Кузнец и дьявол

I

Кузнеца нашего при рождении нарекли Михаилом, что для коваля является именем вполне подходящим, однако все звали его Фомой, поскольку верил он лишь тому, на что мог взглянуть собственными глазами и что мог потрогать собственными руками. Пока он был ребенком, это считали дурной и вредной привычкой, с которой нужно бороться внушениями и палками, позже, когда созрела его необычайная физическая сила, признали, что, пожалуй, это, скорее, достоинство и подлинно мужское качество. Такой перемене не следует удивляться, ибо кузнец Фома был не просто силен, как подобает и следует кузнецу, но даже еще сильнее, так силен, что, по всеобщему признанию, ему далеко вокруг не находилось равных.

О том, как он куролесил в юности, мы сейчас вспоминать не будем. Достаточно сказать, что славу свою, несомненную и незыблемую, он приобрел, когда ему еще не было тридцати. А когда и самые последние его соперники своими переломанными ребрами да разбитыми головами подтвердили, что воистину не найти ему равного, он потянулся так, что захрустели все его косточки, и с сожалением воскликнул:

— Жалко, дьявола не существует! Будь он на белом свете, я б его хорошо отделал — ни одной шерстинки целой не осталось бы!

Слова эти по тем временам звучали довольно дерзко, и старики с укоризной ему возразили:

— Не искушай дьявола, Фома!

— А почему бы нет?

— А потому, что вполне может быть, он и существует.

— Нету его! — решительно возразил кузнец.

— Коли нету, так чего ж ты его призываешь?

— Верно! — согласился кузнец, уважавший, несмотря на свое упрямство, доводы разума.

— Вот видишь!.. И наверное, тебе самому не худо бы свою силу по-иному расходовать.

— И это правда! — серьезно признал кузнец.

А признавши, остался верен своему слову. Решил силу свою отныне в самом деле использовать разумнее и полезнее. Открыл кузницу, женился на Челаревой Юлке, которая талией такова была, что и самому кузнецу нашлось что принять в свои могучие руки, и с искренней радостью взялся творить детей и выделывать инструмент для крестьян. Все у него выходило как игрушка, и все было здоровым и складным, как и подобает у такого силача. Дети рождались крепкие да удалые, точно сказочные богатыри, а лучший и более приятный для глаза инструмент надо было еще поискать.

Жил он, следовательно, разумно, счастливо и достойно. Целую неделю с утра до вечера без перерыва крутился в своей черной, прокопченной кузне, точно дьявол в адском пекле, и сам был черным от копоти. А по воскресеньям, которые он чтил, хотя и считал себя не «кларикалом», а «лабиралом», как сам гордо подчеркивал, устраивал день отдыха. Однако тело его к отдыху не привыкло, воскресенья тянулись бесконечно, сумерки были полны воспоминаний, и кузнеца иногда одолевали искушения. По утрам он исполнял все, что требовалось по дому, затем отправлялся к церкви под липу и там поджидал мужчин, чтоб потолковать о том о сем. Отобедав, играл с детьми, а потом и с женой и после этого не мог больше усидеть дома. Он шел по холмам, открывавшимся перед ним, и жадно смотрел, как сгребают сено и носят снопы на сушку, подходил к работавшим и вместе с ними принимался за дело. Когда смеркалось, беспокойные ноги вели его в трактир, и там он таскал пузатые бочки и шутя поднимал по три стола разом. А когда наступала ночь и пора было угомониться, он от скуки тянул рюмку за рюмкой. И чем больше он выпивал, тем больше нерастраченных сил пробуждалось в нем. Кузнец беспокойно пересаживался с места на место, потирал могучие руки и выглядывал, не найдется ли где им применения. Но искал он напрасно, потому что парни избегали ему показываться. И тогда он не выдерживал. Потягивался, так, что хрустели все его косточки, и кричал:

— Жалко, дьявола не существует! Будь он на белом свете, я б его хорошо отделал — ни одной шерстинки целой не осталось бы!

Люди смеялись этой его старой шутке. Только Арнац, благочестивый бобыль, гнусаво пищал из-за печки:

— Погоди, кузнец, увидишь! Дьявол свое возьмет!

— Как это возьмет, коли нет его? — небрежно возражал кузнец.

— Есть! — гнусил Арнац.

— А если есть, пускай приходит!

— Придет, не беспокойся!

— Как же он придет, если его нету? — гремел кузнец.

— Есть!

— Нету! — Кузнец стучал по столу кулаком, и стаканы подпрыгивали и падали на пол.

— Есть! — упрямо стоял на своем Арнац.

— А раз есть, то и отправляйся к нему! — Кузнец толкал ногой стол и вставал.

— Apage, satanas![1] — испуганно вопил Арнац, стискивая свой шкалик.

— Сейчас ты у меня увидишь «apage»! — грохотал кузнец и, схватив его за шиворот, как щенка, выносил наружу.

