147

Холодная сталь трапа отдавала ледяным ознобом сквозь тонкую подошву ботинок. Семён замер на секунду, и это была не просто боязнь высоты или страх первого полёта. Это было нечто иное, тяжелое и необъяснимое, свинцовой волной накатившее изнутри. Что-то сдавило грудь, заставив сердце выбивать бешеный, неровный ритм, словно предупреждая: «Не входи. Это ловушка».

Он медленно, почти механически, протянул посадочный талон. Пальцы предательски дрожали, и он стиснул зубы, пытаясь скрыть панику, выворачивающую его наизнанку.

Стюардесса — бирюзовый жакет, идеальный макияж, шаблонная улыбка — взяла талон. Её пальцы на мгновение коснулись его кожи. Прикосновение было холодным, обезличенным.
—Ваше место 14-7. Приятного полёта.

Слова прозвучали как скрип несмазанной двери в пустоте. Ноги стали ватными, не слушались. Сделать шаг вперёд, переступить порог салона, потребовало от него усилия, сравнимого с подвигом. Воздух внутри был спёртым и пахшим озоном и чужими духами.

Он двинулся по проходу, цепляясь взглядом за цифры над креслами. Лица пассажиров были обычными: уставшие бизнесмены, девушка в наушниках, пожилая пара. Обычными, но до ужаса странными. В их глазах не было ни ожидания, ни скуки, ни беспокойства. Была лишь пустота, словно все они были восковыми фигурами, расставленными для антуража.

Вот оно, его кресло. 14-7. Семён замер. Самолёт был забит до отказа, но три места рядом с ним — 14-5, 14-6 и 14-8 — оставались кричаще пустыми. Они образовывали идеальную, зловещую рамку вокруг его кресла. Тихая, ледяная волна подозрения поднялась изнутри. Это не совпадение. Здесь что-то не так. Что-то чудовищно неправильное.

Из динамиков полился гладкий, сиропный голос командира: «Добро пожаловать на борт, рейс 147 Москва — Екатеринбург. Просим занять свои места...»

Семён щёлкнул пряжкой ремня, ощутив, как холодный нейлон впивается в живот. С оглушительным рокотом лайнер оторвался от земли. Семён украдкой наблюдал за салоном. Никто не смотрел в иллюминаторы на уходящую землю. Никто не крестился. Девушка в наушниках ритмично качала головой, глядя в пустоту.

Едва табло «Пристегните ремни» погасло, появилась та самая стюардесса с тележкой. Начиналась раздача обедов. Семён слышал, что в полёте кормят, но чтобы сразу после взлёта? Тележка с лёгким стуком катилась по проходу. Но каждый раз, приближаясь к его ряду, она чудесным образом обтекала его, будто между креслами 14-4 и 14-9 существовала невидимая стена. Её взгляд скользил по пустующим креслам 14-5, 14-6, 14-8 и устремлялся дальше. Она игнорировала его. Сознательно. Холодно.

Когда еда была роздана и в салоне запахло курицей с рисом, в Семёне закипела жгучая, детская обида. Он поднял руку, подзывая стюардессу.

— Можно вас на минутку? — его голос прозвучал хрипло.

Она подошла, её улыбка не дрогнула ни на миллиметр.
—Да, конечно.

— Простите, но кажется, вы про меня забыли, — сказал он, пытаясь вложить в слова достоинство, но слыша лишь собственную унизительную жалобу.

Улыбка на её лице стала шире, почти неестественной, растянувшейся как резиновая маска.
—Нет, не забыла. Просто вы наш юбилейный, 147-тысячный клиент. И у нас для вас особый подарок.

Расстегнув пуговицы бирюзового жакета, а затем и блузки под ним, она обнажила грудь. Кожа была идеально гладкой, почти фарфоровой.

— Вы можете любоваться этим на протяжении всего полёта, но ровно сто сорок семь секунд.

Не переставая улыбаться, она начала отсчёт, её голос был ровным, как у диктора, объявляющего погоду:
—Сто сорок семь... Сто сорок шесть... Сто сорок пять...

Семён остолбенел. Кровь ударила в голову. Он метнул взгляд по сторонам — пассажиры спокойно ели, читали, смотрели в окно. Никто не смотрел на них. Никто не улыбался, не возмущался. Полное, абсолютное безразличие. Он уже собрался с силами, чтобы вскочить и закричать, как вдруг самолёт тряхнуло, словно гигантская рука швырнула его вниз.

За окном, в пронзительной синеве неба, прозвучал приглушённый, но жирный взрыв, и из-под крыла повалил густой, чёрный, маслянистый дым.

Паника, острая и животная, ударила в мозг. С шипением, словно змеи, выпали кислородные маски, болтаясь на верёвках. Свет померк, замигал аварийными огнями. И снова раздался тот же невозмутимый голос из динамиков:

— Уважаемые пассажиры, мы потеряли один из двигателей. Приносим глубочайшие извинения за доставленные неудобства.

Семён, задыхаясь, схватил болтающуюся маску. Лёгкие горели, хватая разреженный воздух. Он с ужасом оглядел салон. Ничего не изменилось. Люди продолжали жевать курицу. Пожилой мужчина читывал статью в журнале.

А стюардесса всё так же стояла перед ним, с обнажённой грудью и застывшей улыбкой, не обращая внимания на хаос.
—Сто сорок четыре... Сто сорок три... Сто сорок два...

Раздался новый, оглушительный хлопок, на этот раз совсем рядом. За иллюминатором полыхнуло ослепительное пламя, и самолёт клюнул носом, начиная падать. Динамик щёлкнул.

— Уважаемые пассажиры, мы потеряли второй и последний двигатель. Находимся на высоте сто сорок семь километров. Желаем вам приятной аварийной посадки.

В ушах стоял оглушительный вой падающего самолёта, свист ветра в разбитом иллюминаторе. Семён вжался в кресло, сжимая подлокотники, глядя в стекло, где небо смешалось с землёй.

А стюардесса, не меняясь в лице, глядя ему прямо в глаза, продолжала свой размеренный, безумный отсчёт:
—Сто сорок один... Сто сорок... Сто тридцать девять...

— Чё это за фигня? — вслух возмутился Артём, с хлопком закрывая книгу.

На глянцевой обложке алыми, будто кровь, буквами сияло провокационное название: «РЕЙС 147», а под ним — стилизованное изображение падающего лайнера. Он с отвращением перевернул книгу, пробормотав фамилию автора: «Петлявин». Никакой аннотации, только имя.

— Ну фигня, — фыркнул он, отшвырнув книгу на тумбочку. Сегодня должна была прийти Анна — та самая девушка из приложения, ради которой он чуть ли не месяц писал трогательные сообщения и которая, после долгих уговоров, наконец согласилась на встречу. — Ладно, надо подготовиться.