятием легким. Вот так знаете ли, закурила бы че-нить этакое ароматное, и развалившись в кресле с бокалом бордо, продолжала.

Далее:

– деточка (тут надо бы глаз прищурить и затянуться) – не ври при этом сама себе. Потому как, надо точно знать, надо ли тебе НА САМОМ ДЕЛЕ то, к чему ты упрямо тянешь ручонки, не гнушаясь вываляться во вранье? Хотя я, старушка по части ЭТОГО САМОГО (вранья) бывалая, могу точно сказать – зачастую, чтобы точно для себя определить, что тебе именно этого и надо было, чтобы укрепиться, так сказать, в своих жизненных позициях, приходится еще подоврать (о, как на подорвать похоже! И очень верно!), потом потрогать то, что ищешь, и потом только сказать себе как на духу – быть иль не быть, честным враньем достигнутому.

Моей главной причиной вранья всегда есть и остается ЛЮБОВЬ. Конечно, а что еще может оправдать, подтолкнуть, не дать отступиться в самый черный момент, как если не любовь? Это знамя и оружие…

А главным средством вранья – деньги. Несуществующие, или полученные каким-нибудь не декларированным способом. Сказала – я на работу, а сама….

– Мне все раны, деточка, (еще один ленивый прищур, потом значительный полукивок в сторону, потом прямо в глаза собеседнику) лечит тот факт (о, это ПРАВДА!!!!) что я могу прямо сейчас – О, КАКОВ ПИЗДЕЦ! КТО ЕЩЕ ПОЙМЕТ? – подойти и коснуться Его. Тихонько так, чтоб не разбудить. И тогда весь мир вместе со всем враньем идет лесом. И тогда я знаю, что это все.»

Да, это ЛЮБОВЬ!! Та самая, которой я ищу… которой боюсь. Чтобы излечиться, наизнанку вывернувшись! Как я завидую им, как понимаю, и как далек от этого – где ОНА? «Кто еще поймет?» – Я, Жанна, Я понимаю! Возьми меня в друзья!

Все обдумываю, что бы написать ей в гостевой… какую бы такую тему завернуть на форуме, чтобы никто не понял, и не полез ко мне с обсуждением – «чувак, ну ты че такое написал?» Или – «а, чувак, реал, я тя понимаю»… ни хера не понимают! Одна лишь она чтоб поняла, какой-то такой тайный знак… и ответила, только мне!! Все думаю, и не знаю, чувства бродят, а как сказать… да и что именно я хочу от нее? Дружбы?! Пфффф!! Она же реальный человек! Блин, я так привык быть сам с собой, что не могу уже признать других людей за живых. Лучше бы она была нереальной, лучше бы я ее придумал! И играл бы тогда, что сказать, и что она мне ответит. А так – она отдельна, и не угадать, чего ждать. Трудно очень! Неконтактен я, дрянь эдакая, неконтактен.

Написал только:

Жанна, вы богиня!

И все. А больше ничего не смог. Чего же боле, еб мать вашу, Жанна, я же не влюблен, но все так по-дурацки выглядит! Еще один фанат…

Ответила через два часа уже:

Спасибо, друг мой!

ДРУГ МОЙ!! Как бы я хотел… и сел катать письмо на чувствах от этого «друг», поведал ей о себе – кто таков, как ее узнал, как никто другой! И что мне ничего не надо, лишь простое «спасибо» за то, что она есть, и за то, что кто-то в реальности живет ТАК! Все эти мои дрочения души одинокие расписал, и что вдруг кто-то пришел и вытряхнул меня, так неожиданно! И кто-то этот – она…

Сказал даже, что и тела ее не хочу… потому что… вот тут я задумался. А потому что она вся пропитана этим своим ТорКом. Нет, я не таков еще, или не еще, а всегда – чтобы хватать чужое, ну, не в смысле, непонятное, а то, что принадлежит другому. Она меня и так берет в кровь самую…

Черт, только бы она поняла! – что я говорю ей. Пусть знак подаст, или так и напишет – да, я понимаю. И все!! Не надо больше ничего!! Тогда и подохнуть не жалко – все равно невыносимо искать и путаться свою такую.

Жан-наааааа…..

Жанна. Я люблю Вас! Я дрочю на вас. Я не могу не думать о вас. Я болею вами. Я кончаю вами, и вашими словами, этими крючочками и загогулинами ваших слов, вы – ВЫ!!

О, как же стыдно мне, черт… я кончил на вас. Я… я дрочил на Вас. На ВАС!!! На вас? Я совсем уже охуел…

Сел в уголок и корчусь, недоодетый. Подонок. Кто меня просил… впервые в жизни мне стыдно за себя. Жанна. Вы меня убиваете… убиваете, Жанна…

Жахни

Куда бежать? И я побежал на трамвайную остановку. Мне страшно. Грохот старой кастрюли общественного транспорта накрывает крышкой, и варит в утробе своей. Оказался на сиденье у окна. Покосился на тривиальных старух в нестираных платках, по традиции ими полнится трамвай, и совершенно стал циничен, успокоившись. Я даже утешился их злыми взглядами.

Мир все тот же. Чего я опять испугался? Опустил глаза, и не поднимал их целую минуту, радуясь отсутствию потребности искать и следить. А когда поднял глаза снова – увидел ее. Не знаю, когда она вошла, но она смотрела на меня. Нагло и в упор. Вызывающе подведенные глаза, задает неприличные вопросы пирсушка в нижней губе, пухлой, несимметрично-тонкой верхней.

Выглядела она как чудовище – юбка чудовищно короткая, волосы чудовищно растрепаны, лицо накрашено как у чудовища. Понимаете? Висит на поручне, не садится – хотя вагон почти пуст. Сама маленькая и толстая – ну, по правде, не очень… немного излишне полна. Уставился на нее в ответ. «Чудовища» сама себе кивнула и усмехнулась, вероятно, пьяна. И сразу самому очень захотелось надраться. С ней! Почему-то… она меня не бесит. Странно. Меня бесят все, вообще любой человек! А она нет… хм… Она села напротив, развалилась так, что видно, что она в чулках. А ведь холодно, дура! Так она и сидела, усмехаясь, и гляделки продолжались наверное, три остановки. Потом она встала и буквально выскользнула в открытую дверь, лишь мазнув по мне бесстыжими глазами. Я вскочил и выпрыгнул за ней. Она пошла не оглядываясь, я не отставал. Завернула за угол, быстрой походкой, и несусветные каблуки ее стучали, она некрасиво держалась, и неумело виляла задницей. Но не разу не оглянулась, и потому когда она вдруг остановилась в грязном переулке, и резко повернулась ко мне, я буквально налетел на нее, и она схватила меня, будто всего сразу, целиком. Я задохнулся от чего-то похожего на злость и протест, но… я уже был в ней, терзал ее, и она всхлипывала, запрокидывая голову, и… и что еще? Черт, да не знаю я! Мы просто пошли вместе дальше, потом, когда она уже натянула трусы, вся дрожа, (а я в это время с удивленным отвращением смотрел на себя).

И вот, идем мы молча, вместе (не рядом, а именно вместе) с Чудовищей, и она, до сих пор не проронившая ни одного слова, вдруг говорит хрипло:

– Как ебаные Мастер и Маргарита, блять! – захихикала, и уткнулась мне лицом в рукав. А я кивнул. Она ужасно права. Если на булгаковских детей выскочила любовь с финкой, то на нас – секс, и поразил обоих одним ударом. Ебаные Мастер-и-Марго.