Так проходили годы, прекрасные и счастливые годы. Кузнец весело и храбро возделывал ниву своей жизни; семейство его процветало, и ремесло цвело. Целую неделю он работал, а по воскресеньям и праздникам по-прежнему продолжал призывать нечистую силу и выносить из корчмы набожного Арнаца, чтобы тот отправлялся к дьяволу. Но дьявола не было и в помине.

Тут и приехал новый священник.

Наш приход располагался у черта на куличках, там, где, как говорится, господь бог с белым светом прощается, да к тому же еще считался очень бедным, поэтому вряд ли стоит особенно подчеркивать, что священников отправляли туда в наказание. Епископ из Горицы присылал нам духовников, которые, по его мнению, проявили себя дурными пастырями. Почему он так поступал — сие неведомо: живя у нас, ни один не исправился. Тем не менее люди принимали их всех с распростертыми объятиями — независимо от того, оказывались ли они пьяницами, бабниками, или их отягощали какие-либо иные грехи, — ибо заранее знали, что в село не поедет ревностный проповедник или гонитель, но появится живой человек из плоти и крови, который поймет людей, не будет сурово их осуждать и сквозь пальцы станет глядеть на их слабости, грехи и ошибки.

Не успел новый духовный пастырь приехать, а толки о нем уже докатились до нас: добрая молва далеко слышна, а худая еще дальше, утверждает народная мудрость. В данном случае вести принесла торговка Катра, промышлявшая продажей яичек и масла; к сорока годам она вдоль и поперек обошла Приморье, зналась со всеми кухарками и всеми священниками горицкой епархии. О новом священнике она сообщила, будто он нарушил шестую заповедь господню, причем вкупе с заповедью девятой. Людям молодым, коим заповеди сии неизвестны, скажем, что шестая гласит: «Не прелюбодействуй!», а девятая: «Не желай жены ближнего твоего!»

В приходе однажды уже побывал священник, впавший в такой грех. Он оставил два живых тому доказательства, то есть двух ребятишек, да к тому же и свежую память о семейных ссорах и драках; поэтому прихожане полагали, что лучше бы новому священнику оказаться пьяницей, ибо сие, по всей вероятности, господу угоднее, нежели бегать пастырю духовному по горам да долам за юбками замужних женщин. Зрелые женщины, считавшие, что они пострадали более других, с достоинством помалкивали, молодые девчонки украдкой фыркали в фартук, а бабки пускались в рассуждения о том, что господу угоднее: увлекаться ли священнику напитками или за юбками бегать.

— Чего попусту языком трепать! — с чувством собственного превосходства говорила Катра. — Жупник таков, каков есть. И он трижды согрешил. Поэтому должен он в наказание носить три знака всем напоказ. За первый грех епископ нахлобучил ему на голову шляпу с широкими полями, как у гореньских пастухов, и сказал: «Чтоб ты помнил, что ты пастырь!» Когда он согрешил вторично, епископ набросил ему на плечи шерстяную женскую шаль вместо пелерины и сказал: «Чтоб ты женщин оставил в покое!» А когда он в третий раз опростоволосился, епископ пришел в отчаяние; он сунул ему в руки посох двухметровый с козлиным рогом наверху и выгнал со словами: «Запомни, что ты есть козел! Скройся с глаз моих в Толминские горы!»

— Ты погляди, каков дьявол! — радостно воскликнул кузнец. — Неужто в самом деле такой хват, а?

— Мужик что надо! — согласилась Катра. — И человек хороший, впору пожалеть его. Но нет ему спасения! — Она покачала головой и, понизив голос, шепнула: — Дьявол его оседлал!

— Вот глупая голова бабья! — загремел кузнец. — Нет на свете дьявола!

— Мы о делах церковных рассуждаем, — строго напомнила Катра, — потому не буду я с тобой спорить о дьяволе! С жупником дело обстоит так, как я говорю: оседлал его дьявол! Мне сказала кухарка викария, а ей — сам викарий.

— Эх! — презрительно ухмыльнулся кузнец. — Викарий? Что этот раззява понимает в таких делах? Его три дьявола разом оседлать могут, и все равно у него ничего не выйдет с шестой заповедью. Тут сила нужна, да и кровь должна кипеть. Я-то знаю, что к чему. Не будь Юлки, я бы в ту пору, когда меня дьявол оседлывает, даже за тобой погнался бы, хотя разумнее было б в терновник сигануть.

— Господи Иисусе Христе, чтоб ты подох вместе со своим племенем, — разгневалась Катра, позабыв при этом личном оскорблении и о викарии, и обо всех прочих церковных делах. — Тебе да на меня кидаться? Тебе да меня с терновником сравнивать? Да будь я даже такой, тебе что за дело? И на носу себе заруби, что у терновника тоже плоды бывают!

— Но не для меня! — отбивался кузнец. — Я такую кислицу в рот не возьму.

— Как же, поверю! — сердилась Катра. — Сам хорошо знаешь, что исцарапаешься!

— Вот и ладно, пускай тебя новый жупник царапает! — расхохотался кузнец.

