Квантунская рапсодия

Глава II. «Беречь и не рисковать».

Радость и успех всегда бывают скоротечными гостями. Едва посетив наши скромные жилища, они спешат оставить их, подарив нам считанные минуты счастья. Горесть и печаль, как правило, задерживаются подольше и не спешат уходить, пока их не выставляют за дверь.

Так было всегда и Порт-Артур, не стал исключением из этого негласного правила жизни. Ещё не успела утихнуть радость от спасения адмирала и большей части команды броненосца, ещё не высохли слезы от понесенных утрат, как уже на следующий день из штаба наместника в адрес Макарова широкой рекой полились гневные упреки в неправильном руководстве эскадрой.

Выказывая вселенскую скорбь по поводу гибели «Петропавловска» и части его экипажа, генерал-адъютант гневно корил Макарова за отказ придерживаться предложенной им тактики сохранения кораблей эскадры. Не будь адмирал столь высокомерен и нетерпим к чужому мнению, гибель «Петропавловска», подрыв «Победы» и потерю двух миноносцев можно было бы избежать.

Столь смело, выступая против Макарова, наместник бил наверняка. Эскадра действительно потеряла свой лучший броненосец и на время лишилась другого, а сам адмирал из-за болезни, не мог ответить на эти обвинения. По настоянию врачей он был полностью изолирован от окружающего мира в больничной палате.

Стоит ли говорить, что среди моряков нашлись люди, кто сейчас же согласился с мнением «непогрешимого» властителя и с усердием включились в кампанию по критике адмирала.

- Вот они результаты безумной смелости Макарова. Из пяти принятых им у адмирала Старка броненосцев в строю на сегодняшний день осталось только два корабля – говорили клевреты наместника, без зазрения совести выводя из числа пригодных к бою броненосцев «Севастополь». Получив повреждение, корабль Эссена по-прежнему оставался в строю и в случаи необходимости мог выйти в море для отражения нападения врага.

- Надо различать храбрость и браваду! – фарисействовали штабные правдолюбцы. – Часто истинное мужество заключается в том, чтобы мудро уклониться от опасности, а не лезть на нее зря, в поисках дешевой популярности. В государственных делах нужен и государственный ум и широкий взгляд, позволяющий отделить зерна от плевел! Наместник совершил непростительную ошибку в том, что уступил первенство на флоте какому-то «Деду», пусть даже присланному из Петербурга. Нельзя было этого делать! Ведь как не ему, человеку, проведшему столько лет в Артуре знать истинное положение дел в эскадре. Ох, сколько же ему теперь придется всего исправлять. Но только на него теперь вся надежда! Только на него! Ведь не даром сам Куропаткин после инспекции дел в Артуре провозглашал тост: «За здешних мест гения – Алексеева Евгения!» - беззастенчиво раскуривали фимиам в адрес наместника его «всепреданнейшие» сторонники, нисколько не стыдясь своих речей. Более того, они произносились довольно громко, чтобы их слова были услышаны и были доложены, куда следует.

Да и чего им было стесняться, ведь в штабе наместника им ясно дали понять, что положение Макарова безнадежное. От серьезного разговора с Алексеевым его спасает болезнь, но сразу после улучшения его состояния наместник добьется его отправки в столицу, «на долечивание».

Одновременно с этой хулой, стремясь окончательно похоронить все деяния адмирала Макарова, правдолюбцы активно навязывали на кораблях и в штабах обсуждение вопроса, кого пришлют в помощь наместнику вместо «теоретика флотоводца». Весь разговор вертелся вокруг кандидатур трех адмиралов; Рожественского, Чухнина или Дубасова, появление одного из них в Порт-Артуре преподносилось как решенное дело. Правдолюбцы даже называли примерные сроки

Начав неприкрытую травлю больного флотоводца, генерал-адъютант торопился свести счеты со строптивым адмиралом, чьи прегрешения перед наместником были записаны зеленым карандашом в личный кондуит наместника. Дождавшись своего часа, Алексеев спешил поскорее утолить свое мелкое тщеславие.

Однако до полного триумфа царственному отпрыску и властителю Дальнего Востока было весьма далеко. Его «высокие мысли» относительно деятельности Макарова на посту командующего флотом разделяли лишь преданные штабные подхалимы, генеральская верхушка крепости во главе с генералом Стесселем, да те моряки, коим «сберегательная» стратеги была близка по душе. Остальное население Артура выражали печаль по поводу гибели броненосца, но дружно относили это к тем горестным издержкам, без которых невозможна никакая война.

- Рано списываете со счетов «Деда», господа – убежденно говорили «всепреданнейшим» подпевалам наместника сторонники адмирала – Дай Бог, Макаров быстро поправиться и вновь приступит к командованию эскадрой. Ни на какое «долечивание» в Петербург он не поедет, не такой человек наш «Борода».

Генерал-адъютант только гневался, услышав подобные известия, и тайно приказал составить проскрипционные списки рьяных сторонников адмирала. Дай Бог поскорее отправить Макарова в столицу на лечение и тогда можно будет спокойно посчитаться с этими «нигилистами».

Так представлял себе ближайшее будущее дальневосточный владыка, но совершенно по иному по поводу артурской катастрофы думала вся Россия. Благополучное спасение адмирала Макарова из морских вод, породило огромный поток телеграмм, хлынувший в Порт-Артур со всех концов России, уже на следующий день после гибели броненосца. Все как один, адресаты поздравляли Макарова с чудесным избавлением от смерти и желали скорейшего возвращения в строй для борьбы с коварным врагом.

Кроме потока телеграмм, по всей стране начались стихийные молебны во здравие адмирала, в одно мгновение, возведя Степана Осиповича в ранг героя мученика, пролившего свою кровь на поле брани во славу русского оружия и Отечества. Такой адмирал был не по зубам наместнику, несмотря на его высокое положение при дворе.

Изрыгая гнев и проклятья на голову ни в чем не повинных телеграфистов, Алексеев приказал складывать пришедшие послания в особую папку и вместе с этим готовить срочный доклад царю о деятельности адмирала Макарова на Дальнем востоке. Работа в штабе наместника закипела в авральном режиме, но личное послание Макарову от государя императора пришедшее утром 3 апреля в связи со спасением и пожелание скорейшего выздоровления, пустил этот кропотливый труд насмарку. Составленный в лучших традициях российского крючкотворства делающего белое черным, а черное белым доклад, требовавший немедленной отставки Макарова, так и не увидел света, утонув в объемном чреве личного сейфа наместника.

Удар для дальневосточного сатрапа был очень силен и болезненен. Бодаться с мнением царя Алексеев не решился и весь свой праведный гнев, он обрушил на моряков горячо одобрявших действия адмирала, поверив, что Макаров пришел в серьез и надолго. Не останавливаясь не перед чем, наместник решил окончательно и бесповоротно вбить в головы своих подчиненных незыблемость избранной им стратегии и тактики для эскадры.