– Выпить хочешь? – спросила она. И я снова кивнул.

– Ну скажи «да», что ты такой-то?

– Потому что я садист, – просто сказал я, самым естественным тоном. Она расхохоталась, потом посмотрела на меня, замолчала и кивнула. И мы пошли дальше.

Ее звали Жахни.

Она ловко пила спирт, вытащенный из-за пыльного шкафа. А мать ее была программистом, чьими реальными детьми были компы, и Жахни-Маша давно уже была сиротой при функционирующих физически родителях. Об отце она не говорила ничего, а мать уехала давно в Москву, «и тебя, доченька, заберу, ты только подожди немножко…»

– Целый год уже хата моя полностью, по десятке присылает в месяц, да иногда заглядывает, че я тут делаю. А нихера я не делаю. Щас вот приедет опять, че говорить ей, незнаю…

– Ебать твою мать, Жахни! – вскипал я: – Как же так??

Но быстро понимал, что не мое дело, и затыкался. В конце—концов я не собирался в нее влюбляться. Пусть живет как живется… «особая честь, всем нам придется в могилку залезть. А мне все равно…»4

Тем более, что Жахни жила как черт, как настоящее чудовище.

Ей было наплевать на все – на контрацепцию, на здоровье, на меня с моим сумасшествием. Она так лихо давала мне отпор, так злобно использовала меня, так была равнодушна и бессердечна, безрассудна, что я не заметил, как прикипел к ней.

Она выколачивала из меня душу. Она не любила извращений, просто была бессердечна.

– То есть, знаешь, мне не представляется удовольствием жестокость в сексе, мне просто наплевать на чужие ощущения, лишь бы самой получить кайф, – говорила она, сидя голая в растерзанной постели. Она ни капли не стеснялась своего несовершенного тела, и от того была еще желанней!

– Потому ты мне не просто любовница, а приятель.

Она согласно кивнула, с сигаретой в зубах, и мы пожали друг другу руки.

Сидели на набережной, и Жах беззаботно болтала ногой в туфле на тонких пряжках, прямо над водой, и я подумал, что ей надо быть поаккуратней, а то если утопит туфлю, то как тогда мне вести ее домой? «Глупая сучка…» – подумал я с нежностью. Текила сделала меня на редкость расслабленным и сентиментальным.

Так вот, я глядел в темную воду, слизывая хмельными глазами отраженье звезд и городских огней, косясь на угрожающе сползающую туфельку, а Жахни живописала свою поездку в Москву, к матери с ее новым бойфрендом, с которым та отмечала их полугодие, в кругу так сказать «семьи». Почему «так сказать»? Потому что ее мамаша та еще мразина. Какая нахрен семья, подобные твари вообще не представляют, что это такое!

– Все было так охуенно! – трещала девчонка, и меня, воспитанного совсем другого сорта женщиной, все еще удивляло, что из нежного ротика вылетают мегатонны грязного мусора: – Так вот, я закурила прямо там, а Катерина не пришла, ну ты знаешь, она к папе перебралась, а думала же, что мы с ней жить будем, но она и мать презирает и меня, что с матерью вожусь! – и все это густо приправлено такими матюгами, что воспроизводить я не буду, иначе весь смысл улетучится. Вот квинтэссенция:

– Ну, а я-то пошла, мне-то что, тем более на халяву в московский ресторан, круто же! – она пьяно захихикала, и зачем-то затормошила меня. Я кивнул добродушно, и сказал только:

– Угу!

Жахни махнула рукой:

– Да ну тебя! – и совершенно беззлобно продолжила:

– И вот, сидим мы там, гламур кругом, мать вся прям шик, стареет правда, и красится как проститутка, я те потом фотки дам зазырить, сам увидишь, как шлюха!

И это мать? Что за удивительная гиена! Да на такую только в зоопарке дивиться! Хуже мачехи – во имя блядства бросила здесь в городе девчонку совсем одну, присылает чеки, и думает откупилась! Да я бы такой мамашке… Вот двойняшка Жахнина, Катерина – молодец.

– А прикинь, ну там, то-се, принесли водку. Я думаю, мне при маме нельзя будет, а рюмки – три. Оказалась ореховая – вот клевая шняга, надо с тобой попить!

Я почувствовал, что начал уставать от подруги, хотя меня тронула ее забота. Только кивал и думал – господи, девочка, водки тебе нельзя! Да твоей мамашке похрену, даже если ты полезешь ночью на крышу 16-тиэтажки и будешь там голая на краю флагом махать!

В хмельных расширенных ее глазах плескалась речная черная текила.

Она помолчала, и начала снова:

– Вот скажи, и зачем я так много, со всеми…

– О, боже, нет! – прервал я готовую разразиться драму, и притянул подружку к себе, целовать.

Эрот

– Слушай, Ветер, ты не мог бы со мной сгонять сегодня в аэропорт, у меня сестра прилетает, – позвонила мне Жах с утра.

– Ну ладно, че бы и нет? – согласился я.

– Спасибо, дорогой! – обрадовалась она. – А то так в лом одной в такую даль переться!

– Да мне не трудно! – пожал я плечами, будто она могла это видеть.

И вот, стоим, мерзнем. Ждем у стоянки такси.

– Вон она! – радостно заорала вдруг девчонка, прямо над ухом – я чуть сигарету не проглотил.

– Трахни, Катька, иди сюда! – замахала Жахни руками, как дурацкое пугало. – Мы здесь!

– Кого это трахнуть? – захихикал я, что за тупость?

– Да никого, это ее так зовут – я Жахни а она Трахни!

– Сама ты Трахни, привет, Машка! – к нам приблизилась невысокая эффектная готичка, волоча за собой дорожный чемоданчик. Девки обнялись, я стоял и хмурился – мне было очень нехорошо, только что поднявшись с корточек. Всегда так, сосуды инъекциями порчены.

– А это… – посмотрела на меня вновьприбывшая, отобнимавшись с сестрой.

– Ет Ветер, мой друг постельно-алкоголический! – махнула на меня Жахни.

– А, ясно! – кивнула девица, и протянула мне руку в ажурной перчатке: – Эрот, сестра этой ведьмы, как ты, наверное, знаешь!

– Чего?! – сделала огромные глаза Жах.

– Эрот! – гордо посмотрела на нее сестра. – Не все же Трахни ходить, – и вдруг уставилась на меня. – А ты хорошенький!

– Вовсе нет, – пробурчал я, и протянул руку за ее чемоданом: – Давай, помогу!

– Всегда пожалуйста! – кивнула она. – Едемте бухать, господа!.. Виски на рейсе был нехорош. Срочно исправить!

– А чей-то ты Эротом-то стала? – не унималась Жах, уже в такси.

– Ну как это, – удивилась ее сестра. – По-смыслу, Эрот вроде то же самое, но куда высокоэстетичней!

– И по-готски, – добавил я. Она кивнула.

– Это давно у нас повелось – она секс любила больше, а я бухать, нас и прозвали Жахни и Трахни! – пояснила Жах.

А Трахни – она такая, что по ней видно, станет самой настоящей женщиной-вамп, а не ерундой какой-нибудь.

– Знаешь, очень органичны тебе эти штучки-дрючки… ну, готические! Хоть я тебя и знаю только полчаса! – отвесил я комплимент. Жахни ревниво хмыкнула.