— Жупник? — Катра задохнулась. — Ты что хочешь сказать?

— Хочу сказать, пускай сам жупник с тебя плоды обирает! — добавил довольный кузнец.

— С меня? — подскочила Катра. — Не бывать тому! Пусть лучше к твоей Юлке пристынет! Да, к Юлке! То-то по селу толкуют, будто она толстых любит!

— Что? — Теперь от ярости задыхался кузнец. — Я его как дьявола изничтожу!

— Как же ты его изничтожишь, — ядовито смеялась Катра, радуясь, что смогла поддеть кузнеца, — если дьявола вовсе и не существует, а? Жупник знаешь какой сильный! Сам увидишь, когда он приедет!

Новый священник появился внезапно, и пришел пешком. В один прекрасный день он притопал по долине, неся на себе все видимые символы наказания, которыми оделил его епископ. Под широкополой шляпой, в наброшенной на плечи большой шали, с двухметровым посохом в руках, он вышагивал гордо и ровно, точно хозяин, идущий к себе домой. Не было и признаков того, чтоб он хоть капельку стыдился содеянного, напротив — выступал он с достоинством и даже с каким-то особенным, плохо скрытым торжеством. И Катра оказалась права, человек этот в самом деле был мужик что надо: лет ему было под сорок, роста почти двухметрового, прямой, как корабельная сосна. Подбородок его рассекала на две части глубокая ямка, что у нас считалось признаком особенной красоты, нос он имел орлиный, глаза — серые и горячие, лоб — высокий, а густая черная шевелюра ровно настолько, насколько нужно, была украшена сединой.

«Чего ж тут удивляться!» — думали про себя женщины, выглядывая в окна, и долго смотрели ему вслед.

— Чего ж тут удивляться! — ворчали мужики, которым работа согнула спины и оттянула руки почти до самых колен.

Кузнец, дом которого находился рядом с церковным подворьем, увидел священника последним. В кузницу с криком ворвались запыхавшиеся ребята.

— Жупник идет!

— К чертовой матери! Вон! — загремел кузнец, как раз выхвативший из огня кусок раскаленного железа и шлепнувший его на наковальню.

Ребятишки разлетелись стайкой воробьев, но замерли на пороге, осторожно повернулись и дружно пропели:

— О-о-о-чеень ба-а-альшо-ой!

Это вывело кузнеца из себя. Он отбросил железо и с молотом в руках вышел на порог. Священник шагал к церкви, словно победоносно возвращался с поля битвы. Кузнец инстинктивно почувствовал, что в нем таится истинно мужская сила, и вспыхнул, как, бывало, вспыхивал, увидев соперника, который мог оказаться достойным его.

Дети позвали мать, и она, встав на пороге рядом с мужем, сложила руки на пышной груди и наклонила в сторону голову, как поступают женщины, когда хотят что-либо хорошенько рассмотреть.

— Здоровый мужик, ничего не скажешь! — произнесла она, когда священник прошел.

А кузнец, пробурчав что-то невнятное, смерил жену взглядом с ног до головы, словно желая определить ей цену, пожал плечами и молча вернулся к своей работе.

Священник не мешкая принялся за дело, и как принялся! Уже на другой день он разметал хлипкую ограду, догнивавшую на церковном подворье. Кузнец протер единственное оконце в кузнице, чтобы без помех видеть происходящее. Он беспокойно покусывал ус, глядя, как расшвыривает священник доски — так что все ходуном ходит, — выдергивает из земли столбы и анисами собою вылетают у него из рук. Развалив ограду, священник отправился на лесопилку и принес оттуда такую длинную и толстую дубовую лесину, что у кузнеца от волнения свело челюсти. А когда он приволок и другую такую же, кузнец просто не мог больше совладать с собой. Он подошел к священнику, просто и коротко поздоровался с ним, а потом вдруг поднял лесину высоко над головой, отбросил на несколько шагов в сторону и сказал:

— Отличная лесина! Крепкое дерево!

— Крепкое! — кивнул священник и с чуть заметной усмешкой искоса поглядел на него. Потом нагнулся, не спеша поднял лесину и швырнул ее чуть ли не в противоположный конец сада.

Кузнец удивленно и восхищенно посмотрел на него.

— Я ее там распилю, — спокойно объяснил тот.

— А, там! — обрадованно воскликнул кузнец, проворно нагибаясь к другой лесине и приподымая ее.

— Нет, а эту здесь! — засмеялся священник.

— А, эту здесь! — разочарованно и даже почти сердито произнес кузнец, опуская ствол на землю. Он смущенно вытирал руки о штаны, облизывал губы и растерянно озирался, нет ли чего-нибудь под рукой, чтобы показать свою силу. И, не найдя ничего, спросил:

— А пила — пила у вас есть?

— И пила найдется! — улыбнулся священник.

— Ясное дело, найдется! — отвечал кузнец. — Я ее мигом принесу.

— И топор! — кричал ему вслед священник. — И заступ! И молоток!

