Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю (СИ)

Повесив трубку, она вздохнула:

— Прилип, как банный лист. Даже мстить уже не хочется, как верный пес мне в рот заглядывает…

Подругам было невдомек, что не только интерес Кирилла к Кулецкой был искренним, помимо него существовала еще и другая цель, которая благодаря неосторожным словам Тани была почти достигнута.

Выйдя из кафе, девушки быстро оказались в уже знакомой черной машине, которая отвезла их в памятный "Black".

Все повторялось, с той только разницей, что теперь Таня, как мальчишку отчитывала здоровенного амбала, когда-то изнасиловавшего ее и требовала отпустить их:

— Не могу, Танюш, — виновато оправдывался огромный шкаф, потупив взгляд, — тебя никто не тронет, им твоя подружка нужна.

Подружка? Маша вздрогнула. Неужели теперь будут насиловать ее? Что ж за наказание такое?

Однако даже испугаться толком не дали, потому что охрана очень быстро разделила девушек, отправив кричащую Таню с Кириллом домой, а Казанцеву к какому-то Олегу.

— Что вам нужно? — испуганно пролепетала Маша, оказавшись в одном из кабинетов клуба. Обстановка вокруг была шикарной: тяжелые портьеры и деревянные панели выглядели роскошно, пугая и делая девушку еще неувереннее.

— Олег Сергеевич, — представился мужчина, в дорогом классическом костюме, сидевший за столом. На вид ему было около сорока. Крупный, но не полный, темноволосый с тяжелым давящим взглядом, он кого-то напомнил Маше… Стоп.

— Вы родственник Мороза?

— Я и есть Мороз, — ухмыльнулся, показав ровный ряд белых зубов, мужчина.

— А Роман?

— Тоже. Мой родной брат. На пять лет младше. Но мне не очень нравится начало нашей беседы. Вопросы собирался задавать я, — он замолчал, внимательно рассматривая девушку, — прав был Ромка, молоденькая совсем. Только вот пожалел тебя он зря, а ты опять в койку к губернатору прыгнула. Так что теперь сама будешь расхлебывать, то что получается…

— Отпустите меня, — взмолилась Маша, совершенно не понимая, в чем опять провинилась.

— Нет, киса. Будешь следить за Гориным и мне сливать…

— Нет!

— Ну, нет, так нет… Бить тебя не буду, насиловать тоже… Хотя… Красивая ты, зараза… Может в рот тебе дать? Ладно… не реви. Если по вот этому номеру сливать не будешь, то тетке твоей глотку перережут… Это для начала… Потом матери… Горину или еще кому ляпнешь, пожалеешь.

Мужчина, еще минуту назад показавшийся ей красивым, теперь отталкивал всем своим видом… Сходство между братьями Морозовыми уже не казалось таким явным, ведь жесткость и хладнокровие старшего никак не вязалось с теплотой и участием младшего.

Отказаться? Нет… Ничего не выйдет.

Взяв дрожащими руками карточку с номером, Маша отошла на безопасное расстояние, но Мороз старший вдруг добавил:

— Не трясись, не буду трогать. Если дурить не будешь. Иди, Машунь, — и уже после того, как за девушкой закрылась дверь, — Гена, объясните еще раз с именами, адресами матери и тетки, чтоб понимала, что не шутим… Колесникову скажи, что дело пошло.

Оставшись один, Олег Сергеевич закурил и закрыл глаза, выпуская густые клубы дыма:

— Ох, какая. Прямо кукла… Ну, ничего…

Тем временем Машу отвезли к дому и, припугнув еще сильнее, высадили в сумерках прямо у подъезда.

— Маша, как ты? — выскочила к ней из кустов Кулецкая, — жду тебя уже час, еле от идиота своего отделалась.

— Следить за Сашей заставляют… Иначе маму убьют… И тетю Тамару, — слезы лились рекой и Казанцева вдруг понявшая, что оказалась в капкане, в полной мере ощутила, что такое безысходность. С одной стороны влюбленный, но жестокий Горин, а с другой Морозов…

— В полицию нельзя. Морозов видный бизнесмен, у него помимо наркоты, рестораны, завод… Они с Зафировым пятьдесят на пятьдесят вообще считай, всеми заведениями в городе владеют… Сергей сказал, что Олег не отстанет… Он шутить не привык. Жестокий дядя. Может ему всякие мелочи сливать, не будет же при тебе губернатор серьезные вещи обсуждать. Вроде не для этого нужна…

Маша была согласна с подругой, поэтому решила пока затаиться. Вдруг отстанут, когда поймут, что с нее нет прока… Или сам Горин, наконец, устанет, увлечется новой, бросит ее. В любом случае нужно время.

Только одно вводило девушку в ступор: Роман Морозов. Сначала отпустил, а потом его старший брат склонил шпионажу. Это у них игра такая семейная: дать жертве фору, а потом поймать? Маша вспомнила его улыбающееся лицо и теплый взгляд: неужели ей только показалась симпатия? Наверняка, отпустил, сыграл в рыцаря и хорошо повеселился, когда она, как дурочка, поверила.

Подумав, сделала вывод: все они одинаковые: и Горин и Мороз младший. Любят только себя, а женщинами пользуются. Значит выбора нет, нужно плыть по течению и спасать родных людей, а сильные мира сего пусть разбираются сами.

Вечером позвонил Горин и долго расспрашивал о Машиных делах, самочувствии и настроении. Ждет беременности, — догадалась Маша, и это открытие и внезапная мягкость Александра Николаевича так поразили ее, что сердце болезненно сжалось.

Совсем не хотелось обманывать того, в кого влюблена, в сложившейся ситуации просто не было иного выхода.

Ей хотелось так, как Таня, вертеть мужчинами и уметь даже из насильника и отморозка сделать верного пса, но даже в самых смелых фантазиях Горин оставался хозяином положения, а она хорошей девочкой.

Именно об этом просил ее Александр Николаевич перед отъездом:

— Будь хорошей девочкой, моя маленькая.

Вот только как ей остаться, если спасение близких буквально толкает на плохие поступки?

Горин вернулся через три дня и вопреки Машиным надеждам, начал обсуждать рабочие моменты прямо при ней:

— Я этого Колесникова раком поставлю! Каналы перекрою… А как по-другому, Юра, если он за моей спиной, не считаясь, хочет работать дальше? Забыли, кого бояться, суки…

— Саш, давай не будем о работе?

— Перезвоню, Юрий Иванович, — подчинился губернатор и повернулся с ленивой улыбкой.

— Соскучилась что-ли? Ну наконец-то, а то я за этот месяц уже ощутил давно забытую с молодости боль неразделённой любви. Иди сюда, красота моя неприступная, — сильные руки сгребли девушку, и Горин счастливо расхохотался, зарывшись носом в благоухающие ванилью русые волосы, — пахнешь как мечта.

Меньше всего хотелось Маше забываться в его руках, но сердце снова таяло, а тело, как инструмент, настроенный на его руки, предавало.

— Горин, отпусти меня, иначе беда будет, — сама не зная почему, прошептала она, надеясь хоть как-то предостеречь его, уперевшись ладошками в широкие плечи.

Но губернатор слышал совсем не то, что Маша подразумевала под этой невинной просьбой:

— Не могу, глупая. Влюбился как дурак, поэтому ребёнка тебе сделаю, а там уже сама уйти не сможешь.

Влюбился…

Как сладко звучало простое признание из уст этого жесткого успешного мужчины, сводя с ума и заставляя Машу трепетать от счастья. Скажи он это раньше, всё могло сложиться по-другому… Не было бы этого похода в клуб, не было бы Таниного изнасилования и шантажа…

Сегодня, всё было по-особому: Горин, не переставая шептал нежности и как будто уговаривал и так сдавшуюся девушку:

— Ну вот, чего только нервы трепала мне. Сладкая… Чего сопротивлялась… Машенька моя, — руки умело гладили и мяли её, заставляя как кошку бесстыдно прогибаться от каждого интимного прикосновения хозяина. Искушённый, взрослый Александр Николаевич с легкостью доводил до оргазма и крика, делая секс абсолютным удовольствием. Как будто чувствуя, что Маша на пороге какого-то важного решения, он буквально мучал её ласками. К утру девушка, почти охрипла от криков, но снова стонала, кусая губы от удовольствия и отдаваясь голодному Горину, который после недельного отсутствия дорвался до её тела, и буквально сводил с ума своей ненасытностью.

— Ты только роди мне сына, родная моя. Я к твоим ногам весь мир положу. Женюсь…Куда убегала, маленькая, с ума меня свела совсем. Запомни, везде тебя найду… — от его хриплого шёпота, переходящего в поцелуи, рассыпающие засосы по телу, хотелось реветь от счастья.

Он правда любит.

Только вот теперь эти признания приносили ещё и боль. Если она будет шпионить, то Горин не простит и то, как он вёл себя раньше, покажется настоящим раем. Маша знала, что губернатор жесток к неприятелям, и боялась его гнева. Был ли выход из этой ситуации — она не знала, но надеялась, что всё как-нибудь разрешится.

Решив предпринять попытку перемирия, она съездила к матери и тётке, всё ещё продолжающим бойкот. Неуютно и больно было сидеть на маленькой кухне, ещё недавно бывшей её домом и смотреть на родные лица, вдруг ставшие совсем чужими:

— Мама, тётя Тома. Ну, простите меня. Я люблю его, понимаете? Саша разводится, но не из-за меня. С женой давно не живут вместе, потому он хочет ещё детей, а ей жаль фигуру. Вот, посмотрите, — она робко подвинула вперёд папку с документами о разводе, заранее взятую у Горина и обессилено закрыла глаза, не в силах проследить за реакцией.

Маша знала, что ударила в цель, ведь тетка, бесплодная и болезненно воспринимающая тему детей, сразу разошлась:

— Что за бабы пошли! Денег тьма, муж красавец! Нет, ей фигуру жалко! Тьфу! Ты, Машка, не смей аборт делать, если залетишь! Убью!

В комнате снова повисла тишина, но очень скоро её опять прервал голос Тамары, изучившей бумаги:

— Так он ещё год назад начал развод готовить? Так, Галь, хватит дитя тиранить! Она может уже беременная, а мы тут жмём её. В конце концов, не с наркоманом и не с альфонсом связалась. Такого мужика окрутила!

— Тома, у них восемнадцать лет разницы, — возмущённая мать никак не желала сдавать позиции.

— Значит так! — вдруг заорала тётка, — он что дед старый? Тридцать семь лет всего! Хватит ныть, Галя! Давай запретим ей, и кого она ненавидеть будет? Нас с тобой!

Тут, наконец, она обняла племянницу, чем окончательно завершила ссору:

— Плохо, что не рассказала сразу, но сделанного не воротишь. Мы с матерью всегда на твоей стороне. Жизнь рассудит.

— Мне так вас не хватало, — заревела Маша, после чего материнское сердце Галины дрогнуло, поэтому всё трое разрыдались с новой силой

Время шло, а Мороз старший как будто забыл о Казанцевой, совсем не давая о себе знать. Она уже понадеялась на то, что он забыл о своём жутком задании, и решила, что всё обойдётся.

Губернатор совсем растаял и снова превратился в того мужчину, с которым она познакомилась на летней террасе кофейни. Строгий ко всем, кроме неё, он как будто делал для девушки исключение, балуя и заваливая подарками. Зверел Горин только тогда, когда ревновал. А уж ревность и собственничество Александр Николаевич проявлял практически во всём.

— Может, переведешься на заочное?

— Почему? — удивилась Маша.

— Если останешься на дневном, то охранник с тобой на пары будет ходить. Ему полезно, — проворчал губернатор.

— Ревнуешь? — проворковала девушка, уже научившаяся вить из Горина верёвки и принялась разминать широкие плечи, став позади губернатора.

— Нет. Но дашь повод, шею сверну.

Теперь он как влюблённый жених, каждую свободную минуту посвящал ей, вплотную занявшись вопросом появления ребенка, но по закону подлости именно в тот момент, когда бдительность девушки была усыплена наступившей идиллией с губернатором, объявился Олег Сергеевич. Он позвонил ранним утром в середине июля и сразу перешёл к делу:

— Машенька, золотце, ты готова дать… мне интересующую информацию, — фраза была с явным подтекстом, говорящим о явной заинтересованности Мороза старшего в ней, как в женщине.

— Нет, Александр Николаевич не обсуждает при мне работу, — дрожащий голос выдавал, но она старалась говорить твёрдо.

— Котёнок, ты уверена? — мягко, даже как-то ласково спросил бизнесмен.

Сглотнув подступивший к горлу ком, выдавила:

— Уверена.

— Тогда до вечера.

Он положил трубку, не дожидаясь ответа, чем немало испугал Казанцеву. Целый день Машу не покидало ощущение того, что она крючке, а после обеда опасения подтвердились. Позвонила мама и со слезами рассказала о том, что Тамару сбила машина, скрывшись с места происшествия.

Уже в приёмном покое, когда тётка уснула после двойной дозы лекарств, унявших боль в поломанных ребрах и раскалывающейся после сотрясения голове, девушка решительным шагом вышла в коридор и, понимая, что пути назад нет, набрала нужный номер:

— Вот и ты Машенька… Как там тётя? — бархатный голос Мороза не оставлял сомнений, в том, что авария дело его рук.

— Записывайте. Только не трогайте больше моих родных. Лучше меня.

— Ты красивая, нежная девочка. У меня на тебя рука никогда не поднимется, разве что член. Жду информацию.

Уже позже, когда губернатор распорядился перевести Тамару в платную палату с лучшим персоналом, Маша дала волю слезам. Связанная по рукам и ногам, она совершенно не представляла, как поступить, поэтому просто цепенела от горя и беспомощности.

В голове девушки пульсировала единственная мысль: она предательница, сливающая губернатора врагам.

Рано или поздно он узнаёт… Что будет дальше, ей было даже страшно представить.

10

Казалось, на Александра Николаевича свалились все проблемы разом.

С разводом возникла заминка, и решение снова откладывалось, чему видимо были несказанно рады жена и дочка, все еще мечтающая о воссоединении родителей. На работе тоже всплыла куча проблем, и служба безопасности даже сделала предположение, что Горина кто-то сливает, этим немало взбесив губернатора.