– Ну да, и на сцену же не выйдешь, как панк какой-то, в таком виде, да и Трахни не поймут! – и она многозначительно покосилась на меня. Хочет, чтоб я спросил о ее сцене… но мне же все равно, девочка. Я уж догадался, что и ты небось с микрофоном нечто о себе воображаешь. Я промолчал. Да мы уже доехали.

– Щас идем в магазинчик, берем бухла – кстати, Ветер, ты что пьешь? – спросила она кокетливо.

– Гашиш, – ответил я. Она рассмеялась:

– Да? А я его как-то не очень, лучше марки…

– Каждому свое, хотя я тоже люблю лизать, – совершенно серьезно кивнул я ей. Девки переглянулись и заржали.

– Это точно! – пихнула меня в бок Жахни.

– Вот и прекрасно, я полагаю, сойдемся на паре бутылочек уиски! – отсмеявшись, Эрот толкнула дверь магазина.

…По квартире разлетелись черные тряпки Эрот, она искала, во что бы переодеться. Выбрала шорты и плотную милитаревую рубашку с воротничком-стойкой. Долго шарилась в поисках тапочек, эффектно наклоняясь и являя во всей красе симпатичную задницу.

– Фэн виски, о, как он любил меня! 5– пропела она довольно неплохим голосом, когда я наполнил бокалы по первой.

– Слушаешь Шмелей? – поднял я брови. Со стороны любуясь собой. Отчего то хотелось нравиться этой готичке… и я скрытно волновался.

– Йес, сэр! – усмехнулась она.

Мы чокнулись, и быстро опрокинули стаканы. Меня затошнило опять – я сегодня еще ничего не ел, не могу с утра. Да и виски тепловат, не могли ждать пока охладится, а лед Жахни конечно же не держит. Ну чтож, зато сразу же дало в голову. Девки закурили, я воздержался. Они заболтались о чем-то своем, о каких-то общих знакомых, а я исподволь рассматривал Эрот. Хотя она и родная сестра Жахни, но будто рядом не стояли! Это как фото из рекламы косметического салона – «до и после». Жахни чуть не умирает от зависти, я вижу. Эрот стройная – Жахни толстовата. Эрот пострижена, ухожена вся, а Жах… Жахни и есть. Ну так и понятно – одна живет с папой-продюсером в Москве, а другая в популярном стиле «lish-by-kak» в пустой квартире. Из разговора я понял, что Трахни вернулась к сестре, поддержать. А Жахни приняла ее с детской радостью. Хоть и настороженно поначалу. Она – как щенок вообще, неопытная, глупая, неосторожная, лезущая напропалую за лаской и едой. Щенок-то щенок, но щенок этот – сука. В этом вся Жахни. Но и Эрот явно сучьей породы. Только уже взрослая сука. Наверняка знающая как и на кого гавкать.

Из ее излишне пафосного монолога, я уяснил, что папа из шоу-бизнеса был не против любых диких экспериментов дочери, воспитал из нее эстетку и извращенку, но тонко.

«А как же Жахни, она разве не дочь ему?..» – так и тянуло спросить, но мой дружок и так покусывала губу и много курила, я не стал травить.

Подвыпив, Трахни с гордостью продемонстрировала нам свой свежий клип, снятый в интерьерах милого папашки. Ничего такого. Опять пафос, пафос… хочется разогнать его рукой, как дым. Перед кем изгаляется-то? Перед родной двойняшкой, и провинциальным сумасшедшим чучелом. Велика честь. М-да….

– Атмосфера жилища садо-мазохиста пропитала ее всю, и она несла ее на себе, как дорогие духи, – сказал я, будто кого-то цитируя, и Трахни многозначительно приподняла бровь, будто узнала откуда это. Я это сам придумал, детка. И как мне хочется выжечь тебе глаз, чтоб потерялась.

Девчонки стояли передо мной обнявшись, а я курил на подоконнике.

Такие разные сучки… обе мои. С появлением Трахни отношения с Жах будто обрели смысл, расцвели и дополнились. Ведь Жахни не знала, для чего она делает что-то, а Эрот знала и отлично. Жахни вообще не считала себя садо-мазо, а Трахни со знанием дела несла всю эту порочную чушь и усердно шлифовала тело. Даже проснувшись с тяжкого бодуна, выпутывалась из теплых мятых простыней, и с закрытыми глазами на автопилоте качала пресс. И ни разу при мне не поела после шести. Мы с Жахни над этим ржали и демонстративно жрали что попадалось. Позерство тоже, да, но мне кажется, это очень поддерживало пухлую неухоженную Жах. Эрот лишь губки поджимала, и говорила – вам-то что, у вас же нет… сцены. О, как она выделяла это слово. Все хотела что-то кому-то доказать. Я не вникал. Я не люблю этого.

– У нас сегодня сейшн, он, конечно, бабский, но я все равно хочу тебя пригласить, познакомить с моей компанией! – прощебетала Эрот.

Их оказалось пять, разного роста и калибра, но все, разумеется, готички. С замашками настоящих херок… пили они вовсе не по-готски, а скорее по-скотски. Фальш так и сквозила через черные их шмотки и неуверенный излишний макияж.

Пиво – дааааа, это труготично!

А я – простая, как три рубля, дрянь.

Глядя на этих изгаляющихся шлюх мне пришла угарнейшая мыслишка: устроить показ инфернальных мод! Пусть девки нарядятся как блудницы прямиком с того света, с адских пыток, где их истязали за грехи жизни, и прошкандыбают по подиуму!

– Рулеззз!!! – нежно с придыханием взвыла Эрот на мое красочное изложение действа, а Жахни грязно выругалась, что в ее устах, означало, конечно же, самые высшие похвалы и одобрения.

Через два дня Эрот собрала своих готелочек, и даже договорилась с администрацией какого-то клуба, а я выступал исключительно в роли кутюрье.

И надо сказать, понравилось мне несказанно! Я получил доступ к такому количеству голых девиц сразу, о котором можно только мечтать! И все – первый сорт! Эрот сама отбирала, а уж ее-то вкус вы знаете! Мы и типа-кастинг вместе провели, будто два эдаких модельных барона!

На квартире Жахни вся наша пиздосестрия весело напивалась. Девки натащили разных драных тряпок, которых было не жалко креативно рвать, жечь и поганить краской.

Трахни договорилась с клубом. Она же два раза отрепетировала с бабами у Жахни.

Мне оставалось лишь прийти и насладиться вселенской красочной бессмыслицей.

Мои красавицы кошмарно лыбясь и кровожадно ухмыляясь терроризировали зал все добрых полчаса, коряво шкондыбали туда-сюда, прежде чем охрана додумалась, что никакой это не культурный перформанс, а просто злостное наебалово почтенной публики, которая местами забыла жрать, и открыв рот дивилась зрелищу, тупо охуевая, а местами наливалось поскорее водочкой, дабы не было так страшно. Естественно, подошел менеджер, о чем-то озадаченно пошипел Эрот на ухо, она же лишь цинично выдыхала ему дым в лицо.

Нас выгнали в тридцать три звезды. Ну и ржали же мы! Особенно, когда некий жирный индивид с бритым затылком погнался за нами, и поймав, начал вещать, размахивая баксами перед носами моих помоечных нимфеток, что он человек серьезный, и просто хочет выразить им свои восторги, но где-нибудь в более подходящей обстановке, например в гостинице напротив, или на крайняк – раз уж никто не соглашается, а только злобно ржет на всю улицу – в его «Ауди». Когда он стал слишком уж назойлив, и ожидалось прибытие подмоги в виде таких же донжуанчиков, я встрял-таки на защиту моего стада премилых кобылушек.