Кузнец захватил пилу, топор, заступ и молоток. И они рубили и пилили, копали и долбили точно наперегонки. Выхватывали друг у друга из рук инструмент, показывая, как именно нужно рубить и как очищать, как вонзать заступ и как вгонять кол, чтоб с каждым ударом он на аршин уходил в землю. Священник был в прекрасном настроении, смеялся, а кузнец исподволь оценивал его мощь и думал:

«Силен, дьявол проклятый!.. Силен!.. Силен!..»

Они работали дотемна, потом уселись на пороге. А так как труд более всего сближает людей и делает их братьями, кузнец почувствовал себя настолько непринужденно, что счел возможным задать священнику вопрос:

— Значит, вы совсем один?

— Один, — коротко подтвердил тот. — Мне ведь некого бояться!

Кузнец ухмыльнулся и весело добавил:

— Ну чего там, бабу мужик всюду найдет!

— Всюду! — улыбнулся священник и поднялся. — А пока я ее не нашел, надо самому ужин готовить. Доброй ночи!

Кузнец вернулся домой, и долго было слышно, как он гремел у себя в мастерской.

В воскресенье церковь была полна, чего давненько не случалось. Люди собрались со всего прихода. Даже кузнец Фома почти целиком отстоял службу под своей липой, разговаривая с «лабиралами», которые церковь не посещали. Да и в самой церкви мало кто заглядывал в молитвенник: все не сводили глаз со здоровенного священника, который легко двигался вокруг алтаря. Женщины были серьезны, и эта серьезность лишний раз подтверждала: «Чего ж удивляться!.. Чего ж удивляться!»

— Чего ж удивляться! — только и слышно было в тот день от мужиков в трактире.

— Куда ему такое здоровье?

— И такая силища?

— Могуч, что твой бугай!

— Такому впору камни в горах таскать, когда его дьявол оседлает!

Хохот сотрясал стены. А когда смех утих, из угла прозвучал гнусавый голосишко Арнаца:

— А пусть он тогда идет с кузнецом биться! И пусть его отделает!

— Что-о-о? — с угрозой протянул кузнец, до сих пор не проронивший ни слова.

— Ну-ка скажи, ты бы с ним схватился? — стоял на своем Арнац.

— С жупником? — изумился кузнец. — Кто же с жупником бьется?

— Да ведь ты лабирал! — злобно верещал Арнац.

— Лабирал не лабирал, — вознегодовал кузнец, — но я пока не такая скотина, чтоб со священниками биться.

— Отговорка хорошая, лучше не придумаешь! — гнусавил Арнац. — Ты его просто боишься!

— Боюсь? — Кузнец опустил кулаки на стол. — Чтоб я кого-нибудь да боялся? И жупника не боюсь! Пусть в кого угодно превращается, хоть в самого дьявола, я его хорошо отделаю — ни одной шерстинки целой не останется!

— Хе-хе-хе, в дьявола? — злобно щерился Арнац. — Как же он превратится в дьявола, если ты говоришь, будто дьявола не существует?

Кузнец попал впросак. Облизав губы, он развел руками и гневно крикнул:

— Разве я виноват, что его нет?

— Есть дьявол! — гнусил упрямый мужичонка.

— Опять начинаешь? — с угрозой спросил кузнец, оттолкнул стол и встал.

— Apage, satanas! — завопил Арнац, выскакивая наружу.

Вскоре и кузнец отправился восвояси. Он был зол и охотно бы отвесил самому себе несколько хороших оплеух за то, что позволил Арнацу посмеяться над собой.

«Что скажет жупник, если это дойдет до его ушей? — подумал он. Но потом махнул рукой. — К черту! Чему быть, того не миновать!»

Но чего именно не миновать, он не знал и на всякий случай в последующие дни избегал священника. А тот в конце концов сам зашел к нему за инструментом, и только.

Жизнь вновь потекла по старому руслу. Священника полюбили. Он быстро «отбарабанивал», как у нас говорят, мессы, а проповеди его были краткие и ядреные; бога он касался ровно столько, сколько требовалось, главное же место у него занимали дельные советы по земледелию и скотоводству. Мужики гордились тем, что у них живет такой сила-человек. Втайне они гордились и его грехом и поэтому с некоторым опасливым нетерпением ждали, когда же дьявол скажет свое слово. Но ничего пока не случалось. Священник жил разумно. Кухарки он, правда, не завел, но зато каждый месяц исчезал на два-три дня; иногда же его посещала какая-нибудь сестричка или кузина; тетки и прочие пожилые родственницы к нему никогда не приезжали. Должно быть, у него их не водилось. Пока у него в доме жила женщина, жупник был хмурым, неприступным и почти нигде не появлялся. Но, оставшись в одиночестве, он вновь обретал хорошее настроение и приходил в кузницу, где трудился, как говорится, в поте лица. Он смотрел, как кузнец снует за работой, потом ему становилось невтерпеж, и он сам хватал молот, чтоб показать свою удаль и силу. Они стали друзьями, хотя в отношениях между ними и оставалась какая-то напряженность. Священник то и дело посмеивался, а кузнец перестал чувствовать себя так свободно и самоуверенно, как раньше. Он по-прежнему неугомонно работал и столь же неугомонно проводил воскресные и праздничные дни, но теперь нужно было больше стаканов, чтоб увидеть его веселым и готовым встретиться с дьяволом.