Уже первого апреля подняв свой флаг на «Севастополе» генерал-адъютант, объявив, что принимает командование эскадрой в связи с болезнью вице-адмирала Макарова. Первым приказом наместника был запрет на любой выход в море, так как самой главной задачей вновь становилось сбережение кораблей и без того крайне ослабленной эскадры. Незамедлительным результатом возвращения «сберегательной» стратегии, стал отзыв дежурного крейсера с внешнего рейда, отправленный туда по распоряжению Макарова.

- Для защиты прохода от японских брандеров хватит береговых батарей и всей той защиты, что в избытке сотворил адмирал Макаров – жестко объявил Алексеев адмиралам и командирам кораблей собравшихся по его приказу в штабе утром 2 апреля. Захватив власть над эскадрой, наместник стремился твердо показать кто в доме хозяин.

– Я не желаю потерять ещё один корабль из-за слишком рискованных идей Степана Осиповича! Если он с такой легкостью был готов бросить их в горнило войны, то я вижу свою цель в сохранении их для дальнейшей борьбы с японцами.

Мною уже отправлена телеграмма государю императору с просьбой, о незамедлительной отправке к нам в помощь с Балтики эскадры кораблей. Вот когда они к нам придут, а это обязательно будет в этом году, вот тогда все вместе и повоюем с макаками. А пока господа нужно собрать всю волю в кулак ждать, и беречь корабли, а не гробить их без дела. Это мое мнение и с ним согласен государь император.

Острый взгляд наместника зорко бегал по лицам моряков, выявляя их реакцию на сказанные слова. Как и ожидал Алексеев, большинство моряков смиренно восприняли перемену курса, философски рассудив, что начальству виднее и противоречить ему, все равно, что плевать против ветра. Единственными кто рискнул, открыто выразить своё недовольство к возвращению прежней стратегии, были командир «Севастополя» Эссен и командир «Цесаревича» капитан второго ранга Васильев. Оба получили эти посты по распоряжению Макарова и ничего иного, кроме открытого непослушания наместник от них не ожидал.

На лице командира «Ретвизана» Шенсоновича наместник не узрел ничего подозрительного, но развитое с годами чувство по выявлению несогласных с его «правильным» мнением, сразу зачислило капитана первого ранга в число тайных приверженцев Макарова.

Совещание у наместника было прервано известием с Золотой горы о приближении к Артуру вражеской эскадры. Перед лицом приближающейся опасности, Алексеев был вынужден отпустить моряков, не забыв напомнить им о необходимости беречь корабли.

В этот день японский флот приближался к Артуру двумя колоннами. Впереди шли два тяжелых крейсера «Кассуга» и «Ниссин» закупленные японским консулом у Италии в декабре 1903 года. Опасаясь быть захваченными русскими кораблями в Средиземном море, они проделали далекий путь домой, находясь под охраной британских кораблей. Вместе с ними шли ещё два броненосных крейсера «Асама» и «Ивате», а чуть восточнее от них шли три броненосца под флагом адмирала Того в сопровождении легких крейсеров.

Появление японской эскадры у стен Артура было обусловлено желанием адмирала, убедиться в правдивости сообщения японских шпионов находящихся в Порт-Артуре о гибели «Петропавловска», повреждении «Победы» и отход Макарова от командования Тихоокеанским флотом.

С большим волнением японский адмирал ждал появление русских кораблей на внешнем рейде Артура под адмиральским флагом, и когда это не произошло, радостно улыбнулся.

- Наши разведчики по-прежнему отлично служат своей стране и нашему божественному микадо. Адмирал Макаров видимо, действительно серьезно болен, либо отстранен от дел. В противном случаи он обязательно бы вывел свои корабли из Артура – назидательно молвил Того офицерам своего штаба расположившихся в боевой рубке «Микасы». Отстранив от лица бинокль, адмирал приказал «Кассуга» и «Ниссин» провести перекидной обстрел Артура, с целью опробования на русских их десятидюймовую корабельную артиллерию.

Вскоре, оставив эскадру и скрывшись за массивом Ляотишана, японские крейсера открыли по Артуру огонь, но стреляли очень неважно. Выпущенные ими снаряды ложились с таким разбросом, что результатом этой бомбардировки были только два раненых солдата на Тигровом полуострове.

В ответ по врагу открыли огонь броненосцы «Пересвет» и «Полтава», который благодаря действиям корректировщиков с Ляотишана был весьма удачен. Снаряды, выпущенные с броненосцев, все ближе и ближе ложились к бортам японских крейсеров, и те, дабы не попасть под накрытие были вынуждены сменить позицию.

И тут произошел случай внесший большую сумятицу в ряды японцев. Начав движение крейсер «Кассуги» неожиданно налетел на мину ранее выставленную, на подступах к Ляотишаню по приказу адмирала Макарова. Получив пробоину в районе машинного отделения, крейсер моментально сбавил ход, накренился, а со всех бывших вместе с ним кораблей началась беспорядочная стрельба по воде. Как и русские моряки 31 марта, японцы заподозрили присутствие подводных лодок противника.

Однако эта феерическая стрельба не смогла предохранить корабли микадо от новых столкновений с русскими минами. Стремясь оказать помощь лишившегося хода «Кассуга», к нему приблизился другой броненосный крейсер «Ивате» и в свою очередь наскочил на мину правым боком. Это привело к возобновлению стрельбы по воде, на этот раз более продолжительной. Не менее пятнадцати минут японцы из всех орудий утюжили воды Желтого моря, стремясь уничтожить злокозненную русскую подлодку.

Встревоженные взрывами и беспорядочным огнем своих броненосных крейсеров, японские броненосцы немедленно приблизились к месту происшествия и оказались удобной стоячей мишенью для русских артиллеристов.

Выйди в этот момент в море русская эскадра, при поддержке береговых батарей она смогла бы хорошо потрепать неприятеля даже в своем нынешнем, ослабленном составе. Но, увы, этого не произошло. Атакованный многочисленными сообщениями о подрыве вражеских кораблей, генерал-адъютант так и не отдал приказа к выходу в море.

На энергичные требования командира «Севастополя» Эссена о немедленном выходе эскадры на внешний рейд, штаб наместника долго не давал ответа, и только когда японские корабли легли на обратный курс, Эссену просигналили «Не согласен».

Подобные действия наместника вызвали открытое негодование на кораблях эскадры, как среди матросов, так и среди офицеров. Вкусив свободу при Макарове, они не собирались «быть застегнутыми на все пуговицы».