— Саш, всех проверим, не переживай. Сука долго таиться не сможет, — успокаивал помощник.

— Это кто-то из новых, потому что всей старой команде я верю. Это же костяк.

— Найдем, шеф. Не стоит беспокоиться. Нам главное сейчас столице объяснить, почему с этим потоком не разобрались. Они, конечно, в курсе, но сам понимаешь… Выглядит, как будто утечка от нас…

— Решай, Юра.

Единственной отдушиной была Маша. Нежная и сладкая, она, наконец, стала прежней и теперь занимала все его мысли и свободное время.

Гориным овладело давно забытое чувство страсти и влюбленности. Ощущение того, что получил девственницу, да еще и полностью подходящую ему в постели, будоражило и пробуждало внутри какой-то собственнический инстинкт, который хотелось закрепить ее полной зависимостью и беременностью.

В конце концов, он, опытный мужчина, иногда еще видел в ее глазах желание освободиться и какой-то глубоко запрятанный страх. Вывод напрашивался сам собой: она все еще думала об освобождении.

Потягивая янтарный виски из тяжелого стакана, Александр Николаевич лениво размышлял над тем, что беременностью он убьет двух зайцев: во-первых получит долгожданного наследника, а во-вторых привяжет Машу.

Возможно она сама еще не подозревает, но Горин сразу видел наметанным глазом, что Машу ребенок сделает домашней и максимально послушной. Такая, как она просто рождена для того чтобы быть матерью: натуральная, нежная, красивая… Хотелось жениться и сделать Казанцевой не одного, а минимум троих младенцев и желательно друг за другом. Представив ее круглые, полные ужаса глаза, если она узнает о его планах, Горин вдруг расхохотался. Хотя куда она денется?

Он живо представил беременную Машу на кухне, хлопочущую над ужином и по телу вдруг разлилось невероятное спокойствие и тепло. Все это обязательно скоро будет. А пока можно хоть немного дать ей отвлечься.

Да и вообще больше нет смысла постоянно сидеть дома… После той самой памятной статьи прошло уже полтора месяца, поэтому город утих и привык к мысли, что губернатор аморальный тип, поправший институт семьи, а значит можно везде брать любовницу с собой. Пусть привыкают к той, которая скоро станет женой первого лица области.

Вечером они отправились вместе в один из уже хорошо знакомых Горину ресторанов, и хотя он привык ужинать дома, но иногда, скрепя сердце, можно было обойтись без так полюбившегося ему ритуала — есть приготовленную его студенткой пищу.

Маша была такой расстерянно-прекрасной в откровенном бежевом платье, что машине он не выдержал и выгнав водителя прямо на обочине задрал тонкую ткань и усадив себе на колени, глубоко и резко отымел ее до хриплого крика и запотевших стекол.

— Мне было больно, — обиженно пожаловалась Маша, пытаясь поправить свой помятый вид.

— Прости, малыш. Не сдержался, — покаялся обескураженный собой Горин, — сам не понял, что на меня нашло, не рассчитал силу… Не смей ходить без белья, я почему-то от этого зверею.

— Так теперь я еще и виновата, что это вечернее платье носят без трусов? — она отвернулась к окну и закусила губу, а Горин виновато прошелся взглядом по свежим засосам на ее груди и следам от его рук на запястьях. Однозначно будут синяки…

— Тебе никто не говорил, что ты псих и абьюзер, Горин?

— Я нормальный был до тебя, — примиряюще улыбнулся губернатор, — седина в голову, бес в ребро, Мань… Смешная ты, слово еще такое модное "абьюзер"… Ты же журналистка у меня одаренная, русский аналог найти не могла?

— Мудак! Вот тебе русское слово!

Вернувшийся водитель хмыкнул, а губернатор расхохотался:

— Туговато у тебя с синонимами, Казанцева… Неуд… Тиран или деспот и по смылу ближе и звучит культурнее. Нужно будет вплотную заняться твоим образованием… А может и отправить тебя куда-нибудь в Европу, чтобы знания подтянуть, после парочки детей, разумеется…

— Никуда я не поеду! И никаких детей!

— А ну-ка, цыц! — гаркнул Горин и расслабленно улыбнулся, удовлетворенно глянув на Машу.

Вкусная, зараза… и строптивая.

Однако уже в ресторане настроение губернатору снова испортили. Позвонил Сафронов и доложил, что произошла утечка, причем теперь информацию подтвердили в столице.

— Затрахали, найду, кто сливает, застрелю к чертовой матери, давно сам не карал, — прорычал Горин и вдруг заметил побледневшую Машу. Он прошелся по ней обеспокоенным взглядом и усадил на диван:

— Ты чего, маленькая моя? Плохо? Врача вызвать?

— Нет, просто голова закружилась, — девушка была мертвенно бледной и как-то боязливо косилась на него.

— Давай домой поедем? Устала? — он приложил горячую ладонь к холодному лбу и нахмурился, мысленно отругав себя… Наверно сильно помял ее машине, бугай ненасытный. Не рассчитал силу, не сдержался… Тридцать семь, а все туда же. С ней нежнее надо, мягче…

Через пятнадцать минут Маше полегчало, и Горин, озабоченный ее состоянием, даже разрешил выпить бокал красного вина для поднятия гемоглобина. Девушка раскраснелась и совсем расслабилась.

Нужно чаще выбираться, хотя и не хочется такую красоту светить… Молодая совсем, ей общение нужно — размышлял он, даже не догадываясь, что состояние Маши было прямым следствием его разговора по телефону.

Вечер так и протекал бы в спокойном размеренном русле, если бы к ним не подошел Константин Колесников собственной персоной:

— Александр Николаевич! Приветствую!

— Здравствуй, Костя, — холодно улыбнулся Горин.

— Вы со спутницей? Признаюсь, оценил вашу красоту еще тогда по фото в статье, но реальность в разы лучше, — он приник губами к маленькой Машиной ладони, чем немало разозлил Горина:

— Колесников, переставай слюни пускать, лучше напомни мне, когда на аудиенцию приедешь?

— В пятницу можно? — мужчина отстранился, и немного задержавшись на девушке взглядом, повернулся к губернатору.

— Можно. Свяжись с приемной и уточни время.

— До свидания, — он снова улыбнулся Маше и покинул вип зону.

— Какого хера ты улыбалась ему? — рыкнул губернатор, сам не понимая зачем.

— Не знаю. Из приличия.

— Нечего с моими оппонентами любезничать. Ремня дам.

— Тиран и деспот, — прошептала девушка, чем снова вызвала улыбку нахмуренного Горина.

— Ну вот, Казанцева, быстро учишься. Сегодня еще практику ночью отработаешь и учеба за границей твоя.

— Извращенец!

— Еще какой, маленькая моя. Особенно, когда дело касается тебя, — он хищно улыбнулся, заставив девушку залиться краской смущения, и потребовал счет.

Ночью, прижимая к себе разгоряченную после оргазма Машу, он вдруг спросил:

— Ты у врача когда в последний раз была?

— После того как ты… Ну… после первого раза, — слова о сексе, не смотря на ежедневные занятия им, все еще давались Маше с трудом.

— Ясно. Завтра запишись. Обследование, витамины — все пусть назначают. Я сына хочу.

— А дочку?

— Пусть и дочка будет. Красивая, как ты.

К пятнице дело с разводом, наконец, начало улаживаться, а когда прибывший Колесников в обмен на содействие согласился раскрыть крысу, настроение Александра Николаевича вообще пошло в гору:

— Ладно, содействие и так придется оказывать. Но не наглейте. Долю столице увеличите. Они пока не озвучили, но в любом случае вам придется подчиниться, Костя.

Колесников согласно закивал:

— Как скажете, Александр Николаевич. Спасибо. Не ожидал, что на встречу пойдете.

— Да ладно тебе, я не такой злой, как рассказывают. Меньше верьте. Гайки вам закрутил и завыли. Успокойтесь. Что там с сукой?

— Александр Николаевич… В общем человека заставили. Не рубите с плеча…

— Всех их заставляют, — поморщился Горин, — имя называй и запомни, еще раз такое попробуете провернуть, не спущу. Попересажаю нахер.

Колесников шумно сглотнул, но ничего не ответил. Знал, что Горин выполнит любую угрозу.

— Имя давай мне, чего застыл? Или помощь не нужна больше? — губернатор расслабленно раскинулся на кресле, но внутренне был напряжен. Он ждал.

— Одна из ваших…

— КТО? — не выдержав, гаркнул Горин.

— Маша Казанцева…

— Ах, вы, мудачье… — одним ударом Александр Николаевич разбил нос Колесникову и тут же зарычал, — совсем охерели? Я, блять, вам устрою содействие… Рассказывай, кто? Чем шантажировали?

После долгой беседы с использованием двух пачек салфеток и ведерка льда для разбитого носа Колесникова, губернатор уже знал все подробности истории с подслушиванием и шантажом.

Ему хотелось вернуться домой и сломать шею этой суке, которая купилась на глупые угрозы, ничего не рассказав ему.

Горина брала досада за упущенное время и неуместные чувства к Маше. Он, привыкший видеть людей насквозь не понимал, как эта соплячка смогла провести его, еще и успев залезть ему так глубоко под кожу. Хотелось изыскать хоть одну причину, оправдывающую предательство и не отпускать, оставить Машу себе, долгие годы среди акул бизнеса привили Александру Николаевичу четкие принципы.

В любом случае придется от нее избавиться. Хоть с мясом, но вырвать. Сколько проблем доставила, дрянь. А ведь могла сразу позвонить и признаться. Он бы для нее горы свернул, попересажал их всех, включая идиота Колесникова. Ну что ж… Эта дура сама сделала свой выбор.

Домой Горин вернулся глубоко за полночь, вдрызг пьяным. Ему хотелось наказать ее, поставить на колени, заставить делать позорный минет, а потом высечь ремнем и затрахать до изнеможения, но увидев Машу, хрупкую и безмятежно спящую на огромной постели сжал кулаки ушел, ругая себя за внезапную слабость.

Утром губернатор вызвал из столицы Каролину и после хорошего секса, уже к обеду, удовлетворенный, а значит, начинающий мыслить здраво, решил, что не сорвется, поэтому вызвал Машу прямо к себе в администрацию.

— Привет, ты не приезжал сегодня? — она была юной и прекрасной, в легком цветочном платье до колена, при любом движении открывающем стройные девичьи бедра.

Невольно залюбовавшись ею, Александр Николаевич замер, но потом нахмурился, возвращаясь к суровой реальности:

— Приезжал. Хотел тебя наказать… Но передумал… Все таки тетку сбили твою…

На лице Маши были буквально написаны эмоции, обуревавшие ее. Она все поняла. Стерла внезапно выступившие слезы, подошла совсем близко и дотронулась ладошкой до широкой груди. Сейчас без каблука, Маша едва доставала ему макушкой до подбородка, такая нежная, хрупкая и ранимая. Хотелось сжать ее и покрывать поцелуями каждый дюйм стройного тела, но почувствовав запах, его любимый аромат чистоты, Горин вдруг взбесился и схватив девушку за локоть, буквально поставил на колени:

— Саша, прости меня. Ты же знаешь, что я только твоя и люблю только тебя…

— Да, зая, до недавнего времени я так и думал, только вот добрые люди открыли мне глаза на твою сучью натуру… Нравилось жертвой себя ощущать?

— Саша, — всхлип и взгляд некогда любимых глаз немало раздражал его и выбивал из колеи, поэтому он отвернулся к окну и закурил.

— Вон пошла. Отпускаю с миром, но видеть тебя больше не хочу. Ослушаешься, тогда не пощажу.

Красивое лицо девушки вдруг ожесточилось и непонятно откуда взявшиеся силы помогли встать.

— Я тебе этого никогда не забуду, Горин. И не прощу. Не хочешь, не верь, но пугать меня не нужно. Я после знакомства с таким ублюдком, как ты, уже ничего не боюсь.

Лицо внезапно обернувшегося мужчины исказила гримаса бешенства:

— Ты, соплячка, будешь мне здесь такие речи толкать? Я тебя, мразь, собственными руками задушу.

Мгновение и его высокая, широкоплечая фигура нависла над ней, а рука сомкнулась на тонкой девичьей шее. Пальцы легко обхватывали кожу ниже подбородка и буквально через несколько секунд она захрипела.

"Задушить, сучку, чтобы больше мозги не пудрила и никому не досталась… "

Хрипы становились всё громче и она, лишившись воздуха постепенно сникла и внезапно обмякла в его руках.

Стоп.

Невероятным усилием воли Горин заставил себя ослабить хватку и отступил, морщась от вида снова упавшей на колени Маши.

Она была сейчас жалкой и прекрасной одновременно: с красными заплаканными глазами и опухшими полными губами, в сарафане в мелкий цветок, задравшемся над сбитыми коленями…

Хотелось трахнуть её и убить одновременно, но он твердо был намерен сдержаться.

Пройденный этап.

Выкинуть суку к чертовой матери и пусть катится на всё четыре стороны.

Попользовался и хватит.

И так долго задержалась, возомнила себе, что самим Александром Гориным может вертеть.

Маша тем временем с трудом поднялась, и глотая горячие слезы, посмотрела прямо в холодные голубые глаза:

— Помнить меня, ублюдок, всю жизнь будешь, только меня хотеть. С другими бабами меня представлять будешь. Но я не прощу. Никогда.

Горин хищно улыбнулся и нарочито медленно произнес:

— У меня таких как ты — очередь за дверями. Вон пошла, соплячка, пока я охране "фас" не сказал и они тебя по кругу не пустили.

Неужели могли те губы, которые совсем недавно ласкали и шептали нежности прямо на ухо, теперь хлестать хуже пощечин?

Могли.

Перед ней теперь стоял настоящий волк, который раньше прикидывался влюбленным мужчиной.

Она медленно выпрямилась, проглотила его последние слова, и круто развернувшись на каблуках, нетвердой походкой направилась к выходу.

Тем временем Горин, оставшийся один, набрал на телефоне номер и сразу перешёл к делу:

— Алло. Володя?

— Да, Александр Николаевич!

— За Марией Анатольевной присмотр не прекращайте…

— Но я думал…

Горин раздраженно потер переносицу и снова взорвался:

— Володя, думаю здесь я, я ты делаешь, как сказано. Я доходчиво объясняю?