II

Прошла весна, прошло лето, и наступила осень, золотая пора для всего, что золотится, пора ревущих ветров и спелых запахов, пора больших облаков и недостижимых горизонтов, пора сладкой и печальной тревоги.

В эту золотую пору кузнец возвращался однажды с ярмарки, где сторговал несколько старых железных болванок. Шел он весело, довольный собою, ибо был легок на ногу, и шаг у него был упругий, хотя груз оказался не из легких. В каждом трактире по пути он чуть-чуть прикладывался, а в последнем, что находился на расстоянии доброго часа ходьбы от села, угощался почти всю вторую половину дня, потому что был уже, так сказать, дома.

Когда опустились сумерки, он так «нагрузился», что ощутил острую потребность в компании и, встретив трех побратимов по винному делу, принялся угощать их, разумеется, и сам при этом не оставался в долгу. Он куролесил и куражился, как давно не бывало, медленно, но верно приближаясь к той великой минуте, когда надо было вспомнить о дьяволе. Собутыльники приметили это и перевели разговор на священника и его силу.

— Силен, ничего не скажешь! — согласился кузнец. — Но я бы его отделал!

— Как знать! — усомнились побратимы.

— Верно говорю! — Кузнец хватил кулаком по столу.

В эту самую минуту дверь отворилась, и в трактир вошел священник.

— Вот черт! — вырвалось у кузнеца. Однако, не потеряв присутствия духа, он раскрыл объятия и пригласил священника к столу — Извольте, господин жупник! Пропустим по рюмке-другой, а потом вместе отправимся через долину!

Священник остановился посреди комнаты, высокий и статный, и, помолчав, ответил с необычной серьезностью, почти хмуро:

— Мой путь лежит в другую сторону, кузнец!

— Жалко! — откровенно ответил тот.

— А тебе не страшно? — проникновенно спросил священник.

— Мне? — Кузнец почувствовал себя прежним героем.

— Ты говоришь, что схватился бис самим дьяволом? — пронзительно посмотрел на него священник.

— Да! И отделал бы его! — подтвердил кузнец, сжимая кулаки.

— Вот это дело! — одобрил священник. Он подошел к столу, протянул ладонь и серьезно сказал — По рукам!

Кузнец удивленно посмотрел на него.

— По рукам! — повторил священник.

— Зачем бить по рукам, когда дьявола нет? — пытался увернуться кузнец.

— По рукам!

Кузнец вытер ладонь о штаны и ударил.

— Так! — Священник отступил от стола и выпрямился. — Давши слово, держись! Сегодня ночью ты повстречаешь дьявола!

— Как это? — встрепенулся кузнец. — Как я его повстречаю, если его не существует?

— Об этом ты расскажешь завтра! — строго ответил священник и в воцарившейся после этого тишине захлопнул за собой дверь.

Кузнец фыркнул, потом задумчиво произнес:

— Чудной он какой-то сегодня!

— Чудной! — поддержали винные братья и шумно вдохнули воздух.

— Чего вы тут развздыхались? — взбеленился кузнец. — Пепа! — крикнул он служанке. — Подавай нам еще литр!

Пепа поставила на стол еще вина, но прежнее веселье больше не возвращалось: кузнец сперва хорошенько обложил своих собутыльников, а потом вовсе их прогнал. И стал собираться домой, хотя Пепа и словами, и руками удерживала его, умоляя не искушать дьявола.

— Оставь меня в покое с этим дьяволом! — обозлился кузнец. — Если он мне попадется, я пригоню его сюда — пусть на тебе поездит!

— Нахал! — ответила Пепа.

Кузнец бросил деньги на стол, хлопнул дверью, поднял на плечи свой груз и свирепо двинулся в путь.

Ночь была ветреная. По небу катились огромные иссиня-черные, грозные тучи. Время от времени между ними проглядывала багровая луна и заливала долину каким-то странным зеленоватым светом. Кузнец поглядел на небо, осмотрелся вокруг, и ему показалось, будто такой ночи он еще не видывал.

— Тьфу!.. Подходящая ноченька, чтоб дьявола повстречать!.. Разумеется, если б он был! — добавил он и твердо заключил: — Но вот нету его!

Дорога тянулась как голодный год, пока в конце концов не привела к узкому ущелью, где путь лежал по краю скалы: внизу гудела и пенилась река, вверх уходили отвесные громады. Шаги кузнеца раздавались здесь необычно, точно кто-то шел ему навстречу. Он остановился и прислушался. И в этот миг странный свист пронзил тишину. Потом раздался вторично — необычный, протяжный. У кузнеца мурашки побежали по коже. Свист раздался в третий раз, и только тогда кузнец наконец понял, что это свистели выдры, игравшие в омуте.