- Эх, такой случай упустили поквитаться с японцами за «Петропавловск» и адмирала!! Позор! Вполне могли бы выйти и накидать косоглазым гостинцев! Макаров такого бы шанса не упустил! Спасибо минерам и артиллеристам с «Полтавы», что закатали снаряд в «Микасу». С паршивой овцы хоть шерсти клок! – в единодушном порыве негодования бурлили кубрики и кают-компании.

- Ничего, ничего! Вот поправиться «Дедушка» и мы свое возьмем, непременно – пытались успокоить крикунов боцманы и старшие офицеры кораблей и им охотно верили.

В эти дни больше всего население Артура интересовало здоровье адмирала. Все от мало до велика, побывали в госпитале, где находился флотоводец, но никого из посетителей, по распоряжению главного врача Добровольского к нему не пустили.

Полностью погруженный в кипучую деятельность кабинетных интриг, наместник только поздно вечером первого апреля он побывал в госпитале, в котором находился Макаров. Конечно следуя правилам хорошего тона, наместнику следовало бы узнать о состоянии больного утром, как это сделал генерал Стессель с супругой или даже вечером 31 марта, как капитаны кораблей эскадры. Однако у господина Алексеева были свои заботы, в которые адмирал Макаров совершенно не вписывался.

Главной заботой Алексеева этих суток помимо интриг, был великий князь Кирилл Владимирович. Доставленный в розовый дворец наместника он был осмотрен личным врачом наместника и по настоянию эскулапа был срочно отправлен экспрессом в Мукден. Вместе с ним Порт-Артур покинул и художник Верещагин. Знаменитый баталист очень не хотел оставлять крепость, считая, что может пройти лечение и здесь, но осматривавший его врач предрек Верещагину возможность ограничения движения в раненой руке и живописец сдался. Ему ещё хотелось написать новые творения.

Отправляясь к Макарову, генерал-адъютант очень надеялся, что таким же образом он удалит из Артура и неугодного для себя флотоводца, но тут его ждало жестокое разочарование. В могучие жернова дальневосточного сатрапа попал маленький камешек, полностью заблокировавший их работу.

Молодой начальник госпиталя доктор Добровольский, о существовании которого царский наместник узнал несколько дней тому назад, был категорически против перевоза больного адмирала куда-либо. Конечно, столь смелое поведение врача, посмевшего идти в разрез с желанием генерал-адъютанта, было обусловлена не столько его храбростью и благородством, сколько просьбой самого адмирала предугадавшего подобный шаг со стороны Алексеева.

Сделав свой выбор в пользу адмирала Макарова, доктор предстал перед могучим наместником корректным и учтивым но, с достоинством, не заглядывая в глаза высокого гостя, стремясь прочесть в них волю властителя Квантуна.

- Я хочу знать каково состояние здоровья адмирала Макарова. Насколько серьезно он болен, в чем нуждается и как долго пробудет в этих стенах? – изрек наместник, величественно мазнув взглядом по лицу Добровольского.

- Слава Богу, у адмирала Макарова нет никаких серьезных ранений, угрожавших его жизни. Однако при падении в воду он получил сильное сотрясение головного мозга, от чего у больного имеются постоянные головные боли, головокружение и рвота. Для лечения этого заболевания, требует соблюдение постельного режима и полного покоя. Любые раздражения и переутомления, могут крайне пагубно сказаться на состоянии здоровья больного и потому все визиты к нему должны быть сведены к самому минимуму – неторопливо заговорил врач, но наместник нетерпеливо прервал его. Ему не нужны были заумные объяснения докторов. Наместник желал получить лаконичный ответ на свой вопрос.

- И как долго он будет находиться на больничной койке? – властно спросил Алексеев, но доктор, словно не услышал обращенного к нему вопроса, чем вызвал удивление у его августейшего сиятельства.

- Кроме сотрясения мозга, адмирал длительное время провел в холодной воде и как следствие этого у больного может развиться воспаление легких или почек. Мы тщательно наблюдаем за его состоянием, но пока ничего конкретного сказать не можем – невозмутимо продолжил говорить Добровольский.

- Как долго он будет болеть!? Я об этом вас изволили спросить, господин эскулап. Как долго?!– недовольно рыкнул наместник, но врач оставался непоколебим.

- Все в руках божьих, господин адмирал. Возможно, все обойдется и мой больной поправиться, а возможно дела его станут идти хуже и процесс выздоровления затянется. С нашей стороны делается все возможное для скорейшего выздоровление нашего больного.

Дальневосточный правитель, привыкший к проявлению открытого подобострастия, гневно вперил свой колючий взгляд во врача независимо державшегося перед ним. Многие деятели на флоте ретировались, столкнувшись с гневом наместника, но на Добровольского это не действовало. Леча Макарова, врач в первую очередь думал о больном, а не о том, как произвести впечатление на высокого сановника. Вчера бы, Алексеев раздавил бы этого вольтерьянца как таракана, но сейчас от докторишки очень многое зависело.

- Наверняка, было бы лучше для скорейшего выздоровления адмирала отправить его в Мукден, а оттуда в Петербург. Для этого дела я готов всячески поспособствовать переезду больного, и предоставлю свой поезд – сдерживая гнев, произнес наместник – как вы к этому относитесь, доктор?

- Боюсь, что немедленный отъезд больного невозможен, Ваше превосходительство. Как я говорил, для скорейшего выздоровления больному нужен полный покой, а длительные переезды только ухудшат его состояние – изрек врач, категорически отказываясь следовать предложенным ему наместником курсом.

- Надеюсь, вы отдаете отчет себе доктор, какую вы берете на себя ответственность, настаивая на оставлении адмирала в этой дыре! А если он от вашего неправильного лечения умрет!? Вы понимаете, какой вред вы можете нанести России!? – зычно пророкотал Алексеев, властно надвинувшись на врача своим генеральским мундиром, обильно увешенный всевозможными наградами.

- Можете не сомневаться Ваше Превосходительство, что я приложу все свои усилия, что выполнить свой врачебный долг и постараюсь как можно скорее поставить на ноги адмирала Макарова. Кроме того, остаться в Артуре желает и сам Степан Осипович – смиренно произнес Добровольский.

- И это все, что вы мне можете сказать!?

- Да, Ваше превосходительство – твердо ответил врач, мужественно выдерживая взгляд сатрапа.

- Тогда нам больше не о чем говорить! Передайте адмиралу, что я справлялся о его здоровье и навещу, когда ему станет лучше. И молите Бога, господин эскулап, чтобы ваш пациент выздоровел, иначе я вам не позавидую – желчно произнес наместник, и тяжело шагая, покинул кабинет главного врача.

Едва только тяжелые шаги разгневанного властителя Квантуна затихли в глубине больничного коридора, Добровольский позволил себе расслабиться и истово перекреститься. Эта встреча стоила врачу многих сил, но он твердо выполнил данное адмиралу Макарову обещание.