— Да.

— Если какой-то поклонник или мужик на горизонте — нейтрализовать и сразу мне докладывать.

— Будет сделано, Александр Николаевич! — отозвался поникший голос главного начальника охраны.

— Помни, Володя, она у тебя на самом особом контроле. Ясно?

— Ясно, Александр Николаевич.

— Вот и прекрасно. Готовь машину. В аэропорт и в Москву.

Он улетел.

Две недели командировки в столице мучался желанием вернуться вырвать из нее слова любви и долго пить извинения, но силы воли Горину было не занимать, поэтому он заглушал гнев женщинами и спиртным, которое сейчас лилось рекой.

Но абсолютно ничего не могло помочь ему забыть, ту, которая предала. Теперь, спустя время, автоматически выискалась целая куча оправданий для Маши и к концу поездки в воспаленном мозгу губернатора постоянно пульсировала мысль о том, что он плевать хотел на мнение окружающих и забирает свое обратно.

Юрий Иванович, видя налитые кровью глаза Горина, не смел спорить и принял распоряжение привезти Казанцеву обратно, более чем спокойно.

— Засела она у него под кожей, как заноза. Красивая, а может и в постели хороша, хрен ее знает, — объяснял он начальнику охраны.

Александр Николаевич, полностью смирившийся и практически физически мучающийся в разлуке, летел в областной центр в предвкушении. Он заберет ее обратно, если нужно приставит круглосуточную охрану, но больше никуда от себя не отпустит.

Может, приворожила, соплячка? Говорила ведь, что хотеть только ее будет…

Каково же было удивление и злость губернатора, когда Машу не нашли.

— Уехала. И мать допрашивали и тётку. Никто ничего не знает, — докладывал Володя, а у Горина в сердце стремительно поднималась паника, перемешиваясь с ослепляющей дикой яростью.

Уехала.

Найти эту дрянь и наказать.

11

Он знал, чувствовал на подкорке, что добром это не кончится. Просил ведь по-хорошему бросать этого мудака… Почему ослушалась, глупая? Почему не проследил за ней? Потому что хотел стереть прекрасное воспоминание и даже порывался удалить номер…

От мысли о том, что ее, нежную тонкую как веточка цветущей яблони, могли сломать, ему становилось по-настоящему плохо. Хотелось поехать прямо к этому утырку Горину и разбить его рожу в кровь об деревянный губернаторский стол… Даром, что они одной комплекции и роста, Мороз знал, что он сильнее, потому что на пять лет моложе.

Было ли это влюбленностью с первого взгляда? Он не знал, но одно было очевидно — впервые ему хотелось

рвать и наказывать всех за эту девушку.

Закурив, Роман задумался, пытаясь вспомнить, уловить, почему она вызывала в нем трепет и какое-то первобытное стремление защищать… Ведь было в этом желании заслонить Машу от всего мира что-то знакомое с детства… щемящее и нежное… Так они с Олегом в юности берегли маленькую сестру, подходить к которой боялся весь двор, ведь ее старшие братья при любом косом взгляде превращались в бешеных псов.

Сколько времени прошло? Пятнадцать, а может быть двадцать лет? Они давно стали взрослыми, сестра вышла замуж и счастливо живет за границей, воспитывая любимых племянников.

Только вот братья тоже изменились. Пока Роман прозябал в армии, а потом отдал без малого десять лет службе в Росгвардии, дослужившись до старшего нач. состава, его брат сколотил хорошее состояние и благодаря торговле наркотиками открыл множество увеселительных заведений в областном центре, служивших прикрытием для его темных дел.

Когда интересы братьев разошлись? Нет, не в тот момент, когда Роман орал на Олега и крушил все в его кабинете, и совсем не тогда, когда братья стали наносить друг другу внушительные удары из-за какой-то губернаторской подстилки, как кричал Мороз старший. Все началось гораздо раньше… С того момента, когда его, силовика, Олег попытался втянуть в свою схему, чтобы присоединиться к добыче больших, но построенных на чужом горе денег.

Роман позвонил Маше сразу, как только узнал о том, что брат, вопреки данному слову, использовал ее в своих грязных играх. Именно в этот день девушка была брошена этим упырем губернатором и находилась в полной прострации, вообще без вопросов позволив забрать себя и даже увезти в загородный дом.

Уже в пути, после двух часов разглядывания разномастного пейзажа за окном Маша вдруг опомнилась:

— Куда ты меня везешь?

— Спрячу у себя в замке и буду охранять как дракон. Шутка, — ободряюще улыбнулся Мороз, выдавливая газ в пол и выжимая двести лошадей из своего спорткара.

— Зачем?

Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Но в одном был уверен на все сто процентов: с самой первой встречи хотелось отобрать ее у Горина, и даже не потому что губернатор был не достоин этой девушки… Просто хотелось ее себе: такую юную, красивую как редкую маленькую птичку, словно случайно залетевшую в эти холодные края.

Подъехав к большому двухэтажному бревенчатому дому, Роман вывел девушку из машины и только сейчас увидев сбитые коленки, выглядывающие из под цветочного платья, замер и нахмурился. Упала? Почему тогда он сразу этого не заметил? От мысли, что ее мог обидеть этот ублюдок, желваки непроизвольно заходили на скулах, а кулаки сжались.

Заведя девушку внутрь, Мороз первым делом схватил аптечку и присел перед ней на корточки. Пальцы легко приподняли тонкую ткань платья, и от легкого касания голая бархатистая кожа покрылась мурашками. Было в этом нахождении у ее ног что-то невероятно интимное… Как будто непосредственная близость становилась тягучей и густой, заполняя все вокруг, оставляя только глухой звук бьющихся сердец и частого хриплого дыхания… Хотелось не просто трогать, а медленно вести рукой вверх по бедру, ощутить дрожь, которая обязательно разольется по ее телу, сильно сжать нежную кожу и отпустить, наблюдая, как она покраснеет от захвата его пальцев… Шумно сглотнув, Мороз тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение, нащупал флакон с зеленкой и смочив в ней ватный диск приложил к ссадинам.

— Не надо. Щиплет! — очнулась из коматоза Маша, и видимо, очень смутившись видом сидящего у ее ног мужчины, покраснела и застонала от боли.

— Потерпи, малыш, — и Мороз начал легонько дуть на ранки, стараясь облегчить жжение и судя по притихшей девушке, ему это удавалось. Он, привыкший смотреть на всех женщин с высоты своего роста, сейчас взглянул на Машу снизу вверх и улыбнулся.

Как ребенок, ей Богу! В этом сарафане, с косой через плечо и зелеными коленями она была самой милой и нежной даже в своем несчастье. Страдала по ублюдку, с которым вообще не должна была иметь ничего общего.

Наверняка первая любовь — догадался он.

Но Маша забудет Горина, обязательно. Пусть с мясом, но вырвет из сердца. Мороз поможет, а если нужно, то и заставит.

— Мне домой надо, — сказала она через полчаса, держа в руках кружку с чаем и наблюдая за тем, как Мороз пытается ее накормить хоть чем-то из привезенной кучи продуктов.

— Ты знаешь, что он будет тебя искать? Понимаешь, что будет только хуже? — ласковый и добрый еще минуту назад, Роман был готов взорваться.

Глупая! Не умеющая себя ценить, и поэтому отдавшаяяся этому мудачью! Если бы можно было отмотать время назад: увидеть ее раньше, познакомиться, забрать себе… Не было бы этого Горина почти погубившего ее… Не было бы всей этой поганой истории…

Но ничего уже не изменить, значит нужно жить настоящим и лечить ее сейчас от этого поганого чувства, ничего общего не имеющего с любовью.

— Малыш, ты останешься здесь, но не потому, что я хочу удерживать тебя против воли. Просто эти сволочи так дело не оставят. Нужно немного отсидеться, — он говорил чистую правду, потому что пресыщенные женскими телами толстосумы не на шутку заинтересовались той, которая сумела усыпить бдительность самого сына Коли Горы, а значит уже стала для них чем-то особенным. Да и губернатор, наверняка очень скоро остынет и снова попытается забрать ее, сломав окончательно.

— У меня уже скоро новый семестр, учеба, — робко начала девушка.

— Пока наслаждайся отдыхом. Здесь рядом пляж, базы отдыха, а потом я все улажу. В виду того, что тебя там ждут, нужно вернуться так, чтобы ты была в полной безопасности…

— Зачем это тебе? — уже привыкшая к тому, что мужчинам от нее нужно только одно, Маша испытующе сверлила взглядом мужчину, как будто пытаясь прочитать его мысли.

Только этого не требовалось, потому что Морозов и не хотел ничего скрывать, искреннее и прямо встречаясь своими янтарными глазами с ее изумрудно-зелеными.

— Я же тебя еще тогда просил: не гуляй с Гориным. Ты не послушалась, глупая, попала в историю. Хочу уберечь тебя от повторной ошибки. Малышка, поверь, ваше расставание наделало шуму, поэтому многие дяди, включая моего брата и Колесникова, заинтересовались твоей персоной.

— А ты? Ты заинтересовался, или все делаешь бескорыстно?

Ну что же… На прямой вопрос — прямой ответ:

— Я просто хочу уберечь тебя, — вслух…

…для себя — мысленно, глядя прямо в самое прекрасное юное лицо.

12

Без сомнения август прекрасен… А уж здесь, в закрытом коттеджном поселке, окруженном хвойным лесом, его прелесть чувствовалась особенно остро. Только последний месяц лета способен на такие умопомрачительные закаты и просто огромную лимонно-желтую луну. Кажется, протяни руку и сможешь ухватить край, но ты медлишь, любуешься и просто впитываешь все вокруг.

Маша снова взглянула на небо, усеянное миллиардами ярких точек, и вдохнула полной грудью остывший свежий воздух. Она попыталась, но так и не смогла припомнить, когда еще ей было так хорошо, как сейчас. Вообще вдали от городской суеты и беготни все чувствовалось острее, а особенно связь с природой, которая сейчас лечила и успокаивала лучше всяких лекарств. Все проблемы областного центра казались здесь невероятно далекими и как будто ненастоящими, а если и реальными, то явно не достойными переживаний.

— Малыш, ну чего ты тут стоишь? Замерзнешь, — на плечи мягко лег теплый плед, а сверху него опустились мужские руки.

— Ты же должен был уехать? — удивленно спросила Маша, считавшая, что Мороз уже на пути в город.

— Решил остаться еще на одну ночь. Кормить будешь?

— Буду, — улыбнулась девушка и поспешила в дом.

Уже вторую неделю она находилась вдали от столицы и постепенно привыкала к загородному укладу. Несмотря на весь шик большого бревенчатого дома, напичканного по последнему слову техники, жизнь здесь текла по другому и время как будто замедлялось, переходя с бешеного бега большого города на размеренный шаг, позволяющий наслаждаться каждым мгновением.

Мороз приезжал через день и часто оставался с ночевкой, но не выказывал Маше никакого мужского внимания, кроме повышенной заботы и опеки. Она была безмерно благодарна этому красивому, казавшемуся ей самым добрым мужчине, и не увидев от него никаких посягательств на собственную честь, окончательно расслабилась, только изредка гадая, почему он совершенно бескорыстно ей помогает.

Сегодня получив от него новый смартфон, она связалась с Таней, и та объяснила Галине и Тамаре, что их Маша не пропала, а просто уехала на время. И хотя скандала избежать не удалось, Таня его стойко выдержала.

— Машунь, хватит благодарностей, нормально все с твоей мамой. Лучше скажи: как ты? Когда уже признаешься, куда уехала? Увидеться хочу, — тараторила Кулецкая.

— Танюш, к началу семестра приеду. Где и с кем не скажу. Искал меня Горин?

— Искал. Сам приезжал ко мне… Он развелся. Ребята из областной газеты статью писали…

— Даже так, — по щеке покатилась предательская слеза.

Как бы обрадовалась она этому известию еще месяц назад… А теперь? Горько и как-то больно от того, что все шло наперекосяк.

Может все бросить и вернуться? Примет, ведь, раз искал.

Сердце, все еще влюбленное в губернатора, дернулось и болезненно сжалось, а голова, сразу подчинившаяся чувствам, начала искать лазейки и оправдания бывшему.

Сама не понимая почему, Казанцева поддалась порыву и понимая, что Таня своим заявлением разбередила ее рану, начала метаться, уже заранее зная, что в битве с самой собой точно проиграет.

Жизнь одна.

Решено.

Наскоро попрощавшись с подругой, Маша влетела внутрь и стремительно начала собирать вещи. Когда сумка была заполнена ее мизерным багажом, половину которого составляли футболки Мороза, в которых она, как в платье ходила по дому за неимением других вещей, в комнату постучался Роман.

— Ты чего не спишь, маленькая?

Признаться ему, что сдалась? Он должен понять… Наверняка тоже кого-то любил…

Все еще оставаясь в его майке, решила открыть и столкнувшись с янтарным взглядом пролепетала, как будто извиняясь:

— Ром, я решила вернуться…

Высокая, замершая в дверном проёме фигура Мороза всем своим видом выражала напряжение. Сдвинутые брови, губы, сжатые в тонкую линию и жесткий взгляд янтарных глаз — все это говорило не просто о недовольстве, а о самом настоящем бешенстве.

Остановившись посреди комнаты, девушка подняла на него взгляд и уже другим, еще более несмелым и робким голосом добавила:

— Учеба скоро… Я, правда, тебе очень благодарна. Носишься со мной как с маленькой. Приезжаешь почти каждый день. Не могу больше злоупотреблять твоим гостеприимством.

— Ты не злоупотребляешь. Давай завтра поговорим.

— Мне нужно уехать, понимаешь?

— Понимаю, — тихо протянул он, а после минутного молчания добавил, — к нему?

— К нему, — сил смотреть ему в глаза почему-то не было, поэтому Маша, остановившись рядом, уставилась в пол.

— Нет.

— Что значит "нет"?! — хрупкая и босая, она подняла на Мороза большие зеленые глаза и удивленно приоткрыла рот.

— Я тебя не пущу. Переболей этим ублюдком здесь.

— Что значит, нет? — снова повторила девушка и неверяще уставилась на Мороза.