– Ведь это я их выпасаю, – объяснял я товарищу с баксами. Кои и замахались немедля у меня перед мордой, с хрипами:

– Не, реально пацан, это твои телки? А ты типа тут главный, да? Окей тогда, давай поделимся друг с другом по-братски, братан! Я тебе бабло, реальное, скока надо, а ты мне эту и вон ту! – естессно, жирный палец нацелился безошибочно на Эрот и Шадоу – моих лучших сучек!

– Вон та, – я кивнул на Эрот – мой партнер, ну как я тебе ее продам!

– Ага, – закивал тип: – Ну а эта?

– А эта не продается в принципе, она только по любви или идейным соображениям!

– Че? – не понял бык. Его перло при виде стольких убойных герлз. Да я и сам бы всех их трахнул, и потому его понимаю, но!

– Товарищ, вы идейный? – сказала Эрот, подходя и заглядывая жирному перцу доверительно в глаза.

– Да для тебя милая, я такие идеи придумаю вот прям щас, кипяточком описаешься! – он мерзко захихикал, как престарелая баба, а Эрот тяжко вздохнув, взяла его под руку, и отвела в сторонку. Он попытался ее облапать, гогоча, но она наклонила его голову к себе, и что-то прошептала на ухо. Я внутренне весь поджался, мобилизовываясь на драку либо скоростное покидание места. Но… волшебница Эрот уже шла обратно с видом «ну вот, а вы боялись». А «товарищ с хоботом» нервно сунув бабки в карман, понуро и быстро зашагал прочь. Три бумажки стобаксовых отделились от кучки и мягко легли на асфальт… перец даже не дрогнув, исчез за углом. Девицы напряженно и алчно проводили его глазами, и кинулись к баксам.

– Уау, бабы, да это же три сотки гринов! – вопила Аринка. – Поделим как сестры!

Все суки одобрительно повизгивали, и лишь Королева Эрот стояла спокойно скрестив руки на груди и смотрела на все это без эмоций. Оно и понятно, ей денег не занимать, а вот девчонкам дивиденды в самый раз.

– Ветер, пусть это будет наш гонорар! – прощебетала прокуренным голосочком Ирга.

– Конечно, птенчик мой! – проворковал я, шлепая ее по заднице, – это ваш заработок на сегодня! А теперь, я полагаю, дамы, пора валить отсюда покрасивше! Чувствую, сейчас вашим прекрасным попам достанется на орешки… если тока вы не любительницы анального секса!

– Мы конечно, любительницы, – снова встряла неугомонная Арина, – но не до такой же степени!

– Да никто не вернется, – равнодушно фыркнула Эрот.

– Почему ты так уверенна? – холодно спросил я. Меня раздражает (хоть и не без удовольствия) ее наглость и самоуверенность.

– Знаю!

– А че ты ему сказала? – налетели девки.

– Ничего, – все так же равнодушно сказала Эрот, – просто попросила идти домой к жене, и не тратить жизнь попусту в грязных кабаках!

Никто ей не поверил, и эта тайна осталась с ней навсегда. Стерва! Ах, как она умеет!

– Ну ладно, хер с ним, все равно надо обменник искать! – заторопилась Ирга. И мы покинули это место, красивые, адские, свободные… и богатые.

Думали поймать такси, но Эрот настояла на террористической поездке в автобусе. Конечно, ей-то интересно в общественном транспорте прокатиться, она к такси привычная. Девки заныли, что давайте все же на такси, а я ненавижу бабское нытье, и гавкнул на них, что едем на маршрутке, и точка, а бабло пропьем. Мне приспичило повыпендриваться перед сексуальной Эрот. Не оригинально, знаю, но кто бы не хотел? Она оценила, и сладко улыбнулась мне. Единение состоялось – мы были как папочка и мамочка из борделя. Она взяла меня под руку, и треш-табор царственно завалился в позднюю маршрутку. О, как же шуганулись тетки с сумками и мужики с кейсами! Парочка подвыпивших студеров захихикала – девка прикрыла рот ладошкой, а парень вовсю вылупился на моих загробных супермоделей. Довольные эффектом, Ирга и Арина стали нагло заигрывать с этим студером и водилой, прося остановить где-нибудь поближе к кладбищу, и пригласили парочку с собой устроить кровавую содомию, и поделиться с ними друг другом. Те прифигели, но вроде как стали соглашаться, были очень пьяны. Эрот качала головой на это, и вполголоса сказала мне, что надо бы по прибытии этих шлюх как следует наказать. Я с достоинством поддержал ее, и к тому же, нам пора было выходить. Парень растерялся – а как же так, тока ему пообещали нечто, и вот уже покидают. Девки делано посожалели, и вывалились в ночь. Потом мы нахватали всякой разной снеди, вкусностей и пречудесного крепкого – текилы, виски и коньяка, а также вермута для особо утонченных натур вроде Аринки, которая отказывается от водки и производных в чистом виде и может даже закатить истерику, что ее никто не уважает. Я вручил ей баттл лайта, и шлепнул по заднице.

Первый баттл распечатали уже в лифте, несясь на 18 этаж. На полпути, когда я едва сделал первый глоток, как неожиданно Эрот подмигнула мне, и нажала кнопку «Stop»… девки радостно воодушевились, и полезли друг к другу целоваться, и хватать меня за разные части тела. Я несколько охуел, от такого финта, но не успел чего-то об этом подумать – уже ласкался с Эрот, а взади об меня терлась еще кто-то, упираясь в лопатки острыми сосками. Дурацкая мысль – это кто там у меня лифчик не надел? – завертелась и плавала по кругу, как в теплом супе из слюней, ласковых языков, теплых рук, искр из глаз, горячих бедер Эрот под руками, шелеста юбок, вздохов и… Эрот целовала меня, а кто-то взял в рот. Но я устал за вечер и никак не мог кончить, тем более что Эрот еще лизала мне уши и настойчиво шептала «кончай, кончай!» Может, если бы она не делала этого, мне легче было бы сосредоточиться… вдруг все надоело, я решительно отцепил от себя всех трех девок, и нажал на кнопку разблокировки, лифт двинулся дальше:

– Ну все, я требую продолжения банкета!

Девки захихикали, спрашивая отлепившуюся от меня и вытирающую рот Шершень:

– Он кончил? Кончил хоть? – и повернувшись ко мне:

– Ты кончил?

– По ходу дела, самый актуальный вопрос вечера – попадание в рот Шершня моей спермы! – усмехнулся я. – Но! – грозно поднял я вверх палец, – это не ваше дело, милые! На всех все равно не хватит, так что…

Девки разочарованно зашумели.

– Да-да, – продолжил я вещать: – Так что выбирайте, кому достанется жирный кусок мужского внимания, но не больше трех! – девки возмущенно запищали, мне стало жутко смешно: – А кому придется довольствоваться жадным язычком подруг, решайте сами, милые!