Отказываясь дать согласие на перевод больного в Мукден, доктор не особо кривил душой и шел против истины. Все заключалось в том, что у Макарова была сильная простуда, в любой момент грозящая перерасти в пневмонию. Согласись Добровольский на транспортировку больного по железной дороге, и шансы адмирала на выздоровление сильно снижались. Смертность от пневмоний в то время не только в Артуре, но и в самой столице была довольно высокой.

Неудача в удалении Макарова из крепости очень разозлила Алексеева. Конечно, пользуясь своим высоким положением, он мог добиться перевода больного адмирала в Мукден без согласия Добровольского но, вступая на этот путь, наместник сильно рисковал. Тогда бы стало явственным его стремление удалить Макарова от дел флота, а генерал-адъютант не мог допустить подобной огласки. Кроме этого, больной мог умереть в дороге, и вся ответственность за смерть Макарова целиком ложилась на плечи Алексеева. И тогда можно было смело прощаться с мечтой о звании генерал-адмирала и должности морского министра.

Пришла беда, отворяй ворота, гласит народная мудрость, и господин наместник не стал исключением. Вслед за неудачей в больнице, у адмирала случилась и другая неприятность. Как не желал он сохранить в секрете известие о телеграмме императора адмиралу Макарову, но по прошествию времени об этом знал уже весь Артур. Шифровальщик сказал писарю, писарь своему приятелю по штабу, тот далее и «страшный» секрет неудержимо расползся сначала по эскадре, а затем и по всей крепости.

Узнав об этом штабные правдолюбцы моментально прикусили свои языки и теперь хула не лилась из их уст. Подобно проворной ящерке проскользнувшей сквозь острые зубья вил, они принялись обсуждать иную весть о прибытии в Артур, второй тихоокеанской эскадры.

Об этом просил царя наместник, об этом говорили присланные из Адмиралтейства бумаги, на этом настаивал и сам Макаров с первого дня своего пребывания в крепости. Но чем больше было разговоров и обсуждений среди моряков, то тем яснее становилось, что кроме четырех новых броненосцев, ничего стоящего Петербург прислать не может. Все остальное были старые корабли, значительно уступавшие врагу по скорости и вооружению.

Старший офицер крейсера «Диана» лейтенант Семенов пользовался заметным уважением среди офицеров артурской эскадры. Имея неосторожность отказать будущему наместнику Дальнего Востока на его предложение променять флотскую службу на место офицера в его штабе, он надолго застрял в одном звании, но ничуть не жалел об этом.

Прибыв из Петербурга в Порт-Артур в самом начале войны, он лучше других офицеров знал состояние балтийской эскадры, чье корабли только на бумаге числились боевыми единицами, готовыми к немедленному употреблению.

- Будет ли толк от прибытия второй эскадры в Артур? Ведь по своей боевой мощи она заметно уступает нашей эскадре. Вот если бы эти старые корабли были здесь к началу войны, то они могли бы, опираясь на укрепленный порт, принести крепости немалую пользу в борьбе с врагом. Тогда бы адмирал Того двадцать раз подумал бы стоит нападать на Артур или нет – с жаром говорил Семенов обсуждая новость о подготовке второй эскадре, во время своего посещения штаба контр-адмирала Витгефта.

- Но теперь, эскадре придется отмахать 12000 миль, чтобы на заключенном этапе похода силой прорываться к своей базе, будь это Артур или Владивосток. Старым кораблям придется вступить в схватку с лучшими кораблями противника, в руках которого будет масса преимуществ. И в первую очередь сражение вблизи собственных баз, тогда как нашей эскадре придется вступать в бой с марша, со всевозможными поломками и без возможности встретить врага во все оружии. Нет, господа, поход тихоходных балтийских кораблей имеет малый шанс на успех.

- Ну, с Балтикой все ясно, выгребают все, что можно и нельзя. Но если усилить вторую эскадру несколькими кораблями Черноморского флота? – резонно возражали Семенову, но старший офицер «Дианы» тут же со знанием предмета разговора приводил свои контраргументы.

- Боюсь, на столь смелый шаг наше славное Адмиралтейство никогда не пойдет. Черноморский флот создан только для одной цели – борьбы с турками и его главная цель захват Стамбула и проливов. И наше морское начальство никогда не согласиться на ослабление своего ударного кулака даже ценой спасения Артура. Ведь выпустить наши корабли с Черного моря султан ещё может быть согласиться, а вот пустить обратно, этого не будет. Англичане костьми лягут, но не допустят этого.

- Рассуждения Ваши верны, к чему такой пессимизм!? Возможно вторая эскадра и слабея японцев, но скоординированными совместными ударами нашей эскадры и отрядом владивостокских крейсеров мы сможем нейтрализовать японский флот и помочь второй эскадре пробиться к Артуру или во Владивосток! – не соглашались с ним неунывающие оптимисты.

- План хорош, но не стоит недооценивать противника господа. Японцы не будут ждать прихода второй эскадры, сложив руки, и попытаются с толком использовать нашу сберегательную стратегию.

- Что вы имеете в виду, господин лейтенант? Высадку десанта на Квантуне? Но для этого нужна целая армия а, как известно все японские силы задействованы на севере Кореи против Куропаткина. Именно там согласно планам нашего сухопутного командования и будут происходить главные боевые действия с японцами.

- Я ничего не утверждаю, господа и планы японского маршала Оямы мне неизвестны. Однако я не думаю, что наш противник будет вновь изобретать велосипед. Ведь он уже ранее высаживал свой десант под Кинчжоу и за один день брал Порт-Артур ударом с суши. Кажется, тогда была сильная резня китайского населения Артура.

Среди спорящих офицеров возникла тягостная тишина. Слова Семенова холодным душем окатили горячие головы оптимистов, обнажая те проблемы, которые защитники Артура предпочитали не замечать и не обсуждать. Все прекрасно знали историю квантунского порта и состояние сухопутной обороны крепости. Строительство фортов и укреплений наместником планировалось начать во втором полугодии 1904 года.

- Да, японцы ждать прихода второй эскадры не будут и постараются перетопить нас в артурской луже – поддержали Семенова реалисты, но оптимисты продолжали пытаться держать марку – К чему так сгущать краски. Вот поправиться адмирал Макаров и все будет нормально. Он обязательно найдет выход из этой ситуации.

- Вы правы – согласился с ними офицер – поскорее бы вернулся в строй адмирал. С ним веселей, будет долги платить Отечеству.

Обсуждения моряков казалось, подошли к единому консенсусу, но один из реалистов неожиданно подлил масло в огонь неосторожной репликой.