— Тысячу молний ему в ребро, теперь еще выдры будут на меня страх наводить! — гневно плюнул он и зашагал дальше.

Кузнец едва успел сделать три шага и замер, окаменев, на месте. Навстречу ему со скалы внезапно спрыгнул дьявол. Черная пелерина развевалась у него за спиной, точно крылья, и вот он уже стоял перед кузнецом. Тугое белое трико и белая рубаха обтягивали фигуру, лицо его казалось таким черным, будто глаз вовсе и не было, а над головой торчали два довольно больших рога.

— Вот он я, кузнец Фома! — громко сказал дьявол, одним движением отбросил за плечо пелерину и выпрямился — он был на голову выше кузнеца.

— Apage! — невольно вырвалось у того.

— Ха-ха-ха! — Дьявол ударил ногой по земле, и под пяткой у него проскочила искра. — Теперь «apage»! — расхохотался он. — Но сейчас мы можем с тобой побеседовать: веришь ли ты, что я существую, или нет?

— Верю! — пробормотал кузнец.

— Хорошо, — одобрил дьявол. — Но коль скоро тебя зовут Фомой и коль скоро ты вообще Фома неверующий, подойди поближе и дотронься до меня!

— Да ведь я и так верю! — оробел кузнец.

— Подойди и коснись меня! — рявкнул дьявол.

Кузнец шагнул вперед и дотронулся до него пальцем.

— Ты меня чувствуешь? — спросил дьявол.

— Чувствую.

— Хорошо! — ответил дьявол и поднял руку. — А чтоб ты хорошенько меня почувствовал, на-ка вот тебе разок! — И он влепил кузнецу такую оплеуху, что у того подкосились ноги.

Кузнец пошатнулся, повернулся и повалился на дорожное ограждение. Но этого ему было достаточно, чтоб исчезли всякий страх и почтение. Удар разжег кровь, в нем проснулась прежняя удаль, и он взревел:

— Дьявол ты или не дьявол, даром тебе это не пройдет! Если ты за душой моей явился, изволь-ка сперва разделаться с моим телом!

— Идет! — Дьявол отшвырнул в сторону пелерину и приготовился к битве. Кузнец поднялся на ноги и, поскольку у него уже не было времени призывать на помощь одного за другим бога-отца, бога-сына и бога святого духа, с возгласом «Во имя святой троицы!» нагнул голову и, точно разъяренный бык на красную тряпку, ринулся на дьявола.

И грянул бой, долгий и яростный. То был бой… но зачем нам описывать его во всех тонкостях и деталях? Что касается ярости, скажем лишь, что камни отлетали с дороги в стороны, что в расселинах скал встрепенулись совы и с криками улетели, шумя крыльями, как стаи маленьких дьяволят; в ближнем лесу проснулись пичуги и разлетелись, испуганно щебеча, а две выдры, распаленные свадебными играми, несколько раз пронзительно свистнули внизу, в омуте, обезумело выскочили из воды и укрылись в густом ольшанике. Что же касается продолжительности этого боя, то скажем лишь, что огромные тучи семь раз закрывали луну и семь раз ее открывали, а битва не ослабевала.

Но всякое сражение имеет свой конец, а поскольку здесь шло сражение с дьяволом, иными словами, битва не на жизнь, а на смерть, то и завершиться оно должно было чьей-то победой.

Победил кузнец, находившийся, правда, на пределе своих сил. Собрав последние их остатки, он в отчаянии хватил дьявола прямо по его огромному кривому носу, и тогда тот допустил тактическую ошибку — от боли и гнева у него вырвался вопль:

— Иисусе Христе!

— А… а… — с облегчением прохрипел кузнец. — Теперь ты Христа на помощь зовешь! Зови, зови! Только он тебе не поможет, ведь я и сам крещеная душа!

И он обрушился на дьявола с новым пылом, повалил его наконец на землю, придавил коленом грудь, схватил за буйную шевелюру и принялся ударять головой по твердому камню дороги.

— Перестань, кузнец! Сдаюсь! — захрипел дьявол.

— Нету тут никаких «сдаюсь»! — Кузнец знал свое дело.

— Проклятье! — взревел дьявол. — Ты что, не видишь, что я — жупник?

— Эге! — победоносно вскричал кузнец. — Теперь ты станешь еще за жупника себя выдавать! — Последовал очередной удар.

— Перестань, кузнец!

— Ясное дело, всякий дьявол захотел бы стать жупником, окажись он под моими коленями!

— Послушай, кузнец!

— Слышал уже. — Кузнец отвечал кулаком. — Ты хочешь шутки шутить с нашим жупником! С таким человеком? С такой силой? Не выйдет! Он тоже душа крещеная, хотя и грешник! А почему б ему и не быть грешником? Ведь не выхолостили ж его, когда попом обряжали? И вообще, что тебе до него? И не мое это дело, пока не начнет он вертеться вокруг моей Юлки.