Тут мы приехали. Наглые дуры че-то спорили за моей спиной, Эрот открывала дверь, не обращая внимания на шухер, а я с баттлом в одной руке, другой задрал ей юбку и наклонившись укусил за ягодицу. Тут же кто-то шлепнул меня по заднице. Оргия заваривалась жуткой кашей, и я с восторгом понимал, что все мои самые дикие мечты начинают сбываться – сегодня я буду ебать пьяных разряженных телок без препятствий и капризных запретов! Сегодня можно все!! В любых количествах! И рыжую Аринку, и синевласку Шершня, и наконец – Эрот… мой сладкий ядовитый персик, пропитанный алкоголем, о! Наконец-то!

Я ввалился в темное пространство Эротового жилища, она уже воткнула музычку, и принялась танцевать на кровати. Я отпил еще, и упал на покрывало. Пакеты еды были наглухо забыты под вешалкой, часть девок завалилась следом за нами, а кто-то остался стонать в коридоре. Я не смотрел, я видел королеву – она танцевала прямо надо мной. Я распростерся на постели, мелькали ее трусики с пауками, и резинки чулок… девки раздевали меня, я облился текилой, горячие языки лизали мне соски и нежные пальцы тянули ремень джинсов. Я испугался слишком перевозбудиться, и кое-как упираясь от моих сексуальных фурий, пил и пил жадно, чтобы алкоголь сбил возбуждение, мне хотелось долго, очень долго ебаться, особенно мою сладкую девочку, и прочих конечно тоже. Она сняла маечку, и показала темные соски – я закипел, и хрипло взвыл:

– Бабы, бабы, телочки мои милые! Ну погодите вы, что так сразу, я же сейчас кончу!

– Ну-у, – заныли разочарованно девки, из коридора возникла совершенно голая Арина с Ангелом в остатках одежды – чулки, пояс…

– О, черт, ну я же просил! – взвыл я, притягивая к себе первую попавшуюся герлу, и срочно залезая ей под юбку. Но Эрот нагло и жестко оттолкнула ее от меня, уселась верхом, и целуя принялась танцевать на моем животе, не давая проникнуть в нее. Я озверел, и схватив эту суку, повалил на спину, и злобно придавив, трахнул быстро и сильно. Она стонала и пыталась укусить меня за ухо, но я придушил ее. Кончив, отпустил, и она лежала задыхаясь, и шипела:

– …какая же ты сука, Ветер, мне же больно… – но это таким голосом, что я едва не кончил еще раз. – А я же кончить не успела! – пожаловалась она жадно глядящим телкам, и они радостно вызвались ей помочь своими языками. Я вытер член покрывалом и уселся в кресло напротив, наблюдать охуенную картину, о которой любой мужик мечтает, обливаясь спермой во снах – как три девки лижут во всех местах одну, и еще три танцуют и колобродят раздеваясь по всей комнате. Я знал, что скоро смогу трахать и снова и снова, пока не свалюсь без сознания.

Девки наконец сгреблись, Эрот сладко и глубоко спала, беспробудно измученная. Я остался один. Меня несло, я носился по квартире в одних джинсах, когда это я успел их надеть? – слепо фиксируя мысль – завтра надо будет жестко разобраться с этой сучкой, она точно нахерачила мне в виски ускорителя, бля, а меня не спросила! Надо, непременно надо ее поучить, что так нельзя, без предупреждения, надо спрашивать, а может… что может… все, забыл.

– Слушай, да ты же реальный пацан, Ганя, хули ты загоняешься, блять?

– Это в каком таком смысле я загоняюсь?

– Ну, блять, с нами не тусуешь нихуя, рядишься как этот… как у вас там, готы чтоль?

– Извини, но я ни как кто не ряжусь, тебе показалось, – этот пацан был мне не очень приятен, и я хотел скорее отделаться от его назойливых попыток познакомиться. – Я пришел всего лишь сдать контрольную, а не тусую я, потому что я болен.

Ну е-мое, в кои-то веки вытряхнул себя из дома, и сразу встрял!

– Хуясе… – слышь, Титов, он не тусует, потому что болен, епт!

– Вот бычить не надо, ребята, сам сказал, что я реальный пацан. Ну так и хуйли тогда…

– Да ты не кипятись! – положил он руку мне на плечо. Было противно, хотелось сбросить, но их-то трое, а я один, и никого здесь не знаю.

– А че у тя ваще за болезнь-то? Упыризм чтоль? – и эти дебилы заржали. Я пристально посмотрел главарю в маленькие невыразительные глазки, пытаясь оценить ситуацию – как мне отвечать, совсем грубо, или все же поостеречься? Мне еще не раз сюда приходить, до аттестата… да и хрен их знает, с какого они района. Нет, лучше не буду, попробую отмазаться втихую.

– Ну… я просто псих, знаете ли. Официальное название моих проблем вам ничего не скажет, надеюсь. Поскольку подобного никому не желаю… слаб еси и человеколюбец! – развел шутовски руками. Они заржали – и прекрасно. Поржите давайте над убогим, и я пойду.

– Чувак, да не пизди, а, давай лучше бухнем пойдем что ли?

– Бухнуть? – вопрос… но логичный, бухло снижает уровень накала, и снимает противоречия. Надо попробовать. – Это вполне себе разумное предложение.

– Ну вот, и маладца! – Ржавый обнял меня за плечи и жестом не терпящим возражений потащил за собой. Я вздохнул и стиснув зубы пошел с этими ублюдками. Контрольная и до завтра доживет, а вот если откажу, я может и нет. А под бухло втихуя свалить можно…

Тоскливые разговоры о том, кто из нас кому какой брат и сват, и что не стоит нам всем выебываться и ссориться, а мне срочно постричься – заебали меня уже через третий глоток водки за углом. Эти люди охуевали на глазах – пить прямо здесь, средь бела дня…

Секрет оказался в том, что у кого-то из трех рыл папа чем-то торгует, и потому «похуй-мороз, бухай, хоть на красной площади». Чтож, ладно. Меня мутило и я все думал, как бы поскорее убраться. Клятвенно заверил, что как доберусь до дома, так сразу и постригусь. Они не поверили что я никакой не гот, а простой русский скамфак-придурь, и допытывали, че там за понятия у нас, типа на кладбищах бухать и все такое. Я как мог разъяснял. Выдумывая на ходу – а что еще делать, ну не знаю я ничего о готике!

Вечерело… дурнело на глазах. И в глазах, и за глазами тоже.

– Чувак, ну как же так-то? Что ты никогда не ебался реально? – Ржавый (ах, какое пошлое погоняло-то, а?) сидел рядом со мной на корточках, и заглядывал в лицо, весь такой сочувственный. Я чуть не ударил себя – нахуя я ему рассказал-то об этом?? Мать твою. Че ж я себе язык-то не откусил. Кивнул себе под ноги, думая, надо встать – сидеть на корточках тяжело, кровь приливает к голове, потом тошнит и падаю как куль об землю, если долго нахожусь в скрюченной позе.

– Э-э, браток, так дело не пойдет! – покачал стремный хрен ржавой головой. – Надо тебе это организовать, поблядки-то!

Организовал. Сука. Блядь. Ну кто его просил?!