- Оно так конечно, но ох как жаль, что в 1901 году часть эскадры вернули в Кронштадт – с вздохом произнес моряк и его слова, задели лейтенанта за живое.

- Вот, вот – встрепенулся Семенов – на кой черт был отдан подобный приказ? Под предлогом сокращения кредитов на плавание? Так ведь не все ли равно, где кончать кампанию? Где стоять – в Кронштадте или Владивостоке. Говорили, кораблям требуется капитальный ремонт, с которым Владивосток не справиться. А, знаете ли, я прикинул, что стоили уголь и смазочные материалы, потраченные на переход отряда из Тихого океана в Балтийское море, не считая других расходов, и вышло более полумиллиона рублей!

От подобного откровения старшего офицера среди спорщиков вновь повисла тишина. Многие от услышанных слов почувствовали себя неудобно, ведь отзыв кораблей из Артура произошел с согласия царского наместника. Но разошедшийся моряк продолжал резать правду матку.

- А если бы эти полмиллиона затратить на расширение мастерских во Владивостоке, так они бы с успехом этот ремонт выполнили! И «старики», подмолодившись при первых выстрелах, начали бы кампанию! И поработали бы! Можно было бы иметь две эскадры, первую – в Артуре, вторую – во Владивостоке! Ну а теперь? Этот поход тех же отремонтированных кораблей на Восток, поход в военное время, когда мы за все, что только возможно будем платить втридорога, во что он нам обойдется? Миллиона полтора, а то и два! Сэкономили! Рутина проклятая, «суда эскадры Тихого океана, требующие капитального ремонта, возвращаются в Кронштадт» - передразнил приказ Адмиралтейства Семенов. – Больше чем уверен, тут наверняка сыграло роль и другое соображение, так сказать личного характера. От заказов, работ и заготовок Владивостокского порта господам адмиралтейским чиновникам ничего не перепадало. Это так называемый пропавший процент. А вернулась эскадра в Кронштадт, и процент не пропал! Корабли, может быть, и пропадут, зато процент в кармане! Эх!!!

Разволновавшийся старший офицер яростно одернул на голове фуражку и быстро покинул здание штаба, чем вызвал у многих чувство облегчения. Генерал-адъютант Алексеев имел множество ушей.

Японцы действительно не собирались ждать прибытия в Желтое море второй эскадры русских кораблей. В Чемульпо шли ускоренные приготовления к высадке морского десанта на Квантун и вновь поразившая русские корабли боязнь, и нерешительность была только на руку японцам. Руководимая Алексеевым тихоокеанская эскадра без боя уступала противнику господство на море, но было достаточного одного рейда противника к месту высадки японского десанта, чтобы сорвать его на долгое время. Адмирал Того понимал это как никто другой и потому решил полностью обезопасить свои начинания со стороны русских.

В ночь на 20 апреля, японцы предприняли третью, самую массированную атаку брандерами на гавань Порт-Артура. Всего для закупорки русских кораблей во внутренней гавани Артура, было выделено двенадцать пароходов, а так же отряд миноносцев для сопровождения.

Перед отправлением отряда брандеров произошла торжественная церемония. Исполняющий обязанность наставника отряда смертников, командир крейсера «Асама» капитан Иошито, взяв в руки большой серебреный кубок, подаренный ему наследным принцем и наполнив его водой, произнес перед экипажами брандеров.

- Сегодня вы идете в бой, чтобы раз и навсегда запереть вход в гавань Порт-Артура. От этого зависит дальнейшая судьба всего хода войны. Враг будет отчаянно противиться этому и из тысячи только один шанс, что вы вернетесь живыми. Отправляя вас на смерть, я чувствую то же, как если бы посылал на смерть собственного сына, но имей я сотню сыновей, то я бы не колеблясь, послал бы их всех на это важное для нашей страны дело. При исполнении вашего долга, если будет оторвана рука, действуйте другой рукой, если будут оторваны обе руки, действуйте ногами, если не будет ног, действуйте головой, но исполните приказание вашего командира. Гавань Порт-Артура должна быть надежно запечатана, таковая воля нашего божественного императора. Глядя вам в лицо, я не сомневаюсь в том, что каждый готов умереть ради этого, выказав полное пренебрежение к жизни. Исполнение долга перед страной всегда было выше жизни. Поднимая этот кубок обреченного на смерть, я пью за исполнение вашей почетной миссии.

Капитан «Асамы» решительно поднял кубок и, отпив из него глоток, пустил его по кругу смертников, как того велела древняя традиция.

Японская разведка в Порт-Артуре исправно доносила своему командованию о положении дел в крепости, действиях противника и его потерях. Пользуясь слабой работой русской контрразведки не способной отличить натурализированого японца от подлинного китайца, японские шпионы чувствовали себя как рыба в воде.

Собрав нужные сведения, глубокой ночью в условленный час, в условленном месте, они выходили на берег моря и с помощью электрического фонарика передавали свои сообщения специально приплывшим японским миноносцам. Эта система передачей была столь хорошо налажена, что с начала войны не было ни одного случая срыва сеансов связи. Русские патрули на побережье работали из рук вон плохо и адмирал Того точно знал о действиях своего противника.

Именно хорошим знанием русских секретов можно было объяснить что, пытаясь прорваться в гавань, японские корабли точно знали, где находится тот или иной затопленный противником корабль и с легкостью обходили все имеющиеся на их пути ловушки.

Первыми в атаку бросились миноносцы. Под бешеным огнем береговых батарей и сторожевых кораблей, они приблизились к фарватеру и, встав у поворотных мест, стали маячными судами, указывая дорогу идущим следом заградителям.

Море кипело от множества разрывов снарядов вокруг миноносцев. Один из них стремительно затонул лишившись носа, после того как русский снаряд угодил в торпедный аппарат. Другой миноносец раскололся напополам, наскочив на мину. Многие получили повреждения и пробоины, но свое дело сделали, брандеры приблизились к нужному месту и устремились к фарватеру.

Японцы отвагой проложили путь своим заградителям, но против тактики адмирала Макарова они были бессильны. Мудрый флотоводец предвидел подобное действие врагов и сделал все, чтобы максимально затруднить выполнение их замыслов.

Из двенадцати заградителей только восемь смогли приблизиться к берегу и прорваться к фарватеру. Четыре парохода были потоплены и не один из них, не попытался повернуть назад. Все они шли честно исполнить свой долг перед империей.

Казалось, японцы извлекли уроки из своих прошлых неудач и теперь имели все шансы на успех, но они были вынуждены играть по правилам адмирала Макарова. В ночной темноте, под слепящими лучами прожекторов, брандеры должны были выполнять сложные навигационные маневры и терять скорость.

Пристрелявшимся береговым батареям и судам охраны фарватера не составляло большого труда уничтожать вражеские суда, несмотря на их численность. Во время лавирования среди подводных ловушек созданных адмиралом Макаровым, численность японского отряда сократилась на шесть брандеров.

