Кузька в лесу

В маленькой деревеньке

В маленькой деревеньке над небольшой речкой, в избе под печкой жили-были маленькие глупые домовята, а среди них Кузька. Было это полтора века назад. Кузьке тогда только-только шесть веков исполнилось.

Однажды люди ушли в поле, а взрослые домовые – в гости к полевикам. Домовята остались одни. Вылезли из-под печки, хозяйничают в избе. Афонька с Адонькой выскребли чугуны, горшки, сковородки, вылизали до блеска, зовут всех полюбоваться. Сюр притащил обувь, какая под руку попалась, поплевал на неё, вытер краем рубахи, дал всем примерить. Принёс с улицы одинокий лапоть, и все по очереди прыгали в нём на одной ножке. Сосипатрик с Куковякой прогнали из-под лавки мышей и тараканов, нашли горошины, орешки и пуговицу. Горошины и орехи съели.

Полюбовались, как блестит пуговица, унесли её под печку и спрятали в большой зелёный сундук.

Кузька любил подметать. Пыль из-под веника – к потолку! Степенный Бутеня отнял веник, и Кузька вместе с лучшим другом Вуколочкой глядел с подоконника, как сердито Бутеня двигает веник и как весело бежит за веником чистая дорожка.

Вдруг домовятам почудилось, что идут люди. Скорей под печку. Притаились, слышно стало, как шуршат и шныряют мыши. Вуколочка молчал, а потом мяукнул и запел:

Играют в кошки-мышки. А настоящие мыши дразнятся:

– Мы усатенькие, мы хвостатенькие! А вы и велики, и толсты, и лохматы, и конопаты! Ни усов, ни хвостов! Не похожи на мышей ни норовом, ни говором! И на кошек не похожи! Ни пастью, ни мастью! Глаза не вертучие! Лапы не цапучие!

И тут Кузька увидел, что с потолка падает уголёк, хорошенький, красненький. Кузька знал, что любоваться угольком нельзя. Надо сразу наступить на него лаптем, тридцать три раза топнуть, тридцать три раза повернуться – и никакой беды не жди. Но глупый домовёнок радостно завопил:

– Ребятушки-домовятушки! Ступайте сюда! Будем играть в мужичков-пожарничков!

Уголёк раздули, подстелили ему соломки, угостили щепками. И запел, заплясал огонь. Давай всех кусать, обижать, обжигать. Домовята от него, а он вдогонку. И ест по пути всё без разбора: перины, сенники, подушки. Чем больше ест, тем сильнее становится. Кинули в него скамейкой, табуреткой – съел и не подавился. Жаром пышет. Красными искрами сверкает. Чёрным дымом глаза ест, серым дымом душит. Домовята под стол и ревмя ревут:

– Огонюшко-батюшка! Не тронь, пожалей!

Вдруг из огня голос:

– Детушки! Бегите сюда!

Домовята ревут:

– Огонь нас кличет, съесть хочет!

Но Кузька догадался, что огонь шумит-гудит без слов и что зовёт домовят дед Папила. Ухватил Кузька Вуколочку и – на голос.

– Ой! Огонь Кузьку съел, Вуколочкой употчевался! – плачут домовята.

А Кузька цел-невредим, уже тащит за руки Сюра с Куковякой. Остальные следом бегут.

Дед всех пересчитал, отправил на волю, а Кузьку оставил: «Жди, не пугайся!» И в огонь. Бороду опалил, но вынес два сундука, большой и маленький. Маленький отдал Кузьке:

– Выручай, внучек! Две ноши не по силе.

Сундучок лёгонький, домовёнок на ногу быстрый. Обогнал дедушку, выскочил на белый свет и пустился без оглядки. А огонь шумит:

– Стой! Догоню! У-у-у!

Оглянись Кузька, он увидел бы, что не огонь за ним гонится, а низко-низко летит в ступе Баба-яга. Тянет руки, хочет схватить домовёнка с сундучком. Но тот забежал в лес. Пришлось Бабе-яге подняться выше деревьев:

– Не уйдёшь! Поймаю! Улюлю!

Долго ли бежал Кузька, и сам не знает.