На хате была тусклая лампа без абажура, кухня заляпанная всем чем можно, сортир просто нереально гадкий – зато спальня. С двумя железными кроватями. И две телки – Марина, широкая и пухлая, и Вита – скелет на контрасте с подружкой. Кажется, светленькая. Или нет… не знаю. Но глаза у нее были страшны. Будто обведенные вокруг зрачка черным густым мелом, какие-то неблестящие, запавшие не по векам, а именно будто радужка потухла и запала внутрь. А зрачок выпуклый как у бешеной коровы… даже не знаю как описать… на таком юном лице такие глаза… И она пила так, будто всю жизнь одной водкой питается. Меня тянуло сблевать. Я давно ничего не ел… забыл просто. От страха я усиленно глотал вонючий суррогат, стесняясь пропустить хоть рюмку, уступить девчонке, с которой собираюсь… Ух, все внутри горячо сжималось, до боли – настоящую, живую девочку… я узнаю наконец – как у них там?.. Кажется, она извращенка… черт, а вдруг я не сумею? И она всем расскажет, что я лох… а хотя… кому это всем? Никого у меня нет, никто меня не знает. Так что черт с ним. Только бы суметь!!..

Ржавый все настойчивее лапал хихикающую Марину, а я никак не мог решиться, хоть Вита и сидела так близко, на нашей общей кровати, что я даже слышал ее дыхание, неровное и смурное какое-то. «Сейчас, уже сейчас надо решаться… положить ей руку что ли… но куда?»

Ржавый, оказавшийся в кокетливом выдохе Марины

– Диииимаааа…. Ну, Дии-ммаааа, – уже вовсю раздевал девку, а я никак не мог настроиться, и начать… все боялся, что не встанет у меня ничего. Боялся торопиться.

Но вел себя уверенно. Вита сказала – мне нужен разбирающийся, и я соврал, что уже лишал девственности. Она кивнула преданно глядя в глаза сумрачными темными глазами, и сама стала стягивать трусики. Я остановил ее – всегда мечтал сделать это сам. Легла так удобно, забрался ей под юбку, закрыв глаза, потянулся языком… это неописуемо… мне остро захотелось у себя между ног иметь такое, но ведь сейчас это моим и будет! Я хочу ощутить как это… но только сначала я распробую ее…

Марина вдруг закричала, я дернулся и открыл глаза – мой новый быдлодруг вовсю скрипел кроватью, она кричала и плакала, а Вита зажимала ей рот рукой, вытянув в сторону ладонь. Я ужаснулся, и решил, что все – хватит тянуть, пора, пора – может, я уже позорюсь как слабак и романтик? – Ржавый рычал и матом крыл, и даже бил Марину, чтоб не мешала:

– Заткнись сука, заткнись, ты мне всех соседей перебудишь!

А Вита лишь дрожала и вздыхала прерывисто сквозь зубы. Я потрогал свой член – он давно уже был готов, но я не уверен – а хватит ли этого на проникновение?.. вдруг упадет?.. И едва терпел, у меня по губам текла ее влага, кажется признак возбуждения – просунул язык, но она такая узкая… вот черт, еще раз потрогал себя, – куда ж он там влезет? Ой, боже мой, ну куда я ввязался… этот уродский Ржавый орет… хоть бы уволок свою Марину подальше, я так не смогу… Но надо. И все опасался приступить, страшась, что не смогу «вскрыть» ее. Хотел довести ее до оргазма – если ей понравится, то ее можно будет потом иметь всегда, не искать других баб! – тоже светлая мысль, а что – ведь и правда, если только получится… я боюсь… и от страха все быстрее двигаю языком по ее влажному и нежному существу. Неожиданно она выгнулась, больно ударив по зубам бог знает чем, и вскрикнула – а я в слепоте ее сразу схватил – и резко вошел – с трудом правда, самому больно, и охуел от болезненного счастья – как у нее там все узко и скользко. Кончил, рыдая, сам не заметил как, и не понял отчего плачу. Обнаружил сырое лицо свое у нее на плече. Поднял голову, трудно оглянулся – Марина вытирала кровь между ног простыней, Дима ругал ее, что гадит ему постель. Поспешно вышел из Виты, позорно вялый и упавший вдруг, как старичок. Девчонка недовольно сморщилась. Я отвернулся от нее, сел на постели и стал одеваться, ведь дрожа от слабости внезапной и стесняясь этой слабости. Ржавый, еще более гадкий мне, хуел на меня, а у Виты стал совсем уж непереносимо страшный темный взгляд. Она усмехалась и курила, как опытная. Но под ней, почти уже паникуя, что все сделал не так, я заметил лужицу крови. Дима проверил, подняв одеяло – Вита натянула его обратно на себя:

– Хуйли тебе надо! Отвали нахуй

А Ржавый, одобрительно похлопав по плечу, хмыкнул: «мужик, уважаю!»

Вита пошуршала за подушкой – я навсегда запомню тяжелую сырую вонь лежалого пера – и сунула прокладку между ног. Я и прокладок-то никогда не видел.

Это шок, блядь, шок! Мне срочно надо уйти!!

Но чтоб не позориться, сдержался, нужно остаться. Выпить?

С одной рюмки очень опьянел – а с утра ел табло, но подумал – да похуй, будь что будет.

И в полубреду ебал Виту вместе с Димой… кажется, это называется секс с половиной человека… и это совсем не возбуждает… совсем… наоборот, плакать хочется, люди, как же это гадко… она не сводила жутких глаз без зрачков с меня. Я ударил бы ее, но рука не поднялась – противно… собака она шелудивая, вот что.

Марину трогать не стал, отвернулся и упал в тошноту забытья. Успокоила внезапная фраза – «грязь засасывающих вторжений», повторял и повторял ее, пока окончательно не уснул. Под охи, вздохи и грязный мат…

На секунду очнувшись, заметил, что я один, Вита уползла на кровать Димы и Марины. Они шуршали, и переругивались, но не мешали мне плавать, плавать… по теплому, соленому, сухому морю. Насколько я помню, такое в аду есть. А может, я уже там. Но мне уютно…

– Уже утро, ебта!! Мужик, все, пиздец, погнали, щас матуха припрется, давай, нахуй сваливаем!

И я шел, шатался, мерз, хуел сам на себя. Стеснялся вспоминать… и вроде не так-то это и хорошо, как мечтал… Но был в целом рад – ведь стал мужчиной. Хотя и трудно в это самому поверить. Как-то кукольно это было… как-то не живо будто. Ай, и ладно. Лишь бы сам факт! А дальше наверняка будет больше! Больше! Много-много секса грезилось моему истерзанному телу… оно горело, и просило еще. Я – мужчина.

А секрет черного мела, видимо в наркоте… бррр, не хочется думать, что у меня самого такие глаза.

– Где??…

…ах, всего лишь в ванной на полу…

Я сидел весь в крови, замотав руку полотенцем. Меня это сильно раздражало, но я задыхался, в новом чувстве. Я осознал всю бессмысленность своих действий. То, что я делаю каждый раз, непонимая зачем, это намного – о, намного! Фантастически глупо! Я дрожал, холодный от потери крови, трезвый, слабый и просветленный. Я передумал умирать. Потому что, знаете что?

Тебе пиздец. Ты живешь в умирании. Так что умирать нет смысла. Тем более, что бог назначил всем встречу только на Страшном Суде, значит ТАМ будешь стоять в очереди. А здесь – хотя бы что-то происходит. Здесь постоянный пиздец, многоликий и многомерный. А там – раз, и все, ты один! Ни-че-го. Скучно. И я больше не буду умирать. Я подожду.

…измученная голова свесилась на грудь…. Я попытался встать. И не смог… помогите мне, я так хочу в постель. Только к себе в постель, отведите меня домой, и немедленно! Туда, где мама принесет горячий чай, и в холодильнике таблетка есть – последняя оставалась, помню! А потом мама купит еще. И я надолго усну. Во сне и корни не болят.