Все они были либо потоплены, либо разнесены в щепки огнем защитников Артура и все же два корабля сумели преодолеть первую линию русской обороны и войти в фарватер. Они уже миновали затопленный пароход «Хайлар», когда на них обрушился огонь канонерской лодки «Гиляк» стоявшей в проходе, которую поддержали орудия крейсера «Диана» и канонерки «Отважный».

От их огня, и огня береговым батарей оба заградителя были потоплены в проходе, как того и хотел адмирал Того. Замысел командующего японским флотом был выполнен, но жестокая фортуна продолжала надсмехаться над адмиралом. Злой рок неудач в брандерных атаках по-прежнему преследовал японцев. Заградители были потоплены, но по злой иронии судьбы они не легли поперек дороги, сделав полностью бессмысленными все жертвы японских моряков.

Этот же злой рок, не позволил японцам, как прежде эвакуировать уцелевшие экипажи брандеров. В эту ночь сильный южный ветер, который высокой волной затруднял движение шлюпок с беглецами. Почти все шлюпки с брандеров имели различные повреждения, которые в сочетании с ветром делали невозможным выход японцев в открытое море, где их ждали миноносцы прикрытия.

Часть шлюпок смогли продержаться на воде некоторое время, прежде чем высокая волна не выкинула их на берег. Другие из-за многочисленных пробоин сразу ушли подводу и их экипажи плавали среди бурных волн, держась за обломки и отчаянно взывая о помощи к русским морякам

Она была оказана сразу после прекращения стрельбы и при этом был отмечен один любопытный факт. Перед исполнением своего долга, японцы основательно нагрузились алкоголем, причем не традиционным сакэ, а коньяком, пустые бутылки которого вынесла на берег морская волна.

Те из японских матросов, что побывали в холодной воде, быстро протрезвели и не оказывали никакого сопротивления при их спасении. Совсем иная картина была с теми, кто высадился на берег. Бросив свои шлюпки, с громкими криками «банзай!», полуодетые и безоружные японцы набросились с кулаками на подошедших к ним русских солдат. Завязалась драка, в которой пьяные драчуны были повержены.

Разбуженный стрельбой и грохотом, Алексеев прибыл на «Отважный» в самый конец сражения и не усел отдать ни одного приказа. Прекрасно налаженная Макаровым машина обороны фарватера, сама прекрасно справилась без высочайших приказов и распоряжений. Каждый корабль, каждая батарея задействования в обороне прохода точно знала свое место в бою и свою задачу.

Как не внезапно началось нападения врага, как не многочисленны были его ряды, но дружными действиями моряков и береговых батарей он был полностью уничтожен и его боевая задача, не была выполнена до конца.

Стоя на капитанском мостике «Отважного» наместник только наблюдал за отбитием неприятельской атаки с безопасного расстояния. На японских брандерах не было никакой артиллерии, а пулеметы, яростно строчившие с бортов заградителей, не могли достать до «Отважного» даже шальной пулей.

Впрочем, этот факт не помешал господам газетчикам цветасто расписать картину, как адмирал Алексеев руководил отбитием нападения врага, находясь в самой гуще боевых действий. Там было все. И коварство подлого врага пытавшегося под покровом ночи исполнить свой черный замысел по блокаде кораблей эскадры в гавани крепости. И мужественная отвага вождя защитников Артура, который несмотря смертельную угрозу от губительного огня японцев, находился на передней линии обороны, благодаря чему произошло полное уничтожение кораблей противника, и фарватер остался в неприкосновенности.

Все эти героические подробности были немедленно отправлены в столичные издания и за один день стали достоянием общества. Не будучи особо скупым, на награды для своих родственников, за успешное отбитие нападения на крепость вражеского флота, император представил наместника к ордену Святого Георгия 3 степени.

Обе столицы русской империи были в восторге от подобного решения царя, но только не в Артуре. Телеграмма с решением императора вызвала глухое недовольство среди защитников крепости, знающих правду той ночи.

- Рука руку моет – многозначительно говорили офицеры эскадры при обсуждении награждения наместника, намекая на его высокое происхождение.

Узнав о своем награждении столь высокой боевой наградой, Алексеев решил отметить эту новость большим банкетом с приглашением всех высоких чинов крепости, но не успел. Вечером 24 апреля в штаб наместника поступило сообщение о появлении в районе Бицзиво японских кораблей, с которых уже началась высадка войск.

Потерпев неудачу в блокировании кораблей русской эскадры в гавани Порт-Артура, Того все же решился на рискованный шаг по высадке десанта, дела главную ставку на безынициативность неприятеля, и не прогадал. Два дня подряд японские броненосцы и крейсера курсировали у берегов Артура, но сберегающий корабли наместник не отдал приказ о выходе в море эскадры.

За это время, подошедший к берегам Квантуна японский флот энергично готовился к высадке десанта. Опасаясь возможной атаки миноносцев противника по десантным кораблям, японцы строили в узких проливах боны, а широкие заграждал минами со стороны Порт-Артура.

Высадка войск намечалась на 24 апреля, но сильное волнение на море не позволило японцам осуществить свои планы. Под прикрытием миноносцев на берег удалось переправить лишь одному батальону пехоты, без орудий и пулеметов.

Но даже появление этого малочисленного противника на земле Квантуна, повергло наместника в такой ужас что, позабыв про все на свете, не попрощавшись ни с кем из командования крепостью, он устремился на вокзал, где его уже ждал разведший пары экспресс. Весь багаж наместника составляли только два больших чемодана, доверху набитые его костюмами и прочими предметами гардероба.

Генерал-адъютант очень сожалел, что не успел захватить из дворца саксонский сервиз «Пастушка» на сорок персон ровно, как и коллекцию картин, так и оставшихся висеть на стенах осиротевшего дворца. Ах, сколько добра накопленного за долгие годы правления Маньчжурией и Дальним Востоком, осталось в розовом особняке. От осознания этого у господина наместника, так привыкшего к этим милым вещам, сердце щемило от горя и тоски, но быть блокированным в Порт-Артуре он решительно не хотел. Из двух зол приходилось выбирать меньшую.

Так по иронии судьбы, вместо того, чтобы принимать хвалебные поздравления от высоких гостей, властитель всего Дальнего Востока напряженно ерзал на кожаных креслах своего роскошного купе. Сам экспресс состоял из трех вагонов; вагона охраны, вагона-салона наместника и вагона-ресторана. Глубокой ночью экспресс миновал Нангалин, остановившись только для заправки паровоза водой.