— Перестань, проклятый! — из последних сил закричал дьявол. — Нужна мне твоя Юлка как прошлогодний снег!

— Что? — оскорбленно зарычал кузнец. — Прошлогодний снег? Ты так говоришь о моей Юлке? Да тебе сроду не найти такой бабы, будь ты хоть сам такой-растакой дьявол! Кабан черный! Вепрь рогатый!

— Ты в самом деле спятил, кузнец? — воскликнул дьявол. — Неужели ты не видишь, что это я, жупник? И рогов у меня нет!

— Как — рогов нет? Я их собственными глазами видел!

— Нету! Погляди хорошенько!

— Верно, рогов в самом деле нет. Погоди, однако, темь пройдет, — сказал кузнец, так как большое облако в тот момент закрыло луну.

Когда оно уплыло, кузнец взял в руки голову дьявола и стал вертеть ее, точно старый горшок.

— Теперь видишь, что это я, жупник?

— Нет, рогов не видно, — сказал кузнец. — Но что из этого следует? Да ровно ничего. Раз я мог обломать их у быка Устинара, так и у тебя тоже нетрудно отхватить эти два корешка. Вот видишь, еще и кровь течет! — И он провел пальцем по лбу дьявола.

— Иисусе Христе, ты вовсе спятил? — закричал снова дьявол. — Будь я дьяволом, я бы давно исчез! Разве б я позволил тебе молотить себя, как собаку?

— Исчез, как бы не так! — фыркнул кузнец. — Что ко мне в руки попадет, легко не исчезнет.

— О небеса, да ведь ты вовсе не веришь в дьявола!

— Не верю, пока он в руках у меня не окажется. А поймаю, так не отпущу!

— Слушай, кузнец! — заговорил дьявол. — Погляди-ка на меня как следует — и увидишь, что я в самом деле жупник!

— Не бойся, мы на тебя поглядим как следует!

— Что ты задумал? — встревожился дьявол.

— Пригоню тебя в трактир, — спокойно ответил кузнец.

— Ты совсем рехнулся!

— Помалкивай и вставай! — распорядился кузнец, подхватив свою железную болванку.

Дьявол и впрямь убедился, что кузнец сошел с ума, и отдался на волю судьбы. Завернувшись в пелерину, он пошел вперед.

Кузнец шагал следом, не спуская с него глаз. Теперь ему все больше начинало казаться, что это вылитый священник.

«А может, он в самом деле жупник? — подумал кузнец. — Но зачем он тогда налетел на меня? — И хотя мысли в голове у него двигались не очень быстро, его вдруг осенило — Потому что его оседлал дьявол… Но на меня-то он зачем полез? Ведь не баба же я?.. Нет, тут, должно быть, дьявол руку приложил… Что же тогда? Э, будь что будет! — Он махнул рукой. — Сами скоро увидим. Если он жупник, то жупником и останется. А коли дьявол, пусть хоть люди на него вблизи поглядят».

Они были уже почти возле самого трактира. Кузнец кашлянул, решив высказать дьяволу эту свою мысль, но не успел. Дьявол молниеносно обернулся, хватил кузнеца по голове и бросился бежать.

— Дьявол ты или жупник, погоди! — закричал кузнец и кинулся за ним следом.

Вероятно, дьяволу удалось бы счастливо отделаться, если б он спустился вниз к реке, в кустарник. Но он помчался в поле. Кузнец особым проворством не отличался, но ярость придала ему крылья, и он догнал соперника в поле, где отцвела гречиха. Почувствовав кузнеца почти за самой спиной, дьявол остановился на бегу и ловко подставил, ему ногу. Разогнавшийся кузнец растянулся во весь рост, а дьявол оседлал его, схватил за волосы и победоносно заявил:

— Вот так, а теперь я тебя!

Однако дьявол поспешил. Кузнец успел добавить ему синяков, прежде чем позволил себя одолеть. И, только усевшись у кузнеца на груди, дьявол спросил:

— А теперь решай, что я такое, жупник или дьявол?

— Не знаю, — прохрипел кузнец.

— Обещаешь, что будем спокойно разговаривать?

— Обещаю…

Дьявол соскочил с него и, сорвав пук цветущей гречихи, стал вытирать себе лицо. Кузнец, встав на колени, глядел на него во все глаза. Дьявол бросил траву, лицо у него было теперь почти белое.

— Жупник я или нет? — расхохотался он.

— Жупник! — Кузнец разинул рот. — Но… но… зачем эта дурацкая игра?

— Ха… ха… ха! — громыхал священник, хлопая себя по коленям. — Затем, что мне хотелось схватиться с тобой!

— Да ну? — удивился кузнец. — Ведь и мне того же хотелось… с первого же дня… Ха… ха… ха!

— Вот мы и схватились! Ха… ха… ха…

— И я вас отделал! — гордо произнес кузнец.

— И я тебя тоже! — возразил священник. — Но это не считается!

— Почему ж не считается?