— Нет — это значит нет.

Схватив сумку, Маша, как и была, в его футболке, попыталась протиснуться в дверь, но едва достающая до его плеч, не смогла даже сдвинуть мужчину с места.

С мыслью о том, почему ей на пути встречаются одни бугаи и амбалы, девушка бросилась колотить кулаками по его широкой, будто каменной груди, но потерпев неудачу, через некоторое время обессилено опустилась на пол и вдруг зарыдала в голос.

Ей было жаль себя и свое израненное сердце, рвущееся к Горину, а еще до глубины души обидно, что Мороз все решил за нее, как за ребенка.

— Маленькая ну перестань. Не сейчас, но потом ты поймешь…

— Что ты меня учишь? Ты мне не папочка! Я люблю его! — крик срывался на хрип, заставляя ее давиться слезами, и снова и снова бить его, но Мороз сносил удары молча. Большой и суровый он сидел перед ней на корточках и сжимал челюсти, буравя словно сорвавшуюся с цепи девушку, почерневшим взглядом.

Когда, истерика, наконец, пошла на спад, он силой усадил ее на колени и долго качал, как маленькую, крепко прижав к себе, приговаривая:

— И на руках будет носить и любить как сумасшедший, все для тебя будет делать, по щелчку пальцев все к ногам, верным будет… Только не этот… Другой.

Эти слова, показавшиеся ей полным бредом, были повторены столько раз, что закрепились где-то на подкорке, внутри… И когда Маша, притихшая, но все еще вздрагивающая всем телом после долгой истерики, уснула прямо на руках Мороза — он ей приснился…

Другой…

Она не видела лица, но все стремилась, бежала за мужчиной, уходящим, незримо ускользающим от нее. Бежала… и никак не могла догнать…

13

Татьяна Кулецкая впервые проводила большую часть лета в родном городе, а не у отца в столице. Привыкшая стремиться в огромный город, сейчас она пребывала в настоящей растерянности, потому что сама не знала, что послужило причиной того, что тянуло домой. Так или иначе, интуиция требовала подчиняться своим внезапным желаниям, поэтому пробыв две недели в мегаполисе, девушка вернулась в областной центр.

Сначала этот поступок представлялся огромной ошибкой, особенно после того, как один из людей Мороза позорно изнасиловал ее в коридоре собственной квартиры, но потом случилось кое-что, перевернувшее всю жизнь с ног на голову. Казалось бы, что может быть хуже, чем унижение такого ужасающего масштаба? Теперь все нипочем — думала девушка, справедливо считая свое сердце и закалку каменными после изнасилования. Но главное потрясение было впереди.

Кулецкая — признанная красавица, славившаяся большими запросами и избирательностью в отношении мужчин, вдруг, внезапно для самой себя, по уши влюбилась.

О каких чувствах и влечению к противоположному полу может идти речь после настоящего унизительного надругательства над ее телом и душой? Но все в жизни происходит тогда, когда суждено, поэтому и мужчина, который свел Таню с ума, встретился ей именно сейчас.

Ничего не предвещало беды, когда в один из первых дней пропажи ее закадычной подружки Маши Казанцевой, снова явился Сергей, насильник и по совместительству назойливый поклонник Кулецкой.

— Ну, что ты за мной ходишь? — вымученно вздохнула Таня и смерила в общем-то приятного крупного мужчину брезгливым взглядом.

— Пойдем на свидание? — мягко и ласково начал амбал.

— Сергей, не заводи старую пластинку, мы не с того начали…

Но тут, уже месяц бегающий за ней хвостом мужчина, вдруг сорвался:

— Что ты мне душу рвешь, ведьма?! Тысячу раз уже себя заживо похоронил за то, что было! Я ради тебя на все готов!

Таня вздрогнула от его крика, но очень быстро взяв себя в руки, и посмотрев на осунувшееся лицо Сергея, хитро улыбнулась:

— Все, говоришь, сделаешь?

— Все, — обреченно пробормотал амбал.

— Тогда найди мою подружку, Машу Казанцеву. С ней уже неделю связи нет. Боюсь, что губернатор, псих ревнивый, ее придушил и на пустыре закопал.

— Живая она…

— Где?! — глаза Татьяны загорелись надеждой, и она всем корпусом подалась вперед, заставляя Сергея шумно вдохнуть аромат ее духов.

— Где не знаю, но слышал, как Мороз с ней по телефону разговаривал.

— Это Олег, который?

— Нет, брат его родной, омоновец бывший. Олег его где-то года полтора назад подтянул.

Так Кулецкая узнала о существовании Романа.

Выяснив, что тот самый "Black" по факту принадлежит младшему, а не старшему Морозову, Татьяна приняла единственное, казавшееся ей верным решение и направилась в ночной клуб.

Она узнала его сразу, и дело было даже не в том, что рядом были те самые амбалы, включая Сергея, просто он был идеальным. На голову выше половины присутствующих, накачанный, поджарый… настоящий мужчина. Хотелось встать на носочки, протянуть руку и потрогать короткие темные волосы на голове, потереться носом о жесткую щетину на широком волевом подбородке. Было в нем даже какое-то незримое сходство с Гориным, с той только разницей, что у губернатора были светло-голубые глаза, а у Романа они казались темными.

Кулецкая никогда не была ханжой, поэтому имела сексуальный опыт и определенные предпочтения в постели, но теперь, к своему полному шоку, впервые в жизни жалела о прошлых связях. Такому, как Мороз, хотелось отдать невинность и хранить пожизненную верность. Если бы встретился раньше… Она бы смогла…

Сергей, заметив Таню, поспешил к ней.

— Знакомь с Морозом, у меня к нему разговор насчет Маши, — сразу без предисловий и приветствий начала она.

— Он недоволен будет, — начал было мужчина, но тут же осекся, — ладно, пойдем.

Стуча каблуками и призывно покачивая бедрами, Кулецкая направилась в вип комнату, однако оказавшись внутри, немного замешкалась, требуя, чтобы Сергей оставил ее с Морозом наедине.

— Серый, иди уже. И свиристелку свою забери. Башка раскалывается.

— Извините, Роман, но я к вам, — начала Татьяна.

Высокий мужчина, устало развалившийся в кресле перед большой плазмой, смерил ее быстрым рассеянным взглядом и снова уставился на экран:

— Новенькая? Я не занимаюсь подбором персонала. Иди к администратору.

— Нет, я к вам, — снова повторила девушка.

— Да, что же такое, сначала Соколов все утро нервы мотал, теперь это. Никакого покоя, — он устало потер глаза и повернулся, — чего хотела?

— Я подруга Маши Казанцевой…

Взгляд Мороза резко сменился с равнодушного на настороженно заинтересованный, и Таня была готова поклясться, что заметила, как напряглись мышцы под его черной футболкой.

Что ж ты красивый такой, зараза?

Кулецкая вообще впервые ощущала такое влечение и полностью настроилась на попытку распробовать собственные невероятно сильные, распространявшиеся накатывающими волнами чувства. Так не бывает, — твердила она Маше, когда та описывала влюбленность в Горина. Еще как бывает — думала теперь и всеми силами боролась с желанием скинуть босоножки на каблуках и сев перед этим невероятным мужчиной на пол, положить голову ему на колени.

— Слушаю, — тон Романа стал совершенно другим, спокойным и доброжелательным, отвлекая девушку от мыслей и противоречивых ощущений.

— Ищу ее…

— С чего ты взяла, что я знаю о ее местоположении?

— Знаете.

— Для Горина стараешься?

— Он, конечно, искал ее, приходил ко мне… Но я сама переживаю, да и мама ее с теткой с ума сходят.

— Маша позвонит им на днях, — Роман вдруг улыбнулся, и Таня совсем поплыла, борясь с желанием подойти и потрогать мускулы, обтянутые черной тканью.

Так вот как это… с первого взгляда… Заглянуть бы прямо ему в глаза, найти в них ответ на все вопросы, вдохнуть его запах… Но вместо этого девушка коротко его поблагодарила и вышла за дверь.

Вдох… Еще один…

Справившись с тахикардией, Кулецкая не спеша направилась к бару и заказав себе три шота егермейстера, сразу ответила на немой вопрос бармена:

— Чего уставился? Тащи, я нажраться решила!

— С чего это вдруг? Он тебя обидел? — обернувшись, наткнулась на пристальный взгляд Сергея.

— Да, до глубины души, — невесело ухмыльнулась и опрокинула первую обжигающую рюмку, почти не поморщившись, а затем добавила, — неужели разбираться пойдешь?

Мужчина смотрел в упор, как будто до конца не веря в ее слова.

— Ну чего молчишь, герой-любовник? — хрипло рассмеялась Таня, — никто меня не обижал, расслабься. Сигарету дай, уже год как бросила, а сейчас чувствую, если не покурю — конец.

14

Время шло, а Маши все не было. В десятый раз Горин посылал к ее матери и тетке людей, и в десятый раз они возвращались ни с чем.

Злость окончательно сменилась липкой паникой, а по телу полз холодный страх, заставляя Александра Николаевича буквально содрогаться при мысли о том, что она может не найтись, пропасть на совсем. Горин, привыкший жестко и радикально решать любой вопрос, теперь откровенно пасовал, потому что не понимал, как поступить.

Куда она пропала? Неужели уехала сама? Вдруг опять происки врагов?

Губернатору, еще пару недель назад утверждавшему, что Казанцева очередная, теперь не елось, не пилось и не дышалось без нее, поэтому в середине августа он не выдержал и отправился к Галине Ивановне сам.

Женщина, открывшая дверь, была совсем не похожа с его Машей, поэтому Горин на секунду даже засомневался что адрес верный. Хотя тут же одернул себя, вспомнив что сам в первый месяц каждый вечер отсюда ее забирал.

— Здравствуйте. Я Александр Горин… — начал, было он, но Галина, задрав голову и всмотревшись в его голубые глаза, перебила:

— Я знаю вас. Маши нет.

— Где она?

Галина смотрела без неприязни, но во всей ее фигуре и взгляде, направленном снизу вверх, ясно читалось напряжение и боль.

— Зачем вам? Послушайте, у вас же тоже есть дочь, немногим младше. Хотели бы, чтобы она с таким связалась?

Тут нервы, и так натянутые последними событиями до предела, начали сдавать, и Горин почувствовал, что попытка держать себя в руках полетела ко всем чертям:

— Вы мне тут моралистику не устраивайте. Мне тридцать семь, а не семьдесят. Да и дочка ваша совершеннолетняя девочка. Я ее заберу в любом случае, а вот разрешу ли вам общаться после того, как женюсь на ней — это большой вопрос. Подумайте над этим, мама, — он зло цедил каждое слово, смотря на эту хрупкую женщину с высоты своего роста, и невольно морщился.

Совсем по-другому изначально губернатор представлял себе этот разговор, но теперь так, как есть. В конце концов, очевидно, что с Машей все в порядке, раз мать не бьется в истерике и не обзванивает больницы и морги. Хотя бы это давало ощущение относительного спокойствия. Жива, здорова — это главное, а с остальным он разберется.

Тут на голос из глубины простой квартирки вышла еще одна женщина. Ей тоже на вскидку Горин давал, как и Галине, около пятидесяти, но только выглядела она в разы лучше и несмотря на возраст сохранила былую красоту. Тетка — догадался Александр Николаевич.

— Тамара Викторовна, — холодно представилась женщина, и губернатор вглядевшись в ее лицо, замер. Вот на кого была похожа его Маша… Те же черты, те же зеленые глаза, фигура, волосы…

— Мы уже все обсудили и Александр Николаевич уходит, — начала было Галина, но Тамара ее оборвала ее:

— Доволен? Сбежала из-за тебя… Неужели не видишь, что ты нашу Машу, молодую и наивную губишь? Оставь ее в покое.

— Черта с два! — рявкнул Горин и быстрыми шагами направился вниз, где его ждала охрана и личный помощник.

— Как прошло?

— Х*ево.

— Может правда приворожила, Сань? — осторожно начал Сафронов.

— Да не верю я в эту хероту, Иваныч. Так к слову пришлось тогда… Просто найдите мне ее и всё.

— Найдем, Николаевич, не расклеивайся.

Но Машу не нашли ни в этот, ни в последующие дни, а в конце третьей недели ее пропажи Горин запил.

* * *

Осторожно обходя гору бутылок, Юрий Иванович обеспокоенно смерил взглядом спящего губернатора. Дышит, значит живой. Будить шефа очень не хотелось, но тем не менее помощник впустил двух уборщиц и отправился открывать окна.

— Кто? — прошелестел хриплым ото сна и похмелья голосом Александр Николаевич.

— Я это, Сань. Воняет у тебя, п*здец. Такое ощущение, что ты тут год бухал не просыхая.

— Закройся, Юр, без тебя херово, — губернатор поморщился и медленно встал, вперившись красными опухшими глазами в помощника.

— В общем, хватит печень сажать, Саня. Во-первых у нас большие проблемы. Колесников совсем охерел и договоренности не выполняет, знает, видимо падла, что ты не в форме.

— А во-вторых?

— А во-вторых, Маша твоя вернулась. У нее же через пару дней учеба начинается.

Вернулась.

Это слово как будто обухом ударило по голове, и Горин, почти не сморщившись от головной боли, резко встал и направился в душ, по пути начав раздавать поручения в своей обычной манере:

— Сводку мероприятий мне на ближайшие два дня, аспирин, машину пусть готовят… Что еще? Сколько я в запое был?

— Сводка на столе, аспирин уже несут, машина через десять минуть минут будет… Пил ты пять дней.

— Маша где? — губернатор вдруг резко остановился и замер.

— Видели ее в университете. Поселилась по новому адресу. Пока не пробивали, но живет одна, скорее всего, снимает.

— Смотреть! Попробуйте только упустить!

— Александр Николаевич, обижаешь! Уволили уже того дебила, который ее потерял. Ты же знаешь, я три шкуры с них спущу, если что…

— Знаю, Юра, знаю. Нашлась, значит…

Впервые в жизни Горин не знал, как поступить. Поехать к ней сразу и утащить к себе? Хочется, но нет… Не пройдет этот номер, а еще одного побега его нервы не выдержат… Где она была? С кем? Ревность и подозрение медленно, как яд, растекались, отравляя и без того затуманенное сознание Александра Николаевича, и совсем запутавшись, он решил действовать в не свойственной для себя манере:

— Юра, букет розовых роз ей доставьте. Побольше, штук пятьсот хотя бы. Записку еще… Сейчас напишу.