Наступал самый ответственный момент бегства Его превосходительства наместника. Впереди был Кинчжоу, а за ним до станции Гай-Чжоу железнодорожная ветка шла вдоль берега моря. Это было наиболее уязвимое место пути. С началом войны, здесь случались нападения на поезда хунхузов, а одна мысль о высадившихся японцев приводила Алексеева в дрожь.

Стоит ли говорить, что в эту ночь бедный генерал-адъютант не сомкнул глаз, постоянно подбадривая себя, сначала горячим чаем с лимоном, а потом коньяком с тем же лимоном. Командир конвоя ежечасно докладывал наместнику обстановку, но это его мало успокаивало. Он то погружался в тревожный сон, то просыпался и с тревогой устремлял свой взгляд в ночную тьму за окном купе.

Кинчжоу встретил поезд наместника вместе с утренним рассветом, они экспресс не остановился на станции, с грохотом пройдя через неё на прогон. Вперед, только вперед, лишь бы опередить коварного врага решившего отрезать Артур от Маньчжурии. Таковы были помыслы человека, ещё несколько дней назад на совещании командования Квантунского укрепрайона жестко и едко высмеявшего доклад генерал-майора Кондратенко об угрозе высадке японского десанта у Бицзиво.

- Вы слишком увлеклись изучением истории, господин Кондратенко – желчно молвил наместник, едва Роман Исидорович закончил говорить.

- То, что было в китайскую войну, мало вероятно сейчас. Поймите вы это. Пока русская эскадра находиться в Артуре, японцы никогда не рискнут провести десантную операцию в Бицзиво. Они панически бояться кораблей нашей эскадры, даже в её нынешнем, ослабленном виде. Попытки Того запереть нас в гавани наглядное тому доказательство – наместник прервался и покопавшись в своей любимой папке для доклада, извлек на свет и радостно потряс листом бумаги.

- Вот полюбуйтесь, что докладывают мне господа дипломаты из Чифу. «Адмирал Того торжественно объявил, что третья атака брандеров завершилась успешно и русский флот надежно заперт в гавани Порт-Артура». Ну, как вам подобные известия? – торжествующе спросил Алексеев и, не дожидаясь ответа, продолжил говорить – это напрямую доказывает слабость японцев и их страх перед нами. Не в силах одержать победу над нами, противник измышляет всякие небылицы для поддержания духа своих солдат и своего международного престижа.

- Но все же может быть следует – начал Кондратенко, но наместник жестко прервал его.

- Никаких но!! Их просто не может быть! Вы не моряк господин Кондратенко и совершенно не знаете, условия тех мест, где может произойти ваша гипотетическая высадка десанта! А они таковы! Весь район Бицзиво это сплошное мелководье и высадка возможно только на шлюпках и только во время прилива! При отливе японцы будут идти шерсть верст с гаком, по колено в жидком иле. Вы это понимаете!? А если понимаете, то согласитесь со мной, что только сумасшедший рискнет проводить операцию такой сложности при существовании нашего флота.

Алексеев величественно завис над столом, за которым сидели генералы и, видя, что Кондратенко по-прежнему не согласен с его доводами, произнес.

- Вы генерал, можете сколько угодно оставаться при своем неправильном мнении, но зарубите себе на носу, в ближайшие месяцы высадки японцев не будет. Их главный удар будет нанесен из Кореи. Таково мнение командующего Маньчжурской армии генерал-адъютанта Куропаткина и я полностью согласен с ним.

На столь торжествующей ноте это собрание командного состава и закончилось, а теперь все происходившее казалось наместнику кошмарным сном.

- Только бы не японцы. Только бы успеть проскочить этот треклятый отрезок – мысленно молился поникший духом властитель Дальнего Востока, но Господь не внял его молитвам. В тот момент, когда казалось, что самое страшное позади, на развилке Цзянь-Шу поезд наместника был остановлен.

- Почему остановились!!? Немедленно продолжить путь! – негодующе взвизгнул Алексеев, выскочив с кожаного дивана, но дверь вагона стремительно распахнулась, и в её проеме возник встревоженный начальник конвоя.

- Ваше превосходительство, путейцы вывесили знак «опасность»! – с криком произнес капитан и на лице его был виден плохо скрываемый испуг.

- Что там за опасность такая, немедленно разберитесь! – выкрикнул наместник, спрятав за спиной дрожащие от страха руки. Конвойный исчез, а сердце Алексеева учащенно забилось.

- Вот и накликал, вот и накликал! А может, обойдется и там всего лишь какая-то поломка? Рельса лопнула или столб на пути упал!? Ведь бывало же раньше такое – испуганно метались мысли в его царственной голове, но в глубине души он знал, что это не так. Прошло несколько минут и в вагоне, появился начальник конвоя. Генерал-адъютанту было достаточно одного взгляда на вошедшего офицера, чтобы понять, худшее свершилось.

- Что!? Японцы!? – испуганно спросил Алексеев, заранее знавший ответ но, продолжавший цепляться за последний шанс подобно утопающему, что цепляется за соломинку.

- Японцы Ваше высокопревосходительство – обреченно подтвердил капитан и, одернув на себе мундир, стал торопливо докладывать – смотритель разъезда доложил, что два часа назад пропала телеграфная связь с Мукденом. Подумали, что хунхузы шалят и послали дрезину с обходчиками исправить повреждение, а те в восьми верстах отсюда натолкнулись на японскую засаду.

Ехали медленно и потому, косоглазых вовремя заметили. Они столбы своротили и видимо разбирали полотно. По словам обходчиков их там было видимо, не видимо. Сразу стали стрелять, но наши мужики сумели уйти. Их не преследовали. Что будем делать ваше превосходительство? В Артур возвращаться?

- В Артур? – удивленно переспросил наместник, а затем, когда до него дошел смысл заданного вопроса, краска гнева залила его лицо. Закипая все сильнее и сильнее, он подскочил к капитану и, схватив его за лацканы мундира, закричал – В какой еще к черту Артур! Мне в Мукден надо! Слышишь ты, фазан иркутский, в Мукден! Мукден!

Злость и раздражение обуяли Алексеева и, стремясь выместить их на постороннем человеке, он стал трясти ни в чем не повинного капитана словно грушу, яростно брызгая слюной.

- Вон! Пошел вон скотина! – выкрикнул наместник и едва тот исчез, он без сил рухнул на диван. Гнев мгновенно улетучился и вместо него появился на время отступивший страх.

- Возвращаться? Как возвращаться, задним ходом до Кинчжоу? А вдруг там тоже японцы? О Господи, вот наказание твое за грехи мои суетные! Царский наместник в плену в японцев, вот стыдобища! Конец всей карьере, крах всего дела! – так причитал генерал-адъютант, сидя у окна, за которым во всей красе развернулось, теплое весеннее утро.