– Все психиатры знают, что для нервных и слабосильных людей некоторые страдания, несмотря на всю мучительность их становятся необходимыми. И не променяют они эту сладкую муку на здоровое спокойствие ни за что на свете, – сказала моя любимица Тэффи. И она права… я поцеловал ей пальцы, и…

– Ветер, это ты ночью додумался в инете лазить? – Эрот безжалостно трясла меня за плечо, и острая боль заставила шипеть и отбиваться.

– Что тебе надо, блядь, отвали! – вырвалось неподконтрольное.

– Да ничего мне, блядь, не надо! – она встала руки в боки, да с такой претензией возопила: – Я, бля, даже почту свою проверить не могу, ты мне все поюзал нахуй! Я ж безлимит здесь не включала, ты карту вылизал до ноля!

– Не пизди, я всю ночь на полу просидел в ванной.

– Ах, это ты, сучка, кровью все запоганил и не вытер! Ну что за гадство от тебя, один вред!

– Ну так выпизди меня, и больше не пускай! Мне похуй вообще-то! – зло ответил я.

– Так-так, не ты, значит, юзал! – она уселась за комп и пощелкала мышью.

– А Жанна Моуле – это кто, что-то я такую не припомню в своем френдятнике!

Меня в одну секунду подкинуло и я очутившись рядом с девкой, схватил ее за руку:

– Не тронь, это моя переписка! Дай, дай я посмотрю! – принялся отпихивать ее от монитора.

– Да на, еб твою мать!

– Ага, очень информативно! – кивнул я, лихорадочно просматривая мессадж: «Здравствуй, дорогой Ветер! Спасибо за теплые слова… Всегда приятно читать послания людей, которым есть что сказать, кроме того, какие у меня клевые сиськи и охуенные фотки. На самом-то деле, мало кто реально в тексты вникает, многим элементарно лень заинтересоваться чем-то из моего творчества, более глубоким, чем подпевки ТорКу и развратные фото. Но ведь моей основной деятельностью остается литература. А читать – это же так долго… Но довольно желчи по поводу тех, кто не со мной. Я хотела поговорить с тобой, о твоем письме…»

Все плыло у меня перед глазами, туманили слезы – она, ОНА мне ответила! Богиня Жанна говорит со мной! Стоп… письмо открыто! Значит, я его уже читал?.. Ночью? Нихрена, нихренушки не помню!! Проклятый алкоголь делает меня совершеннейшим беспамятным дураком. Не зря врачи предупреждали не пить бухла одновременно с лекарством. Да мне же это похуй-нахуй, я ж никого не слушаю, презирая чьи бы то ни было наставления. Терплю ломоту и боли, но пью, блядь. Допился, даже письмо Жанны не помню. О, это так удивительно, что она мне ответила!

«У тебя стройный слог, тебе бы завести блог какой-нибудь. К тому же, ты горд собой, это сквозит между строк, должно быть ты красив. Пришли фотку, интересно… я практически никогда не ошибаюсь в людях. У меня чутье на красивых».

Я улыбнулся польщенный до кончиков ногтей – да, Богиня, я весьма хорош, вне всякого сомнения. А блог… да ну, всякая шушера будет его читать. Вот если бы только Она. Нет, я буду просто писать ей, всегда, когда будет что сказать. Пока не отвергнет. Но я ведь постараюсь быть интересным.

Все, пора мчаться домой, скорей писать ответ!

– Ну-у, мне скучна-а! – ноет Жахни, дергая меня за волосы. Мне больно, и меня это бесит.

– Слушай, а если ты меня не любишь, и допустим, если любви вообще нет – то допустимо ли тогда?? – вскакиваю я, толком не понимая, что хочу сказать. Я с травы то добрый, а то наоборот, взвинченный и злой. Никогда не знаю, что будет, но она гасит перманентную боль. Боль повсюду, блядь, и надо же мне как-то отдыхать!!

– А ты вот будто меня любишь! – прищурилась Жахни, расстегнула еще одну пуговицу на своей вечной черной рубашке, и закурила сигарету с лицом циничным и порочным.

– Какое у тебя лицо порочное, ты замечала? – подскакиваю я к ней, и взяв за подбородок, поднимаю вверх.

– Ветер, – вздыхает она. – Если ты не будешь меня развлекать, то не надо тут никаких небывалых поз, я сама себя развлеку, окей?

– Да пошла ты к черту, сука тупая! – раздражаюсь я сверх всякой меры и ничего не могу поделать с собой. Да и не хочу, я уже слетел с резьбы, и не… не знаю, не знаю, я ненавижу и ее, и себя, и весь этот белый, ебаный свет!!

– Оставь ты меня в покое, Жахни, ну чего тебе вечно от меня надо?? – вскричал я, и схватив стакан, шарахнул его со всей дури о стену! Он разлетелся на великое множество брызг, Жахни вскрикнула и схватилась за щеку. Из-под ладони ее стекла алая струйка.

– О, да у тебя кровь! – окончательно теряя контроль подскочил я к ней: – Давай помогу!

– Не надо уж, иди на хуй отсюда, уебище! – зло отпихнула она меня.

– Сиди уже, дура! – резко сжал я горло девки. В глазах заплескался страх. Я придавил подружку, как смешного глупого жучка к стене, и жадно слизал кровь с лица. Вкусно, как соленый огурец!

– Странно и почему бы с утра вместо рассола кровь не пить, вот же, почти то же самое! – сказал я, и разжал пальцы.

– Ты совсем охуел, Гавриил, – спокойно сказала она.

– Да, это так, – кивнул я. Взгляд мой упал на крупный осколок – донышко стакана с длинным тонким лезвием:

– Смотри, Жах, какая прелесть! – схватил я его.

– Да пошел ты, – проворчала она, вывернулась и быстро вскочив, поспешно вышла, хлопнув дверью. А я вдруг и сразу устал… силы покинули меня единомоментно. Я размазался по стене, и чтоб чем-то отвлечься, принялся играть светом в гранях стаканного осколка. Некая мысль, идея плясала на кончике острия, и я силился ее поймать. Вот она – а ведь можно этим стаканом и порезать кого-нибудь! О, да! И получить много крови, ничуть не хуже, чем на щеке Жахни! Я очень этим воодушевился. Ведь до этого я резал только сам себя, во время секса тоже – оргазм углубляется до бесконечности, корчит по-дикому, когда едва кончая, я прокусывал себе губу изнутри, и чувствуя вкус крови, вытягивал из-под подушки нож, и резал себе живот или грудь. Но вот резать партнершу еще не решался. Да они и моей-то крови боятся, и чаще всего я этих девиц больше не видел никогда. Тоже мне, извращенки! Суки обычные. Но сейчас-то, и прямо здесь – есть Жахни!

– Жахни! – заорал я: – Жахни, иди сюда!

Тишина. Затаилась, боится. Ну ничего, сейчас я ее достану! Никуда она от меня не денется! Она же не против диких экспериментов, так почему бы ей не подставить свою нежную плоть под мой осколок? Он же совсем маленький.

– Жахни, ну чего ты, давай помиримся! – вошел я на кухню, где Жахни прижигала щеку ваткой, в жуткой вони водки.

– Ветер, я с тобой не ругалась! – настороженно покосилась она на мои руки. Но я же не дебил идти к ней сразу с осколком. Испугается, и пиши-пропала идея.