— Не поедешь сам?! — на лице Сафронова появилось такое комичное выражение удивления, что Горин невольно рассмеялся:

— Не похоже на меня? Я и сам, Юра, сейчас на себя не похож.

Уже в машине, свежий и почти отошедший Горин, наконец, вспомнил о Колесникове:

— Что там с Костей?

— Думал не спросишь… П*здец там.

— Значит разработку в дело пускайте. Там материала вроде достаточно.

— Сажать что ли?

— Сажать, конечно. Наркотой торгуют, папу не слушаются, значит на нары. Соколову набери, пусть он сам лично на контроль берет. Сделаем им резонанс, сукам.

Маша вернулась. Его любимая журналистка… Это известие так обрадовало Горина, что он снова почувствовал вкус к жизни. Одно только ощущение того, что ее местонахождение известно — придавало сил.

Успев с утра на капельницу, выводящую остатки алкогольного опьянения, уже после полудня губернатор успел завершить все основные дела, стоящие на повестке дня, и даже встретился с главным прокурором области, взявшим на контроль дело о торговле наркотиками в особо крупных размерах.

— Вера, вы голодная? — проворковал губернатор, глядя на помощницу, которая сосредоточенно раскладывала бумаги на столе в приемной.

— Ннет, — промямлила девушка, явно удивленная этим вопросом, ведь Александр Николаевич часто был в таком скверном расположении духа, что даже не здоровался, а тут такая забота…

— Я вот от голода просто подыхаю. Пил пять дней и толком ничего не жрал. А капельница с глюкозой — это хрень, а не еда. Так что пойдемте, милая, в ресторан.

Юрий Иванович подавил смешок при виде покрасневшей Веры и не удержался от подколки, позволенной только ему:

— А к журналистке поедешь? Цветы передали. Не знаю, правда, приняла или выбросила.

— Ох уж эта журналистка. Как она готовит… Ммм. Сейчас бы ее борща и потрахаться, — с мечтательной улыбкой протянул Горин, и не обращая внимания на Веру, уже ставшую совсем пунцовой, добавил, — женюсь на ней, чтоб не сбегала больше и не варила никому… борщ.

Вечером Александр Николаевич стоял возле нужного дома один без охраны, и подпирая внедорожник, терпеливо ждал. Он уже полностью сдался и признался самому себе, что девчонка скрутила его в бараний рог, поэтому смысла сопротивляться и обманываться больше не видел, да и возраст свой считал не подходящим для любовных терзаний. Все-таки тридцать семь — время ясности и в карьере и в привязанностях.

Влюблен и обезврежен — сам о себе думал он и невесело улыбался, оглядывая высокую новостройку и мамочек, снующих с колясками по теплому, еще не остывшему от августовского солнца двору.

Вдруг сбоку остановился новенький спортивный порш и появившийся из него крепкий молодой мужчина, открыв дверь, выпустил красивую, улыбающуюся девушку.

Хороша, — машинально подметил губернатор и прислушался к переливающемуся смеху. Что-то в этой юной и стройной фигурке невероятно сильно привлекало его и не давало оторвать взгляд. Как завороженный, Горин смотрел на ее красивые ножки и тонкую талию, обтянутую бежевым сарафаном. Хотелось вслушаться в воркование молодых и особенно в ее звонкие ответы на мужские реплики. При ближайшем рассмотрении хозяин панамеры показался старше, чем издалека — тридцать ему уже точно исполнилось.

А девушка… девушка была Машей!

От этого открытия у Горина словно сорвало крышу и он, моментально подлетев к парочке, подошедшей совсем близко, в упор посмотрел на Казанцеву. Сука! Пока он мучался от неизвестности и беспокойства за нее, эта лиса нашла себе нового спонсора. Хотелось схватить эту продажную тварь и крепко встряхнуть, но Горин призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы не наломать дров. Ее нельзя пугать, иначе сбежит. Да и потом, вдруг это просто поклонник?

Заметив бывшего, Маша замерла и перестав улыбаться, нервно затеребила край сумочки.

— Манечка, ты чего? — ее спутник, видимо слишком внимательно отслеживающий состояние девушки, сразу нахмурился, заметив перемену в ее поведении. Он наклонился и посмотрел на Казанцеву такими откровенно влюбленными глазами, что губернатору сразу все стало ясно.

Не просто поклонник, он тоже влюблен. Влюблен, мудак, в его Машу! От осознания того, что этот здоровый мужик покушается на принадлежащее ему, Горин практически заскрипел зубами и напрягся, готовый к стычке.

— Ах, вот в чем дело, — протянул соперник, наконец, увидев Александра Николаевича и смерил его взглядом, полным ненависти и презрения.

— Маша, иди сюда, — тон Горина был спокойным, но не обещал ничего хорошего.

Да и могло ли быть по-другому, если ЕГО Маша, по которой он, избалованный первыми красавицами, сох как подросток, шла с каким-то мажором?

— Чего вы хотите, Александр Николаевич? — ее голос, самый любимый и желанный, был сейчас максимально чужим и далеким.

— Мы снова на "вы"? Может, наедине поговорим?

— Я не вижу смысла скрывать что-то от Романа. А разговаривать нам с вами не о чем.

— Даже так… Тогда давай при Романе, — голосом, полным сарказма протянул Горин, — тест делала? Ты, может, ребенка моего носишь, а сама себя не бережешь и побеги устраиваешь.

Девушка поморщилась и залилась краской, видимо смутившись присутствия провожатого, но для губернатора почему-то стало очевидно, что они не спали. Определить это было очень просто, ведь смущение Казанцевой было абсолютно искренним, а провокация губернатора сработала в двойном объеме, удивив еще и этого здорового, как бык, мажора.

Из-за этого внезапного открытия от сердца отлегло и на душе стало так хорошо, что губернатор невольно улыбнулся во все тридцать два зуба. Но провожатый Маши, видимо принял этот жест за издевательскую ухмылку, поэтому уже в следующую секунду произошло то, чего Горин совсем не ожидал: этот самый здоровый Роман подошел в плотную и почти упершись своим лбом в губернаторский, прорычал:

— Оставь ее в покое.

Сын Коли Горы хорошо помнил закон улиц родного города: если драка неизбежна — бей первым, но и Машин новый знакомый, видимо рос здесь же, именно поэтому оба мужчины ударили практически одновременно.

Завязалась жесткая потасовка, а глаза обоих застилала такая невероятная ярость, что все случайные прохожие поспешили укрыться в сумерках, боясь попасть под горячую руку. Не смотря на то, что оба соперника были одного роста, телосложения и весовой категории, вел в драке Роман.

Неужели силовик? — пронеслось в голове Горина после очередного пропущенного удара в челюсть, которая тут же болезненно заныла. Но губернатор тоже был отличным бойцом и после тренировок с именитыми мастерами спорта, сейчас давал достойный ответ.

Удар… еще один. Снова… Тяжелые кулаки настигали друг друга в полной тишине, нарушаемой только рыданиями Казанцевой. Было понятно, что никто из соперников отступать не намерен, поэтому костяшки, сбитые в кровь, только добавляли агрессии и азарта. Когда оба одновременно остановились, тяжело дыша, то наконец, обратили внимание на Машу, которая все это время буквально захлебывалась от слез.

Не чувствующие боли мужчины представляли собой устрашающую картину: у Романа была разбита бровь и губа, а у Александра Николаевича нос. Голубые и янтарные глаза, все еще пылающие яростью, уставились на девушку, которая вдруг замерла и процедила сквозь зубы:

— Ни тебя Горин, ни тебя Морозов я видеть не желаю. Я вам, что трофей за победу в драке? Оставьте меня в покое! — после чего развернулась и решительно направилась к подъезду, громко стуча каблуками.

Оба тяжело дышащих мужчины замерли, когда услышали приближающийся звук сирен и голос какой-то старушки с первого этажа:

— Наконец-то едут менты. Совсем бандиты распоясались. Под окнами разборки устраивают!

Смерив друг друга взглядами, полными ненависти, Горин и Мороз прыгнули каждый в свою машину и поспешили покинуть двор. Никто из них не боялся простого наряда ппс, но светиться, ни Александру, ни Роману было ни к чему.

Уже через полчаса клокочущий от гнева губернатор стоял перед врачом из частной клиники и морщился от запаха лекарств, которыми обрабатывали ушибы.

— По-хорошему бы рентген челюсти нужно, Александр Николаевич, — начал доктор.

— Нахер мне это не надо. Юра, что там с досье на этого мудилу?

Помощник понимающе хмыкнул:

— Все есть, Сань, не кипятись. Хорошо, что ты номер машины запомнил… Роман Сергеевич Морозов — тридцать два года, бывший омоновец, в звании капитана. Горячие точки, заместитель начальника даже… в прошлом…

— Значит все-таки силовик… Так даже не обидно, а то я уже решил, что позиции сдаю.

— А вот сейчас самое интересное. Этот самый Роман Сергеевич родной брат Мороза. Тот его полтора года назад сдернул со службы и пристроил к себе. Так что он в схеме, как башковитый и привыкший идти напролом — одна из центральных фигур.

— Какие новости, — оскалился Горин, — ну что же. Действуем по закону. Сядет одним из первых, гандон.

Ранним утром, когда сентябрьское солнце еще даже не показалось из-за горизонта, бизнесмен Константин Колесников был поднят с кровати и распластан на мягком иранском ковре собственной спальни. Накануне он сильно перебрал в одном из заведений Морозова, поэтому чувствовал себя из рук вон плохо. Уткнувшись носом в дорогую шерсть, разукрашенную причудливым узором, заспанный и помятый мужчина испытывал целую гамму противоречивых чувств. Он был настолько поражен и дезориентирован вторжением людей в масках, что даже не сразу понял цель столь раннего визита, а когда ему объяснили — застыл от удивления, смешанного с липким страхом.

Еще вчера уверенный, что с верхами все решено, теперь он недоумевал, зачем им рушить такую надежную и проверенную годами схему. Неужели весь поток закроют? Нет… Не выгодно. Но заменить фигурирующие лица могут… Только вот почему?

Колесников уперся взглядом в орнамент и попытался решить задачу, так внезапно нарисовавшуюся перед ним. Казалось, что для рокировки не было предпосылок, да и с губернатором все решили, но хчто-то не сходилось… Только что? Ему было невдомек, что спусковым механизмом во всей этой цепочке стала простая девятнадцатилетняя девчонка, студентка журфака, которую три недели назад он сдал губернатору.

Через какое-то время Колесников давал показания, уже сидя на стуле в своем кабинете, и старался не обращать внимания на обыск, проходящий в собственном доме. Было не приятно думать о том, что люди в масках двигают и бесцеремонно трогают любимые экспонаты из его коллекции антиквариата, лезут в личный компьютер, полный компромата и вообще хозяйничают в его резиденции.

Это не просто обыск — это показательное унижение, понял Колесников, и мысленно похвалил себя, что именно в этот день не приволок домой кого-то из клуба. Только сплетен о его оргиях не хватало. Хорошо, что был один, потому что учитывая то, что законники те еще сплетники, новости разнеслись бы по городу молниеносно.

Тем временем, на другом конце города губернатор, свежий и отдохнувший, неторопливо завтракал и деловито отдавал распоряжения помощнику:

— По собранию насчет бюджета уточни, плюс встреча с министром архитектуры и строительства… Что еще? Маше цветы отправьте. Пусть ромашки будут. Как дела с Колесниковым? Шуганули и отпустили? — поинтересовался он, прихлебывая горячий кофе.

— Пока, да. Но обвинения предъявлены. Сегодня пустим по местному телевидению. Статьи для интернет ресурсов тоже готовы. Только вот Соколов предупредил…, — неуверенно начал Сафронов.

— Что, Юрий Иванович?

— Теперь это точно война. Придется охрану увеличить.

— Раз надо, увеличивай. Хрен с ним. Что с Морозом?

— Старший, как партнер Колесникова — фигурант в деле, а младший — оказывается не совсем бывший силовик…

— В смысле: не совсем? — поперхнулся губернатор и уткнулся взглядом в Сафронова.

— Он уже давно в сотрудничестве со следствием, на хорошем счету у начальства, Соколов за него рвёт.

— Мда…Новости… Я с Артуром Михайловичем переговорю, мне этот гандон — Морозов на свободе не нужен. Сам понимаешь, почему, — теперь губернатор был уверен, что отправить соперника за решетку будет сложно, но виду не подавал.

— Понимаю, — протянул Сафронов и потянулся к кофейнику.

Он прекрасно видел, что Горин ревнует свою девчонку, которая очень быстро нашла губернатору замену в лице Романа Морозова.

Теперь еще эти проблемы с Колесниковым… Юрий Иванович вообще не слишком поддерживал идею о задержании, потому что считал, что можно договориться по-другому, только вот хорошо знал Александра Николаевича, поэтому не спорил.

— Действуйте по закону, — любил говорить Горин в спорных ситуациях, и эта не была исключением, с той только разницей, что на кону были не только деньги, но и безопасность.

Словно в подтверждение слов главного прокурора, ближе к обеду позвонил Колесников.

Раздраженно мазнув взглядом по фамилии на экране, губернатор отложил телефон и вернулся к подписи документов, но уже на третьем входящем не выдержал:

— Слушаю, — холодно бросил он, продолжая быстро ставить росчерки на гербовой бумаге.

— Александр Николаевич, ну как же так? — начал, было, собеседник, но губернатор его оборвал:

— Вот так. На нары поедешь, Костя.

— За что? — Колесникову не хотелось пресмыкаться, но он понимал, с кем имеет дело и что на кону не только деньги, но и свобода.

— За то, что папу не слушали и потому что девочку одну в свое дерьмо вплели.

Меньше всего бизнесмен, привыкший к холодному расчету и жестокости в делах, ожидал услышать о Казанцевой. Он был так поражен внезапной догадкой, что даже не сразу нашелся с ответом:

— Так дело в девушке, которая сливала? Александр Николаевич, это не серьезно…

— Не серьезно мою любовницу шантажировать и заставлять следить, а тебя, сучара, три года разрабатывали, оказывается. Запомни, Костя, незаменимых нет. Уберут тебя, поставят другого, раз не понимаешь, как себя вести.