Ах, как прекрасен был этот день, как отчаянно хотелось жить и наслаждаться им по праву присутствия в этом бренном миру, но все это перечеркивало горестное известие о присутствии японцев. Как ненавидел, как клял в этот миг Алексеев тех неведомых ему людишек, что не предприняли никаких мер для защиты побережья от японского десанта.

- Ведь должны же были быть выделены хоть какие-то войска для прикрытия, столь жизневажного участка дороги! Как можно было не думать об этом сидя там, в штабе! – разливался наместник безвинным соловьем, пытаясь унять дрожь в коленях.

Неизвестно как быстро это бы ему удалось, но дверь вагона вновь открылась и срывающимся от волнения голосом, капитан доложил о слышимой впереди стрельбе.

- Стреляют!? – моментально воспарял духом Алексеев.

- Так, точно Ваше превосходительство, стреляют и очень сильно – радостно произнес начальник конвоя – наверняка наши подошли и японцев бьют.

- А вдруг это японцы их бьют – сварливо ляпнул Алексеев и тут же пожалел об этом. Все с напряжением стали вслушиваться в далекие звуки боя, но они почему-то становились все тише и тише, а затем и вовсе пропали.

- Что там? Кто кого? – этот тревожный вопрос повис в воздухе и требовал немедленного ответа.

- Капитан, прикажите отправить людей на разведку и быстрее. Быстрее, черт побери! – лихорадочно приказал наместник, но пока искали дрезину, пока рядились и отбирали разведчиков, все прояснилось само собой.

К развилке подошел отряд вооруженных людей, в которых по серым шинелям и белым рубахам сразу признали восточносибирских стрелков.

- Братцы! Родные, а где, японцы? Разбили их? – закричал наместник и, позабыв про свой высокий чин, бросился к подошедшим к насыпи солдатам. Вид у них не был особенно геройским, как никак это были резервисты не менее пятнадцати лет назад в последний раз державших винтовку, но на данный момент это не имело никакого значения. Это были русские люди, и их численность во много раз превышала численность опереточного конвоя наместника.

- Разбили японцев? – спросил Алексеев у рослого унтер-офицера оказавшегося у него на пути. Унтер, как и все солдаты отряда, был резервистом и потому совершенно не признал в одетом в штатское платье господина наместника.

- Да, уж какой там разбили Ваше превосходительство – наугад величал унтер-офицер неизвестного ему осанистого человека – так постреляли немного, да и дал япошка драпу, аж пятки засверкали.

Его слова одобрительным гулом поддержали другие стрелки, моментально окружившие наместника и его свиту. Еще немного и господин генерал-адъютант узнал бы, что страшный враг был представлен всего двумя взводами японской пехоты, на свой страх и риск решившие провести разведку боем вглубь побережья от места высадки десанта. Подобная робость японского десанта была обусловлена возникшим на море сильным волнением, которое не позволяло шлюпкам с транспортных кораблей приблизиться к берегу под угрозой неизбежного затопления.

Наткнувшись на железное полотно, японцы смогли только нарушить телеграфную связь, и были отогнаны к побережью, случайно оказавшимся в этом месте батальоном русских стрелков. Весь бой с противником свелся к непродолжительной перестрелке, после которой японцы отступили от железной дороги.

Это и хотели рассказать неизвестному барину солдаты, но тут в дело вмешался командир батальона. Узнав в грузном человеке всевластного дальневосточного царского наместника, он стремительно пробился сквозь толпу солдат и вытянувшись в струнку перед Алексеевым зычно рапортовал.

- Ваше высокопревосходительство, разрешите доложить. После ожесточенного боя, враг полностью разбит и отброшен к побережью моря. Движение по железной дороге полностью свободно. Сейчас приступим к восстановлению телеграфа. Командир батальона подполковник Ранцев!

Каждое слово произнесенного доклада целебным бальзамом падало на душевные раны наместника и, исцеляясь от темных страхов, он не мог сдержать своих чувств.

- Дорогой ты мой подполковник Ранцев, дай я тебя от всей души обниму и расцелую! Молодец! Орел! Герой! Вот такие люди как ты и смогут защитить землю русскую от врагов! Да за твой подвиг, тебе орден полагается!– источал восторженные эпитеты наместник. Расцеловав ловкача подполковника, Алексеев грозно глянул на начальника конвоя, и властно ткнув в его сторону пальцем, приказал голосом нетерпящим отлагательств: - Капитан, запишите, чтобы по прибытии в Мукден подполковник Ранцев был немедленно представлен к награде за мужество и героизм в борьбе с вражеским десантом!

Сказав эти слова, наместник с чувством исполненного долга хлопнул по плечу Ранцева и, не задерживаясь ни на минуту, устремился к энергично пофыркивающему парами экспрессу.

- Едем, немедленно! – обретший голос и уверенность прокричал начальник конвоя машинисту, и все пришло в движение. Не прошло и пяти минут, как поезд наместника двинулся на север, уверенно набирая скорость.

С дрожью в сердце смотрел адмирал Алексеев на поваленные неприятелем столбы, в любую минуту ожидая появления из-за густых придорожных кустов японских солдат со штыками на перевес. Однако минута шла за минутой, но никто не появлялся. Экспресс наместника шел сноровисто и быстро, и страшное место несбывшейся засады противника удалялось от него все дальше и дальше.

Окончательно страх перед вездесущим врагом у генерал-адъютанта прошел только на станции Гай-Чжоу. Убедившись, что японцы теперь не в состоянии перехватить его литерный поезд, во время короткой остановки для заправки паровоза, Алексеев почувствовал сильный приступ голода и потребовал себе водки и еды. Сидя за обеденным столом, он торопливо поглощал гастрономические творения своего повара, справляя толи поздний завтрак, толи ранний обед.

Поезд мирно катил по равнинам Маньчжурии когда, насытив свое чрево и выйдя из-за стола, властитель Дальнего Востока рухнул на диван и моментально погрузился в сон без сновидений. Пробуждение состоялось только в Вафаньгоу где, позабыв недавние страхи и сомнения, генерал-адъютант стал прежним человеком.

Воспользовавшись восстановлением телеграфной связи, он направил в крепость срочное послание генералу Стесселю и Витгефту. «В связи с временным отъездом из Порт-Артура по государственной необходимости, на время болезни вице-адмирала Макарова, передаю командование эскадрой контр-адмиралу Витгефту. Обращаю особенное внимание на угрозу высадки японского десанта в Бицзиво. Для противодействия неприятельским транспортам в интересах крепости, приказываю провести против них немедленную атаку посредством наших миноносцев».

Одновременно с этим, в штаб Куропаткина наместником была направлена реляция о награждении подполковника Ранцева орденом Станислава II степени с мечами. Вот, что значит вовремя сделанный бравый доклад высокому начальству и оказаться в глазах высоких персон их спасителем.