— Потому что я тебе подставил ногу. А ты меня отделал не как жупника, Теодора Чара, а в личине дьявола. Если б ты притворился дьяволом, а я бы столь же глупо верил, как сейчас веришь ты…

— Я и теперь не верю в дьявола! — обиженно прервал кузнец.

— Брось! — махнул рукой жупник. — Я говорю, что тоже отделал бы тебя, если б ты дьяволом прикинулся! Всякий порядочный мужик его бы отделал. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул кузнец. — Вы хотите сказать, что все то, что мы устроили сегодня ночью, ничего не стоит?

— Ровным счетом ничего! — подтвердил священник. — Нам надо еще раз схватиться. Причем по-честному, глядя друг другу в глаза.

— Так давайте! — обрадовался кузнец.

— А чего ж откладывать, раз мы здесь! — озорно откликнулся священник и встал.

И снова грянул бой. И этот бой тоже был яростным и долгим, они разрыли и раскопали все поле, словно на нем боролись два стада диких свиней. Луна зашла, и заря вспыхнула, а они продолжали схватку.

— Когда зазвонят к заутрене, кузнец, перестанем. Если оба к тому времени устоим на ногах, значит, мы равны! — задыхаясь, предложил священник.

— Идет, — прохрипел в ответ кузнец и не мешкая двинул его по носу.

Зазвонили к ранней мессе, а оба они пока держались на ногах.

Тогда они пожали друг другу руки и весело засмеялись. Охотно уселись бы они теперь рядышком передохнуть, но время не ждало. Они заправили рубахи в брюки, кое-как почистились, разыскали пелерину священника и болванку кузнеца и поспешили домой, чтобы ненароком их кто-нибудь не увидел.

— Ты, по крайней мере, пристойно одет, — говорил священник. — Сам подумай, что скажут люди, увидев, как их пастырь в трико и рубашке кутается в пелерину?

— Скажут, что ночью его оседлал дьявол, — задумчиво ответил кузнец.

— Ха… ха… ха! А ты шутник! — расхохотался священник и от полноты чувств крепко огрел его по спине.

Проворно бежали они по долине. В горном ущелье, где кипел первый бой, кузнец увидел на дороге черный чулок с зашитыми в него двумя еловыми шишками.

— Это дьявольские рога, которые ты у меня вырвал, — сказал священник. — Отнеси их домой и повесь возле оленьих.

И опять они дружно смеялись.

Потом священник извлек из кустов свою одежду. Разыскал он и символы своей епитимьи: шаль и шляпу. И только посоха не нашлось, потому что кузнец сломал его во время сражения.

— Ничего, — сказал кузнец. — Таких палок у меня хватает. Сегодня же вам сделаю. Да и козлиный рог найдется.

Они смеялись, дружно шагая вперед.

Ох, какое же занималось чудесное осеннее утро! Засияло солнце и позолотило пожелтевшие листья так, что горные склоны вокруг искрились и трепетали.

— Разве не красиво? — расчувствовался священник.

— Красиво! — согласился кузнец. — Красоту» хоть ложкой хлебай.

Но священнику не удалось насладиться вволю, потому что в церкви звонили уже во второй раз.

Почти у самой околицы кузнец многозначительно кашлянул.

— Ты чего? — остановился священник.

— Вот еще о чем бы хотел я спросить, — ответил кузнец. — Только скажите мне по правде и совести!

— А разве я когда-нибудь тебе лгал? Говори…

— Скажите, есть дьявол или его нету?

Священник раскатисто засмеялся и с силой хлопнул кузнеца по спине.

— А ты не так крепок в своей вере, как я считал. Есть дьявол!

— Да ну? — раскрыл рот кузнец.

— Есть! — подтвердил священник. — Но только для раззяв. А для таких удальцов, как мы с тобой, нету дьявола!

Наступил черед кузнеца расхохотаться от всей души, и теперь он хлопнул священника. Но поскольку ростом он был пониже, то и вышло, что хлопнул он его по той части тела, которую, по крайней мере когда речь идет о священниках, не годится называть настоящим именем.

— Э, так не пойдет, по заднице ты меня бить не будешь, — рассердился тот.

— Ладно, отдавайте обратно! — Кузнец послушно подставил спину.

И священник двинул его с такой силой, что тот чуть не вспахал носом дорогу. Восстановив равновесие, кузнец укоризненно посмотрел на него.

— А это тебе за то, что ты меня на совесть отделал в облике дьявола.

— Ладно, пускай! — рассмеялся кузнец. — Если по чести сказать, то и у меня все тело болит.

Они пожали друг другу руки и расстались. Но, прежде чем разойтись, твердо пообещали никому не рассказывать о событиях той ночи.

А в соседнем селе с утра до вечера люди толпились на поле цветущей гречихи. Ахали, охали, осеняли себя крестным знамением, опускались на колени и брали в горсть землю, нюхали ее и даже пробовали на язык. И при том болтали всякие глупости — такие неслыханные глупости, что лучше вовсе о них не упоминать, потому что я люблю свой Толминский край. И как не полюбить его, если жили там такие люди, как кузнец Фома!