— Жаль, что разговор не сложился, — вздохнул Колесников и добавил, — желаю вам крепкого здоровья, Александр Николаевич, надеюсь вы понимаете, о чем я, — после чего отключился.

Взбешенный Горин еще какое-то время свердлил взглядом телефон и раздумывал над словами собеседника.

Неужели пошли угрозы? Выходит, прав был Соколов — охрана нужна.

Настроение стремительно падало, ведь ситуация, еще вчера казавшаяся ясной и прозрачной, сегодня выглядела туманно и очень неопределенно.

Маша нашлась, но теперь не с ним. Хотелось забрать Казанцеву, но губернатор понимал, что сила только еще больше отвернет и испугает ее. Станет только хуже, потому что это они уже проходили. Как поступить? Вымаливать прощение, как сопливый пацан? Не по статусу, да и не простит она…

Может снова шантаж?

Горин поморщился, от осознания того, какой скотиной чувствовал себя, перебирая варианты по возвращению Маши. Как к ней подступиться, особенно теперь, когда влюбленность стремительно переросла в одержимость?

Тут еще Колесников, загнанный в угол, показал зубы, а этот Морозов так вообще оказался хамелеоном.

Как убрать этого бычару с дороги? При мысли о то, что между его девочкой и этим козлом может что-то быть, кулаки сами собой сжались, а глаза налились кровью. Если к Маше силу и жестокость применять больше не было возможности и желания, то в отношении Мороза руки были развязаны.

Его нужно убирать. Любыми путями.

Нет, он конечно, хорош, сучонок… И со следствием сотрудничает и бабло лопатой гребет. Интересно, а старший Мороз в курсе, что его братец на двух стульях сидит? Наверняка, нет. Это хороший козырь.

Александр Николаевич ухмыльнулся, довольный гениальной мыслью и расслабленно откинулся на массивное кожаное кресло. Внезапная идея, показалась ему отличным вариантом. Раз посадить Романа Морозова, не поссорившись с Соколовым, нет никакой возможности, значит их с братцем нужно стравить, как двух бешенных собак.

— Юра, организуй мне встречу с Морозом старшим.

— Когда? — заинтересованно уточнил помощник.

— Да, хоть сейчас, — губернатор улыбнулся, решив не раскрывать все карты сразу. Он встретится с Олегом, выяснит, какие отношения у братьев, а козырь прибережет и ударит в самый нужный момент.

— Настроение поднялось, может вискаря накатим? — обнажив белые зубы в улыбке, спросил он у Сафронова.

— Давай, — согласился тот.

— Верочка, золотце, лимончик принеси и закусить что-нибудь… Под виски, — нажав кнопку селектора, отдал распоряжение Горин, и снова улыбнулся, обнажив белые ровные зубы.

— Стравим двух бешеных собак, и дело с концом.

15

Когда рано утром на новый адрес Марии Казанцевой доставили огромную корзину ромашек, она совсем не удивилась. Обхватив внушительную конструкцию, поставила ее на кухонный стол и наклонилась к белым цветам, глубоко вдохнула, а случайно дотронувшись носом до желтой серединки, громко чихнула.

— Мучается, — пронеслось в голове, заставив зло улыбнуться.

Маша тоже сначала мучалась, но теперь с появлением Мороза, почти не скучала. Теперь, спустя недели разлуки ей казалось, что освобождение от чувств совсем близко, нужно просто еще немного времени.

— Все дело в том, что он твой первый, — деловито рассуждала Кулецкая, беседуя с Казанцевой по телефону.

— Думаешь, пройдет? — со вздохом спросила Маша, прижав к уху трубку и легко касаясь пальцами нежных цветов.

— Не знаю. У меня прошло… А буквально за пару недель до твоего возвращения я так влюбилась, что обо всех прошлых связях пожалела.

— Ого! Вот это ты даешь, подруга! Я его знаю?

— Да, но не хочу пока делиться, боюсь сглазить, потому что он просто охренительный мужик. Внешне ничуть не хуже твоего козлины губернатора. Знаешь, он тот, перед кем хочется голову опустить и глазки в пол, ну или наоборот задрать и в рот ему заглядывать и каждое слово ловить, — голос подруги был полон обожания.

— Так тебя можно поздравить?

— Нет, он пока не в курсе моей влюбленности. Но там такой мужик, что я даже не знаю, как подступиться.

— Ну ты даешь… Очень интересно, кто тебя с ума свел, — протянула Маша, узнав в описании чувств Татьяны свои собственные. Именно так она ощущала себя рядом с Александром Николаевичем… Раньше…

Но теперь это совершенно не представлялось возможным. Возращение к Горину станет предательством в отношении мамы, тетки и даже Романа, который так сильно поддерживал ее весь предыдущий месяц, буквально собирая по частям.

Только-только пришедшая осень еще не вступила в свои права, но уже здорово отрезвила мысли. Если даже времена года неумолимо сменяют друг друга, то почему какая-то глупая влюбленность должна длиться вечно?

Он в прошлом, а впереди длинная, полная событий жизнь, в которой еще будет место здоровому и благополучному чувству… Незачем хоронить себя, ведь вокруг множество прекрасных мужчин, — рассуждала про себя Маша. При мыслях о сильной половине человечества воображение невольно рисовало Романа, высокого и идеального, прислонившегося к капоту машины и ждущего ее с теплой улыбкой на губах, да и Галина Ивановна с Тамарой, случайно познакомившиеся с Морозом, тоже были от него в восторге.

— Эх, была бы я молодая, — протянула тетка и мечтательно затянулась тонкой сигаретой.

— Да, дочка, парень отличный, — поддержала мать, — красивый, культурный, на тебя как смотрит… А главное, на шесть лет моложе этого…

При косвенном упоминании о Горине, Маша замерла и опустила глаза. Не хотелось говорить о нем и вообще хоть как-то обсуждать произошедшее. Только как это объяснить самым родным женщинам, которые сейчас просто люто ненавидели Александра Николаевича и пользовались любым случаем, чтобы высказать обиду?

— Мы, конечно, не вместе, но почему вы так настроены против Саши?

Имя губернатора, прозвучавшее вслух, словно активировало в Галине Ивановне спусковой механизм, заставив повысить голос почти до крика:

— Он приходил! Требовал рассказать, куда ты уехала, и вообще угрожал! — мать тяжело задышала и вдруг схватилась за сердце, невольно вспомнив неприятный визит самого губернатора.

— Чем? — обескуражено прошептала Маша, чувствуя неприятный холодок, расходящийся по всему телу.

— Говорил, что найдет тебя и заберет, больше не разрешит общаться. Много плохого наговорил.

— Да, было дело, — подтвердила Тамара, — мужик он властный и словами разбрасываться не привык, так что обещания наверняка бы выполнил.

Так вот в чем дело… Горин опустился до прямых угроз её родным прямо в лицо. От осознания того, что человек, которого она боготворила, совершенно не изменил своих гадких методов, внутри вдруг разлилась такая горечь, что стало почти физически плохо.

Прав был Роман, нужно переболеть… На собственное сердце наступить, если нужно, но такое не прощать… Никогда… Он не любит, он владеет и губит, потому что с любимыми так не поступают.

Не в силах держать лицо, Маша невесело улыбнулась и расцеловав родных женщин, сложила учебники и засобиралась домой. Хотелось побыть одной и все хорошо обдумать, а еще поддаться порыву и выбросить все букеты, за неделю возвращения, заполонившие собой всю съемную квартиру.

Пока она ждала такси и спускалась к машине, в ее голове созрел план: если просто так забыть Горина не выходит, то нужно выбить его из сердца силой. Клин клином.

Маша еще немного посомневалась, задумчиво посмотрела на телефон и собравшись с духом набрала один из номеров, принявшись слушать длинные гудки. Наконец, абонент снял трубку, и она сразу, без предисловий, приступила к главному, боясь, что если тянуть, то предложить не хватит духу:

— Роман, привет. Извини, что не звонила после той драки, была обижена.

— Ничего, я все понимаю, малыш.

— Не хочешь пригласить меня на свидание?

— А ты сама готова к этому? — после небольшой паузы низкий бархатный голос звучал ровно, как будто лишний раз убеждая, что Маша делает правильный выбор.

— Готова.

Этим же вечером, на прогулке в парке Мороз впервые поцеловал ее. Стоя в кольце сильных рук, Маша вдруг подумала, что ей невероятно повезло, в отличие от той же Кулецкой, которая перебрала кучу мужчин, прежде чем влюбиться и найти достойного.

А ведь, у Маши сразу после расставания появился второй и такой же на сто процентов подходящий… Роман был нисколько не хуже Горина внешне, да и физическом плане совместимость с Машей у него была бы не меньше. Плавясь от умелого, глубокого поцелуя, она ощущала болезненную пульсацию внизу живота и возбуждение точно также, как и с губернатором. Хотелось большего. Интимнее, ближе, жарче…

О том, что Мороз опытный любовник, говорило каждое его неспешное движение, которое доводило до головокружения и невероятного томления. Если он просто целует так, что от напряжения ноют все мышцы, то какой с ним секс?

Но Роман не спешил, поэтому первое сближение так и закончилось поцелуем в парке, а затем еще одним в машине у Машиного подъезда.

Поднявшись к себе и оказавшись в одиночестве, Казанцева вдруг замерла. Прислонившись к входной двери, сползла вниз, до крови прикусила припухшую от поцелуя нижнюю губу и закрыла глаза, смахнув покатившиеся слезы.

Она понимала сейчас яснее, чем когда-либо, что во всем был хорош Роман Морозов и безусловно подходил ей даже больше, чем подонок-губернатор.

Встретился бы чуть раньше, и все могло быть по-другому. Счастливая бы самая была и под землей бы ног не чувствовала. На руках бы носил и обожал бы… Он и есть тот, другой… Идеальный и настоящий.

Только вот сердце уже сделало свой выбор и вопреки любому здравому смыслу и гордости, болезненно любило Горина. Того, кто влюбил, а потом унизил, угрожал и шантажировал, обидел до глубины души и бросил, но все рано остался внутри, разбередив душу.

И тело можно обмануть, и разум, вот только ему, неподкупному сердцу не соврёшь.

16

Вот уже целый месяц душа Татьяны Кулецкой была не на месте.

После той встречи в начале августа, прошло целых четыре недели, а чувство, зародившееся в сердце, с каждым днем только крепло, постепенно делая хохотушку и кокетку Кулецкую задумчивой и закрытой.

— Не узнаю тебя, — шепнула ей Маша, на одной из пар по истории СМИ.

— Я сама себя не узнаю, — прошелестела Татьяна, — теперь еще больше твои страдания по Горину понимаю… Но ты хоть успела с ним красивую любовь покрутить, а тут никак. Я перед ним и так и этак. Уже изучила места, где он бывает… Ноль… Полный ноль, Маш. Головой кивает, пара фраз о погоде и сквозь меня смотрит.

— Может, у него женщина есть?

— Может и есть. Не завидую ей, потому что меня так кроет, что я готова ее киллеру заказать, — невесело ухмыльнулась Кулецкая.

Откуда было знать нервно хихикнувшей Маше, что речь как раз о ней. Ведь именно с Казанцевой уже неделю встречался Мороз, поселившийся в сердце у ее лучшей подруги.

Маша безраздельно купалась во внимании Романа и даже не задумывалась над тем, что совсем скоро ее невинные свидания станут причиной настоящего бедствия.

На ее счастье, прогулки в парке, кафе и кино, были пока не замечены губернатором, слишком занятым делом Колесникова, начавшего воплощать угрозы в действие.

Горин, разумеется, приставил охрану и к Казанцевой, но за эти первые шесть дней сентября так и не добрался до отчета, удовлетворившись докладом о том, что все спокойно, и объект курсирует с учебы домой и ночует один.

Тем временем Кулецкая все больше понимала, как безнадежно влюбилась.

Перед Романом ей не хотелось изображать роковую девушку и стерву. С таким мужчиной представлялась нежная и покорная девушка, а не баба, останавливающая на скаку коня и заходящая в горящую избу. Никакого партнерства и равенства. Такие мужчины как Горин и Мороз в паре могут быть только главными. И именно с такими можно и нужно быть слабой.

Узнав от своего нерадивого поклонника, что Мороз будет вечером на набережной, Кулецкая начала собираться. Открыв шкаф, и придирчиво изучив вереницу ярких и откровенных нарядов, она интуитивно выбрала платье, забытое у нее Машей еще в начале лета. Простенький сарафан в белый горох, с рукавами фонариками и юбкой солнце до колена при каждом движении открывал взору стройные ноги Татьяны, и, несмотря на то, что был не совсем в ее вкусе, сейчас казался очень подходящим.

Кулецкая покрутилась перед зеркалом и вдруг улыбнулась: в наряде подруги, она как будто стала моложе, невесомее и невиннее. Настоящая девушка-студентка, в которую хочется влюбиться, ведь среди толпы одинаковых модниц, глаз выделит именно такой силуэт. Нанеся минимум макияжа, осталась простоволосой и надела босоножки без каблука.

— Точно стиль Казанцевой. Не зря же она своим простым шиком самого Горина зацепила, — рассмеялась Кулецкая и подмигнула отражению.

Если раньше она испытывала к Маше, ухватившей губернатора, хоть и белую, но зависть, то теперь все мысли занимал только Мороз.

— Раз повезло Казанцевой, то повезет и мне, — думала Кулецкая, невольно сравнивая, чем-то походивших друг на друга, мужчин.

Когда большое сентябрьское солнце подкатилось к горизонту и на город стали опускаться первые сумерки, желтая машина такси высадила Татьяну у моста на набережной.

Девушка оправила платье и прищурившись, принялась искать глазами высокую фигуру Мороза.

Зачем он здесь? Почему Сергей сказал, что Роман будет именно в этом месте? Неужели свидание?

Вопросов было гораздо больше, чем ответов, поэтому Кулецкая постаралась выбросить их из головы. Она знала себе цену и прекрасно понимала силу женской красоты, которой была наделена в достатке. Главное, показаться ему на глаза, а разговор какой-никакой завяжется, как и в предыдущие две встречи.