– Водка чтоль еще есть? – заглянул я в бутылку. Черт, как бы ей сказать? Непохоже что-то, что она чего-то хочет.

– Водка, водка, – проворчала Жахни, отбирая у меня бутылку.

– Ну так выпьем тогда чтоль?

– Нет, не выпьем! – сухо ответила Жах. Обиделась.

– А что ж так?

– А то, – повернулась она ко мне. – Ты совсем ебанулся, вот что. Следить за собой надо.

– Да ну, брось ты… – начал было я, но в дверях зашуршал ключ. Мы оба замерли.

– Тьфу, мать твою, шухер берет! – раздосадовалась Жах, и пошла в коридор, я за ней.

– Эротик, дружок! – заорал я, кидаясь к подружке.

– А вы кого ждали? – она подозрительно принюхалась: – Да вы тут совсем раздухарились!

– Короче, вы тогда оставайтесь, а я погнала из этого дурдома! – схватила куртку Жахни.

– Куда ты, как это? – заорали мы с Эрот в один голос.

– Мне надо и срочно! – Жах уже нацепила сапоги и звякнув ключами исчезла за дверью. М-да…

– Чего это она? – сделала огромные глаза ее сестрица.

– Незнай, – беспечно пожал я плечами. – Айда чтоль потрахаемся?

– Че? – посмотрела на меня Эрот так странно: – Как-то неохота, давай сначала хоть попьем, если есть что!

– Ну, или так! – кивнул я, пропуская девку в кухню. Коридор узкий, и ей пришлось здорово обтереться об меня, чтоб пройти.

– Чет ты такой возбужденный!

– Так ведь ты, – развел я руками. Мне и правда уже очень хотелось. Но осколок не отпускал меня, впившись в душу – я сделаю это, как бы то ни было! Просто секс меня сейчас не устроит.

– Да у вас как-то не особо много осталось, – покачала головой Эрот, и отхлебнула прямо из баттла. Ее всю скривило, а я погладил ее по заднице. – Не зря я, значит со своим самоваром к вам!

– С каким самоваром? – удивился я, и погладил себя между ног. Вот черт. Надо быстрее ее раскручивать. Хочется…

– А там, в коридоре!

– Так давай-давай, чего тянуть? – с энтузиазмом замахал я руками. Самому ходить мне сейчас неудобно.

– Ой-ой, торопится он! – подмигнула она, и вышла в коридор. Блядь. Да чтож это такое? Быстрее, быстрее же, Эрот! Я хочу резать тебя, и выебать наконец!

Она вернулась шурша пакетом, и медленно, слишком медленно, достала виски, отвинтила крышку, смачно отхлебнула, и довольно вздохнула. Я потянулся и почти вырвал из ее рук бутылку, отхлебнул как мог много. Боясь стать слишком пьяным для своей затеи, но торопясь, очень торопясь.

– Экий ты зверский! – покачала головой девка.

– Ну так, – пожал я плечами. – Ты пей давай!

– Да дам я тебе, дам, куда торопишься? – спросила она.

– Ну да, – кивнул я. Не знаешь ты еще, как именно придется давать. «А если она не согласится», – промелькнула мысль – «то я просто изнасилую эту чертову куклу да и все!» и злорадно улыбнулся сам себе.

– Ну все, хватит пить! – решительно встал я, когда темная жидкость едва покрывала дно баттла.

– Ну-ну, там еще глоток есть! – запротестовала она на мои настойчивые объятья. Тогда я одной рукой прижал ее к стене, а другой живо отобрал у нее баттл и вылил в себя остатки пойла.

– Все, пошли!

– Ну пошли! – хихикнула она. И я уволок ее в спальню. Она улеглась на постель, и стала лежа вяло стягивать с себя одежду, напевая какую-то пьяную чушь. А я наконец могу достать свой заветный осколочек! Тока вот где он? Я весь похолодел – не могу его найти!

– Черт, черт! – зашептал я, нервно шаря по углам.

– Чего ты там потерял, у меня в сумочке есть, возьми… – подала голос Эрот.

– А? – встрепенулся я. Но сразу понял, что она совсем не о том!

– А, да нет, я щас! – ура-ура, я вспомнил, где он! Помчался в зал, резво вернулся со стекляшкой. Правда, шибанулся хорошенько бедром об угол. Но боль распалила меня как злую собаку, и я накинулся на Эрот безо всяких церемоний. Она смеялась, и кусалась в шутку… пока не увидела над собой занесенное лезвие.

– Эй, это что такое, нахуй? – протестующе завопила она.

– Это игрушка, не видишь? – помахал я штучкой перед ее лицом. Она явно испугалась, но уйти никуда не могла – я сидел на ней верхом. Но она сильная, дрянь – извернулась и укусила меня за руку, да так, что я выронил стекло.

– Аа, блядь, да ты кусаться? – вскрикнул я, и наотмашь ударил ее по лицу. Глаза вспыхнули и из уголка губ потекла струйка крови.

– Ветер, ты… прекрати, пожалуйста, мне больно! – прошептала она беспомощно.

– Ну а я разве обещал, что будет сладко? – развел я ей руки, и сцепил у нее над головой. Сила проснулась во мне немеряная, как всегда, от возбуждения. Чуя кровь, я становлюсь зверем! Похоть горит в чреслах, и ломит суставы! Эрот пытается брыкаться, извивается и вырывается, распаляя все сильнее – я ударил ее уже по-настоящему, и она схватилась за разбитую вдребезги губу.

– Лежи тихо, дура! – угрожающе прошипел я ей в испуганные глаза. Пришлось ее связать вытянутой из-под нее же простыней. И порезав живот и грудь, насладиться кровью… неугомонная сучка, она сопротивлялась яростно, как дикая кошка, но постепенно я заметил, что она возбуждается все сильней, и уже сама размазывает по лицу кровь, и лижет ее с моих губ. А потом и вовсе схватила выпавшую из моих рук стекляшку, и наотмашь порезала мне спину. Я вскрикнул от боли и выгнулся во вспышке…

– Я теперь часто так буду делать, это и правда кайф… – прошептала она, трогая языком распухающую губу. Я посмотрел на нее, и отвернулся. Ебааать, как тянет все вены…

«В психиатрии синдром, сопровождающийся деперсонализацией – нарушением восприятия времени и пространства, собственного тела и окружающей обстановки, официально называется «Алиса в Стране чудес» – оповестил механический голос в голове.

Я не заметил как, но оказалось, что она ушла. Внезапно хлопнула дверь, далеко-далеко.

…А я лежал обессиленный от борьбы, смотрел в потолок и любовался собой изнутри. И думал почему-то о Жахни. Наверное, потому что это все-таки ее квартира. Жахни всем хороша, но у нее нет души, как у настоящего животного. Сердце есть, а души нет. И она не моя. Да.

…А вот если трахать рукоятью ножа, держа его за лезвие, то пальцы изрежутся до кости… Аааа, я взвыл бесшумно, и скорчившись, обнял простыну, и принялся мучить себя, делая больно-больно. Я бы трахал, кровь стекала, пальцы в мясо, мясо, и кровь, и кончал бы этой кровью. Йес-йес, ау, блядь, хочу, ну дайте кто-нибудь воплощения!

– Почему ты так любишь блядство?

– Не знаю… кажется, это наследственное. Моя бабушка была стриптизершей.

– Показывала стриптиз ершей? – прыснула в ладонь Жахни. Я сначала вспыхнул, но потом мы безумно ржали долго. Как всегда.