Наманикюренные пальчики, в плетенных босоножках осторожно ступали по брусчатке, постепенно приближая свою хозяйку к одному из самых больших потрясений, но она пока ничего не подозревала об этом. Таня с любопытством разглядывала прохожих и парочки, целующиеся на мосту, невольно представляя себя на их месте. Наконец, среди прохожих взгляд выделил знакомую высокую фигуру, и девушку, словно магнитом, потянуло вперед.

Поскольку в предыдущие три встречи Кулецкая безуспешно пыталась привлечь внимание Мороза, сейчас приближаясь к тому, в кого влюблена, она раздумывала: не поговорить ли с ним напрямую, заявив о своем интересе?

Преодолев толпу, Таня подошла ближе, и только оказавшись в нескольких шагах от Мороза заметила, что он не один.

Не один.

Эти два слова набатом ударили по голове Кулецкой, заставив виски буквально запульсировать от боли. Все вдруг стало ясно. Вот почему он не замечал ее открытого флирта и кроме показной вежливости, в остальном выказывал полное равнодушие.

Другая. Очередная, или Мороз действительно в кого-то влюблен? Вспомнился его задумчивый взгляд и улыбка, в их первую встречу. Она была уже тогда…

Татьяна замерла, и не в силах оторвать взгляд, принялась жадно рассматривать спутницу мужчины, в которого была влюблена до одури.

Какая она? Та, что украла сердце этого идеального мужчины. Чем лучше? Может просто успела раньше…

Горькая зависть и ненависть к весело смеющейся сопернице бурным потоком разлилась внутри, мешая здраво мыслить. Нужно было уйти, не попадаться на глаза, побыть одной и успокоиться, но ноги упорно несли Татьяну все ближе и ближе.

Незнакомка сидела на высоком каменном выступе, который так любили занимать студенты, и весело болтала идеальными маленькими ножками, совсем не скрытыми, тканью похожего на Танин сарафана. Мороз стоял прямо перед ней, и ввиду высоты, на которой размещалась девушка, казался с ней одного роста.

Со стороны такими парами всегда любуешься: она хрупкая и невесомая в лимонном сарафане и распущенными русыми волосами, аккуратно отщипывающая кусочки сладкой ваты и он, большой и сильный, смотрящий на нее до одури влюбленными глазами.

Хотелось обойти вокруг, чтобы лучше разглядеть незнакомку с переливающимся смехом, увидеть из чьих рук этот здоровый медведь, как прирученный, ест эту чертову вату, но тут девушка обернулась и Татьяна замерла, широко раскрыв глаза.

Это была Маша.

От подступивших слез, стало покалывать глаза, а горло сдавила сильная судорога, мешающая сделать вдох. Кулецкая, привыкшая выкрикивать и шумно проживать любую боль, сейчас держалась из последних сил. Заорать бы раненной волчицей до хрипа, чтобы изнутри вышло все накопившееся, зарыдать на всю набережную… Тогда стало бы легче и возможно острая боль внутри, хоть немного притупилась бы…

Но девушка продолжала стоять на месте, и как настоящая мазохистка, мучительно ловить каждое движение и долетающее до нее слово. Казалось, что вокруг больше нет шума и гомона молодежи, расхаживающей по набережной, нет звука моторов с проезжей части и сигналов машин. Остался только гулкий звук собственного раненного сердца и долетающие обрывки фраз до боли знакомых голосов.

Сквозь слезы, расфокусированным зрением Кулецкая все же внимательно разглядела выражение лица Мороза. Он, правда, был влюблен. Сильно и страстно.

И этот взгляд, полный обожания, но направленный не на нее, а на ставшую заклятой подругу, стал крушением последних надежд.

Это конец.

* * *

Поздним вечером Татьяна решилась позвонить Казанцевой и сразу перешла к прямым вопросам:

— Помнишь, я вышла на тебя через моего насильника, который рассказал, что тебе помог Мороз?

— Да, — удивилась Маша, — что-то случилось?

— Между вами что-то есть? Ты ведь Горина любишь?

Подруга замялась, но после непродолжительной паузы все же ответила:

— Рома очень помог мне в свое время, и мы уже неделю встречаемся. Извини, что не рассказала сразу, сама не понимала сначала, выйдет у нас что-то или нет…

— Ясно. Просто заметила перемены в тебе, сегодня увидела, кто звонит, поэтому заподозрила, что с подружкой не делишься успехами в личной жизни… Молодец ты, опять красавца урвала. Как думаешь, серьёзно у вас? — каждое слово давалось с трудом, но Кулецкая усилием воли держала дружелюбный тон.

— Надеюсь, что серьезно… Он такой… В общем идеальный, Тань…

— Так уж и идеальный, ты про губернатора тоже самое говорила.

— Нет, Рома, он… Не знаю, как сказать.

— Вот и не говори. Спокойной ночи.

Кулецкая повесила трубку первой и горько, с надрывом разрыдалась. Нет больше подруги, которая сама того не ведая, ранила в самое сердце, нет больше надежды на счастье — осталась только тупая, ноющая боль. Которую ничем и никем не заглушить.

Всё этой простушке доставалось без проблем: и бюджетная учеба в вузе, и губернатор, как мальчишка, таскающийся за ней, и выход чистой из воды из той жуткой истории, когда её, Таню, изнасиловали… И вот теперь единственный мужчина, который поселился в сердце у Кулецкой, тоже совершенно без труда достался Маше.

Это всё несправедливо. Ведь она ничем не хуже. А может даже и лучше.

Что же делать?

Выход есть всегда.

Нужно отдать Казанцеву обратно Горину.

Любым путем.

Обдумывая, как осуществить задуманное, Татьяна не спеша заварила себе чай с чабрецом, и устроившись на широком подоконнике, окинула взглядом ночной город, переливающийся тысячами огней.

Горин с ума сходил по этой дурочке, а такие чувства быстро не проходят… Как он спустил ей нового ухажера?

Вариант только один: он пока не в курсе.

Перед глазами снова всплыла картинка с набережной: хохочущая Казанцева, отправляющая в рот Морозу розовые кусочки ваты, и его голодный влюбленный взгляд, направленный на спутницу.

— Ненавижу сладкую вату, — громко сказала Татьяна, и невольно вздрогнула от эха, прокатившегося по пустой квартире.

17

Александр Николаевич только-только приземлился в аэропорту областного центра, а внизу его уже ждала делегация, во главе с помощником Юрием Ивановичем.

По гладкой асфальтированной дороге плавно двигалась вереница черных машин, положенная для встречи губернатора крупной области. И если обычно такое внимание было привычным, то сейчас невероятно раздражало.

Горин, после недельной командировки в столицу, выглядел неважно. Он окинул встречающих усталым взглядом и начал медленно спускаться по трапу самолета. Глаза слепило высокое яркое солнце, поэтому губернатор достал из кармана и водрузил на нос солнцезащитные очки.

— Приветствую, Александр Николаевич. Как столица?

— Стоит, что ей будет. Здесь как дела, Юра?

— С Колесником все гладко. Эпизодов по делу до хрена, поэтому…

— Братья Морозовы?

— Тут сложнее… Роман Морозов полтора года в сотрудничестве со следствием, и одно из главных условий, что его брата Олега тоже не трогают.

— Помню я… Жаль, не успел стравить их до отьезда. Ну ничего, в ближайшее время мы это организуем, — Горин поморщился и молчал всю дорогу до машины. Оказавшись внутри, откинулся на широком кожаном кресле, и устало прикрыл глаза.

— Отдохнуть тебе надо, Саш, — заметил помощник, от внимания которого не ускользнули ни круги под глазами шефа, ни его осунувшееся лицо. Однако заметив раздражение на лице Горина, Сафронов поспешил сменить тему:

— Как Майя?

— В Лондон учиться поехала. Взрослая, красивая, как мать, — губернатор помолчал, погрузившись в свои мысли, а потом неожиданно для помощника, продолжил, — смотрел на неё и думал, что она всего на три года младше Маши. Если бы моя дочь с мужиком на восемнадцать лет старше связалась, я бы ему шею свернул.

В прохладном салоне мерседеса воцарилась гнетущая тишина. Сафронов не решался что-то ответить, раздумывая, какие слова подобрать, а на лице Горина застыла горькая ухмылка. Наконец, Юрий Иванович откашлялся и, как бы извиняясь, произнес:

— Ну, ты же не хрен с горы. Всё-таки обеспечивал, баловал, запал на неё, Сань…

— Мудло я, Юра. Я ей жизнь сгубил. Как паук, опутал паутиной, влюбил в себя специально, а когда вырваться захотела, шантажом принудил остаться. Я у неё первый мужик, это не забывается… Такие, как Маша долго любят.

— Александр Николаевич, ну она то, поди, тоже не девочка маленькая. Понимала, с кем связалась. Так что, сам себя не линчуй. Тем более, у тебя и раньше молодые были. Сколько… Всех и не упомнишь…

— Маша другая. Люблю я её, Юра. Люблю и гублю.

Помощник, стушевавшись от нетипичных для шефа признаний, задумчиво потер затылок, и кинув взгляд на ещё по-летнему теплый город, спросил:

— Я-то и думаю, почему уже неделю не контролишь её, как раньше. Неужто отпустить решил?

— Не знаю, надо наверно. Как себе на горло только наступить…

Губернатор замолчал и отвернулся к окну. Улицы города, за эти несколько месяцев снова ставшего родным, стремительно проносились перед глазами. От летнего зноя совсем ничего не осталось, и осень, несмотря на тепло, уже постепенно вступала в свои права. Тут и там уже проглядывала желтая листва, а надвигающийся вечер дарил сентябрьскую прохладу остывающей земле.

Так и Маша остынет и пойдет дальше. Постепенно все забудется, и кроме теплых воспоминаний ничего больше не останется. Нужно только отпустить…

Отмахнувшись от горьких, как сигаретный дым, мыслей, Горин полностью погрузился в работу. Проведя весь день за документами и накопившимися делами, он даже не сразу заметил, как за окном опустились сумерки.

Откинувшись на спинку кресла, Александр Николаевич устало потер глаза и объявил, что на сегодня работа окончена, а потом, не справившись с искушением, набрал новый номер Казанцевой. Подойдя к окну и прислонившись лбом к холодному стеклу, он терпеливо слушал длинные гудки и обреченно взирал на огни ночного города.

Наверняка занята.

Отпустив водителя, губернатор спустился на парковку и сам сел за руль. Домой не хотелось.

Прокатившись по шумной набережной, он сам не понял, как машина привезла его к новому жилищу Маши. Где-то в отчетах охраны был номер домофона и квартиры, но Горину не хотелось снова идти тем же путем, что и раньше. Если бы она сама…

Окинув усталым взглядом ночную улицу, детскую площадку и молодежь, столпившуюся на ней, он прислонился лбом к рулю и тяжело вздохнул.

Прав был Сафронов, Горин перепробовал множество женщин. Но по-настоящему полюбил только Машу. Вот так, под старость лет, залип на молодой и невинной девочке, с которой нужно было вести себя по-другому. Остановившись взглядом на шумной компании в центре двора, губернатор невольно пустился в воспоминания. В памяти мутной картинкой всплыли первые отношения, ревность, влюбленность. Он привык брать напором и на любой отказ всегда реагировал как на вызов. Нет, не принуждал никогда, но делал так, что сами соглашались и с ума по нему сходили. Так и с Машей себя повел, там где не прогибалась — сломал, там где сомневалась — убедил. О себе думал сначала, а теперь только о ней… Вот только поздно…

Помедлив, он всё-таки снова набрал заветный номер, даже не надеясь, что ему ответят.

Выслушав очередь длинных гудков, какое-то время сидел, упершись взглядом в одну точку, а потом снова нажал кнопку вызова.

К его удивлению трубку всё-таки сняли, только это была не Маша:

— Слушаю, Александр Николаевич, — из динамика раздался бодрый голос Колесникова.

Оторвав телефон от уха, Горин проверил вызываемый контакт и замер, пораженный нехорошей догадкой, на которую собеседник тут же поспешил ответить:

— Маша не может ответить, но я готов побеседовать вместо неё. Поговорим, Александр Николаевич?

— Если с её головы… хоть один волос… Я тебя своими руками, мразь, удавлю, — зарычал губернатор и со злостью ударил кулаком по рулю.

Молодежь, смеющаяся неподалеку, замерла. Девушки и парни, еще секунду назад весело проводящие время теперь обеспокоенно вглядывались в огромный, похожий на черного зверя внедорожник, из которого донесся шум и глухой удар.

— Зачем, Костя? Я же накажу за неё, — уже тише продолжил губернатор, увидевший замешательство среди компании.

— В том-то и дело, что дочка твоя далеко, на жену тебе наплевать, родители вне досягаемости. Остается только маленькая журналистка. Поэтому, давай обмен: я тебе Машеньку, а ты мне мой бизнес обратно и дело в топку, — Колесников помолчал, и удовлетворенный произведенным эффектом, продолжил:

— Если к завтрашнему дню не договоримся, то для начала я её трахну. Обижать сам не буду — понравилась она мне. Но для этого есть специальные люди, сам понимаешь.

— Я такого поведения не спускаю, Костя. Хоть пальцем тронешь, лично глотку перережу.

— Александр Николаевич, обижаешь. Я много о тебе наслышан, знаю твой крутой нрав. Но ситуация безвыходная для меня, пойми. Если бы знать заранее, что так выйдет, я бы никогда… Зря Олег девочку эту тогда на слежку толкнул, это из-за него теперь вся заваруха.

Колесников отключился, оставив обезумевшего Горина наедине с собственными, разъедающими как кислота, мыслями.

Расфокусированным взглядом он следил за дорогой, по которой нещадно гнал на красный и думал только о том, что по его вине Маша может пострадать. Уже пострадала, когда связалась с ним.

Уже к утру все нужные спецслужбы были подняты на уши, но никто из них не мог начать действовать, потому что губернатор боялся. Впервые он испытывал настоящий, липкий страх. Колесникову нечего терять. Не женат, детей нет. Он, как бешеный пес, загнанный в угол, готов был отбиваться до последнего.

К обеду следующего дня Горин, не спавший более суток, впал в крайнюю нервозность. Машино месторасположение так и не определили, а время стремительно утекало, как песок из раскрытых ладоней.

— Сделайте хоть что-то! — орал губернатор, хотя внутренне уже согласился на все условия Колесникова, — Морозовых за решетку, обоих!

Именно в тот момент в кабинет вошел главный прокурор области, Артур Соколов.

Это был высокий крупный мужчина, примерно одного роста с Гориным. Правильные черты лица и цепкий взгляд добавляли и без того суровому облику полковника жесткости и бескомпромиссности. Горин, проникшийся уважением к Соколову еще в первую встречу, поднялся и протянул ладонь, ответив на крепкое рукопожатие.

— Приветствую, Александр Николаевич.

— Здравствуй, Артур Михайлович.

— Дело резонансное, на контроле сверху, поэтому Колесников свое получит в любом случае. Естественно ситуация с девочкой добавляет ему эпизодов.

— Главное, чтобы она живая и здоровая осталась, — прошелестел Горин, понимающий, что прокурор привык действовать строго по букве закона.

— Это в приоритете. Лучшие следователи уже работают, — ответил полковник и вдруг добавил, — твоя?

— Моя.

— Тогда почему с Романом Сергеевичем Морозовым встречалась?

Горину в пору было заорать и разнести от ревности весь шикарно обставленный губернаторский кабинет, но вместо этого он обессилено опустился на кресло и достал бутылку виски.

— С кем хочет, пусть встречается, главное чтобы живая и здоровая, — бросил он и залпом выпил половину стакана огненного напитка.

18

Этот сентябрь представлялся Роману Морозову самым счастливым в его жизни. Казалось бы, родной город совсем не изменился: всё те же улицы, набережная, клубы и круг знакомых. Но все привычное почему-то стало другим, заиграло какими-то новыми, невероятно яркими красками. Больше не раздражали девицы, бросающие робкие заинтересованные взгляды, наркоманы, отирающиеся возле охраны и даже старший брат, отношения с которым испортились окончательно.

Главной мыслью каждого начинающегося дня теперь была Маша. Целая неделя простого счастья сделала из жесткого быка Мороза послушного телёнка, который готов был ходить за хрупкой девятнадцатилетней девочкой по пятам.

Безнадежно влюблен и обезврежен — думал он сам о себе и невольно улыбался. Окружающие знали, что Мороз остался таким же бескомпромиссным и упертым, и его по-прежнему боялись все, за исключением нее.

Роман так и не понял, почему ни разу за все трехмесячное знакомство не показал Маше своего истинного характера. Возможно, дело было в том, что именно от нее ему не хотелось полного подчинения. Её страх не доставлял привычного удовлетворения, а может она просто не давала повода.

Мороз, еще со времен службы, привыкший любой вопрос решать радикально, впервые после сестры хотел кого-то беречь и лелеять. Нет, он и раньше никогда не обижал женщин, но они почему-то сами вели себя с ним крайне робко и полностью подчинялись. Еще в школьные годы, самые большие оторвы и гулены при Романе вели себя крайне прилично. Как потом разоткровенничалась одна из бывших: с ним хотелось быть слабой и покорной.

Маша была другой. Она не играла. Но, Мороз, привыкший всегда быть главным в паре, тоже вдруг изменился. Хотелось баловать и потакать любому капризу, главное быть рядом и ощущать ее тепло, запах, слушать звонкий переливающийся смех.

Раньше каждая пьющая или курящая пассия добровольно принудительно оставляла все вредные привычки, становясь подругой Мороза. Иногда он просил сменить компанию или работу, но споров на этот счет не было никогда. Девушки делали так, как он просил. Без вариантов.

На Машу же Роман никогда не давил, кроме единственного раза, когда не дал ей уйти к мудаку-губернатору. Но ведь, по-другому было нельзя… ради ее же блага.

При воспоминании о Маше в груди появилось уже привычное щемление, а пах налился кровью. Вздохнув, Мороз, поднялся с кровати, прошелся по огромной полупустой трешке и включив кофеварку, принялся отжиматься прямо на кухне.

Пахло свежим ремонтом и новой мебелью. Вообще Роман жил здесь уже почти год, но появлялся только ночами и всегда один, поэтому помещение до сих пор выглядело необжитым.

Отжимания не помогли отвлечься от мыслей о Казанцевой, поэтому было решено отправиться под ледяной душ. Он долгих десять минут стоял под упругими холодными струями воды, но так не получил полного освобождения.

В пору было снять напряжение и взять какую-нибудь бывших, иногда напоминающих о себе робкими сообщениями, но Морозу нужна была только Маша. Теперь только она.

Они всего неделю вместе, а ему уже нестерпимо хотелось большего. Роман совсем не давил на Казанцеву и был максимально терпелив, ограничиваясь только поцелуями, но все шло к тому, что близость рано или поздно наступит.

Иногда он задумывался над тем, забыла ли его девочка мудака-губернатора, и как долго будет держать Мороза на расстоянии. Но ответы приходили сами собой. Он был опытным любовником и всегда пользовался повышенным вниманием женского пола, поэтому почти сразу понял, что Машу к нему тянет. По-настоящему. Пусть пока не душевно, но физически — точно. И Мороз готов был ждать, столько, сколько потребуется.

Быстро выпив кофе, он дал нужные поручения по "Black" и вышел из дома. Подойдя к парковке, щелкнул сигнализацией и кинул рассеянный взгляд на наручные часы. Семь тридцать. Стоит ли будить Казанцеву?

Расписание ее занятий Роман знал наизусть и поэтому решил не тревожить Машу, которой сегодня нужно было появиться в университете ко второй паре.

Впереди замаячила соседка и соблазнительно улыбнулась, обнажив ровные белые зубки. Она была дочерью одного из чиновников, жила с Морозом на одной лестничной площадке с самого заселения в новостройку и постоянно искала повод завязать близкое знакомство.

Красивая — машинально отметил про себя Мороз и без каких-либо эмоций проследовал к машине. И девушка действительно была хороша: ухоженная и одетая в легкий брючный костюм, она зазывно цокала каблуками, то и дело оборачиваясь и поглядывая на давно заинтересовавшего её соседа. Помимо достатка и мужской красоты этот бугай вызывал какое-то странное чувство: хотелось заглядывать ему в рот и внимательно слушать каждое слово. Он, как будто еще даже не начиная отношений, уже был главным. От такого не хотелось бегать и качать права… Хотелось подчиняться.

— Роман, доброе утро…

— Доброе, Милана, — отозвался Мороз, щелкнув запищавшим брелоком порша, и уже через несколько секунд с шумом скрылся за поворотом.

— Вот это энергетика, — задумчиво протянула девушка, провожая взглядом рычащий черный автомобиль.

Она еще долго вспоминала свои ощущения рядом с брутальным соседом, но сам Мороз забыл о ней практически сразу. Он думал только о Маше. За этим занятием его и застал утренний звонок прокурора Артура Соколова.

Увидев загоревшийся знакомой фамилией экран телефона, Роман поморщился. Соколов был его сослуживцем и хорошим товарищем, но сейчас звонил явно по делу. По очень неприятному делу.

— Слушаю, Артур Михайлович, — бодро ответил Мороз, переводя вызов на громкую связь. Низкий голос Соколова сразу заполнил собой салон автомобиля:

— Марию Казанцеву знаешь?

От внезапного вопроса из уст главного прокурора области, по спине Мороза пошли мурашки. Артур никогда не звонил просто так. Значит, что-то случилось. От осознания того, что её могли обидеть, лицо Романа превратилось в каменную маску, и он, не справившись с паникой, резко перестроился и притормозил на обочине, вызвав шквал недовольных окриков из окон проезжающих машин.

— Это моя девушка…

— Странно, люди губернатора говорят, что она его любовница.

— Они расстались в начале августа. Мы всего неделю вместе.

— Разберемся. Приезжай по адресу. Это срочно.

— Зачем, Артур Михайлович? И про Машу кого интересует? Мудака этого? Так она моя.

— Казанцеву вчера вечером похитили. Установлено, что заказчик Константин Колесников. Губернатора шантажируют.

Мороз замер, словно ударенный обухом по голове.

Его девочку украли. Да еще и мудило Колесников.

Хотелось разбить дорогую тачку, разогнавшись до двухсот километров в час, орать во все горло и вырвать сердце из груди долбанного партнера, посмевшего тронуть его любовь. За Машу хотелось убить. Но вместо этого Мороз вдруг просипел:

— Зачем шантажировать Горина Машей, если он сам ее бросил? Он ее искал, конечно, потом, но об этом знал только близкий круг.

— А вот это уже хороший вопрос, Роман. Есть третье лицо, которое, видимо, и натравило Колесникова на бывшую губернатора. Его нам предстоит определить.

Уже через двадцать минут взбешенный Мороз прибыл по названному Соколовым адресу. Это было какое-то неприметное серое офисное здание на окраине города. Наверняка, для отвода глаз на случай слежки.

Почти бегом взбежав по лестнице, толкнул нужную дверь и окинул взглядом неприметный кабинет. Здесь он застал следователя, губернатора, меряющего большими шагами помещение, и ревущую Кулецкую.

Самого прокурора уже не было.

Красивая подружка Маши растерянно лепетала что-то под запись, вздрагивая от каждого грубого окрика Горина, который то и дело вмешивался в допрос. Она не видела вошедшего Мороза, но словно почувствовав его присутствие, поежилась и обернулась, задержавшись на нем внимательным взглядом.

Время как будто замедлилось и, споткнувшись, остановилось. Мороз впервые по-настоящему обратил на нее внимание и был немало удивлен, потому что хорошо знал, что так на него смотрят только влюбленные девушки.

Поморщился, как при головной боли, и снова мазнул взглядом по девчонке. Кулецкая была хороша, но совершенно не интересовала Мороза, поэтому снова увидев в ее взгляде знакомый блеск и скрытое обожание, он поспешил отвернуться.

Только лучшей подружки Маши в поклонницах не хватало, — с досадой подумал он и устало вздохнул, прислонившись плечом к дверному косяку.

— Роман Сергеевич? — поинтересовался следователь и добавил, — проходите, мы уже закончили.

Дальше была дача показаний и ошеломляющая новость от позвонившего Соколова: скорее всего Колесников похитил Машу по наводке Мороза старшего.

— Надеюсь, ты понимаешь, что вся твоя работа двойным агентом теперь пыль? Сучь сколько хочешь, но твой брат гандон сядет, или я не Александр Горин, — прорычал губернатор и вылетел из кабинета, хлопнув дверью так, что она практически слетела с петель.

Беседа со следователем длилась недолго. Не в состоянии мыслить здраво, Роман на автомате поставил подпись под показаниями и вышел, столкнувшись с губернатором в коридоре. Он был в таком раздрае, что даже не стал выяснять отношения с соперником и просто прошел мимо. Мысли были только о брате и о Маше.

Оказавшись на свежем воздухе, чиркнул зажигалкой и жадно затянулся сигаретой, взятой у следака. Он так давно не курил, что дым, проникший в легкие, больно обжег горло. Выпустив густые клубы изо рта, Мороз сильно сжал челюсти и зажмурился.

Брат.

Самый близкий и родной человек после сестры и покойных родителей… Он был для него всем: и отцом, и партнером, и старшим товарищем. Между ними давно пробежала черная кошка, но разве это повод для предательства? Они же братья — родная кровь.

В голове яркими вспышками мелькали картинки из детства: вот Олег учит его кататься на двухколесном велосипеде отца, а после падения мажет младшему содранные коленки зеленкой.

Калейдоскопом полетели воспоминания из юношества: Олег дает ему в глаз за первую сигарету и бутылку пива, потом они вместе защищают сестру, пугая весь двор, а затем и район. Тогда к ней, первой красавице, парни боялись подходить за километр. Все знали, что у Оли Морозовой два бешеных старших братца, и не рисковали с ними связываться. Только вот вышла она за того, кто вообще никого не боялся.

Мороз встряхнул головой и выбросил окурок, уже несколько минут тлеющий в руках. Рука сама потянулась к телефону и набрала знакомый номер. Олег отозвался сразу:

— Ромка, ты по делу? Говори скорее. Занят.

— Зачем, Олеж? — Роману хотелось многое сказать брату, но в гудящей голове почему-то пульсировал только один вопрос.

По воцарившейся тишине сначала показалось, что ответа не последует, но после непродолжительной паузы Олег все же заговорил:

— Затем, что ты из-за этой сопли расклеился совсем, да и Колесников сядет скоро. А мы за ним, если не пошевелимся, — голос брата был по-деловому сухим. Он не в первый раз ходил по острию и привык решать такие дела быстро.

— Я её люблю.

— В курсе я, Ромка. Но ты пойми, не до баб нам сейчас. Задницы свои спасать надо.

— Пока ты дурь распределял, я и так твою задницу спасал, если бы ты не полез сейчас, то никто бы тебя не тронул. Что ж ты наделал, брат? — заорал Роман и осекся, понимая, что на эмоциях сказал больше, чем нужно.

— О чем ты?

— О том, что схема три года в разработке… Вас и без Горина пасли. А я под прикрытием работал…

— Ты сучил что ли? Брата родного сучил? — захлебнулся в ярости Олег.

Из динамика раздались отборные маты и звон битой посуды, которая, видимо, попала под горячую руку взбешенного Мороза.

— Тогда поделом твоей сучке, Иуда! Я её сам лично застрелю! — заорал Мороз старший и бросил трубку.

Роман оцепенело посмотрел на экран телефона и инстинктивно сжал кулаки. Родной брат, самый близкий человек теперь считает его предателем.

Только вот предательства не было. Впрочем, как и вариантов.

В памяти невольно всплыл разговор с Соколовым, в котором товарищ четко объяснил, что ждет его брата. Разработка велась давно и за информацию и возвращение в органы Олега обещали не трогать.

Пусть думает, что хочет… Пусть ненавидит и крысой считает. Главное, чтобы на свободе.

Маша.

Он ведь совсем забыл, что его девочка стала разменной монетой в разборках с загнанным в угол Колесниковым. При мысли о том, что она сейчас в лапах у этого обезумевшего от ярости бандита, внутри все скручивалось в болезненный узел. Нужно было её найти.